Опята раздора

               
               
 Когда подолгу дружат семьями, знают друг о друге всё до мельчайших подробностей. Нынче даже родственники по крови реже встречаются. А тут соседи, да к тому же кумовья: вместе в праздники, вместе на рыбалку, на работе в одном цеху, токарные станки рядом стоят. Лучшего и не пожелаешь. Многолетним дружеским отношениям Геннадия и Нины Даниловых с Алевтиной и Михаилом Афанасьевыми всё их окружение просто завидовало. Ведь у них и объёмный гараж был общий на две семьи построен: со смотровой ямой, с погребом глубоким, широким, где полок не счесть. Правая сторона для запасов одной семьи, левая принадлежала другой.   Квартиры у них располагались на одной площадке третьего (последнего) этажа, друг к другу в носках ходили. Чисто вымытые полы за специально заказанными фигурными дверями с общим ключом застилались паласом.   У Даниловых  дочь Сашенька, Сашуля, у Афанасьевых – сын Сашка. Славные, на радость обеих семей, детки. В одном классе учились. Мальчишка больше у соседей пропадал, чем у себя в квартире. С царапиной, бывало, к тёте Нине бежит. Или соринку из глаз кто лучше уберёт?  Снова тётя Нина. Вздохнёт, веко Сашке вывернет, соринку языком снимет, скажет: «Ах, печалька какая! Вот и всё. Беги давай!»   
 Алевтина работала проводницей, неделю её не было, потом три дня находилась дома, крутилась среди  забот о своих двух «мужчинках»:  настряпает «про запас» котлет, навертит пельменей впрок, набивает морозильник. Прибегала на часок к Нине (парикмахерская, где соседка слыла мастером своего дела, находилась в их же трёхэтажке, сбоку дома), просила постричь. Аля всегда носила очень короткую стрижку, ведь в дороге ей так было легче, да и больше подходила к сухопарой фигуре женщины. Сидя в кресле под летающими ножницами подруги, успевала жаловаться, что в вагоне постоянно воруют подстаканники, а они шестьсот рублей стоят, приходится свои деньги вкладывать, бывает, что и постельного белья недосчитаешься. На другой день снова уезжала. Комнатных цветов не держала. В квартире аскетически мало мебели, на окнах даже тёмных штор не вешала. А зачем? Со стороны лесопарковой зоны кто будет в окна третьего этажа заглядывать? Тюлевых занавесок-разлетаек ей вполне хватало. И стирать легко. 
 Сашок был с малолетства самостоятельным парнишкой, а когда Михаил уходил во вторую или ночную смену, мальчишка перекочёвывал к  любимой тёте Нине. Та всегда и приголубит, и поговорит с ним. Пышная, распахнутосероглазая и вся такая уютная, вкусно пахнувшая своей парикмахерской Сашулькина мама была для мальчишки как бы второй мамой. Волосы у неё были длинные-предлинные, русые, густые, коса получалась толстая. А дядя Гена – вообще авторитет: с ним и про футбол можно поговорить, и в шахматы поиграть. Ещё и Михаил к беседе примкнёт, ну-у-у тогда уж начнётся у них тема рыбалки. Соберутся,  да вместе в лес за грибами. 
  Отзвенел последний звонок у детей, Сашка ушёл в армию. Сам так захотел. Провожали его Даниловы с Михаилом. Мать парня не стала искать подмену, ушла в рейс. Позвонила, попрощалась и привет! Сашенька уехала в Москву, поступила учиться в медицинский вуз, выбрала сложное отделение – хирургию. 
 Тишина поселилась у них на этаже, когда отлетевшая от станка крупная деталь попала Михаилу в голову. Он долго лежал в больнице: сначала в реанимационном отделении, затем перевели его в травматологию и  через месяц -  в неврологию. Алевтина взяла отпуск и сидела рядом с мужем, у него была правосторонняя частичная парализация. Это ещё ладно. Он перестал разговаривать. Всё понимал, слышал, видел, но речь почему-то отнялась. Дали ему вторую группу инвалидности.
 Выписавшись домой, Данилов стал ходить, но тянул правую ногу за собой. Правая рука висела плетью, которую поначалу приходил и старался разрабатывать нанятый массажист. Левой рукой Михаил научился ставить чайник, варить кое-какую немудрёную еду. Стал много читать. Друга приходил брить Геннадий, рассказывал о заводских новостях: «Станок, который тебя чуть не убил, демонтировали и вывезли, со срочными заказами запарка, иногда приходится и в две смены пахать, бригадира уволили, другой ещё к коллективу не привык, сторонний, не наш…»      Сашка звонил Даниловым раз в неделю из части, расспрашивал об отце. Переживал. Аля, как и прежде, уезжала-приезжала. Держалась не то, чтобы стойко, спокойно как-то. Будто и не было у неё дома полу-калеки мужа. Полагалась на Нину с Геннадием. 
