Зорины

На фото Зорин Степан Яковлевич с сыном Юрием.

(по воспоминаниям Зорина Юрия Степановича
из деревни Урвановой Туринского района Свердловской области)


Жаль, не заметил это Бог,
Когда размерно, хладнокровно,
Жестоко бил дитя по рёбрам
Чекиста кованый сапог.

               
     Село Грачи, что в Казанском районе Тюменской области расположено в живописном месте Сибири. Оно словно обнимает своими улочками неглубокое озеро с юга. Места вокруг лесные, да озёрные, а травы – по пояс. Воля… Народ, в
большинстве своём сибиряки, люди степенные, обстоятельные, не сказать, что зажиточные, но хозяйство держат крепко и твёрдо стоят на ногах.
      Лето 1932 года выдалось на загляденье. Шли умеренные дожди, а травы и хлеба радовали глаз. Крестьянин хлебушком живёт. Вот и Зорины пахали землю-кормилицу, сеяли, убирали урожай. Держали небольшое хозяйство: трёх лошадей, двух коров, поросёнка, кур и, конечно стадо гусей. Грех жить около озера и не держать гусей да уток. Семью в семь человек кормить чем-то надо.
     Постепенно волнения гражданской войны, когда проходили то «красные», то «белые» и те и другие грабили и пороли нагайками крестьян, стали забываться. Правда, доносились слухи о раскулачивании в соседних сёлах и районах, но Грачей это как-то не касалось. Да и сельсоветчики особую активность не проявляли – насильно не загоняли в колхоз. Деревня Грачи жила в основном по старинке – сельский сход решал все назревшие вопросы.
     Но однажды ранним июльским утром, когда народ собирался на покосы (самая страда), по селу, к сельсовету, проскакал отряд вооружённых всадников. 
     – Что это, мама? Что случилось? Люди какие-то скачут, – обратилась Федора Петровна к свекрови, выглянув в окно.
    – Да, не к добру это, Федорушка, ой, не к добру… – прошептала Прасковья Исааковна, – Господи, спаси и сохрани нас грешных, – кинулась она к образам.
     – Будет тебе, мать! Не причитай, сказал! – строго оборвал её свёкор и вышел во двор к сыну. 
     Степан Яковлевич, только что привёл коней из лугов и намеревался уже запрягать, но отец остановил его:
     – Погоди-ка, сынок. – осипшим вдруг голосом сказал отец, – Ты видел, ты понял кто это такие?
    – По всему видать красноармейцы, или чекисты, да кто их разберёт, но «красные» точно.
    – По нашу, стало быть, душу… и до нас докатилось…
    –  А может к нам и не придут, что мы самые богатые что ли. Да у нас и брать-то нечего. Работников не держим, сами управляемся… Бог даст, пронесёт.
    – Нет, Стёпа, не пронесло, – обречённо прохрипел старик, кивая на калитку. И как-то сразу обмяк, опускаясь на лавку у крылечка.
    В распахнутую дверь уже входили вооружённые люди и председатель сельсовета с активистами.
    – Ты, Яков Парфёнович, прости, и ты Яковлевич тоже… но так уж получилось, – виновато сказал председатель, – вот описывать имущество у вас пришли…
    Степана Яковлевича, как и его отца, в селе уважали все от мала до велика. В округе не было лучшего кузнеца, чем он. Кому соху отремонтировать, кому борону  все спешили к Яковлевичу, зная, что он всё сделает, как надо. Хоть и молод был, но отцом приучен и жить и трудиться по совести, потому и величали его смолоду – Яковлевичем.
    – Что ж… описывайте… коли совесть вам позволит, – жёстко ответил Степан Яковлевич, сверкнув глазами.  И тут же, выдернув засов, распахнул ворота: «Посторонись!», – закричал собравшимся возле дома соседям и принялся хлестать лошадей, выгоняя их на волю. Кони, вставая на дыбы, сминая друг друга, унеслись со двора.
    – Ах, ты, вражина! Ты что делаешь, кулацкая морда?! Да я тебя сейчас… – раскрасневшись и выхватывая из кобуры пистолет, заорал оперуполномоченный, – Да я тебя в расход пущу, сука!
Но в распахнутые ворота уже ввалились односельчане и встали стеной, закрывая Зориных.
    – За что? По какому такому праву грабите? Не дадим Зориных! – кричала толпа.
   – Готовсь! – отдал команду красноармейцам уполномоченный. Красноармейцы ощетинили штыки, вытесняя народ со двора. В них полетели камни и поленья. – Не уймётесь, твари, всех перестреляю, всех раскулачу и отправлю туда, где Макар телят не пас! – кричал опер и палил в воздух из пистолета. Народ отступил, но не отходил от дома Зориных. А в доме и на дворе полным ходом шла опись имущества. Управились быстро. Всё описали вплоть до продуктов. С собой не разрешили взять ничего.
    – Этих на телегу! И глаз не спускать! – процедил сквозь зубы уполномоченный, – Если что – стреляй без предупреждения, – приказал он молоденькому солдатику и вышел со двора. Службисту предстояло подготовить к отправке ещё восемь семей.
