Тени тёмного Симбирска последнее дело

Эта история ещё не произошла и, возможно, никогда не произойдёт…
Тени тёмного Симбирска

До всего

Тёмный коридор. Вода под ногами. Город далеко вверху. Здесь же – подземная река, которую когда-то называли «кровавой».
Быстрее. Время не бесконечно.
Он знает каждый поворот наизусть. В кулаке зажата монета. Сюда.
Монета падает во тьму.
Не оглядываясь, он уходит назад, в своё прошлое будущее. Может быть, на этот раз всё сложится по-другому.
Может быть…


Глава нулевая,
в которой начинается неспешный разговор о тщете всего сущего.
Ульяновск, 12 сентября 2016 года (по новому стилю), понедельник

На четырнадцатый день после Третьего Спаса два лицеиста, одетых в тёмно-синие костюмы, стояли около скульптурной группы. Мужчина в котелке, дама в шляпке, девочка и её пёсик. Скульптуры эти были воздвигнуты на пересечении улицы Ленина, бывшей Московской, с улицей Железной дивизии, называвшейся одно время Анненковским переулком, на правой части тротуара...
Лицеисты вяло спорили о тщете всего сущего. Да. Такое вот странное задание получили они на уроке. Молодая преподавательница словесности решила поразить самою себя и окружающих феерическим новаторством.
Ангелина Ивановна задала всем учащимся разбиться на пары и вести "беседу о тщете всего сущего, употребляя по возможности устаревшие языковые конструкции". Ещё нужно было называть друг друга по имени-отчеству.
– Не соблаговолит ли любезнейший Ефим Петрович, – отставив ножку в новомодном мокроступе выдал один из собеседников, – обратить внимание на эти фигуры. Не покажутся ли ему изрядно странными?
– Чё в них странного-то?
– На лица посмотри! Мрачные… Видел в городе хоть одну улыбающуюся скульптуру?
Любезнейший Ефим Петрович поправил чёрный с кожаными вставками рюкзак и сблизил свой вздёрнутый конопатый нос с тёмно-металлическим носом одной из трёх фигур, а именно – с дамой в старомодной шляпке. Долго всматривался, поправлял очки, задумчиво дёргал себя за каштановую чёлку, а потом буркнул:
– Не нравятся они мне… – посмотрел на собеседника. – А вы, достопочтимый Семён Петрович, к чему это спросили?
Семён Петрович тряхнул блондинистыми волосами и ехидно изрёк:
– Так ведь всё сущее тщетно, и особливо тщетны эти фигуры, и тщетен день, и город тщетен... Ой, смотри: Маринка ползёт в художку! Погнали её шуганём?
– А то! Погнали! Чё на этих-то смотреть? Скукота. Тщета...
И лицеисты рысью проскакали на левую часть тротуара, целенаправленно устремляясь за ничего не подозревающей одноклассницей.
Скульптура исторической дамы медленно и совершенно беззвучно повернула голову им вслед. Лицо её на мгновение исказилось странной, хищной гримасой. Стоящий рядом с ней скульптурный же господин нахмурился и легонько ударил пальцем по своей трости. Голова дамы тотчас вернулась в изначальную позицию.

Ульяновский сентябрь пахнет яблоками, листвой и дождями. Так было и сто лет назад, так, вероятно, будет всегда, пока существует этот провинциальный городок, расположенный в живописнейшем месте – на берегу Волги. Река здесь напоминает небольшое рукотворное море. Неспешная ширь и бесконечный водный простор, шторма и ураганные ветра, к которым всякий ульяновец относится философски: что для одних буря, для других – ничто.
Изначально город задумывался для защиты от набегов степных племён, чьи наименования сейчас, по прошествии трёхсот шестидесяти восьми лет, с трудом вспомнит историк и не озвучит обычный житель города.
Очень редко город Ульяновск, называвшийся тогда Синбирском, попадал на страницы летописей.
Бывали, конечно, в нём и цари, и императрица упоминала его в своих записях,  и везли отсюда на казнь самозванного царька Емельку Пугачёва…
 Случались и потрясения, например, страшные пожары, – но в целом сей тихий, спокойный, самодостаточный, уютный и несколько безысходный в своём провинциальном российском очаровании городок существовал, разрастался, изменялся, сонно оставаясь собой.
В городе изначально было три реки, если не считать совсем уж мелких ответвлений, постепенно  упрятанных в трубы под центральной частью города.
Помимо широкой мореподобной Волги, степенно текущей с юга на север, была ещё Свияга, к слову сказать, приток Волги, но приток, текущий в противоположном направлении – с севера на юг. Была ещё одна река –  Симбирка, которая тонкой чёрной нитью пройдёт сквозь нашу немного странную историю...  Её-то и называли когда-то «кровавой». Почему же?


Глава первая,
где жутковатая история разворачивается неспешно.
Ульяновск, 13 сентября 2016 года (по новому стилю), вторник

– Слышь, Иванович, а чего тут делать-то?
– Коль, не видишь, что ли? Вон – кто-то облепил жвачкой ей шляпку. И ниже... Надо убрать, только осторожненько, чай скульптура не чугунная, на чугунную у нас денег нет, она, считай, как из картона. Ясно?
Двое рабочих меланхолически топтались около дамы в шляпке. За ночь на ней появились разноцветные комочки жевательных резинок. Дирекция послала работников зачистить лик скульптуры.
Старший рабочий, два года как пенсионер, и молодой, недавний студент, последовательно удаляли ненужные скульптуре дополнения.
При этом Владимир Иванович делал свою часть работы неспешно и с достоинством, а Николай игриво и непочтительно. Вскоре он стал хватать фигуру за разные места, кося при этом глазами на проходивших мимо девушек. Девушки осуждающе подхихикивали.
– Ты это… прекрати... Нехорошо так делать.
– Да ладно – она, хоть и чугунная, ну, в смысле, картонная, но внимание ей должно быть приятно.
– Вот напишу я на тебя докладную...
– Ну всё – прекратил, прекратил, – буркнул Николя и напоследок решил измудриться по-особому – взял да и поцеловал скульптуру прямо в губы.
Владимир Даздрамирович вздохнул и сказал:
– Голову бы тебе за такие вещи оторвать! Никакого уважения.
Николай расхохотался в ответ.

Поздним вечером того же дня Николя под ручку со своей любимой девушкой, пятой в этом месяце, направлялся вниз по улице, мимо всё той же скульптурной группы.
Наполненный предвкушением грядущей ночи, Николя бодро ржал над своими же шутками, девица визгливо хихикала, и всё было типично-провинциально ровно до мелочной лавки, что располагалась несколькими домами ниже. Там Николая внезапно охватило утреннее идиотское настроение, и он, решительно плюхнувшись около очередной скульптуры, восседавшей на лавочке, нагло обнял её. Скульптура изображала мещанку, посетившую историческую распродажу, никак не иначе.
– Смотри, как я могу! – радостно возопил шалопай, но на этом радостность, собственно, и закончилась, ибо случилось нечто неожиданное и неприятное.
Скульптура вырвалась из ослабших от удивления объятий Николя и резко схватила последнего за голову.
Во тьме, разрываемой неверным светом стилизованных под старину фонарей, по совершенно неисторичному асфальту, очищенному от павшей листвы, гулко проскакал круглый предмет, напоминающий кочан капусты. За ним потянулся тёмный влажный след. Девица завизжала во весь голос, а затем резко замолкла.
Оторванная голова, а это была именно она, в очередной раз подскочив, остановилась. Скульптура совершенно беззвучно встала с лавочки, подошла к этому предмету, изящно подобрала его, потом вернулась к своей корзинке и небрежно кинула в неё голову. При этом изваянная женщина так глянула на живую девушку, что та рухнула без чувств прямо на асфальт, дополняя своим телом и тёмную дорожку крови, и осеннее ночное великолепие музейного квартала, и псевдобулгаковское происшествие.


Глава вторая,
в которой события приводят к неожиданному результату.
Ульяновск, 14 сентября 2016 года (по новому стилю), среда

– А теперь переходим к криминальным новостям нашего города. Сегодня на одной из центральных улиц было найдено обезглавленное тело неопознанного молодого мужчины. Вероятно, это очередная кровавая разборка, связанная с осенним переделом городских территорий, завершившаяся леденящей душу трагедией. Производятся следственные действия... Кхе-кхе-кхееее... Следователем... Если вы располагаете... Бесов... кха-кха... Бесоффф…
Интернет-радио придушенно всхрюкнуло и стало исторгать шуршание и треск.
Вадим лениво пошевелил мышкой и легонько пнул системный блок. Радио забормотало какую-то песню.
В тот же миг на столе ожил смартфон. На экране появилось изображение пышногрудой красотки.
– Да, Димыч. Конечно, Димыч. Как договаривались, Димыч. Да ладно тебе – что может пойти не так? Да, там. Нет, труба, но решётка проржавела. Ну, прикинь, там никто не шарился лет сто! Ну… ладно-ладно, года два. Да. В три около Маришкиного родника. Да. Возьму. Буду. Прихвачу. Однозначно! Ну, давай. Уже иду. Пока.
Радио, неожиданно чётко произнесло "возвращайся домой, агнец". И после паузы – "мы следим за тобой"... Вадим кликнул на "завершение работы". Компьютер противно пропел "прощааай любимыый моооо...й…" и смолк.
Часы показывали половину третьего.

В городе, называемым теперь Ульяновском, есть тихая, незаметная, таинственная река Симбирка, берущая своё начало от Маришкиного родника. Когда-то там находилось озеро, да с течением времени исчезло. Исток реки издавна был озарён трагично-романтичным ореолом: должно же быть в городе хоть что-то трагическое…
Якобы жила когда-то на склоне оврага около озера красавица-вдова по имени Маришка. Надо заметить, что исторически на склонах оврага действительно селились наиболее бедные жители города, а именно: одинокие солдатские вдовы, занимавшиеся помимо всего прочего хранением и скупкой краденного. Так вот, вдовица, по легенде, была красавицей, у неё часто собирались парни и девушки.
Как это водится во всех подобных историях, влюбилась Маришка в парня намного моложе себя, и он отвечал ей взаимностью. Но разница в возрасте стала причиной злых насмешек и, не выдержав осуждения, вдовица утопилась в озере. А её возлюбленный стал часто приходить на бережок, садиться в лодочку, выплывать на середину водоёма, играть на гуслях, предаваясь печали и тоске.
Говорят, что Маришка, само собой разумеется, ставшая русалкой, подплывала к нему и слушала. А потом манила пальчиком за собой.
И однажды влюблённый исчез.
Впрочем, есть иная версия событий. Красавица-Маришка в ней была коварной соблазнительницей, которая так неистово кружила головы кавалеров, что их жёны не выдержали и, сговорившись, утопили распутницу в озере. Маришка, и в этой версии событий ставшая русалкой, мстительно перетопила в ответ своих обидчиц. По этой причине, вероятно, озеро и засыпали, потому что, лишив жизни своих убийц, Маришка стала охотиться на их родственников, а проклятье неуспокоенной души можно снять только уничтожив место смерти.
Так  или иначе, но река Симбирка, неспешно текущая через город, со временем перестала быть чистой, напротив, она приняла в себя все отходы людской деятельности. В разные годы звалась она и «чёрной», «заразной», когда неслись в неё нечистоты, звалась она и «кровавой», в те времена, когда мясные ряды сбрасывали в неё кровь, и так эта река надоела жителям и начальникам над жителями, что постепенно запрятали её под землю.
Надо понимать, что, укрытая от глаз, захороненная в трубах и арочных ходах, не видящая света, тайно несущая тёмные воды, река не исчезла. Отнюдь. Просто она скрылась от любопытствующих глаз.

Мир сложен и ужасен, когда вам пятнадцать.
В таком возрасте вы в заложниках его жестокости и бесчувственности. Только в рафинированных сказочках пятнадцатилетний капитан прекрасен и умён, великодушен и сообразителен. В реальности же всё иначе – тело каждый день преподносит сюрпризы и не всегда приятные. Разум периодически отключается за ненадобностью. Да, есть силы и желания, но вот логика и здравомыслие проявляются весьма периодически.
Вадим и его друг Дима давно планировали поиграться в диггеров – подземных путешественников. Конечно, до истинных фанатиков подземелий им было далеко, но надо же с чего-то начинать…
Самый несложный, как им казалось, вариант подземной пробежки – Симбирка. Проникнуть – просто, пройти – быстро, выйти – недалеко. Никаких препятствий, кроме воды и, конечно, грязи.
– Ну что? Полезли?

