День рождения

Веками люди глушили хандру отправляясь в путешествие. Дорогой лечили душу. Стук колёс, виды, плавно текущие за окном, принимали вместо антидепрессантов. И уходило плохое, невыносимое состояние, выздоравливала душа, готова была петь, созерцая просторы, небеса, поля, перелески, реки.
Пришел двадцать первый век, отменил старые транспортные средства. Колеса больше не стучат. Поезда несутся так, что в вагонное окно смотреть – голова разболится. Попутчики не ударяются в разговоры, каждый погружен глубоко в свой гаджет, друг друга не замечают. Тут уж не до психологических бесед. Каждый сам по себе. Что дома в компьютере, что в дороге. Главное, как можно скорее добраться из точки «А» в точку «Б». Торопимся, суетимся. Считаем свой постоянный стресс неизбежным, даже полезным. Зачем?! Для чего?! Какая разница, черепахой идти или блохой скакать на кладбище.
Куда лучше без суеты. Вагон похожий на пластикатовую коробку из-под навороченной техники летит, обгоняет сам себя, тихо, словно в морге. Прохладно. Лица у пассажиров серьёзные, сосредоточенные, ушедшие в интернет.
-Эх! Сейчас бы чайку в старинном подстаканнике и поболтать с симпатичной попутчицей.
Так размышлял худощавый путешественник лет тридцати. Смуглый, коротко, стриженый, в синих джинсах и чёрной спортивной куртке. Его смартфон, конечно, же лежал в кармане, но… он решительно его выключил, садясь в поезд.
-Всё! Я не доступен, – постановил путешественник.
Он захотел просто посидеть, подумать и приди в себя. В столице жизнь какая-то не оправдано загнанная, тревожно-суетливая. Вот и несся он в поезде «Москва-Петербург».
Четыре часа и студеный ветер с Балтики в лицо. На дальний восток на самолете лететь вдвое дольше. Скорости, скорости…  А раньше можно было растянуться на полке и сладко спать целую ночь. Навалилось на Гену  желание брюзжать и жаловаться. Работал он вполне сытно и беззаботно механиком в одной автомастерской. Менял шины дорогущим Майбахам. Молча выслушивал полную чушь от их малолетних владельцев, равнодушно бурчал, что желторотым повезло с папашами, но вчера его окончательно допекли.
Подъехала машинка красоты невозможной и цены немыслимой. Вылез из этого чуда такой придурок, что у флегматичного механика разом приличные слова кончились. А богач давай советы давать, да командовать… Короче Гену за его резкость едва не выгнали. Начальник вздохнул тяжело и велел хотя бы на пару дней исчезнуть.
-Езжай в Питер, что ли. Поброди среди музеев, остынь, – посоветовал он.
Так и помчал механик от московского пирона к московскому вокзалу. Надоели ему размытые близорукостью лица. Все равно обязательные на работе линзы снял, оставил дома. Северную столицу решил созерцать через очки, достал их, водрузил на нос. Оправа легкая, стеклышки не толстые, а как мир преобразился.
Гонимый москвич принялся осматриваться. Пассажиры или дремали сидя, или опустили головы, не сводили глаз с электронных экранов.
Неожиданно он наткнулся на чей-то взгляд. Кто-то беззастенчиво его разглядывал. Это была девушка с соседнего ряда. Светлые кудряшки вились вокруг её лица. Пожалуй, симпатичными на нём были только ямочки на пухлых щечках. Девушка поймала его взгляд, улыбнулась, показала мелкие зубки. Гена улыбнулся в ответ. Получилось, что в полном вагоне они были одни. Никто их не видел.  Все были заняты.
-Как тебя зовут? – одними губами спросил Гена.
Она поняла, ответила также беззвучно:
-Катя.
-А я Гена. Надолго в Питер?
-Я там живу.
-В центре?
Она рассмеялась, замахала головой из стороны в сторону.
-Нет.
-Далеко?
-Очень. За городом.
-Неужели в Царском селе среди дворцов?
Она снова рассмеялась, замотала головой. Нравились ему её ямочки. Сейчас все худеют, ни у кого и нет таких. Кате небольшая полнота даже шла. А то носик пуговкой, глазки небольшие, губки тонкие. Совсем не знойная итальянка с крупными чертами лица. Видимо скептическое отношение отразилось на его лице. Она обижено сквасила губы.
-Зато у нас чисто… – понял москвич, спохватился, перевел тему и заговорил громче. -Где твой смартфон?
-Дома забыла.
-Плохо без связи.
-А мне даже нравится, – заявила Катя.
Поезд летел вперёд. Вместо задушевного стука колёс, слышался только шум, похожий на неприятное жужжание. За окном уже было совсем темно. Свет фонарей слился, вытянулся в линию, трясся и дергался как в агонии. В вагоне свет приглушили. Сделали попутчицу ещё симпатичней.
-А я в командировку, – не хотел обрывать общение Гена. – Буду жить в гостинице.
-Долго?
-Пару дней всего.
-Жаль, я бы показала тебе Петербург.
-Успею посмотреть…
Новые знакомцы проболтали так всю дорогу, совсем позабыли о времени и о сне. Катя часто смеялась, рассыпала звонкие колокольчики. Гене её смех очень нравился, он специально вспоминал, пересказывал и пересказывал веселые истории. Девушка прикрывала рот ладошкой, старалась не шуметь, смотрела на остроумного собеседника с лукавым восхищением. Мастер хотел продлить приятные минуты. Понял, что уже подъезжают к северной столице, поднял руку с большим кругом отцовских часов, глянул, прищурился, всматриваясь, порадовался невольно, что старая механика не зависит от подзарядки и батареек. Заговорил торопливо:
-Скоро расставаться. Нам надо обменяться телефонами.
