Куры-молодушки. Несушки

 



       "Ум женщине нужен, чтобы быть красивой и запоминать рецепты. Любые другие применения мозговых клеток квалифицируются как феминизм!"




               "Смех   и несмешные  модные тенденции"

Куда катится мир и что с ним будет, лучше всех знал один человек.   Нет, не прорицатель или   не  известный Оракул,  и  даже  не  Нострадамус со ставшей позже знаменитой Вангой.  Это знала одна не молодая уже еврейка, которую звали Бэлла, прямо, как героиню повести Лермонтова, хотя, фамилия её слегка подкачала,  потому что,   сменив свою девичью Медникова  на мужнину,  Кур,  что  весьма логично ассоциировалась с курами, которых, как известно,  можно,   если что,    при случае,  легко поднять на смех, а не им курам, что-то сделать, такого   смешного,  и  Бэлла стала полностью ей соответствовать, правда и сама  давая  окружающим  несметное количество   поводов для шуток и смеха.


Не смотря  на присутствующее в ней самой чувство юмора, а   Бэлла очень любила анекдоты,  и  не только бесчисленные про евреев и их обычаи в жизни, про то, как не уходить из гостей с пустыми руками и как класть три ложки сахара, находясь у друзей, а дома экономить и пить этот и другие напитки,   вовсе без сахара, и      женщина просто  всегда с удовольствием  смеялась любой хорошей шутке, короче,  не смотря на всё  это  над самой юмористкой окружающие потешались куда больше.  Исключением являлись, конечно же,  жалкие соратники её же  пристрастий, приверженцы тех    жизненных тенденций, которые культивировала эта дама со смешной  мужниной фамилией, неожиданно  настолько ей подошедшей, что не возникало даже вопросов, а что же именно, так интересовало её в жизни, чем больше всего она была увлечена, как и то,  каким умом обладала эта дама,  учитывая    расхожее  среди   людей и   устойчивое    выражение,  когда дело касалось   чьего-то   умственного развития - "наличие  куриных мозгов",  и которое частенько можно было  применить к обоим полам, не только к женскому.

И потому,  давно  уже     не   удивление,  а смех вызывало у окружающих  постоянное желание Бэллы по фамилии  Кур соответствовать всем модным журналам, вернее тому, что в них культивировалось.

  Собственно,  это  была та самая,  её настольная литература, сброшюрованная и упакованная в глянцевую обложку, размерами напоминающая солидный том от  какого-нибудь писателя-классика. Статьи, опубликованные  в этой, желтушной, на самом деле,  прессе, штудировались ею весьма и весьма  основательно, не пропускалась ни одна строчка, ни один фотоснимок, размещённый    в них. Сторонница всего модного и креативного зачитывалась этой ставшей прозой своей жизни до эйфории в мозгах и до дыр в страницах этого гламурного чуда. Она  знала наизусть   такие детали,  которые  её память хранила вечно.   К  примеру, какой цвет и  к какому надо правильно подобрать, ведь   данная  тема освещалась в одном из журналов в  разделе под названием  "12 модных тенденций" и, разумеется,  была  модницей   изучена     досконально.  То, что  все  эти  "тенденции"  навеяны были      модельерами  и кутюрье   только  с мировой славой, уже, наверное, и  оговариваться не стоит. И об этом знала  не только  поклонница эталонов красоты, но и её бесчисленные   друзья.

    Тут ведь что было особенно  важно? Ну,  для начала, следуя тем, упомянутым уже  12-ти модным тенденциям, нужно надеть на себя, скажем, белые парусиновые штаны и обязательно в чёрную, и только в продольную полосочку,  ибо так гласило    одно    из   правил   прописной  истины, уложившееся ровно  в  пять  строк от одного из  мировых  кутюрье, которого зачастую  знала   только сама   Бэлла, но,  тем не менее,  обозначившего вот такой вот   пик моды на сегодняшний сезон. То, что надетый наряд, сильно напоминал   даже не окрас дикой зебры,  а тюремную  робу, никого не волновало.   Тем временем  производители  как всегда  постарались и     именно  этот год объявили   годом    вертикальных  полосок,  и плевать, что завтра они будут горизонтальными, а послезавтра, возможно и вовсе выйдут в тираж, что значит,    важно было одно,  оправдать   ожидания производителей  с маркетологами    и забить доверху  их карман,  полностью  облегчив при этом  свой. Потому-то   и поверху этой парусиновой тюремной робы, раз  полагалось, то и надевалось –  вязаный кардиган,  а на кардигане, оль-ля-ля,   незамысловатый  этнический узор,   из  каких-то  квадратиков и звёздочек, и ещё каких-то   треугольничков. В общем, совсем не   важно,  каких, важно, что всё, как в том журнале про гламурную неунывающую жизнь.

Ну и,  конечно же, что  являлось ещё одним  не маловажным аспектом при штудировании всех этих страниц,  цвета созревшей по осени репы, нельзя было, ни в коем случае,  промахнуться в выборе рекламируемого и такого  желанного  товара, когда будешь  стоять в нетерпении    у очередного прилавка, прогнувшегося под тяжестью всего этого модняного разнообразия, который грозился в любой момент,   вот-вот    рухнуть прямо покупательнице  на ноги,  украшенные   только что купленными новыми  штиблетами.
 
Но и это ещё не всё.  При этом, желательно уверенно, твёрдой рукой, поставить на нужную цифру, выбрав красное или чёрное, словно играя в рулетку, и вытянуть тот носовой платок, который только что находился в кармане знаменитого модельера и гордо, с пониманием, что это не зеро, украсить им свою покупательскую корзину. А для этого требовалось, всего-то, наличие  не большого количества   смелости, зная, что хоть риск и благородное дело, но ведь и  в казино многие    чаще всего проигрывали.

  Бэлла же,   являющаяся  носительницей  сей  симпатичной фамилии, Кур, которой она  не просто соответствовала,   а с которой  в свои 57  уже   полностью   срослась,то есть   с её значением,  была,  словно бойцовский петух,   ну,   очень отважной женщиной.  В  ней, как раз-таки и  присутствовали все  те   качества, описанные выше, необходимые   для игры в рулетку.  Всё же не зря она вышла замуж за человека с такой фамилией, которую каждый раз оправдывала,     являясь не только  подражательницей  полюбившегося ей   стиля жизни,  позаимствованного  со страниц  всех существующих   гламурных журналов мира,   но и имея  ещё одну замечательную особенность в своём характере,  при случае  эта дама, одетая во всё ультра- модное и брендовое,   способна была   заехать,  кому угодно,  почти что между глаз,   и просто  куда  придётся.   Так что, не приведи господь,    попасться   на пути этого   бойцовского петушка не из аквариума,     не   в том гардеробе,  и не  с теми приоритетами, которые она успела в себе выработать за долгие годы изучения всей этой желтушной, дешёвой  прессы. Короче, это был   тот  самый случай,   когда, если  вдруг     тебя угораздило   неожиданно   не  в той шляпе,  в гости прийти, ты  будешь    заживо   уничтожен   не согласным оппонентом, ни  с твоим мнением, ни   с твоим пониманием и просто не согласным с тобой.



                "Свитерочек"

Вот,  и   в тот день,   когда  мадам   Кур,  стояла   у очередного прилавка,  привычно закатив  к потолку глаза, где  светились    неоновые   лампочками дневного света,   и   пыталась напрячь свой ум вместе с ещё оставшейся  памятью.

 Покупательница  не мысленно, а вслух  размышляла, всё пытаясь  вспомнить что-то  для себя очень важное, означающее:
 
  " Как же это,  там было... я ещё недавно Изе зачитывала, а потом Фире говорила, что надо надевать, чтобы выглядеть, как та фотомодель... ну, как же  её... ай, ладно,   чёрт с ней  с  этой  фотомоделью... сейчас мне    важно зелёный оттенок подобрать к  жёлтому..."

И, не успев закончить начатую  мысль,  она резко  наклонилась вниз, чтобы получше  рассмотреть искомый объект.




     Бэлла  уже   давно отоваривалась в магазинах не советской эпохи, а удачно вместе с  другими репатриантами, покинув пределы бывшей родины, и  поселившись,  как ей казалось,  на века  в стране  своих предков, где  сейчас  она и   находилась  посреди  сверкающего магазина,  города  Хайфы,  куда собственно,  она прибыла    с целью проведать    свою сестру-близняшку Аню.


