Роберт Говард - Аббатство дописано

Robert Howard: The Abbey (C. J. Henderson)

Солнце сияло среди деревьев, когда я добрался до аббатства - плоского трехэтажного здания, явно саксонской архитектуры. Я остановился в изумлении. Я видел много развалин аббатств и часовен, но это сохранилось в прекрасном состоянии. Судя по всему, оно не было окружено какой-либо галереей или стеной по периметру, а высокие дубы отбрасывали тени на арочные своды. Недалеко был расположен круглый пруд, окружённый скользкими камнями, покрытыми мхом, - он, очевидно, был создан человеком. Я подумал, что возможно здание используется до сих пор. Но вокруг царила тишина, и я никого не видел.
Я осторожно вошёл. Казалось, будто все обитатели неожиданно покинули здание, оставив грубую мебель на тех же местах, где она стояла. Я заметил старый стол, похожий на тот, что, как правило, использовали монахи, которые занимались иллюстрациями к манускриптам и писали на пергаментных свитках. Я также заметил лист бумаги, который остался здесь по недосмотру, как будто его владелец забыл о нём. Я поднял его, по-детски надеясь, что он полон архаичных символов. Но текст был написан на английском языке и, без сомнения, женской рукой. Начинался он внезапно.
…о тех старых руинах, которые так меня привлекают, несмотря на неприятные ощущения, которые я испытала там несколько недель назад. Не уверена, что рассказывала об этом. Это был первый раз, когда я увидела старое аббатство, хотя я провела всё лето в трёх милях от него (именно на таком расстоянии от руин находится дом профессора Брилла). Он говорил мне о нём, а я слушала, когда вдруг поняла, что хочу пить, - это была долгая прогулка, и мы всё время шли по пыльным тропинкам. Вода в пруду казалась довольно чистой, и я решила попить. Я опустилась на колени и выпила воды, сложив ладони чашей. Вода была прозрачной и освежающей. Затем, когда я начала отходить от пруда, я пожалела, что пила из него, потому что самое отталкивающее существо появилось из воды - своего рода огромная жаба. Я остановилась, и, к моему ужасу, это существо, издав жуткий крик, прыгнуло прямо ко мне и запуталось в моём платье. Я вскрикнула не столько от страха, сколько от боли, потому что эта тварь укусила меня.
Профессор Брилл подбежал ко мне, и ужасное существо отпрыгнуло обратно в свой пруд с противным кваканьем, в котором слышались нотки торжества. Раньше я никогда не видела укуса жабы, и мне показалось, что сам профессор Брилл сомневался в том, что это была жаба, однако она укусила меня. У этой твари были острые зубы, и она ими порвала мою юбку и нижнее бельё, оставив рану на бедре. Потекла кровь, рану ощутимо защипало. Сейчас рана уже зажила, но у меня на бедре остался небольшой шрам, который убедительно доказывает, что у некоторых жаб есть зубы; чётко видны линии разделения между её клыками.
Разумеется, вы подумаете, что после этого я старалась держаться подальше от аббатства, - но, как я уже говорила, оно вызывает у меня странное влечение, несмотря на то, что представляет собой не более чем нагромождение камней, покрытых мхом. Кажется странным, но профессор Брилл не был в восторге от идеи приходить сюда, и всегда настаивал на том, чтобы сопровождать меня, хотя иногда всё же мне удавалось ускользнуть, и я приходила к аббатству, чтобы посидеть на камнях, пытаясь представить себе, как выглядело это место в ранние дни. Я помню, он рассказывал мне что-то о последнем настоятеле, который обладал скверным характером - и казалось, что само это место приобрело некоторые характерные черты, свойственные его последнему хозяину! Но всё же, это довольно старое и увлекательное место, и я часто бываю здесь, но, не смотря на это, я не упускаю из вида пруд ни на минуту.
