***

Посвящаю Марине Валерьевне Ганичевой, благодаря знакомству с которой  жизнь моя приобрела духовный смысл.
               
                Не героями в раме,
Не кремлёвскими башнями –
Русь держалась веками
  Деревнями да пашнями.
Корни прочные, древние,
Ни срамного, ни пошлого,
Родом все из деревни,
Из далёкого прошлого.
И не будет иного.
Дым в субботу над банькою,
Чтобы не было снова
Встанет ванькою-встанькою.
Сколько бед пересилили,
От земли по природе мы.
Без деревни в России –
Всё равно что без Родины…
Николай Рачков


                В С Т Р Е Ч А
                повесть


Жириновский В.В.

    – Я – внук фабриканта, а у нас сейчас дети Шариковых, дети рабочих и крестьян, которые забыли, что такое собственность, забыли, что такое собственный труд, чтобы за него биться…

Путин В.В.   
     – Вы сказали, что нужно обращать внимание на элиту и с ней работать, а от рабочих и крестьян появляются только дети Шариковых. Я сам из рабочей семьи и с Вами абсолютно не согласен. У нас талантливый народ,  и не люди виноваты в том, что часть населения деградирует в связи с бедностью, в которую мы  его загнали  за предыдущие  15 лет. Это наша с Вами вина и наша ответственность  – бороться с бедностью, решать проблемы здравоохранения и образования.

      Депутата Госдумы Анастасию Сергеевну взволновал диалог между Жириновским и Путиным.  «А ведь у меня могли быть «дети Шарикова», – эта мысль обожгла сознание  женщины.  И вспомнилось…
                Молодой специалист
 

     Конец  ноября 1983 года. Настя, молодой специалист, после окончания  культпросветучилища  была направлена  в село Петровку Николаевского района.  С красным дипломом библиотекаря  она могла остаться работать в городе, но были две причины, по которым Настя стремилась уехать из родного дома.   Жила  девушка  с   мамой, папой,  сестрой  и с её  мужем.  У молодожёнов в марте месяце должен был родиться первенец,  и даже трехкомнатная квартира станет тесной. Это, конечно, была причина, о которой она говорила  и  в комиссии по распределению молодых специалистов,  и своим подругам, но на самом деле ей, как и всем в её возрасте,  хотелось быть самостоятельной, почувствовать новую жизнь. 
         Хотелось ей неудержимо
        Быстрей в большую жизнь войти.
        Всё представлялось достижимым.
        Казалось, что к любым вершинам
        Легко открыты все пути. 
(автор неизвестен)

     В деревне Настенька никогда не была. Ну что ж, когда-то надо всё познать. Её радостно-романтическое настроение прервал вопрос  пассажира-соседа:
   – Милая,  и к кому ты в Петровку едешь, в гости  али насовсем?
   – Насовсем, работать.
   – Работать?! Дояркой али телятницей?
  Немногочисленные пассажиры автобуса откровенно рассматривали попутчицу.  На Насте  было шикарное оранжевого цвета зимнее пальто с воротником-чернобуркой, на ногах – модные сапожки.
   – Нет, я – библиотекарь.
   Пассажиры притихли и насторожились.
   – Вон оно как!  Дак у нас, вроде,  есть библиотекарь, уважаемая всеми Клавдия Васильевна, – задумчиво произнёс сосед.
   – Знаешь что, девонька, заворачивай-ка ты назад. Присылали к нам уже заместо Клавдии Васильевны одну фифу, вроде тебя, и недели не прошло – сбежала, – серьёзно произнесла молодая женщина в  полушубке.
    Настя насупилась и молчала.
    Приехали к вечеру. Начальник отдела культуры района   дал ей адрес Валентины Климовой,   которая   работала в школе учителем начальных классов. Именно с ней предстояло жить молодому библиотекарю.
    Настя нашла нужный дом, постучала.
   – Заходите, открыто.
    Её  встретила красивая молодая  девушка. Распахнутая серая телогрейка не могла скрыть тонкий стан  хозяйки. Волнистые светлые волосы рассыпались вокруг головы. Большие  карие  глаза с интересом рассматривали  вошедшую. Настя расстегнула пальто, хотела его снять, но Валя  движением руки остановила её.
   – Как я поняла, ты – Настя.  Меня   председатель сельсовета предупредил, что мы будем жить вместе. Ну, добро пожаловать. Это что, все твои вещи? – показывая на чемодан и сумку,  спросила она  и, не дожидаясь ответа, продолжила, –  не раздевайся.  Холодно. Сейчас я затоплю печку. Знаешь, как надо?
    Валя открыла дверцу   печки, кочергой пошуровала в ней, потом из поддувала выбрала всю золу в ведро. Сложила в топку приготовленные дрова, настрогала мелких щепок, положила их внутрь  дров, попробовала зажечь спичкой. Дрова были сырые и никак не хотели гореть.
   – А сейчас я вас! – с этими словами она достала пол-литровую бутылку, открыла сверху один кружок  у плиты и,  немного плеснув жидкости на дрова, подожгла их спичкой. Дрова дружно взялись,  и вскоре по комнате разлилось волной тепло. Настя достала городских гостинцев, Валя разлила по чашкам чай и изучающе посмотрела на  девушку.
   – И как же ты жить здесь собралась? Это ведь не город. У тебя кроме этого царского пальто есть ещё что-нибудь?
   – Нет, если надо, я в магазине куплю.
 «И что они все привязались к моему пальто? Ведь не свинаркой я работать собираюсь», – с раздражением подумала Настя.
    Будто  отгадав её мысли, Валя задумчиво  сказала, как вынесла приговор:
   – Трудно тебе придётся, трудно. Ладно, давай ложиться спать.   Я – на кровати, тебе на диване постелю. Завтра  рано ухожу на работу, ты будешь пока дома. Утром принеси из колодца воды, он недалеко  от нашего дома, увидишь. Затопи печку и что-нибудь приготовь к моему приходу, где продукты – покажу.
     Утром, когда Настя проснулась, Вали уже не было.   Ну что ж, надо хозяйничать.  Девушка   надела  пальто, взяла ведро и пошла за водой. Колодец увидела сразу, он стоял на небольшой возвышенности, которая обильно была полита водой;  получилась круговая горка. С большим трудом  она  взобралась на эту горку, открыла деревянную крышку   колодца, взяла ведро и стала соображать, как можно его надеть на длинную цепь, заканчивающуюся железной палкой,  и так, и сяк   крутила  эту палку и никак не могла понять: как к ней прицепить ведро?  Заметив приближающегося  к колодцу мужчину,  Настя  подождала его и попросила помочь надеть ведро на цепь. Мужчина усмехнулся, встал рядом,  ловко просунул железную палку через дужку ведра и, закрепив её на цепи, ушёл. Настя взяла ведро двумя руками  и, посмотрев  в зев колодца,  кинула  его  в бездну. Деревянная вертушка, на которой была накручена цепь, с сильным шумом стала раскручиваться и железная ручка больно ударила девушку. Она упала и покатилась с горки. Настя лежала, закрыв   руками уши. Цепь с грохотом раскручивалась, потом   плюхнуло и смолкло. Полежав ещё немного,   девушка поднялась, снова взобралась на горку и,  с большим трудом  вращая железную  ручку,  подняла ведро.
    Пришла домой. Теперь надо было затопить печку. Вспомнив науку Вали, Настя выгребла золу, положила в топку дрова, попыталась разжечь – не получилось. Найдя заветную бутылочку с жидкостью,  плеснула её на дрова  и подожгла. Но что это!? Печка, как живая, вдруг раздулась, ухнула, и со всех щелей из неё повалила сажа. Мало того,  из открытой топки вырвалось пламя на Настино пальто, которое сразу загорелось. Девушка догадалась выскочить во двор и упасть в снег. Испугавшись пожара, она вскочила и вернулась в дом. К счастью, пожара не случилось. Горящие угольки вывалились на  железную пластину, которой был обит пол около топки.
    Когда Валя пришла домой на обед и увидела   раздутую   печку,  вся побелка  на которой осыпалась,    сажу на потолке и стенах,   плачущую Настю на диване, она долго стояла в растерянности и не могла сообразить, что же   делать. Почему-то ей стало очень жалко эту глупышку.
   – У тебя деньги есть? 
  Настя, шмыгая носом, протянула  ей все деньги, которые дала мама.
   – Сиди и жди меня, – приказала Валя.
    Пришла она не одна, вместе с  высоким, крепким парнем.
   – Ну  что, Гена, сможешь горю нашему помочь? – спросила Валя.
   – Ничего себе, тут работы на целую неделю, её же перекладывать надо,  и как  вас угораздило?
   – Да  понимаешь, я переборщила, бензина лишку налила.
Удивлённая Настя  вскинула заплаканные глаза на Валю, но промолчала.
   – Ну и глупая ты, Валюха. Кто же   бензином печку разжигает? Сушить надо  дрова лучше, сушить! Так и дом подпалить недолго.  А это  что за мокрая курица? – заметив Настю,  сидевшую на  стуле, спросил Геннадий.
 – Настя это. Работать приехала библиотекарем, вместо Клавдии Васильевны. Третью уже присылают, – и, обращаясь к Насте, подавая ей свёрток, сказала: – На, надевай.
   Настя встала, развернула свёрток, сняла своё замызганное мокрое  пальто. Перед ребятами предстала хрупкая девушка в чёрном облегающем платье, с короткой стрижкой тёмно-каштановых волос, вздёрнутым  носиком и синими-пресиними  мокрыми глазами.
   – Геннадий Шариков, – неожиданно для самого себя представился парень.
    Валя внимательно посмотрела на друга.
   – Надевай, тебе говорят, – раздраженно сказала она Насте.
   Настя надела  стеганую телогрейку и громадные серые валенки.
   – Не понял, она же в одном валенке вся спрячется, ты где их взяла?
   – У Катьки, в магазине.
   – Ох уж  эта Катька! Доберётся до неё ОБХСС, всё под прилавок прячет. Андропова на неё нет. Дай  валенки.
      Посмотрев на ноги Насти, Геннадий ушёл. Вскоре он вернулся и подал девушке красивые черные катанки.
    На время, пока Геннадий перекладывал печку, Валя с Настей ночевали в медпункте.  Валя призналась, что  Геннадия любит давно и после уборочной они решили пожениться.
   – Знаешь,  он какой?  Все девчонки  по нему  сохнут, вот и Катьку уболтал валенки тебе поменять. Он всё может: и печку сложить, а на баяне так играет, что заслушаешься. Мы работаем вместе в школе, он – учитель пения, но и в электричестве разбирается;  в уборочную  трактористом, комбайнёром работает.  Предупреждаю сразу: глаз на него не клади. Мой он, никому не отдам,  и не тешь себя надеждой, когда он маслеными глазками смотрит. Смотреть-то он на всех смотрит, но любит меня. Я это точно знаю.
    На следующий день утром Настя с Валей пошли в библиотеку. У Вали был ключ.
   – Ну, осваивайся,  а я в школу пошла.
     В  уютной,  просторной  библиотеке  одну половину занимали стеллажи с книгами, на другой  стояли столы и стулья   – читальный зал. На столах лежали подшивки газет и журналов. Внимательно просмотрев книги, Настя с удивлением обнаружила полный непрофессионализм бывшего библиотекаря.  Книги стояли ровными рядами и исторические, и медицинские, и  научные в  алфавитном порядке авторов,  библиотечно-библиографическая классификация не соблюдалась.  Не было ни каталога, ни картотек, ни формуляров. Читатели записывались  в общую  тетрадь.  Настя  полистала  её;  ей было любопытно, что   читают жители  села.  Разнообразие их интересов  порадовало нового библиотекаря.   Самыми читаемыми оказались книги  Александра Дюма, Конан Дойля, Ивана Ефремова, Александра Беляева, Юрия Германа,  Михаила Шолохова,  Константина Симонова, конечно,  классиков: Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Чехова и других. Дети читали Гайдара,  Фадеева, Александра Грина,   Вениамина Каверина «Два капитана»,    Лагина «Старик Хоттабыч».  Эту книгу, судя по записям,  прочитали все дети Петровки.    «Вот тебе и непрофессионализм Клавдии Васильевны»,  – с удивлением подумала  девушка.  Сама Настя больше всего любила поэзию.  С большим трудом среди медицинской, сельскохозяйственной и художественной литературы  она  обнаружила   томики стихов Льва Ошанина,    Людмилы Татьяничевой, Юлии Друниной.  Нашла  даже  сборник   своего любимого поэта Максимилиана Волошина, открыла наугад  и удивилась,  – на этой странице было напечатано   стихотворение, которое знала  наизусть:

   Обманите меня... но совсем, навсегда...
Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда...
Чтоб поверить обману свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в темноте наобум...
И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,
Кто ведет лабиринтом неведомых зал,
Чье дыханье порою горит на щеке,
Кто сжимает мне руку так крепко в руке...
А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман...
Обманите и сами поверьте в обман.

        Однако  инвентарную  книгу  девушка  тоже не нашла. Работы предстояло много.  Первым делом она решила оформить формуляры, но бланков  нигде не было, зато увидела на  столе закрытую кипами газет  пишущую  машинку.  Печатать на машинке  Настя   умела,  и ей не составило труда напечатать  формуляры. 
        Читатели в библиотеку не пришли  ни в этот день, ни на следующий. Через неделю Настя  забеспокоилась и сказала о своей тревоге Вале.
   – Ты ещё не поняла? Бойкот тебе устроили. А давай-ка сходим   к Клавдии Васильевне, только она может повлиять на ситуацию.
    Клавдия Васильевна была дома, лежала на диване и даже не встала встретить гостей, сказала, что ничем помочь не может, болеет.
                *   *   *
     К  заведующему отделом  культуры Тихомирову Сергею Ивановичу, который был ещё и секретарем парткома,   пришёл секретарь   райкома  комсомола Дронов Юрий Петрович.
    – Юрий Петрович,   а  ты почему  на партийном собрании не присутствовал?  Ты  обязан быть  на собрании  как секретарь комитета комсомола  и доводить до сведения комсомольцев политику партии и правительства.
    – Я же вам говорил, что у меня мама заболела, я в город ездил.
   –  Ах, да, я забыл. В следующий раз напиши письменное заявление на моё имя. Я вот зачем тебя пригласил:  мне доложили, что  Катерина  больно много языком болтает. Откуда она взяла, что в Москве  директоров магазинов   расстреливают.  Ты прищеми-ка ей хвост.
   – Ладно, что-нибудь придумаю.
   – Как там новая библиотекарь, работает?  У неё  красный диплом, так что она – настоящий специалист.
   – Но может она и настоящий специалист, но читатели к ней не ходят.
   – А ты помоги ей влиться в коллектив, она на учёт встала? Комсомолка ведь наверняка?  Слушай, а давай-ка вместе съездим в Петровку, наведаемся к ней в гости.
   – Сергей Иванович, тут Вам презент к Новому году.
   Дронов протянул Тихомирову свёрток.  Тот приоткрыл пакет, понюхал:
   – Ну, Катерина!  И где она всё это достаёт? Ну, ладно, ты там не очень с ней.  Но предупреди!
                *  *  *
    Валя решила помочь подруге и привела к ней своих учеников. Помещение  библиотеки огласилось шумом ребячьих голосов.
   – Здравствуйте,  ребята! Давайте знакомиться, меня зовут  Анастасия Сергеевна.  Я рада видеть вас у себя в гостях и очень надеюсь на нашу дружбу. Вы  любите читать книги?
   – Да!
   – А скажите,  какие  вам больше всего  нравятся?
   – «Чипполино», «Старик Хоттабыч»,  «Мойдодыр», «Чук и Гек»,  «Четвёртая высота», «Приключение Незнайки».
   – Молодцы! А что вы знаете о пионерах-героях? Вот посмотрите на этой полке,  «Маленькие герои большой войны»,  стоят книги, в которых рассказывается о настоящих героях. До войны это были самые обыкновенные мальчики и девочки. Учились, помогали старшим, прыгали, бегали, как вы, а когда началась война,  они сражались рядом с отцами, братьями – рядом с комсомольцами и коммунистами. Многие юные участники войны были казнены  гитлеровцами, погибли в боях.  Вот книга Льва Кассиля «Улица младшего сына» про героя-пионера Володю Дубинина.  А каких  маленьких героев знаете вы?
   – Валя Котик, Зина Портнова, Леня Голиков, Павлик Морозов – выкрикивали ребята.
   – А  я знаю песню  о пионере-герое  Вите Черевичкине,  –  сказал вихрастый мальчик  лет 10-ти.
   – Конечно, ведь Стёпа известный голубятник,  и фамилия у него подходящая – Голубев.   Витя Черевичкин тоже  любил голубей  и отказался их убить, как требовали  фашисты, тогда они убили всех Витиных голубей  и его расстреляли,  –   сказала  Валя.
    – А зачем немцы голубей убивали? – спросила серьёзная девочка  с большой  русой  косой.
   – Ирочка, дело в том, что фашисты  думали, что голуби у Вити не простые – почтовые,  и с ними сообщения передавались  партизанам, – пояснила Валя.
      В это время в библиотеку вошли  Тихомиров Сергей Иванович   и  Дронов Юрий Петрович.  Ребята дружно встали.
   – Сидите, сидите.  Можно,  мы тоже посидим, послушаем?
   Гости сели рядом с ребятами.
   – Я смотрю на вас,  вы ещё не все пионеры? На некоторых  нет пионерских галстуков, –   обратилась к школьникам  Настя.
    – Да, четвероклассники – все пионеры, а третий класс будут принимать в пионеры торжественно в мае, в день Пионерии.
   – А клятву юных пионеров все знаете?
   – Да!
  И дети вразнобой начали говорить слова клятвы.
   – Так.  Давайте дружно, все по моей команде: «Я – юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей…».   
   – Очень хорошо. Вас обязательно всех примут в пионеры. Я рада была с вами познакомиться и  надеюсь, что вы будете активными читателями библиотеки.
   Когда ребята ушли,  между Тихомировым, Дроновым и Настей состоялся разговор о политической ситуации в стране, реформах Андропова.
   – Ты уже 10 дней работаешь   и  ни разу не поинтересовалась,  как встать на комсомольский учёт,  – сказал  Дронов.
   – Я, конечно, виновата, но у меня всё готово:  и заявление,  и открепительный талон, –  Настя достала из сумочки документы и протянула их  Дронову.
  Тихомиров внимательно просмотрел  выставку, оформленную Настей: «Политические реформы Ю.В. Андропова».  На полке стоял журнал «Коммунист» № 3 за 1983 год, открытый на странице, где напечатана статья  Ю.В.  Андропова «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР».  Подборка  его статей  из газет, журналов.    
      Парторг  мельком просмотрел другие   выставки:  «Маленькие герои большой войны», «Ветераны войны села Петровки», «Книги из серии ЖЗЛ» и другие. Похоже,  что он остался доволен увиденным.
   – Ну, а как у Вас с посещаемостью,  – спросил Настю.
   – Пока только дети ходят, но у меня есть план  самой побывать с книгами  у рабочих МТС, птицефабрики, сделать библиографический обзор поступившей литературы, очень надеюсь, что посещаемость будет.
   – Юрий Петрович, советую Вам на ближайшем комсомольском собрании, во-первых,  обсудить  реформы Юрия Владимировича, во-вторых,  выслушать комсомолку  Дудареву Анастасию Сергеевну, которая расскажет   о книгах, рекомендованных к прочтению.  Надеюсь, вы внимательно читали статью Андропова «Об усилении работы по укреплению социалистической дисциплины», где  указано, чтобы  все собрания и совещания проводили  вне рабочего времени.
   – Да, конечно, Сергей Иванович,  всё будет в точности выполнено.
   – А пока я с вами прощаюсь, работайте.
     Когда Тихомиров ушёл, Настя посмотрела на комсомольского вожака и удивилась резкому изменению  выражения его лица:  из подобострастного, льстивого в –  фамильярное, циничное.   Дронов молча, бесцеремонно, с неприятной ухмылкой  стал разглядывать девушку,  как будто раздевал её. Настя покраснела и опустила голову.
   – А знаешь, ты мне нравишься: и симпатичная  такая, и с выставкой вовремя подсуетилась. Теперь тебя Тихомиров всем в пример будет ставить. Очки зарабатываешь?  Ну,  да  ладно, надеюсь, что мы с тобой найдём общий язык. Найдём? –  игриво спросил он и положил свою руку на руку Насти.
   Настя машинально выдернула  руку. Непонятно почему, она испытала не просто страх – ужас. Дронов был красив, даже  очень красив: роскошные волнистые волосы, прямой,  правильной формы нос,  но улыбка такая странная. Обычно, когда человек улыбается, он весь преображается: глаза вспыхивают внутренней добротой. У Дронова улыбка была похожа скорее на ухмылку, потому что при этом глаза оставались неподвижными    и, скорее, в них читалось самолюбование и уверенность в своей неотразимости.
   –  В конце декабря  мы проведём комсомольское собрание   в библиотеке. Повестка дня такая: принимаем тебя в наш комсомольский коллектив, расскажешь о себе, о своих планах. Потом я  доведу до сведения комсомольцев политику партии и правительства, для чего мне нужен будет материал с  выставки. И третий вопрос: подготовка к новогоднему карнавалу, который состоится 31 декабря в клубе. Кстати,   ты желаешь  участвовать в концертной программе? Что   можешь?   Спеть,  станцевать,  басню  рассказать?
   – Можно, я спою?
   – Конечно. Только репертуар необходимо согласовать с партийным секретарём    Тихомировым. Никакой самодеятельности, никаких «Ландышей»  или,  не дай бог,  Высоцкого.
 *   *   *
   В житейских вопросах Настя оказалась хорошей ученицей. Она ловко научилась растапливать печь, которую замечательно отремонтировал Геннадий. Девочки  очистили кухню от сажи,  побелили. Колодец Настя тоже освоила. Геннадий отбил весь лёд  вокруг него,  и воду стало удобно доставать.   Он  был частым гостем у девушек. Когда приходил Гена, Настя, если позволяла погода,  уходила гулять.  Девушка старалась  гнать от себя мысли о  нём, но ничего с собой не могла  поделать. У неё была  необъяснимая внутренняя потребность видеть его,  думать о нём постоянно.  «Белокурая красавица Валя, конечно,  лучше   и достойней», –  так  считала Настя.   Обычно  девушка   шла по дороге до конца деревни, проходила птицефабрику, на которой работало большинство жителей села, машинотракторную  станцию,   где в зимнее время трактора, комбайны и  другая техника  готовилась к  посевной, ремонтировалась.
       Дорога близко подходила к речке и огибала деревню.    Елочки стояли зелёные,  припушенные  снегом. Снежное покрывало укутывало деревья,  речку, дома,  из труб которых   поднимался дымок.  За речкой  сплошной стеной  стоял лес.  «Какая красота! Представляю,  как здесь замечательно летом: и лес, и речка, а воздух какой! Нет, в деревне жить лучше, чем в городе!»

