Москвич из Алатыря

               
               
                ОТ АВТОРА
В детстве меня дразнили Кокой, так назвала меня бабуля, чтобы не упоминать имя моего отца, Николая, которого она сразу невзлюбила. Пацаны на разные лады склоняли мою кличку, например: Кока, из п…. тока. Из-за чего у меня с ними возникали стычки и потасовки.
Позже я стал крёстным у своего младшего брата, Володи, и стал носить прозвище уже на законных основаниях. Мне же хотелось быть Иваном, как мой любимый дед, Иван Яковлевич Маресьев.
Бегая по саду и размахивая палкой вместо сабли, я представлял себя конармейцем, в папахе на голове  и бурке на плечах, на коне с саблей, как Чапаев, или мой дед, портрет которого висел над комодом у нас в комнате.
На нём бравый дед с усами и орденом красного знамени на груди строго смотрел на внука. После его смерти бабуля иногда забывалась, и называла меня Ванечкой, хотя бы так упоминая его, словно наяву. Она не могла жить без него, и всё просила бога, стоя на коленях в красном углу, перед иконами с зажжённой лампадкой: Господи, забери меня к себе, я к нему хочу, к Ивану Яковлевичу, не могу жить без него, не хочу.
Спустя девять лет её просьба осуществилась. Она была младше мужа на двадцать лет, и скончалась в возрасте шестидесяти шести лет.
Я же никак не мог быть Иваном, поскольку носил имя своего отца. И только спустя долгие годы позволил себе всё же называться Ванькой, Иваном, но уже в своих рассказах и повестях о детстве и юности, в которых мои дорогие дед с бабулей были одними из главных героев. Мы снова были все вместе, пусть и на страницах книги.
Оказывается, всё возможно в этом подлунном мире, стоит только очень-очень  захотеть.
               
                Николай Шмагин
               
                МОСКВИЧ ИЗ АЛАТЫРЯ
               
                Повесть

Часть 1. Очаково. Завод.
Проснувшись однажды утром на своей кровати, в комнате общежития, где кроме Николая проживали ещё три человека, он почувствовал себя вполне москвичом, пусть пока и по лимиту. Зазвенел будильник.
Пора было собираться и бежать на работу, благо завод был неподалёку, минутах в двадцати от общаги, а сам Николай работал в одном из его цехов, в качестве слесаря по оборудованию. Впрочем, многие жильцы общаги работали на этом заводе ЖБК Метростроя.
Смена начиналась в семь утра, а надо ещё было переодеться, и Колька, забыв про завтрак и соседей по комнате, поспешал вприпрыжку по улице Марии Поливановой, прямо от общаги и до проходной завода…
Он уже вполне освоился в Очаково. После работы забегал в гастроном за хлебом, колбасой, кефиром, как и его соседи по комнате. За холостяцким ужином говорили о проблемах насущных, пили чай, слушали радио. Газеты он не читал, в карты играть не хотелось, спать ещё рано. Скукота.
Делать было нечего, и он как-то сбегал на Очаковский пруд, прогуляться. Посидел на лавочке, где громогласные общительные мужики играли в домино, они-то и просветили любознательного Кольку, что пруд находится в низине между Мичуринским проспектом и Озёрной улицей.
Летом здесь, на пляже всё местное население собирается. Не протолкнуться. Раньше это был посёлок к западу от Москвы, а в 1960 году Очаково вошло в состав города.
- Вон иди на станцию Очаково – Москва, садись на электричку и дуй прямо до Киевского вокзала, а там куда хочешь, - словоохотливо объяснял ему приличного вида мужчина, дожидающийся своей очереди забивать козла. – На Арбат, улицу Горького, или на Красную площадь. Будьте любезны. Сам-то откуда прибыл, если не секрет?
- Я из Чувашии, город Алатырь, слыхали про такой?
- Впервые слышу. Страна большая. Ничего, поработаешь по лимиту с годик, а там комнату получишь, женишься.
- Будет тебе пареньку голову забивать глупостями. Молод он ещё жениться, пущай погуляет. В армии-то служил? – спросил его молодой ещё мужик, удачно отдуплившись.
- В ПВО, между городами Климовск и Подольск. Есть там такая станция, Белые Столбы называется. От неё недалеко до части.
Мужики заржали, переглядываясь.
- Знаем такую. Говорят, там дом для психов находится. Не слыхал?
Колька отрицательно покачал головой.
- Рыба! – громко стукнул по столу костяшкой домино молодой мужик и встал с лавки. Его место тут же занял приличного вида мужчина, энергично смешивая костяшки и радуясь возможности отыграться.
Кольке нравилось сидеть рядом с игроками, с удовольствием посматривая на зазеленевшие деревья, молодую травку на газонах. Грело солнце. Весна, одним словом…
Он уже не раз и не два ездил на электричке в Москву, как говорили местные аборигены. На Киевской садился в 119-й автобус, и ехал дальше в Черёмушки, к другу Мишке.
Хорошо иметь такого армейского дружбана, да ещё и москвича.
… Колька улыбнулся и прибавил ходу, а вот и проходная, всё, теперь он не опоздает, до начала смены ещё пять минут.
В раздевалке он переоделся, и уже в рабочей одежде пробежал весь арматурный цех, вдоль рельс с вагонетками, прямо в свой механический цех. Там уже собрались слесаря его смены, целых шесть членов ремонтной бригады. Шла так называемая пятиминутка перед работой.
Мужики были разномастные, молодые и пожилые, но их объединяла общая любовь к своей работе и общению между собой. С утра они были ещё бодры и трезвы, но сивухой от них тянуло.
- Вчерась после смены мы с Митяем ещё по стакану врезали, тут он и говорит: дядя Петь, давай повторим, на посошок, - рассказывал пожилой, невысокого роста мужик с красным улыбчивым лицом, одобрительно хлопая по плечу белобрысого парня лет под тридцать, или чуть больше. 
Тот покивал головой в знак согласия, и добавил:
- А чо, мужики, вчера до обеда стакан, да после обеда стакан, всего-то. От недопития аж башка заболела, вот я и уговорил бригадира, штоб норма была. Сами понимаете.
Мужики одобрительно посмеялись, с любопытством поглядывая на подбегавшего к ним новичка.
- Не спеши, ещё две минуты, - глянул на часы дядя Петя, бригадир. – Молодчага, дисциплину понимаешь.
- Чать, он после армии, недавно дембельнулся, не отвык поди, - ухмылялся Митяй, - по себе знаю. С бодуна иногда такое приснится, вскочишь, и давай маршировать, - снова развеселил он бригаду.
         Бригадир первым пожал новичку руку, затем Колька поздоровался со слесарями по очереди. Это был ритуал, и  его обязательно соблюдали как при встрече, так и прощаясь.
  - Ну, всё, мужики, за работу, - посерьёзнел дядя Петя, и говор смолк. Бригада вся внимание. – Мы сейчас пройдёмся по цехам, простучим стыки рельс, проверим ход вагонеток, а ты, Николай, как бывший слесарь-инструментальщик, нарежь резьбу на крепёжные болты. До обеда управишься, я думаю.
- Лады, дядя Петь, - и Колька поспешил к себе в слесарный отсек, под одобрительные отзывы слесарей в свой адрес:
«Хороший паренёк, этот Николай. В зенитно-ракетных войсках отслужил, сержант. Это вам не хухры-мухры».
«Небо над нами охранял, пока ты тут стаканы опрокидывал», - донёсся до Колькиных ушей ворчливый голос бригадира, и он улыбнулся, вспомнив,  как в первый свой рабочий день он так опростоволосился, до сих пор стыдно.
Расхвастался, что он слесарь-инструментальщик 3-го разряда, по штампам. Но, когда ему вручили инструменты для работы, и он попробовал было подтянуть болты на стыках, то понял, что рано хвастать.
- Ничего, привыкнешь, Москва не сразу строилась, - подбодрил тогда его бригадир, слесаря сделали вид, что всё в порядке.
Когда же он разобрался, в чём заключаются его обязанности, то приуныл, но делать было нечего, кроме как работать. Слесаря по оборудованию обслуживали механизмы, благодаря которым бетонные блоки продвигаются по рельсам до склада. Ещё ремонт, и работа на станках разного профиля, но сверлить, шлифовать он научился на релейном заводе в Алатыре, тут он был уверен в своих силах. Справится.
Вот только с инструментами загвоздка. Основными инструментами у Кольки, как у слесаря 2-го разряда, были лом и кувалда, да гаечные ключи больших размеров.
В конце его первого трудового дня полагалось отметить начало работы новичка. В перерыв он сбегал в магазин, купил две бутылки водки, на большее не было денег. Мужики учли и это обстоятельство, докупили ещё.
Бригада собралась в укромном углу за станками, выпили по стакану, затем ещё по одному, и Колька захмелел, поплыл.
- Ты закусывай, парень, не сепетись, - остудил его пыл хмурый мужик в кепке, протягивая бутерброд с колбасой. Он закусил, ещё выпили, дальше он ничего не помнил, прикорнув возле токарного станка.
- Молодой ещё, живёт в общаге, на сухомятке, откуда силам-то взяться, - пожалел его хмурый мужик, покуривая в рукав, как и другие. Не бегать же каждый раз в курилку.
- Ничего, привыкнет. Все мы так прописывались когда-то, - согласился бригадир, дядя Петя. – Пошли работать, смена ещё не кончилась.
Когда Колька очнулся и вскочил на ноги, пошатываясь, мужики уже собирались по домам.
- Всё, парень, пошли на выход, смена кончилась.
- Давай, соберись. Отдохни на своей койке в общаге, сходи в столовку, а завтра снова на работу, как штык.
- Прописку твою оформили путём, честь по чести. Привыкнешь.
И мужики, посмеиваясь и поругиваясь хмельными голосами, направились к проходной…

Постепенно Колька освоился на заводе, разобрался в том, как работают цеха. Например, в арматурном собираются каркасы блоков. После установки каркаса в форму, она поступает в камеру, где в неё заливают в бетон, затем отправка в пропарочную камеру. Потом распалубка блока, ОТК, и на склад. Вроде бы несложно, но это только так кажется.
Трудоёмкий процесс создания блоков ещё не всё. Надо доставить блоки на склад, и непрерывность движения помогают обеспечивать слесаря по оборудованию, в том числе и он, Колька.
Обедал он в заводской столовой, там было чисто, уютно, очередь к кассе продвигалась быстро: он брал суп и отварную колбасу с картошкой, компот, хлеба побольше. Колбаса была конская, сочная, и с горчичкой шла на ура. Колька был доволен обедами, но вскоре понял, почему мужики из его бригады носят торбочки с обедами из дома.
- Так дешевле, да и полезнее. В столовке всё на комбижире жарят, да на маргарине, через пару лет гастрит обеспечен, - разъяснил ему как-то Митяй по-дружески. – Хотя у вас, лимиты, семьи далеко. Тут и столовка божий дар. Жениться тебе надо. Найди себе москвичку, тогда и заживёшь по-человечески. Вот как я, например.
Колька запомнил его совет, хотя и сам понимал, что к чему и почём в этой жизни. Но для начала надо приодеться поприличнее, как посоветовал его армейский дружбан Мишка Савин, при воскресной встрече у него дома, за рюмкой коньяка и под магнитофонные записи Тома Джонса.
- Ты всё равно до Киевской на электричке ездишь, а там недалече есть шикарный мужской магазин, «Руслан» называется. Пару остановок на автобусе, или пешком минут двадцать, через мост и прямо до МИДа. Если хочешь, давай вместе подъедем, вдвоём веселее, а то ходишь, как вахлак. Так ни одна москвичка на тебя не взглянет. Не любят они лимитчиков.
Колька критическим взглядом оглядел себя в зеркале шкафа, да, видок не ахти каков. На нём морщился старый пиджачок, брючки пообтрепались, ботинки стоптанные. Всё это купила ему мать ещё в Алатыре. Тогда он перешёл в восьмой класс, вырос из подростковой одежды, и мать приодела его. Но это было уже давно, до армии. Сейчас он вырос и из этой одежды.
- Кончай горевать. Давай рванём в ЦПКиО, ещё не поздно. Пивка попьём в Пльзени, на танцульки в «Шестигранник» заглянем. Как, Колян?
- А где это? – не понял Колька. – Что за ЦПКиО, расшифруй.
- В парке Горького находится чешский пивной ресторан «Пльзенский», там пиво, шпикачки такие, попробуешь раз, и навсегда. А на танцах – буги-вуги, твист, чарльстон, шейк. Девахи, отпад.
- Долго добираться-то?
- На метро везде быстро. Доедем до «Парка Культуры», или «Октябрьской», и мы на месте. Надо тебе метро изучить, как отче наш. Чтобы не блуждал. Как, бывает?
- А то. Иногда заеду, сам не знаю, где нахожусь. Приходится спрашивать, никто ничего не знает.
- Не надо спрашивать у приезжих, как ты. Спроси у прилично одетых, культурного вида москвичей. Не ошибёшься. Мама! Мы пойдём прошвырнёмся, - крикнул Мишка в сторону кухни, оттуда донеслось:
«К утру-то вернётесь, шалопаи?»
- До свидания, тётя Маша, раньше будем, - ответил Колька, и они побежали вниз по лестнице, ахнув на прощанье входной дверью…
Утром на работе он подробно рассказывал мужикам об их приключениях в ЦПКиО. Как они выпили по семь кружек чешского пива в «Пльзенском», потом на танцах в «Шестиграннике» познакомились с девушками, как пришлось подраться из-за них с целой кодлой.
- Ежли ты будешь так выходные проводить, ноги перестанешь передвигать. Глянь на себя, худоба одна, лицо в синяках, - увещевал его по-отечески дядя Петя, мужики посмеивались:
- Ничего, синяки украшают мужчину. Так держать.
- Молодость быстро проходит, надо успеть, всё перепробовать.
- Вон, бери пример с Митяя. Десять лет в Москве живёт, женой-москвичкой обзавёлся, детьми. А такой же, как ты, балбес был, из армии да в общагу, к нам на завод. Теперь полюбуйтесь на него, ряшку какую наел на домашних харчах, ему и три стакана водяры нипочём.
Митяй громче всех хохотал, довольный отзывами о себе.
- Так ты тоже в нашей общаге обретался? – удивился Колька, вспомнив, как пренебрежительно отзывался Митяй о лимитчиках. – Сам лимита, а туда же, москвича из себя корчит. Откуда родом?
- Из города Горького, где ясные зорьки, - пояснил ему Митяй, нисколько не обидевшись на критику товарища по работе.
- Так мы с тобой земляки, это ж недалеко от нас.
          - Далеко ли, близко, ты проживи в столице с моё, женись, обживись, да детьми обзаведись. А потом и покалякаем, - остудил его пыл Митяй.
- Ладно, бузотёры, не ссорьтесь. Перерыв окончен, - встал с лавки бригадир, за ним из курилки потянулись остальные.
Мужики в бригаде все подобрались стоящие: они и работать могли, сколько надо, и выпить были тоже не дураки. Всё, как и положено русскому рабочему человеку.
Неделя пробежала быстро. И вот настали очередные выходные.
Колька встал рано и начал снаряжаться, разбудив своих соседей.
- Куда это мы с самого сранья наряжаемся? – сосед напротив, пожилой лысый мужчина с хитрым прищуром глаз, снисходительно оглядел Кольку и скривил губы: - Нет, не тянешь ты на жениха.
При этих его словах зашевелились остальные двое ребят деревенского вида и захмыкали, тряся кудлатыми головами:
- Не тянет, Сергей Иваныч, как пить дать, не тянет.
Колька наконец-то оделся, нисколько не смущаясь критических выпадов в свой адрес соседей по комнате, пояснив:
- Вот я и еду по этому поводу. С другом Мишкой в «Руслан» собрались. Пора мне приодеться, как следует, тогда и поглядим, кто есть кто.
- «Руслан» фирменный магазин, дорогой. Денег-то хватит фасон сменить? – заулыбался Сергей Иваныч, встав с кровати. Подтянув семейные сатиновые трусы синего цвета, он включил радио, и начал делать зарядку, энергично размахивая руками и приседая со скрипом.
- Накопил немного. Не всё сразу.
- И то верно. Удачи тебе. Ждём с нетерпением.
Радиоприёмник будто по заказу разразился бодрой песней:
«Нас утро встречает прохладой,
  Нас ветром встречает река.
  Кудрявая, что ж ты не рада
  Весёлому пенью гудка?..»
Под смех развеселившихся жильцов комнаты, Колька нарочито важно вышел в коридор, и помчался вниз по лестнице, с третьего этажа на первый, мимо дежурной вахтёрши, услышав от неё вдогонку:
«Куда с утра пораньше несёшься, ненормальный?»