Подземный мир не похож на мир наземный. Другие краски, иное освещение, странные звуки. Казалось бы – что интересного в изгибающемся коридоре с вяло текущей по каменному полу грязной водой?
Запасные фонари, дополнительные батарейки, непромокаемая одежда, высокие резиновые сапоги, минимум диалогов. Вероятно, ради этой тишины и тёмного равнодушия пространства, так похожего на загробный мир, подростки и пускаются диггерствовать. И для кого-то это становится приятной, будоражащей нервы игрой на пару раз, а кто-то возвращается вновь и вновь, стремясь заново испытать то чувство вселенской подземной непостижимости.
– Дим, смотри – студенческий... Свежий. Зинаида Дубинина, факультет технологии и предпринимательства...
– Вадь, пошли уже дальше, мне сегодня ещё на тренировку.
В этом речном коридоре ощущалось некое напряжение – то ли зловещие тени, неохотно разбегавшиеся от фонарей, то ли какая-то предобморочная псевдотишина, странная даже для подземелий, но что-то было не так… Обоим подросткам захотелось быстрее выйти на поверхность, сама идея пробежаться по руслу погруженной в забвение времён реки уже не казалась привлекательной.
– Мы сейчас под самым центром, прикинь. Над нами Амарант или чего там ещё... – пробормотал Вадим.
– Угу. Стой! Слышишь?
Сквозь все наросты и бетонные плиты, тонкие корни деревьев и тихо струящуюся воду донёсся раскат грома. Казалось, что это театральная имитация грозы – будто кто-то бьёт деревянной палкой по железному листу.
Если гроза с дождём, то надо уносить ноги – река, ограниченная трубами и прокрустовым ложем русла, может превратиться в бурный поток. Но куда бежать, вот в чём вопрос – сейчас юные диггеры находились ровно в середине своего пути?
Назад, потому что путь пройденный, был уже известен, а что впереди – неизвестно.
Гром усилился и превратился в канонаду.

Вернуться к началу не удалось –дорога раздваивалась, хотя раньше этого не было. Направо или налево?
На поверхности начался сильный дождь – вода стала ощутимо прибывать. Незадачливые диггеры, недолго посовещавшись, решили идти каждый в свою сторону и вернуться обратно ровно через десять минут. Сверили часы. И время пошло.
Тупика не оказалось ни в одном варианте тоннеля.
Диме попался ход из бетонных колец, Вадиму – выложенный красными кирпичами по дну и разномастными камнями по бокам, потолок, казалось, был земляной.
Ровно через десять минут – каждый по своим часам – мальчики повернули назад. И опять же – неожиданность. Дмитрий не нашёл никакого ответвления. Ни через десять минут, ни через пятнадцать. А вода тем временем прибывала и прибывала. И он побежал за помощью...
Вадим вернулся к развилке, но это была совсем иная развилка, точнее – коридоры стали совершенно одинаковыми: красные кирпичи на дне, неровные блоки по стенам и потолок в странной паутине корней деревьев.
Вадим запаниковал и рванул вперёд, по убыстряющемуся течению,  к вожделенному устью, к Свияге, но тут подземный мир содрогнулся от сильнейшего толчка, будто бы не только гром ударил, но и обрушилась часть хода...
Фонарик высветил стремительно прибывающую воду и случайно выхватил из влажной тьмы что-то круглое, похожее на крупную позолоченную монету с гордым профилем. Она блеснула в луче хаотически дергающегося фонарика. Монета просто лежала на уровне глаз в выемке стенного камня. Бездумно, как будто во сне, Вадим протянул руку и схватил находку.
В то же мгновение бурный поток мутной, грязной, пахнущей землёй воды ударил его, смёл со своего пути и потащил, бросая на преграды. Так, вероятно, и закончилось бы всё, но в какой-то момент по неизвестной нам причине монета в кулаке переломилась.
Тут же хляби небесные взбунтовались, вода вдруг понесла его не вниз, а вверх, к поверхности, воздуха стало не хватать и Вадим начал задыхаться, но прежде, чем сознание покинуло его, он услышал чей-то взволнованный хриплый голос: "Вот, вот он! Хватай! Тащи! Наверх!"
И пришла темнота.


Глава третья,
историчная, с церемониальным ужином.
Симбирск, 15 сентября 1916 года (по старому стилю), четверг

– Вот, вот он! Хватай! Тащи! Наверх!
– Позвольте... Какая странная одежда. Что это у него там в руке? Поднимайте! Необходимо довезти его до моего дома, где ему окажут необходимую помощь. Вот, любезнейший, возьмите за труды.
– Благодарствуйте... Барин, вот извозчик... Сюда!

Мир покачнулся, закружился, рассыпался на грозовые тучи и сложился в озабоченное лицо человека лет сорока или пятидесяти, склонившегося прямо над ним и, видимо,  считающего пульс.
У незнакомца были чёрные волосы, прямой нос, стремящийся к подбородку, и очень внимательный, цепкий взгляд. Вообще, лицо было привлекательным в каждой своей черте – от чёткой линии рта, до высокого лба, на котором не было ни единой морщины. Говорил этот незнакомый господин по-русски чисто, но создавалось впечатление, что русский язык для него не родной.

Извозчик щёлкнул кнутом и пролётка неспешно покатилась...
Вадим полусидел-полулежал в жёстком футляре открытой повозки, и мир вокруг него был странен, но думать об этом пока не хотелось,  только наблюдать и молчать, тем более, что поездка вполне позволяла это делать.
– Простите... – не зная, как обращаться к своему собеседнику, через некоторое время спросил Вадим. – Господин...?
– Золтыков. Граф Золтыков, швейцарский дворянин, по крови – московит... Снимаю дом за Комиссариатской улицей. Куда мы, собственно, и следуем…
– Меня зовут Вадим... А какой сейчас год? Я ударился... Сильно.
– Хмм. Есть таковая вероятность, что воистину сильно. Сегодня с утра был сентябрь, пятнадцатое число тысяча девятьсот шестнадцатого году.
– Спасибо... – сказал Вадим, окончательно запутавшись во всём. Сто лет тому назад? Может... он умер и это тот самый адский ад, или странный рай, или подлое чистилище? 
Мимо проплывали здания – наполовину знакомые, ульяновские, но выглядевшие одновременно и новыми и неухоженными в той степени, в какой бывают неухоженными дома, в которых ещё живут люди, а не устраивают выхолощенных музеев или помпезных выставочных залов.
Вверх по Дворцовой до пересечения её с бывшей Большой Саратовской, уже переименованной в Гончаровскую улицу.
Речка Симбирка, грязная, кровавая, загаженная, вызывающая сплошь головную боль у градоначальников, осталась за спиной, потом и вовсе скрылась из виду.
Мимо торговых рядов, новых скверов, призванных мешать жителям города прогонять стада на пастбища прямо через центральную улицу. Повороты, ответвления, величественные храмы...
Часть этого неповторимого облика, и часть значительная, будет позже уничтожена за ненадобностью, но здесь и сейчас она ещё совершенно реальна.
На углу Московской и Гончаровской улиц, по диагонали от дома, где, собственно, родился Гончаров, стоял Вознесенский собор, резной, праздничный, построенный в пышном купеческом стиле. Часы на нём, те самые, что позже будут лежать в сарае, а потом и вовсе станут башенной достопримечательностью города, пробили четыре часа по полудни.
Получается, что диггер по времени во времени ничего не потерял, начав своё подземное путешествие в три часа дня. Ничего, кроме ста лет...

Люди, которые проплывали мимо пролётки были угрюмы и выглядели испуганно-сонными: шли, неспешно озираясь по сторонам, размышляя о каких-то вселенских проблемах. Россия в то время находилась в состоянии войны, это явственно ощущалось даже здесь – в глубокой и сонной обломовской провинции, колыбели пламенного революционера.
Перемещение повозки позволяло разглядеть  деревянные неровные тротуары, заросшие травой, и дорогу, по которой они ехали молча, подскакивая на каждой неровности, разбрызгивая грязь из неглубоких луж, появившихся после недавнего дождя.
– Вот сюда, любезнейший...
Комиссариатская улица, ещё один храм слева, поворот во двор.
Дом...

– Извольте, я осмотрю вас. Следите за пальцами. Так-с... Пульс... Ну что ж, вы изрядно легко отделались, многие сегодня не могут похвастаться таким положением головных дел. Отправляйтесь-ка в ванную и смойте с себя грязь мясных рядов.
Ванная комната в те благословенные времена русскими не особо одобрялась, предпочтительнее была баня, но у гостеприимного хозяина, к cчастью, имелась именно ванная в относительно современном представлении, единственно – без регулярных отключений горячей воды на «профилактику»...

И вот посвежевший и вроде как пришедший в себя, Вадим сидит за пышно накрытым столом, не зная, что есть и за какой прибор браться...
Впрочем, голод не тётка, а этикет хорош тогда, когда его знаешь. Вадим стал пробовать разные блюда, благо форма и функция ложки, ножа и вилки была ему известна.
Граф Золтыков ничего не ел и не пил. Лишь внимательно и довольно доброжелательно наблюдал за поглощением пищи. Потом осторожно улыбнулся и задал вопрос, видимо, давно занимавший его:
– Простите меня за мой вопрос – но откуда у вас эта монета? – На стол легли две неровные половинки подземной находки.
– Нашёл, когда всё стало рушиться. Случайно... Она ещё в руке сломалась. А что?
– Знаете, есть такая странная, старинная легенда, что когда-то сам Сен-Жермен проводил опыты по омоложению не только снадобьями и мазями, но и всяческими артефактами, будто бы он изготовил единственно ему известным способом несколько монет, которые, по замыслу, должны были при преломлении возвращать молодость. Будет вам известно, что профиль на монете именно что принадлежит Сен-Жермену, ну или имеет неоспоримое сходство. Но в опыты вмешались обстоятельства. Граф Сен-Жермен, как он тогда себя называл, был вынужден в спешке покинуть и свою лабораторию, и страну, в которой она находилась. Как-то это по-русски... Бежать без оглядок. Вообще, первой пробой метаморфоз была монета, подаренная другому графу – графу Калиостро. Но она была всего лишь преобразована из вульгарного металла в золото, монета в два су, насколько я помню. Мда. А вот эта, – жест в сторону половинок монеты, мелькает искра алмазной запонки, – именно из тех времён. Конечно, отдельный вопрос – откуда взялась такая вещь в подземелье провинциального городка, но вещи подчас ведут себя загадочно. Была и обратная монета. Оборотная, так сказать... И там, где появляется одна, есть и другая. Они связаны меж собой. Монеты отсроченной вечности…
Вадим отложил вилку и вздохнул:
– Всё это очень интересно, но...
– Но вам уже хочется вернуться домой? Если я не ошибаюсь "дом" ваш находится на сто лет тому вперёд. Что ж, задача не из лёгких, и своим ходом вы туда вряд ли доберётесь. По крайней мере – в целости и сохранности. Поэтому сделаем следующим образом... Нет, пожалуй, мы не станем раскрывать тайну вашего появления, пусть для всех вы будете моим племянником, назовём вас маркизом Монферра, воспитанным в далёкой от России стране. Тогда и ваши манеры будут незаметны. А русский язык, скажем, преподал вам я – ваш любимый дядюшка, причём изучали вы его с детства. Полежите здесь день, а потом я отправлю вас к одной моей давней знакомой, в имение Киндяковых. Отдохнёте, всё-таки такие удары судьбы требуют постепенного прихода обратно.
– Угу.