  *   *   *
   После комсомольского собрания  началась активная подготовка к Новогоднему карнавалу.  Репетиции проходили в клубе.    Под музыку, виртуозно исполняемую Геннадием на баяне, танцевали, пели,  показывали  гимнастические этюды, пирамиды.  Настя   попросила  подобрать музыку к песне  Анны Герман «Танцующая Эвридика».
   – А разве у Анны Герман есть такая песня?
   – Есть, её очень любит моя сестра, ей подарили пластинку, по ней я и выучила.
    Настя запела  акапельно. Все, кто присутствовал в клубе на репетиции,  замерли, поражённые  чистотой серебряного голоса девушки.
   31 декабря состоялся новогодний концерт, после которого планировался бал-маскарад.  Все  номера праздничной новогодней программы были согласованы  с  отделом культуры.
  Перед выходом на сцену Насти  выступал электрик Костя Шатилов со своими  частушками-пародиями на известных жителей села:
       Петух Дронов – молодец,
       Он наш сельский красавец.
       Как тряхнёт чубом своим,
       Куры бегают за ним.

       Страх нагнали на народ,
       Кто на лапу мзду берёт,
       По ночам не может спать,
       Вдруг приснится: «Расстрелять!»
    
        А Катюша – продавец,
        Она тоже молодец!
        Даже, что себе брала,
        С перепугу продала.

   Зрители смеялись,  долго ему аплодировали,  не отпускали со сцены, даже когда   вышли Геннадий и Настя,  шум стоял такой, что перекричать его было невозможно. Тогда Геннадий очень громко растянул меха у баяна,  и зрители смолкли.
   – Песня «Соловей», исполняет Дударева Настя, – объявил он. И Настя запела:
        Соловей мой, соловей,
        Радуй песенкой своей,
        Тюрли-тюрли, чок-чок-чок,
        Пой нам, звонкий землячок!

   Ничего подобного в  стенах этого клуба никогда не звучало.  Пораженные сельчане, казалось,  даже не шевелились, боясь спугнуть эти хрустальные звуки.  Настя закончила петь, стояла на сцене и  не понимала, почему все молчат?   «Провал, провал,  – стучало в висках, –  я же в этом селе – изгой». И вдруг зал взорвался:  «Бис!», «Браво!», «Молодец!», «Ещё!» – скандировали слушатели.  Настя запела песню  своей любимой певицы Анны Герман «Один раз в год сады цветут»,  но и этого было мало. Кончилось тем, что весь зал вместе с Настей  пел   песню «Надежда».
    И  для Насти  после Нового года  наступила совершенно другая жизнь. От читателей в библиотеке не было отбоя.  Она  устраивала читательские конференции,  делала обзор поступившей литературы. Теперь её называли не иначе, как «Настя-соловей».
   И Дронов,  и Шариков приходили в библиотеку почти каждый день. Причём,  комсорг всегда приносил   шоколадку  или конфеты. Где он всё это брал  –  непонятно. В сельпо в продаже  из конфет были только подушечки, ириски «Золотой ключик». Шоколадные конфеты появлялись   очень редко. И вообще,  для продавца Кати наступило трудное время. Ей категорически запретили прятать под прилавок товар, предупредили, что в случае невыполнения указа привлекут к ответственности.  Шли слухи, что в Москве некоторых директоров крупных магазинов  расстреляли за укрывание  товаров, за воровство, называя  всё это   коррупцией.  Катя была смертельно напугана и всё, что ей привозили со склада, выставляла сразу на продажу. Перед магазином теперь выстраивалась очередь  из жителей села. Покупали все: хрусталь, ковры, трикотаж. Но и на эту очередь нашлась управа. Председатель сельсовета разъяснил сельчанам, что вышел указ, чтобы в рабочее время народ работал, а не шлялся по магазинам и клубам.  Страху на всех нагнали немало.
    Но всё закончилось так же быстро и внезапно, как начиналось. 9 февраля  было объявлено, что после долгой, продолжительной болезни скончался Генеральный Секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Юрий Владимирович Андропов.

  *   *   *
      Дронов в очередной раз  пришёл в библиотеку, принёс книгу, якобы прочитанную,  Настя намётанным глазом поняла, что роман  Шолохова «Поднятая целина»  даже не открывался.  Он прошёл к стеллажам с художественной литературой, взял первую попавшуюся  книгу  и протянул её Насте вместе с большой коробкой конфет. В читальном зале сидели дети, читали журналы «Пионер» и «Мурзилка». Настя взяла  конфеты и отнесла  ребятам.
   – Угощайтесь,   это  вам  от Юрия Петровича.
    То-то было радости у детей!
   – Ну,  зачем? – обиделся Дронов. – Это я  тебе.
   – И зря. Я очень  прошу, не приноси мне больше ничего.
   – Что, Генку ждёшь? Я ведь не дурак, вижу, как он тебя обхаживает.   А я ему сказал, что у нас с тобой любовь и осенью мы  поженимся.
   – Как это поженимся, с какого перепугу?  Вообще-то я замуж не собираюсь,  и,  знаешь что, не приходи сюда больше.
   – Почему  «не приходи»?  Библиотека не твоя собственность. А замуж ты за меня выйдешь, я своего всегда добиваюсь. Ты мне нравишься, тебе лучше меня все равно никого не найти.
   – Ты в этом уверен? Хочешь, я прочитаю  одно стихотворение:
   Ой, не видно ни зги, ни месяца
   В тёмном небе, в болоте ночном.
   Лишь гнилушка упрямо светится
   Голубым, красивым огнём.
   И не светит она, только светится,
   Только светится эта гниль.
   Обойду сторонкой скорее
   Шевелящиеся огни.
   И когда тебя снова я встречу,
   Об одном скажу, об одном.
   Что не светишь ты, только светишься
   Голубым, красивым огнём.
               (автор неизвестен)

   По мере того, как Настя читала стихотворение,  дроновская улыбка постепенно сползала с лица, глаза потемнели;  крепко сжав губы, он  вскочил со стула и буквально выбежал из библиотеки.
   Настя тогда ещё не знала, что мужчина многое может простить   женщине, кроме одного – пренебрежения.
   А Геннадий  совсем перестал приходить домой к Вале и Насте, а вот в библиотеку зачастил.
   – Гена, ты книги просто глотаешь  или новую систему быстрого чтения освоил?  Вот тебе книга  Юрия Германа «Дорогой мой человек»;   если хочешь, могу сразу дать продолжение: «Дело, которому служишь» и «Я отвечаю за всё».  Думаю, что за месяц ты всё осилишь.
   – Получается, что целый месяц я тебя не увижу. Это не в моих силах. Что ты со мной наделала, Настя? Смотрю на тебя, и голова кругом.
   – Вы ведь с Валей к свадьбе готовитесь?  Она платье шьёт.
   – Валюша – очень славная девушка,  и мне стыдно перед ней, с ней было хорошо и всё понятно. Но откуда ты на мою голову свалилась?   Я ведь чувствую, что и ты ко мне не равнодушна, ведь это так? С первого взгляда, как   увидел, понял – ты моя судьба. Такого со мной ещё не было. Ну,  что  молчишь!?
    В библиотеку вошла  женщина средних лет,  та самая, которая ехала  в  автобусе  и говорила  Насте, что она зря едет в Петровку.
   – Наталья Петровна, – представилась она и укоризненно посмотрела на раскрасневшуюся  девушку.
   Геннадий  молча встал и ушёл.  Книга остался лежать на столе перед Настей.
   – Вот и я решила, наконец, приобщиться к чтению. Когда-то много читала и теперь читаю, но больше специальную литературу – по птицеводству.  Мне подарили книгу  Платонова «Чевенгур», скажу тебе, содержание этой книги меня удивило и заинтересовало. Есть ли  в библиотеке  другие произведения Платонова?
   – Да, конечно,  произведения  Андрея Платонова  начали издавать недавно,  всего года четыре назад. И раньше печатали, но  подвергались резкой критике и запрещались.
   Настя взяла со стеллажа  две книги Андрея Платонова: «Рассказы» и «Ювенильное море».
   – Вам обе записать?
   – Запиши, деточка. Время 6 часов, твой рабочий день закончился.  Хотелось мне с тобой поговорить без свидетелей, закрой дверь, хочу, чтобы нам никто не мешал.
                Первый рассказ Натальи Петровны
  – Я вижу – хорошая ты девушка и так славно поёшь! Не могу и не хочу давать тебе никаких советов. О себе расскажу, может,  и  ты сделаешь выводы.
    Я родилась в 1943 году, отца не знала.  В этом же году он ушёл на фронт и погиб уже в Берлине. Я жила с мамой в городе, окончила сельскохозяйственный техникум и, как ты, приехала работать по направлению в Петровку.  Стала   птичницей, но тогда это была не птицефабрика, как сейчас;  просто совхоз закупил  100  куриц   Юрловской голосистой породы,  и мы вдвоём с Клавой  были основателями настоящей фабрики. Ох,  и подружились мы с ней! Весёлая она была, счастливая. Ждала с Армии суженного Виктора. О чём бы у нас ни начинался разговор, она обязательно  ввернёт про своего Витеньку. Писал он каждый день, и все его письма Клава читала мне. Глаза светились от счастья, мечтала о свадьбе, о детях:
    – У нас с Витюшей будет две девочки и два мальчика,  я уже и имена им придумала, только с Витей посоветуюсь.
    Каждую свободную минуту  Клава бегала к родителям Виктора,  и те принимали её, как родную.
    На птичнике работа шла вовсю.  Это уже был не просто птичник – птицефабрика.  Хозяйство становилось рентабельным, в штате числилось более 20 работников, я стала заведующей.
    Так получилось, что в 1964  году  меня пригласили в Москву на ВДНХ  (Выставку достижения народного хозяйства)  и  вручили правительственную награду,  там же дали путёвку в санаторий в Сочи, куда я и поехала прямо из Москвы.
    В Петровку вернулась  в конце сентября и, как говорится, с корабля на бал: попала прямо на свадьбу Клавы и Виктора. Конечно, о свадьбе я знала и купила по тому времени  шикарный  подарок – сервиз  «Мадонна».  Привела  себя в порядок и пошла в клуб,  где уже  гремела   свадьба. Меня встретили  бурно, повели к молодым. Клава бросилась мне на шею, не обращая внимания на  нарядно оформленную коробку с сервизом.
   – Ты, ты – мой самый лучший подарок, подружка, жду тебя, здесь твоё место, радом со мной.
   – Виктор, – протянув мне руку, представился жених и  посмотрел на меня своими бархатными чёрными глазами. Взгляд его пронзил меня насквозь,  и будто  что-то перевернулось внутри. Сердце сильно-сильно застучало,  и я потеряла ощущение времени и пространства.
   – Наташенька, тебе плохо, ты такая бледная, – ужаснулась Клава.
   – Я только приехала, домой забежала  переодеться и сюда, устала очень.
   – А вот выпьешь за наше счастье,  и всё пройдёт.
   – Штрафную! Штрафную! – закричали гости.
    Я никогда не увлекалась спиртным, а тут схватила,  как спасение,  рюмку, выпила содержимое, потом – вторую. Меня усадили рядом с женихом и, что было дальше, я плохо помню. Вроде я танцевала, пела со всеми вместе, но вскоре мне стало нехорошо, я выскочила на улицу  и убежала домой. Но глаза, глаза Виктора как будто отделились от него и преследовали меня везде. Что это? Неужели так начинается любовь? Безумие какое-то! Я не хочу! Я же его совсем не знаю.
    На следующий день я вспоминала свадьбу, как кошмарный  сон, ругала себя последними словами, вышла на работу. Виктор и Клавдия уехали в свадебное путешествие: им выделили бесплатную  туристическую путёвку – путешествие по военно-грузинской дороге.
    Месяц пролетел незаметно. Я с головой ушла в работу, изучала  новые рекомендации по птицеводству, внедряла их на  производстве. Птицефабрика процветала. Своей продукцией: яйцами, куриным мясом, цыплятами  –  мы снабжали не только наш район, а даже делали поставки в ближайшие города.
    Приехали молодые. Виктор тоже устроился работать на птицефабрику механиком. Человек он оказался работящий, не пьющий, всё у него ладилось. Я очень боялась встречи с ним, но ничего, обошлось, взяла себя в руки и держалась   вполне достойно.
    К ноябрьским праздникам стало ясно, что в следующем году у молодожёнов будет прибавление. Клавдия похудела,  был страшный токсикоз, и никакая еда не задерживалась в   организме,  вскоре  её увезли в райцентр  в больницу,  положили на сохранение.
    В  тот день я задержалась на работе дольше  обычного, нужно было закончить квартальный отчёт. Было душно, я встала, подошла к окну, открыла  форточку, не заметила, как в кабинет вошёл Виктор.  Мы молча смотрели друг на друга. Никакие слова не могут передать тех чувств, какие я испытывала. И всё, удержать нас  уже ничто  не могло. Куда, куда девались все мои моральные принципы. Я в техникуме была комсоргом, осуждала девочек за лёгкое поведение, даже за то, что они надевали слишком короткие юбки. Всё забыла. Забыла про Клаву, про совесть.
    Я раньше встречалась с парнями, даже с одним целовалась, но так,  больше из любопытства. А сейчас? Что это с нами? Любовь? Страсть? Похоть? Не знаю я,  и сейчас не знаю. Но влекло меня к нему так, что если бы он взял  за руку и повёл куда глаза глядят, я бы пошла, не спрашивая.
    Теперь я целыми днями ждала вечер, задерживалась на работе,  и сумасшествие  продолжалось целую неделю. Но мир «не без добрых людей».  Сплетни поползли по деревне и, конечно, дошли до Клавы.
    Как сейчас помню,  5 декабря был праздник – день Советской Конституции, позвонили из райцентра и сообщили о трагедии: Клава, узнав об измене мужа, выбросилась из окна 3-го этажа больницы, покалечилась, потеряла ребёнка. Так пришло моё отрезвление. Состоялось комсомольское собрание, Виктора исключили из комсомола, я отделалась выговором за аморальное поведение.  Такого позора  я не испытывала никогда.  После собрания Виктор  вечером дождался меня у дома, предложил  уехать вместе, но  что-то сломалось во мне,  и я  отказалась.
    Он уехал. Говорили, что завербовался  на север. Больше я его не видела. Живой он или нет – не знаю.
    Через 9 месяцев, как это положено, я родила здорового мальчика, вот уж это дитя любви отобрать у меня было невозможно. Сейчас мой сыночек Серёженька служит в Армии.  Пишет, что служит в Киргизии, но сердце  мне подсказывает, что не в Киргизии он – в Афганистане.  Сын моей знакомой тоже писал, что служит в Таджикистане, а потом… привезли его в цинковом… Ну, ладно, не буду о грустном.
     А с Клавой мы помирились. Я на коленях  просила  у неё прощение. До самого последнего мгновения   буду у Бога  отмаливать  этот грех.  Клава осталась инвалидом, долго ходила с костылями,  потом с тросточкой  и  стала работать   в библиотеке. Пусть она и не квалифицированный специалист, но люди к ней тянулись, приучила она сельчан к чтению, а что ещё надо?
     Прошло  уже столько  лет,  и, признаюсь тебе честно, то, что я испытала с Виктором, такого чувства у меня больше никогда не было. Пыталась выйти замуж,  и человек  хороший был, но не смогла я быть ни с кем.   Вот так: одна неделя, и вся жизнь. 
    Не могу я тебе давать советы, не имею права, но мне так не хочется, чтобы судьбу Клавы повторила Валя Климова.  Она светлый, чистый человек, замечательный педагог. И взрослые,  и дети в ней души не чают. Страшно мне за неё стало, когда увидела тебя с Геннадием.
    И всё же, один совет я тебе  дам.  Ангел поцеловал  тебя, наградил талантом.  В Москву тебе надо ехать, поступать в консерваторию.

