Шпана несчастная

-Где ты живёшь? Сейчас я тебя отволоку  к отцу, негодяй!..
-Пусти!  У меня на войне отец. Пусти…
 Жесткие толстые пальцы ещё сильнее дёрнули за ухо.
- Тогда пойдём  в  милицию…    Я отволоку тебя в милицию…
 Женька  беспомощно забарахтался, но не   проронил ни слова .
По горячему  лицу брызнули  слёзы.
-Попало! Попало!- торжествующе кричала Светка  и радостно прыгала вокруг отца, который  держал  Женьку за ухо.
 Её отец,  здоровенный жилистый   железнодорожник,  лениво мазанул
Женьку по затылку и сплюнул:
-Мотай отсюда…  И чтобы я тебя тут не видел. Не вздумай больше обижать  девчонок!
  Женька готов был провалиться на месте , но не бежать. Он  чувствовал, что вслед  ему смотрят, и пошёл медленно, будто  всегда  так ходил, когда ему нечего было делать. Он даже не вытирал слёз : так было незаметнее,  что он плакал, боялся -  заподозрят в слабости. Женька только сопел.  Сопел и одной рукой  поддерживал  штаны:   ремень лопнул.
   Вообще-то ремень с весны уже  еле держался.  Женька  не раз  просил мать купить ему новый.
-Точно, он по тебе давно  плачет,- в ответ намекала  мать на его подвиги, но Женька  догадывался, что ей попросту не на  что  купить ему новый ремень и она,  как могла, оттягивала, надеясь непонятно на что.
  И вот в такой самый неподходящий  момент…   Словно в насмешку,  лопнул. Но даже Светкин отец не засмеялся. Наверное, не заметил.  Долго ещё в ушах хрипел его  противный  голос: «Попробуй  только  обижать девчонок!»
« Попробую, ещё как попробую. А Светке все косы повыдергаю.  Она будет знать…»
 Что  она будет знать, он не знал,  тем не менее, постепенно это его успокоило, слёзы сами по себе высохли , в голове стали проясняться какие–то новые мысли, без которых нормальному человеку никак нельзя.
   Домой Женька не пошел. Сейчас он  больше всего избегал дома. Его туда  и
палкой не загонишь. Мать  каким-то образом всякий раз угадывала все Женькины проделки. Стоило только посмотреть  ему в глаза. Поэтому он старался не поднимать  их. Женька не мог видеть  её полный  немой укоризны взгляд, от которого почему-то  становилось жаль маму. Лучше бы она его сразу  отругала, исколотила, выгнала бы, наконец, из дома, чем так укоризненно   смотреть:
 - Был бы отец жив, а я что одна с тобой могу сделать?!- говорила она.
  Женька не помнил отца и не верил , что у него больше нету его, что он погиб на войне. У всех ребят есть живые, а у него нет? Как это так? Может, Женьке больше матери хочется, чтобы отец вернулся. Она  даже не  догадывается, почему  он  не пропускает  ни одного фильма про войну.  Ребята рассказывали, как один мальчик   в кино  увидел своего  папку прямо  в бою.
   «А вдруг и моего покажут! – обмер Женька  от счастливой догадки,- хоть бы раз увидеть!  Пусть бы тогда  кто посмел назвать меня безотцовщиной…»
  Нет, домой  лучше не ходить сейчас,  лучше пойти на лужайку между старыми домами, на  которой  большие ребята играют в футбол.  Особенно  осенью, когда  кончатся школьные каникулы.  Теперь же там  пустота, нет никого.    Все разъехались до сентября.
   Женька высмотрел уголок травы, лёг на спину. Высоко- высоко в густой синеве творилась своя жизнь. Кажется, вот-вот можно увидеть что-то необыкновенное в  невыносимой  глубине. Особенно, если  в этот момент  кудрявятся лёгкие облака.Словно играют они друг с другом, стараются вывернуться сами из себя, поменять  форму, перемешиваются между собой, лениво растворяются, а на смену им появляются новые...   