Интересно, не могли мои блуждания вокруг этого древнего места стать причиной всех тех фантастических снов, которые посещали меня в последнее время. Они были туманны и не определённы. У меня в памяти остались только смутные видения высоких чёрных стен, покрытых мхом; мрачных чёрных деревьев, склоняющихся над двигающимися украдкой фигурами; глубоких подземелий, наполненных мраком и звоном ржавых цепей; и звуки голоса, раздающегося в темноте, который, кажется, оставил на мне свой след. Он всегда говорит: «Когда я позову тебя, ты придёшь». Разве не удивительно?..
Страница закончилась, но на полях другой рукой - странным и архаичным почерком - было написано несколько слов, как я догадался, по-латыни, и заканчивались они любопытным оттиском - эмблемой, которая, казалось, напомнила мне кнут, похожий на те, что использовали некогда истово кающиеся.
В этот момент у меня в голове завертелось множество вопросов. Кто был вторым автором, и что могла означать эта фиолетовая эмблема? И где начальные страницы первого автора письма? И самое любопытное, почему он постоянно говорит об аббатстве, как о руинах? Я огляделся, обратив внимание на тщательно подогнанные друг к другу камни стен. Если это было небрежной каменной кладкой, то в каких же дворцах автор привык бывать?
- Я могу вам помочь?
Этот высохший голос, прервавший мое одиночество, имел такой же эффект, как неожиданный выстрел из пистолета. Я настолько резко повернулся в ту сторону, откуда он раздался, в то время как моя рука инстинктивно дёрнулась к шестизарядному револьверу, который я всегда носил с собой, что почти потерял равновесие. Однако то, что предстало моим глазам, казалось, не оправдывало на первый взгляд такую необычную реакцию.
- Ты выглядишь обеспокоенным, сын мой, - снова раздался тихий голос. - С тобой всё в порядке?
Говоривший был очень худым человеком, одетым в скромную одежду из грубой ткани, которую обычно носят монахи. Несмотря на своё хилое телосложение, он был высоким, а его тело венчала голова яйцевидной формы. Небольшой клочок спутанных и всклокоченных волос, как странная белесая корона торчал на середине его головы. Это был один из самых жалких человеческих образов, которые я когда-либо видел, но он казался честным и являл искреннее сострадание, поэтому я попытался успокоить свои нервы. После того как ритм моего сердца пришёл в норму, а мои иррациональные страхи спрятались в самых дальних уголках мозга, откуда они до этого появились, немного смущённый я протянул руку старому аббату.
- Простите меня, отец. Боюсь, что я вторгся в ваше святилище без приглашения...
- Ни в коем случае, - настаивал он, затем с разумным юмором добавил:
- Здесь всем рады. Какую другую причину должна иметь эта куча камней и стекла, кроме как привлечь непосвящённых и очаровать их, чтобы они остались среди этих стен? Но давайте оставим это. Извините, но вы похожи на человека, который несёт тяжкий груз. Не хотите ли поговорить об этом?
Я наблюдал за старым священником, опечаленный тем фактом, что мои внутренние переживания были столь отчётливо отражены на поверхности. Потому что он был прав - я был просто разбит. Был опустошён, сбит с толку и смущён, чего никогда раньше не было в моей жизни. Опустив взгляд, я сделал глубокий вдох и попытался очистить свой разум, пока человеческая слабость не заставила меня снова вдохнуть. В то время как мои лёгкие наполнялись воздухом, я был удивлен своему желанию поведать мои печали этому аббату. Но именно это я и сделал.
- Отец, я думаю, что вынужден принять ваше предложение, но, боюсь, должен предупредить, что моя душа встревожена не обычными проблемами, с которыми обычно сталкивается ваша конгрегация. Меня зовут Джон О'Доннел, отец...
- Имя, похоже, подходит для здешних земель, - ответил он. - Хотя вы не похожи на местного.
Я сказал старику, что приехал из Америки, чему он охотно поверил, хотя я не думаю, что он вообще знал такое слово. Не волнуясь о таких мелочах, я начал свой рассказ, чувствуя, что не могу выдержать ни минуты, не раскрыв ему всё.
