Сквозной эфир

Технико-экономические показатели.
Александр Борисович
Гагик.
ДОУ.
Премьер-министр.
Эфир.
Сквозной эфир.


             Технико-экономические показатели.

Я отправил на печать листик проекта формата «А4», в котором были напечатаны технико--экономические показатели чужого объекта, к которому, собственно я и не имел никакого отношения в процессе его проектирования. И если бы не уволенные «правильной» работой «компетентного» руководства – люди, то и не имел бы никогда в жизни. Но, обстоятельства сложились таким образом, что многим пришлось уйти из института, не справившись с невыполнимыми задачами, и их работу уже давали тем, кто умел справляться, или правильнее сказать – тем, кому было некуда бежать. А может быть это были люди с стальными нервами, кто теперь разберет? Но, те, кто пришел к власти в институте, да и что греха таить – в стране, те лучше знали все то, что руководителе, предшествующие им просто и не могли знать. Хотя бы и потому, что были на порядок выше и грамотнее, а значит от этого явно были подвержены сомнению. А что такое сомнение в наши дни? Правильно! Это – зло! И с ним надо бороться, искореняя его на корню, каленым железом. Сомнение и руководство – две вещи несовместные.
Институт резко переквалифицировался. Все были наконец заняты не своим делом, расхлебывая недоделки уволенных, тем самым набираясь новых знаний в процессе переквалификации. Да и что греха таить, вся страна была в таком положении. Было тяжело. Причем все это тяжело наступило как-то неожиданно, буквально года за три, четыре. Согласен, к этому все шло последние лет пятнадцать. Но, наступило все как-то довольно быстро, так, что многие до сих пор еще и не поняли, что же именно произошло с их страной, веря телевизорам и президенту. Который, как казалось этим доверчивым людям, просто не мог охватить всю страну сразу, и поэтому, вот уже последние восемнадцать лет, постигал все нюансы управления ей постепенно.
Все как-то моментально, из хорошо работающего, отлаженного организма, превратилось в расшатанные, постоянно соскальзывающие со своей оси – шестеренки, смазывать которые уже не было смысла – оставалось только менять на новые, молодые, которые притерлись со страшным скрежетом и скрипом. Нахождение в помещение с этим грохотом не каждый мог выдержать.

Отучившись в колледже, отработав практику и отслужив в армии, я устроился работать по профилю – архитектором, поступив на вечернее отделение архитектурного института, и сегодня, исполняя обязанности руководителя проектной мастерской, которую разогнали еще два года назад, я был, что называется на подхвате, а иными словами – занимался всем, чем придется.
И вот сейчас осуществив авторский надзор за чужим объектом, который долгое время являлся долгостроем, и вдруг ожил, я, доведя строительство до сдачи объекта, теперь решал всякие сиюминутные вопросы, связанные с последствиями сдачи этого объекта. Сегодня, например, мне нужно было либо найти, либо сосчитать заново основные его показатели, которые потребовались срочно заказчику для решение очередной. Возникшей проблемы, при его сдаче.
Я встал из-за своего компьютера, и пошел в плотерную комнату, где стояла вся печатающая техника института. Принтер печатал мои листы, и в этот момент в плотерную вошла Ирина.
- Вы испортили мои бланки моспроекта, - скорее с грустью в голосе, чем со злостью, спокойно, но при этом как-то безысходно, произнесла она.
- Нет, я не мог, - удивленно попытался защититься я, не понимая, о чем вообще идет речь.
Ирина тем временем взяла свежераспечатанные листы, и стала их рассматривать в своих руках, дойдя таким образом до того самого, на котором и были распечатаны мои многострадальные технико-экономические показатели.
- Вот, смотрите, - протянула она мне один из своих листов, напечатанных на заранее подложенных в принтер цветных бланков института. Прямо на его тексте красовались мои технико-экономические показатели. У меня не было слов. Кто бы мог подумать, что девушка догадается так рисковать считанными бланками моспроекта, не предполагая, что именно в этот момент и придет кому-то в голову напечатать что-то свое.
- Ира. Извините меня, пожалуйста, - сказал. Виновато я.
Ира же, в свою очередь ничего не ответила, а просто вышла в коридор, и уже оттуда я услышал:
- У вас нет пустых бланков моспроекта? - произнесла она, встретив кого-то на своем пути.
- Нет Ирочка. У меня их и не бывает никогда, - ответил начальник отдела наружных сетей.
- Ира хотите я спрошу для вас у руководителя мастерской №2? – предложил я.
Но Ира. К тому моменту уже скрылась за дверью своей комнаты.
Я же пошел, обратно к себе, любуясь ТЭПами, распечатанными на цветном бланке моспроекта. Чтоб его за ногу!
 - Да… Да… Алло, я слушаю. – сказал я в свой телефон, разразившийся именно в этот момент противным до тошноты, звонком моего нового телефона. Купленного всего пару дней назад, взамен разбитого в припадке бешенства об стену – предыдущего.
- Добрый день. С вами говорит пресс секретарь союза московских архитекторов. Снежана Полушкина. Мы хотим вам предложить участие в прямом эфире, который состоится завтра в шестнадцать часов пятнадцать минут, - быстро, быстро протороторила она.
- Каком прямом эфире? – ничего не понял я.
- Дело в том, что должен был быть Прохоров Матвей Геннадиевич, но он заболел. И мы решили предложить вас, ведь вы же тоже проектировали поликлиники? – попыталась, как могла. Разъяснить Снежана.
- Да, проектировал, но это было очень давно, и я не думаю, что это еще актуально.
- Как давно? У меня тут написано, что всего год назад.
- Да. Но по современным меркам это уже очень давно.
- Ничего страшного. У вас была Буракова и еще, что? Напомните мне пожалуйста, - ласково попросила она.
- И еще Строченовский, - уточнил я.
- Вот и славно.
- Но Строченовский мы не доделали, у нас его отняла председатель холдинга, она почему-то так делает. Правда потом опять вернула. Но это уже была не наша архитектура. Но мы ее мужественно превратили в рабочую документацию и теперь ведем даже авторский надзор за строительством подброшенного нам кукушонка.
- Какого кукушонка? – не поняла Снежана.
- Не важно какого. Это я так шучу просто, - с ноткой извинения в голосе, поправился я.
- Ничего страшного и одного Буракова там вполне хватит, - успокоила меня прессекретарь.
- Но…  понимаете, – опять начал свое сопротивление я.
- Что у вас там еще?
- Борода…
- Что? – услышал я полное непонимание с противоположной стороны.
- У меня борода.
- А-а-а, это не страшно. Скорее наоборот, - успокоившись сама, не дала тем самым сорваться с крючка мне - Снежана.
- У меня большая борода, - предупредил на всякий случай я.
- Это еще лучше, - разрушила все мои последние надежды на отказ Снежана.
- Вы думаете? – с недоверием в голосе спросил я.
- Я уверена, - сказала она, а затем, сделав паузу, спросила:
- Так, как же вы, готовы?
Я почему-то, недолго думая ответил:
- Да, я согласен.
- Вот и славно. Какой ваш электронный адрес?
Я продиктовал свой адрес, который кончался на серж.
- Как, как в конце?- переспросила она, - серп?
- Нет, это очень старая почта, ей много лет. Но она мне дорога. В конце именно серж, - пересилив свой стыд за такой по детски фамильярный стиль названия почты, поправил ее я.
- Вот и славно. Я вам пришлю все координаты, а попозже вечером и все вопросы. Если вы что-то захотите спросить – звоните мне. Там будет и мой номер телефона.
- Хорошо. Но…  Дело в том, что я только сегодня купил новый телефон и еще не…  положил на него денег. Точнее положил, но они, как-то сразу съелись. Короче. Я буду с вами на связи через почту. А если что. То вы сами сможете ко мне дозвониться, - наконец сформулировал я.
Завершив звонок, я задумался на мгновение. Телевидение! Какое может быть тут телевидение, если еще только пять минут назад я был совершенно никому не нужен? А теперь вон оно как. Причем из союза архитекторов. Из той организации, из которой я много раз чуть было не выходил по тем, или иным причинам. В основном, конечно, причины все упирались в отсутствие денег на уплату членских взносов. Но, каким-то непостижимым образом, эта проблема всегда решалась сама. Но зачем и для чего это все тогда происходило именно так, а не по-другому? Мне тогда не приходило на ум. Но всегда мне показалось, что, что-то связывает меня еще с этой творческой профессией, не смотря и на то, что последние годы я был забыт и не востребован.  И что уж скрывать – хотел уходить из профессии куда угодно, но только подальше от нее, чтобы не видеть весь тот ужас унижения и рабства профессионалов, который возник вокруг нее, в последние годы.
Меня давно все забыли в проектном институте. Нынешнее руководство даже и не знало обо мне ничего. А в отделе кадров у меня было знакомство, позволяющее частенько закрывать глаза на мою не до за нагрузку.
И тут вдруг, на тебе! Звонок из союза архитекторов. Да еще какой! Ну, посмотрим, посмотрим, чем все это кончится.
Я, думая так, присел на свое рабочее место и продолжил подсчеты недостающих площадей, краем уха услышав из коридора голоса, говорящие мне о том, что Ирина нашла все же пустой бланк с моспроектовской, цветной эмблемой.
Минут через десять я посмотрел свою почту, и обнаружил на ней письмо от Снежаны.
- «Просьба прислать свои регалии» - прочитал я в конце него.
- «А что это такое – регалии?» - подумал я, от волнения забыв такое простое слово.
- Скажите пожалуйста Светлана, а что такое регалии? – спросил я ГАПа, специально поднявшись из-за своего стола и войдя к ней в комнату.
- Сергей Сергеевич, вы опять что-то задумали? –  вежливо, вопросом на вопрос, ответила мне она.
- Меня пригласили на телевидение, и мне….
- Вы опять за свои шуточки? Лучше помогите мне окна проверить на чертежах!
- Я серьезно. Мне срочно надо собрать эти регалии. А может быть это мои награды. Надо тогда идти в отдел кадров за копиями моих грамот, - предположил вслух я.
- Идите, куда хотите, но не морочьте мне голову, - сказала Светлана.
И я пошел в отдел кадров.
- Сан Санна, а скажите пожалуйста, вы не могли бы мне дать копии моих грамот из личного дела на пять минут, я их отсканирую, - попросил я бывшего, отодвинутого на пару должностей назад из-за того, чтобы на ее место сел новый человек. Бывшего, но и поныне настоящего для меня, начальника отдела настоящих, хотя и потерянных для института – кадров.
- А зачем тебе? Неужто увольняться опять решил? – с подозрением профессионала в голосе, спросила она меня.
- Нет, мне некуда бежать. Я же не блатной. Поваляюсь пока еще в трюме тонущего корабля, пока сами крысы его не покинули.
- А зачем тебе тогда? – не унималась Сан Санна. Хотя и пошла рыться в сейфе с личными делами, пока еще не уволившихся сотрудников.
- Меня на прямой эфир в телевизор позвали, - по-простецки, сказал я.
- Господи! Кто ж тебя позвал-то? Мы ж никому не нужны?
- Из союза архитекторов позвонили, сказали, что, кто-то там у них заболел. Вот и предложили мне. Только вот регалии требуют мои. А какие они, мои регалии? Только вон эти грамоты, и все, что у меня есть.
- Понятно. На вот, возьми. Но, только чтобы через полчаса обратно принес, - пригрозила она, протягивая мне два отксеренных мною листа, моих, хранящихся у меня дома, в виде оригиналов, грамот.
- «Сколько человек накапливает за свою жизнь бумаг!» - подумалось мне.
Я отправил свои сканированные благодарности, затем отрыл в просторах забитого разными мусорными файлами моего компьютера, свое резюме, и быстро переделал его, стерев все лишнее в шпаргалку, объясняющую мое положение в обществе. А именно, оставив там только информацию о своей должности, грамотах и наградах. Сложив все это в одну папку, я отправил ее Снежане, при этом перекрестив на всякий случай, не веря в удачу заранее.
Минут через пять пришло ответное письмо с просьбой прислать еще и буклет, единственной, чудом запроектированной мастерской, где я был руководителем – поликлиники.
Чудом, потому, что, как я уже говорил, в последние годы запроектировать вообще, что-либо было практически невозможно. Обязательно происходили какие-то чудеса и искушения. Но самое интересное, и непостижимое мной, еще пару лет назад, это то, что все это происходило из-за капризов руководителя нашего холдинга. То есть проект могли отнять, выхватив его при этом прямо из рук ГАПа, который только вошел в самый раж, и уже жил им и проектировал, возможно даже и во сне. Или прекратить работы на выполненном объеме, а затем вообще отдав работу каким-то знакомым дизайнерам, через год вернуть все то, что им удалось испортить в нашей работе – обратно, на доработку. В этой нервотрепке очень сложно было вообще понять, где низ, а где верх, все перемешивалось, и мы, проектировщики, находились как будто в каком-то тумане, плотном, как молоко. При этом все равно мы обязаны были хорошо ориентироваться в пространстве и в любой момент продолжить работу, вырванную из рук и возвращенную в любой момент, и в любом состоянии, причем еще и за те же оставшиеся сроки. Это был бред, дорвавшегося до власти идиота. Человека ненавидящего свою работу, сотрудников, да и вообще архитектуру. Но, любящего больше всего на свете себя, понты, и милость вышестоящего руководства.
Так, постепенно терялись люди. Терялись и в прямом, и в переносном смысли. Кто-то бежал, в панике пытаясь спастись хоть где-нибудь. Кто-то терялся по жизни, не видя смысла в том, чем он занимался все свои последние годы.
В итоге, конечно это все привело к наплевательскому отношению к процессу, ненависти к работе, и полной безответственности.
Если раньше весь процесс проектирования держался на энтузиазме, и временное отсутствие денег никак не влияло на решимость бежать, то сейчас уже не было смысла за что-то хвататься на этом разрушенном самим неумелым капитаном, и от этого тонущем – корабле.
Это несчастная Буракова, взросло-детская поликлиника на 350 посещений в смену, далась нам не легко, впрочем, как и все другие объекты, последних шести лет. И тогда я начал искать причину всего происходящего. Почему процесс проектирования стал таким нервным и непредсказуемым. Много последних лет этот вопрос не давал мне покоя. Порою мне казалось, что я находил на него ответ, но потом, вдруг все мои мысли сдувало легким бризом, следующих догадок. Так шли дни, месяцы, годы. И теперь я практически уверен в том, что знаю причину всего того, что произошло с проектированием в стране.
Постепенно на рынок стало приходить множество «профессионалов», как нам говорили, да и они сами так заявляли о себе, на дело оказывающиеся просто отданными на откуп либо блатным, либо состоящими в родственных отношениях – «талантливым» подросткам. Это произошло во всей России, и пришло к нам с самого верха. Нашей стране всегда очень тяжело приходилось, когда ею правили пустые, никчемные люди, но, зато полные имперских амбиций. А, что такое империя в их понимании? Правильно. Это грабеж, прикрытый высокими идеалами. Ширмой благополучия, нарисованной на давно не работающем камине в каморке у папы Карло.
Проектирования за последние годы сильно усложнилось, появились новые, никому не нужные разделы. Требования всей нормативной базы не просто ужесточились, но, при этом еще и дополнились параллельно созданными, противоречащими с уже существующими – нормами.
Все это было сделано только с одной целью – упростить процесс проектирования. И никто не знал тогда, что за этим стоит, и к чему приведет сия бесполезная и вредная реструктуризация всего, и вся.
Если раньше проектировщик мог сам и письмо написать заказчику, и состав проекта написать, то теперь его лишили этого права, придумав каких-то комплексных ГИПов. Зачем? Спросите вы. Может быть просто, всего на всего нужно было пристроить куда-то целое стадо этих глупых, никчемных, высоко о себе мнящих бездельников? Думаю – да. Но руководство само себя успокаивало той мыслью, что все это делает только лишь для того, чтобы упростить задачи проектировщика, тем самым облегчив работу. Но его работа  только усложнилась от этих глупых, никому не нужных мер.
Многие архитекторы, и конструкторы, поняв, куда ветер дует, переквалифицировались в комплексных ГИПов, в поисках легкой жизни. Но, они, в отличие от тех подростков, что ходят теперь по коридорам проектных институтов и контор, с высоко поднятыми носами – прекрасно понимают, что их работа высосана из пальца, и просто не может столько стоить, сколько за нее платят.
Я заглянул машинально в свою почту, и увидел там письмо от Снежаны.
- Вы не могли бы прислать мне буклет Буракова? – только-то и было в нем написано.
Я судорожно стал рыть в недрах своего компьютера в поисках оного, и почти сразу же нашел его в папке «портфолио».
Еще два года назад, когда я приготовился к бегству с корабля, она была мною укомплектована для показа на собеседованиях, во время поиска работы, к которому я прибегал время от времени, еще надеясь на удачу. Сколько их уже было этих собеседований и мест, где были не против меня принять к себе на работу, я уже и потерял им счет.

