3. Л. Андреев. Красавец Демон и урод Иуда Искариот

ИЛЛЮСТРАЦИЯ: Иуда Искариот. Художник -- Джеймс Жак Тиссо, 1836 г.

ПРОБЛЕМА БЫТИЯ – ВОТ ЧЕМУ БЕЗВОЗВРАТНО ОТДАНА МЫСЛЬ МОЯ. ––  Леонид Андреев(1)
                ______________________________
                На рубеже 19-20 веков свирепствовал мировой кризис как уважения к церкви, так и кризис веры. Бунтарский поиск нового идеала в Серебряном Веке вылился во внимании к образу низвергнутого богом на землю ветхозаветного ангела Денницы (сатаны в позднем наименовании): вспомним  художника Михаила Врубеля мучительно красивых Демонов: чернокудрых, с запёкшимися губами, до безумия тяжёлой думой в жгучих глазах... Ветхозаветный Бог в данном случае выступал именно как создатель несправедливого мира, значит, во многом олицетворял несправедливое государство. Денница восстал против бога или против несправедливости?..

                С поэтической генеалогией от «Демона» Лермонтова демон Врубеля мучительно жаждал ответа на неразрешённые доселе вопросы: в этом его бунтарство. Демон Врубеля стал одним из символов исканий Серебряного века...  Внешний облик известного драматурга Леонида Андреев (1871 - 1919) хорошо подходил под «роль» такого демона,   а вот художественные образы драматурга -- Иуда Искариот, дьявол Анатема -- внешне врубелевскому демону подчас совершенно противоположны.

                КОГДА признать АНДРЕЕВА одним из главных прототипов директора ресторана и потенциального пирата Арчибальда Арчибальдовича в романе «МАСТЕР и МАРГАРИТА», то целю этого прототипизма Андреева должен бы быть диалог с популярным драматургом, но и с его временем. Потому как  роман «Мастер и Маргарита» -- не памфлет со сведением личных счётов, которых и быть не могло. Основания для прототипизма были уже предложены в двух предыдущих статьях. Поражает сходство общего портрета Андреева и Арчибальда-директора: оба – «черноглазые красавцы с кинжальной бородой».  Современники считали Л. Андреева красавцем, что отражено и в литературе: «Я знаменитый живописец. И красив, как Леонид Андреев. На беду вашу я заехал к вам!» -- эффектно представляясь даме, заявит герой рассказа Ивана Бунина «Качели» (в 1945 года рассказе действие протекает до 1917 года). Ведь Андреев и сам был ещё и интересным художником: в студенческие годы подрабатывал рисованием портретов.

                На фото  Андреев -– горбоносый красавец, как Иуда из Кириафа. Такой же он на знаменитом автопортрете 1910 г. Зато автопортрет Андреева на фоне картины Франсиско Гойи (дьявол, стригущий ногти)-- чрезвычайно мрачен. Увлечённый богатой натурой живописной модели, Илья Репин изобразил Леонида Андреева жизнерадостно и романтично на четырёх портретах: один 1904 года на фоне моря в виде почти пиратском. Таким образом, материала хватает на два образа: и на уродливого Искариота, и на красавца Арчибальда-директора ресторана. Но внешность, конечно, была для прототипизма в «Мастере» весомым, но вторичным фактором. Важнее, что Андреев – ближайший предшественник Булгакова по обращению к евангельским сюжетам.К евангельской теме приступая, как можно  было не проштудировать ближайшего предшественника?!

                ВСЛЕД за Достоевским и Львом Толстым, Леонида Андреева вместе со всем Серебряным веком русской литературы жгуче волновала проблема веры: нельзя ни во что не верить... Достоевский человечность и гуманизм выводил из веры в христианские идеалы (не обязательно церковно ортодоксальные). Противоречие Толстого с официальной православной церковью привело на практике в создании им за пределами литературы своего учения жить, за что он и был анафематствован. Считавшего себя учеником Л. Толстого Андреева особо волновал «проклятый вопрос» -- двойственности человеческого разума: его мало контролируемой склонности как к добру, так и ко злу. Не признавая такое положение вещей благим божьим помыслом, Андреев решительно отвергает как церковь, так и веру: «ЦАРСТВО ЧЕЛОВЕКА’’ должно быть на Земле. ОТСЮДА ПРИЗЫВЫ К БОГУ НАМ ВРАЖДЕБНЫ» (Лит. Наследство. Т. 72, с. 113.)

