Об отце-минометчике. Послесловие. Время и мы

В 1946-м отец мой демобилизовался.
Из Молдавии они с матерью вернулись в Крым, ставший областью в составе РСФСР.
Там, в Русской Антоновке, я и родился в 1947 м.

Отец по прежнему учительствовал. После Антоновки было село Мускатное (до переименования Немецкий Адаргин), потом Красногвардейское (Курман Кемельчи), потом ¬Кизилташ. Там, в закрытом сверхсекретном гарнизоне, отец долгие годы руководил средней школой.

На фотографии вверху ему лет сорок пять...
 
Время определяет истинную цену вещам.
То, что было привычным, повседневным, исчезая, вдруг оказывается дорогим нашему сердцу,
потому что напоминает о тех, кто был близок нам.
И поистине бесценными реликвиями становятся те предметы, которые безвозвратно утрачены.

Где плащ-накидка, которую даже в шестидесятые годы, через двадцать лет после войны, отец набрасывал
иногда на себя во время дождя?
В последний раз мы брали ее, когда ездили с ним на Казантип ловить бычка – мелкую рыбешку, большеголовую, но глуповатую,
хватавшую даже клок окурка, насаженный вместо наживки на крючок.
 
Помню ладную комсоставскую гимнастерку, ремень портупеи, желтую (конечно, пустую) кобуру пистолета.
Все эти мелочи канули в пучину времени.

Где трофейный патефон с аккуратной заводной ручкой?
Мне, трехлетнему мальчонке, не хватало силенок и терпения завести его как следует.

Крутилась пластинка, звучали слова: «Когда душа поет и просится сердце в полет, в дорогу далекую небо высокое к звездам нас зовет…»
К концу песни иссякала сила наспех взведенной пружины, высокий стремительный голос неизбежно замедлялся,
становился низким, басовитым, наконец умолкал, я снова рассерженно хватал заводную ручку.
Отец, искоса поглядывая на меня, прятал улыбку.

Где часы с фосфорическим циферблатом?
Со стальной завинчивающейся {для меня, любознательного мальчонки, отвинчивающейся!) задней крышкой.
С легко читаемыми арабскими цифрами.
С маленькой шустрой секундной стрелкой, добежавшей до восьмидесятых годов двадцатого века.

Где опасная бритва, кажется, «Золинген»?
Каждое утро отец привычными движениями взад и вперед затачивал ее на широком офицерском ремне,
привязанном одним концом к дверной ручке.

Сегодня утром я не вытерпел и, включив компьютер, экзаменовал свою память.
И прочитал в интернете как насмешку: «трофейные бритвы «Золинген» долгие годы служили своим хозяевам
и передавались по наследству».

Выходит, растранжирил я все, что унаследовал.
Все, кроме памяти о человеке...
 
А человек этот, увы, был далеко не идеален в послевоенной жизни.
Более того, порой он вел себя так, что я начинал ненавидеть его.

Однако вправе ли я забывать о другом?
О том, что был очень долгий и тяжкий год в судьбе отца, когда защищал он еще не родившихся – меня, мою жену,
наших дочерей и внуков.

Не случайно мне стало вдруг нестерпимо холодно, когда он ушел в землю.
В тот миг я почувствовал, что теперь некому прикрывать меня изуродованной рубцами, но такой широкой и надежной спиной.
С того момента мне предстояло нести ответственность за все и за всех.
 
«Он хорошо знал, что такое поле боя, как некрасива бывает порой смерть на войне».
{14.60}
Эти слова из книги Юрия Бондарева «Горячий снег» вполне приложимы к моему отцу.

Только не догадывался он, что есть и другая, не менее страшная смерть, возвращающаяся к нам бумерангом,
убивающая душу каждого, кто ее допускает.
Имя ей – забвение.


21 января 2018 года