Полковник, рыбонька и пустячок

Безответка, люди, это все равно, что бежать за поездом. Бежишь, и бодро улыбаешься. Будто прогулочка етая те ваще доставляет несказанное удовольствие.

А из поезда за тобой меланхолично наблюдают:
- Погляди, рыбонька, этот пустячок опять за нами бежит.
- Да-да,зайчик, как-то жалко его.
- Да чиво жалка-то? – военным басом осаждает полковник любимую. – Сила есть, ума не надо.

Пустеквакис именно из-за этой рыбоньки и бежит. Втемяшились ему в башку ее стройные ножки на каблучках, прозрачная юбочка в розовый горошек, сквозь которую просвечивают крышесносящие кружевца. А локоны? Кто может спокойно смотреть на эти гофрированные кудряшки, отлетающие от фарфорового небесного личика?
Пустешмакис не может. Вот и бежит за поездом. Спит на ходу. Утром наддает скорости, и жалко улыбается, когда рыбонька подходит к окну и озирает наступивший светлый день.

У них там с полковником в персональном купе ядреный комфорт, хрустальные бокалы, малосантиметровые пирожки с разными начинками, зеркала, обрамленные золотыми багетами, телеграфная вертушка на стене, мгновенно соединяющая со всем миром. Полковник после завтрака в хорошем настроении, пахнет паюсной икрой и французским одеколоном. Рыбонька, в шелковом неглиже, извивается на мягкой кушеточке.
Пустевакис бежит.

Когда из него дух вон, он садится на обочину, и долго отсапывается.
Вокруг непробиваемая тишина, пустота и равнодушная природа. Да ну его все на три буквы! – грубо думает он. – Пошли они! Что я за идиот?  Стервь на кривых спичках! Кто меня заставляет? Пойду в город, к черту, напьюсь и высплюсь.
Он снимает номер в гостинице, отмывается, одевается в красивые твидовые покрытия, медленно гуляет по главной улице с оркестром, осматривает достопримечательности, ест в ресторанах чего там у вас подороже.
Но,  с неизбежностью смерти, наступает день, когда ему становится невмоготу. Он снова надевает кроссовки, скрепляет волосы банданой, и отправляется догонять поезд.

Там, между тем, идет своя жизнь. Полковник отстукивает телеграмму за телеграммой, следит за текущими событиями, и ему даже кажется – управляет ими. Курьеры вскакивают  в вагон на станциях, приносят рулоны срочных сообщений, колокола звонят, новые пассажиры входят, выходят, чемоданы нервно скрипят колесами. Обеды с цесарками под соусом бешамель в купе полковника сменяют  ужины с шампанским и закуской в виде вокабюликов с крукатовым наполнителем, в онейном масле, посыпанными мелкой кёкрушкой.
Ковыряя зубочисткой, в полночь, наевшийся и удовлетворивший все имеющиеся потребности, полковник подходит к темному окну, наблюдает смутную природу, и думает: отстал пустекакис. Туда ему и дорога.

Но пусто как-то за окном. Все-таки оживлял пейзаж покойник. Сдох, небось,по дороге, кретин полосатый.
Рыбонька поеживается на своем перинно-пуховом диванчике, и тоже думает: ради меня бежал, пустячуля глупенький. Но что же я могу сделать, милай ты мой? Я сама подневольная! Знал бы ты мою жизнь! – из ее бирюзовых глазок выкатываются две хрустальные слезинки.

В один прекрасный день полковник подходит утром к окну – пустячок на месте, бежит.
У полковника вроде как отпускает сердце, хотя до этой минуты он и не думал, что оно сжато в напряжении.
-Иди, муся, - говорит он. – Твой мчится.
-Где? – вспархивает муся.
Подбегает к окну – точно! Бежит драный пустешмукис, и улыбается. Даже ручкой вот помахал. Улыбка у него вымученная, как всегда – то ли улыбка, то ли рыдальческая гримаса.
Муся радуется, и поднимает ручку, чтобы помахать в ответ.
-Еще чего! – взлаивает полковник, и ударяет мусю по прозрачной, нежной конечности. – Не поощряй! Он и так сбрендил, а тут еще ты подсуропливаешь, дура.

Пустекакис бежит.

И с ним бежит весь мир. Все, кто когда либо неудачно вложил свои чувства не в ту, не в того, не тогда, ни зачем и без толку.
Ну, так уж и весь мир? Есть же исключения!
В том-то и дело, что нет. Каждый в своей жизни, хоть недолго, но побывал пустячком, догоняющим поезд, из которого его вышвырнули за ненадобностью. Прекрасные воспоминания! До сих пор сердце из груди выскакивает, и хочется смеяться и плакать одновременно.

Пустекакис бежит.