   Поездка домой
      На квартире Настю ждало письмо. Сестра Лида родила мальчика,  и мама  просила дочь приехать хоть на недельку домой.
    Утром, взяв отпуск без содержания, Настя снова ехала в рейсовом автобусе, но уже домой.
   – Шарик, как привязанный,  на мотоцикле  за автобусом  едет, –  ни к кому не обращаясь,  произнёс  пассажир с заднего сиденья.
    Доехали до райцентра.  Открылась дверь, Геннадий заскочил в автобус, взял Настю за руку, вывел на улицу.
   – Настя, ты куда, почему мне ничего не сказала?   Я от  Дронова узнал, что ты уволилась и уезжаешь домой.   Настя, любимая, одно только твоё слово,  и я уйду от Вали!
    – Значит, чтобы ты ушёл от Вали нужно моё слово? Сам ты решить ничего не можешь!? Если это так, знай: у нас с тобой нет будущего, я тебя не люблю. Оставь меня в покое.
    И вот Настя дома. Как же она соскучилась по маме, папе, сестрёнке, а теперь ещё и племянник Пашка появился. Настя с сестрой зашла в комнату, где в кроватке   лежал  малыш.  Она  взяла на руки спеленатое  чудо. Теплая волна нежности  нахлынула на девушку. Ребёнок внимательно,  молча, рассматривал свою тётушку и вдруг – улыбнулся.
   – Он улыбнулся, он мне улыбнулся, посмотри,  Лида, – прошептала удивлённая Настя.
    – Настя, мы с Колей решили сделать тебе подарок, – Лида достала из шкафа небольшую коробку и, протянув её сестре, продолжила, – это переносной транзисторный радиоприёмник «Спидола», слушайте с подругой хорошую музыку.
    Вечером вся семья сидела за столом, не было только Николая, – на работе задержался. Но вот послышались шаги на площадке. Настя с удивлением смотрела на сестру.  Её  лицо как-то  сказочно  (вот именно, сказочно, по- другому не скажешь)  преобразилось, осветилось изнутри, глаза засияли. Лида  встала и пошла навстречу мужу, который уже заходил в квартиру.  Николай поцеловал жену,  и они сели за стол.
    Родители расспрашивали Настю о работе, о жизни в деревне, о планах на будущее. Неожиданно  для самой себя она сказала, что хочет учиться дальше, что ей советуют  поступить в  Москве в консерваторию.
   – А что, это дело! На артистку или нет, но учиться дальше тебе, конечно, надо. Мой старший брат Яков живёт в Москве, читает лекции в институте народного хозяйства  имени Плеханова. Первое время можешь пожить у него, а потом, если захочешь,  поселишься  в общежитии. Так что – дерзай! – одобрил Настю  Николай. 
    На следующий день между Настей и Лидой состоялся разговор:
   – Лида, я ведь до сих пор не поняла, как ты умудрилась выйти замуж за Николая, ты ведь Мишу с армии ждала? Секрет тебе открою. Все письма, которые тебе писал Миша, мы с мамой читали;  прости,  сестра, ты их не очень хорошо прятала. Ты знаешь, я ведь многие письма помню наизусть. Как я тебе завидовала! А потом вдруг – трах, бах,  и за Николая замуж, как это? Ух, и сердилась я  на тебя, Мишу было очень жалко.
   – Хорошо, я тебе расскажу. С Мишей я познакомилась, когда мне было 16 лет. Ты, конечно, помнишь, какой он красавец был,  и мне льстило, что такой парень выбрал меня, я даже была уверена, что и я люблю его, если бы мне кто тогда сказал, что это – не любовь, ни за что бы не поверила. Вот поэтому о любви и споров так много, не все её испытали. А  как говорить о том, чего не знаешь. Когда Мише оставалось служить совсем немного, в гости  в наш город  приехал к  родственникам  молодой человек  из Белоруссии.  Мы с ним первый раз увиделись на танцах. Помнишь,  у нас в городском саду была танцевальная площадка,   и почти каждый вечер там собиралась молодежь. Танцевали под  духовой оркестр. Я очень любила танцевать и ходила всегда с подругой Тоней Шуляк. Однажды меня  пригласил Николай, его я раньше никогда не видела. Он обнял меня и закружил  в вальсе. Я даже музыку помню,  этот вальс ещё Тамара Миансарова  исполняла:  «Мы расстаемся, чтоб встретиться вновь, ведь остается навеки любовь…». Со мной произошло что-то невероятное. Мы летали по  полу …. Это  был такой счастливый момент моей жизни….  Вот так мы и танцуем до сих пор.  Я иногда с ужасом думаю, что мы ведь могли с ним не встретиться. Ну, а Мише я написала письмо, попросила у него прощения.
   Насте вдруг пришла в голову одна идея.
   – Лида, скажи, а ты фотографии Миши не выбросила? Помню, у тебя их много было.
   – А тебе зачем?
   – Надо, сестрёнка, надо.
   Лида достала альбом, Настя его полистала, нашла фотографию Миши в морской форме, в бескозырке, на которой было написано «Черноморский флот».  На обороте никакой надписи не было.
   – Лида, можно я возьму  её. Прошу тебя, напиши своей рукой так: «Любимой Настеньке от Миши с надеждой на скорую встречу».
   Всю обратную дорогу до Петровки Настя размышляла о любви. Что же это такое? Вот её родители жили   дружно. Не видела Настя, чтобы  они  ссорились.  Папа иногда выпивал, маме это не нравилось,   но она никогда не устраивала истерик, молча  помогала ему раздеться и лечь спать. Зато на следующий день, предварительно закрыв дверь в спальню девочек, мама  долго   пыталась объяснить  мужу   к чему может привести его увлечение.   
     Однажды,  Настя   спросила маму, как она познакомилась с папой,  и всегда ли всё было так хорошо и мирно.
 Мама рассказала, что они вместе с  Сергеем, так звали отца, работали на ткацкой фабрике, там познакомились. 
   – Ты очень похожа на меня, только я была немного посправнее, а  ты  уж очень худенькая.  Я  любила петь,  и в этом ты  тоже  в меня. Влюбился   Серёжа, можно сказать, с первого взгляда, стали дружить. Но, какой же он был ревнивый, если бы ты знала! Над ним даже  смеялись  и нарочно подшучивали, а он приходил в ярость и даже мог ударить, да, да, не удивляйся. Один раз, мы уже женатые были, он снова меня приревновал,  уже и не помню к кому, и ударил  по лицу. Ох,  и  разозлилась я, схватила табуретку и всю её изметелила об него. И откуда только сила взялась?  Но с тех пор, всё, вылечила. Если возникал  конфликт, я хватала первый попавший в руку предмет:  пепельницу,  вазу. Он закрывал лицо руками и говорил:  «Нюра, всё, всё, я всё понял».
    А как у Лиды с Николаем? Смотришь на них и видишь,  какая нежность и забота друг о друге, такое не сыграешь. Это или есть,  или нет. А вот история Натальи Петровны, Виктора и Клавдии Васильевны. Кто из них кого любил и  любил ли?  Сколько же оттенков у этого слова: любовь!  Настя  улыбнулась, вспомнив  свою первую «любовь» – Витю Жигуна,  маленького худенького мальчика, с которым сидела  за одной партой с первого класса.  Когда  же в пятом классе у них появился новенький – Володя Шепелёв, высокий красивый парень спортивного телосложения  и,  Настя с первого взгляда на него  почувствовала странное волнение, ей стало стыдно, как же так, ведь она же Витю любит.  Уже тогда из книг, сказок, она уяснила, что если любовь, то это должно быть навсегда.  И как же Настя страдала, когда  видела, что Володя  проявляет интерес к красавице Наташе Конюховой;  вот тогда у неё появилось это чувство собственной неполноценности.  Вот поэтому, чтобы не видеть  эту счастливую парочку, она  поступила после восьмого класса в  училище.
       А что за чувство испытывает она к Геннадию, неужели любовь?  Она вдруг поняла,  что если бы в последней встрече Геннадий  не  сказал, что  одно только   слово и он уйдёт от Вали, если бы, несмотря ни на что, поклялся  ей  в любви и  позвал    замуж, она  бы  согласилась.
                *   *   *
    Перед тем, как войти в дом  и встретиться с Валей, Настя постояла на крыльце, сосредоточилась, сделала «счастливое» лицо и решительно открыла дверь.
   – Настя!? А все говорят, что ты совсем уехала, –  встретила  её Валя.
   – Нет, я брала  отпуск без содержания, съездила домой, познакомилась с  племянником, получила письма от своего жениха. Я – уеду, но позже. Хочу поступать в консерваторию в Москве, – на одном дыхании выпалила Настя.
   – От жениха? У тебя есть жених?  Но ты мне никогда о нём не говорила.
   – Да, есть. Его зовут Михаил, он служит в армии, осенью уже приходит домой,  и мы поженимся. Он мне в письме предложение сделал.  А не говорила я потому, что  всё было неопределённо.
   В комнате   пахло жареной картошкой.
   – Ох, я и проголодалась с дороги, накормишь?
   После сытного  ужина  Настя достала фотографию  Михаила. Валя долго держала карточку в руках, прочитала надпись на обороте.
   – Не поняла:  говоришь, что свадьба осенью, а как же консерватория?
   – Экзамены  будут летом, а я, может,   не поступлю;  если поступлю, то мы всё равно что-нибудь решим, – выкрутилась Настя.
  *   *   *
    Весной молодежь села организовала  концертную агитбригаду, которую назвали «Улыбка».   С приходом нового Генерального Секретаря КПСС    Черненко ужесточилась цензура. В самых невинных словах песен, содержании книг  «находили»  антисоветчину и  запрещали, поэтому каждый номер    ребята были вынуждены согласовывать с секретарем  райкома партии 
     Агитбригаду «Улыбка» с радостью встречали на совхозных полях. Подгоняли два грузовика, открывали борта, ставили грузовики  вплотную друг к другу и на этой сцене  танцевали, пели, играли  миниатюры. 
    Конечно, Настя с Геннадием встречались    ежедневно  на репетициях, или в поездках.  Первое  время Геннадий с надеждой   смотрел на Настю,  но она избегала его,  и однажды он с раздражением сказал:
   – Зачем ты мне голову морочила, если у тебя жених есть?
   – Я тебе  что-нибудь обещала?

      Однажды Настя пришла с работы и,  когда открывала дверь,  услышала какое-то непонятное потрескивание, шум, снова потрескивание, голоса, музыка, снова потрескивание. Вошла в комнату. Геннадий и Валя  сидели перед радиоприемником  «Спидола»,  Геннадий крутил ручку, было понятно, что он искал какую-то радиостанцию.  Обернувшись на вошедшую Настю, Гена сказал:
    – Ты не возражаешь, если я попробую найти зарубежную станцию, слышала,  небось,  про «Голос Америки»  и «Би-би-си»?
    – Конечно,  слышала, но слушать их нельзя, я точно знаю, нам на комсомольском собрании говорили, за это даже наказывают.
   – А тебе никогда не хотелось узнать, почему к нам такое недоверие, что  мы можем не так понять или от нас хотят  что-то скрыть?   Тебе интересно?
   – Конечно,  интересно.
Гена продолжил крутить ручку транзистора и, наконец,  ребята услышали голос диктора: «Говорит радиостанция «Голос Америки», у микрофона диктор Лиза Архипова…»
    Диктор говорила о  ядерных испытаниях на Семипалатинском полигоне, о войне в Афганистане, приводила такие факты, что было страшно даже слушать, например, сказала, что только  в 1983 году  советских солдат было убито 1440 человек…
    – Ребята, здравствуйте, – раздался голос.
   Это пришла продавец Катя, она стояла и  тоже слушала. Гена выключил приемник. Прервав неловкое молчание, Катя продолжила:
     – Валя, ты просила приобрести для тебя методический материал для 4-го класса, я привезла, можешь прийти и выкупить.
Когда Катя ушла, Гена, как бы отвечая на вопросительные взгляды девушек, сказал:
   – Я попробую с ней поговорить, может,  всё и обойдётся.
   Но не обошлось. Уже  поздно вечером, в дверь постучали.  Вошли  милиционер,  Дронов и ещё двое односельчан – понятые.
   – Ну, что, сами отдадите приёмник, или обыск проводить? – спросил Дронов.
     Настя протянула Дронову  радиолу. Милиционер написал акт, все расписались.
    – На следующий день Дронов  вызвал к себе Настю, вот он уж покуражился над  испуганной до смерти девушкой. Насте грозило исключение из комсомола.  Но на комсомольском собрании, как ни уговаривал Дронов проголосовать за исключение  Насти и Вали (Геннадий комсомольцем не был),  комсомольцы проголосовали всего лишь за выговор.
                *   *   *
    В начале июня   Настя засобиралась в Москву.  С Валей она простилась тепло  и сердечно.
   – Что же тебе подарить на прощание? – задумчиво спросила  Валя. –  Знаешь, подарю    серебряную ложку:  и хороший подарок,  и не объёмный.
    Она достала из шкафа ложку.
   – Но мне тоже хочется сделать  подарок. Возьми вот эти часы от меня на память, – с этими словами Настя сняла с руки часы и подала  их Вале, – они, конечно,  не новые, немного треснутое стекло,  это я умудрилась повредить их, когда первый раз из колодца воду пыталась достать.
    Девчонки стали со смехом вспоминать первые  дни после  приезда Насти в село. Смеялись, смеялись,  а потом расплакались.
   Этот день расставания навсегда врезался в память  Насти.


                В  Москве
   И вот Настя в Москве.  Подробно  о дороге  до дома Якова  рассказал Николай,  и  ей не трудно было  найти, где жил брат Коли.  Действительно прямо на перроне  вокзала  вход в метро, Настя села в поезд, который привёз её на станцию  «Парк  культуры». Она  сразу нашла  проспект  Комсомольский, дом, где жила семья, на лифте поднялась на 12 этаж,  и вот заветная дверь, квартира № 46. Что-то её ждёт за этой дверью, новые знакомства, новая жизнь?
    Настя позвонила. Открыла дверь  пожилая женщина, спросила,  кто она. Настя пояснила, но женщина  не пустила её в квартиру:
   – Ничего не знаю, хозяева мне не говорили о твоём приезде. Приходи вечером, когда все будут дома,  – сказав это, она закрыла дверь.
   «Что делать с чемоданом и сумками, не с ними же по Москве ходить», –  она снова позвонила в дверь и попросила разрешения   оставить вещи до вечера.  Женщина,  молча забрала у Насти её поклажу.
   До вечера  Настя гуляла по набережной реки, которая оказалась совсем рядом с домом, проголодалась и решила найти, где можно   перекусить.
  Как-то неуютно было на улицах: на тротуарах мусор, люди пробегали мимо озабоченные, мало улыбались. И всюду   очереди: за мясом,  джинсами, кроссовками,  сапогами  и т.д.



 Около станции метро «Парк  Культуры» шла бойкая торговля яблоками.  В городе, где жила Настя,  тоже  за яблоками всегда стоял народ.  Она решила обязательно купить килограмм яблок, но на обратном пути. В другом месте торговали зонтами по 25 рублей. И зонт девушке хотелось, но  что-либо покупать для себя в её планы не входило.   Перед входом в магазин «Мебель» тоже стояла толпа людей, Настя поинтересовалась, что продают. Женщина объяснила, что каждое утро они приходят    отметиться в списке очередников, чтобы купить  хорошую мебель. 
    Очередь была и в кассу  кинотеатра, на фасаде которого красовалась огромная афиша фильма «Любовь и голуби».
   Настя  решила найти  столовую, чтобы перекусить, увидела  вывеску «Ресторан»,  подошла, хотела войти, но швейцар  на входе,   сказал, что мест в ресторане нет,  и не пустил.
   «Ничего не понимаю, – думала Настя, –  нам же говорили, что в городах буквально облава: всех,  кто ходит по магазинам и кинотеатрам в рабочее время,  привлекают к ответственности».
    Она  зашла в булочную, купила вкусно пахнущий рогалик, потом  в магазине с вывеской «Молоко»  купила  треугольный пакет молока,   надкусила  у  него  угол и с большим удовольствием съела рогалик, запивая его молоком   –  и ресторана не надо.
 
    
    Уже вечером она  вернулась   в квартиру  Якова.  Дома оказались  все: Яков, его жена  Ирина и их 6-летний сын – Саша. Яков извинился перед Настей, что не предупредил няню  Раису Петровну о приезде гостьи.  Настя загляделась на Ирину,   очень  красивую, высокую, стройную  молодую женщину с правильными чертами лица.   Домашний шёлковый халат  и собранные в пучок вьющиеся каштановые волосы  подчёркивали  её  красоту.    Яков внешне явно проигрывал.   Он тоже    высокий, с братом Николаем сходство, несомненно, было,  но,  если у Коли  волосы густые, послушно зачёсанные назад, у Якова намечалась лысина, которую он старательно прикрывал редкими волосами. Рядом с родственниками  Настя выглядела, как Дюймовочка, маленькая, худенькая. После того, как гостья  приняла душ, привела себя в порядок, семья собралась  на  кухне за ужином, ждали только её. Увидев на стуле мальчугана, о котором, конечно, знала, девушка воскликнула:
   –  Это Сашенька? Ну,  здравствуй,  племянник, а у меня для тебя есть подарок, – Настя принесла из комнаты, где были её вещи,  игрушку,  – вот тебе дядя Коля передал. Это не простая игрушка, если ты потянешь за нижнее брёвнышко, и медведь,  и дяденька  будут по очереди стучать  молотками по наковальне.
 

   – Thank you – на английском языке поблагодарил Саша
   –  Ты  знаешь английский? – удивленно спросила Настя
   –   И не только. Английский он знает уже неплохо, сейчас изучает испанский. Нам с няней повезло: она раньше была преподавателем английского и испанского языков в университете, а сейчас  вышла на пенсию, нам её рекомендовали  как няню, она с удовольствием согласилась. А теперь  Раиса Петровна  –  почти член нашей семьи.
    – Яша,  убери локти со стола, сколько тебе можно об этом говорить?  –  сделала  Ирина замечание мужу.
    – Ой, простите.
    Следующий день принёс Насте одно разочарование. Ни в консерваторию,  ни в «Гнесинку» заявление   даже не приняли.    Настя не  получила  начального музыкального образования, без которого двери в  музыкальные   высшие учебные заведения для неё были закрыты.  Прослушивание  в ГИТИС   уже прошло 1 июня, она, конечно, опоздала. Что теперь делать, возвращаться назад, куда? Домой – стыдно, в Петровку, там её уж точно не ждут.
     Вечером за ужином, выслушав рассказ расстроенной Насти, Яша  сказал:
   – Не поступила, что же тут трагического, ещё не всё потеряно. А ты   что-нибудь умеешь делать,  кроме как петь и выдавать книги?
    – На машинке печатать могу.
    – На машинке? Да тебе цены нет. Я когда кандидатскую делал, намучился: никак не мог найти квалифицированную  машинистку.   Обещаю,  этого «калыма» у тебя будет выше крыши. Но учиться всё равно надо. А давай-ка к нам в «Плехановку», слабо?   
   – Там экономистов готовят, а я  совсем  математику забыла.
   – Я как раз читаю лекции по математике, уж как-нибудь родную сестру Лидочки подготовлю.  Экзамены почти через два месяца. Ну, как, согласна?  Кроме того,   до «Плехановки» от нас всего две станции метро, это,  по московским меркам, просто рядом.  А ты, конечно, если хочешь,  рассчитаешься за моё репетиторство, будем делать мне  докторскую, поможешь?
   – По рукам.
      После двух месяцев упорных занятий с Яшей, Настя легко поступила в  институт  имени Г.В. Плеханова на финансовый факультет.
      Настю  удивляли отношения между супругами. Было впечатление, что Яша  любит свою жену, а та – позволяет себя любить.      Однажды  Яша случайно уронил чашку из дорого сервиза, который с большим трудом «достала» Ирина.  Чашка разбилась, а Ирина «грызла» за это мужа до самого вечера:
   – Ну, что  ты такой, как медведь в лавке. Сервиз на шесть персон, где мне теперь такую чашку найти?
   Ворчала она на него и по поводу,  и без повода.  Яша разводил руками, виновато улыбался,  а через некоторое время подходил к жене, обнимал её и говорил:
   – Ну, смени гнев на милость.
  Ситуацию разъяснила няня Раиса Петровна, которая приходила каждый рабочий день  к Сашеньке  и с которой Настя подружилась.  Настя рассказала  ей свою историю.
   – А может, ты и ошиблась, что уехала.  Я  ведь по рассказу твоему почувствовала, что и сейчас  Геннадия любишь. Если это так,  боюсь, что судьбу Ирины можешь повторить.  Между нами,  по секрету,  Ирина  окончила «Плехановку»,  сейчас работает     старшим экономистом в   Госбанке СССР. В университете был у неё один преподаватель, не буду говорить  его фамилию, ни к чему это.  Ирина так влюбилась в  него, что совсем потеряла голову. А он был женат и не собирался семью бросать.  Ты же видишь, какая Иришка красивая. Она была уверена, что стоит ей захотеть, любой мужчина будет у  ног. Но не тут-то было.  Вскоре  её возлюбленный с женой и детьми переехал жить на постоянное место жительства  в Израиль.  Ирина даже руки на себя наложить хотела, а тут Яков, который тайно давно любил красавицу-студентку,  сделал ей предложение. Ирина согласилась, при этом честно сказала, что не любит  его, но  если это  не смущает, замуж за него пойдёт.  Она сама мне всё это рассказала, и добавила, что жалеет об этих словах и мучается сейчас, чувствует вину перед мужем, но ничего  с собой поделать не может.  Я не знаю,  кого мне больше жалко,  Яшу или Ирину.
  *   *   *
    С 1 сентября у Насти завертелась, закрутилась студенческая жизнь.   Несмотря  на уговоры Ирины и Яши остаться  у них, она переехала в общежитие.   Яша помог   устроиться на полставки в машбюро  института,  и  Настя, получая  за отличную учёбу  повышенную стипендию и зарплату в машбюро,   материально ни в чём не нуждалась.   
     Когда  она  училась на 3-м курсе, её пригласили играть в КВН.  Это был 1987 год.   До 1986 года эта игра была под запретом, хотя раньше  пользовалась большой популярностью. У девушки вдруг открылся талант сочинительства,  и она придумывала сценки, участвовала в них, пела. 
      Очень хотелось бы ей забыть и Петровку, и Геннадия, и Валю, но не получалось. В этом же 1987 году в журнале «Знамя» № 6 была  впервые опубликована повесть Михаила Булгакова «Собачье сердце».  У киосков «Союзпечати», где продавался журнал,  выстраивалась большая очередь,  и дня через три найти  его  можно было только в библиотеках.  Настя прочитала повесть. 
 
