Записки гаишника. Глава 7

      Ноябрь. Я сижу за пультом, Уральский мух бьёт сложенной газетой, а Чуланов ходит перед глазами по узкому коридору: то появляясь, то пропадая в проёме открытой двери. Он был оформителем, сменщиком Фёдора Карпика и Александра Великова.
- Слав, - окликнул Валентин Алексеевич Вячеслава Григорьевича, - ты раньше уже в октябре ватники надевал, а сейчас, смотрю, ноябрь, а ты всё в галифе ходишь.
Не ответил Вячеслав, промолчал, удаляясь в сторону ленинской комнаты, и,
только снова показавшись в проёме двери, сказал:
- А под низом-то что?
Они часто подтрунивали друг над  другом. Чуланов, закончив проминаж, взял газеты и начал утеплять ими окно, ножом затыкая щели. Уральский курил у выхода.
- Алексеич,  стул возьми, с другой стороны подержишь мне штору, - стоя на табурете, попросил Вячеслав Григорьевич.
Уральский, затушив сигарету, и бросив окурок в корзину, ему отвечает:
- Слав, я на Машку-то залезаю – у меня голова кружится, а ты: на стул встань.
 
    Приехал я на дежурство к 9 часам, и сразу за пульт. С самого утра пошли иностранцы, а записывать их прохождение надо по информации инспекторов  с трёх постов,  когда  автомашины   проходят   в   Москву   106  и 47   км, и из Москвы -  49 и 106 км.  Прозвучал   городской   звонок,  я   попросил инспектора,   связавшегося     со мной  по селектору,   подождать,   и   поднял трубку.  Мужчина    хотел     узнать      об    одном     дорожно-транспортном происшествии, и я его соединил с дознавателем.  Через минуту опять звонок с той же просьбой.
 - Я же вас соединил с дознанием, - ответил я.
 - Там мне сказали, чтобы я ещё раз перезвонил.
Я  положил  трубку  на стол,   и  стал среди  журналов  искать  книгу  учётныхдорожно-транспортных  происшествий,  и  при  этом  стал  бубнить  вслух  о дознавателе, Брифе Георгии Абрамовиче:  «Сидит, не может ответить лишний раз. Документы у него, а он сюда посылает». Найдя нужную телефонограмму я, зачитал её абоненту. И тот меня спросил:
- Вы устали?
- Не понял,- ответил я, действительно не сразу сообразив.
- Ну, может быть, вам трудно нести службу. Вы устали, - объяснили мне на том конце провода.
Но я уже и сам догадался: о чём идёт речь.
- Извините, просто дознаватель мог вам дать исчерпывающий ответ по ДТП, оно у него в производстве, ещё раз, извините,- сказал я в трубку.
- Хорошо. А то мы можем помочь.  До свидания, - ответил мне
мужской, уверенный голос.
Этот урок я запомнил.
      Чемпионат мира по хоккею 1979 года состоялся в Москве, и мне командир подарил два билета на матч ФРГ – США.
- Сколько я Вам должен, Валерий Григорьевич? – спросил я его.
- Нисколько. Они мне бесплатно достались.
Это был хороший подарок – билетов было не достать. Я предложил Максимовичу второй билет. На его машине мы приехали в Лужники, зашли на Малую спортивную арену. Места нам достались прямо за воротами посередине, и в среднем ряду. На игре присутствовали послы обеих стран, прозвучал свисток, и трибуны зашумели. Обзор у нас был неплохой, но впереди нас сидели немцы и, как только возникал опасный момент у ворот, они вскакивали со своих мест, махали флагами – ничего не видать. Позади нас сидели американцы   с  такой же реакцией,  и  со своей  атрибутикой. Лев мне говорит:
- Хоккей тут не посмотришь, давай будем ими руководить.
- Давай, - согласился я. Как   только   болельщики   из-за   океана    закончили    поддерживать    свою   команду, Лёва крикнул:
- Дойчланд.
Взвились флаги болельщиков Германии, скандируя: «Дойчланд, дойчланд».  Они притихли, опустили флаги,  подал голос я:
- Юесэй гоу.
       Громким  эхом откликнулся мой призыв сзади: «Юесэй, юесэй».   Так прошёл первый тайм. В перерыве Максимович предложил:
- Пойдём, найдём другие места, внизу, сбоку трибуна почти пустая.
Вышли мы из прохода к трибунам на нижний ярус, там висят трафареты: «Ложа для прессы». Подошли к дежурному с повязкой на рукаве:
- Понимаете, приехали издалека, в деревне настоящего хоккея не видели. Можно мы здесь расположимся, - попросил Лёва.
Дежурный направил нас к старшему дежурному, и тот разрешил.
- Только, если придёт команда, и мест не будет, вы уйдёте, - предупредил он.
- Договорились.
Мы  сели  у  самого  бортика.  Когда  был  забит гол,  мы  вскочили,    вскинувруки, но все сидящие в ложе продолжали спокойно находиться на своих местах, без эмоций. С болельщиками было веселее. У бортика плохо было смотреть, не видно было общей картины, и мы пересели повыше. На третий тайм пришли посмотреть матч несколько хоккеистов из сборной команды Швеции  и их тренер. Среди них был  нападающий, Дан Лаабратон, звезда мирового хоккея. Он играл в НХЛ.
- Давай  сделаем ему приятно,  возьмём автограф, - предложил я,
когда,  до окончания матча,  спортсмены,  сидевшие выше нас, поднялись со своих мест и стали спускаться по проходу.
- Давай, - согласился Лёва.
Мы тоже встали, и пошли навстречу хоккеистам, чем испугали дежурного. Он двинулся к нам, но я его успокоил:
- Мы за автографом.
Лаабратон остановился по моей просьбе, и расписался в наших хоккейных календарях, купленных перед матчем.
     На 9 мая ко мне в очередной раз приехал друг, Валера Жердев, с женой Галиной и дочками: Таней и Мариной. Галя приехала с Украины, где она жила с родителями под Киевом, их дочь Татьяна была моей крестницей.
     На сей раз, я решил показать им военный парад в честь
       Победы, который проводился в Солнечногорске, и такого, уверен, не было больше нигде. Он проводился в 11 часов, после парада на Красной площади.
     Мы пришли в центр города, слились с толпой празднично одетых людей. Грянул духовой оркестр, исполняя военный марш, и колонна военнослужащих двинулась по Ленинградскому шоссе в сторону Москвы. Первыми шли, под красными знамёнами, чеканя шаг, офицеры Советской Армии, слушатели курсов «Выстрел», за ними - военные других частей, расположенных в Солнечногорском  районе. А за нашими воинами, что самое интересное, шли военнослужащие стран Европы, освобождённых нашими дедами и отцами офицеры Германской демократической республики, Венгрии, Болгарии, Румынии, Польши, Чехословакии, чьи отцы, может быть,  в ноябре                41-го года шли в составе Германской армии по нашей улице Красной на Москву. Теперь их потомки тоже шли в сторону Москвы, до памятника павшим советским воинам. Под наш торжественный марш они шли за победителями, стараясь
попасть в ногу, и вытягиваясь в струнку.
     Шли  кубинцы, ангольцы, египтяне, ещё из каких-то африканских стран, из стран, освободившихся от колониальной зависимости. Всего один представитель мог быть от страны, но он шёл, как бывает, идут на Олимпийских играх, один от страны. Шли монголы, индусы, вьетнамцы, корейцы. А шли-то они своим, строевым шагом, в своём национальном обмундировании. Это производило впечатление.  Мне до сих пор непонятно: почему по итогам второй мировой войны расплачивалась только Германия, если на нас надвигался весь Запад. Да, ещё визжат, что мы им должны.
     На «Выстреле» обучались такие слушатели из Африки, страны которых  даже воевали друг с другом.
      Мне офицеры с курсов «Выстрел» рассказывали, что слушатели должны были проходить при обучении, так называемую, «линию огня», но её преодолевали только наши офицеры, и ещё    кубинцы.   Не   все   были   готовы   ложиться   между   гусеницами   под  двигающийся на тебя танк.

