Истукан

Пакеа с разбегу ринулся в теплую лагуну. Его пятки оторвались от кораллового песка, тело привычно взмыло над зеркальной гладью, отражающей белесые облака и силуэты кокосовых пальм, и в следующий миг, раскинув веером брызги, устремилось сквозь толщу сонных вод, распугивая стаи разноцветных рыбок. Вода лагуны была теплой и почти неподвижной: только разошлись круги от места, где нырнул Пакеа – и поверхность вновь застыла. Лагуна, окруженная сплошным коралловым кольцом, не имела выхода в океан, сюда не могли проникнуть акулы, перетащив в нее проа, можно было переждать шторм. Солнце, стоявшее в зените, глубоко просвечивало воды лагуны, и ныряльщику был ясно виден конус древнего, давным-давно прекратившего свою бурную деятельность вулкана, над которым, как корона или диадема над головой правителя, возвышался коралловый атолл. Гору густо усеяли кораллы, подобные рогам неведомых зверей; в расщелинах скрывалась морская живность.

Пловец пронесся, над вершиной давно уснувшего вулкана, стал спускаться вниз вдоль изборожденного трещинами склона, тревожа его обитателей. Морские звезды, трепанги, ежи, ракушки усеяли каменистую поверхность, будто ордена грудь победоносного полководца. А с уступов горы свисали сплетения темно-бурых и зеленых водорослей – словно бороды древних пророков. Пакеа скользнул мимо такой бородищи – и пряди ее всколыхнулись, разметав, будто россыпь самоцветных камушков, все тех же вездесущих рыбок. Они шарахались в стороны от ныряльщика, он же, тем временем, совершил «круг почета» вокруг вершины и спустился еще ниже. Воздуха, набранного в легкие, пока хватало. Еще один виток спирали – и Пакеа оказался перед небольшим гротом-нишей в склоне горы. Солнце сияло ярко, вода была прозрачна – и ныряльщик отлично разглядел в глубине ниши странную фигуру. Высотой примерно в половину среднего человеческого роста, она смотрела на пловца двумя блестящими глазами из камня неизвестной Пакеа породы, бледно-зеленого, зрачки же статуи были темно-коричневыми. Сама же фигура была выточена из обсидиана; руки истукана скрещены на уровне диафрагмы, из глубоко прорезанного рта торчали бело-розовые зубы – то ли кораллы, то ли тоже неизвестные камни; ноги неестественно малы.

Пакеа вперил взор в зеленые глаза истукана. Кто он? Божество неведомого народа? Идол, казалось, притягивал ныряльщика подобно магниту. Между тем в легких заканчивался воздух. «Что за бог сокрыт в крохотной пещерке?» – только и успел подумать Пакеа, сориентировался в пространстве, запомнил окружающие приметы-предметы – и начал стремительный подъем к поверхности – организм отчаянно требовал порции воздуха. Голова туземца вынырнула на поверхность, рот жадно проглотил кусочек земной атмосферы – и человек снова ринулся к нише с загадочной фигурой. Он решительно раздвигал руками колыхающиеся водоросли, похожие на огромные мочалки, гибкое тело пловца извивалось, как морская змея, стараясь не пораниться об острые камни и отростки кораллов.

И вот пред ним предстал идол: вытянутая голова, круглое брюшко, непропорционально маленькие руки, толстые и короткие ноги – и зеленые глаза, казалось, пронизывающие насквозь, читающие письмена, начертанные в душе пловца, выведывающие потаенные мысли. Пакеа содрогнулся. Каменное изваяние смотрело, будто живое существо. Он зажмурил глаза, и, миг спустя, открыв их, снова наткнулся на пристальный взгляд истукана.

Глаза, отчетливо различимые в прозрачной воде, буквально буравили взглядом человека, нарушившего покой таинственного идола. Не без усилия преодолев наваждение, Пакеа вновь поплыл навстречу солнечному свету. Еще один рывок – и голова пловца опять показалась над водой, он глубоко вздохнул, убрал со лба мокрые спутанные волосы, выцарапал из курчавой шевелюры нити водорослей и поплыл к берегу атолла. «Бог, древний бог, наверное, грозный и могущественный, - думал островитянин. – Он украсит любое мольбище. А взгляд – как будто не каменная статуя, а живое божество созерцает сокровенные глубины человечьей души и видит все, сокрытое там. Надо доставить древнего бога в селение».

Он направил быстрое проа к родному острову, чтобы поведать об открытии и найти помощников, которые бы подняли загадочную статую в наш солнечный мир.

Но жители селения, откуда родом Пакеа, не горели желанием отправиться за идолом. Одни, с интересом выслушав его рассказ, на предложение помочь в подъеме каменной фигуры отвечали отказом, ссылаясь на домашние дела. Другие небрежно отмахивались: мало ли всяческого барахла лежит на дне морском? Третьи посчитали, что Пакеа просто спятил или же тропическое солнце напекло ему голову. Они смеялись над юношей:

- Погляди, сколько богов в нашем святилище. Если еще одним станет больше, разве от этого прибавится рыбы в неводах или прекратятся штормы?

