Ягенетта

     http://www.proza.ru/2017/11/20/1509               

                Ягенетта

     На открытой платформе, усевшись на одну из бетонных плит, уложенных стопками и привязанных стропами к невысоким бортам, по сталинской железке я еду из Пангод в Новый Уренгой. Железной дорогой её трудно назвать: рельсы кривые, насыпь местами осела и погрузилась обратно в землю, и почти везде она заросла чахлой травой и кустами. Но всё же это дорога, по которой я еду. Еду, думаю и мечтаю, а что мне остаётся. Маневровый тепловоз пыхтит изо всех сил, таща за собой небольшой состав, в котором основном открытые платформы с нагруженными дорожными плитами. Тепловоз как ни старается, но разогнаться больше пятнадцати километров в час не может. Сил не хватает, да и рельсы под нами такие кривые, что не ровён час, можем и под откос свалиться.
     На дворе середина лета. Жарко, тучи комаров противно звеня, вьются над моей головой. Они назойливо лезут в глаза, в уши, норовят сесть на лицо и попить моей кровушки. Я лениво отмахиваюсь от них сложенной вчетверо газетой «Рабочий Надыма». Делаю это чисто из спортивного интереса. Эту живность трудно отогнать, да и привык я уже к ней. Правда, не настолько, чтобы совсем её не замечать, но и раздражаться по поводу назойливости этих божьих тварей я не намерен. Они выполняют своё предназначение в этом мире, я своё. На Севере я работаю уже пятый год, и ко многому привык. Зимой к холодам, к трескучим морозам под пятьдесят, летом к мошкаре и комарам, которые иногда готовы сгрызть тебя до костей. Особенно злобствуют эта живность, когда я езжу на рыбалку. Там над водой её целые тучи, и без накомарника делать на рыбалке нечего.
     Жена моя за эти годы, в отличие от меня, так и не привыкла к этим божьим созданиям, хотя иногда хочется обозвать их совсем другим словом. Но делать этого я  не буду, памятуя, что в природе всё взаимосвязано и всё существует в полной гармонии.
     Но, как бы там ни было, у себя дома в своей новой квартире, которую мы недавно получили  в Финском комплексе, мы с женой решили обезопасить себя от этих божьих тварей.  На входные двери и на окна жена в два слоя натянула марлю, через которую, не то, что комар не просочится, но и воздух едва проникает, а ещё она принесла откуда-то электрические пластины «Раптор» и попросила меня понатыкать их в розетки. Это новомодное средство отбивает охоту кусать у тех комаров, которые всё же просачиваются в нашу квартиру.
     Честно говоря, основную работу по борьбе с кровососами выполнял не я. Сделала это жена, пока я мотался по командировкам. Я только воткнул рапторы в розетку да гвозди забил в дверной косяк и в оконные рамы. А она, молодец (она у меня вообще – молодец), и марлю где-то нашла, и ровненько её на части разрезала, и края обшила на швейной машинке. Кроме этого она однажды и клопов потравила, которые неведомо как завелись в наших новых апартаментах. Этих созданий я бы уже поостерёгся называть божьими. Но жена и с ними справилась, пока я был с отчётом в Белом Яре. Засыпала всю квартиру дустом и всех их изничтожила, а потом ещё поклеила новые обои (и всё это без меня). Ночевать ей, правда, пришлось пару дней у своей подруги, но зато потом мы с ней зажили в новой нашей квартире, словно в раю.
     Пожив в ней месячишко, она меня потом попросила вбить ещё несколько гвоздей чуть выше оконных рам, возле самых карнизов, чтобы повесить на них одеяла. В июне в Приполярье начинаются белые ночи, а при свете жена заснуть не может, вот и приходится занавешивать на ночь окна. 
