Сказки 100 и 1 ночь книга вторая

 
                Сказка про детскую непосредственность

Сладкие времена для родителей, когда дети грудного возраста. Ребёнок поспал, поел, покакал, снова поспал. Пока ребёнок спит можно много полезного сделать-переделать, например, поспать за компанию. А то вдруг война, а ты уставши. Трудности возникают, когда ребёнок начинает перемещаться и хватать своими шаловливыми ручками всё подряд. Тут глаз да глаз нужен. Что упало, то пропало. Все предметы плавно перемещаются куда повыше. А ведь того и гляди, скоро ребёнок заговорит и побежит. Даже не знаешь, что страшнее. Вот едет говорливая девочка в маршрутке, от горшка два вершка. Вроде ничего не предвещает неприятностей:
Мам, а мам!
Что доча?
А у папы утром пися болела?
Совсем не болела.
Да? А зачем ты её целовала?
Ну что тут поделаешь, иногда пытливому уму маленьких детей можно только позавидовать.
 В автобусе едут мама с сынишкой. Сынишка непоседливый, всё ему интересно. Голос у малыша звонкий, как колокольчик. Вот машинка проехала куда-то. Куда, мама? Вот дядя на велосипеде едет откуда-то. Откуда, мама? Вон  памятник стоит кому-то. Мама, кому? На всё есть вопросы, а у мамы хватает терпенья на ответы.
На остановке в салон вошёл африканец, чёрный-пречёрный. Мальчик остолбенел. Мама, видя такую реакцию сына, в полголоса объясняет, что это вполне обыденно.
 Люди бывают с разным цветом кожи: белым, красным, жёлтым и чёрным. Кроме цвета кожи они друг от друга ничем не отличаются.  Обычные люди, с руками и с ногами. Пацан заворожено смотрит на африканца. Соображает:
 - Мам! У дяди волосы черные?  -  осторожно спрашивает малыш.
 - Чёрные и кудрявые, под шапкой. У тебя светлые, а у него чёрные  -  разъясняет шёпотом мама.
 - Мам, у дяди руки чёрные?  -  выпытывает мальчик.
 - Чёрные. И руки и ноги. Вся кожа черная. У тебя белая, а у дяди чёрная.  -  доходчиво объяснила мама.
  - Мам! И спина чёрная?  - с недоверием спрашивает малыш.
- Спина чёрная – подтвердила мама, внутренне обрадовавшись, что ребёнок быстро схватывает всё на лету.
Малыш  отвернулся к окну, умолк, но не надолго.
 - И живот?
 - Что живот?  -  отвлеклась мама. -  Да, сынуля. И живот, и руки и ноги, всё тело чёрное.
Мальчик задумался. Мама перевела дух. Удалось вовремя пресечь движение мысли пытливого ума, а то не дай бог спросит что-нибудь лишнее.

  И тут на весь автобус пронзительный детский голос выдал:
 -  Так у него и пися чёрная?!!

 
                Сказка про игрушки
Смутно помню, что в коляске перед глазами на верёвочке что-то позвякивало и грохотало исключительно вне зоны досягаемости, а так хотелось вцепиться двумя ручонками и с наслаждением впихнуть в рот. Следующее препятствие – это прутья детской кроватки, сужающие восприятие мира до длины руки от уха до кончиков пальцев. Помню большого грязно-серого зайца.
Нос, рот и глаза я ему огрыз почти сразу. Отцу пришлось вместо глаз ввернуть какие-то причиндалки с подводной лодки. Просто и по-военному надёжно. И только убедившись, что новые глаза не отковыриваются и не откусываются, заяц был переведён в разряд закадычных друзей и долгое время делил со мной ложе и охранял мой сон. В Москве родители накупили игрушек и отправили в Гаджиево здоровенной посылкой. Чего там только не было! Пластмассовые, оловянные, стальные солдатики, красноармейцы, матросы, пограничники. Пушечки, танчики, самолетики, автоматы и пистолеты. Можно было играть с приятелями часами.

Мама подарила мне куклу из папье-маше. Пацану – и куклу! Моему возмущению не было предела! Но мама сказала: «А вдруг в гости придет девочка – и что же? Ей придется выпрыгивать из-за угла с криком „пиф-паф“?» Кукле я сразу разбил нос, раздел и проверил, как она устроена. Полная бесполая фигня. А соседская девчонка Ирка откопала её среди моих солдатиков, прижала к себе и заплакала. Я долго хлопал ресницами и решил, что девчонки очень странные существа.
 
                Сказка про подарки
Рос я довольно щедрым малым. Все игрушки я выбросил в форточку с четвертого этажа мальчишкам на улицу – поиграть. Остались заяц и большой автобус на плоской батарейке, так как они просто не пролезли в узкую форточку.

В семь лет мы с родителями и знакомыми встречали Новый год уже в Ленинграде. Мы купили четыре авоськи ещё зеленых абхазских мандаринов. Они должны были дозреть к празднику. Дедушка сказал, что надо украсить елку, развесить конфеты и мандарины на ветках. Бабушка сказала, что теперь так не делают. Для мандарин и конфет есть хрустальные вазы, а под елку Дед Мороз с боем курантов принесет подарок.
И вот уже Новый год! Все навеселе, а я чуть не навзрыд: «Под ёлкой подарка нету-у-у!» Такая пауза, взрослые переглянулись, кто-то из родственников тут же протрезвел. А Дед Мороз не смог прийти, ведь входная дверь закрыта. Я помчался открывать дверь. Чуть не простыл, возвращаюсь, а под ёлкой лежит зелёный пластмассовый запорожец. Ну что за хрень! Не автомат, не винтовка, не даже пистолет. В Деде Морозе я был разочарован раз и навсегда.
На следующий год родители решили, что ребёнка надо приучать к гражданским игрушкам, и подарили мне настоящую игрушечную железную дорогу. Двенадцать миллиметров, ГДР, целых десять рублей – астрономическая цена! Мой папка и дядька подозрительно долго её настраивали, и только спустя годы я понял, что они просто в неё играли. Как два великовозрастных карапуза.
 

                Сказка про первый велосипед
Моим бабушке и дедушке двенадцать соток досталось в 57-м, когда меня и в проекте-то не было. Но в три годика я уже рассекал просторы садоводства на трехколесном велосипеде.
 Что-то в конструкции велика было не совсем так, вероятно, перетянута цепь, и колёса прокрутить мог не каждый. Зато я рос совсем нежадным и спокойно предоставлял велик любому мальчишке по первой просьбе. А слёзы и сопли пацанов меня совсем не трогали, ну не всем же дано жать на педали, крутить руль и оглушительно тренькать звоночком.

 Окружающий мир оказался весьма большим. На велике я доезжал до нашего озера, а это почти три километра в один конец. Четырехгодовалым! Мы все называли озеро большим или первым, как высоковольтную просеку или танковую дорогу, просто и понятно: сначала первая, потом вторая, а дальше могла быть и третья, и только спустя лет десять я узнал, что озеро называется Пасторским.

Через год велик сломался, лопнула рама. Я тащил его на себе, как раненого товарища с поля боя, сжав губы и надрывая жилы.
 Он умер у меня на руках, когда отец и дед опустили руки и вынесли приговор, что здесь бессилен даже сварочный аппарат.
 Так я впервые понял, что даже взрослые – такие большие, сильные и умные – не всемогущи.
                Сказка про остальные велосипеды
Потом у меня был двухколесный велик, переделанный из трехколесного. Чудо советского автопрома. Колеса не накачивались, просто кусок жесткой резины по ободу колеса, в заднем колесе не было обгонной муфты, то есть полное отсутствие свободного хода. Для девчонок объясняю: заднее колесо крутилось только вместе с цепью и педалями, остановил педали – остановилось колесо. И я ещё получал удовольствие от такой езды: ведь велик свой, не какой-то там соседский.

Через пару лет мне купили «Школьник»!  Настоящий велосипед с ножным тормозом, подпружиненным сиденьем, накачивающимися шинами, с подсумком и семейным ключом. Хотя у соседских пацанов были «Орленки», накаченные ноги позволяли выдерживать темп мальчишеских гонок наравне со всеми.

Первый класс я закончил с похвальной грамотой, и на семейном совете было решено подарить мне большой велосипед. В выходной мы пошли в спортивный магазин на Большом проспекте. Продавались «Орлёнки», спортивные «Спутники» с рулями бараньих рогов и Харьковские «Украины». Один из великов был черного цвета. Это была любовь с первого взгляда. Я его схватил в обнимку и другие варианты даже не рассматривал. До седла я не дорос, но крутить педали можно было из-под рамы. Первыми на даче прибежали Димка и Лешка. Ух ты! Настоящий, взрослый, красивый велосипед.
 

 Тут же разобрали мне переднюю и заднюю втулку, нафигачили литола с машинным маслом, густо промазали цепь и перемазали весь велик маслом.
Показали, как натягивать спицы и регулировать натяжение цепи, латать камеры и покрышки и много всяких премудростей. С великом я не расставался даже в городе. Он висел в коридоре на двух петлях, вертикально заходил в лифт и ни разу меня не подвёл.

Низкий поклон моим дачным друзьям, велик жив до сих пор, отличается удивительно легким ходом, могучим ножным тормозом, неприхотливостью и чрезвычайной живучестью. Не чета чешскому горному двадцатискоростному, прочим Стелсам и Форвардам!

                Сказка про детский сад
Меня отвели в детский сад на Лизы Чайкиной в четыре годика. Мне сразу не понравилось, что мама ушла до самого вечера, что надо было спать после обеда и что надо приходить ещё и завтра. Чешки, девчачьи колготки под шорты, варежки на резинке, шкафчики, стульчики для лилипутов, постоянный запах горохового супа и ненавистная запеканка! Бррр!!! Рыбий жир и пуговка были не самыми страшными вещами.
Страшнее было оказаться последним. Последних не любил никто, им даже не доставались самосвальчики (единственные три уцелевшие игрушки). Последних, забираемых родителями, не любили даже дежурные воспиталки. Лучше быть первым, вот в садик я приходил первым.
Нянечка была одна и та же. Как её звать, не помню, но её дочка Марта меня постоянно выручала, мужественно съедая за меня всякие невкусности. Постоянно дрались со Светкой. Взрослые вечерами перешептывались, что у Светки не совсем нормальные отношения в семье, иначе как оправдать её нездоровый интерес к мальчикам. Таня Быстрова знала наизусть много стихов и даже басен. Полненькая девочка Наташа хорошо рисовала, а я не нарочно залепил в неё кубиком и меня поставили в угол первый раз в жизни. Олег Чайкин – весьма эрудированный мальчик, уже в том возрасте разбирался в металлах и камнях.
Оля Зайцева подарила мне кукую-то женскую цацку, и мы из неё сделали секрет. Секрет – это такая ямка в укромном месте.
 
Под стеклышком в окружении золотинок от фантиков, цветочков, пуговок и прочей ерунды размещалась какая-то сокровенная фигня и всё это засыпалось землей и показывалась только друзьям, например неразлучному Валерке Сидоренко.
В подготовительной группе у нас воспиталкой была Валерия Никифоровна. Классная тетка! Что ни день, мы всей группой что-то строили, соревновались, изучали. Каждый день узнавали что-то новое. Самый главный проспект – Невский. Было обидно, что я жил не на самом главном проспекте. Самый именитый мост – мост Строителей. Современные дети такого моста и не знают. А мы бегали с Валеркой по этому мосту на Стрелку Васильевского острова. И салют с него смотреть было очень удобно.
Помните жевательные резинки? Самые первые. Нет, не калевские кубики, а настоящие заграничные пластинки Ригли Сперминт. Подарок взрослых я жевал весь день и принес с собой в садик. Мы поделили жвачку с Валеркой пополам и жевали до вечера. А вечером я своим кусочком поделился с воспитательницей. Она так обрадовалась, что завернула жвачку в фантик и сказала, что отнесет домой показать сыну. Сын у неё был уже взрослым, учился в институте и нам казался настоящим дядечкой. А на следующий день Валерия Никифоровна сказала, что жвачка была самая вкусная на свете, она её жевала-жевала, но когда садилась в трамвай, резинка выпала на рельсы и подобрать её она не успела, так как трамвай уже тронулся. А я сказал, чтобы она не расстраивалась, мы с мамой обязательно жвачку вечером на остановке найдем и вернём.

               Сказка про первое сентября 1973 года
Как можно забыть такой торжественный и счастливый день? Ожидание счастья в сто крат дороже самого счастья. Меня сводили в парикмахерскую, и я мужественно перетерпел полчаса пытки машинкой и ножницами. Перед торжественным днём было родительское собрание.
Мама сказала, что у нас будут дневники, заполнять будут родители, но отметки мы будем получать каждый день, а писать будем шариковыми ручками. Отец сказал, что это очень современно, и подарил сразу три. Одну я помню до сих пор: неразборный темно-синий пластик. Я тут же попробовал его погрызть и согнуть. В остальные можно было вставить стержень с голубой или фиолетовой пастой, а когда паста заканчивалась, то стержень можно было заправить на углу Большого проспекта напротив пожарной части. Попробуйте проставить несколько точек шариковой ручкой в прописи!

Запомнились стирательные резинки: серо-синие для карандаша и красные (современные дети этого уже не знают) для ручки. Подставка под учебники, линейки, пенал с часиками и счетами, тетради 12 листов в клетку, в линейку и т. п. Мне был куплен неимоверно тяжелый черный портфель в половину моего роста. Портфель я донашивал в третьем классе, когда дорос. На мышиную форму был пришит белый крахмальный воротничок, надраены до блеска ботиночки. День выпал на загляденье теплым и солнечным. Бабушка с дачи привезла громадный букет гладиолусов с меня ростом, и мы пошли на линейку. Сколько там было народу! 
Я стоял во втором ряду. Из-за букета видно было плохо, но старшеклассника с девочкой на плече запомнил. Как и первый звонок в колокольчик. На всю жизнь.
Потом был первый урок. Александра Ивановна, моя первая учительница, рассадила нас за парты. Перед каждым был листок и карандаш. Нам разрешили нарисовать всё, что угодно, и я с упоением нарисовал ракету, танк и корабль, а моя соседка изобразила какую-то ерундовую куклу.
Александра Ивановна рисунки подписала, собрала в отдельную папку и сказала, что это будет как память о первом учебном дне, а рисунки нам раздадут спустя много лет. И где-то сейчас мой рисунок? Ведь так мало поместилось на одном листке!

Мои родители снимали нас на кинокамеру (без звука на черно-белую плёнку) – писк да и только по тем временам. В классе снимки не получились, так как мама забыла снять крышку с объектива. Но пропуск на пленке со временем выглядит так трогательно.

Коридоры в школе были выложены старым скрипучим паркетом. Он немного заглушал шаги и слегка пружинил при ходьбе. Доска в классе была старого образца, коричневая, что-то вроде плотного линолеума. Превосходно пахло мелом, мастикой и какой-то старинной учёностью. Наверное, так должен пахнуть каждый храм ученья и науки. В первый же день выдали учебники. Всё это не влезло в мой портфель. Видя, как я корячусь, родители немедленно купили мне лёгкий коричневый ранец.
                Сказка про лето
Радости лета омрачались пионерским лагерем. А в нём я отдыхал целых два раза! Концлагерь располагался в Смолячково под Зеленогорском. Полная смена – 45 дней. Лагерь для семей эМВэДэшников – тех, кто не имел дач или возможности съездить к морю. Воистину, самые больные дети – у медиков, самые безграмотные – у учителей, а самые отъявленные хулиганы – у милиционеров.

Наши питерские дворы, стройки и свалки по концентрации оторв на квадратный метр просто отдыхают. В школе как в храме науки приходилось вести себя примерно, во дворе можно было и пошалить, но всё это как-то без цинизма, наглости и откровенного хамства.

Особенно меня доводил татарчонок Ринат, дерзкий, злой, острый на язычок и метко кидающийся шишками. Дисциплина мне нравилась. Всё по командам просто и понятно: сесть, встать, отбой, подъём, строем на зарядку, в столовку, в кружки. Кстати, я умудрялся записаться во все и везде поучаствовать: лепка, рисование, авиа моделирование, пионербол и прочее, и прочее. Но заходить в Финский залив по колено и по свистку – это для меня, плавающего с пелёнок, было чем-то унизительно невыносимым.

Кормили довольно сносно, гречневая сечка, доведённая до состояния размазни, булки с маслом и сыром и какао с пенкой помогали тренировать силу воли.
 
Постоянный контроль: куда пошел, что делаешь, как себя чувствуешь, спят ли дети в тихий час и не пошли ли мазать под утро зубной пастой девчонок – готовили с малолетства к будущей семейной жизни.

Родительский день! Вот она – отдушина. Мои привозили с собой корзинку клубники (строжайше запрещалось!) и никогда клубника с бабушкиного огорода не казалась такой вкусной!
Под конец смены я изрядно поднаторел в драках, в новых повадках и пополнил свой словарный запас не только пионерскими песнями.

 Из лагеря меня забирали мама и папа, они выглядели подозрительно отдохнувшими, очень дружными и безумно счастливыми. 
Сказка про новую школу
В новую школу я пошел в связи с переездом. Гражданка в те времена была страной дураков. Несколько девятиэтажек закрывали от ветра пятиэтажное гетто. Вокруг синяя глина, деревянные заборы строек, необъятные лужи.
Продуктовые магазины размещались на первых этажах пятиэтажек.
Почти полное отсутствие общественного транспорта. Троллейбус «шестерка» ходил до Большого проспекта Петроградки и запомнился мне по висящим снаружи пассажирам, как на довоенном транспорте.

Новый дом. Мы с нетерпением ждали своей квартиры. Ещё бы, переехать из комнаты в коммуналке в хоромы, где у каждого своя комната и восемь кладовок. Люди с восхищением говорили: «У вас кооператив!»
Лифт не работал. Каждый день по нескольку раз мы бегали в дом напротив за водой и поднимались на восьмой этаж. Первоначально было боязно выходить на балкон и оставаться одному в своей комнате. Пахло линолеумом и шпатлевкой.
Входные двери были деревянными со вставкой из стекла, а квартирные – из оргалита с одним английским замком и открывались внутрь!
В подъезд до Нового года вселились четыре семьи. Из ныне живущих я старожил в нашем доме.
В новогодние каникулы мы пошли с отцом устраиваться в новую школу. Школа встретила новыми запахами, бетонными полами, приветливыми учителями и непривычной каникулярной тишиной. Завуч сказала, что школа переполнена.
 
Больше сорока человек в классе. По моему настоянию меня записали в «А» класс сорок третьим учеником!
 
Потом папа за руку повел меня в школьную библиотеку. О чем он говорил с библиотекаршей, я не помню, как не помню и её имени-отчества. Всё-таки сорок лет минуло. В десятом библиотекарша сказала, что помнит тот первый визит и как это важно, чтобы в библиотеку за руку сыновей приводили отцы.
Мне выдали книжку «На луну!», которую я проглотил в полчаса и стал постоянным читателем.
Первый день учебы я помню смутно. Воткнули меня на заднюю парту, оттуда было плохо видно и слышно. Отругали за отсутствие второй перьевой ручки с зелёными чернилами. Что за бред после полутора лет писанины шариковой ручкой переходить на перьевую? Это чертовски неудобно. Ручка у меня была с открытым пером, постоянно текла и подводила.

На перемене ко мне никто не подходил. Новенького игнорировали. В первый день к доске не вызывали, не вызывали и на второй день, и на третий. А для чего тогда выполнять домашнее задание, если не спрашивают и оценок не ставят? В старой школе я приносил по четыре заслуженные оценки в день, регулярно, как зарплату. Это теперь понятно, что у Инессы Петровны просто физически не хватало сил уследить за сорока тремя отпрысками, не то что их проверить.

После уроков ко мне подошли двое: высокий белобрысый и маленький толстяк.
– Ты чего задаешься?
– А я не задаюсь, я просто новенький.
– Нет, задаёшься!
И мы с белобрысым стали мутузить друг друга. Через какое-то время перешли в партер. Он был на полголовы выше, физически крепче. С пола нас поднимала Инесса Петровна:
– Вот и познакомились. Это – Дима, это – Витя. Ну-ка пожали руки и помирились, ведь учитесь в одном классе.
С чрезвычайной неохотой мы пожали руки и расстались крайне недовольными друг другом. Кто бы мог подумать, что через некоторое время мы станем на много лет неразлучными друзьями?
 