Единственный, кого уговорил Пакеа, был его друг Оку, всегда готовый придти на выручку. И вдвоем они отправились на безымянный атолл. Можно долго описывать, как десятки раз ныряли друзья в воды лагуны. Сначала Пакеа долго искал местонахождение статуи, потом, обвязанную крепким тросом, вместе с Оку многократно пытался поднять ее. Веревка угрожающе натягивалась, грозя оборваться – тогда статуя могла разбиться о склон вулкана или навеки сгинуть в пучине океана. Наконец, дружными усилиями ее втащили-таки в проа.

Ох, и тяжел был бог! Одно неосторожное движение – и лодка опрокинулась бы, и балансир не спас. Однако же обошлось. Пакеа поневоле вспомнил гигантские сооружения на Понапе, воздвигнутые неизвестным народом – для этих каменных глыб понадобилось бы добрый десяток катамаранов. А еще – увесистые каменные круги острова Яп, служившие тамошним жителям денежной единицей. Нет, лучше носить мешочек, полный разменных раковин-каури, чем катить, обливаясь потом на жаре, тяжеленный каменный диск, который от неосторожного движения может упасть и раздробить тебе ступню.

- Нет, до святилища мы его не довезем, - молвил Оку, разглядывая странную статую. – Так что придется поставить ее здесь.

И снова понадобилось приложить титанические усилия, дабы стащить бога с суденышка на берег, затем волочь через половину острова, подкладывая жерди, до самого высокого места на низменном атолле, которое даже в бурю не затопляют волны. А затем – втаскивать на вершинку кораллового холмика и устанавливать там, укрепляя основание кусками кораллов и обломками пальмовых стволов. На это ушли долгие часы и все силы Пакеа и Оку. Вконец изможденные, повалились двое друзей на коралловый песок. Сняв набедренные повязки, стирали пот с натруженных тел – доползти до лагуны уже не было сил. Так и лежали, в том виде, в каком явились на свет, наслаждаясь живительной прохладой, даруемой дыханием ветра и сенью пальм. Черный истукан победно высился на пригорке, устремив взор недвижных глаз куда-то далеко на север, в сторону легендарной Гаваики, откуда припыли однажды далекие предки Пакеа и Оку. Отдохнув, друзья спустили на воду проа.

Их возвращение с безымянного атолла было встречено смехом односельчан и бранью родичей. Как ни убеждали земляков, никто не соглашался отправиться завтра же на остров лицезреть незнакомого бога.

- Бездельник! Шляешься по чужим островам, а ямс уже созрел, урожай убирать пора! – ругал Пакеа его отец.

- Нет, чтобы рыбу ловить, он целый день с каким-то истуканом возится, - ворчала мать Оку.

Однако и на следующий день молодые островитяне рассказывали о находке и уговаривали соседей сплавать на атолл, посмотреть.

В конце концов, слух дошел до ушей вождя племени Марагуи. Он позвал Пакеа к себе в хижину и долго внимал его рассказу, изредка задавая уточняющие вопросы.

- Перескажи все жрецам, - велел он.

И вот предстал Пакеа, а с ним и Оку перед внимательными очами и ушами служителей богов.

Десяток седовласых, степенных стариков восседали полукругом в хижине совета племени, они внимательно слушали рассказ Пакеа, который с воодушевлением, пусть и сбивчиво, излагал, как обнаружил идола и как они с Оку с великими трудами извлекли его из моря.

- Не к добру это, - заключил старейший жрец Куаи, чья белая как облако в ясном небе борода ниспадала до колен, с успехом заменяя нагрудник и набедренник. – Изображение чужого бога не может быть предметом поклонения! Пусть эти юнцы вернут его назад в море. С нас достаточно племенных богов, чьи статуи украшают святилища.

Жрецы зашушукались, постепенно отдельные шепотки слились в нестройный гул. Некоторые
служители стали громко спорить, размахивая руками. Верховный жрец Таомои до поры до времени не встревал в эту перебранку. Наконец, когда споры перешли в брань и взаимные обвинения, Таомои поднял руку, чтобы призвать всех собравшихся на совет к порядку и тишине. Однако жрецы продолжали спорить до хрипоты. И тогда Таомои гневно стукнул оземь резным посохом с набалдашником в виде акульей головы:

- Умолкните же, наконец! Пусть выскажутся все, не перебивая друг друга.