     Мне-то всё равно, я даже сплю на рыбалке облепленный с ног до головы комарами! А солнце… мне оно вообще не мешает. И пусть на Правой Хетте летом солнце почти не заходит, потому что посёлок расположен всего в сотне километров от Полярного круга, но зато оно успевает прогреть окружающую среду до нужной температуры. Столько грибов и ягод успевают за это время созреть в тайге, сколько цветов расцвести в тундре, сколько живности прилететь с Большой Земли всем этим полакомиться и произвести потомство. Есть в северных краях своя притягательная красота…
     Сняв кепку, я вытираю пот и поднимаюсь с бетонной плиты, чтобы размять затёкшие ноги. Я потягиваюсь и начинаю по ней ходить взад-вперёд. Тучи комаров следуют за мной. Я делаю туда обратно по шесть шагов. Это примерная длина плит, а по ширине они чуть больше двух шагов. Вообще-то это не дорожные плиты, скорее, аэродромные. Они и шире дорожных почти в два раза, и толще, и, говорят, гораздо прочнее.
     Походив туда-сюда и размяв ноги, я снова усаживаюсь на плиту. Она тёплая, почти горячая. Ехать мне ещё почти пять часов, но к вечеру,  я надеюсь, доберусь до Нового Уренгоя. Найду там ночлег у Генподрядчика в каком-нибудь завалящем бараке, а на завтра продолжу свой путь. Конечная цель моего путешествия – Ягенетская компрессорная станция…
     Неожиданно состав подо мной начал скрипеть и накренятся набок. Я понимаю почему. Рельсы впереди по ходу движения изогнулись на жаре так, что стали похожи на змеи, только что не шипят. Зато вовсю шипит и пыхтит тепловоз, тянущий состав из последних сил. Мне кажется, что шипит он не только от натуги, но и от недовольства, слишком уж медленно мы плетёмся. Но поехать быстрее, мы не можем, есть риск свалиться под откос. 
     От Пангод до Нового Уренгоя расстояние километров сто двадцать, а, значит, ехать нам из конца в конец – плюс-минус десять часов. Это, если не слишком часто останавливаться.  Обычно машинист и его помощник пару-тройку раз за это время бегают за грибами, и это всё. Но  если они ещё и охотиться начнут, а я езжу этим маршрутом не в первый раз и знаю, что в локомотиве обязательно есть ружьё, и, может быть, даже не одно, то ехать нам придётся  дольше. Перед поездкой ночь я провёл на Головной компрессорной в посёлке Пангоды. Прорабом там работает Худин Владимир Анатольевич, с которым мы вчера столько грибов собрали, а потом нажарили.
     Он пока, как и моя жена, к комарам не привык. На ночь развешивает в «бочке» над кроватью марлевый полог. Мне он тоже приготовил такой же, и надо отдать должное, ни один кровосос не проник ко мне за всю ночь. Зато одна мышка забралась под полог и влезла мне прямо в штанину. Это случилось во сне, хорошо, что спал я в штанах, поэтому мышка успела добраться только колена. Спросонья я подхватился и так дрыгнул ногой, что зверёк пулей вылетел из штанины и долетел до тамбура. Я потом долго не мог прийти в себя, и, прежде чем улечься спать снова, натянул на себя носки и заправил в них брюки. Технику безопасности надо соблюдать всегда. А ну как она проникла бы выше колена?
     Я улыбнулся, припомнив свой ночлег, и поёрзал на плите. Она уже стала совсем горячей, пришлось подстелить под себя газету. Но, как бы то ни было, тепло я люблю, и всегда любил. И никакие комары этому не помеха. 
     Вот шеф-инженер Буркхард относился к этому зверью иначе, называя их маленькими мушками, и говорил, что нигде не встречал более злых и неотвязных тварей. Кажется, ещё совсем недавно я натирал его демитилфталатом, который только и помогал защититься от них. Привезённые им из Европы новомодные спреи были бессильны против наших комаров. На его родине демитилфталата днём с огнём не сыщешь, жидкость эта уже давно там запрещена в силу своей ядовитости, а у нас мы только ей и спасаемся. Я получал демитилфталат из Белого Яра, плюс к ней мне прислали ещё мазь «Рэдет», тюбик которой я подарил Буркхарду, когда он улетал в свой Эссен. Ну и ещё, конечно, пару баночек красной икры.