                Сказка про Третий класс
Толик Максимов был патологически осторожен и расчетлив. Когда мы с Димкой Михалёвым знакомились с друг другом поближе, катаясь в обнимку по линолеуму и отвешивая друг другу оплеухи, Толик поддал мне ботинком по копчику и благоразумно удалился. Сейчас бы я сказал, что его утончённая натура отличалась предчувствием очередной жопы. В наших детских шалостях он был инициатором, я организатором, а Димка исполнителем. Толику постоянно удавалось выйти сухим из воды. А расхлёбывать доставалось мне и Димке.
 В те дальние годы мячик для большого тенниса стоил дорого, почти шестьдесят копеек. Приходилось вырезать мячики из чёрной пористой резины. Где взять резину? Конечно, спросить у Толика. Толик знал содержимое всех окружающих строек. Резина свёрнутыми в большие кольца рулонами стояла на стройке и была совершенно ничья и никому не нужна, как сказал Толик. Забор у стройки был сделан из больших неструганых досок и выставлен почти по всему периметру. Со стороны мусорки забор отсутствовал. Никаких злых дядечек не наблюдалось. Вожделенные рулоны стояли у подвала. Резина была свежая, вонючая. Очень хорошо тянулась и совсем не отрывалась. Рулон оказался не под силу нам троим, да нам столько и не надо. Толик успел смотаться домой и принести складной перочинный ножичек за тридцать пять копеек. Мы отрезали себе по метровому куску.
 На первом этаже мы нашли рыжую каску. Каска была одна и досталась сильнейшему.
 
 Толик сказал, что каска очень полезная штука для игры в войнушку и ещё она спасает от падающих сверху кирпичей.
Кирпича под рукой не оказалось. Тогда по каске шлёпнули куском резины. Димка вытаращил глаза, снял каску и сказал, что если кирпич упадёт на голову, то голова провалится в штаны и особенной разницы он не видит, в каске она или нет.
 Под окном мы откопали коробку с электродами. Толик оценил и сказал, что электроды – незаменимая в хозяйстве вещь. Их можно кидать в деревянный забор или чиркать по асфальту до образования искр. Толик сказал, что у него был аппендицит, и тяжести он не носит. Коробка была очень тяжёлой, и тащили её мы с Димкой по очереди. Электроды разделили по-братски. Асфальт и поребрик был исчирикан основательно, но никаких искр нам добыть не удалось.

В следующий раз Толик показал нам черную сырую резину. Это безумно интересная штука. Что-то среднее между пластилином и жевачкой. Мы с Димкой долго сопели и завидовали, но Толик сказал, что делиться не будет. Добывают её в детском садике за пятиэтажкой. Вооружившись большим камнем, Толик повёл нас на дело. Со всей силы ударив по межпанельному шву, Толик отбил здоровенный кусок штукатурки. В щели показалась рыжая пакля и вожделенная сырая резина. Толик сказал, что пойдет за проволочкой, и слинял за угол. Мы с Димкой в четыре руки пытались вытянуть резину. Минут через пять из-за угла вышла тётенька и дяденька, как-то совсем не по сезону одетые.
 
 Под ложечкой неприятно засосало. Дяденька и тётенька разделились и двинулись на нас. За секунду оценив, что нам перерезают пути отступления, мы с Димкой бросились в разные стороны. Димка физически более развит, но догнал меня только у самого дома. Там мы отдышались и решили, ну его на фиг, этого Толика.

 
                Сказка про девчонок
Все несчастья – из-за баб, как говорил мой однокашник Андрюха Решетов. Нет, бабником я не был. Рука тяжелая, а голова – дурная. Лупил я их нещадно, начиная с трехлетнего возраста. Никогда первым. Вообще вывести меня из душевного равновесия было чрезвычайно трудно, но девчонкам удавалось.
 В Гаджиево заводилой была дочка сослуживца отца, ровесница Анька. В апреле наши родители ушли кататься на лыжах, а мы были оставлены ковыряться в снегу у самого дома. Захотелось сделать приятное родителям, и мы с Анькой пошли их встречать по лыжне. Пошли через два озера. Снег, под снегом лед и вода. Ноги проваливаются до самой воды. Валеночки были с галошами и не промокали.
 Всё бы ничего, но Анька провалилась, и нога застряла во льду. Своих не бросаем, пришлось ждать. Часа через два по лыжне возвращались родители. Нас подобрали, отругал, обогрели.
 Анька сказала, что фамилия у неё будет моей и мои игрушки будут её тоже. Делиться мне как-то не понравилось. Анька вцепилась мне в волосы, пришлось её отлупить. Нас разняли. Анька сказала, ну и что, что бьёт, все равно она меня любит.

В детском саду мне нравились все девчонки, даже толстая Наташка. Она хорошо рисовала. Ирка хорошо читала стихи. Светка была выдумщицей. Марта за меня съедала ненавистное мясо из супа. Зойка была своя в доску, и мы с ней играли в войнушку.

На даче – это было что-то. Какой-то дефицит мальчишек и окружение со всех сторон девчонками. Доставалось с четырех сторон. Если с одной девчонкой можно и поиграть, то с двумя, тремя и более тут же начинались интриги и ругань.
 Соседки Ленка и Олька были на год старше, более развиты и постоянно меня задирали.

 Из соседнего садоводства пришел пацан Стасик.
Что-то у него с девчонками не заладилось, пришлось его прогнать. Стасик обидно обзывался. Пришлось запустить в него кочерыжкой. Кочерыжка попала в цель по назначению. Через час пришла ругательная и скандальная тётка наказать изверга и убивца.
Соседка Анна Ивановна прогнала её, сказала, что Стасик бандит ещё тот. Ругался, обзывался, кидался песком, поставил Ленке фингал и заслуженно получил по голове от единственного защитника.

В конце ноября в третьем классе отмечали мой день рождения. Пригласили самую красивую девочку класса Нестерову Лену. Выбежали на улицу подышать и погулять. Во что-то играли и по сценарию игры Ленку на всякий случай, а может, от избытка чувств, засунули головой в сугроб.
 Через некоторое время Ленка решила мне отомстить и резонно получила в глаз. Родительское собрание шло часа два. Это было выступление одного актёра – Ленкиной мамы. Я оказался фашистом, извергом, садистом и ещё чёрт знает кем.
 Мать пришла в слезах. Милая мама, ты прекрасно знаешь, что самый сильный протест у самого терпеливого. Я никогда не задирался и не бил первым. Мне что-то не нравилось – я разворачивался и уходил. Достать можно кого угодно. Как-то очень неприятно выслушивать что-то незаслуженное, обидное, получать по лицу и по голове куском льда от девчонки.

 Меня не приняли в числе первых в пионеры. Ленка сказала, что меня нельзя принимать, так как я двуличный человек: в школе веду себя примерно, а на улице хулиганю.
 А где тогда шалить? Дома? В четырех стенах? Я понял, что девчонки ещё и коварны, и злопамятны, и вероломны.

 
                Сказка про деда Ивана
Я своего деда Ивана по отцовской линии никогда не видел.
Знаю о нём только по скупым рассказам своего отца. Родился дед Иван ещё в девятнадцатом веке. Где и в какой семье, мне не запомнилось. В семнадцатом году его призвали в армию.
У деда был абсолютный слух, играл на всём, что издавало звук. Приписали в музыкальную команду. В сложных перипетиях гражданской войны музкоманда нужна была всем, без неё никуда и на похоронах за упокой, и на торжественных мероприятиях для поднятия духа. Возьмут в плен красные – играли «Интернационал», возьмут в плен белые – исполняли «Боже, царя храни».
В каком-то фильме режиссер показал подобную музкоманду. Отец смотрел эти моменты с каменным лицом. Потом сказал, что в точь про нашего деда Ивана.
После гражданской дед женился на потомственной астраханской казачке Марии, светлоглазой и черноволосой. Жена досталась трудолюбивая. Читать и писать не умела. До самой старости расписывалась крестиком. Зато знала наговоры. Лечила лунатиков, выводила бородавки, останавливала кровь – и всё с помощью доброго слова.
Приданого хватило на покупку деревянного дома с земляным полом в степях левобережья под Саратовом. Место красивейшее. Река Еруслан и степи сплошь в красном маке. Так и называлось селение – Красный Кут.
 Родились пятеро детей. Старший Виктор, две средние дочки Валя и Тамара, младший сын Владимир (мой отец) и младшая дочка Нина. Все сыновья и дочки жгучие брюнеты с голубыми глазами. А младшенькая получилась скуластой, кареглазой. Вылитый татарчонок. Дед Иван подшучивал над женой, вспоминая монголо-татарское иго.

У деда Ивана четыре класса церковно-приходской школы, но память была великолепная и выдающиеся математические способности. Без калькулятора и счетов справлялся счетоводом в совхозе. Жили дружно.

 Старший сын устроился на завод. Девчонки  учились в школе. От нечего делать обучали младшенького чтению и арифметике. Вовку в первый класс не взяли, так как был без обуви, а босоногих в школу не пускали.
В доме была одна лампочка, сорок ватт, не более. Электричество давали на пару часов в день. В суровые военные годы пришлось очень туго. Красный Кут не бомбили, но немецкие бомбардировщики проходили низко на Саратов и Сталинград.

 Детвора курила вовсю, чтоб заглушить вечное чувство голода. В семье была коза, она-то и спасла. Давала два стакана молока почти каждый день. Летом ловили сусликов в степях, а зимой было жутко, стыло и голодно.

 Били из рогаток ворон не ради развлечения.
Детворе безумно хотелось сладкого. Перепробовали всевозможные корешки, стебельки, соцветия.

В сорок четвертом деда Ивана призвали в армию. Отца пятерых детей, в возрасте сорока семи лет! Попал в обозную команду. Подвода, лошадь, трехлинейка, шинель да вещмешок. Ни разу не стрелял. Окончилась война. Стали солдаты возвращаться, а дед вместе с эшелоном проследовал мимо дома на Дальний Восток. Вернулся домой в сорок шестом. Принёс с собой горстку маньчжурского круглого риса и белую зимнюю шапку из искусственного меха.

В пятьдесят третьем умер Вождь всех народов. Бабка Мария забилась в истерике, а дед Иван поставил ей фингал. Единственный раз за всю семейную жизнь.
У своей тетки Нины видел фотку деда Ивана. Отец с возрастом стал очень на него похож, унаследовал великолепную память и склад ума.

У деда Ивана был младший брат Алексей. В сорок втором пропал без вести во время разгрома Второй ударной армии. Ни деду Ивану, ни нам с отцом разыскать Алексея Николаевича не удалось.

 
                Сказка про встречу одноклассников
Переломить себя – довольно трудоёмкий процесс. Вот сидишь на спине после трудного рабочего дня, уткнувшись в экран, перелистывая каналы, и задаёшь себе вопрос, а нафига мне это надо. Дома тепло и мухи не кусают.
Это куда-то тащится в общественном транспорте, где все толкаются, прижимаются, дышат в ухо целых десять минут. Представить себе эту поездку стоя(!), без кондиционера(!) и без «Ретро эфэм»(!) можно только в кошмарном сне.
 А что на себя напялить, а в чем вообще в рестораны ходят? За последние пятнадцать лет, может, что-то в мире поменялось? Это надо изменить любимым штапсам,  ветровке и свитеру, разыскать единственную рубашку. Кажется, четыре года назад надевал её на деловую встречу – а вдруг ворот не застёгивается?

Блин! Надо посмотреть на себя в зеркало! Ну что за недоразумение! Щетину на голове не пригладить, морщинки и животик не разгладить. А там барышни!
Галстук, о боже! А телефоны – без них, как без штанов – куда распихать?
 Всё, не иду! Да у меня по субботам рабочий день в садоводстве. Да и на тыщу семьсот я могу неделю кутить. Да я… Да у меня… Даже на звонки отвечать не буду!
Всё же есть, в холодильнике – обожрись, в баре – упейся, даже любимый мускат початая бутылка стоит. А пацаны притащат всё свое, намешаем, развезет, опять кого-то на себе тащить, вечно какие-то приключения.
 Зенит в двадцать ноль-ноль. Ну что я, стриптиз по видику не видел?

Но что-то телек не смотрится и не лежится. А вдруг Она придёт?
Ну всё – на фиг, на фиг, на фиг!

Двадцать девять лет с выпуска – это срок. Андрюха молодец! Обзвонить и организовать – море сил положить надо. Мальчишек тыщу лет не видел, не слышал и не знаю, кто где.

Звонок! Ну ва-аще, Танюша Качурина смелее некоторых Героев мира. А мы тут кверху пузом, ну как же, а вдруг война, а мы уставши!

 Пожалуй, галстук можно и поискать.

 
 
                Сказка про первый курс училища
Присяга. После вводной лекции мы получили автоматы из оружейки. При полном параде в форме три первого срока, белых ремнях и белых перчатках под барабан строем все три роты пошли по улицам Ленинграда. От памятника М.Ю. Лермонтова до крейсера «Аврора» путь не близкий. «Раз! Раз! Раз-два-три!» – считали заместители командиров взводов курсанты-четверокурсники. «Бум! Бум! Бум-бум-бум!» вторил им барабан. Взгляды-взгляды-взгляды. Восхищенные – девчонок, завистливые – мальчишек, снисходительные – парней, заинтересованные – девушек, понимающие – мужчин, растроганные – стариков.

Легендарный крейсер сиял чистотой и строгим порядком. Всё торжественно. Присягу курсанты зачитывали с выражением, звонкими и слегка охрипшими голосами. Рядом стояли родители, родственники, знакомые и близкие. Бабушка моя растолкала всех и встала в первом ряду: «Сынок, я горжусь тобой!».

 После праздничного обеда нас отпустили в увольнение до двадцати четырех часов. Мы с родителями пошли гулять по центру города. Зашли в фотоателье и сфотографировались втроём. Фотограф нас замучил. Сядьте туда-сюда, посмотрите туда-сюда. Сделайте умные глаза. А как их сделать умными? Строгими, что ли? Ведь у нас троих они просто светились от счастья.

Наступили суровые будни. Первокурсник – это какое-то бесхребетное беспанцирное существо.
 Все тебя клюют, пугают, учат уму-разуму. В мужском коллективе свои законы. Постоянная притирка характеров и привычек. Хотя ничего сложного нет. Дисциплина, порядок, аккуратность, исполнительность. На них держится флот. Отстающих не любит никто, это я с детского садика запомнил.

 В спортсмены записываться мне не захотелось, больше нравилась учёба. Раз в неделю нас поднимали в пять утра, и первокурсники строем шли в баню к Балтийскому вокзалу. На обратном пути умудрялись купить батоны по двадцать пять копеек, большие, сладковатые, только что с хлебозавода.
Сытый завтрак делал свое дело. На лекциях тяжело было бороться со сном. Но в этом был свой кайф. Представьте себе аудиторию на шестьдесят человек. Лектор что-то пишет на доске, поворачивается с вопросом, а в зале одни затылки. Упёрлись курсанты кто в сложенные руки, кто в головной убор – и спят. Только две головы сиротливо возвышаются над столами. Поймают взгляд лектора своими осоловелыми глазами, в унисон покивают головами, как на телепатическом сеансе.
На зимнюю сессию назначили меня отличником.
– Назначаешься отличником!
– Это как?
– А вот так! Сдаёшь все экзамены на пять баллов. Не справишься – пипец тебе! Пропесочим по комсомольской и командной линии. В общем, мало не покажется.
– А наряды?
– А наряды с тебя никто не снимает. Скрипи!
Пришлось скрипеть. Все пять лет.
 

 
                Сказка про киношников
Приехали в училище подводного плавания киношники. Кино снимать для первого канала про выбор профессии. Режиссер – как капля ртути, человек неуёмной энергии. Бегал по руководству училища, достал всё и всех, пока ему не выделили по пять курсантов от каждого факультета на три дня. Лафа! Три дня приятных приключений, никакой учебы и нарядов.
В Кронштадте сняли несколько дублей на фоне дизельной подводной лодки. Курсанты попозировали в отсеках, покрутили вентили, поиграли кремальерой переборочной двери, побегали по верхней палубе. И всё в форме три первого срока! На дизеле! Чудаки, эти штатские, чес-слово. Вот такими глазами на подводников смотрит гражданская публика.

В перерывах между дублями режиссёр достал нас своими вопросами и одновременными рассказами про подводника номер один. Кто с кем пил, кто с кем спал, кто кому по морде лица съездил, кто торпедный боезапас вхолостую расстрелял. Сам спрашивает – и тут же сам отвечает.
 Устроил допрос с пристрастием, как мы относимся к Маринеско. Четырнадцать курсантов высказались, а я промолчал.
 Режиссёру это не понравилось: молчит, если знает больше других или засланный казачок. На казачка я обиделся и выдал, что могу процитировать, что в учебниках написано, а слухи и сплетни про Александра Ивановича не распространяю, так как лично с ним не общался. Режиссёр набычился и не приставал с расспросами минут десять.
 
Привели нас на учебно-тренировочный комплекс. Показали мы киношникам, как бороться в отсеке с пожаром. «Гут!» Киношники одобрительно закивали головами. Полигон – это здоровенная металлическая бочка. Внутри металлические конструкции, изображающие палубу и наклонный трапик. Шпангоуты, ребра жесткости и пара иллюминаторов. Стали киношники снимать через окошки. Ничего не видно.

 Второй дубль оператор снимал внутри полигона. Загнали пятерых курсантов в робе. Налили на палубу керосина, бросили запал. Взрывпакет рванул на славу, чуть перепонки не лопнули. У оператора что-то не сложилось, может, штаны срочно надо поменять. Не успело разгореться, как шустрые курсанты с помощью огнетушителя по-быренькому всё загасили.

 «Стоп камера! А где команды истошным голосом, где грядущая опасность объемного пожара в замкнутом пространстве, где, чёрт возьми, романтизм!» Режиссер был вне себя от ярости.
 
Третий дубль. Плеснули вторую порцию керосина к первой. А в отсеке уже не продохнуть. Оглушительно грохнул второй взрывпакет. Полыхнуло в два раза сильнее. «Аварийная тревога, пожар в отсеке!» Курсанты рванули чеки на портативно-дыхательных устройствах, натянули очки, задышали в мешки. Живенько раскатали шланг ВПЛ, крутанули вентиль. Пенная струя загасила пламя и уделала новые штаны оператора.

Так, а теперь борьба с водой. Переодели оператору штаны,  пятерых курсантов засунули в спасательный гидрокомбинензон подводника. Одному режиссер велел голову оставить открытой, чтобы видеть лицо главного героя.
 Зашли в отсек. Всё как обычно. Поступление воды сильной струёй. «Аварийная тревога, поступление воды в отсек!» Окатило всех с ног до головы, в том числе и новые штаны оператора. Курсанты схватили раздвижной упор, брус, пластырь. Завели, затянули, заделали.
 Вылезли из отсека. Камера наехала на главного героя. «Стоп! Не натурально!» – завопил режиссёр, – «Воды, немедленно мне воды!» Помощница протянула стакан минералки. Режиссёр схватил и с размаху выплеснул в лицо главному герою.
 – «Камера, мотор! Итак, почему вы решили выбрать героическую профессию подводника?»

 
                Сказка про курсантскую жизнь
Когда у всех всё одинаковое это и хорошо, и плохо.
Хорошо, потому как единообразно и смотрится красиво в строю. Плохо, так как надо маркировать и следить, чтоб не упёрли. Маркировка производилась хлоркой. Хлорку разводили в мыльнице и заостренным концом спички наносили на форму фамилию и номер военного билета. На ремнях и бескозырках писали шариковой ручкой. Очень удобно. Сдёрнут в драке головной убор, а там все твои данные. Может, и не твои. Если ты умудрённый опытом человек, то в самоволку в своём не идёшь. А боевой товарищ обеспечит тебе полное алиби. Это хорошо.

 Сложнее, если ты старательно перед отбоем выстираешь свои носки, развесишь на батарее, а утром их не найдешь. Кто-то по простоте душевной взял на время поносить. Это плохо.

Как пропадают вещи. Вещи не воруют. Их просто берут без спросу и не кладут на место. Стоит в центральном проходе строй из увольняемых в город. Кому-то делают замечание за нечищеные ботинки. Замечание надо немедленно устранить, а то в город не пустят, даже если ты женатый отец семейства. Не надраена бляха флотского ремня – не видать тебе жены.