Коллегия жрецов стихла. Таомои стал выкликать по именам. Каждый жрец выходил на середину и излагал свои аргументы за или против почитания бога. Первые сводились к тому, что ново обретенное божество – бесценный дар, знак свыше, залог счастья, благоденствия и процветания племени. Вторые были более разнообразны. Может, это и не бог вовсе, а просто забавная безделица, которую изваял безвестный каменотес токмо ради потехи? А если это и вправду бог, то почему мы ничего не знаем о нем? Какие молитвы нужно возносить ему, по каким дням проводить празднества, какими должны быть обряды богопочитания? Да мы даже имени бога не знаем! А если это – покровитель чужого племени, враждебного нашему, то разве достойно поклоняться ему?  Зачем нужен бог, о котором мы ничего не знаем?

Когда высказался последний жрец, Таомои торжественно резюмировал:

- Братья по вере! Я выслушал внимательно все ваши доводы, но так и не смог уяснить истину: бог ли это, какое имя он носит, стоит ли поклоняться ему и каким должен быть ритуал? А потому властью верховного жреца племени объявляю: завтра же, тотчас по восходу солнца, ладья со жрецами, вождем и другими уважаемыми людьми племени отправится на этот безымянный островок. С собою мы берем Пакеа и Оку. Все ли согласны?

Жрецы одобрительно загудели, а Пакеа и Оку просияли. Им поверили, к их словам прислушиваются жрецы, они что-то значат в жизни племени, несмотря на молодость.

Настало утро следующего дня. Большая, искусно украшенная ладья, выдолбленная из ствола старейшей на архипелаге пальмы, ведомая самым опытным кормщиком, отправилась к острову, где Пакеа нашел идола. Коллегия жрецов, вождь и несколько его приближенных сидели в ней. Следом шла меньшая по размерам ладья, в которой расположилась свита вождя – те, кто не поместился в большую ладью. Впереди ладьи жрецов следовало проа с Пакеа и Оку, они указывали путь ладье, как полосатая рыбка-лоцман грозной акуле. Ветер и течение несли суда к берегам атолла. Прошло не так много времени, и на горизонте показались силуэты кокосовых пальм, выраставших как будто прямо из воды, столь низменным был остров. Скоро стал виден и пригорок, на верхушке которого высился черный истукан. Жрецы указывали на него подслеповатому Куаи. Вождь стал в полный рост и стоял так, подъяв копье, пока ладья не достигла берега. Затем процессия под водительством Марагуи и Таомои, двинулась к черному идолу.

Жрецы подвели Куаи к подножию статуи. Старец отбросил со лба седую прядь, недоуменно уставился на истукана, попросил подвести его поближе.

- А ведь я слышал когда-то об этом боге, - задумчиво произнес он, напряженно вглядываясь. – Его ведь звали… Нукуи? Подведите меня еще ближе.

Жрецы взяли нетвердо стоящего старика под руки и помогли подняться на бугорок. Он ощупал лицо статуи, провел по глазам – и бухнулся на колени. Стоявшие по бокам два жреца, решив, что он споткнулся, попытались поднять Куаи, но тот решительно отодвинул их.

- Я знаю этого бога. Нукуи некогда царствовал на островах до прихода богов нового поколения. Меж ними вышла ссора, и Нукуи ушел на дно океана. И вот теперь он вернулся.

Старый жрец отбивал поклоны, повторяя: «Слава тебе, Нукуи, ушедший и вновь вернувшийся в солнечный мир!  Ты осчастливил нас своим чудесным явлением».

И по знаку мудрейшего Таомои все дружно пали на колени и стали повторять вслед за Куаи.

Так было достигнуто всеобщее согласие: утраченный бог вернулся и его надобно чтить.

«Молитвой возвращения» назвал жрец слова, родившиеся у него при виде статуи, повторенные тремя десятками уст. Однако сразу же встал вопрос: какие молитвы прежде возносили Нукуи, какие жертвы приносили ему? Никто не знал этого, даже отягощенный грузом лет Куаи. Во тьме времен затерялись следы древнего ритуала. Долго совещались жрецы и приближенные вождя, пока Таомои не взял слово:

- Пусть молодость возродит древность. Да будет жрецом Пакеа, который нашел забытого бога и которого нашел бог!

Пакеа растерялся, он пытался возражать, но помощники верховного жреца подхватили его вместе с циновкой из тапы, на которой сидел молодой островитянин, и понесли вкруг лагуны под мерный рокот барабанов и торжественный гул труб-раковин. Над головой его колыхались опахала из пальмовых листьев; все, не исключая вождя и верховного жреца кланялись ему. Когда круг почета завершился, Пакеа ступил на землю у подножия статуи.

- Хвала молодому жрецу древнего бога! – в один голос грянула толпа.

Так Пакеа стал жрецом. Ему пришлось самому выдумывать молитвы, обращенные к Нукуи, разработать церемониал, назначить себе помощников, первым средь которых был Оку. Как нетрудно понять, праздником Нукуи стал день чудесного обретения его изваяния. Когда соплеменники спрашивали Пакеа, откуда у него такие познания в тонкостях культа недавно вернувшегося в мир бога, тот охотно объяснял: Нукуи является мне во снах и беседует со мной. Ему охотно верили: тот, кто вернул людям давно забытого бога – человек, вне сомнений, незаурядный. «Он только притворялся простым деревенским парнем, - рассуждали островитяне, на самом же деле Пакеа – избранник и любимец доселе неведомого нам бога».