                НО КОГДА СОЗНАНИЕ Человека б е з н а д ё ж н о   д в о й с т в е н н о, где критерии справедливости и человечности в этом «царстве»? «Я божьего промысла знать не могу...» -- ответ Сони Мармеладовой Родиону Раскольникову Андреева явно не устраивал. С другой стороны революционный путь большой крови не привлёк и даже на время не обманул Андреева, как обманул первоначально Александра Блока. «Революция тем хороша, что она срывает маски, -- и те рожи, что выступили теперь на свет, внушают омерзение. И если много героев, то какое огромное количество холодных и тупых скотов, сколько равнодушного предательства, сколько низости и идиотства... Можно подумать, что не от Адама, а от Иуды произошли люди, -- с таким изяществом и такою грацией совершают они дело массового оптового христопродавчества...»  (Андреев – В. Вересаеву, 1906 г.; 2) -- писал Андреев как раз во время работы над повестью о предательстве Иисуса Христа своим учеником Иудой.
                НЕ НАХОДЯ опоры в современности, мысль уже не первого художника обращалась в далёкие времена начала христианства, когда Иисус принёс на землю новую истину и первоначальной драмой христианства стало предательство Иуды. «ИУДА ИСКАРИОТ» (1907 г.)-- в такую повесь облёкся этот сюжет у Андреева. Оба -- и Андреев, и позже Булгаков в работе над «Мастером» --
 штудировали перед началом работы над книги Ренана и Штрауса -- «Жизнь Иисуса»: оба из этих книг очень мало взяли. (3) И оба решили тему по своему -- зеркально противоположно.  Но разве они первые обращались к евангельским образам?! Вернёмся немного назад: освежим до Андреева и Булгакова литературное освещения евангельских сюжетов. В первую очередь, естественно, в «Братьях Карамазовых» Достоевского.
                _________________________________________________________ 
            
                В «БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫХ» младшему брату Алёше старший брат Иван Карамазов рассказывает собственного сочинения легенду о «Великом Инквизиторе»: Иисус вторично сошёл на землю... Его портрет? Нет портрета.  Про Иисуса же у Достоевского очень кратко сказано, что он является «в том самом образе человеческом, в котором... ходил между людьми пятнадцать веков назад... Да и поэма, собственно, не об Иисусе, но о Великом Инквизиторе – некоем символе стремления христианской церкви к власти не и духовной, и мирской.
                ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР – «Девяностолетний Старик, с иссохшим лицом, с огненными искрами в глазах»: после повторения Иисусом всех евангельских исцелений, взяв целителя под стражу, Инквизитор обвиняет обвиняет вновь сошедшего на землю в ненужности его явления.  Инквизитор признаётся, что церковь давно уже служит дьяволу, как силе и власти над людьми реальной. Потому что дарованная людям от имени Христа свобода воли приносит слабым только одни несчастья. Свободные в этом мире – всегда несчастливы. Не ведающие о «проклятых вопросах» -- рабы могут быть по своему счастливы. Так не лучше ли из любви к людям сделать большею часть человечества о своём рабстве не догадывающимися рабами?! А размышлять будут избранные...

                Оставаясь как бы за интеллектуальными пределами всех речей неистового своего обвинителя, схематично – воздушно только начертанный Христос не произносит в ответ не слова, и уже тем мудрее обвинителя: в области веры интеллект и словесные доводы бессильны. Христос вдруг с жалостью целует фанатика, грозящего ему вторичным распятием. Не выдержав,  инквизитор плачет и отпускает Иисуса. Но велит ему удалиться и не смущать более людей.