     Но долго  гламурной даме   стоять не пришлось, после столь   неудачного  умственного напряжения, она совсем расстроилась, потому что память её    всё ж таки   подвела,  и так и не сумев вспомнить то, чего ей  так хотелось, она,  махнув стриженой по последней моде и такой  же крашеной в несколько цветов  чёлкой,   резко  рванула   в направлении  к той вешалке, на которой, как ей показалось, и  висел свитерок такого  нужного ей  цвета.

    О, да, это был он! Мечта всей её жизни! Она мечтала о таком, когда ещё жила за железным занавесом, но даже  в дырочку в нём не могла увидеть  это вязаное произведение   искусства западного образца, изготовленного, ну,   прямо для неё. И вот, вот он здесь, вожделенный предмет её мечтаний, в жаркой Хайфе и прямо у неё   перед глазами, смотрит  на неё и  даже кажется   весело подмигивает   и улыбается и  заманчиво шепчет бедной   женщине прямо  в уши : "Возьми меня, я твой… "  Такие слова ей только говорил её первый любовник, которым она обзавелась, когда окончательно  убедилась в том, что  её верный и преданный  муж уже совсем стар для неё.

И в тот же момент глаза    не молодой  уже  еврейки заискрились и заиграли, словно игровой автомат,  стоящий в дорогущем казино,     в котором нагло  мельтешили циферки, обещающие многомиллионный выигрыш. Её карие зрачки расширились от возбуждения, будто она наркоман, а  не простой покупатель,  и  приняла дозу, и  напомнили  при этом   стремглав скачущие числа, на ходу перегоняющие  друг друга,    в окошечке игрального автомата.  И    наполнились они, её глаза,  такой    огромной радостью, которую она даже, если бы и попыталась, не смогла бы   даже   скрыть.  Да и  зачем, зачем скрывать то, что лежит на поверхности,  и трепещет, и вибрирует.  Ведь счастливого человека   должно быть видно всем,  тем более, когда его радость   так естественна, как у  малого  ребёнка, получившего к празднику детскую игрушку, автомат Калашникова,  о которой он мечтал ночами, сладко  сражаясь во сне за  последний песочный   бастион.

А тут, эта  вещица,  мечта всей её жизни,  сверху, как   того и хотелось   и как  полагалось  в  этом сезоне,  она   была украшена ставшей  уже   её  любимой полосочкой, только не вертикальной,  а    горизонтальной,    напоминая теперь не тюремную робу, а   матросскую  тельняшку, она же  в такой же,  будучи ещё ребёнком, тут же вспомнила  Бэлла,    в детском саду на пару  с сестрой Аней, отплясывала  на каком-то  празднике,   танец «Яблочко».
 
Близняшки тогда,   прыгая под   музыку   вприсядку,  в руках  почему - то гордо  держали   по  венику,   а сегодня    кофточка была   точно   такого же, бело-голубого цвета,  чем вызвала сентиментальный  приступ ностальгии  в душе неожиданно   повзрослевшей девочки.   Но на этом шестилетняя  девочка  заканчивалась, потому что  Бэлла  успела отметить про себя, что  на нижней части подола,   который,  как    предполагалось,  обтянет  её живот,  уже маячили почти  все цвета радуги - широкая жёлтая полоса,   сменялась узенькой светло-фиолетовой, потом  она же   плавно переходила в белую, и так далее, в общем, всё было, как тот доктор, вернее, как тот  модельер - искуситель прописал, подробно изложив своё видение на уже знакомых страницах, известно чего.

Но покупательница   не хотела  останавливаться   в своих мечтаниях  о великом,  и мысленно  двинулась  дальше:

   "Ну, а вниз, я смогу надеть свои парусиновые штаны,  -  продолжала  придумывать    Кур, осчастливленная своим феерическим успехом, словно Мегрэ, отыскавший преступника, беглого каторжника, в глубоком болоте.
 
   " Те, штанишки,  что с полосками чёрного цвета, - уже прочно   закуталась  в разноцветные  полоски-узоры  она, -  из того, моего  комплекта с этническим узором с квадратиками  и звёздочками."

 На этом   новоявленный комиссар,  наконец,  определившись с цветами и фасонами,  ещё раз мечтательно закатил глаза к небу, представив себя в этом новомодном наряде, успев ещё  раз подумать, и  сказать самому  себе:

   - В общем, буду отвечать всем принятым стандартам красоты.
 
Ещё раз  прокудахтала она про себя  и   на этой хорошо знакомой и родной ноте  следователь   ускорил  шаг к вожделенной  цели.


                ***

Однако, случившееся следом полностью или почти полностью, нарушило все планы этой целеустремлённой  женщины.

         "Я не хотела вас обидеть,
          Случайно просто повезло,
          Поскольку времени немного,
          Я вкратце матом объясню"


 Гражданка Израиля  по фамилии  Кур    энергично и  бойко толкала перед собой тележку на колёсиках, прокладывая ею себе путь к  своему  светлому  будущему,   уверенно продвигаясь   вперёд,  к  чётко намеченной цели, где на горизонте её желаний светилась яркая неоновая  вывеска, зовущая и манящая почти,  как тот свитерок,  как    любовник,  что  заменил  ей   старого мужа, бессовестно и страстно одновременно, шепча в оба уха сразу:

      "Пора в магазин, пора   за покупками!  Бэлла… О,  Бэлла-донна. Ааа –а -ах!"




                "Старая овца или женщина- садистка"

И вот в   этот,  полностью  эротический момент,  совершенно  ни   к месту, вклинившись   между любовными позывными, несущимися,  словно   из   волшебной флейты, голосом Серены,  поющей  про магазин и покупки, а главное, про  свитерочек,   перед  молодящейся,   пятидесяти семилетней  женщиной, правильной национальности,    возник, как выскочивший  бес из глубокого  омута,    молодой высокий   израильтянин. Он был полностью  своим,  а  не пришлым, как она,  репатриантка, прибившаяся   к своим корням,  и  вот именно  это  бывшая советская гражданка  поняла  сразу,  дав оценку его внешним  данным и тому, гардеробу,  что был  на нём   надет.

 Тем не менее, это было совершенно   лишним, его появление  на   её  на пути.
И потому, не секунду  не задумываясь, без малейшего промедления,   она резво и со всего размаху   вонзила   свою тележку  ему   прямо между ног,  и то, только  потому, что между    глаз  не вышло, промахнулась. Ну,  а   следом   просто   сбила   своей   наглостью и смелостью петушиной бойцовской шпоры  с ног противника  этим      видом транспорта с металлическими прутьями и с  такими же колёсиками - шестерёнками.

На минуту наступила какая-то гнетущая тишина, разнесшаяся по всему торговому залу и повисшая где-то в глубинах  подсобных помещений. Казалось,   все  люди, пришедшие за покупками, заодно с обслуживающим персоналом,    замерли,  и  словно вросли   в землю по самые  свои  этнические    корни.

   И только  быстро крутящиеся   те,  упомянутые   железные   шестерёнки,  почему-то     завертелись ещё быстрее, часто задевая при  этом   синие  штаны, из лёгкой парусиновой  ткани,  надетые на молодом человеке,   а издаваемый  ими  при оборотах   леденящий душу   звук, напоминал   скрежет металла, производимый  электрической   пилой  из фильма  ужасов,  потому что именно   это  и показалось несчастному бедолаге,   будто этот режущий  инструмент    уже  всадили ему даже  глубже,  чем между  ног, так угрожающе     скрежетали  маленькие  крутящиеся   колёсики   металлом.

  Тем  временем вожделенная полочка с  лежащей на ней  вещицей,  всё ещё оставалась  в зоне недосягаемости   этой женщины-садистки   из реального ужастика,  и  маячила у той  перед носом будто груша, что видна, но что   не  скушать, а в  промежутке    между покупательницей и  товаром,  всё ещё  находилось  неожиданное  препятствие в лице еле держащегося на ногах, почти намертво сбитого  молодого  еврея,  физиономия  которого в ту минуту, не пойми больше от чего,  от удивления или от   возмущения,  вытянулась в ту продольную бело-жёлтую полосочку, что украшала так желаемую бывшей советской и теперешней израильской  гражданкой  по фамилии   Кур  кофточку. 


