Феникс

Если ты окажешься пустышкой, то я подарю тебе фантик от моей любимой конфеты.


Не длинные, прямые волосы едва касались плеч. Она играла ими, покачивая голову из стороны в сторону. Я смотрел на ее губы, и мне не хотелось жадно впиться в них, как это бывало обычно. У меня было глупое, непреодолимое желание коснуться рукой еле заметной тоненькой складочки в левом уголке ее рта. Она улыбалась настолько широко, насколько это было возможно. Казалось, что ее лицо онемело в этом положении и гладкие бугорки щек явно выделялись под тусклым солнечным светом. Она пила кофе из небольшого пластикового стакана с черной крышкой, в которую была вставлена зеленая соломинка. Аккуратно прикусывая зубами трубочку, девушка с легким усилием потягивала содержимое стакана, редко булькая напитком внутри. Более красивого приема кофе я еще не видел за всю свою жизнь: с каждым выпитым глотком ее глаза наполнялись неестественным блеском, какой-то утонченной девичьей привлекательностью, с периодическим хрустом костей по всему ее телу она выпрямлялась, как будто за ее спиной расцветали ангельские невидимые крылья; или она оживала ото сна во второй половине дня. Я смотрю на нее и понимаю, что мое предположение о ее принадлежности к ангелам больше походит на правду.

Она протягивает мне руку, спускаясь по ступенькам вниз, я радостно улыбаюсь, резким выпадом вперед пытаюсь поймать ее ладонь. Спотыкаюсь, на секунду увожу свой взгляд в сторону от нее. Вижу все в несколько раз медленней. Снова смотрю вперед и… ее нет. Падаю. Знаки вопроса. Темнота.;


***


 Я просыпаюсь. Резко подрываюсь, одеяло в этот момент прижимает мое тело к постели; создается впечатление, что я примотан к кровати пищевой пленкой. Пару секунд не могу пошевелиться, до тех пор, пока одеяло само по себе не скатилась с меня на пол. Вздрагиваю от пережитого во сне страха. Понимаю, что все это было нереально. Глупый сон, не больше. Внезапно появилась мысль о том, какая же пустота накопилась внутри, я замер, поднял с пола телефон и подсветил книгу, лежащую на столе. В этот же момент мне показалось, что я очень сильно хочу прочесть ее.

Я вскочил с кровати, запнулся об одеяло, лежащие на полу и упал, тяжело ударившись головой о край стола. Громко всхлипнув я отчаянно выкрикнул пару ругательских слов, как будто сегодня утро понедельника, я не выпил кофе, а впереди еще «долгожданная» и «любимейшая» офисная работа. Перед глазами пронеслись тысячи разочаровавшихся в жизни серых людей с белыми воротниками и… темнота. Я вернулся в реальность. Физически было не так больно, как морально. Колющая боль в голове она была во много раз слабее, чем страх и волнение, разрывающие грудную клетку изнутри. Я даже вывел собственное правило в этот момент: душевная боль во много раз тяжелее, чем физическая; (поскольку она не внешняя и ее тяжело терпеть, если идея забралась в подкорку; как пример: моя тоска по милой «Л», сам процесс такой, что слепая навязчивая идея затмевает прекрасный мир, раскинувшийся перед тобой, и ты не можешь ни о чем больше думать, как о славной картинке, где милая «Л» улыбается тебе в лицо), но физическая боль резко отвлекает от душевной (поскольку она периодична и наступает резко и непроизвольно; как пример: удар головой о край стола, сам процесс такой - мальчишеская неряшливость, которая привела к резкому хлопку, что привел к нарушению целостности моего лба и резонансу на поверхности стола, которая в свою очередь привела к еле слышимому тонкому дребезжанию. Дальше, под действием механического импульса книга упала с края стола прямо на меня).;


***

Ее тонкие пальцы жадно сжимали новенькую книгу, взятую с полки уютного книжного магазина. Она раскрыла ее, аккуратно с некоторой фанатичной нежностью листая ровные страницы. Она тихо читала, еле слышно шелестели ее губы, так, что было неясно сразу: то ли это шуршат страницы, то ли скрипели сухие руки, скользящие по гладкому переплету. Потом, она поднесла книгу к лицу и полной грудью вдохнула ее запах, от удовольствия запрокидывая голову назад, она улыбалась, смотрела на меня и ее глаза наполнялись блеском, женской ласковой искоркой. Я смотрел в ее глаза, затем на неровные татуировки на ее пальцах, на ее короткие волосы и подвеску на шее; смотрел на ее гладкое лицо и совершенно дикую, не женственную улыбку и понимал, я так ясно понимал, что она чище и нежнее любой из «нормальных», «правильных», «домашних» девчонок с синдромом отличницы, которых все так любят и называют «идеальной женой». Она одна и не стоит десяти других, потому что она, в отличии от них, настоящая…