                Что же – верный собственным заветам «искать в человеке человека» Достоевский нашёл проблеск такого человека в старом фанатике. От этого жёсткий гротеск Достоевского на состояние всей христианской цивилизации в целом не делается мягче. Иуды в поэме о В-м Инквизиторе нет: этот посредник между инквизитором и Христом только смягчил бы трагедию. Роль Иуды в «Братьях К-х» суждено по нисходящей линии сыграть самому Ивану Карамазову и лакею Смердякову (говорящая фамилия!). Теперь посмотрим, что делает с этим же сюжетом Лев Толстой.
                ___________________________________________________
 
                ЛЕВ ТОЛСТОЙ считал всякое толкование Евангелий не нужным и неверным. Евангелия можно только самостоятельно читать и размышлять над ними. Сответствено этому и верный завету Достоевского искать «в человеке человека» Лев Толстой в «ВОЙНЕ И МИРЕ» пишет сцену между Пьером и французским генералом Даву. После пожара Москвы 1812 года пленённого французами якобы как поджигателя Пьера Безухова допрашивает «известный своей жестокостью» (как Пилат!) наполеоновский генерал Даву. «Не понимая глаз» Даву без колебаний расстрелял бы арестованного, как он обычно и делает. Но нечаянно Даву смотрит стоящему перед ним человеку в глаза: «В этом взгляде помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они... поняли, что они оба дети человечества. Что они братья» (Война и мир. Т. 4. X) – и Пьер спасён.
 
                ОПИСАННАЯ СЦЕНА, возможно, не вполне исторична? Зато она истинна с высшей точки зрения человечности. Поворот от социального, «где дела людские и жизнь называются н у м е р а м и (Т.4. X),  к человечности в разговоре Даву с Пьером по праву считается великим Словом – Даром Льва Толстого потомкам. (В своей инсценировке «Войны и мира» 1932 г. неизбежно опустив всю первую половину романа и многое из второй, Булгаков выдвинет на первый план именно сцену Даву – Пьер.)ЗАМЕТИМ, что у Толстого Генерал ДАВУ как бы играет «роль» ПИЛАТА из Евангелий, а ПЬЕР – ИИСУСА... Не обрядами, а именно так по мнению Толстого следовало воплощать евангельские истины в жизнь. В перспективе при таком всеобщем прямом «воплощении» евангельских истин институты государства и церкви становятся не нужными совершенно... Да, понятна анафема Толстому от лица официальной церкви!                ___________________________________________________
                Евангельски - исторический Иуда -- Толстого, видимо, не особо интересовал: для великого писателя-гуманиста в предателе не было достойной исследования загадки.  Не странно ли, что считая себя учеником Толстого, Андреев детально будет отрабатывать образ именно Иуды – в нём искать человека?! Ведь в Евангелиях личность предавшего Иисуса Иуды дана схематично: ни внешности, ни примет. На большинстве канонических икон и храмовых фресок и базилик на тему поцелуя Иуды -- лицо у предателя не сказать, чтоб уродливое: такое же как у всех учеников и самого Иисуса. От них Иуду отличает только отсутствие нимба вокруг головы либо иудин нимб тёмный. Иуда -- ведь это символ и -- главное! -- рисовался ради образа Иисуса: по канонам церковной живописи уродство не должно было портить общего.  Однако чем далее, тем более символ награждался соответствующими низкой душе чертами лица.

                В изображении таких художников как Джотто ди Бондоне (1265-1337); Микеланджело Меризи да Караваджо (1571-1610, Гюстава Доре (1832--1883), -- в лице Иуды проступает нечто скотское, а поцелуй его походит на укус вампира. Окончательное переосмысление совершил Джеймс Жак Тиссо (1836-1902): на его картинах Иуда -- совершенно живой -- из толпы -- тщедушный хитрый человечек, жадно тянущий трясущиеся паучьи пальцы за деньгами... Эти картины французского художника - современника Андреева в целом могут считаться как "портретом" евангельского Иуды в представлении 19 века, так и портретом конкретно «Искариота». Только, хотя Иуда Искариот «безобразен, лжив и омерзителен», но тщедушие его напоказ мнимое: раздразнённый он дерзает в метании камней соперничать с сильным Симоном - Петром.