                Александр Борисович.

Помню, как меня согласились взять на работу в одно раскрученное проектное бюро, где только, что убежал очередной ГАП, не ужившись с его молодым и талантливым руководителем.
Тогда я первый раз столкнулся с понятием оупн-спейс. И ведь нет в этом слове-то ничего плохого. Все в нем современно и даже отдает космическим ветром. Тянет в полет и неизведанные дали. Но, как много боли приносит этот космос простым космонавтам, в первый раз вышедшим в открытое пространство офиса, порою даже и не будучи связанны фалом с самой орбитальной станцией.
Это было здание бывшей котельной. Вы удивились? Ну, что вы, в этом сейчас нет ничего удивительного. Как раз это стало практически в порядке вещей. Войдя вовнутрь, я сразу увидел колоссальный объем всего помещения. Угадывались даже те места, где раньше стояли сами котлы, но труба на улице уже была завалена и распилена на большие, по полтора метра в длине и метр в сечении – кольца, которые к тому времени, как не странно, но еще не вывезли с прилегающей к архитектурному бюро – территории. И они лежали где-то в углу двора, вперемешку с припаркованными беспорядочно джипами. На самом козырном месте среди которых, стоял Ренджровер, видимо самого фермера. Ой, простите, я хотел сказать хозяина архбюро.
По периметру всего помещения были сооружены консоли, где, как мне показалось, ходил надсмотрщик с автоматом, и следил за тем, как идет работа в открытом космосе.
Все работали. Никто даже не пытался поднять свою голову, оторвав взор от компьютера.
По краям, кое, где, под антресолями, были расположены маленькие. Полностью остекленные переговорные. В одной из них сидели какие-то подростки и рассматривая какой-то кусок бетона, о чем-то ожесточенно спорили.
- «Наверно совещаются» - подумал я и подошел к секретарю на рецепшене.
- Добрый день. Я пришел на собеседование. Скажите пожалуйста, куда мне идти? – спросил я молоденькую девушку, секретаря, с нарисованными бровями и распущенными волосами, как видимо требовал дресс-код данного космического корабля, бороздящего просторы промзоны.
- Вы Сергей Сергеевич? – спросила она меня, при этом устремив в мою сторону свой мертвый взгляд.
- Да он. Вы угадали, - ответил я.
- Проходите в гардероб, раздевайтесь и потом вон в ту переговорную.
- Хорошо, - смирился я.
Все так и сделав, я оказался в маленькой, но очень современной переговорной. Стол занимал собой практически все ее пространство. По краям. Вдоль стены были прислонены стулья. Сев на один из них, я практически не оставил за собой пространства, отделяющего меня от стены.
- «Как же они тут пролезают?» - подумалось мне.
Прошло минут десять и ко мне в аквариум вплыли две рыбы. Обе они были, как я почувствовал, не опасны, но очень примитивны в своих движениях плавниками, и жадно заглатывающие жабрами окружающую воду, в попытке как можно глубже и качественнее вздохнуть, выбрав как можно больше кислорода из всей этой тесноты маленького аквариума.
Это были мальчик и девочка, лет двадцати двух на вид, а может и меньше. Я всегда ошибаюсь с определением возраста.
- Добрый день, я менеджер по кадрам, - сказала девочка в огромных очках и аккуратно зализанными назад волосами.
- Добрый день, а я комплексный ГАП, - представился мальчик, с редкой, но очень длинной бородой, но без очков, с очень серьезным выражением лица.
- Добрый. – наконец, все же согласился с ними я.
- Александр Борисович сейчас придет, у него совещание с представителем заказчика. Но пока вы можете рассказать о себе. Вы принесли портфолио? – сформулировала свою длинную не по годам фразу девочка.
- Да. Вот оно, - произнес извиняющимся тоном я, доставая флэшку.
Ловким движением руки девушка открыла ее в своем, мощном ноутбуке, который от этого стал прокачивать воздух со звуком турбины взлетающего бомбардировщика, и повернула его экраном ко мне.
Я начал свой рассказ.
Дети слушали меня. Явно ничего не понимая. Вдруг сзади меня распахнулась дверь и к нам в аквариум нырнул молодой человек, всеми силами старающийся выглядеть старше. У него были длинные волосы, подстриженные каре и мушкетерская, тонкая бородка. Поверх рубашки был надет какой-то, с Гавайской расцветкой, но явно не для применения на Гавайях – свитер, с преобладающим, лимонным цветом и свободных вельветовых брюках. Своим видом он напоминал мне нищего, но очень талантливого художника.
- «Вот и он – хозяин» - понял я.
- Здравствуйте. Я Александр Борисович. Вы и есть Сергей? Вы когда заканчивали? С Кузнецовым? – тут же проверил он меня на кодовые слова, при этом стараясь быть неимоверно серьезным, и даже несколько суровым.
- Нет. Что вы. Я гораздо его старше, – правдиво ответил я.
- А какого же вы года?
- Шестьдесят восьмого, - невозмутимо ответил я.
- Так вам уже сорок девять лет?
- Да. А что? Столько не живут? – неудачно пошутил я, и тут же пожалел об этом.
- Нет, просто вы очень хорошо сохранились.
- Спасибо, - поблагодарил его я.
- Так. Алевтина, можно ваш компьютер? Это ваше? – спросил он глядя на монитор менеджера по кадрам.
- Да это мое. Тут есть все. И барокко, и фьюжн, и хайтек, - коротко предупредил я его о том, что может быть и не надо все это смотреть.
- Знаете, давайте сделаем так. Никита, принеси ка нам буклет по Шварцваалю, - попросил он мальчика с бородкой.
- Хорошо Александр Борисович, - ответил Никита.
И тут же встав и взмахнув хвостом вылетев из аквариума в пространство открытого космоса, захватив при этом с собой брызги разлетевшейся мелкими каплями. Переливаясь на искусственном свете – воды аквариума.
Буквально через мгновение мы увидели заплывающего к нам обратно, совершенно без скафандра Никиту, в руках которого имелся уже буклет, но не стандартного «А четвертого» формата, а именно «А третьего».
- Вот. Пожалуйста, - запыхавшись, сказал он.
- Сергей, это наше предпроектное предложение. Сделаем так. Посмотрите пока его, и скажите нам, как вы думаете. Какие именно в этом проекте есть самые опасные проблемы? – предложил мне данный способ выявления моих профессиональных качеств Александр Борисович.
Я взял буклет в руки, полистал, бегло просмотрев невзначай фасады, остановился на планах, увидев катастрофическую зажатость участка. Присмотревшись повнимательнее. Я понял, что рисовал все это какой-то школьник, или учащийся ПТУ, ну, на крайний случай колледжа. Нет, картинки были красивые. Но, о нормах здесь приходить не приходилось. Мне стало не по себе. Я не знал, как бы сказать то, что от меня требуют таким образом, чтобы не обидеть своего работодателя.
- Ну, что же вы Сергей. Не волнуйтесь. Неужели не видно, в чем здесь подвох? – поторопил меня Александр Борисович.
Надо было говорить правду. Но это же ужасно. Тут все не по нормам. И пожарный проезд, и отступы от края проезда до дома, и наверняка нет никакой инсоляции в отношении окружающей явно жилой застройки. Какой ужас? И я начал.
- Понимаете. Мне кажется, что нет места для разворота пожарной техники. Не соблюдены радиусы. Нет гостевых парковок. Не соблюдена инсоляция. И…  еще… 
- Хорошо, а фасады как? – поняв, что я слишком нужный, практически на гране вреда – человек, попытался перевести мое внимание с планов на фасады хозяин.
- А фасады хорошие. Только не правильные. – похвалил я.
- Как это? – искренне не понял Александр Борисович меня.
- А так. На них между окнами по вертикали нет метра двадцати. Такое возможно только в том случае если окна пожаробезопасные. А это может быть только в том случае, если они без открывания. А это, как я понял у вас и апартаменты и офисы. Значит надо делать системы единого кондиционирования. Потом еще спецтехусловия понадобятся. Да и наличие офисов вместе с апартаментами принесет много еще каких неприятных нюансов, - заключил я свой анализ, уже окончательно понимая, что здесь с этого момента я уже не нужен, как архитектор.
- Хорошо, мне все понятно. Извините мне надо бежать дальше. Ребята вам все объяснят, - сказал он, резко вставая и захлопывая буклет проекта.
За ним, так же резко выскочил и Никита, оставив меня наедине с такой серьезной и наверняка очень грамотной специалисткой по человеческим душам – Алевтиной.
- Сергей Сергеевич, вы можете идти. А о решении Александра Борисовича мы объявим вам позже по телефону, или по почте, - холодно заключила она.- Хорошо. До свидания, - сказал я, понимая, что более уместно будет сказать – прощайте.

                Гагик.

В следующий раз мне предложил работу мой бывший директор, которого в один прекрасный день убрали со своей должности. Это произошло как-то просто, легко и без напряга. Кто-то подумал, что это захват, а кто-то подумал, что ученья идут.
Новый директор жил по-простому и не заморачивался ни о чем. Все у него было как-то легко и непринужденно. Он увольнял людей так, как будто лускал семечки. На совещания к нему нельзя было опаздывать ни на секунду. Те, кто приходил после того, как он садился за общий стол, могли быть уволены той же датой, что и само то совещание на которое они опоздали.
Он ушел так же легко, как и пришел. Точнее его ушли. Ровно три года ему удалось просидеть на своем месте. Теперь это огромный срок, который позволительно занимать руководящее место, если ты не родственник президента. Даже огромные связи и деньги не могут ничем помочь в данной, я бы сказал катастрофической. ситуации. Поэтому, каждый новый руководитель теперь старается украсть как можно больше и быстрее. При этом, только лишь потому, что родственников у президента все равно на всех не хватит, а значит сроки, выделенные на развал чего-либо – сильно, я бы даже сказал, с геометрической прогрессией сокращаются, из-за большого количества не его родственников, желающих также преуспеть в деле разграбления страны.
Весь этот обвал скальной породы прошел если не по нашим головам, то в миллиметре от нас, совершенно точно. И те, кто остался жив, не спившись и не сменив профессии. надолго запомнят это время.
В то время я уже долго хранился в тишине своей 542 комнаты, всеми забытый и никому не нужный. Не смотря на катастрофическую нехватку специалистов, вплоть до применения людей других профессий. Это мне напоминало последствия тридцать седьмого года, когда все специалисты в стране были искусственно уничтожены, и взамен их пришли те, кто просто был понахальнее, или посмелее, а точнее сказать – не боялся браться за все что угодно, только лишь для того чтобы выжить. Страна вошла в стадию выживания. И что самое удивительное, так это то, что испытывали это на своей шкуре только те, кто являлся истинным профессионалом. Те же, кто только вошли в профессию, не понимали, что она из себя представляет, вообще, искренне считая, что они должны только лишь уметь креативно мыслить, и, что есть еще те, другие, которые специально когда-то и где-то учились тому, чтобы исправлять их ошибки, которые они ошибками-то и не считают вообще. Но, где именно то место, как называется то учебное заведение, где учат на разгребателей чужого говна – это поколение не задумывалось, только лишь догадываясь, что что-то тут все же не то.
Именно в этот момент, мне позвонил наш самый старый директор, именно тот, при котором меня и взяли собственно в институт. Он уже давно был на пенсии. Но связи его, и особенно слово – еще очень много значили.
Его друзьям из Белоруссии, проектировщикам, срочно потребовался старший ГАП, или сказать попроще, нечто вроде руководителя их детским садом, состоящим из молодых и талантливых, но пока еще не умеющих работать правильно – архитекторов.
К тому моменту мне уже было не интересно оставаться в своей продажной и опостылевшей мне профессии. Но бежать было некуда, да и до пенсии, как назло, оставалось еще одиннадцать лет, а президент грозил еще и продлить пенсионный возраст в стране.
Иными словами я пошел на этот компромисс со своей сложной, сформировавшейся тогда уже натурой.
- Его звать Гагик. Это мой земляк. Он тоже из Минска, как и я. Ему нужен руководитель его архитекторами. Это называется сейчас старший ГАП по-моему, что ли, я не знаю. Придешь к нему на беседу. Ничего с собой не бери, там достаточно только моего слова. Они посмотрят на тебя, и скажут, берут. Или нет. Правда он говорит, чтобы я тоже подошел, но мне это очень рано. Я только в одиннадцать просыпаюсь. На, вот телефончик его. Позвони, договорись с ним, - сказал мне Игорь Прокофьевич.
- Хорошо, я позвоню.
- Позвони, позвони. У него хорошая контора. Народу не много, но деньги есть. Сидят в центре, на Смоленке. Офис хорошо обставлен, - успокоил меня мой бывший руководитель.
- А потом перезвони мне, расскажи, что он скажет, - попросил Игорь Прокофьевич меня.
Пора, пора уже бежать куда-то думал я тогда. Засиделся я уже тут на месте, в этом безделии. Но, как ничего больше не хочется, как надоела вся эта, ничего не стоящая возня. Мне тут же захотелось уйти в отпуск, уехать куда-то далеко, далеко, а может быть и просто представить себе, что уехал, оставшись просто лежать у себя дома на кровати, при этом смотря своим застывшим взглядом мыслителя, в открытое окно, за которым проплывают свинцовые, зимние облака.
- Алло. Алло. Это Гагик? Добрый день. Это вас беспокоит Сергей Сергеевич, от Игоря Прокофьевича, - выдавил через силу из себя я.
- А, это вы Сергей. Вы знаете, что время тянуть? Давайте завтра в одиннадцать. Игорь Прокофьевич не сможет. Но я доверяю его мнению. Поэтому просто встретимся с вами и поговорим, - ответил Гагик.
- Хорошо, завтра в одиннадцать, я у вас. А как точно звучит ваш адрес?
- У меня втора линия, извините, я вам сообщением вышлю, - сказал Гагик.
- Хорошо. До завтра.