Сапожной щетки в нужном месте не оказывается, тогда снимается с койки вафельное полотенце для ног, и ботинки полируются до зеркального блеска.
 

 Товарищ по несчастью уже дышит тебе в затылок, и полотенце, временно превращённое в натиралочку, передаётся другому. Потом третьему. Полотенце повесить на место просто нет времени. Извини, друг!

Приборщика Ленинской комнаты тоже выводят из строя увольняемых. За занавеской оказался не протертым подоконник. Ветоши под рукой не оказалось, зато рядом с местом для чистки обуви лежит отличная тряпочка для смахивания пыли.

 Чуть позже этой тряпочкой протирается умывальник. Немного погодя вытирается пятно на полу. Так тряпочка перемещается в шкафчик для приборочного инвентаря.
Строго стоят ряды двухъярусных коек. Отсутствие одного ножного полотенца на нижней перекладине смотрится негармонично. Вызывающе смотрится. Точнее, не смотрится вообще. Через некоторое время чудесным образом на месте отсутствующего появляется полотенце. Но если где-то прибавилось, значит, где-то убыло. Так и есть: на соседней койке замечена пропажа. Через пару минут вакантное место заполняется полотенцем боевого товарища. И так ещё пару раз. Потом ещё пару раз. Пока полотенце не пропадет у какого-нибудь скандального товарища:
– Ублюдки! Полотенце упёрли!
Боевые товарищи подходят, смотрят, сочувствуют. Качают головами: действительно, упёрли. За прощёлкнутое имущество и наказать могут. Могут и в увольнение не пустить. Не повезло.
 
Через некоторое время какой-то смышленый курсант, проходя мимо приборочного кранца, заприметил многострадальную ветошь. Покрутил, проверил на прочность. Постирал, замочил в слабом растворе хлорки. Ещё раз постирал. Потом сдал в прачечную и получил почти новое вафельное полотенце.

Зачем человеку два ножных полотенца? Лишнее можно променять, а можно подарить нерадивому товарищу взамен утерянного имущества. Спасти, так сказать, друга.

 
                Сказка про обеспечение праздника
В курсантские времена выделили нас в Центральный парк культуры и отдыха на день Военно-морского флота показывать военно-морское мастерство. В пруды спустили шестивёсельный ял с парусным вооружением. Дали нам старшим капитана второго ранга преподавателя с ракетного факультета с хорошим командным голосом. Вода в прудах теплая, поверхность, как зеркало. Ходим мы по кругу пруда то на веслах, то под парусом. А вокруг лето. Женщины косяками по дорожкам прохаживаются, цветут и пахнут. Уболтали мы старшего пристать к берегу покатать девчонок. Наметили двух смешливых – и на всем ходу к берегу. Подплываем, а у старшего, как крик из души, вырвалось:
– Этих двух не берём, они толстые!!!
Вроде как не сказал, может, только подумал. Но звук над поверхностью спокойной воды распространяется очень хорошо. Было чертовски стыдно за такую бестактность. Да простят нас обиженные девчонки.

Натренировались мы вволю. Отработали заключительный манёвр постановки паруса и эффектного прохождения за тридцать секунд по дуге перед гостевыми трибунами. Парус скатали, всё приготовили.
 На следующий день начался праздник.
– Сейчас свое мастерство покажут курсанты военно-морского училища.
– «Вёсла на воду!» «И раз!», «И раз!» «Вёсла на валёк!»
Крутимся по пруду, все отточено. Вышли на финишную.
 – «Убрать вёсла!»
Пошел отсчет на секунды. Какой-то чудак ночью навязал кучу узлов. Ял несётся по инерции, двенадцать пар рук дёргают за концы. Парус и мачта принайтованы намертво.
Двенадцать голов одновременно родили мысль:
– У-у-у, ссс-у-к-а-а-а-а!!!!
Мысль материализовалась, отразилась от глади пруда и плавно потекла в сторону берега. Смущенные мамаши на гостевых трибунах закрыли ладошками уши своих чад, а солидные мужчины только крякнули.

Вокруг Елагина острова организовали гонки на шлюпках. Построили всех участников и объявили, что организация гонок у нас военная. Первым к финишу приходит ял под номером четыре, вторым под номером три, третьим под номером один, остальные – как придется. «На старт, внимание, марш!»
 Шлюпки стартовали, но назначенный первым ял что-то замешкался, и получилась куча мала. Курсанты дисциплинированно ждали назначенного форварда. Повисла пауза, неприличная по существу. Старт есть, а гонки нет. Организатор гонок рвал на своей голове волосы, в отчаянии заламывал себе руки. Потом выхватил мегафон и во всю глотку, что есть мочи заорал:
– Да не будьте вы долбо..бами!!!
Во второй фразе первые две буквы он отчаянно прорычал:
– Хрррр-ебите же!!! Хррр-ебите!!!
И жестами, как заправский дирижёр, показал, как и с какой силой надо нам грести.
 
                Сказка про практику
Мы вышли на среднем десантном корабле из Лиинахамари в Североморск. По дороге слегка качало неспокойное Баренцево море.
 Особенности конструкции любого корабля – высокий комингс и низкий подволок в любой двери. Бегу я по средней палубе. В руках открытая банка тушёнки с перловкой. Только что разогрел на камбузе. Качка влево – и я влево, качка вправо – и я вправо. Прицелился в дверной проём, прыгнул, ножки поджал, голову нагнул. Но корабль в этот момент на волне ухнул вниз.
 Бзынь! Лежу я на холодном ребристом металле. Открываю глаза. Вокруг лица Валерки и Лёшки плавают. На голове здоровенная шишка начинает расти. Вкус крови и перловки во рту. До сих пор не переношу тушёнку с перловкой. От одного запаха выворачивает.

Североморск, крейсер артиллерийской поддержки «Александр Невский».
Каждое утро практики начиналась с плача-причитаний Главного боцмана:
– Поудень!
Нет ответа.
– Поудень!
Нет ответа. Может команда какая-то заковыристая?
– ****а вода! Куда подевался этот нетопырь?
Поудень – это фамилия такая. Матроса первого года службы из Карелии. Покладистый, старательный, исполнительный комок сплошных неприятностей и невезений.
 
  Приписали наш взвод к артиллерийской боевой части. Командир БЧ-3 капитан-лейтенант Петров. Высокий, черные глаза навыкате. Ладно сшитый китель с ослепительно-белым подворотничком и медными надраенными пуговицами, латунные рубленые звездочки на погонах, черные перчатки, брюки клёш с безумно острыми стрелками, всегда выбрит до синевы. Эталон морского волка. Голос зычный, матросы от одного его голоса писались в строю и разбегались по шхерам.

 Тем летом пришло представление на очередное воинское звание капитану-лейтенанту Петрову. На крейсере таких оказалось два, и у нас от училища тоже два. Добрая шутка кадровиков. То однофамильцев подберут, то зоопарк устроят. Как вам штурманская боевая часть из Синицина, Голубева и Орлова, а механическая из Медведева, Зайкина и Волкова?

На крейсере существовала бачковая система питания. Это когда личный состав не имел кубриков или кают. Размещался на койках в свободном пространстве между орудиями и механизмами и питался из одного алюминиевого бачка на десятерых. В него заправляли первое блюдо, в крышку – второе, в чайник – третье. Вся чистота держалась на флотских традициях и хозяйственном мыле.
 В день по четыре влажные приборки. Суровый начмед и фельдшер проверяли каждую приборку. И как только в этой чистоте умудрялись мирно сосуществовать с личным составом крысы?!
Корабельные крысы – это песня. Зашхерил курсант сушечку в кармане брюк, утром проснулся, а в брюках дыра. Спрятал в рундук конфетку, через пару часов смотрит – обёртка целая, а содержимого нет.

 Спал я на верхней койке почти под самым потолком. Одеяло флотское шерстяное по самый подбородок, руки под одеялом скрещены на животе. Снился мне сон про котика, который мерно пригрелся у меня на груди. Открываю глаза, а мне в лицо смотрят две бусинки красных глаз на пренеприятнейшей усатой морде.
 Орали мы вместе, я и крыса.
 Орали долго – я от страха, крыса от возмущения, пока не перебудили всё отделение.
Одеяло и сон полетели к чертям.
Всем было смешно, а я до окончания практики оставшиеся ночи спал вполглаза.

 
 
                Сказка про учебу в училище
Как в училище учатся? Настоящим образом военному делу. По принципу: не умеешь – научим, не хочешь – заставим. В день – шесть пар лекций и три часа на самоподготовку. Если ты не фанат учебы, то можно недурственно отоспаться.
Главное, чтобы сосед вовремя разбудил. Бывало, подкрадётся лектор:
- Товарищи, – заговорщическим голосом ко всей аудитории, – сейчас подниму молодого человека, а он будет утверждать, что не спал:
– Товарищ курсант! – рявкнул на ухо преподаватель.
– Я! – подпрыгнул на стуле проснувшийся.
– Вы спите! – заявил лектор.
– Никак нет, задумался!
– Садитесь и думайте с открытыми глазами.

Как в училище готовятся к экзаменам?
 Очень просто. Трое суток на подготовку. Из них первые сутки – отходняк от только что сданного, вторые – наряд или розыски литературы или конспектов, а может, и экстренное написание шпор, третьи сутки – нервный срыв от предстоящего экзамена. Промежутки можно заполнить сном. А то вдруг война, а ты уставши.
 Хорошо спится в читальном зале. Атмосфера начитанности к этому очень располагает.
Главное – подготовиться к самому мероприятию: узнать у старшекурсников предпочтения преподавателей, пустить шапку по кругу сброситься на яблочный сок профессору Павлову, у которого жуткая аллергия от одного запаха яблок.
  Спасибо ассистентке – вовремя графин перехватила.

Как в училище готовятся к зачетам? Берёшь курсовую работу под мышку и бегом к преподавателям.
 Дядька Сопрунов:
– Ты что принёс?
– Курсовик.
– Хорошо. А есть ли в твоей работе дизайн?
– ???
– Это когда циферки к циферкам, буковки к буковкам, всё по линеечке в цвете, аккуратно и красиво. Грамм видимости равен килограмму сути, – учил капитан первого ранга.
 – Вот ты принесёшь откровенное г..но, оформленное, как конфетка, так его и съедают, как конфетку. Иди и без дизайна на мои глаза не попадайся.


Как в училище сдаются экзамены?
Стремительно.
Кавалерийским наскоком.
Первым запускали Гошу.
 Первому уже три балла за храбрость, ещё балл за спортсмена, а если ещё и грамотно доложил по билету, то верная пятёрка.
Почин есть, теперь можно запускать и остальных. Остальные сдавали кто во что горазд. Кто по шпорам, кто по засвеченному билету, кто с помощью соседа.
 

Сдавали высшую математику.
 Достался мне билет про расчет площади криволинейных объемных поверхностей. Всё расписал на доске, с чертежами и формулами.
Преподаватель слушал-слушал. Постепенно его глаза на круглом лице становились всё более квадратными. Тут он и выдаёт:
– Товарищ курсант! Всё, что вы только что изложили, я до настоящего момента не знал.
– ??? – «О боже! Как это?» – с отчаянием подумал я.
– Ну, ничего страшного, не могу же я всё-всё досконально знать. Но вы настолько стройно, логично и изящно разложили по полочкам, что даже я понял. Теперь два человека знают эту тему на пять баллов.

 
                Сказка про грань провала
Экзамен по английскому языку сдан.
Какая прелесть!
Можно всласть вытянуться на коечке, пока сдают экзамен другие. Мерно готовиться к большой приборке и увольнению.
– Витёк! Хватит дрыхнуть! – у коечки замаячила фигура Олежки Молчанова.
– Выручай! Мне никак нельзя двойку получить. Наш пред  заболела, и экзамен принимает какая-то злющая мегера, рубит отличников влёт. Первыми пошли Питоны (выпускники Нахимовского училища, с английским у них поставлено на пять баллов), уже четыре тройки. А у меня с двойки на тройку, гарантированный незачет и хана отпуску. С ассистенткой всё согласовано. Осталось найти подмену.
– Это как?
– Называешься моей фамилией, отвечаешь на крепкую тройку – и всё.
– Не. Я уже отстрелялся. А тут приключения на свою эту самую.
– Витёк, умоляю! Всё схвачено, ассистентка сама подсказала выход. Риска никакого, чего тебе стоит на трояк ответить?
– Знал бы ты, Олежка, что в школе у меня одна-единственная пятерка по английскому была за все годы обучения, и та за нарисованную открытку к празднику.
– Витёк! У тебя же одни пятерки, чего тебе стоит?
– Мне стоит потерянного времени и потраченных нервов.
 
 – А шоколадка поправит дело?
– Шоколадка – нет, а шоколад «Мокко» или «Золотой якорь» – это весомый аргумент. Почти как виртуальная бочка варенья и корзинка печенья.
– Тогда по рукам!

Самым сложным было назваться по-английски чужой фамилией.
Билет достался удачный.
Ответил по нему изящно и с легкостью. У принимающей экзамен было недоброе выражение лица, как у Мюллера, изучающего отпечатки пальцев на чемодане радистки. Она листала какие-то записи и рассеянно слушала.
Ответ закончен. Возникла какая-то напряженная пауза.
Тут Мюллер задает дополнительный вопрос, я отвечаю с небольшой помаркой. Мне задают второй вопрос, тут я делаю ошибку.
Ва! Мегера расцвела!
Улыбнулась в тридцать два зуба и по-английски говорит, что на пять баллов я чуть-чуть не дотянул, поэтому предлагает поставить четыре. Ну, четыре балла, так четыре.
За дверью ждал Олежка.
– Нормально, получай четыре балла!
– Ка-ки-е че-ты-ре балла! – схватился за голову однокашник. – Мы же на три договорились! У меня текущими ни одной четверки не было! Ты понимаешь, что ты наделал?! Ты же был на грани провала!

 
              Как я познакомился со своей будущей бывшей женой

Случилось мне на четвертом курсе попасть в задолжники по навигации. Получить два балла по профильному предмету. Даже не верится.
 Учился я легко, сказалась суровая 89-я школа. Преподавателей по оружию массового поражения я ставил в тупик своими знаниями по химии. Школьная химичка Октябрина Терентьевна зарыдала бы от счастья.
 Физик ставил пятерки даже не вызывая к доске. Спасибо Геннадию Александровичу по прозвищу Квант.
 Английский с легкостью сдавал за других – при моей единственной пятерке по английскому языку, которую мне поставили за отлично нарисованную открытку.
 Вышмат, сопромат, военная история, тактика всерьез не воспринимались. И это при моих натянутых четверках в общеобразовательной школе.
 Пересдавать я не пошел из принципа, и в увольнение меня не пустили.
В те времена курсанты были на казарменном положении, и в город их отпускали, если не стоишь в наряде, нет задолженностей по учебе и нарушений воинской дисциплины.
Вечером пришла разнарядка на овощебазу. Собрали всех не уволенных с роты, посадили в автобусы и кинули на разгрузку картофеля. Нет, чтобы на ананасы или бананы. Курсантов ставили на самое несъедобное – лук и корнеплоды.

 Мешки были по 50 кг. Но попадались и по 75. Два разгильдяя поставили мне такой мешок не на плечи, а на голову. Распластался по полу. Сняли мешок, подняли, отряхнули, оттащили в автобус. Очухался уже в училище. Лежу на коечке, думаю о судьбах Родины. Мимо проходили однокашники: «Что за тело? Подъём. Айда на танцы».
 На танцах в училище был последний раз на первом курсе. Кто на них ходит – одни разгильдяи, двоечники и залетчики. А первокурсников ещё и заставляли стулья убирать.
В актовом зале клуба училища было нечто подобное дискотеке. Первокурсники у дверей, четверокурсники у сцены. Кучки девчонок и прожженных девиц. Последствия блокадного прошлого. Глаз положить не на кого. Ничего за четыре года не изменилось. В перерыве вышла на сцену тетка с конкурсом «кто завяжет узел на веревке, не выпуская концов веревки из рук». Вышел третьекурсник, попыхтел, потыкался, не смог. Черт меня дернул сказать «ерунда». Рядом глазастая девчонка толкнула локтем: а выйди на сцену и завяжи.
 Вообще-то в жизни на подвиги не тянуло и на «слабо» меня никому подвинуть не удавалось. Но в этом случае как вожжа под мантию попала.
"Ну и выйду, ну и завяжу".
 Вышел на сцену, а как завязывать, забыл, в школьные времена знал, а тут забыл. Неловко как-то вышло. Вспотел вмиг до самого копчика.

 Тетка сказала, что за мужество и усердие мне положен приз и вручила ролейдоскоп – как калейдоскоп, только с роликом на конце.
 В дырочку смотришь, ролик крутишь, а там звездочки всякие разные.
 Слез я со сцены и светловолосой эту хрень подарил.
– Держи, в хозяйстве пригодится. А верёвку я в другой раз завяжу.
– Тогда в другой раз приходи в гости, я ватрушек испеку.

Какого хрена я попёрся за этими ватрушками – до сих пор не понимаю. Ватрушки с натягом вышли на три балла. Ленка так беззащитно хлопала ресницами больших глаз, что через год мы поженились.

 Вот так на «слабо» и обещанные ватрушки и покупают нашего брата.

 

 
                Сказка про первый лейтенантский отпуск
У меня его просто не было.
Сыну четыре месяца. Пеленки, детское питание, массаж, бассейн. Все на нервах в ожидании переезда к новому месту службы. Коробки, ящики, упаковка, списки. Назначение на север, в Западную Лицу – подводную столицу. Трехтонный контейнер набит мебелью и барахлом, отправлен на Север.
За две недели до окончания отпуска тронулись в дорогу под непрерывные причитания тещи: «У-у-у, наша декабристочка – у-у-у, зять – враг народа». Два огромных чемодана, коляска, жена и ребенок. Повезло, оставили родственники ключи от двухкомнатной квартиры на небольшой срок, пока хозяин в море и в послепоходовом отпуске.
 Вот он, Север. Краткий миг лета. Красотища! Городок полупустой. Мужчины на службе или в отпусках, женщины на Большой земле. Сутки на обустройство на новом месте, и с утра – в отдел кадров первой флотилии.
 Шел я целенаправленно на 705 проект. Великолепный титановый подводный корабль-автомат. Практику, стажировку и в учебном центре прошел на нём. Флагманский штурман шестой дивизии меня огорошил. Уже набрали сверх штата золотых медалистов, тех, кто учил «Медведицу» и «Симфонию». Тут я почувствовал, что моя звезда многоцелевика скатилась с небосклона, гремя и подпрыгивая. Делать нечего, поплелся в отдел кадров флотилии.


 
                Сказка про торговлю "черным деревом"
В отделе кадров купили меня просто и изящно. «Кто это к нам пришел? Диплом с отличием, член партии, семейный, готов оправдать оказанное доверие? Направляем к делегату XIX партийного съезда в орденоносный экипаж и вперед – в восемнадцатую конную!»
 Черный песец мирно отдыхает. Учить «Сигму-СОЖ» и 705-й проект в учебном центре, писать диплом про минные постановки, готовиться к торпедным атакам – и так вляпаться в стратеги. Чуть не завыл от обиды. А база в Нерпичьей, добираться чёрт знает как.

Запомнились мне два лейтенанта, выпускники севастопольского инженерного училища. Один мечтал об атомоходах, но получил назначение на плавмастерскую. Он уговаривал своего однокашника поменяться.
- «На фига тебе эта лодка, из морей не будешь вылезать, в зачетах загнешься, личный состав будет постоянно подставлять, а матчасть ломаться».
 Привел десяток аргументов:
- «В море ПМ практически не ходит, квартиру дают сразу, никаких учений, погрузок боеприпасов, семью видеть будешь каждый вечер и два выходных в неделю!»
 Зашли в кадры, недолго пошумели и вылетели из кабинета счастливые оба, каждый своим выбором дальнейшей службы.
 Спустя годы мы познакомились с женой одного из севастопольцев. По иронии судьбы жена лейтенанта с плавмастерской не видела мужа уже третий год, а лодка встала в ремонт, и попавший на нее механик каждый вечер был дома.

Полноценный лейтенантский отпуск у меня был в апреле. За десять месяцев службы – одиннадцать выходов на тяжелом атомном подводном крейсере стратегического назначения из губы Западная Лица и четыре выходных дня. Чем занимался в выходные дни, помню до сих пор поминутно и ценю.