Девушка снова рассыпала колокольчики:
-Я бы и рада, только мне нечем обмениваться. У меня же нет с собой телефона. Некуда мне твой записать, а свой я так не помню. Я же не звоню сама себе.
-Может … запомнишь?
Она снова рассмеялась
-Запоминать столько цифр у меня точно не получается.
-А может… - начал было москвич, но вспомнил, как давно уже не держал в руках шариковую ручку и смолк.
Так они и простились на пироне
-Пока.
-Пока.
И все. Гена смотрел вслед убегавшей девушке, спешившей в только что открывшееся метро и уже, когда она исчезла в толпе, сообразил:
-Есть же ещё социальные сети…
Не то чтоб ему очень понравилась попутчица, но…он и сам  не мог объяснить, чего ему так жаль.
-«Если судьба, столкнемся снова, – подумал механик, и разом успокоившись, зашагал по Санкт-Петербургу, только сумку на плече поправил.
Его спортивная сумка была совсем легкой, москвич улыбнулся, вспомнив, как давным-давно, ещё с мамой, в детстве, приехал в этот город.
Как старался, пыхтел, тащил маленький, но казавшийся ему неподъемным, чемодан. Поезд пришел ночью и метро не работало, а груз тянул к земле.
Теперь повзрослевший путешественник чувствовал себя легким и свободным. Он лихо перебросил сумку на другое плечо и прибавил шагу. В гостиницу не хотелось, и он решил пройти весь Невский и посидеть в любимом крохотном скверике, чуть не доходя до самого Адмиралтейства. Громадный летний сад он недолюбливал за его нарочитость и помпезность. В балтийский город тоже пришло беззаботное лето, позолотило затейливые фасады, наполнило вольным воздухом и птичьими трелями. А на Гену навалились воспоминания.
Каким некрасивым был зимний Питер. Дворцы облупившиеся, поникшие, плакали сосульками. На мокрых улицах грязно-рыжие плевки потаившего снега. На Невском толпа мрачных людей спешили, торопились. Машины, троллейбусы – грязные, неуместные.
То ли дело теперь. Прошло трехсотлетие, город похорошел, повеселел. К тому же лето. Оно к лицу всем городам. Красуется, купается в свете и благополучии. Фасады выпрямились, словно вдохнули полной грудью. Москвич шёл, любовался. Особенно хорошо было то, что из-за раннего времени ещё не было вездесущих туристов, шума и автомобильных выхлопов.
-Наверное, такой Невский и был во времена Пушкина, – восторженно подумал москвич.
Гена готов был поклясться, что откуда-то от Казанского собора повернула чёрная карета, запряжённая четверкой гнедых лошадей. Поднявший высокий воротник кучер лениво стегал четверку кнутом, горбился на козлах. Путешественник поспешно затряс головой, прогоняя видение. Ясно и чётко различил нормальный, вполне современный рогатый троллейбус, расписанный аляпистой рекламой.
-Чёрти что! – выругался Гена, – привидится же. Отчего я увидел чёрную карету, нет ничего подобного! Хотя здесь наверняка катают туристов, но не сейчас. Достоевщина какая! Того и гляди прибьют как старушку процентщицу. Нет чтоб примерещилась барышня в кринолине.
Гена был категорически недоволен собой, шагал решительно по прекрасному городу, перекидывал свою спортивную сумку с одного плеча на другое, и ворчал:
-Ещё говорят, что москвичи долго спят, а в этой культурной столице с утра тоже пусто, хотя, – заспорил он сам с собой, – здесь, в историческом центре и бродят то одни туристы и отдыхающие, которые любят поспать. Вон, на улице и нет никого, а местные небось все в метро. Всякие торговцы и побегрушки выползут позже. Только мне-то перекусить срочно нужно, а пока что негде.
Понял путешественник, что вся его хандра и недовольство просто из-за пустого желудка. Стал внимательней присматриваться, искать съестное. Город был великолепен, чист, ярок и пуст.
-Красота! – ругался Гена, – представляю, как хотелось сожрать всю эту архитектурную вычурность бедным, страшно голодным блокадникам.
Даже во рту появился неприятный вкус кирпича и штукатурки.
-Нет, – устыдился москвич, – я ни на столько голодный, чтобы грызть камни. Стыдно, даже сравнивать состояния.
Покаянная мысль немного отвлекла, направила взгляд на другое. Гена шёл, вертел головой, любовался верхними этажами, каринфами, лепниной, балкончиками, но ноги несли его всё быстрей. Вскоре он уже почти бежал и достигнув цели, рухнул на скамейку с видом победителя. Он обвел скверик взглядом. Никого, в центре что-то круглое с водой - видимо фонтан, но не работает. Ветерок шелестит зелёными листочками, гонит по голубому небу облака, а внизу играется, гоняет какую-то бумажку. Подхватил, плещет длинной шелковой юбкой в пол, её изящная хозяйка торопится, семенит, придерживает ручкой юбку, а другой удерживает на высокой прическе шляпку в атласных лентах.  Новый порыв готов совсем сорвать шляпку…
-Стоп! Стоп! Какие шляпки?! Какие юбки в пол?! Теперь такое не носят!
Путешественник вновь затряс головой. Видение пропало. Только окрепший ветерок трепал обрывок бумаги.
-Вот, уже глючу от голода, – поморщился москвич, – надо срочно найти что-то пожевать.
Сидеть спокойно он больше не мог совершенно и вскочил на ноги. Москвичу непременно надо  было бежать, двигаться, неважно куда. Он решил бежать на остановку, видел же он троллейбус. И помнилось путешественнику, что совсем недалеко где-то возле Зимнего дворца была остановка. Стоял тогда на громаду музея смотрел, кстати. Гена неожиданно решил посетить Эрмитаж. Но ещё на подходе его что-то насторожило. Что-то было не так. Все вроде на месте - громада арсенала, огромная площадь, красивое здание дворца. Уже стали появляться первые ценители старины. Город затейливой архитектуры переставал быть гулко-пустым. Торопливый москвич быстро шёл к Зимнему и сам удивлялся своему желанию посетить музей.