На следующий день, я уже абсолютно был уверен в том, что меня берут, и берут на очень хорошую, нужную мне работу. На ту, где я буду востребован и пригожусь не только как руководитель процессом зарождения архитектурного образа, но и вообще как организатор всего этого таинства зарождения проекта.
У меня с самого утра было хорошее настроения. Мне казалось, что вот он. Этот час настал. Пришло время, когда обо мне вспомнили, и я опять буду нужен людям, принося пользу на все сто процентов, а не как сейчас здесь, всего каких-то пять, десять, и к тому же еще и не каждый день. Но, что-то все же подсказывало мне, чтобы я не так спешил и веселился от еще не достигнутых успехов. Ближе к десяти утра мне стало страшно, и я задумался над тем, а нужно ли мне вообще все это? Вся эта гребаная архитектура. Настроение заметно стало портиться.
Но, надо было идти на собеседование.
- «А,  что ты собственно теряешь?» - сказала мне одна из сотрудниц.
И действительно, что я теряю? Ничего. Только приобретаю. Причем в любом случае, даже если и не пойду к Гагику. Ведь знания приходят только в общении.
Я встал, оделся и пошел.

Это был Сталинский ампир. Кажется шестой его этаж. Квартира номер тринадцать. –«Почему тринадцать? Нет, все же, что-то тут не то» - подумал я, но тут же отогнал от себя эти, такие уже знакомые мне мысли.
Я позвонил в дверь. – «Какой же у него старый и хриплый голос, такой, как будто им не пользовались уже много, много лет» - подумал я. Прошло несколько секунд, но дверь никто и не собирался мне открывать. Но, внутри явно кто-то был. Из глубины квартиры доносились чьи-то шаги и голоса. Там явно кипела жизнь. Я позвонил еще, но уже более продолжительно. Результат был тот же. – «Странно» - подумал я, и позвонил еще раз. Но это, уже сложно было назвать звонком в дверь. Скорее это была военная сирена, то затихающая, то усиливающаяся. Звонок, явно не выдерживал такого долгого давления с моей стороны. Да, им точноно никто  не пользовался в последнее время, довольствуясь просто каждый своим личным ключом.
Но, вдруг мне послышались шаги. И это были не простые шаги, человека хотящего открыть дверь, это были шаги убийцы, собирающегося уничтожить свою жертву, мешающую жить. Я убрал палец как можно дальше от звонка, при этом даже интуитивно спрятав свою правую руку за спину.
Дверь открылась. Я хотел что-то сказать, но человек, открывший дверь, явно передумав меня убивать, уже шел от двери к себе. В обратном направлении.
Я вошел, и не имея возможности ни с кем здороваться, прошел в глубину бывшей квартиры и увидев перед собой явно переговорную, прошел в нее и сел за круглый стол, прислушиваясь к подозрительной тишине незнакомого мне офиса.
Будучи отремонтированной под офис, вся эта бывшая квартира сохранила у себя под потолком лепнину, Сталинского периода. И прямо над центром стола, где я сидел, на потолке была прилеплена огромная, витиеватая, гипсовая  розетка, около метра в диаметре. Люстра же тоже видимо осталась от того периода времени. Мне стало как-то не по себе и захотелось домой. Но отступать уже было просто смешно. Я сидел молча и ждал.
Не прошло и двадцати пяти минут, как входная дверь открылась, и вошли двое. Один, как и положено ему было быть, был очень похож на Белоруса. Черные, густые, коротко подстриженные волосы, с фрагментами ранней седины, плотно облегали его большую голову, с начинающейся спереди залысиной. Все это завершал большой, армянский нос, – «Гагик» - подумал я. Второй же был чем-то очень похож на вора в законе. При этом он был не большого роста и неразговорчив, с пронзительным взглядом широко расставленных глаз на круглом, большом лице, практически не имеющего лба, головы. Подстрижен он был так же коротко и без изюминки. Второго я не мог идентифицировать.
- Добрый день. Вы Сергей? – спросил Гагик.
- Да, я.
- Я Гагик, а это мой компаньон, Семен. Он с нами посидит. Проходите ко мне в кабинет и садитесь, - произнес он, раздеваясь на ходу.
Семен при этом очень внимательно разглядывал не столько меня, сколько мое поведение, пытаясь выявить и расшифровать все мои повадки и жесты.
В итоге все присели, но Семен сел точно напротив, и при этом все время не сводил с меня своих пытливых, как у голодного волка – глаз.
- Вы чем занимались? Игорь Прокофьевич сказал, что вы делали как раз детские сады и школы последнее время? – начал допрос Гагик.
- Да, именно этим я и занимался, но помимо этого еще много чем еще, - ответил я.
- Нас интересуют именно школы. Вы уже посмотрели наши объекты в переговорной на стенах?
- Да. Посмотрел
- Ну, и вот. Видели там школу? – спросил Гагик.
- Да. Видел. Ну, уж больно она огромная у вас.
- Да. Она на две тысячи пятьсот учащихся, А вы какие делали? - с гордостью в голосе сказал Гагик.
- Мы делали с мастерской до восемьсот пятидесяти человек, не больше. Я знаю кто-то делал в Москве на тысячу пятьсот, но, чтобы две тысячи пятьсот, такого я еще и не слышал. Это же целый микрорайон, - не скрывая своего удивления, сказал я.
- А вот мы делаем, - продолжил Гагик.
- И что. Ее строят?
- Да. Вот смотрите, - развернул мне Гагик свой компьютер, где камера онлайн, из интернета показывала мне вид на строительство прямо в прямом эфире.
- Это, что онлайн камера? – не поверил я.
- Да. Они уже кое где на три этажа вышли из земли, но в целом еще пока только на нулевой отметке, - со вздохом сказал Гагик.
- А, как же экспертиза? – поинтересовался самым больным вопросом я.
На живой картинке в мониторе компьютера кипела стройка, работал кран, копошились строители. Но больше всего удивлял тот факт, что школа поглотила собой все пространство двора, практически полностью заняв его собой. Со всех сторон ее плотной стеной окружили двадцати пяти этажные пластины серых, бетонных, еще без заполнения наружных стен – каркасы жилых домов. Места пол внутренний двор не было, так же не наблюдался и пришкольный стадион.
- А никак.
- Как это никак? – не понял я таких шуток.
- А мы в нее еще и не входили.
- Как это не входили? Разве так можно? – не поверил своим ушам я.
- Еще как можно, - с легкой улыбкой авантюриста на лице, произнес Гагик.
Семен при этом опустил голову слегка вниз, и возможно тоже улыбнулся, но так, чтобы я не видел его киллерской ухмылки.
- А какие у вас еще есть объекты. Реальные. Кроме школы? – прекратил я своим вопросом резко, все проявления самодовольства руководства фирмы.
- У нас много чего еще есть. Но. Сейчас это самый главный и важный для нас объект. Дело в том. Что у нас уволился ГАП, и его бригада осталась одна. Без руководства. Их надо скоординировать на «рабочку» и провести весь этот объект через Мосгосэкспертизу. Для этого-то вы нам и нужны, - наконец прояснил обстановку Гагик.
- А ГАП, почему уволился? – спросил я прямым ударом в сердце, специально провоцируя на уклончивый ответ руководителя.
- Ему захотелось побольше денег, - как ни в чем ни была парировал Гагик.
Причем он сделал это так быстро и при этом наигранно естественно. Что я сразу подумал о том, что бегство ГАПа связано с чем-то другим, и скорее всего это тот момент, который говорит о том, что экспертизу пройти просто невозможно, даже и с применением так называемого административного ресурса.
Надо было теперь как-то выкручиваться, и отступать, а может просто бежать? Нет, бежать это не просто, проще дослушать весь этот бред до конца и бежать отсюда, забыв об этой истории, как о страшном сне.
- С экспертизой мы всегда договариваемся. – как будто почувствовав о чем я думаю. Ответил Гагик.
- Но ведь там нужно два спортивных зала! – возразил я.
- Мы используем один, но большой, расписав в разделе, технология его использование посменно, - уверенным тоном успокоил меня Гагик.
- А вы давно проектируете в Москве? – вопросами я стал заметать следы, уже явно понимая, что тут от меня хотят.
- Уже лет пять наверно. Раньше только в Минске. Теперь вот в Москву перебрались. Работаем на два города. Тяжело на два города, но есть интернет, да и в Минске зарплаты поменьше чем в Москве, - проболтался, наконец Гагик.
- «Да. Зарплаты-то поменьше, но и уровень архитектуры не тот». – подумал про себя я. А вслух сказал:
-  А в Минске много объектов?
- Да, там очень много работы, да и тут я тоже время не теряю. У нас на подходе целый жилой микрорайон, потом еще пара школ и детский садик. Я с министром общаюсь изредка, и он знает наш потенциал. Так что не забудет про нас, если что, - продолжал держать марку Гагик, так, словно это я его беру к себе на работу.
- Я боюсь, что не справлюсь с таким грандиозным объектом, - усомнился я.
- Справитесь Игорь Прокофьевич поручился за вас, - спокойно ответил Гагик.
- Но я же могу подумать? – спросил я, явно наблюдая заинтересованность мною, как специалистом.
- Да. Конечно. Подумайте, - ответил Гагик.
- А, что у вас за архитекторы? Какой состав? – поинтересовался я.
- У нас все очень хорошие ребята. Но, только вот они не знают вовсе рабочего проектирования, и им нужно помочь, - наконец открыл передо мной оставшиеся карты Гагик.
Вот! Вот они, эти главные слова, прозвучавшие наконец из его уст. Как же сразу все встало на свои места в моей голове.
- А, где они сидят? – скорее уже из вежливости спросил я его.
- Пойдемте со мной, я покажу вам вашу архитектурную бригаду, - встав, предложил Гагик.
Мы все встали и направились в угловую комнату всей этой огромной квартиры, которая выходила окнами прямо на садовое кольцо.-«Архитекторам предоставлялись здесь явно самые лучшие условия обитания». – подумал я.
Но комната оказалась пуста.
- А где все? – спросил я.
- Ща, - ответил Гагик. И повел меня на кухню.
Там-то и сидела вся теплая компания, состоящая из трех девочек и двух бородатых, очень важного вида молодых людей, пытающихся придать своему внешнему виду максимальную брутальность. Но, в целом эти молодые люди мне напомнили мою молодость, и сплочённость коллектива. Здесь явно прослеживалась какая-то даже возможно и дружба, то есть то, что мне уже давно не приходилось встречать в проектных бюро. Они о чем-то громко спорили и при этом смеялись.
- Здравствуйте ребята! – поздоровался Гагик.
Все, кто как мог, со своей интонацией в голосе и выражением лица – ответили генеральному на его приветствие.
- А это кто это с вами, - спросила самая маленькая и смелая от этого девушка с косичками.
- А это, возможно ваш…  - на этих словах он замялся. А затем продолжил, - новый ГАП.
Смех как-то сразу затих, и улыбки моментально рассосались, превратив всю эту компанию, в один миг в серую толпу с улицы.
- Не бойтесь Сергей. Они нормальные ребята. Просто думают, что я им самого Господа Бога найду взамен их убежавшего Алексея.
Все это время вместе с нами ходил и молчаливый Семен, по выражению лица которого было видно, что я ему понравился, и что собственно ему уже нет ни смысла, ни желания ходить тут с нами.
- Слушай Гагик, я, пожалуй, пойду к машине, посижу. Подожду тебя, и потом поедем к Есулович, в комитет образования.
- Погоди, а я уже собственно и иду с тобой, - сказал Гагик и посмотрел на меня вопросительно, а затем добавил, - подумайте до вечера, а затем позвоните мне. Я буду ждать вашего звонка.
- Хорошо, я подумаю, - сказал я совершенно обычным, спокойным тоном, из которого мне же самому стало ясно, что вечером я откажусь.
Гагику же я явно понравился, и как мне показалось он, где-то в глубине души уже сильно рассчитывал на мое согласие. Да и перехваченный мною взгляд Семена, смотрящего на Гагика. Говорил только об одном, что его я так же устраиваю, а может даже и больше того.
Вот так вот бывает всегда. Когда тебе что-то не нравится в человеке, то ему в тебе, как назло нравится все.