- Отец, я видел очень странные вещи..., - а затем я остановился. Я хотел рассказать ему об ужасах, сводящих с ума, с которыми столкнулся в последние годы, о жутких существах, которых я видел, и столкновения с которыми, к моему стыду, часто заставляли меня безумно кричать и спасаться бегством. Мне нужно было рассказать - ему или кому-то ещё - о невероятных сомнениях, которые преследовали меня в последнее время: что возможно подобные вещи могли начать расти внутри меня.
Я воспитывался в хорошем христианском доме в Техасе, но не посещал церковь много лет. Слишком давно я отвернулся от верований, которые мой отец привил мне, потому что был уверен, что они были устаревшим моральным кодексом для тех, кто был слишком напуган или слишком труслив, чтобы стоять твердо и решительно противостоять тёмным событиям мира. Я путешествовал из Техаса в Новую Англию, где встретился с ужасами, о которых никогда бы не подумал на чистых и залитых солнечным светом равнинах моего дома.
После этого я отправился блуждать по миру. Я путешествовал по Среднему и Дальнему Востоку, и везде, где останавливался, я добавлял новый кошмар в длинный список мерзостей, которые я смог обнаружить. Вскоре я понял, что больше не могу так продолжать. Я также не мог подобрать нужных слов, потому что правда заключалась в том, что я не знал, что сказать. Такие ужасы никогда не преследовали других членов моей семьи, а также соседей, с которыми я вырос, когда был мальчишкой. И вот что мне было по-настоящему интересно: почему я? Почему я единственный, кто сталкивался с одним кошмаром за другим, каждый из которых был ещё более гротескнее и ужаснее предыдущего?
- Я думаю, мне знакома твоя проблема, сын мой.
Шёпот монаха, говорящего мне на ухо, поразил меня больше, чем удар невидимого мула. В то время как я перевёл всё свое внимание на него, он продолжил:
- У тебя взгляд как у многих молодых людей в эти смутные времена. Ты отошёл от своей веры, не так ли? Тебя ослепил яркий свет, который не позволяет увидеть ни одну из тех радостей, что тебя ждут за ним.
Я был поражён, увидев, насколько точно старик догадался о моих печалях, и мне стало стыдно, что мои проблемы, давно глубоко запрятанные, проявились настолько, что их можно было так легко увидеть. Когда он взял меня за руку и повёл к входной двери аббатства, я решил отдаться его воле, полностью расслабившись, слушая, как он говорит со мной.
- Ты погрузился в темноту в поисках того, что выходит за рамки убеждений твоих родителей. Как бы то ни было, стремление к эмоциям, приключениям или другим... удовольствиям не было удовлетворено простыми верованиями, которым учили тебя, когда ты был ребенком, поэтому ты отвернулся от света, заглянув в непроглядную тьму, которая лежит за его пределами.
Когда мы приблизились к пруду перед аббатством, монах снова взглянул на старое здание. Указав на его большие передние двери и внутренний интерьер, который ещё был виден в сумерках, он сказал:
- Это аббатство, когда мы были в его стенах, казалось таким огромным, потому что вера сделала его таким, способным дать любые ответы, которые могут потребоваться человеку. Вот что тебя привлекло... Я знаю. Но посмотри на него сейчас, со стороны. Так и твоя примитивная вера, окружённая всем остальным миром, становится намного меньше, не так ли?
Я отвернулся от старого священнослужителя с внезапным подозрением и немного смущённый. Я не был уверен, что понял, что он хотел мне сказать, но боялся, что понял его слишком хорошо. Я спросил тогда:
- Что здесь происходит... что всё это значит? Что вы ищете? И что случилось с женщиной, написавшей письмо, которое я читал, когда мы встретились? И что касается этого, где же остальная часть письма? И что за надпись вы написали на полях на латыни… в чем смысл той странной печати?