-Деньги на билет у меня есть, вот и пойду, поглазею. А то позорище… Столько раз приезжал в Санкт-Петербург, а в самом знаменитом Эрмитаже так и не был. Говорят, там бродить можно неделями. Каждый найдет там что-то своё. Вот все туда и ломятся. Подумаешь, и я отстаю очередь… Очередь! – вдруг осенило москвича, – очереди не хватает.
Он подошел уже совсем близко, ринулся к знаменитому крыльцу и буквально носом уткнулся в крупные буквы таблички с расписанием работы.
-«Понедельник, вторник – выходной», – прочел путешественник.
Он отступил на шаг, лихорадочно соображая.
-Понедельник, понедельник… какой сегодня день? я не работаю, значит, значит…
Вдруг он вспомнил и сморщился, скис как протухший баклажан, стукнул себя ладонью по лбу:
-Понедельник, конечно же, понедельник. Выходит, ни сегодня, ни завтра они не работают, а потом я уже буду в Москве. Вот и сходил в музей. Остаётся только погулять… – рассудил Гена.
Вывод этот очень порадовал путешественника. Он ясно ощутил, как же сильно ему не хотелось в великолепную духоту музейных залов. Пусть он там  и не  был никогда, но сразу  вообразил музейную пыль веков. Гена даже закашлялся и буквально побежал прочь от Эрмитажа со всеми его реликвиями.
-Гулять! Дышать! – требовала молодость, -  Скорее! Скорее! Искать свою гостиницу, там точно есть чего поесть. Вот какой город Санкт-Петербург -вечно красивый и вечно голодный.
Механик ругал величественно-помпезный город-музей и лихорадочно искал признаки современного транспорта.
-Где метро или здесь так и ездят в каретах? Неужели ближайшая станция это та, возле московского вокзала? А плевать!  - наконец решил он, – я всё равно другой здесь не знаю.
Его решимость подкрепил полупустой троллейбус, бежавший со стороны дворцового моста к остановке напротив Зимнего. Москович поспешил, вскочил на заднюю площадку, уставился в большее окно.
-Давненько я хотел покататься на неспешном наземном транспорте, - рассуждал Гена, -  надоело носиться в тоннелях. Но я и предположить не мог, что для этого мне придется ехать в другой город.
Троллейбус неспешно катил по залитому солнцем Невскому. Москвич широко распахнул глаза, жадно глотал красоту, любовался.
Ранее утро медленно перетекало в ясный, тёплый летний день. На исторических улицах появлялись толпы озабоченных туристов. Их пёстрые потоки наполняли, осовременивали город Петра. Зеваки, провинциалы, торговцы и профессиональные побирушки запрудили улицы, но Гена их не замечал, поверх голов рассматривал архитектуру.
Все поверить не мог, что люди просто живут здесь, в Петербурге, видят все это каждый день. Даже не замечают уже вокруг чудесного этого великолепия, спешат, хмурятся. Невероятно, что Достоевский тоже жил, бродил здесь и писал такие мрачные книги. Летнее, золотое, тёплое солнце даже вспомнить не позволяло, что с Балтики то и дело прилетает промозглый ветер и свинцово-серое, тяжелое небо сыпет дождями. Летом просто не верится, что бывают и осень, и даже зима. Прекрасное настроение отменило плохую погоду.
Гена вышел из троллейбуса совершенно зачарованный. Он спокойно, улыбаясь своим тайным мыслям, направился к станции метро. Вокруг неё, словно рой пчёл возле улья, клубилась, гудела толпа. В некоторые двери озабоченные, невидящие друг друга, люди выходили, вторая половина также сосредоточено входила. А между ними одна тяжелая дверь то впускала пассажиров, то выпускала. Гена почему-то направился именно туда. Его сразу кто-то подгоняя толкнул в спину. Москвич во привычке напрягся, собрался, готовый  грубо ответить, на мгновение взглянул вперед, оценил на кого налетел. Готовое ругательство залипло на зубах.
-Катя!
Встреча была скорее неприятная. Путешественник уже настроился на равнодушную отстраненность толпы и внезапно пришлось переключиться.
-Откуда ты здесь? – воскликнул удивленный москвич, – ты же поехала к себе в загород.
-Доехать я не успела, – торопливо ответила девушка, – я встретила сына той тетки, у которой снимаю квартирку. Он сразу меня огорошил, что ехать мне некуда. У верхних соседей случился пожар.
-У тебя все сгорело?
-Нет, промокло. Пожарные все залили, так что получился аквариум.
-А тебе зачем в метро? – возмущенно спросила девушка.
-Я? Я в гостиницу.
-Неужели уже успел все посмотреть?
-Я прошёл весь Невский, – оправдывался москвич, – жрать очень хочется.
Привыкшая к пище духовной, петербурженка на его жалобные слова и внимания не обратила, спросила строго:
-Ты хоть в конюшне был?
Лицо москвича выразило полное недоумение.
-Ну, я так зову Анечков мост с его конями, – объяснила Катя, – там все туристы без конца фотаются. А самое интересное там как раз под мостом. Пошли покажу, я решила отвлечься.
Она подхватила его под руку и повлекла за собой.
-Под мостом же река? – успел крикнуть Гена.
-Вот именно, – победно воскликнула девушка, – этот город нужно смотреть с воды.
Теснота и суета метро быстро остались позади. Техник даже спросить ничего не успевал, безропотно поплелся за Катей.
-Царь строил город, чтоб он был повернут лицом к реке. Не видел этого лица – ничего не видел.