Я шел к метро, грустный и совершенно убитый. То, что еще пару часов назад, так меня занимало и обнадеживало, теперь полностью разрушало все мои надежды, да еще и при этом мне было стыдно от того, что за меня замолвил слово такой серьезный человек, как мой бывший директор.
Думая таким образом я незаметно подгреб к своей унылой камере хранения, в кабинете со стеклянной перегородкой, напоминающей собой аквариум, разделенный на два отсека, в каждом из которых плавало по одной рыбе. Это «богатство» досталось мне от предыдущей, очень «креативной» карьеристки, занимавшей этот кабинет. И теперь я нес материальную ответственность за эту свет пропускающую конструкции, возведенную не мной.
Я вошел в кабинет, и в первом отсеке встретил сидящего за своим столом главного инженера уже не нашей мастерской - Николая, но от этого ни чуть ни менее главного чем прежде.
- Ну, как сходил? – спросил он меня.
- А-а-а, все одно! Везде все одно, и то же! – сказал я.
- Понравилась обстановка? – спросил меня он.
- Там никто не знает, что делать. ГАП сбежал. Объект – школа на две тысячи пятьсот мест, помнишь, ты как раз позавчера ее мне показывал и еще удивлялся, как такое вообще в голову могло прийти нормальным людям. Так вот может Коля. Может, еще как может. И, что самое смешное, именно мне ее и предстоит теперь проектировать. Ну, что ты скажешь мне по этому поводу? – спросил я его, смотря прямо в глаза.
- Дурачка нашли. Сиди здесь и не рыпайся. Ничего хорошего все равно не найдешь. Я буду до конца сидеть, а ты решай сам. Как знаешь, – спокойно сказал он.
- Но, ведь можно попробовать? Лишь бы убежать отсюда, - предположил я.
- Попробуй. Только имей в виду, что не на долго тебя там хватит, а потом опять дальше бежать. Иными словами, если ты уволишься, то так и будешь до пенсии бегать, как и все теперь бегают, сам знаешь, что тебе мне говорить об этом, - добавил Коля.
- Да, ты прав, сейчас везде одно и то же, согласен. Бежать некуда, - согласился я.
- Именно! Чего бегать, если можно еще посидеть? Вот, когда окончательно все здесь рухнет, тогда и беги.
- Только тогда уже некуда бежать будет, - вздохнул я.
- Кто тебе сказал такое? Бежать всегда есть куда, - успокоил меня Коля.

Вечером я позвонил Игорю Прокофьевичу, и сказал, что отказываюсь от предложения.
- Как? Зря. Этот корабль уже тонет. Тебе незачем на нем оставаться. Последним с корабля уходит только капитан, - грустно констатировал он.
Мне было очень стыдно за свое решение, но оно уже было озвучено. Я еще долго слушал рассказы, соскучившегося по общению со своими бывшими сотрудниками Игоря Прокофьевича, а потом сославшись на работу, попрощался с ним, и поблагодарив его, извинился и попрощавшись, прекратил звонок.

                ДОУ.

А ведь еще всего лишь год назад, когда я был на собеседовании в ПИКах, причем по протеже своего приятеля меня не захотели брать даже и ГАПом.
- Добрый день, - сказал я генеральному директору по проектированию Андрею Анатольевичу, который искал архитекторов с большим опытом по проектированию детских, дошкольных учреждений.
- Добрый день. Проходите, садитесь пожалуйста, - предложил мне он.
Я послушно прошел к его столу и сел на предложенное мне место.
В кабинете нас было трое. Третий был один мой знакомый, Толя, работающий теперь в ПИКах техническим директором, и в связи с этой новой своей должностью, постоянно разъезжающий по командировкам по нашей огромной стране в поисках дешевой рабочей силы, тут же, в случае ее нахождения бросаемой на проектирование все новых и новых архитектурных концепций проектов. Так, как рабочее проектирование в Москве уже практически некому было делать.
Андрей Анатольевич выглядел лет на сорок. Он уже начинал лысеть, и у него проявлялся обещающий большие перспективы, животик. Мелкий лоб, пустые, холодные, серые глаза, все на его лице говорило о его уме и непримиримости к так надоевшим ему бестолковым и никчемным предложениям со стороны таких низкоквалифицированных архитекторов, как все те, с которыми приходилось работать прежде. Я знал от Толи, что Андрейке, как мне его почему-то очень хотелось называть, исполнилось только тридцать лет, и эта должность досталась ему в приданое от выгодного брака.
- Андрей. это Сергей, я тебе говорил о нем. Он руководитель мастерской, которая собственно и проектировала все детские сады и школы в Москве. Он там уже три года.
- Сергей, понимаете, дело в том, что нам нужен специалист по детским садам и школам. Мы хотим расширять свои возможности проектирования. Как вы знаете мы проектируем жилье, и теперь нам нужны и школы с детскими садиками, для наших жилых микрорайонов. Я сам архитектор и очень хорошо понимаю, что такое экономное проектирование, - закончил он так неожиданно свою вступительную речь.
- «Ага, конечно, он такой же архитектор, как я староста храма» - подумал я и сказал:
- Очень хорошо. Вот мои проекты, - положил я на стол взятые с собой буклеты ДОУ и школ.
Все они были сделаны в ногу со временем, в самом дешевом исполнении. С вентилируемыми фасадами, и простыми планировками, доведенными до идеала, с учетом муниципального финансирования этих объектов. Эти проекты были согласованы у главного архитектора Москвы и даже некоторые из них не просто устраивали его, но при этом даже нравились. Более того, о них хорошо отзывалась представитель комитета по образованию, а заслужить внимание этой взбалмошной женщины, вообще практически невозможно.
Бегло просмотрев все то, что я принес, он отложил буклеты в сторону, сказав с тяжким вздохом:
- Все очень дорого! Очень дорого! – с наигранным пониманием дела, сказал он.
- Но тут все самое дешевое. Монолитное, каркасное здание, с заполнением наружных стен пенобетонными блоками, и вентилируемые фасады с облицовкой керамогранитом. Куда дешевле. Даже нержавейки на ограждениях нет, - попытался оправдаться я, зная, что это уже самое последнее дело, когда говоришь с «профессионалом».
- Понимаете, надо делать модульный монолит, - вдруг ошарашил он меня.
- Как это? – не понял его я.
- Монолитный блок, с групповыми, и само ядро, с актовым и спортивным залом, вместе со столовой. Все это компонуется потом при привязке так, как этого требует генплан, - продолжал ошарашивать он нас дальше.
- Да, но ведь придется армировать и выпускать опалубочные чертежи при новой блокировке практически заново, плюс вся вентиляция, каждый раз новая, и канализация, и электрика. Все это шило на мыло, - сделал вывод я, и видимо тем самым подписал себе смертный приговор.
- Нет, эти решения все уже давно используются в северной Европе, и полностью оправдали себя, как самые дешевые и быстро возводимые. Я буду стоять на смерть в претворении их в жизнь. Да и с руководством у меня уже все согласовано, - показал свой организаторский талант он.
- Хорошо, как скажете. Тем более, если с руководством согласовано, то может это и так. Я не работал в северной Европе, - попытался подыграть ему я. Но видимо уже было поздно, что-либо переигрывать в моих взглядах.
- Хорошо, мы подумаем над вашей кандидатурой. На какую должность вы бы хотели к нам придти? – закруглил он прения.
- Я работаю начальником проектной мастерской, - начал было я.
- У нас свободны вакансии архитектора третьей категории, или на крайний случай ведущего. Можем, конечно подумать о ГАПе, но это только с испытательным сроком, - закруглил окончательно и бесповоротно он.
Я задумчиво посмотрел на Толю, а он, в свою очередь вдруг заинтересовался чем-то важным в небе за окном.
- Хорошо. Спасибо за предоставленное внимание. Я могу идти? – спросил я.
- Идите, я все сказал, - поставил точку Андрей Анатольевич.

Вообще то, что интересно одному, совершенно не понятно и непостижимо другому. И если человек понимает то, чем он руководит, то и людей он набирает нужных, добивающихся того результата, который от них хочет. Если же человек поставлен просто для заполнения пространства на кресле в пустующем до его прихода кабинете, то и те люди, которых он набрал, также будут заполнять собой пространство на своих местах.
Это все равно, что машина гаражного хранения, которую покупают только для того, чтобы гараж не пропадал даром. А так, он вроде и заполнен, и машина куплена.

                * * *

Я полез на почту уже дома, так и не увидев ничего в своем электронном почтовом ящике. Находясь на работе, и точно, там меня уже ожидали вопросы. Их было не много, всего тринадцать штук. Но составлены они были очень грамотно. Ответить на них можно было как бы и не касаясь всех нежелательных тем, и не заостряя внимания на негативных вопросах. Работал явно профессионал. Да, там конечно были некие моменты, позволяющее отвечать несколько игриво и на грани допустимого, но все было очень благообразно и не заостренно.
При этом не надо было упоминать унылую нормативную базу, и можно было легко заменить все ссылки на нее, яркими примерами из опыта проектирования. И. если честно, то я обрадовался этому, где-то в глубине своей души. У меня не было никакого желания провоцировать ведущего на какую-то критику сложившейся вокруг проектирования, как такового – ситуацию.
Я прочитал их все про себя очень внимательно, а затем попробовал ответить на каждый вслух, благо, что я живу один в квартире. Проделав это упражнение, я понял, что на некоторые вопросы не знаю полные ответы. Так, как в них. Все же есть ссылки на нормативы. А это всегда было мое больное место. – «Надо будет завтра на работе спросить у кого-нибудь.» - подумал я.
Но. Все же какое-то нервное состояние не покидало меня. Мне казалось, что я не справлюсь с поставленной задачей.
ой задачей. Поэтому перед сном я вновь повторил свое упражнение по проговариванию ответов вслух. И, что самое удивительное, сейчас, когда я проделал это второй раз, у меня получилось ответить уже на все вопросы, как мне показалось.
Когда-то, еще при предыдущем директоре учувствовал на прямом эфире, который проходил прямо у нас в здание института. И от него у меня осталось только негативное воспоминание. Так, как все тексты нас заставляли выучить наизусть. А выучить что-либо для меня всегда являлось очень сильным напряжением, и вообще с русским языком у меня всегда были одни сплошные проблемы. Но, в этот раз я почему-то так легко согласился с этим авантюрным для меня предложением. Почему? Теперь уже было поздно задумываться об этом. Теперь надо было делать все возможное для того, чтобы выйти из сложившейся ситуации. И отступать было некуда. За мной были годы забытья.
Да и еще этот непонятный мне сон, который приснился примерно за неделю до этого. Сон сам по себе не очень хороший, как мне сказали все, как один сонники. Но среди них были и те, что говорили все с точностью до наоборот. И им я разумеется верил больше. Да и вообще что-то говорило мне, что настало время выхода из забытья. Но, каким именно образом все это должно было происходить я, тогда не знал, да и не мог знать, как любой среднестатистический, нормальный человек, не обладающий даром провидения.
А приснилось мне то, что я поранил левое ухо и из него не переставая течет кровь, не сильно, но все же. Весь этот, пускай и не очень продолжительный сон, я пытался пристроить свое больное, кровоточащее ухо, но из этого у меня ничего не выходило, одна какая-то глупая возня и суета. И теперь началась череда. Каких-то событий. Во первых зашевелилось руководство, скорее почувствовав, нежели чем поняв, что у них под самым носом сидит человек, который совершенно ничем не задействован, да еще и к тому же он архитектор, который руководит только инженерами, а в других подразделениях архитекторами руководят наоборот инженеры, и это неправильно.
Меня поразила вся эта прозорливость ума наших нынешних руководителей. В особенности их способность так хорошо видеть всю ту обстановку, которая сложилась в остатках нашего разрушенного института. Всего каких-то полгода понадобилась этим пришедшим с улицы людям для того, чтобы понять, что кто-то у них все же не очень плотно загружен.
- Ничего, скоро будут давать работу только самым лучшим, - на мои мысли вслух, пару дней назад, сказал Николай.
- То есть ты хочешь сказать, что все будут получать минимальную зарплату, а гордиться тем, что получают ее справедливо будут только те, кто при этом будет еще и работать? – в таком же шуточном тоне, уточнил я.
- Именно! Так все скоро и будет, - подтвердил Коля.

                Премьер-министр.

Мне почему-то именно сегодня с утра, перед таким ответственным для меня эфиром, вспомнилось, как я устраивался на работу уже ровно год назад. На должность какого-то там директора. По каким-то очень важным вопросам. По-моему по вопросам развития производства панельного домостроения по регионам Российской федерации. Помню, как пришел на согласование. И как мне одна девушка сорок минут пыталась объяснить то, чем я должен буду заниматься на своем новом месте за зарплату в три раза большую, чем я получал на тот момент.
Я очень старался понять то, что она мне с серьезным видом говорила, но так ничего и не понял. Наверно я все же сильно отстал от жизни, если не могу уже понимать такие простые вещи. До меня доходили только некоторые обрывки смыслов произнесенных ею фраз. Такие, например как:
- «Переработка всей нормативной базы на проектирование. Это могут сделать только такие грамотные специалисты, как вы Сергей. Мне нужны такие люди. Поймите. Нам тяжело без вас».
Или такие, например:
- «Мы должны изменить нашу страну к лучшему. Наш город нуждается в новых решениях, а мы ничего не можем сделать из-за того, что у нас связаны руки. А ведь все дело только в том, что нужно учиться у наших западных коллег. Они давно уже все строят по новому, а у нас, как всегда, все через пень-колоду»
Я очень внимательно ее слушал, и мне казалось, что этот человек либо очень опасен для общества, либо беспросветно глуп. Но, чтобы там ни было, это уже не имело никакого значения для него, ведь как с одной точки зрения, так и с другой, она была опасна в первую очередь самому городу, с его сложившимися структурами и нормами, позволяющими проектировать именно то, в чем возможно жить нормальным людям, а не загнанным в колодцы внутренних дворов, тюремным жителям.
- «Поймите. Эта работа нужна Москве. Я сама Москвичка, и хочу сделать для моего города все, что в моих силах» - продолжала она
- «Какой ужас» - подумал тогда я. Но, как же сказать этой безупречно одетой девушке, что она не права? Ведь тогда она разочаруется в самом смысле жизни. Да и что греха таить, я и сам, еще только пару лет назад, сам думал так же, как и она, или практически так же. Теперь-то я уж точно понимаю, что подпал под эту лавину всеобщего помешательства, как и те, кто еще в том далеком семнадцатом году делал революцию в стране, а потом погибал в ГУЛАГЕ, на Соловках, Беломорканале, или во многих других местах нашей великой все переносящей Родины.
- «Поймите, мы должны что-то делать для нашей Родины. Пока есть время, - настаивала она.
- А, что же будет потом, если власть сменится? – все же спросил я ее.
- Потом и посмотрим, а пока тут платят, и не плохо, - все-таки проговорилась она»
Почему -то именно сегодня мне вспомнился этот годовалой давности, разговор с человеком, который являлся ярким представителем пришедшей к власти команды лживых сторонником сиюминутного счастья для всей нашей ну, никак не хотящей осчастливливаться – Родины.
Весь этот шабашь директоров, да-да, именно директоров, так как все, кто сидел в этом оупн-спейсе, были по званию не меньше директора – находился на последнем этаже одного снесенного до основания, а потом отстроенного на том же месте с поразительной точностью. Ну только из более дорогостоящих материалов – здания. И сам этот факт уже говорил мне о каком-то лицемерии, или полном непониманием тех задач, которые придется решать, сидя внутри этого здания-муляжа, впрочем, как и все те решения, которые принимаются в нем, отдающие какой-то подделкой, или ложью.
- «А вон там, наверху, сидит сам директор всего этого департамента, правая рука премьер-министра. Только его практически никогда не бывает на месте». Мы все здесь под его прикрытием.
Я посмотрел куда-то наверх, в ту сторону, куда она показывала своей рукой. Там находился какой-то сказочной красоты, полностью отгороженный витражами от всего основного зала с директорами – кабинет. В нем хорошо просматривался и огромный зал с бескрайним сделанным из стекла и металла, столом, с такими же прозрачными стульями по его периметру, и сам стол этой вечно правой «правой руки», который, как мне показалось. Мог даже летать по воздуху, настолько он был космически современен и дорог на вид.