                ----------------------------



Часть 2. Город моей мечты.
Они встретились возле Киевского вокзала. На дворе весна, но было ветрено. Мишка поднял воротник пальто и поёжился, Колька же не обращал на это никакого внимания, был возбуждён и полон надежд.
Он накопил деньжат, получил очередную зарплату, и теперь они с Мишкой быстрым шагом пересекли площадь Киевского вокзала, прошли по Бородинскому мосту, затем по правой стороне улицы до Смоленской площади, и вот он, фирменный магазин мужской одежды «Руслан», напротив, через дорогу, высился МИД, во всей своей красоте и величии.
- Вот это домик. Таких громадин у нас в Алатыре нет. Знаешь, я здесь впервые, - пояснил он другу.
Мишка покровительственно кивнул, подходя к двери:
- Привыкнешь, сейчас тебе надо сменить форму одежды, с провинциальной на столичную. Прибыли, я сам давно здесь не был.
Они прошлись по секциям, приценились к пальто, костюмам, Колька был в восторге от увиденного, Мишка лишь морщился, всё не то.
Наконец, выбрали модное драповое пальто-реглан серого цвета, со скошенными карманами, клетчатый шарф, шляпу того же цвета, что и пальто. Кольке всегда хотелось иметь такую шляпу, как у отца.
- В Москве ребята не носят шляпы, только пожилые мужики, да приезжие, - опять поморщился Мишка, но на сей раз Колька не обратил на него внимания.
Надев пальто, и примерив шляпу, он остался доволен своим видом.
- Не бухти, Мишаня, мой отец всегда в шляпе ходит, с молодости, и ему идёт, а я что, хуже его?
Мишка пожал плечами и позвал продавца-консультанта:
-  Скажи, друг, у вас приличный магазин, а из драп-велюра, ратина, или кашемира на худой конец, ничего нет? Не обидим, неси, давай.
Продавец с уважением оглядел хорошо одетого Мишку, и доверительно сообщил, понизив голос:
- Пока нет, но я могу сообщить вам, когда дефицит поступит.
- Ништяк, надо приодеть дружбана, не всё же ему в этом драп-хохотунчике щеголять. – Они обменялись телефонами, с тем и расстались.
Друзья побывали ещё в секции костюмов, но Колькины средства иссякли, и вот они снова на улице, но уже с обновами.
- Ничего, подзаработаю ещё, надо костюм купить, туфли, - он был воодушевлён, хотя в новом пальто и шляпе чувствовал себя неловко и скованно. Подмышкой он держал свёрток со старым пальто с шалевым воротником, к которому давно привык, и живи он в Алатыре, так бы в нём и ходил, но он жил в Москве и это обязывало.
Мишка снисходительно оглядел друга и ухмыльнулся.
- Ничего, Колян, неплохо для начала. Москва не сразу строилась. Приоденешься ещё и франтом. Надо тебе брюки пошить, да и костюм тоже. Будет дешевле и моднее. Я знаю одно ателье у нас в Черёмушках, давай туда как-нибудь рванём.
- Спасибо, друг. Да, всё хочу спросить, как у вас дела с Мариной, жениться-то собираешься, или раздумал?
- Дело к тому идёт. В смысле, собираюсь.
- Привет от меня дяде Васе с тётей Машей, ехать пора, мне далековато отсюда. Пока доберёшься, туда-сюда, и спать.
- Ты чо, поехали к нам, там и поговорим, заодно обмоем покупки.
- Так денежки все тю-тю, не на что пока. Вот получу аванс, обмоем.
- А друг у тебя на что? Поехали, сочтёмся когда-нибудь…
В общаге оценили Колькины обновки, когда вечером он появился в новом пальто, шляпе набекрень и под хмельком. Сергей Иваныч тоже был модник, ходил в китайском габардиновом пальто и фетровой шляпе.
- Теперь ты, Николай, вполне москвич, - улыбнулся он дружелюбно, - москвич из Алатыря. Я рад за тебя.
- Надо бы обмыть наряды, - хохотнули деревенские пареньки и пощёлкали пальцами по горлу, намекая, - так полагается.
- Вот получу аванс, обмоем. Сейчас я на мели.
- Мы в долг дадим, - не отставали соседи, настырничая.
- Будет вам, - остудил их пыл Сергей Иваныч, - сказано же, в аванс. Вот пристали к человеку, вам бы только зенки водярой залить.
Колька с благодарностью взглянул на соседа. Он так устал за день, что, едва повесив одежду в шкаф, и раздевшись, растянулся на своей койке и уснул, как убитый.
- Всё, отбой, завтра рано на работу, - Сергей Иваныч выключил свет, и в комнату вскоре вошла ночь…

Постепенно Колька освоился на заводе, в бригаде тоже стал вполне своим. Слесаря ценили его за старание в работе, помогали, когда надо было помочь, на то они и бригада, коллектив. Дядя Петя уважал его за дисциплинированность, ставил в пример другим за умеренность в выпивке.
Действительно, Колька старался не выпивать за смену по три, пять стаканов водки, как привыкли слесаря. К концу смены у всех были красные, словно варёные лица, и Кольку это пугало, хотя он тоже был не дурак выпить, но не до такой же степени, и каждый день. Мрак, да и только.
В Алатырь отцу с дядьями, и матери в Мурманск он послал письма, где подробно описал о своей работе и жизни в Москве. Ответа пока не получил, но не очень огорчался, не до того пока было ему.
Мишка работал официантом в пивном баре на Ленинском проспекте, рядом с Черёмушкинским рынком, всегда при деньгах, обещал и его пристроить, но позже.
А пока, суть да дело, они направлялись в обещанное другом ателье, это недалеко по московским меркам от его места работы, на улице Кржижановского. У обоих был выходной день. Настроение выше среднего, так как в Мишкином баре они выпили по паре кружек пивка для рывка.
Для молодых ребят в радость, а не в тягость прогуляться пешком по московским улицам, когда вокруг весна в разгаре, на носу лето, девушки улыбаются, проходя мимо. Благодать.
- Колян, вот поработаешь с годик на своём ЖБК, комнату получишь, постоянную прописку, через пару лет уволишься, и я тебя к нам устрою. Директор, наш с братом друг. Будешь халдеем, - хлопал он друга по плечу, - это тебе не на заводе за гроши горбатиться.
- Когда ещё это будет, - вздыхал Колька. – Мне один приличного вида мужик говорил, что надо на москвичке с квартирой жениться, тут тебе сразу и прописка и жильё. Не надо три года ждать.
- Молоток этот мужик, соображает, - одобрительно похмыкал Мишка, - тут надо покумекать, невест вокруг пруд пруди. Кстати, помнишь, когда ты дембельнулся, мы в гости к одной знакомой, Светлане ездили, на Арбат. Ты ей сразу понравился, когда ширинку застёгивал, - заржал Мишка, - ладно, я увидел, а то так бы и щеголял перед ней с открытым магазином. А когда портрет её нарисовал, совсем покорил. Богатая семейка. Вот тебе и невеста.
- Да ты чо, зачем им жених-лимитчик, мне тоже ни к чему шапку перед ними ломать. Найдём другую, попроще.
- Ты прав. Ладно, об этом потом. Ну вот, мы и пришли.
Ателье по пошиву одежды располагалось неподалёку от метро «Профсоюзная». Если до него добираться от Мишкиного дома, можно было проехать одну остановку от метро «Академическая», или пройти пешком.
- У тебя тут всё рядом, что от дома, что от работы, рынок один чего стоит, лафа, - позавидовал Колька, - вот бы сюда перебраться из Очаково.
- А что, вполне возможно, - загадочно усмехнулся Мишка.
- Мишань, а материал для брюк где взять? Надо было заранее купить, - нервничал Колька, заходя вслед за другом в ателье. Но тот уверенно прошёл к приёмщице заказов, не обращая внимания на его нытьё.
- Мы у вас брючата модные хотим заказать, вот для этого молодца, недавно из армии, - доверительно улыбнулся он моложавой на вид женщине. – Найдётся из чего, или в магазин «Ткани» надо ехать?
- Зачем ехать, у нас выбор богатый, вот, смотрите и выбирайте, - она подвела друзей к образцам, и Мишка уверенно выбрал самый модный, серого цвета с синим отливом, и едва заметным рисунком в клеточку.
- Ну как, подойдёт?
- Неплохой, - скрывая радость, отозвался Колька, пробуя материал на ощупь, - как раз о таком я и мечтал.
- Тогда проходите в примерочную, сейчас подойдёт мастер, сделает замеры, и снова ко мне, оформляться, - приёмщице приятно было внимание со стороны такого модного и крепкого парня, как Мишка, да и заказчик тоже был премилый симпатяга.
Спустя некоторое время, друзья вышли из ателье и огляделись. Чем бы заняться в воскресный день?
- Давай возьмём пару бутылок портвейна крымского, и ко мне снова, шлягеры послушаем, Тома Джонса, например, мать нас обедом накормит. А там, глядишь, и девчонок каких-нибудь выпишем на вечерок, а?
- Как это выпишем? – не понял Колька.
- В смысле, позвоним и пригласим куда-нибудь, в кафе, например.
- Ты же знаешь, я на мели. В ателье последние гроши выложил.
- Я вчера полтинник за смену заработал, так что не журись.
- На полтинник не больно разгуляешься, так, водички попить не хватит.
- В смысле, пятьдесят рублей, - захохотал Мишка, глядя на обескураженное лицо друга. Тот восхищённо хмыкнул, везёт же людям. 
- Может, Виталию звякнем? Давно не виделись. Я помню, как он помог мне работу найти, и пропал чего-то.
- Тогда придётся и Таньку с Нинкой выписать, для полного комплекта. Вот тебе и невесты, выбирай любую. Помнишь их, не забыл?
- Разве такое забудешь…

Николай ещё несколько раз бывал в этом ателье в разные годы, здесь ему сшили хороший коричневый костюм, чёрное демисезонное пальто. В «Руслане» он приобрёл по блату модный импортный костюм в полоску, покупал рубашки, галстуки, позже стал бывать в ГУМе, ЦУМе, ездил на Ленинский проспект в универмаг «Москва», там всегда вились длиннющие очереди за разными дефицитами. Впрочем, как и везде.
Ему тоже приходилось стоять в них, чтобы добыть себе модные туфли из Австрии, Югославии, или хотя бы чешские, фирмы «Цеба». Это всё же лучше, чем ботинки фабрики «Скороход». Если хочешь быть модным, если накопил денег, то руки в ноги и вперёд.
«Волка ноги кормят», - говорили тогда, посмеиваясь.
Он освоился в метро, и уже реже плутал в переходах, с другом Мишкой они покуролесили по центру столицы, где помимо злачных мест, Колька воочию увидел не только Красную площадь, но и Большой театр, библиотеку имени Ленина, старый и новый Арбат, но до полного «покорения» Москвы было ещё так далеко.
Однако Колька не спешил, впереди у него была целая жизнь, в голове роились смутные и неясные ещё планы на будущее, в котором он видел себя модным москвичом, имел собственную квартиру, машину марки «Жигули», престижную высокооплачиваемую работу, высшее образование. Но это всё в общих чертах, до конкретики он ещё не дорос.
Настало лето. Возвращаясь как-то после смены к себе в общежитие, он получил от дежурной на первом этаже телеграмму, где сообщалось, что проездом в Алатырь из Мурманска, в Москве будут мать с Вовой. Вот здорово! Он повидается с матерью и братом.
«Последний раз он виделся с матерью, когда она со Львом Игнатьевичем, её мужем, приезжала к нему в часть, где он проходил службу в СА, навестить сына.
Тогда им выделили комнату в гостинице, они пообедали и даже выпили вместе с его начальником, замполитом капитаном Логошей, который похвалил их сына, как прилежного солдата, и даже вручил матери благодарственное письмо за подписью начштаба.
Они погуляли по лесу, пообщались, и на следующее утро он проводил их до ворот КПП. Он долго стоял и смотрел, как они уходят по шоссе, к остановке автобуса, махал им рукой и едва сдерживал слёзы, чтобы никто не заметил его слабости.
Брата Вовку он вообще видел ещё в Алатыре, малышом, перед тем, как они все переехали по обмену на новое место жительства, в Мурманск. Интересно, какой он стал сейчас, подрос поди, школьник.
После приезда к нему матери он чувствовал в душе какое-то умиротворение, стал спокойнее и увереннее. Да и служба пошла больше в радость, чем в тягость, успешнее. Стал сержантом».
Кольке повезло. Мать с братишкой приехали в воскресенье, что вдвойне приятно. Он увидел их сразу, как только они вышли из вагона. Мать сильно располнела, стала грузная и неповоротливая, Вовка вытянулся, и превратился в рыжего, конопатого подростка с повадками провинциала.
- Вова, смотри, наш Коля стал настоящим москвичом. Модный, худой только очень, - она чмокнула Кольку в щёку своим фирменным, ярко-красным поцелуем, и тут же вытерла помаду платочком с его щеки.
Вовка смущённо ухмылялся, потупившись, и исподтишка поглядывая на старшего брата с пиететом. Тот покровительственно потрепал его рыжие вихры на затылке, чем смутил паренька окончательно.
- Подрос ты, Вовка, в Алатыре ещё малышом был, а теперь стал настоящий мурманчанин. В каком классе учишься?
- Пятый класс окончил, с грехом пополам, - ответила за Вовку мать, и вздохнула сокрушённо, -  троешник, это ты у нас на пятёрки учился.
- Ничего, Москва не сразу строилась, подтянется.
Колька подхватил их чемодан, сумку, и все трое направились к выходу с Ленинградского вокзала в город, переговариваясь.
- Ну что, сразу ко мне поедем. Я вам завод покажу, на котором работаю, общежитие, комнату. В Очаково хорошо, я уже привык.
- А это далеко отсюда?
- На метро до Киевской, а там на электричке, быстро домчим. Перекусим, чайку попьём. Успеем на поезд, до вечера далеко.
Через час они уже были в Очаково. Прошлись мимо длинных корпусов завода, Колька с гордостью показал проходную, через которую он каждый день ходит на работу и с работы, в гастрономе купили хлеба, колбасы, конфет, и вот они в общаге.
Комната матери понравилась. Просторная, светлая. Ребят не было, они застали только Сергея Иваныча, тот собирался куда-то по своим амурным делам. Принаряжался.
- Вот, Сергей Иваныч, мать с братом проездом из Мурманска в Алатырь. Заехали посмотреть на моё житьё - бытьё.
- Милости просим, располагайтесь, - Сергей Иваныч учтиво поздоровался с роднёй соседа по комнате, - живём мы дружно по возможности, работаем, условия для проживания вполне приличные, сами видите. Так что отдыхайте, а я исчезаю, буду поздно вечером, а может быть, и ещё позднее, кто знает.
- После его ухода все вздохнули с облегчением.
- Нудный дядечка, хотя и в шляпе, - мать присела отдохнуть, Вовка подбежал к окну и стал глазеть на улицу, а Колька взял чайник и пошёл на общую кухню по хозяйству.
Пообедали, чем бог послал, отдохнули, мать привела себя в порядок, рассказала старшему сыну об их жизни в Мурманске.
- Я бы тоже с вами съездил в Алатырь, бабулю давно не видел, с марта месяца, и отца с дядьями, - размечтался Колька.
- Поехали, на Суру сбегаем, поплаваем, - оживился и Вовка. Ему тоже хотелось повидаться с друзьями, с бабушкой, хотя он уже привык к жизни на Севере, и об Алатыре имел смутные воспоминания.
- Бабуля мне недавно письмо прислала. Пишет, болеет всё, трудно ей одной живётся, к нам просится, а куда мы её поселим, нас и так четверо в одной комнате, - взгрустнула, было, мать о своём. - Пишет, хоть в коридоре на раскладушке будет жить, так ей плохо в этом подгорье, а у нас ещё сосед во второй комнате, кухонька маленькая, не повернуться.
Она оглядела своих сыновей. Один мал, ничего не смыслит в этой жизни, другой сам ещё на ноги не встал, трудновато ему в Москве живётся. Худой, бледный, в чём душа только держится.
- Ничего, мама, не переживай. Прорвёмся, - Колька по молодости лет был более оптимистичен. – Давайте прогуляемся на пруд, это недалеко. Там скверик, посидим на лавочке, покуда жара спадёт, и на вокзал.
Так всё и случилось. Потом Колька привёз их на Казанский вокзал, время пролетело быстро, и вот поезд тронулся с места, он помахал рукой матери с братишкой, сидевшим у окна, подождал ещё немного, глядя вслед уходящему составу, и побежал к метро.
Надо к Мишке съездить, что ли, в общагу пока не хотелось. На душе было тревожно, и радостно одновременно. Радостно, что повидался с матерью, Вовкой, а тревожно, что бабуля его любимая одна - одинёшенька, в подгорье мается, болеет. Впервые он подумал о том, как нелегко жить под горой больной одинокой старушке, да ещё к тому же, его бабуле. Хорошо хоть дочь с внуком навестят её, помогут чем-нибудь.
Прошлое не отпускало, будущее манило своей неотвратимостью. Колька понимал, что здесь, в Москве, начинается его новая, взрослая, настоящая жизнь…
               

                ------------------------------------


Часть 3. Лиля.
Как-то после очередной смены Колька, как и полагается рабочему парню, прогулялся по Очаковскому Бродвею, выпил пивка на станции, и отправился восвояси, к общаге.
Со своей бригадой он выпивал редко, во-первых, не тянул быть наравне с закалёнными бойцами - выпивохами, падал на пол - пути, так как зелен был ещё. Мужики с пониманием относились к нему, и не настаивали, благо с работой он справлялся неплохо. Это, во-вторых.
Митяй хлопал его по плечу, наставляя уму-разуму:
- Я тоже поначалу не мог с мужиками тягаться, потом ничего, пообвык. Сейчас на втором месте состою, после бригадира. С ним соревноваться бесполезно; все уже в дымину, а он трезвый всё, ему хоть бы хны. О политике рассуждает. Но я его обойду, б…. буду, обойду. И ты привыкнешь.
Колька усмехнулся, ему это ни к чему. Он зашёл в гастроном, купил любительской колбасы двести грамм, к чаю на ужин, и на выходе заприметил симпатичную девушку с мечтательными глазами и белозубой улыбкой.
Он подмигнул ей просто так, по случаю, а она мило улыбнулась ему, и остановилась в ожидании. Он даже растерялся малость, но виду не подал.
- Вы тоже в этом гастрономе отовариваетесь? – спросил он первое, что пришло в голову. Он ещё не привык к московской жизни, и вёл себя так, как привык у себя дома, в Алатыре.
- Прихожу, когда мама посылает. Мы живём рядом, в том доме, - показала она ручкой на кирпичный трёхэтажный дом по соседству с магазином, и снова улыбнулась. Кольке это понравилось.
Он давно обратил внимание на тот факт, что в Москве девушки обычно хмурые, с недовольными или равнодушными лицами, торопятся по своим делам и ноль внимания на всех, а эта  совсем другая.
В Краснодаре так же улыбаются девушки, они весёлые, добрые, и ему  очень нравились, когда он жил и работал на Кубани перед армией.
- Тогда понятно. Я тоже недалеко живу, на улице Марии Поливановой, в общежитии. Прогуляемся?
Девушка вспыхнула от неожиданности, но ей так хотелось казаться взрослой, и она кивнула в знак согласия.
- Только недолго, меня мама ждёт, вот, хлеба велела купить, - кивнула она на авоську с хлебом в руке.
- Мама строгая, небось?
- Нет, она добрая, только требовательная. Она в отделе кадров работает, на заводе ЖБК, ей приходится быть строгой. Понимаете?
- Надо же, и я там слесарем тружусь. Будем знакомы, Николай, - протянул он ей свою трудовую длань, и девушка уважительно пожала её.
- Лиля, - потупила она очи долу, ещё более заалев щёчками, но тут же взяла себя в руки и поправилась: - Лилия.
- Редкое имя, мне нравится.
Они подошли к её подъезду, и распрощались.
Лиля побежала домой к родителям, а Колька в общагу, к соседям по комнате. Чайку попить с колбаской, да на боковую, в койку. Как шутит Митяй, скорей бы утро, да снова на работу.
С тех пор они встречались по вечерам почти каждый день. Из разговоров Колька выяснил, что девушка только что закончила школу, хорошо рисует, и хочет поступать в Строгановку. Когда же Лиля узнала, что Николай тоже рисует, и тоже хочет учиться на художника, она так обрадовалась, что забыла смущаться.
- Коля, давай вместе поступать будем, а?
- А что, давай, я не против. У меня отец художник, он работал в художественном фонде в Чебоксарах, участвовал в выставках, я тоже учился в изостудии у нас в Алатыре, - расхвастался Колька перед девушкой.
- Я хотела бы показать тебе свои работы, можно?
- Давай посмотрим, только, как это сделать, у нас в общаге, разве что.
- Зачем, я поговорю с мамой, и мы пригласим тебя к нам в гости, - Лиля с надеждой смотрела на Кольку, их взгляды встретились, и они оба почувствовали внезапно охватившую их радость, волнение, их сердца встрепенулись в предчувствии чего-то неизведанного ещё ранее, и Лиля потупилась, побледнела. Для неё это было впервые.
А Колька испытал уже и первую неудавшуюся любовь к Райке, и повидал разных девушек, когда после армии они с его дружком Колей Васильевым пошли в разгон, что называется, пустились во все тяжкие, и даже прослыли у себя в городе алатырскими  дон жуанами, чем нажили много врагов среди парней.
«Ему вспомнилось вдруг, как однажды вечером, ещё до знакомства с Лилей, он шлялся бесцельно по улицам от нечего делать, и присел на лавку, перекурить. Иногда он баловался для солидности сигареткой или папироской, пуская дым через нос, или выдыхая изо рта кольца, и привлекал к себе этим фокусом внимание девушек.
Так и на сей раз, пуская изо рта колечки, он увидел краем глаза, что на него с любопытством смотрят, хихикая, две симпатичные и даже красивые, хорошо одетые девушки, явно москвички.
Так он познакомился с Людой и Светой. Они тоже проживали в Очаково. Поболтали о разном, то да сё, затем взяли пару бутылок портвейна, и Колька нежданно-негаданно оказался у них в гостях, в уютной квартирке.
Выпили, потанцевали под радиолу и расстались, довольные друг другом. Кольке больше понравилась чернявая Люда, хотя и Света была ничего себе, бойкая девчушка с кудряшками.
На следующий день они повторили встречу  с вином. Колька не поскупился, и взял целых четыре бутылки портвейна. Гулять, так гулять.  Опять выпили, потанцевали под радиолу, и Колька оказался с Людой на кровати. Напротив, на диване хихикала Света, делавшая вид, что задремала.
То ли от вина в избытке, то ли от подруги напротив, следившей за ними, у Кольки ничего не получилось, как он ни старался, глядя сверху в красивые чёрные очи девушки, лежавшей под ним. Такого он не ожидал, памятуя о своих после - армейских подвигах в Алатыре, с Колей Васильевым на пару.  Там девчонки визжали от счастья в их объятиях.
Здесь девчонки сделали вид, что ничего особенного, бывает, с тем и расстались. Но на душе у него остался неприятный осадок.
Через денёк-другой они снова встретились с Людой, уже без Светы, погуляли по скверу, сходили в кино на последний сеанс. Целовались.
Девушка нравилась ему; высокая, стройная, с румянцем на щеках, чернобровая и черноглазая. Модно, небрежно одетая, энергичная.
Он уже готов был влюбиться в неё, как она вдруг пропала, не пришла на очередное свидание. На следующий день, выбегая из гастронома, он увидел её и обрадовался, хотел подбежать, но она шла с каким-то здоровым мужиком под руку, и он застыл на месте в нерешительности.
Увидев его, Люда отвернулась, и они прошли мимо него, в гастроном. Сказать, что Кольке было неприятно, значит, ничего не сказать. Душа его вскипела, но он сдержался и побрёл к себе в общагу.
С горя напился. Вот тебе и выходной прошёл, завтра снова на работу. Вечером вышел прогуляться, и опять столкнулся на улице с Людой. Она явно поджидала его, прохаживаясь перед входом в общежитие.
- Не сердись, Коля. Подумаешь, невидаль. С мужиком знакомым прошлась, - засмеялась, было, она по привычке, ластясь к парню, но на Кольку что-то накатило, и он отвесил ей пощёчину, сам не желая этого.
- Дрянь ты, Людка. А ведь я чуть не поверил тебе, влюбился даже.
- Ладно, я не сержусь. Ты прав, - сверкнула очами Людмила. – Встречаюсь я с этим мужиком. Но ты сам виноват. С девушками надо быть посмелее, - засмеялась она, и ушла. Красивая и уверенная в себе.
Он не стал догонять её, выяснять отношения. И так всё ясно.
Раз так получилось, так тому и быть. Не его эта жар-птица, а он парень не её мечты. Ясно же, как божий день. Тем всё и закончилось».
Новое знакомство окрылило его, придало уверенности. Простившись с девушкой, Колька бодрым шагом направился к общаге, чтобы обдумать интересное предложение, а Лиля побежала домой, преисполненная самых светлых и радужных надежд.