                Можно сказать, что в являющей искания и шатания эпохи повести Андреева «ИУДА ИСКАРИОТ» (1907) --  что Иуда плохой назло: он всех людей считает плохими, глупыми. «Иисуса Христа много раз предупреждали, что Иуда из Кариота -- человек очень дурной славы и его нужно остерегаться... И не было сомнения для некоторых из учеников, что в желании его приблизиться к Иисусу скрывалось какое-то тайное намерение, был злой и коварный расчет. Но не послушал их советов Иисус, не коснулся его слуха их пророческий голос. С тем духом светлого противоречия, который неудержимо влек его к отверженным и нелюбимым, он решительно принял Иуду и включил его в круг избранных...» -- с этого момента евангельский сюжет как бы начинает расширяется подробностями вызревания предательства Иуды. Этот и есть приём метод о т с т р а н е н и я -- когда привычное показывается в непривычном ракурсе. Если люди за 20 веков не поняли истины, то вот...                ____________________________________________

                ПОРТРЕТ ИСКАРИОТА -- в стиле Франсиско Гойя незабвенный - по качеству изображённой натуры отвратительный портрет "рождённого среди камней": «Он был... достаточно крепок силою... но зачем-то притворялся хилым и болезненным и голос имел переменчивый: то мужественный и сильный, то крикливый, как у старой женщины... Короткие рыжие волосы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разрубленный с затылка двойным ударом меча и вновь составленный, он явственно делился на четыре части и внушал... тревогу: за таким черепом не может быть тишины и согласия...

                ДВОИЛОСЬ так же и лицо Иуды: одна сторона его, с черным, остро высматривающим глазом, была живая, подвижная, охотно собиравшаяся в многочисленные кривые морщинки. На другой же не было морщин, и была она мертвенно-гладкая... и застывшая, и хотя по величине она равнялась первой, но казалась огромною от широко открытого слепого глаза. Покрытый белесой мутью, не смыкающийся ни ночью, ни днем, он одинаково встречал и свет и тьму...». Автор сделал всё для создания отталкивающего образа: «хищное, с крючковатым носом лицо...» -- отвратительный портрет настолько ярок, что невольно притягивает внимание. Особенно запоминаются мёртвый и живой глаза как символ двойственности: любви – ненависти Искариота к Назарею.

                И после закрепления на несимпатичном образе внимания читающего, начинаются странности: оказывается, что из всех учеников – апостолов один Иуда в мыслях -- поэт. «Иногда в своих рассказах он переходил границы вероятного и правдоподобного и приписывал людям такие наклонности, каких не имеет даже животное, обвинял в таких преступлениях, каких не было и никогда не бывает...»  -- разочарованный мрачнее байроновского романтизм -- вроде разбойничьего. Вернее то -- во что при крайней гордыне может выродится байронический романтизм. В определённом смысле такой Искариот -- "потомок" Чайльд Гарольда и Лары. Автор сравнивает своего Иуду -- со змеёй, спрутом и злой собакой.

                Образ Искариота ярче его осуждения именно потому, что в изображении Христа автор связан традиционностью, в отношении же Иуды же дал себе свободу. Иисус же почти и не действует: можно сказать, что мы видим Иисуса единственным глазом Иуды всегда вскользь – в тени, и даже голос его почти не слышен: кто-то из учеников передаёт его слова.  Христос в рассказе согласно евангелиям, вроде всё предвидит: молчалив, ибо знает, --- слова Иуда извратит (подобно карамазовскому чёрту!).  В определённом смысле Иисус и Искариот двойники. Что и отражено в иллюстрации автора к своему рассказу: в сцене поцелуя с одинаковым выражением прильнувшие к друг другу лица: светлое и тёмное.

