Угощение

История человека,
почти всегда бывает историей
несправедливостей многих людей.
Пьер Буаст


     Зима в этом году выдалась теплая. Южный ветер пришедший с волжских степей принес с собой сильную оттепель. Рыхлый снег просел, темнея лицом от такой дерзости, зимний воздух отсырел, осаждаясь на черных ветках деревьев каплями, а на реке и на озерах появились многочисленные полыньи.
    Семён привычно вел свой потрепанный временем жигуленок, в сгустившихся вечерних сумерках, по сырой просёлочной дороге, поблескивающей в свете тусклых фар осколками ломаных подтаявших льдинок, смешанных с мёрзлой грязью. Дорога черной змеей петляла и извивалась по белеющему в темноте снежному полю.
    Руки на баранке руля почему-то мерзли и немели, хотя печка в машине работала во всю и горячий воздух плотной стеной стоял перед лицом. Глаза слипались и жутко хотелось спать.
     Сейчас бы остановить машину, прямо здесь, на обочине, и завалится вздремнуть на заднее сиденье минут на шестьсот-семьсот. В багажнике и тулуп есть. Так бы завернуться в него поплотнее, откинуть переднее сиденье и задать храпака. При такой-то погоде даже с выключенным двигателем не замерзнешь. Но нельзя! Мать уже через полчаса ждет домой с рыбой.
    Он сегодня даже с работы ушел пораньше, чтобы выспаться. Но не успел переступить порог дома, вернувшись от бабки, где после работы колол дрова, как мать уже кинулась к нему.
 — Сёмочка, родной мой, сегодня Лешкины родители, в кои-то веки, решили заехать к нам в гости, а я обещала их угостить рыбкой. Хочу нажарить, да с собой им дать, пусть ушицы сварят. Смотайся по-быстрому на озеро, а я картошечку вариться поставлю, салатиков настругаю, да Машку за водкой пошлю.
    Лешка приходился зятем, то есть, мужем его сестры Машки, хотя Семен звал его просто кумом, как и всех родственников мужского пола близких по возрасту. А за рыбой стоило ехать хотя бы для того, чтобы показать новоиспеченным родственникам достаток в материнском доме. Да и денег на угощение уйдет меньше.
     Деньги! Их Семёну всегда не хватало. Хотя мать и говорила постоянно: «Потерпи родной! Как только чуть получше заживем, купим участок земли, отстроим тебе новый большой дом, невесту симпатичную да работящую найдем, и свадьбу сыграем. Будешь ты у нас как сыр в масле кататься».
    Все это конечно хорошо, но пока этого масла что-то не видно, и когда оно будет, непонятно. Да, по правде сказать, и сыр уже из него никакой, так, скорее творожная запеканка.
      А с другой стороны, как тут денег на все хватит? То матери дом надо подремонтировать, то бабке сарай починить, то сестре помочь, чтобы совсем уж нищенкой не выглядела перед мужниной семьей, то родной тетке с её престарелым мужем подсобить хоть чем-то. Машину, вон, и ту уже какой год починить толком не получается.
    Ну, а как по-другому? Отказать вроде нельзя - семья. Вот и тетка рыбы просила. Привези, говорит, милый, нам карасиков что ли, очень уж я по ним соскучилась. Они–то, карасики эти, жареные, да еще со сметаной м-мм… просто объедение. А попробуй ей откажи, она сразу же начнет «подкалывать» и лезть под кожу.
— Что ты там на озере столько времени делал, что даже карасиков не наловил? У русалки хвост щупал?
     Это она намекала на старую историю, когда его, еще маленьким пацаном, застала с младшей двоюродной сестрой, обнаженными и изучающими друг друга. С тех пор она с него с этой историей и не слазит.
     А что тут такого? Подумаешь! Интересно ведь, как он, противоположный пол устроен. Тем более, что их кровати тогда еще в одной комнате стояли, рядом, поэтому нет-нет, да и увидишь иногда то, что может и не надо.
— А чем ты там по ночам в спальне занимаешься, когда сестра спит? А? Не расскажешь? — смеялась тетка заливисто, смущая его.
     Ядовитая она. Маленькая, круглая и лупоглазая, с постоянными нелепыми кудрявыми завитушками волос на висках и коконом на голове. Ее выпуклые зеленые глаза всегда смотрят нагло и вызывающе, а язык до того острый, что им и ежика побрить можно. И в кого только такая уродилась?
     Хотя, надо признать, что в его семье все лупоглазые, кроме него. Да вот, хотя бы мать его, тоже лупоглазая и, если честно сказать, тоже не подарок. Большая, широколицая и крикливая, в отличие от небольшого тихого отца, умершего по пьяни еще лет двенадцать назад.
     Они с теткой тот ещё дуэт. Потому он до сих пор и не женился, хотя желающих его «охомутать», по началу, как только пришел из армии, в станице было хоть отбавляй. Но все кандидатки на супружеское ложе сначала громко, вслух, в их же присутствии, обсуждались матерью, а потом морально добивались ехидными колкими замечаниями тетки. Так что лучше с ними обеими не спорить. Проще сделать так, как они просят - меньше мороки.
    Но если сказать по правде, то он уже совсем замотался. День отработаешь, а тут, вроде, как еще одна смена - Сёма сделай то, Сёма сделай это и не забудь пожалуйста про родственников. И так, считай, каждый божий день. И никуда ведь не денешься.