- Знаете Сергей, не стоит извиняться, если вы не хотите, это ваше дело. Мне только очень жалко потерянного времени, - сказала она мне на следующий день по телефону, в ответ на мой отказ.

Что же произошло с людьми? Почему они все, как-то одновременно сговорившись стали директорами, при этом резко увеличив свои зарплаты в разы. Может быть и мне нужно было вербоваться в эту секту хронического директрирования? А я опять струсил, и упустил главное. Видимо мне так и придется теперь прозябать до конца дней своих. Так и не участвуя в этом всеобщем разделе мира.
Но сегодня уже подходило то время, когда мне уже нужно было выходить из института и идти на прямой эфир этого второстепенного телеканала «Вечерняя Москва», который раньше-то я и не знал вообще. И возможно так и не знал бы дальше, вплоть до своих последних дней, так, как у меня дома нет теперь окончательно и бесповоротно, как я решил – телевизора.

                Эфир.

Студия телеканала «Вечерняя Москва» находилась в районе станции метро Савеловская, в зоне пешеходного доступа от нее, в бывшем промышленном здании. Войдя вовнутрь доверившись той схеме доступа, которая была приложена к письму у меня на почтовом ящике, я вошел в центральный подъезд здания и обратился в бюро пропусков, протянув им свой уже раскрытый на нужной странице паспорт.
- Вы в какую организацию? – спросила меня женщина в окошке.
- Я в Вечернюю Москву, только не редакцию газеты, а на телеканал, - застенчиво ответил я, понимая, что если я все, как всегда, перепутал, то выгляжу несколько смешно от своего, кажущегося несколько надменным вида. Ведь человек требующий того, чего нет на самом деле, всегда выглядит надменно глупым, а мне этого не хотелось.
- Т-а-а-а-к, - зловеще протянула слово унылая женщина в маленьком, скругленном окошке, как еще в совецкой сберкассе, и порывшись в списках сказала: - есть на Рожк – оф.
- Что? – не поверил своим ушам я. Дело в том, что моя фамилия настолько проста, что перепутать ее практически невозможно, не говоря уже о том, чтобы переиначить. Можно поменять ударение, что собственно и делает процентов девяносто ее произносящих, но изменить ее, как правило у людей не хватает фантазии.
- «Здесь что-то не то. Видимо, где-то прокралась ошибка» - подумал я.
- А это точно я? Инициалы какие? – попытался уточнить я, еще продолжая надеяться на то, что мне оставят все же сегодня мою национальную принадлежность.
Но, увы.
- Рожк-оф С. С. – ответили мне.
-«Деваться было некуда. Как ни крути, а это я. Но может быть, на конце все же не «Ф», а. ну скажем, хотя бы «С»?» - надеялся в своих мыслях тогда я.
Но нет, все оказалось куда интереснее и правдивее. Ведь это только нам кажется так, что то, чтобы нам хотелось от судьбы, и есть на самом деле то, что и должно быть. Но. Нет, и далеко нет. Сама судьба решает то, как будут развиваться события, и мы в ней практически не принимаем никакого значения. Причем, что интересно, как только, кто-то пытается что-то изменить, помешать, или противодействовать в момент развития какой-либо ситуации, то сразу же она уходит из-под контроля, и вернуть процесс не то, чтобы на старые рельсы, а хотя бы на параллельную колею, становится практически невозможно.
Поэтому, уже имея огромный опыт попыток самостоятельного решения всяческих, сиюминутных, мелких проблем, не говоря уже о крупных событиях. Я смирился и как мокрое, старое бревно, поплыл по бурному течению горной реки.
- Там еще с вами Победнов, - сказала мне, постепенно начинающая оживать от зимней спячки женщина, с целью помочь вспомнить своих подельников в предстоящем нам совместном мероприятии.
Но я не знал, кто там со мной еще может быть на прямом эфире.
- Наверно, я не знаю, - удивил я ее своим ответом, так, как фамилия Победнов была явно на языке. Только вот вспомнить откуда я ее слышал, я никак не мог, и от этого подумал: - «Надо же, какие известные люди будут там вместе со мной, простым заштатным архитекторишкой»
- Я просто так вам сказала, чтобы помочь вам определиться, если вы свою фамилию не можете вспомнить, может его, как-то поможет, - объяснила она мне свой позыв.
- А-а-а. Спасибо, я уже кажется вспомнил, - с улыбкой обнадежил уже совершенно бодрствующую женщину я.
Она протянула мне гостевую карточку, и с ней я подошел уже к турникету входа.
- Мне на какой этаж? – спросил я уже усастого охранника на турникете?
- На третий, - тихо, но с улыбкой, зарывшейся где-то в глубине своих густых усищь, ответил хранитель эфира.

- Опять сокращать будут наверно. Да. Деньги задержали на день.
- Да, я уж и забыла. Когда курила спокойно последний раз.
- А бежать-то некуда, везде все одно и то же.
- Да, я знаю.
Подслушал я невольно разговор, появившихся со стороны второго входа двух, одетых во все черное, но. При этом, не смотря ни на что, довольно привлекательных девушек. Лифта долго не было, и за это время они успели рассмотреть меня, а я их. Причем я их явно заинтересовал, скорее моя борода сделала все за меня. Казалось бы, а что тут такого? Ну, борода и борода, ан нет, все не так просто. А вдруг за ней скрывается, что-то такое важное, непостижимое, таинственное, не ясное простому человеку с первого взгляда.
Лифт пришел, и тут оказалось, что все мы едем на один и тот же этаж.
По дороге их разговор продолжился:
- А усастый наш возомнил из себя, ходит, не здоровается ни с кем.
- Да, теперь он звезда, не то, что еще летом.
- Не говори, только усы отрастил себе, и уже какая-то тайна в нем появилась.
- Какая тайна-то? О чем ты? Я тебя умоляю.
Мне было сейчас не до тайн и усастых, и если честно, то нервы мои начинали несколько сдавать. И скорее всего это могло происходить не столько от предстоящего мне, а скорее от того, что я уже на подступах к предстоящему мне событию, столкнулся с той повседневной глупостью и рутиной, которая окружила всех нас довольно плотным кольцом, каждодневных интриг и предательств.
Лифт остановился и две чернушки, выскользнув из него моментально просочились в проход, доступ к которому был прегражден огромной и длинной стойкой рецепшена, где затерялась одинокая женщина, от которой мне видна была только ее верхняя часть, начиная от плеч. Во всю стену за ней красовалась надпись объемными красными буквами Вечерняя Москва на фоне огромной фотографии, на которой был изображен вечерний город, распахнутый своими горящими электрическим светом окнами, смотрящими в яркую пустоту вестибюля, в котором я и находился. Вся Москва смотрела на меня, своими яркими, немигающими глазами. И от этого мне стало как-то не по себе.
- «Наверно она очень маленького роста» - подумал я.
- Скажите пожалуйста, а куда мне идти. Моя фамилия…  - и тут я на секунду замялся, не зная, как мне правильно представиться.
И вдруг придумав неожиданно правильное в данной ситуации решение, я просто протянул ей молча свой паспорт в раскрытом виде.
Она взяла его в свои руки, бегло взглянула, потом, что-то сверила у себя, так ничего и не заметив, и потом сказала:
- Проходите за меня справа и налево гардероб. Там и разденетесь. Стойте там, за вами подойдут.
- Хорошо. Спасибо, - сказал я и тут же заблудился в оупн-спейсе телевизионного канала.

Буквально через пару минут ко мне подошла девушка, небольшого роста.
- Добрый день. Вы Эйфир? – спросила она меня, как мне показалось
- Нет, я Рожко, - ответил я. Мне показалось, что я услышал в ее вопросе фамилию Эйфир.
- Нет, вы не поняли, я говорю, вы на эфир, - с улыбкой на лице объяснила она мне.
У нее был очень занятой, и даже несколько замученный вид, и возможно от этого она даже и забыла сказать свое имя, а я, в свою очередь и не спросил, от суматохи происходящей вокруг и растерянности.
- А-а-а, извините, это я просто очень нервничаю, - признался я, и от этого стал нервничать еще больше.
- Не волнуйтесь, все будет хорошо. – сказала она, видимо почувствовав мое состояние и тем самым еще больше усугубив его.
- Я не волнуюсь, - соврал я.
- Проходите садитесь вот сюда, - указала она на маленькую, остекленную переговорную, с овальным столом и кожаными креслами.
На одно из которых я и сел.
- Будете кофе, или чай? – вежливо спросила она меня.
- Кофе пожалуйста, - умоляюще произнес я.
- Одну минуту, - сказала она и исчезла в проеме витражной двери.
Помещение, через которое мы прошли в переговорную было секретарской и из нее можно было также и попасть в чей-то кабинет. В нем сидела девушка. Небольшого роста и что-то печатала в компьютере. Мне было ее видно через витраж.
- Кофемашина ни хрена не фурычит чего-то совсем, - сказала она.
- Ну, на одну чашечку-то хватит, - услышал я уже знакомый мне голос.
- Вряд ли. Попробуй. Чем черт не шутит.
- Хорошо. Как ситуация?
- Так себе. Обещали завтра заплатить, а так все по-старому. Премий не будет.
- Понятно, я и не рассчитываю.
- А зря. Нужно верить до последнего.
- До последнего платья? Или до последнего рубля?
- У каждого свое.