                Приняв ИУДУ в ученики, ИИСУС остаётся к нему холоден: «И что бы он (Иисус) ни говорил... хотя бы даже то самое, что думает и Иуда, -- казалось... что он всегда говорит против Иуды. И для всех он был нежным и прекрасным цветком, благоухающей розою ливанскою, а для Иуды оставлял одни только острые шипы -- как будто нет сердца у Иуды, как будто глаз и носа нет у него и не лучше, чем все, понимает он красоту нежных и беспорочных лепестков.
-- Фома! Ты любишь желтую ливанскую розу, у которой смуглое лицо и глаза, как у серны? -- спросил он своего друга однажды, и тот равнодушно ответил:

-- Розу? Да, мне приятен ее запах. Но я не слыхал, чтобы у роз были смуглые лица и глаза, как у серны...» -- Фома в принципе не понимает смысла вопроса. Особенно не совпадает Иуда с Иоанном: «Холодными и красивыми очами смотрит Иоанн, красивый, чистый, не имеющий ни одного пятна на снежно-белой совести... Иуда приблизился к нему и сказал: “-- Почему ты молчишь, Иоанн? Твои слова как золотые яблоки в прозрачных серебряных сосудах, подари одно из них Иуде, который так беден.” Иоанн пристально смотрел... и молчал».

                Для Иуды красивую фразу про яблоки, слегка переделав, Автор смело позаимствовал из весьма известной книги – дневника секретаря великого поэта Гёте  -- Иоганна Петера Эккермана -- «Разговоры с Гёте» (3). Там Гёте говорит: «Шекспир в серебряных чашах подает нам золотые яблоки. Изучая его творения, и мы наконец, получаем серебряные чаши, но кладем в них одну картошку» (21 декабря 1825 г.) При узнавании источника цитаты как-то становится не по себе: Иуда вещает словами автора знаменитого «Фауста» (1806-1828 – посл. Вариант текста) – не слишком ли?.. Уже позже рассказа Андреева об Искариоте Философ Шпенглер (4)озвучит уже гулявшую по Европе мысль: европейский тип культуры Шпенглер назовет «фаустовским» за «благороднейшее человеческое стремление», -- неукротимую жажду всеохватного знания. Ко времени «Искариота» неукротимая жажда знания привела к созданию всё более и более изощрённых орудий массового убийства и к войнам.   

                ОТСЮДА  в о п р о с: Искариот от Андреева – не символ ли этой европейской культуры 19-и рубежа 20 веков?!  Символ предательства... Тема для Булгакова более чем актуальная! Здесь же вспоминается из «Братьев Карамазовых» признание Великого инквизитора, что они давно уже не с Христом, но с дьяволом... Но пока вернёмся к тексту рассказа Андреева. ВИДЕТЬ ВМЕСТЕ Христа и Иуду всем казалось странным: «странная близость божественной красоты и чудовищного безобразия, человека с кротким взором и осьминога с огромными, неподвижными, тускло-жадными глазами угнетала... ум».

                Сам "поэт" Иуда считает себя «БЛАГОРОДНЫМ, ПРЕКРАСНЫМ Иудой» -- единственным достойным Иисуса.  Потому что ему нипочём даже лгать скверным людям на благо Иисуса. Речь в рассказе крутится вокруг темы: люди добрые или плохие и злые? Пытаясь убедить Иисуса что все люди – и апостолы тоже – злые, трусливые жадные обманщики, Иуда уверен, что именно он только и любит Иисуса. А тот его не замечает: несправедливость!..

                В ИТОГЕ выходит, что предаёт Иуда не ради денег: требуя денег, он только обманывал первосвященника Анну -- заставляет последнего играть в своём "спектакле". Если это так можно назвать: симпатии автора на стороне Иуды, а не на стороне никакими проблемами кроме своей власти не озабоченных Анны и Каифы. Перед ними и с их участием Иуда наяву сочиняет своеобразную поэму: синод схватит Иисуса, тогда-то всё-таки добрые люди поймут, кого могут потерять, -- тогда прав Ииисус. Если не поймут,  значит Иисуса ценил только один Иуда: тогда он Иисусу равен... Поэма на пару поэме Ивана Карамазова. Здесь назревает некое противоречие с Достоевским: в Великом Инквизиторе нашлась крупица человеческого, в андреевском Анне -- нет... Уродливый облик века победил.

