Наша мудрая муха

Наша мудрая муха
Это была самая обыкновенная серая муха, каких было много и в старое доброе советское время. Она не блистала ни воронеными доспехами, какими обычно гордятся навозные жуки и такие же мухи, ни пугающими всех размерами. Нет, я говорю, что на первый взгляд, это была обычная муха. Где и когда она появилась на свет божий, этого я вам сказать не могу, но полагаю, что к тому времени, когда мы познакомились с нею, она была уже не первой молодости, и то место, где когда-то у нее было то, что у людей называется талией, уже заплыло жирком.

Каким образом и когда она появилась у нас на веранде – жила ли она там всегда, а может быть только иногда залетала в гости, или поселилась там уже к концу лета, следов этому в истории обнаружено не было. Сначала мы не обращали на нее никакого внимания, поскольку наши жизненные пути не пересекались: она не вмешивалась в наши дела, а мы, естественно, тоже не докучали ей своим присутствием.
Летом, особенно в теплую солнечную погоду, и на воле всегда хорошо. Цветочки там всякие, отхожие места и помойки или, не к столу будет сказано, коровьи «лепешки», т.е. пропитания было на любые эстетические вкусы и в любом количестве – ешь, не хочу; шершни и пичуги разные, занятые своими делами, тоже особого внимания на мух не обращали – рай, а не жизнь!

 Еще я должен заметить, – то ли потому что мы занялись варкой всевозможных варений, то ли из-за того, что к концу лета на улице, особенно по ночам, стало прохладнее, то ли по еще какой причине, только мух на веранде заметно прибавилось, и они, движимые естественным в таких случаях любопытством и любовью к сладкому, стали привлекать внимание хозяйки своей докучливостью и настырным стремлением совать свои носы во все плошки, тарелки и кастрюльки, контролируя все технологические процессы, многие из которых достались нынешним хозяйкам по наследству от бабушек и прабабушек, и являлись при этом страшной тайной, покрытой мраком, и предметом гордости.

 Поэтому нет ничего удивительного в том, что под потолком повисли разнокалиберные «липучки», на подоконниках, разомлев на блюдцах с сиропом, распластались красавцы-мухоморы; в ход пошли мухобойки, изготовленные домашними умельцами из подошв старых галош. Много мух поплатилось жизнью из-за своего любопытства. И не удивительно!

 Видимо, это были мухи, прибывшие из других мест, так сказать, «поехавшие», и им на веранде все было интересно и ново, не было охочих до мух синиц и прочих мухоловок, и оказавшись, как им казалось, в полной безопасности, все надо было пощупать, понюхать и попробовать «на зуб». А мухи, старожилы этих мест, уже приобвыкшие и знавшие что где плохо лежит, где таится какая опасность, и умевшие избегать всевозможных липких растяжек и волчьих ям, тихо злорадствовали, глядя на трупы своих соплеменников, так как из-за их постоянной суеты и они, коренные жители этой веранды, могли попасть под горячую руку или влипнуть в какую-нибудь неприятность. Доказывай потом, что ты местная…

Наученная горьким опытом своих подруг она довольствовалась малым: там капельку вареньица, в другом месте такую же капельку меду; а то можно попробовать малую толику черного хлебушка или сыра, особливо, если это какой-нибудь заграничный рокфор или «блю». Да на худой конец помойное ведро всегда открыто к ее услугам.
Муха была воспитанная и умела вести себя за столом. Она не ела с ножа, не жадничала, не лезла с головой в банку с медом или с вареньем. Она спокойно усаживалась на самый краешек банки или блюдца, потирая передние лапки от предвкушаемого удовольствия. Закончив трапезу, она с не меньшим усердием вытирала и задние лапки. При этом она прекрасно знала, что в этом случае хлопушка-мухобойка ей не грозит.