Но тут она, эта мегера,  замершая на этом лежачем полицейском,  разъярённая своей неудачей,  очень кстати, вспомнила, что  помимо петушиной  смелости, обладает ещё  и    огромным   чувством  юмора и знает наизусть не только все анекдоты про евреев,  старые и новые, но  даже, прочитанные  случайно    комические стихотворные строки,  которые в этот момент  тут же    всплыли   в её голове, потому что  память  не всегда  подводила её,  и которые она всё  мысленно  цитировала про себя,   на самом деле,  кроя   трёхэтажным  матом молодого человека,  невинно  начав со слов:
 
    - Куда прёшь, старый козёл, ослеп,  что ли, совсем?

Но та поэзия про то, как я   хотела вас обидеть,   всё ласковой любовной  музыкой,   неслась в её голове, напоминая   слова  из  знакомого  четверостишия.




Но, так как вслух гражданка Кур их все же не осмелилась  продекламировать,  а ждать, когда это  произойдёт,    незнакомый мужчина не захотел, как и   особо церемониться с нахалкой,  и  он уже сумел подняться с блестящего намытого кафельного пола,   почти полностью придя  в себя от такого шокового потрясения, и потому,   совершенно не стесняясь,  и    глядя прямо в глаза своей обидчице, благодаря которой он только что поучаствовал,  в роли жертвы,  в кино про газонокосилку,  чуть не став импотентом,  или даже хуже,  евнухом,  он   от всей души просто вставил той по самое не могу, громко на весь зал,  с чувством и в сердцах прокричав:

     - Старая овца… !

И хотя, изреченное им резюме про старую овцу,  и  прозвучало достаточно  интеллигентно на фоне профессионально выданных матерных ругательств отважной женщиной  с куриной,  на самом деле,  задницей, а не с петушиным клювом и шпорами,  тем не менее, даже сам молодой человек  выглядел слегка обомлевшим после всего  произошедшего.

    Ну, что тут скажешь...  Собственно,  на этом противники мирно разошлись,  всё же  довольные  собой, с гордо поднятыми  головами  победителей,  дружно   покинув поле  боя, почти  боксёрский ринг с начищенными до блеска твёрдыми полами.

 Движение в торговом зале возобновилось,  каждый пошёл к нужному ему отделу, и по своим делам,  а у ретивой покупательницы-модницы и  женщины-садистки одновременно,   появилась, наконец, возможность запустить    в шерстяную,  столь вожделенную кофточку, нужного цвета,  своё смуглое лицо с огромными ушами,     сползающими   по вискам   почти до самого подбородка,   на   мочках   которых  болтались   огромные   серьги    с изумрудами.  Это был   подарок пущенного в тираж   мужа Изи.

Так как времени   было потрачено на бытовой садизм изрядно, то ничего не оставалось, как   по – скорому,  натянуть  на себя  не оплаченный ещё товар, уже  стоя  в полуголом виде  в  примерочной кабинке. Всё поворачиваясь то одним боком,  то вторым,  и  пристально разглядывая себя в зеркале, уже счастливая обладательница кофточки в полосочку,    пару раз высовывала своё смуглое  лицо,  из–за не плотно прикрытой  шторки, и будто зоркий сокол  в очках с сильнейшими диоптриями оглядывала    торговый зал, всё выискивая свою подругу,   Фиру.
 
 Да, ту самую  Фирочку, которой   она  взахлёб рассказывала   про цвета, вспоминая  имя  известной фотомодели.  Та тоже была  не лыком шита и тоже  пришла  на очередную  сезонную  распродажу в этот же магазин,  и вот,   так  некстати  затерялась, где-то между многочисленных вешалок, полочек, корзиночек и ящичков.

 Но  Бэлле просто не терпелось, похвастаться не найденной,  наконец-то,  кофточкой,  с этим уже было всё в порядке.  Ей   больше  всего на свете хотелось   поделиться тем, как её не справедливо  по - хамски  обругал,   этот невоспитанный молодой человек, обозвав незаслуженно  и даже не потребно,   овцой.

   Тем временем,   в зеркальной поверхности   трюмо, украшающем    примерочную кабинку, в которое всё с сомнением гляделась  женщина в надетой  новой разноцветной одежде в полоску,   отражалась совсем  немолодая    уже особа,  небольшого росточка,  надетая  трикотажная полосатая кофточка на которой, откровенно обтянула её уже свисающие груди, будто перезрелые плоды груши, требующие поддержки,  которые  грозили,  вот-вот свалиться с дерева раньше положенного срока.
   
А отражение всё никак не  успокаивалось   и всё возмущенно пожимало плечами,   строя разные рожи своему оригиналу  с желанием помолодеть,  хоть на немного, а  возмущённая  гражданка Кур  с негодованием   всё повторяла  и повторяла   про себя  "Какой, всё  ж таки  хам..." 

А следом, ещё и  вспомнив, уж,  совсем не кстати,    свой несравненный  образ в тех же чёрно-белых полосатых штанах и майке уже в  горизонтальную  полоску    красного цвета  и то,  как она в них здорово смотрелась,  и потому видя этот образ перед глазами,  как живой, а не на картинке в любимом журнале, всё  никак    не могла остановиться  она  в своих праведных   возмущениях ,  всё спрашивая и спрашивая себя, потому что Фира так и не объявилась, застряв, где-то между бесчисленных  полок  магазина, потом своё отражение в зеркале, ну и так далее:

         - Нет, ну, как ему могло  такое в голову прийти..?


         -  Я ведь так слежу за собой,  -  всё   не уставала  удивляться   немолодая модница. – А  тут овца... да, ещё и старая... Хотя...

И тут она на  минуту задумалась,  ей  пришла в голову иная, очень светлая и разумная  мысль, и  она тут же  передумала и решила, что прозвучавшее  страшно  обидное -  овца,  будет, всё ж таки, не  так оскорбительно, потому что она действительно порою питалась, как жвачное   травоядное животное, всё гоняясь за новомодными диетами,  тоже  из   разных   журналов  конечно же,  напичканных  советами и обещаниями    вечной  молодости  и красоты.

И,  тем не менее,     приставка "старая" хоть  и  к полностью  устраивающей  теперь её  "овце",   как не крути,  ну, никак  не стыковалась в её воображении. С этим она   была  в корне  не  согласна.



               "Старый  Изя или серьги с изумрудами"

Разумеется, потому что старым был её муж Изя, фамилию от кур которого она носила вот уже долгих   27 лет.  И потому у Бэллы давно уже имелся упомянутый ранее  любовник.  Он   был молод и даже красив, в сравнении  с  её  увядшим   Изей, который был старше жены на 13 лет.
 
И  всё же новоявленного Казанову нельзя было назвать юнцом, так как он и его пассия являлись ровесниками.
 
   Эдику было тоже 57.

   Им обоим было по 57.
 
 И он  был  дантистом, вернее протезистом, чем и  зарабатывал  тогда и сейчас, вставляя советским и сегодняшним бывшим советским  гражданам  искусственные зубы и такие же   белого цвета с золотыми вкраплениями   челюсти.

Был  глубоко и прочно   женат.  И  конечно  беспартийный.

Она, его немолодая уже  любовница, но всегда, денно и ночно  жаждущая любви -  окончила строительный техникум, ещё в незабвенные  советские времена и на бывшей советской родине.  И тоже, конечно же,   была  не свободна и беспартийна.

Что и позволило им беспрепятственно создать   другой   союз, внебрачный,    больше походивший на  альянс двух  немолодых уже людей.  Сама, всё молодящаяся еврейка оправдывала такое  не сложившимися отношениями с Изей,  который  был гораздо и сильно  старше своей жены.
 
И потом, он, Исраэль Самуилович  работал же,  вовсе не зубным врачом, а  всего лишь   фельдшером в местной городской больнице земли обетованной, куда они прибыли всей семьей, после распада Советского Союза,   и с маленьким  тогда ещё сыном Илюшей,  и с папой и с  мамой, и сестрой-близняшкой Аней,  и  с мужем  близняшки   Яшей и  с двумя детьми  Яши и Ани -  дочерью  Раей  и сыном Фредом, и   даже   со старшей сестрой Зиной, которая, вот те раз,  приехала сюда гораздо раньше, когда ещё нельзя было и не выпускали,  и  осела здесь на века, обретя  своё личное счастье, выйдя замуж за моряка,  потому что дома в Советском  Союзе её никто замуж не брал,  и где  уже    она,  Бэлла   и повстречала своего дантиста, или нет, протезиста, занимающегося тем,  что  помогал он, но  больше ни  людям,  не остаться голодными или не питаться одной лишь кашей и протёртыми супами, а себе самому, владея навыками врача-протезиста.