Он поселился на атолле, который отныне получил имя Нукуи. Ему соорудили просторную хижину. Пакеа перевез на остров домочадцев. Преимущество положения жреца заключалось в том, что ему не нужно было более пахать, сеять, ухаживать за растениями и собирать урожай, кормить свиней и ловить рыбу. Все – и ямс, и бататы, и таро, и рыбу, и свинину, и пальмовые плоды – доставляли ему благодарные соплеменники. Он предложил Оку переселиться на остров вместе с семейством, но тот отказался. А двое других помощников, Руа и Кагу, с радостью сменили место проживания: ведь служение ново обретенному богу избавляло от многих повседневных хлопот и забот.

Пока неясным оставался вопрос: каков, выражаясь формально-юридическим языком, круг полномочий Нукуи? И здесь пришлось поломать голову. Все природные стихии, все людские занятия, которым покровительствовали вышние силы - от ловли черепах до деторождения, от войны до ткачества - были давным-давно распределены между другими богами. А чем тогда займется Нукуи? Ведь куда ни обратишь взгляд, ни ткнешь пальцем, все уголки белого света застолбили многочисленные боги туземного пантеона. Лишь Нукуи пока маялся без дела.

Долго размышлял Пакеа, к чему бы приспособить новое божество. И наяву, и во сне думалл – благо, свободного времени у него теперь было в избытке. Однажды в полдневной полудреме осенило его: пусть Нукуи будет вождем над всеми богами племени. И вот, при большом стечении народа, прибывшего на атолл по зову Пакеа, он торжественно провозгласил:

- Как Марагуи вождь над племенем людей, так и Нукуи – вождь над племенем богов!

- Откуда тебе это известно? – выкрикнул какой-то скептик. До сих пор не верящий в то, что его вчерашний товарищ по детским забавам и молодецким потехам ныне – адепт нового бога.

-Во сне явился мне Нукуи и объявил это! – прокричал Пакеа. – Поклонитесь вождю богов!

Лучезарно улыбался земной вождь Марагуи – ведь его сравнили с самим богом! «Какой же молодец этот Пакеа! – думал он. – А еще совсем недавно его пороли перед хижиной вождя как последнего шалопая. И вот, надо же! Так мы вместе войдем в легенды племени!»

- Нукуи превыше всех! – вещал молодой жрец над склоненными в молитве спинами людей.

- Что же, выше самого Тики? – раздался скрипучий голос Куаи, который был жрецом Тики.

- Да! – крикнул Пакеа. Недовольное шипение жреца перекрыло народное ликование: да здравствует старый новый бог, который поставил на место опостылевшего Тики. На горку взбежал Оку и шепнул на ухо другу:

- Нужно совершить жертвоприношение Нукуи. Непременно человеческое, пусть он вкусит крови. И это должна быть кровь жреца. – У Оку был дядя-жрец, ныне почивший, потому он знал, как надо льстить божествам и нередко консультировал друга в вопросах богослужения.

На предложение Пакеа горячо откликнулся народ. «Пусть один из жрецов пожертвует собой во имя торжества нового бога!» - неслось из толпы. Бросили жребий: в мешочек ссыпали ракушки – дюжину белых и одну кроваво-красную, перетряхнули их. И жрецы по очереди, затаив дыхание, запускали туда руку и вынимали жребий. Пятым в череде жрецов оказался Пакеа – и он вынул красную раковину. Кровь отлила от смуглого лица, конечности мелко задрожали, губы шептали: «Не я! Только не я!» Толпа глухо загудела.

И тогда вождь Марагуи возопил:

- Не по правилам. Жрец бога, которому приносится жертва, не может бросать жребий, ибо сам должен совершить заклание!

У Пакеа отлегло от сердца. Жрецы редко перечили воле вождя.

Марагуи он обернулся к Таомои, ища поддержки. Тот кивнул: да, таков закон племени. Тогда вновь бросили жребий. Куаи чувствовал себя не важно, руки старика тряслись, и он сказал:

- Лихорадка мешает мне действовать руками, я только рассыплю ракушки, и придется начинать все снова. Пусть кто-нибудь сделает это вместо меня.

Поскольку остальные жрецы сами бросали жребий, а Пакеа по закону племени вообще не должен был участвовать в этом, взоры обратились к вождю. И вождь достал ракушку вместо старейшего жреца – она была ярко-красной. Служители богов вздохнули с облегчением.