Переодевшись после смены, и повесив рабочую одежду в свой шкафчик, Колька побежал к проходной, крикнув на ходу слесарям, собравшимся прошвырнуться в пивную, дабы отдохнуть, как следует.
- Я не могу, мужики, некогда. На свидание опаздываю.
- Давай-давай, жених, это дело полезное.
- Смотри не подведи нас, смелее будь.
- Не забудь на свадьбу пригласить!
Под их скабрезные намёки и шутки,  которые не следует фиксировать на бумаге, Колька выбежал на улицу и увидел Мишку с долговязым Виталием, поджидавшим его возле проходной.
- А я как раз вас вспоминал, хорошо бы, мол, повидаться с корешами, и на тебе, - Колька был рад встрече и не скрывал этого. Тут уж не до свидания.
- Да вот, Виталька заехал ко мне на работу, в бар, на своём самосвале, поехали, говорит, Коляна проведаем, ну и примчали. Сам знаешь,  как он гонит по трассе. Будто в русскую рулетку сыграли.
Обменявшись рукопожатиями, друзья-приятели направились к автобазе, что неподалёку от завода, по соседству, куда уверенной походкой вёл их Виталий, на правах хозяина вечера.
- У Витальки сегодня получка, банкует, - сообщил Мишка доверительно Кольке на всю улицу, Виталий улыбался в предчувствии крепкой выпивки.
- А што, имею право угостить друзей в такой радостный день, как выдача зарплаты, - нагнувшись с высоты своего роста, он добавил: - я тут ещё подработал малость, левака подкинул, гулять будем!
Колька понял, что придётся пить, от них ведь не отвертишься, как от слесарей, иначе обидятся насмерть.
- Я недавно с одной девчонкой познакомился, на вечер свиданку назначил, - замялся, было, он, намекая, но друзья у него были понятливые.
- Молодец, зря время не теряешь.
- Ничево, выпьем по стаканчику, и доставим тебя к ней в лучшем виде. Не бойся. Ну, вот и пришли. Залезай, давай, - распахнул Виталий дверцу.
В кабине самосвала было тесно, но уютно. Виталий извлёк из бардачка стаканы, и ловко разлил в них бутылку водки. Тут же на свет божий из сумки появился батон докторской колбасы, буханка чёрного хлеба, огурцы.
- Виталька-то основательно подготовился, - одобрительно подмигнул Мишка Кольке, принимая закуску. – Тут одним бутыльком не отделаешься.
Звякнув стаканами, выпили по первой, закусили.
- Налегайте, не стесняйтесь, колбасы много, - Виталий повеселел, и из скучноватого дылды превратился в гостеприимного хозяина.
- Мой отец говорит: закусь ломает кайф, - встрял Колька, захмелев.
- Не сломает, не позволим, - и Виталий вытянул откуда-то из-под сиденья ещё литр водки. После второго стакана языки у ребят развязались, и потекла в кабине мирная беседа.
- Хочу в художественный институт имени Сурикова поступать, - Колька выжидающе оглядел друзей, ожидая откликов, и они последовали.
- Знаешь, в какой институт принимают без экзаменов? – Мишка широко улыбнулся и, многозначительно выждав паузу, закончил: - В институт имени Склифосовского! – после чего заржал на всю кабину, оглушив своих друзей-собутыльников.
Колька с Виталькой тоже отсмеялись. На кого другого Колька бы осерчал, но уж больно заразительно смеялся его обаятельный товарищ. Вот  даёт прикурить, чертяка, и продолжил откровенничать:
- Мне иногда армия снится. Будто призывают меня снова на службу, привозят в родную часть. Вхожу я в свою казарму, а там наш старшина-сверхсрочник меня встречает. Всё честь честью.
- Да ну, неужто правда? Меня бог миловал, - удивился Мишка. – А вот госпиталь наш в Солнечногорске вспоминаю. Как мы после отбоя в курилке шутковали о разном. Только дым коромыслом вился под потолок.
Виталий лишь улыбался, вновь наполняя посуду.
- Давайте хряпнем за службу и за дружбу! – кратко изрёк он, и друзья снова сдвинули стаканы. Выпили. Помолчали. И тут Виталий истово запел вдруг звучным баритоном, как настоящий певец:
- Не плачь, девчонка, пройдут дожди.
Солдат вернётся, ты только жди.
Пускай далёко твой верный друг,
Любовь на свете сильней разлук…
Мишка с Колькой подпевали вторыми голосами, не мешая солисту…
Конечно, ни о каком свидании с Лилей не было и речи.
Ребята вывалились из кабины, и продолжили банкет на открытом воздухе. Правда, вели себя потише, дабы не привлекать внимание охраны автобазы, но те были лояльны к водителям. Пусть отдыхают, наработались. Лишь бы без хулиганства и криминала.
Потом друзья ехали на электричке до Киевской. Проводили Мишку до входа в метро, а Виталия вызвался сопроводить Колька. Было уже поздно, они шли по пустынной улице, слегка пошатываясь, и на Кольку вдруг нашло:
- Хочешь, Виталька, я одним ударом сшибу с ног первого, кто появится нам навстречу, или не веришь?
Виталий недоверчиво пожал плечами. Шутишь, мол, с перепоя и не то брякнешь, взбредёт же в голову такое. Но Колька не шутил. В его опьянённом сознании проснулась и взыграла алатырская разбойничья удаль, присущая его далёким предкам, сурским и донским казакам.
Вот на улице появился прохожий, какой-то мужчина в очках, и он двинулся ему наперерез. Сблизившись с парнем, мужчина сделал шаг в сторону, чтобы обойти его, как Колька резко и хлёстко по - алатырски ударил его по лицу, и мужчина упал на асфальт. Нокдаун.
Он не ожидал ничего подобного, и был в шоке. Затем вскочил, пошатываясь, и заорал: - Караул, убивают, милиция!
Ребята бросились прочь от дороги, и скрылись среди зданий. Быстрым шагом дошли до остановки, тут подошёл автобус, они вскочили в салон, и были таковы. Виталий молчал. Он был растерян и напуган, хотя и пытался скрыть это. Кольку же развезло, как он ни крепился.
Пожав ему руку на прощанье, Виталий выскочил на нужной остановке, и побежал домой. Надо же было так нажраться, и Колян этот тоже хорош. Замашки у него бандитские, а на вид вроде скромный, тихий.
Колька совсем спъянился. Он стоял на задней площадке автобуса, вцепившись в поручни, и его стошнило прямо на пол. Хорошо, рядом никого не было. Как он доехал до Очаково, как добрался до общаги, Колька утром ничего не помнил. Память как отшибло, начисто.
Огляделся. Лежит на своей кровати. И то, слава богу, могло быть и хуже. На душе было тревожно и пакостно почему-то.
Сергей Иваныч укоризненно покачал головой, сидя напротив, и вытирая вафельным полотенцем потную лысину, лицо, шею. В комнате было душновато. На своих кроватях расхрапелись соседи, как у себя в деревне.
- Это я тебя вчера вечером доставил до койки. Возвращаюсь с прогулки, уже поздно, смотрю, валяется рядом с подъездом кто-то, стонет. Подхожу ближе, а это наш жилец, Николай. 
Колька благодарно кивнул ему, и пошёл умываться. Затрезвонил будильник, разбудив остальных. Надо собираться, и бежать на работу.

Он с трудом доработал до обеда. Слесаря сочувственно посматривали в его сторону, переговариваясь:
- Ишь, как мается, бедолага.
- Видать, перебрал вчера изрядно.
- Оно, с непривычки, конешно, тяжко бывает.
- Наверно, от ворот поворот получил, вот и наклюкался.
В обеденный перерыв Колька остался в слесарке, не пошёл в столовку.
- На, прими микстуру, подлечись, - Митяй принёс ему полстакана водки, и бутерброд с колбасой.
Кольку при виде водки снова едва не стошнило, но он пересилил себя и выпил, закусил. И правда, враз полегчало.
- Ну вот, сам почуял, каков результат. Слушай более опытных товарищей. Они плохого не посоветуют, - Митяй был удовлетворён лечением бедолаги, как не порадеть, свой же в доску, слесарь к тому же.
После обеда был аврал, вагонетка сошла с рельс, конвейер встал.
Прибежал запыхавшийся начальник цеха.
- Ребятки, выручайте. В долгу не останусь.
- О чём разговор, это мы понимаем, - подмигнул дядя Петя бригаде панибратски, и тут же нахмурился, сразу став грозным бригадиром: - давай соберись, мужики, завод не должен стоять из-за нас.
Подхватив инструменты, ватага слесарей спорым шагом направилась к месту аварии, Колька за ними. И тут он увидел бригаду в настоящее работе; не прошло и получаса, как конвейер снова заработал, как часы, и Колька тоже участвовал в этом процессе.
Мастерство не пропьёшь, как говорится в народе. Это Колька усвоил на всю жизнь, глядя на просветлённые лица слесарей, понимавших всё значение выполненной ими работы.
- Вот так, Колян, тут тебе и премиальные, и наличные, учись у старших. А всё бригадир наш,  стратег! – поднял вверх измазанный в мазуте палец Митяй, восхищённо глядя на дядю Петю.
Слесаря одобрительно засмеялись, даже бригадир улыбнулся.
- Молодец всё-таки наш Митяй, умеет вовремя сказать, что требуется. Народ развеселить.
- Перекурить бы надо, бригадир, - намекнул кто-то из бригады, когда они вернулись к  своим верстакам.
- Это само собой, даже не обсуждается, давай Митяй, сбегай, сам знаешь, куда и зачем, - снова подмигнул дядя Петя мужикам, и те облегчённо выдохнули, наблюдая, как он полез в карман пиджачка за деньгами.
Правильный всё-таки у них бригадир, незаменимый…
Наконец, смена закончилась.
Колька вернулся в общагу, помылся в душе, натянул новые модные брюки, которые он пошил недавно в Черёмушкинском ателье, начистил ботинки до блеска, надел новую тёмно-синюю рубашку, купленную всё в том же «Руслане», причесался перед зеркалом, пересчитал мелочь, оставшуюся до зарплаты. Не густо.
Сергей Иваныч, отдыхавший после смены на своей кровати, с одобрением наблюдал за соседом по комнате. Молодец парень, с армейской выправкой, самостоятельный, и умом не обделён. Да и с работой справляется неплохо. Сам Сергей Иваныч работал в ОТК, контролёром, и поэтому был уважаемым человеком на заводе. Как-то он справился про соседа у бригадира слесарей, Петра Семёныча, и тот весьма похвально отозвался о Николае.
- Что, Николай, подъистратился? Если хочешь, одолжу пятерик до аванса, или даже десятку, смотри сам.
- Не откажусь, Сергей Иваныч, от пятёрки. Спасибо тебе.
Получив деньги в долг, тут же убежал, некогда.
Зашёл в телефонную будку, бросил в щель две копейки, набрал номер:
«Слушаю вас, алло!» - услышал он взволнованный девичий голос.
- Привет, Лиля. Это говорит Николай.
«Я вчера весь вечер прождала твой звонок, и всё напрасно».
- Ну, извини. Так получилось. Выходи, я рядом с твоим домом, в будке.
«Хорошо, скоро буду».
Они встретились, как ни в чём не бывало. Молодость, она не злопамятна. Даже наоборот.
- Ты в кинотеатре «Планета» бывала?
- Это у нас, на Нежинской улице? Конечно.
- Там комедия про любовь идёт, «3+2» называется. Я её ещё в Алатыре видел. Сходим вечерком?
- Давай, она тоже шла у нас. Меня мама не пустила.
- Тогда пошли, сейчас можно…
Когда они вышли после сеанса из кинотеатра, Лиля была под впечатлением. Фильм ей очень понравился, Колька также с удовольствием посмотрел его ещё раз, взгрустнул было по Алатырю, но не долго.
Они прогулялись по скверу, возле пруда посидели на лавочке, вспоминая смешные сценки из комедии.
- Коля, я рассказала маме про нас.
- И что же она? – насторожился Колька.
- Она не возражает. Говорит, приводи, познакомимся.
- Я готов, пошли! – вскочил он со скамейки, напугав девушку. Она растерянно смотрела на него, не зная, что делать.