     Воскресный, летний день. Полдень. Нас в дивизионе трое: Уральский, я и  Карпик. Всё идёт хорошо, ясный, солнечный день, и в обед Валентин               
Алексеевич с Федей решили пропустить по рюмочке. Я на пульте. В разговоре мы коснулись огородных дел.
- У нас на Украине знаешь, как сажают? - начал мне рассказывать Фёдор. - Посадили картошку, по ней посеяли семечки, и тут же огурцы. Ну и арбузы – само собой. Все в
одной грядке, и всё созревает.
- Конечно, там тепло и чернозём, - заметил я.
- Я сына туда к матери на лето отправляю,- продолжил рассказывать он. - В том году приехал в августе его забирать, а он по  хохлятски  гутарит, я за голову взялся. Ему же в первый класс идти, а он русский язык забыл. Вся мировая литература напечатана на русском языке, и я не хочу, чтобы мой сын его не знал. А какие книги он прочитает на украинском?
- Конечно, там тепло и чернозём, - заметил я.
- Я сына туда к матери на лето отправляю,- продолжил рассказывать он. - В том году приехал в августе его забирать, а он по  «хохлятски  гутарит», я за голову взялся. Ему же в первый класс идти, а он русский язык забыл. Вся мировая литература напечатана на русском языке, и я не хочу, чтобы мой сын его не знал. А какие книги он прочитает на украинском?
 
     По   радиостанции  передали,   что   у  поворота  на  Сходню   дорожно-транспортное происшествие: грузовая машина неожиданно выехала на полосу встречного движения и столкнулась с автобусом, оба водителя погибли. Я позвонил дежурному в Солнечногорский ОВД, чтобы на место ДТП выехал следователь, Карпик поехал на его оформление. Минут через двадцать  я снова позвонил в ОВД узнать: выехал ли следователь, трупы надо было отправлять в морг, а без него нельзя.
- Машины  у   нас  все  на   выезде,  следователю   сообщили,    должен  выехать, - сообщил дежурный.
     Со мной   связался  Владимир Студителев, - это был его  участок, -  и доложил, что остановился заместитель министра МВД, Рожков, проезжающий на машине, и спрашивает: «Почему трупы лежат на обочине не накрытые, и не доставляются в морг?».
Как будто было неизвестно в Министерстве, что мы погибших отправляли в морги на попутных автомашинах, уговаривая водителей; и, что сам инспектор дорожного надзора сопровождал трупы туда; и, что у нас не было материи, чтобы  их накрывать,и, тем более, мешков для этой цели.
- Ты объяснил ему, что ждём следователя, - спросил я  Студителева.- Да. Он приказал прибыть на место ДТП начальнику Солнечногорской милиции и командиру батальона, - ответил мне Владимир.
- Понял, сейчас доставим, - сказал я, и поднял трубку телефона.
      Я позвонил дежурному в ГАИ Московской области, Александру Васильеву, он был племянником Николая Николаевича Васильева. Иван Захаров позвал его к себе на службу. Ему я доложил о случившемся и о распоряжении заместителя министра, а затем позвонил  в ОВД Солнечногорска и домой Валерию Григорьевичу. Следователь, Александр Скориков, прибыл на место ДТП через полтора часа, добирался на попутке.
      Вскоре,  к  нам  в   «дежурку» -  а    её   трудно   было   назвать   дежурной частью, такая она была маленькая -  прибыли: начальник Солнечногорского ОВД,  полковник милиции,   Зеленцов Николай Сергеевич,   заместитель   ГАИ  Московской области, полковник милиции, Колесников Дмитрий Петрович  и командир дивизиона, подполковник милиции, Пиюренко Валерий Григорьевич. Начали задавать вопросы, а, во-первых, Валентин Алексеевич не совсем был в курсе дела, и, во-вторых, сто грамм-то в нём сидели. Он толкнул меня в бок. Надо было выходить  из ситуации, и я позволил себе вмешаться:
- Товарищ полковник, разрешите мне доложить, потому что это я
непосредственно передавал информацию, я её записывал  поминутно.
 Я взял в руки черновой журнал, где всё было записано, как учил Уральский, и зачитал руководителям: что, где, когда. Они удалились в кабинет командира для совещания, и пришли к заключению, что от нас в дежурную часть милиции поздно поступило сообщение о ДТП. Меня это возмутило, не терплю несправедливость, но я понимал, что выступил громоотводом. Гораздо проще было свалить всё на помощника дежурного. Стрелочника всегда найдут.
               