     Сразу после его отъезда, меня назначили начальником северного участка и в моё распоряжение отдали пять компрессорных станций. Разбросаны они по всему приполярью. Правая Хетта на юго-западе, севернее её по старому коридору расположена Головная компрессорная, западнее её и ещё севернее – Хасырейская, а сейчас я еду на  Ягенетскую. Она расположена в другом коридоре далеко от Правой Хетты, основного места моего базирования. Поэтому Новый Уренгой - это не конечная точка моего путешествия. От него до будущей компрессорной ещё примерно пара сотен километров. Хотелось бы, конечно, пролететь их на вертолёте, но это – как повезёт. В крайнем случае, доберусь на комфортабельном поезде. Из Нового Уренгоя до Сургута уже ходит такой…
     Неожиданно мои мысли прерываются резким скрипом тормозов, и состав, замедлив ход, останавливается. Я иду к голове поезда, к тепловозу узнать, в чём дело.
   - Ни в чём, - отвечает мне машинист, -  просто  на обочине помощник заметил семейку подосиновиков, и  решил собрать их на ужин.
     Семейкой красноголовиков, он не ограничился и продолжил сборы. Машинист, тем временем, достал из локомотива корзину и вручил её мне.
   - Если в грибах разбираешься, помоги моему помощнику в благородном деле, - попросил он меня.
     Я отправился вслед за помощником. А что мне оставалось, сидеть на плите и кормить комаров?!.
     Кроме подосиновиков и подберёзовиков я нашёл несколько белых грибов. Грибы собирать я умею и всегда нахожу их больше всех.
     Собрав две полных корзины, мы трогаемся дальше. Машинист приглашает меня в кабину, я соглашаюсь, и он начинает рассказывать нам с помощником о своём житье-бытье. Ездит по этому маршруту Старый Надым – Новый Уренгой он уже второй год, и работа эта ему нравится.
   - Платят здесь хорошо, не то, что на Большой земле, - говорит он, - и с продуктами тут получше. А если консервы надоедают, - прибавляет он, доставая из-за спального места  двустволку и показывая её мне, - то я пиф-паф, и на ужин у меня либо глухарь, либо тетерев, а то и целый олень. Вот так и живём, - заканчивает он свой разговор. 
     Дальше мы едем молча. Я смотрю на незаходящее здесь солнце, плывущее среди белых облаков, на кривые рельсы, блестящие в его лучах, на зелёные кедры, выстроившиеся рядами вдоль насыпи, и на душе у меня становится хорошо. Я молод, здоров, а впереди меня ожидает ещё столько всего интересного…
     На площадке Ягенетской компрессорной станции встречает меня сам управляющий генподрядной организацией Владимир Степанович Бузорин.
   - Выручай, турбинист, - говорит он, - завтра надо начинать строительство цехи и отчитаться об этом перед замминистра, а турбины твои всё ещё на базе заказчика, а не на фундаментах.
   - Так мы их мигом, - самоуверенно говорю я, - нужна только пара трубоукладчиков «Катерпиллер» или «Комацу», и они будут на фундаментах как миленькие.
   - Не всё так просто,- вздыхает управляющий, - сломался экскаватор, и нечем делать отсыпку. Я думаю, чтобы выйти из положения,  набросать вместо песка аэродромных плит под трубоукладчики. Сможешь ты по ним заехать и поставить турбины? - Он смотрит на меня вопросительно.
   - Попробую, - говорю я, но в голосе моём изрядная доля сомнения, - только я плиты все раздавлю. Турбина 60-т тонн весит, да трубоукладчик ещё столько же, одна труха от них останется. По назначению эти плиты уже  нельзя будет использовать.
   - Я на это и не рассчитываю,  - успокаивает меня Владимир Степанович, - главное такелаж  сделать. А для строительства дороги я новые выпишу.