Но ещё   до этой произошедшей  культовой  встречи двух одиноких и покинутых законными супругами сердец,  как  рассказывала  эта дама   Кур, что взяла фамилию своего мужа,  уже пожилой Изя, которому на тот момент стукнуло, кажется,  55 или 65,  стоял перед ней на своих больных, поражённых  возрастным недугом  коленях, умоляя не покидать его, ведь у него не было такого чувства юмора, как  у его   молодой жены.
 
Но   у него и вправду,  его не было, он был очень грустным и не уверенным в себе человеком.  И потому, разумеется, он не знал ни   одного  анекдота,   ни    про евреев,  ни каких-либо ещё,  и не имел  даже понятия о существовании стишков – экспромтов,   в которых  всегда был муж и   была жена, у которой всегда был  любовник  или наоборот,  банальная, вообще-то  до пошлости  ситуация, но при любом раскладе данного  альянса,   такое считалось очень смешным, ещё и потому что давно стало нормой   и  в реальной жизни.

А  молодая тогда ещё супруга Исраэля Самуиловича, у которой  в те времена  груди были,  ещё как наливные  яблоки,  а не как  обвисшие перезрелые корнеплоды,  оставалась  непреклонна.  Ведь чувство юмора – это то, что должно присутствовать в каждом человеке, а у него, у Изи, его нет, и не было, и потому:

        - Ни -  за-  что! -  воскликнула тогда  строптивая супруга.

Она   уйдёт от него, уйдёт  к  своим  пожилым родителям,  которые  чуть старше самого Изика,  к   маме с папой,  и  которые тоже  были в том огромном   семейном списке перебравшихся  в родные земли, где,  правда, не родились и не выросли, но всё равно именовали их родными, исконно этнически-коренными.

И  вот тогда-то  Изя,  уставший стоять на больных коленях,    у которого иссякли абсолютно  все доводы,  взял и  вытащил свой последний аргумент,  который  к счастью для него,  оказался  его  решающим, тем самым козырным тузом, которым он сумел всё же побить мелкую карту своей супруги. Это были  те самые серёжки с огромными изумрудами, которые болтались позже на мочках длинных ушей его строптивой жены.   И  Бэлле, конечно же, при виде такого дорогого подарка,   ничего не оставалось, как  в тот же  день и  час,   напрячь свою, дающую в неподходящие моменты сбои  память и вспомнить, куда она переехала из кибуца, после того, как из СССР переехала в Израиль?  В Ииииизин дом, который тот сумел купить после смерти своих родственников, там же, в обетованной,  и где она уже с комфортом обустроилась, что называется, на века,  разложив свои вещички  на полочках в шкафчиках, как на своих собственных.


                ***
Но в голове её  тогда же   возникали ещё  и иные картины её нового  быта - путешествия, и не в глубины земли обетованной, сюда она уже успешно прибыла и не собиралась покидать скалистые,   сухие берега и непривычный жаркий климат, а перед её  карими блестящими  глазами проплывали  все  её поездки далеко за океан, то в Европу, то в Индию, то ещё куда, куда она могла скататься, конечно же,  только  опять  за Ииииизин счёт,  и   где она имела возможность  не только сфотографироваться с бенгальским тигром,  подержавшись  двумя пальцами  за длинный хвост полосатого хищника, с мохнатой кисточкой на конце, но и, что было самым важным в этих поездках по разным странам мира, там, в этих городах и весях  её ждала уникальная  возможность насладиться вкусом иной пищи, ведь бывшая советская гражданка просто страстно и беззаветно любила покушать.
 
Это потом уже она рылась в бесконечных диетах, предлагающих идеальные формы, после того, как набирала, по её мнению лишние килограммы, не соответствующие принятым эталонам женской красоты. Но зачем тогда так много пила и ела..?  Этот вопрос всегда оставался для неё самой же  не отвеченным.

А тут ещё она вспомнила про своё чувство юмора,  про те анекдоты, которые просто обожала   пересказывать по многу раз, и решила, что в жизни всё должно соответствовать, быть, как говорится,  в согласии и в  гармонии, как те цвета, что она  вечно   тщательно подбирала один к другому, и лучше будет, чтобы это  её не проходящее желание посмеяться разным шуткам тоже было тождественно анекдоту, в котором всегда рассматривалась знакомая уже та банально- пошлая   житейская ситуация, про которую, правда, не знал любящий свою молодую супругу, мать своих будущих детей, Изя,  но которая имела всем,  кроме Исраэла  Самуиловича,  известное  название : "Муж, жена и любовник" или чуть покрасивее,  для любителей математики – любовный треугольник.

 Ситуация же  была уже стара, как этот мир, как десятки раз сыгранный спектакль одними и теми же любимыми актёрами. И эта актриса из реальной жизни, успокоившись,   наконец,  поставила точку раз и навсегда в раздорах и расхождениях во взглядах с Исраэлем Самуиловичем, тем более, что в тот момент, когда он вроде бы, и стоял перед ней на коленях, до пенсии ему было ещё  ого-го, что значит,  трубить и трубить в своей больнице, а значит, она, его верная жена, возможно, успеет ещё,  даже съездить в кругосветное турне, о чём она давно мечтала ночами, лёжа в одиночестве в кровати,  которую купил для неё, конечно же дражайший, но нелюбимый  ею  Изик,  и  где уж, наконец, отведает она  все те блюда, о которых только читала в своих любимых кулинарных книгах и  тоже  мечтала... мечтала... и мечтала.   Так что,  вот так,  она и  осталась   Бэллой Кур,  которая  была теперь уже совсем не молода, и чья фамилия при поисковом запросе выскакивала как "Куры-молодухи. Несушки"



                "Вопрос риторический"

Ну, что касаемо несушек, то это осталось далеко в прошлом, потому что Бэлла умудрилась-таки снести,   всего одно яйцо, под названием "сын Илья" и больше откладывать яйца не собиралась. А вот жизнь под эгидой - "куры - молодухи" всё так же оставалась очень и очень актуальна для неё, в сочетании с лозунгом жизни, больше походящим на её любимый   анекдот: "Не стареть, но и не забывать поесть, чтобы потом снова похудеть" что подразумевало под собой нечто иное, а именно: "Ум женщине нужен, чтобы быть красивой и запоминать рецепты. Любые другие применения мозговых клеток квалифицируются как феминизм!"

Феминизм, не феминизм, а некоторым дамам удавалось свои мозговые извилины  использовать для других целей, а не ограничиваться одними моллюсками с котлетами, зажаренными во фритюре  и  под соусом бешамель. Тем более что и мужчины таким грешили, становясь профессиональными поварами, хотя бы  не отягощённые  проблемами красоты и долголетия, почти, как из книги  "Про жития святых".

Правда, эти лозунги про здоровый образ жизни и питание по правилам иногда чередовались у главной героини иной, кулинарной книги бытия, с возникающим желанием, либо прекращать всё же жрать, либо больше не взвешиваться, понятное дело, чтобы потом   не расстраиваться, и не задаваться одним и тем же,   ставшим уже  риторическим, вопросом: "Зачем   столько ела..?"  Хотя давно можно было усвоить всё же основные принципы феминизма и ответить себе,   ибо всё и так было ясно без лишних  слов.

    А затем! Чтобы,  сначала,   задавшись этим  вечным вопросом,  тут же   начать  сбрасывать все набранные килограммы после кулинарных возлияний во время зарубежных туристических поездок, которые смело можно было назвать
"гастрономическим  турне", потому что римский Колизей на сделанных фотографиях и какие-то замеченные всё же, по ходу,  сквозь жующие щёки и рот,  архитектурные памятники, тонули в бесчисленных супах, покрывались толстым слоем ни артефактов, а взбитых сливок с малиной, растекались разными соусами и подливками на французский или итальянский манер, застывали в желе и  в муссах, уже напоминая не старинные стелы и именитые скульптуры, а единый поднос, на который все повара мира водрузили свои блюда и с гордостью за своё непревзойдённое искусство, демонстрируют эту главную витрину своей страны для приезжих туристов.