       Первым секретарём Московского городского комитета КПСС был Виктор Васильевич Гришин, и при нём было принято решение: для отдыха детей трудящихся каждое предприятие должны иметь детские лагери и сады. В нашем районе, у Дулепово, находились три московских пионерских лагеря: «Заря», от фабрики имени Парижской коммуны, «Солнечный», от института  «Гидроэнергопроект»,  и «Мир», от 1-го троллейбусного парка. На Живагинских прудах каждый из них имел свою купальню. Также все они здесь имели летние детские сады.
        Обслуживающий персонал в лагерях практически не менялся годами, приезжали сюда одни и те же вожатые, нянечки, повора, и другие работники. Дядя Гриша  Таряник с женой работали в «Заре», и в один год они остались  на зиму. Тогда их сын, Витька, стал со мной ходить в Мошницкую начальную школу, во второй класс. С тех пор, каждое лето, мы всегда с ним встречались, когда он приезжал к родителям. И в это лето, по пути в пионерский лагерь, Виктор, на новой автомашине «ВАЗ-2103»,  заехал ко мне на дежурство в Молжаниновку.
- Пойдём, я тебя угощу, сказал он мне.
Мы вышли на улицу, он открыл багажник, в котором стояли два ящика с вином «Арбатское».
- Тебе какое - красное или белое? – спросил он.
- Любое, - ответил я.
Я не пил ни того, ни другого.
- Завтра, в обед, жду тебя с Любой у нас.

     Виктор работал директором продовольственного магазина у метро «Павелецкая». В новенькой машине звучала музыка из импортной магнитолы, на торпеде лежали дефицитные японские аудиокассеты. Он в армии не служил, его порезали в уличной драке ножом, и он перенёс операцию. Окончив техникум связи, ему предложили выехать на работу в провинцию. Тогда, получившие высшее, или техническое, очное образование, будущие специалисты должны были отработать два года по распределению. Виктор с этим не согласился, и пошёл работать в магазин рубщиком мяса. Я тогда подумал: «Поменял шило на мыло. Не каждый мог  поступить в техникум, а он ушёл в мясники».
           На следующий день мы с женой были у Таряника в гостях, водка «Посольская», красная рыба, колбаса, другие деликатесы.
- Купи ты себе машину, - предложил мне Виктор. – Тысячу рублей найдёшь, а там я тебе помогу, у меня друг работает в комиссионном магазине.
- Найти-то я, может, и найду, а отдавать как? – ответил я.
- Слушай,  брось  ты эту  службу, -  предложил  он, -  приходи  ко   мне работать мясником, и через год у тебя будет машина.
Я себя никак ни мясником, ни торговцем не представлял.
- А чего ты ко мне за продуктами не приезжаешь? – спросил Виктор.- меня вся милиция моего района ошивается. Иных, наиболее наглых, приходиться просто выгонять.
И вот, я, получив получку, с женой поехал в Москву. Виктор, встретив нас, обрадовался, сразу повёл в подвал.
- Что вам надо? Мясо надо? – спросил он.
- Да, - подтвердила Люба.
Мы   не   знали,   как нам  распределить  мои  155 рублей,  и   её    85,    чтобы хватило на  месяц.  Не набрать бы лишнего.
- Ещё что? Рыба нужна?
- Да, - снова подтвердила жена.
- Какая рыба? – спрашивает Виктор, и, видя наше замешательство, предложил:- Сёмга есть, будете брать?
- Будем, - ответила жена.
- Сколько вам?
- Рыбки две, - сказала она.
«Что она говорит? У нас денег-то», - подумал я. А Виктор, поняв, что Люба в глаза не видела эту рыбу, подозвал работницу:
- Клава, вот подбери этой женщине продукты, а мы с другом пойдём в кабинет. Там нас найдёте.