Пакеа должен был собственноручно исполнить страшный ритуал. Когда он занес ритуальный нож над Куаи, тот еде слышно прошептал: «Я стал первым, а ты будешь последним». Кинжал вскрыл его впалую грудь, и вырванное сердце шлепнулось на алтарь. Пакеа провел окровавленным пальцем по губам статуи. Ему вдруг показалось, что идол зло усмехается…

…Когда вечером, после трапезы, Оку высыпал содержимое мешочка, оказалось, что среди нетронутых черных моллюсковых домиков оказался один красный. Но как же так? Ведь вождь достал алую раковину за Куаи и тем обрек его на заклание? Когда Пакеа подошел к вождю, уже изрядно захмелевшему, с вопросом, тот возложил руку ему на плечо и прошептал в ухо: «Такова воля твоего бога, он подменил жребий» - и рассмеялся. Пакеа все понял. Ловкая рука Марагуи избавила его от старого несносного ворчуна. Теперь он мог не бояться сопротивления жрецов, включая и Таомои. Верховный жрец буквально лебезил перед Пакеа, который был вдове моложе его. Фактически, теперь у племени было два верховных жреца: один – начальник над всеми жрецами. Другой – служитель самого главного бога.

Время летело как альбатрос над морем. Ни в чем не отказывал себе жрец главного бога: его и помощников в отправлении культа земляки снабжали всем необходимым. Его корзины всегда были полны плодов, калабасы наполнены пальмовым вином, лодки, нагруженные выловленной рыбой по самые борта, приставали напротив его хижины, первые красавицы племени готовы были разделить с ним ложе. Оку, знаток культов, всегда был под рукой, никто из жрецов не пытался противоречить ему, признавая авторитет Пакеа во всем, что касалось поклонения богу, вышедшему из моря. Семья ни в чем не нуждалась. Только отец стал от бездеятельности слишком часто прикладываться к горлышку калабасы, мать же больше не хлопотала по дому, а целыми днями, лежа под тентом, покрикивала на копошащихся служанок. Так же блаженствовала под тропическим солнцем и семья Оку. Руа и Кагу по очереди ежедневно чистили статую бога, украшали ее венками из цветов, окропляли кокосовым молоком.

С течением дней слух о новом боге разлетелся по всему архипелагу. Пакеа через вождя Марагуи приказал сделать множество деревянных копий статуи и разослать их на другие острова. Близилась годовщина чудесного явления Нукуи. По замыслу Пакеа, остров имени бога должен был стать пантеоном. И он решил свезти статуи остальных богов на атолл. Пусть соплеменники наведываются на остров, чтобы воздать всем божествам моря, земли и неба, а особливо Нукуи. Ему грезились изукрашенные ладьи, несущие паломников по лазурным водам к святилищу всех богов. Все жрецы переселятся на атолл Нукуи и под сенью пальм станут обсуждать вероисповедные вопросы вдали от людского шума и мирской суеты. Атолл  призван был стать духовным центром для всех племен, обосновавшихся в незапамятные времена на архипелаге. Тогда среди народа воцарятся долгожданный мир и благоденствие.

Свои соображения Пакеа первым делом изложил верховному жрецу. Но Таомои неожиданно воспротивился, заявив:

- Пусть остров Нукуи принадлежит Нукуи, а остальных богов оставь на их законном месте.

- Но я хочу превратить остров в храм под открытым небом, где будут стоять изображения всех божеств, которым поклоняется наш народ.

- Ты собираешься лишить соплеменников радости вседневно любоваться изображениями своих бессмертных покровителей и благодарить их за заботу о народе?

- Что мешает вырезать копии идолов? Какая, в сущности, разница?

- Деды наших дедов молились этим статуям. А ты хочешь заменить их жалкими поделками?!

Никакие доводы и увещевания не действовали на верховного жреца. Его оскорбляла сама мысль, что идолы могут покинуть старое святилище. Разгневанный верховный жрец собирался уже покинуть остров, но Пакеа уговорил его заночевать на атолле Нукуи. Тогда Таомои отпустил свиту, а сам отправился в хижину для гостей. Пока жрец готовился ко сну, Оку подозвал Пакеа и они долго и оживленно совещались в пальмовой роще. И только ползавшие в тени пальм раки-отшельники могли бы поведать о том, что говорили два друга, но раки лишены разума и бессловесны. Наутро за завтраком Пакеа поднес верховному жрецу в тарелке из панциря черепахи покрытую румяной корочкой жареную рыбу, один вид которой пробуждал аппетит, а дразнящий аромат вызывал обильное слюноотделение.

Едва отведав кушанья, верховный жрец замертво рухнул на циновку. Долго длился траур по благородному Таомои. И громче всех рыдал безутешный Пакеа, рвал на себе волосы, царапал лицо острой раковиной. Повар, приготовивший кушанье из ядовитой рыбы фугу, был казнен.