Девушка потащила москвича, обратно на парадные улицы. Он уступил её убежденности, шагал не сопротивлялся. Они пробежались по запруженной туристами улице, и направились вниз к реке, вернее каналу, спустились по широким гранитным ступеням, к несолидному старенькому прогулочному катерку. Заплатили что-то совсем незначительное и ступили на его борт. Спускаться внутрь в каюту не хотелось, и они уселись на самом верху.
-Здесь лучше видно, – заверила Катя.
Пока её спутник осваивался, крутил головой, девушка оставила его, спустилась в каюту, принесла москвичу тоненький рыже-коричневый плед положила ему на колени.
-Зачем? – возмутился Гена, – отличный день. Мне тепло.
-Пригодится.
Зашумела вода, поплыли. Мимо заскользили петербургские архитектурные красоты. Гена сидел на своем стульчике, вертелся, обо всем забыл, но вскоре продрог и понял, почему необходим плед, завернулся в него. А катерок нырял под мосты и мостики. Порой хотелось невольно пригнуться, втянуть голову в плечи, но на самом деле днища мостов шли высоко над головой. Гена прислушался к усиленному  мегафоном голосу экскурсовода.
-Сейчас над нами самый широкий мостик через петербургские каналы.
Над головами поплыло синее днище моста.
-Здесь только кажется низко. На самом деле высота мостов и мостиков вполне достаточная.  Именно поэтому разводятся только большие мосты над Невой…  - толковала гид.
Москвич перестал слушать. Просто вертелся в разные стороны, разглядывал дворцы на берегах.
-Красота. Живут же люди среди этакого великолепия. Живут и в повседневной суете перестают замечать...
-Помните, – запела экскурсовод, – все  мосты разводятся, а Поцелуев нет…
Гена поднял глаза, уставился на изящный мостик с гнутым фонарем.
-На самом деле, - строго зашептала ему в ухо Катя, – мостик этот прозвали поцелуевым просто из-за Поцелуева - фамилии хозяина кондитерской рядом, но такое объяснение показалось слишком прозаичным.
-Кому показалось местным жителям или гостям?
-История умалчивает, – улыбнулась девушка.
Речной трамвайчик выскочил из узкого канала на простор Невы.
-Сейчас под нами глубина одиннадцать метров, - поспешил сообщить голос из мегафона.
Гена невольно посмотрел вниз на свинцово-серую тёмную воду, поёжился, подумав:
-Холодная наверняка. Хоть я и плаваю как рыба, и денек тёплый, но не хотел бы я оказаться за бортом. Только отчаянные безумцы решат сейчас купаться.
Сидел москвич и глаз не мог отвести от тёмной воды. Ростральные колонны показались вдалеке. Судно повернуло и оставило их за правым плечом. Грозная мощь Невы вновь сменилась теснотой очередного канала. Механику наскучили дворцы. Он решил поболтать с соседкой, спросил откровенно:
-Странно, дома чёрти что, а ты по каналам со мной болтаешься. С его бы это?
-Ничего странного, – охотно стала объяснять девушка, – квартирка не моя. Съёмная, крохотная хрущёвка, мне она очень не нравилась. Просто самая дешёвая, но такая тесная, что я одна замучилась, а говорят там ютилась целая семья. Поэтому стены посносили, поставили большой стол, кровать и маленький диванчик воткнули, но лучше не стало. Я только рада уехать.
-А как же вещи? – практично удивился Гена.
Катя только рассмеялась:
-Квартирка такая ничтожная, что поместился единственный шкаф в коридоре у самого входа. Перед поездкой я как раз убралась, сложила в него все свои вещи. И представляешь только этот шкаф и уцелел сухим. Так что мои вещи невредимы, а в комнатке даже обои со стен слезли. Хорошо, что я не хозяйка. Возвращаться совсем не хочется…
Экскурсовод снова запела:
-Чижик-пыжик где ты был?
Из Фонтанки воду пил…
-Смотри, смотри… – придвинулась к москвичу Катя, – вон справа на стенке канала мой самый любимый петербургский памятник.
Гена разглядел крохотную полочку, которую облюбовал маленький бронзовый  воробушек.
-Чижик-пыжик, – улыбнулась девушка, – тот самый.
-По-моему в песенке было как-то по другому, то ли про водку, то ли про попку…
Катя засмеялась, рассыпала колокольчики.
-А экскурсовод вообще не то говорит. Не мог Чайковский сочинить эту песенку. Она старше его. Этой дразнилкой его доставали ещё когда он учился в училище, вон в том здании над Фонтанкой и носил форменную пыжиковую шапку.
-Потому и чижик-пыжик? - порадовался москвич, – получается это памятник азартной песенке? Хоть что-то весёлое в вашем чопорном городе.
-Неужели тебе не нравится? – поразилась его спутница.
-Красиво и слишком торжественно как в каком-нибудь музее или … или на кладбище. Памятники, грустные ангелы, кресты. В таком городе хорошо не жить, а умирать, думать о смерти, как вон та девушка на мосту.
-Откуда ты знаешь о чём она думает? – обиженно буркнула петербурженка и отвернулась.
А Гена разглядывал незнакомку. Не даром он однажды на море все лето проработал спасателем. Их там специально учили высматривать самоубийц.
Сосредоточено-грустная девушка перебиралась через ограду моста. Гена больше не смотрел, он снял очки, торопливо разулся, поставил красавки рядом со своей сумкой и сиганул с высокой кормы в воду.
Они с самоубийцей в воде оказались одновременно, а прогулочный катерок мирно поплыл  дальше под мост.  Гена, как учили – подплыл, схватил утопленницу за волосы, изо всех сил рванул вверх, поднял её голову над водой. Инстинкт победил, она жадно вдохнула воздуха, не сопротивлялась, безвольно повисла на его руке. Сильными гребками добрался до ступеней набережной, выбрался сам, вытянул девушку. Они уселись рядом, москвич зло выпалил:
-Дура! Ты с чего это вздумала топиться?!