    «Интересно, что там делается в Петровке?  Поженились ли Валя и Гена. А если поженились и у них родились дети, то все они – Шариковы.  Повлияет ли эта фамилия  на их жизнь? Журнал «Знамя»  раньше не выписывался в библиотеку, может,  всё и обойдётся»,  – так думала Настя.   Девушка жила в общежитии, но почти каждый выходной приезжала к Ирине и Яше. Сашенька был уже школьником,  поэтому  в услугах няни не нуждался, но Раиса Петровна не забывала своего подопечного, тем более,   что он учился в школе  с углубленным изучением  иностранных языков.
    Однажды, когда Настя  в очередное воскресенье приехала на проспект Комсомольский,  ей сказали, что ждут гостя,  поэтому  приготовили праздничный обед. Гость пришёл ровно в 13 часов, как и договаривались, минута в минуту. По тому, как переглянулись между собой хозяева,  и как посмотрели на Настю,  и как  вошедший гость тоже с большим интересом  взглянул на неё, она  вдруг  поняла  причину его прихода.
   – Дмитрий, –  представился гость.
  Настя правильно угадала:  Дмитрия пригласили, чтобы познакомить  их.  «Ну что же, человек приятный, явно старше меня,  ростом  не высокий, но крепкий, не худенький.   Не красавец, но я ведь красивых мужиков всегда избегала, особенно после Дронова, а какой у него  взгляд! Видно, что не дурак мужик. Я бы хотела, чтобы у меня был такой муж», –  так думала Настя,  откровенно рассматривая гостя.
   Они стали встречаться.  Встречи не были частыми, потому что  или Дмитрий Витальевич,  работая преподавателем  УДН имени Патриса Лумумбы, который когда-то окончил сам,  был занят,  или у  Насти, которая уже училась на  третьем  курсе, были занятия.   
    В одну из встреч  Настя сказала:
   – Интересно, мы встречаемся  уже больше  двух месяцев, а я не знаю твою фамилию.
   – Тебе это действительно интересно? Фамилия моя необычная и уже сыграла со мной злую шутку. Дело в том, что я был женат. Жену свою любил без памяти, боготворил её. Прожили мы с ней  8 месяцев. В 1980 году, как ты знаешь, шла московская олимпиада. Я тогда  учился на последнем курсе  университета,  писал диплом. А Светлана с подругами не пропускали ни одного дня олимпиады. Там она и познакомилась с парнем из  Кубы, влюбилась в него, честно мне об этом сказала, попросила развод, сказала, что замуж  за меня пошла только из-за моей фамилии Шереметьев, её фамилия звучала не благозвучно:   Криворот.  Повторяю, я действительно её любил, страдал сильно. Но, когда, уже после развода,   она  обратилась ко мне с просьбой помочь ей выехать из Союза  (отец у меня тогда работал  в центральном аппарате МИД),  я  снова помог ей.
   – Шереметьев? Интересно. Но моя фамилия вполне благозвучная  – Дударева, и если я и выйду за тебя замуж, вовсе не из-за фамилии, хотя «графиня Шереметьева» –  звучит!
   – Настя, ты сейчас это просто так сказала? А я бы не прочь  изменить твою фамилию на Шереметьеву.
   – Ты мне предложение делаешь?
   – Считай, что так. Предлагаю:  давай  в августе поедем к  родителям,  и я  по всем правилам попрошу у них твоей руки.  Ну  что, согласна?
     От такого предложения  отказаться было трудно,  и Настя, вместо ответа, поцеловала  Дмитрия. 
     В августе  Настя повезла Дмитрия к родителям.  Их встретили очень радушно. Павлику было уже  три  года,  и он так обрадовался московским подаркам, что ушёл с ними в свою комнату и затих.
    Родителям гость понравился. Отец  обнял дочь и ей одной, подняв  большой палец,  сказал:
    – Вот такой мужик! Основательный.
     Они, не слушая возражения молодых, собрали стол, пригласили  соседей,  друзей  и отметили помолвку дочери.
    Когда вернулись в Москву, Дмитрий привёл  Настю  к своей маме Людмиле  Николаевне.  Папа,  Виталий Григорьевич Шереметьев,  два года назад умер  от инсульта. Жили мать с сыном  в большом загородном доме. На семейном совете решили свадьбу не делать.  Было несколько причин.  Свадьба Дмитрия и Светланы в 1979 году была  роскошная, с кучей гостей, салютом, голубями и прочими атрибутами. Прожили молодые всего 8 месяцев.   
       Шёл 1987 год, антиалкогольная кампания была в самом разгаре. Даже на свадьбах  пить горячительное  запрещалось  категорически,  вплоть до того, что студентов  исключали из ВУЗов.  Правда,  русский народ всегда выходил из любого положения,   водку на свадьбах в эти годы наливали в чайники, кувшины, разливали в пиалы, чашки.
    Настя и Дмитрий расписались в Загсе и стали жить вместе  с Людмилой  Николаевной.   В декабре 1987 года врач-гинеколог в  женской консультации  сообщил Насте самую радостную новость: у неё будет ребёнок.
В поликлинику она приехала на метро, муж был на работе и привезти её  на машине не мог.  Счастливая  Настя шла из больницы  по московской улице,  была  чудесная зимняя погода, тихо-тихо падали снежинки, все деревья  покрыты пуховым  покрывалом,  и   родились строки:
         Снежинки хрупкие, воздушные,
         Кружатся,  ветерку  послушные,
         Волнуют душу красотой,
         Вдаль приглашают за собой.

    Первый раз Настя испытала минуты абсолютного счастья.
И муж,  и свекровь приняли эту новость, как самую счастливую в их жизни.  Будущую маму берегли,  словно  хрустальную вазу. Любое её желание исполнялось моментально,  и хоть прилавки магазинов  совершенно опустели, продукты приходилось «доставать», а Людмила Николаевна терпеть не могла слово «блат», но она отыскала всех своих блатных знакомых,  и у Насти было всё: фрукты, масло, колбаса, даже икра.  Однажды Настя неосторожно сказала за обедом, что с удовольствием  съела бы шоколадную вафлю. Дмитрий поехал на фабрику, где эти вафли производили,  дошёл до директора, рассказал ему о жене,  и тот распорядился отпустить просителю  килограмм шоколадных вафель.
    Однажды Дмитрий пришёл домой с работы и протянул жене предмет, похожий на маленький  телевизор.
   – Вот, смотри, это – пейджер. Он есть у меня, а теперь и у тебя.  Ты в любое время можешь мне послать сообщение,  и  где бы я ни был, получу  его.  Для этого  надо вот так набрать номер оператора, сообщить ему мой номер и продиктовать,  что ты хочешь. Через минуту  у меня на моём пейджере это сообщение можно будет прочитать.

               
    1 августа  1988 года у Насти и Дмитрия родилась чудо-дочь, принцесса, солнышко.  Ещё в роддоме, когда она смотрела на свою  малышку, Настя написала:

        Ты появилась на свет,
        И счастья для меня сильнее нет.
        Вот эти глазки – неба голубей,
        Вот эти щёчки – персика нежней
        Целую я и доченьке моей
        Желаю я расти скорей.
        Любить самой, и быть любимой.
        Как это всем необходимо.
        Кем будешь ты – не знаю я,
        Но верю, что судьба твоя,
        Как светлый луч звездой горит,
        Вот так мне сердце говорит.

    Через месяц после родов  Настя должна  была идти на лекции  в институте – четвёртый курс бросать не хотелось.    Людмила Николаевна, конечно, соглашалась сидеть с внучкой.
    – А может,  мы вам в помощь  пригласим няню?  – предложила Настя.
    – Конечно, я позвоню Раисе Петровне,  думаю, она согласится, – поддержал Настю Дмитрий.
    – А откуда ты знаешь её телефон?
    – Ну, вот проболтался. Мы ведь с ней вместе работали в университете, только она уже на пенсии.
    – Так вот кто нас сосватал, теперь я  поняла, кто тебя в гости пригласил, чтобы   познакомить нас, – сказала  Настя, обнимая мужа.
        

  *   *   *

    Прошло  27 лет.  Семейная жизнь супругов начиналась в стране, которая звалась  СССР,  В 1991 году СССР распался,  и оказалось, что  теперь советские люди  живут в другой стране –  Российской Федерации,  и это  несмотря на то,  что на референдуме  17 марта 1991 года  более 76% проголосовали за сохранение Союза ССР.
     Анастасия Сергеевна  начинала  работать после окончания «Плехановки»  младшим научным сотрудником в отделе заработной платы НИИ Труда Госкомтруда СССР. 
     Пережили всё: и перестройку, и ваучеризацию всей страны, и ГКЧП, и штурм Белого дома.
    Дочь  Кира росла послушной, способной девочкой.   После окончания школы, поступила в университет, где  преподавал отец, на факультет иностранных языков, там встретила  студента  по имени  Рауль, вышла за него замуж.  Окончив университет,  молодые уехали  на Родину Рауля в Испанию.
     Дмитрий  горевал после  отъезда  дочери, а, может,  печальную роль сыграла наследственность, потому что он, как и его отец,  в возрасте 54 лет скончался от инфаркта.
     Настя боялась, что не сможет перенести внезапную смерть мужа.   Она привыкла, что он всегда был рядом: надёжный и незаменимый, казнила себя, считая, что мало заботилась  о нём при жизни.
      В  2011 году ей предложили баллотироваться в Государственную  Думу России, она согласилась.  21 декабря 2011 года Анастасия Сергеевна  стала депутатом Государственной Думы Российской Федерации, работала в комитете по труду и социальной политике.   Работа спасала её от одиночества.
       Услышанный  диалог между Жириновским и Путиным  разбередил  душу,  и  она уже не могла не  думать о  Петровке,  Геннадии,  Вале. Как сложилась их жизнь? А что мешает  узнать всё самой, поехать в Петровку?
Когда эта мысль  пришла в голову, Настя уже ни о чём другом думать не могла. А почему бы нет?

             И  снова в Петровке

   Уладив все дела в Москве, Анастасия Сергеевна  приехала в Николаевский райцентр.  В город ехать было не к кому: родители несколько лет назад умерли. Сначала умерла  в больнице мама, ей делали операцию по удалению желчного пузыря, что-то пошло не так с наркозом,  и через три дня, которые она пробыла в коме, – умерла.  Настя приехала на похороны и ужаснулась видом отца, это был дряхлый старик. Смерть жены  подкосила его, ходил как зомби, кормили его почти насильно. Через семь дней после  похорон,  умер.  Доктора сказали: сердечная недостаточность. Странный такой диагноз! Почему недостаточность? Вскоре Лида, Коля и подросший Павлик уехали в Белоруссию на родину Николая.

    Анастасия Сергеевна    долго стояла на  остановке, ждала автобус в Петровку.   Места были узнаваемые: те,  да не те.  Рядом с  остановкой,  как и  прежде,  гостеприимно распахнул двери  магазин,  но  большого  деревянного стола между остановкой и магазином   не было.  И остановке,  и магазину  требовался  капитальный ремонт.  Из магазина, опираясь на костыль,  вышла старая женщина.  Несмотря на то, что было по-летнему тепло,    на старушке    было  длинное тёмное  пальто,  а на голове  – тёплый пуховый платок.   Проходя мимо Анастасии Сергеевны, бабушка остановилась, внимательно оглядела   её,   спросила:
   – Уважаемая, ты часом не автобус ждёшь?
   –  Да, мне надо в Петровку.
   –  И-и-и, милая, долго ждать будешь. В Петровку таперича  автобус ходит один раз в неделю, вот намедни  он как раз и  будет, а  нонче  нет.
   – А почему так редко?  И как вы без транспорта?
   –  Мы привыкшие,  раньше это  шибко большое село было, а  щас один раззор.
   –  А как же туда доехать, мне очень надо?
   – Ну,  ежели  деньги есть,  можно  Мишку  попросить,  небось  не в поездке. Шофер он,  и называют его  как-то  чудно. Далеко уезжает, надолго.   А када он дома, то или почивает,  или   по  хозяйству  хлопочет.   У  него машина  есть «Жигуль», ежели  попросить,  он и задарма может отвезти.    Мишка   завсегда всем помогает. Сказать, где живёт?
     Пока шли к дому  Михаила, баба Нюра, так она представилась,  рассказала,  какой хороший  Мишка –  всем помогает. Ей вот  крышу подлатал, дрова привёз. Что живёт она одна, всех похоронила,  а   сама  задержалась, что ей уже 90 годков. «Надо же, а ведь маме моей и поменьше было, если бы жила. И зовут её, как маму мою».
    Баба Нюра подняла руку и,  указав  на красивый деревянный дом, утопающий в зелени, сказала, что здесь и живёт Мишка.  У Насти сжалось сердце, когда она увидела руку  бабы Нюры.   Вены на ней вздулись,  сильно  проступали  через  дряблую старческую кожу.  Суставы кисти руки  были  сильно  увеличены  и деформированы, все пальцы смещены, особенно указательные.  У Насти ком подступил к горлу, подчиняясь внезапному порыву, Настя взяла эту руку и поцеловала.
   – Что ты, что ты, милая, - засмущалась старушка и засеменила  по улице.

 


  Анастасия Сергеевна, убрав выступившие слёзы,  толкнула калитку и оказалась в большом дворе.
Посреди двора мужчина  крепкого телосложения  рубил дрова.  Увидев вошедшую, остановился, подошёл:
   – Вы ко мне?
   – Да, мне посоветовала обратиться к Вам баба  Нюра. Мне срочно надо в Петровку, а автобусы не ходят.
    – Нянька? Добрая душа. Ну, хорошо, время у  Вас есть?  Я  приберу здесь, – показав на разбросанные по двору дрова, сказал Михаил, – а пока, не хотите ли варенца с дороги? –  он  принёс из дома большую  запотевшую  кружку  замечательного молочного напитка, – хозяюшка моя готовит.
   Отказаться от такого угощения было невозможно.    «Не перевелись ещё на Руси мужики. Как же ему имя это подходит – настоящий медведь. Нет, скорее всего он – Илья Муромец», – так думала Анастасия Сергеевна, наблюдая как  чудо-богатырь  Михаил,  играючи расколол  топором  огромную  чурку  и  ловко  разделал  её на поленья.  Потом он сложил дрова на поленницу, тщательно  убрал все щепки,  и через  полчаса они ехали в Петровку на стареньких «Жигулях».
  – Не смотрите, что машина вроде старая и не престижная, я свою «старушку»  ни на какой «Мерседес» не променяю. Вообще-то я –  дальнобойщик, из рейса только вчера  приехал. А вот для рейсов у меня машина-зверь, очень удобная,  шведская,   «Скания» называется, слушается руля, как дрессированная, а при езде плавно покачивается вверх-вниз, как на волнах.
  – Так вот какая «чудная» профессия у Вас!
  –  Это так нянька сказала?  Удивлены, что я так её называю?  Она мне – нянька и не только мне, половину николаевских ребятишек переняньчила. Раньше-то она дояркой работала, а как работать не смогла, руки стали болеть,  «детский сад» на дому  открыла.
   

  После  слов бабы Нюры  о «раззоре» Петровки  предчувствия у Насти были самые нехорошие.  Но всё оказалось ещё хуже, чем она думала.  Среди  развалин   таких домов, в которых ещё могли жить люди,  было не так уж много.       
   
                Подъехали к месту, где когда-то жила Настя с Валей, но что это?
  Вместо  дома – пепелище.
  Настя вышла из машины. Михаил подошёл к ней, встал рядом.
 Настя достала  из кошелька деньги и, протянув их Михаилу, сказала:
   – Езжай, я останусь!
   – Вы в этом уверены?
   – Да.
 Внимательно посмотрев на женщину, Михаил уехал.

  *   *   *
   Настя поискала глазами более-менее крепкий дом, постучала в дверь, на крыльцо вышла старенькая женщина.
   – Здравствуйте, скажите, а что случилось с вашими соседями, почему сгорел дом?
   – А ты кто, милая?
   – Я – Настя, приехала к Вале Климовой.

 
Художник В.  Игошев    «Она всё сына ждёт»
   – Настя? Настя-соловей?!  Я думала, что сынок   приехал, ну,  заходи, всё расскажу.
   – Ты меня не узнала?  Я – Наталья Петровна, помнишь, я  заведующей птицефабрики была. Не узнаешь? Да, столько лет прошло. Мне уж 72 годка стукнуло. Вот Серёженьку жду, обещал приехать и забрать меня, давно уговаривает, да я всё не соглашалась, на родной земле помереть хотела.   Видно на чужбине придётся голову склонить. Слепая я совсем стала, слепая и старая.
   – А где он живёт?
   – В Германии. Там он своего отца нашёл.  Клава, царство ей небесное, помогла, через родственников Виктора отыскала.  А уж как он  обрадовался взрослому сыну!  С женой-немкой детей им Бог не дал.  А  Серёженька  с супругой   двух  дочерей вырастили,  внучек мне подарили.
    Настя оглядела скромную комнату и была поражена наличием большого количества образов;  в «красном углу» комнаты висела икона Божьей Матери;  на полочке, покрытой расшитым полотенцем,  лежала библия, рядом с библией – тетрадь в коленкоровом переплёте.  С другой стороны полочки стоял деревянный щит, на котором проступал лик Николая Чудотворца.
     Поймав удивленный взгляд Насти, Наталья Петровна пояснила:
   –  Один раз я  приехала на автобусе из города, шла по своей улице  мимо заброшенных домов и вдруг  увидела чудо:  на покосившейся калитке одного дома  –  лик Николая Чудотворца. Я попросила Геннадия, он выпилил мне этот фрагмент,  и я поместила его здесь.

 

    На другой стене висели в рамочках семейные  фотографии:   мужчина и женщина и две взрослые девушки, очень похожие друг на друга. И другие  снимки:  эти же девушки, но  в детстве –  и голенькие, и в красивых платьицах, уже подросшие.
   – А  где Валя?  Что случилось с домом?