Регалии верховного жреца единодушной волей священной коллегии были переданы Пакеа. И новоизбранный жрец тотчас взялся за создание на атолле Нукуа пантеона богов. Идолы, многие из которых были старше летами самых древних пальм, растущих вокруг деревни, были перевезены на атолл, несмотря на мольбы, проклятия и прямое сопротивление людей племени. Вождь Марагуи помог подавить волнения, копьями и палицами стража вождя разогнала протестующих. Народ пошумел – и разошелся по домам, видя бессилие изменить что-либо. А неделю спустя на острове Нукуи пышно отпраздновали день обретения верховного божества. И те, кто противился переносу идолов, теперь ликовали, пили, пели и плясали, славя величие и могущество бога и мудрость его наместника на земле. «Даже деды наши не знавали таких пышных празднеств, такого бурного веселья и столь обильных возлияний», - вспоминали потом туземцы.

Прошел еще год, власть верховного жреца укрепилась настолько, что он мог игнорировать приказы и распоряжения вождя. Что ж, Марагуи был заурядным земным владыкой, а Пакеа – посредником между верховным божеством и миром смертных. Незадолго до второй годовщины обретения Нукуи случилась трагедия: нескольких рыболовов племени захватили людоеды с отдаленных островов и поступили с ними так, как это свойственно каннибалам: принесли в жертву своим идолам, а потом вволю полакомились жертвенной пищей. Ужасен в гневе был вождь. Огромный, с ног до головы покрытый татуировками - страшными птицами, змеями и драконами, потрясая дубиной, усаженной акульими зубами, ревел он как десять тайфунов, клокотал, подобно вулкану, грозя смести, испепелить дерзких чужеплеменников.

Марагуи назначил день выступления в поход. Все здоровые мужчины племени обязаны были участвовать в нем. Однако вышла накладка: отправившись бить неприятеля, воины пропускали храмовый праздник Нукуи. Верховный жрец сам отправился к вождю, надеясь уговорить его отсрочить выступление. Но тщетны были все уговоры и аргументы Пакеа – вождь твердо намеревался идти в поход против мерзких людоедов, не откладывая ни на день!

Флотилия из трех десятков проа стояла в гавани, готовая выйти в море и вскоре преподать жестокий урок врагу. Нырнуло в океан солнце, чернильная тропическая ночь спустилась на селение племени, над головами сладко спящих островитян зажглись сотни небесных огней, только равномерный шум морских волн да голоса одиноких птиц нарушали райскую тишину.

Лишь люди клана Мукухеа не спали. В полночь крики огласили селение: полдюжины вооруженных мужчин напали на дом Марагуи, перебили стражу и расправились с ним. Клан давно хотел отделиться от племени и переселиться на другой остров, но старый вождь не давал добро. Дорого обошлось ему упрямство!

Весть о гибели вождя застала Пакеа утром, когда он, сидя на берегу лагуны и чертя что-то веточкой на песке, выдумывал новый обряд, якобы надиктованный ему во сне самим богом Нукуи. В гневе и ярости заметался он по атоллу, требуя сурово покарать убийц. В итоге мужчины клана были сосланы на необитаемый скалистый островок, лишенный растительности, и всем людям племени под страхом смерти запрещалось навещать их. Как и следовало ожидать, последний мужчина клана Мукухеа умер от голода после того, как его родственники съели друг друга. Жилища убийц вождя были разграблены и сожжены, а их семьи вынуждены скитаться и попрошайничать. Народ на празднике обретения бога Нукуи, который состоялся, несмотря на траур по убиенному Марагуи единодушно избрал верховного жреца Пакеа новым вождем. Он скоро сумел договориться с каннибалами, получив от них большой выкуп в виде двух лодок, доверху набитых раковинами каури.

Поход против кровожадных дикарей был отменен, родичи съеденных каннибалами островитян получили свою долю из контрибуции. И островная казна изрядно пополнилась. А львиная доля досталась вождю-жрецу. Теперь Пакеа был и верховным жрецом, и вождем племени, и богатейшим из соплеменников. Казалось бы, чего еще желать? Преемником своим он назвал слабого умом сына Килу, и никто не решился возразить. Когда Пакеа умрет. Его сын станет вещать волю божества и отправлять священные обряды.

Иногда во сне бог действительно являлся Пакеа во сне, и тогда вождь-жрец тревожно вопрошал Нукуи:

- Все ли правильно делаю я? Угодно ли это твоей воле, о главенствующий над богами?

Ничего не отвечал бог, только сверлил Пакеа пристальным взглядом каменных глаз. И в его молчаливом взоре читал Пакеа одобрение любым своим поступкам. А однажды приснилось ему, что бог стоит на холме, один-единственный – и нет подле него резных, разукрашенных идолов прочих бессмертных. Вскочив с ложа, Пакеа воззвал в первому советнику и помощнику своему Оку и заявил, едва тот переступил порог:

- Мне было видение во сне. Вот как я истолковал его. Нукуи – единственный бог во всем подсолнечном мире, а прочие боги – лишь маски, которые он надевает для того, чтобы от души посмеяться над простодушными и легковерными людьми. Но теперь наши соплеменники не столь наивны, как еще пару лет назад, и ты прекрасно знаешь это. Волей, продиктованной мне Нукуи, я упраздняю всех иных ложных богов и велю очистить храм Властелина Неба, Земли и Вод Нукуи от разукрашенных деревяшек. И то же должно быть сделано на острове, где живет племя.