- Она велела завтра приходить. И папа будет.
- Я пошутил. Завтра так завтра…

На следующий день, вернувшись с работы, он  отдохнул, приоделся, собираясь с духом, всё-таки не каждый день его приглашают в гости родители девушки, которая ему нравится. В Москве это впервые.
В назначенное время он стоял у двери квартиры, где его ждали.
Эх, была, не была, и он нажал кнопку звонка.
- Проходите, Николай, смелее, - в проёме открывшейся двери он увидел строгого вида сухопарую женщину в позолоченных очках, и она сразу же напомнила ему его первую учительницу, Марию Михайловну Разумовскую, которую он не только уважал, но и побаивался.
К тому же он признал в ней начальницу отдела кадров завода.
«Тогда, в кабинете, просмотрев его документы, и трудовую книжку, она обронила с ироничной усмешкой, но строго:
- Летун вы, молодой человек. Шесть мест работы уже сменили, впечатляет. Ну да ладно. В армии отслужили. Возьмём с испытательным сроком. А дальше всё от вас зависит.
Кольку аж в пот бросило, но всё обошлось хорошо».
- Здрасьте, - Колькину решимость как ветром сдуло, и он несмело прошёл в большую комнату, типа гостиной, где его ожидали Лиля со своим  отцом. Это его приободрило.
Отец встал с дивана и загородил собой почти пол - комнаты, так он был широк и коренаст. Большое солдатское лицо его озарилось радушной улыбкой, и он крепко пожал Колькину ладонь, утонувшую в его длани.
- Павел Петрович, прошу любить и жаловать, - пророкотал он, хитро подмигнув дочери, и Лиля зарделась. Видно было, что рядом с отцом она чувствует себя более уверенно. Они были чем-то похожи друг на друга. Папина дочка, как говорят в таких случаях.
- Меня прошу величать Ниной Сергеевной, - скупо улыбнулась хозяйка дома. – Прошу за стол, чай будем пить, так как мы спиртных напитков не употребляем, и вам не советуем. Заодно и побеседуем.
Обстановка в квартире была добротная, даже богатая, живут люди с достатком, сразу видно. Павел Петрович оказался водителем-дальнобойщиком, возил грузы в страны соц. лагеря, и обратно, в СССР.
Это позволяло семье жить, не тужить, придавало уверенности и статусности, что было немаловажно для Нины Сергеевны.
- Лиля у нас готовится поступать этим летом в МВХПУ, бывшее Строгановское училище. Она рассказала, что ваш отец художник, и вы тоже рисуете, обещали посмотреть её работы, дать совет, - Нине Сергеевне во всём присуща обстоятельность.
- Конечно, давайте поглядим. Я тоже хочу поступать в художественный институт имени Сурикова, - не ударил лицом в грязь и Колька.
Лиля помчалась в свою комнату, и вскоре разложила везде наброски, рисунки, акварели. Колька сразу увидел, что работы сырые, детские, но что-то в них было такое, что притягивало взоры. Он это тоже увидел, и даже позавидовал. Надо же, способности налицо.
- А что, добавить немного профессионализма, и сразу на выставку, поступать можно и с этими работами, разве подправить чуток, для верности, - оценил он Лилины труды, к вящему удовольствию родителей и её самой.
- Ну вот, Коля, вам и карты в руки, помогите Лиле.
За ужином Колька незаметно для себя освоился, и уплетал деликатесы за обе щёки, уже не стесняясь. Хозяева понимающе переглядывались, паренёк в общежитии живёт, питается в столовке, вон какой худой, но симпатичный, со способностями.
Лиля тоже уплетала за обе щёки, хотя и не питалась в столовке. Просто, бог аппетитом не обидел. Колька даже покосился на неё удивлённо: « Вот даёт, зубастая, как акула, так и мечет, будто неделю не ела».
Незаметно и время чаепития настало. С пирожными.
- А мама ваша кем работает? – продолжила разговор Нина Сергеевна, слегка размягчившись за ужином.
- Она была главным бухгалтером-ревизором в Алатырьторге, до этого нотариусом, сейчас они в Мурманске живут. Тоже бухгалтером работает, я у них ещё не был. Собираюсь в гости как-нибудь, - Колька стал особо разговорчив после ужина, в домашней обстановке, рядом с красивой девушкой и её родителями.
- А ты, Николай, чего не поехал с ними? – удивился Павел Петрович, махнув рукой на жену с недовольным лицом: - Да ладно, нечего там китайские церемонии разводить. Он нам в сыновья годится. Так, Николай?
Колька кивнул, нахмурившись, и прихлёбывая чай.
- Так ведь, родители разошлись. Мать вышла замуж за учителя физкультуры, вдовца, и они обменялись квартирами с Мурманском. Отец в Алатыре остался, я после армии домой вернулся. Работал на релейном заводе. Недолго, правда, - добавил он, глянув на Нину Сергеевну, она  усмехнулась согласно. – И вот в Москву приехал, так как с детства мечтал об этом. Работаю, и учиться буду, обязательно.
- Ну что же, похвально, - оценила его, на сей раз, и Нина Сергеевна. – Рассуждаете правильно. Мы на дачу собираемся, берите шефство над Лилей и занимайтесь. Только без глупостей. Поможете ей, а мы вам, в долгу не останемся, - Нина Сергеевна не вняла мужу и вела беседу на вы, как положено. Так она привыкла, за долгие годы работы в кадрах.
По телевизору в это время  шёл концерт арфистки Веры Дуловой.
Её игра на арфе заворожила всех, даже Кольку, который смотрел цветной телевизор впервые, и почему-то вспомнил, что в детстве его любимой книгой были «Мифы древней Греции».
Но всё хорошее кончается, ужин тоже окончен.
Колька неспешно идёт в свою общагу, вспоминая, как тепло его проводили до дверей, дали пирожков с капустой к вечернему чаю.
«Что ж, о лучшем и мечтать нечего. Лилька, невеста хоть куда. Молодая, послушная, небедная, да ещё художница в придачу», - мечтал он о своём будущем, входя в надоевшую ему общагу с её жильцами-лимитчиками, впрочем, как и он сам.
С этих пор он частенько после работы заходил к Лиле, поправлял рисунки, делая их более профессиональными, как учил его отец в детстве, но, не затрагивая оригинальность. Подсказал ей, какие книги по теории и практике рисунка и живописи надо бы почитать.
Родители были довольны, Лиля счастлива, Колька тоже не возражал против сытного ужина и чаепития с пирожными.
Дней десять родители были на даче, приводили в порядок дом, хозяйство, сад с огородом. Когда приехали, дочка была готова к экзаменам.
Нина Сергеевна также сдержала своё обещание.
Как-то с утра к Кольке подошёл начальник цеха, и сказал, что его переводят в лабораторию по контролю качества бетона.
- Ого, растёт наш Колян, скоро в начальство выйдет, - засмеялся Митяй, оглядываясь на мужиков.
- А что, он парень толковый, с головой.
- Главное, холостой ещё, - намекнул кто-то из слесарей, имея в виду его встречи с дочерью начальницы отдела кадров. Однажды они видели его с Лилей, чья она дочка, тоже знали. Шила в мешке не утаишь.
- Сегодня после смены сдай инструменты и спецодежду бригадиру, а завтра с утра выходи на новое место работы, там тебя уже ждут, - усмехнулся начальник цеха, и ушёл, оставив слесарей в приподнятом настроении. А как же, такое назначение товарища надо обмыть, как следует.

                ------------------------------------------

Часть 4. Лаборант 5 разряда.
Так Колька стал лаборантом пятого разряда, а это почти инженерная должность, хотя ещё понятия не имел, что надо делать на новом месте работы. Поэтому прибыл туда весь в сомнениях, и неуверенности в себе.
Лаборатория была солидная, с отдельным входом и раздевалкой.
Вначале его вызвала к себе в кабинет начальник лаборатории, важная и красивая дама в модном костюме и в золотых украшениях, которые скрывали её пожилой, почти пенсионный возраст.
Колька даже засмотрелся на неё, начальница улыбнулась.
- Нина Сергеевна перевод уже оформила, теперь вы лаборант пятого разряда. Меня можете называть Ангелиной Аркадьевной. А сейчас пойдёмте, Николай, я введу вас в курс дела.
В просторном зале лаборатории стояли прессы, возле них работали женщины в тёмных халатах, пожилой рабочий выносил им со склада  небольшие бетонные кубы и ставил на подсобный стол.
- Лаборатория производит испытания прочности бетона, в возрасте от 7 до 28 суток, - начальница подвела Кольку к одному из прессов. – Работа несложная, но требует технической подготовки. Коллектив у нас небольшой, дружный. Освоитесь.
- Чай, я на многих станках умею работать, и с прессами знаком. Перед армией глубинные насосы на Краснодарской ТЭЦ обслуживал, следил за давлением по манометрам, - Колька решил блеснуть мастерством перед этой роскошной дамой. Знай, мол, наших, мы тоже не лыком шиты.
- Вот и чудесно. Надя, подойдите к нам, - пригласила она миловидную девушку, работающую рядом. – Знакомьтесь, Николай будет работать с нами.
Девушка стрельнула в него лукавыми глазами и улыбнулась.
- Очень хорошо. Нам как раз не хватает мужских рук.
- Надежда учится в МИСИ, на вечернем отделении, работу знает. Сейчас она проводит испытания стандартных образцов, то есть кубов на сжатие, используя вот этот гидравлический пресс.
- Мы осуществляем контроль качества бетона – по прочности, водонепроницаемости, плотности, - бойко подключилась к  разговору голубоглазая Надежда, как заправский педагог: - потом записываем результаты в журнал учёта.
- Качество должно отвечать требованиям ГОСТа, - заключила свою краткую ознакомительную беседу с новым работником Ангелина Аркадьевна. – Для чего? Для использования блоков в строительстве новых станций метро, при прокладке тоннелей. – Она ободряюще улыбнулась. - Так что, Николай, все эти испытания бетона входят в обязанности лаборанта, ну а Надежда вам поможет их освоить.
- Помогу, Ангелина Аркадьевна, не сомневайтесь.
Они засмеялись, Колька тоже улыбнулся за компанию.
«А что делать, надо. Всё же эта работа почище будет, чем со слесарями рельсы да вагонетки ворочать. Да, не забыть на цветочки разориться для Нины Сергеевны. Это она расстаралась. А что, может, для будущего зятя хлопочет.  Придётся обмозговать всё, как следует, на досуге».
С другой стороны, он понимал, что его жизнь в Москве налаживается, чувствовал себя всё увереннее, стал более грамотным и разносторонне развитым. Ради справедливости стоит отметить, что Колька в школе учился на хорошо и отлично, впереди него по успеваемости в классе был только друг Васька, который корпел над уроками до тех пор, пока всё не сделает и не вызубрит. Колька же был с ленцой. Он быстро, кое-как делал уроки, и на улицу, к пацанам. Однако у него была цепкая память, способности к учёбе, и это выручало его почти всегда.
В Алатыре было пять библиотек, и они с другом были записаны во все, читали запоем, и за годы учёбы перечитали почти всю классику, включая зарубежную. Были начитаны и эрудированны лучше многих. Всё это пригодилось потом, во взрослой жизни.
Свои обязанности освоил быстро, и работа заспорилась в его руках, конечно, не без помощи Надежды. Ангелина Аркадьевна была довольна новым сотрудником, о чём, конечно же, проинформировала отдел кадров в лице Нины Сергеевны.
Лиля тоже не бездействовала. Упорно готовилась к поступлению, успешно сдала экзамены и стала студенткой первого курса МВХПУ, бывшего Строгановского училища, как любила уточнять её мама. Она же посоветовала дочери факультет «Промышленного искусства», справедливо полагая, что после окончания училища та без работы не останется.
Своим успехом, как считала Лиля, она была во многом обязана Николаю, и боготворила его. Ведь он был её первой девичьей любовью.  Родители чувствовали и понимали это. Они на всё были готовы ради счастья дочери, но попозже.
- Тебе только через год 18 лет исполнится, понимаешь? Институт надо закончить, а уж потом думать о том, о чём ты мечтаешь, - иносказательно втолковывала  мать дочери. – Папа вот приедет из Польши, так обрадуется твоим успехам. Не огорчай его.
- Если слушать вас с папой, то к пенсии я как раз созрею для настоящей жизни. А я сейчас хочу счастья. Одно другому не мешает.
- Ты не горячись, дочка. Николаю тоже надо на ноги встать. В Москве у него ни кола, ни двора, как говорится. В этом году он пролетел, не готовился поступать в институт. Хотя работает добросовестно, старается, мне Ангелина Аркадьевна доложила.
- Потому что мне помогал, о себе не думал. Как ты не понимаешь этого, мама? – слёзы брызнули из огромных карих глаз дочери, но она сдержала себя, не разрыдалась.
«Наша порода, характер у дочки кремень», - думала Нина Сергеевна, успокаивая Лилю.
«Ничего, я вас дожму, никуда не денетесь», - тоже думала Лиля, прижимаясь к матери.
- Скоро Серёжа должен освободиться, - посерьёзнела Нина Сергеевна, - ему деваться некуда, кроме дома. Понимаешь, о чём я говорю?
Лиля кивнула. Она понимала очень даже хорошо, что, как только её психованный и избалованный братик вернётся из колонии, где отсидел два года за хулиганство, жизнь их превратится в ад. Но это будет ещё не так скоро, как думает мама. Папа обязательно что-нибудь придумает. Он не даст разрушить счастье его любимой дочери.
Она вскочила, и заторопилась на улицу, на встречу со своим любимым парнем, который наверняка уже заждался её там.
Они встретились в условленном месте, прошлись по проторенным дорожкам их свиданий. Присели на любимую лавочку в глубине сквера. Подождав, пока мимо них прошли прохожие, стали целоваться, забыв обо всём на свете. Особо это касалось Лили, так как Колька в подобных отношениях был уже тёртый калач.
- Совсем обнаглела молодёжь. Уже среди бела дня сидят, безобразничают. Ни стыда, ни совести, - мимо прошла возмущённая пожилая пара, спугнув влюблённых. Отшатнувшись друг от друга, они запрыскали.
- Завтра папа из Гданьска приезжает, подарки привезёт, - Лиля соскучилась по отцу, заждалась.
- Где это? – не сразу понял Колька, хотя географию любил.
- В Польше. Папа только по загранке ездит, дня на два на три, и домой.
- Везёт рыжим, - позавидовал он, удивлённо качая головой. Хотя у самого волосы были тёмно-каштанового цвета, за что в детстве его и дразнили рыжим, рыжим, конопатым.
- Он не рыжий, он русый, - не поняла его Лиля, но Колька не стал пояснять, что это вроде такой шутки. Не до того было. Опять стали целоваться, озираясь иногда по сторонам. Не идёт ли кто из старпёров?
- Родители на дачу снова поедут, меня зовут, - рассказывала девушка, переводя дух, - но я не поеду. В деревне скучно, что я там без тебя буду делать? Вот бы и ты с нами поехал.
- Мне работать надо, не то вытурят ещё с завода, что тогда?
- Не вытурят. Мама не позволит.
- Тогда мы здесь с тобой разгуляемся.
- Как это? – снова не поняла наивная девушка.
- Вот когда уедут, тогда покажу, как…

Новая работа Кольке даже нравилась. Он ставил очередной куб под пресс, включал станок и наблюдал за временем, уровнем давления. Надежда подробно разъяснила ему, как следить за работой приборов, как записывать параметры испытаний для определения качества бетона, и вскоре он уже мог самостоятельно работать на испытаниях, хотя старался этого пока не делать. Под присмотром настоящей опытной лаборантки, почти инженера, как-то спокойнее и увереннее он себя чувствовал.
Надежда была девушкой работящей, но любила и пошутить, при этом заразительно смеялась, и кокетливо строила глазки в Колькину сторону. Он не возражал. Ему было приятно такое внимание к своей персоне.
Как-то, Ангелина Аркадьевна пригласила всех сотрудников в свой кабинет на собрание, типа пятиминутки. Она это делала регулярно, но выборочно, не каждый день.
- В следующем квартале нам обещают новый пресс установить, на нём будут работать самые достойные, - начальница строго, со значением оглядела всех, и заключила: - работа наша ответственная, от качества бетонных конструкций зависит безопасность и долговременность сооружений метро.
- Это мы понимаем, - ответила за всех мастер участка, Наталья Ивановна, молодая женщина строгого вида, но добрая внутри. – Значит, у нас три пресса будет, как бы простоя в работе не вышло.
Ангелина Аркадьевна одобрительно улыбнулась:
- В корень зрите, Наталья, но я вас успокою. Утверждён новый план, по которому завод будет расширять производство, а значит, в целом повысится и производительность труда.
Собравшиеся оживились, переглядываясь:
- Так недолго и до премиальных дожить.
- Как вы полагаете, дождёмся?
- Обязательно. Вы меня знаете, я слов на ветер не бросаю. Ну, хорошего помаленьку. За работу, - Ангелина Аркадьевна вышла из-за стола. Все потянулись на выход, к станкам. Она тоже прошла в цех.
- Ну а вы, Николай, как, привыкаете? – подошла она к Кольке.
- Давно уже освоился, вон, хотя бы у Надежды спросите.
- Работает он хорошо. Главное, сознательно, понимает смысл того, что делает, - очаровала всех улыбкой старший лаборант участка.
- Иного я и не ожидала. Говорят, вы в художественный институт собираетесь поступать?
- Готовлюсь понемногу. Я уже побывал там, это в Товарищеском переулке, показал свои работы. Одобрили.
- Художники, народ особый. Чувствительный. Вы как, по части выпивки, не злоупотребляете?
- Стараюсь, Ангелина Аркадьевна.
- Я вам дам совет. Художник, это хорошо, конечно, но неплохо бы освоить профессию, которая кормит. Например – крановщика. У нас на заводе крановщики по 250-300 рублей зарабатывают, - она по-матерински тепло улыбнулась парню, как-никак, протеже самой Нины Сергеевны.
Колька промолчал, неопределённо пожав плечами.
- Ну да ладно, это я вообще, про жизнь. А пока идите, работайте, - начальница вернулась к себе, в кабинет, а лаборанты сгрудились у прессов, обсуждая новости.
После смены Колька решил съездить к Мишке Савину. Соскучился по дружбану. А потом и к Лильке нагрянет, она одна, скучает небось, без него. Тем более, родичи её на даче прохлаждаются. Лафа без них.
Он уже более-менее освоился в Москве. В выходные, или после работы он колесил по Садовому кольцу на «Букашке», так любовно называли москвичи синий троллейбус «Б», или ездил на «Аннушке», не менее любимый коренными москвичами трамвай «А», по Бульварному кольцу, по Самотёке. Ездил просто так, познавая Москву и любуясь её просторами.
Он объездил на метро весь центр, изучил все станции кольцевой линии, и уже соображал, никого не спрашивая, не читая вывески, где надо выйти на проспект Калинина, на улицу Горького, или к Красной площади, а где к ЦПКиО имени Горького или на Ленинский проспект.
А теперь он доехал на метро до станции «Академическая», и пешочком через дворы и скверик вышел прямо к дому, где жил его друг.
Черёмушкинский район он знал уже, как «Отче наш». Эту молитву вдолбила в его пионерскую голову любимая бабуля, как женщина глубоко верующая. После армии Колька гостил у друга, знакомился с девушками, вместе они исколесили весь район, и Мишка был первым, кто показал ему Москву настоящую, а не привокзальную.
Но Мишки дома не было. Его встретила тётя Маша. Дядя Вася, приняв на грудь положенную ему норму белой, мирно храпел на своей койке, пахло борщом и котлетами.
- А где дружбан мой, тётя Маша?
- Счас заявится. Ты давай-ка садись, подзаправься, а то отощал там у себя в Очаково, - она щедрой рукой налила Кольке тарелку борща до краёв, положила котлет с картошкой, и налила стопку водки.
- Спасибо, тётя Маша, - он опрокинул стопку, и вмиг очистил тарелки от съестного, как когда-то в армии, порадовав этим сердобольную хозяйку.
И тут на пороге объявился сам Мишка вместе с Мариной, девушкой его мечты. Статной, с белозубой улыбкой и румянцем во все щёки, красавицы.
- Нас тут не ждали! - загремел он на всю квартиру,  разбудив отца и обнимая друга. – Но ничего, мы люди не гордые, сами присоединимся.
Он выставил на стол шампанское, коньяк, Колька поздоровался с Мариной, и тут как тут объявился дядя Вася, потирая руки и с хитрецой поглядывая на всех присутствующих похмельным взором.
- Это што за банкет, етит твою мать, почему без меня?
- Миша решил помолвку устроить, предварительную, - засмеялась раскрасневшаяся чернобровая Марина, в ней чувствовалась уверенность в себе и твёрдость характера. Мишка тоже был парень-хват, но перед ней пасовал, может быть, от сильной любви побаивался чего-то, робел.
- Вот те раз, а меня тётя Маша только что накормила под завязку, - расстроился, было, Колька.
- Ничего, развяжем, пошли в мою комнату, не на кухне же праздновать, - от Мишки исходила радость, веяло счастьем от присутствия в его доме Марины. Это чувствовали все, и тоже радовались его счастью.
- Раз на семейной помолвке есть дружка, значит, должна быть и подружка, - уточнила Марина, глядя на Кольку с лукавым прищуром. – Помнишь Таню? Она рассказывала мне, как ты её провожал тогда.
Колька смутился, но больше обрадовался.
- Давай, звони ей, пусть подходит, - Мишка подмигнул другу. – Не журись, она спрашивала как-то, а где твой дружок армейский, Коля?
Пока Марина звонила подруге, накрыли на стол под магнитофон, исторгавший из своих недр Тома Джонса, певшего о любви.
Вскоре все были в сборе, за столом, и началась пирушка, под кодовым названием «Семейная помолвка».
Конечно, было весело и шумно, много ели, ещё больше выпили, затем танцы. Уже без родителей, в две пары. Позже, оставив молодых вдвоём,             Колька проводил Таню до дома, благо она жила рядом, неподалёку от Марины, виновницы торжества.
Тут уж было не до Лили из Очаково, хотя Колька знал, что она ждёт его и переживает. Ничего, это потом…