***

Я как будто был с ней только что, как будто видел и ощущал ее… затем, совершенно случайно, я снова ударился о жестокую реальность, с бессонницей и головной болью. В моих руках – книга. Она старше меня вдвое, я осознаю это и мне неловко держать ее в руках. Шершавый переплет, пыль на корешках, грязные пожелтевшие страницы. Так выглядит каждая книга в моей личной библиотеке. Книга старая, неровная, от чего имеет собственный стиль, сравнимый с видом прожившего долгую жизнь мудрого старика; я с трепетом открываю ее. Книга с хрустом распахнулась, а это значит, что старик готов со мной побеседовать и рассказать мне несколько стихов нелюбимого мной Есенина.

 Подсвечивая дисплеем телефона страницы книги, я стал медленно, тихо читать стихотворения, без эмоций. Я просто степенно перебирал губами, произнося слова с листа хриплым, дрожащим голосом:;

Солнца луч золотой
Бросил искру свою
И своей теплотой
Согрел душу мою.

Я читал всего по одной строфе, быстро охладевая то к одному, то к другому произведению. Бегло просматривая разные стихи, я пытался найти что-то родное. Прочел про солнце, начал читать другое на следующей странице:

Слезы... опять эти горькие слезы,
Безотрадная грусть и печаль;
Снова мрак... и разбитые грезы
Унеслись в бесконечную даль.

Грусть подкралась незаметно, как-то яростно ударив прямо по грудной клетке. Было бы куда проще, если знать, кто составлял этот дурацкий сборник. Я бы назвал это «культурное безобразие». Невыносимо, когда два противоположных по смыслу стихотворения стоят рядом. Одно про солнце, про тепло и радость от эмоционального баланса, другое полностью приземленное и отвратительно-черное… Безобразие! Как вообще можно грустить, если ты можешь видеть солнце?…

Попался!

***

Серое небо нависло над верхушками домов. Утро. Город замер в предвкушении предстоящей неразберихи. Поздняя осень. Снег очищает собой грязное безобразие, сотворенное этим временем года, приносит свежесть, а вместе со свежестью бодрость… по утрам теперь не нужно пить кофе.

Я поднялся на лифте. Выйдя из него, я сразу попал в узкий коридор. Слева от меня широкое окно, а из него вид на весь город и на солнце, поднимающиеся из-за реки. Было так неясно, потому что самого солнца было не видно, только огромное, оранжевое пятно, рассеивающиеся сквозь тучи, от этого все небо пылало ярко-красными клочками облаков. Я простоял так пару минут, пока вновь не услышал звоночек открывающегося лифта, скрежет серых пластин заставил меня отвлечься от наблюдений, и я испуганно обернулся.

- Вот ты где! Попался! Я тебя искала! Пойдем со мной, мне нужно тебе кое-что
показать! – это была она, милая «Л», и, видимо, сегодня утром она перепила кофе. Белый свитер подчеркивал ее тоненькую фигурку так своеобразно, что голова закружилась то ли от волнения, то ли от сотни пошлых мыслей, мелькающих на заднем фоне.  От стыда захотелось от нее убежать.

- Куда? – заволновался я.

- Пойдем…

- Куда?

- Я хочу тебе кое-что показать…

- Нет! – Ей отвечал мальчишеский идиотизм.
 
- Почему?

- Что за глупые вопросы? Потому что, я не хочу.

- Пожалуйста… - жалобно протянула она.

- Ладно. – Отрезал я и слегка сдвинулся с места.

Она подхватила меня за руку и повела к окну. С надеждой разглядеть что-то, она потянулась к стеклу и спустя секунду оперлась на него ладонью:

- Смотри! – Завороженно, широко открыв глаза, она показала мне на огромный оранжевый солнечный диск. Он был идеально ровным, с чётко выраженными границами. Действительно прекрасная простота. Мальчишеский идиотизм – это тоже просто:

- Ну, круто.