-Жить не хотела, – вздохнула она, откашливаясь.
Он только презрительно хмыкнул.
-Слава меня бросил, - прошептала она и казалось сама устыдилась такой причины, потупилась.
-Что ж он последний мужчина на этой планете? – небрежно рассуждал механик, – не первый и не последний, я уверен. Будут ещё. Стоит пожить и посмотреть, что будет дальше. Хорошо лето, солнышко. Сейчас мы обсохнем, а представь была бы зима. Я ни за что не приеду сюда зимой. Брррр... Пусть все подавятся своей романтикой.
Он близоруко смотрел на неё. Вокруг всё плыло в зыбком сиянии. Девушка взъерошила свои короткие, кудрявые волосы, потрясла головой. Ее легкое ситцевое платице быстро подсыхало на солнышке, а мокрые джинсы ее спасителя стали тяжелыми и жёсткими, как свинцовые. Он не переставал бурчать:
-Я вообще ненавижу этот город! И ветер ненавижу! – заявил Гена легкому ветерку, полезшему под мокрую футболку. – К черту всё! От этих женщин одно зло. Водить не умеют, тонут и очки, и сумка со всеми вещами моими уплыла, и даже обувь. Сижу теперь здесь босой, мокрый, слепой, нищий и зверски голодный, а всё из-за этой поездки проклятой…
Он так разошелся, что девушка сжалась, боялась голос подать, а спаситель на неё и не смотрел.
А девушка была симпатичная: с тонкими чертами лица, большими глазами, а сама маленькая и хрупкая, как фарфоровая статуэтка. Ей вскоре надоело слушать жалобы и ругательства москвича. Она встрепенулась и произнесла неожиданно:
-Я Вика. А тебя как зовут?
Мокрый спасатель поперхнулся словами, ответил ошарашено:
-Я Гена.
Он растеряно хлопал глазами сказал невпопад:
-Я уже бывал здесь у вас, в Петербурге…
-А живешь где?
-О, я москвич. Там лучше. Город современный, динамичный. Завтра же отправлюсь обратно. -Только… только сумка-то моя уплыла, нет у меня больше денег на обратную дорогу.
Девушка беззаботно продолжала сушить волосы, не прониклась его трагизмом. Приезжий почувствовал себя бесконечно одиноким и заброшенным в этом городе-музее. Поэтому увидев невдалеке смутный силуэт Кати, он обрадовался ей, как родной. Вскочил, принялся приветственно махать руками. Потерянная было им девушка хмурясь, тащила его спортивную сумку. Громко возмущаться начала ещё издалека:
-Я не нанималась за тобой сумки таскать! Я тебе ни гималайский Шарп!
Гена только спросил растеряно:
-А очки, кроссовки мои где?
-Вот очки, - протянула руку Катя, - А кроссовки я кое-как запихала в твою сумку. Помог бы лучше донести. Я совсем замучалась таскать твои вещи. Просила капитана вас подобрать, но он заявил, что разворачиваться не будет. Здесь слишком узко. А топятся девицы регулярно, не стоит волноваться...
Гена схватил свои вещи, нацепил на нос очки, почувствовал себя человеком. Побежал за угол парапета переодеваться. Девушки тем временем и познакомились, и даже спелись. Стоило Гене вернуться к ним. Катя скомандовала:
-Сбегай на мостик. Там остались Викины туфли. Принеси.
Он и сам не понял, почему безропотно подчинился и поспешил на мостик. Туфли мирно и одиноко стояли возле самой ограды. Москвич подхватил их и вернулся к своим спутницам. Вика улыбалась, обуваясь.
-Зря разувалась, – не удержался съязвил Гена. Девушки посерьёзнели, приуныли. Так и уселись в рядок на ступенях набережной.
-Да-а, – глубокомысленно протянула Катя, – чудная мы троица - жить негде, делать нечего.
-Положим, – подала голос Вика, – у меня есть комнатка в коммуналке, зато своя. Здесь совсем недалеко. Пойдём ко мне. Я тоже переоденусь.
-А поесть там найдется? – очень голодный путешественник мне мог думать ни о чем другом.
-Найдется что-нибудь.
Странная компания поднялась и поплелась за хозяйкой жилья. Свернули во дворы, нырнули под одну низкую тёмную арку, под вторую, тесные дворы-колодцы дыхнули сыростью и какой-то безнадежностью. Высокие облупившиеся стены стиснули гулкой теснотой. Такого не парадного прозаичного Петербурга москвич ещё никогда не видел.
-Так вот почему этот город часто называют мрачным, – успел подумать гость северной столицы, проследив взглядом, как ветер теребит кусок рекламного баннера.
Вика потянула высоченную дверь подъезда.
-Пошли, – приветливо махнула рукой она.
Гена зашёл, принялся крутить головой, разглядывать лепнину и широкие лестницы с витыми перилами. Спросил тихонько:
-Это и есть ваш знаменитый парадный?
-Нет, – поморщилась местная жительница, – как писал Булгаков в «Собачьем сердце» – «…парадный заколотили сразу после революции и стали ходить с заднего двора, да так с тех пор и осталось…»
Москвичу и здесь было неоправданно красиво. Девушка жила всего лишь на третьем этаже, но Гене показалось что поднимались они бесконечно. В этом старом доме был даже устроен лифт, древний в таких же металлически кружевах как перила, но на его древнюю конструкцию было страшно смотреть. Гости шли, шли, пыхтели.
-Вот, вам нарядный Петербург с изнанки, – злорадствовала Вика.