   Над городом  с тяжелым гулом  пролетел  самолёт . Кажется, тень его мелькнула по траве.Ещё бы немного и можно было  ухватиться за неё и взлететь вместе с тенью:такая она тяжёлая, как самолёт. «Интересно, как такая громадина держится на обыкновенном воздухе?»
 Он перевернулся на живот, расставил  руки в стороны и, убедившись, что никто не видит, загудел, подражая самолёту. Неожиданно заурчало в животе. Женька вспомнил, что с утра ничего не ел. Что-то словно скреблось внутри.  Но больше живота тревожило ухо. Показалось,  оно распухло и стало, как мячик.
 «Был бы жив папка… Тогда бы ты узнал… »,- подумал Женька о  Светкином отце.  Но к самой  Светке  у него уже  обида куда-то исчезла. И вообще – лежать надоело. Он поднялся, увидел какую-то пустую консервную банку и, подталкивая её перед собой носком ботинка, потащился на улицу.
  Жизнь текла своим чередом. Народ возвращался с работы. Прогромыхал переполненный  трамвай. Повисший на подножке чумазый парень озорно подмигнул  Женьке. Казалось,все только на него одного глазели в открытые окна вагонов. Он повыше подтянул штаны и покрепче связал концы  ремня. Теперь штаны не спадали, Женька почувствовал себя уверенней. До того уверенней,  что   сам не  зная как  оказался возле  кинотеатра.
   -Про что киношка?- спросил  у подвернувшейся малышни.               
   -Про войну. Но сегодня  эта тётка…  Хрен прорвёшься…- безнадёжно махнул рукой один из них и презрительно цвикнул через губу.
  У низенького  окошка кассы  как всегда  была давка. И подходить не стоило. Тем более, что  в  карманах гулял ветер.
   В кинотеатре  с привычным  названием «Пионер»  посменно дежурили две  контролёрши. Одна из них - тётя Даша знала  Женькину  мать и обычно пропускала его без билета, делая вид, что не заметила, как прошмыгнул мальчишка.  Сегодня же  стояла на страже злющая  тётка, которая   и в мыслях не допускала ничего подобного. А Женьке почему-то казалось, что именно сегодня  покажут его отца. И Женька обязательно спросит его, когда же наконец тот вернётся домой, только бы успеть  прокричать:  - Па-а-пка !  Па-а-пка !  Мама уже заждалась тебя…
   Он обязательно отзовётся,-думал Женька,-обязательно.Вот мамка обрадуется! У всех,  почти у всех уже вернулись… И у Витьки, и у Сашки, и у всех – всех, кого знал Женька. У Сашки, правда,  на протезах и  больной весь, но ведь всё равно живой!
 
  Женька словно для очистки совести  все-таки  потолкался возле кассы. Зачем-то обошёл толпившуюся очередь, бурно переживавшую – хватит билетов или не хватит, сунулся к входной  двери. Нигде не светило. Даже, если бы и деньги  на билет были…
   Просить у матери  на билет бесполезно. Она уже сказала ему однажды: вот будешь зарабатывать тысячи, тогда можешь требовать на кино, на мороженое, на что угодно… А у меня  таких денег нету.
 Какие у неё деньги, Женька  видел, когда после  зарплаты она раздавала  долги соседям.« Неужели кто-то получает тысячи? Вот если бы заработать  хоть один разочек.  Сколько бы я сразу накупил мороженого!-подумал он,но  поразмыслив, тут же спохватился.- Нет, лучше бы  мамке…  самое-самое красивое платье купил. И ещё бы тысячу, тысячу платьев!..»
 Он тряхнул головой, возвращаясь к реальности.
  «Как же прорваться? Вредная тётка   на контроле. Запросто может схватить за рукав, вывести, а то и сдать в детскую комнату».