                По вычисленным законам двойственности человеческого разума  (полностью ли писатель прав -- другой вопрос), предавая, Иуда надеется: «Они (требующие казни люди) поняли, что это -- самый лучший человек? -- это так просто, так ясно. Что там теперь? Стоят перед ним на коленях и плачут тихо, целуя его ноги. Вот выходит он сюда, а за ним ползут покорно те -- выходит сюда, к Иуде, выходит победителем, мужем, властелином правды, богом... Но нет. Опять крик и шум. Бьют опять. Не поняли...»

                НЕ СТОИТ искать прямолинейной логики в тексте, созданном для взрыва всех старых понятий. Читатель привык верить или не верить в Иисуса?! Так вот, пусть сам себе докажет свои веру или безверие. Читатель привык презирать ветхозаветного Иуду?.. В «Искариоте» предав Иисуса, Иуда после внушает ученикам: «Вас здесь много. Нужно, чтобы вы все собрались вместе и громко потребовали: отдайте Иисуса, он наш. Вам не откажут, не посмеют. Они сами поймут...»

                УЧЕНИКИ - апостолы от применения насилия отказываются, и на их фоне -- обычных "маленьких" людей  Иуда... выглядит титаном духа и революционером! Едва ли революционеров могло порадовать такое сравнение. (Рассказ «Иуда Искариот» А.В. Луначарский в своей критике обошёл глухим молчанием: редкий для словоохотливого наркома случай.) Рассказ, ещё и тем удивителен, что его события легко проецируются на любые с изнанки двойственные исторические события:  в частности в России на «роль» синедриона прямёхонько попадал Святейший Синод (здесь не было проблем с читательским узнаванием!), уже успевший провозгласить анафему Льву Толстому в 1901 году.

                ПОСЛЕ казни Иисуса Искариот возвращается в синедрион, чтобы над ним и лично над с Анной словесно поиздеваться: «Иуда обманул вас -- вы слышите! Не его он предал, а вас, мудрых, вас, сильных, предал он позорной смерти, которая не кончится вовеки. Тридцать Серебреников! Так, так. Но ведь это цена вашей крови, грязной, как те помои, что выливают женщины за ворота домов своих. Ах... глупый Анна, наглотавшийся закона, -- зачем ты не дал одним серебреником... больше! Ведь в этой цене пойдешь ты вовеки!» Невозможно оспаривать.

                УЧЕНИКАМ Искариот гордо бросает: «Радуйтесь, глаза Иуды из Кариота! Холодных убийц вы видели сейчас (в синедрионе) -- и вот уже трусливые предатели пред вами! Где Иисус? Я вас спрашиваю: где Иисус?» Из-за двух последних реплик - цитат уже слишком виден автор рассказа: к любой попытке узаконить веру непримиримый автор -- желавший бы верить, и не могущий. Заканчивается рассказ самоубийством Искариота без всякого раскаяния: «Иуда давно уже, во время своих одиноких прогулок, наметил то место, где он убьет себя после смерти Иисуса. Это было на горе, высоко над Иерусалимом... “Ты слышишь, Иисус? Теперь ты мне поверишь? Я иду к тебе. Встреть меня ласково, я устал. Я очень устал. Потом мы вместе с тобою, обнявшись, как братья, вернемся на землю. Хорошо?”» Он создал себе и людям бога?! Это мучительный вопрос повисает в воздухе.