- Вот ваш кофе, - сказала с определенной гордостью в голосе от удавшегося мероприятия, девушка, явно второй помощник режиссера.
- Спасибо огромное, - сказал я взяв из ее рук чашечку кофе, и поставив ее на стол. И решился сам, первым задать вопрос о том, что мне делать дальше. Так, как в предыдущей истории с прямым эфиром нас так готовили всех и муштровали, что я теперь очень сильно боялся повтора данной ситуации. Мне все время казалось, что сейчас придет режиссер и начнется работа со мной. Это мог быть и прогон, по всем вопросам и попытка заставить меня в кратчайшие сроки заучить их все наизусть. Все, что угодно я ждал сегодня от этой хрупкой, маленькой и нервно исполнительной девушки, все время отвечающей на какие-то звонки и находящейся в курсе всех мало-мальски значимых событий, связанных с сегодняшним эфиром.
- А скажите пожалуйста, понимаете, дело в том, что я тут даже напечатал ответы на вопросы сегодняшнего эфира, которые мне переслали, и если честно, то пробовал даже вслух отвечать на них, но все равно несколько волнуюсь, так, как чувствую, что своими словами мне будет гораздо проще рассказать все перечисленное в этих вопросах, - наконец решился я первым задать вопрос, так сильно волнующий меня.
- Не волнуйтесь. Если вы переживаете из-за того, что что-то забыли, то можете взять бумажки с собой и положить перед собой на стол, и даже подглядывать в них. Это все можно. Все будет хорошо. Посидите здесь пока, ровно в шестнадцать начнется передача, а в шестнадцать пятнадцать мы введем вас в эфир. Еще приедет Победнов. А пока отдыхайте. У вас еще целых полчаса. А я побежала, - действительно успокоила она меня.
- А скажите пожалуйста, как вам мой внешний вид? Не очень ли мелкий квадрат рисунка на пиджаке и рубашке? Я старался надеть все то, что не имеет мелкого рисунка, так, как и было сказано в разъяснении, присланном мне на почту, - попытался я разъяснить еще одно свое сомнение.
- Вы замечательно одеты! И борода ваша просто неотразима! – ответила девушка, улыбнувшись телевизионной улыбкой, при этом, явно не отличаясь данными телеведущей. Но. Как-то по-доброму и очень мило.
И я подумал: - «Как же так, неужели все настолько здесь, у них просто, что не требуется никакой подготовки? Ведь меня даже и не спросили бывал ли я раньше на ТВ».
Мне стало настолько легко, что я даже отложил в сторону листочки с вопросами и напечатанными на них ответами, понимая, что могу надеяться только на свою судьбу и провидение.
Время шло. В окно аквариума я наблюдал жизнь телестудии. В ней кипела жизнь, каждый был занят своим делом. Телеканал занимал собой весь третий этаж, кажется девятиэтажного каркасно-панельного здания с большепролетными плитами перекрытия, и кое-где расположенными металлическими, с бетонным набрызгом, фахверками.
- Ну, как вы тут? Победнов пока еще не приехал, - пробегая мимо, заглянула ко мне девушка.
- Извините, а где тут у вас находится такое помещение, куда все перед эфиром ходят, - спросил я ее.
- Это вам надо пройти через весь этаж и в самом конце коридора справа будет туалет, - поняла сразу она меня.
Я отправился в путь. Сами студии выглядели в виде отгороженных звуконепроницаемыми витражами, комнат, прямо по центру всего открытого пространства этажа. В середине опен-спейса стоял огромный стол, вокруг которого шло оживленное обсуждение какой-то передачи. За столом и сидели, и стояли, и просто ходили подле него совершенно разные по своему внешнему виду и возрасту люди, но во главе всей этой компании стоял мужчина, примерно лет шестидесяти пяти. Он-то и был главным, как я понял, во время всего этого обсуждения.
Но, я шел вперед, к победе в своих поисках. Навстречу мне прошел какой-то мужик с роскошными усищами, на пол-лица. Подстрижен он был очень коротко. Джинсы и цветастая рубашка, в крупный рисунок. Придавали его образу неповторимый оттенок. –«Наверно какой-то ведущий» - подумал я и продолжил свой долгий и трудный путь. Усастый мельком обратил внимание на мою пышную бороду, как бы позавидовав правильности выбора моего образа, в отличие от его, не такого обширного, но, при этом все же не такого уж и убогого, как кто-то непосвященный мог подумать. Наконец, пройдя все пространство арендуемой под телеканал площади, я очутился подле замаскированной в стене двери ведущей явно в туалет, слева от которой коридор расширялся и образовывал из себя. какой-то холл. Посередине его стояло две камеры на треногах, за ними, на стене был огромный экран, а перед ними столик с микрофонами, направленными на два кожанных стула, аккуратно приставленных к нему. Сзади. За стульями стояли щиты красного фона с многократно повторенными на них надписями с названием телеканала, белым шрифтом.
Я свернул в сторону так похожей на туалетную – двери. Возле нее сидела женщина.
- Это туалет? – спросил я ее на всякий случай, и как оказалось впоследствии. Не пожалел об этом.
- Да, туалет. А какой вам нужен? – ласково ответила она мне.
- Мужской, - с сомнением в голосе ответил я.
- Тогда вам в предыдущую дверь, - перенаправила она меня.
- Ой. Извините пожалуйста! У вас тут нет табличек, - смутился я и исчез в предыдущей двери.
Туалет был шикарен. Нет. Конечно сами кабинки и писсуары на стенах ютились в зажатости стандартно-минимальных размеров, но та площадь пола, на которой могли выстраиваться целые очереди желающих оставить и свой след в данном помещении, была колоссальна.
Я вернулся на место и воссел за переговорный стол перед своей недопитой чашкой, схватившись за нее как за спасательный круг в открытом океане.
Не прошло и пяти минут, как зашла девушка. Имя, которой я так и не удосужился узнать, сказав:
- Победнов опаздывает, а уже скоро эфир. Пойдемте я вас посажу пока в студию, и вы подождете там. Все равно с вами одним не начнут. А Победнова будем ждать, - сказала она мне. И в этот момент у нее зазвонил телефон.
- Да, але… да, центральный подъезд. Через сколько? Ну, постарайтесь, пока еще есть время, но его очень мало, - сказала она в телефон.
- Это он? – спросил я.
- Да, сказал, что будет через пятнадцать минут. Но, все равно давайте мы с вами пройдем в студию. Так будет всем спокойнее, - уверила она меня.
И мы пошли через все помещения телеканала, такие уже мне знакомые по предыдущему походу.
Шли мы так же долго, как и я в предыдущем походе, потому, что шли мы, как раз именно в ту самую студию, напротив туалетов, и именно к тем двум стульям, один из которых оказывается меня и дожидался.
- Садитесь пожалуйста сюда. Все равно за какой из двух, поближе к микрофону устраивайтесь и ждите. Вот камеры, смотреть нужно в них. За ними экран. Там вы будете видны, когда показывать в эфире будут вас. Вот собственно и все, - объяснила она мне все тонкости телеэфира в течении буквально десяти секунд, и растворилась в небытие.
Я был совершенно спокоен, и это удивляло меня, и именно от чувства удивления я начинал беспокоится с какой-то, уже другой, не знакомой мне, но абсолютно новой силой. Время приближалось к шестнадцати часам пятнадцати минутам, вдруг я увидел, что возле туалетов. Кто -то нервно мечется. Это был длинный и худой молодой человек, с небольшой головой и не маленьким лбом, в очках со светло-зелеными оглоблями. Волосы его были взъерошены. На нем был надет пиджак, модного, светло-бежевого цвета, но, в отличие от моего, такого же цвета. Но в клеточку, его был абсолютно спокоен и предсказуем. Вообще мне показалось, что данный человек более, или менее предсказуем во многом, хотя и не боится многий смелых решений в оформлении своего внешнего вида.
- «Наверно это он, как раз и есть» - подумал я.
Не прошло и нескольких секунд, как рядом с ним оказалась, помощник режиссера, как я ее для себя назвал.
Она что-то ему говорила, он мотал в знак согласия головой, в итоге, сняв верхнюю одежду он прошел в подобие студии, где уже сидел я.
- Анатолий Победнов, - представила его мне девушка.
- Сергей, - представился я.
Анатолий быстро пожал мне руку и присел рядом, справа от меня на оставленный для него стул. Передача уже шла, но пока без нас. Двое ее ведущих из другой студии рассказывали телезрителям о чем-то, видимо очень интересном для них, и вдруг, словно почувствовав, что наша телестудия наконец-таки заполнилась, один из них, и это был именно тот усастый человек, сказал:
- А теперь я бы хотел поговорить о теме, прямо, или косвенно затрагивающей всех нас, жителей Москвы, теме медицинского обслуживания, которая прежде всего связана со строительством поликлиник и больниц. Будь то взрослые лечебные заведения, или детские, все они в первую очередь должны быть запроектированы и построены. Вот именно об этом сейчас в сегодняшней нашей передаче и пойдет речь. О том, как и кто проектирует эти здания и сооружения, с какими проблемами они встречаются в процессе проектирования. Чем это интересно и необычно для простых людей.
Итак, сегодня у нас в эфире двое архитекторов, авторов проектов многих поликлиник и больниц, построенных в Москве.
Член правления Союза московских архитекторов. Один из кураторов международного фестиваля «Зодчество». Лауреат международных и всероссийских, профессиональных смотров и конкурсов. Руководитель архитектурной мастерской. Победнов Анатолий Борисович.
И
Награжденный благодарностями от главного архитектора г. Москвы за высокое качество проектных работ и профессионализм, и от министра строительства и жилищно-коммунального хозяйства РФ, за достигнутые успехи в работе.
Руководитель мастерской номер семь проектного холдинга моспроект 3 Рожк-оф Сергей Сергеевич.
Итак, первый вопрос к гостям нашей передачи. В чем отличия архитектуры учреждений здравоохранения от обычной и почему она выделена в отдельную область?
Мы переглянулись друг с другом, и Анатолий стремительно показал мне выражением своего лица, что он ответит первым.
Я никогда раньше не слышал, как говорит Анатолий, и только один раз видел его в коридорах нашего «замшелого института». И вот сейчас он рассказывал нам о достижениях своего архитектурного бюро, или, как объявил усастый ведущий – архитектурной мастерской.
Толя говорил хорошо, захлебываясь даже несколько в своих словах из-за обилия просящейся на свободу информации. Мне даже показалось, что она живет в нем своей, совершенно не согласованной с ним, жизнью, пытаясь при этом даже и как-то руководить им изнутри. Но, наверно все же это только показалось мне, а на самом деле он был конечно же сейчас, да думаю, что и вообще в жизни – хозяином положения. Сразу бросалось в глаза. Что это человек решительный и целеустремленный, но лишенный тех отрицательных качеств, присущих только лидерам, таких, как наглость, жесткость, непримиримость и злопамятность. Нет, этого всего в нем не то, чтобы не было, скорее наблюдалось в таких малых количествах, что просто и не могло испортить представление окружающих о нем.
Он умудрился засунуть в ответ на такой чисто архитектурный вопрос, все, да-да, именно все то, что всегда идет рядом с архитектурой, но совершенно не интересно простым телезрителям. Сначала мне даже показалось, что это своего рода какая-то реклама производителей дорогостоящих отделочных материалов, и крупных медицинских холдингов, с мировым именем. Но, потом, постепенно, я начал понимать, что он, таким образом, как раз и старается передать понимание всей той глубины различий между разными видами архитектуры. То есть посредством производителей и холдингов. Иными словами, с кем работаешь, от тех и набираешься. Мне даже показалось, что вся та красочная и к слову сказать, вполне современная архитектура, что в данный момент была показываема зрителям на экранах телевизоров, не имела никакого отношения к нему. Точнее, правильнее будет сказать, именно он не имел к ней отношения. «Как же так!» - возмутитесь вы. – «Ведь он же архитектор!». И будете правы. Он архитектор-руководитель, как собственно и переводится данное слово с Греческого языка – Главный строитель. Только вот непосредственно к строительству ни он, ни его проектное бюро, ни его талантливые сотрудники ни имеют никакого отношения. Они главные авторы всех тех красивых, и логичных на картинках, решений, которые воплощали в жизнь не они, а те, кто вынужден хвататься за любую работу, для того, чтобы просто выжить, или протянуть до пенсии. Те, кто умеет проектировать и осуществлять авторский надзор, те, кто теперь не востребован лучами славы, но без них этим лучам и нечего будет освещать. Они в своих трудовых книжках называются тоже архитекторами, но на деле являются рабами креативных пустышек.
- Скажите мне, пожалуйста, какие отличия при проектировании детских и взрослых объектов здравоохранения? Нужно ли детские поликлиники, больницы раскрашивать в яркие цвета? Спрашивает тут наш телезритель из Москвы, - перенял у бородатого инициативу второй, более спокойный, гладко выбритый, но, при этом с ничуть не менее горящими глазами – ведущий.
Он был одет гораздо спокойнее и проще усастого, но, при этом отличался, как и тот, от всех остальных Москвичей способностью видеть то главное, что нужно именно в данную секунду. Это редкое качество, которое, или есть, или его нет. Но, в том случае, если его нет, то приобрести его невозможно. Вся суть их передачи собственно и состояла в некоем компромиссе, возникающем в процессе борьбы с помощью диалогов с приглашенными гостями, которыми мы собственно и являлись. При этом, оба они были хотя и профессионалами, но, при этом личностями легко зажигающимися, подверженными искре творчества, и от этого складывалось впечатление, что их не даром поставили на эфир вместе, как дополнение друг друга, как некий постоянный поиск компромисса в общении с гостями студии  способного донести до зрителя все составляющие всегда такой не простой истины.
- Да, безусловно нужно. Цвет позволяет отвлечь от болезни, увезти в сторону от всего негатива, - начал, перехватив инициативу Толя.
И тут пошло перечисление объектов, которые проектировало его архитектурное бюро. На экране в это время пошли картинки с конкретными адресами. Анатолий, рассказывал о каждом из них, и все они были достаточно яркими и веселыми, с наличием огромных витражных плоскостей. Консолями и эркерами, большими консольными выносами фасадов.  Из всей этой, достаточно современной и достойной архитектуры мне было видно только одно – все эти объекты не бюджетные, и стоят не малых денег. Более того, при их проектировании не было никаких ограничений по площадям, соответственно архитектору создавало трудности только наличие сложнейшей технологии, которые, в свою очередь решались очень просто – на помощь опять приходили дополнительные площади, которые и позволяли так грамотно и современно оформит пластику фасадов, и основные объемно-планировочные решения.
- «То ли дело мы, постоянно бьемся над квадратным сантиметром каждого кабинета, и не дай Бог превысить площадь. Тогда комитет по медицине ничего не подпишет» - вспомнил я те условия работы, в которых приходилось работать нам.
- А в чем Вы видите трудности при работе с бюджетными медицинскими учреждениями? – вдруг, прямо в точку перехватил инициативу у усастого другой ведущий участник эфира, как будто чувствовал, или знал, что я и есть, как раз тот человек, который знает все эти ограничения.
- При проектирование бюджетных медицинских учреждений постоянно приходится сталкиваться с проблемой превышения площадей. И решать ее приходится различными способами. Например, отказом от вестибюлей, сокращением длины коридоров, применением предельно малых, но, при этом разрешимых нормами площадей всех лечебных кабинетов. Так же и сам генплан, как правило бывает на столько мал, что уместить на нем проектируемое медицинское лечебное заведение практически невозможно. Из-за этого приходится идти на множество хитростей и уловок. Таких, например, как вынос парковочных мест за территорию больницы. Или поликлиники, или функциональное объединение нескольких лечебных зон, что не противоречит нормам на проектирование, но, при этом не особо приветствуется технологами, - втянулся в беседу я.
- А скажите пожалуйста, насколько важно прислушиваться к мнению технологов? Вот вы все время говорите о том, что без тесного контакта с технологом проектирование невозможно, а в чем он именно заключается? - вставил следующий вопрос новый безусый ведущий.
- Без технолога невозможен процесс проектирования, на технологии завязано все. Мы сотрудничаем с немецкой технологической фирмой, специалистам которой удалось проектировать больницы практически по всему миру, - опять перехватил инициативу Толя.
- Я бы еще хотел добавить, что то, что говорит технолог не просто помогает в работе, к его словам нужно прислушиваться, но и стараться увидеть в них все последствия, их невыполнения, ведь любой проект проходит экспертизу, а там уже ошибки не прощаются, - успел вставить свое слово я.
- А, что же происходит, если в эксперт находит принципиальные ошибки в проекте? – сказал усастый.
- Тогда приходится выкручиваться в те, кратчайшие сроки, что проект находится на рассмотрение экспертами, - втиснулся я, в страхе быть опять не замешанным в диалоге, хотя потом и понял, что тут Толя не смог бы добавить что-то вразумительное, так, как видимо никогда не имел дело с такой организацией. Но, тогда мне показалось, что видимо я не прав, делая такие выводы.
- Проектируется ли рекреационная зона? Если какие-то нормы для нее (размеры, масштабы), различаются ли они во взрослых и детских учреждений? – спросил второй ведущий.
- У нас никогда не возникает проблем с зонами реализаций и отдыха. Это целый отдельный вопрос проектирования, так, как он всегда очень интересен (на экране появились красивые картинки интерьеров холлов, и внутренних двориков больниц. Говорящие только о том, что никаких ограничений при проектировании этих объектов у архитекторов не было). Мы всегда обращаем особое внимание на эти составляющие всего архитектурно-планировочного облика здания. Ведь именно на этом можно строить всю архитектуры больницы. Более того, именно за счет примененных здесь нами решений и зависит скорость излечения находящихся в данном стационаре пациэнтов, пользующихся как раз данными рекреациями и внутренними двориками, - начал свою красивую речь Анатолий, но его вдруг перебил вклинившийся неожиданно в разговор усастый.
- А вот интересно, что скажет нам по этому поводу Сергей?
- Я могу добавить к сожалению только противоположное. Дело в том, что при проектировании муниципальных объектов просто невозможно обеспечить наличие реализаций, так, как площадей катастрофически не хватает, по причине минимальной площади объекта, прописанной в техническом задании на проектирование. Поэтому нам приходится идти не постоянные компромиссы, выискивая различные решения, позволяющие добиваться результатов с помощью различных архитектурных эффектов, будь то наличие больших плоскостей остекления, или совмещения коридоров с лифтовыми холлами, а иногда и применение витражей при примыкающих к ним лестничных клетках. Решений много, но все они основываются прежде всего на эффектах обмана зрения нежели чем на реальных площадях, - закончил я, раскрыв при этом всю подноготную проблем бюджетного проектирования.
Возникла секундная пауза даже среди профессиональных волшебников эфира. Но, справившись с ситуацией, бразды правления взял в свои руки усастый, явно выбрав меня, как своего оппонента в беседе, но в данной ситуации решивший схватиться за пока за самый простой вопрос, только лишь для того, чтобы спасти ситуацию, связанную с тревожным затишьем в эфире.
- Скажите пожалуйста, обращают ли внимание архитекторы на шумовой фон в медицинских учреждениях? Ведь тихий спокойный сон является важным аспектом при выздоровлении, - перехватил инициативу гладко выбритый.
- Современная больница это, прежде всего мини завод по переработке воздуха. Шумовые нагрузки от вентиляционных установок, работающих практически постоянно настолько велики. Что приходится применять необычные архитектурно-планировочные решения, для решения проблем воздействия шума на пациентов, - тут же нашел, что сказать Анатолий.
- Вент камеры, как правило выносятся на кровлю, или технические этажи, или сказать по-простому – чердаки. Таким образом, проблема шума решается проще и быстрее. К тому же в проекте есть раздел «защита от шума», который показывает где и какие именно нужно применять решения для уменьшения влияния шумовых нагрузок на пациентов, - сформулировал я, понимая при этом, как все-таки я не интересно говорю, в отличие от легких и поверхностных Толиных фраз. Он то ли знал, из-за огромного своего опыта телеэфиров и интервью, о чем ему говорить, то ли просто не знал на столько подробно весь тот процесс рабочего проектирования, который досконально был известен мне и моим проектировщикам, как правило, все же, несмотря ни на что, доводящим процесс проектирования до конца, то есть до задачи объекта под ключ.
- А вот еще у нас есть такой вопрос телезрителя из Измайлово. Скажите пожалуйста, как обычно строится взаимодействие с главным врачом? – вклинился ведущий с новым вопросом.
И тут инициативу опять перехватил Анатолий, рассказав о тесном и плотном контакте с главными врачами, при проектирование всех его объектов. Добавив при этом, что проектирование без их участия практически невозможно. И тут вклинился я:
- Но, в свою очередь хочу сказать, что при проектировании бюджетных объектов и особенно поликлиник, главврач в процессе проектирование не может участвовать по причине того, что он только ухудшает работу и без того зажатых минимальными площадями проектировщиков. По этому его присутствие только вредит процессу, - вставил свое слово я. И в этот момент почувствовал на себе несколько удивленный, но несмотря на это, все же сдержанный взгляд Анатолия, который был наверняка пойман ведущими, и усастый тут же прекратил все это мое безобразие, произнеся:
- Сергей, вы вот все время ссылаетесь на какие-то ограничения со всех наивозможнейших сторон. А вот скажите нам пожалуйста, что же тогда делает сам архитектор в процессе проектирования, если у него постоянно такие проблемы со стороны всех составляющих процесса проектирования? – попытался таким изощренным способом поставить меня на рельсы правильного движения, усастый.
- А вот проектирование, как раз и начинается там, где кончаются все эти бесконечно возникающие проблемы. И я считаю, что архитектор тем и ценен, что может выдержать весь этот напор обстоятельств и не смотря ни на что донести до нас ту, одну единственно возможную и верную архитектуру, которую и можно было придумать в процессе таких тяжелых ограничений и проблем, возникающих на долгом пути от создания простой концепции и до самого последнего дня строительства, вплоть до бесконечно долгого процесса сдачи объекта, во время которого архитекторы всегда рядом и в курсе всех возникающих иногда и по третьему. И по четвертому кругу, проблем.
- Все-таки, как мне показалось, вы Сергей как-то ближе к процессу решения всех этих, таких непредсказуемых и отнимающих возможно много внимания вопросов. Но, скажите нам, удается ли вам получать какое-то, скажем удовлетворение от создания самой архитектуры, или для вас гораздо важнее как раз весь этот долгий и не менее важный процесс согласований между смежными подразделениями? – спросил меня усастый, который видимо начал полемику уже со мной, как с человеком, вызывающим у него некое раздражение, как у креативной личности, и не терпящего уход от главного к второстепенному.
- Да, удается, но для меня все же главное, не создание образа, как такового, а перенос его на участок генплана, и само воплощение до самого последнего винтика. Видимо поэтому на языке у меня постоянно все эти фразы про все составляющие этих постоянно возникающих вопросов, - парировал наезд я.
Еще полчаса назад, я не знал о том, сколько продлится время нашего эфира, и мне было страшно только от одной мысли о том, что он может быть больше получаса. Но, сейчас, когда полчаса пролетело совершенно незаметно для меня, и разговор постепенно переходил в плоскость дискуссии, мне уже не хотелось быстрого завершения всего этого, оказывается настолько затягивающего в себя. Процесса. Мне очень сильно захотелось оправдаться и попытаться доказать тот факт, что я и те с кем мне приходилось работать, еще из старой школы проектировщиков, и способны не просто на многое, а можем вообще все, что требуется от архитектора в последнее время. То есть, иными словами, не просто уметь проектировать все, что угодно, но и еще, при этом уметь пройти с этим экспертизу и потом еще, что не менее важно – воплотить в жизнь. Разруливая при этом все те ошибки, которые совершил сам, а не кто-то другой, нарисовавший картинку в компьютере, но и понятия не имевший о том, что стоит за тем долгим процессом от ее рождения на бумаге до воплощения в жизнь, наяву.