                Второй рассказ Натальи Петровны
   
     Сначала я должна  попросить у тебя прощения. Сколько раз стояла  перед образами и замаливала свои грехи.   Я часто вспоминаю наш  разговор  с тобой, когда   советовала тебе уехать.  Боюсь, что я была не права. Знаю точно – любит тебя Генка,  до сих пор любит.  Вот такая я великая грешница, потому Господь меня к себе и не берёт, что не все грехи  замолила.  Всем жизнь испортила: и Клавдии, и Геннадию, и Валюше… 
     После того, как ты уехала, вскоре состоялась  свадьба Гены и Вали.  Жить стали в доме, где жила ты с ней. Через год у молодожёнов  родился сын – Антон, через два года – дочь Настя, решили в честь тебя назвать,  ещё через два года – дочь  Вера. Знаешь ведь, у Геннадия золотые руки,  пристроил к дому ещё две комнаты. И всё бы хорошо, да  вот беда: выпивать он стал.  И что только ни делала Валя:  и уговаривала, и,  пытаясь  отвадить его, заваривала травку – копытень называется, ею иногда «лечили» своих  мужей-алкоголиков наши бабы, – всё бесполезно.  Когда   Верочке исполнился  ровно год,  а девочка родилась слабенькой, часто болела, и в этот злополучный день у неё поднялась температура, она стонала,  кушать отказывалась.  Утром Валя позвала местную фельдшерицу Татьяну, которая  осмотрела больную, выписала  рецепт на лекарство, сказала, что надо ехать в райцентр за ним.  Геннадий  спал после очередного возлияния.  Автобусы уже тогда стали плохо ходить,  и Валя,  позвав меня посидеть с детьми, пошла пешком до райцентра. Я отговаривала её, да куда там, она и слушать не хотела, ушла. К вечеру поднялся сильный ветер, началась метель, Валя домой не вернулась. Её нашли через  два дня, окоченевшую, занесённую снегом, в руке она сжимала лекарство для дочери.
    Когда Валюшу похоронили, встал вопрос: что делать с детьми?  Из  администрации райцентра приехала комиссия.   Антона и Настю забрали в детский дом, а Верочку увезли в больницу.   Геннадий  на коленях стоял перед  членами комиссии, просил оставить детей с ним, клялся, что больше спиртного в рот не возьмёт, я его поддержала, обещала приглядывать за ребятишками, всё бесполезно, увезли детей. А  Генка  ещё больше запил, даже домой не всегда приходил ночевать.
   Это были, как сейчас говорят,  «лихие» 90-е годы.  Наш Дронов моментально перекрасился из красного цвета, не понять в какой, всех подмял под себя, знаешь начал с чего? Стал собирать по всему району бутылки, да, да,  стеклотару. На птицефабрике почему-то передохли куры, приезжала комиссия, сделала заключение, что это – эпидемия, но я (и не только я)  догадывалась, что это  дело рук Дрына – такая у него  теперь  кличка.  Он выкупил помещение птицефабрики за смехотворную цену и  свозил туда все пустые  бутылки.  Работники птицефабрики оказались на улице, а жить как-то надо.  В основном почти все уехали, а некоторые стали работать на Дрына.   Сейчас  Дрын развернул производство по выпуску винно-водочной продукции.  Выстроил себе двухэтажный дом, сауну, это баня по-нашему, отгородился высоченным кирпичным забором. 
   По-моему,  где-то в 2005 году приехала  Настя, ко мне забежала. Она сказала, что окончила училище,  и так  как за ней закреплено жилье в Петровке, квартиру,  как сироте,  не дали, сказали, что она может жить в своем доме. Жить  она, конечно, может, а вот на что?  В училище она  получила профессию  швеи, а в нашей Петровке работы вообще не было никакой.  О чём только думали  умные педагоги, посылая её в деревню? Отец её тогда ещё работал на Дрына. Когда приехала Настя, он так обрадовался, что почти перестал пить.
   – Ну и что ты, горемычная,  делать  будешь?  – спросила я её.
   – Папка обещал поговорить с Дроновым, чтобы он меня взял на работу, а пока вот, смотрите, что он дал.
   И Настя показала мне часики, красненькие такие с небольшой трещиной,  она сказала, что это были любимые часы её мамы  и отец решил отдать их  ей.
    Примерно через неделю ко мне прибежал Геннадий, спросил,  не у меня ли Настя. Но у меня она больше не появлялась.  Настю не нашли. Приезжали из райцентра  два милиционера, проводили расследование, всех опрашивали и меня тоже, но куда подевалась девушка,  никто не знал.
     А шесть лет назад приехала Верочка, по той же самой причине:  в Петровке было за ней закреплено жильё, с ней была маленькая 2-х летняя девочка Валечка. С Верой  я тоже разговаривала. Она училась в сельскохозяйственном техникуме, дружила с парнем,  они собирались пожениться.  Её парень искал квартиру, чтобы жить вместе. Однажды он  шёл к Вере  в общежитие, где она жила,  по безлюдной тропинке, его убили подонки – проиграли в карты.  А Вера родила девочку, из общежития, конечно, выгнали,  и её взяла к себе  воспитатель  детского дома. Доучившись в  техникуме, она  решила уехать к отцу в Петровку.  У неё было твёрдое желание найти хоть какие-нибудь следы сестры.  Но лучше бы она сюда не приезжала.
    Наталья Петровна замолчала, слёзы текли по её щекам.
   – Если вам трудно говорить, не надо, лучше потом.
   – Нет, я должна всё рассказать, потом может не быть....
    Наталья Петровна встала, подошла к рукомойнику, умылась, помолчала и через некоторое время продолжила:
   – Геннадий клятвенно обещал Верочке, что пить не будет,  и правда, некоторое время он  как будто за ум взялся. Приходил с работы и не спускал с рук свою внучку. А малышка Валечка, белокурый ангелочек, как солнышко осветила мрачный дом. Но какое-то  проклятье висело над  ним. Однажды, в выходной день Вера поехала в райцентр за продуктами. У нас магазин закрыли,  и мы за покупками  ездили туда. После обеда  Геннадий усыпил Валечку и решил сходить к соседу, ну, а сосед тоже обедал и посадил Геннадия за стол. Выпили, потом ещё.
   – Генка, дом твой горит! – залетев  в комнату, кричала жена соседа.
     Весь хмель из Генки выскочил моментально, он побежал к дому, который был уже весь в огне, пытался забежать в комнату, где спала внучка, даже до кухни смог пробраться, но загорелся сам,  и его еле вытащили на улицу.  Прости, Настенька, не могу дальше..., с сердцем что-то.
       Настя из   сумочки  достала  нитроглицерин  и  дала таблетку Наталье Петровне.  Потом она  включила чайник, нашла стаканы. Наталья Петровна поставила  печенье и  конфеты.
   – Можно, я побуду  немного у вас?
   – Конечно, живи сколько хочешь.
   – А где сейчас Вера и Геннадий?
   – Веру судили, представь себе, она и через это прошла, статья есть в уголовном кодексе за оставление несовершеннолетнего в опасности, повлекшей смерть, так это, кажется, называется. Дали ей три года условно, после чего она уехала.  А Генка живёт здесь, Верочка не смогла простить отцу и больше в Петровке  не появлялась.
   – А где можно найти Геннадия?
   – Домов пустых в Петровке  много осталось, вот он один отремонтировал  и живёт. А я молюсь, день и ночь молюсь за упокой души   Вали и её внучки Валюшки.
     Наталья Петровна встала, подошла к образу «Николая угодника», перекрестилась и зашептала молитву.
    Чтобы переключить разговор на другую тему, Настя, после того как Наталья Петровна снова села на стул, спросила:
   – Ну, а вы как живёте, я поняла, что сын должен приехать?
   – Да,  у меня, слава Богу, всё хорошо. Пенсию получаю, от пенсионного фонда  девять тысяч рублей и ещё четыре тысячи  пятьсот  –  как Герой Социалистического труда. И  Серёженька не забывает. Вот  уговаривает меня переехать к ним, но мне так не хочется, но согласилась я, чтобы у него душа не болела за меня, да и слепая совсем стала, катаракта подлая съела глаза.
   – Но ведь катаракта легко лечится? Вы были в больнице?
   – Была, в город ездила. Там сказали, что ежели бесплатно, надо ждать, очередь большая, но можно сделать быстрее, если заплатить, назвали сумму заоблачную.  Потом я  Серёже  сказала, он сильно меня ругал, что я не попросила у него денег, а мне стыдно было просить.  Да что я,  всё о себе и о себе, ты-то как? Замужем, детки есть?
    И вдруг  Анастасия Сергеевна поняла, что это ей  стыдно  говорить о том, что она – депутат Государственной Думы России. Такого стыда она не испытывала никогда.  Ей вспомнились слова известного депутата, председателя фракции, когда тот сказал: «Ну  вот,  народ мы накормили». Накормили? Кого, дроновых? И чем, если уже доказано, что в магазинах продукты 90% –  фальсификат.    Наталья Петровна – Герой Социалистического труда, стаж работы  десятки лет, это она и такие,  как она,  кормили страну доброкачественными продуктами.   Да,  магазины были полупустые, но если   в советское время вместо мяса в колбасу добавляли  бы чёрте  что,  и  тогда бы прилавки ломились от изобилия.
  Сколько же ещё в России таких деревень, как Петровка?   18 тысяч, такая цифра была озвучена на  заседании Государственной Думы, где поднимался вопрос о заброшенных деревнях. Были разные предложения:  безвозмездно передавать часть земельных участков незащищенным гражданам страны,  с условием, что земля будет использоваться по назначению для  сельского хозяйства; отдать в аренду  такие деревни китайцам, но пока звучат разные  предложения,  деревни умирают.
   – Ну, что молчишь, артисткой,  наверно, стала?
   – Нет, не стала я никакой артисткой,  в консерваторию не поступила, окончила университет, профессия – экономист. Была замужем. Звали моего мужа Дмитрий, хороший был человек, я только,  когда он умер, поняла, кого  потеряла...   Дочка у нас родилась, Кирочка, сейчас уже взрослая,  живёт в Испании, училась вместе с мужем в университете.   Ну, заговорились мы совсем. Скажите Наталья Петровна, как мне найти Геннадия, хочу с ним поговорить. И можно я сегодня у вас переночую, а то поздно уже искать  машину.
   – Да, что её искать.  Автобус завтра  будет, он только один раз в неделю и ходит, некому ездить: школу закрыли, учеников нет, а если кто и остался,  их увозят в город в интернат. Взрослые или просто пьют, или работают на Дронова,  и всё равно пьют.
   – А что, на Дронова управы нет?
   – Какая управа, если у него сам начальник милиции, ой, то есть полиции, никак привыкнуть не могу,   Голубев Стёпка в друзьях ходит.  А к Дронову в его хоромы  частенько важные гости приезжают в сауне попариться, думаю, что не только Стёпка покрывает его, есть и куда повыше.
   – Голубев, Степан? Что-то фамилия  мне знакомая?
   – Да как же, конечно,  ты его знаешь, он ученик Вали Шариковой был, в библиотеку к тебе ходил.


                Рассказ Шарикова

     Настя легко нашла дом, где теперь жил Геннадий.   В деревне  было полное запустение.  Некоторые дома  разобрали, видимо,  зимой на дрова,  и стояли только одни  разрушенные печки.  Другие так покосились, что заходить в них было страшно, могли разрушиться от малейшего сотрясения. Всё заросло травой, ни лая собак, ни пения петухов.  Но Настя точно знала куда идти, так  как  услышала звуки музыки – «Полонез Огинского»,  – это мог играть на баяне только Геннадий.  И не ошиблась,  толкнула калитку  одного из относительно целых домов и увидела мужчину, очень худого, в майке и трусах, совершенно седого,   который  сидел на крылечке и, склонив голову, играл на баяне.  Но кто это? Если бы не баян,  ни за что не узнала   Геннадия. Услышав скрип открываемой калитки, он перестал играть и молча уставился на вошедшую. Настя тоже молчала. Она  думала, что её уже ничем нельзя удивить, но то, что  увидела перед собой, сразило её окончательно.  «И вот этого человека я любила, страдала,  только  случайно не вышла за него замуж. Какой ужас!» – так думала Настя, а Геннадий так же молча  положил баян на крыльцо и зашёл в дом.
    Настя в изнеможении опустилась на скамейку. Через некоторое время вышел Геннадий,  уже одетый в брюки и  футболку.  Настя встала.
   – Ты мне не снишься?  Ты – Настя?
   – Да, вот приехала, не знала, что Вали уже нет.
   – Как же ты изменилась!? Только по  синим глазам и узнал. А  моей  Валюхи нет, и внученьки  моей  тоже нет, и меня уже нет, оболочка одна осталась.
   И вдруг Геннадий разрыдался и снова ушёл в дом. Настя пошла за ним.  В доме было только одно помещение:  и кухня, и комната вместе.  На лавке стояло ведро с водой, на столе  пустая  посуда. Геннадий взял кружку,  набрал воды, руки у него тряслись,  и зубы стучали о кружку.
   – Прости, Настя, мне угощать тебя нечем, да не смотри ты на меня так!  Мне бы сейчас сто грамм,  и я бы в норму пришёл.
   – Как же ты живешь? – растерянно спросила Настя.
   – По-разному. Обычно в райцентре, здесь у нас почти уже никого нет, печки складываю, а сейчас лето, да и денег у людей нет, вот к осени заказов будет много, заживу..., если жить буду...    Вижу,  ты  важная дама стала, где живешь? С кем?
   – Живу в Москве, профессия  – экономист, должность занимаю большую, материально обеспечена. Вдова, есть дочь, живёт за границей.
     От спёртого воздуха  прокуренного  помещения  её неудержимо потянуло на волю.
   – Гена, давай прогуляемся к речке,  у меня  было любимое место,  я и зимой, и весной туда часто ходила, когда жила здесь.
    Они пошли по знакомой  Насте  дороге. Шли мимо бывшей птицефабрики, но это уже  перестроенное здание, обнесенное высоченным забором,  принадлежало бывшему  «комсоргу»  села Петровки Дронову.
   – Ты у Дронова работал?
   – Откуда ты знаешь про Дронова?
   – Я остановилась у Натальи Петровны и в курсе всех твоих дел.
   – Настя, послушай, может быть,  тебя мне Бог послал, помоги.  Я знаю точно: Дронов  приложил руку к тому, что моя дочка   пропала. Ну, посуди сама,  он согласился принять её на работу, и она  к нему пошла, когда приехала, я точно знаю, а потом ...  пропала. Дронов божится, что она не приходила.  Меня он зовёт, когда ему что-то надо, я  даже устанавливал  жучки, скрытые микрокамеры, можешь себе представить,  даже в кабинете у Степана Голубева,  начальника  районной полиции, хотя он считает его своим другом.  Однажды    ставил  такую скрытую камеру в спальне его жены, он и её в ежовых рукавицах держит. Так вот,  когда проходил через  проходную комнату, увидел на одной из стен множество  разнообразных часов.  Хоби такое у Дронова было, часы коллекционировал.   А на столике лежали часы наручные и,  что ты думаешь? Там,  среди  множества других, часы моей Настеньки лежат.  Я их среди тысяч  узнал бы, на них ещё трещинка была.   Я хотел взять их, предъявить Дронову, спросить, откуда они, а потом подумал и понял, что нельзя этого делать, убьёт он меня, и никто концов не найдёт.  Или скажет, что нашёл где-нибудь.  Я знаю, он меня всё равно убьёт, слишком много я знаю, поэтому  никому  сказать ничего  не могу.  Посоветуй,  что делать?
   – Хорошо, я подумаю, как лучше поступить.
 Геннадий сильно закашлялся и,  когда перестал кашлять, продолжил:
   –  Настя, я должен тебе сказать, что болен. Был в районной больнице,  там сделали рентгеновский  снимок, сказали, что в левом лёгком затемнение, дали направление в городскую больницу, но я не поехал, знаю, что у меня – рак. Там будут предлагать операцию, а я не хочу.   Но не могу  уйти и не попросить прощения у своих детей. Помоги мне их найти.  После смерти Вали, всех  у меня забрали. Я ездил в город, пытался   найти, но там восемь детских домов, меня никуда не пустили.
   – Тебя лишали родительских прав?
   – А как я это мог узнать?
   – Тебя должны были вызвать повесткой на судебное заседание.
   – Не было никакого суда.
Настя и Геннадий сидели на  большом камне на берегу реки. Было тихо-тихо, только вода журчала, вела свой нескончаемый разговор то ли с берегами, то ли с камешками,  перекатывая их по дну, иногда подталкивая  к берегу. В воде отражались барашки-облака и стеной стоящие деревья на противоположном берегу.

    – Красота  какая, так бы вечно  сидел с тобой  здесь,  и ничего больше не надо!  – с тоской, почти шепотом, проговорил Гена.
   – Мне пришло на память стихотворение Тютчева:





       В небе тают облака,
       И, лучистая на зное,
       В искрах катится река,
       Словно зеркало стальное...
       Чудный день! Пройдут века -
       Так же будут, в вечном строе,
       Течь и искриться река,
       И поля дышать на зное.   

    – Вот уж точно:  века  пройдут, нас не  станет, может даже никого,  а речка всё так же будет «катиться  в вечном строе».
    Когда они шли обратно, Настя сказала:
    – Я переночую  у Натальи Петровны.  Утром мы сходим на кладбище, помянем  Валюшу и её внучку,  потом  вместе поедем в город, ты пойдёшь в больницу, а я буду искать  в детском доме адреса Антона и Верочки.  Думаю, что там помогут.
   – Настя, мне стыдно признаться, но у меня элементарно нет денег на дорогу.
   – Ты просил меня помочь,  я помогу. Будет возможность рассчитаться со мной, хорошо, а не будет, считай, что я это сделаю в память о Вале.

                *   *   *

     Наталья Петровна ждала гостью, накрыла стол. Настя  сказала, что видела   Геннадия, что договорились с ним завтра поехать в город.
     Хозяйка  подошла к  иконе, помолилась, потом с полки взяла тетрадь.
   – Настя, давай покушаем, а потом,  пожалуйста, почитай мне из этой тетради. Я хоть и наизусть уже почти всё знаю, но не читала давно,  не вижу, могу  различать  только силуэты, понимаю,  когда день, когда ночь, а буквы не вижу совсем.

    Молча поели варёной картошки со свежими огурцами и помидорами, и Настя стала читать:
   – «ПЛАТОНОВ О РЕЛИГИИ:  Над народом не надо смеяться, даже когда он по-язычески  верит в свою богородицу. Сознание, что на небе есть благая богородица — роднее и ласковей матери, дает сердцу мужика любовь и силу, и он веками ходит за сохой,  и работает,  и живет. Если мы хотим разрушить религию и сознаем, что это сделать надо непременно, так как коммунизм и религия несовместимы, то народу надо бы дать вместо религии не меньше, а больше, чем религия. У нас же многие думают, что веру можно отнять, а лучшего ничего не дать. Душа нынешнего человека так сорганизована, так устроена, что, вынь только из нее веру, она вся опрокинется и народ выйдет из пространств с вилами и топорами и уничтожит, истребит пустые города, отнявшие у народа его утешение и веру.
Вы скажете, но мы дадим народу взамен религии науку. Этот подарок народ не утешит. Наука в современном смысле и существует-то только 100–150 лет, религия же десятки тысяч лет. Что же сильнее и что глубже въелось в нутро человека? Сами ученые, самые вожди науки почти все были верующими людьми. Наука еще стоит на таком низком уровне, что не может быть руководительницей человека, силой, стоящей выше  него. Жизнь пока еще мудрее и глубже всякой мысли, стихия неимоверно сильнее сознания, и все попытки замещения религии наукой не приведут к полной победе науки. Людям нужно другое, более высшее, более универсальное понятие, чем наука. Люди хотят понять ту первичную силу,  из которой все течет и рождается, откуда вышла  эта чудесная бессмертная жизнь, откуда выросла эта маленькая веточка — религия, которая теперь засыхает, и на месте ее, на одном с ней стволе вырастает другой цветок — наука, память».

