Маленькие истории... глава вторая

  ЛИЧНОСТЬ ГЕРОИЧЕСКАЯ

День жаркий. Где-то за деревьями – Большая Река, вдоль неё – город. Город старинный, до сих пор сохранивший в центре все свои возрастные признаки. Площадь, именуемая местными жителями    «сковородкой» из-за круглой её формы и длинного городского сквера, действительно, похожего на ручку этой сковороды. Назначенная мне встреча задерживается: в провинции, а особенно в бывших купеческих городах, торопиться не любят, пунктуальность считается нездешним свойством характера. Спешат, по мнению горожан, только москвичи и прочие приезжие. А потому я жарюсь на этой сковородке и слушаю вместе с невеликими сельскими ребятишками, приехавшими на экскурсию, рассказ незнакомого человека. Он говорит о том, как красиво всё вокруг: эти старинные дома с колоннами, торговые ряды начала позапрошлого века, весь ансамбль площади… Слова «уникальный», «барокко», «генерал-аншеф», «гауптвахта» да и сам «ансамбль» можно было бы не употреблять, потому что для ребят «ансамбль» – это где-то на экране телевизора, а насчёт «барокко» даже затрудняюсь представить, как это слово они объяснят…

Но в одном, конечно, экскурсовод прав: вокруг, действительно, всё красиво. У ребят явно праздник. Они только что побывали в других местах, теперь пойдут в пожарный музей, расположенный здесь же, на площади. Там они узнают много для себя нового. А человек, который ведёт рассказ, молодец: он ни слова не сказал о бронзовом изваянии на краю центрального круга, обрамлённого низенькими кустами. Я понял, догадался: мы с ним думаем одинаково. Именно поэтому незнакомец промолчал, не стал показывать ребятам приземистую фигуру. Потому что скульптура эта – подлог, это имитация отклика на требование жителей города. Это – весомая, талантливо исполненная отписка… Впрочем, вы-то тоже этого не знаете. Я расскажу.
 
…В этих краях столетиями строились только деревянные дома. Просто потому, что другого материала здесь попросту не было. Строили тесно, кучно, городили вокруг город – так называли, собственно говоря, ограду, за которой можно хоть как-то укрыться от накатывающихся волнами набегов, как-то защититься. Помогало мало: стрелы пришельцев с подожжённой просмолённой паклей впивались в срубы, поджигали их, и добрый Огонь Очага в мгновение ока оборачивался  злым, испепеляющим Огнём Войны, Грабежа, Смерти.  Люди здешние оборонялись как могли, терпели поражения, одерживали победы, из пепла десятки раз поднимали город. Всё делалось вместе, сообща, один человек неспособен одолеть такие беды. Не так ли выковывался общинный русский характер? И в беду, и в пир-еду – всё с друзьями, родичами, соседями. А сидели бы по своим клетушкам? Не было бы тогда России, народа такого – русского – не было бы. Нам  сейчас, в двадцать первом веке, об этом крепко помнить бы не помешало.

Государство набирало силы, отбилось от всяких восточных кочевников, от западных любителей огромных пространств, крепко становилось на ноги… но, увы, города и посёлки продолжали гореть. Уже из-за разгильдяйства их жителей, из-за поджогов. Горели страшно, гасились трудно. А иногда и вовсе не тушили дома, потому что злые ветры разносили пламя, искры и головешки с такой скоростью, что уже через четверть часа после начала пожара в одном конце улицы  загорались избы на другом её конце. Боролись по-всякому. Кто-то верил, что если хозяйка дома сорвёт с себя всю одежду и верхом на неоседланном белом коне обскачет свои дом и двор, то огонь отступит. Другие   поспешно выносили из дома иконы святителей и молились. Верили и в то, что если перебросить через дом пасхальное крашенное яйцо, то огонь  затихнет сам собой… Но больше всего верили в воду, багры и топоры. Самые ловкие и умелые в этом деле сбивались в ватаги, дружины, которым часто удавалось справиться с пожаром даже на расхлябанной таратайке с единственной бочкой воды.

Время шло, уже организованы были городские пожарные команды,  построена была в самом центре каланча, с которой виден был весь небольшой город. И если наблюдатель замечал где-то  возносившийся к небу дым, на верхушке каланчи поднимался сигнал опасности, вылетали теперь уже несколько повозок с водой и помпами, с людьми в форме, в сверкающих латунью касках и мчались туда, где уже все соседи с вёдрами пытались отбиться от злейшего врага…

И вот в это-то время и родилась легенда о персоне поистине героической. Его звали… Впрочем, никто не может быть уверен, что звали его именно так, потому что псом он был бездомным, жил в городе на подаяния, никого не винил в собственном положении и на людей никогда не бросался. А прозвание у него, как говорят, произошло от обычного Барбоса, только пожарные, к которым он в конце концов притулился, это имя переделали и звали его просто Бобка.
 
Сейчас никто и не знает, какой породы он был. Да и какая там порода у дворняги! Он, видно, с самого детства   щенячьего не знал своего роду-племени. Да и зачем знать? Здесь приласкали, кормят, спать пускают к лошадям, на охапку соломы. У него, наконец, появились Хозяева, которым очень хотелось  хоть чем-то услужить. Поэтому, как только услышит он тревожные голоса и люди начнут бегать и выводить лошадей, как только зазвонит колокол на телеге пожарной  и помчится по улицам туда, где уже огонь полыхает, где другие люди уже пытаются спасти своё добро и как-то пожар хотя бы приостановить, Бобка мчался перед лошадьми, всем своим видом показывая прохожим, что это именно он возглавляет помощь. И голос его разносился по всем окрестностям, и как боевой символ нёсся над ним обвеваемый ветром кудлатый хвост.