Короче, все невиданные и не уведенные толком  достопримечательности обильно запивались и закусывались, а по возвращении, начинался иной виток этого многообразия из жизни желудочно-кишечного тракта на ножках, коем являлась эта дама, по фамилии Кур, забота о жировой прослойке, что удобно разместилась во всех местах  этого небольшого тела, затянув светло-жёлтой плёнкой внутренние органы: печень, селезёнку, следом  мягко, но плотно обволокла стенки растянувшегося желудка, убойно отрикошетила ненужным организму холестерином, проникшим во все мелкие и крупные сосуды, сумев сузить их до миллиметровой толщины, чтобы следом не дать возможности не только нормально соображать, но и вспомнить и опять задаться тем вопросом: "А зачем?"


                "Лягушка-путешественница"

Сильно пополневшая в разных местах лягушка-путешественница помнила только об одном, что праздник живота не надолго остался позади, до следующей поездки, к которой следует, ну,  просто,   в обязательном порядке, вернуть утраченные формы,  а в голове мелькали недавние напутствия друзей и знакомых перед очередным загрантурне к счастливому подносу, уставленному невиданными заморскими кушаньями и разными яствами,  не исключая спиртных напитков, хотя, вроде, алкоголизмом или поголовными алкогольными возлияниями, по мнению некоторых,  нация иудеев  никогда не страдала,  возможно, это всё же был просто расхожий стереотип, потому что...

Ранним утром, ещё только первые  лучи солнца  не коснулись даже  кончика  крыши местной  синагоги, не заиграли в мелких прибрежных волнах  Мёртвого моря,  а вся компания была уже в сборе. Собственно, в путь собиралась чета Кур, остальные собравшиеся были провожающими, которые   расселись, не смотря на ранее время суток,  за обильно  накрытым столом в доме  Изи, в том, который так удачно,  по мнению Бэллы,    достался ему по наследству после того, как умерли его ближайшие родственники. Но теперь новая хозяйка по праву, так как приняла всё же   предложение мужа  украсить свои  огромные ушки дорогими серёжками,  и потому на полных основаниях   распоряжалась в нём, отдавая в основном приказания  достопочтенному Исраэлю Самуиловичу, который  с готовностью подливал в хрустальные  бокалы  белое вино, а гости,  чокаясь,  не обращая внимания на радушного хозяина,   и весело   перебивая друг друга, громко произносили тосты с разными пожеланиями удачи, и  которые не останавливаясь,  продолжились уж в столичном  аэропорту:

     - Гуляйте на все... Молодцы! Удачного путешествия…! Хорошего отдыха и больших впечатлений!

 Напутствовали вслед  улетающему в сине-белёсую воздушную даль самолёту Рабинович Ира и Саша, желала   Инштейн Фира, та самая потерявшаяся в нужный момент  шопоголичка,  которую поэтому крепко держал  сейчас за руку  Перецман Миша.

     - Отличного отпуска всем. Привет Паше и Вите из Мадрида... - ещё стоя в стеклянных дверях Тель-Авивского аэропорта, желала им Ида Никольских, а следом то же самое вторил ей,  её маленький муж,  почти без имени,  потому  что был  очень  мал ростом и незаметен для окружающих, держа на руках внука Гришу.

А Белла Кур и сидящий рядом с ней  Исраэль Самуилович темпераментно махали  всем  провожающим  в ответ из иллюминатора самолёта, уже отрывающего шасси от серой взлётной полосы,  в одно  мгновение  ставшей мокро-блестящей,  и, стараясь перекричать грохот мотора, всё кричали и кричали друзьям:

    - Всем спасибо и привет! Главное, чтобы мы всегда хотели и могли много-много путешествовать!

Но их благодарственные слова тонули во всё нарастающем рокоте мотора, в звуках крутящихся лопастей пропеллеров, их уже никто не слышал, но все и так знали, чего больше всего на свете желает эта пара счастливых отпускников, отлетающих в далёкие края, и находящихся сейчас на борту лайнера, который, наконец, успешно взлетел, ринувшись стрелой ввысь воздушного пространства, ещё немного  зависнув в полёте над бесконечным полем аэродрома, прощально помахал стальными крыльями, и скрылся из глаз провожающих навсегда.


                ***
Но так могло только показаться, что чета Кур покинула Обетованную, чтобы уже больше никогда не вернуться, потому что по прошествии всего-то  двух недель, вся компания снова была в сборе.   Опять разрушая вечные стереотипы о трезвенниках-язвенниках- евреях,  теперь сидя   за столиком в кафе  в центре Тель – Авива, но уже не произнося тосты в честь отъезжающих, а наоборот,   жена своего мужа,    всем тем, кто совсем недавно утирая слезу, стоял  с поднятой рукой почти у трапа самолёта,   уже  знакомой  не только шопоголичке   Фире, а и  такой же близкой и родной-любимой  Иде,  Аде, Зине,  Алику и даже маленькому Грише,  она, не успев измученными усталыми стопами, от долгих хождений по инородной земле, ступить на свою родную,  находясь в кругу близких друзей,  радостно сообщала актуальные новости, по - свойски и по обычаю  квохча, как курица:

     - Вот мы, например, ну, просто, объелись. Это я так, хвастаюсь.  – Кокетливо прибавляла снова  сильно  набравшая вес  Бэлла Кур, обращаясь ко всем сразу.

На что  Юлечка  Кушнир, что сидела в тот момент совсем рядом с ней, сходу придвинувшись всем своим разгорячённым телом совсем вплотную к подруге,  в упор  не замечая округлившихся мягких боков той, тут же в унисон ей так же   кокетливо, но  не на ушко, а во всеуслышание заявила: 

      - А я тихо завидую!
 
 Задержала с минуту  дыхание  и  добавила:

      - Или не тихо?

  И  завистница  с сомнением, которой не выпал такой счастливый лотерейный билет с возможностью объесться, и как, кто-то советовал "погулять на все!"  украдкой  глянула на отдохнувшую, пусть и  изрядно  пополневшую при этом  подругу.

Но Бэлла, со всем присущим ей чувством юмора, сумела   тотчас  же   успокоить неудачницу, сходу вручив той небольшой презент, привезённый из далёкого Тайланда, тщательно завёрнутый в хрустящую  целлофановую бумагу со словами:

    - Я тебя понимаю.  Можешь не тихо.

И, уже  не выдержав, почти на ушко раскрасневшейся от удовольствия после полученного подарка, Юлечке,  с придыханием   и жутким  эротизмом в голосе,  на какой только  была способна,  присовокупила:
 
    - А давай всё же немного о еде.
 
И в качестве  подтверждения  своим словам, она,   как  фокусник в цирке,   вынула из маленькой  сумочки  веером сложенные фотографии, на которых, конечно же, изображены были политые соусом тайландские достопримечательности, и  на фоне которых фигурировала известная уже всем лягушка–путешественница или раздувшийся ЖКТ на ножках, а рядом, скромно  в тени своей  похорошевшей супруги,  пристроившийся Изя и тоже что-то ковыряющий палочками в своей огромной, наполненной до краёв тарелке.

И встреча старых  друзей за столиком в кафе  в центре Тель Авива продолжилась на тех   же знакомых уже   нотах.



              "Всё,  как у евреев"

Порою начинало казаться, что всё в жизни этих людей неизменно, во  всяком случае,  этот стол, украшенный разными яствами, не важно в каком месте установленный, то ли в очередном кафетерии, то ли дома у Бэллы с Изей, но состав его завсегдатаев   точно не менялся,  как и разговоры о пище насущной, и  о нарядах, и  о новых  рецептах в домашней и ресторанной  кулинарии, о  способах  похудеть и  сохранить утраченную давно молодость,  но не надежду как остаться вечно молодым,  и прочих такого рода  вещах, что были  полной  константой, а  менялись  только блюда,  на этом столе,  и рецепты приготовления этих   блюд.