     И вот прямо по болотной жиже без горсти песка я подтаскиваю трубоукладчиками турбины к фундаментам. Потом даю команду машинистам поднять их к самому верху стрел, и мощные трактора начинают медленно наезжать с двух сторон на фундамент. Один из них едет передом, второй задом. Стараюсь командовать так, чтобы всё происходило синхронно, иначе груз может упасть, а трактора опрокинуться. Но думать об этом мне совершенно не хочется, да и признаться, и некогда. Я бодро вышагиваю вслед за поднятой турбиной, стараясь не терять из виду обоих машинистов. Их взоры обращены только ко мне. Понятно, что всё теперь зависит от их слаженных действий, и от верно поданных мною команд. И вот трактора, поравнявшись с фундаментом, начинают одновременно наезжать на первую стопку плит. Она поддаётся, проседает  в грязную жижу оттаявшей почвы, от неё отваливаются крупные куски бетона, но трубоукладчики уверенно продолжают движение. Они наезжают на следующую стопку, которая выше предыдущей. Двухтонные аэродромные плиты пляшут под их мощными гусеницами, словно те едут по волнам, а не по твёрдому грунту, и я вижу, как застыл управляющий в позе истукана с острова Пасхи, глядя на происходящее. Он отлично понимает, что может случиться в любой момент. Под нами болото, отсыпки никакой, чуть что, и всё полетит в тартарары. Но, глаза боятся, а руки делают. Именно ими, моими руками, я, как дирижёр оркестром, руковожу опасным процессом. Тем временем один трубоукладчик притормаживает, другому я отдаю команду двигаться немного быстрее. Главное, чтобы они всегда находились друг напротив друга. Плавно покачиваясь, огромные машины, наконец, взбираются на третью, последнюю стопку плит, самую высокую, и я даю команду опускать турбину на фундамент. Есть первый агрегат.
     Я вытираю пот со лба, а Бузорин радуется словно мальчишка. Машинисты трубоукладчиков тоже радуются, они вылезают из своих кабин и прохаживаются перед фундаментом, на который установлена первая турбина. Я чувствую, как пот течёт по моей спине, и рубашка прилипает к телу. Но улице совсем не жарко.
     Порадовавшись вместе со всеми, я даю команду затаскивать вторую турбину. Всё происходит без эксцессов, после второй турбины, устанавливаем третью, а вот с четвёртой с самого начала идёт что-то не так. Один трубоукладчик, как и в предыдущие разы, сразу наезжает на самую высокую стопку плит, а другой почему-то этого сделать не может. Он карабкается, задирая нос всё выше и выше, и по-прежнему остаётся на месте. Плиты под ним трещат, крошатся, выстреливая из-под себя груды камней вместе с огненными искрами, но последняя высота никак не даётся.
Я лихорадочно соображаю, что делать дальше. 
     Трубоукладчик в любой момент может опрокинуться, потянуть за собой турбину, за ней последует другой трубоукладчик, и всё. Моя карьера на этом будет закончена, если не хуже. Короче, вся моя жизнь пролетает у меня перед глазами за несколько секунд. А дальше всё начинает идти, будто в замедленной съёмке.
     Я отдаю команду начать движение второму трубоукладчику, который уже находится на самом верху и стоит без движения. Делаю я это в надежде на то, что он потянет за собой первый трубоукладчик, и тот дополнительным усилием всё же преодолеет последний барьер. Это является прямым нарушением инструкции, как, впрочем, и вся затеянная авантюра, но именно это спасает положение. Когда турбина разворачивается и встаёт почти поперёк фундамента и уже грозит ударить по стреле, первый трубоукладчик, наконец, страгивается с места и, покачавшись туда-сюда, словно на гребне волны, взбирается на самую высокую стопку плит.
     Рукавом рубахи я вытираю пот с лица и  даю знак машинистам опускать груз. Всё, мы победили… Как я потом затаскиваю пятую, последнюю турбину, я уже помнить не буду, да это и неважно. Владимир Степанович пожимает всем участникам благополучно завершённой авантюры руки, а меня приглашает вечером в баню.
  -  Мой человек сегодня там дежурит, - говорит он, - приходи, попаримся…ну и всё остальное. Это дело надо отметить.
     Я рад, что управляющий генподрядного треста так по-дружески общается со мной, всего лишь начальником субподрядного участка. Приглашает меня в баню, будет там чем-то угощать.
     Вечером в сильно натопленном деревянном строении, напарившись, как следует берёзовыми вениками, мы сидим в предбаннике и молчим. Полный мужчина, которому на вид далеко за шестьдесят, приносит нам что-то булькающее в эмалированном чайнике. На трассе сухой закон, а потому употребление спиртного не приветствуется…да и где его достать.
   - Чай будем пить, что ли, - думаю я, - ладно, невелика беда. Хотя я сейчас бы лучше кваску холодненького выпил.
   - Это напиток свойского приготовления, - улыбается мне Бузорин, будто читая мои мысли, - сейчас примем по маленькой.
     Он наливает прозрачную жидкость в кружку, которая у нас она одна на двоих.