       В кабинете он  достал початую бутылку, налил водку в стопки, потом взял лавровый листик, поджёг его зажигалкой, и затушил в жидкости. Выпили.
- Для чего ты это сделал? - спросил я.
Он дыхнул на меня и спросил:
 - От меня пахнет?
- Не чувствую, - ответил я.
- А до тебя я уже принял 200 грамм.
Вернулась Люба, и, смеясь, мне говорит:
- Там такая огромная рыба.
- Да, при этом и цена у неё огромная, - сказал я ей.
 
     В очередное моё дежурство к нам в отделение приехал великий хоккеист, мой кумир, Виталий Давыдов, неоднократный чемпион мира, Европы и Олимпийских игр, тренер моей любимой команды, «Динамо». Он приехал по поводу  инцидента   нашего  сотрудника  с  не менее   великим   защитником, Валерием Васильевым,  одним из героев исторической серии игр в Канаде 1972 года. В руках тренер держал две хоккейные клюшки.
- Можно мне увидеть начальника отделения, - спросил меня
Виталий Семёнович.
А  Валерий  Григорьевич   уже   вышел, и встречал  его   в  дверях, они  прошли в кабинет.
   А дело было так: На посту  106 км,  в Спас-Заулке,   инспектор   дорожного   надзора,   недавно поступивший к нам на службу, остановил автомашину «такси». У водителя  в путевом листе не было отметки диспетчерской службы. Из машины вышел пассажир, и попросил их пропустить. Инспектор был непреклонен, и тот представился, показав удостоверение: «Васильев Валерий Иванович, 1949 года рождения, капитан милиции», и снова попросил продолжить поездку, так как очень надо. Сержант упёрся, и Васильев схватил его за грудки, прижал немного к «борту». Инспектор сразу позвонил в милицию по «02». Хоккеист был задержан и доставлен в ОВД Клина. Туда приехал старший смены инспектора, были принесены извинения, и легенда советского хоккея был отпущен. Вторая клюшка предназначалась для нашего принципиального инспектора, а я бы ему её не отдавал. Он у нас недолго прослужил.
               
     Между тем, на аттестации личного состава мне было указано, что я являюсь отличником милиции, в нарушении дисциплины не замечен, но не повышаю свой общеобразовательный уровень, с чем я был согласен. Надо соответствовать офицерскому званию. Алексей Степаненко, который поступил в Саратовскую среднюю школу ГАИ на заочное отделение,
уговаривал меня тоже туда поступать:
 - Вить, там учатся со всего Союза, а кто   с Москвы – их принимают легко. Я  математику сдавал,  стоим толпой у дверей. Из аудитории выходит грузин,  к нему обратились с вопросами:
- Сдал?
- Сдал, - отвечает.
- На что?
- Четыре.
- Что спрашивали?
- Какой - то гипотенуз.

         Наши офицеры: Иван Сон, Сергей Галкин, Владимир Тихонов, Андрей Истомин, Анатолий Татарчук, а также: Сергей Герасимов, Андрей Бошин, Александр Журавлёв, и другие, закончившие  очное  отделение  этого  учебного  заведения,   все зарекомендовали себя с хорошей стороны, и были грамотными   сотрудниками. двухгодичные
               