Возможно,  такой повышенный или даже гиперболизированный интерес к одежде, серёжкам с изумрудами, желанию  одеться покрасивее,  а правильнее, помоднее, чтобы выглядеть, как суперзвезда, супер - стар,  из какого-нибудь модного телевизионного   шоу, обуславливалось не лучшими внешним данными  немолодой уже женщины и её вечных  компаньонов, сидящих в одном и том же кафе,  и   обеспокоенных не проблемами мирового порядка, ибо такой же старый,  как этот мир,  арабо-израильский  конфликт, происходящий у них прямо   под боком,  никого из  них не волновал, а только беспокоили  проблемы вечной молодости, и воспетая поэтами и  писателями древности красота  и ум еврейского народа не лежал печатью на их  лицах, и потому  им даже полагалось, как видно,  обсуждать все эти темы. Ибо ума этих завсегдатаев одного  и того же стола,  хватало только на осознание своей исключительности, как еврейского народа.  Потому и их  разговоры часто затрагивали не только  гастрономические, а  и  темы еврейства на этой планете.

    Как и в тот день приезда   четы Кур, когда все  они  вновь  собрались за столиком очередного  кафе в центре Тель- Авива,  для обсуждения важного.

И вот,  вся компания в сборе, как всегда,  в  одноименном  полном составе, снова -  Ида, Фира, и  не только Зина,  и все остальные соратники,  страстные  любители покушать, когда, под мирный стук ложек и вилок, звон наполненных до краёв бокалов, Саша Дефт, подошедший позже всех,   и  произнёс фразу, оказавшуюся  просто сакраментальной:

   - Да,  у вас праздник никогда не заканчивается.

А сакраментальной фраза оказалась потому, что следом  Бэлла очень резонно  заметила:

      - А  у  нас всё, как у евреев!

      - Так,  это вы так хотели, чтобы лето не кончалось? -  продолжил начатую  лягушкой-путешественницей  мысль  Александр,   сделав  ударение на  втором "так".

   Затем,  он  на минуту задумался,  так  и  не поняв до конца,  сам, что же он  имел в виду: то ли не заканчивающийся летний отпуск, то ли всю жизнь, длящуюся  бесконечно, но, разумеется, только у евреев, у которых всё, как у евреев. И потому его вопрос повис в воздухе, будучи ещё и никем почти  не услышанным.

И они продолжили свою трапезу, налегая на еду, будто Робинзоны,  находящиеся по сценарию культового фильма с Паоло Вилладжо,  про него и Пятницу, у которого дикари, неожиданно встретившиеся на необитаемом острове, могли отобрать всю еду,  вытаскивая тарелки со съестным прямо у того  из - под носа. И будто,  это был последний банан, не только на этом дереве, а и  на всём острове, на котором угораздило оказаться  бедного  Робинзона Крузо, которому только  с Пятницей повезло.

А сидящим  за накрытым столом, что с завидным постоянством поглощали  принесённые официантом   блюда, запивая их  в противовес  принятым стереотипным байкам   о непьющих  евреях,  спиртным,   повезло  всё ж  гораздо больше.

Всех присутствующих  на  этом вечере объединил не только обильно накрытый стол,   и  не остров  в океане, а общая земля,  на которой этот стол сейчас стоял, что названа была обетованной,  разумеется, ещё и едиными этническими корнями, хотя, вот тут можно было бы и поспорить о чистоте их единства,  как и то, что ни один из них  не знал, или просто  не желал замечать,   существующий факт   еврейского расизма,   упирающийся не только   в слова Александра, но и    отображённый   их теперешним соотечественником Игорем Губерманом в своих   стихах,  в которых  почему-то  не  звучала   гордость  за тот  свой народ,  который собрался сейчас за столиком южного    летнего  кафе, и  которые звучали именно так:

      " Испанец, славянин или еврей,
        Повсюду одинакова картина:
        Гордыня чистокровностью своей —
        Святое утешение кретина..."

Тем не менее,  и   это не мешало   этой компании  продолжать   чувствовать  себя избранными не только  на этой земле.   Хотя, что означала  тогда  озабоченность и радость одновременно, матери своего  сына Ильи, когда тот женился  не  на ком-нибудь, а на коренной израильтянке, что  открывало им  двери в  иной мир, мир не советских евреев-репатриантов,  прибывших на свою этническую родину, но являющимися в  этом  мире всё же  изгоями, чужими  среди своих же.

Чуть меньше повезло сестре-близняшке Ане.  Её муж Яша, умер в возрасте 54 лет, и даже хвалёная израильская медицина не спасла его от   неминуемой смерти, когда у того обнаружили рак кожи. И промучившись в столичной больнице, он покинул этот мир, оказавшись в ином.

 Впрочем, это был не единичный случай, когда прославляемая на весь мир  медицина  Израиля  давала сбои.

По совету той же Кур-несушки её бывший одноклассник привёз  в земли  обетованные  своего 24-летнего сына,  болеющего раком поджелудочной железы  и тот тоже отправился к праотцам, не смотря  на свой  юный возраст.

Зато смерть мужа Ани позволила  наседке Кур,  вспомнить, что она всегда была только наседкой и заквохтать вокруг своей овдовевшей сестрёнки, начав потчевать ту советами о том, что больше  замуж ходить не надо, лучше оставаться безутешной вдовой.  И потому  она отвела Анну к  психиатру, который  сходу и  с радостью назначил  осиротевшей  женщине  для приёма таблетки счастья, и та сразу превратилась из безутешной вдовы   в весёлую, которой  теперь  стало гораздо  легче,  чем обычно,  переносить все тяготы  жизни.

    Да, и   она, не смотря на то, что была как две капли воды,  похожа на свою сестру, которая  после замужества стала  Кур, всё же сильно отличалась от неё.

     У обеих  женщин были только одинаково длинные и  искривлённые   к низу  носы,   большие уши с отвислыми мочками,  и очень тёмная,   смуглая кожа, совсем не как у евреев  ашкенази,  и   обе они одновременно надели очки, в модной роговой оправе  со стёклами с сильной диоптрией, страдая ранней близорукостью.  Правда, объединял их ещё наличествующий  одинаковый ум, IQ которого выливалось в ту фразу о том, для чего он нужен  женщине,  тот самый ум, потому что остальное,  это  всё  признак феминизма. Короче, не будучи блондинками из анекдотов, сёстры полностью соответствовали  содержанию оных, ещё и украшая свои  неказистые  внешние данные разного рода модными тряпками, кутаясь в них, словно  знакомый  Робинзон Крузо в пальмовые листья, не только гоняясь за последним в их  жизни бананом.

Отличие же заключалось в том, как сложились их жизни. Одна, согласившись надеть серёжки с изумрудами,  так прикипела   к ним, что не  смогла отказаться от домика  удачно почивших родителей мужа Изи,  и,  родила ему одного  сына Илью, который потом  тоже удачно, на взгляд матери,  женился на коренной израильтянке. А  вторая,  из этого родственного альянса сестёр, выйдя  замуж совсем ещё в юном возрасте, произвела на свет аж двоих  детей, точную копию самой себя, а значит, и  своей сестры - близняшки,   сына  Фреда,  и похожую чертами лица на покойного теперь  отца,  дочь  Раю, которая предпочитала придерживаться   советов тётки и оставалась незамужней свободной дамой в свои уже 25.  Хотя тут,  наверное,  надо  было отдать дань её своенравному характеру, из-за чего она постоянно и  меняла  особей мужского  пола, постоянно  крутившихся  подле  неё, но   попросту бросающих  молодую девушку с  неуживчивой натурой.
 
А Фред, возместил Анне преждевременную  потерю мужа Яши,  сделав мать бабушкой  тоже целых  два раза.
 
В этом и  было отличие между сёстрами - близняшками. Правда, Анечка,  будучи  всегда слабее,  даже в школе, Бэлла,  пользуясь их  внешним  сходством,   часто за сестру отвечала на уроках,  чтобы у той  оценки были получше, чем заслужила,  вынужденно  прислушивалась ко всем советам – рекомендациям,  которые давала ей наседка Кур.
 