Несколько лет спустя бывшая родственница сидела с подругами.
 Одна подруга говорит: «Мы с мужем ругаемся еженедельно».
 Вторая: «А мы почти каждый день».
А моя: «Мы не ругались и не ругаемся, он дома практически не бывает, пенсионер».
Обе подруги: «Такой старый?»
«Ну да, ему уже двадцать восемь».

 На ум пришел анекдот, рассказанный в пятом классе Светкой Мазуровой:
– Дедушка, подвиньтесь!
– Я не дедушка, а ветеран-подводник, мне всего двадцать восемь.
– Ну да? Я бы вам не дала!
– А мне уже и не надо…


 
                Сказка про лейтенантскую жизнь
В восемьдесят восьмом в Западную Лицу пришло сто семьдесят восемь лейтенантов. Больше сотни женатых, шестьдесят четыре с детьми, а двенадцать с двумя детьми.
 Начальник политотдела (НачПО) и Член военного совета (ЧВС) – два урода до мозга костей, придумали хитрую фишку. Всем отчаявшимся обездоленным показывали одну и ту же квартиру в аварийном состоянии. Не подходит? Тогда ждите в очереди. Или расселяйтесь по две семьи в квартиру.
 Мне на три месяца дали ключи от комнаты 6 кв. м в трёхкомнатной квартире на девятом этаже без лифта. Туда затащили домашние вещи из контейнера.
Сами временно приютились у родственников. Время под полночь. Хозяин, каплей Игорь, спит в маленькой смежной комнате. В большой дрыхнет четырёхмесячный наш первенец. Мы уничтожаем на кухне арбуз. Корки безумно толстые, минимум, на ведро. Но мусорка будет через день. Пришла в голову идея сделать цукаты. Почистили, нарезали, обваляли в сахаре. Закинули в духовку. Кому-то вставать в полшестого на службу. Прилёг. Отрубился. Жена послонялась без дела по кухне. Прилегла всего-то на минутку.
Проснулись в три часа ночи от приторно сладкого запаха. Дым заполнил всю кухню, гостиную. Опускался с потолка в щелку под дверь в маленькую комнату, где безмятежно дрых хозяин квартиры. «Аварийная тревога» была объявлена шёпотом. Сначала бросок к двери. Полотенцем затыкали щель к хозяину. Следующий рывок на кухню.
 Открываем духовку, а там раскалённые красные угольки.
 Окно настежь. Стали в четыре руки размахивать полотенцами, отбрасывая порции дыма от комнатки хозяина на кухню, оттуда на улицу. Хозяин не проснулся.
Утром, в очереди на транспорт, Игорь делился своей бедой с коллегами:
– Собственная квартира превратилась в коммуналку. Лейтенанты клюют что-то, как птички. А мне бы сейчас яишенки, на сальце, да непременно из двадцати яиц.
Вот жены пошли. Даже ужин приготовить не могут. А по ночам арбузы лопают. Представляете, вместе с корками!
Молодые лейтенантские жёны.
У моей была прикольная фишка. Постоянно что-то горело и убегало на плите.
Встанет в позу, как спаниель перед норкой. Глаза, особенно правый, безотрывно смотрят на гладь закипающего молока. В одной руке прихватка, в другой – ничего. По команде «Товсь!» рука хватает ручку соседней конфорки. По команде «Пли!» хватает другая рука прихваткой чайник или кастрюльку. Ковшик остаётся на конфорке. Молоко со страшным шипением, медленно бурча и распространяя смрад по всей кухне, сползает по горячей стенке на варочную поверхность.
Бесполезные судорожные движения по спасению имущества и пищи оставляли на ляжках синяки, а на коленках шишки. «Отбой боевой тревоге!». «Матчасть в исходное. От мест по боевой готовности отойти».
 
Как-то возвращаемся с вечернего гуляния. Открываем дверь в подъезде. Навстречу лёгкий знакомый запашок.
 Жена:
– Вот! А ты говорил! Не у меня одной молоко убегает!
Поднимаемся по ступенькам. С каждым пролётом всё больше и больше нарастает щемящее чувство тревоги. Поднялись на четвертый этаж. Открываем дверь. Навстречу целая стена черного дыма.
 «Аварийная тревога!».
Бросок в кухню. Открыть форточку, выключить плиту и всё на одной задержке дыхания, вслепую. Алюминиевый ковшик безнадёжно испорчен.
С улицы раздались вопли: «Ой, что-то горит!»
Выглянул в форточку:
– Граждане! Ложная тревога! Молоко убежало!
– Может пожарных вызвать или соседку на помощь?
– Не надо соседку! Пожарных тоже не надо! Сам управлюсь! С кем не бывает!
 

                Сказка про будни
– Лёха! Меня не пускают!
– Что за бред? В зону на свою лодку?
– Дежурный по КПП каплей Якимов упёрся рогом, нет пропуска – свободен! Откуда у нас пропуска? Их ещё неделю будут делать.
– Это не его проблемы.
– А ты примени шестой закон Ньютона.
– А их всего три.
– Тело, посланное на х-й, обратно не возвращается, короче, делай морду лица топориком – и вперёд за мной!
Лешка Строкин, харизматическая личность, надвинул грибан на глаза и, набирая обороты, попёр через КПП напролом. Делать нечего. Изобразив нечто строкинское, я пристроился след в след за ракетчиком.
– Товарищи лейтенанты! Стойте! Ваши документы!
– Пошёл на х..й! – скомандовал Леха.
– Пошёл на х..й! – добавил я.
Каплей выпучил глаза, принял позу проглотившего шпагу и встал в ступор. Секундного замешательства для двух молодых офицеров было достаточно, чтобы прошмыгнуть в охраняемую зону.
– Стой! Назад! Стой, стрелять буду! - Пришёл в себя каплей.
– Вот дурень, потом не отпишешься! – на прощание бросил я и прибавил ходу.


Через восемь лет Якимов в звании капитана второго ранга был назначен к нам сначала старпомом, а затем и командиром корабля. Командиром он был толковым, легкие черты нарциссизма компенсировались отличной памятью.
Отношения у нас сложились подчеркнуто официальные. На флоте принято командира корабля называть командиром. Я в силу своей злопамятности обращался к нему исключительно как к капитану второго ранга. Его это злило, а мне – как бальзам на раны.


Сентябрь. Док в Северодвинске. Потек дейдвудный сальник, зашли на проточку линии вала. Построение на верхней палубе 941 проекта. В строю стоит весь экипаж, кроме вахты. Выходит перед строем командир капитан второго ранга Якимов. Срывает фуражку со своей головы, переворачивает и показывает всему строю.
– Вот, смотрите!
Все молча смотрят. Фуражка, как фуражка, шитая на заказ.
– Насрали!
Второй ряд даже привстал на цыпочках, силясь заглянуть в фуражку поглубже.
– Полную!
Нахлобучивает фуражку по самые уши и уходит.
А строй подводников стоит и думает о судьбе Родины.

 

Леха, хватит жрать!
– Леха, до построения десять минут!
– Леха, опоздаем!
Ох, как трудно оторвать лейтенанта от завтрака. Тем более, вчерашнего курсанта. А потом бегом, бегом. Подводники бегают плохо. Сказывалась годами впитанная нелюбовь к марш-броскам и прочим быстрым перемещениям. Мимо, мягко шурша шинами, проплыл Жигуленок командира. Пипец полный!
 В мыле домчались до пирса, а экипаж уже на верхней палубе встречает командира.
– Тащь командир! Прошуршеня встать в строй!
– Тащь командир! Прошуршеня встать в строй!
Ни один мускул не дрогнул на лице Юрия Михайловича Репина. Только железный кулак старпома Турчина дал добро занять свои места.
– На флаг и гюйс смирно!
– Тащь командир! Время вышло! – доложил дежурный по кораблю.
– Флаг и гюйс поднять! – бросил сквозь зубы командир.
– Флаг и гюйс поднять! – скомандовал дежурный по кораблю.
После подъема флага командир обронил старпому:
– Все вниз! Офицерам и лейтенантам остаться.

Вывели нас с Лехой из строя, как на расстрел. Два желторотых лейтенанта и строй из тридцати двух подводников.
– Товарищи молодые лейтенанты, ёки! – чеканил слова командир.
 

– Неправильно начинаете службу, ёки!
– Если есть сомнения в выборе между завтраком и построением на подъём флага, ёки, то выбирать следует построение, ёки. Встать в строй!
С тех пор я никогда, нигде, никуда не опаздывал.

 По широченной ракетной палубе подводного ракетоносца идут двое.
Впереди Костик Ипатов, метр с кепкой.
Позади Игорь Синицин, шкаф двустворчатый. Порывом северного ветра с головы впереди идущего срывает фуражку и та, выписав замысловатый пируэт, шлёпается в воду. Двое продолжают движение и диалог в том же темпе.
– Костя! – окликнул Игорь.
– А! – не поворачиваясь, ответил Костик.
– Фуражка! – с недоумением возопил Игорь.
– Что? – невозмутимо спросил Костик.
– Что-что? У тебя с головы фуражку ветром сдуло в море!
– И что, мне теперь за ней в воду прыгать? – не снижая скорости и даже не повернув головы, бросил Костик.

Подводник приползает к ночи домой. Моет руки. Садится ужинать. Жена вокруг цветёт и воркует, порхает и щебечет, щебечет и порхает:
– Дорогой, ты устал?
– Да, дорогая.
– Ты очень устал?
– Да, дорогая.
– Очень-очень?
– Да, дорогая.
– А чего всё время молчишь?
– ДА Я ЗА-Е-БАЛ-СЯ!!!
– Так бы сразу и сказал.


 
                Сказка про Деда Мазая
Понеслись трудовые будни.
 Подводная лодка в базе. Каждый день перешвартовка от одного к другому пирсу. Погрузка-выгрузка боеприпасов, провизии, вооружения. Замена кассет ФКП и ФКУ, проверки ИДА-59М.
Надо быстрее зачеты сдавать на допуск к самостоятельному несению вахты, а времени катастрофически не хватает. Построения, проворот оружия и технических средств, занятия с личным составом, тренировки, учения, авральные работы, текущий ремонт постоянно ломающейся техники. Приём заведования.
Заведование у инженера электронавигационной группы будьте-нате: весь навигационный комплекс полная «Симфония» и ЗИП к нему. Сменщик – однокашник по училищу подтрунивал:
– Принимай добросовестно, чтоб мне не пришлось пересчитывать.
Принял железо. Всё равно, что приковал себя кандалами к прочному корпусу.

Кораблю надо было срочно выработать ядерное горючее одного корпуса, поэтому эксплуатировали лодку нещадно в режиме такси для остальных экипажей. Первый экипаж сдал корабль второму экипажу вместе с инженером ЭНГ. Второй экипаж подтвердил линейность и сдал корабль экипажу с четвертого корпуса. Опять же вместе со мной. Тот, в свою очередь, сдал корабль экипажу со второго корпуса и так семь раз за восемь месяцев.
 
Одиннадцать выходов в море за этот период. Чехарда лиц, званий, имен. Склерозный блокнотик был мною исписан под завязку. А там и отпуск не за горами. После отпуска надо было вспоминать всё по новой.
Бегу на корабль.
– Димка! Чего такой грустный? – спросил я своего напарника по второму экипажу.
– На входе ногу сломали – поделился горем тихий алкоголик.
Нога – это отваливающее устройство гидродинамического лага. На входе в губу Западная Лица лежит гранитная отмель с глубиной 14 метров над ней.
Мнемоническое правило – вышел из губы – отвали ногу, и будет тебе счастье, обратно идёшь – всё с точностью наоборот, – было кем-то забыто.
– Димка! А куда идёшь? – прямо-таки разбирало любопытство.
– Морковку дергать! – огрызнулся напарник.
Что такое морковка и зачем её дёргать, я узнал через две недели, когда мы приняли лодку у второго экипажа.
Морковка – это сальник размером с человеческую руку в прочном корпусе, через который запитывается нога. Выдёргивали её мускульной силой штурманских электриков. У второго экипажа ничего не получилось, каши мало ели. Так и сдали нам корабль с болтающимся шкертом. Через два дня наступила наша очередь.
 
 Построились штурманские электрики на ракетной палубе. Старший штурман Лёшка Гринчук, облачённый в канадку и зимнюю шапку, более напоминал сказочного персонажа из мультика про ворону, чем командира БЧ-1.

 В рубке скопились представители других боевых частей. Как же! Бесплатное театральное зрелище.
Штурманские выстроились в колонну по одному. Взялись за шкерт. Тянут-потянут, вытащить не могут. Проколупались до обеда.
 Позвали на помощь своих же рулевых сигнальщиков. Тянут-потянут, вытащить не могут. Вылез покурить наверх старпом.
– Ну, мля, чисто как в сказке «Мазай и зайцы», где репку тащили. Так! Сход на берег через морковку!
Подошёл главный боцман.
- Что б вы все без меня делали? Раз-два дружно, раз-два сильно!
Пристроился последним. Дёрнули. Повалились все на ракетную палубу и выдернули злополучную морковку.
 

                Сказка про отпуск
– Товарищ капитан второго ранга! Лейтенант Солодовников!
– Не знаю такого! – отрезал старпом.
– Так я и представляюсь, лейтенант Солодовников!
– Не знаю такого! Мех, ты знаешь? Минный, а ты? Замполит, может, ты знаешь? Вот видишь, никто тебя не знает. Мы тут служим-служим, восемь месяцев береговую лямку тянем, а ты, лейтенант, не представляешься. Сидишь себе в прочном корпусе безвылазно, катаешься туда-сюда из узкости до полигона и обратно. Сколько выходов из Нерпичьей, одиннадцать?! Экипажи меняет, как перчатки. С железом тебя как ЗИП передают из рук в руки. У тебя сколько зачетных листов закрыто? Всего шесть? Ну и что, что у других по одному листу. Надо будет, мы тебе и тридцать шесть выдадим. Это ты вместе с рапортом о приеме дел и обязанностей подал заявление о включение в списки на машину, холодильник и в общество военных охотников? Борзеет нынче лейтенант.
А служить ты когда намерен? Или за тебя дряхлые подводники будут летом с личным составом сидеть? Ну-ка, собирайся, лейтенант, в отпуск. Вот то-то же! Бери фляжку ноль пять. У интенданта выменяй на шило консервы и накрывай поляну, в канцелярии заберёшь отпускной и воинские перевозочные. Какие отпускные? Ты уж выбирай: или отпуск в апреле, или денежное довольствие вовремя.
Оставил доверенность одногодку акустику.
– Серёга, получи за меня денежное довольствие и вышли сразу телеграфом. Только не перепутай, не почтовым, а телеграфным переводом! Еду к Черному морю грустным слоником. Это когда вывернутые карманы болтаются на ветру, как слоновьи уши.

– Ха-ха-ха, – встретили родители в Питере. – Как нам всё это знакомо.
– Ну, ничего-ничего, – отец достал из заначки стольник, – вернёшь с оказией, матери не говори.
– Ну как же, сынок, – мать достала другой стольник из ящичка, – с семьёй ведь едешь, отцу только не говори.
Внушительный чемодан, который собрала нам в дорогу теща, не понравился мне с первого взгляда. Ну как же, доченька ведь первый раз к морю едет. Тут всё самое необходимое. Вспомнив, как тяжелоатлеты берут вес, я с первой попытки оторвал у чемодана ручку. Среди содержимого оказались утюг, штаны теплые с начесом, шерстяные носки, платья до щиколоток, прочая мелочь вроде настольного фена. Ах, какой же был скандал! Попытки изъятия любой мелочи пресекались на корню. Любимый зять стал дважды врагом народа. Доводы, что на юге нужны только купальники, шорты и полотенца, в расчет не принимались. Компромисс был достигнут уменьшением содержимого до двадцати пяти килограммов и обертыванием чемодана брезентовыми ремнями с дубовой ручкой. Чемодан безотрывно следовал с нами весь отпуск и ни разу не открывался.
Что может быть прекраснее весеннего солнца в Крыму и молодости!

Чистейший и ухоженный Севастополь, море – 9 градусов, раскаленный асфальт и майская вишня, которая росла прямо на тротуарах. Весь отдых в ожидании телеграфного перевода.
 Деньги пришли в день нашего отъезда. До отхода поезда мы успели смотаться на рынок. На каждой остановке что-то покупалось и тут же съедалось. В Ленинград мы привезли девять посадочных мест съедобного.
Теща встречала нас на перроне огромным букетом цветов – чтобы сумки не таскать, наверное.

 
                Сказка про мероприятие
Зима. Мороз за двадцать. Полный штиль. Нерпичья губа пари;т, как в сказке. Заснеженная подводная лодка, как огромная рыбина, привалилась правым боком к пирсу. Лёшку Землякова замполит нарядил в свою новёхонькую канадку и выгнал из прочного корпуса на пирс заснять на фотоаппарат уходящую комиссию.
 Верхний вахтенный, облаченный в длиннополый тулуп и опоясанный автоматом, что-то высматривал между пирсом и корпусом лодки. Лёшка склонился рядом. Так и есть, в воде барахтался щенок. Лёха освободил руки, повесив здоровенный Зенит себе на шею. Наклонился, пытаясь дотянуться до щенка. Тяжёлый фотоаппарат, вися на шее ракетчика, плавно и неумолимо потянул вниз.
Студеное море радостно приняло Лёшку в свои объятия. Время сжалось до размеров копейки образца шестьдесят первого года. Новенькая канадка упрямо не желала пропускать через себя ледяную воду. 
Хлопчатобумажное РБ промокло вмиг, ледяными клешнями схватив Лёшку за самое ценное. Сердце от неожиданности встрепенулось и замерло. Первым Лёшка протянул ошарашенному вахтенному щенка. Потом фотоаппарат. Каким-то образом выкарабкался из воды и пулей пролетел по трапику на борт, в прилив, по наклонному трапу в рубку, затем в рубочный люк, оставляя за собой солёные разводы пополам со льдом, далее по вертикальному трапу вниз, где его проглотил в свои объятия прочный корпус.

Дежурный по кораблю встрепенулся:
– Вахта! Что это было?
– Показалось!
– Сам ты «показалось»! Бери тряпку и вперёд по мокрым следам. Разведай, что, чего и как!
Лёшку отогревали всей вахтой. Кто сухим бельём, кто крепким чаем, кто шилом. Белье замочили, канадку развесили над обогревателем.

Через полчаса заговорила «Лиственница»:
– Дежурный! Заполит.
– Есть дежурный!
– Землякова на связь!
– Eсть!
– Тащ кавторога ранга! Капитан-лейтенант Земляков!
– Алексей, удалось сфоткать комиссию?
– Никак нет. Техника подвела. Фотоаппарат упал в воду.
– Да что ж так, руки что ли дырявые?
– Нет, фотик на шее висел. Так вместе с шеей и сиганул.
– А ты?
– Я без своей шеи никуда, точнее, куда она, туда и я.
До Зама стал доходить нехороший и тревожный смысл:
– Ты что, в воду упал?!
Далее из «Лиственницы» раздались не то вопли, не то всхлипывания, не то причитания:
– В моей канадке?! В инвентарном имуществе?! Да ты мне всё ответственейшее мероприятие запорол!!!


 
                Сказка про ЭТО
Только что закончилась перешвартовка. Запрыгнув с ногами на штурманский диванчик, я с упоением погрузился в зачитанную до дыр книжонку, отобранную у вахтенного штурманского электрика.
– Штурман!!! – рявкнула «Лиственница».
– Я, тащ командир! – подпрыгнул и лупанул по кнопке ГКП.
– Вылезай из норки по наши светлые очи! – посоветовал ГКП голосом командира.
Открыв дверь штурманской рубки, я проскользнул в центральный.
– Тащ командир? – изобразил готовность к действию.
– Где ЭТО? – пулей просвистело у самого виска.
– В смысле? – уклон влево всем корпусом.
– Где ЭТО?!! – вторая пуля была калибром одиннадцать миллиметров, не меньше.
Титаническое движение мыслью. В центральном нависла тишина, как в майский день перед грозой. Слышно было, как тикают морские часы Ч24М над переборочной дверью, а может, так громко заработали мои мозги.
Старпом, мех, вахтенный ЦП с интересом смотрят на меня, хоть бы намекнули, что я упустил.
– Тащ командир, разберёмся, – легкая контузия, по каске зацепило.
– Пять минут. Время пошло, свободен, – опустошил обойму командир.
Обратно мышью в штурманскую рубку и дверь на замок, а то ходють здесь всякие, потом карандаши пропадают и резинок на всех не напасешься.
 
