Испытатель

Лом ударил меня сзади в раму. Машина соскользнула, и я уже ничего не смог сделать ни рулём, ни тормозами. Машина въехала в столб, я долбанулся об руль, а столб упал на кабину и припющил её. Я слегка растерялся в том смысле, что потерял сознание, но Лом вытащил меня из машины. И оттащил подальше на случай, если машина загорится. Я тоже его так бил во время наших ночных гонок, просто он всегда был асом,  и в столбы не попадал. Так мы играли.

Мы были водителями-испытателими на Зиле. Наша профессия заключалась в том, чтобы обкатать машину прежде, чем сдать её будущему владельцу.

Лом научил меня ездить не как все, а хорошо (лучше всех), а потом мы стали с ним гоняться. В ночную смену, когда посторонних нет.

Лома забрали в армию с первого курса института, а потом выпустили, когда Горбачёв объявил амнистию для студентов. Он вернулся в наш институт и на Зил. А я только перешел с конвейера в испытатели, и бил очень много машин, поскольку ездить не умел.  Один раз я вообще не заметил прорытую поперёк дороги канаву, и упал в неё. За это меня подвергли критике, поскольку машина пошла под списание. И Лома назначили моим наставником. Благо теперь мы учились в одной группе и работали в одну смену.

Армейские замашки из Лома не выветривались долго: несколько месяцев. Он говорил мне: «Равняйсь» или «Отставить», если передумал. Но со временем его армейская хворь прошла, а к тому времени он уже научил меня ездить. Да мы и подружились. 

Кроме гонок мы ещё занимались автомобильным сумо. Мы упирались нашими грузовиками бампер в бампер – и кто кого перетолкает. Косынки бамперов выворачивались, горело сцепление, ломались коробки передач. Мы не жалели машин. Мы играли. А потом заметали следы своих игр. Потому что время было ещё советское, и машин никто не считал, но и ломать машины ради озорства – не поощрялось. То есть когда я по неопытности бил машины – к этому относились нормально, но если бы начальство узнало, что мы пожгли сцепления и поломали коробки, когда бодались бампер в бампер, то был бы скандал.

Поэтому мы просто выбрасывали документы на эти убитые машины. А документы тогда были в одном экземпляре. И фамилия испытателя была указана в этих же самых документах. И без этих документов никто уже не мог докопаться до того, что случилось с машиной, да и не хотел. Изувеченные машины просто отправляли в ремонт или списывали на металлолом.

Мы с Ломом стали настолько близки, что многие могли заподозрить, будто мы не такие, как все, если бы не одно обстоятельство. У Лома была Чушка. У неё были разные сиськи. Даже через свитер просматривалось, что одна больше другой. Это было связано, вероятно, с тем, что Лом был ярко выраженным левшой и мял только одну из них. Одна росла и развивалась, а вторая пребывала в стагнации. Когда у них родился первенец, то сиськи стали одинаковыми.  А у Чушки была подруга Алиса. Она была прекрасна, но с родинкой на половину лица. Как у Горбачёва на лысине, так  - у неё на щеке. Она комплексовала из-за этой родинки и была одинока из-за своего комплекса. Лом с Чушкой решили меня с ней познакомить. Мне с первого взгляда понравилось в Алисе всё, а особенно родинка. Знакомство было торжественным, в гостях у Чушки.

Алиса протянула мне руку для рукопожатия или поцелуя. На ней были модные тогда джинсы, которые еле-еле болтаются на бёдрах. Я осмотрел руку, не трогая её, а потом сказал:

- Трогать руку незнакомой девушки – неэтично.

А потом запустил ей свою руку под джинсы, чуть ниже лобка, и помял немного находящееся там мягкое место. Все были в шоке. А я люблю, когда от меня все в шоке.

- Очень приятно, меня зовут Миша, - сказал я, когда вытащил руку. Но душу её больше не отпускал от себя не на шаг. Она стала моей, а я стал – её.

Поэтому подозрения по поводу нас с Ломом беспочвенны.

Я всегда знал, что в нашей связке с Ломом главный – он. Он научил меня ездить, он привёл мне женщину, с которой я был счастлив. Он много ещё для меня сделал. Но в понимании соратников однажды я стал круче него. Было так. На автокомбинат, где работал отец моего соседа, завезли тромблёры без угольков. А без уголька система зажигания не работает: эта маленькая штучка на микроскопической пружинке обеспечивает работу всей многотонной машины. Я снял угольки с тромблеров заводских машин и после смены отдал их соседу.