А так как особо тут было не разогнаться, сначала при жизни Яши,  он, этот живой ещё  муж мешал активно советы  раздавать сестре, а потом только и случилось то, что дало возможность присоветовать не устраивать больше свою личную жизнь, а   навечно, как  Христова невеста,  заключить брачный  союз  с врачом-психиатром и его назначениями, а потенциал старой свахи имелся, то Бэлле ничего не оставалось, как переключаться на своих знакомых  и подруг, которых она терзала своими многочисленными психологическими раскладками, больше походя при этом  на колдунью, разложившую перед собой на том столике в кафе карты и гадающую на кофейной  гуще, что собралась на дне чашки после выпитого кофейного  напитка.

Ну, а когда советы  на темы брака и семьи заканчивались или нуждающиеся  в них временно исчезали, Кур переходила  к любимым    темам  кулинарии  и модных трендов сезона, каждый раз памятуя теперь   тот свой случай  с желанной кофточкой   и железной  тележкой, оказавшейся между ног у молодого  израильтянина, когда она неожиданно стала старой овцой.

В общем, темы эти были нескончаемы, как и советы вечной молодости и такого же здоровья, не смотря на почти магазинный брендовый  ярлык  «старая» и на те,  обвисшие груди, словно перезревшие  плоды груши.

И потому, конечно  же,  актуальны были  не только рецепты, как вернуть  доотпускные  формы,  а головы таких индивидуумов  полнились    идеями такого  же рода, которые  плодились и множились в них   просто на глазах, как  весной навозные мухи,  и список их  уже не ограничивался только одними диетами,   он пополнялся  желанием  не умереть от рака и это было актуально,  памятуя  смерть безвременно почившего Яши,  и других болезней, что подразумевало,  конечно же,  прожить вечно, и, разумеется,  только   в теле  молодого и здорового представителя рода человеческого, чтобы можно было,  потом, правда, не совсем понятно, что означало это "потом",   записаться в книгу "Бессмертные, навсегда!" и следом  поучаствовать в рейтинге выживших после отпуска.
 
Собственно, поэтому-то, ко всему прочему, и читалась этими людьми, собравшимися привычно за одним столиком,  только такая,  нужная для поддержания своей жизнедеятельности и улучшения её качества, литература, в которой рассказывалось  масса интереснейших  вещей  и приводилось  столько же  фактов "за" и "против", про то, что надо есть и пить, про то, как снова не заболеть раком, а для этого опять – таки, как надо правильно есть и пить... И так  почти до бесконечности  замкнутого пространства, что тоже  находилось в стадии вечно и бесконечно, но больше напоминающее стагнацию умственного  развития.


             "Не всё, как у евреев"


И потому, следуя этому вечному и бесконечному,  Бэлла    уже снова и как всегда,  спешила поделиться  полученными новыми знаниями со своим идеологическим соратником, тем самым Сашей Дефтом, тут же на месте,  сидя за столиком в кафе. Он ведь   точно так же обеспокоен был  проблемами не мирового порядка, не арабо – израильским конфликтом, а своим  личным   долголетием,  и женщина хорошо  знала  об этом.

Сидя в маленьком кафетерии, под зонтиком, защищающим от испепеляюще- жгучих лучей южного израильского солнца, она,  чуть не заплакав  от восторга, громко  хлопнула в ладоши и проговорила:

   - Как же,  мне нравится эта статья!

 
 Всё   в восторженном упоении  повторяла  всё ещё с округлившимися формами жена Изи Кур, так и не сумевшая сбросить лишние килограммы после очередного гастрономического тура, и поэтому, зная уже наизусть все свойства этих напитков,  усиленно подливала в рюмку виски, одновременно из чашки прихлёбывая  обжигающий, дымящийся эспрессо.

И хотя  на этот раз сказанное ею не было  сакраментальной фразой в тему вечности   евреев, коллега по пищевому оздоровительному  цеху  не замедлил откликнуться, томно  и в отличие от напарницы, лаконично  сказав:

   - Мне нравится виски...

И  в тот же момент, окунул свой длинный нос с горбинкой на самое дно рюмки, где игриво бултыхалась жидкость беловатого цвета.

   - И я не прочь...

Вспомнив о своём ассортименте напитков, стоящих перед ней, сходу с радостью согласилась собеседница, бодро и весело опрокинув стопку   с виски в рот и закусив бутербродом, лежащим перед ней на белой  пластмассовой тарелке.

Незатейливый разговор продолжился на той же ноте незамысловатости, облечённый   в пространные рассуждения на питейные  темы,  уж так она затрагивала  все тонкие струны души привычно непьющего еврейского народа, особенно после того, как  выпито было абсолютно  всё и съедено тоже.
 
Потому уже коротко, а не длинно-монотонно  Бэлла  спросила  Александра, щурившегося в этот момент, из-за попадающих, несмотря на зонтичный  брезентовый тент,  лучей солнца ему в глаза, кивнув в сторону  его  бокала с остатками  чего-то мутноватого, не похожего  на сок:

   - Mad men?

   - Mad Men? – заторможено, и  будто,  витая  где-то высоко в  облаках, переспросил тот, и через секунду, так же коротко, на неправильном английском,  добавил:

   - Да.

Его "да" означало плещущийся в его бокале разрекламированный пивной витаминизированный напиток "Energy Mad Man" со вкусом красных ягод,  а на самом деле,   простой   энергетик, с убийственной начинкой, от которой даже  Менделеев ныне от досады явно в своём гробу переворачивается, когда такие любители здорового образа жизни, как Бэла с Александром Дефтом принимают на грудь такие замечательные напитки от современных химиков - изобретателей, о чём, конечно же, в тех жёлтеньких журнальчиках не написали, попросту забыли, и потому, собеседники спокойно продолжили развивать начатую питейную тему.


    - Смотрю сериал про рекламщиков 60-тых годов в Америке. Они всё время пьют виски.

Томно, изнемогая от жары, произнесла дама, прячущая своё смуглое лицо под брезентовым зонтиком, нависшим надо всем столиком с посудой.

    - Так меня всё время жажда мучает.

Философски заключила она и выжидающе глянула из - под тёмных очков-хамелеонов в почти чёрной оправе, на мужчину.

    - Это серия стала прототипом российской "Оттепели",  - эхом откликнулся баритон, сидящий напротив.

    - "Оттепель" я смотрела, но помню только песню.

 Совсем не смутившись, что не запомнила самого фильма, резюмировала Кур, полностью подтвердив свою фамилию, означающую иногда, просто куриные мозги и ничего более.


   - Там их было две... Мне сериал понравился.
 
Не обращая внимания на сказанное только  про  песню и одну, продолжил Саша.
 
   - С ужасом отметил, что помню 60-е...

И тут, Бэлла, будто только и ждала этого момента, чтобы уйти с интеллектуальной киношной  дорожки, куда начинал сворачивать их разговор, зацепившись за число, озвученное её  соратником, ещё больше оживилась и с долей неприкрытой  кокетливости в голосе  произнесла:

    - Нескромно как-то спрашивать о возрасте...

Начав и следом  запнувшись, деликатно поинтересовалась она у сидящего напротив мужчины о том, сколько же ему лет-то.

А тот, только безразлично пожал плечами и почти промямлил, процитировав запись, сделанную  в своём  удостоверении личности:

   - 31 декабря 69-го года.

Тут же,  в ответ, как всегда, почти в истерике,  стареющая дама воскликнула:

   - Я возмущена твоей молодостью!!!

К  своему ужасу она   оказалась старше своего юного друга аж, на целых одиннадцать лет, что вовсе не смущало его самого. У них же было столько общего. И потому, не обращая внимания на продолжившиеся охи-ахи и вздохи сожаления, что не так молода, как  хотелось бы, молодой кавалер продолжил, вспомнив недавнюю статью про чай, хоть они и употребляли  в тот момент  кофе, чтобы стать счастливее, как обещалось в другом журнале знакомого уже цвета опавшей осенней листвы, и всё так же вяло,  а совсем не  бодро, несмотря на обещания,  произнёс:

    - Ты заметила, что в тех десяти секретных способах запекания вкусной курочки, что я тебе присылал недавно, - Саша тоже был не только большим  любителем покушать, но и великим кулинаром, - было написано, что перед тем как есть, надо не забыть выпить 10 чаёв, которые отбивают аппетит и помогают похудеть?

   - Так вот, - не дожидаясь ответа своей собеседницы,  продолжил он, незаметно для себя пощупав свой огромный живот, который в тот момент прикрывал пластмассовый столик общепита.