Позже графа Золтыкова посетил ещё один гость. Это был полицейский. При встрече они обменялись странными знаками, в которых можно было бы опознать масонские, да опознавать было некому. Говорили быстро, отрывисто и непонятно.
– Скоро откроют новый мост, пристанями будет неудобно...
– Извозчиком до следующего ужина он должен быть там...
– Полагаете, что это из-за склепа? Что-то рановато, относительно прошлой смерти, или, что точнее, убийства...
– Возьмите карту. Вот эту – Тайную Жрицу...
– Значит, будущее сокрыто от нас? И мы ничего...
– Оно не так сокрыто, сколько неожиданно …

Получив рекомендационные заметки, собеседник графа отбыл. А сам граф Золтыков спустился по тайной лестнице вниз, лестница та открывалась при нажатии на панель в определённом месте стены. В подземной комнате, прекрасно изолированной от поверхности на тёмном деревянном постаменте лежала скрипка. Граф нежно провёл изящным пальцем по её лакированной деке и прошептал – "скоро"...

Глава четвёртая,
с внутренним монологом.
Ульяновск, 16 сентября 2016 года (по новому стилю), пятница

"Итак, Зинаида Дубинина, студентка педагогического университета, факультет "Технологии и предпринимательства", проще говоря – "ТП". Мда. Сокращение не очень. Не найдена.
Убит Николай Владимиров, работник...  А впрочем, какая разница – работником чего он был. Головы теперь нет. Вот с ней будет сложнее всего."
Следователь Иван Бесов, если охарактеризовать его кратко, был педантом. 
Жена, двое детей, военная служба, развод. "Слишком глубоко копаешь, парниша, и не в том направлении", – и вот он уже штатный следователь в заштатном городке на Волге.
Что и есть здесь хорошего, то это вид на реку. Остальное – не очень. Гопники, плохой транспорт, ужасные дороги, полное отсутствие перспектив. Но всё это не повод плакать над судьбой или рыдать над жизнью.
"Надо поговорить с патологоанатомом, вдруг он до чего-нибудь докопался. А потом «разъяснить» эти чёртовы скульптуры. Не зря же отморозки всех мастей регулярно отрывают им части тела. Что-то есть в этом странное..."
Патологоанатом Абрам Гершонович встретил следователя ехидной улыбкой.
Диалог над столом начался с неточной цитаты:
– Где стол был яств, там труп лежит. Пришли проведать старика в его анатомическом театре человеческих страстей?
– Да уж... – не принял игривого тона следователь, хотя отношения с анатомом у Бесова были вполне доверительные, если не сказать дружеские. – Так что по трупу можете сказать?
– Вот так вот сразу с места и в карьер. Убит посредством отрывания головы, если быть точным – откручивания. Маловато крови при этом, будто бы её куда скачали, но скачать её не могли. Впрочем, она могла вытечь и уйти в недра земные. Ещё… Для такого нужно иметь металлические пальцы. Стальную волю. И железное сердце, или вообще не иметь сердца. Вот, извольте, посмотрите на кукле, нужно схватить и повернуть.
Несчастная кукла, розовощёкий пупс советской поры, после короткого отрывания головы упала на спину, успев грустно и хрипло сказать "мамммуа". Следователь покачал головой – Гершонович был слишком весел…
– Голову-то открутили, да, но... Это труп, да, конечно, но... Есть одна странность, которая меня покорила в этом деле, только не смейтесь и пока не особо распространяйтесь об этом – надо будет всё проверить несколько раз. Это тело со всеми генетическими признаками Николая, но у меня такое странное ощущение, что это муляж, обманка, физиологическая фата-моргана, как будто очень умелый кукольник сделал манекен, использовав человеческий материал. Всё похоже, но... слишком совершенный труп. Чистые сосуды. Лёгкие как из учебника по анатомии. Безупречное сердце. Желудок – хоть на выставку отправляй... Даже кожа – мечта. Вот, простите меня, это, абсолютно точно, человеческий труп, но при этом он никогда не был человеком. Так что – убийства-то фактически и нет. Но есть тело без головы и есть пропавшая. Я отправлю ткани на анализ, да.

От патологоанатома Иван Бесов вышел в изумлении. Труп – не труп. Тело – не тело. Дела – как такового – нет. Но расследовать придётся. Единственная зацепка – присутствовавший  в описи места происшествия эскиз скульптуры, рядом с который всё и произошло. Если произошло... Однако – студентка-то пропала. Факт.
О Николае на работе ничего не знают. Был недавно принят. Ещё не успел обрасти слухами и впечатлениями. Последнее, что делал – утром очищал скульптуры.
"Да. Определенно – с художником Редькиным поговорить стоит. Эскиз в бурых пятнах –причина и повод. И вот ещё что – больше всего крови, ну если это была именно кровь, а не её клюквенный заменитель с загустителем, ароматизатором и красителем, больше всего крови было на корзинке скульптуры мещанки. В корзинке-то и быть ничего не могло, по определению, она цельная, но... Если бы и прятать оторванную голову, то в корзинке она вполне могла поместиться..."

Вечером того же дня Иван Бесов читал "Прогулки по Московской", но быстро уснул от обилия исторических фактов, чехарды переименований улиц и гладкости бумаги. Впрочем, книга интересная и стоит её дочитать. Сразу после разговора с художником.
А приснилось следователю Ивану Васильевичу Бесову, что он священник, и зовут его Пётр Аристархович, и живёт он около большого деревянного дома, во дворе, в маленьком домике, положенном ему по сану. Рядом высится красивейший Спасо-Вознесенский собор. И доносится знакомый и незнакомый одновременно звон часов...
Снилось ему среди прочего, что пользуется он, вопреки своей козлиной бородке или благодаря совершенному знанию проводимых служб, у местный паствы изрядным уважением, хоть и морщатся они от звука его голоса, морщатся, но всё же слушают.
И должен он, снящийся Пётр Аристархович, вспомнить что-то очень важное, сообщить об этом себе, спящему. Но эта важная историческая информация всякий раз всенепременно остаётся во сне, ускользая яко песок сквозь персты, и горечь от этого на душе зело неизбывна.

Глава пятая,
написанная в виде трёх фрагментов дневника.
Симбирск, 17 сентября 1916 года (по старому стилю), суббота
Симбирск, 18 сентября 1916 года (по старому стилю), воскресение


(день-вечер)
"Историческая моя аномальность во граде Симбирске очевидна, но никем не замечена..." – написал синими чернилами Вадим на листке бумаги, написал, отложил перо и задумался.
Потом смял листок и отправил его в корзину.
Красивую такую корзину в стиле модерн... Наверное, лет через сто, музейные работники устроили бы смертоубийственное сражение за обладание этой вещицей, при монтаже выставки обнесли бы охранительной бордовой лентой, поставили бы на дорогой итальянский дизайнерский картон, но пока она никого не волновала и была предметом повседневного обихода, который и сломать не жалко, и выкинуть не печально, и внимание на него обращать – странно.
Вчерашний день привёл новоявленного маркиза в состояние, близкое к сумасшествию.
Это только в фантастических романах те, кто попадает из своего мира в какой-то иной-чужой, ведут себя естественно и радостно.
В реальности – всё сложно.
Прежде всего, в бытовом плане: как спать, как есть, как одеваться, как говорить, смотреть, ходить, думать, в конце концов... Запахи, цвет, воздух, люди – всё иное, непривычное.
Новый сюртук, похожий на гимназический костюм, был неудобен по многим параметрам, впрочем, ботинки и фуражка тоже не были верхом совершенства. Увы, но старая современная одежда, особенно рваная и грязная, никуда не годилась, поэтому пришлось примерять старинную новую.
Самое примечательное, что в кармане лохмотьев, прошедших крещение подземной рекой Симбиркой и столетьем перемещений, сохранилась розовая шариковая ручка. На ручке была надпись: "К взлёту готов!" Сувенирная продукция давних, в смысле – грядущих времён.
Вадим повертел ручку, вздохнул «к отлёту не готов» и спрятал её в карман новой одежды, давным-давно вышедшей из моды. На счастье...
Маркиз Монферра – откуда взялось это название, мальчик даже не задумывался, вообще, он решил плыть по течению, ибо изменить что-либо в существующей ситуации не представлялось возможным. Домой хотелось очень сильно, и это было вполне объяснимо.
Иногда Вадима посещала паническая мысль о том, что всё происходящее – сон, последний сбой восприятия, и, вполне вероятно, что он лежит, задыхаясь на дне подземной реки, а мозг, из-за недостатка кислорода или удара по голове, создаёт некий виртуальный мир, вариант успокоительной правды перед тем, как… А… Ладно. Как говаривал его знакомый художник по фамилии Гард, вкушая очередной жульен – «не в сказке живём».

Так вот – юный маркиз выехал из города Симбирска ранним утром на обычной такой телеге. Выехал в отдалённое загородное поместье Киндяковых. Для чего выехал? Об этом можете спросить графа Золтыкова. Впрочем, он вам не ответит.
Тут надо пояснить, что отдалённое загородное – это, конечно, тогда, в тысяча девятьсот шестнадцатом году. Сейчас до этой отдалённости можно довольно быстро дойти.
Дороги сто лет тому назад были даже хуже, чем сейчас, и путь от перекрёстка современной улицы Железной Дивизии и улицы Минаева до Винновской рощи был, во-первых, не таким прямым, во-вторых, не таким одноуровневым – дорога, Бог с ней, что петляла, так ещё и ныряла во все овражки и поднималась на все холмики, но самое главное отличие заключалось в том, что, сами понимаете, асфальт (хотя в применении к современным ульяновским дорогам это слово – комплимент) отсутствовал вовсе.
Тёмный, пылящийся в жару и раскисающий в дожди бутовый камень лежал на дороге, ведущей свежеиспечённого маркиза в имение Киндяковых.

Ехать было далеко, за Александровский сад, за больничные кладбища, за сталелитейный цех, к отдалённому изгибу Волги.
К слову сказать, река эта сто лет назад совсем не обладала былинным размахом и эпичной широтой. Правда, назвать её маленькой тоже было нельзя – широкая судоходная река, окружённая заливными лугами, кое-где в этих лугах существовали деревни, которые ныне находятся глубоко под водой. Причалы, острова, практически достроенный императорский мост – всё это выглядело новым и необычным, но только для Вадима.
Итак, дорога, по которой меланхолически перемещалась телега, была ухабистая, заросшая сохнущей, уже осенней травой. Лента пути петляла – то плавно поднимаясь на  холмы, то полого опускаясь в заросшие сочной зеленью низины. Несколько раз тракт пересекали мелкие то ли речки, то ли ручьи.
Совершенно незнакомая пустынная местность, лишь ласточки-береговушки низко летали над землей, предрекая возможный дождь, да облака в небе рисовали белоснежные непостижимые города.
«Разговаривать с возницей было не о чем, да и незачем. Ехали мы медленно, но воздух был такой вкусный, что его хотелось есть…» – написал позднее Вадим в своём дневнике.
«Телега ехала с такой скоростью, что я бы шёл быстрее, но эти ботинки ни в какое сравнение не идут с нормальной беговой обувью. Этими историчными ботинками можно отбиваться от врагов. А если ещё пару дней поношу не снимая, то и в качестве химической атаки вполне сойдут…» – это уже вечером, в имении.
«Странное место. Хозяйки дома нет – за городом, в Тереньге, говорят. Слуги предупредительные, но какие-то странные. Как неживые. Эмоций – ноль. Исполнительные, но глаза… Стеклянные.
Место, кстати, красивое – дубы, аллея, гончаровская беседка невдалеке. Ну как беседка – руины.
К слову, беседка совсем в другом месте расположена.
Немного побродил по местности.
Понял, что начинаю говорить, как все окружающие. Плавность мысли и неспешность речи. Эх, не слушают тут рэп. Ну да ладно.
Видел забавный склеп. Ничего особенного, но при вопросах о нём, слуги, меня сопровождавшие, впервые проявили что-то похожее на человеческие эмоции.
Занятно.
Граф Золтыков предупредил, что надо дождаться ночи, потом встретиться с ним, а уж потом…
Говорят, что последняя монета Сен-Жермена лежит в ладони одного из тел в этом самом склепе. Вот для чего меня сюда отправили.
Я не люблю покойников, хотя от живых проблем всегда больше. Но и одному соваться в подземную усыпальницу – неумно. Туда вообще лезть – глупости, но это чёрная монета, которая может меня вернуть или добить.
Впрочем, дождёмся графа.
Ибо, историческая моя аномальность во граде Симбирске очевидна даже для меня. Очень хочется домой…»
(ночь-утро)