- Это все, что ты скажешь? – она тихонько прижалась ко мне сбоку, а я в этот же момент слегка отстранился от нее, - Я же все-таки показала тебе солнце…

- По-твоему, я раньше солнца не видел? – я оттолкнул ее и вопросительно развел руки в стороны. И не дождавшись ответа, ушел дальше по коридору.      


***


Здесь нет ничего прекрасного, за окном серость и холод. Не сплю чуть больше суток, потому что не могу спать в этой дурацкой комнате; слишком многое происходило здесь, чтобы страдать и бездельничать в ней. Голова барахлит, мигрень мучает с тех пор, как приехал сюда. Под призмой бессонницы все кажется таким ужасным, а с другой стороны покой, никто не трогает меня, такая методичная лень, что даже не хочется тратить время на сон; хочется вновь и вновь наслаждаться этим бездельем. Не отхожу от клавиатуры неделю, попивая один и тот же противный чай, слушая одну и ту же музыку. Хочется спать до безумия. Так же сильно, как разбить кому-нибудь лицо за то, что он подышал с тобой одним воздухом.

Поскорее бы ты вернулась, я очень хочу к тебе.

Это так глупо осознавать свои ошибки, когда уже не нужно, как будто тебя вызывают к доске, а ты не знаешь, что отвечать, глупо улыбаешься, стыдливо опустив голову, а когда садишься на место готов решить все на свете, даже уравнение Вандер Поля . Как бы сложно это ни было. (Нет).

Голова кругом…

***

Снег огромными белоснежными хлопьями падал с неба. Я не чувствовал собственных ног, настолько сильно замерз сегодня, что даже горячий кофе не помогал согреться. Даже кончики пальцев на руке, в которой я держал пестрый пластиковый стакан, онемели от холода. На ее лице не было никаких эмоций, я только это и замечал в ней этим вечером, холодное безразличие с ее стороны; даже кофе ей не помогал. Ровно в семь, как по щелчку, вся улица озарилась волшебными разноцветными огнями гирлянд. Даже кофейня, рядом с которой были мы, преобразилась свечением цветных лампочек. Одно было жаль, что на милой «Л» даже сейчас не было лица, несмотря на приятную праздничную атмосферу.;

- Ты меня, конечно, извини за будущий разговор, но я хочу спросить тебя, что случилось? – я воспользовался нашей общей, стандартной формой выяснения отношений. Помните, у вас всегда есть возможность поговорить и обсудить волнующие вопросы.

Она тихонько подтянула меня к себе, дрожащим, тонким голоском разрезая небольшое пространство между нами:

- Как ты вообще мог сказать такое человеку, который показал тебе солнце?
После ее слов, мне едва удалось издать хотя бы звук. Я застыл на секунду, следом еще одну. Эгоист внутри захлебнулся в собственном самолюбии. Она нежно обняла меня и робко прошептала:

- Не провожай. Меня заберут.

И не дождавшись ответа, она ушла. Улица вдалеке наполнилась моими слезами.   

***
 
Бродский все же смышленый тип
И давно предвещал беду,
А в ту комнату, из которой нельзя выходить
Я больше никогда не войду.

Голова жутко болит. Боль растекается от правого глаза по всему черепу, может, у меня сотрясение от удара о стол, поэтому я периодически теряю сознание. Боль невыносимая и представляется мне ужасным монстром, который полностью состоит из черного, блестящего жиле с цилиндром на голове и тростью. Я, чтобы вновь не забыться, читаю стихи Есенина с интонацией психопата и мурашки пробегают по телу:

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.;

Я вздрагиваю от страха и резко поднимаюсь на ноги; голова от этого кружится, и мне едва удается удержать равновесие. Я снова теряю сознание: глаза закрываются, тело становится ватным, сил почти не остается. Хватает только на то, чтобы швырнуть дурацкий томик Есенина в стену… глупо. Я изо всех сил борюсь с тем, чтобы не отключиться. В такие моменты очень хочется подумать о себе, о своем благосостоянии, пожалеть себя, сказать, что ты абсолютный ноль и за все время не покорил ни одной из ста вершин, а в другой момент понимаешь, что один на миллион, но все это неважно, так или иначе ты не можешь оставаться один. Ты ничего не значишь, если не приносишь пользы. Данко остался бы простым парнем, если бы не люди, которые нуждались в нем.