Затем, внезапно, я обнаружил, что отступаю перед этим лысым стариком, который стоял передо мной. Его мрачные слова, отсутствие узнавания, когда я упомянул Америку, постоянный намёк на разрушенное состояние аббатства на листке, который я читал, всё это слилось в предупреждение: я не должен был верить тому, что видели мои глаза, но полностью довериться своему инстинкту.
Игнорируя все символы, которые окружали меня - распятия, одежды монаха, витражи и другие образы, я сосредоточился на лице старика, который двинулся ко мне. И когда наши глаза встретились, прежде чем я смог хоть о чем-то подумать, моя рука метнулась к карману пальто, и я вытащил свой кольт.
Я направил оружие на монаха, предупредив его, чтобы он остановился, но он продолжал идти вперёд с полным отсутствием страха, судя по всему  больше из-за своего невежества, чем из-за веры.
- Ты один из нас, Джон О'Доннел, - жестоко прошептал он. - Ты блуждаешь за пределами света, и ты знаешь сладкий вкус плодов, которые растут во тьме. Ты хочешь знать о девушке, которая написала слова, что ты прочитал? Да, конечно же, да. Ты хочешь её как сумку для хранения своих грехов - хрупкую, белую и ожидающую - сумку, которую ты наполнишь до краёв, прежде чем выбросить её...
Старик был всего в нескольких шагах от меня, когда страх, казалось, заставил мой разум среагировать, и, наконец, я нажал на курок. Отдача выстрела заставила меня вздрогнуть, но не так сильно, как то, на что я смотрел во все глаза. В одежде монаха появилась дыра с почерневшими краями, но единственное, что появилось оттуда, был лёгкий дымок. Я знал, что пуля поразила его, потому что сила удара заставила его отшатнуться на пару шагов. Но он всё ещё стоял и вскоре снова двинулся ко мне.
- Оружие изменилось с тех пор, как в последний раз было созвано аббатство, - сказал он с улыбкой. - Но я сомневаюсь, что ты сможешь убить меня.
Ужас затопил меня; я вновь направил дуло револьвера на старика и нажимал на спусковой крючок снова и снова. Каждый раз монах отступал на пару шагов, но ни один выстрел не смог сбить его с ног или заставить истекать кровью.
- Насколько жалким стал человек, - прошипел он. - Слаб верой и духом, лишён жизни. - Он широко раскрыл рот, и два параллельных ряда зубов, которые могли принадлежать лишь какому-то океаническому хищнику, казалось, угрожали мне, когда их владелец снова двинулся ко мне. - Ты не больше, чем мясо.
В тот момент я потерял контроль. Бросившись к одному из дубов, я обхватил руками толстый ствол дерева. Вцепившись в него что было сил, ломая ногти, я принялся взбираться наверх, а оглянувшись, я с ужасом увидел, как монах развязал веревочный пояс, который опоясывал его тело. Отбросив в сторону одежду, монах выпрямился, заставив все мои чувства забить тревогу от ужаса, потому что его предыдущая сутулая поза скрывала нечто большее, чем его истинный рост. За его спиной расправились длинные и кожистые крылья, которые до этого обхватывали его тело, на правом из них были видны мои пули, застрявшие в коже; используя крылья, сморщенный монстр поднялся в воздух с такой же грацией, как любая хищная птица.
- Это подарок от моего истинного Учителя, - пробормотал он, - когда шестьсот лет назад я отвернулся от света и принял страдания, и сладкую любовь, которая дает мне силы! Этот подарок я собираюсь использовать, чтобы раздавить тебя, как червя, которым ты и являешься!
- Может - да, - признался я. И, снова подняв свой револьвер, я направил его на жуткого монстра и выстрелил:
- А может -  нет!
Моя пуля попала в незащищенную теперь грудь этой отвратительной твари, выйдя из её спины с фонтаном крови; когда я увидел это, от облегчения у меня едва не случился сердечный приступ.