Осенью, в погожее «второе» бабье лето решили Даниловы поехать в лес да Михаила с собой взять. Сколько можно в запертой квартире в сущности ещё молодому мужчине быть? Вниз по лестнице, держась за перила, сошёл, вернее, сполз потихоньку, помаленьку, сам. Глазами показал: «Не надо меня держать». Усадили в машину и поехали.   В тот день добрались до такого богатого опятами места, что не переставали удивляться. Михаил от машины далеко не отходил, от дерева до дерева оставлял правой ногой валики из опавших листьев. Наслаждался дурманящими запахами начинающих преть листьев, жухлой травы. Небо и глаза мужчины были одного цвета. Только небо не плакало, а у Михаила слёзы ползли крадучись, из глубины сердца вытекали. С полным багажником они вернулись домой. На другие грибы глядеть времени не хватило. До полуночи возились Нина и Геннадий с этим богатством. Муж был всегда безотказным, во всём помогал жене, старался каждое её желание предугадать. Поэтому и жили  как бы одним дыханием
 В следующее своё возвращение из рейса Алевтина долго сидела у Даниловых на кухне, выпаливала всё, о чём хотела наговориться с подругой. Призналась: «Я ведь с бригадиром проводников сплю, Нин. Что делать? Знаешь, как запущенные жернова перемалывают зерно, так и я на работе от всего завишу. По-другому не получается. Он и защитит, вовремя предупредит о предстоящей комиссии по чистоте (не дай Боже перед ними провиниться!). Премию выпишет. Деньги всегда нужны. Санёк из армии вернётся, ему одежду новую необходимо справить…  А я  ведь женщина, ласки, сама знаешь, от моего давно никакой нет. Вот и где встала, там и дала». В рифму сказала, с ударением на первое «а». У самой на лице даже ничего не отразилось. Усталость в глазах затаилась – не прочесть глубину-то. Выпьет рюмку водки, другую не станет, говоря: «С тобой неинтересно. Одной стрёмно пить…»  Уйдёт к себе. Чистит, моет, драит, стирает с таким остервенением – лучше к ней не подходи. Опять исчезает на неделю. 
 Нина была в парикмахерской. Клиентов с утра никого не принесло. С напарницей перекидывались какими-то немудрёными новостями их двора, когда послышался стук по трубе. Это сосед подавал сигнал, звал, значит. Нина сняла форменный халат и поднялась к Афанасьевым. Зашла и ахнула: Михаил налил в ванну воды, сумел забраться, лёг, но когда вода стала остывать, к кранам подтянуться у него не получилось. Пробку внизу за цепочку потянув, вытащил и сидел в пустой ванне, замерзал.  - Ах, печалька!- воскликнула Нина.- Гена бы помог искупаться вечером, вон и ногти  надо постричь. Но раз намыленный сидишь, давай уж, помою я тебя сама. Сильными руками женщина крутила и вертела больного человека, тёрла докрасна  его спину, сполоснула под лейкой душа, легко подняла, обернув в широкое махровое полотенце, понесла в спальню. Хотела уже одеялом сверху накрыть, но тут увидела взгляд синих глаз. Они… звали и желали. Она поняла…   Нина легла рядом. Для неё это получилось как плачущему ребёнку грудь дать. Жалость двигала ею. И после, когда Михаил уснул, на губах так и сохранил черту радости, в уголках глаз выступили слёзы.   
  Чтобы в ванной легче было, Геннадий купил и принёс специальное сиденье. Теперь можно было Михаилу одному справляться с купанием.   
Так и жили. Как-то раз зимой Алевтина попросила грибов. День рождения хотела свой справить. У Нины была очередь, она оторваться от работы не могла, велела соседке самой сходить в погреб да принести трёхлитровую банку опят. Та и ушла. Вечером собрались у Афанасьевых. Стол Аля собрала стандартный: оливье, нарезанная селёдка, картошка, сваренная целиком. В этот вечер петь не хотелось. Это раньше они вчетвером так слаженно выводили – заслушаешься. Простой ужин получился. Праздник не сложился. Вдруг Михаил, пробуя грибы, поперхнулся, изо рта у него показалась кровь. Все вскочили: что такое? А он же не говорит. Достал левой рукой … стёклышко. Как оно в тарелке с грибами оказалось?!  Такого не могло быть. Тут Аля заплакала: «Да я уронила банку, собрала в другую, крупные, какие видела, стёкла выбросила. Мелкий остался, видимо. Прости меня, Миша! Я не нарочно».
 С тех пор перестал  Михаил на жену смотреть. Отворачивался, когда Аля оказывалась рядом или притворялся спящим. Тишина, и до этого царившая в квартире, стала невыносимой. Оставшись один, Михаил включал телевизор. Саша приехал, побыл немного и уехал к Сашуле. Готовился дальше учиться. Они стали жить вдвоём на съёмной квартире, словно и не расставались. Геннадий утонул на рыбалке в феврале. Спасал кого-то, сам же из-подо льда выбраться не успел. Ребята помогли Нине с похоронами. Алевтина была на работе. После сорокового дня Михаил перешёл жить к Нине. Аля не удивилась, не ругалась. Ей было абсолютно всё равно. Наоборот, облегчённо вздохнула, с плеч долой как бы. Перешла на поезд дальнего маршрута.