   – Наталья Петровна,  где это взяли? Я ничего подобного у Платонова не читала!
   –  Я о Платонове впервые узнала давно. Сначала прочитала все его книги, какие могла  достать. Когда читала его биографию, была удивлена вот такими фактами: учился Андрей Климентов  (потом он взял псевдоним Платонов) в церковно-приходской школе.  Хоть и состоял  в большевиках, но  в  годовщину Октябрьской революции пошёл в церковь и крестил своего сына Платона.  Почти во всех своих произведениях он много рассуждает о религии, о большевиках. У меня есть все книги  Платонова, а эти высказывания  я выписала уже давно из одного журнала, уже не помню его названия. Ну, читай  ещё.
   –  «Платонов:  « Вознамерившиеся построить рай на земле, объявившие конец истории, упразднившие Бога, превратившие церковь в ревком и выкорчевавшие кресты на могилах люди ничем иным, как смертью, руководствоваться не могут и ни к чему иному, как к смерти, не придут». В "Город Градов" есть такие строки: " Бюрократ должен быть раздавлен и выжат из Советского государства, как кислота из лимона. Но не останется ли тогда в лимоне одно ветхое дерьмо, не дающее вкусу никакого достоинства...".  " Ваня! Закрой, дружок, форточку! Время еще раннее, всякий народ мимо шляется... Так вот, я и говорю, что такое губком? А я вам скажу: секретарь – это архиерей, а губком – епархия! Верно ведь? И епархия мудрая и серьезная, потому что религия пошла новая и посерьезней православной. Теперь на собрание  ко всенощной – попробуй не сходи! Давайте, скажут, ваш билетик, мы отметочку там сделаем! Отметочки четыре будет, тебя в язычники зачислят. А язычник у нас хлеба не найдет! Так-то!"
    Анастасия Сергеевна, прочитав последнюю фразу,  закрыла тетрадь и сказала:
– Признаться, раньше я это не читала. Хотя, может и читала, но особо не задумывалась над смыслом.
–  А я, когда  первый раз прочитала в журнале высказывание Платонова о религии, я категорически не согласилась с его словами. Ну как же,  я – член партии, Герой Социалистического труда. Потом прочитала ещё раз и ещё. Стала думать. А ведь действительно так. Русский народ  надёжно  стоял на твердыне – вере,  а чем сильнее выдергивали из-под него эту опору, тем хуже становилась жизнь.  Что-то тут есть. Я нашла библию, стала читать и поняла, что без веры русскому человеку  просто не выжить, но нас опять хотят запутать, увести в сторону.  В краевом центре  Дронов на свои бешеные деньги  выстроил, я даже не хочу это  сооружение называть церковью, и ходит,  отмаливает в ней свои грехи.  Когда я была покрепче, в город ездила в храм, а теперь вот дома молюсь.

   – Запрещали Платонова, и не только его,  не разрешали печатать произведения  Анны Ахматовой, Бориса  Пастернака, Михаила Булгакова.  Наталья Петровна, скажите, а когда по телевизору показали фильм «Собачье сердце»,  это как-то  повлияло на семью Шариковых?
   – Да  особо нет, шутили, конечно, но не зло, скорее весело,  и сам Генка над собой смеялся: «Надо же, – говорил он, –  промахнулся, надо было не на баяне, а на балалайке учиться играть».   У  Платонова ведь тоже есть герой-Шариков.  Правда,  он – не главное действующее лицо. В повести «Сокровенный человек» матрос Шариков считал себя «всеобщим руководителем Каспийского моря»  и был уверен, что он находится в «авангарде революции».  По-Платонову он – самоуверенный, чванливый,  непрерывно агитирующий за революцию.  Совершенная копия Шарикова    Булгакова, только вот  булгаковский Шариков произошёл от собаки, а у Платонова – реальный человек.
      Рано утром следующего дня  хозяйку и гостью  разбудил стук в дверь: приехал  Сергей  с одной из дочерей – Ларисой.
     Наталья Петровна познакомила Настю с сыном и внучкой. Глядя на Сергея, Настя вспомнила  рассказ её о Викторе:  у   сына были, как у отца,  большие почти чёрные бархатные, немного навыкат, очень красивые глаза.   
   – Ну, мама, собирайся скорей, такси ждёт. 
    Настя  и Наталья Петровна обнялись.
   – Хочу тебе дорогой подарок сделать, вот возьми, это – моя  Библия,  сама читать я уже всё равно не смогу, а ты читай, внимательно читай. Прощай, вряд ли когда ещё мы с тобой увидимся.

  *   *   *

    Анастасия Сергеевна  пошла за Геннадием.  Дверь в  доме была распахнута настежь, предчувствуя неладное, она быстро вбежала в комнату и увидела  хозяина, лежавшего на полу,  а возле его руки –  те самые часы, которые она дарила Вале. Гена был мёртв. По всей вероятности он сидел за столом, пил: стояла бутылка,  на дне которой ещё была жидкость, табуретка была опрокинута,  видимо, он с неё упал. «Откуда бутылка, ведь вчера ничего не было, а часы, как они здесь оказались?».  Она осторожно в полотенце взяла часы, положила их в карман и побежала назад к Наталье Петровне. Рассказав всё, что  увидела,  она попросила разрешения у Сергея воспользоваться такси, пояснила, что пока Наталья Петровна собирается, она успеет съездить в районную  полицию.   Через полчаса таксист привёз пассажирку в райцентр. Но  Анастасия Сергеевна  не поехала в  полицию, она остановилась у дома  Михаила.   Рассчитавшись с таксистом,  зашла в дом. На её счастье   хозяин, сидел на кухне, пил чай.  Увидев вошедшую женщину, сказал:
   – Что,  снова моя  «старушка»  понадобилась, с удовольствием увезу Вас,  куда  желаете.
    – Мне нужна твоя помощь.  Сходи в райотдел  полиции, скажи, чтобы её начальник Степан  Голубев срочно пришёл, если позволишь, к тебе, мне надо с ним по секрету поговорить.    Скажи ему что-нибудь такое, ну, например, что у тебя в квартире труп.  Мне надо, чтобы пришёл именно Голубев и никто иной. И ещё прошу, никому об этом не говорить.  Обещаю хорошо заплатить.
   – Ну что ж, попробую. Жена на работе,  дочка  у бабушки, я тоже уйду, никто вам не помешает.
      Ещё через полчаса в дом влетел   Голубев, увидев вместо обещанного трупа живую и невредимую симпатичную женщину, Голубев остолбенел:
    – Это  что ещё за шутки, где труп.
    – Здравствуй, Стёпа. Труп есть, но в другом месте.
    – Вы  кто?
    – Я понимаю, что узнать меня через столько лет трудно, но тебя я сразу узнала, узнала того вихрастого паренька, который очень любил голубей и плакал над песней  о Вите Черевичкине.
     –  Анастасия Сергеевна?!  Так  это Вы?!    Как Вы здесь оказались,  и почему я понадобился?
     – У меня к тебе срочное дело, говорить в твоём кабинете нельзя, Дронов  поставил в нём микрокамеру. Он никому не доверяет  и тебе тоже.  Вот моё удостоверение, прочитай внимательно.
    Анастасия Сергеевна подала Голубеву   мандат  депутата Государственной Думы России. Степан, прочитав  документ, побледнел и схватился за грудь.
     – Мне только ещё одного трупа не хватало! – Анастасия Сергеевна  достала таблетку нитроглицерина  и впихнула её в рот полицейского.
      – Ну, что, отдышался, пришёл в себя? А теперь слушай. Думаю, что ты понимаешь,  в какое дерьмо тебя засунул Дронов. Скорее всего, и тебя будут судить.  Но ты можешь облегчить свою участь, если будешь сотрудничать со следствием.  Вчера  твой дружок убил Геннадия Шарикова, а ещё раньше Настю, его дочку, думаю, что о девушке ты знаешь, ведь это ты замял дело? Я  не ошибаюсь? Так, решение о сотрудничестве ты мне должен сказать  сейчас.
    – Я…, мне  вчера позвонил Дронов, сказал, что ему донесли о том, что видели,   как Генка с женщиной долго разговаривал  на берегу реки….   Значит, Генку он уже убил…  Вам надо срочно уезжать, срочно.  А я…  да  что Дронов или я,  всеми делами заправляет «Тихоня», бывший  наш парторг, сейчас он на пенсии, старый стал, а был мэром города и такими делами ворочал!
    – Тихомиров Сергей Иванович?
    – Да, он, сволочь! На его совести много загубленных душ.
    – Боюсь, что твои руки тоже в крови. Я  вызову ОМОН из Москвы, дай-ка  мне  номер своего сотового телефона, с тобой свяжутся, передай им вот эти часы, расскажи  всё,  ничего не скрывай. А сейчас  тебе  срочно нужно ехать в Петровку, знаешь, где   живёт...,   жил Геннадий Шариков.   Труп Гены на полу, я ничего не трогала, только часы взяла. Расследование проводи по всем правилам.  Вчера я была у него, ни часов, ни бутылки в доме не было,  значит,  уже после моего ухода  кто-то приходил.
    – Я Дронова боюсь, он не даст мне  нормально расследовать дело.
    – Не успеет,  ОМОН здесь будет скорее, чем ты проведёшь расследование. А ты подумай хорошенько, с кем тебе сейчас выгоднее быть: со мной или с бандитами.
      Анастасия Сергеевна  достала из сумочки  записную книжку, вырвала из неё листок, написала  свой адрес и телефон, протянув  его Голубеву, сказала:
      – Сюда я вряд ли когда приеду, вот тебе  адрес, напиши мне письмо, расскажи обо всём, что знаешь.
       Степан  носовым  платком  вытер тщательно шею, лоб, положил его назад в карман.
    – Анастасия Сергеевна, я всё сделаю. Да я…., да я….
     – А у тебя выхода другого нет. Всё, иди.
    Когда ушёл  Голубев,  она сделала необходимые звонки в Москву,  и вскоре «старушка» Михаила  везла её в город.


                Рассказ Михаила.

 – Миша,   извини, тебе отдыхать надо перед поездкой, а я  эксплуатирую.    Но я  хорошо заплачу.
 – Что вы заладили: заплачу, заплачу. Хотите, я расскажу  одну историю на эту тему?
 – Конечно.
 – Я ведь не всегда  баранку крутил. Работал в  школе, учил детей физике и математике. Встретил ту единственную и неповторимую, на которой женился.  Моя Катюша работала и работает в пекарне. Через год родилась Светка. Денег  катастрофически не хватало… .  Не ценят у нас учителей….  Пришлось переквалифицироваться. Так стал дальнобойщиком.  Думал: поработаю год, два, заработаю денег и снова в школу пойду. Но, затянуло. Деньги это хорошо, но сейчас я не представляю другую работу.   Я  могу позавтракать в Москве, пообедать в Нижнем Новгороде, а  поужинать  в Казани.  Россию-матушку объездил вдоль и поперёк.  Желание объездить  всю страну, почувствовать  её   каждый километр, было у меня всегда.  Своими глазами увидеть вулканы Камчатки,  Алтайские, Уральские, Забайкальские горы, бескрайние просторы  и виды необыкновенной красоты.
      
    Каждая поездка –  это как непрочитанная книга, никогда не знаешь, что тебя ждёт в дороге. Всё случалось  и хорошее и плохое. Однажды  произошло  то, что перевернуло всю  жизнь. Это было зимой, ехал я в Якутск. Понимал, что  зимой  – в Якутск,  – это  самоубийцей  надо быть, но пообещали большие деньги,  и я размечтался.  До Алдана доехал без приключений.  И вот, когда до города осталось совсем немного, машина стала глохнуть. Температура «за бортом»  – 40 градусов.   Я понимал, что  это значит: если соляру прихватит, то всё, хана.  Машин на трассе нет, да и рано ещё, часов 6 утра. Я знал не понаслышке, что иногда водители, чтобы не замёрзнуть бывало,   сжигали машину.  Испугался я не на шутку. Что делать?  Мне мама говорила, что мой ангел хранитель – Архангел Михаил,  и я  первый раз в жизни, взмолился:   «Архангел Михаил, помоги, ради Бога, помоги!».  Что ещё говорил, уже и не помню, рывками, рывками  взобрались  мы на небольшой холм,  и  я увидел совсем рядом огни города  Алдана.   Машина, будто услышала мою мольбу и заглохла  окончательно при въезде в город.   На улице никого не было, но это уже было не страшно. Я, сидя в кабине, дождался, когда открылся рядом со мной магазин и пошёл греться,   объяснил продавцу,    что произошло, она налила в стакан водку и потребовала, чтобы я выпил, потом позвонила по телефону,  и вскоре  подъехал трактор. Из кабины вышел тракторист:
   –  Андрей, –  представился он.
   Это был муж продавца.  Андрей работал на  машиноремонтном заводе. Машину мою он  пригнал  на завод,   поставил  её  в тёплый гараж,  познакомил с  друзьями. День прошёл быстро.  На ночь  ехать   не рискнул и решил ночевать в машине. Андрей даже слушать   не стал и привёл меня домой.  И тут я  сполна ощутил на себе, что такое русское гостеприимство.   Встретили меня, как дорогого  гостя.  Баня, сытный ужин, тёплая постель, что ещё нужно человеку?     Утром, когда мы с Андреем уходили, Даша – жена Андрея,  протянула мне пакет  с продуктами: она встала раньше всех и напекла пирогов.
    –  Скажите, сколько я вам должен? – спросил я и достал кошелёк.
    –  Спрячь  деньги и не обижай нас, – остановила меня Даша.
      Сказала так, что я понял: уговаривать бесполезно.
      В гараже я прокачал топливную систему    машины, запустил двигатель. До Якутска оставалось 500 километров.
    Вот и думаю я после этой истории: то ли Архангел Михаил помог, то ли просто всё так совпало?


  *    *    *
    Приехали в город уже ночью.
      – Миша, останови! – попросила Настя.
    Они вышли из машины, перед ними открылась изумительная картина ночного города.  Лента прямой дороги, уходящей вниз,  освещалась разноцветными огнями транспарантов,  фонарей, высотных зданий, светились  яркой  палитрой  витрины магазинов.
   – Какая красота! Не хуже, чем в Москве! Ну, здравствуй, город родной!
   – Да, красиво!  Вы здесь жили?
   – Я прожила в этом городе 19 самых счастливых своих  лет.    Миша, уже поздно,  и назад я тебя  не отпускаю. Позвони жене, скажи, что заночуешь в городе в гостинице, а утром поедешь домой.
     В гостинице  места свободные были,  и   Насте даже не пришлось показывать  удостоверение  депутата.  Она оформила два номера,  для себя и водителя.  Работники гостиницы встретили  ночных гостей радушно и так, как будто именно их они с нетерпением ждали. Было приятно.
   – Миша, спасибо  за всё,  хочу с тобой  рассчитаться. Завтра утром можешь в любое время уезжать, меня не жди.
    Анастасия Сергеевна достала кошелёк, но Михаил  остановил её.
  – Не поняла?
  – Не надо  больше никаких   денег,  Вы достаточно мне дали  ещё в Петровке, больше – не надо!
  – «Эстафета добра»?
  – Можно сказать и так.
     На следующий день  она решила устроить себе экскурсию по родному городу,  о чём и попросила  водителя такси,    машина которого стояла около гостиницы.  Она смотрела на улицы, парки,  новые школы, дома, цветущие клумбы, реставрированные и новые  белокаменные храмы,   и не узнавала свой город.   Напротив гостиницы,  простирался бульвар с лоскутами яркого ковра выложенных цветов, где под шум фонтана  прогуливались жители города, бегали ребятишки.  Больше всего её поразила привокзальная площадь, которую, конечно,  украшало  ажурное здание   вокзала,  современный торговый центр со стеклянным фасадом.

 
 
 А сколько машин: легковых отечественных, импортных, автобусов.  Судя по тому, что число жителей в городе  не так уж велико, менее 300 тысяч,  шла в голову мысль, что уже многие семьи имеют  по две машины, потому что и здесь, как в Москве,  такси постояло в пробке.  Проехали на окраину города и снова удивление: целые посёлки многоэтажных коттеджей. Она слышала, что такие поселения называли в народе «долиной нищих». Так что, теперь столько «нищих» стало?   И стройки, везде стройки,  и в центре, и на окраине.  Появились  за время  отсутствия  Насти целые улицы.
     А она  только вчера была на развалинах заброшенного села.  Это было что?  Зазеркалье или другая планета,  может,  другое государство?  Другой мир?
Дети Шарикова
      Настя  попросила водителя  отвезти её  в администрацию города, где находится отдел опёки и попечительства.
       В кабинете начальника отдела   её  приветливо встретила миловидная стройная женщина.  Настя представилась, показала  документы.
   – И что привело в наш город такую высокую гостью?
   – Мне нужно  узнать судьбу бывших воспитанников детского дома Шариковых Антона и Веры.
    – Минуточку, сейчас по компьютеру посмотрю. Так, как Вы говорите? Шариковы?  Вот Шариковы  Антон, Настя и Вера. Они воспитывались во втором детском доме.  Но дело в том, что сейчас Вы  там   вряд ли что сможете узнать. Летом дети и воспитатели отдыхают в загородных лагерях.  Но помочь я смогу, если не возражаете, дам телефон  Евгении Николаевны, она бывший воспитатель этого детского дома, сейчас на пенсии, думаю, что много сможет рассказать.
    Позвонив  Евгении Николаевне,  Анастасия Сергеевна  предложила ей встретиться в любом кафе.
   – Зачем в кафе? Приезжайте ко мне домой, приглашаю,  записывайте адрес.
     Евгения Николаевна оказалась  приветливой,  радушной пожилой женщиной, которую назвать старой  язык не повернулся бы,  несмотря на полноту,  очень  подвижная,  гостеприимная;  она моментально накрыла стол и пригласила гостью с ней пообедать.
   – Разговоры потом, сначала давайте покушаем, – предложила она так, что отказаться было просто невозможно.
     Вот говорят же, что в каждом доме есть своя аура. Что это такое,  Анастасия Сергеевна не знала, но ей с первой   минуты    здесь было уютно и хорошо, так,  будто она  уже много раз в этой квартире  была.
   – Мне сказали, что Вы работали во втором детском доме  и знаете семью Шариковых.
   – Да, я хорошо знаю и Антона, и Настю, и Веру. Знаю, что Настя пропала. Я пыталась её искать, но безрезультатно, – ответила Евгения Николаевна.
   – Я хотела бы, во-первых,  сообщить Антону и Вере, что их отец вчера умер и надо бы им поехать в Петровку, похоронить его.
   – И отец умер,  да что же это такое? Вот несчастье. А сообщим мы прямо сейчас, у меня есть и телефоны ребят, можно выйти к ним  на скайп, как лучше?
   – Давайте позвоним.
    Евгения Николаевна позвонила Вере, сообщила печальную весть,  Вера сказала, что  конечно прямо сейчас поедет вместе с  мужем и братом.
   – А Вы мне можете рассказать про ребят, как они в детский дом попали, что с ними случилось после детского дома?  Только, если позволите,  я запишу Ваш рассказ на диктофон.
   – Конечно, но прежде всего,  расскажу Вам, что такое детский дом. Мне позвонили из отдела опеки и сказали, какая гостья придёт ко мне.  Разрешите мне воспользоваться такой возможностью и рассказать  то, о чём душа  болит.  Сначала немного о цифрах. В нашем детском доме, когда я работала, воспитывалось 52 ребёнка. Из них только четверо были круглыми сиротами, остальные – так называемые, социальные сироты.  Это значит: или родители лишены родительских прав, или находятся в заключении. Обслуживающего персонала 50 человек, это  воспитатели,  завхоз, директор, повара и так далее. Когда я начинала работать,  в администрации города,  в кабинете сидели два  инспектора,  а  в настоящее время отдел опёки и попечительства занимает несколько комнат,  и если я не ошибаюсь,  в штате около 20 человек. В городе до недавнего времени было 8 детских домов, потом два детских дома объединили, один  расформировали по живому. Дети рыдали, не хотели расставаться, но их и не спрашивали,  распихали по  разным детским домам. Зато доложили начальству, что теперь не 8 детских домов, а только 6.  Каждый детский дом – это резервация, свой мир, свой устав, свои порядки.  Ещё цифры:  на каждого ребёнка в детском доме  государство выделяет более  100 тысяч рублей.    Теперь вопрос,  у кого забирают детей?  Вот один пример. Жила семья: мать, отец и трое детей. Старшего сына посадили в тюрьму, когда ему было 16 лет: стоял, как говорят, «на стрёме» первый раз, когда его дружки воровали. Но посадили не всех, а только тех, кто не смог заплатить адвокату и не только адвокату.  Мать работала на кирпичном заводе, который обанкротился,  и всех выгнали на улицу. Отец,  работая на стройке, упал, повредил позвоночник.  Средний сын,  Алёшка, пошёл с пятилетней сестренкой на речку,  и она на его глазах утонула. Мать  и  отец, который был прикован к постели,  стали пить. Алёшку отобрали  и поместили в детский дом.   Таких примеров могу привести огромное количество. Но особенно много детей оставляют в родильных домах бывшие воспитанники детских домов, часто им просто жить не на что и негде.
     Недавно по телевизору слышала  выступление какого-то высокого деятеля, не разобрала его должности, а фамилию запомнила – Варенчук. Он говорил о том, почему  сирот стало много в стране. Оказывается, родители пьянствуют, ведут аморальный образ жизни, за детьми не следят, поэтому приходится лишать их родительских прав, а детей отбирать. Видно, у государственного деятеля память совсем отшибло, амнезия,  одним словом. Разве не его,  в том числе, политика привела к нищете населения?  Не у каждого хватило стойкости и сил пережить лихие дни.
      Раньше, когда у нас мэром (как мне это слово не нравится, есть ведь русское слово градоначальник, почему мэр?) был  Тихомиров,  творился вообще  беспредел.    Дети Шариковы приехали из  села Петровки, у нас в деле есть акт обследования жилья.  Да,  дом закреплён за детьми, но там  ведь просто невозможно жить, а это никого не волновало.  Вот теперь скажите, на чьей совести смерть маленькой Валечки.  А судили мать.    На бывшего мэра Тихомирова завели целых три уголовных дела, он  благополучно ушёл на пенсию, говорят, что находится под подпиской о невыезде.  Сейчас у нас другой глава города.  Слава Богу, вздохнули  горожане,  он  всего лишь за четыре года работы  и чистоту,  и порядок навёл.  И сразу стройка началась. Людей из аварийных домов переселять стали, детям-сиротам квартиры дают.
      Не скрою, трудно мне было работать в детском доме. Я день и ночь пропадала на работе, муж  через 15 лет совместной жизни ушёл к молодой,  своих  детей мне Бог не дал.  Вот уже 10 лет я на пенсии, но до сих пор опекаю выпускников детского дома, по мере сил помогаю.   Понимаете, у нас столько талантливых ребятишек: пишут стихи, танцуют, поют.   Вот  одна девочка написала, когда ей было 10 лет:
     Мама, где же ты, где?
    На какой ты живешь звезде?
    Мама, хоть из снов моих не уходи.
    Мама, прошу тебя,  приходи
    Мы все тебя любим втроем.
    Мы ждём тебя, ждём и ждём
    Мама, где же ты, где,
    На какой ты живёшь звезде?