- … Пакеа… о нет, прости, великий вождь и жрец Пакеа! – восклицал пораженный Оку. - Я долго шел с тобою рука об руку, ободрял все твои деяния. Но позволь возразить: множество поколений наших предков воздавали почести старым богам и если…

- Прекрати! – перебил его Пакеа. – Что мне до предрассудков ничтожных людей племени, если сам бог над богами… единственный бог говорил сегодняшней ночью со мной. Хотя Нукуи и был безмолвен, но я прочел его мысли. Не смей оспаривать волю бога, не смей возражать мне, его наместнику! Иначе ты дорого заплатишь…

- Вождь и жрец Пакеа, ведь я помог тебе. Ты помнишь, надеюсь? – дерзко произнес Оку.

- Это ты про смерть моего предшественника? Марагуи тоже однажды помог мне – и что с того – помнишь, когда я только ступил на трудную и опасную жреческую стезю? Не хвались былыми заслугами. Тем более сомнительными…

Не дослушав его. Оку выбежал из хижины жреца. До вечера не появлялся он пред очами Пакеа. Наконец, тот сам нашел его, одиноко страдающим в пальмовой роще. Вождь-жрец был любезен, он простил старому другу его дерзкие слова, и предложил, пока солнце не закатилось, прогуляться по морю на проа, как бывало в прежние годы. С ними отправились два другие помощника жреца Руа и Кагу. Они ушли далеко в океан; кораблик сопровождали летучие рыбы, вылетавшие из волн и проносившиеся мимо быстрого катамарана. Кагу правил рулевым веслом, сменив усталого Руа, Оку отвечал за парус, а Пакеа блаженствовал, наслаждаясь дуновением прохладного, с привкусом морской соли ветра. В волнах то и дело мелькали акульи плавники.

- Помоги мне, Руа, - попросил Оку товарища. Тот встал, размял затекшую спину, подошел сзади к Оку…

Юноша сорвался и полетел в волны. Над простором моря разнесся его отчаянный крик:

- Кагу, протяни мне весло!

Но Кагу, казалось, не слышал и не видел его. Не обращая внимания на крики о помощи, он стал разворачивать проа, лишая товарища возможности ухватиться за балансир. А позади Оку акулий плавник уже стремительно рассекал пенистые волны…

Теперь у Пакеа было только два верных помощника, правая и левая рука вождя-жреца. И – множество сторонников в племени, готовых по первому зову властителя исполнять любое его приказание. Они крушили старых богов, невзирая на ропот старейшин, а место прежних идолов занимал Единственный Нукуи. На атолле его имени вспыхнул огромный костер, который пожрал изувеченные фигуры былых богов.

- Я понесу свет истины всем народам Океана! – гремел в сгущающихся сумерках голос Пакеа. – Во все стороны света поплывут мои проа с изображениями Нукуа. Наша вера покорит мир до самых дальних пределов. Мы пойдем на юг, где живут племена, чья кожа черна, как безлунная ночь, и на север, где по водам плавают ослепительно-белые горы, а местные жители шьют лодки из шкур морских зверей, на запад, где над душами тамошних людей властвуют чужие многорукие божества, и на восток, где каждое утро пробуждается солнце – наверно, и там есть земли и живут неведомые нам народы…

Он говорил долго, и соплеменники с трепетом внимали его речи. Все ярче разгорался костер, пожирая прежних богов, некоторые тайком роняли слезы на коралловый песок, оплакивая кумиров, другие злорадно усмехались, видя поругание тех, кому не так давно приносились кровавые жертвы. Нелишним будет заметить, что волею бога, переданною через вождя-жреца, было отменено принесение людей в жертву – даже пленников-иноплеменников. И племя Пакеа вздохнуло с облегчением, славя мудрость и человеколюбие новой религии.

Пакеа, чувствуя себя на вершине славы, иногда задумывался: к добру ли ведет его эта вереница успехов и побед? Не лучше ли было остаться простым канаком, мореходом и рыболовом, а не взваливать на свои плечи тяжкую ношу. Но так ли уж тяжка она была – исполнять самим же придуманные ритуалы, получать оброк от соплеменников, иметь гарем из красивейших женщин, ни в чем себе не отказывать? Только подай знак – и десятки людей бросятся со всех ног исполнять любую твою прихоть. Чего не хватало ему, так это воинской славы. И Пакеа разослал во все концы вооруженные отряд мужчин племени. Удача благоволила им: один за другим покорялись острова, разбросанные среди бескрайнего океана, на каждом завоеванном острове тотчас же устанавливалась статуя Нукуи, а культы всех других богов упразднялись. Сам Пакеа лично возглавил поход на остров каннибалов, расторгнув мирный договор и намереваясь примерно наказать дикарей за их преступный поступок. Рядом с Пакеа были его ближайшие соратники – Руа и Кагу. В последнее время  Кагу внушал серьезные опасения своей болтливостью.

