Как это было... Откровения сепаратистки Глава 8

               
                Сын… Сыночек мой!... Сынуля… Мой первенец… Родной мой… Любимый… Старшенький… Он всегда был для меня опорой…
                Когда в далекие 90-е годы нашему папе пришлось уехать на заработки  на север, чтобы прокормить  большую семью, он остался старшим мужчиной в нашей семье. Я очень переживала, что осталась одна с детьми, двое  из которых – мальчишки. Мальчикам тогда было 13 и 15 лет, как раз тот возраст, когда очень нужен отец. Мне грех жаловаться на своих детей, но все равно тревога всегда остается в сердце матери. Я знала, что мои мальчики серьезные и  ответственные,  поэтому поймут меня правильно. Они будущие мужчины, будущие главы своих семей и должны не боятся брать на себя ответственность   за судьбу младших и более  слабых. Поэтому я собрала своих детей вместе и   сказала :
       - Наш папа уехал, чтобы зарабатывать денежки нам на жизнь. Здесь мы остались одни и у меня одна надежда на вас.
Моей дочери было всего 10 лет, поэтому я обращалась к мальчикам.
       -   Мы с Танюшей будем хозяйничать по дому, а вам  придется взять на себя часть мужских обязанностей.   Дима у нас старший сын, старший брат и поэтому теперь в нашей семье он старший мужчина.
В нашей семье всегда было престижно звание старшего. Мы никогда не наказывали старших за шалости и шкоду младших детей. Никогда ни я, ни  муж  не упрекали мальчишек:
       - Ну, куда ты смотрел? Ты же старший!
Никогда ничего не решалось в пользу младшего, хотя это очень  хотелось сделать. Всегда мы старались  поступать по справедливости, все делить поровну. Исключением, в редких случаях, была дочь. Не  потому, что она младшая, а потому, что она девочка и к ней предъявлялись совсем другие требования. Поэтому иметь статус старшего было почетно.
              Конечно, вся ответственность и забота о детях была на мне, но в решении спорных вопросов между детьми главенствовал Дима. В самом начале нашей самостоятельной жизни, во время одного из таких моментов, я попыталась влезть в их отношения и решить вопрос по- своему. На это мне сразу было сказано:
          - Мама, я не понял -  я старший или нет?! Я сам бушу решать, как нам поступить!
          - Конечно, сынок! Ты - старший! – ответила я. Мне ничего не оставалось, как молча удалиться и принять решение старшего.

          С этого момента все свои споры дети решали сами. Иногда я была не согласна с решением Димы, тогда  наедине с ним я обсуждала создавшуюся ситуацию и мы приходили к какому-то компромиссу. Надо сказать, что дети у меня росли дружными и мне с ними было легко. Мне не нужно было повышать голос, чтобы меня услышали и поняли. Достаточно было простого общения, чтобы в семье все шло своим чередом в правильном русле. Мое недовольство     чем - нибудь или кем - нибудь выражалось  в произношении имени провинившегося. Например, вместо нежного  “Костенька” или “Танюшка”, я говорила жесткой интонацией: ”Константин! Татьяна!” Этого было достаточно, чтобы детей призвать к порядку.
         Сориться  и шались у них не было времени. В те  годы   был ужасный кризис, распад великого государства, и нашему папе  на севере перестали платить заработную плату. Он работал вахтовым методом -  два на два (два месяца на вахте, а потом два месяца дома).       Из-за отсутствия денег ему приходилось  работать на севере по 4-6 месяцев без выходных, пока не заплатят хоть что-нибудь, ведь иначе ему не за что и не с чем ехать домой. Эти месяцы нам нужно было как-то выживать самим. Завод, на котором я работала, обанкротился, и я тоже была без работы. Было очень тяжелое время. Одна, с тремя детьми - школьниками, без работы… Я, как многие в то время, пошла на рынок торговать овощами. Со своей приятельницей  мы решили возить картофель и другие овощи. Заняли деньги у знакомых, наняли Камаз с прицепом и поехали по областям за картошкой, помидорами, синенькими, перцем и т.д. Меня не было дома по несколько дней, но когда я приезжала из поездки,  дома был порядок  и  меня ждал приготовленный ужин. Это  был простенький супчик на воде, или пшеничная каша, заправленная луком и морковкой на растительном масле. Но это была еда,  это – не голод. Часто я приезжала среди ночи и нам нужно было срочно выгрузить овощи, чтобы отпустить  машину. Тогда мои мальчишки вместе со мной всю ночь тягали мешки, перегружали на другой транспорт привезенный груз, чтобы утром мы могли организовать торговые точки и начать торговлю. Они днем учились в школе, а  потом самостоятельно  стояли на точке и продавали огурцы, лук, перец и все остальное. Выходные тоже проходили на рынке в работе.
        Вспоминаю одну историю из нашей тогдашней жизни. После окончания школы Костя поступал учиться в техникум. Я приехала из очередной поездки поздно вечером, а утром он должен был идти сдавать  вступительный экзамен. Наш Камаз остался в Дзержинске и мы все отправились туда разгружать машину. Тогда мы привезли синие, помидоры и перец в Камазе с прицепом. Это было почти 20 тонн овощей. Разгружали всю ночь. Где-то к шести часам утра мы попали домой. А  к восьми часам Косте идти на экзамен. Я его очень просила:
         - Костенька, сыночек! Потерпи! Не ложись отдыхать! У тебя экзамен, ты можешь проспать!
         - Хорошо, мам! Я ложиться не буду, - ответил он, - я только кофе выпью и буду собираться в техникум.