                ----------------------------------------------

Часть 5. Гости из Алатыря.
Это потом наступило на следующий день.
После смены Колька позвонил Лиле и оправдался тем, что был у армейского дружбана на помолвке. Иначе никак нельзя было.
Возле завода он повстречался со своими бывшими коллегами-слесарями, и на радостях от встречи они пошли в пивной зал, где и поднабрались изрядно, в честь предстоящего выходного. Поговорить было о чём, главным оратором выступал, как всегда, Митяй.
Уже стемнело, когда изрядно подвыпивший жених объявился в дверях Лилиной квартиры, улыбаясь во всю ширь пьяного лица своей заждавшейся невесте. Однако радость девушки была превыше этих мелочей, и она потащила его в комнату, к празднично накрытому столу.
- В честь чего этот банкет? – заплетающимся языком изрёк жених и брякнулся на стул, хватаясь цепкой рукой за бутылку вина на столе, чтобы не упасть на пол, не дай бог.
- Ты разве не понял? Это наша первая встреча наедине, без родителей. – Лиля была так счастлива, так заботливо ухаживала за ним, что Колька устыдился себя даже сквозь хмель в голове, и сел ровнее, стараясь быть трезвым и учтивым по мере сил.
- Давай выпьем, Лилечка, за нас с тобой, - он наполнил бокалы, и они выпили, поцеловались, затем ещё выпили, ещё поцеловались, дальше он ничего не помнил…
Очнулся Колька в спальне, на широкой кровати, рядом посапывала Лиля. Глянув на часы, стрелки которых показывали позднее утро, он взвился было с кровати в ужасе от того, что безнадёжно опоздал на работу, как вспомнил, что сегодня суббота, выходной день.
Брякнувшись назад, успокоился, проснувшаяся Лиля смотрела на него во все глаза: - Что с тобой, Коля?
- Думал, на работу опоздал, и тут нате: вспомнил, что суббота, - он притянул девушку к себе, она смутилась и выскользнула из его объятий:
- Мне в ванную надо, подожди, - стыдливо встала с кровати.
- Зачем это? – тут Колька увидел пятна крови на простыне, и смутные воспоминания подсказали ему, как вчера он привёл Лилю в родительскую спальню, раздел, а дальше что-то вроде того, что она сначала всхлипывала под ним, потом застонала и он, испытав блаженство, заснул в полной отключке. Так вот в чём дело. Ну что ж, всё к тому и шло.
Он вскочил, содрал простынь с постели и засунул под кровать. Пока и так сойдёт, потом что-нибудь придумаем.
На столе увидел бокал с вином, и опохмелился.
Настроение вошло в норму, на кухне Лиля жарила яичницу с колбасой, он это сразу ощутил и оценил со смехом:
- Давай-ка, хозяйка, что в печи, на стол мечи, как говаривал мой дед.
- А моя мама говорит, главное, это накормить мужчину, главу семьи.
- Вот это правильно, истину глаголет твоя мама…
После завтрака он облобызал свою невесту, и направился к себе в общагу, отдохнуть на своей койке, к которой привык. А там видно будет.
Но, когда проходил мимо дежурной на вахте, та крикнула ему в окошко: - Где тебя носит, тут родственники заждались, с самого утра сидят. В гости приехали, иди, встречай.
Колька зашёл в смежную с вахтой комнату ожиданий, и увидел сидящих на диване Венку Пигусова и дядю Юру. Рядом с ними на полу стояли чемоданчик с сумкой, авоськи с чем-то.
Они поздоровались за руку. Колька обрадовался им обоим, будто в Алатыре снова очутился. Дядя Юра с Венкой держались чинно, как и полагается при людях, но тоже были рады встрече.
- Ну, чего сидим? Пошли ко мне, - он подхватил их вещи в обе руки, и они поднялись на этаж, вошли в комнату. Никого не было.
- Вот здесь я и живу пока, - Колька поставил вещи возле своей кровати. – Как вы нашли меня, почему не сообщили?
- По адресу на конверте, - ответил Венка, дядя Юра был глуховат и не расслышал вопрос, но комната ему понравилась. Он огляделся, пересчитал кровати, покивал головой одобрительно.
- Хорошая комната, польше нашей с Митей, фас тут четверо? – дядя был не только глуховат, но и картавил, плохо выговаривал гласные, как если не все, то многие горбатенькие инвалиды детства.
- Да, дядя Юра. Живём помаленьку.
- А кде же фсе остальные?
- Кто их знает, сегодня выходной, гуляют, поди, - чуть громче обычного отвечал племянник, вспомнив о тугоухости своего дяди.
Так, разговаривая, они разобрали вещички, вынули провизию из авосек, сели за стол, Колька сбегал на кухню, поставил чайник на газовую плиту, и вскоре они пили чай с колбасой, ели алатырские огурцы, помидоры.
- Сам-то, племяш, кде ночевал? – подмигнул дядя Юра Венке, и они понимающе засмеялись.
- У невесты. Они недалеко живут от общаги, а сейчас родичи на даче, ну а я у них дома. Я же вам написал недавно.
- Читали фместе с отцом твоим, - закивал дядя Юра.
- А ко мне мать с Вовкой недавно приезжала, из Мурманска.
- Долго костили?
- Да нет, они проездом были, в Алатырь ехали. К бабушке.
- Понятно. Давно я их не видал.
- Мы прибыли денька на три, не больше. Хотим к Генке Черняку наведаться, он служит под Москвой, в Балашихе. Звал нас, - рассказывал Венка товарищу. – Пишет, соскучился по Алатырю, по друзьям.
- Здорово, и я с вами поеду. Бывал я в Балашихе.
- Москву нам покажешь, на Красную площадь, в мавзолей Ленина сходим, - добавил дядя Юра, вставая из-за стола. – Кде тут у вас упорная?
- Пойдём, покажу. У нас и душ есть, можете помыться. А отец как поживает, дома или уехал куда?
- Они с репятами на зарапотки поехали, в Николаев, потом в Херсон, две церкви погатые там, их патюшка приглашал, - отвечал дядя, поспешая за племянником в конец коридора, где размещался душ и туалет.
Венка остался в комнате, питаться дальше, аппетит у него был отменный. Вскоре вернулся Сергей Иваныч с покупками, и стал расспрашивать гостей об их жизни в Алатыре.
Завязалась беседа, а Колька тем временем сбегал к Лиле и договорился с ней, что придёт с дядей и другом на вечерний ужин. Она обрадовалась, засуетилась, ей так хотелось почувствовать себя в роли гостеприимной хозяйки дома в отсутствие родителей.
И вот настало время, когда прибыли гости. Жених познакомил своего дядю и товарища с невестой. Дядя Юра был в просторной белой куртке, скрывающей горбы на груди и спине, он стеснялся своего уродства и удивлялся, что в Москве не встречал таких инвалидов, как он.
Колька успел предупредить об этом Лилю, и она сделала вид, что не замечает ничего такого. Венка тоже был в нарядной рубашке.
Сам жених принарядился во всё лучшее, что успел приобрести с помощью друга Мишки в Москве. На нём была синяя рубашка в полоску, модные брюки, чёрные лаковые туфли излучали сияние.
- Вот пы Мите такие, - позавидовал дядя Юра, - молодец, Коля. Рапотаешь, одеваешься хорошо, невесту имеешь. Вернёмся домой, всем расскажу, какой у нас племянник в Москве живёт.
Венка завидовал молча, про себя, но он ещё был слишком молод, ему предстояло идти в армию, и этим он был озабочен больше, чем успехами старшего товарища и земляка.
Квартира им понравилась больше всего; большая, с богатой обстановкой, да ещё цветной телевизор с чётким московским изображением.
Все расселись за столом, уставленным в честь дорогих гостей разносолами и деликатесами, которых в Алатыре ещё отродясь не видывали. Однако гости сделали вид, будто так и надо. В центре стола красовалась бутылка дорогого марочного коньяка.
- Коньяк я у папы в его баре взяла, - шепнула Лиля на ухо жениху. – Если не хватит, там ещё много разных бутылок есть, на выбор.
- Умница, Лилька, тебе от меня зачтётся, - также на ухо шепнул Колька своей невесте, - такой стол отгрохала, обалдеть можно.
Он встал, и торжественно провозгласил:
- Ну вот, давайте выпьем в честь вашего приезда, и закусим.
По-хозяйски разлил коньяк в три рюмки, Лиле налил вина бокал, и праздничный ужин вступил в силу…
Нет нужды рассказывать, кто что ел и пил, главное, всем за столом было приятно и уютно. Затем посмотрели телевизор, поговорили о том о сём, пора и честь знать. Распрощавшись, гости покинули гостеприимный дом и вернулись в общагу. Пора на боковую, отдыхать. 
Дядя Юра лёг на кровать племянника, и категорически отказался от одеяла и простыни, сказав, что ему жарко, накрылся газетами и всю ночь шуршал ими, как ёжик.
Колька с Венкой постелили матрас на полу и спали, как убитые, до того намотались за день. Соседи по комнате почивали на своих местах, они не возражали против временного уплотнения.

Наутро было воскресенье, опять выходной, но дядя Юра встал спозаранку и снова зашуршал газетами, складывая их в пачку вместо одеяла, пригодятся, мол, на следующую ночь. Все проснулись, послушали шуршание, и тоже встали. Кто-то из ребят включил радио, начиналась воскресная передача «С добрым утром».
- Кто рано встаёт, тот долго живёт, - сказал Сергей Иваныч и, подтянув трусы, стал энергично делать зарядку.
По радио в это время пел Марк Бернес:
«Воскресенье – день веселья, песни слышатся кругом!
С добрым утром, с добрым утром и с хорошим днём!...»
- Кто рано встаёт, тому бог подаёт, как говаривает моя бабуля, - добавил Колька, и побежал на кухню ставить чайник.
Вернувшись, быстро соорудил нехитрый завтрак.
- Коля, ты знаешь, как до города Палашиха доехать? Надо к Генке Черняку ехать, он ждёт нас, - дяде Юре не сиделось на месте.
- Знаю, дядя Юра. Скоро поедем прямо в Балашиху. Вот только чайку попьём, перекусим, и вперёд.
На метро они доехали до «Курской», в пригородных кассах вокзала купили билеты, сели на электричку и через сорок минут приехали в Балашиху. Затем на автобусе доехали до посёлка «Северный», нашли военный городок, рядом располагалась воинская часть, где служил их друг.
На КПП дежурный позвонил в штаб, разыскали рядового Черняка, и вскоре сам Генка, длинный, худой, белобрысый, уже спешил по дорожке на встречу с земляками, широко улыбаясь.
Черняк проживал на улице Куйбышева, как и дядя Юра с Венкой. Вместе гуляли в горсаду, ходили на танцы в составе группы человек из десяти, как минимум, под предводительством Юры Шмидта, которого знали и уважали ребята всего города и подгорья.  Колька тоже при случае говорил, что Шмидт его дядя, и шпана из другого района, где он гулял с девушкой,  отпускала племянника с миром.
Потому встреча была особо радостной. Встретились не только алатырцы, но и соседи по улице, настоящие друзья по жизни.
- Ну как служба, когда дембель? – Колька с удовольствием оглядел Генку, с которым они бегали на снегурках по зимней улице, ещё в детстве, когда учились во втором классе.
- Уже скоро, осенью, ты прям москвич, настоящий франт, я смотрю, - Генка тоже был рад видеть его. – Чай, у тебя в общаге Юра-то с Венькой устроились, али как?
- А то где же, там конечно. Дядя Юра на моей койке, а мы на полу.
- Вот, домашние прислали тебе костинцы, и ещё письмо от матери, - дядя Юра передал солдату авоську с едой, конверт.
Они устроились на лавке под деревьями, неподалёку от КПП. Генка закурил папиросу в одиночестве, остальные были некурящие.
- А мне тоже осенью в армию, - сообщил Венка Геннадию уважительно, как старшему товарищу. – Поменяемся местами, стало быть.
Все посмеялись над таким совпадением в жизни. Бывает же такое.
- Молоток, Венька. Я вижу, ты здорово вымахал за эти годы, пока меня не было, едрёна мать. Как там в Алатыре-то, на танцы ходите?
- Бываем иногда. Недавно к нам москвич приезжал, всё бахвалился, что он боксёр, позы принимал да ручками махал. Так мы всей кодлой, с Юрой во главе, и нафтыкали ему, проучили, чтоб не задавался. Спроси вон у Юры.
- Та-та, я подскочил, как врежу ему справа в челюсть, он мне, и я улетел прям к музыкантам, тут остальные репяты подоспели, - захохотал на всю округу тугоухий дядя Юра, - нафтыкали ему, по самое не палуйся. Штоп не зазнавался, хрен моржовый.
На лавке оживление, смех, движение.
Дядя Юра вскочил, извлёк фотоаппарат «Зенит» из футляра, нацелился на ребят: - Сейчас сфотографируемся, улыбочка, не шевелись. Котово!
- Давайте, теперь вас с Юрой во главе, - Венка тоже щёлкнул друзей несколько раз, в разных позах и ракурсах.
Колька извлёк из своей спортивной сумки бутылку водки, стакан, и Генка расплылся в улыбке. Выпили, закусили.
- Тяжела службишка-то? – Колька опытным глазом глянул на погоны: - Из орудий палите, или ракеты пускаете, как мне приходилось, а, артиллерия?
- То раньше было, а сейчас перед дембелем, я в столярке тружусь. Лепота, никого нет, строгай себе на здоровье, аль покуривай.
- Столяр ты неплохой, знаем…
Допили водку, закуску оставили солдату, ему нужнее, поболтали об Алатыре, о службе, время прощания подошло. Обнялись, похлопали друг дружку по плечам, поручковались, с тем и расстались.
Когда уходили по шоссе к остановке автобуса, Колька оглянулся. Генка стоял там же, между лавкой и КПП, и смотрел им вслед.
- Ко мне тоже мать со Львом Игнатьевичем приезжали в часть, вот так и я их провожал, - вспомнилось Кольке, и он помахал другу рукой, Юра с Венкой тоже присоединились к нему.
Они видели, как Генка обрадовался и замахал в ответ обеими руками…
«После армии Генка вернулся домой. Работал в столярке, женился неудачно, запил с горя. Он всегда был худой, а тут совсем исхудал, затем прободение язвы желудка, и он скончался на столе под скальпелем хирурга, не вынес операцию. У Генки был младший брат, Вовка. Тот не пил, жил замкнуто своей семьёй, в отличие от весёлого общительного старшего брата был нелюдим, с соседями не общался. Такая вот история».
Вернувшись в Москву, походили по разным магазинам, прицениваясь к товарам, и вот они снова в Очаково. Зашли в гастроном, насчёт ужина.
- Может, снова к моей Лиле заглянем?
- Да нет, хорошего помаленьку, - дядя Юра спешил к общежитию, - надо отдохнуть. Устал чой-то. Такую дорогу проделали.
Проводив их в комнату, Колька побежал к телефону-автомату.
Позвонил Лиле, и та сообщила сквозь слёзы, что приехали родители раньше времени, мать нашла простынь под кроватью, ругается, но отцу ничего не сказала пока.
- Чего ж ты не застирала её? Я говорил ведь тебе об этом.
«Забыла, еле успела прибраться после вчерашнего. Сейчас их нет дома, поэтому и рассказываю всё, как есть».
- Ладно, придумай чего-нибудь. Главное, не сознавайся. Мы только что из Балашихи приехали, друга навещали в части, где он служит. Завтра по музеям, по магазинам надо будет их поводить, так что на - днях позвоню. Целую в губы, ваш Николай.
И он побежал обратно в общагу. Было поздно. Все спали. Дядя Юра шуршал газетами на кровати, но все уже привыкли к этому.

Наступил рабочий понедельник. Пока дядя Юра с Венкой собирались, пили чай с колбасой, Колька сбегал на работу, отпросился у начальницы, напев ей о том, что приехал дядя из Алатыря, больной, его надо свозить к докторам, насчёт лечения, и Ангелина Аркадьевна отпустила его на весь день. Велев позвонить, если что. Она поможет.
Дядя Юра давно мечтал съездить в Москву, придти на Красную площадь, и посетить Мавзолей Ленина. И вот его мечта осуществилась. Он принарядился; в белой просторной куртке, тёмных брючках, начистил ботинки, надел фуражечку, и был весьма доволен своим внешним видом.
На Красной площади они сфотографировались на память об этом важном для них событии. Сначала Венка снял дядю Юру с племянником, потом Колька дядю с другом, на фоне Мавзолея.
Мимо проходили пожилой мужчина и молодой парень, наверное, это были дедушка с внуком. Парень засмеялся и показал пальцем дедушке на маленького горбатенького дядю, смотри, мол, какой смешной уродец.
Тот шикнул на него, нельзя так вести себя, и они пошли дальше по площади, парень оглянулся на них ещё пару раз с улыбкой во весь рот.
Дядя Юра переменился в лице, но вида не подал. Колька с Венкой тоже сделали вид, что ничего не заметили, хотя всем троим стало неприятно. Действительно, Николай за долгие годы жизни в Москве видел одного или двух горбатых людей, да на Мосфильме работал администратором картины Сергей Сергеич Каграманов, энергичный и весёлый кавказец, не дурак выпить, все в съёмочной группе относились к нему уважительно. И на дефект его фигуры не обращали никакого внимания. Наоборот, знавшие его женщины восхищались им, как мужчиной, но об этом и многом другом ещё будет рассказано в своё время, а пока все трое направились в мавзолей.
Очередь двигалась медленно, но непрерывно.
Спустились вниз, прошли мимо тела основателя советского государства и вождя мирового пролетариата. Останавливаться было нельзя, медленно шли мимо саркофага цепочкой, вслед за другими посетителями, но всё равно разглядели жадными глазами родное восковое лицо, руки на груди поверх костюма, само помещение, и когда вышли на свет божий, были под сильным впечатлением от увиденного.
Ещё бы, с раннего детства, в букваре они видели портрет дедушки Ленина, учились читать по слогам, и одним из первых прочитанных слов было: ЛЕ - НИН. Такое не забывается. 
Посмотрели на смену караула перед входом в Мавзолей, послушали бой курантов часов на Спасской башне, и затем Колька повёл гостей сначала в ГУМ, где они побродили в толпе покупателей по этажам, дивясь разнообразию товаров, угостил их у фонтана фирменным мороженым, коего они отродясь не пробовали.
Затем погуляли по Кремлю, сфотографировались у Царь-пушки, Царь-колокола, и конечно, возле Дворца Съездов.
Перекусили в пельменной, теперь их путь лежал к музею Вооружённых сил СССР, который находился за театром Советской Армии.
Снова делали фото, теперь на фоне орудий и танков.
Так Колька, благодаря приезду дяди Юры с Венкой, побывал впервые в Мавзолее Ленина, в Кремле, в музее Вооружённых сил СССР.
- А теперь поехали в ЦПКиО, угощу вас там чешским пивом со шпикачками и креветками, покатаемся на лодке, на Чёртовом колесе, - заинтриговал своих родных провинциалов Колька, как заправский москвич, пусть пока и по лимиту.
- А што, кулять так кулять, - махнул рукой дядя Юра, - потом пудет что рассказать всем нашим в Алатыре. – Венка был только «за».
Как и было обещано, Колька угостил их в ресторане «Пльзенский» пивом, закусками, потом они катались на лодке, крутились на Чёртовом колесе, испытав ужас на самой его вершине, фотографировались, и вконец измученные, но довольные, прибыли в Очаково…
Наконец, настало время, когда он проводил их домой, в Алатырь.
Посадил в плацкартный вагон поезда Москва-Чебоксары, на Казанском вокзале, помахал рукой вслед уходящему поезду, и пошёл к метро.
На душе его лежала грусть, ему тоже хотелось ехать сейчас в поезде вместе с дядей Юрой, Венкой, побывать в Алатыре, у бабули в подгорье, повидаться с друзьями.
По мере того, как он подъезжал к общежитию, грусть сменялась озабоченностью о предстоящей на - завтра с утра работе, о встрече с невестой, о своих планах на будущее, то есть московская бурная жизнь забирала в свои недра человека всего, без остатка.
В комнате он бросился на койку и растянулся на ней с облегчением. Сергей Иваныч понимающе усмехнулся.
- Проводил своих гостей, Николай?
- Да. Устал малость. Даже Лильке не позвонил.
- Тут много чего произошло, пока ты дяде Москву показывал. Радио не слушал, поди, или о чём в народе шушукаются, не знаешь?
- Нет, а что, имеются новости?
Сергей Иваныч подсел к нему на койку и, оглянувшись на дверь,  зашептал на всякий случай: - Наши войска в Чехословакию ввели, там у них «Пражская весна», бунт по-нашему, танками всех разогнали.
- Да ну, зачем они бузят, чего им надо?
- Не хотят вместе с нами коммунизм строить. Это ещё не всё. Я слышал, некоторые представители нашей интеллигенции устроили на Красной площади демонстрацию протеста.
- Во дают, козлы. И что, им разрешили выступать?
- В том-то и дело,  что они прошли молча по площади.
- Надо же, а я ничего не знаю.
- Многие не знают, другие молчат.
Но Кольке было не до политики. Этим пусть КГБ занимается. У него есть дела поважнее. Надо срочно жениться на Лильке. Но это завтра. А пока отбой. Отдыхать, утром снова на работу. Снова испытания бетона на прочность, да, ещё есть испытание поважнее – устоять перед чарами лукавой лаборантки Надежды. Он повернулся лицом к стене, и захрапел.
Дав понять этим Сергею Иванычу, что диспут закончен.
Пришли с гулянки Витька с Васькой, и тоже завалились на боковую.
Сергей Иваныч вздохнул, и вернулся в свой уголок. Посмотрел на храпящие и сопящие кровати с молодёжью, зевнул. Выключил свет.
В комнату вошла ночь, и только за стенкой, в соседней комнате, ещё горлопанили буйные деревенские пьянчуги, тоже приехавшие в столицу за хорошей жизнью.

