Фемида

По кривым, узким улочкам Эксетера, сквозь толпы простолюдинов пробирался к собору Апостола Петра герцог Генри со своей свитой. Он торопился, но вышел из замка, спешившись. И теперь его доспехи утопали в вонючей грязи, а он, не замечая этого, мчался вперед. Почти бежал, сталкивая прохожих в канавы. Его свита не успевала прокладывать путь в этом будничном море бедняков. Она толком не поспевала за самим герцогом. Слепая самоотверженность. И ради чего так спешить? Или кого? Что может заставить забыть обо всем, сделать тебя настолько безрассудным, что ты бежишь вперед телохранителей в столь непростое время? Только любовь. И сильнее любви к подруге жизни может быть только любовь к продолжению самого себя. К детям.

Что же с тобой сталось Анна?

Поворот, и в конце улицы виден уже собор Апостола Петра, величественный, скалоподобный. Туда и держит путь Генри. Туда несут его ноги все быстрее и быстрее. Вот и конюх поспевает с личной лошадью герцога. И, хоть до собора осталось всего несколько сотен ярдов, Генри вскакивает на белогривого и мчится во весь опор сквозь толпу, не думая вообще ни о чем. Женщины в ужасе кричат. Родители еле успевают выдернуть своих детей из-под копыт мускулистого жеребца. Только божьим провидением или удачей можно объяснить то, что толком никто не пострадал. Пару синяков да ушибов. Разве это достойная плата за спокойствие герцога?

Но вот и собор. Разгоряченная лошадь еле успевает остановиться у самой стены, чуть не скинув всадника прямо на одну из статуй, вырезанных в фасаде. В итоге поклон до пояса этим самым статуям и молниеносный взгляд вверх, вдоль всех этих готических колон, гармонично вписанных в убранство по-романски огромного храма божьего. Быстрая молитва. Нет. Скорее мольба. Мольба о том, чтобы с его девочкой все было в порядке. Все было хорошо. Такая короткая, но настолько емкая и протяжная, стремящаяся выше шпилей, выше неба, прям к нему самому. Из уст в уста.

Тяжелые двери еле поддаются, почти не откликаются на толчки уставшего, вымотанного нервами и дорогой рыцаря. Но он не сдается. Разве он может себе позволить? И вот уже Генри в центральном нефе, замирает поглощенный величием сводов, масштабами сооружения, построенного лишь для связи с одним существом, и, как временами кажется, чтобы показать насколько один человек, сам по себе, мал и ничтожен в этом огромном мире, в этом огромном космосе. И вот, впереди, перед самым органом, в окружении епископа и капелланов, стоит на коленях она, устремляя свой взор в перекрестие узоров на потолке.

— Анна! — и крик раздается эхом через все нефы, огибает колонны, убегая в хоровой зал, залезая под скамьи, касаясь алтаря и возвращаясь обратно, заставляя витражи на окнах дребезжать от страха.

И снова бежит. Вперед. Туда. Спасти ее из лап священников. Хоть сам знает, что они не враги. Они здесь не причем.

— Герцог Эксетер… — только и успевает сказать епископ, но Генри отталкивает его, прерывая тем самым речь.

Быстрее. Быстрее обнять. Увезти. Спасти. Анна…

— Герцог Эксетер, дитя просто молилась. Что вполне разумно с её стороны в данной ситуации. Ваши лекари уже давно зареклись, что не могут ей помочь. Так, где же теперь искать ей спасение, как не в руках Господа?

Но вот прекрасное создание бормочет все слабее и слабее, словно тая в руках отца. У нее лихорадка. Жар выматывает ее и бросает в царство Морфея, казалось бы, невластного здесь бога.

— Не смейте принимать бред больного ребенка за обретение истинной веры. Ваши молитвы еще ни разу не даровали спасение и не обрушили чудо. А вот нужный лекарь уже едет сюда. Скоро он будет в Плимуте. Надо только немного подождать и сделать все возможное, что бы Анна тоже смогла дождаться приезда. Поэтому лучше ей быть под присмотром в надежном месте. А вас, епископ, я попрошу больше к ней не приближаться. И к замку, кстати говоря, тоже.