          Ждать пока он уйдет на экзамен я не могла, меня ждала машина, чтобы отвезти на точку торговать. Поэтому я попросила старшего сына и дочку, чтобы они, в случае чего, разбудили Костю и не дали ему проспать, а сама уехала работать. После работы, где-то около часа дня,  я возвращаюсь домой и вижу Костю, который стоит в коридоре. Я думала, что он уже вернулся с экзамена и  улыбаясь спросила:
        - Ну, что? Как экзамен?
Костя стоял какой-то растерянный, я бы сказала, немного перепуганный… Почуяв неладное я спросила:,
        - Ты на экзамене был?
        Тут я узнала, что мои дети после бессонной ночи свалились с ног и заснули. Проснулись, когда зазвонил телефон – это моя знакомая хотела узнать, почему Костя не пришел на экзамен. Ситуация была не ординарная… С одной стороны – пропустить вступительный экзамен! Такая безответственность! Ведь я же предупреждала! Я же просила!... С другой стороны – парень всю ночь разгружал машину, таскал мешки, пытался мне помочь… Ну, как я могу его ругать и упрекать?!...  Хорошо, что в техникуме мне пошли навстречу и разрешили ему сдать этот экзамен с другой группой абитуриентов. Я рассказала причину его неявки и председатель экзаменационной комиссии проникся к нам состраданием. Вот в каком режиме мы тогда жили.
              Так продолжалось несколько лет. Учась в техникуме, мальчики продолжали мне оказывать посильную помощь.  Дима пытался заниматься  металлом, нанимался резчиком на каких-то предприятиях,  чтобы хоть что-нибудь заработать  и как-то помочь мне их прокормить и поставить на ноги. Костя днем учился, а вечером работал официантом в ресторане. Я устроилась на работу. Тяготы жизни нас объединяли,  сплотили в одно целое. Мы стали одним организмом, в котором каждый знал и выполнял свои обязанности. Семья – это когда множество “Я” соединяются в одно большое ”МЫ”. Дети рано повзрослели, столкнулись  с проблемами взрослой жизни. Никто и никогда не требовал у меня каких-то привилегий, новую одежду или еще что-нибудь. Они понимали, что родители делают все, что могут, и всеми силами старались нам помочь в этом. Мы жили скромно, но дружно.
                С того времени прошло много лет. Мои дети создали свои семьи, разлетелись по разным городам. Средний сын уехал в Москву, дочь живет в Ялте. С нами в Горловке остался только старший. Для своего брата и младшей сестры он по прежнему старший не только по возрасту, но и по статусу. Для них старший – это корона на голове. Это значит - пример для подражания. А для него ”старший” – это значит глава семьи, продолжатель семейных традиций, ответственность за всех, способность решать проблемы всей семьи, уметь защитить.  У него уже  двое своих сыновей, было свое дело. Было…
               