                ---------------------------------------

Часть 6. Конфликты.
С этими пьянчугами у Кольки произошла стычка на кухне. Утром они не поделили газовую конфорку, кому первым ставить чайник, так как остальные три были заняты. Кончилось тем, что Кольку с его чайником вытолкали в коридор, сопровождая тумаками.
Он пытался сопротивляться, получил ещё в придачу зуботычину, и удалился не солоно хлебавши. – Ничего, ещё посмотрим, кто кого.
- Тут и смотреть не на што, шагай отседа, покуда цел.
Пришлось ему идти на работу без горячего чая, всухомятку.
В обед Колька подробно доложил Ангелине Аркадьевне о том, как он помог дяде проконсультироваться с врачами, провести обследование, причём врал так убедительно и достоверно, что она поверила в это.
Затем рассказал, как и где он приобщал своих гостей к столичной жизни, и развлечениям, о поездке к другу, который служит в армии, в Балашихе. Тут всё было по правде, ни прибавить, ни убавить.
- Молодчина, Коля. Умничка, помог дяде. Показал гостям Москву. Теперь им будет, о чём вспомнить у себя дома, - прослушав его, улыбнулась начальница. – Я довольна вами, и вашей работой. Как Нина Сергеевна с супругом отдыхают, всё ещё на даче?
- Уже вернулись. А Лиля скоро в Строгановку пойдёт. Я ей помогаю приготовить всё, что нужно к учёбе, краски там, кисти, картоны, и вообще.
- Вдвойне молодец, Коля. Я горжусь вами. Подготовили её к экзаменам, и успешно. Только вот сами остались с носом.
- Ничего, я думаю в ДК, на Трёхгорку съездить, там одна из лучших изостудий в Москве. Позанимаюсь, а на следующий год в Суриковское училище поступлю, а может, и сразу в институт. Чем чёрт не шутит.
- Вот это правильно. Ну, а теперь за работу. Обед кончился, - посмотрела она на часы, построжав лицом.
И Колька послушно направился на своё рабочее место, сопровождаемый усмешками лаборанток, знает мол, наш Коля, как к начальнице подходец иметь.
Рабочая неделя пролетела, как миг, и снова выходные.
Колька позвонил с утра Мишке, и рассказал ему о конфликте с соседями в общаге, надеясь на сочувствие.
«Подъезжай ко мне, обсудим, пивка попьём», - предложил дружбан, и вскоре Колька уже подбегал на рысях к его дому.
- Колян, сбавь шаг, не проходи мимо, - донеслось с лавки из скверика, что рядом с домом, и он увидел Мишку в компании друзей-соседей. Расположившись на лавке и вокруг неё, ребята попивали пивко с воблой.
- Присоединяйся, как жизнь, что там у тебя в Очаково происходит, рассказывай, - компания обменялась с Колькой рукопожатиями, Мишка вручил ему бутылку пива, на расстеленной газете лежали вобла, лещ, денёк был солнечный, и Колькино настроение улучшилось.
Выслушав его историю конфликта, москвичи решили проучить вконец обнаглевшую деревенщину.
- Вечерком подъедем к вам в общагу, разберёмся, - Мишка был весел и улыбчив с утра. – Мы вот тут спорим, кто будет чемпионом в этом году?
- ЦСКА, кто же ещё, - пробасил здоровяк в камуфляже, - всех порвём в этом сезоне, бля буду.
- Торпедо хорошо играет после обеда, - прокричал его сосед по лавке, - сами сегодня увидите, факт. Эдик Стрельцов в ударе. Накидает вам голышей.
- Будем посмотреть, кто кого, - не сдавался здоровяк.
- Поехали с нами на «Динамо», как раз после обеда рубка начнётся, ЦСКА-Торпедо играют, - предложил Мишка другу, - а ты сам как думаешь, кто чемпионом будет?
- Спартак-чемпион! – Колька был фанатом «Спартака» с детства, и никогда и нигде не скрывал своего пристрастия.
- Это ещё бабушка надвое сказала, - возразили вокруг, хотя ребята знали толк в футболе и понимали, что Колька недалёк от истины.
- Мы с Коляном за «Спартак» болеем, но Стрельца уважаем, нынче рядом с ним никто не стоит, - Мишка приобнял Кольку за плечи, - давайте хряпнем по стакашке, - и вытащил из кармана брюк бутылку водки.
- Вот это по-нашему, не то с пива что-то захолодало внутри, - хохотнули вокруг, все оживились. Распив бутылёк, всей компанией направились в винный магазин…
На футбол Колька не поехал, обосновав свой поступок тем, что ему надо повидаться с невестой. 
- Скоро женюсь, всё к тому идёт, - вполголоса сообщил он дружбану, чтобы другие не слышали.
- А Таня как же, она ждёт, надеется, - усмехнулся Мишка.
- Тане самой жить негде, ей нужен жених с квартирой, хотя она девчонка хоть куда. По мне, лучше и желать нечего.
- Правильно мыслишь, стратег. Ладно, жди нас к вечеру.
На том пока и расстались. Колька поехал к себе, в общагу, а компания заядлых болельщиков во главе с Мишкой устремилась на стадион «Динамо».
Слегка подшофе Колька приехал в Очаково, и вскоре нарисовался возле двери, ведущей в заветную квартиру. Он даже не позвонил Лиле заранее о своём приезде, зачем, когда и так всё ясно.
Дверь открыла сама хозяйка дома.
- А мы с дочкой как раз о вас говорили, - строго встретила его Нина Сергеевна, поджав и без того тонкие губы. – Проходите, коли пришли.
- Здрасьте, - смущённо хмыкнул Колька, протискиваясь в коридор мимо стоящей посреди дверного проёма хозяйки.
- Мама, кто к нам пришёл? – выпорхнула из глубины квартиры Лиля и замерла от радости, увидев его.
- Мы уже отобедали, так что прошу на кухню, чайку попьём, - Нина Сергеевна была не особо приветлива, и не скрывала этого. На то были веские причины, о которых знали все они, кроме самого Павла Петровича. Да и не дай бог ему узнать об этом.
Она громко застучала посудой, чайником на плите.
- Папы ещё нет, будет позже, - сообщила Лиля шёпотом, чтобы не услышала рассерженная не на шутку мать, но ту не проведёшь.
- Не ожидала я от вас, Николай, такого. Мы вам доверили дочку, она ещё такая наивная и доверчивая, вы знаете, что ей всего 17 лет? 
Она поставила перед ним чашку чая, подвинула вазу с конфетами.
Колька неопределённо пожал плечами, мол, не знал. Кашлянув, изрёк:
- Вы не подумайте ничего плохого, Нина Сергеевна. Мы с Лилей всё обговорили, и решили пожениться. Вот.
- Даже так? Интересно. А мы с отцом и знать, ничего не знаем, - мать грозно глянула на дочь, но тут коса нашла на камень. Лиля смотрела на неё упрямыми отцовыми глазами:
- Да, мама. И сегодня мы хотели сообщить вам с папой об этом.
Хлопнула входная дверь. Это пришёл с работы хозяин дома.
- Об этом поговорим позже, поняли? – Нина Сергеевна сердитым глазом оглядела сидящую рядком парочку, и пошла встречать мужа…
Колька вдруг вспомнил, что к нему скоро нагрянет Мишка с корешами, извинился перед хозяевами, чмокнул Лилю в щёку и шепнул, что зайдёт позже. Надо кое с кем кое-что выяснить. С тем и отбыл. Словно чувствовал, что пора. Так и оказалось.
У общаги он встретился с друзьями, они уже минут пять, как приехали. Поднялись на третий этаж, Колька показал на дверь, за которой проживали его недруги, и хотел было войти вместе со всеми, но бугай в камуфляже велел подождать, после чего великолепная пятёрка вошла в комнату и дверь за ними плотно закрылась.
Раздался шум, гам, но вскоре всё стихло. Колька ушёл к себе, чтобы не светиться в коридоре. Мало ли что. Через некоторое время к нему заглянул Мишка, и они побежали догонять основную гвардию.
- Всё, Колян, можешь жить, и не тужить, никто к тебе больше не сунется, - пообещал бугай, Мишка кивнул утвердительно, и Колька повёл друзей в пивной зал. По пути забежал в гастроном, купил литр белого, колбасы, хлеба. Заказал в пивнушке всем по паре пива, и они отметили успех мероприятия. Потом повторили.
Начало темнеть, когда Колька проводил друзей на электричку в Москву, то бишь, до Киевского вокзала, и спешно вернулся обратно к Лиле с родителями, как и обещал. Там его уже заждались.
- А мы думали, вы не придёте, - подозрительно оглядела его Нина Сергеевна, принюхиваясь. Слегка пошатываясь, Колька прошёл в гостиную, и фамильярно обнялся с Павлом Петровичем.
- Поговорим? Есть тема для серьёзного разговора.
- Вот что, Николай. Мы тут с Ниной Сергеевной покумекали, что к чему и почём, пока ты отсутствовал, и решили. Рановато вам жениться. – Павел Петрович с сочувствием глянул на слёзы дочери, и продолжил:
- Лиля только учиться начинает, ты тоже не определился в жизни, как подобает. Мы, конечно, поможем, но давайте вернёмся к этому разговору через годик, не раньше. Дочке 18 лет исполнится, то да сё. Ты как думаешь?
Но Колька уже никак не думал. Его развезло в тепле и неге на диване, и он закемарил, привалившись к хозяину дома.
- Вот оно что. Так дело не пойдёт. Давай, Николай, просыпайся, и дуй в свою общагу. Потом договорим.
Лиля еле сдерживала слёзы, чтобы не расплакаться, но перечить отцу не посмела, боялась. В отчаянии глянула на мать, мол, сделай что-нибудь.
- Может, чаем его напоить, или кофе? – посочувствовала Нина Сергеевна скорее дочери, чем её парню.
Колька очнулся, вскочил и, пошатываясь, выбежал из квартиры.
Его затошнило. Едва выскочил из подъезда, вырвало на газон. Он добрёл до общаги, вошёл в комнату и, не раздеваясь, рухнул на свою кровать.
Сергей Иваныч неодобрительно поглядел в его сторону, но промолчал. С пьяными спорить не следует. Себе дороже. Проспится, тем более, завтра воскресенье, выходной день.
Выходной день прошёл уныло, скучно и впроголодь. Деньги кончились. Всю следующую неделю Колька привычно работал, вечером валялся на койке, слушал радио, болтал с соседями о пустяках, питался чаем с хлебом, Лиле не звонил. Выдерживал паузу. Пусть подумают, а там поглядим, что дальше делать.
Хулиганьё в соседней комнате попритихло, при встрече они проходили мимо, отворачиваясь, его больше не задевали.
Даже Сергей Иваныч удивлялся, чего это они стали такие культурные, даже здороваются с ним, чего раньше не было и в помине.
Как-то раз, возвращаясь с работы, он столкнулся в дверях общаги с Лилей. Девушка ждала его. Они погуляли по скверу, посидели на своей лавочке. Лиля взахлёб рассказывала ему, как она учится в институте, о новых друзьях, подругах. Обижалась, что он не звонит.
- Тебе же некогда, сама говоришь.
- Некогда. Но я всё равно жду, когда ты позвонишь, и мы снова увидимся. Вот, решила сама прийти.
- Я рад видеть тебя. Как предки поживают?
- Они тоже соскучились по тебе.
- Скажешь тоже…
Однажды он подъехал к Мишке в пивной бар, когда была его смена, выпил пивка с креветками, рассказал, что недруги обходят его стороной, как чумного, и Мишка довольно хохотал, пообещав рассказать об этом ребятам, вот, мол, посмеёмся. Велел почаще приезжать к нему, хотя понимал, что оба они работают, в разные смены тем более, но всё же.

                --------------------------------------

Часть 7. В Алатырь. На похороны бабули.
Наступила осень. Похолодало. Зарядили дожди, но у Кольки был плащ-дождевик, и даже зонтик. Всё это он приобрёл в ставшем для него родным домом магазине «Руслан».
И вот в один из дней его пригласили в гости Лилины родители.
«Завтра ждём тебя, Коля», - так сказала Лиля, позвонив ему вечером в общагу. Наконец-то они созрели, он дождался этого.
На следующий день с работы отпросился пораньше, чтобы как следует подготовиться, погладить брюки, надо купить цветочки Нине Сергеевне.
С букетиком из трёх гвоздик в целлофане он вбежал в вестибюль общежития, и тут его окликнула дежурная вахтёрша, вручив телеграмму из Мурманска, в которой мать сообщала сыну, что умерла бабуля, и надо срочно ехать в Алатырь на похороны.
Колька любил свою бабулю всегда, с тех пор, как осознал себя в этом мире, всё его детство прошло рядом с ней и дедом, поэтому печальное известие всколыхнуло всю его душу, он растерялся, едва сдерживая слёзы.
Придя в себя, побежал в телефонную будку и позвонил Лиле, что не сможет прийти к ним в гости, потому как уезжает в Алатырь, мать прислала телеграмму, умерла его бабушка.
Слава богу, у него был записан домашний телефон Надежды-лаборантки, он позвонил ей и попросил завтра утром сообщить Ангелине Аркадьевне, что уезжает на похороны бабушки в Алатырь. После чего прибежал в общагу, схватил свою спортивную сумку, надел плащ, и помчался на станцию. Надо успеть купить билет на поезд, и срочно ехать.
Приехав на Казанский вокзал, он купил билет на поезд Москва - Чебоксары. Плацкартных мест не было, и на купейный билет он потратил все оставшиеся до получки деньжата. «Ничего, поголодаю немного до завтра, в Алатырь приеду утром, а там мать накормит», - думалось ему.
До отхода поезда было ещё с полчаса, и он успокоился. Купил пирожок с капустой за пять копеек, и съел на ужин. Всё лучше, чем ничего. 
Нашёл свой вагон, отдал билет проводнице, и прошёл в коридор, а вот и первое купе, в котором у него было место. Красота. Искать не надо.
Открыл дверь купе, и остолбенел от неожиданности. Возле окна сидела его мать. Больше никого не было. Она тоже удивилась, увидев сына.
- Коля, глазам своим не верю. Как ты догадался, что я здесь еду?
- Я не знал. Просто купил билет, когда телеграмму получил. А ты на самолёте прилетела в Москву?
- Да, потом на автобусе ехала, и сразу на поезд.
- Значит, это судьба, нам вместе ехать, - Колька смотрел на мать, и удивлялся. Вроде недавно, в начале лета она с Вовкой ехала в Алатырь. Тогда она была толстой, а сейчас похудела, стала как всегда. – Что же вы на обратном пути в Мурманск, не заехали? Я ждал.
- Так получилось. Мы с Вовой у бабули жили. Потом Лев Игнатьевич приехал, жили у его родителей, на Бугре. А там и братик твой родился, ещё один. Назвали его Игорьком.
- Вот это да. Теперь всё понятно. А где он сейчас?
- Где ж ему быть, в Мурманске. С отцом остался.
- Так он совсем маленький, как же без тебя они там, справляются.
- Вот и я волнуюсь, переживаю. Даст бог, всё обойдётся. Лев Игнатьевич о нём заботится, и Вова с Иркой помогают.
Колька был ошарашен новостью. Так вот почему тогда мать была толстой, а сейчас нет. Скрыли от него. Боялись, что сглажу.
- Худой ты стал совсем. Голодный, небось, -  мать раскрыла сумку и стала раскладывать на столике варёные яйца, хлеб, колбасу, жареную курицу.
Колька сглотнул голодную слюну, глядя на это изобилие, и успокоился.
Поезд плавно тронулся с места, и пошёл, набирая ход. Мимо окна замелькали строения, дома, скверы, вереницы машин, люди.
Проводница принесла чай, они отужинали, и Колька повеселел чуть.
- Бабуля же не старая ещё была, почему она умерла?
- Болела. Просилась к нам жить, а нас самих четверо в одной комнате, повернуться негде, да ещё сосед, кухня крохотная, санузел совмещённый. Всё говорила, мне хоть раскладушку в коридоре поставьте, лишь бы одной не быть, а в коридоре нашем два человека не разойдутся, о чём говорить? Я уже рассказывала тебе об этом, - мать вздохнула и погрустнела, глядя в окно.
Колька смотрел на неё, и она казалась ему такой же, как всегда; энергичной, даже сердитой и злой по отношению к соседям, другим людям. Так же хорошо одетая, с копной ярко-рыжих крашеных волос, уложенных в причёску, лицо тоже ухоженное, накрашенные ярко-красные губы. Она выглядела моложе своих лет, и ещё нравилась мужчинам.
Но в блёкло-голубых глазах её уже читалась усталость, разочарование от жизни, и только младшенький Игорёк давал ей те душевные силы, которые держали её в прежней форме. Было матери в эту пору всего-то 43 года, хотя Кольке она казалась уже почти такой же старенькой, как бабуля.
И вот теперь они едут вдвоём на похороны бабули, её дочь и внук.
«Как позже Колька узнает от соседей, к ней приходили родители Льва Игнатьевича после того, как он со своим семейством отбыл в Мурманск.
Ругались, чего-то требовали от неё, зло и сердито отчитывали за дочь, которая им чем-то не угодила, и когда ушли, бабуля занедужила и слегла.
Соседи не видели её дня два, и забеспокоились. Тётя Настя зашла к ней, двери не были заперты, и увидела старуху лежащей на полу в спальне, возле кровати. Она приподнимала руку и что-то пыталась сказать, но язык не слушался её, и тётя Настя поняла, что с соседкой случился удар, инсульт. Вызвали врача, но та только развела руками, к её приходу бабуля уже скончалась. Одиночество и отчаяние доконали её».
Ближе к ночи в купе к ним подсели две женщины с сумками и чемоданами, деревенского вида, и мать, презрительно поджав губы, отвернулась от них, глядя в черноту окна на своё отражение.
Женщины сидели напротив, и долго уминали свои припасы, чавкая и разговаривая о своём, наболевшем. Мать постелила постели, легла лицом к перегородке, и Колька с верхней полки наблюдал за ними, пока не заснул.
Рано утром прибыли в Канаш, мать купила билеты на пригородный поезд, помыкались в зале ожидания пару часов, и вскоре уже ехали в Алатырь. В вагон набилось, как всегда, полно пригородного люда с мешками, узлами, корзинами и сумками.
Они громко балаболили кто на чувашском, кто на мордовском и татарском языках, громко ржали и ругались матом русские мужики, общаясь со своими бабами и дымя папиросами, в общем, полный интернациональный набор жителей присурских окрестностей.
На полустанках и станциях выходили одни, заходили другие, скучать не приходилось. Шум, гам, галдёж, игра в карты, выпивохи с бутылками.
Но вот поезд загрохотал по железнодорожному мосту через реку Суру, и открылся живописный вид на город Алатырь, с церквами на холмах, окружённый подгорьем, спускающимся к реке кривыми улочками и переулками, дома в садах и огородах как на ладони, лодки на приколах вдоль реки. Лепота, одним словом.
Все попритихли, разглядывая родной город, даже мать подобрела лицом, всматриваясь в ту сторону подгорья, где среди одноэтажных домиков можно было разглядеть и их двухэтажный дом, в котором дожидалась своих родных бабуля Маресьева, чтобы они проводили её в последний путь, на кладбище, где она обретёт долгожданный покой рядом со своим мужем.
Об этом дне она мечтала долгие девять лет своей многотрудной жизни одинокой старухи, похоронив его летом 1959 года, и вот настала осень 1968 года, когда её час пробил. Теперь дело за малым.
«Заигравшись с друзьями в родном подгорье, на огородах, Колька иногда заглядывал по пути домой (они своей семьёй жили отдельно от неё, на улице Сурско - Набережной), в окна бабули на первом этаже, и всегда видел её молящейся в красном углу, перед иконами с зажжённой лампадкой. Тогда он знать не знал, о чём она молится и чего желает от этой жизни».