Свита подхватывает безжизненное тело юной герцогини. И если бы не этот жар, то можно было бы и впрямь принять за труп. Но еще рано. Еще есть надежда. Поэтому Анну уносят. Да и сам отец ее уже не стоит на ногах. Он и так уже очень устал. От всего. И очень давно.

Сначала чума, потом эта война, теперь еще и вот это… Господи, за что ты так мучаешь меня? За что так испытываешь?

— Может быть, ваши молитвы не были искренними, и исходили не от сердца и веры?

Обретите бога, Генри, и тогда он вас услышит.

Но в ответ лишь звонкий гул от захлопнувшейся двери…

Гул, разбудивший Анну.

Еле живая она пытается встать и идти самостоятельно. Но стражники не выпускает ее, и, борясь с ними, она мечется в разные стороны, яркий свет еще не дает раскрыть ей глаза, но вот… Она запрокидывает голову. Оцепенение. И крик:

— Вороны! Это все вороны, папа. Видишь их? Видишь?! Они пришли за мной, папа, – вырываясь с новой силой, кричит юная леди и вскидывает указательный палец в небо, которое заполонила стая мерзких черных птиц.

Собравшиеся зеваки в ужасе крестятся, запрокинув головы. А Анна, снова теряя силы, погружается обратно в сон.

— В замок! Быстрее, — командует герцог и сам садится рядом с возничим, а не в карету.

Быстрее. В замок.


Тем же вечером Генри сидел задумчивый в тронном зале. Его не отпускали мысли о здоровье своего чада. Так любимого им. Сквозь окна смотрел на проклятых воронов, круживших вокруг покоев Анны, и сам начинал верить в суеверия. Может и вправду они пришли забрать мою дочь? И в этот самый миг в залу влетает необычно огромный ворон, раза в два, а то и в три больше обычного, пролетает над столами и скамьями, сбивая свечи и канделябры, погружая комнату в полный мрак. И в этой кромешной темноте только и видно кроваво-красные глаза зловещей птицы. Огромные красные глаза, смотрящие куда-то в глубину души Герцога, как будто забирая оттуда все светлое, что там осталось, все надежды. И улетает, выпархивая из окна одновременно с раскатом грома.

— Сэр Генри, с вами все в порядке? — голос советника раздается из темноты позади герцога.

Он только вошел и не видел ужасающего зрелища. А может это все почудилось ополоумевшему отцу?

— Все хорошо. Только ветер задул свечи, зажги их.

— Что там с лекарем? — уже при слабом свете свечей спрашивает отец.

— Через три дня должен быть в Плимуте. Из-за бури его кораблю пришлось задержаться. Наши лучшие скакуны уже дожидаются его там, чтобы как можно быстрее доставить сюда, сэр.

— Это хорошо, это хорошо…

Слова Генри будто растворяются в воздухе. Его стеклянный взгляд смотрит куда-то в пустоту. Его разум явно сейчас не здесь. И сам он вместе с ним словно переносится из залы.

— Сэр?

— А?.. Да… Я тут подумал… Отправь завтра Анну на копии в Дартмур. Только так, чтобы никто не понял. Выведи ее тайно.

— Но, зачем?

— Так надо, Артур. Так надо. Просто сделай, как я говорю, и убедись, чтобы об этом знало как можно меньше людей. И да, смотри за воронами. В сопровождении возьми лучников, чтобы отстреливали всех черных летучих гадов, что последуют за вами. Это важно Артур. Чтобы ни единого ворона.
— Хорошо. Хорошо. Я все сделаю…


Анна проснулась в небольшой комнатушке, которая, как ей показалось, находилась в каком-то сарае. По крайней мере, стены, пол и потолок были деревянными. Сквозь одно единственное окно лился густой столб света. От вчерашней бури не осталось и следа. Хотя леди мало что помнила. Помнила церковь, отца, раскаты грома, от которых просыпалась всякий раз, милую сиделку, что убаюкивала её, и воронов. Очень много воронов. Однажды проснувшись вчера, Анне, показалось, что она видела птицу с кроваво-красными глазами. Бред это или нет, она сама уже не понимает.