     По запаху я определяю, что это за напиток. Мой отец в своё время тоже такую же гнал и тоже величал её свойским напитком.
   - Давай ты первый, - говорит мне Владимир Степанович, -  тяни до дна.
     Свойские напитки употреблять я умею, в своё время отец их здорово приготавливал на деда Гришки аппарате.
     Я, не спеша, с расстановкой тяну пахучую жидкость, опустошая кружку до дна, и крякаю. Тут же в руки мне втыкается малосольный огурец.
   - Подожди, - говорю я, переходя с управляющим на «ты», - дай отдышусь. А вообще-то, - прибавляю я, - сегодня я чуть турбину не уронил.
   - А я видел, - спокойно говорит управляющий, наливая себе полную кружку напитка. Он тоже медленно и с расстановкой вытягивает её до дна.  Потом крякает и с улыбкой смотрит на меня. В ответ я смеюсь нервным смехом.
     Потом он наливает ещё по кружке, мы выпиваем, занюхиваем хлебом и закусываем салом с малосольными огурцами. Приглашаем за импровизированный стол хозяина напитка, нашего человека (после второй кружки он становится уже и моим, а не только Бузорина). Вскоре тот  приносит ещё один чайник пахучего напитка, и мы все вместе его осушаем. Заканчивается вечер в генподрядной гостинице в личном номере управляющего.
На утро голова у меня тяжёлая, словно свинцом налитая, а Владимиру Степановичу хоть бы хны. Да, далеко мне ещё до него.
   - Я позвонил своему начальнику участка, - говорит он мне, - чтобы тот принёс тебе уже подписанные заказчиком акты на такелаж, потом к обеду сюда прилетит начальник Главка Наливайко Андрей Иванович. Я попрошу у него вертолёт, чтобы доставить тебя куда надо. А тебе куда надо? – интересуется он.
   - На Правую Хетту.
   - Ха Хетту, так на Хетту, - качает он головой и начинает звонить по рации.
     Через час я, чисто выбритый и напившийся чаю, тоже свойского, заваренного и принесённого мне теперь уже нашим общим с Бузориным другом, стою на вертолётной площадке и жду обещанного борта. 
     И вот на посадку заходит новенькая восьмёрка, а в это же самое время к вертолётке подъезжает УАЗик. Из него выскакивает Владимир Степанович и направляется к вертолёту встречать начальника Главуренгойгазстроя.
     Андрей Иванович Наливайко в Новом Уренгое человек известный. Горожане называют его отцом строительства и через тридцать лет установят ему памятник в красивейшем городском сквере. А пока ему едва за пятьдесят, и он полон сил. Владимир Степанович ведёт его к УАЗику, что-то говоря ему на ухо, потом возвращается на вертолётную площадку.
   - Полетишь этим бортом, - говорит он, - я с Андреем Ивановичем договорился. Он здесь пробудет до завтрашнего утра, а на сегодня вертолёт в полном твоём распоряжении. Я сейчас дам задание командиру, вернее, командирше. Этим МИ-8  управляет женщина, Инесса. Между прочим, чемпионка мира по вертолётному спорту, - прибавляет он, - а чтобы тебе удобнее было сидеть в вертолёте и потом, по прибытии, было чем поправить голову, я сделаю тебе небольшой подарок.
     Он машет в сторону УАЗика, из которого тут же выбегает водитель и направляется к нам. В руках он тащит что-то тяжёлое в картонной коробке.
   - Это пиво, чешское, полная коробка, - спокойным тоном говорит управляющий, - вчера мне пришлось нарушить инструкцию, за это тебе причитается небольшая компенсация.
     Я готов его расцеловать. Не каждый управляющий трестом относится так к простому начальнику субподрядного участка. Личный вертолёт предоставляет, в котором командир – женщина, ящик чешского пива даёт в дорогу, а главное, мне – всего лишь двадцать шесть. И это, наверное, пока самое большое для меня счастье. Вообще, Владимир Степанович - необыкновенный человек. Сын его после армии устроится к нам в управление и будет работать обычным слесарем четвёртого разряда. Сам заработает себе на жигули. Лет через тридцать это будет выглядеть нонсенсом. Золотая молодёжь начнёт разъезжать на крутых «тачках», подаренных им родителями… Владимир Степанович такого себе не мог позволить.
