НеШахматные уроки. 55 лет одиночества

Сегодня ровно 55 лет, как я остался один.
Совсем один.
До 18 января 1963 года я жил с Роной.
Утром 18 января в дом вошла мама.
Я пил чай с молоком за нашим огромным дубовым столом.
Бабушка стояла около шкафа.
Серёжа еще спал.
Мама вошла с узелком в руке.
Осмотрела нас с порога и произнесла просто:
- Всё.
И я пошёл в школу.
Потому что «знал» но ещё не осознал.
Рона встретила меня на железнодорожном вокзале в июне холодного лета 1953-его года.
Десять лет я жил с Роной.
Мама училась,  ездила по командировкам.
Я болел и лежал то в одной больнице, то в другой.
Несколько лет мы с мамой – пока она училась – часто проводили ночи вместе в Музее Горного института – мама работала ночным сторожем.
Рона – сестра мамы – воспитывала меня все эти годы, когда выпадали такие часы и минуты совместного пребывания в доме.
Болели мы с ней по очереди, и потому виделись не так часто.
Но в целом эти десять лет были десятилетием Роны в моей жизни.
Есть интересный (хотя и неправильный!) фильм о Роберте Фишере («Жертвуя пешкой»), отрывки из которого я люблю показывать тем, кого учу играть в шахматы.
Особенно эпизод с малышом, оставшимся дома в одиночестве и занятого игрой в шахматы с самим собой.
На этом эпизоде я заостряю внимание малыша: он учится САМ!
И его мама говорит тренеру: Он научился играть сам!
Когда Роны не стало, я остался один.
С того дня всему в мире я учился сам.
Взрослым было не до меня.
И я сам себе находил и читал книги.
Сам себе рисовал картинки и лепил фигурки.
Разумеется, в моей жизни были и другие люди.
Мама, дядя, папа Вова, школьные друзья, тренеры.
Но никто из них не занимал во мне места Роны.
На девяносто процентов времени я был абсолютно одинок и самостоятелен.
Сейчас я могу сказать точно: никто в моей жизни не понимал меня так, как Рона.
У Роны я был старшим из племянников.
Из-за пороков сердца её личная жизнь не сложилась никак.
Я был по сути самой близкой ей особью мужского пола.
Как воспитывать мальчика – она не знала.
Я сейчас ей охотно бы рассказал.
Но тогда…
Для неё высшим авторитетом до последнего вздоха был её папа.
Но ей говорить со мной о нём бабушкой было категорически запрещено.
Я рос в обстановке заговора молчания.
Но у меня был внутренний собеседник на всю жизнь.
Моя великая, прекрасная, совершенная, неотразимая и непобедимая Рона.
О, сколько бы вопросов я задал ей сегодня!
Даже догадываясь об ответах!
Но…
И вот уже 55 лет – всё сам!