   А годы уже не те, что пятнадцать лет назад, когда он, придя после армии, ещё молодой и здоровый, мог сутками пить и гулять, а потом еще и работать столько же, забывая про сон и еду.
   Сейчас вроде и делаешь в половину того, что раньше, а все равно устаешь и потеешь, как слон после бани, да и спать все время хочется. Вдобавок, ко всему, еще и организм шалить стал. То головная боль ни с того ни с сего, то какие-то круги перед глазами поплывут, то рука или нога занемеет или отечет, а бывает и в желудке такая боль начнется, что свету белого невзвидишь.
     Но родственники просят, вот и идешь к ним после работы «пахать». Хотя и основная работа, в общем-то, тоже не сказать, чтоб уж совсем сидячая — на тракторе с ковшом. За день так наработаешься, что хоть самого вместо ковша используй - ни согнуться, ни разогнуться толком.
      Но что поделать? Такова жизнь! Раз родственникам надо рыбы, значит надо ехать. Не отказывать же им или, к примеру, упаси Бог, родной матери! Да и озеро, в общем-то, недалеко. Что ломаться-то? От него небось не убудет.
     Семён вздрогнул и открыл глаза. Он заснул за рулем! Хорошо еще, что многолетние навыки вождения не подвели и он, хоть и был спящим, не съехал в поле. Снег сейчас рыхлый, мокрый — застрянешь, сам не вылезешь. Придется пешком возвращаться в станицу и искать там трактор, чтобы машину из сугроба выдернуть. Провозишься полночи, не меньше.
      Продирая рукой глаза он вдруг почувствовал, как опять болит, прямо-таки раскалывается голова. В левом виске что-то ныло, а перед глазами, замутняя взгляд, расплывались уже привычные круги. Мать, вроде, даже таблетки какие-то давала, то ли от давления, то ли от сердца. Но где их сейчас искать? Они наверняка в бардачке, а там, кроме них, столько всякого барахла, что черт ногу сломит. Не вытаскивать же все на ходу. Да и озеро вот оно, рядом уже. Но почему так мерзнут руки? Вот черт!
     Озеро, окруженное широким кольцом сухого, по зиме, чакана, лежало в ночной темноте большим белым блином льда, окаймленным тонкой черной полоской воды вдоль берега, оттаявшей в оттепель. Заглушив мотор Семен вышел из машины, закурил и взяв мешок и подсачек направился к озеру. При ходьбе на свежем воздухе боль чувствовалась не так сильно. Подойдя к берегу в том месте, где был прогал в стене чакана, он перепрыгнул полоску воды у берега и быстрым шагом пошел к кацам*. Они темнели черными окнами слегка подмерзшего свежего тонкого льда на заснеженной поверхности озера.
      Пошарив подсачеком во всех трех кацах он был приятно удивлен, улов оказался даже больше, чем он ожидал. Тут были и карпята, и караси, и линьки, и щуки. И даже попалась два чекомаса**, грамм по восемьсот. Выкинув мелочь обратно в воду и загрузив в мешок оставшуюся рыбу, Семён радостно двинулся обратно, решив срезать путь к берегу короткой дорогой, так как обходить кацы обратно, по кругу, уже не было никаких сил.
     Вот тут всё и случилось. Лед неожиданно подломился под ногами и Семён ушел в воду по грудь, ощутив леденящее прикосновение озера. Но он даже не испугался. Неприятно конечно, но дело привычное. Озеро это мелкое и утонуть здесь практически невозможно. Только вот ил, доходящий порой до колен, сильно мешал передвигаться. А на лед обратно не заберешься, очень уж он рыхлый и легко ломается. Недолго думая, Семён, взламывая корку льда рукояткой подсачека, двинулся к берегу.
     Ноги и нижняя часть тела сразу же закоченели и двигались в воде с трудом, хотя из-под шапки пот лил градом. Сипло вдыхая плесневелый запах озерной воды,
стекающей с него ручьями, и с трудом передвигая ноги, в наполненных ею сапогах, Семён уже почти вышел на берег, тяжело волоча за собой мокрый мешок с рыбой, когда почувствовал сильный и жесткий, по своей неумолимости, удар между лопаток.
 Тело вздрогнуло, корчась от смертельного ужаса и боли, нестерпимой волной взвившейся внутри тела. Было ощущение, что кто-то с размаха всадил в спину длинный нож, по самую рукоять, и несколько раз там провернул.
«Ну вот и все! Конец… — раздался чей-то низкий, жуткий, чужой голос в голове».
     Внутри все моментально заледенело, разливаясь мертвящим холодом испуга, в ушах зашумело, а перед глазами ядовито заплясал зеленый туман.
"Господи! Что же так больно? — подумал Семён, опускаясь в мелководье на колени и не чувствуя ни ног, ни рук, — я же только хотел как лучше. Я не могу тут сидеть, меня же дома ждут … Вот чёрт! Мама обещала угостить всех рыбой, да и для тетки с бабушкой есть караси. Я же должен принести им всем угощение... Я тот, от кого все зависит... Они не смогут без меня... Не смогут… Нельзя их подвести... Все ждут меня с рыбой... Особенно мать... Мамочка, мама, прости меня, прости...!" - по очереди вспыхивали, ярко пульсируя, мысли, пока он тщетно пытался прийти в себя и поднять из воды непослушное и неуклюжее тело.
     Висок ломануло сильнее, чем обычно, сердце, казалось, раскололось пополам, а в голове вдруг брызнуло яркой, слепящей и оглушающей вспышкой боли.
 