От станции мать с сыном доехали в переполненном автобусе до обувной фабрики, зайдя за которую, они по Сурско - Набережной улице дошли до спуска Дмитрова, сошли вниз по скользкой, раскисшей от дождей земле до дома, в котором родились и выросли в своё время.
Вот и знакомая калитка во двор, а вот и дверь со щеколдой, открыта настежь. Заходите, гости дорогие, в свой когда-то родной дом, который вы покинули в поисках более благополучной и интересной жизни.
Их уже ожидали бабушкины племянницы, Лида с Нюрой.
Они обнялись с приехавшей сестрой и всплакнули, а Колька увидел свою бабулю; она покоилась на двух сдвинутых столах в красном углу, перед иконами, которые он знал с самого раннего детства, на том самом месте, где когда-то лежал и дедушка Маресьев.
Но это было уже давно, в его детстве, а сейчас он смотрел на старенькое, сморщенное личико бабули и испытывал неизведанные ранее им чувства вины и безысходности.
Он вспомнил, как не так давно уезжал в Москву с армейским другом Колей Васильевым, с которым они мечтали погулять в столице у другого армейского друга Мишки Савина, и ехать дальше на Север, устроиться матросами на рыболовный траулер, чтобы «зашибать большую деньгу».
Уезжал полный радужных надежд, и ему было не до стенаний бабушки, которая уже не раз провожала его в дальнюю дорогу.
« - Не увидимся мы с тобой, Коконька, больше на этом свете, - горестно качала она головой в платочке, поглаживая любимого внука по плечу, на что он отвечал безмятежно:
- Ну что ты, бабуля. Устроюсь на работу, заработаю деньжат, и через годик-другой  приеду к тебе в отпуск. Жди».
И вот она дождалась внука. Он приехал к ней даже раньше положенного ему отпуска.
Мать с сёстрами суетились по дому в хлопотах, затем она побежала оформлять документы в собес, в похоронное бюро, прихватив с собой среднюю сестру Лиду с сумками для магазинов, а старшая сестра Нюра осталась в квартире, при покойнице.
Зашли соседки по дому, тётя Настя Шлепнёва и тётя Дуся Дамарина.
Только прошли в переднюю, крестясь и шепча молитвы, как ещё объявились бабушкины подруги, сёстры тётя Галя и тётя Люба Богоявленские, здороваясь с Колькой, которого они знали с младенчества, и также прошли в переднюю, где лежала их давняя подруга по жизни.
- Тётя Нюра, пока матери нет, я сгоняю кое-куда, с друзьями повидаюсь, к отцу забегу, к дядьям.
- Беги-беги, чево тута тебе с нами толкаться, только за водой сначала сходи, - загремела тётка пустыми вёдрами, и Колька принёс два ведра воды из колонки, едва не надвернувшись пару раз на спуске, попил чайку с хлебом, и подался на улицу, постучал сначала в дверь Васькиной квартиры.
Как оказалось, Васька учился и проживал в Казани, Панька работал грузчиком на станции, на двери отцова дома висел амбарный замок, и Колька вспомнил, что он с друзьями на заработках, где-то на Украине.
Глазыриных тоже не было дома, и Зубарёнковы на работе, хотя ему так хотелось повидаться с Володей и Борисом, своими школьными товарищами. Ладно, как-нибудь потом. И он помчался к дядьям, на улицу Куйбышева.
Они были, как всегда, дома. Дядя Митя играл в шахматы с незнакомым Кольке мужиком, Юра хозяйствовал на кухне. Оба обрадовались племяннику. Засуетились насчёт угощения.
Колька рассказал им, что приехал вместе с матерью на похороны бабули Маресьевой. Дядья посокрушались ради приличия, затем они пообедали щами из скороварки, попили чаю с сахаром, он рассказал им о своей московской жизни, о дружбе с москвичкой Лилей, и дядя Юра кивал головой, подтверждая его рассказ, мол, всё так и есть, потому, как сами с Венкой Пигусовым были у неё в гостях. Совсем недавно.
Показал московские фотографии, дал на память племяннику.
От дядей Колька узнал, что его дружбан Коля Васильев приезжал навестить мать, но опять подался на Дальний Восток, в моряки.
Ещё они ждут возвращения его отца, с деньгами. Он задолжал им, и должен вернуть долг, как обещал. Иначе ему не сдобровать.
Когда Колька вернулся, мать была уже дома.
Тётя Люба Богоявленская позвала их к себе ночевать. Мать закрыла входную дверь в сени на щеколду, и они направились в домик напротив.
Колька с бабулей часто ходили в гости к тёте Любе, как и она к ним. Взрослые калякали о разном, пили чай из самовара, а маленький Колька слушал да на ус мотал, и грыз сушку с маком.
У тёти Любы было, как всегда, чисто и тепло. Одна комнатка и кухонька, да сени с чуланом в придачу, вот и все её хоромы. Дочь Галина с мужем получили квартиру в новом микрорайоне на Стрелке, иногда навещали её, чаще летом, приезжали всем семейством, как на дачу.
Попили чаю и полегли спать. Завтра вставать надо рано, дел много.
На следующий день был готов гроб, обитый синеньким в цветочек ситчиком, бабулю обрядили во всё лучшее и уложили в него, навечно.
Теперь рядом с ней стояла монашка и читала молитвы, следила за лампадкой под образами, чтобы фитилёк горел справно, и не гас, когда кто-то заходил в комнаты.
Мать ушла по делам, а Колька помогал тёткам таскать сумки из магазинов, ходил за водой, колол дрова для печки, пообедали наскоро, потом пришла мать, из винного магазина принесла вино на поминки.
Так прошёл ещё один день. Ночевали опять у тёти Любы.
Наутро собрались все соседи, подруги, знакомые старушки из Сандулей, вместе с тётками пришли братья Славка и Юрка. Они вымахали под потолок, и Колька рядом с ними выглядел подростком.
Ну вот, и наступил момент прощания бабули Маресьевой со своей квартиркой в подгорье, где они прожили с дедом большую часть жизни, с садом и огородом, где она трудилась без устали, выращивая овощи, собирая фрукты с ягодами, её соленья и варенья славились вокруг, теперь её путь лежал к своему мужу. Сбывалась её мечта.
Всем миром двинулись в путь, оставив бабушкиных племянниц убираться и готовиться к поминкам. Дело это было нелёгким и почётным.
Вчетвером не без труда вынесли гроб с телом покойной из подгорья на улицу, где их ждал старенький похоронный автобус. Моросило, было ветрено, мрачные тучи бежали по небу, под ногами чавкала жирная грязь, но вот гроб с бабулей установлен в автобус, все сели вокруг, и поехали.
Мать была в тёмном плаще, на голове чёрный платок, она сидела у изголовья усопшей, смотрела на неё и утирала слёзы платочком. Кольке стало жалко её, бабулю, себя, и он тоже чуть не расплакался.
Наконец, подъехали к городскому кладбищу. Принесли гроб с телом бабули к могиле деда, где всё уже было готово к захоронению.
Колька вспомнил, когда хоронили деда, играл духовой оркестр, выступали представители горкома партии с речами, установили деревянный памятник с красной звездой. Вокруг было много народу.
Сейчас всё произошло скромно и быстро. Немногочисленные старушки попрощались с покойницей, затем мать с Колькой, и мужики, заколотив гроб гвоздями, опустили его в могилу с лапником на дне. Быстро закидав землёй, соорудили подобие холмика, положили сверху венки, и всё.
Бабулин холмик теперь был рядом с могилой деда, как она и хотела. Памятник со звездой покосился и обветшал, фото выгорело и облезло.
Когда вернулись домой, столы были накрыты, и всё готово к поминкам.  Все расселись на стулья и табуретки, была даже одна лавка вдоль окошек, на неё и присел Колька, рядом с окном и красным углом с иконами.  Выпили по стопке, помянули усопшую сначала блинами с мёдом, затем ели картошку с мясом, пшённую кашу, пироги, компот.
Колька сидел рядом с матерью, тётками, братьями, соседями за столом, выпивал, ел вместе со всеми и неожиданно для себя почувствовал облегчение, успокоился. Как и все за столом. Позвали на помин и дурачка из соседнего переулка, как полагается. Он ел и пил за троих, был доволен. Поговорили, вспоминая усопшую добрым словом, и вскоре все разошлись.
Тётки снова принялись за работу, расставили столы и стулья по местам, перемыли посуду, и вымыли начисто полы в квартире.
Затем на кухне по-семейному посидели за столом, выпили по чарке, другой, попили чайку с пирогами, Колька пообщался с братьями, мать с сёстрами, и наконец, они с матерью остались одни.
Квартира казалась им чужой и пустынной. Только лампадка продолжала гореть под образами, да с портрета над комодом на них строго взирал дед, Маресьев Иван Яковлевич, словно вопрошая, а что же дальше?..
Со смертью любимой бабули прервалась последняя нить, связывающая Кольку с детством,  с домом под горой. Но он ещё не понимал этого.
В третий и последний раз они переночевали у тёти Любы.
Вернувшись утром, мать оглядела нехитрую обстановку квартиры, и вздохнула: надо всё продавать, и раздавать.
- Давай, Коля, сходим в магазин «Одежда», это на Комсомольской улице, а потом я мебелью займусь. Вот, наша бабуля накопила  за всю свою нелёгкую жизнь 200 рублей. Смотри.
Колька взял сберкнижку и посмотрел.
- У неё пенсия была 21 рубль, и то после прибавки. Когда я из армии вернулся, она 19 рублей получала, как домохозяйка. Шапку мне зимнюю купила, пирожок.  Тогда у меня, кроме шинели и сапог, ничего не было.
- Пошли, костюм тебе купим, на память о бабуле будет. Меня ещё здесь не забыли,  я надеюсь.
И действительно, ей обрадовались, засуетились. Принесли из загашника чёрный модный костюм, Колька примерил, в самый раз.
Затем он побежал на вокзал, за билетами. А мать ещё осталась в магазине. С товарками посудачить о разном, пожалиться о жизни. На то они и женщины, понимать надо.
Вернувшись, он собрал сумку, простился с матерью, к которой уже пришли покупать мебель, сделанную золотыми руками деда, столяра-краснодеревщика. Столы, стулья, табуреты, кровати, комод, полки разные.
Она раздавала соседкам бабушкину кухонную утварь, посуду. Не бросать же всё то, чем родители её пользовались всю свою трудовую жизнь. Пускай люди тоже пользуются, может, добрым словом помянут.
Поднимаясь по переулку, он оглянулся на дом, который осиротел для него навсегда. Стало тоскливо, и он бросился вверх, помчался по родной когда-то Сурско - Набережной улице, мимо отчего дома, и порадовался, что в нём живёт его отец. Жаль, его нет сейчас в Алатыре.
Приехал на пригородном поезде в Канаш, подождал, когда подойдёт поезд, идущий в Москву. Растянувшись на полке плацкартного вагона, мгновенно заснул, не попив и чаю. Он так устал, что даже не понял этого, потому как был ещё слишком молод и самонадеян.
Жизненный опыт придёт потом, с годами, но уйдёт молодость, та единственная и неповторимая молодость, которая сейчас казалась ему если не вечной, то такой необозримо долгой, что не видать конца и края…

                -----------------------------------------

Часть 8. Ход конём.
В Москву он приехал ранним утром. Добрался до Очаково. В общаге попил чайку с соседями, и на работу прибыл вовремя. Сам того не замечая, он повзрослел после поездки в Алатырь. Пришла пора.
Ангелина Аркадьевна отнеслась к Кольке по-матерински, особо после того, как он предоставил ей телеграмму о смерти бабули.
Выслушала внимательно его рассказ о поездке в Алатырь, о похоронах, и даже не стала оформлять ему задним числом отпуск за свой счёт. Записала эти дни, как отгулы.
- Спасибо вам, я отработаю, только прикажите.
- Воспользуюсь, когда понадобится. А пока идите, Николай, работайте, девочки уже спрашивали, где вы, что с вами. И я их понимаю, - благосклонно улыбнулась ему начальница, глядя вслед симпатяге-лаборанту.
«Молодец. Работящий, способный. Чем не жених для матери, у которой имеется избалованная, но любимая дочь», - думала она, имея в виду Нину Сергеевну, начальника отдела кадров их завода, и её дочку Лилю.
После работы Колька сразу побежал к своей невесте, даже не переодевшись, не отдохнув у себя в общаге. Соскучился.
Дверь открыл худощавый парень с угрюмыми колючими глазами, чем-то неуловимо похожий на Нину Сергеевну.
«Наверное, это Лилин брат, Серёжа», - догадался Колька, пожимая протянутую ему для знакомства руку.
- Лилька, тут к тебе пришли, - крикнул парень и плутовато ухмыльнулся, оглядывая Кольку цепким взглядом опытного урки.
«Приблатнённый, сразу видать», - хорошее Колькино настроение испарилось, особенно после того, как из кухни выглянула Нина Сергеевна и, холодно кивнув ему, снова загремела посудой.
В Лилиной комнате они сначала помолчали, потом он рассказал девушке о своей поездке в Алатырь, она ему о своей учёбе. Между ними словно пробежала чёрная кошка, и напугала чем-то нехорошим.
Лиля грустно посматривала на него, собираясь с мыслями, и Колька решил опередить её. Начал сам нелёгкий для них разговор.
- Ты не расстраивайся, Лиля. Я понимаю, братец у тебя не фонтан, но мы что-нибудь придумаем, обязательно.
- Что мы можем? Мама говорит, дружите пока, а там видно будет. Время покажет. Сейчас не до вас, надо Серёже жизнь наладить, - она всхлипнула было, но взяла себя в руки.
- Папаша опять, небось, в командировке?
- Да, он в Чехословакию груз повёз, завтра вернётся. Он рад, что Серёжа теперь дома. Говорит, наконец, вся семья в сборе.
- Ещё бы, чай сын, родная кровь. Это тебе не чужак, вроде меня. Ладно, я пойду к себе, отдохну. Устал после смены, как цуцык.
Лиля вышла проводить его до двери, там уже готовился к выходу братец, нахлобучивая кепарик набекрень, и обмотав шею вязаным шарфом поверх куртки, как истый модник.   
- Так что, Колян, похиляем вместе, познакомимся заодно поближе, обмозгуем наше житьё-бытьё? – подмигнул он Кольке вполне дружелюбно, и тот оттаял, ему не впервой с блатными общаться.
В Алатыре каждый третий парень в отсидке бывал, его троюродный братан Юрка восемь лет за гоп-стоп в тюряге чалился, и ничего, живёт себе поживает, и в ус не дует.
Они сбежали вниз по лестнице, на улице похолодало, накрапывало, и ребята не сговариваясь, направились к винному магазину.
- Мать сказала, ты у них на заводе пашешь, живёшь в общаге, прибыл из ЧАССР, так что я в курсе событий, - хохотнул Серёжа.
- Я тоже о тебе наслышан, - отшутился Колька.
- Лады, Лилька деваха неплохая, правда, молодая слишком для серьёзных отношений. Где служил-то?
- В Подмосковье, под городом Климовском, в ЗРВ ОН, - напустил Колька туману, но Сергея не проведёшь на мякине.
- Это в ПВО, что ли?
- Угадал, до сих пор по ночам служба мерещится. Проснёшься, оглядишься вокруг, слава богу, на гражданке.
- Мне тоже зона иногда снится, хотя я совсем недавно вышел по УДО.
Они взяли пару бутылок портвейна, и сразу же за магазином пригубили прямо из горла в честь знакомства. Повторили. Похорошело.
- Я тут стрелку забил с одним фраером, скоро он подгребёт. Надо с ним разобраться. Ты поторчишь рядом. Хорэ?
- Да ладно, чего там.
Они снова потянули винище из бутылок, как из темноты вышли трое, и сразу к ним. Это уже хуже. У них на одного торчка больше.
- Узнаёшь, Серж? – подошёл к Сергею бугай с наглой ухмылкой на морде кирпичом. – Вот он я, так о чём базар будет?
Остальные двое встали рядом с Колькой, настороже, и он понял, дело пахнет керосином. Пора линять, это не его базар.
- Ладно, пацаны, я тут не при делах, случайно. Разбирайтесь сами.
- Ты чего, Колян, струхнул? – встрепенулся Сергей, понимая, что влип.
- Да нет, не в том дело. Я только с похорон приехал, устал, да и приболел малость. Так что разбирайся без меня, - и он пошёл прочь, троица не возражала, скорее наоборот.
Бугай сцепился с Сергеем, и базар начался…