                ПРОЕЦИРУЯ на образ Искариота как обще человеческие проблемы, так и проблемы своего времени, Леонид Андреев себя честно -- даже слишком честно! -- от века не отделял и много в своего персонажа вложил своих мыслей: «Страшно, когда наутро ожидает мучительная казнь. А быть приговоренным к мучительной жизни и жить, тоскуя, плача, мучаясь, как грешник в аду; жить, сознавая всю пустоту, нелепость, бесконечную, безотрадную мучительность этой жизни, жить, все жить и жить. О, если бы умереть. Застыть в тишине и неподвижности. Не тоскует сердце, не бьются в мозгу мысли, мысли, от которых, кажется, разрывается голова. Страшны, мучительны эти мысли, которых нельзя передать словами...» (Андреев -- В.В. Вересаеву от 11.08.1898)(5)-- явное эхо монолога принца Гамлета... Значит «ИСКАРИОТ» -- ещё и не то чтобы пародия на «ГАМЛЕТА», но ему в определённой степени противопоставление?! Воистину голова всё время живущего такими противопоставлениями Автора может разорваться.

                КОНЕЦ «ИУДЫ ИСКАРИОТА»: «И все -- д о б р ы е   и   з л ы е -- одинаково предадут проклятию позорную память его, и у всех народов, какие были, какие есть, останется он одиноким в жестокой участи своей -- Иуда из Кариота, Предатель (24 февраля 1907 г. Капри)» -- в стиле Горького и под его влиянием концовка едва-ли пересиливает мучительную двойственность яркого образа.  ва? С безнадёжностью не хочется соглашаться. Ведь есть же ещё -- возможен личный выбор. И с к а р и о т -- в определённом ракурсе «фото» всего  Серебряного с вызревающими в нём разрушительными ростками будущего 1917? ИСКАРИОТ -- "фото" безнадёжной двойственности человечества? Не найдётся единого ответа.

                ЗНАМЕНИТЫЙ андреевский метод о т с т р а н е н и я -- когда привычное показывается в непривычном ракурсе – эффективен и хорош до определённого предела: ведь через край о т с т р а н е н и е  от всех норм может кончится плачевно и в плане морали (что показал на образе Раскольникова тот же Достоевский), и в плане психики. (Что показывает в последние годы тяжёлое состояние самого Андреева).
                С идеями из «Искариота» Булгаков будет детально спорить в «МАСТЕРЕ»: предательство -- всегда предательство -- его не следует выгодно противопоставлять даже несправедливому суду. Булгаков брошенную Андреевым перчатку крайне пессимистического взгляда на человечество поднял: противоречить Достоевскому и Льву Толстому - мыслимо ли?! Самоубийство библейского Иуды и лакея Смердякова в «Братьях Карамазовых» – хоть какое-то само признание вины... Искариот не раскаялся, хотя возможность имел. А вот в последнем романе Булгакова уродливому «Иуде Искариоту» будет противопоставлен горбоносый красавец Иуда из Кириафа: смерти без раскаяния Искариота будет противопоставлено убийство Иуды без возможности раскаяния.

 ПРОДОЛЖЕНИЕ -- 4. Леонид Андреев - Все отражения в Мастере

             
1. Неизданные письма Л. Андреева. – Учёные записки Тартуского у-та. Вып. 119, 1962, с. 386.

2. Викентий Вик. Вересаев. Воспоминания. В 3-х частях. М. 1982; Ч.3. Литературные воспоминания. - Леонид Андреев.

3. Разговоры с Гёте, собранные Эккерманом. Пер. Д.В.Аверкиева. СПБ., 1891; переиздание – 1905; Эккерман Иоганн Петер. Разговоры с Гете в последние годы его жизни. Пер. Наталии Манн. Ереван: Изд. «Айстан», 1988. Следующая цитата в этом издании на с. 163.

4.  Освальд Арнольд Готтфрид Шпенглер (1880 —1936) — немецкий историософ, представитель философии жизни. Предметом философско-культурологических исследований Шпенглера была «морфология всемирной истории»: своеобразие мировых культур (или «духовных эпох»). Главный труд Шпенглера «Закат Европы» (Т.1 -- 1918; Т. 2 -- 1922 г.)

5.  Вересаев Викентий Викентьевич (1867--1945)-- врач по образованию,русский писатель и литературовед. Лауреат последней Пушкинской премии и Сталинской премии первой степени. Литературные воспоминания. // Вересаев В.В. Литературные воспоминания.