«Прежде чем читать дальше – запомните, пожалуйста, никогда и ни при каких условиях не повторяйте мои действия. Даже если очень захочется, даже если это будет вопрос жизни и нежизни.
Лучше уж существовать в том времени, в каком увязли, чем пытаться покинуть свои совсем интересные времена…
Впрочем, вся авантюра началась вполне обычно.
Я сидел в своей комнате и ждал графа. Интересно – как он пройдёт мимо всех этих слуг? Вероятно, его будет слышно издалека…»

А вот и нет. Всё вышло иначе.
Свеча, вяло бросающая свой трепещущий свет на комнату, обставленную на взгляд современного человека удобно, но странно: вычурное кресло, изогнутый, практически плетёный стул, массивный, если не сказать огромный стол, внушительная кровать с балдахином, шкафище…
Так вот – когда свеча уже всем своим видом намекала, что скоро надо будет идти спать, ибо непонятно, где искать другую свечу, в комнату вошёл граф Золтыков.
Вошёл не в дверь, нет, это было бы слишком банально. Беззвучно отворился шкаф, и граф, одетый в тёмный плащ и надвинутую на глаза треуголку, живо напоминающую обо всех виденных портретах Наполеона Бонапарта, остановился перед лже-маркизом Монферра.
Из-под плаща виднелись высокие мягкие сапоги с тонким серебристым рисунком по голенищу – то ли вышивка, то ли тиснение. Прочая одежда, сокрытая всё под тем же плащом, была тёмно-серой, лишь на рукавах рубашки тускло блеснули бриллиантовые запонки.
Таинственный граф церемонно отвесил поклон, Вадим удивлённо вскочил и неловко поклонился в ответ. Видя, что юноша хочет что-то спросить, ночной визитёр отрицательно покачал головой и жестом призвал к молчанию. Затем он внимательно осмотрел комнату, далее – одежду своего спутника, беззвучно отступил в шкаф и вынул из его таинственных недр ещё один плащ из тёмной материи. Потом – сапоги.
Указал рукой в перчатке на ноги.
Через пять минут граф и юный маркиз шагнули в шкаф и стали спускаться вниз по узкой винтовой лестнице. Ход вывел их в аллею, правда, для этого пришлось карабкаться по практически отвесной стене.
Сумерки встретили влажной свежестью и какой-то совершенно невозможной тишиной.
Здесь следовало бы описать все прелести симбирской ночи, тончайшие нюансы освещения, мельчайшие детали небесных высот, усыпанных зловещими звёздами, отдалённые печальные крики ночных птиц, лёгкий, уже холодный ветер, несущий тленный аромат осени, пуститься в поэтические изыскания, поиски метафор, просыпать олицетворений, но…
Ночь, как ночь. Ничего необычного.
Как это бывает с любой жизнью, то все её дороги ведут в склеп. В прах. В могилу. Вот и сейчас тихо скрипнула деревянная дверь подземной усыпальницы, граф зажёг потайной фонарь, выхвативший на мгновение высокие неудобные ступени, оштукатуренные стены коридорчика, чёрную тень большого креста на крыше склепа.
Спускаться под землю – всегда страшно для человека. Делать это ночью – страшнее вдвойне. Осуществлять спуск в склеп ночью – и вовсе пугающее занятие. Здесь же все три условия создавали ауру крайне нервной атмосферы. Для Вадима. Граф бестрепетной рукой закрыл зелёную, в свете фонаря её цвет был вполне очевиден, дверь и сказал:
– Что ж… Вы чрезвычайно храбры. Это похвально. Полагаю, что вашей храбрости предстоит ещё ряд испытаний. Постарайтесь относиться ко всему спокойно.
Далее граф Золтыков с улыбкой указал на стеклянную крышку гроба.
Вадим судорожно сглотнул.
Под мутноватым льдом толстого стекла покоилось тело некой неприятной, но при этом весьма величественной старухи, вероятно, именно такой её изображал Пушкин в известной повести о Пиковой даме. Впрочем, что там за описание у милейшего Александра Сергеевича? Орлиный нос да усы над верхней губой.
Посмотрим на неё внимательнее, ибо что ещё делать ночью в склепе, в симбирском сентябре тысяча девятьсот шестнадцатого года, тихо стоя над гробом, как не создавать портрет покойной?
Морщинистое лицо, схожее с мятым пергаментом, усыпанное пигментными пятнами, усы, да-да, усы были, но скорее это была некая парадоксальная растительность.
Отвратительный дамский туалет – погребальная одежда – казалась пышной, роскошной, отталкивающе-прекрасной в своём могильном очаровании. Тёмный чепец, расшитый серебряными розами. Складки черного платья. Кончики мягких бархатных красных туфель.
Самая странная деталь, поразившая несчастного юношу – это то, что в руках, старых, сморщенных, жёлтых, иссохших, лежала колода карт. Древняя такая колода карт. Потрёпанная и засаленная. Граф поднёс фонарь ближе, и Вадим рассмотрел картинку на верхней карте. «Тайная жрица» – гласила надпись.
Это была отнюдь не игральная колода.
Это была колода Таро.
Граф Золтыков спокойным голосом, совершенно не гармонировавшим с картиной происходящего, даже более того скажем – диссонирующим с описываемой ситуацией, так вот, граф легонько побарабанил по стеклу пальцами и произнёс нараспев: «Пора, красавица, проснись: открой сомкнуты негой взоры…» И приложил правую ладонь к стеклу.
Жутковатая старуха, лежащая в гробу под стеклянной крышкой, открыла глаза, вздохнула, улыбнулась и ответно приложила к стеклу левую ладонь.
Вадим храбро упал в обморок.

Сознание возвращалось постепенно и неспешно.
Сначала сквозь безымянную тьму забытья проступил свет – неяркий, живой, янтарный и удивительно тёплый.
Потом, подобно воде, проникающей сквозь любые преграды, появился звук: шорох одеяний, шёпот, робкое дыханье, трели соловья…
Вадим лежал на чём-то довольно удобном, но слишком мягком. Наверное, уснул дома, и…
Память вернулась внезапно.
Вадим судорожно подскочил.
Так и есть – он лежит в гробу, вернее, на том, что было в гробу – уж не знаю, как там называется кровать покойника, но это было именно она, а стеклянная крышка саркофага стояла у дальней стенки склепа, практически упираясь в низкий потолок.
У другой стены появилось два стула. На них мирно сидел граф, держа за руку красивую даму с орлиным профилем, несколько капризным рисунком пухлых губ, живыми тёмными смеющимися глазами и бархатно-матовой в свете свечей кожей.
Однако одеяние красавицы было тем же самым – оно было одеждой мёртвой старухи.
Граф успокоительно говорил что-то вроде бы по-французски, грассирующее «р» было тому бесспорным доказательством, а красавица, ещё недавно бывшая мёртвой отвратительной старухой, кивала ему, улыбалась и даже кокетливо похлопывала по руке.
Картина была столь милой и занятной, что, если бы не склеп, гроб и факт смерти, лже-маркиз Монферра даже бы умилился. Заметив, что Вадим очнулся, прочие участники подземной встречи перешли на русский язык. Красавица говорила на нём с лёгким милым акцентом.
– О! Вы очнулись. Я ведь предупреждал вас, чтобы вы ничему не удивлялись? Ну да ладно. У меня для вас печальное известие: монеты Сен-Жермена, – улыбка в сторону красавицы, – здесь нет. Её похитили. Увы, нам придётся искать её у моих друзей-масонов.
– Мне жаль, мой милый граф. Пришедшие знали слова и предъявили ваш знак.
– Ничего страшного, мон шер ами, просто наше невольное приключение будет несколько длиннее. А сейчас, позвольте, я верну вас в объятия вечного, – ещё одна лукавая, если не сказать игривая улыбка, – вечного сна.
– Ах! Не могу вам отказать в таком удовольствии. Вот только, пожалуй, юноше лучше будет отвернуться или закрыть глаза, и – о да – нужно вернуть на место все ткани и предметы.

Вадим отбежал в сторону, закрыл глаза и долгих пять минут слушал пугающий перестук и леденящий душу шелест.
– Завершено.
Гроб и стекло вернулись на место, всё стало таким, каким было некоторое время назад.
Из детского любопытства Вадим всё же заглянул в стекло: мёртвая, решительно мёртвая, но обворожительно прекрасная женщина медленно превращалась в отвратительную старуху.
Так, вероятно, сквозь умирающее древо проступает рисунок его жил, тянувших при жизни соки из земли, так, возможно, проступает фактура смерти, таящаяся внутри любого явления и существа.
Через несколько мгновений старуха, как и прежде, лежала бездыханной, и всё та же колода была в её иссохшей руке, вот только верхняя карта изменилась – теперь это был Туз пентаклей – младший аркан из колоды Таро.
Граф препроводил маркиза в дом.
Ночь медленно склонялась к желанию обратиться в утро.
Юноша так устал, что без малейших вопросов упал в кровать и, едва его голова коснулась подушки, уснул крепким здоровым сном.
Граф некоторое время смотрел на спящего, потом покачал головой, достал из кармана записку и положил её на стол, придавив сверху массивным золотым перстнем с изображением глаза в треугольнике.
Потом граф Золтыков, более известный в истории под именем графа Сен-Жермена, вышел в дверь, игнорируя тайный ход, скрытый шкафом.

(день-вечер)

Вадим проснулся от того, что кто-то зело пушистый и нахальный громко мурчал и яростно тыкался в ладонь его левой руки.
Боги, боги мои! Как прекрасно провинциальное утро! Как невыносимо однозначны солнечные лучи над безлюдными равнинами. Кто просыпался среди этих золотых нитей, брошенных людям, словно случайное утверждение великолепия мира, брошенных просто так, по причуде неизвестного божества, тот это понимает. Это понимает отдохнувший. И он с сожалением покидает туманы земли снов, её низины и реки, он несёт в ладонях лёгкие тени ночных путешествий, так похожих на смерть, но всё же смертью не являющихся, зная, что за ушедшей тьмой небытия, всегда придёт другая, что, возможно, навсегда успокоит его. Когда-нибудь, но не сейчас.
Большой, наглый, чёрный кот, агрессивно мурча, продолжал биться пушистой головой в ладони юноши.
– Брысь! – прошипел последний.
– Доброе утро, ммм… маркиз. Позвольте вам помочь...
Пока происходит процесс вынужденного умывания и одевания весьма неопытного в этих вопросах смущённого юноши, вернёмся к описанию утра и окрестностей имения, где и оказался наш герой.
Река Волга около Симбирска была красива и чиста в те давние времена. Весной, сразу после разлива, отступающая вода оставляла за собой небольшие озерца, позже в них появлялось неимоверное количество рыбы, которую буквально можно было ловить руками. Летом, бывало, эти озерца пересыхали, но в следующем году появлялись снова.
Итак, зелёные заливные луга, причудливые изгибы речек-спутниц Чувича и Воложки, отделявшие острова от материковой части берега, огромные охотничьи угодья, пышная и сочная растительность, чистейший воздух и прекраснейший вид были неизбывными признаками провинциального Симбирска, сокрытого от ярких мировых потрясений, пребывающего в самодостаточной летаргической дрёме долгие годы.
Величественные храмы, пышные яблоневые сады, тихие погосты и множество сверкающих и манящих легенд о кладах Степана Разина, зарытых чуть ли не в каждом мало-мальски пригодном для кладозахоронения месте – всё это неспешно существовало в старом провинциальном городке, спрятанном между двух разнонаправленных наземных рек и рассечённом рекой подземной.
Что касается самого имения Киндяковых, то было там и три пруда, и ветряная мельница, и две водяных мельницы, и оранжерея, и сад, и роща, и даже каменная часовня на левой стороне Винного оврага, в которой собирались члены симбирской масонской ложи, называвшейся «Золотой Венец».
Конечно, следует вспомнить и беседку, которую владелица имения установила в память о произведении И. А. Гончарова «Обрыв». По легенде именно здесь разворачивалось действие этого – во всех смыслах – романа. То, что сейчас является частью города Ульяновска и гордо зовётся Винновка, когда-то было отдельным загородным поместьем, со своим укладом жизни, своей школой, гильзовым производством и, конечно, с усадьбой Елены Максимилиановны Перси-Френч.
Позднее и овраг изменил свои очертания, и сады ушли в небытие, и роща стала неухоженным лесом, ну а что уж говорить о масонах или той, старой ещё беседке? Время скрыло следы людей, многое забылось, а сами люди той эпохи стали сухими строками пыльных энциклопедий, материалом для исследований архивистов, наполнением выставок или, в лучшем случае, безликими байтами виртуальной реальности.
Поскольку наша повесть не является неопровержимым историческим фактом, да и являться не может, более того, она субъективна по сути своей, даже, пожалуй, авантюрна, мы не станем утруждать себя или читателя повторением истин о том давнем времени.