Эта жуткая тварь начала снижаться кругами, а пока она не рухнула на землю, я последовал за ней, добравшись до неё в момент падения.
Повернув ко мне свою голову, существо оскалило острые зубы, но мне удалось избежать его неэффективной атаки и обрушить удар ногой ему на спину. Сила удара была такова, что мне удалось перебить с одного раза позвоночник твари, прямо там, где он соединяется с крыльями. Затем, используя уже обе ноги, я прыгал на него снова и снова, пока его тело не превратилось в массу истерзанной плоти, и лужа крови растеклась по дороге, ведущей к аббатству.
Немного позже, полный ужаса, я понял, что здание, столь необычайно сохранившееся, так привлёкшее мое внимание, исчезло. На его месте не было ничего, кроме покрытых мхом руин, расколотых камней и каменных блоков, настолько лишённых форм, что вполне могли быть природного происхождения. Голова пошла кругом от ужаса, а разум был полон замешательства от произошедшего преобразования и растревожен шипящими звуками, которые издавало странное существо, что я только что сразил, и я закричал:
- Где она? Ты не можешь забрать её! НЕ МОЖЕШЬ!
Потом каким-то образом я понял, что пруд, который я видел раньше, нисколько не изменился после преобразования аббатства. Он всё ещё был там, окруженный камнями, а вода была такой спокойной, как утреннее небо. Я посмотрел на его недвижимые воды и взревел:
- Ты! Ты хозяин здесь... хозяин, который нашёл этого слабого дурака и сделал его одним из своих слуг! - Я снова поднял ногу и ударил по черепу аббата, уничтожив его и превратив его мозг в студенистую кашицу. - Ну, теперь его нет! Покажись, выйди лицом к лицу ко мне, чем бы ты ни был!
Воздух оставался неподвижным, и ответа не было. Я напряг мышцы рук, ног, груди и шеи. Кровь пульсировала на адской скорости в каждом дюйме моего тела. Я опустился на колени на землю и сумел схватить один из больших валунов, которые окружали пруд. Подняв его над головой, я бросил камень в воду.
- Это только начало, - крикнул я, поднимая новый камень и бросая его следом за первым. За вторым камнем следовали многие другие, их я бросал в центр пруда с максимальной силой. Вода брызгала во все стороны, и когда мои снаряды достигли того, что скрывалось на самом дне, волны стали плотнее и темнее.
Неутомимый и тихий, я трудился в этот жаркий полдень, и пот, напитав мои брови, стекал по моему нахмуренному лицу. Когда закончились камни, которые окружали пруд, я обратил свое внимание на огромные каменные глыбы у руин аббатства и принялся катить большой кусок к краю пруда. Когда я заставил огромный камень упасть за край, я почувствовал, что, наконец, моя сила начала истощаться. Я уже сбросил в пруд несколько сотен фунтов камней. Мои руки дрожали от приложенных усилий, как и ноги, а горло было сухим. Тем не менее, всё ещё неспособный смириться со своей слабостью, которая начала побеждать меня, я поднял последний блок большого размера и бросил его в пруд, прокричав:
- Чёрт бы тебя побрал... что бы ты ни было! Пусть проклятие Бога обрушится на тебя!
Мой последний снаряд рухнул в середину пруда, брызнув водой во все стороны, пока камень погружался на дно. А затем, когда я обессиленный упал на землю, измученный и задыхающийся, я услышал противное кваканье. Повернув голову, я заметил, как кое-что появилось на поверхности воды - сначала два глаза, которые не моргали, затем голова ужасной земной амфибии. Тварь поплыла к берегу, толкая себя вперёд вялыми ударами, и, судя по всему, не испытывая и тени беспокойства. Собрав оставшиеся ещё во мне ничтожно малые силы, я отступил назад, отстраняясь от её взгляда, тяжело хватая ртом воздух, меся каблуками грязную землю.
Отвратительная жаба выбралась на берег. Она была такой же большой, как коза или кабан.