      Павел Качалов до этого рекомендовал мне поступать в библиотечный техникум, что у метро «Щёлковская» в Москве. Там был юридический факультет, учится – два года по вечерам, и я сдал туда документы. Сочинение я написал, а, когда поехал на экзамен по истории, то со мной увязалась жена, после экзаменов хотела заехать в магазин. Мы зашли в техникум, и я понял: какую ошибку я сделал. Перед аудиторией стояли одни девчонки, не малинник, а целая цветочная плантация, и по выражению лица Любы было видно, что ей совсем не улыбается, чтобы я там учился. Вместо поддержки я получил обратный эффект, и, засыпавшись на вопросе: «Пять признаков империализма», - назвал только три, - я не стал выплывать, хотя меня преподаватель явно вытягивал, предлагая ещё посидеть, подумать. А что думать?    Хуже   всего,  когда    не знаешь,  да ещё  забудешь.   Можно   было  посидеть, пойти к преподавателю последним, но я отогнал эту мысль.
- Очень жаль, - произнесла секретарь, выдавая мне обратно
аттестат со среднем образовании, - у вас «четыре» за сочинение, вы бы прошли.
    Цель я уже себе поставил, и осенью 1979 года я записался на
2-х годичные курсы   английского   языка,   организованные    на   «Выстреле».    А   дальше, планировал поступить в Высшую школу милиции, куда, в основном, поступали наши сотрудники.  Если не поступлю, то тогда можно окончить и среднюю школу ГАИ.  Любе не нравилось, что я по вечерам уходил. Это было видно по её настроению, но «цель оправдывает средства». Я её не посвящал в служебные дела, и в свои планы,  да,  она не очень – то
интересовалась. Главное, чтобы я был при ней и приносил зарплату.

  В Москву, к Жердевым, приехала тётя из Америки. Она была родственницей отчиму Валеры, дяде Ване Вдовенко. Её звали Клавдией, и история её начиналась с Отечественной войны. В то время она была медицинской сестрой, и вместе с бойцами попала в окружение, а потом в плен. В Германии Клавдия попала на работы в поместье высокопоставленного офицера. Там работники трудились шесть дней в неделю, с одним выходным. При освобождении они попали в зону, контролируемой армией США, и американский военный увёз её к себе в Штаты, женился на ней.
     Дядя Ваня во время войны работал в Нижнем Тагиле, выпускающий танки «Т-34», и был награждён золотой звездой Героя социалистического труда и орденом Ленина. Интересно, что он писал в анкете, отвечая на вопрос: были ли родственники в плену? В Советском Союзе зря звёзд не давали. Дядя Ваня мне рассказывал, что сначала войны броню на наших танках немецкие «Тигры»  пробивали. Стали думать: увеличили толщину брони, слишком тяжёлый получался танк, терялась скорость. И один наш инженер предложил отливать двойную броню, не увеличивая общей толщины. Между пластинами расстояние – воздух. Снаряд в танк попадал: внешняя броня пробивалась, а внутренняя нет.
               
   С мужем Клавдия развелась, жила она в Нью-Йорке, в однокомнатной квартире, с дочерью, которая тоже была в разводе, и с внучкой. Она  работала врачом, и имела одну машину на двоих с дочерью.
     В Белгороде у неё остались брат с сестрой и племянники, родители умерли. Она с самого начала писала письма в Советский Союз, но они до адресата не доходили. И вот, только теперь ей разрешили туристическую поездку на Родину. Валера с Галей встречали тётушку в Шереметьево. Они потратили свои месячные зарплаты, закупив продукты, чтобы встретить её достойно.
     В аэропорту, туристы из Америки, узнав, что тётя Клава в столице будет проживать в гостях у родных, попросились к ним в гости, чтобы посмотреть, как живёт советская семья. Когда американцы переступили порог трёхкомнатной квартиры Жердевых, то их позвали за стол, - мы же гостей без угощения не отпускаем. Они сначала отказывались, вроде, пришли посмотреть, но их уговорили. А когда выпили, то совсем раскрепостились. Хорошо, что были осенние заготовки, всем всего хватило. Ничего такого подобного в Америке, по словам Клавдии, не было: ни консервированных грибов, огурцов и помидоров, ни варенья, ни компотов. Там всё
покупалось в магазинах, а ходить в лес за ягодой, или грибами, жители не могли, частная собственность. Там, двигаясь по трассе на машине, нельзя было съехать в сторону, висят таблички: «Частная собственность». Тётя Клава рассказывала, что масло у них не такое вкусное, а яйца продаются без скорлупы, потому что. куры несут их по два раза в день, и скорлупа не успевает образовываться. Свиньи на антибиотиках вырастают за четыре месяца, и мясо не такое вкусное, как в Москве. Семечки у них продают очищенными от лузги.
 