Увы, но сейчас, в этом уже не самом прекрасном времени, времени Первой мировой войны, унылость бытия и тщетность жизни, её сиюминутность и безысходность были густо разлиты в самом осеннем воздухе города, ещё называющегося Симбирском.
Прежде спокойные и неспешные жители стали унылыми, тревожными, нервными. Шепотки, слухи, брожение в умах и сердцах. В стране творилось что-то крайне непонятное. Тихое, стабильное существование заканчивалось.
Урожай райских плодов, которыми славились наши края, был давно собран. Некогда безмятежные сады готовились к грядущей стремительной зиме, последней относительно спокойной зиме, за которой мятущейся бездной маячило совершенно иное время, которое не пощадит многое и многих…

– Да с чего же вы, милейший, решили, что это всё люди? Вот – полюбопытствуйте… – собеседница Вадима, Екатерина Максимиллиановна, решительным жестом подозвала к себе ближайшего слугу. Повинуясь её знаку, прислуживавший за поздним завтраком наклонился, а темноволосая хозяйка имения, одетая в простенькое платье, ткнула изящным пальчиком в левый висок. Раздался лёгкий щелчок, и часть затылка слуги отъехала в сторону.
Вадим выронил ложку.
Собеседница рассмеялась:
– Граф подарил мне несколько автоматонов. Он сам их создал. Они гораздо удобнее живых слуг. И, самое приятное, прекрасно умеют хранить любые тайны. У меня есть даже абсолютная копия меня самой. Удобно, поверьте, особенно пользительно держать крестьян в напряжении, чтобы работали, а не ленились. Все думают, что я нашла подземные ходы в моём тереньгульском имении, оно, конечно, так и есть, но это ещё и моя копия там изволит появляться.
Остальные слуги совершенно равнодушно взирали на происходящее. Миг – тихий щелчок – и подопытный стал выглядеть совершенно обычно.
Поздний завтрак продолжился в задумчивом молчании.
– Скажите… а там в склепе… кто она?
Екатерина Максимилиановна печально улыбнулась в ответ.
– Когда-то давно она влюбилась в графа. В него сложно не влюбиться. Они вместе путешествовали, но потом случилась некая трагедия, о которой не мне вам рассказывать. И графиня Золтыкова, на тот момент он предпочитал называться этим именем, стала стремительно стареть. Чтобы остановить этот процесс, ей пришлось умереть. Старость не властна над смертью. Об остальном – умоляю – спрашивайте самого графа. Возможно, он вам ответит, но, поверьте мне, для вашего же блага лучше ничего не знать.
В полутёмную комнату, где завтракали наш путешественник во времени и любезная хозяйка, вошёл ещё один слуга, поклонился и доложил о готовности экипажа.
– Пора вам посетить нашу тайную ложу, о которой все и всё знают… – с лёгкой усмешкой сообщила Елена Максимилиановна юному лже-маркизу. – Позвольте вам посоветовать многозначительное молчание в ответ на любые вопросы. Так будет и проще, и безопаснее. А мне пора к моим лошадям. Право, они гораздо милее некоторых людей, но, вот незадача, в ложу их не примут. Если только в виде символическом и отвлечённом.

Через непродолжительное время экипаж с маркизом Монферра бодро покатился в сторону Симбирска.
В небе над путешественником не было ни тучки, воздух по-прежнему поражал своей чистотой и свежестью, впрочем, дыхание осени, последней на долгие годы спокойной осени, уже ощущалось.


Глава шестая,
повествующая о превратностях художественного восприятия.
Ульяновск, 19 сентября 2016 года (по новому стилю), понедельник

– Я могу увидеть художника Редькина?
Иван Бесов, следователь по особо безнадёжным делам, как иногда он себя называл, смотрел на полуголую девицу, задумчиво покачивающуюся в дверях частного деревянного дома на спуске Халтурина. Оно, конечно, надо было бы вызвать его повесткой, но… пока это предварительный разговор.
Девица была одета во что-то живо напоминавшее ночную рубашку, но, по сути своей, одеяние принадлежало к категории вечерних платьев.
Явление в дверях подёргало себя за прядь блондинистых волос и приглашающе кивнуло внутрь дома.
Внутри дома сумрачно царил творческий беспорядок, если не сказать – бедлам. Тут и там были расставлены бутылки, валялись фрагменты одежд, весьма пикантных, окурки и тела полуголых сонных юношей и девиц.
Провожатая хрипло прошептала:
– Меня зовут Клео, это от Клеопатра, Редик там – в дальней комнате, – небрежным жестом следователь был отправлен в недолгий путь.
Художник Редькин – светило местных музейных выставок – слюняво спал в обнимку с тёмно-красной подушкой. Надо заметить, что цветовая гамма спальни, а именно до неё дошёл в итоге Иван Бесов, была несколько мрачной. Чёрные стены с серебряным рисунком, хрустальная старая люстра, чёрный паркет и, конечно же, кроваво-красные покрывала кровати с балдахином и кресел. Внешне дом никоим образом не подготавливал к внутренней цветовой гамме.
– Полиция! Просыпайтесь! – следователь потряс тело художника, а это был пожилой, бритый крепенький мужчина с животиком. Тело шевельнулось и что-то промычало.
– Сладенькииий! – это снова нарисовалась Клео. – Я принесла тебе рассольчику. Вставай, ты ж не депутат какой, чтобы валяться в присутствии следователя. Ну давай, давай…

Из разговора с художником Иван не вынес ничего полезного.
Ну… С художниками оно всегда так.
Редькин рассказал, что фигуры сделаны по бюджетной технологии, это совсем не металл, идея ему пришла в голову на одном из заседаний… Эскизы, которые ему предъявили – не его, у него, к счастью, есть своя мастерская, так вот эти – оттуда, а предъявленные следователем – копия, подделка, жалкая версия его грандиозных, но, повторимся, бюджетных идей по облагораживанию города.
Впрочем, придя в себя, Редькин сказал, что эскизы даже не из его мастерской. При этом он как-то излишне удивлённо посмотрел на следователя и даже сделал рукой какой-то непонятный знак. Не получив желаемой ответной реакции, стушевался и стал судорожно куда-то собираться, нервно поглядывая на Ивана.
В общем, визит не дал никакой полезной информации.

В мастерской, куда потом направился Бесов, а, надо заметить, что идти было недалеко – соседний дом, юный помощник художника, живо напоминавший фотомодель, внимательно осмотрел заляпанные бурыми пятнами листы и совершенно определённо сказал: «Нет, не наши, но очень точная копия, но в данных эскизах есть дополнения, которых мы и не предлагали».
Уже интереснее.
– Вот, посмотрите – «мещанка» около Мелочной лавки. Здесь у неё полая корзинка, да и размер её больше. На этих фигурах и вовсе другая фактура, и одежда, и шляпки, и… Мда…
Но тут прибыл запыхавшийся Редькин и так посмотрел на помощника, что последний предпочёл замолкнуть на полуслове, и в воздухе повисла подозрительная, почти обличающая пауза, и в тот же миг внезапно ожил простецкий телефон следователя.
Звонил патологоанатом.
Тело без головы исчезло из морга. Бесследно. Просто растворилось в воздухе.
Выходя из мастерской, следователь Иван Бесов успел расслышать громкий шёпот художника Редькина, адресованный своему подмастерью:
– Если ты наболтал ему лишнего, я тебе тоже голову откручу! Или отправлю к Графине!
Именно так – с большой буквы прозвучало это слово. Кроме того, следователь отметил слово «тоже». Покачав головой – вот же тайны на пустом месте – следователь отправился в морг.

В этом скорбном предпоследнем пристанище тел его встретил разозлённый и озадаченный Абрам Гершонович. Выяснилось, что тело исчезло. Совсем. Полностью.
Ткани, отправленные на анализы, тоже исчезли.
Пустые контейнеры.
– Так что закрывайте дело. Тела нет. Никого не убивали. Ну да, студентка пропала, это факт, но, зная современную молодёжь, можно предположить, что она ещё объявится. Когда протрезвеет.
Следователь покачал головой и отправился писать невнятную объяснительную.


Глава седьмая,
в которой, всё становится только запутанней.
Симбирск, 20 сентября 1916 года (по старому стилю), вторник

Если пройтись по исторической части города Ульяновска, впрочем, как и любого другого мало-мальски старого города, то можно обнаружить знаки, использовавшиеся всякими братствами в опознавательных целях.
То мелькнёт стилизованный глаз в треугольнике, то циркуль проявится на фасаде, то молот без привычного серпа, иногда и череп проступит в нише старинного дома.
Чаша сия не миновала и Симбирск: именно в него отправляли в недалёкую ссылку официально запрещённых масонов. Впрочем, можно иначе рассматривать эти ссылки. Например, как командировки более опытных братьев ложи к провинциальным с проверкой и поддержкой.
Именно такие мысли могли бы прийти в голову новоявленного маркиза, но не пришли. Напротив, Вадим, скрытый под звучным именем маркиза Монферра, «наслаждался» происходящим. Вообразите: историческая картина оживает прямо вокруг вас.
Разговоры, знаки, намёки.
Несвежее дыхание, непривычная еда, неудобная одежда.
Тоска по дому, несоответствие эпохе, непонимание.
По сути своей происходящее в съёмном доме на улице Комиссариатской, напоминало обычный званый вечер.
Впрочем, когда гости окончательно разделились на группы, а граф Золтыков, будем называть его именно так, поманил Вадима, приглашая последовать за престарелым импозантным мужчиной в тёмно-зелёном костюме, всё несколько изменилось.
– Ну-с, милейший, что вы мне расскажите? – граф Золтыков в упор рассматривал господина, который вместе с Вадимом находился сейчас в небольшой комнатке, более напоминающей склад сломанных стульев. Все три участника стояли посреди их кладбища, практически касаясь друг друга.
– Мой господин, никто из братьев не брал монеты. Более того, мы уверены, что ещё два дня назад она была на месте. Это явно был некто, знающий нужные слова и не убоявшийся ни смерти, ни возможных последствий.
– А какие ходят слухи?
Господин в тёмно-зелёном костюме вжал голову в плечи и шёпотом сказал всего два слова:
– Чёрный кукольник…
Граф мрачно кивнул. На сём разговор закончился, и все его участники вернулись в общую залу.
Чуть позже граф Золтыков возвестил Вадиму:
– Нас ждёт опасное приключение, но это ближе к полуночи, а пока…
А пока Вадим отправился на прогулку по знаменитому Венцу, где была вся обычная симбирская публика. А что ещё остаётся делать в провинции? Ни тебе приличных балов, ни постоянных спектаклей, ни шумных событий. Всё, что и было в этом городке примечательного, так это открывающийся вид на Волгу да сады по склонам.
Пока наш герой в сопровождении графа прогуливается по Николаевскому садику, находившемуся сразу за Симбирской классической гимназией, мы ненадолго обратимся к истории и географии места событий, или, проще говоря, немного дополним описание города.

Чем знаменит Симбирск, так это своими церквями и соборами. Издалека видны их золотые купола, издалека слышен звон колоколов.
Город располагался на вершине горы, подобно венцу на голове царственной особы.
Зелёные склоны, яблоневые и вишнёвые сады, Волга и её реки-спутники – всё это создавало картину неспешной и спокойной красоты. Климат был умеренный, тротуары неизменно плохи, «элекстричество» появилось не так давно, но уже был практически построен огромный мост через Волгу.
Следует заметить, что с его строительством или, точнее сказать, возведением, были определённые сложности. Фактически мост начинали строить трижды: сначала случился пожар, потом – внезапный оползень. Не иметь бы Симбирску, а впоследствии и Ульяновску, этого моста, если бы не высочайшая монаршая поддержка.