Она открыла рот, показав мне свои сверкающие челюсти, а меж них мелькнул толстый язык, оставляющий липкую слизь. Я проклинал себя за то, что был таким глупым. Истратив почти все свои силы, единственное, чего я достиг - это вытащил зверя из его логова. Теперь я был измотан, неспособен даже поднять своё оружие, неспособен защитить себя или даже собрать достаточную сил, чтобы убежать прочь. И эта чёртова тварь знала это.
Я попытался собраться с силами, чтобы поразить злобного зверя, ползущего ко мне, но это уже было слишком тяжело для меня. И вот едва я отказался от всякой надежды на спасение и мужественно решил с достоинством принять смерть, которую эта злобная сущность приготовила для меня, как вдруг из ниоткуда появилась голая нога, раздавив чудовищную жабу таким простым способом.
Мои глаза были опущены к земле, поэтому я не видел того, кто приблизился ко мне. Когда же я поднял взгляд, то увидел красивую женщину, обнажённую и, в определённом смысле, скромную, которая наклонилась ко мне. Её лицо было спокойно и по какой-то причине выражало благодарность, хотя это именно она спасла меня.
Когда мои руки, на которые я опирался, всё же полностью лишились сил, и я упал на землю, измученный и теряющий сознание, девушка опустилась на колени рядом со мной и, положив ладонь мне на лоб, прошептала:
- Ты смотрел на эти руины и видели то, что хотел видеть, как и я, - мирное аббатство и место, где ты мог бы забыть прошлое. Когда ты бросил кровавый камень, в котором я была заточена, то возродил мои надежды.
- Нет... Я не понимаю.
- Аббатство не существует в этом мире уже более полувека. Оно был разрушено, отсюда были изгнаны те, кто вызывал ужас, и скрыты деяния, которые произошли в его стенах. Но зло никогда не сдаётся, и чёрная ненависть к этому месту оставила в нём жизнь, лишь намёк, и она всегда таилась в тени, как паук, ожидая, что кто-то попадётся в её сети.
- Но... ты... сейчас... Ты свободна?
Улыбка, трагическая и нежная, появилась на лице девушки. Кивнув, она прошептала:
- Да. Благодаря тебе. Ты увидел мою истинную природу, когда твой разум читал слова, которые я могла бы написать, если прожила достаточно долго, чтобы использовать бумагу и ручку в этом месте. Ты увидел во мне человека, достойного сострадания, и таким образом дал мне силы, необходимые для освобождения.
В этот момент я закашлялся. Моё тело сотрясалось в спазмах и изгнало большое количество желчи, смешанное с кровью. Пока я дрожал от боли, я почувствовал, что прикосновение женщины стало слабым. Когда я попытался поднять голову, я услышал её голос в последний раз.
- Ты не мог спасти меня, потому что никто не может спасти другого. Мы можем спасти только себя. Спасибо тебе за твою силу, мой милый Джон О'Доннел. Ты был как маяк, который позволил мне добраться до берега и освободиться от моего собственного безумия.
Со слезами на глазах я боролся, прилагая неимоверные усилия, пытаясь встать. Но женщина исчезла, лишь её последние слова ещё звучали, подхваченные нежным ветерком.
- И теперь, когда ты позволил мне это сделать, - спаси себя, мой милый Джон. Спаси себя. И тогда всё закончится.
Я не смог узнать большего, кроме того, что некий профессор Брилл жил примерно в трех милях отсюда, и что почти год назад молодая женщина, его помощница, исчезла. Они нашли её несколько месяцев спустя в руинах аббатства, её тело было покрыто самыми жуткими ранами, какие только можно себе представить, и почти полностью лишено крови. Побывав на её могиле, я обнаружил, что падаю на колени и начинаю молиться. Не осознавая этого, я простоял так много часов - и множество раз, когда я пытался встать, мои ноги отказывали мне.
Хотя я до сих пор не уверен, молился ли я за неё или за себя.