     Тётя Клава привезла два огромных чемодана с вещами, которые перемещались на колёсиках. В них были подарки, начиная от детских распашонок и нижнего белья, заканчивая шубами.
- Тётя Клава, зачем вы детские вещи везли?   У нас  хлопчатобумажного  белья в магазинах много.
- Ты  знаешь, Галя,  я  же  не  знала,   как  здесь  живут,   у нас  никакой информации нет. Я спросила у эмигрантов, которые недавно выехали из  Союза: «Чего там нет»?  «Там ничего нет», - ответили мне.
     Первый город, который её группа посетила, был Львов. Тёте Клаве не понравилось, как их там встречали. И переводчица очень плохо переводила.
- Они к нам чуть ли не целоваться лезли, восторгались: «наши американцы, наши американцы». В штатах за мной, как за русской, следит ФБР, и я знаю, что у меня в квартире находится камера.
     Тётя Клава всегда ездила по Москве на такси, и расплачивалась с водителями  долларами.  А  такси, после заказа по телефону, приходилось ждать. На метро она ездить отказывалась. Но потом её Валера убедил:
- Мы такси целый час прождём, у нас метро рядом, давайте не будем терять время.
- Хорошо, Валера. Ты только не отпускай меня от себя.
После поездки она поделилась своими впечатлениями:
- Мне очень понравилось в метро, - говорила она, - так всё красиво. А я уже много лет не езжу в метро Нью-Йорка, он у нас «тьюб» называется.
Действительно, как труба: темно и грязно. Я ехала в поезде,  и вошёл негр. Со мной рядом сидела женщина. Он обратился к ней: «Уступи мне место». «А почему  я  должна  вам уступать» -  ответила она.  Он  вытащил  пистолет   и застрелил её. С тех пор я на метро не ездила.
     Вечером Галя с тётей Клавой шли от метро домой через Есенинский бульвар. В парке гуляла детвора. Американка обратила внимание на то,   что ребятишек много, а взрослых единицы.
- Галя, а где же родители, почему дети одни?
- Дома, или на работе, - не понимая вопроса, ответила Галя.
- И не страшно оставлять их без присмотра? – спросила американка.
- Нет. Они привыкли играть одни. Прохожие и другие взрослые же есть.
- А   в Нью-Йорке   ребёнка   нельзя  оставить   без внимания и на десять минут. Его или украдут, или изнасилуют. Мы сами после десяти вечера из дому не выходим, опасно. Мою квартиру грабили два раза: с работы прихожу, там ничего нет, всё вынесено. За счёт страховки восстанавливала утрату, - рассказывала тётя.
 
    В другой раз, Галя с ней шла мимо винного магазина, в который стояла  очередь, и там началась драка. Гале было неудобно, что иностранка видит  такую неприглядную картину, но той было любопытно на это посмотреть:
- Галя, давай подождём, - попросила она.
Не прошло и пяти минут, как подъехал милицейский «УАЗ», так называемый в народе «воронок», драка прекратилась, милиционеры четырёх дерущихся мужиков посадили в машину,  и  уехали.   Это тётю  Клаву поразило.
- Галя, у нас, если такая драка, подъезжает полиция, дубинками лупят  всех подряд, и увозят всех в полицейский участок.
     Тётя Клава никогда не была в Москве, она жила в Белгороде, и столица ей очень понравилась. Она была сильно расстроена, когда настало время возвращаться обратно в Америку.
- Я бы всё там бросила, если бы можно было вернуться на свою Родину. В штатах невозможно жить русскому человеку, - говорила она.
- А как ваша дочь? – спросила Галя.
- Что дочь? Она типичная американка.
     Тётя Клава  задекларировала кольцо с бриллиантом, когда пересекала  границу, и подарила его племяннице. В «Берёзке», в ювелирном отделе, она купила похожее кольцо советского производства.
- Галя, за это кольцо в Нью-Йорке я окуплю всю свою поездку, - сказала она.