Когда город стал погружаться в глухой провинциальный сумрак, предваряющий ночь, и наш герой, и его спутник, хотя кто тут герой, а кто спутник – можно ещё поспорить, оказались около неприметного заброшенного строения, расположенного вблизи всё той же Симбирки.
Практически – возвращение к началу пути длиной в сто лет.
Подземный ход начинался в маленьком домике, которому предстояло стать прахом. Вадима удивило, что внешне некрепкая постройка, оставалась нетронутой людьми. Граф, заметив удивление маркиза, улыбнулся и сказал:
– Как это по-русски… Чарованье? Волшебствование? Магика! На самом деле – наука. Когда приближается человек, у которого нет ключа, – выразительное помахивание ключом с массивной металлической головкой, – включается пугало. Ммм… Отпугиватель. И человеку хочется идти куда подальше. Мышей, крыс, собак, кошек – тоже нет. Вообще – никого нет. Разве что автоматон сможет пройти, причём автоматон, сделанный мною.
Дом и впрямь был абсолютно пуст, казалось, сам воздух в нём застыл непотревоженными пластами, пыль, прекрасно видимая в потоках лунного света, льющегося из окон, лежала концентрическими кругами.
– Круги? Да. Признак того, что машина против ненужных посещений действует. Нам надо вниз, глубоко вниз, в самое сердце подземной тьмы.

Тьма под Симбирском здесь имела некое странное свойство, по мнению Вадима. Она показалась ему совершенно концентрированной безнадёжностью, разбавленной не менее концентрированной печалью. Вероятно, это был результат всё той же отпугивательной машины.
Спускаться по шаткой металлической лестнице вниз совершенно не хотелось, но всё же пришлось.
Вооружившись факелами странной формы, можно было подумать, что это люминесцентные фонари из нашей современности, путешественники опускались под землю Симбирска шаг за шагом по железной лестнице, спиралью погружающейся в темноту подземелий. В итоге вышли в странное место – в высокий арочный коридор, в стенах которого виднелись двери. Здесь царил влажный холодный воздух и слышалось  тихое постукивание капель.

– Создатель! – внезапно прошелестело из коридора. – Какая честь для меня! Вы пришли за оборотной монетой? Как по-человечески предсказуемо.
Навстречу графу Золтыкову из густой непроглядности шагнула его точная копия. Отличалась только одежда, а лицо было идеальным отражением. Двойник был одет в серый мешковатый то ли камзол, то ли костюм, в то время как граф кутался в чёрный бархатный тяжёлый плащ.
Граф Золтыков нахмурился и протянул правую руку вперёд. На руке блеснул перстень. Отражение графа стремительно шагнуло в сторону от протянутой руки.
– Не пытайтесь, любезный. Ничего не выйдет. Я более не игрушка для вас теперь.
Откуда-то в руках автоматона появился длинный узкий волнистый меч, тускло блеснувший в свете странных факелов.
Граф отступил на шаг и быстро произнёс какую-то фразу, на совершенно не знакомом для Вадима языке. Копия графа застонала и подняла руку ко лбу. Меч выпал из руки двойника, и граф подобрал его.
– Нет!
Автоматон отбежал в сторону и ударил по стене открытой ладонью. Подземелье содрогнулось. С потолка что-то посыпалось. Граф Золтыков снова повторил странную фразу и шагнул к своему отражению. Тут за спиной последнего из глубины подземного коридора стали появляться новые персонажи. В свете тусклом фонарей маркиз узнал и Елену Максимилиановну, и господина в тёмно-зелёном костюме, с которым беседовал граф во время званого ужина, и много кого ещё…
Граф сорвал с манжеты запонку и кинул под ноги новоявленного подземного войска. Все, кроме Золтыкова и Вадима застыли.
– Наверх! Быстрее наверх! Они не могут пока что нас догнать, но скоро оживут.

Наверху, в этом тёмном дремотном городе всё было по-прежнему. Беглецы выскочили из домика, маскирующего подземный ход. Граф точно так же, как и его копия, ударил по стене. Дом беззвучно рассыпался в прах, будто бы был не из дерева, а из песка.
И тотчас из праха, из тончайшего серебристого праха медленно стали проявляться фигуры тех, кто был внизу. Они вырастали подобно деревьям, постепенно проступая сквозь пелену ночного тумана провинциального города. Двигаться они не могли, но в самом их факте появления было нечто пугающее.
Граф Золтыков схватил застывшего от изумления Вадима за руку и потащил прочь. Автоматоны тем временем начали оживать, отряхиваться и озираться.
Вадим впал в состояние полного безмолвия, в котором так хорошо убегать от опасности.
Мысли вместе с речью вернулись к лже-маркизу в доме на улице Комиссариатской, вернулись так, будто бы их включили.
Дом. Ночь. Комната. Камин. Пустой стол. Стулья. Кресло.
– Что это было? Что происходит?
Граф посмотрел на мальчика и устало сказал:
– Нападение. Пока весь город спит, они заменят часть людей на их точные копии.
– Зачем?
Граф Золтыков печально посмотрел на Вадима.
– Это нечеловеческая логика, к тому же они явно безумны. Зачем разбрасывает семена дерево?
– Они не деревья.
– Они точные копии людей, которые хотят занять место оригиналов и жить. Из любви к механизмам иногда выходят странные последствия. Я был наивен, полагая, что смогу их контролировать.
– И что теперь делать?
– Бежать. Сражаться. Искать выход. Вам не удастся вернуться назад по реке времени. Совершенно определённо: оборотная монета у них. Вероятно, они хотят отправиться вперёд. В вашем времени им будет определённо проще…
– Откуда вы знаете?
– Проклятие знания, друг мой. Для вас время кажется дорогой. Для меня оно – давно написанная книга. С вариантами продолжения. Новых страниц не появляется, только разные, давно известные мне версии событий. В этой – они идут вперёд на сто лет. В прошлый раз они постепенно уничтожили всех людей. В позапрошлый – они заменили часть людей и успокоились…
Граф Золтыков устало покачал головой.
– Неужели ничего нельзя изменить? Всё и всегда повторяется?
Граф резко поднялся. Потом задумчиво покрутил в руках меч, принадлежавший автоматону-двойнику, и пробормотал:
– Какой странный всё же выбор – одноручный фламберг. Оружие пехоты… Ломкие изгибы, тяжёлый.  Скорее ритуальный клинок, чем боевой. Всегда один и тот же… Простите, что-то я слишком, как это по-русски… выпал… пал духом. Вы правы. В этот раз есть ровно один избыточный элемент. Это вы. Значит, есть иной вариант развития событий.
– А можно определить, кто есть кто – человек или автоматон?
– Можно. Например, если разрезать грудину или оторвать голову… Но это несколько… как это по-русски… сомнительное занятие.
– Да уж. Всем головы не открутишь.
– Согласен. У меня есть она идея. Слушайте…


Глава восьмая,
в которой следствие заходит в тупик.
Ульяновск, 21 сентября 2016 года (по новому стилю), среда

Утро не задалось с самого начала.
Следователь Иван Демьянович Бесов был вызван на работу в связи с очередным происшествием. Во светлом граде Ульяновске ушла под асфальт машина, да не простая машина, а целый автобус с гимназистами… Никто не пострадал, но массы народные заволновались, свежеизбранные депутаты зашевелились и…
Тут следует сделать очередное псевдо-лирическое отступление.
Город Ульяновск (в ранней своей версии – Симбирск) расположен на холме или даже на семи холмах, как любят поэтизировать местные таланты, которых в городе всегда было с избытком. Такое расположение города помимо открывающихся красот имеет и побочный эффект.
Так уж сложилось, что строить огромные высокие дома в центральной части города, мягко говоря, не следовало, т. е. до пяти этажей – пожалуйста, а вот двадцать и выше – уже чревато последствиями. Но, конечно, строить градоблюстителям хотелось – это выгодно с точки зрения плотности заселения. Да и виды из окон таких домов на эпический простор Волги-реки – прекрасны.
Сами понимаете, город в результате сваезабивания и фундаментозаложения стало трясти в прямом и переносном смысле. То там трещина зазмеится, то тут машина нырнёт в подасфальтье, то где-то дорога рассыплется, то дома, те, что поменьше, начнут неудержимо стремиться к реке, с целью отплытия в сторону Самары.
Беды России отнюдь не дураки и дороги, а уж скорее наплевательство и попустительство, вечные русские «авось пронесёт» и «небось и так сойдёт».
Народные массы после происшествия с автобусом сорганизовались и пошли с плакатами куда-то ближе к власти. Власть, естественно, забеспокоилась и созвала всю охрану к себе: «как бы чего не вышло».
Так и стоять бы Ивану Бесову где-нибудь в бессмысленном оцеплении, да повезло – коварный асфальт ещё в одном месте города вероломно пошёл трещинами, таинственными провалами, и в провалах открылся подземный ход. Не бог весть какое чудо в поселении, источенном дренажными ходами, что твой голландский сыр, но во свежевскрывшейся подземной артерии была найдена пропавшая Зинаида Дубинина.
Лежала она в каком-то ящике, живая и невредимая, разве что без признаков сознания, что совершенно неудивительно ни с какой точки зрения.
И в результате этого происшествия, пока город бурлил и трещал по швам, следователь по особо неважным делам, как он себя называл, поспешил в областную травматологию, чтобы посмотреть, а если получится, то и поговорить с пропавшей и внезапно нашедшейся девушкой.

Безысходно-жёлтое здание травматологии встретило следователя благодушно: на ступеньках жизнеутверждающе топтался патологоанатом Абрам Гершонович и с отеческой улыбкой смотрел на стремительно приближающегося Ивана. Прежде чем следователь открыл рот, врач неживых отрапортовал:
– Жива и пришла в сознание. Дичится, но внешне вполне здорова. От госпитализации, да и от осмотра отказывается. Прямо-таки скандалит и врачей к себе не подпускает, говорит, что у неё родители – дипломированные доктора, и нечего ей тут… Родители, кстати, прибыли. Люди известные в городе, и весьма  скандальные…
– Весело. А вас-то почему вызвали?
– Не вызвали, я сам вызвался, думал, что… Ну, вы понимаете… А она возьми да и окажись живой, даже слишком живой по моим наблюдениям.
В этот момент дверь с треском распахнулась и в проёме появилась девушка. Она была мрачна, решительна и зла. Классическая обиженная блондинка. Вместе с ней из здания вышли её родители.
– Позвольте… – Абрам Гершонович многозначительно пошевелил пальцем, указуя на девицу. – Вот, кстати, и она.
– Здравствуйте… – начал было говорить следователь Иван Демьянович Бесов.
Но девица рявкнула:
– Я в шоке – не до вас!
И, сопровождаемая кипящими от гнева родителями, пронеслась к такси, маячившему невдалеке.
Абрам Гершонович сладко улыбнулся и поманил остолбеневшего следователя в пустую деревянную беседку, заполнявшую собой часть больничного дворика.
– Тут такое дело, уважаемый… – доверительно начал патологоанатом уже в беседке. – Пока девица была без сознания, я её осмотрел на правах единственного медика в тот момент и на том месте. И знаете, что я вам скажу?
– Что же? – совершенно искренне спросил Иван Бесов.
– Это всё, что угодно, только не Зинаида Дубинина. Она выглядит как девушка, ходит как девушка, скандалит, как девушка, но… Поверьте старику, который вполне осведомлён о внутреннем мире человека – то, что недавно прошло мимо нас, не человек. Но доказать это будет сложно. Впрочем, если бы я провёл вскрытие… Но, сами понимаете, это невозможно в данных обстоятельствах. Объект вскрытия будет отбиваться.
– Как-то безысходно получается… – растерянно пробормотал следователь себе под нос.
– Да уж. А вы вот что, не сочтите за глупость стариковскую, но посетите-ка место, где нашу девицу нашли… Взгляд у вас свежий, молодой, цепкий, вдруг да что и прояснится… – подмигнул ему Абрам Гершонович.