                Когда в городе Славянске  рвались снаряды, я лежала в больнице в Харькове. Я лежала в карантинном отделении и новости знала только из телефонных разговоров с родными. Война была так близко, что страх за свою семью приводил в оцепенение. Я не знала, когда я смогу вернуться домой, как и чем я буду добираться в Горловку. Уже тогда панический страх охватывал душу и не давал покоя ни днем, ни ночью. Бессилие, бездеятельность и не способность как-то повлиять на грядущие события приводили в отчаяние. Я все время просила сына и невестку забрать детей и уехать на время, пока обстановка не прояснится. В это время в городе уже формировалось ополчение. От Наташи я узнала, что Дима тоже хочет записаться в ряды защитников города. Я пришла в ужас… Я все время звонила ему и просила до моего возвращения не предпринимать никаких действий. Я уговаривала его, что он не военный, ведь он даже в армии не служил! Говорила, что он сошел с ума, что специалист в своем направлении, просила уехать вместе с женой и детьми. Он, поддавшись моим уговорам, сказал, что никуда  не пойдет и будет работать как и работал. Я немного успокоилась, хотя новости, которые мы узнавали, не вдохновляли. По- прежнему, стреляли, ситуация выходила из под контроля, военные действия только набирали обороты. По несколько раз в день я разговаривала  с невесткой, обсуждая обстановку в городе и настроение сына. В одном из разговоров она мне сказала:
        - Мы с Димой решили, что я с детьми поеду на лето к Тане в Крым, а он пока останется работать в городе. Но вы не переживайте, это не сейчас. Сначала мы дождемся когда вы вернетесь. Не попрощавшись с вами мы не уедем.