   Так уже было.  Правда, тогда  Женька прошёл по билету, как полагается.  Вместе со всеми свободно расхаживал по фойе,  рассматривал  шикарные портреты всяких  киноартистов.  В буфете  толстая  мороженщица в белом халате  ловко накладывала в вафельные стаканчики  дымящееся мороженое. Все покупали и  важно лизали  его в ожидании киносеанса.  Женька бы и сам так мог, если бы у него были деньги. Подумаешь!
   В тот раз он незаметно стянул у мороженщицы несколько бумажных кружочков, которыми она накрывала мороженое , стал размышлять, куда бы их пристроить. Пока ни подвернулась эта девчонка в белом роскошном платье!  Он послюнявил бумажный кружочек и ловко прилепил ей  на спину. 
   Ой, что тут началось!  Из-за такой мелочи!   Уж и посмеяться нельзя!
   Налетел  какой-то бешеный  дядька,  цепкими пальцами  впился в  плечо, потащил куда-то в комнату. На двери табличка  - «Администрация». На самом деле никакой  администрации там не было кроме  стола и двух стульев. А  этот бешеный сразу  стал допытываться:  «Кто твои  родители? Где работают мать с отцом? Почему ты такой хулиган?»
 –Никакой я не хулиган! Я даже билет купил  на свои собственные деньги.
 –Откуда они у тебя?
  -В  "орлянку" выиграл…
  –Вот оно современное поколение!- сказал дядька. Хотя Женька никак не представлял себе, какое такое  отношение имеет к этому самому современному поколению.
  А дядька ещё удивлялся – как это так, что у Женьки в карманах ничего нет: ни ножа, ни рогатки…   Кроме дырки.
 -Пусть мать зашьёт...- благосклонно посоветовал бешеный.
  « Будто у матери других дел нет как зашивать мне дырки в карманах,»- обиженно думал Женька, выставленный   на улицу неизвестно за что.
  Сейчас он старался не вспоминать об этом. С независимым видом прохаживался  перед входом,  прикидывал,  как хотя бы на  мгновенье превратиться в невидимку. Есть же, говорят, такая волшебная шапка:   наденешь, и в ней тебя даже милиционер не увидит. Во, лафа!  Можно хоть сто раз подряд проходить перед носом билетёрши…
  Женька  так  размечтался, что  какая-то благоухающая духами тётка опасливо  обошла  его, как  уличного котёнка. «Подумаешь –«фифа»!  Тут он увидел пожилую чету с целой оравой ребятишек.  Они как  раз  шумной  толпой окружили  билетёршу.  Момент – лучше не придумаешь.
   Минуту спустя он уже был в фойе. Только бы сердце  не  разорвалось от счастья…   
  -Ты  уснул?  Мальчик!  Что  покупать  будешь?- оглушила буфетчица над самой головой. 
 Женька вздрогнул и, не поднимая  глаз,  отодвинулся от буфетной стойки.  Бутерброд с куском  ветчины лежал на самом заметном месте… Женька сглотнул  слюну и  почувствовал, как что-то перевернулось в желудке. Жутко хотелось есть.
  «Ладно, поскорее бы  начали пускать!..  Если бы только увидеть папку! Ну хотя бы чуть-чуть…  Хотя бы капельку…»
   И  вот  распахнулись   двери. Толкая друг друга,  зрители торопливо занимали свои места,  шумно усаживались.  Женька вместе со всеми  проник в полусумрак  зала, высматривая из-за колонны хоть какое   местечко, где бы можно было незаметно свернуться калачиком, скрыться от посторонних . Но зал был заполнен до последнего кресла. Сотни глаз, горя нетерпеньем, ждали начала.  « Когда же?  Когда же  погаснет свет!» Сильнее всех ждал Женька. Он пригнулся за каким- то лысым  мужиком, стараясь  не сделать ни одного лишнего вздоха, чтобы не привлечь ни чьего  внимания к себе.