Воспользовавшись советом умудрённого жизнью старика, следователь Иван Демьянович Бесов прибыл на место, где была обнаружена девица Зинаида Дубинина…
Есть в историческом центре города Ульяновска несколько поразительно бесполезных современных зданий, построенных в бурные годы экономического бума. Это, конечно же, здания торговых центров.
А какие громкие названия давали этим строениям! Амарант, Византия, Капитал, Купеческий, Версаль. Нет, чтобы честно назвать их – Провал, Разорение, Разруха, Несостоятельность, Банкротство.
Естественно, что эти торговые центры стояли полупустыми, но дело даже не в этом, а в том, что их целенаправленно воздвигали на совсем уж сомнительных участках города, в местах, где ни один здравомыслящий человек не станет строить, к примеру, жилой дом, а уж какой-нибудь колдун-лозоходец и вовсе с протяжным криком убежит из такой географической точки. Почему? Сто или даже двести лет назад, вместо этих безликих офисно-продажных зданий было либо зловонное болото, либо коварная река, либо глубокий овраг, либо какая другая территориальная каверза, на которую современные зодчие и внимания не обращают – побольше свай и бетона, всего-то.
Однако и подземная река, и осушенное болото, и тем более засыпанный овраг всегда могут напомнить о себе.
Так вот где-то между Амарантом и Капиталом (практически между Сциллой и Харибдой гламурной ульяновской торговли) регулярно разливались воды и проваливались канализационные люки. Именно там, в очередном внезапном провале, недалеко, кстати, и от Симбирки, и от несуществующих уже мясных рядов и торговых лавочек и была найдена девица Дубинина.
Лежала она в ящике, «напоминающим гроб с удобствами». Упаковка эта стояла в совершенно сухом ответвлении коридора, эдаком аппендиксе  несуществующего подземного хода, своеобразной подземной комнате.
Иван Бесов мельком глянул на пресловутый ящик и отметил себе, что надо бы его более внимательно осмотреть, а то и разобрать. Отпечатки пальцев вряд ли найдутся: вероятнее всего, его уже пощупали все, кому не лень, это, во-первых, а во-вторых, всё-таки какие-то биологические следы могли остаться – ящик обтянут тёмно-зелёной тканью с непонятными серебряными узорами, напоминающими письмена…
Далее Иван, на радость стоявшим зевакам и малочисленным полицейским, спустился вниз и лично осмотрел подземную комнату. Обнаружилось всего ничего – комната пуста, лишь в стене, прямо в каменном блоке, размером чуть большим, чем современный типовой кирпич, победно торчала розовая шариковая ручка с надписью «… у готов!» Иван озадаченно хмыкнул – ручка как будто вплавилась в камень, будто бы камень кипел, а розовое пластиковое недоразумение напротив, было из стойкого неплавящегося состава.
Иван покачал головой и осторожно прикоснулся к каменному блоку с розовым дополнением. Блок, до того выглядевший частью каменной стены, отделился и неотвратимо пополз вниз. Бесов отреагировал – он подхватил падающую часть, оказавшуюся по весу никак не тяжёлой, каменной, а вполне себе лёгкой. Недолго думая, Иван поднялся наверх вместе с отпавшей частью стены.
Собственно на этом осмотр места и завершился бы, но в довершении ко всей нервности дня, ко всем его внезапностям, над головой присутствующих раздался обычный такой громовой раскат. Среди ясного неба. Да-да, самый обычный гром. Видимо, где-то относительно недалеко случилась молния.
Иван Бесов поспешил вместе с подземным артефактом прочь, не замечая, что вслед ему очень внимательно смотрит мужчина в несколько старомодном чёрном бархатном костюме.
У незнакомца были чёрные волосы, чуть тронутые сединой на висках, прямой нос, стремящийся к подбородку, чёткая, но несколько скорбная линия рта; высокий лоб без единой морщинки указывал на несомненный ум его обладателя, ну или на многократные инъекции ботокса, это уж как посмотреть…


Глава девятая,
где теней становится больше.
Симбирск, 22 сентября 1916 года (по старому стилю), четверг

Раннее утро 22 сентября 1916 года в городе Симбирске, было туманным, промозглым и совершенно осенним.
Каменные здания, электрические столбы, разбитые дороги, величественные храмы, ещё зелёные деревья, немногочисленные силуэты людей – словом, всё, что и было в городе на тот момент, всё это казалось карандашными набросками юного художника, но никак не реальностью. Туман скрывал, прятал, заштриховывал влажными линиями действительность.
Так было поначалу…
Дальше вся эта неспешность и величавость туманного утра была безжалостно скомкана стремительными событиями и ужасающими происшествиями.
Началось с того, что внезапно ожил колокол Воскресенского собора и стал сам по себе бить так яростно, что окружающим показалось, будто бы начался конец света. Колокол, тем не менее, бил недолго – с семи часов всего лишь двадцать одну минуту, но этот заунывный, выматывающий гул разбудил и насторожил жителей. Чего уж там: слышавшие этот погребальный звон люди из степенно-сонных и самодостаточно-задумчивых враз сделались нервными и подозрительными.
В половине восьмого во двор полицейского участка, а вместе с тем и пожарного депо (они составляли единый комплекс в Симбирске тех лет) вбежал человек в окровавленной одежде с очень неприятными известиями.
Примерно в то же время начался пожар в одном из домов на Московской улице, в самом её низу. Огонь, охвативший дом, был такой силы, что казалось, будто кто-то от щедрот душевных плеснул керосина в пламя. Пожарное отделение с большим трудом не то чтобы ликвидировало пожар, скорее уж попыталось свести его разрушительную стихийность к минимуму.
Пока происходила ожесточённая борьба с огнём, подбиравшимся к ближайшим домам, в помещении полиции царила организационная паника: кто-то вырезал жителей трёх домов на Солдатской улице, да не просто вырезал, а с особой жестокостью, так что поначалу сложно было определить количество и пол пострадавших.
Потом происшествия приобрели и вовсе мистический характер.
В дом действующего губернатора заявился с визитом прошлый губернатор.
И всё бы ничего, да закавыка была в том, что прошлый губернатор был уже лет как шесть безнадёжно мёртв, а пришёл – жив-живёхонек, одетый согласно этикету, весь пышущий желанием помочь своему градонаследнику. Пока его осторожно улещали и озадаченно проверяли, туман, охвативший и город, и умы его жителей, и не подумал рассеяться – напротив, он насытился дымом и запахом гари. И влажный воздух отнюдь не остановил пожар, что было само по себе необычно.
Полицейские, взявшиеся за расследование жесткого убийства, были внезапно вызваны к начальнику, который и выглядел несколько не так, как обычно, и вёл себя странновато, и посланы арестовать всех жителей одного дома на улице Комиссариатской и, что уж совсем странно, в имение Киндяковых с тем же препоручением (однако и дом, и, как выяснилось уже ближе к вечеру, отдалённое имение оказались совершенно пусты).
Начальник полиции, отдав это непонятное распоряжение, рысью отправился в губернаторский дом, покойник, явившейся живым, явление исключительное, а уж начальствующий покойник – аномалия вдвойне.
Тем временем пожар начался ещё в одном месте: на практически достроенном мосту через Волгу. Раскалённая заклёпка упала в мусор, и начался, опять же, удивительно неистовый, но, к счастью, локальный пожар.
Самое печальное, что таковой уже приключался в этом же месте и при таких же обстоятельствах. Новый пожар при всей своей яростности не принёс значительных разрушений, лишь напугал и привлёк внимание городских властей и блюстителей порядка. Или отвлёк, это уж как посмотреть.
Туман в городе тем временем сгустился до тёмных облаков и укрыл весь центр поселения, придав постройкам совсем уж апокалиптическую красоту.

В то же время и граф Золтыков и маркиз скрывались в маленькой захламлённой комнатке прекрасного дома, расположенного на улице Комиссариатской. Среди пыльных стульев сидели они тихо, ожидая, когда полицейские удостоверятся в отсутствие людей и уйдут из дома.
И вот всё стихло.
Граф вздохнул и сказал:
– У нас мало времени, хоть и вечность впереди. Слушайте… У этого города, как, впрочем, и у любого другого есть Тень. Именно так – с большой буквы. Подобно тому, как дерево обладает корнями для роста и питания, да, собственно, и укрепления, любой город прирастает своей тенью. Неизвестно, что исторически появляется первым – собственно поселение или его изнаночное отражение. В любом случае – тень у Симбирска есть, и, что самое важное, эта тень недоступна и людям, и уж, конечно, автоматонам. Впрочем, там есть тени всего, что есть здесь.
– Но… я человек, а, значит…
– Да, любезнейший, вы человек, но есть способ для вас попасть в изнанку города. В своё время я проводил эксперименты с тенями. Отсюда и моя долгая жизнь, и моя…
Граф вздохнул и продолжил:
– Так я спас свою любовь. Да-да. Вы же помните склеп. Если кратко, то миа амор живёт там, в тени города, и это позволяет ей появляться здесь. Я объединил её живое сердце и тьму её тени. Вы должны знать, что тень – это не только преграда, встающая на пути света, но средоточие мыслей, действий, желаний. Обычно, столкнувшись со своим продолжением с изнаночной стороны, человек умирает. Или даже развоплощается. Но можно достичь соглашения, и тогда тень частично становится человеком, а человек тенью. Это всё равно как loup-garou, …оборотень… в новолуние, когда Луны не будет видно на небе, человек, достигший согласия с тёмной стороной вещей, будет подменён тенью и отправится в изнаночное отражение своего города. Если он выживет в теневой плоскости, то вернётся обратно.
– А что такого страшного для человека в Тени?
– Видите ли… Там на него станут охотиться. Человек на теневой стороне для теней – это изысканное блюдо. Деликатес. Кроме того, если поглотить сердце такого путешественника, то тень сможет прорваться в наш мир.
– А как же ваша…
– Мон амор? О! Она защищена. Была защищена. Оборотная монета, собственно, и создана для этого.  Это талисман, с которым считаются в любом из миров. Кроме того, в тень тени – в склеп – обитатели изнанки проникнуть не могут. Видите ли, дело в том, что ломая монету, вы пересекаете плоскость тьмы и попадаете в своё время весьма коротким путём. Правда, ход, нить, или, если угодно, разрыв в ткани миров, по которому и происходит перемещение, довольно долго остаётся открытым. В этом есть определённая опасность.
– Что мне нужно делать?
– Если вы хотите вернуться в ваш дом, вам нужно пройти теневой город и найти созданную мной монету. Она там есть и при этом не является тенью. У истинных вещей тьма и суть – всегда едины. Я научу вас, как её искать. Правда, понадобится что-то не пропускающее ток. Слушайте…

– …А для начала нам нужно попасть в центральную точку города Симбирска. Только оттуда можно переместиться в его Тень. Что ж… Вы готовы?
– Да.
– Вы всё запомнили?
– Да…
– Верьте мне.

Закрытая чёрная карета, запряжённая парой гнедых лошадок, неспешно ползла сквозь тревожный туман старого Симбирска. Мимо проплывали дома, более похожие на провалы могил, в которых нет спасения ни от одного из бедствий мира.
Воскресенский собор – безмолвным призраком проступил сквозь влажную неизбежность затихшего города.
Вот она – точка исхода. Теперь – только вперёд, потому что за спиной и графа, и лже-маркиза – вовсе уж безнадёжность.