В моих руках телефон. Несколько простых нажатий и я звоню ей, звоню милой «Л», чтобы рассказать о том, что я скучаю по ней и я сам ограничил свою реальность до этого прожигающего чувства тоски. Подойдя к окну, я легким движением руки начинаю отодвигать шторы: одну, вторую, и обнаруживаю, что за окном ничего нет. Ничего. Пустота. Телефон в руке замолчал, а скорее всего и не начинал разговаривать, даже не было гудков, значит сегодня мне некому звонить… спустя пару секунд экран вовсе потух и телефон перестал реагировать на нажатие кнопки «включения». Я с надеждой смотрел на него и понимая, что ничего нельзя изменить нарочно выронил его. Гораздо важнее было понять, что находится за окном. Я с опаской повернул ручку, в голове шумело от страха, но почему-то я подумал, что отворить окно – это выход. Я столкнулся с пустотой лицом к лицу и… ничего не произошло, словно кто-то поставил этот мир на паузу, будто я нахожусь в игре и никакая другая локация, кроме текущей не загрузилась.;


***


Теплые влажные губы коснулись моей небритой щеки. Так это мило выглядело. Я спал, а ее прожигающий поцелуй разбудил меня. Я спокойно открыл глаза, без труда сфокусировал беглый взгляд на ее испуганном лице. Она была бледной, уставшей на вид со слегка опухшим лицом; в ее взгляде читалась тревога. Она крепко держала меня за лицо:

- Что стряслось, милый? – быстро говорила она, а я и не понимал, в чем дело. – Ты горячий! У тебя открыто окно, здесь холодно, ты наверняка простыл здесь. Господи, как же я переживала за тебя!

В ответ я лишь вопросительно промычал, и только в этот момент понял, что она пришла ко мне домой.

- Ты звонил мне ночью… Что с тобой? – она села на кровати рядом со мной и положила руку на плечо.

- Я… слегка растерян сейчас, но все отлично. – Глядя на нее, я улыбался настолько широко, насколько это возможно.

- Точно?

- Не считая десяти дней без тебя. Я не делал ничего. Читал стихи и тосковал по тебе, так сильно, что едва справлялся с головными болями.

Она легла рядом, крепко обняла меня и робко проговорила шепотом:

- Шестнадцать дней, глупенький. Я так скучала по тебе…

- Эти моменты они бесценные. Я очень боялся встречи с тобой, весь накопленный трепет перерос в страх того, что все поломалось. Когда я увидел тебя, милую, такую живую, настоящую, вот, с прыщиком на лбу, - Тыкнул пальцем в ее лоб, - Я замер. Я точно забыл, как разговаривать. Это сложно описать, а подаваться в науку в таких вещах - цинично, а назвать любовью слишком приземленно. Сказать, что я люблю тебя слишком просто, но для меня так сильно и там много никто еще не был. Я не думаю, что ты посчитаешь это какими-то наигранными словами, для чего-то корыстного; я по-настоящему тебя обожаю. Я обнимаю тебя, слышу твой запах, жадно насыщаюсь им и эти слова: «Я так скучала по тебе», после моих слов о тоске - это слишком дорого, это как будто жадно провести ножом по огромному куску мяса, чувство, которое пронизывает меня всего, до мурашек, до приятной дрожи в голове. Настолько я чувствовал себя нужным и насколько ты была в моей голове в этот момент, и ты все делала так, что я не мог не улыбаться, настолько ты близка для меня, что даже в мелочах ты превосходишь других. Ты лучшая и я говорю это не для того, чтобы затащить тебя в постель, хотя ты уже здесь. На самом деле, все потому, что ты правда для меня одна и я давно перестал обращать внимание на других девочек. Я хочу тебя кусать. Неважно, как ты будешь выглядеть и в каком эмоциональном, физическом и моральном состоянии ты будешь находиться. Я полностью отдаю себе отчет в том, что я хочу тебя кусать, как бы ты себя не ощущала. И я знаю, что ты понимаешь этот глагол «кусать» не в прямом смысле этого замечательного слова и ты знаешь, что я хочу этим сказать.
Ты восемьдесят процентов моей жизни. – я остановился, слегка перевел дух и продолжил, - Я не говорил такого еще ни одной девушке в своей жизни, так что, послушай, пожалуйста, внимательно: Я тебя боготворю. На тебя любви мало. Тебя нужно обожать.

Она встала на колени, разводя руки в стороны и плюхнулась на меня. Крепко обхватив мои плечи, она нежно произнесла:

- Попался…