За последние десять лет я сменил одиннадцать командиров корабля, уже и не помню всех. Воспитал кучу старпомов. Приходилось резинки подписывать, а карандаши на шкертик привязывать. Ну не командный пункт КП1-1, а прямо канцелярия какая-то. Прошмыгнёт старпом. Хвать карандаш – и бегом в центральный. У самой двери шкертик отыгрывал назад, и карандаш возвращался на свое место, часто вместе со старпомом.

– Гиропост – штурманская!
– Есть гиропост.
– Инженера на связь!
– Слушаю!
– Андрюха, кэп отдавал какие-либо приказания?
– Никак нет, не отдавал.
– Вот блин, успокоил.
Опять с ногами на диванчик – и книжку в руки. Что-то не читается.
– Штурман!!! – рявкнула «Лиственница».
– Я, тащ командир! – прыжок из положения сидя на спине. Бубка со своим шестом отдыхает.
– В центральный! – недобро прорычал ГКП.
– Есть! – отрезал я, надвинул каску на глаза и вылез из окопа.
Влетаю в центральный.
Сцена та же и те же лица.
– Где ЭТО? – прошила меня пулеметная очередь.
– Тащ командир, я не брал! – чуть не поранил, окоянный.
– Голубь мой, мы пять минут стоим на новом месте, а ЭТО должно быть у меня на столе без промедления, – перезарядил ленту командир.
– Тащ командир, а ЭТО, я стесняюсь спросить, что? – кинул я гранату.
– Ты штурман – тебе виднее, чтоб через пять минут ЭТО было у меня на столе. – граната полетела обратно.

Шмелём в штурманскую.
– Гиропост –штурманская, Комлику прибыть в штурманскую!
– Есть!
– Андрюха, кэп что-то требует, называется ЭТО, помещается на столе, нам виднее и пять минут на всё про всё.
– Забей!
– Блин, тебе в гирояме хорошо, по тебе не попадут. А я – как в чистом поле под перекрестным огнём.
– А ты посоветуйся с кэпом, как ЭТО сделать в лучшем виде.
– Гениально и просто, как все Каспийское.

Подкрадываюсь в центральный.
– Тащ командир! – зашел с кормовых я.
– Оглушил, сердешный! – испугался командир.
– Надо посоветоваться, как ЭТО изваять. В цвете или на утверждение, для ограниченного пользования или для умников из штаба.
– Ну, ты загнул! ЭТО должно быть у меня под стеклом в цвете со всеми данными, чтобы у ограниченных умников из штаба не возникало вопросов.

Фу ты ну ты, хоть что-то прояснилось.
– Андрюха, я изображаю в цвете, с тебя расчет освещенности, полная и малая вода, течения и прочая ерунда.
Через пять минут красочная карта со схемой швартовки и справочными данными была готова.
– Тащ командир! Ваше приказание выполнено!
– ?
– Вот – ЭТО!
– ЭТО?
– Ну да, ЭТО! Не сомневайтесь, в лучшем виде!
– А чего так быстро?
– ???
– Штурман, мне главное, чтоб вы там работали, а не дрыхли по шхерам. Чтобы всё рисовалось, обсчитывалось, заполнялось, записывалось. И личный состав чтобы бдил. Уразумел? Свободен.

Прошло полчаса. Пробегаю через центральный пост.
– Штурман!!!
– Работаем, тащ командир!
– То-то, же!

– Штурман!!!
– Ну что на этот раз? – чуть не вырвалось в сердцах.
– А скажи мне, штурман, что такое изоаврора?
Напряженный полет мысли. Главное, успеть вид сделать придурковатый и слегка виноватый. Командованию это нравится. Оно, командование, бывает иногда таким потешным. Никак, командир атлас океанов полистал?
– Изоаврора – это линия равных аврор!
– Ну, ты сказал!
– Ну, ты спросил! – промолчал я.
– Так, так, так, а что такое деривация?
– Тащ командир, это что-то связанное с вращением, но это не к нам, скорее всего, к ракетчикам! – перевёл стрелки на соседей.
Командир БЧ-2 показал мне кулак и моментально испарился с ГКП.

На военной службе грамотно перевести стрелки – это искусство. Вырабатывается годами, достигается опытом.

 
 
                Сказка про патруль
Быть начальником патруля – интереснейшее занятие. Даже если ты ещё только молодой лейтенант. Только если тебе план не вешают по количеству зафиксированных правонарушителей и не пасут каждые полчаса или не заставляют каждый час воочию являться в комендатуру и докладывать о происшествиях на маршруте.

Где в Западной Лице выполнить план по нарушениям? Конечно, на остановке или у магазина. И делать ничего не надо: стой и записывай нарушителей. Желательно не из своей дивизии, хотя и с нашей береговой базы или из штаба можно переписать. Так, кто там изгалялся над лейтенантом? Начфин? Запишем за неотдание воинской чести. Начпрод? Запишем за хождение в инвентарном имуществе (канадке). Кадровичка? Хождение без головного убора. Вон в магазин прошмыгнул стройбатовец. Сейчас мы тебе пути к отступлению и перережем. Через пять минут из магазина вышел солдат с дюжиной батонов в руках.
– Товарищ рядовой, – с металлом в голосе скомандовал я. – Стой! Раз-два! Почему не приветствуете старшего по званию? Вижу, что руки заняты. Ваши документы!
– А у меня их нет. – батоны падают, руки трясутся.
– Это не нарушение, это залёт, боец. Что вы собирались делать с таким количеством батонов?
– Съесть! – простодушно заявил солдат.
– Сейчас мы вас сопроводим в комендатуру для выяснения личности, а батоны конфискуем, – нагнетал страсти начальник патруля.
Стройбатовец схватил батон и с космической скоростью стал запихивать его в рот. Я опешил и пока приходил в сознание, батон был съеден. Залпом! Всухомятку!
– Стой, друг сердешный! Давай мы тебя проводим до угла. А там ты огородами-огородами дуй до ближайшей шхеры, только батоны не растеряй и больше нам не попадайся.

Самый романтичный патруль – это ночной. Направили меня с двумя моряками в три часа ночи в госпиталь. Зима. Минус двадцать шесть с ветерком. Прибыли в госпиталь. Выходит дежурный медик, белый, руки трясутся, закурил с третьей попытки. Хронь, наверное, или с тяжелого перепоя. Надо пациента, одного мичмана, забрать в комендатуру и подержать в камере до утра. Зашли в палату, а там сидит метр с кепкой мужичок с ноготок в одном РБ на голое тело. Аки агнец. Чего его забирать? Он смирненький, сейчас спатеньки ляжет. Медсестра мне на ухо:
– Крутите втроем. Вы не представляете, что он полночи вытворял. Медсестёр обещал порвать на куски и загнал их в кладовку. Только что с графином в руке за дежурным врачом бегал и буянил. Ему двойную дозу психотропного вкололи, а его не берёт. Больше колоть нельзя. Забирайте.

Ну, пошли, так пошли. До комендатуры метров пятьсот, по морозцу пробежим.
Вывели пациента на ветрюган и морозец в тапочках на босу ногу. А он попросил покурить. Кури, коль охота. Пока тлела папироска, мы слушали какую-то лабуду про мичманскую долю. Я и матросики мои задубели вусмерть. Пациенту – хоть бы хны. Попросил вторую папироску.
– Иди ножками, добр человек, – лопнуло терпение у меня, – не доводи до греха. Нам проще бесчувственное тело дотащить. Хлопот меньше, глядишь, может и согреемся.


 
                Сказка про Улучшайзинг
Прибыла на подводную лодку очередная инспекция. В её составе представители Заказчика и Строителя.
Постучался в штурманскую рубку дядечка. Такой пожилой, солидный. Улыбается во весь рот, настроение приподнятое:
– Ну, как вы тут живёте-можете? Нравится навигационный комплекс? А это я, генеральный разработчик!
– Ах, это вы генеральный разработчик! – вырвался крик из самой души, и руки зачесались схватить дядечку за грудки, втянуть в штурманскую рубку и непременно размазать лицом о прокладчик.
Дядечка протиснулся в штурманскую рубку и застыл, ожидая, когда к его груди прильнут жаждущие материнского молока чада.
– Что-то я не разделяю вашего жизненного оптимизма. Вы разработали, склепали, втюхнули флоту вот это отродье, пожирающее моё драгоценное здоровье, и ещё улыбаетесь!
– Неужели есть какие-то замечания?
– Замечания? Не замечания. Проблемы! Десять лет сидения на этом архаичном монстре отрезвили меня и давно вернули на грешную землю из мира грёз и детских фантазий.
Присаживайтесь! Что, коленочки упёрлись в сейф с секретными картами? А нафига он здесь нужен? Вы хоть раз горели в отсеке? Подводнику под ногами нужен ящик с противогазом ИП-6 или аппаратом ИДА-59М.
Вы хоть раз поднимались по вертикальному трапу с выносным сейфом в руках?

 Это чудовищные металлические коробки размером 60 на 100 сантиметров, весом по восемь килограмм каждая! И с ними в трубу диаметром восемьдесят сантиметров, да по перекладинам одной рукой, а в другой сейф! Каково?
Сидеть неудобно? А вы коленочки сверните под девяносто градусов налево или направо. Да так, чтоб позвоночник сказал «хрю». Через год сколиоз вам обеспечен. Через два – дистрофические изменения в межпозвоночных дисках, через три года – межпозвонковые грыжи, через четыре – остеохондроз, через пять – радикулит.
 Что, освещения маловато? Да, надо приспособить настольную лампу, а то через пяток лет нацепите себе очки на нос.
Что, ручечка не пишет? А дырочки для карандашей и ручек под рукой сложно было в лицевой панели сделать? Чтоб снять показания комплекса и занести в одну строку навигационного журнала, надо сделать двадцать три телодвижения! А одну строку на табло перед глазами сложно было вывести? А механическое табло с географическими координатами, чтоб в случае обесточения комплекса перед глазами хоть какие-то координаты остались?
А кто придумал перед глазами тумблер переключения из географических координат в квазикоординаты поставить? На боевой кто-то щёлкнул им – и комплекс завалился. Теперь переходим к элементной базе и непосредственно к навигационному железу…
 
Монолог продолжался час, не меньше. Накипело и нагорело. Дядечка сидел, сопел, строчил в блокнотик и отмокал. Из штурманской рубки разработчик вышел опущенным и подавленным.

Через неделю на подводную лодку прибыло десять человек внедрять доработку навигационного комплекса.
Первый попросил подготовить формуляры.
Второй достал из кейса дрель со сверлом и сделал в лицевой панели дырочку.
Третий метчиком в дырочке нарезал резьбу и вставил болтик.
Четвёртый достал из портфеля колпачок.
Пятый отрезал кусочек лески и связал вместе колпачок и болтик.
Шестой закрутил колпачок на тумблере.
Седьмой открутил колпачок и продемонстрировал, что колпачок не потеряется.
Восьмой внёс изменения в формуляры.
Девятый заполнил документы на выполнение рекламационных работ.
Десятый сбегал к помощнику командира, отметил командировочные на всех десятерых и получил выписку из вахтенного журнала центрального поста о прибытии и убытии гражданских специалистов.
Всё! Служите, бобики!



 
                Сказка про повседневность
– Штурман!!! Открой дверку! – Вкрадчиво внушал Серега Никитин по прозвищу Большой БИУС. Серёга был нереально большим, просто двуспальным. Серега знал: случись что – в торпедный аппарат ему не влезть, поэтому служил так, чтобы не случилось «случись что».
– Выгляни в окошко!
– Серёга, отстань!
Книжка была интересной, а Серёга назойливый, как навозная муха. Опять что-то клянчить будет. Серёга увлекался изготовлением самодельных книг, и штурманская со своими справочными пособиями, лоциями, атласами была для него как Эльдорадо для конкистадоров.
– Витёк! Я разуху на всю каюту получил, с тебя причитается.
– Фиг!
Голубые льняные футболки и трусы с карманами, добротная флотская разуха. Рассчитана на десять дней носки и последующую утилизацию. Выдается на боевую службу, раньше при фактическом выходе в море. Только ленивый не отстирает её под душем и не сэкономит ненадёванную для родственников.
– Открывай!
– Разуху под свой габарит подбирал?
– Разумеется.
– Тогда не открою.
– Штурман!!!
– Не открою!
– Ну выгляни!
– На дверях что написано? Читай по слогам. Допуск на КП1-1 имеют нижеперечисленные лица. БИУСов в списке нет, свободен.
В дверь забарабанили сначала костяшками пальцев, потом кулаком, потом ногой.
– Штурман!!! Вредный и упорный, как хабарик в унитазе!
– Отвали!
За дверью стихло. И я с упоением погрузился в чтение.

Ручка двери опять задергалась, и в дверь довольно нагло постучали.
Собрав побольше воздуха в легкие, от души крикнул:
– Постучи лбом, тогда открою!
За дверью что-то зашуршало и спросило:
– Что?
– Что-что! Лбом, говорю, постучи!!!
Наступила мёртвая тишина. Да что он там, сдох что ли?
Отомкнул дверь – и о, ужас! За дверью стоял командир и два вице-адмирала при полном параде.
– А это штурманская рубка и командир БЧ-1, – показал на меня командир.
Адмиралы переглянулись:
– Голосистый, однако! А куда ведут грязные штурманские линии? – спросил один из них.
– Рекомендованные курсы ведут из базы и в базу, – обиделся я.
– А сколько ступенек на командирском трапике? – коварно спросил второй адмирал, неприятной замполитовской наружности.
Блин, мне как будто делать нечего, как ступеньки считать. Ну что отвечать идиоту на идиотский вопрос?
– Ага, – обрадовался адмирал. – И вот с таким штурманом вы собираетесь идти на боевую службу! – злорадно заявил он командиру.


 



 
                Сказка про КУСы
– Витёк! Всё на мази, всё посчитано, ЗИП опечатан, давай подписывай! – уговаривал Димка по прозвищу Тихий алкоголик.
– Ой, ли?
– Подпиши, мне в отпуск пора – молил сменщик.
– Побожись!
– Ну ты меня знаешь!
– Поэтому проверю и подпишу.
Через пять часов:
– Ноль пять проставлю! – умолял однокашник.
– Давай акты приема-передачи. Подпишу.
– Я через сопки на остановку и на попутке в аэропорт Мурмаши, – сообщил Димка, вылезая из прочного корпуса. – Там у механиков ноль на размагничивающем устройстве, говорят, наш косяк.
– А мы тут при чём?
– К ним информация от магнитного компаса поступает, может, у нас коротнуло.
–  Что это в магнитном компасе могло коротнуть, он же железный?
– Глюк очередной, наверное. Ну, бывай!

Утро началось с недоброго звонка берегового телефона. На проводе флагманский штурман.
– Знаешь ли ты, что конкретно из-за тебя тяжелый атомный ракетоносец не может выйти в море. Потому как с неработающим размагничивающим устройством выход в море запрещен, а это ЧП! – побрызгал на меня слюной Андрюха по прозвищу Дотошливое г.
– А размагничивающее в заведовании у БЧ-5! – попытался я по привычке перевести стрелки.
– У тебя ноль от магнитного компаса поступает к механикам.
– Ноль-то откуда, там одно железо.
– Механики по команде доложили наверх, что там стоят КУСы, их залило морской водой, образовалось короткое замыкание, вот и ноль по сопротивлению. КУСы снять и отвезти в гидрографию!
– Есть снять КУСы и отвезти в гидрографию!
– Гиропост – штурманская!
– Есть гиропост!
– Николай Иваныч! Надо с магнитного компаса снять КУСы.
– Есть!
Рабочий день прошел, как обычно.
К вечерней лошади вспомнилось утреннее.
– Николай Иваныч! КУСы сняты?
– Нет, я их не нашел.
– Как так? Заведование ваше?
– Заведование моё. Только кому на подводной лодке нужен этот магнитный компас? Стоит себе между легким и прочным корпусом, показывает погоду, вокруг одно железо. Я за десять лет службы в него даже не заглядывал.
– Николай Иваныч! Надо! До вечернего доклада.
Через час в штурманскую ввалился перемазанный мичман.
– Виктор Владимирович, я все разобрал. А что такое КУСы?
– ???
– Ну, в смысле, на что похожи и как расшифровываются?
– Иваныч! Я магнитный компас лет шесть назад изучал, про КУСов что-то не припомню, давай в документации посмотрим.

Ночь прошла в изучении документации: техническое описание, инструкция по эксплуатации, инструкция по обслуживанию, схемы, формуляры и прочее. И хоть бы где-нибудь было упоминание про КУСы.
В четыре часа ночи Центральный вызвал дежурного по БЧ-1 к береговому телефону.
– КУСы сняты? – вместо приветствия прошипел флагманский.
– Нет, Андрей Владимирович. Компас разобрали, КУСов нет.
– Как нет?
– Не нашли.
– Немедленно со всей документацией по компасу в штольню, я стою помощником оперативного, пропуск уже заказан.

Вылез я из рубочного люка. Красота! Полный штиль. Августовская ночь прохладна, небо в мохнатых звездах. Набрал полные легкие воздуха и на всю Нерпичью:
– Кому не спится в ночь глу-ху-ю-ю!!!
– Ась? – внизу у трапа что-то грузное с металлическим звуком упало, встрепенулось, проснулось, ругнулось и приняло вертикальное положение в пространстве. Это верхний вахтенный, закутанный в тулуп и опоясанный автоматом.
 

– Вахта, ДМБ проспишь! – бросил я на бегу и припустил в штольню.
Штольня – это запасной командный пункт Северного флота. Вырубленная в гранитной скале целая система ходов и помещений за бронированными дверями. Преодолев несколько кордонов бдительной охраны, пришел в рубку оперативного дежурного.
– Давай сюда документацию. И чему вас во ВМУПе учат?! – простонал заспанный флагманский. – Это же так просто! КУСы! КУСы. КУСы, КУСы – водил карандашом и близоруко щурил глазки выпускник училища имени Фрунзе. Минут через двадцать:
– Так, документацию оставляешь здесь, свободен!
Ва, как хорошо добежать до каюты, прыгнуть в койку и натянуть одеяло до подбородка! До подъема флага два часа, можно завтрак похерить и всласть выспаться.
Не тут-то было. Через полчаса вновь вызвали к береговому телефону.
– Дуй за документацией в штольню, потом бегом на соседний борт, – зачастил флагманский. – Сейчас туда направлены курсанты вместе со старшим практики преподавателем из ВВМУППа. Спроси его про КУСы. И пусть тебе как отличнику будет стыдно.
Старший практики встретил радушно.
– КУСы – это компенсирующие устройства. На магнитном компасе КДЭ-ИП выполнены в виде шести постоянных магнитиков размером с колпачок от ручки, закреплены на десятисантиметровом стержне, – наставлял меня опытный преподаватель.
– Гиропост – штурманская!
– Есть гиропост!
– Николай Ивыныч! КУСы – это компенсирующие устройства, размером с колпачок ручки. Тащите их сюда.

Через полчаса четыре пары глаз уставились на чудную железку с магнитиками.
– Иваныч! Что-то я не пойму, а где проводочки?
– На железке нет разъемов. Нет разъемов, значит, нет проводов.
– А КОРОТКОЕ ЗАМЫКАНИЕ ГДЕ?!!
– Виктор Владимирович! Вы, конечно, страшны в гневе, но по моему разумению, надо снять КУСы – мы сняли КУСы, надо отвезти – мы отвезем. Главное, доклад вовремя, – сказал опытный мичман.
Вот точно, главное – вовремя доложить. И чтоб не раньше и не позже, а именно вовремя. Когда начальство завтракает или отдыхает или сдает смену и предвкушает поездку домой.
– Андрей Владимирович! КУСы сняты, готовы к отправке в гидрографию, – доложил я флагманскому.
– Отлично, докладываю по команде. А ты не забудь оформить рекламационный акт на КУСы, упаковать в дорогу, выписать командировочный, заказать машину с бербазы, найти старшего на машину и получить ПМ с двумя снаряженными обоймами, – проинструктировал Тихое г.
– А пистолет-то зачем?
– Оборудование секретное, дорога дальняя, сто пятьдесят километров в один конец, а вдруг враги, короче, положено. С бербазой я созвонился, выделили КамАЗ, не забудь ноль пять (шила) с собой вопросы решать на месте.
 

 И без новых КУСов лучше не возвращайся, – недобро посоветовал флагманский.