От этой красивой, но облупившейся изнанки, благополучный москвич был просто в ужасе. Он  смотрел, широко распахнутыми глазами на обшарпанную дверь со множеством номеров и отдельных звонков. Особенно удручающе выглядели записочки: «Засимовичам - звонить два раза», «Профессору Голштейну – три»… и ещё, ещё.
-Прошлый век, – поразился Гена. - Такое ещё бывает?!
-Очень даже, – поморщилась Вика, – у нас полно таких квартир. Коммуналки - это проза. Правда, многие уже скупили богатеи. Расселили и теперь у них получились огромные, роскошные квартиры в центре.
-А куда же местных?
-В крохотные квартирки в каком-нибудь дальнем районе, но люди уже так намучались в старых коммуналках, что уже на все согласны.
-И неужели все молчат?
-Некоторые упираются, не хотят уезжать из родного района, и с такими воюют сами соседи по коммуналке. Пусть плохонькая квартирка, зато своя.
-А здесь? – осторожно спросил москвич, – почему до сих пор коммуналка?
-Наш дом никому не нужен. Слишком старый. Так и живем, ждём чуда. Зато Фонтанка недалеко, – грустно усмехнулась девушка.
Она отперла дверь, вошла в полумрак очень длинного коридора. Гена с опаской шагнул за ней и взгляд его сразу уперся в листок на стене с размашистой надписью «Расписание дежурств».
-Прошлый век, – повторил автомеханик и суеверно попятился.
 Викина комната оказалась большой, светлой. Она сразу понравилась Гене, громадный круглый стол в центре, особенно когда перед механиком возникла тарелка с вожделенной едой. Над вареной картошечкой с желтыми аппетитными пятнами сливочного масла поднимался жаркий пар. У страшно изголодавшегося Гены голова закружилась от одного вздоха, слюнки потекли. Он был просто счастлив. Девушки смотрели на москвича и улыбались. Они переглянулись понимающе.
Даже спать уроженцы невских берегов улеглись рядышком на разложенном диване, а спасателю достался пляжный надувной матрас, брошенный прямо на пол. Сытый, завернувшийся в теплое одеяло, он блаженно улыбался во сне.
Утром улыбка сразу пропала с его лица. Путешественник понял, что часть имитировавшая подушку за ночь совсем сдулась и наволочка, накрывавшая её, оказалась практически на полу. Гена неудобно лежал - пятки выше ушей. Невеселый, он поднялся на ноги и поплелся в туалет. Только уже стоя в немыслимой для современности очереди в конце коридора он осознал все прелести коммунальной квартиры. Побриться и умыться в общую ванную он проник удивительно быстро, но был вскоре изгнан оттуда ради чьей-то стирки.
Вполне современный завтрак с йогуртом в яркой коробке удивил его, как машина времени.
-Так жить нельзя, – убежденно заявил москвич в конце концов.
Девушки дружно засмеялись.
-Идём на улицу. Срочно! – потребовал механик.
И не думая больше впопыхах помчался прочь. Выбежать из квартиры, бегом спуститься по лестнице, хлопнуть дверью подъезда, ему удалось благополучно. Гена выскочил во двор, пересек его, нырнул под арку. Повернул направо, налево. Ещё двор, ещё арка…
Путешественник замедлил шаг, понял, что заблудился… арка, арка, ещё. Тёмная, узкая настолько, что машина не пройдет и запах… Гена не мог подобрать слов… нашел, обрадовался, сформулировал:
-Здесь пахнет безнадёгой и страхом.
Порыв неприятного, пронизывающего ветра подхватил мятый обрывок газеты.
-«Правда» 1942 год…
-Что за чертовщина?! – вырвалось у автомеханика. -Где все?  Где модные иномарки? Где реклама?
Гена принялся вертеться, приглядываться. Со всех сторон обступили обшарпанные дома на тусклых стеклах его поразили словно зачеркнувшие их бумажные ленты крест на крест.
-Как в войну… – пробормотал москвич оторопело.
В это время высокая дверь подъезда со скрипом отварилась, выпустила человека в белом халате. Гена шарахнулся от него, стукнулся спиной о стену. Посыпалась сухая штукатурка, повисла в воздухе серым облачком. Гена даже во рту ощутил ее неприятный вкус. Выходивший мужчина нес за собой носилки. На них кто-то лежал. Москвич увидел лишь жутко худую руку. Санитары быстро унесли носилки, а путешественник всё думал:
-Труп это или живой? Уж больно вид замученный, впрочем и у врачей вид не сильно лучше. Худые, серые какие-то, – рассуждал он, – и где скорая помощь? Не пешком же они его потащат.
Гену все больше пугал этот двор.
-Здесь как будто все ещё блокада…
Сытому гостю из благополучного двадцать первого века захотелось догнать людей, рассказать, успокоить, что блокаду скоро снимут, что наши в 1945 победят. Только мысль обдала холодом:
-А вдруг эти люди недоживут?
Гена стал сам себя останавливать.
-Стоп! Стоп! Я что же, поверил, что попал в блокадный Ленинград?! Не может быть! – воскликнул он вслух и сразу затих.
Он снова весь обратился в зрение, не сводил испуганных глаз с арки, в которой появилась сухонькая старушка с тяжелым ведром.  Она шла очень медленно, устало остановилась отдохнуть, поставила на землю свою неподъемную ношу. Гена разглядывал ее. В ведре оказалось только половина воды, но изможденная старушка еле переводила дыхание. И вовсе она была не старая, – понял путешественник. - Только очень худая, морщинистая, изможденная. Всего-то лет сорок. Волосы бесцветные, туго стянуты на затылке. Лицо серое, на нём застыло выражение муки, остекленевшие глаза, невидяще смотрят в одну точку. Чёрное, старенькое пальтецо. Это летом-то. Она тяжело, зябко вздохнула. Подняла свое ведро, медленно, шаркая поплелась дальше. Ещё пара шагов, вновь измученно остановилась. Механик посмотрел на её руки, ужаснулся. Кожа тёмная, огрубевшая, обветренная, морщинистая, суставы натруженные, распухшие. Давно не знали эти руки мягкого крема и ухода. Не женщина – призрак несчастья. Едва она скрылась в подъезде, Гена бросился бежать из страшного двора, где время остановилось.
