О детстве... и не только

      Я всегда, не знаю почему, считал что в Калейниково было около шестидесяти домов. Составив реестр домов сначала по своей памяти, потом с помощью дяди Толи я установил, что на момент начала массового разъезда деревни, а это начало шестидесятых годов, в деревне было 54 жилых дома. Проживали в них 215 жителей. В среднем в каждом доме жило более четырёх человек, но если учесть, что были дома в которых жили один или два человека, то в каждом доме жило более пяти человек. Были ещё полуразрушенные усадьбы, но в них на моей памяти никто не жил и я их в расчёт не брал. Был неплохой магазин, клуб, школа и за несколько лет перед началом массового выбытия жителей построен новый детский сад. Из производственных объектов был телятник, конный двор.
         Возле пруда было помещение, которое в разные годы использовалось для разных целей. Там растили то уток, то гусей. Как это было я хорошо помню. Накормив в загоне их выпускали на пруд, и они  толпой, с суматошным криком бежали к воде, а потом заполняли четвёртую часть пруда. Они купались, плавали и ныряли, но почему-то не уплывали далеко, например на другой берег или дальше водопоя в сторону болота. Видимо то что их кормили по возвращению в загон, было основным стимулом. Мы всегда купались в одном месте, на Казанской стороне метрах в 100 от платины. Видимо как у тех уток выработался инстинкт, но решающим было то что дно пруда там, было твёрдым. А может оно было твёрдым потому, что десятки ребяческих ног, с весны до осени, проводили работу по его уплотнению. Купание в силу нашей неприхотливости могло происходить в любую погоду. Я хорошо помню, как купаясь в течении продолжительного времени, мы замерзали от постоянной смены условий. Кто кого пересидит под водой, ныряние в даль, плавание на перегонки и другие игры были связаны с тем, что мы находились в воде или под водой. Потом, вынырнув на поверхность или закончив дистанцию, в ожидании подведения итогов заплыва, ты находишься на ветерке. Свежий ветерок, если он был даже совсем слабеньким, при отсутствии подогрева на солнышке, остужал даже совсем горячие головы. Мы выбегали к тлеющим головешкам костра, ведь хороший костёр нужно было постоянно поддерживать, а заниматься этим было некому, да и некогда. Попрыгав на ветерке в дыму тлеющих головешек, мы замёрзнув уже совсем, до посинения, стуча зубами бежали в воду греться. Залезешь по горло в воду, одна стриженая голова торчит над водой. Вроде бы теплее. И так несколько часов подряд. Убежал бы домой, но там мамка заставит что-нибудь делать, да и бросать друзей на погибель считалось признаком плохого тона. Но я не помню, чтобы во время этой процедуры, или после неё кто-то серьёзно заболел. Ну может кто-то пошмыгал носом, или ночью вспотел под одеялом больше обычного. В любом случае на завтра лечились в пруду. В результате все вирусы разводили руками и впадали в спячку, чтобы через 50-60 лет атаковать наших внуков. А может решающее значение в невосприимчивости к заболеваниям имела модная теперь процедура Гирудотерапия. Девчонки,  выйдя из воды с визгом пытались избавиться от непрошеных гостей, которые по две, а то и три штуки важно возлежали на их ногах. Это удавалось не с первого раза и они носились по берегу, как будто от скорости их движения пиявки должны были обомлев упасть на землю. Пацаны, нехотя и небрежно стряхивали  прижигая их углями костра.
       Великий русский художник Петров-Водкин, от изумления выронил бы кисть, увидев такую натуру, и его картина «Купанье красного коня» осталась бы недописанной. Да в природе и не бывает красных коней. А вот синие пацаны да, по крайней мере они были более пятидесяти лет назад. Да и вообще, если мы заговорили о конях, могу подсказать изумительный сюжет.
       Работал у нас конюхом дядя Толя. В годы нашего детства лошадей в деревне было много, так как все работы по перемещению тяжестей проводились с участием лошадей, вернее при помощи лошадей. Это человек участвовал или присутствовал при перемещении тяжестей, а лошади их перемещали с места на место. К уходу за лошадьми, их кормлению относились качественно. Для них готовили сено, у племенных в рационе был овёс, который по своему качеству был на уровне с семенами.
        Осенью, при подработке зерна, получаются отходы. Это фракция зерна, которая по каким то признакам, дроблёное зерно, мелкое, щуплое, не соответствовала требованиям. Так же сюда попадала мякина, полова. Она не имела особой ценности, но в виду того, что содержала какую-то долю зерна, её скармливали лошадям. Лошадь хоть и крупнее курицы, но не хуже её переберёт любой потенциальный корм, и выберет из него всё, что пригодно для еды.
      Возили эти отходы с подтаварника сами конюха. Была специальная телега с ящиком, в который они загружались. Дядя Толя приехал на склад, пустил лошадь к куче отходов, а сам подошёл к женщинам, работавшим на подработке зерна и стал развлекать их всякими побасёнками. Он любил и умел это делать. Женщины, которым уже порядком надоела их работа, с удовольствием, не прерывая её, включились в словесную игру. Дядя Толя не заметил, как пролетело минут 15-20 времени. Похохатывая над очередной шуткой одной из них, он направился к своей повозке. Нужно было грузить её и ехать на конюшню. Зайдя за угол склада, где возле кучи отходов, лежащей у самого забора стояла его лошадь, он остановился от изумления. Папироска, которую он между делом закурил перед этим, выпала из приоткрывшего рта. Что за чудо? Повозка стояла на территории, а лошадь, запряжённая в неё, была на той стороне забора. Впряженная в оглобли, продетые сквозь жерди забора она спокойно, помахивая хвостом жевала пучок травы, которую выбирала из лежащей перед ней кучки. Невольно ругнувшись, он подошёл к этому гибриду, пытаясь понять, как такое могло произойти. Как лошадь, хоть и не очень крупная, но всё-таки она лошадь, могла пролезть сквозь жерди забора, не поломав ни оглобли, ни жерди, ни собственные ноги. Присел на корточки, встал. От этих манипуляций яснее ничего не стало. Чудеса...?! покрутив головой подумал он.
       Умереть от изумления ему не дал донёсшийся из-за угла смешок. Подойдя к углу склада и заглянув туда, он увидел сидящего на земле и умирающего от беззвучного смеха Кольку и  Ваньку Щукина, который упасть на землю ещё не успел, и крякая как утка, даже как то подпрыгивая, боком-боком рванул за другой угол. Там он дал волю рвущемуся из него хохоту. Поняв, как могла произойти эта трансформация, дядя Толя присоединился к ним.  Такое мог придумать и воплотить в жизнь только его сосед. Убить его мало. Нахохотавшись вдоволь, мужики помогли ему вернуть всё в исходное положение и нагрузить ящик отходами.
       А не будешь с нашими бабами зубы мыть. Мужики работали на зернотоку, и работавших там женщин называли своими. Они по территориальному подчинению были таковыми. Претензии было предъявлять некому, да и не за что. Шутить он и сам умел. Не так давно накормил на сенокосе Ивана Степановича сушками, а потом сказал, как бы между прочим. Ругаюсь мол на жену, зачем ты бьёшь в тесто столько яиц. А Ивану, с его слов, яйца есть как раз и нельзя.  Печень больная. Его так скрутило... Наслушался хороших слов и сам и посмеивавшиеся мужики. А яиц в сушках не было. Другой рецепт у его жены. Вот медку может добавить, но только для аромата.