Утром следующего дня я заглянул в штаб.
– Показывай! – потребовал флагманский.
– Вот! – с гордостью показал я содержимое коробки от папирос.
– Это что? – недоверчиво покрутил в руках железяки флагманский.
– КУСы! Новенькие! И документы на них!
– ЭТО КУСЫ?!!!
– КУСы-КУСы! Всамоделишные!
– ЭТО КУСы? – простонал флагманский. – Дол-бо-йо-бы! А где же тут КЗ? А ноль где? А выход в море? А что докладывать наверх?
– Андрей Владимирович, как поставлена задача – так задача и выполнена. Надо выйти в море – выйдем, с механиками договоримся, ноль найдём, матчасть отремонтируем, не впервой.
В море мы вышли, с механиками договорились, откатали без замечаний.
На выходе флагманский ехидно спрашивал, а что это магнитный компас сейчас показывает?
– 730 миллиметров ртутного столба, – парировал штурман шуткой на шутку.
– То-то у меня затылок раскалывается, к дождю, однозначно.

КЗ нашли уже в базе. Когда отдышались, отчитались, обмозговали это дело. В магнитном компасе оказалась хитрая такая, залитая герметиком, круглая, размером с колесо мотороллера, катушечка. Совсем и не КУС.
 
               Сказка про списание имущества (инструкция)
Классные часы Ч24М. Висят у меня такие на даче в сауне и дома в городской квартире как напоминание о службе морской. Недельный завод, приемлемая точность хода. Силуминовый корпус закрывается на ключ и предотвращает попадание воды внутрь.

Флагманский штурман, уходя на заслуженный отдых, окинул взглядом штурманскую рубку.
- Что бы такое взять себе на память о службе. – Снял часы с переборки и засунул себе в дипломат. – Спокойно, лейтенант. Спишешь. Бычок (командир БЧ-1) подскажет, как, а мне, старику, радость.
Командир БЧ-1 думал две секунды:
– Лейтенант, мне скоро уходить в технический экипаж, составляй акт о безвозмездной утере двух часов, подписывай у старпома, командира и бегом в штаб за остальными подписями.
Сев за печатную машинку, родил одним пальцем в муках акт и пошел к старпому.
 Владимир Викторович покрутил в руках акт и вернул обратно. Иди, переделай, тут у командира второго отсека пропали часы, висит недостача на экипаже и мне одни за вредность и лояльность.
Перепечатал акт на четверо часов, пошел к командиру.
 Командир крякнул, что-то прикинул в голове и вернул обратно. Переписывай. Включи пару часов мне и начальнику штаба в подарок, у него юбилей скоро, а у меня новое назначение.
Перепечатал акт на шесть часов пошел в штаб.
– Так дело не пойдет, – сказал флагманский. – Сумма списания значительная, нужен приказ о наказании виновных и справку об удержании денег с денежного довольствия.
Вернулся на корабль. Во, блин, попадалово. Пошел к инденданту, упал в ножки: научите жить.
– Делов-то! Матценности лучше всего по документам утопить. Назначаешь крайним матроса, у него оклад мизерный, накажут на банку сгущенки. С тебя часы мне за мудрость.

В штурманской боевой части своих матросов нет, пошел к механикам.
Игорь Петрович вписался в тему сразу:
– Матросу ставишь банку сгущенки, лучше две, сочиняешь приказ о том, что матрос Жакыпов нес по трапу мешок с часами, не удержал равновесия и уронил мешок с материальными ценностями в воду между корпусом подлодки и пирсом, а глубина в том месте составляет 93 метра, и достать их со дна не представляется возможным. Приказы и бумаги печатаешь сам, я отдаю по команде. Мне за потерю драгоценного здоровья и времени – часы!
Отпечатал, подписал, сбегал в штаб, оформил командировку в Североморск в гидрографию.

В Гидрографии долго изучали представленные документы и вернули их обратно. Старенький дядечка, поглядывая на меня из-под очков, стал загибать пальцы:
– Справка о стоимости имущества, справка о наличии имущества в войсковой части, справка о списании утраченного имущества – итого часы морские четыре штуки.

Вернулся на корабль. Печатаю, думаю, что мои труды тоже стоят как минимум двух часов. Оформил документы на четырнадцать часов.

Старпом крутил, вертел документы, вздохнул и вернул обратно.
– Лейтенант, ну предположим, часы старые мы спишем, а как на боевую службу пойдём? Перепиши документы на семнадцать штук и оформи заявку на получение новых, а то у меня в каюте какие-то пошарпанные, даже домой забирать стыдно.


 
                Сказка про получение имущества (инструкция)
Получить на флоте что-либо из положенного имущества крайне проблематично. Например, часы Ч-24М. Тётечка на складе в гидрографии схватилась за голову. Семнадцать штук? Новых? Да это как? Корабль целиком укомплектовать можно! Грабеж, одним словом, нет, нет и ещё раз нет! Не помогла и волшебная фляжка шила. А делать-то что? Знаешь, лейтенант, у нас нет, но есть места, где есть. Скажу по секрету, на Северном машиностроительном предприятии в Бел ВМБ. Бери документы с визами, там и получишь.
И пошел наш корабль в стольный град Северодвинск. Первые же аборигены на СМПО сказали, что за корабельный спирт сделают всё, что только пожелает моя фантазия. В гидрографии тоже пошли навстречу и оценили новые часы в ноль пять шила за штуку. Старпом схватился за голову, стонал, подвывая, но шило выдал. А как вынести спирт с территории предприятия? Охрана свирепейшая, натасканные вохрушки с наганами на боку, колючая проволока на заборе, турникеты на проходной. Военно-морская мысль заработала.
 Первая попытка сделать лицо топориком и прошмыгнуть на полной скорости с канистрой через КПП закончилась полным провалом. Тетенька в черной шинели проявила завидную реакцию, моментально выхватила из кобуры наган и завопила. «Стой! Стой, стрелять буду!». Проверять её на меткость желания не появилось.

Допрошен с пристрастием Серёга-связист. Спирт налит в дуковский мешок, это такой мешок из прозрачного плотного полиэтилена с завязками, мешок засунут в тубус и опечатан пластилиновой печатью. В рубочный люк тубус вместе со мной запихнули, по вертикальному трапу наверх прямо в цепкие лапы старпома:
– Стоять, бояться! Что такое и куда?
Мы лица топориком, секреты несем в штаб бригады. А тубус так предательски – бульк. Старпом аж побагровел весь:
– За-слан-цы!!! У меня академия на носу, а вы спалить меня хотите?!! Марш в прочный корпус!
Второй дубль прошёл неудачно.
– Лейтенант, – наставлял меня более опытный товарищ Миша из БЧ-5, – берешь флягу "Просянкин на охоте" и прячешь её за брючный ремень спереди, при первичном осмотре вохрушками не прощупывается. Ты главное не улыбайся, тебя за причинное место и хватать не будут.

Так всё и вышло. От корабля до проходной полчаса, оттуда до канистры на Воронина 6Б сорок минут быстрого хода. Намотался за день, осталась последняя ходка. Тетки на вертушке моложавые, симпатишные хохотушки. Одна говорит другой:
– Смотри, какой жених пропадает, весь день туда-сюда ходит, глазками стреляет, серьезный, не пошутит и не улыбнется. Давай его потискаем?
У меня аж в зобу дыханье спёрло. А ну как по животу похлопают.
– Тётеньки, я вам ничего не сделал!
– Тётеньки? Ха-ха-ха! Ничего не сделал? Хи-хи-хи! А мы жениться и не предлагаем! Чего так испугался?
И вслед мне: «А у нас смена через час заканчивается, будем ждать! Ха-ха-ха, хи-хи-хи!»

До общаги я добежал минут за десять, с фляжкой под брючным ремнем. Даже не сообразил её вытащить.

 



 
                Сказка про машину чужую
В мае девяносто второго механик Игорь купил Фольксваген Гольф. Красивый, алого цвета. Коробка-автомат. Пятнадцать лет. Состояние отличное. Водительских прав у Игоря ещё нет. Надо ехать в Мурманск ставить машину на учет. Собралась гоп-компания. В машине едет хозяин, на которого оформляют авто. За рулём сидит самый борзый, младший Назаров, который умеет водить, но прав не имеет. Сзади сидят двое с водительскими правами, которые водят ещё так себе, один из них я. Примчались в Мурманск. Встали в очередь. Подходят к нашей шумной компании двое пожилых, мужчина и женщина. Женщина обрисовала ситуацию:
– Купили Жигулёнок-четверку, реэкспорт из Англии. Прав нет. Надо отогнать машину в таможню на другой конец города. Ребята, выручайте!
– А водитель где, который сюда машину пригнал?
– Водитель сказал, что торопится по делам и бросил нас.
Почему-то это никого не насторожило. Посчитали меня самым ненужным.

Подошёл к машине. Внешне очень даже ничего для машины старше десяти лет. Хозяин, дедуля лет под семьдесят, с офигенно косыми глазами. Лицо повернуто ко мне, а глаза одновременно смотрят мне за спину через левое ухо и правое. Очень захотелось оглянуться, не стоит ли кто-нибудь за спиной. Как же ты водить-то собираешься? Дедуля зашепелявил что-то невнятное. О боже! У нас ещё и с дикцией проблемы. Ну, посмотрим.

Сел в машину. Оба-на! Ручка КПП встроена в приборную панель. Капитализм! Короткий ход. Педали чуть смещены вправо. Сцепление мягкое, схватывает в самом начале. Поправил зеркальце. Вытянул подсос. Запустил стартёр. Движок схватился с пол-оборота. Ну, можно ехать. Хозяин сел рядом. Схватился рукой за поручень и как-то странно поджал ноги. А хозяйка? А хозяйка пожелала нам ехать не торопясь, так как машина очень долго стоила, и посеменила на общественный транспорт.
Выехали на Кольский проспект. Перешли на четвертую. Машинка бежит резво. Зелёная волна под шестьдесят. Подъезжаем к светофору. Нажимаю на тормоз. Машина едет. Нажимаю ещё раз. Едем. Давлю, что есть силы. Машина разворачивается на девяносто градусов и чудом останавливается в сантиметрах от впередистоящей Волги. Сказать, что это не очень приятно – не сказать ничего.
Из Волги вылез шкет от горшка два вершка. Мы сидим, отходим, обсыхаем. Шкет осмотрел бампера, изучил черный след от колёс. Подошёл ко мне:
– Ты это, так лучше не делай! А то не меня, так рядом стоящего заденешь!
Спрашиваю хозяина, что это было.
– Не знаю, она всё утро так. То не тормозит, то вылетает на встречную, – прошепелявил старикашка.
– Блин, вот почему ваш водитель смылся! Что ж, поехали с иллюминацией.
Включил габариты – обозначил транспортное средство. Включил аварийку – показал, что с машиной не всё как надо.
 
 Включил ближний свет – предупредить встречных и попутных со стороны кормы. Открыл окна – провентилировать свои подмышки и хозяйские. Пристегнул пассажира, чтоб не сбежал, и себя ремнём безопасности. Поехали!!!
Каждое торможение автомобиля сопровождалась нашими воплями – моими от перевозбуждения и хозяйскими от страха:
– А-а-а!!! Раздайся грязь, г-но плывёт!!! Доехали.
Попытался поймать взгляд распрекрасных глаз хозяина, которые стали ещё красивее:
– Что ты, как не родной! Какие деньги! Нормальный аттракцион, что-то вроде чешских горок в Приморском парке. Сплошные эмоции. С избытком на всю оставшуюся жизнь. Бесплатно.
Пожелал хозяину и его супруге здоровья и удачи. И побежал на общественный транспорт.

 
 
                Сказка про машину почти свою
Задумали мои бывшие родственники купить себе новый Москвич. Денег не хватает. Пришлось одолжить. Старый москвич двадцать один сорок (семнадцать лет отроду) решили временно дать мне. Сел в машину. С трудом завёл. Тесть сказал, что пробуксовывает бендикс. Какое слово интересное! В дальнейшем я услышал и ещё много новых слов. С шестой попытки стронулся с места. Ход у педалей гигантский, сцепление схватывается в самом конце. Тормозные цилиндры клинят. Рулевое люфтит. Колёса все на наварной резине. Потенциальный гроб на колёсиках. В дверях щели – рука пролезает. Рессоры провисли.
Пол-отпуска приводил Москвич в порядок. Тесть был трудолюбивым и рукастым. Мы с превеликим удовольствием ковырялись, настраивали, красили, регулировали. Тёща ворчала:
– Из гаража не вылезает, зять этот! А мы ему почти новую машину подарили! Временно. Ну и что, что сам за оформление доверенности заплатил. Как у него язык только повернулся сказать, что тёща по закону не родственник вообще!
Прошли технический осмотр. Поехали в Западную Лицу. Тёща с тестем и карликовым пинчером на новом Москвиче впереди. В шесть глаз на дорогу бдят. Мы, в загруженном под завязку старом Москвиче, сзади. Тёща возмущалась, что это мы тащимся. Зимняя не шипованная резина при скорости выше сотни начинала реветь так, что хоть из машины выпрыгивай. Приехали в Заполярье. Новую машину надо беречь. За грибами и ягодами ездили на стареньком Москвиче.

 Выехали за Андреевку по щебёнке. Думал, что колёса останутся на дороге. Дорога грунтовая, сплошной булыжник. Грибов уйма. В сопках чего только нет. Сплошь отголоски прошлой войны. Остатки обмундирования, альпийские горные ботинки, противогазы, обломки лопаток, стреляные гильзы.

Ребёнок залез в блиндаж и кричит:
– Пап! Я гранату нашёл!
– Взаправду?
– Всамоделешную!
– На что похожа?
– На бутылку в рёбрышках! Ещё проволочкой связанные три штуки!
– Ну-ка! Ничего не трогай! Пулей оттуда, пока уши не надрал!
Залез сам. Действительно. Интересный сувенир. Положили в багажник поверх грибов. На пятом КПП нас тормознули. Документы! Недозволенное в машине есть? Как урожай? Откройте багажник!
Открываю.
Дежурный по КПП застыл. От зависти. Видимо грибов столько не видел.
– Эт-то что?
Заглядываю. Урожай знатный. А поверх грибов связка ржавых гранат.
– Ах, да! Совсем забыл. Это сувенир на память.
– Ну, вы, блин, даёте!
Сувениры отобрали.


Привезли подосиновиков полный багажник. С тёщей истерика:
– Кто будет грибы чистить? Вы там отдыхали, по сопкам гуляли. А нас можно только к столу пригласить. И с собакой не забудьте погулять.

Карликовый пинчер – копия тёщи. Особенно сзади. Такая же виляющая попой походка на кривых ножках. Выйдет на улицу – и давай всех прохожих задирать до белой пены на морде своего лица. Один проходящий схватил палку, так пинчер сразу между ног хозяина спрятался. Никого мимо дверей без лая не пропустит. А когда оставался один, то соблюдал режим «тишина». Подходил к входной двери, нюхал и молчал, паршивец.

Старенький Москвич оказался чрезвычайно живучим и ремонтопригодным.
Шаровые разбираются, вкладыши меняются. Где только можно, тесть ввернул маслёнки. Прошприцевал литолом – и порядок.
Заводился в любой мороз. Пригодился и кривой стартер. Досаждало только отсутствие обогрева заднего стекла. Пришлось приклеить кусок оргстекла, изобразить что-то вроде стеклопакета. Улучшайзинг автомобиля перерос в хобби. Поставил сигнализацию, обдув салона, выключатель массы, магнитолу и кучу полезных прибамбасов. Резина зимняя с мощными боковыми грунтозацепами выручала всю зиму.

 
                Сказка про придурков
Полярная ночь. На лодке объявлена штормовая готовность. К базе приближается буран. Транспорт в городок не ходит. Через сопки бегать запретили в приказном порядке. Сидят все три смены. Домой хочется. Прибегает в штурманскую лейтенант-ракетчик:
– Виктор Владимирович, с меня десять литров бензина. Забронируйте мне место в вашем вездеходе.
– Я ещё с ума не сошёл, чтоб в буран ехать.
– С ума поодиночке сходят. Я вам пассажиров подберу, машину толкать или откапывать, – заявил наглый лейтенант.
Подобралась команда придурков. Минный Лешка, от РТС Серёжка, от ракетчиков Юрка. Сбежали с корабля. Ветрюган с ног валит. Снегом лицо забивает. Видимость метров двадцать. Далее стена белая. Залезли в Москвич. Поехали. До КПП доехали нормально. Из будки никто не вышел. Куда вылезать в такую-то погоду? Юрка поднял шлагбаум – и путь домой был открыт. Повернули. Ветер задул прямо в лобовое стекло. Снег. Дворники не справлялись. Опустили боковые стекла. Видимость упала до пяти метров. Скорость чуть больше скорости пешехода. Дальний свет фар упирался в стену падающего снега. Я смотрел вперёд и рулил, Лёшка из окна влево, Серёжка из окна вправо. Первый увидевший обочину вопит. Руль отрабатывается в противоположную сторону. Так зигзагами добрались до Тёщиного языка. Это такой кривой с поворотами затяжной подъём.
Вдруг из стены выскочили две черные спины. Тормоз!!! Это наши мичмана пешком решили преодолеть четырнадцать километров.
 

 Уши у зимних шапок под подбородком завязаны, козырьки опущены. По принципу: ничего не вижу, ничего не слышу. Остолопы! За два часа доехали до дому.
Утром, как штык, в полшестого собрались у машины. Стоит сугроб. Откопали. Ура! Наша машина! Открываем капот. Под капотом всё пространство забито снегом. Выгребать руками не очень удобно, а надо. Выгребли. Завели кривым стартером.
 Вытолкали из сугроба. Запрыгнули и поехали. В городке какая-то техника прошла, обозначив дороги широченной колеёй.
 За Колышками дорога закончилась. Надо бы ехать попозже, после первой лошади, да стрёмно. Вдруг на корабле хватятся отсутствующих. Штурмовали первый подъем так. С разбегу москвич пробивал колею на десять-пятнадцать метров, потом застревал. Бригада «Ух» выскакивала, вытаскивала на руках машину из сугроба, отталкивала назад, запрыгивала – и вперёд с песней. Взобрались на сопку и покатились вниз по Тёщиному языку. Машина плывёт по снежной целине. Только вешки по бокам обочину обозначают.
 Поворот на Нерпичью благополучно проехали. То есть был поворот, а сейчас его нет. Одно снежное покрывало. Сзади нагнал военный Урал. Пробил целину, обозначив поворот с подъёмом. Теперь значительно легче. Припарковались. Бежим на лодку. Навстречу командир.
– Здрам желам, тащ командир! Машину чистили от снега вместо физзарядки.
– Ну-ну! Уже вся дивизия знает, что какие-то придурки в Нерпичью машину несут на руках.

 
                Сказка про выживание (инструкция)
Спрашивают часто, как вы там служили. Служили – как служили. Обычно. Спросили бы, как жили и выживали.
Какой-то чмур в верхах в 92 году изменил нормы пайка для подплава, разрешив высококалорийные продукты заменить низкокалорийными. Вот его бы в прочный корпус, да месяца на три-четыре, безвылазно! В трюма! В замкнутое пространство с вредными примесями газовой среды, с отсутствием естественного света и свежего воздуха. Глядишь, разовьётся у чмура нарушение обмена кальция, фосфора, магния, витаминного и липидного обмена, возрастёт содержание холестерина и триглицеридов в крови. Что однозначно приведёт к определенным нервно-психическим расстройствам и некоторым нарушениям пищеварения. Снизится аппетит, исказятся вкусовые ощущения. Разовьётся гипокинетический синдром. Появится избыточная масса тела. Отрастёт большая кабинетная жопа.

…Суровые голодные девяностые. О том, как выжить подводнику, можно изложить в виде отдельного пособия размером с учебник. Сложно, когда денежное довольствие задерживают. Два, три, четыре месяца. Отпускные не дают. Снимают с довольствия на корабле, но денежную компенсацию не выплачивают. Лодка стоит у пирса. Одна из трёх смен на корабле. Её каким-то образом умудрялись накормить. Остальные перебивались чаем. Весь день чай. Сопки расцвели многотравьем.

