Запретностная сказочка

«Нельзя сворачивать с этой дороги. Нельзя смотреть влево. Глупостью будет и улыбка, и взгляд в тёмно-кофейные глаза. Потому что потом налетит бриз, морской, терпкий, солёный, нежный, нездешний и ты поймёшь, что город твоих детских открытий стал песком, дома рассыпались, деревья опали, да и люди едва видимы на фоне волн и неба, уходящего в море.
Запреты. Ну что бы мы делали. Без них. Как прекрасно. Жили. Бы.
– Не ешь эту конфету! Съешь мамочкин «борсч».
– Не играй с этой девочкой, она из плохой семьи! Играй с вот этим криворотым мальчиком. Он умный. Станет депутатом. Мда…
А позже – уже сами себе.
– Нет, я решил, кто мой любимый человек.
– Это моё тело и я буду им торговать.
И так далее, и тому бесподобное.
Скукота. Обыденность. Феерическая стабильность. Бутерброды с маслом и сыром»…

Так рассуждала девочка с красками, идя сквозь стену.
Да-да. Она была призраком. Умерла в возрасте 13 лет, мгновенно, безболезненно, спокойно. Просто сердце остановилось. Ну надоело ему. Бывает. Девочка-то, конечно, умерла, но вот осталась здесь – в городе, где жила при жизни. Агась. Тавтология. Терпите, это ж сказка, а не предвыборная листовка.
Девочка в итоге смертежизни, как это и бывает в порядочных сказках, бродила по местам своей крайней прижизненности. Квартал туда, квартал сюда. Какое-то время.
А потом – то самое вышеназванное время меняет облик городов, да, моя прошедшая любовь? Потом на месте её тайной тропки в школу, перекинувшуюся сначала в лицей, потом в гимназию, потом обратно в лицей, построили киоск. Он чудно сгорел через год.
Построили мини-мини-маркет. Оно прогорело через ещё год, а потом, центр города же, все дела, воздвигли монументальный торговый центр. Вот и приходилось ей идти сквозь стены. Да-да – два глагола бессмысленности передвижения.
Просачиваешься сквозь криво уложенную таджиками стенную плитку, стараясь никого не задевать, потом сквозь бутики потихонечку продвигаешься вперёд. Опять же с людьми общаешься. Слушаешь, по большей степени. Вот и сейчас, обогнув старого матёрого рыжего кота, неодобрительно покосившегося на неё,  девочка-призрак наткнула на парочку, которые, видимо, страстно друг друга любят.
– Я тебя ненавижу! – шипела девушка. – Ты всё время со своими друзьями. Кафешки, прогулки, звонки, игрушки твои… Хоть бы они все, вместе с игрушками, сдохли!
– Ага. Твои подруги прям лучше. И вообще – не начинай…
Да. Истинная любовь – она такая… Тоска. Бутерброды с прахом. Дальше-дальше.
– А вот здесь, Марьванна, вы не домыли пол. Мы не за вам платим, чтобы вы…
– Приходи! Попьём вина, закусим хлебом или сливами, расскажешь мне известья…
– Ну и кто я для тебя после всего? Скажи-скажи-скажи…
– Пирожкиии! Пирожкиии…

Бац! Бух! Бам! Колокола несвятой епитимии. Это опять Он. Молчит, под ноги смотрит, сквозь бутиковый рай срезает дорогу.
Ему тоже где-то тринадцать, он некрасив, и ботинки забрызганы смесью песка и грязи, поэтому иногда оставляют следы на равнодушности половой плитки. Ох уж этот половой вопрос…
– Он больше не смотрит мне в глаза! Не может быть, чтобы он меня видел, но отчего же… Эх, жаль, что я не могу пойти за ним до конца. До его комнаты и узнать – кто же он, почему мне кажется, что из всех людей он, именно он может меня услышать, увидеть, понять…

Десять томов переписки, три предвыборные платформы, бессмысленность выезда за пределы страны – не ждите долгой сказки. Сегодня у меня в руках не карты Таро, а скальпель сюжетности.
Мальчику воистину было тринадцать.
Он родился ровно через пять лет после того, как от остановки сердца умерла его сестра.
Его старшая сестра, которую он никогда не видел.