Клинок и бродекс

Две черные точки на горизонте медленно, но верно увеличивались в размерах. Сомнений не было – это русские ладьи. Ушкуйники спешили к острову, который они прозвали русским словом Melkoya, имя это клочок суши в Норвежском море получил из-за мелководья. Здесь, пристав к берегу в уютной и достаточно глубокой бухточке, русские пираты делили захваченное в набегах на берега Финнмарка и Халогаланда добро. Что ж, настала пора проучить их, показать этим разбойникам, кто хозяин на берегах холодного моря.

- Точно, это русские! – вскричал остроглазый Асмунд, забравшийся на самую макушку скалы, нависавшей над водой. – Ух, и зададим трепку, надолго запомнят!

Поигрывая топором-бродексом, могучий воин Эгиль шагал к берегу. Теперь и он убедился, что к острову спешат не датчане, промышлявшие китов, не шведы, не заплывающие иногда в эти воды шотландцы или англы, а отчаянные храбрецы-новгородцы. Оглянувшись на столпившихся возле драккаров соплеменников, Эгиль победно вскинул свое грозное оружие и прорычал нечто яростное и нечленораздельное как во времена оные воители-берсеркеры.

Боевой топор был предметом особой гордости северного воина. Он сделал бродекс не простым, а двухлезвийным, напоминающим античный лабрис. И горе тому, на кого обрушится удар двусторонней секиры! И дело было даже не в том, что в одном топоре соединилось два. Мастер выковал лезвия из волшебного камня, некогда оброненного небесным кузнецом Тором. Метеоритное железо встречается редко и ценится дорого, не зря Эгиль берег свою секиру как зеницу ока. Даже спал порой, не выпуская оружия из рук, чем немало насмешил соратников: «У тебя что, секира вместо супруги?», зато уж помахал ею вволю, немало разбил доспехов, расколотил щитов, снес добрый десяток вражеских голов.

Да, страшная штука эта секира, а «помноженная на два» – страшная вдвойне. Теперь его разящую силу предстоит испытать новгородским ушкуйникам. Ладьи все приближались, уже различимы были фигуры гребцов, налегавших на весла. Силы были примерно равны: у норманнов два драккара и у новгородцев две ладьи, воинов тоже примерно поровну. Эгиль погладил рыжую бороду, вновь потряс победоносной секирой, подмигнул соратникам, которые, в ожидании неминуемой схватки с врагами, преисполнились суровой решимости.

Новгородцы заметили людей на берегу и начали, было, махать руками и весело кричать, приняв их за своих соотечественников. Но, разглядев, что среди приморских скал кучкуются их давние противники норги, которые уже приготовились отразить высадку русских, ушкуйники вместо приветственных слов стали выкрикивать оскорбления, некоторые (те, кто не сидел на веслах) схватили луки и прицелились в стоящих на берегу скандинавских воинов.

Норги, заметив эти телодвижения, без команды подняли щиты, дабы укрыться от стрел. В следующее мгновенье щиты тех, кто стоял ближе всех к кромке воды, уподобились хвостам птиц – стрелы с перьями чаек и воронов торчали из них. Один воин вскрикнул и уронил меч – новгородская стрела впилась ему в предплечье, к счастью, не задев артерию. Эгиль был единственным, кто брезговал носить щит, считая его признаком трусости. Стрела ударила в древко его бродекса и упала к ногам, воин презрительно растоптал ее – луки он тоже презирал: настоящий боец должен поражать врага в честной схватке на поле брани, а не пущенной с безопасного расстояния летучей убийцей.

Отставив луки, ушкуйники выдергивали из ножен мечи, размахивали смертоносными палицами и шестоперами. Ладьи неумолимо приближались к берегу. Норги тоже изготовились к бою. Их было чуть меньше сотни – бывалых, закаленных в боях, штормах и многодневных странствиях по безлюдному океану вояк. Они часто испытывали голод, холод, боль и умели их претерпевать, как умели и преодолевать страх. Тела их были покрыты рубцами – следами былых сражений, они шагали по земле и бороздили море, следуя стезей предков, поклонявшихся Одину и Тору, Ньёрду и Фрейру, но сами были воспитаны в лоне христианской религии, хотя назвать их благочестивыми христианами не решился бы ни один из святых отцов.

Новгородцы выпрыгивали из ладей прямо в воду и спешили к берегу. Среди них был высокий, широкоплечий, бородатый детина с мечом в руке. Он криками подбадривал бегущих, подгонял отставших, громко гоготал и грозил норманнам своим клинком, поведение выдавало в нем вожака. Из-под низко надвинутого на лоб шелома метали свирепые искры желтые глаза. Новгородцы остановились шагах в пяти от норманнов, ощетинившись топорами, мечами, палицами, шестоперами и копьями. Волны прилива омывали их сапоги, чайки кружили над головами.

«Нас примерно поровну», - думал Эгиль, вразвалку выходя вперед. Навстречу ему шагнул предводитель ушкуйников.

- Ну, как думаешь, чья, по-твоему, возьмет? – пророкотал новгородец. Эгиль понимал по-русски и ответил неприятелю на его языке:

- Давай сразимся один на один! Кто победит, тому и надлежит владеть островом. Если ты одолеешь меня, мы навсегда уйдем отсюда, если победителем выйду я – твоим воинам придется оставить его.