 Наконец  осветился, ожил волшебный квадрат на стене .    Надежда  увидеть отца сладко  обожгла    нутро, поглотила  Женьку всего до кончиков пальцев. С первыми звуками музыки, с громовыми словами диктора он словно растворился,  забыл, где  находится, что с ним, впившись  взглядом в происходящее на экране. Если б кто знал,какое это наслаждение! Сразу  забылась  эта  слюнявая  Светка, и жесткие пальцы её отца, вцепившиеся в ухо, и голод, и бесприютность одиночества на пустой поляне. Вот оно за целый день неожиданное счастье, за которое  Женька готов был испытать любые муки  мученические…
 -Ишь ты куда  запрятался! –вдруг  раздалось над головой громом небесным. - А ну-ка вылезай скорей! - Голос киношной работницы показался одновременно   и ехидным и ликующим, будто она внезапно обнаружила бесценный  клад на зависть всем врагам  своим.
  Женька сжался в комок ещё больше,  не желая верить, что обнаружен, что счастье, которое уже  целиком захватило его,  вдруг стало рушиться, превращаться в прах.  Костлявая рука   вцепилась в плечо,  одновременно вытаскивая, толкая  его к выходу, на улицу.
  - Ах ты  шпана  несчастная,- распаляла себя старуха.- Никакого спасу  от вас нет. Безотцовщина беспризорная… Хоть бы вы все…
  -Тётенька, пусти! Прошу тебя, тётенька!- вдруг закричал Женька, не веря самому себе, что столько  отчаянья окажется в его голосе, что он перекричит даже грохот  танков на экране и грохот пушек.- Я папку своего  увидеть хочу! Па-апку!..
  -Какого   ещё папку?!   Я тебе покажу папку!..  Шпана несчастная…
  -Тише! Не  мешайте  смотреть…-шикнул  кто-то из зрителей.
  Тёткин  ответ  Женька  уже не слышал. За его  спиной лязгнула тяжелая дверь, и  тоскливый ветер обдал его разгоряченное лицо.

… О позоре и отчаянье, какие в тот раз испытал Женька, не знает ни одна душа в мире. Ни одна. А кому знать? Даже под страхом смертной казни никто бы не вспомнил. Да и некому уже.   Сколько лет прошло, как один день. Целая  жизнь.
 Он ещё долго продолжал верить, что мог бы увидеть своего отца в той картине  о войне, если бы не та  злая, глупая тётка , которая  вытащила его из угла, где он без билета  затаился, как мышь.Что ей надо было? Он же не мешал никому на свете…
  Женька долго ещё пребывал в  слепой уверенности,что отец всё-таки однажды обьявится. Мало ли  каких чудес не бывает на свете! Пока  мать однажды, перебирая  бумаги в ящике  комода, ни показала затёртый листок похоронки .
 - Вот, сынок, твоё кино. Самое настоящее, с фронта…  Никто нам с тобой не вернёт  его, - горько сказала она ,отворачиваясь, чтобы сын не заметил повлажневших глаз.
  Женька никак не мог сопоставить живого  отца с  этим  серым  листком бумажки. Причём тут эти  равнодушные буквы, над которыми дышит мать, как  над самым дорогим и  близким? 
  Со временем всё постепенно будто бы сгладилось,  покрылось туманом. Только  надежда  на возвращение отца ещё долго никак не хотела покидать его, уже вошедшего в разум . Время от времени она упрямо возвращалась ,  подкатывала под самое сердце, разливалась внутри горячей незатухающей обидой.  «Как же так? К другим   отцы вернулись с войны. Пусть инвалидами, пусть не надолго хватило им их здоровья,  но вернулись же в свои семьи, к своим детям. Некоторым  совсем недолго дали  возможность пожить фронтовые раны.  Но и в таком случае,    став взрослым самостоятельным человеком, Женька ловил себя едва ли не на зависти к  ровесникам:  они  видели своих отцов живыми, они разговаривали с ними, они знали тепло их рук, улыбку,   глаза, привычки.  Я же никогда не видел своего отца. И не увижу до скончания жизни.