                ***
 
— Приве-е-ет мой милый! Я Лиия!
     Семён открыл глаза и поразился - у него абсолютно ничего не болело! А вся природа вокруг сияла ярким переливчатым светом. Сиял абсолютно прозрачный, переливающийся разноцветными искрами лед, сияла бирюзой дорожка воды, проломанная им во льду, вдоль берега светился глубоким загадочным золотым светом чакан, белым золотом искрился снег, черным бархатом отливали группы деревьев вдали и необычное, темно-синее небо в крупных бриллиантах звезд.
     А напротив него, прямо на льду, сидела настоящая русалка, слегка поводя из стороны в сторону шикарным хвостом. Она была потрясающе красива, со своими тёмно-изумрудными длинными густыми волосами и выразительными зелеными глазами, с длинными ресницами. У неё была большая упругая грудь и изящная талия, переходящая в широкие бедра, заканчивающиеся перламутровым зеленоватым хвостом с огненным оперением, как у краснопёрки.
— Где я? — недоуменно спросил Семён.
— Да уж не у своей тётки на блинах, на которые она тебя приглашала только тогда, когда ей было надо, чтобы ты у не поработал, — усмехнулась русалка. — И кстати, она не один раз тебе намекала, чтобы ты со мной пообщался, — жеманно наклонив свою головку, стрельнула глазами девушка.
— Это тогда, когда спрашивала, не щупал ли я хвост у русалок? — догадался Семён, пытаясь понять, сон это или явь.
— Ну, я не совсем русалка, я навка! — гордо сказала неизвестная, откинув волосы за спину и без стеснения выпячивая обнажённую грудь, — мы можем превращаться в кого угодно. Тем более, когда хорошо знаем человека и что он хочет. А я тебя знаю как облупленного, еще с тех пор, когда ты первый раз пришел на озеро пацаненком.
- Обалдеть! - только и смог произнести Семён, не веря в происходящее.
- Русалки, кстати, это девы, которые могут только в птиц оборачиваться, и они «… на ветвях сидят», как правильно заметил ваш поэт. А путают нас потому, что раньше праздник такой был - Русалии, и они его у воды праздновали, так как только рядом с ней оборачиваться могут… — пустилась девушка в объяснения.
— Некогда мне с тобой разговоры разговаривать, — грубо перебил её Семен, вспомнив, что он тут делает, — меня дома с рыбой ждут!
— И что, даже не прикоснешься ко мне?! — обиделась собеседница, — а ведь это я тебе столько рыбы в кацы пригнала. Да и тетка твоя, ведьма, не зря обо мне вспоминала, видать твою судьбу видела.
— Что за бред она несет? — подумал Семен, — Как это моя тетка может быть ведьмой?
     Но тут всплыли картины детства, и он вспомнил, что не раз видел мать и тетку запершимися в комнате и что-то делающими над тазом с водой при горящих вокруг свечах. Бабка тогда говорила, что они там моются. Но он иногда подглядывал через щелку двери и видел, что это было явно не так.
— Да меня твой хвост смущает, — пошутил он, решив сбавить тон и чувствуя, что совершенно неожиданно для себя уже влюбляется в собеседницу, — я ведь и не знаю, где у тебя там что.
— Ну, это дело поправимое, — обрадовалась навка.
И тотчас же ее хвост, прямо на глазах изумленного Семена, превратился в ноги. Да еще какие ноги! Таких ног он не видел вообще никогда. Они были восхитительны!
— Вставай же, вставай, иди ко мне сюда, мой ненаглядный, — поднявшись на свои изумительные ноги и подходя к Семену проговорила Лиия, совершенно не смущаясь своего совершенного нагого тела.
    Она протянула ему руку, помогая встать, и притянула к себе. От нее пахло чистотой, парным молоком и чем-то еще, неуловимым и прекрасным, от чего кружилась голова.
— Я должен идти…, меня ждут… — с трудом проговорил Семен, чувствуя, как в груди у него полыхает огонь любви и он задыхается от счастья и волнения.
— Ты, мой ненаглядный, в своей жизни никому и ничего не должен! Это бред, который вам вбивают в головы, чтобы было легче управлять вами. И уж точно ничего не должен родственникам, использующим тебя как слугу или дармовую рабочую лошадь. Ты у них за три жизни вперед отработал, — ласково поглаживая и взъерошивая ему волосы возразила девушка, постепенно увлекая Семёна подальше от берега, на глубину. — И кстати, ты знаешь, что тетка специально постоянно подсовывала тебе голую сестру, чтобы заинтересовать тебя ее наготой, посмотреть на твою реакцию, а потом манипулировать тобой? — добавила она тихим журчащим голосом, погрузившись с ним в воду по пояс.
— Погоди…, но я же должен отнести рыбу…, она же пропадет… — опять спохватился Семен, с трудом вынырнув из тумана безмерной радости, и ясно осознавая, что ему совершенно никуда уже не хочется идти.
— Не беспокойся, ее найдут. А если ты кому и должен, то только Создателю, за то, что он создал тебя и хотел, чтобы ты был счастлив. Ты счастлив со мною, любимый? — жарким шепотом спросила Лиия, обнимая его.
— Я самый счастливый из всех живых существ, — тоже прошептал Семен и наклонив голову уткнулся ей носом в грудь, вдыхая её сводящий с ума запах, постепенно всё глубже и глубже погружаясь в омут счастья.
— Не живых…— услышал он перед тем, как растворится в нем, уходя с головой под воду.
 