Руа проник в лагерь врага под видом перебежчика и сообщил, что Кагу и его воины безмятежно спят в захваченной деревне. Каннибалы совершили вылазку, чтобы убить Кагу и его людей. Когда, сотворив черное дело, дикари увлеклись грабежом, сам Пакеа ударил по ним из засады в джунглях. Неприятель был наголову разбит, каннибалы преклонили колени перед победителем, зарезанного во сне Кагу похоронили со всеми почестями, а Руа был казнен как изменник – его скормили акулам.

Близилась третья годовщина обретения Нукуи. Ничто не могло помешать подготовке празднества, которое должно было затмить своей пышностью все, когда-либо справлявшиеся племенем за всю его бесписьменную, но богатую легендами историю: ни смерть отца Пакеа, которого погубило пальмовое вино, ни тяжкая болезнь его матери. И даже посещавшие его странные сны мало беспокоили Пакеа – во всяком случае, те, в которых не присутствовал бог. Так, однажды приснился ему прекрасный венценосный голубь, который шел по песку и терял перья. «Кто ты и что делаешь?» - вопрошал Пакеа. «Я – твоя совесть», - проворковал голубь, лишившись последних остатков своего драгоценного оперения, нагой и уродливый.

Наутро Пакеа велел истребить голубей, которые смеют осквернять свои пометом статуи божества, что и было проделано на острове, где жило племя, и на священном атолле.

Соплеменники боготворили Пакеа. И вот однажды, в полудреме, в его сознании искоркой мелькнула дерзновеннейшая мысль: а что, если я сам – живое земное воплощение божества, а статуя – всего лишь каменный болван? «Я – бог!» - как молнией пронзило мозг. Весь день она не оставляла вождя-жреца, а ночью приснилось Пакеа, будто стоит он один-одинешенек на вершине холма, простерев руки вперед, и внимают ему соплеменники. Всего день остался до священного праздника, на котором он объявит себя божеством. Надо только собрать совет племени, который не созывался целый год – пусть жрецы, старейшины, лучшие воины…

Среди предпраздничных хлопот, одержимый безумной мыслью бродил Пакеа по тропинкам атолла, и все встречавшиеся ему туземцы почтительно уступали дорогу вождю-победителю и верховному жрецу Нукуи. По коралловому кольцу внезапно пробежала дрожь. «Бог подал знак!» - радостно подумал Пакеа.

… Чудовищный удар потряс остров посреди предпраздничной ночи. Рушились крыши хижин, а сами они, сойдя со свай, сползали в океан или лагуну. Вода в лагуне вскипела, горячие волны ринулись на берег, ошпаривая гулявших по коралловому песку людей. Все – рядовые жрецы Нукуи, свита вождя, посланники покоренных племен, простые островитяне – ринулись от лагуны к морю, кокосовые пальмы падали на них, земля уходила из-под ног. А на море уже бушевали валы, налетали на берег, превращая в щепки проа.

Пакеа бросился прочь от своего дома, под руинами которого остались мать и наследник Килу. Он мчался, не разбирая дороги. Перепрыгивая через стволы, трупы, куски коралла – к холмику, на котором высился бог. Несмотря на продолжающиеся толчки, он стоял недвижно.

- Спаси меня, вызволи отсюда, как я вызволил тебя из многовекового плена! – взмолился Пакеа, падая на колени. Новый подземный удар, сильнее всех предшествующих, поколебал идола, он вздрогнул – и внезапно рухнул вниз, прямо на голову своего верного служителя.

Фонтан огня, воды и пара с оглушительным рвом взметнулся над лагуной. Вулканические бомбы падали всюду, убивая мечущихся в панике людей. Кусок коралловой тверди вместе с черным истуканом провалился в воду – туда, откуда его три года назад извлек простой рыбак, чье тело исчезло теперь в разверзнутой бездне вместе с идолом. Рев вулкана заглушил грохот морских валов: цунами устремились к острову племени и опустошили его берега. Лишь треть соплеменников Пакеа выдержала страшный натиск стихий. Погибли все, кто отправился на атолл Нукуи; собственно говоря, от клочка коралловой суши не осталось и песчинки, на его месте в одну ночь вырос медленно остывающий вулканический конус. Люди скоро вернулись к прежним кумирам, а эпос племени обогатила поучительная история о юном ныряльщике Пакеа, обретенном им и вновь утраченном боге Нукуи.