Карета остановилась.
Копыта лошадей извлекли из камней городской мостовой удивительно неприятный звук. Казалось, что это не камни, а осколки черепов похрустывают в тёмно-туманной неизвестности происходящего. Вадим увидел впереди силуэты множества людей. Они стояли недвижно и бесшумно, подобно каменным изваяниям.
Граф усмехнулся и, кивнув мальчику, сделал шаг вперёд – к тем, кто преграждал путь до центральной точки, до точки перехода.
Навстречу графу Золтыкову шагнул его двойник. В этот раз и плащи были одинаковы, и оружие. Единственное, что отличалось – граф всё-таки дышал, чего нельзя было сказать о созданном им автоматоне, в дыхании вовсе не нуждавшемся.
Волнистые клинки скрестились. Автоматон рассмеялся и спросил:
– А ваш протеже знает, который он по счёту?
Удар. Ещё удар. Поворот. Граф молчит.
– Была, я помню, даже одна девочка, были близнецы, а уж мальчиков, которые хотели вернуться обратно – сколько их было? Двенадцать? Тринадцать?
Удар. Скрежет металла о металл. Отскок.
– Что же вы молчите, создатель? Неужели я не прав? Эту битву мы разыгрываем с завидной регулярностью. Меняются некоторые декорации и некоторые лица, а так – всё стабильно. Я всё равно выигрываю. Хоть вы и обращаете время вспять на этом маленьком участке.
Удар. Удар. Взмах плаща.
– Создатель сегодня не в настроении разговаривать? Как жаль. Вы же понимаете, что у вас нет шансов?
Удар. Падение. Фламберг летит в лицо удивлённому автоматону. Граф внезапно оказывается за спиной своего создания, и меч, вернее два меча, подобно двум магнитам, притягиваются друг к другу. Хлопок – и меч остаётся ровно один. Автоматон, рассечённый надвое волнистым клинком, падает, обращаясь в груду шестерёнок и обрывков.
Граф Золтыков резко втыкает меч прямо в камни мостовой и поворачивает его за рукоять.
Последнее, что видит невольный путешественник между реальностью и тенью: на графа набрасываются до того безучастно стоявшие жители города. Или – что точнее – их механические двойники.
Мир гаснет, рассыпается.
Сквозь туман проступает совершенно иной облик города.
Чёрное небо, белые мостовые, вымощенные драгоценными камнями, и – тени, множество теней, жадно тянущихся к мальчику.


Глава десятая,
в которой следствие выходит из тупика.
Ульяновск, 23 сентября 2016 года (по новому стилю), пятница

«Я очень хотел изменить эту линию времени, но она совершенно не поддаётся. Менял персонажей, планы, скрывал свои мысли, но всегда происходило одно и то же – моя единственная надежда погибала в Тени этого сонного города. И я снова, подобно людоеду из сказки, завлекаю очередную жертву в капкан происходящего. Я обладаю вечностью, но эта вечность замкнута и походит даже не на кольцо или круг, а уж скорее, на петлю или удавку – символ палаческой силы и моего собственного бессилия. Поэтому я прячу эти листки в камне и погружаю его в реку, текущую сквозь тени, поэтому я в очередной раз беру монету и прячу её под землёй. Я знаю наизусть все изгибы этого подземной кровавой реки. И надежд не осталось, но, может быть, однажды эти строки прочтёт тот, кто сумеет изменить происходящее. В конце концом, это всё, что мне осталось…»

Следователь Иван Бесов не пошёл сегодня на работу. Взял отгул. В городе стало спокойнее, поэтому начальство не возражало.
Следователь Иван Бесов обнаружил в камне тайник. В нём – стопка прекрасно сохранившихся листков с чем-то вроде дневника. Удивительнее всего был тот факт, что поначалу текст был совершенно нечитабельным – какие-то закорючки и кружки, но когда Иван вернулся из кухни с чаем в руках – случилось нечто неожиданное. Текст расплылся, а потом сложился в совершенно обычный, русский, более того – печатный текст.
Пробежав глазами первую страницу, Иван Бесов понял, что это дневник некоего путешественника по времени, но путешественника очень странного.
«Несчастный мальчик, боюсь, не сможет выйти обратно, пока не будет прорублен ход во времени. Но даже я опасаюсь того, чтобы произойдёт в случае удачи. Даже я не знаю, куда повернётся история мира, что станет итогом этой затянувшейся замкнутой истории…»
«Мон амор – моя любовь – её спасение было началом катастрофы. Как истинно влюблённый дурак, я изобрёл средство для продления жизни, но оказалось, что продлевая жизнь, я отнимаю её у других. Более того, время стало сопротивляться мне. Я оказался вынесен на его берега, я оказался вне времени и вне возможности изменить ход событий. Вот уже сотню раз я создавал монеты для переходов, и очередная жертва моей изобретательности попадала мне в руки.
Я ничего не могу изменить, потому что моя память о будущем возвращается слишком поздно.
Суть в том, что теневой город невозможно пройти. Не при каком условии.
А монету следует сломать в обычном мире, но не в изнаночной его копии. И, тем не менее, вот уже девятнадцатый пришелец из столетнего периода отправляется в безнадёжное путешествие. Безнадёжное потому, что он тоже станет пищей для автоматонов, объединившихся с тенями. Если бы можно было совершить всего лишь малую малость… Но я не могу даже советовать и описывать действия. Я лишён этой силы.
Вся надежда на тебя, незнакомец. Если ты читаешь эти строки, то знай – ничего ещё не произошло. И всё уже случилось.
Найди проводника и останови его.
Ровно в 12 часов дня 23 сентября твоего года, с последним ударом часов дверь теневого мира откроется на несколько секунд. Из неё выйдет проводник. Далее – можно остановить это существо или попытаться проникнуть в изнанку мира. Самое лучшее – сделать и то, и другое. Дверь откроется прямо перед тем, кто прочитает эти строки.
Поспеши…»

На этом дневник обрывался. На часах было 11.11. В дверь позвонили. Иван посмотрел в глазок. На площадке стояла миловидная девушка. Бесов осторожно открыл дверь.
– Здравствуйте! Я ваша новая соседка… Простите, у меня домофон барахлит, можно я от вас позвоню? Извините за беспокойство… Это очень срочно.
– Да-да, пожалуйста, проходите.
Тёмные слегка вьющиеся волосы, раскосые глаза, пухлые губы, бледное лицо, умоляющая улыбка.
Несколько старомодная одежда – белая блузка  и тёмная длинная юбка, минимум макияжа, никаких украшений, обувь на низком каблуке.
Обычная девушка.
Вот только Иван знал, что квартиру по соседству снял мужчина средних лет. И домофон у него  не далее как вчера прекрасно работал.
Не выпуская внезапную гостью из виду, следователь Иван Бесов указал на телефон, висящий на стене в коридоре, и с извиняющейся улыбкой, сказал:
– Пользуйтесь, мне пора выходить, так что, если не возражаете...
– Конечно, я сейчас.
Девушка потянулась к телефонной трубке. Иван молча отступил в комнату.
Звук клавиш. Тишина. Повторный звук набора номера. Скрип паркета.
– Не отвечают… Извините за беспокойство. Закройте за мной, пожалуйста, дверь.
Иван осторожно шагает в коридор, еле успевая увернуться от волнистого лезвия меча, тут же застревающего в дверном косяке.
Девушка выглядит совершенно безмятежно и, улыбаясь, говорит:
– Я должна тебя убить. Ты читал Его рукопись.
Меч выдернут из косяка и занесён над головой следователя.
Дамоклов меч странных событий.
Удар…

Когда Иван Бесов выходил из подъезда, там уже стали собираться зрители, привлечённые странным шумом. На тротуаре лежало нечто, в чём с трудом можно было опознать недавнюю девушку. Все её детальки и деформированные шестерёнки выглядели странно в свете сентябрьского дня. Десятый этаж, хороший асфальт, открытое окно.
 Иван проскользнул сквозь толпу. Полицию беспокоить было незачем: это же не человек упал, а так – непонятный механизм…
Меч с волнистым лезвием, завёрнутый в брезент, Иван нёс в руках.

Город Ульяновск в сентябре обычно одевается в нежное золото и лёгкий багрянец листвы. Неспешные городские трамваи расчерчивают пространство. Начинается время монотонных дождей и последнего тепла перед долгой зимой, длящейся где-то до середины апреля. Конечно, иногда зимы более походят на бесконечную весну, а вёсны – на позднюю осень, но не в этот раз.
Небо было серым.
Начинался дождь.

Когда башенные часы, которыми так гордятся горожане, выдали последний удар, перед Иваном появился туманно-чёрный проём в стене красно-кирпичного здания, а из него вышла девушка – точная копия недавней визитёрши, так стремительно вылетевшей из окна. Прежде чем следователь успел что-либо предпринять, мемориальная доска рядом с отрытым порталом в неизвестность беззвучно отслоилась от стены и рухнула на очередного автоматона, разбивая поддельную девушку на очередные шестерёнки.
Удивляться такому совпадению было некогда, сожалеть, впрочем, тоже: сопровождаемый звуком падения части музейной стены и шелестом сминаемого механизма Иван шагнул в проём между реальностью и её тенью, не замечая, что вслед ему устремляется кто-то или что-то ещё.
Самое занятное, что никто из проходивших в этот момент людей не видел ни проёма, ни Ивана, ни даже сломанного механического существа.
Будто бы они существовали на отдельном слое реальности.
Сразу за пределами своего привычного мира следователь Иван Бесов снял брезент с меча. В этом мире ткань выглядела не зелёной, а кроваво-красной. Едва рукоять меча оказалась в руке, как ярко-белые тени, устремившиеся к человеку, потеряли к нему всякий интерес. Более того, они старались оказаться от него как можно дальше. Что ж, Ивана это устраивало.
Из дневника следователь в отгуле знал, что мальчик, пропавший в его время, должен быть где-то рядом. И точно: среди ярко-белых теней мелькала человеческая фигура. Человек бежал зигзагами. Тени отставали от него, но продолжали преследование.
Иван хотел было крикнуть «сюда», но звуков в этом пространстве не было. Оставалось только бежать навстречу и махать руками.
Мальчик сначала отшатнулся от незнакомого человека со знакомым клинком в руках, но потом понял, но это явно не автоматон. Иван знаками указал на длинную улицу, уходящую в перспективе к центру города, а именно – к подземной реке Симбирке. В этом пространстве она текла по поверхности, и не была ни подземной, ни тихой. Петляя в беззвучном мареве города, два человека приблизились к реке. Вода в ней, или, что точнее, тень её воды была ярко-жёлтой. Река в изнаночной версии Симбирска была полноводной, бурной, беззвучно клокочущей в оковах гранитных берегов. Тени старались не приближаться к людям.  Меч отпугивал их. Впрочем, отставать или уходить жители этого пространства тоже не собирались.
Мальчик указал Ивану на чёрную тень, вопреки всему лежащую прямо на бурных потоках жёлтой воды. Даже с расстояния в несколько теневых метров было ясно, что это монета. Правда, размером она была с тележное колесо, или, если угодно, с крышку канализационного люка. В принципе, можно было до неё допрыгнуть, если хорошо разбежаться. Но на берегу стоял ещё один механический человек. Узнать в нём копию графа не представлялось возможным – обрывки лица, движущиеся шестерни, механическое лицо и металлические руки, выглядели весьма зловеще.
Автоматон держал в руках сгусток чёрного пламени, по форме напоминающий меч. Иван указал мальчику на монету. Монета начинает уменьшать в размере. В ту же секунду противник бросился в атаку.

Удар. Беззвучный удар. Колеблющиеся тени на берегу бурного Стикса.

Меч с волнистым лезвием разлетается на куски. Меч чёрного пламени беззвучно входит в грудь Ивана. Мальчик, недавно носивший имя маркиза Монферра, прыгает прямо в поток реки. К монете, которая становится меньше и меньше.

Иван, падая к ногам автоматона, видит, как струйка его, человеческой, крови, чёрной, как сама ночь, скользит на землю этого мира. Внезапно всё застывает.

Иван обнаруживает, что висит в пустоте. Прямо перед ним находится тот самый камень, в котором он нашёл рукопись, а вместо рукояти меча в его руке вульгарная, неуместная, ярко-розовая шариковая ручка с идиотской надписью. Иван резко втыкает её в камень, который отчего-то оказывается мягче масла.

Прежде чем упасть, следователь по особо неважным делам Иван Демьянович Бесов слышит удар городских часов.

В отдалении, медленно погружаясь в бурную реку, мальчик ломает монету.


Глава одиннадцатая,
очень короткая.
Ульяновск, 126 сентября 2х16 года (по новому стилю), понедельник


– Вот, вот он! Хватай! Тащи! Наверх!
– Кажется, жив. Надо доставить его в больницу.
Я вернулся!
Меня бережно кладут на носилки, я счастливо улыбаюсь – я дома.
Я вырвался из теневого мира.
Монета сломана.
Сто лет одиночества завершены.
Всё кончено.
Вот оно – моё небо, мой город, мой… что это?
По небу неспешно плывёт дирижабль с красным крестом на боку.

Видимо, в этом мире именно дирижабли стали обычным видом транспорта, дирижабли, а не автомашины или самолёты.



Ульяновск
2017 г.