   О том, чтобы учиться после седьмого класса  и речи не могло быть: мать перешла на инвалидность.  Пришлось  поступить в заводское училище, потом встать за токарный станок. И  годы покатились, покатились…    
  Женька на заводе превратился  в  Евгения Васильевича.  Давно нет на свете той сумасшедшей злой киношницы, которая вышвырнула  его из зала ,лишив возможности хоть краешком глаза  представить  отца в бою. Впрочем, он  давно  простил её, поняв, что в художественном фильме  никакого бы  отца он не увидел  да и не могло его там быть, потому что  война войной, а  кино  всего –то и есть кино…  Тот эпизод представлялся Евгению Васильевичу в какой-то дымке, как странный сон, который  почему-то никак не хотел забываться. Лишь подобие  горькой улыбки в таком  случае появлялось на его лице. И неизвестно  о чём он думал в тот момент.
    Может,  и не было вовсе у него в жизни того неловкого эпизода? Может, детская память придумала вперемежку с больным вымыслом, что в  фильме о войне можно увидеть  живого отца.Надоело слышать от соседей да школьных учителей в свой адрес-  безотцовщина да безотцовщина, будто какой  калека.Вот и   загорелся хотя бы самому себе доказать, что и у него, как у всех, есть отец .Остальное -  обычная  история с проникновением без билета. Зал оказался битком: ни одного свободного места и никакого лишнего угла, где можно было бы спрятаться от билетёрши, вредной тощей старухи с визгливым голосом. Помнит, как с  трепетом ждал, когда  свет погаснет, фильм начнётся. Но ,  главное,  так был убеждён, что отца  увидит , просто в дрожь  бросало.  И вот  бравурная музыка,  первые кадры.   Впился глазами  в  экран,  дрожа от нетерпенья и счастья, что наконец-то, наконец-то вот сейчас   крикнет ему: папка, папка, ты когда приедешь домой? К другим ребятам  отцы уже вернулись…
   Как раз в  этот миг  раздался над головой  визгливый голос   старухи.Нет, это было действительно. Это не выдумаешь.  Женька даже не понял тогда, что её ликованье  касалось его. А она  ликовала дура, что обнаружила  ребёнка безбилетника  и уже тянулась  к его уху, чтобы именно за ухо вытянуть и выбросить его  на холодную улицу.
 
  Теперь вот и  взрослая  его жизнь  заканчивалась, промелькнув, будто и не было никакой жизни.
 -Отпахал!- говорил он то ли с грустью, то ли и правда  с облегчением, при встрече с каким-либо знакомым.- Будто с мерина сбрую сняли: на пенсию отпустили.
  И улыбался застенчиво. Словно виноват был,  что  от звонка до звонка  простоял  у заводского станка целую жизнь, восстанавливая страну после страшной  войны . А восстановив, с удивлением  уступил её олигархам…
   Вот он   сейчас засиделся на лавочке у подъезда. На его добром морщинистом лице выделяются  прокуренные зубы. Они редки и темны, как старый подгнивший штакетник. Кажется, они вот-вот должны выскочить, но каким-то образом им удаётся каждый раз удержаться, когда их владелец безобидно щерится в доверительной улыбке. Вечереет. Вечернее солнце отбрасывает усталую тень на  стену противоположного дома.
  Перед стариком на скамейке  кутается в пальто пожилая соседка по подъезду. В кои-то веки сходятся они  тут. Некогда. Хоть и  живут в одной пятиэтажке уже много лет. У каждого свои заботы.
  Она рада случайному собеседнику, даже такому как подвыпивший Евгений Васильевич, поэтому готова разговаривать на любую тему.