Время шло, как мне казалось, очень медленно, хотя и что-то говорило мне о том, что оно на самом деле просто летит. Вопросы, ответы, опять вопросы. Минуты за минутами, постепенно сокращали то, еще оставшееся нам время в эфире.

 А теперь, когда время нашего эфира подходит к концу, мне бы хотелось обсудить еще одну тему, так сильно беспокоящую наших телезрителей. Сейчас строительство учреждений здравоохранения контролируется комитетом по строительству. Считаете ли Вы, что данную функцию нужно отдать Комитету по здравоохранению?
- Я считаю, что комитет по строительству грамотно выполняет функции заказчика по причине того, что в его рядах много специалистов как раз данного профиля, в отличие непосредственно от комитета по здравоохранению. Поэтому не стоит отнимать у него данные функции, - успел все же первым начать ответ я.
- Но и комитет по медицине также участвует во всех совещаниях, где решаются вопросы, связанные не только с рабочей документацией. Поэтому я считаю, что они должны всегда дополнять деятельность друг друга, при этом, не мешая и не отнимая инициативы. – продолжил, несколько смягчив мою категоричность Анатолий. Явно считая, что надо больше внимания уделять медикам.
- Ну, на этом, мы бы хотели попрощаться с нашими дорогими гостями, - выхватил инициативу у разогретого процессом заинтересовавшего его диалога – бородатого, произнес гладко выбритый его оппонент.
Сразу после его слов наше изображение погасло на экране перед нами, и мы одновременно, не сговариваясь, поняли, что наше время кончилось. Я посмотрел машинально на часы, и с удивлением обнаружил, что пролетело уже целых сорок пять минут. Причем все это время мне казалось, что минуты еле идут, а на деле оказалось все с точностью до наоборот.
- Да, время в эфире летит моментально, - произнес Толя. Глядя на то, как я посмотрел на часы.
Мы одновременно встали и пошли к своей верхней одежде. К нам присоединилась и девушка помощник режиссера.
- Спасибо вам огромное, все было очень хорошо. Вы замечательно говорили, - произнесла она, при этом почему-то смотря именно на меня, и, как мне показалось, тем самым она хотела просто подбодрить мою, и без того каждому ясно – вялую и не выразительную речь, со страшными паузами и лишними словами.
- Спасибо большое, - вяло ответил я. И вдруг вспомнив, что в моей фамилии есть ошибка, добавил. – Но, вы знаете, на самом деле я не Рожк – оф, а Рожко, - все-таки сказал я.
- Ничего страшного мы все исправим, - тут же ответила она.
И только тут я понял, что ее имя Наташа. Ведь оно было у нее на шилдике. Но, при этом шрифт, которым оно было написано настолько был мал, что я и не мог додуматься его прочитать, а сейчас. После эфира я почему-то оказался в очках для чтения и машинально сделал это. – «Но, как же они смогут исправить свою ошибку, ведь она уже прозвучала?» - подумал я. Но, тут же не стал пускаться в глубоки переживания и раздумья по этому поводу, а просто сказал:
- Не надо ничего исправлять, просто смешно прозвучала, на Немецкий манер, - с улыбкой сказал я.
- Если честно, то я тоже ничего не поняла, - оправдалась девушка.
- Ну, и забудем об этом, - предложил я.
Разговаривая таким образом мы все оказались около турникета выхода. Наташа приложила свою карточку, и я вместе с Анатолием покинул территорию телеканала Вечерняя Москва, как мне показалось навсегда.
- До свидания Наталия, - сказал я
- До свидания. – сказал Анатолий.
- До свидания. Будем рады увидеть вас вновь, - ответила Наташа и убежала обратно.

- Вы не на машине? – спросил я Анатолия.
- Нет, я уже, несколько лет, как перестал ездить по Москве в будние дни. Все на метро как-то знаете ли, - как будто извиняясь, сказал он.
- Да и я тоже, вот уже последние лет пять наверно, - поддержал его я.

Разговаривая таким образом мы вместе с Толей, незаметно для нас, в беседе, дошли до станции метро Савеловской.
- А вы из какого проектного института? – спросил меня Анатолий.
- Я из МНИИТЭПа, - сказал я.
- А, МНИИТЭП я знаю. Приходилось с вами сотрудничать.
- А кого вы знаете у нас?
- Руководителя самой главной мастерской знаю.
- Он уже ушел, точнее его ушли. Я у него ГАПом раньше работал, до того, как сам стал руководителем мастерской, - со вздохом сказал я.
- Из нового руководства я всех ваших знаю.
- Понятно. А из предыдущего знали кого-нибудь?
- Из предыдущего, какого? Когда был еще Игорь Прокофьевичь?
- Нет, сразу после него, - скорректировал Толю я.
- Нет. Не знаю. Только тех, кто был через одного после него.
- Понятно,
- А, как вам жилось при Игоре Прокофьевиче? – спросил он меня.
- Хорошо жилось, как у Христа за пазухой, только вот проектировать мы не могли ничего логичного. Только семейные склепы, - ответил я.
- Ха – ха. Семейные склепы говорите?
- Ну, да, а как еще это все можно назвать?
- Да. Никак и не назовешь еще, - согласился Толя.
- А потом Игоря Прокофьевича сняли. И пришёл Харкин.
- Да, я знаю. При нем все наверно еще хуже было? – поинтересовался Толя
- Нет. При нем-то все как раз и улучшилось. Он же пришел одновременно вместе с главным архитектором города. Но, хотя и был не из его команды, сразу принял нужный курс, - продолжал вспоминать я.
- А мне говорили, что он-то все, как раз и развалил.
- Интересно, кто же мог такое сказать? Только новая, последняя команда разрушителей и могла.
- Да, Вот они мне и говорили. Точнее сам ваш, которого на повышение перевели.
- А, ну, сам-то, если понятно.
- А, что не так все было?
- Да, какое это уже все имеет значение. Мне уже, если честно, вообще все равно, - попытался уйти от неприятной темы я.
- Просто мне интересно, где же все-таки правда кроется, - обьяснил Толя.
- А правды-то и нет. Да и зачем она вообще нужна, правда-то эта?
- Правда есть и всегда была. Просто вы устали.
- Да, я очень устал от всей этой свистопляски, блатных недоумков, меняющейся раз в полгода власти, умышленному выживанию специалистов. Да, если уж на то пошло, то только за последние четыре года, я сменил четыре проектных мастерских. И только потому, что приводили очередное горластое полено. Теперь уже все это не имеет никакого значения.
- Почему не имеет. Надо бороться и отстаивать всегда свои интересы. Вот я всегда доказываю свою точку зрения. И вы знаете, мне удается, конечно не так, как другие. Я человек более мягкий, но очень упрямый, - пытался меня поддержать Анатолий.
Но тем самым скорее еще больше добивал меня.
- Понимаете Толя, дело в том, что то, что произошло за последние годы в мире архитектуры просто непоправимо. Нас превратили в рабов, - попытался с другой стороны зайти я.
- Вы знаете, я с вами не согласен. Все не так плохо, как вы считаете. Просто вам видимо досталось больше других, - успокоил меня Толя.
- Скажите Толя, а как вы относитесь к проблеме уплотнения Московской застройки минимум в три раза, и пересмотре норм инсоляции, которые собственно только и сдерживают Москомархитектуру пока от реализации этих безумных идей, - решился прямо задать я самый главный на сегодняшний день, определяющий все остальные, более мелкие – вопрос.
- Почему Безумных? Я полностью поддерживаю эти идеи, и не вижу ничего плохого в их реализации. В Москве слишком много свободных площадей, и их грешно не использовать, - не побоялся мне высказать свое, полностью противоположное моему, свой Анатолий.
- Где же оно, это свободное место? – спросил его я, совершенно не понимая шутит он, или всерьез так и считает.
- Во-первых для крупного города нельзя иметь малоэтажную застройку в его центральной части. Во-вторых, это непозволительно расточительно.
- Но почему же тогда опыт всех крупных европейских столиц говорит нам о совершенно другом? – не дав договорить Толе, перебил его я.
- А какие вы собственно имеете ввиду?
- Да хотя бы тот же Берлин.
- В Берлине много пустырей, оставшихся незастроенными еще после войны, до сих пор. Поверьте мне, как только найдутся грамотные инвесторы, там и пятнышка свободного не останется, - спокойно парировал он.
- «Надо прекращать этот безумный и совершенно бесполезный спор, иначе мы расстанемся врагами, так и не познакомившись как следует» - подумал я, а в слух произнес:
- Анатолий, давайте не будем заострять эту тему, ведь наша с вами профессия и подразумевает некий прогиб, подобный тому, что давно закрепила за собой одна из самых древнейших профессий на земле. Поэтому мы, архитекторы иногда увлекаемся различными нам навязанными идеями и от этого не способны иногда до конца осознав их, вовремя остановиться, - произнес я, в попытке сгладить заостренную проблему.
Но, при этом вызвал совершенно противоположный эффект у собеседника.
- Нет, позвольте с вами не согласиться. Я не причисляю себе к представителям данного ремесла. Я в первую очередь архитектор, и никогда не буду идти на поводу у кого – либо. Я с вами не согласен.