     За зиму, нанесённая краской, дорожная разметка стиралась, и по весне  дорожники снова начинали её наносить на проезжую часть. Сначала они вручную кисточкой намечали точки, а потом машиной по этим точкам наносили разметку краской. Передали мне в «дежурку» рапорт инспектора вместе с водительским удостоверением одного водителя. Инспектор писал: «Перед переездом,  на 49-м км,    водитель  обогнал  машину, нарушая ПДД,   я    стал    заполнять извещение, а он, схватил со стола талон предупреждений и убежал».
Вечером нарушитель заехал к нам на 26-й км, в Молжаниновку.
- Я так поступил, чтобы мне не сделали прокол в талоне, потому что я не нарушил правила дорожного движения, - объяснил он.
- Как же не нарушили? Вы же совершили обгон ближе ста метров до переезда. Правила запрещают это делать при отсутствии разметки.
- Согласен, но там была разметка.
- Там не разметка, а точки для нанесения разметки.
- Я адвокат,- продолжал оспаривать водитель, - точки, это - тоже разметка. Давайте откроем Правила.
Я зачитал  пункт Правил вслух: «К дорожнойразметке относятся…», - идёт перечень, и в конце его, -  «…и иная разметка».
- Почему эти точки не могут подпадать под понятие: «иная разметка»? – спросил водитель.
С этим доводом уже согласился я, и  вернул адвокату его талон предупреждений без отметки в нём.

    Уральский Валентин Алексеевич ушёл в отставку, и со мной стал дежурить старший лейтенант милиции, Кулебякин Алексей Иванович. Он к нам перевёлся из Солнечногорского ОВД. А туда ушёл Старов Виктор Иванович, и заместителем по службе назначили  Волкова Виктора Павловича.

      Наше подразделение находилось на участке Ленинградского шоссе, который обслуживало 2 отделение ГАИ Москвы. Вечером к нам сотрудники этого отделения привели молодую женщину и попросили:
  - Ребята, посторожите её, пока мы с машинами разберёмся.   
Она совершила ДТП, находится в нетрезвом состоянии, документов никаких нет.
Ребята – это мы: Кулебякин, Чуланов и я. Мы пригласили довольно симпатичную женщину в ленинскую комнату, где до этого в домино играли Алексей Иванович и Вячеслав Григорьевич. Женщина была в возбуждённом состоянии, без головного убора, в распахнутой дублёнке,  в джинсах и в дорогих сапожках. Я сел у выхода, страхуя попытку побега, Чуланов остался сидеть за столом в ожидании напарника, а Кулебякин вступил в диалог сзадержанной:
- Где ваши права?
- Нету, - ответила женщина.
- Как нету? Сейчас обыщем, - пригрозил Алексей Иванович.
- Обыскивайте, - громко произнесла женщина с отчаянием в голосе, скинула на сиденья дублёнку, оставшись в кофточке, и взялась расстёгивать  джинсы.
   Вячеслав Григорьевич развернулся в её сторону, перестав громыхать фишками, я застыл, уже думая, что увижу бесплатный стриптиз, но Кулебякин подскочил к женщине, вовремя успел взяться за пряжку ремня, и успокоил её. Она вскоре начала улыбаться и отвечать на шутки. Когда она ушла с московскими гаишниками,  –  я спросил   Алексея  Ивановича.
- Чего  ты  её остановил,  пусть   бы  раздевалась?
- Нельзя  этого   допускать.   У  неё  потом   началась  бы   истерика,   и
попробуй тогда её одень, - разъяснил Кулебякин.