Рядом с ее кроватью на столике стоял графин, который она осушила почти полностью, даже не наливая воду в стакан. Прогулявшись по своим довольно миниатюрным покоям, Анна взглянула в окно и узнала дартмурские леса. Значит она еще в Девоншире. Надо выйти — разузнать что происходит.

Дверь заперта.

Заперта снаружи.

— Эй. Стража. Кто-нибудь! Кто бы там ни был. Вам стоит немедленно выпустить меня. Я, Анна Холланд. Дочь Генри Холланда, герцога Эксетера и графа Хандингтона. Вам сильно не поздоровиться, если вы не выполните мои требования. Вас казнят.

Молчание

— Эй!

Легкий шорох за дверью. Видимо крики юной леди разбудили стражника, сладко дремлющего под дверью.

— Что такое?!

— Выпустите меня!

— Извините, мисс. Но ваш отец приказал держать вас взаперти. Если вам что-нибудь нужно, то мы принесем. Но покидать покои вам нельзя.

— Отец?! Вы, верно, шутите.

— Ни в коем случае. Я, Джон, из замковой стражи. Вы должны помнить меня. Я часто присматриваю за вашими покоями. Вы всегда спрашивали, как поживает моя семья, а однажды подарили моим детям восточных сладостей.

— Джон… Да, я помню тебя. И голос узнаю теперь. Ради всего святого выпусти меня отсюда.

— Эх,.. — с превеликой досадой вздохнул стражник, — не могу. Мне же тогда головы не сносить, мисс. А у меня трое детей и жена. Вы же помните. Как же они без меня.

В ответ Анна уже не произнесла ни слова. Шок и поднимающийся жар уложили её обратно в постель, где она провела весь оставшийся день, отказываясь от еды и воды. Только когда сиделка и стража покидали её покои, юная леди с большим трудом сама наливала себе стакан-другой воды.

К вечеру ей стало хуже. Снова началось головокружение. Пот прошибал все тело. Она то засыпала, то просыпалась. А бедная тётушка Мэй не отходила от кровати, постоянно меняя компрессы.

Больше в комнате никого не было. Но в какой-то миг Анне снова почудился тот кроваво-красный взгляд.

 
Ещё ночью стража отправила гонца в Эксетер с донесением о том, что любимой дочери герцога становится хуже и, возможно, она не протянет ещё пару дней, чтобы дождаться иноземного лекаря. Гонец прибыл утром. Новость совсем разбила Генри. Он хотел немедленно выехать в Дартмур, но ноги его подкосились. Часа два он не мог встать. И это промедление оказалось фатальным.

 
С трудом продирая глаза, юная леди пыталась понять, где она. Все перед глазами плывет, голова гудит. Обрывки воспоминаний. Томас, война, Генри, вороны… Вороны! Да, это не сон. Она в Дартмуре. Она взаперти. И она умирает.

Надо бежать!

Постойте.

Кто это?

В углу комнаты, в полумраке стоял силуэт в белых одеяниях. Поскольку тучи сегодня заволокли все небо, и свет не заливал всю комнату, сразу его было не разглядеть.

— Кто вы? Как вы сюда попали?!

— Тише… Тише маркиза, я просто хочу вам помочь. Ранним утром я пробрался в ваши покои сквозь стражу. Открыть замок двери, за которой вас прячут, не составило труда. Но вот беда. Стражник за стеной уже проснулся, и выйти незамеченными уже не получится. К тому же, мы снова взаперти.

— Вы? Вы… Лекарь?

— О нет, я лишь его подручный. Мы с господином знаем о вашем недуге. Это очень особая болезнь. Не многие знают, как её побороть. Лекари вашего отца здесь бессильны. Оставаясь тут, взаперти, вы просто обречены на погибель. Вы должны пойти с нами.