      Страшная догадка привела меня в ступор…  Я поняла – Дима идет воевать. Я знаю Наташу, она бы никогда просто так его не оставила в городе… Я спросила прямо:
      - Дима уходит в ополчение?
      -Нет, что вы! Просто он остается, чтобы заработать нам денежки. Ведь в Ялте все дорого, а нам придется там жить месяца два.
Я ей не поверила:
      - Наташа, вы не хотите меня расстраивать и говорите не правду.
      - Да, нет, не придумывайте, - ответила она, - приедете – сами с ним поговорите.
Мне все еще хотелось верить ее словам, но тревога за сына больше меня не покидала. Я знаю своего сына,  если что надумал – не переубедить… К моему счастью,  через неделю меня выписали и я вернулась домой.
                За время, пока меня не было дома, город изменился. Внешне вроде ничего не поменялось, все было на своих местах -  еще не было ни блокпостов, ни баррикад, ни мешков с песком возле административных зданий. Не было бетонных блоков на дорогах и все дороги были открыты для проезда. Все это будет немного позже. Просто сейчас в воздухе уже витало  тревожное ожидание, чувствовалась какая-то возбужденность, даже нервозность в поведении людей. Везде: в магазинах, на остановках, на рынке , везде, где было хоть какое-то скопление людей, слышались разговоры об осаде Славянска, о боевых действиях, которые там ведутся, о военной технике, которая туда подтягивалась со стороны Украины ,  давались прогнозы на будущее. Мнения были разные, но все сходились на том, что долго это не протянется и скоро все закончится. Город только примерял на себя военную форму в надежде, что она нам не пригодится, что скоро  мы сможем продолжить свою обычную жизнь, и будем жить долго и счастливо… Тогда мы даже представить себе не могли, на сколько грядущие  события перевернут нашу жизнь. Это был июнь 2014 года и в поселке Семеновка под Славянском, и в самом Славянске уже были регулярные обстрелы, уже под фосфорными минами там гибли люди.
                Первым делом, после возвращения домой, я созвонилась со своими детьми  и мы договорились о встрече. Какой же радостной была наша долгожданная встреча! Было такое ощущение, что мы не виделись вечность! Все эти тревожные события вымотали душу и мне хотелось обнять  всех  своих родных и не выпускать из своих объятий. Я не могла насмотреться на них, наслушаться. Мы делились своими переживаниями, рассказывали как жили последние несколько недель, обсуждали планы на будущее. Я не могла наговориться со своими любимыми внучатами, натискаться,  нацеловаться… Сердце  разрывалось на части от радостной, долгожданной встречи и от тревожных предчувствий. Эти два противоречивых чувства смешались воедино, от этого ком сдавливал горло и становилось трудно дышать.  Горечь предстоящей неминуемой,  долгой разлуки  отравляла радость встречи. Было уже точно решено, что Наташа с малышами уезжает в Крым, а сын остается в Горловке. Я смотрела на своих мальчиков и мне хотелось запомнить каждое мгновение этой последней нашей встречи в моем доме. Да, это был последний раз, когда мы все вместе ужинали у меня на кухне, когда я привычными движениями накрывала на стол,  всем подавала тарелки с пюрешкой и наливала чай в чашки. Мне не верилось, что я их вижу последний раз у себя, что наша следующая встреча в моих стенах откладывается на неопределенное количество лет…
                Билеты куплены, чемоданы собраны…  Мы стояли на перроне железнодорожного вокзала и о чем-то оживленно говорили, стараясь  спрятать свою тревогу и слезы. Малыши бегали вокруг нас, им все казалось забавным. Предстоящее путешествие их будоражило, неизвестность  не пугала, поездка на поезде вызывала интерес. Я без конца всех фотографировала телефоном, боялась пропустить важные мгновения прощания. Мы все улыбались и подбадривали друг друга, а в душе…  А в душе мы понимали, что может быть такое, что мы видимся в последний раз… К моменту отъезда Наташи с детьми уже был сдан Славянск, Краматорск и Константиновка. Украинские войска вплотную подошли к Артемовску и со дня на день могли войти в Горловку. Мы знали, что на Славянск были авианалеты, что поселок Семеновка практически стерт с лица земли, что в Славянске идут аресты. Мой оптимизм куда-то улетучился и я не верила, что нам удастся выжить в этой мясорубке. Все, что было у меня ценного, я отдала Наташе, чтобы она это  разделила между девчонками, чтобы хоть какая-то память осталась им от мамы, свекрови  и  бабушки. Больше всего я боялась, что  меня забудут малыши. Я ловила последние минуты общения с ними, чтобы они запомнили меня, чтобы  их память навсегда сохранила эти прощальные мгновения. Вот показался поезд…  Мужество меня покинуло… Я схватила малышей в охапку и стала судорожно их целовать.
         - Темочка! Ванечка! Я хочу, чтобы вы знали – я вас очень люблю! Вы меня слышите? Я хочу, чтобы вы всегда помнили -  я вас очень люблю!
Я трясла мальчишек, заглядывала им в глаза и без конца повторяла:
        - Посмотрите на меня! Вы меня слышите – я вас очень люблю!!! Запомните - я вас очень люблю!!!

          …Последний прощальный взмах рукой и поезд увозит дорогих моему сердцу человечков в неизвестность… В этот момент я почувствовала, что моя душа  разорвалась на части. Одна осталась здесь, с сыном, а вторая – умчалась вдогонку за уходящим поездом…   Мы какое-то время, опустошенные, стоим на перроне и смотрим, как  ночная темнота поглотила последний вагон. Слышен стук колес и стук собственного сердца, которое рвется к внукам.
А губы продолжают шептать:
       -  Запомните – я  вас очень люблю!!!
Никто не знал, что я тогда прощалась с ними навсегда. Тогда я перестала верить в свою удачу и не верила, что смогу победить болезнь и выжить в этом военном кошмаре.
          