Однажды в молодости, когда она сидела на самом краешке банки с медом, ей, правда, угрожала смертельная опасность, и лишь божий промысел спас ее от неминуемой, казалось бы, гибели: ей удалось-таки увернуться от шлепка мухобойки; раздался звон разбитого стекла, за столом поднялась суета и шум негодующих голосов, правда, не такой громкий, как тогда, когда она сидела на краю тарелки с супом и тоже потирала передние лапки, предвкушая.

И на этот раз она чудом успела-таки увернуться, и мухобойка просвистела мимо, угодив прямо в суп. До сих пор она в отчаянье хватается за голову, и ее бросает в дрожь при одном только воспоминании о том, что там было после того, как брызги супа вместе с осколками тарелки разлетелись по всей веранде, заливая скатерть, пол и стены. После этого инцидента высшими силами было принято решение за столом и при обращении с хрупкими стеклянными и фарфоровыми вещами хлопушек не применять. Жить стало немного легче, так как одной угрозой стало меньше. После этого она могла без страха спокойно садиться не только на лампочки и зеркала, но и на окна, оставляя на них следы своего пребывания. Муха была удостоена звания «наша муха».

Жизнь, полная опасностей, многому научила нашу муху. Чем больше ты отличаешься от своих соплеменников, тем больше ты становишься заметней в этом мире. Она никогда не теряла бдительности и была готова к любым катаклизмам. Она никогда не исключала возможности покушения на свою жизнь и всегда жила в ожидании какого-нибудь предательского «удара из-за угла».

Мысль о возможной опасности не оставляла ее даже на отдыхе; кажется, даже во сне она всегда была начеку. Мне кажется, что она обладала удивительными телепатическими способностями: стоило только подумать о том, чтобы взять в руки хлопушку, и крадучись отправиться на дело, как она надолго исчезала из поля зрения; стоило только слегка приподнять или сдвинуть занавеску на окне, в укромном уголке которого наша муха проводила свои досуги, любуясь видом из окна, инстинкт самосохранения сбрасывал ее с окна, и она сразу же срывалась с места, улепетывая со всех крыльев куда-нибудь подальше, где можно было снова на некоторое время забыться в тревожном сне.
 
К концу августа нашей мухе «по выслуге лет» было присвоено очередное звание: «мудрая». Ведь она умудрилась дожить до осени, и уже подумывала выйти в отставку и уйти с политической арены, чтобы, облюбовав какую-нибудь укромную щелочку, счастливо пережить там зиму, как до этого делала ее бабушка, о которой ей в раннем детстве рассказывала ее мама, и от которых она, судя по всему, и поднабралась всякой житейской мудрости. И надо сказать, что это ей удалось. Она действительно ушла со сцены, перестала появляться в свете, и все о ней забыли.
Только зимой под Новый год мы вновь появились на даче. Мы затопили печку-камин и через некоторое время, когда в комнате стало тепло, вдруг не услышали, а, скорее, увидели нашу мудрую муху. Она, согревшись, очнулась ото сна и снова стала радоваться жизни, радоваться тому, что ее не завлек в свои сети паук, не достали ни мышь, ни какая-нибудь пичуга (хотя какая там пичуга в помещении!), не вымели веником и не сожгли в печке, как ненужный мусор.

Но муха таких тонкостей бытия не знала и поэтому могла предполагать все самое худшее. Поэтому наша мудрая муха радовалась, как какая-нибудь мелкая дрозофила, что вот опять наступило тепло, что все зимние кошмары уже позади, что … Но, видимо, муха немножко недоспала, и не избавилась от грёз сновидений, так как все свои танцы по комнате и вокруг лампы она совершала, видимо, с закрытыми или невидящими глазами, – может быть, она спала, что называется, на ходу, – а потому довольно часто и, надо думать, болезненно натыкалась на всякие шкафы и полки; даже иногда слышно было, как она ударялась о стены комнаты, билась головой о электрическую лампочку, и наконец, она звонко ударилась о горячую печную трубу, потеряла сознание и упала на раскаленную плиту…. А ведь это была наша мудрая муха.
В. Ефимов