-Сорок второй, сорок второй, - повторял он в ужасе, – блокада, голод. Здесь люди умирали без пищи, без надежды. Страшный город…
Он торопился, бежал, нырял из арки в арку, пока неожиданно не выскочил на какую-то улочку. Гена увидел вполне современные автомобильчики: зелёные, синие, серебристые. Он готов был расцеловать бензиновые вонючки. Москвич прислонился спиной к дому. Ноги подкосились, и он опустился на корточки, как любят сидеть гости с юга.
Состояние у москвича было странное. Он никак не мог вернуться в реальность. Все казалось зыбким и неверным. Очень реальным и приятным звуком для Гены стал весёлый звонкий смех.  Кто-то рассыпал колокольчики. Путешественник по городам и временам присмотрелся. Его нашли новые знакомые. Девушки смотрели на парня с дальнего конца улицы и потешались. Гена искренне обрадовался им. У Вики смех тоже был приятный.
-Над чем потешаетесь? – сразу напустился на них путешественник, когда девушки подошли ближе, – что смешного?
-Ты бы себя видел, – хохотала Катя, – тебя что, пыльным мешком ударили?
-Хуже, – честно признал Гена, – мешок был очень старый, ещё блокадный…
-Знаешь, – посерьёзнела Вика, – ты не первый кому в петербургских дворах являются страшные блокадные картины.
-Дурдом! – поморщился москвич, – я предпочитаю нашу современную жизнь и современные приключения. А как вы меня нашли?
-В этих дворах многие терялись. Я уже знаю, где искать, - ответила Катя, -Кстати, узнаешь улочку?
-Нет. А с чего это я должен её узнавать?
-Ты видел её по телеку. Именно здесь снимали «Тайны следствия».
-Ну и что? – пожал плечами автомеханик, – не смотрю я ваши девчачьи сериалы.
-Это детектив, – обиделась Вика.
-Не ссорьтесь, - примирительно вмешалась Катя, – давайте лучше куда-нибудь пойдём, где просто красиво.
-В Петербурге таких мест много, но ему будет хорошо только в кунцкамере, среди уродов, – заявила Вика.
-А я предлагаю… – все старалась их примирить Катя, – я предлагаю съездить в Петергоф!
-А это далеко отсюда?
-Надо ехать на специальном экскурсионном автобусе.
-Тогда поехали. Мне сейчас главное, чтобы подальше отсюда, от этих ужасных дворов.
-Но, – задумалась Вика, -  но если не идти через дворы, мы очень долго будем добираться до Московского вокзала.
-Опять Московский вокзал?! – громко возмутился Гена, – я уже был там вчера несколько раз. Зачем опять туда?!
-Экскурсионные автобусы стоят там недалеко, собирают туристов для поездки в Екатерининский дворец, Петергоф.
-Там станция метро, всем хорошо.
-И в Пушкинский лицей тоже ездят оттуда?
-Конечно, – улыбнулась девушка, – это там же в Царском селе. Там ещё памятник Пушкину, где он сидит на скамеечке сочиняет стихи. А в Петергофских садах фонтаны. Знаменитые и не очень. Люблю бывать там летом.
-Ладно, – милостиво согласился москвич, – я видел там рекламные щиты с дворцами, – чур, идём только по улицам. Через дворы не срезаем.
-Но так гораздо дольше, – хором заспорили петербурженки.
-Ничего, – заявил путешественник, – прогуляемся.
Шли они долго, красивые старинные дома-дворцы сменяли один другой, тесно жались друг к другу. Стояли кружевной стенной, повторяли один другого, соревновались в каменной красе, даже наскучили.
-Удивительно мало машин, – заметил привыкший к пробкам столичный житель. – Когда мы уже придём?
-Сам отказался срезать, теперь не ной. Смотри, почти пришли. Вон в том здании агентство.
Гена остался на шумной улице ждать, пока сгребшая его карточку Вика зашла за путевками. Он вертел головой, разглядывал спешивших мимо людей, признался Кате:
-Впервые вижу здесь нормальную толпу.
-Москвич, - презрительно заметила девушка.
-Не вижу в этом ничего плохого, – буркнул механик.
Он жадно искал глазами автобус, на котором можно  отправится смотреть дворцы и  фонтаны.
-Вон, – указала она на столпившиеся на стоянке высокие красивые автобусы.
-Они слишком современные для этого города, – не переставал бурчать гость Петербурга.
-Можно подумать, всё самое лучшее только в Москве… – обиделась жительница северной столицы.
А автомеханик думал уже совсем о другом:
-На котором мы поедем?
-На втором отсюда, вон, видишь табличку.
-Как же он выберется? Соседний совсем его заблокировал.
-Сейчас он уедет в Екатерининский, а наш отправится чуть позже, – разумно рассуждала Катя.
Тем временем Вика вышла из агентства и подошла к ним.
-Нам повезло – объявила она, – прямо сейчас отправляемся в Петергоф. Не придется ждать пока соберутся остальные. Автобус почти полный, кажется, мы самые последние.
-Места выбирать не получится, – все прибывал в недовольстве Гена, – уж где остались там и сесть придется.
Словно по школьно-подростковой традиции, в автобусе были заняты все задние ряды и свободными остались только сидения возле водителя.
Москвич поднялся по высоченным ступенькам в автобус и снова принялся критиковать:
-Зря все ломанулись в конец салона. Как раз эти места самые козырные и видно отсюда лучше всего. В большущее лобовое стекло смотреть приятней, чем сбоку.