Сейчас она стала взрослая, пишет стихи и прозу, мы  с ней общаемся, недавно приходила ко мне в гости со своей маленькой доченькой.  Но самая больная тема для меня: устройство детей на учёбу  после окончания детского дома. В городские учебные заведения таких детей берут крайне не охотно, вот поэтому посылают их учиться в сельские училища на поваров, газосварщиков,  швей.  У детей отбирают самое главное – мечту. А потом удивляемся, что наши воспитанники пополняют армию преступников и проституток.
     Извините меня, наболело.  А теперь о Шариковых.
     В детский дом, где я работала,  сначала привезли Настю и Антона, Вера долго лежала в больнице, потом её поместили в Дом ребёнка,  когда ей исполнилось 3 года,  увезли в детский дом в другой город.  Вскоре  вышло Постановление о том, чтобы  в группах  собирать детей из одной семьи, то есть   создать семейный детский дом.  Я разыскала Веру,  и её тоже должны были привезти к нам.   Никогда не забуду этот день. Антон был в школе, а Настя с утра сидела на вахте и ждала сестрёнку.  Каждый раз, как открывалась входная дверь, Настя обеими ладошками закрывала глаза и вся сжималась. Так же она сделала, когда привезли Веру. Я с  ней подошла к  Насте, сказала:
   – Вот твоя сестренка,  открой глаза.
   Но она судорожно прижимала ладошки к лицу,  и только тогда, когда Верочка обняла её и заплакала, Настя убрала руки и тоже обняла сестру.  Так они и жили –  друг от друга никуда.  С Антоном тоже особых хлопот не было, пока по телевизору не показали фильм «Собачье сердце». Старшие ребята пользовались любым случаем, чтобы посмеяться над ребёнком, даже ударить его. И Антон озлобился, он научился давать сдачи и, конечно, более сильные ребята издевались над ним. После 9-го класса Антона увезли в Троицкое училище, там ребята спокойно отнеслись к его фамилии, может просто не знали или забыли этот фильм, но обострённое чувство справедливости у Антона осталось на всю жизнь.
       В декабре этого же года он пришёл ко мне домой ночью, в осенней курточке, в вязаной шапке. Сказал, что подрался с директором училища.  Он пришёл к нему узнать, почему им платят стипендию, как домашним детям, когда   положено платить в два раза больше. Директор схватил его за шиворот, стал трясти и говорить, что он молокосос, и не его это дело,  сколько и кому он платит.  Антон оттолкнул его, а тот упал и ударился головой об стол. Из училища его выгнали, он приехал в город, пришёл к директору детского дома, но она тоже   выгнала, сказала, что по нему тюрьма плачет и чтобы он ехал назад и просил прощение.
       Я часто навещала бывших воспитанников, которые учились  в училище в райцентре Целинное,  была знакома с директором, который сам когда-то жил в детском доме и хорошо понимал душу таких детей,  позвонила ему, объяснила ситуацию,  и директор согласился принять мальчишку.  Антошка после  учёбы  отслужил в армии, вернулся назад  в  Целинное, где его ждала замечательная девочка Маринка.   Антошка меня называет мамой  Женей, пригласил на свадьбу,   и  все так и думали, что я его мама.  Сейчас они  живут  в  райцентре, выстроили себе дом, завели хозяйство, занимаются пчеловодством.  У Антона золотые руки, всё умеет. Собрал бригаду мужчин, строят дома и не только для себя, но  и для совхоза.   У Шариковых   уже растут два сыночка-погодка. Вот только про отца  Антон  слушать ничего не хочет, считает его виновным в смерти матери.
   – А не мешает ему фамилия – Шариков?  Сейчас  ведь всем известна эта повесть Булгакова.
   – Нет, я бы поняла, уже много раз  у них  была в гостях, скорее всего их  сравнивают   с воздушными  шариками.  Детки  растут  подвижные, озорные, шустрые, да и родители сиднем не сидят, когда соседи видят  их  вместе,   говорят: «Шарики уже опять куда-то полетели!»
    – А про девочек  что можете сказать?
    –   Настя была моей любимицей. Тихая,  спокойная, послушная, очень любила рукоделие: научилась шить, вязать, мастерила кукол, сама для них шила красивые наряды, на городских выставках детского творчества неизменно занимала призовые места.  За спокойный, кроткий характер её любили  и дети, и взрослые. И лишь её ровесница Ира Семёнова ненавидела девочку и при каждом удобном случае, как могла, издевалась над ней. Причины этой ненависти никто не мог понять.  Девочки внешне были очень похожи: стройные, белокурые. Вот только у Иринки – короткая стрижка, а у Насти – роскошная светлая коса.  Мама Иры  находилась в заключении за кражу, писала из тюрьмы письма в стихах.  Девочка  жила этими письмами,  с нетерпением ждала их, потом читала всем. В письмах мать писала, что ждет не дождется того момента, когда обнимет ее, и больше они никогда не расстанутся.
         Действительно, освободившись, она сразу пришла в детский дом, где состоялась ее бурная встреча с дочерью со слезами и поцелуями. Потом мать объяснила, что пока она отбывала наказание, ее муж женился, что ехать ей  сейчас некуда; она пообещала, что, как только определится с жильем, сразу же заберет Ирину из детского дома. Примерно  через полгода  Ира, наконец,  получила письмо от мамы.
   –   Мамочка, мамочка, она меня заберет! – причитала девочка, судорожно разрывая конверт.
      Прочитав письмо, она уронила его на пол. Бледная, с остекленевшими глазами, девочка стояла как каменная, не в силах пошевелиться, потом перевела взгляд на упавший конверт и заплакала.  Я  подскочила к воспитаннице, которая уже билась в истерике.
   –  Доченька, милая, что с тобой, Ирочка, что случилось?
   –  Никогда меня так не называйте! Понятно? Никогда! – закричала Ира.
      Успокоить ее удалось не скоро.  Я прочитала письмо. В нем мама Иры просит у дочери прощения, сообщает, что нашла хорошего человека, с которым теперь живет. Он Ирину принимать не желает, а она от своего счастья не хочет отказываться. «Потерпи, моя доченька, я уверена, что ты вырастешь и поймешь меня», –  такими словами мать закончила письмо.
         Все, с этого дня девочку как будто подменили. Она стала всем грубить, открыто закурила, часто уходила из детского дома в город. Ее разыскивали, возвращали, наказывали,  показывали специалистам: невропатологу, психологу, психиатру. Все напрасно.
        И вот почему-то всю свою обиду, гнев и ненависть она выплеснула на Настю, которой  не приходилось стыдиться матери, потому что  та  умерла.  Семенова заставляла девочку воровать для нее хлеб из столовой. Дело в том, что особенностью  почти всех детдомовцев является их повышенная потребность в хлебе. Воспитанников кормят хорошо. Далеко не все домашние дети кушают так, как дети детского дома. Ребята могут не съесть котлету, рыбу – что угодно, кроме хлеба. Хлеб исчезает со стола весь до крошки. Он является негласной валютой среди воспитанников. Старшие, сильные дети отбирают хлеб у младших и слабых. Ведутся специальные тетрадки учета. Например: «Я должна Вике три куска хлеба, мне Сережа должен  пять кусочков».    
      Ира требовала у Насти хлеб каждый день. Она придумала ей кличку – «овца», и все звали  её только так. Не было случая, чтобы она прошла мимо и не унизила, не ударила девочку. Однажды она выкрала ключ у воспитателя, зашла в «учебку», сняла с куклы платье, приготовленное   Настей  для городской выставки, и порвала его.
      После окончания девятого класса всех выпускников отправляли в  Троицкое  училище, где ребята получали профессии повара, штукатура, маляра.  Настя  мечтала научиться шить.  Зная это, а  также желая изолировать  девочек  друг от друга,  я  договорилась с директором детского  дома Мартой Сергеевной  отправить  Настю  в  Соколовское училище, где она могла получить профессию швеи. Договоренность с директором училища  была.  Я была в отпуске, когда воспитанников  отвозили для дальнейшей учебы в училища. Мне позвонила Настя и сказала, что её отправляют в Троицкое училище, хоть раньше  обещали, что она  будет учиться в Соколовке на швею.  Я перезвонила Марте Сергеевне, напомнила ей обещание  отправить Настю Шарикову в Соколовку.
   – Я не обязана выполнять прихоти каждого, чем она лучше других? Пусть едет в Троицкое, Соколовка находится совсем в другой стороне,  и  нет необходимости тратить деньги на бензин.
      Не буду рассказывать, как трудно мне было добиться опеки над девочкой, я взяла её домой только через два месяца.
   В Соколовку   ехать было бесполезно, набор уже был завершен.  В городские училища детей-сирот из  детского дома просто не брали, а если и брали, то  ограниченное количество. Мы долго с Настей  ходили по всем училищам города, но все было напрасно. Объясняли, что прием закончен, мест нет.  Осталось только одно училище, где мы не были.   
          «Я сделаю, все возможное и невозможное, но Настя  будет учиться здесь»,  – подумала я и решительно толкнула дверь в кабинет директора.
             Как и везде,  он  долго объяснял мне  (Настю с собой в кабинет я  не взяла), как трудно с детьми из детского дома, что это неуправляемые дети, ведут себя, как правило,  развязно, учатся плохо.
     – Петр Сергеевич, поймите, нам больше идти некуда. Вы должны принять девушку и, честное слово, не пожалеете, – так   сказала я  и  добавила: 
     –  Давайте договоримся:  если  Вам придется ее отчислить   из училища, я покупаю  бутылку коньяка, согласны?
   –  Бутылку ?!!  Интересное предложение. Значит, Вы ручаетесь за свою воспитанницу? А знаете, мне идея нравится. Только давайте так: если девушка достойно окончит училище, бутылку коньяка поставлю Вам я. Идет?
    Через два года  Настя  закончила   училище.
    На выпускном вечере  я подошла к директору и сказала:
   –  Спасибо вам большое!
   –  А Вы знаете, я ведь вам должен коньяк, помните? – улыбнувшись, сказал директор.
      Вот такая была Настенька, ну, а что произошло с ней  в  Петровке,  никто не знает… .  Как я отговаривала её туда ехать! 
     Верочка поступила к нам с кучей различных заболеваний,  долго не ходила в школу, учителя с ней занимались индивидуально, но она  полюбила читать и значительно опережала своих сверстников в умственном развитии.  В школе её любимым предметом стало   природоведение.   Около детдома силами спонсоров была построена теплица,  и Верочка с большим удовольствием работала в ней, садила  и пересаживала рассаду, поливала, полола.  Стараниями медицинской сестры  Галины Ивановны  и здоровье её пошло на поправку. Несколько раз Галина Ивановна  буквально «выбивала» для девочки санаторно-курортные путёвки.  Девять  классов Вера окончила без единой тройки,  и  директор детского дома  разрешила  ей поступать в сельскохозяйственных техникум, который находился в городе.
     В техникуме я иногда навещала Веру. Когда пропала Настя, я тоже была  у неё, думала, что,  может быть,  она что-нибудь знает.  На вахте в техникуме работала бывшая выпускница  детского дома  Наташа,  и я, зная стеснительный характер Веры,  попросила  вахтёра  держать меня в курсе, вдруг  девушке  потребуется помощь.
      В тот  злополучный вечер мне  позвонила вахтёр Наташа и попросила немедленно приехать в общежитие, сказала, что Вера пыталась покончить с собой.  Уже через полчаса я была в общежитии.  Наташа  пояснила, что  почти в пять часов вечера в общежитие ворвалась Вера, заплаканная,  и как вихрь понеслась на второй этаж в свою комнату.  Учебных занятий уже не было, все разъехались на каникулы домой,  и  девушка  в комнате жила одна. Наташа решила узнать,  что случилось, не нужна ли какая помощь и тоже поднялась на второй этаж, около закрытой двери прислушалась. В комнате что-то происходило, послышался шум передвигаемой мебели. Когда Наташа открыла дверь, увидела, что Вера стоит на кровати, перед ней верёвка с петлёй.  Наташа закричала, схватила за руку Веру,  и ей с большим трудом удалось успокоить девушку, потом она позвонила мне.
    Я поднялась к Вере. Она лежала на кровати, смотрела не мигая в одну точку, на меня даже не взглянула. Я сказала,  что приехала за ней, она  как будто не слышала моих слов. 
   – Верочка, уже темнеет, а ехать долго, вставай, поедем ко мне, ведь не зря же я к тебе ехала.
     Дома  она так же молча,   выполняла все мои указания: мой руки, садись за стол, кушай, стели постель, ложись спать.
    На второй день утром я ей сказала:
   – Вера, я тебе советую всё рассказать мне, только тогда я смогу помочь.
   – Мне уже никто не поможет. Я – беременная.
   – Ну и что, беременная и беременная, не ты первая,  и не  ты последняя.
    И тогда Вера рассказала, что почти год дружила с «замечательным, лучше всех»   парнем, который тоже учился в их техникуме на последнем курсе, он сделал ей предложение,  и они решили жить вместе.  Зарегистрироваться они  планировали  сразу, как только Вере исполнится 18 лет, а пока он  пытался снять квартиру для совместного проживания.  В тот день он пошёл в заречную часть города по объявлению о сдаче квартиры, когда возвращался назад   по  тропинке, идущей через парк, к нему подошёл парень и пырнул его ножом.  Так,  не   выходя замуж, Вера стала вдовой.  Следователи нашли и этого парня,  и его дружков, судили. Они сознались, что играли в карты,  и у них было условие:  кто проиграет,  должен будет убить первого прохожего. Об этой истории и в газете писали.
    Я пообещала Верочке, что не брошу   её,  и   ребёночка будем ждать и воспитывать вместе.  Когда у нас появилась маленькая Валюшка, так Верочка назвала свою дочь в честь мамы, я оформила пенсию по старости, а Вера успешно окончила техникум.
    Я предлагала Вере остаться в городе, устроиться на работу, но где там. Она твёрдо решила ехать в Петровку к отцу и  заняться поисками Насти, была уверена, что только там можно найти её следы. До сих пор себя казню, что не смогла  её уговорить.
   Потом я получила судебную повестку, явиться в районный суд, как свидетель по делу Шариковой Веры.  Веру приговорили к трём годам лишения свободы условно.  В коридоре после суда, я слышала разговор двух жителей Петровки, один из них сказал, что видел человека, который облил дом Шариковых чем-то из бутылки и поджёг. Второй его спросил:
   – Что ж ты промолчал и на суде ничего не сказал?
   – Ты что, Дронова не знаешь, я ещё жить хочу, – ответил первый.
   А Веру я забрала к себе домой.   Мне удалось устроить её на работу в городскую теплицу.  Ко мне в гости часто приходили выпускники детского дома, я всегда была им рада, помогала,  чем могла. Один раз пришёл Алёша, я Вам уже про него рассказывала, это тот мальчик, которого забрали у пьющих родителей и у которого брат  сидел в тюрьме.  Леша  после училища отслужил в армии и работал в полиции, учился заочно в юридическом институте.  Он, конечно, знал Веру  и  обрадовался встрече с ней.  Вскоре они поженились.  По нашему  идиотскому  закону, квартира не полагалась ни  Вере, ни Леше.  Дом  в Петровке, закрепленный, как жилье  за Верой,  сгорел, по акту пожарной инспекции  по недосмотру жильцов, а значит,  другого жилья не полагалось.   В доме, где жила семья Леши  и, который по акту в личном деле  был закреплен  за ним,  жил его старший брат с семьей.  Ребята   взяли ипотеку, купили квартиру.  Беда в том, что взяли ребята ипотеку в валюте, а что сейчас  с ней происходит,  Вы знаете, трудно им, берутся за любую подработку, чтобы выплатить кредит.
    Вот такая история семьи Шариковых.  Скажите, Анастасия Сергеевна, а Вам что-нибудь известно о Настеньке, жива ли она?
   – К сожалению, думаю, что вряд ли.  А что виновен в её исчезновении Дронов, бывший комсорг  района, а нынче  просто бандит, я не сомневаюсь.  Евгения Николаевна, я хотела бы помочь материально Верочке. Дело в том, что я в большом долгу перед её мамой, а долги нужно отдавать.  Давайте договоримся, узнайте у ребят,  какая  у них сумма долга перед банком, сообщите мне реквизиты,  и я всё оплачу, договорились?
    Простились женщины тепло, обменялись телефонами, пообещали друг другу, что будут  созваниваться.