Говорят, что Бобка совсем не боялся этого страшного Красного. Неправда это. Он боялся, он не мог не бояться, потому что древний инстинкт предупреждал его о страшной опасности. Именно поэтому поначалу он пытался ухватить пожарных за сапоги и не пустить туда, где было жарко, и откуда вылетали маленькие горящие кусочки, иногда даже поджигавшие его шерсть. Потом Бобка понял, что люди всё равно пойдут в огонь. Двое присоединят матерчатую трубу к странным качелям и начнут быстро сгибаться и разгибаться. А другие льющейся из трубы водой будут бить Красного по морде, и он иногда  тоже будет пугаться и прятаться в обуглившихся брёвнах. Постепенно Бобка привык к этому. И с подпалинами на шкуре тоже научился бороться: начинал скулить и кататься по земле. Кто-нибудь из людей обязательно ему помогал, обливая его водой.

Однажды происходило на пожаре что-то непонятное. Люди, жившие в загоревшемся доме, кричали как-то особенно громко, одна женщина всё время пыталась броситься туда, где был страшный Красный, но её не пускали, даже пожарные, которые первыми поняли, что на этот раз с Красным им не справиться. А женщина всё рвалась из их рук, и лицо у неё было мокрое, хотя никто её из трубы не поливал. Бобка тоже был весь мокрый – уже дважды шерсть на нём загоралась, но его по обыкновению облили, а женщина… Он вдруг понял, что ей очень плохо, что Красный забрал у неё что-то очень важное и нужное. А что может быть важнее детёныша?

Когда Бобка каким-то чудом понял это, он бросился на Красного, но драться с ним не стал, у него было дело посерьёзнее. Он прорвался внутрь и стал стремительно метаться по всем углам. Он нашёл, что искал. В зыбке сидел ребёнок. Он плакал. Заметил Бобку и протянул руки:

– Ба-ба-ка!

Бобка ухватил его за рубашонку, стащил малыша вниз и поволок по полу, обходя уже загоревшиеся места. Когда он дотащил свою ношу до входа, пожарный заметил  их и тут же облил водой. Женщина кинулась к ребёнку, лихорадочно осмотрела его и, убедившись, что сын её цел и невредим, что даже не ожёгся нигде, потеряла сознание…

… Когда я сказал, что был Бобка настоящим героем, я ничего не преувеличил. Героический поступок могут совершить многие. Но только настоящие герои повторяют свой подвиг несколько раз. С этих пор, после множества ласковых слов и лакомых кусочков удержать Бобку на пожаре было уже невозможно. Всеми правдами и неправдами он прорывался туда, где всё полыхало, и только убедившись, что внутри нет людей, выскакивал наружу. Однажды он подбежал к пожарным и лаял, и хватал их зубами, тащил к огню до тех пор, пока те не поняли, что в огне есть кто-то, кого Бобка вытащить не может. Самый близкий   друг Митрич велел окатить себя водой и побежал за псом, туда, где Бобка уже побывал. Вытащил угоревшего старика, о существовании которого ошалевшие от нагрянувшей беды домочадцы просто забыли.

А ещё, говорят, пожарный пёс сам вытащил из огня нескольких ребятишек, а одного из них – совсем ещё грудничка – вынес, ухватив младенца поперёк тельца зубами и умудрившись при этом даже нигде не поцарапать его.

Когда и как исчез Бобка,  тоже не знает никто. То ли с почётом дожил свою недолгую собачью жизнь, то ли отбился от пожарных и ушёл куда-то, скрываясь от свалившейся на него славы… А может быть, – во время очередного пожара не сумел найти выход и погиб под обрушившейся кровлей. Кто знает? А вот рассказы о нём в народе живут по сей день. Не так давно нашлись люди, которые написали в газете про Бобку и предложили поставить ему памятник. Мысль понравилась, стали собирать подписи под обращением к властям. Те, вроде, не возражали, и многие уже представляли небольшой памятник возле пожарной каланчи, которая по сей день украшает центральную площадь города: пожарный с багром, рядом – Бобка держит в зубах пелёнку с завёрнутым в неё малышом… Но увы, всё получилось не так.

Бронзовая собачья фигура на краю центрального сквера площади несколько лет назад появилась. Массивный, чуть больше натурального размера, бассет взирает на окружающий мир грустными от природы глазами и представляет собой… призыв собирать   пожертвования на  содержание бездомных животных. Я склоняю голову перед благородной  придумкой, такие попытки заставить людей помочь своим близким друзьям, действительно, украшают город на Большой Реке. Но… При чём тут Бобка? Собаки такой породы в те давние времена  и в этих  русских местах   быть не могло! Да и главное утратилось: подвиг, спасение людей…

А некоторые экскурсоводы показывают туристам на скульптуру гладкого, ухоженного пса и выдают его за Бобку, за личность поистине героическую, не думая о том, что словами своими укрепляют устройство мира, где нет места подвигу и преданности, где всё определяется деньгами. Вот и копилка рядом… И вытертый до золотого блеска детскими руками пёс, совсем не виноватый в этом подлоге,  смотрит на всех нас огромными грустными глазами.