Когда я вышел на следующую смену, в цеху происходил ахуй. Сразу 15 машин не заводятся. Они уже наполовину разобраны. Перебрали всё: топливную систему разобрали и собрали обратно, все свечи зажигания поменяли, генераторы и аккумуляторы проверили…

И тут на сцену выхожу я. Ковыряюсь для видимости минут пять под капотом, а потом снимаю крышку тробмлера и говорю: «Уголька-то нет». И чтобы словить овации повторяю: «А уголька-то нет»!

Так я стал гениальным испытателем. А мы с Ломом продолжали придумывать себе новые игры. Поскольку работать приходилось не только ночью, но и днем, когда не пошалишь, то Лом придумал вязать кольчуги.

Гровера (пружинные шайбы) лежали в огромных контейнерах, и их никто не считал. Мы их брали, и начинали вязание. Только вместо спиц - плоскогубцы. Вставляешь одну шайбу в другую и смыкаешь края. Потом соединяешь связанные куски между собой. Выкройку делала Чушка, а продажей готового продукта занималась Алиса. Первую кольчугу мы продали за тысячу долларов. Это были большие деньги: по пять месячных зарплат мне и Лому - на каждую семью. Потом Алиса даже не разговаривала с клиентами, которые не готовы выложить больше трёх тысяч.

А для ночных смен мы придумали с Ломом новую игру. На Зиле был речной порт, куда сгружали огромные кучи песка и щебня. Высотой с пятиэтажный дом. И мы стали соревноваться, кто поднимется выше. Брали трехосные военные машины, и карабкались на них вверх по горке. Побеждал чаще он, но в любом случае и победитель, и проигравший машину теряли, поскольку она либо переворачивалась, либо застревала, и в цех мы возвращались пешком. А время уже начиналось новое – рыночное. Завод уже не сдавал машины государству даром, а – продавал потребителю. Испытателей за разбитые и испорченные машины стали увольнять. Но у нас с Ломом была безупречная репутация, поэтому на нас подозрения не падали. Наоборот – из нас сделали бригаду по поиску пропавших машин.

Формально главным был я, а фактически – он. Мы с ним оба знали, где эти машины валяются, поскольку сами их туда и завалили. Я предложил найти их прямо сейчас, но Лом сказал: «Нет. Искать будем долго». За каждую найденную машину нам платили премию.
 
А гровера стали контролировать и выдавать на конвейере под каждую операцию чуть ли не под роспись, так что история с кольчугами закончилась. И тогда мы вспомнили, что большим дефицитом являются аккумуляторы. А вынести или вывезти с завода что-то большое было невозможно. На проходных всех проверяли. Но на завод приходило много транспортных машин. И мы придумали так: при въезде на завод аккумулятор с транспортной машины снимаем (она может ехать и без него, если только не заглохнет), а в цеху мы его ставим. В багажнике ничего лишнего, а в аккумуляторном отсеке несколько десятков долларов.

А потом Чушка сказала Лому, что беременна. Он всё понял. Ушел с завода и начал заниматься не ерундой, а бизнесом. И мне стало не с кем гоняться, толкаться бамперами и лазить на горки. Даже Алиса заметила, что я погрустнел.

Я стал в ночные смены гоняться с самим собой. Так я и погиб в шесть утра той весной. Была утренняя гололедица и - поворот на 90 градусов. Я не вписался и обрушил бетонную плиту, которая отделяла нашу заводскую дорожку от открытой части метро между «Автозаводской» и «Коломенской». Я перелетел через эту плиту на рельсы уже перевёрнутым,  и сразу же попал под поезд. Машинист даже ничего и не понял. Никто из пассажиров поезда метро не пострадал, если не считать синяков и ушибов.

А потом один очень неплохой поэт написал об этой романтической истории стихотворение. Позволю себе закончить своё повествование именно им:

Когда закурим по одной...
Когда безвыходная  ночь
Даст папиросу,
Земля качнется на китах,
И я почти уже кентавр,
Но на колесах.

Полу-машина, полу-че-
ловек на жарящем луче.
Испуг и радость.
Хотел над миром воспарить?
Не вышло – ну тогда дави
Акселератор.

А скорость любит смелых, но
Пьянит, как сладкое вино,
И чертит тени
Красивых женщин неглиже,
Вот я ошибся, и уже
Не отвертеться.

Ты помнишь сказку перед сном?
Сверчка-зануду под окном,
Режим питанья.
Горниста, дяденьку с котом…
Забор. Железо и бетон.
Эх, испытатель...