Поезд подъезжал к той станции, где мне нужно было делать пересадку, и я произнес на прощание:
- Давайте останемся все же единомышленниками, и расставаясь я бы хотел сказать, что сегодня я понял одно. Времена сильно изменились, и сейчас уже нельзя жить так, как мы жили раньше. Сейчас приходится бороться за свои идеи, причем практически на каждом шагу. Но, я к сожалению, уже не борец. Мне все это и не нужно уже. Если будете в наших краях, заходите ко мне в гости. Я пока еще хранюсь в 542 комнате.
- Зайду, если буду в гостях, - пообещал Толя мне.
Поезд подъезжал к Боровицкой.
- До встречи в профессии, - с улыбкой, но уверенно, сказал он мне.
- До встречи, - без особого энтузиазма, ответил ему я.
Поезд остановился и открыл двери. Я вышел и не оборачиваясь, быстро, быстро, пошел в сторону перехода на свою ветку, стараясь думать о другом.
Войдя в вагон на Арбатской, я выбрал место, где ноги пассажиров не мешали мне стоять, шарахнувшись в сторону от сидящего по буддистки, скрестив ноги в проходе - молодого человека в надвинутом на голову капюшоне, встав напротив адекватного, пожилого Москвича, читающего ветхую, аккуратно обернутую в чистую бумагу - книжку.
В отражении передо мной все равно был виден лик этого явно читающего про себя мантры. Губы его постоянно, как будто, что-то пережевывали и шевелились. Имея и так довольно малую толщину, они при этом еще и съедались его ртом, будучи подминаемы в него. Мне даже на мгновение показалось, что у молодого человека нет зубов. – «Нет, не может быть, он не буддист, хотя и в этом, если честно, нет ничего необычного» - подумал я. Если взять весь мой сегодняшний день, полный событий, впечатлений, и разочарований, то этот пассажир выглядел на фоне всех его событий в порядке вещей. –«Но, тогда, что же с этим молодым человеком? Если он не мусульманин, то явно не в себе, а может быть у него всего лишь на всего не в порядке нервная система? А почему бы и нет» - продолжал развивать я свою мысль.
Сколько же стало сейчас странных людей. Может быть это все от избытка информации, в может и от перенаселенности мегаполиса?

В этот день я лег рано спать, и быстро уснул, совершенно ни о чем не думая, как бы оставляя все свои интересные и давно беспокоящие меня думы, на завтра. Мне нужно было выспаться. Просто я так решил. И мне это удалось.

                Сквозной эфир.

- Привет, Коль, - поздоровался я с приходящим позже меня Колей.
- Ну, как все прошло? – поинтересовался он.
- Замечательно! Ты знаешь. Я думал, что буду страшно комплексовать, но комплексовал не очень сильно. В итоге – на троечку.
- А, где это все можно будет посмотреть? – спросил Коля.
- Ты знаешь, я их спрашивал вчера, но они говорят, что все через день выложат у себя на сайте канала, правда могут и сегодня к вечеру.
- А как вообще все было? – не унимался Коля.
- В целом все очень демократично. Я даже и не ожидал от них такого безразличия ко мне. И это собственно мне больше всего и понравилось.
- Дополнительных вопросов не было?
- Нет, Коль, скорее даже те, что мне выдали заранее, были произвольно перемешаны, и звучали, как перекрестный допрос со стороны двух ведущих. По принципу, кто первый из нас ответит, остальное уже все чистая импровизация. И знаешь, что самое интересное я понял?
- Что же?
- А то, что мы тут никому не нужны. Сидим всеми забыты и невостребованны. Даже Правдов, с которым вместе мы и были на эфире, не знает о нашем с тобой существовании. Он рассказывал мне о нашем институте, так, словно это какой-то другой мир.
- Как это, я не понял, - переспросил Коля.
- А вот так вот. Дело в том, что весь наш институт для него представляется только в виде тех людей, о которых мы практически ничего не знаем, которых взяли на работу пару лет назад, и уже на другие, большие зарплаты. Но ведь я видел их уровень проектов. Да, он не хуже нашего, но чем же они лучше нас? Наше руководство сделало все так, что о нас никто, ничего не знает. Мы превратились в балласт для своего же корабля.
- Ну, как ты сам понимаешь, балласт для корабля, это не так уж и плохо. Без него он просто перевернется, как ты понимаешь, - поправил с улыбкой на лице меня Коля.
- А, кому нужен теперь этот, некогда такой быстрый и остойчивый корабль, который теперь еле передвигается даже на спокойной, как стекло глади океана. Да и к тому же он полузатоплен. И только на верхней его палубе сидит кучка хорошо пристроенных и не ведающих о том, что происходит в трюме – людей.
- Не переживай. Наш век прошел. Но. Поверь мне, это не стоит того, чтобы из-за этого переживать и расстраиваться так. Ведь те, кто наверху, вместе с нами пойдут ко дну, если что случится. Все спасательные шлюпки давно проданы, или разломаны на дрова.
- Хорошо сказал, - со вздохом, согласился я.
- А так и есть.
- Понимаешь, весь мир давно ушел куда-то далеко вперед, и мы, специалисты высокого профиля, теперь просто мешаемся у них под ногами, не давая делать то, что раньше делали мы, только нам это удавалось качественней и с пониманием дела. Эти же управленцы, перескочив через несколько должностей подряд, своим прыжком заставили весь мир задуматься о том, надо ли вообще все это сейчас человечеству. Все то, что было наработано десятилетиями. Гораздо проще выдать все то, что уничтожено за ноу хау и присвоить себе все эти «открытия», - продолжил я.
- История продолжается. Так было всегда. Так происходит и сейчас. Вспомни тридцатые годы? В стране мало, кто остался, но те, кто все же остался и почестному пытался выжить, работая порою в неимоверно тяжелых условиях – были уничтожены лагерями. А потом опять, из ничего, все возрождалось вновь. Причем многое было открыто снова, по второму разу. Так было всегда и так будет, - успокаивал меня Коля.

Так, в беседах, незаметно прошел наш день, так, как работы у нас пока не было и в институте, было, боюсь, что уже далеко не временно – затишье.  Возможно оно наступило перед очередной бурей сокращений, и реструктуризации, потерявшего уже видимо навсегда свою структуру -рабочего коллектива.
- Понимаешь, этот Толя Победнов, с которым мы были в эфире, очень интересный человек. Посмотри его фото, в интернете есть наверняка. Мне показалось, что ему вообще наверно лет тридцать шесть, не больше. Он делает дело. Пускай и в новых рамках понимания всего рабочего процесса, пускай и не зная процесса рабочего проектирования, но ему удалось остаться у руля всего процесса проектирования. Видимо надо уметь принять все условия, диктуемые обществом, чтобы сохраниться в нем.
- Вот этот? – спросил Саша, найдя его фото в интернете, и показывая на монитор своего компьютера.
- Да, это, - подтвердил я.
- Ему сорок два года, - констатировал Коля.
- Да? Надо же? А выглядит очень молодо.
- Ничего, сейчас быстро на убыль пойдет, - успокоил меня Коля.
- Понимаешь он очень толковый.
- Да, ему архитектурное бюро осталось полностью рот отца. Да собственно. Вот, посмотри сам. Тут про отца написано, что они вместе работают. Точнее, видимо его отец, как серый кардинал, приводит ему своих еще, старых клиентов. – начал расследование Коля.
- Да разве это имеет какое-то значение? Дело же не в этом, а в том, что он на плаву и востребован. Он не разочаровался.
- Еще бы, разочаруешься тут, когда работы вал, и вся коммерческая, не то, что у нас было в последние годы. Один муниципальный заказ. Мы для своих же руководителей при этом превратились в рабов. Точнее не просто в рабов, а серую, никчемную массу, за исключением тех новых, которых взяли на новые деньги. Вот им почет и уважение. Они не мы. Они не терпят унижения, и сразу бегут. А мы терпели, вот и позволили это все с нами сделать.
- Не надо Коля. Все это уже просто слова. Позволили, не позволили. Кому это все теперь нужно? Кто-то же должен был делать всю муницыпалку? Не делать же ее этим прикормленным блатным, придворным творцам? Сам понимаешь, - сказал я.
- Да, им это не положено. Они засветились, а мы нет.
- В том-то все и дело. Но. Я больше не хочу об этом. Этот прямой эфир раскрыл мне глаза на то, что о нас дкумают со стороны. И все эти мысли навязаны окружающим, что поразительно – самими же нашими руководителями, которые в свое время на каждом углу кричали о том, что у них одни уроды, и шумно, во всеуслышание объявляли конкурсы по всему миру, заключая договора на разработку концепций с кем угодно, но только не с нами. Нам же доставались только их объедки. С таким, ненавидящим своих же подчиненных, руководством, далеко не уплывешь.
- Серег, смотри! Я нашел сайт канала «Вечерняя Москва». Подожди…  Подожди…  Нет, пока еще не выложили ничего. Наверно завтра выложат, - сказал Коля.
- Где? Покажи? – подошел к его монитору я опять.
- Кстати, а знаешь, как это все называется, оказывается? - сказал Коля.
- Что это? – не понял я.
- Не прямой эфир, а вот читай сам – сквозной эфир. У вас вчера был сквозной эфир, - докопался до сути Коля. В прочем он всегда это делал, и за это я его очень ценил.
- То-то я думаю, где же меня так вчера продуло? Оказывается на сквозняке эфира.
- Продуло? Тебя продуло? – спросил Коля.
- Да, я в переносном смысле. Я хотел сказать, продуло новой информацией. Точнее ветром сквозного эфира, нагнало новые мысли, которые открыли на многое глаза. Сначала мне казалось, что я как-то развеюсь, отвлекусь от рутины последних однотонных, и скорее даже просто серых дней, но потом я понял, что многое узнал вчера. Что это мероприятие, дано было мне не только для разнообразия и, что совершенно уж точно, не для какого-то толчка в моем продвижении куда-то, а скорее ради пинка, сзади, только лишь для того, чтобы я наконец-таки понял, что произошло в мире. А когда понимаешь это, то и начинаешь постепенно действовать, зная, как именно нужно бороться со злом, окутавшим нас так плотно.
- Не спеши делать выводы. Бороться бесполезно. Просто ляг и отдохни еще пару лет. Все встанет на свои места, поверь мне, - успокоил меня Николай.

- А знаешь, я был не прав, когда критиковал твою бороду, еще вчера. Она неотразима, да еще и с клетчатым пиджаком, просто картинка. Только вот зря ты ее так нервно теребил все время. Вот смотри, как только ты ее берешь всю в правую руку и вытягивал вниз, камера сразу же уходит с твоего крупного плана и перескакивает на бритое лицо Толи, - вдруг, по прошествии часа с небольшим, сказал Коля.
- А откуда ты все это знаешь? Что, они выложили эфир, что ли? – догадался я.
Коля прибавил звук в своем компьютере и я сразу понял, что он смотрит запись вчерашней передачи.
Я подошел к нему и мужественно стал вместе с ним смотреть на себя в телевизоре.
- Наверно все же, где-то на троечку? – предположил я.
- Да, не более, - согласился Николай.

•                * * *
•
На следующий день была суббота. Я проснулся рано и пошел на лыжах в лес. Надо было вышибать клин клином, выгоняя всю эту налипшую на меня простуду сквозного эфира.
Дело в том, что я не могу ходить на лыжах поздно, из-за этого я начинаю комплексовать.  Когда лыжня превращается в трамвайные пути.
Дело в том, что пару недель назад, когда в Москве еще лежал снег, выпавший случайно, перед самым новым годом, я решил воспользоваться этим сиюминутным счастьем и вышел из дому. На лыжах, так же рано.
Лыжни не было, точнее, она, конечно же, существовала, но при этом вся была завалена деревьями, поваленными еще несколькими, прошедшими еще летом – ураганами. Пробираясь между деревьями, я понял, что это не лыжная прогулка, а какой-то ад, к тому же, не смотря на то, что на улице было минус семь градусов, из- под лыж все время выступала какая-то гнилая вода, и пахло болотом.
- «Нет, в следующий раз, я пойду по другому маршруту, проложенному километра на два в сторону.
И сегодня, я так и сделал, причем первые несколько километров я не пожалел об этом, но потом, когда уперся вдруг в какое-то заснеженное поле в лесу, понял, что, что-то тут не то. В начале поля стояла табличка с надписью крупными полуметровой высоты, буквами - «Лес посажен», а уже где-то внизу, под ними, еле виднелось маленьким шрифтом – « в мая 2017» . То есть еще этой весной. Но, ни лыжни, ни тропинки нигде не было. А ведь это, как раз то место, где еще год назад я встретил лося, и он смотрел на меня не как на врага, а скорее, как на дерево – частицу того леса, в котором он жил. Конечно он, да и никто не мог тогда подумать, что весь этот лес будет зачем-то и кем-то уничтожен, только для того, чтобы его посадить вновь. А может быть это не просто посадка, а только табличка с указанием оной, а на самом деле этот один из многих, изощреннейших способов заморочить голову обывателям. Ведь совсем рядом, всего в двухстах метрах правее от этого нынешнего засеянного якобы чем-то пустыря - находится строительная площадка очередного жилого комплекса под названием «Измайловский лес». Какой абсурд. А может быть это плевок городского руководства в нас, простых жителей всего этого гниющего, превращающегося в болото – города? Но, что бы это ни было, как гениально, и с каким сарказмом произведена подмена леса на пластины многоэтажных жилых кластеров, составляющих из себя целый район под одноименным названием
Я развернул свои лыжи и пошел домой. Но, тут заметил, что из-под лыж везде проступает вода, не смотря на двенадцатиградусный мороз, и некое подобие холма в этом месте.
- «Измайловского парка больше нет» - подумал я. Зато есть реклама на станции Первомайская с лицами счастливых идиотов, купивших себе жилье в этом двадцати пяти этажном сосредоточении монстров, покрашенных в разные цвета, в соответствие с новомодной установкой главного архитектора города.
- «Все продано, а что еще не успели, за то идет страшная война, с настоящими трупами и, что самое интересное, пленных там не берут. Врагов уничтожают на месте» - подумалось мне тогда.
Я шел домой от леса с лыжами на плече. Теперь вся эта дикая и непостижимо ужасная возня, коснулась меня еще и дома, разрушив сначала все на моей работе. Нет мира на земле. Но мы можем сохранить его, видимо теперь только внутри себя. Больше нам не оставили ничего. А кто не способен на это, тот должен принимать все, как есть, или погибать в этой катастрофе так и не смирившись с ней.
Наступили новые времена, неожиданно и не заметно поглотив нас и все наши иллюзии. Это произошло так быстро, что многие растерялись и потерялись в этом мире. Но мне надо выжить, я хочу верить в это, и буду делать для этого все возможное. А остальное уже зависит не от меня, а от промысла Божьего.
Открыв электронным ключом дверь своего подъезда, я вызвав лифт, поднялся на свой этаж, вошел в квартиру и лег спать в тишине двойных стеклопакетов, забывшись на пару часов, и сосредоточившись на чем-то хорошем, приятно меня убаюкивающем и лишающим возможности думать об этом окружившем нас всех ужасе нового мировоззрения.


21.01.18г.