— Да, это точно. Я должна выбраться, иначе умру здесь. Но как?

— О, все легко и просто. Позовите тётушку Мэй. А когда стража откроет дверь, нужно будет быстро просочиться в коридор и ликвидировать стражника.

— Но, но я не смогу… Я слаба…

— Используйте хитрость.

— А вы? Вы не можете?..

— Нет, ни в коем случае. Понимаете, мы с моим господином только лечим людей. Мы не можем причинить им вреда, тем более убить. У вас все получится. Главное не разбудить остальную стражу и добраться до лошадей. Остальное дело нехитрое.

Надо выбираться любой ценой. Если мне придется для этого кого-то убить, то так тому и быть. Моя жизнь всяко дороже жалкого существования какого-то стражника.

Стоять на ногах тяжело. Организм слаб. Но Анне надо добраться до двери и устроить спектакль. Иначе смерть. И, пересилив боль, она идет, еле передвигая ноги. Всего несколько метров, а кажется вечностью. Опершись рукой на стену, юная леди останавливается и… кричит. Кричит, что есть мочи, зовет сиделку, стучит кулаком в дверь. И продолжает стучать, когда слышит, что Джон побежал за Мэй. Не останавливаясь ни на секунду, продолжает играть спектакль, хоть с каждой минутой это все труднее и труднее.

Дверь отворяется, и маркиза натурально падает без сил прямо на сиделку, вываливаясь в темный коридор. Мэй делает усилие, чтобы удержать юную леди, но не может сама устоять на ногах. Вместе с Анной они падают на холодный деревянный пол. Джон сразу же бросается к телу теряющей сознание девушки. Он не знает, что делать. Его руки трясутся, мысли путаются. Она жива? Жива? Он трясет Анну. Трясет изо всех сил. Только не умирай. Не умирай!

И тут он чувствует что-то холодное под нижней частью доспеха, там, в животе. Джон смотрит на лицо Анны. Она открывает глаза. Глаза, в которых нет ни капли сострадания и горечи. В них лишь немой вопрос: «Убила?» В нем еще есть силы. Он может поднять её, запереть и дождаться лекаря. Он может позвать на помощь. Но вопрос в глазах маркизы сменяется страхом, и клинок входит глубже. И глубже.

Какая ирония быть убитым собственным клинком от рук той, которую оберегал.

Его кишки и желудок вспороты, кровь идет изо рта, красные капли которой падают юной леди на лицо и стекают по щекам, словно слезы. У него больше нет сил кричать. Нет сил вообще. Он падает в сторону и просто лежит. И будет лежать ещё несколько минут, упрямо смотря в потолок ничего не понимающим взглядом.

Тем временем Анна силиться встать. Ей надо уговорить тётушку, что так надо, что так будет лучше. Но сил ещё мало. Клинок. Он такой тяжелый.

А Мэй… Она вся дрожит и что-то причитает, шепчет. Наверное, молится. Мэй все видела. Видела, как умер Джон. Ей так страшно, что она не будет кричать, но, как говорится, доверяй, но проверяй.

Клинок и вправду тяжел. Но если бросить всю свою волю на один единственный удар. Резкий. С размаху. Бесцельный.

Инерция от замаха помогает Анне перевернуться на правый бок. Сиделка совсем рядом. Клинок в её шее. Теперь точно не закричит. Никогда уже не закричит.

 
Кортеж герцога Генри во весь опор скакал через Дартмурские  поля так, что столп пыли, поднимаемый копытами жеребцов, тянулся до самого Эксетера. Временами сквозь эту пыль пролетали стрелы. А еще через несколько мгновений падали вороны. И, когда пыль все-таки оседала, появлялась тропа, выложенная трупами враньих.

 
Много времени прошло, прежде чем Анна смогла встать. Её таинственный помощник исчез, а самой перебираться через грузное тело тётушки оказалось нелегко. Так или иначе, она сама смогла преодолеть темный узкий коридор, проскользнуть по лестнице мимо охраны и пробраться в конюшню.