 Знаете, как пить чай из собранных цветков Иван-чая?
 Выпьешь кружку – и голова кругом. Дожили до грибного сезона, а неурожай. Одни горькушки. Тоже еда. Отварить несколько раз, да с сушёной картошкой наяриваешь за милую душу.
Собрались в Нерпичью ехать за пайком. Пообещали выдать продукты за четыре месяца. Фиг дотащишь. Мою Шкоду забили пайком доверху. Весь салон и багажник. Паёк выдали селёдкой, сухим луком, сахаром, солью, порошковой картошкой и яйцами. Сто семьдесят наименований из рациона подводника заменили какой-то дребеденью.

 Яйцами забил весь холодильник, раздавал долги, обменивал на муку, чай, крупы. Ел в разном виде. Вареными, жареными, сырыми, взбитыми. С тех пор я их как-то не очень. А из селедки вышли замечательные котлеты. При полном отсутствии масла и жира на чугунной сковородке. Главное, луку класть побольше.
 Хлебосольство никто не отменял. Хорошо, когда в гости приходят гости не с пустыми руками. Принесут серые флотские макароны. Их можно пропустить через мясорубку. Получится что-то вроде серой муки. Из подобной муки можно испечь что-нибудь к чаю. Берём старую книгу с рецептами. Подходящий рецепт – пряники. Вычеркиваем из рецепта ввиду отсутствия всё ненужное. Остаётся мука и сахар. Из сахара варится патока. Можно добавить специи.

 Патокой заливается мука или, наоборот, мука добавляется в патоку. Всё это ставится на ночь. Утром выкладывается в виде лепёшек на противень в духовку.
Пряники получались чудесные. Черствели только очень быстро. Но обычно не залёживались.

 Мичмана с экипажа ставили брагу на сахаре и горохе. Двадцатилитровую канистру разорвало, когда мы были на службе. Достались нам только запах, разводы на стенках да перепуганные соседи.

 А какое классное блюдо можно сделать из банки майонеза и черного хлеба! Грузили на лодку провизию. Старпом разрешил взять домой заспиртованный хлеб. Батоны великолепные. По две штуки в полиэтилене. Надо проткнуть мешок, добавить воды – и в духовку. Получались как только что испечённые, сладковатые, с легкой горчинкой. А черный хлеб выходил липким и отвратным.
 Но если взять миску, накрошить туда черного хлеба, да залить майонезом, да со сладким чаем... Красота, пальчики оближешь!

Почему-то сейчас такие изыски не приходят в мою голову.



 
                Сказка про сны
Сон дежурного по гарнизону – с часу ночи до пяти утра. Спишь себе, а вроде и не спишь. Ухо чутко реагирует на телефонные звонки. Что принял помощник, что сказал, записал ли в журнал.
– Комендатура, помощник дежурного.
– Время 3 часа 17 минут. Патруль на улицу Корчилова дом четыре.
– Ваша фамилия. Коломейцева. Записываю. Пьяный капитан-лейтенант Коломейцев ломится в квартиру.
– Вы что однофамильцы?
– Ах, муж. Бывает. Патруль направлен. Ждите.
Тишина. Слышно, как помощник перелистывает журнал.
Что-то тяжелое железобетонное упало на асфальт. С крыши комендатуры, наверное, сквозь трехчасовой сон успел подумать я и снова отрубился. Через час меня разбудил помощник дежурного.
– Виктор Владимирович, у нас двоих подследственных не хватает.
– Не у нас, а у дежурного по КПЗ, – тело ещё не проснулось, а мозг уже получил дозу адреналина. – Как не хватает?!!
Пошли, проверили. Действительно, в камере из четверых остались двое подследственных. Два стройбатовца проломили стену и ударились в бега.
Закрутился военный механизм гарнизонной и караульной службы. Всё по инструкции, а инструкций у нас на каждый возможный всякий случай составлено по одной штуке. И думать не надо: открыл пакет, достал инструкцию и по пунктам выполняй да галочки ставь. Прибыл заспанный комендант.

  – Дежурный! Ты хоть вслед беглецам не стрелял? Ну, слава богу! Знаю я вашего брата-подводника, дай только волю. А мне для полного счастья только убивцев и пораненных не хватает.
Проверил по пунктам, что сделано, поставил задачу, что сделать и убыл возглавлять поимку беглецов.
Служба идет, телефон не смолкает. В полдень в комендатуру вваливается свирепый капитан второго ранга из ОУС (отдел устройства службы – некая помесь замполитов с особистами). Гауптвахты и аресты для военнослужащих отменили, ввели год назад отделы для закручивания гаек, чтобы жизнь раем не казалась. Всё ходят и ходят, что-то вынюхивают, вопросы задают, чем-то пугают.
– Вы кто? Дежурный по гарнизону? Ага! Так это вы отвечаете за порядок в гарнизоне? Доложите ваши обязанности! – приказал кавторанг и открыл папочку с инструкциями.
Доложил обязанности.
– Вы пункт 10 и пункт 12 поменяли местами, плохо знаете обязанности. Так и запишем. Пойдёмте на место происшествия.
Пришли на место происшествия.
– Кто отвечает за камеры подследственных? – спросил капитан второго ранга.
– Отвечает дежурный по КПЗ, вот он, – показал я на мичмана.
– Откройте камеру подследственных, – попросил ОУСовец.
– Товарищ мичман, откройте камеру подследственных! – приказал я дежурному по КПЗ.
Открыли камеру. Вошли втроём.
– Это что? – спросил меня ОУСовец и показал на дыру в стене.
– Это что? – спросил я мичмана.
– Это пролом в кирпичной кладке, – ответил мичман.
– Это пролом в кирпичной кладке, – сказал я ОУСОвцу.
– Как он образовался? – спросил меня ОУСовец.
– Как он образовался? – спросил я мичмана.
– Вероятно, расковыряли кладку, – ответил дежурный по КПЗ.
– Вероятно, расковыряли кладку, – доложил я ОУСовцу.
Капитан второго ранга обследовал камеру и вытащил из-под нар металлическую железяку.
– Это что? – спросил меня кавторанг.
– Это что? –переадресовал я вопрос мичману.
– Лом, – шепотом подсказал мичман.
– Лом, – доложил я.
– Как лом оказался в камере подследственных?!! – грохотал ОУСовец.
– Товарищ мичман, как лом оказался в камере? – спросил я.
– Не знаю, – прошептал мичман.
– Он не знает, – сказал я кавторангу.
– Как вы принимали дежурство? – прорычал ОУСовец.
– Как вы принимали дежурство? – спросил я мичмана.
– Да не вы, а вы! – показал на меня пальцем ОУСовец.
– Я принимал дежурство по гарнизону по докладам всех заступающих дежурных согласно инструкции, п. 1.
– Я так и доложу командующему, мало не покажется и вам, и вам, и вам, – пригрозил ОУСовец и отчалил в сторону штаба.

Беглецов поймали к вечеру, уже после моей смены. Оказалось, что стройбатовцы закладывали кирпичами в комендатуре оконный проем в стене. Песку клали с избытком, цемент с недостатком. Через два месяца загремели под следствие за воровство стройматериалов в эту же самую комендатуру. Хорошего ничего не светило, а разобрать творение своих рук не составило особого труда. Про лом в камере история умалчивает.

Через две недели я вновь заступал дежурным по гарнизону. Комендант на разводе инструктировал всех до посинения:
– Тут недавно в гарнизоне было ЧП. У одного подводника бойцы из камеры сбежали. Так всех дежурных и комендантский состав полишали тринадцатой, а дежурный по гарнизону вышел сухим из воды. Инструкции вызубрил все, сволочь. Вот с кем служить приходится!







 
                Сказка про зиму
Девяносто третий год. Был такой голодный год, развал Советского Союза. Карточная система – это когда на месяц по карточкам две бутылки водки и одна пара носков – и пустые прилавки магазинов. Заснеженный, продуваемый злым ветром Североморск. Нормальный такой закрытый городок, въезд по пропускам, полгорода в черных шинелях, штаб Краснознамённого Северного флота. Сопки и деревянные лестницы в десятки пролетов.
 Тишина и мороз. Только бакланы сидят нахохлившись на скалистых обрывах. Сверху по ступенькам изящно спускается барышня. Пушистая шапочка в тон с пушистыми рукавичками, рыжая мохнатая шубка, белые рейтузы и высокие черные сапоги на шпильках. Загляденье и очарованье. Внизу остановился строй моряков. Смотрят изголодавшимися глазами вверх, онемев от внутреннего восторга. Цок-цок каблучками, цок-цок ножками от бедра. На двадцатой ступеньке ножки разом подлетели вверх, и аккуратная попочка по ступенькам вниз оп, оп, оп. В такт весь Североморск огласил женский истошный и совсем не литературный вопль «Бля-а-а-а-а-а-а!!!». Испуганные бакланы взлетели разом и обосрались от страха. Моряки вернулись из мира грёз и толпой ринулись спасать прекрасную диву.




 
                Сказка про дежурство по гарнизону
– Товарищ капитан третьего ранга! Дайте патрульного, я вам сюрприз доставлю.
– С первым апреля!
– Вас тоже с первым апреля! Патрульного дайте! Вы комендатура или нет?
– Комендатура. Дежурный по гарнизону.
– Всамоделишный сюрприз! Вам! Не первоапрельский! Во дворе школы мина лежит.
– Школьники потеряли.
– Мне не до шуток, через час дети в школу пойдут.
– Давно лежит?
– Нет. Вчера не лежала.
– Большая?
– Большая.
– Круглая?
– Круглая, как сковородка с крышкой.
– Черная?
– Нет. Зеленая.
– Противопехотная?
– Нет. Противотанковая.
– Со взрывателем?
– Нет.
– Уф! Сейчас запишем сигнал и дадим бойца. Только осторожней там!

Патрульный принес мину.
Мы с помощником и дежурным по КПЗ окружили её, как пойманную рыбу. Разглядываем, изучаем. Не каждый день подводникам приносят такие игрушки.
– Настоящая?
– Cбоку что-то написано.
 

– Это маркировка.
– Зеленая.
– Учебная.
– Ага, а где буква «У» в маркировке?
– Да нет, тяжелая.
– Смотрите, в корпусе что-то пересыпается.
– Песок для веса насыпали.
– Надо посмотреть, что внутри.
– Не открывается, всё герметично, даже выемка для взрывателя.
– Давайте дырочку проковыряем.
Отобрали у патрульного штык-нож. Проковыряли дырочку. Посыпался песок. Высыпали пригорошню.
– Точно, учебная.
– Какой-то песок не настоящий.
– Тащите спички, сейчас проверим.
Принесли спички, спалили весь коробок, но кучку песка поджечь не удалось.
– Давайте чем-нибудь тяжёлым ударим по кучке.
– А вдруг бабахнет?
– А у нас ещё много песка в корпусе осталось. Надо найти что-то тяжелое. В кабинете у коменданта надо посмотреть.
Помощник вернулся вместе с комендантом. Сюрприз!
– Подводники, етить! Как дети малые!
И отобрал цацку.

 До самой смены не оставляло поганое ощущение чего-то недоделанного.
 
                Четвёртое путешествие Синдбада
После боевой службы подводнику полагается отдых в санатории или доме отдыха. Корабль сдан второму экипажу. Командир Абрамов (умница, каких поискать, все воинские звания получены досрочно) построил экипаж и объявил, что организованный заезд в Дом отдыха – не просто право и обязанность каждого подводника, но и продолжение боевой службы. Старшим по заезду назначается старший помощник Петров. Сказал – и укатил в отпуск. Большого старпома стали осаждать нежелающие организованного отдыха, подтверждающие своё нежелание справками и телеграммами. В конце концов, не выдержав осады, он построил экипаж, назначил старшим по организованному заезду маленького старпома (СПК по БУ) и убыл в отпуск.
Маленький старпом Чекмасов объявил на построении, что получать воинские перевозочные, деньги и отпускные билеты у помощника командира, добираться до Севастополя самостоятельно. В день заезда он лично будет стоять в Доме отдыха и проверять прибывших по списку. Кто не приедет, того лишат тринадцатой.
В Севастополь я с двумя чемоданами, коляской, женой и ребёнком прибыл двадцать восьмого. В Доме отдыха «Песчаное» дежурная заглянула в журнал и сказала, что заезд экипажа с двадцать девятого.

 До двенадцати часов завтрашнего дня я абсолютно свободен со своими вещами, со своим командировочным предписанием и со всеми своими членами семьи.

 

Кое-как пристроил чемоданы в кондейке у уборщицы.
Бегом на автобус до Северной, оттуда на катере до Графской пристани, далее на троллейбусе до рынка, потом на троллейбусе до ЦУМа. Оттуда ножками до Грушевки, до самой балки, где жила тетя Женя – сестра моей бабушки.

Перед катером дородная тетка разложила прямо на земле какие-то разноцветные тряпки. Бросился в глаза желтый с черными тесемками открытый купальник. На полном ходу я отработал реверс. Жена поджала губки:
– Я такой носить не буду, ничего не закрывает, очень вызывающе.
Железный аргумент. Шмотка была тут же куплена. Месяц из купальника не вылезала. Купальник украли. Жена ревела дня два.

Бездетных разместили в новом корпусе, с шиком, евроремонтом, чистотой и порядком. С детьми – в старом двухэтажном бараке.
 Кормили в столовой. Питание преотвратное. Трёхлетний Вовка жрать отказывался. И это при том, что за него пришлось заплатить половину стоимости путевки! Родители втихаря воздействовали кто угрозами, кто щипками, кто уговорами. Нас выручала роскошная верблюжья колючка. Сначала показывали из-под стола, а потом просто воткнули в графин в качестве заморского букета.

Совместно с ракетчиками организовали сбор остатков персиков в совхозном саду.
 Жёны выставлялись по периметру на шухере.
 Добытчики проникали через дырку в заборе и набивали перезрелыми фруктами пакеты. Объелись до диатеза. Пи;сали и какали одними персиками.
Ночью ходили купаться. Романтично. Заплыл подальше за буйки, чтоб не видно было фонарей береговой линии. Уровня воды не ощущается, вокруг только звезды, как в космосе. Достал ногу из воды, а нога светиться зелёным светом, и с пальцев капают слабо мерцающие брызги. Жуть!! До берега доплыл в два гребка.
 Очевидцы уверяли, что я орал и бежал по поверхности воды.
Врут! Нагло врут!

 
 
                Сказка про зверя невиданного
Во время службы  раз в год я навещал родителей. Приехал домой. Предки говорят, чтоб ничему не удивлялся. У них пополнение в семье. Взяли взрослого кота c кличкой Макинтош. Вхожу в квартиру. Из-за угла выглянула усатая-полосатая морда бандитской наружности. Боже мой! У нас животное! Да ещё какое. Морда его лица была симпатичной. Очень! Огромные зелёные глаза. По виду камышовый кот. Кило на семнадцать. Короткие лапы, короткий хвост и кисточки на ушах.
Сел я в гостиной на своё место. А мне и говорят:
 - Это любимое место Макинтоша.
 - Предки! Вы охренели! Я с восьмилетнего возраста сидел в этом кресле и смотрел телевизор!
  - Освободи, у нашего котика стресс будет.
Тут входит в комнату это мурло. Увидел меня. Остолбенел.  Глаза у него округлились.  Потом котик повернулся и давай когтями мягкую обивку драть. Дерёт и на меня поглядывает. Мол, вот эта сволочь заняла его любимое место. Убил бы!
 Кота, как я понял, удружили соседи по даче. Возможно, он поменял не одну пару хозяев, так как нрава был зверского. Помесь интеллигентных замашек и природной дикости. Писал он исключительно в унитаз. Садился мордой к крышке. Изображал вселенскую сосредоточенность. Хвост поднимал трубой наружу и журчал долго-долго. Каждый день он кого-нибудь кусал, больно-пребольно. Вылетит пулей из-за угла, куснёт за ногу и стремглав обратно. Предки достали мою клюшку из кладовки. Куда бы не спрятался Макинтош, его доставали и лупили. И так каждый день. Любил прятаться. Однажды предки искали двое суток его в трёхкомнатной квартире.
  Мак лежал на антресолях и молча наблюдал за суетой. Через полгода Макинтош заболел. Его долго отхаживали. Котик поправился и перестал кусаться. Мак стал другим. Самым ласковым котом на свете. Он был готов часами сидеть на руках и мурлыкать,  заглушая кофемолку. Макинтош любил свободу, машину и минтай. Вместе с родителями он постоянно переезжал с города на дачу и обратно. В машине он занимал место на водительской спинке и выглядывал в окно. Проезжающие справа притормаживали и разглядывали кота. На даче котик исправно выполнял  обязанности самца: метил свою территорию, дрался с другими котами и топтал всех соседских кошечек. Соседи подали на алименты. Ваш котик к нам ходил? Ходил! Кити-кэт с Муркиного блюдца жрал? Жрал! В дочки-матери с нашей Муркой играл? Играл! Теперь не отвертитесь!
С участка кот выходил походкой старого пирата:
 - Где эта гавкающая и мяукающая шелупень? – говорил своим «Мяу!». Собаки обходили нашу дорогу по немыслимой кривой. Сороки, вороны, сойки облетали наш участок стороной. По грядкам котик не ходил. Исключительно по дорожкам. Чинно доходил до угла, поворачивал свое коренастое тело под девяносто градусов и также вальяжно следовал далее. А более любил сидеть на руках. Часами. Картина Репина: мать в позе садовода над грядками, а над ней отец с котиком на руках. Мать поливает, а рядом отец перемещается с Макинтошом. Кот упрётся лбом в небритую отцовскую щёку и зырит с высоты человеческого роста.
У котика был непомерный аппетит. Он не пропускал ни одного визита на кухню.
 
 Тут же стелился у ног и жалобно мяукал, вымаливая сухой корм. С утра котик успевал сделать пять-шесть ходок к миске. Последним вставал отец. Приходил на кухню. Котик, обожравшись к его приходу, уже не ластился между ног, а изображал всем корпусом лёгкий кивок. Вместо мяукания ему удавалось изобразить жалобное «Мя!».
Отец подходил к миске и расстраивался:
 -  Как же так? Опять Макинтоша не покормили. Жлобы!
Насыпал полную миску. Кот осторожненько присаживался на свои причиндалы. С грустью смотрел на миску, потом поворачивал голову на сто восемьдесят градусов и изображал томный взгляд глазами бездонной глубины: «А что, минтая бедному сиротке уже не подают?» Артист, мля.
Как-то раз Макинтош приволок мышку. Возможно, это была единственная мышь за всю охотничью карьеру и единственный раз, когда котик забыл про своё величие. Но Макинтош бежал с ней в зубах. На ступеньке споткнулся, скатился кубарем, но свою добычу не выпустил. Котика наградили званием Героя Вселенной. Месяц носили на руках и лет десять рассказывали про его охотничьи способности.
Минтай он обожал исключительно в отварном виде. Не ел ничего молочного, мясного, рыбного, кроме красной икры. Садился на стул у стола. Отворачивал морду вбок и аккуратненько цеплял бусинку икры коготком. Детей он не любил. Растилался в коридоре на полу. Растягивал тело от стены до стены, показывая, кто в доме хозяин. Детворе до него совсем не было дела. Пробегут четыре пары ног на кухню – четыре раза наступят на хвост, пробегут из кухни – опять четыре раза наступят.

 Макинтош жестоко отомстил. Залез в коробку с детским конструктором и наделал  в ней лужу.
Меня он терпел. Чтобы позлить кота я часто не называл его своим именем.
 - Барсик! Кис-кис!
 - Мурзик! Кис-кис!
 - Макиавелли! Твою мать!
Кот садился на попу, отворачивался, закидывал уши назад. Игнорировал и злился. Но своё ухоженное пузико  позволял гладить. Щурился от удовольствия, попеременно втягивал когти и поджимал лапы.

Свою территорию Макинтош отстаивал яростно. Часто приползал под утро весь в шрамах. В боях он потерял один глаз, повредил ключицу. В последний раз он приполз с перебитыми лапами. Сомнительно, чтобы коты нарушали неписанные правила дворовых драк, били лежачих или орудовали палками.
   Схоронили ветерана на высоком бугре.

 Пролетят перелётные птицы – привет Макинтошу. Пробегут полевые мыши – респект Макинтошу. Пробегут с оглядкой соседские коты – уважуха Макинтошу!


Предки сказали, что более никаких котиков в их доме не будет.