                После отъезда Наташи с внуками наступила какая-то пустота. Теперь никто не заедет ко мне на велосипедике, никто не попросит включить мультики, не с кем ходить на прогулки. Мы остались одни. Мы и наш сын…
                Мне хотелось, чтобы он часто приходил к нам, забегал после работы в гости,  накормить его вкусным ужином. Мне  хотелось окружить его заботой и теплотой, которых он лишился после отъезда жены и детей. Ведь он тоже остался один, кроме нас у него никого нет. Но он не приходил, говорил, что работает и ему некогда. Мы просто общались по телефону, очень редко. Я все время возвращалась к волнующему меня вопросу – он в ополчении или нет? Я не хотела, чтобы он шел воевать. Страх за его жизнь лишал меня сна, способности работать, нормально общаться с людьми. Нечеловеческих сил стоило брать себя в руки, вникать в суть вопросов, с которыми обращались ко мне на работе, и  еще что-то отвечать на них. Это  было выше моих сил, я очень боялась его потерять. Я снова и снова задавала ему один и тот же вопрос:
      - Дима! Скажи правду! Ты ушел в ополчение?    
 Он говорил, чтобы я выбросила это из головы, что все в порядке, просто много работы и у него нет времени на разговоры. В свою очередь он нас уговаривал уехать, говорил, что тоже беспокоится за нас,  что  так ему  будет спокойнее.
                В это время военные действия разворачивались не в пользу ополчения. Под контролем украинской армии уже был Артемовск и Дзержинск. Украинская армия установила контроль над частью пригородов города. Периодически то с одной стороны города, то с другой слышались взрывы – это ополченцы взрывали мосты, чтобы перекрыть дорогу противнику и не пустить врага в город. Каждое утро начиналось  гулом украинских штурмовиков, которые летали по периметру. После нанесения авиаудара  ВВС Украины по УВД города, в котором тогда разместился штаб ополчения, мы все время ждали повторных  ударов. Этот гул до сих пор отчетливо слышен в ушах…  Благодаря работе наших зенитчиков больше ни один штурмовик не смог  прорваться сквозь оборону Горловки. Все они были сбиты  зенитными установками, которые были установлены на крышах домов. В 20-х числах июля ВСУ начала наступление на Горловку через Дзержинск, начался штурм Майорска. В  городе постоянно где-то на окраинах шла перестрелка. Сказать, что обстановка была тревожная – не сказать ничего. Мы слышали, что в пригороде города периодически идут бои, иногда из многоэтажек  в тех районах был виден черный дым. А я в это время не могу дозвониться сыну! Не могу уговорить его прийти хоть на минуточку! Просто чтобы увидеть, обнять и понять, что с ним все в порядке! Я звонила, звонила и звонила! А он не брал трубку…  Когда все-таки он отозвался, я ему сказала:
     - Дима! Скажи где ты сейчас находишься? Ты не приходишь, не отвечаешь на звонки! Мы с папой переживаем! Так больше продолжаться не может! Мы должны тебя видеть! Скажи куда нам подъехать!
Он пытался меня отговорить:
     - Мама! Ну, что вы выдумываете? Мне некогда с вами общаться! Я на работе!

Но я была непреклонна. Я решила во что бы то ни стало его увидеть и узнать правду, которая меня пугала и не давала покоя. Наконец он сдался:
     - Хорошо. Подъезжайте к УБОП. Позвоните, когда подъедите и я выйду.

Нам с мужем долго собираться не нужно. Мы сели в машину и поехали в указанное место. Муж остановил машину немного в стороне от здания УБОП. Как все изменилось вокруг… Улицы пустынные, дороги перекрыты бетонными блоками, здание обнесено колючей проволокой. На здании висит флаг ДНР и России, у ворот стоят военные с автоматами, на крыше виден  часовой с минометом, проходная обложена мешками с песком. Нам стало даже немного жутко - мы впервые оказались так близко к военной части. Это совсем не то, когда в мирное советское время ребята служили в армии. Сейчас все было очень серьезно и страшно, потому что автоматы и минометы стреляли…  На сердце была какая-то тяжесть, его словно кото-то своей железной рукой взял  в кулак и сжимает все сильней и сильней. От тяжелых предчувствий стало тяжело дышать, не хватало воздуха. Мы  сидели молча и только вздыхали.
         - Если сейчас Дима выйдет в форме, значит он все-таки на службе…, - сказала я мужу.
Он только посмотрел на меня и тяжело вздохнул – я читала его мысли. Да что тут читать – других мыслей у нас не было…  Муж сидел за рулем, а я развернулась на переднем сидении и смотрела в сторону проходной. Вот показался знакомый силуэт…
         - Толя! Это конец - он в форме! – обреченно произнесла я.