     Но всё это будет потом, а пока я лечу в вертолёте на Правую Хетту, и меня приглашает в кабину командир экипажа, прелестная женщина - Инесса.
   - Садитесь между нами посередине, - говорит она, - будем вместе прокладывать путь. На Хетту я лечу впервые, и мне надо так рассчитать путь, чтобы хватило заправки на обратную дорогу.
     В кабине вертолёта я ещё не летал. Впереди и подо мной выпуклое прозрачное стекло. Через него видно всё, как на ладони. Зрелище потрясающее. Мы летим невысоко, метров сто, может быть чуть выше. Под нами до самого горизонта простирается зелёная тайга. Изредка мелькают блюдца болот и небольшие речушки. Дух захватывает от такого полёта. Инесса раскладывает передо мной маршрутную карту.
     Вот Ягенетская компрессорная, -  говорит она, - вот Новый Уренгой, куда мне  надо возвратиться сегодня в обязательном порядке, показывай, где твоя Хетта. У меня тут на карте обозначено несколько вертолётных площадок между Старым Надымом и Пангодами. Которая из них твоя?
     Я смотрю на карту, нахожу на ней Надым, потом Старый Надым, следом за ним посёлок Пангоды, там, где Головная компрессорная в моём подчинении, прикидываю серединку между Пангодами и Старым Надымом и уверенно тычу пальцем в одну из площадок, которая ближе всех к реке Правая Хетта.
   - Кажется, это моя, - говорю я, - нам сюда.
     Инесса отдаёт карту бортинженеру, чтобы тот нарисовал маршрут, а я возвращаюсь в салон сторожить своё пиво. Но делаю это недолго, мне становится скучно лететь одному, и я снова прошу разрешения сесть вместе со всеми в кабину.
     Инесса разрешает. К тому же она оказывается разговорчивой женщиной. Рассказывает всякие истории из своей жизни. О том, что несколько раз становилась рекодсменкой мира в составе нашей вертолётной сборной, но вот уже который год не выступает на чемпионатах и работает по контракту на Крайнем Севере. Работает вахтовым методом, месяц летает на севере, а месяц отдыхает дома в Москве.
   - Я живу на одной площадке с Николаем Рыбниковым, - делится она со мной, - это наш известный актёр. Он всё дочь свою замуж никак выдать не может, а ей уже двадцать девять стукнуло.
     Незаметно за разговором пролетает два часа.
   - Пора быть твоей Правой Хетте, - говорит она, - есть там у вам что-нибудь заметное? Ориентир какой-нибудь?
   - Есть, - говорю я, - вышка телевизионная. Её недавно построили, сто метров высотой.
   - А вон она, - показывает мне взглядом Инесса немного в строну от нашего курса и закладывает крен для посадки.
     Через десять минут я вылезаю из вертолёта, таща на плече ящик пива. Это большая ценность на трассовом посёлке, на котором сухой закон. Не успеваю отойти от вертолётной площадки, как навстречу мне попадается начальник участка технологов СУ-5 Старцев А.И.
   - Куда это ты летал? – интересуется он.
   - За пивом, - отвечаю я довольным голосом.
     Конечно же, он думает, что я шучу. Приходится его разуверить. Я сбрасываю ящик с плеча и достаю из него бутылку чешского пива.
   - На, угощайся, - я протягиваю ему пузырящуюся на свету золотистую жидкость. Старцев смотрит на меня такими глазами, будто я иллюзионист Кио и извлёк из своего картонного ящика золотой самородок.
   - Бери-бери, - говорю я, - я потом тебе расскажу, как оно у меня оказалось. А сейчас мне надо домой, жена ждёт, будем с ней пировать и соседей пригласим.
   - Так она же у тебя не пьёт, - смеётся Старцев.
   - Ничего страшного. Мне и соседям больше достанется, - улыбаюсь я. 
   - Везёт же твоим соседям, - вздыхает начальник участка СУ-5 и прячет бутылку в карман пиджака.
     Вечером жена приносит из магазина банку селёдки иваси, я чищу картошку, начищаю полную кастрюлю, жена её отваривает, и мы пируем с гостями почти до полуночи...