    Прасковья Исааковна, простоволосая, сидя рядом с мужем под палящим солнцем на  голой телеге, то собирала в гармошку фартук, то разглаживала его натруженными руками, не видя и не слыша ничего. В один момент, рухнула вся её жизнь. Понять и осмыслить это, было невозможно. За что? Почему? И куда нас собираются везти? Господи, конец света, что ли уж, пришёл… шептали губы пожилой женщины. Она не замечала, как Федора Петровна металась по двору в поисках Юрика. Шестилетний Гриша и четырехлетняя Верочка уже сидели на телеге вместе с отцом, а Юры нигде не было. Она обыскала все надворные постройки, огород, даже в колодец заглядывала – мальчика нигде не было.
    – Мама, мама! – трясла она за плечи безучастную свекровь, – Мама, ты не видела Юрика? Его нигде нет…
Встревоженный голос снохи привёл в себя Прасковью Исааковну.
    – Как нет?.. А ты в доме искала?
    – Да искала, мама, искала, – рыдала отчаявшаяся мать.
    – Ты разреши, сынок, нам в дом войти, мальчик пропал, может, спрятался куда, – обратилась Прасковья Исааковна к конвоиру. Тот, пряча глаза, виновато кивнул.
    Они нашли Юру за печью. В домах пятистенках зачастую русскую печь ставят в углу, оставляя небольшое пространство между стеной и печью. Туда обычно хозяйки убирают ухваты, пехло (деревянная лопата для хлеба) и прочую подобную кухонную утварь. От выстрелов, ржания коней, криков людей двухлетний мальчик забился в эту щель. Он не мог ответить на зов матери, так как от страха у ребёнка отнялся язык и ещё, как выяснилось, отнялись ножки. Пришлось доставать Юру кочергой… 
Только через два года, уже в ссылке, он снова научится ходить и говорить…
   Мать, обливаясь слезами, вынесла сыночка и устроилась с ним на повозке. Старшие дети просили пить, но не было даже ведра, чтоб зачерпнуть воды из колодца. Всё описано и изъято. И тут во двор вошла крупная старая женщина, властно распахнув калитку. Даже не взглянув на конвоира, она уверенным шагом прошла к телеге и передала Прасковье Исааковне узелок с продуктами и жбан с квасом.
    – Простите нас, милые! Простите, Христа ради, что не смогли вас оборонить, – и, поклонившись несчастным до земли, она также уверенно прошла мимо охранника обратно.
     Этот узелок с едой был настоящим спасением для обездоленной семьи на какое-то время пути. После полудня раскулачивание в селе Грачи было завершено и колонна из девяти телег, в сопровождении вооруженных всадников, отправилась в путь.
    Семьдесят километров до Ишима спецпереселенцев везли на телегах, потом по железной дороге, через Тюмень на Свердловск. На свердловской пересылке семью разделили: Якова Парфёновича с Прасковьей Исааковной отправили в  Верхнюю Салду, а Степана Яковлевича с женой и детьми – в Ирбит. Больше им не пришлось увидеться.
    Поселили семью Степана Яковлевича в комнату № 8 двадцать первого барака, где уже проживала одна семья. Степан Яковлевич был трудоустроен по слесарному делу, а Федора Петровна копала и била кайлом трепел в карьере и летом в жару, и в лютую стужу зимой.
    В августе и сентябре 1937 года много людей было арестовано. Брали и на рабочем месте, и в бараках, ночью. Как правило, барак окружался вооружёнными людьми, а трое оперов заходили в помещение.
    9 сентября 1937 года, ночью, пришли за соседом Спицыным Максимом Платоновичем. Загремели сапоги по коридору, проснулись и затаились в ужасном ожидании люди: за кем сегодня?.. Стук раздался в комнату № 8. Ребятишки посыпались с полатей. Они вцепились в Спицына со всех сторон и, не отпуская, кричали: «Дяденьки, не надо! Не надо!», оперуполномоченные отбрасывали их от Максима Платоновича. Юра Зорин, ухватив Спицына за ногу, волочился по полу, тогда один рьяный работник НКВД, сначала попытался его оттащить, но затем мощным ударом ноги обутой в кованый сапог отбросил-таки семилетнего ребёнка в сторону. Мальчик почернел от боли и не мог дышать. Потом старушки из барака, как могли, «правили» его и лечили испуг. Очень долго болело подреберье.
     Эту отметину, горькую память детства – неправильно сросшиеся рёбра,  Юрий Степанович носил всю жизнь. Он умер в 75 лет, немного не дождавшись выхода книги памяти жертв коллективизации.
    Спицына Максима Платоновича расстреляли 25 сентября 1937 года в Буграх…

Зорины:
Глава семьи – Зорин Яков Парфёнович
жена – Прасковья Исааковна
сын – Степан Яковлевич 1902 г.р.
сноха – Федора Петровна 1906 г.р.
внук – Григорий Степанович 1926 г.р.
внучка – Вера Степановна 1928 г.р.
внук – Юрий Степанович 1930 г.р.
в ссылке родились:
внучка – Любовь Степановна - умерла малолетней.
внук – Анатолий Степанович - умер младенцем.
внучка – Валентина Степановна 1938 г.р.
внук – Анатолий Степанович 1940 г.р.