Идет! – после недолгого раздумья произнес ражий новгородец. - Тебя хоть зовут-то как, а то зарублю неведомо кого…

- Эгиль, - отвечал норвежец. – Назови и ты свое имя.

- Василием наречен.

«У него меч из болотного железа, – думал Эгиль, глядя на грозное оружие врага. – Не чета моему бродексу, небесному дару. Хотя в умелых руках такой меч – страшная сила. Сейчас удостоверюсь, так ли это».

- Мы решим спор в честном поединке, - крикнул Эгиль своим соотечественникам. – Кто кого одолеет, тому остров достанется.

- Стойте, где стоите, - проорал Василий соратникам. – Будем биться, кто кого – меч или секира? Победителю достанется этот остров.

Сложно биться двумя столь разными видами оружия, но для бывалых воинов отразить мечом секиру и секирой меч – не проблема. Железо зазвенело о железо, высекая искры. Эгиль дрался без щита, и Василий отбросил щит. Сначала они кружили у самой кромки прилива, потом новгородец стал оттеснять соперника вглубь острова.

- Расступись! – крикнул Эгиль – и в толпе норвежцев образовался проход, куда устремились неистовые единоборцы.

Яростно атаковал Василий, Эгиль поначалу только защищался, но вот инициатива перешла к норманну. Русский воин оказался прижат к скале. Еще немного – и… Изловчившись, предводитель ушкуйников резким движением отбросил врага. Получив пространство для маневра, новгородец размахнулся и рубанул что есть сил, но Эгиль вовремя увернулся от удара. И следующий удар тоже рассек воздух. Внезапно скандинав поскользнулся на мокром валуне и упал навзничь, Василий, рыча и свирепо тараща на соперника волчьи глаза, хотел навалиться на него сверху, но Эгиль извернулся и ударил новгородца носком сапога по ноге.

Теперь уже русский воин повалился на спину, а Эгиль обрушил на него бродекс. Но в последнее мгновение Василий откатился в сторону, и секира выбила искру из камня. В следующее мгновение меч ушкуйника едва не снес норгу голову, но его спасла мгновенная реакция – клинок мелькнул перед самым носом воина. Новгородцы и норманны напряженно следили за перипетиями поединка. Вот снова бойцы скрестили оружие и… Ловкий Эгиль  профессионально отразил очередную неистовую атаку русского. Но и тот был не лыком шит: стоило противнику лишь на мгновение зазеваться, как меч перерубил древко секиры. Эгиль взревел и яростным ударом обломанного древка отбил, нет, отшвырнул меч врага. Оружие новгородца ударилось об отвесную стену скалы – и переломилось: клинок рухнул под ноги русскому, в руке его осталась рукоять. Противники обезоружили друг друга.

Стоя друг против друга, они глубоко и часто дышали, будто кузнечные мехи: вздымалась широкая грудь Эгиля, под кольчугой новгородца перекатывались могучие мышцы, глаза их бешено вращались, словно точильное колесо, и метали искры гнева. Но все горящее и кипящее рано или поздно остывает, – и раскаленный металл, и жирная уха, и гнев людской.

Норманн скосил глаз на лежащие среди камней лезвия бродекса, Василий бросил взгляд на сломанный меч.

- В этой схватке никто не победил, - констатировал он, отбросив толстое древко.

- Мы оба потерпели поражение, - переведя дух, произнес ушкуйник.

- Давай сплавим наше оружие воедино, - после короткого молчания неожиданно предложил Эгиль. – И у меня железо, и у тебя тоже железо.

- Зачем? – удивился его противник.

- Наш кузнец сделает из сплава наконечник гарпуна, которым мы будем бить морского зверя, - сказал Эгиль. – А тебе, наверное, понадобится крепкий плотницкий топор – ведь новгородские владения покрыты дремучими лесами, надо расчищать землю под пашни и строить деревянные города.

- Спасибо за предложение, - ответил Василий. – Но мне нужен не топор, а хороший рожон для рогатины – ведь в наших дебрях много медведей. А еще из металла можно выковать струны для нашего гусляра, который поет о славных походах новгородских дружин.

- И нашему скальду нужны хорошие струны! – радостно воскликнул Эгиль.

- А еще из этого металла можно выковать нательные крестики – православный для меня и латинский для тебя, - продолжил Василий. – А потом обменяемся ими в знак нашей дружбы, хоть мы и исповедуем разные веры. Хотя, наш поп и твой патер будут против…

- Мы, воины Севера, привыкли думать и решать своим умом, - одобрил идею ушкуйника Эгиль. – Ты хорошо придумал. Отныне мы станем побратимами, и никакая сила не сможет больше столкнуть нас, посеять вражду и раздор между нами и нашими людьми! И пусть твои и мои воины отныне беспрепятственно пристают к этому острову: ловят рыбу, чинят корабельные снасти, пережидают шторм, залечивают раны.

Так предводители норманнов и ушкуйников отдали свое сломанное оружие кузнецу Руальду.