     Следующей зимой я снова уехал на Ягенету. Предстояли пуски турбин в трассу. После пусков нужно было подписать у заказчика акты приёмки агрегатов в эксплуатацию, и можно было уезжать обратно на Хетту. Всё прошло успешно, мне подписали все акты, я прикидывал, какую получу премию для себя и для своей бригады. Настроение было отличным. Проведя неделю на компрессорной, нужно было возвращаться и делать это нужно было опять через новый Уренгой. Борта с женщинами-командирами часто не летают, а если и летают, то такое событие бывает в жизни только раз. В день моего отъезда мороз установился с утра в районе пятидесяти градусов. В такие дни вертолёты обычно не летают, но тут по какой-то надобности один борт всё же прилетел на компрессорную. Наверное, привезли кого-то из руководства. Пассажиров на обратный рейс набралось всего двое: я и начальник Генподрядного участка.
     Долетели до Нового Уренгоя мы быстро, а вот сесть в аэропорту помешал туман. В морозные дни, когда стоит абсолютное безветрие, это обычное дело. Тепло от котельных, от жилых зданий и обогреваемых промышленных сооружений, выхлопы от автомобилей, всё это превращается в туман, который стоит и при полном отсутствии ветра никуда не рассеивается. Наоборот, чем дольше трещат морозы, тем гуще скапливается над городом туман. Особенно опасно ездить в такие дни по зимнику. Встречная машина окутывает вас непроглядной дымкой, и ехать становится почти невозможно. Недалеко от Хетты в такой мороз однажды произошла страшная авария. УАЗик, который вёз Пангодинскго председателя исполкома, попытался обогнать вахтовку и нырнул под встречный КРАЗ. Водителю отрубило обе ноги, его вытаскивал из машины слесарь монтажник из моей бригады Юра Ельников. Потом он мне рассказывал, как этот водитель УАЗика умер у него на руках, а вот председателя исполкома спасли. У него только два ребра и ключица оказались переломанными. Основной удар пришёлся на сторону водителя.
     И вот под нами точно такой же туман. Вертолёт покружил над городом и, не найдя площадки, сел прямо на автомобильную трассу, которая на какое-то время выглянула из тумана.
   - Выходить будете? – спросил нас командир, - или полетим дальше? Но учтите, на сегодня конечный пункт наших полётов – это не Новый Уренгой.
     Я вопросительно посмотрел на своего ви-за-ви, дескать, ты тут местный, тебе и решать. 
   - Вылезаем, - бодренько сказал начальник Генподрядного участка, и мы с ним выскочили на заснеженную бетонку. 
     Мы не сразу поняли, какая холодина снаружи, в вертолёте-то было достаточно тепло, даже жарко.
   - В какую сторону идти? – спросил я своего попутчика.
     Тот начал неуверенно озираться, и по его виду я понял, что он не знает, в какую сторону идти.
   - Может, в ту? - показал я рукой туда, где был гуще туман, - по всей видимости, там жильё. От него теплее, а потому туман втой стороне гуще.
     Но не успели мы пройти и ста метров, как нас подобрал вахтовый автобус. Нам даже сигналить не пришлось, остановился он сам. В автобусе ехала вахтовая смена с дожимной компрессорной станции.
   - Куда это вас несёт, в такую холодину? – поинтересовался бригадир.
   - В Новый Уренгой путь держим, - ответил я, - а что, мы не в ту сторону идём?
   - В ту, в ту – усмехнулся он, - только до города ещё пятнадцать километров, а на сегодня наша вахтовка последняя. Следующая пойдёт только завтра утром…   
     Что ж, Бог уберёг меня тогда, бережёт и сейчас. Зачем-то я Ему нужен…Может быть, для того, чтобы вместе с друзьями-северянами написать книгу о нашей молодости, и о нашем житье-бытье на севере. Рассказать в ней, как мы жили, как трудились на благо отчизны, поведать теперешней молодёжи о мужском братстве и обо всём таком, что на сегодняшний день стало уже историей нашей страны. Написать обо всём откровенно, ничего и никого не стесняясь.   
     Что ж, я постараюсь это сделать с честью…
               
                18 января 2018г

     На фото Ягенетская компрессорная станция в наши дни.
     Турбоагрегаты ГТК-10-4, такелаж которых я делал.

     http://www.proza.ru/2018/11/27/873