 
                Пятое путешествие Синдбада
Санаторий «Аврора» создавался исключительно для подплава Северного флота. Настоящих подводников в санатории – раз-два и обчёлся. Все места заняты всякой береговой шушерой: связисты, топографы, обеспечители полетов, финансисты, синоптики, вычислители. Подводникам заявляли: «Мест нет». Мне путёвка стоила бутылки коньяка, которую я с непременным удовольствием проставил Реде, начмеду от бога. Вот у медиков, как у минёров, ярко выражено: ты или дока, или бездарь. Нам с начмедом на боевой службе повезло. Когда отказал позвоночник, начмед с помощью новокаина поставил меня на ноги. Так, что свои восьмичасовые вахты я нёс без пропусков. И в санаторий документы оформил правильно. И поехал я поправлять свое драгоценное здоровье.
Поезд прибыл в Хосту рано утром. Красотища, аж дух захватывает! Теплое море, шикарные пальмы, вечнозелёный лавр и эвкалипт. Голова от запахов тут же поплыла. Пять минут от вокзала до санатория. Сдал документы. Смешливые медсестрёнки устроили допрос с пристрастием: вредные привычки, характер, склонности и наклонности, предпочтения. Блондинки, брюнетки, шатенки? Ха-ха-ха! Сы-сы-сы! В то время мы ещё не знали заморского слова «кастинг». Назначили диету номер пятнадцать и определили меня в старый корпус в трёхместную палату без вредных привычек.

Поднялся на второй этаж по мраморной лестнице с колоннами. Палата аккуратная, умывальник, шкафчик, тумбочки, балкон с видом на море. На одной койке посапывал сосед. Назвался старлеем Саней с подмосковного узла связи. Вторая койка была закамуфлирована под спящего. Оказалось, что майор Игорь, технический обеспечитель полётов, ходок ещё тот. Временно отсутствовал. Вслед за мной в номер впорхнула медсестричка с двумя банками для анализов. Одну мне, другую Игорю.
На всё про всё пять минут. Хотела разбудить спящего. Мы с Саней шустренько выпихнули её из номера. Саня пожаловался, что с дисциплиной в санатории очень строго. Первую ночь он прокуролесил, и анализы за него сдал Игорь. Главврачу анализы не понравились. Сане назначили кучу процедур и прописали налегать на лимоны.
Ну и чудненько: у Сани появилась возможность выручить боевого товарища, что он с превеликим удовольствием сделал от всего сердца до самых краёв.
Через полчаса ввалился нагулявшийся, как мартовский кот, Игорь.
– Чего спим? Айда на пробежку, девчонки уже выбежали к морю. Возражения не принимаются. Вперёд! Пока воду не испортили!
Отдых я себе представлял немного по-другому. Бегать, тем более по утрам, мой организм отказывался напрочь. Но Саня и Игорь шустро выпихнули меня из номера.
Чинно, трусцой, прямо как спортсмены из общества «Динамо», мы в колонну по одному проследовали к набережной.
 
Полный штиль. То чудесное время, когда ночной бриз утомился, а дневной ещё не встрепенулся. Плавная гладь моря, ещё не тронутая телами отдыхающих. С разбегу, сдергивая с себя футболки, шорты и кеды, мы ринулись в непорочное море. Ах! Температура около шестнадцати градусов. Нормально для конца октября.

Через час от Главврача пришел расстроенный Игорь.
– Вот клистирные трубки, анализ мочи им не понравился, прописали есть лимоны в неограниченном количестве. А я и анализ-то не сдавал!
С утра сдача крови, завтрак и визит к главврачу.
В столовой за столиком для четверых сидела очень симпатичная изящная дама. Принесли меню. Куча незнакомых слов и диет. Вспомнив, что мне назначили диету номер пятнадцать, я выбрал кефирчик, творожочек, сметанку. Дама снисходительно улыбнулась.
– Гастрит?
– Нет, конечно.
– Язва?
– Упаси боже!
– Что-то очень скромно. Здесь меню заказывают на завтрашний день. Кухня в санатории великолепная, особенно мясные и овощные блюда. Рекомендую.
– Я и названий таких не знаю.
 
– Пробуйте, всё познаётся своим опытом. А вы на что жалуетесь?
– Ни на что.
– Вы что, больной?
– Нет, здоровый. У меня послепоходовый отдых.
– Положительно, больной, – сделала убийственный вывод собеседница. – Если вы ни на что не пожалуетесь, вас и лечить не будут. А люди сюда по блату и за большие деньги со всего Союза попасть мечтают. Лечение в Мацесте безумно дорогое, а вас будут бесплатно лечить.
– Да не надо меня лечить. Я здоров, отдыхать приехал!
– Поверьте, здесь очень хорошие специалисты, великолепные процедуры. Нигде вы так хорошо не поправите своё здоровье.
– Да у меня всё работает, ничего не болит, даже симптомов никаких.
– Никаких? Сейчас я вам подробно всё расскажу, – томно улыбнулась дама.
Через двадцать минут подробнейшего инструктажа я был подкован, как перед экзаменами в мед имени кого-то.
Перед обедом меня пригласили к главврачу. Странный дядечка, как докторишка в книжке Чуковского. Инструктирует по распорядку, по соблюдению дисциплины. Вроде не пугает, но чего-то нарушать не хочется. Сам спрашивает. Сам за меня отвечает:
– Так-так. Подводник. Послепоходовый отдых. Противопоказаний никаких. Девственно чистая медкнижка. Анализы. Жалобы на здоровье есть? Как есть?

И тут меня понесло. Минут через десять у Главврача запотели очки. Он устал записывать и откинулся в кресле.
– Ну-у-у-у! Это очень хорошо, что вас к нам направили. Мы вас непременно вылечим. И вернём в прочный корпус полноценного подводника.
Список процедур, назначений, рекомендаций будет обширный, но при правильной организации в первые половины дня успеете всё пройти. Можете идти, больной. Кстати, анализы у вас не очень. Рекомендую ежедневно употреблять цитрусовые, например лимоны.
Вернулся я в номер слегка удручённый. На столе початая трёхлитровая банка стоит. Запах – слюной захлебнуться можно. А у Саньки глаза счастливые-пресчастливые.
– Смотри, что медсестра принесла. Молодое вино, сплошные жидкие витамины. С доставкой и совсем недорого. У медперсонала дополнительный доход. Сейчас здоровье и поправим. Кстати, сказала, что у главврача собственная лимонная плантация. Он всем лимоны назначает.
Процедуры – это интересно. Контрастный душ, магнитотерапия, электросон, аэрация, мацестинские ванны, психотерапия. На последнем стоит остановиться поподробнее. Когда запотели очёчки главврача, мне показалось, что я немного перестарался. Не поставит ли мне светило меднауки какой-нибудь не такой диагноз, вроде мнимой беременности или предродовой горячки? Обошлось малой кровью. Отправили к психу, то есть к терапевту.

В кабинете по периметру расставлены удобные кресла на пятнадцать человек. Посредине магнитофон. Вышел пожилой дядечка. Сказал, что Кашпировский по сравнению с ним – пацан. Ради эксперимента терапевт записал своё лечение на магнитофон. Нажал кнопочку и ушел.
 Я расположился в кресле полулёжа, закрыл глаза и предвкушаю неведомое воздействие на своей шкуре. Периодически пощипываю себя на предмет, берёт гипноз или нет. В соседних креслах развалились тетки. Вот думаю, вдруг загипнотизируют меня, начну про себя рассказывать или руками размахивать, перед тетками неудобно. Успел подумать: врёшь, нас так просто не возьмёшь. Слышу фразу, что речь терапевта плавная и струится, как нитка за иголкой. Вторым услышал, что на счет три все открывают глаза и сеанс закончен. Взглянул на часы. Двадцать пять минут вместились в одно мгновение. Что происходило в этот промежуток времени, фиг его знает.
Тётки засуетились и ринулись из кабинета. Показалась, что я их всё же напугал. Но нет, просто разбежались по остальным процедурам.
Весь этот день и следующий было приподнятое настроение. Я шел по набережной Хосты и улыбался всем встречным, как тронутый. У ларька остановился. Надо же! Концентрированный одеколон «Чарли» в трёхгранной бутылочке. Во всей стране днём с огнём не сыщешь. Купил, заценил. Он. Всамоделишный. В другом ларьке продавалось вино. «Улыбка». Мускатное.
 - Не подделка?
  - Нэ пад-делка. Ва, бэри! Понравица, исчо заходы и покупай!
 Спрятал бутылку за пазуху и бегом в санаторий. Дорогу перегородил двухметровый Кинг-Конг с лицом Бельмондо.
– Я – Эдик Шпот! Шпот – это фамилия такая. Начхим с Гремихи. Ты куда пузырёк поволок? У нас, отдыхающих, так не принято. Мы чинно гуляем от кафешки до кафешки. Дегустируем по микрочашечке кофе. Беседуем. Наслаждаемся собой и распрекрасной жизнью.
– Извини, тяжелое горбачёвское прошлое. Я уж лучше по старинке. Бегом в номер, выключить свет – и под одеяло с головой.
– Ну, вы и дикари. Вот, кстати, ваши с экскурсии прибыли.
К воротам санатория пришвартовался автобус. Открылись обе двери. И тишина!
Мы с Эдиком подошли поближе. Из первой двери прямо на асфальт выпало что-то деревяннозастывшее. При ближайшем рассмотрении оказалось бесчувственным телом нашего механика. Подняли, прислонили к пальме. Следом плавной повадкой зомби-ленивца сполз со ступенек вычислитель. Заглянули в автобус. Мама дорогая! Лежат подводнички в отрубе. Развезло. Видно, от усталости. Подошел водитель.
– Спокойствие! Только без истерики! Все живы. Сейчас очухаются. Ничего не поделаешь, культурнейшее времяпровождение – экскурсия в винодельческий совхоз с дегустацией. Это вам не шило на службе глушить, едрёныть!
 
Море стремительно остывало. Подошёл ноябрь девяносто второго. По ночам за Адлером небо озарялось сполохами взрывов, доносились глухие раскаты. Там – война. Её тяжёлое дыхание отдавалось на сердце томительной тревожностью. Вроде мир, вроде отдыхаешь. Пьёшь полной грудью ночной хостинский воздух, сдобренный субтропическими пряностями, а каждая клеточка твоего организма стоит на стрёме. И каждую ночь просыпаешься во время побудки второй боевой смены. Подрываешься. Потом осознаёшь, что ты не в прочном корпусе. Роняешь голову в объятия прохладной подушки и впадаешь в небытие.
На рынке с огромными баулами, полными мандаринов, стояли бледнолицые коротко стриженые парни.
– Откуда мандарины?
– Из-за речки.
– Как там?
– Жарко. Разруха. Беженцы. Всё брошено. Сады осыпаются. Бери мандарины оптом. За любую цену. Мы вертолётчики. Денежное довольствие задерживают, суки.
– Знакомо. На Севере то же не платят, четвертый месяц. Мандарин двух штук хватит. Посоветую своим коллегам, вскладчину выручим.
Отдых в санатории стремительно раскручивался по спирали. Намотаешься в первую половину дня от кабинета до кабинета, от бассейна до Мацесты. Сытный обед. Послеобеденный отдых, прямо как в детском садике. Галечный пляж. Ужин и культурная программа. Игорь заманил на три мероприятия.

  Надо сказать, что в свои двадцать восемь я был лёгок на подъём и непринуждённо составлял компанию на любые безумные проекты. Например, посещение педикюрного салона. Оказалось, что я безумно боюсь щекотки. Никогда бы не мог подумать. Но какое это блаженство, когда женщина моет тебе ноги! Удовольствие покруче секса, чес-слово! На мои новорождённые пяточки приходили смотреть, как на чудный экспонат. Коллеги с разочарованием сравнивали свои огрубевшие мослы с розовыми ухоженными. Трогали, грустно вздыхали и чесали у себя в затылке.
Второе мероприятие – посещение самшитовой рощи. Сама по себе экскурсия – так себе. Но великолепный коктейль из целебного воздуха с коньячком и мандаринкой на фоне реликтовых растений и горного ручья в глубоком ущелье оставил неизгладимые приятные впечатления.
В Сочах удалось повидать своих дальних родственников. У них в крошечном домике разместились беженцы: тихие женщины в черных платках и старики. Меня встретили настороженно. Тихо спросили, как я отношусь к товарищу Сталину. Судя, по тревоге в глазах женщин, я понял, что это не просто вопрос.
– Я военный, дисциплинированный от мозга и до костей, а при Сталине был порядок:
"То был Отец,
 чьё только слово,
 чей только брови малый знак
 – Закон. Исполни долг суровый.
 И что не так, скажи, что так!"
 
Повисла пауза. Пауза затянулась. Женщины молча переглянулись, а глаза стариков потеплели: «Ва!!! Это наш человек!».
Женщин отправили на кухню. Вмиг накрыли стол, усадили на самое почетное место. Поили, кормили. Потом кормили и поили.

 Потом пели песни, протяжные гортанные и по-настоящему мужские.

 


 
                Сказка про спецотделение
– Штурман! Пришла разнарядка. Поедешь в Североморск в госпиталь проходить медкомиссию в акванавты, – огорошил старпом.
– А что, помоложе никого не нашлось?
– Не дерзи! Приказано отправить не ниже капитана третьего ранга. Ты попался на глаза, вот тебе и карты в руки. Берёшь командировочный и завтра утренней лошадью отчаливаешь.
Прибыл в госпиталь. Надо оформиться. Передо мной какой-то каптри суетился со своей женой. Жену завёл в кабинет, а сам убежал с бумажками. Выходит медсестра. Заходите. Захожу. Стоит симпатичная женщина по пояс раздетая, аргументы у неё что надо, аж в пот бросает. Врач за её спиной что-то слушает. Я постоял, потоптался, посмотрел на это красивое безобразие:
– Может, лучше я в коридорчике подожду?
– Что вы, жены не видели?
– Видел. Свою. Ещё сегодня утром.
– Простите, а это не ваша?
– Увы, нет.
Вышел в коридор. Ушки горят, щёки пылают. Через пять минут померили мне давление. Давление высоковато. Ещё бы. Организм-то молодой.
Прослушали, взвесили, измерили и отправили на отделение. Все отделения с профильными названиями, а у нас – специальное. Само слово уже наводит неприятный холодок. И начались наши мучения. Медицина на нас отрывалась по полной. Крови выкачали море.

 Проводили провокацию глюкозой. Дают двести грамм глюкозы в стакане и каждые полчаса берут кровь из пальца. К концу дня на каждом пальчике было по три дырки. Брали кровь из мочки уха. Рисовали диаграмму сворачиваемости. Тестировали на импортном оборудовании. В состоянии покоя, стоя, сидя, под физической нагрузкой.

 Снимали аудиограмму. Засунули мою голову в темный цилиндр, в руки датчики. Надо было определить, откуда появится звук, и нажать на кнопочку. В кабинете тишина. А по коридору цок-цок каблучки в одну сторону, потом в другую. Заслушаешься!
– Больной! Вы на что отвлекаетесь? – негодует медсестра.
– Я не больной, я здоровый. А отвлекаюсь на внешние раздражители.
Медицина изгалялась, как только могла. И закачивали всякую каку внутрь и выкачивали всякую каку. Просветили рентгеном вдоль и поперёк. Оказывается, человеческий организм очень простая штука: дырка сверху и дырка снизу.
Сидим с коллегой по несчастью в коридорчике. Мимо проплывает на шпильках фигуристая дама в мини-халатике. Начальник РТС мне локтём в бок:
– Ух, ты!!! Какая женщина!!! Непременно женюсь!
Старая санитарка проходя мимо бросила:
– Вот завтра с ней и познакомишься. С другой стороны. Сразу после клизмы.

 Утром после клизмы построили нас у кабинета со страшным названием. Дверь распахивается. Напротив двери по центру стоит стол с лесенкой, в углу ширма, у окна вчерашняя незнакомка:
– Так! Кто самый смелый и нетерпеливый? Велкам знакомиться! По одному.
Заходит начальник РТС.
– За ширмой раздеваетесь снизу до пояса и залезаете на стол.
– А зачем раздеваться за ширмой, если всё равно выходить к столу голым?
– Такой порядок. Сначала осмотр, потом женится, – оскалилась прекрасная дива.
Дверь закрылась.
 Через две минуты из кабинета раздались душераздирающие вопли.
– Всё! Женили! Почтим память коллеги вставанием и минутой молчания!
 
Последние дни уходящего года. Вот ждёшь-ждёшь этого момента, а всё равно волнительно. И из рук всё валится, и про работу на работе не думается. Мысли растекаются.
Родной голос жены, такой слабый после наркоза: «У нас всё замечательно. Сын родился полчаса назад. Пятьдесят два – три шестьсот!»
– 3600? Смотри как, совсем и не дорого!
– Вес! Вес – три шестьсот! – не поняла шутки супруга.
– Сегодня напьюсь, ей богу, дорогая, за ваши ножки-ручки.
– Сегодня – можно, – великодушно разрешила любимая. – А завтра чтоб, как штык, стоял под окнами!
Час сидел и обалдевал.

Всё-таки это очень здорово – завести себе человечьего детёныша. Такой маленький, беззащитный, несмышленый. Жаль, природа обделила отцов. Уткнётся малыш ротиком в мужскую грудь и ищет, ищет. Посопит. Обиженно заплачет. Сердце разрывается. Лысая головка так тревожно пахнет чем-то давно забытым. А пальчики – такие маленькие, просто кукольные. Сожмет кулачки или ухватится за палец.
Почувствует дискомфорт – крикнет. Медсестра из коридора: «Слышно-слышно, мужик растёт!» А мужичок ещё с ноготок. Насосётся молока, глазки закатит, ручки раскинет в разные стороны и лежит в полной отключке.
Лысый, беззубый, крикливый – весь в меня.
А для кого, если не для цветов жизни, мы и пишем свои сказки!
 

ОГЛАВЛЕНИЕ
Сказка про детскую непосредственность 2
Сказка про игрушки 5
Сказка про подарки 6
Сказка про первый велосипед 7
Сказка про остальные велосипеды 8
Сказка про детский сад 10
Сказка про Первое сентября 1973 года 12
Сказка про лето 14
Сказка про Новую школу 16
Сказка про Третий класс 19
Сказка про девчонок 22
Сказка про деда Ивана 25
Сказка про встречу одноклассников 128
Сказка про первый курс училища 30
Сказка про киношников 33
Сказка про курсантскую жизнь 37
Сказка про обеспечение праздника 40
Сказка про практику 42
Сказка про учебу в училище 45
Сказка про грань провала 48
Сказка про первый лейтенантский отпуск 55
Сказка про торговлю черным деревом 56
Сказка про лейтенантскую жизнь 58
Сказка про будни 61
Сказка про Деда Мазая 66
Сказка про отпуск 69
Сказка про мероприятия 72
Сказка про ЭТО 74
Сказка про патруль 79
Сказка про улучшайзинг 82
Сказка про повседневность 85
Сказка про КУСы 88
Сказка про списание имущества 94
Сказка про получение имущества 97
Сказка про машину чужую 100
Сказка про машину почти свою 103
Сказка про придурков 106
Сказка про выживание 108
Сказка про сны 111
Сказка про зиму 115
Сказка про дежурство по гарнизону 116
Сказка 4-е путешествие Синдбада 118
Сказка про зверя невиданного 121
Сказка 5-е путешествие Синдбада 125
Сказка про спецотделение 135



Особую благодарность автор объявляет своим читателям и почитателям, тем, без кого не появились бы эти книги:
 Солодовникову Владимиру Ивановичу – моему отцу
 Солодовниковой Ольге – моей жене, главному критику
 Солодовникову Алексею – моему сыну, главному слушателю
Зинченко Светлане – моей знакомой, главному редактору
 Караевскому Владимиру – моему однокашнику, главному подвижнику
Молчанову Олегу – моему однокашнику, главному цензору
Исмаиловой (Качуриной) Татьяне – моей однокласснице, главному почитателю Забелиной (Цветковой) Виктории – моей однокласснице, главному читателю
 Науменко Марине, Фоминич Ларисе, Регир Лизе – моим одноклассницам по первому «А», главным вдохновителям
 Тюрину Михаилу – моему старшине команды, главному сослуживцу
 Зубатенко Дмитрию – моему однокласснику, главному военному медику
 Гавриленко Ольге – больше, чем сестре
Ивановой Елене – старшей сестре
 Габовой Татьяне – младшей сестре
Медведеву Алексею – моему однокашнику, главному ценителю
Бедерштет Надежде, Романенковой Ирине, Подпориной Ирине – одноклассницам Сушининой Анне и Гринблат Татьяне