                Встреча одноклассников
    На следующий день Анастасию Сергеевну разбудил  осторожный стук в дверь. Открыв  её, она увидела  мужчину,  который протянув Насте корзину с цветами,   представился:
   –  Владимир Иванович Шепелёв, мэр города.  Как я понял,  Вы инкогнито приехали в наш город, но мне доложили,  и вот я здесь.
   –  Володя, Шепелёв, да ты ли это?
   – Не понял, мы знакомы?  Не узнаю.
   – Хорошо, я тоже представлюсь: Дударева, теперь Шереметьева Анастасия Сергеевна.
   – Настя  Дударева? –  удивился вошедший. – Мне и в голову не могло прийти, что ты и есть депутат государственной Думы России, ничего себе. Сколь же лет прошло? Ты ведь,  по-моему,  в  училище  поступала, не училась  с нами в старших классах?
   – А ты – тот самый мэр города, о котором я услышала столько хорошего?  Что-нибудь знаешь о наших, где  кто?
     Раздался телефонный звонок,  Владимир Иванович ответил:
   – Любовь Васильевна, давайте договоримся, все встречи, назначенные на сегодня,  перенесите на другие  дни…   вот и хорошо.
   Владимир Иванович, выключил телефон и, обращаясь к Анастасии Сергеевне,  пояснил:
   –  Секретарь звонила.  Я тебе  всё  расскажу, но сначала закажем что-нибудь  по случаю нашей встречи, не возражаешь?
   – Конечно,  нет.
По просьбе Шепелёва, услужливые официанты накрыли стол: принесли  в номер шампанское, вино,   салаты, горячее и всё, что полагается в этом случае.
   Шепелёв продолжил начатый разговор:
   – Знаешь, что поразительно: очень многие троечники добились в жизни большего, чем некоторые отличники. Ну  вот, например  Люда Елагина, помнишь, еле-еле  из класса в класс переходила  – прокурор города, а Виктор Жигун – начальник железной дороги.
     – Я с тобой не согласна. Витя  очень талантливый и умный парень, а тройки и даже единицы ему ставили за поведение, вернее за то, что он постоянно спорил с учителями, потому что  знал иногда больше, чем они.  Интересно, а где сейчас  Наташа Конюхова,  Толя  Бурлуцкий?
    – Красавица  и отличница  Наташа  окончила педучилище, но по специальности работать не стала, зарплата не устроила, ушла в торговлю, а Толя  был парторгом завода, потом,  после перестройки,  стал  заведующим краеведческим музеем.
   – А что у тебя  на личном фронте?  Помню, ты дружил с Наташей, везде вас видели вместе: и на катке, и в кино?
   – Да нет, разошлись наши пути с  ней.  В институте встретил замечательную девушку – Светлану…   Дочь у нас уже взрослая,  с ней живу.  А  Светлану  четыре  года назад похоронили, вернее всё, что от неё осталось – авиакатастрофа…   на похороны отца летела в Хабаровск.  А у меня были как раз выборы,  я не мог с ней…   – с трудом подбирая слова, сказал Шепелёв.
   Помолчали,  Анастасия Сергеевна налила в бокалы  вино, выпили не чокаясь.
   –  Интересно, а  каким ветром тебя к нам занесло? Да  ещё  инкогнито, как у Гоголя.
    Анастасия Сергеевна подробно рассказала всё  о диалоге Жириновского и Путина,  о цели своего приезда в Петровку, в  город, о встрече с Евгенией Николаевной.
   – Да, дела.  Теперь я понял, какие  «заслуги»  у Тихомирова, на него уже давно заведено уголовное дело, но  он перенес инфаркт и сейчас еле передвигается, жизнь его наказала… .   Ну, а ты-то как  живёшь, как попала в Госдуму?
    – Я окончила «Плехановку»,  вышла замуж, родила дочь. Муж, к сожалению,  умер,…  оплакиваю его до  сих пор.  Предложили баллотироваться в Государственную Думу, не отказалась. Вот так и живу…
    –  И  в какой партии ты состоишь?!
    –  Конечно,  в  «Единой России».
    – А почему конечно.  Я – член КПРФ и горд этим.
    – Как-то так получилось, что многие коммунисты  быстро перекрасились. Вот Тихомиров, Дронов – бандитами стали.
    – Но ты ведь тоже, если не коммунистом, то комсомолкой уж точно была. 
А я и сейчас убеждён, что социалистическое устройство государства – самое верное.  Не скоро, очень не скоро, но неизбежно мы к социализму придём.  «От каждого по  способностям, каждому по труду!» – разве это  плохой лозунг?  Почему не скоро, могу объяснить.  За 1000 лет истории России  700 лет шли войны,  и только 300 лет можно назвать мирными, так говорят  историки.      У нас произошёл неестественный отбор населения.  Кто в военных конфликтах погибает первым? Правильно, смелые,  честные, решительные. Лозунг в Великой Отечественной войне  был «Коммунисты, вперёд!». Это  ведь  не просто лозунг, действительно,  первыми в атаку поднимались коммунисты, вели за собой,  и часто они и погибали первыми.  Я не хочу сказать, что все, кто оставался живым, были трусами и предателями, но приспособленцами  были многие.     Вот эти приспособленцы  и предали  наш братский Союз Советских Социалистических республик.   Придёт время,  и История поименно назовёт всех предателей и их роль в развале Великой страны.  Ты, конечно,  знаешь  о роли личности в истории.  Можно назвать много имён, которые жили  во имя спасения земли Русской: Александр Невский, Сергей Радонежский, Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, Михаил Кутузов. Это  Сахаров, не побоявшийся резко критиковать правительство СССР  за ввод в Афганистан  наших войск.  Более 14 тысяч наших ребят  оставили свои молодые  жизни на этой земле. Во имя чего? Кто-нибудь ответил на этот вопрос?  А ведь среди них могли быть и пушкины, и карамзины,  и  ушаковы,  и жуковы.
         По словам Жириновского  «у нас сейчас дети Шариковых».  Или по- другому говоря: «Из крокодилова яичка не появится синичка».  Мысль понятна, хоть я с ним не согласен, а вот о чём думал  президент, когда говорил об элите?    Кого он имел в виду?   Я понимаю, когда говорят – интеллигентный, образованный  человек, а вот  что такое элита – не понимаю.               
           Уверен, что,  если мы трезво всё   проанализируем, что мы потеряли, и что  приобрели в результате так  называемой «перестройки»,  то,  безусловно,  придём к выводу, что выход из кризиса – социализм!       А сейчас у нас финансами занимаются те, кто хранит деньги за рубежом, а образованием те, чьи дети учатся за границей. А самое большое преступление – это передача госсобственности в частные руки.  Я недавно прочитал статью Валентина Распутина «Последние-то и самые стойкие, им отступать некуда…»   Согласен с каждым словом.  Знаешь, что он сказал: «То, что произошло в конце 80-х и в 90-х годах при Ельцине, Чубайсе и Гайдаре,  – гораздо большая беда, чем Мамаево побоище». 
        Самое страшное в теперешнем времени то, что человека лишили его извечной мечты – жить достойно своим честным трудом.

   –  Скажи, а как ты относишься к религии?
   – Интересный вопрос.  Вот говорят, что коммунист должен быть  атеистом, а почему? Почитай внимательно «Манифест коммунистической партии», «Кодекс  строителя коммунизма»   и заповеди Христа. Уверен, что ты найдешь много общего. А вообще я считаю, что вера – это не просто поход в храм и зажигание свечки, а нечто большее, сугубо индивидуальное и скрытое от посторонних. Многие фронтовики,  и коммунисты в том числе,   перед атакой осеняли себя крестным знамением.   Иногда я думаю, что отрицание религии было роковой ошибкой большевиков….  Хотя верить или не верить  – это личное дело каждого человека.  Я – верю, но к вере пришёл не просто.
       Вера – это душа человека, это главные жизненные принципы. Нас сейчас пытаются радовать и успокаивать, что отношение к вере меняется даже и на государственном уровне. Восстанавливаются храмы, правители сами прилюдно крестятся, телеканалы тоже доступны для религиозных деятелей. А вот человек-то становится только хуже, увы…  И, по-моему, это совсем не та вера. Она – западная. А там главное – помолился утром и вечером – а остальное время делай все, что душе (не Богу) угодно. У русских всегда было по-другому. Мы любое дело начинали с молитвы и подсознательно, видимо, ежесекундно помнили о нем. Для нас  главное –  не на людях покреститься, не ритуал совершить, а в душе Его иметь всегда. И эта жизнь с Богом веками вырабатывалась, в крови жила.
         Было время, когда я  был ярым атеистом и материалистом, но вот циником не был и над Богом никогда не смеялся. Хотя спорить мог. В Бога не верил, но жил-то по Его заповедям. Видимо, это с молоком матери, из поколения в поколение. Поэтому и не вытравили окончательно за семьдесят лет. Да и сама общественная система пусть не поощряла официально, но на практике-то далеко от веры не уводила. А теперь вот, когда блеск копейки застит весь белый свет, когда нас призывают лишь «отрываться да наслаждаться», и за пару десятков лет можно из юной души вытравить все человеческое. Вот что страшно.
    Ну, вот, целую лекцию тебе прочитал.  А знаешь, что обидно?   Я предлагал и Толе Бурлуцкому,  и Вите Жигуну   баллотироваться в городскую думу, а они,  как сговорились,  стали читать мне стихотворение  Евтушенко  «Дай Бог, не вляпаться во власть…».  Вот я считаю, что мы в «болоте» сидим ещё и потому, что такие умные, честные, грамотные мужики боятся «вляпаться во власть», вот и приходят на их место чубайсы и другие  «личности».
   – Знаешь, я очень рада, что  в твоём лице мой город приобрёл Личность. 
   – Спасибо. Ну, что  – организуем встречу одноклассников?
   – К сожалению,  в этот раз не получится, у меня самолёт вечером.
   – Да, собрать ребят будет сложно.  Давай договоримся.  Толя Бурлуцкий пригласил гостей на открытие  экспозиции   «Ликвидаторы» о катастрофе на Чернобыльской АЭС.    Да, кстати, ты  помнишь,  в параллельном классе учились  друзья  Валера Сидоров и   Максим Тимофеев?
   – А как же? Их ещё Бобчинский и Добчинский звали, они  всюду вместе были.
  – Они и сейчас вместе, в траурной рамке в экспозиции музея. Погибли ребята.   Я  командировал в музей  моего заместителя. Сейчас  дам ему отбой и поеду сам.  Приглашаю поехать со мной. А потом тебя в целости и сохранности увезу в аэропорт. Ну, как, согласна?
–  До 17-00 я полностью в твоём распоряжении.
      В музей они приехали немного раньше.   Анастасия Сергеевна  с удивлением  смотрела на Толю Бурлуцкого и не находила ничего общего  у этого  крепкого совершенно лысого полного мужчины с  худеньким  весёлым одноклассником. Постепенно музей заполнился  приглашенными.  Прибыли корреспонденты газет и телевидения.   Анастасия Сергеевна ловила на себе любопытные взгляды,  и ей почему-то было  это  приятно,  она понимала, что  люди пытались понять, кто она и почему вместе с мэром?
      Толя рассказывал о техногенной катастрофе века, о том, что в ликвидации аварии участвовало около 800 тысяч человек, а из города более двух тысяч, рассказал,  как погибли  Валера Сидоров и  Максим Тимофеев. 
    В аэропорту, перед посадкой в самолёт, Анастасия Сергеевна задумчиво произнесла:
   – Знаешь, Володя, эта поездка перевернула  всю мою  душу,   я точно знаю:  жить  как прежде я не смогу.
   – Хорошо, что ты начала этот разговор, я не смел тебе ничего предлагать. Возвращайся. Нам очень нужны хорошие экономисты, –  помолчав, добавил, – и мне ты нужна.
                Нелёгкий выбор
   Первое, что сделала Анастасия Сергеевна, когда прилетела в Москву, пошла в храм.  В свой Храм.  Так получилось, что вскоре после смерти мужа, она проезжала на машине мимо  церкви, которая находится  в  районе Жулебино.  Это было очень скромное, деревянное здание и  Анастасию Сергеевну неудержимо потянуло зайти внутрь и поставить свечку за упокой души Дмитрия.  Узнав о том, что настоятеля храма зовут Димитрий, удивилась совпадению имён, поставила свечку, помолилась.  С тех пор она при любой возможности  приезжала в церковь Иоанна Кронштадтского, так она называлась. После посещения этой небольшой, тёплой, душевной церкви  становилось  легче.

 

       Сожалея  о том, что так и не смогла побывать на могиле у подруги, поставила свечки  за упокой души всех, кто был ей дорог при жизни.
        Вскоре она получила письмо от Степана Голубева.
        «Здравствуйте, уважаемая Анастасия Сергеевна!  Во-первых,  я должен поблагодарить Вас за то доверие, которое  мне оказали.   Вы бросили мне спасательный круг,  и  я им воспользовался.   Перед тем, как  встретиться  с Вами, мне позвонил Дронов;  кажется,  я об этом говорил, но не сказал самого главного. Он мне приказал не выпускать Вас из Петровки,  создать аварию на дороге, всё, что угодно. Одним словом – приказал Вас убить.  Дронов мог это сделать и там, у речки, где Вы были вместе с Геннадием Шариковым, но понимал, что Вы – «важная птица» и просто так ему это убийство  не сойдёт.
         А у меня  после разговора с Вами  будто пелена с души упала. Кем я стал? Нет, до сих пор самому мне убивать не приходилось, но я покрывал убийцу. Ведь он убивал людей ещё и через  «палёнку» – водку, которую производил его завод в большом количестве. 
         В Петровку я съездил зря,  от дома, где жил Геннадий Шариков остались одни головёшки,  а Вы уехали вовремя, потому что люди Дронова перекрыли все дороги, караулили Вас.
                А теперь  о Насте.   Действительно  отец просил Дронова, чтобы он взял  её на работу,  и однажды утром она пришла  к  нему. Что произошло между ними,  можно только догадываться, только Дронов позвонил мне и потребовал, чтобы я немедленно приехал на машине. Да, я подчинялся ему беспрекословно,   купил он меня, с потрохами купил.  Началось всё с того, что заболела моя жена,  и Дронов оплатил полностью её лечение. И потом каждый месяц он «отстёгивал»   мне круглую сумму,  и я брал.  А с Настей он решил меня повязать на крови. Потому что,  когда я приехал,   увидел буквально истерзанный труп девушки. Сам Дронов тоже  был весь исцарапанным  с   порванным ухом.   Мы завернули труп  в какие-то тряпки, но перед этим  он снял с её  руки часики, красненькие  такие,  меня просто в дрожь  бросило от этой жадности.   Я знал, что он коллекционирует часы, но …  не до такой же степени.  Часы были именно те, которые Вы мне отдали, поэтому я и понял, что это был труп Насти.    На моей машине мы увезли  Настю  в лес.   Когда приехали ОМОНОВЦЫ, я всё им рассказал, показал место, где закопали девушку. Я всё сделал, как Вы мне советовали, ничего не утаивал.   Дело обо мне выделили в особое производство и взяли с меня подписку о невыезде, а Дронова и  восьмерых его подельников арестовали.  И ещё я сообщаю Вам, что «тихоня» Тихомиров умер от инфаркта,  уже третьего. Есть и ещё новость.  В Петровке осталось буквально две семьи.   Их переселяют в районный центр, а   село   бульдозером снесут».
                Анастасия Сергеевна   подумала, что вся её работа в Государственной Думе  вряд ли имела такую пользу, как эта поездка в село её юности –  Петровку.  А ещё она поняла, что в России существуют независимо друг от друга два разных мира: мир чиновников и мир простых людей, мир центра и мир окраины.  Перед ней стояла непростая задача: определить,   в каком мире её место.
    Всё решил телефонный звонок.  Звонила Вера.
  – Алло, здравствуйте, с Вами говорит Вера Шарикова, теперь  Иванова. Анастасия Сергеевна приглашаю Вас на крестины. У нас с Лёшей родилась девочка, мы решили её назвать Настей, а крёстной предлагаем быть Вам. Согласны?  Вы приедете?
   –  Конечно, приеду. Обязательно приеду.
Этот телефонный звонок она поняла как знак свыше.




Рецензии:
… а речка всё так же будет

    Сегодняшний день формирует судьбу писателя несколько иным способом, чем четверть века назад. Нет таких строгих определений, как редакция, критика профессионала, системная книготорговля, выход к читателю на большие аудитории через радио или телевидение. Но, тем ярче, значительнее, весомее и дороже, конечно же не в материальном контексте, выглядят книги, выстраданные душой, написанные с любовью к читателю. Книги, которые несут свет и раздумья, духовность и добро, созидательность и надежу, веру непременно в лучшее. Именно такой является книга повестей и рассказов сибирского автора Татьяны Ашмариной. 
    Дорогой читатель, открыв книгу ты не запутаешься в словесной эквилибристике, не будешь искать подтекст к оправданию ненормативного мышления, а окунёшься в чистоту, явное простодушие и уже становящуюся раритетом, святую наивность. Сможешь увидеть и прочувствовать детали того недалёкого времени, которое только-только миновало, но уже до неузнаваемости изменило нас всех и всё вокруг. На наших глазах меняются ценности, приоритеты, экономика, мировоззрение людей, меняемся мы сами.  Время, которое для молодого поколения является веком минувшим и немного уже не понятным. А для нас, которые родились и жили в нём – прекрасной ностальгией о прошлом. Именно эти временные сцепки, словно мостики, по которым читатель может перейти из одного времени в другое, присутствуют в этой книге.
    Татьяна Ашмарина, в силу своей духовной природы, душевной чистоты, которая свойственна зачастую людям родившимся и живущим в русской глубинке, в силу своей одарённости пытается поделиться радостью и болью лирических героев, их надеждами и разочарованиями, их чаяниями и проблемами. Как через призму времени проступают человеческие поступки и черты характеров. Впрочем, таковые и сейчас имеются, но более в жёстких рамках действительности они зачастую деформированы и искажены.  Добродетель и сострадание, равнодушие и хамство, безразличие и душевность. Казалось бы, что это очевидно и просто, что все эти и многие другие хорошие человеческие качества на сегодняшний день, должны более, чем вчера волновать нашего современника, если же, конечно, человек хочет оставаться человеком, в полном смысле этого слова, развиваться и расти духовно. Это и пытается сделать автор, помочь человеку определить свой путь. Который не сделает его черствым, скупым, равнодушным, приспосабливающимся, напротив честным, открытым, сопереживающим гражданином и хозяином своей страны.
    Устами одного из героев, Владимира Ивановича Шепелёва, в повести «Встреча», произносятся размышления о жизни, о душе, о настрое личности на будущее и о действительности: «Вера – это душа человека, это главные жизненные принципы. Нас сейчас пытаются радовать и успокаивать, что отношение к вере меняется даже и на государственном уровне. Восстанавливаются храмы, правители сами прилюдно крестятся, телеканалы тоже доступны для религиозных деятелей. А вот человек-то становится только хуже, увы…  И, по-моему, это совсем не та вера. Она – западная. А там главное – помолился утром и вечером – а остальное время делай все, что душе (не Богу) угодно. У русских всегда было по-другому. Мы любое дело начинали с молитвы и подсознательно, видимо, ежесекундно помнили о нем. Для нас главное – не на людях покреститься, не ритуал совершить, а в душе Его иметь всегда. И эта жизнь с Богом веками вырабатывалась, в крови жила».
    Не прост путь современного писателя к читателю, тем более из глухой провинции. Современная составляющая, вся наша действительность, скручивает время в центрифуге, вращает воронку, которая гораздо туже затягивает на маленьком пространстве, не даёт возможности именно многим провинциальным писателям вырваться за его пределы. Так случилось, что сегодня чаще читают друг друга сами писатели. Мне очень хочется, чтобы эта книга вышла за рамки современного водоворота и не просто дошла до широкого круга читателей, а нашла именного своего.
                Член Союза писателей России –
                Валентина Ерофеева–Тверская


Татьяна Анатольевна! Доброго Вам дня!
 Будучи на днях в издательском доме Бия, я был осчастливлен тем, что в моих руках, на короткое время, оказалась ваша новая книга - ВСТРЕЧА.  Скромно забившись в один из закутков из-ва, с величайшим упоением "проглотил" этот рассказ (повесть). Другое не прочитал, пора было покидать "Бию". И то что я прочёл, об этом у меня остались только слова восхищения, гордости, уважения к автору. ВЫ СУПЕР!!!
     Вы так тонко, с душой подошли к пониманию состояния каждого героя, что я не могу  сдержать слова истиной   признательности за ваш талантище!!! Вот воистину русский человек (медведь) спит, спит, а потом как выдаст!!!  Конечно, вы не "спите", вы истинный трудоголик. Татьяна Анатольевна, не знаю для кого как, но для меня, через этот рассказ стало в очередной  раз откровением истинного вашего писательского таланта!!!
 Извините за не всё сказанное доброе, хорошее. светлое, что есть в вашей душе... Одно хочу сказать- живете долго и счастливо ради себя любимой, своих детей и внуков, ради людей! Вы, у нас, как могучая Катунь в половодье- красиво, мощно и с размахом.
 Большому кораблю, большое плавание,,, И, не скромничайте.  Искренне  ваш, Сергей Томышев.
 

обложка