На самом деле, ей повезло, что её спектакль не вызвал переполоха, так как этой ночью она все время бредила, кого-то звала и кричала, била по кровати руками. Так что стража восприняла все за очередной приступ и спокойно вернулась к утренней трапезе, которая, к слову, уже заканчивалась, а значит, Джона пора бы сменить.

Заходя в конюшню, Анна заметила безжизненное тело конюха на копне сена. Неужели странник поступился своими принципами? Почему же тогда он не помог со стражей?

— Я знаю, о чем ты думаешь, — появившись будто бы из-ниоткуда, промолвил незнакомец в белых одеждах. — На самом деле он был болен. И умирал. Я дал ему лекарства, и теперь он отдыхает. Это просто побочные эффекты. А нам пора поторапливаться. Ваш отец уже близко. Седлайте лошадь.
 
Несмотря на недоверие, юная леди оседлала белую кобылку и помчалась в чащу, опережая своего спутника на вороном коне. Лошади вели себя странно, не слушались, норовили повернуть вспять. Но всадники заставляли их скакать вперед, уже даже совсем не по дороге и не по тропе, а сквозь бурелом, кустарник и поваленные деревья.

— Скачите вперёд, не останавливайтесь! — только и успел прокричать спутник в белых одеяниях, прежде чем его воронок скинул его на землю и своевольно поскакал обратно, издав невероятно жалобное пугающее ржание.

А в следующее мгновение Анна заскочила в болото. Её лошадь застряла. Сама она слетела с седла и лежала почти без чувств на поросшей мхом кочке. Лошадь боролась, вырывалась и тем самым только ускоряла собственную смерть.

И тут из чащи вылетел ворон. Белый ворон. Он пролетел над головой кобылы, как будто погладив ее крылом, и та сразу же успокоилась и, как бы приняв свою смерть, больше не брыкалась и не пыталась вырваться, а просто тонула.

Ворон сделал пару кругов вокруг Анны и присел на корягу сбоку от девушки, превратившись в того самого странника.

— Так вы кудесник?! Вы обманули меня. Теперь вас ждет кара за это. Мой отец вас найдет.

— О, нет маркиза. Все немного не так. Вы сами себя обманули. Я — всего лишь ваша иллюзия. Но можете называть меня Смерть, если вам так будет легче.

— Но если вас нет, кто же скакал рядом со мной?

— Вороной конь без ездока. Понимаете, порой животные способны на чувства, подобные человеческим. И этот конь был влюблен в кобылу, что вы погубили. Он просто хотел ее остановить. А конюх… Что ж. Ну, он уже давно умирал. Надеялся на народные метода лечения. И как видите, прогадал.

— Я должна выбраться отсюда! Вы врете!

— Я бы не стал.

Неосторожная попытка встать. Падение. И вот уже Анна тонет в болоте.

— Очень хорошо, что у вас нет сил бороться, так вы не будете ускорять собственную смерть.

— Но почему я? За что? За злодеяния отца? Почему не ОН?!

— Сколько вопросов, сколько вопросов. Но я не могу ответить на первый. На него нет ответа. Как и нет вашего Бога, и вообще богов. Вы все думаете, что если будете паиньками и соблюдать заповеди и правила, что сами же выдумали, то вас не коснется болезнь или несчастье, что с вашими детьми тоже все будет хорошо. Но это не так. Я не выбираю к кому приходить. Верховного суда тоже нет. Есть только забвение, и есть болезни. Первое ждет всех, от второго никто не застрахован, но кому то удается практически избежать их.

А насчет вашего отца… Это так цинично с вашей стороны. Вы просите меня забрать его, вместо вас. Якобы вы хорошая, а злодеяния творил только он. Его черед тоже придет, не беспокоитесь.

Он, кстати скоро будет здесь.

Вряд ли вы увидитесь, но он скоро будет здесь.

Сладких снов, Анна.