Дима был одет в военные камуфляжные брюки и такую же футболку. Чувство великого горя накрыло меня и слезы полились сами собой…   Я пыталась их сдерживать, но у меня ничего не выходило. Горло перехватывало, голос дрожал, слезы заливали глаза. Дима молча сел в машину, желваки заходили у него на скулах, в глазах боль и жесткость.
         - Сыночек! Как же так? Ты же говорил, что ты на работе? – безнадежно запричитала я.
         - Сейчас -  это моя работа! – тоном, не терпящем возражений сказал Дима.

Мы наперебой стали уговаривать его, убеждать, что это ему не нужно. Ведь он не военный, он хороший мастер в своем деле. Мы тоже на стороне России и всем сердцем хотим победы ополчения. Но каждый должен помогать по мере своих сил, своих знаний и способностей. Что в Ялте его ждут жена и двое детей.
       - Димочка! Если с тобой что-то случится, кто будет ставить твоих сыновей на ноги?  Мы с папой уже в том возрасте, когда каждый год на счету! Ты же видишь, что у нас здоровье не богатырское! Что будет с Наташей и мальчиками? Они  тебя ждут! Начни защиту мира со своей семьи! Бросай это все и уезжай к жене и детям! Другие со своими семьями уезжают, а ты…

Дима поменялся в лице. Жестко, чеканя каждое слово, он сказал:
       - Я - не крыса!
       - Я не крыса, - повторил он, - я не могу, как другие.

Мы смотрели на него невидящими глазами, слезы застилали свет, горе затмило глаза и заложило уши.  Он посмотрел на меня с отцом,  на наши перекошенные страданиями лица,   и,  с болью в голосе,  стал говорить:
        - Ну, что вы здесь мне устраиваете истерику? Вы думаете мне это решение легко далось? Я как раз и думаю о своих детях, чтобы им было куда вернуться, чтобы сохранить для них свой дом и свой город! Испокон веков матери благословляли своих сыновей на защиту земли родной, а вы мне здесь слезы льете! Ну, не вам же идти в окопы!? Уезжайте сами, не рвите мне душу! Мне так будет легче…

 После этих слов я поняла, что мы просто должны принять его решение и смирится с этим. Ему действительно было очень тяжело, а тут еще и мы со своими страхами. Он и так разрывался между нами, семьей и патриотическим долгом, который он должен выполнить перед своей Родиной. Не я ли учила его всегда быть в ответе за слабых? Не я ли его учила быть сильным и мужественным в трудностях? Не я ли ему всегда говорила:
        - Димочка! Если не мы, то кто же?
              Да, он любит нас, любит свою семью. Всегда старался помочь в трудную минуту. И он любит свой город, свою землю, свою Родину… Любовь к Родине начинается с семьи…  Он доказывает свою любовь не словами, а делом.
        - Если не я, то кто же? Кто же, если не я?...
  Он прав, в этом тяжелом выборе мы должны ему помогать, а не мешать… И коль мы остались здесь ради него, то мы тоже должны быть мужественны и стать ему опорой в этой благородной миссии.   Последними усилиями мы собрали свою волю в кулак, вытерли слезы и сказали ему:
        -  Все, сынок! Мы тебя услышали, мы все поняли. Больше к этому вопросу  возвращаться не будем. Только, пожалуйста, не скрывай больше от нас ничего. Мы никуда не поедем.  Мы здесь ради тебя и постараемся тебе хоть чем-то помочь. 
Поговорив с нами еще немного, он сказал, что должен возвращаться. Мы обнялись, поцеловались  на прощание и он, не оглядываясь,   пошел обратно… Мы смотрели ему в след и слезы опять градом покатились  из глаз… Мы смотрели,  пока он не скрылся за воротами, все время, в две руки, крестя удаляющуюся фигуру сына…

                Приехав домой, мы дали волю своим чувствам. Наконец, наплакавшись вволю, мы приняли решение, что больше никогда не проявим слабость в присутствии Димы и  никогда не будем говорить  ему об отъезде. Мы должны сделать все, чтобы не быть ему в тягость, а наоборот, стать соратниками по духу и убеждению. Мы сдержали данное себе и сыну обещание. Я думаю, он не пожалел, что мы остались с ним в городе.

  Продолжение следует