  - Продегустировал. Сразу три.  И что? Жор напал сумасшедший!

 В панике закатил глаза полнеющий, хоть и молодой ещё, во всяком случае, моложе своей спутницы, мужчина, с ужасом вспомнив  как было в тот раз, и потому  в глубоких сомнениях прибавил:

  - Видимо, я   не в той последовательности  пил эти десять чаев, которые отбивают аппетит. Как думаешь?

Задал,  наконец,  он свой вопрос и в ожидании  воззрился на подругу.

Но более опытная в таких делах  эта подруга,  тут же внесла ясность, сказав:

  - Ты, наверное, натощак пил?

  - Ах, так, вот в чём проблема? 

Расстроенно протянул сидящий напротив мужчина,  и на этом их диалог всё же  закончился.

Беседа более чем содержательная - тоже. И не смотря на то бесчисленное общее, что объединило их сейчас за чашкой кофе и рюмкой виски, сказать им больше было нечего, и они дружно замолчали, тем более, что выпитое уже оказывало такое нужное действие -  напарники-алкоголизированные кофеинщики становились окончательно счастливыми и совершенно пьяными, даже в собственных глазах, медленно сползая со стульев вниз, не обращая никакого внимания на подозрительно  осуждающие взгляды окружающих, просто они хотели быть счастливы вдвоём и никого не впускать в этот  свой,  хоть и не замысловатый, но такой наполненный житейскими проблемами мир.


          "Последний поднос Куры-молодушки"


    - Всё же надо, что-то прекращать, либо жрать, либо взвешиваться.
 
 С  досадой в голосе снова  произнесла  женщина, поняв, наконец, что выбранная ею кофточка, попросту ей мала, ещё раз кинув на себя уже прощальный взгляд в большое зеркало.

"Кислая среда организма. Вот, что вам нужно делать! В щелочной среде раковые клетки гибнут", - процитировала она напоследок про себя,  вдруг вспомнив совсем ни  к месту,   прочитанные,   где-то  строки из очередной статьи, и в сердцах закинула не подошедший товар на фанерную стенку примерочной.

Но, так как мир её интересов не заканчивался на такого рода покупках, то Бэлла, не стала сильно расстраиваться, а живенько качнув отсутствующими бёдрами, бодро подтолкнула пустующую тележку вперёд, и направила свои стопы вместе с металлическими колёсами арендованного транспорта в глубины супермаркета, обещающего много чего интересного, а главное, удивительного.

 Окружающий мир вообще, поражал и радовал всегда   своим разнообразием и сюрпризами, порою поджидающими нас на каждом шагу, в зависимости от того, в каком направлении, кто  шагал.

А в голове у горе-покупательницы, отягощённой не только кофеиновой и алкогольной зависимостью, грозившей  вот-вот перерасти в белую горячку, несмотря на заверения учёных об отсутствии алкогольного гена у евреев, и забитую напрочь проблемами шопоголизма и обжорства, вихрем проносились прочитанные ею заметки, те самые, что тешили многих иллюзиями о наличии у них безграничного кругозора, на интересующие её лично темы, которыми стареющая дама делилась не только  в реальной жизни, но и в виртуальной, посещая  социальные  сети,  с такими же, как и  она сама, людьми, согласившимися стать желудочно-кишечными трактами на ножках, с  ограниченным количеством интересов или их  узкой направленностью   в своей жизни.

А иначе, зачем они столько времени и внимания уделяли проблемам питания, расставляя, таким образом, прерогативы в  своих  личных  предпочтениях, а следом их  любознательность   упиралась  в своё,  ещё непопорченное здоровье, но для этого надо было обязательно знать о том, какая польза и вред от имбиря, а вот, Бэлла–то и половины не знала из всего того, что теперь прочитывала и выясняла.

И, это действительно была  трагедия мирового масштаба для неё и её друзей.
Но главное, с привычками и правилами поведения, которые выглядели один в один, как в тех анекдотах про евреев, которые так любила верная жены Изи,и о которых прознала, будто раньше о таком не слышала, опять углубившись в очередной гламурной журнал.  Они пачками, будто не сданная вовремя макулатура, валялись на её прикроватной тумбочке, служа настольной литературой для неё лично.

Почему только Бэлла, которая, ясное дело, придерживалась всех этих писанных и неписанных законов, как надо пить и есть, чтобы не умереть,  ещё, с  заботой о том,  как  не промахнуться с причёской и стрижкой волос, и которая с огромным не  только вниманием, но и уважением относилась ко всем рекомендациям Лилечки Брик,  любови Маяковского,  но почему-то за всю свою долгую жизнь сумела соблазнить только одного мужчину, того дантиста, или протезиста, и почему-то,  так и не стала самодостаточной, поклоняясь талантам всемирно известной любовницы знаменитого поэта социалистической эпохи,  а по-прежнему полностью висела на шее своего Изи, от которого, точно так же   зависели все её гастрономические туры, отправившись в один из которых однажды, она всё же не выдержала такого обилия заморских блюд, предлагаемого  поварами разных стран, а она просто обязана была откушать всё и везде, и так и осталась навсегда на очередном серебряном блюде с подливками и соусами, что заполонили достопримечательности той страны, в которую она въехала по туристической путёвке и так неудачно завершила данное турне, ставшее всё же последним в её жизни, не успев даже произнести, что у неё, всё как у евреев, правда, на самом деле, это "всё" не всегда совпадало с приоритетами Бэллы Кур, в голове которой напоследок всё же пронеслось, почерпнутое со знакомых страниц интернет-пространства:

    "Башка сегодня отключилась,
    Не вся, конечно, – есть могу.
    Следить стараюсь за фигурой,
    Чуть отвлекусь - она жуёт…

    Я понимаю, что вам нечем,
    Но всё ж попробуйте понять..."

  А что тут было понимать, коли давно известно, что добросовестные маркетологи работают исключительно на таких, как лежащее в тот момент в тарелке с объедками неподвижное смуглое лицо горе-клиентки этого заведения, под эгидой "Реклама прямо в мозг!", и когда на такое, кто-то способен только продекламировать:

   "Я не туплю, а экономно
   расходую потенциал..."

 То и понимать, уже точно нечего.



                ***

Время не остановилось. Не пошло вспять. Люди, сидящие за соседними столиками, продолжали есть и пить, официанты незаметно сновали между ними, поднося всё новые и новые кулинарные изыски, которые предполагалось отведать новым туристам, прибывшим на осмотр одного из семи чудес света Колизея, развалины которого, лишённые былой внешней и внутренней отделки, до сих пор производят сильное впечатление своей суровой величественностью. Но никто даже не заметил, что стареющая дама давно уже выбыла из их рядов, настолько малозначительную роль в жизни этих людей она играла.

Пизанская башня всё так же кренилась вбок, но не падала окончательно, мир не рухнул, от того, что ещё один человек покинул его. Поднос, на котором покоилась голова Куры-Несушки, ещё какое-то время занимал место на столе. Потом его незаметно унесли в служебное помещение, смели с гладкой пластиковой поверхности крошки хлеба и последние остатки памяти о том, кто не успел доесть предложенное блюдо.

И вновь водрузили столовые приборы, сервировав столик для новых посетителей, которые, возможно, не заострят всё своё внимание только на предложенных им блюдах, а, оглянувшись вокруг себя, увидят что-то ещё.  То, чем полнится этот безграничный мир, не заканчивающийся на трёх столпах понимания: еде, здоровье и вечной красоте, завпечатлённой, однако, на полотнах великих  мастеров изобразительного искусства, застывшей в камне, из которого изваяны величественные памятники древнего зодчества и современные скульптуры, и которые действительно будут помнить поколения, в восхищении взирающие на них. Но ни один, даже местечковый турист не запомнит ту голову, что украсила серебряный поднос в кафетерии "Li Rioni" на Via Claudia в центре Рима, недалеко от Колизея.

И можно было сколь   угодно долго и много поливать её разными соусами и подливками, дополнять листочками мяты или нарезанной мякотью зеленоватого фейхоа, ничего не помогло бы увековечить память Куры-несушки, так незавидно закончившей свои дни, положившей свою жизнь на плаху тех удовольствий, которые не являются всё же основными и единственными для людей, которые не поклоняются идолу под названием "ЖКТ" и всему тому, что с ним связано.