  Только что наметилась заминка вроде рекламной паузы. Соседка вся внутренне съёживается, кутается ещё больше, будто ей заранее зябко от будущего своего вопроса. Первый раз она  видит соседа подвыпившим. Наконец, женщина  собирается с решимостью и деликатно произносит  с  изучающим видом:
  -А скажи пожалуйста, Евгений Васильевич, сколько ты выпьешь зараз, чтобы сыт был?
  -Сколько?- выгадывает тот время на ответ и отвечает, серьёзно поразмыслив,- да, пожалуй, пол-литра и нормально будет.
  -Пол-литра?- раздумчиво качает  головой  женщина. И в голосе её и уважение к мужскому полу, и лёгкая зависть, и удивление  одновременно.- И всё?  И больше тебе не надо?
  -Дык, там видно будет,- не решается соврать Евгений Васильевич. На его простодушном лице ни тени лукавства. Женщина кутается ещё больше.
  -А я грамм сто и больше не могу, -вроде бы жалуется она. А на самом деле в её словах скрытое желание  хоть чем-то быть одновременно близкой  Евгению Васильевичу, спрятаться от  домашнего одиночества, где только и
поговорить  можно разве что с кошкой.
  -Дык, это кому как. Я ведь тоже не враг себе. Не-ет… Сегодня, скажем, напился, а на завтра ты хоть море ставь передо мной. Ни за что не буду. –Он снисходительно улыбается, обнажая свой штакетник и снова у собеседницы вызывая удивлённую мысль:  «Неужели не осыпятся?.. На  чём же они там держатся у него,  зубы-то?"
 -А когда было привыкать-то?- начинает философствовать Евгений Васильевич, мысленно погружаясь в давние  годы, когда корка хлеба за талоны доставалась. И перед мысленным взором в одно мгновенье проносится и безотцовское  детство, и  нищета, и измученное лицо матери.
  - Эт  спасибо моему двоюродному братцу,- говорит старик с усмешливой   тенью осужденья,- приучил. А то бы я её и  теперь не нюхал. Когда было её пить-то? До двадцати годов мы раньше и не знали что такое водка. Самогон  вот и всё.  А опосля –это пошли всякие наливки да настойки.( Сразу оживляется). Ух, и хороши были, ёшкин корень! Бывало, пьёшь, как мёдом по душе. Пьёшь и глядишь на неё… Эт сейчас пьют- никакого вкусу не испытывают. А мы, бывалча, портвейном –то, как лаком самогон покрывали. Правда, сейчас и портвейн-то не тот пошёл. Одна вода. Это ж вино-то старинное…
 -И обслуживали тогда разве так?- подхватывает женщина, вспоминая свою жизнь, мысленно выхватывая самые счастливые её эпизоды, которые помнит только она одна. И никто больше.
  Соседка одинока и Евгений Васильевич одинок.   Жизнь прожита, остался огарочек. Вот он дотлеет, как у всего послевоенного поколения. У безотцовщины, которая со школьной парты, не успев по- настоящему  осознать  себя, поднимала страну. Как рванулась догонять и перегонять зажравшуюся  Америку.
 -Вот ты не гляди,  что я на  пенсию вышел…- вдруг оживляется Евгений  Васильевич.- У меня жизнь-то  ого-го какая… Если её описать, целый  роман получится. Я ведь на заводе  работал. Токарем. Ты не гляди, что с виду я такой. Я ведь не такой был, у кого хошь спроси…               
  У мене фотокарточка на заводской Доске почёта  висела пока мухи не усидели. Нет, правда…- смеётся.  И сразу  мрачнеет от какой – то мысли. – Вот отца я своего в жизни так и не видал ни разу. Пропал он без вести на войне.  Ждали, ждали с матерью. Бесполезно…  Я и своих ребят вырастил, женил их, разлетелись они  с внуками, жену схоронил. Один бедую теперь на пенсии.  Всё хорошо. Жизнь–то она вот она- перед глазами. Не могу пожалиться, а вот отца так и не видал с самой войны. Вот беда –то…