                ***
 
      Через три с половиной часа на берегу озера, рядом с потрепанным старым жигуленком Семёна, стояла «Шкода» родителей зятя, слегка подержанное «БМВ» самого Лешки, новые жигули дяди, полицейский уазик и машина скорой помощи, освещающие своими фарами ночной берег.
      Родственники, в большинстве своём, растерянно топтались и курили у машин, санитары осматривали мертвое тело Семёна, вытащенное на берег, задрав на
трупе мокрую одежду и приспустив штаны, а полицейские, в своей машине, разглядывали добытые улики.
— Как думаешь, кого он тут ловил?! — спросил капитан старшего лейтенанта показывая тому несколько зеленоватых чешуек необычной формы и величиной со спичечный коробок, — у нас тут и рыбы-то такого размера сроду не водилось.
— Да кто ж его знает?! Только чувствую я, что вся эта темная история отдает какой-то чертовщиной. Смотри, что я нашёл у него на рукаве, — ответил старший лейтенант своему напарнику, передавая полиэтиленовый пакетик с парой длинных волос необычного изумрудного цвета, сияющих даже при слабом освещении кабины.
— Может крашенные...? — неуверенно протянул капитан.
— Врачи говорят, что у покойного от переохлаждения случился сердечный приступ. Так? — продолжил старший лейтенант.
— Ну и что? Со всяким бывает.
— И что, ты хочешь сказать, что это легкая, приятная смерть?
— Да нет, с чего ты взял? У моего дяди пару раз инфаркт был, так он рассказывал, что приятного мало.
— А ты видел покойника? Он улыбается, да так, будто нашёл сундук с золотом!
— Наверно счастливым умер, — завистливо вздохнул капитан и тоскливо посмотрел на пригорок, расположенный недалеко от берега, — видишь, как его любили!
А там, безутешными волчицами, потерявшими своих волчат, оглашая окрестности громким скорбным плачем, в голос выли двое, мать и тетка.
 
 
* Кацы — представляют собой изгородь из срубленного чакана, нижним концом воткнутую в ил озера, а верхним торчащую надо льдом. Выставляется в виде прямой стенки метров на шесть. С одной стороны она оканчивается у входа в загон из такой же изгороди, в виде восьмерки, имеющий вход в самом узком месте. Рыба, упираясь в стенку, идет вдоль нее и заплывает в загон, в одно из колец восьмерки, а обратно выбраться уже не может. Все, что остается рыбаку, это постоянно очищать лед над кацами, чтобы рыба, которой не хватает зимой воздуха подо льдом, шла в кацы.
**Чекомас — окунь.