Катя села слева от прохода. Гена пропустил Вику к окну, сам опустился на крайнее сидение и оказался почти возле водителя. Тот был немолодой, морщинистый, с крупными руками 
Он с удовольствием смотрел вперед на ложившуюся под колеса автобуса дорогу. Молоденькую слабо голосую экскурсоводшу не слушал. Почему цари выбрали для своих резиденций именно эти деревни его не интересовало. Зацепилось за память только смешное название «Мартышкино», да удивил тот факт, что каскад фонтанов в Петергофе обходился без насосов, одним перепадом высот.
Экскурсионный автобус весело бежал по пустой и ровной дороге, соседи шептались что с погодой  повезло.
-В ветреном Петергофе бывает совсем несносно, когда сыпет холодный дождик.
-Это всё потому, – охотно объясняла Вика, -  что Пётр развернул дворец к финскому заливу, а он вечно холодный.
-А ты сама бывала на балтийском море? – встрепенулся москвич.
-Хочешь сам подойдешь сегодня, руки помочишь, – спокойно откликнулась девушка, – море как море, только серое и холодное.
-Как любая вода здесь у вас.
-Пожалуй, – не стала спорить она, – море не слишком отличается от крупных рек.
-И зачем царю приспичило строить город именно здесь?
-Люди задаются этим вопросом вот уже больше трёх веков, – невесело откликнулась девушка.
Она говорила ещё что-то, но Гена её не слушал, всё его внимание захватило другое - автомеханик профессиональным взглядом заметил, как слишком легко, без сопротивления, нервно, многократно водитель нажимает на педаль тормоза. Как громадная машина перестает его слушаться, змеей вьётся по дороге. Мотор ревет не ровно, рывками. Водила вцепился в руль, на лбу испарена, изо всех сил долбит-долбит ногой педаль. Лицо разом стало отчаянно-испуганным. Побледневшие губы только повторяли:
-Я же проверял. Было исправно. Я же проверял.
Он всё долбил, долбил педаль. Автобус совсем перестал его слушаться, как по льду болтался по дороге.
Водитель вцепился в руль, стал вертеть его в одну сторону. Машина неохотно медленно, поворачивала, замедлялась. Только высокий автобус начал крениться, заваливаться. На правый бок. Левые колеса оторвались от дороги. Одна сторона автобуса стал подниматься. Гена бросился туда, навалился на поднявшуюся сторону.
-Все за мной! – заорал он.
Его услышали и пассажиры, ринулись за ним, ещё ничего не понимая. Все дружно в  едином порыве  бросились делать как он.  Их полный ужас стал дополнительным тяжелым довеском. Автобус недовольно содрогнулся, покачнулся, замер, словно задумавшись, помедлил, невыносимо-долгое мгновение и опустился, буквально рухнул обратно на свои колеса. Мир приобрел нормальные очертания.
-Не перевернулись! – восторженно выдохнул водитель, – чудом не перевернулись.
Совершившие чудо пассажиры медленно чередуя слова благодарных молитв и ругательств, поднимались на ноги.
Гена только теперь сообразил, что валяется у ног Кати, а Вика упавшая где-то совсем рядом тоже пытается подняться и отряхнуться. Москвич подал ей руку, потянул с пола.
-Вот уже второй раз за последние два дня ты меня спасаешь, – вздохнула девушка так грустно, что ему захотелось извиниться.
-Так получилось, – виновато откликнулся москвич, – я просто первым сообразил что надо делать.
Остальные пассажиры радовались, смеялись, обнимались, поздравляли друг друга   с избавлением от страшной опасности. Автобус развернуло на сто восемьдесят градусов и он стоял теперь рулем к Петербургу, словно уже возвращался. Водитель полез искать в моторе неисправность. Столичный автомеханик решил ему помочь и  скрыться от восторженных объятий.
Железо никогда его не напрягало. С ним все было просто и понятно. Подтянуть, поправить, подкрутить и никаких тебе непонятных эмоций, когда  не знаешь что сказать.
Водитель тоже с деланым вниманием уставился на закапризничавший двигатель. Он тоже прятался ото всех. Руки немолодого профессионала дрожали, и он никак не мог справиться с элементарной гайкой. Тоже переволновался.
-Давай покурим…
-Давай.
-Только я не курю.
-Я тоже. Так что же нам делать? Говорят, курение успокаивает.
-Врут, – убежденно заявил москвич, – у нас в гараже все дымят, а чуть-что взрываются, как порох.
-Тогда – предложил водитель, – давай перекусим. Жена сунула мне в дорогу что-то съестное. Поделюсь.
Обычные бутерброды с сыром оказались отменным успокоительным. Гена жевал и приходил в себя. Пара бутербродов была разделена по-братски. Москвич даже стал прислушиваться к оживленным разговорам, высыпавших из автобуса туристов. Они громко, радостно, пересказывали друг другу, что успели почувствовать, подумать, пока автобус кренился и падал. Все сходились на том, как прекрасно москвич сориентировался и всех спас. Водитель разулыбался, присоединился к их словам:
-Ты молодец, не растерялся. Мне бы одному не справиться. Завалился бы автобус на  бок, жертв было бы много, а  загорелся бы из-за этого вообще никто бы не выжил... Когда у  тебя день рождения? – спросил он  неожиданно.
-Зимой.
-Теперь сегодняшний день ты можешь считать своим вторым днём рождения.
В это время с неба посыпал обычный питерский дождик, застучал по земле своими тонкими барабанными палочками. Туристы поспешили спрятаться от него в автобусе. А Гена поднял голову, подставил лицо холодным каплям и думал о том, что пора покупать билет и возвращаться в Москву.
Петербург подарил ему двух новых подруг, а может что ещё…