Наутро Колька вскочил одновременно с трезвоном будильника, и побежал умываться, ставить чайник на газовую плиту, зашевелились соседи, Сергей Иваныч включил радио и занялся зарядкой, потом был чай с колбасой на завтрак, настала пора бежать на завод.
Так начался новый рабочий день.
Целую смену Колька трудился натощак, в столовку идти было не на что, поиздержался, а до получки ещё целая неделя. Что же делать?
Эх, была - не была. Он пошёл к начальнице, и она щедро отвалила ему аж десятку до получки. Теперь будем жить, не тужить. 
После той стрелки, на которую его втянул Лилькин братец, Колька решил: всё, больше к ним ни ногой. Он не звонил ей, она тоже молчала. Учится, поди, ей не до него, какая уж там женитьба. Да и рано ей, тут родители правы. Пусть учится.
Надо к лаборантке Надежде присмотреться, то-то она всё улыбается ему, тарахтит о своей учёбе, расспрашивает обо всём, сочувствует о смерти его бабушки. Надо в кино её пригласить. Чего он, в самом деле, распереживался об этой девчонке Лиле. 
Так он и сделал. Пригласил Надежду после работы посмотреть новый польский фильм «Фараон», в кинотеатре «Звёздный». Она согласилась.
Заблаговременно он доехал на 120-м автобусе до метро «Проспект Вернадского», отстоял в кассе кинотеатра очередь, и купил два билета.
В фойе кинотеатра было битком, когда они пришли, но Кольке всё нипочём, он привык к толчее. Угостил девушку соком и мороженым в буфете, благо деньги, взятые в долг у Ангелины Аркадьевны, были ещё не совсем потрачены. Так что, гуляй - не хочу.
Фильм оказался интересным. Они будто побывали в эпохе египетских фараонов, когда Древний Египет ещё правил миром. Любовь юного фараона Рамзеса 13 к двум женщинам не приносит ему счастья. Ненависть к касте жрецов приводит его к гибели…
Под впечатлением от кинофильма они и не заметили, как дошли до дома Надежды. Это было совсем недалеко от кинотеатра, на проспекте Вернадского. Сам современный проспект с высокими зданиями и просторными скверами, беспрерывным движением транспорта, освещением, выгодно отличался от тихого, провинциального Очаково, где работал и проживал Колька.
- А вон МГУ, совсем недалеко от нас, видишь? – показала девушка на шпиль высотного здания университета, - всего четыре остановки на троллейбусе, и метро «Университет» рядом. Ну, спасибо за замечательный фильм, домой пора. Завтра на работу, не забыл?
- Будильник утром напомнит, как пить дать, - пошутил Колька в ответ.
Они попрощались у её подъезда, и Колька побежал в обратный путь, к остановке автобуса возле метро, а там до Очаково ещё пилить и пилить. Ничего, ему не привыкать осваивать московские просторы.
Надежда ему нравилась всё больше, самостоятельная, симпатичная, учится в институте на вечернем, и работают они вместе. Это тебе не глупенькая Лиля под каблуком у родителей. Да братец уголовник в придачу.
«Не так уж и далеко отсюда до завода, зато настоящая Москва, чем не лафа?» – думалось ему, пока он ехал до своей общаги. – «А как же любовь? Он уже почти влюбился в Лилю, теперь ему нравится Надя, но это ведь не любовь, так себе. Уж он-то знает. Ведь у него была первая любовь, Рая! Да ещё какая, но и та куда-то испарилась».
«Любовь ещё, быть может, в душе моей угасла не совсем…» - вспомнились ему строки из Пушкина. Нет, не то. Скорее, её пока вовсе не было, той настоящей, единственной, на всю жизнь. И он верил – она у него впереди. Она придёт. Обязательно…
До зарплаты было ещё несколько дней, а денег снова осталось, кот наплакал. Колька купил в гастрономе самой дешёвой колбасы, хлеба пару батонов. Утром и вечером пил чай с бутербродами, в обеденный перерыв разговлялся пирожками с ливером, буфет у них на заводе был, что надо.
О том, что он может испортить себе желудок, он не думал, молод был, зелен, а подсказать некому. Чужим людям до фонаря, родные далече. Да им тоже не до него. У них своя жизнь, свои заботы.
Иногда он вспоминал об армейской службе, дружбе с ребятами, о своих сержантах, которые приучили его к порядку, дисциплине. Строем на занятия, в столовую, где накормят и напоят, не надо бегать по магазинам.
Зато на гражданке сам себе хозяин, тоже неплохо, и дружбаны армейские рядом. Мишка Савин обещал к себе его пристроить, официантом в пивной бар. Деньги будешь лопатой грести, как говаривал он, и Колька ему верил, как самому себе.
В Алатыре у него тоже армейский кореш имеется, Коля Васильев. Правда, сейчас он где-то по морям рыбу тралит, деньгу зашибает. А ведь могли вместе быть, как мечтали, развела судьба - злодейка.
Он вспомнил о недавней поездке в Алатырь, на похороны бабули, и настроение совсем упало. Надо что-то делать, одному жизнь не в радость, а в тягость. Бабуля вон как просилась в Мурманск, не взяли, не до неё им было.
Опять же, в армии он под началом замполита, капитана Логоши, оформлял стенды в красном уголке своего дивизиона, писал тексты, был в курсе всего, что происходило в стране.
Затем ему дали в помощь Женьку Самойлова, москвича, его призвали на год позже, чем Кольку, солдат он был неряшливый, рассеянный, за что получал наряды от старшины, но постепенно втянулся в работу, писал и рисовал неплохо, они подружились. Работали сутками, не покладая рук, даже по ночам, когда готовились к празднованию 50-летия Советской власти.
Потом было торжественное построение на плацу, речь бати, командира полка, концерт в полковом клубе, праздничный обед в столовке, а вечером, в красном уголке смотрели по телевизору выступления артистов.
Интересно было жить, хотя и тяжеловато. Служба.
Кстати, надо Самойлова разыскать, он, наверное, уже отслужил своё. «Спустя год разыскал, они встретились, были рады друг другу, вспоминали о службе, выпивали, даже ходили на свиданку к девушкам, в женское общежитие, ездили поступать в полиграфический институт, Кольке там не понравилось, а Женька поступил, окончил, и стал художником. Иллюстрировал книжки. Далее их жизненные пути разошлись».
Об этом Колька ещё не мог знать, когда брёл после рабочей смены до общаги, и армейские воспоминания ему казались райскими кущами. В животе урчало от голода, настроение неважное. Ещё зима на носу, а у него одни летние ботинки, даже перчаток нет. Надо срочно купить после получки.
Он остановился у газетного киоска, купил «Вечернюю Москву», чтобы почитать вечерком, лёжа на койке под одеялом. Он поёжился в своём плащике, тут с пасмурных небес посыпался колючий снег, сердитый ветер пронизал его до костей, и Колька прибавил шагу.
А вот и родная общага, соседи по комнате, чаёк с хлебом на ужин, газетка с новостями, не так уж и плохо живётся тебе, Колян, нечего нюни распускать. В армии тяжелее было.

Несколько голодных дней прошли, наконец, а тут и зарплату выдали.
Утром он снова на завтрак пил крепкий сладкий чай с белым хлебом и колбасой, и даже с голландским сыром, от пуза, сколько влезет.
          Жизнь снова улыбалась ему и била ключом. Настроение улучшилось.
- Люблю повеселиться, особенно пожрать. Двумя-тремя батонами в зубах поковырять, - засмеялся он, подмигнув своим соседям, восхищённым его богатырским аппетитом.
Затем он надел своё новое пальто, тёплый шарф, шляпу, натянул на руки кожаные перчатки, которые купил только вчера, притопнул новыми  осенними ботинками об пол, и под одобрительные взгляды Сергея Иваныча гордо вышел из комнаты.
В коридоре навстречу попались бывшие недруги, и тенями прошмыгнули мимо. Интересно, чем их так припугнул Мишка с ребятами, надо подробнее расспросить его. Пригодится, может, на будущее.
Он вышел на улицу. Был воскресный день. Солнце.
«А не звякнуть ли Надежде? Может, в гости пригласит», - думал он, подходя к телефону-автомату.
По разговору понял, что она не против повидаться, и сам напросился в гости, чайку попить, а может и винца. И вот он уже спешил к автобусной остановке. По пути купил в гастрономе бутылку вина, так, на всякий случай.
Надежда проживала на первом этаже панельной пятиэтажки. Глаз у Кольки был намётанный, и место, где он побывал хотя бы один раз, найдёт уже безошибочно. Художник, одним словом.
На звонок дверь открыла сама Надежда, встретила с улыбкой.
- Проходи, Николай. Раздевайся. Вот наша вешалка. А это наша соседка, Клавдия Степановна, - указала она на грузную старуху в очках, толстые линзы которых говорили о её слабом зрении.
Старуха выглядывала из двери комнаты напротив, и с любопытством разглядывала его, благожелательно кивая в ответ.
Вторая дверь коридорчика вела в большую комнату, где их ожидала худощавая невысокая женщина, поблёскивая очками в позолоченной оправе.
- Это моя мама, Мария Михайловна.
- Николай, - вежливо представился Колька. – Мою первую школьную учительницу тоже так величали.
- У меня Надя сразу после войны родилась, в 45-м, а вы?
- И я тоже, - смутился, было, Колька. Врать он не любил, но иногда приходилось. Не признаваться же сразу, что он моложе на два года.
- Значит, мы одногодки. Это неплохо. На тех, кто моложе меня, я даже не обращаю внимания, - снова улыбнулась ему Надежда. – Проходи в мою комнату, не стесняйся. 
И Колька прошёл вслед за ней в небольшую запроходную комнатку, присел на диван. Огляделся с любопытством. Кроме дивана, в комнате был ещё письменный стол, стул, два кресла рядом. Торшер.
- Вот здесь мы и проживаем вдвоём с мамой.
- А что, очень даже неплохо. Отдельная комната, и у мамы тоже. Даже своя бабулька есть, для полного комплекта не хватало только меня, - попытался схохмить Колька, вынимая из сумки бутылку вина.
Надежда засмеялась, юмор она любила и понимала.
- Посиди пока. Вот, полистай от скуки, - сунула она ему в руки журнал «Архитектура и строительство Москвы», и вышла на кухню.
Вернулась с двумя бокалами и фруктами в вазе.
Колька за это время успел просмотреть журнал. За окном, на котором висели простые незатейливые шторы, в палисаднике осыпались под ветром последние жёлтые  листья с деревцев, кустарник стоял ещё зелёный.
Дальше всё произошло так, будто они были женаты никак не меньше года, если не больше. Выпили вина, поцеловались, затем Надежда закрыла дверь на задвижку, разобрала диван, они разделись, обнялись, получили удовольствие. Во время этого процесса в дверь постучала её мама:
«Зачем вы заперлись? Выходите, давайте. Нечего там дурака валять. Ишь, затаились, кому говорю?»
Когда они, довольные друг другом, появились в большой комнате, Мария Михайловна увлечённо смотрела очередную серию польского фильма про войну «Ставка больше, чем жизнь».
Колька посидел с ними для приличия, и распрощался.
Ему ещё ехать и ехать до общаги, а ночевать его пока не оставили, по вполне понятным причинам. Всё, как полагается в таких случаях.
С этого вечера их отношения развивались стремительно. Мало того, что они работали вместе, они и после работы ехали вместе к Надежде домой, на ужин. Потом шли на вечерний променаж.
Обошли все кинотеатры вокруг, это уже известный нам «Звёздный», затем «Прогресс», недалеко от нового цирка, «Литва», что рядом с МГУ.
Были в кафе, и даже в ресторане «Молодость» на Ленинском проспекте. Веселились от души. Танцевали.
Иногда они уединялись в маленькой комнатке, к вящему неудовольствию будущей тёщи.

               
                --------------------------------------



Часть 9. Прощай, холостяцкая жизнь.
Вскоре Колька совсем освоился в этом районе Москвы.
Как просветила его Надежда, все дома вокруг были построены не так давно, в конце 50-х, начале 60-х годов. От улицы Кравченко и далее, до метро «Юго-Западная» вообще было чистое поле, которое простиралось от реки Смородинка до села Тропарёво. А сейчас?
- Вон там, - показала она в сторону лесного массива неподалёку, - находится Воронцовский парк. Надо сходить туда, погулять. Белок разных, куниц, птичек всяких полным-полно, глядеть на них не наглядеться.
Надя нравилась Кольке, он тоже был парень хоть куда, и нравился ей, поэтому они решили пожениться. А пока суть, да дело, Колька переехал к ним на жительство, нелегально. Место в общаге за ним оставалось.
Несмотря на его разбитное поведение, уверенный взгляд и твёрдый голос, был он паренёк застенчивый, и все эти внешние атрибуты скрывали его трепетную, ранимую душу, неуверенность в себе.
По своей натуре он был мечтатель, фантазёр. Часто смущался, краснел в неловких ситуациях, с детства и по сию пору.
«Как-то в центре Москвы, на Арбате, навстречу ему попалась стайка модных девушек, одна другой краше. Увидев его, они дружно засмеялись почему-то, и Колька вспыхнул весь, зарделся, как маков цвет, чем ещё больше развеселил столичных штучек.
- Глядите, как покраснел этот модник из провинции, - громко сказала  самая красивая и нарядная из девушек. – Засмущался, бедненький.
- Зато он в шляпе. Прямо кавалер, - подхватила другая подружка.
- Наверное, у папашки спёр, для солидности, - съязвила третья, и стайка ещё громче расхохоталась, проходя мимо, и оглядываясь на него.
У Кольки аж ладони вспотели, и в глазах померкло, но он взял себя в руки и, зайдя за угол дома, снял с головы модную, как ему казалось, шляпу и спрятал в сумку. Больше он её не надевал никогда».
В Москве молодёжь иногда попадалась в шляпах, но они были совсем другие, фетровые, элегантные. Он же купил себе серую и кургузую шляпу.
Почему они сказали, что он из провинции, что не так в нём? Позже, когда он уже работал на Мосфильме, учился на курсах среди москвичей, немного пообтесался, и провинциальность слетела с него, проявляясь иногда в разговоре. Алатырский диалект был почти неистребим.
Квартирка, где проживала Надя с мамой, и соседкой Клашей,  так они называли старуху промеж себя, ему нравилась.
Он мог, заперев дверь на задвижку, помыться в маленькой сидячей ванной, тут же и унитаз рядом, зеркало с раковиной. Удобно. Уютно.
На крохотной кухоньке Клашин стол стоял у двери, их же, побольше, у окна, над столом висел шкафчик с посудой, за окном был палисадник, мимо которого сновали прохожие. Газовая плита из двух конфорок. Раковина для мытья посуды, пара табуреток, больше на кухне свободного места не было.
Однако, после общей кухни в общаге, вечно занятых туалета и душа, эта теснота показалась неизбалованному комфортом Кольке уютным райком.
Конечно, Лилькина трёхкомнатная квартира не в счёт, та большая, богатая и чопорная, но Кольке было неуютно в ней, а здесь уютно и спокойно. Даже бабка Клаша, которая непрерывно шныряла из своей комнаты на кухню, и обратно, гремела кастрюлями с чайником, скорее умиротворяла его, напоминая о своей бабуле, которой уже нет, и никогда больше не будет на белом свете.
Ему понравилось сидеть на табуретке у окна, глазея на прохожих, но когда появлялась Мария Михайловна, ему приходилось уступать место хозяйке. Тогда он ещё не знал, что такое находиться в примаках у жены.
Глянув на себя в зеркало у входной двери, и миновав коридорчик, завешанный верхней одеждой, он пересекал большую тёщину комнату, и скрывался в маленькой. Бросившись на диван, отдыхал от своей прежней неустроенной жизни. Но недолго длилось это счастье.
«Женишок-то нам попался с ленцой, всё на диване бока отлёживает», - донёсся до него ворчливый скрип тёщи.
«После работы отдыхает человек, ну чего тебе неймётся», - заступилась за него Надя, и Колька довольно улыбнулся, мол, защищает его будущая жёнка, не даёт в обиду.
«Вот-вот. Мы тоже после работы. Теперь разляжемся давай все, а хозяйством кто будет заниматься, соседи?..»

Наступила поздняя осень. Рано утром, позавтракав, молодая парочка спешила к автобусной остановке, садилась, в числе прочих, в 120-й автобус, протискиваясь в серёдку, и ехала в Очаково. Опаздывать было нельзя, трудовой день на заводе начинался в семь утра. И так каждый день.
Однажды Колька застрял в толкучке у входа, а Надежде удалось протиснуться в середину автобуса, там посвободнее, можно дышать.
- Смотрите, какая симпатяга с нами едет, - сделал ей комплимент один из молодых парней, дружки рядом засмеялись. – Может, познакомимся?
Надежда молчала, отвернувшись к окну.
С утра в тесном автобусе и так не продохнуть, а тут ещё эти работяги пристали. Однако ей льстило внимание мужчин, да и Николай пусть поревнует, ему полезно.
Кольке не понравились приставания наглецов, но он был зажат намертво среди пассажиров, не выбраться, ни туда - ни сюда.
- Она, видно, не одна едет. Вишь, помалкивает в тряпочку, а глазками так и стреляет, лукавая, - не отставал парень, перемигиваясь с дружками. Те похохатывали, всё не скучно ехать.
Выбравшись из автобуса у завода, парочка спешила к проходной, время поджимало, но Колька никак не мог забыть случай в автобусе.
- В кого это ты глазками стреляла, лукавая наша? – буркнул он на ходу.
- Мало ли что дуракам привидится, слушай больше…
Шила в мешке не утаишь. В лаборатории все уже знали об их отношениях, даже начальница. Ей понравился такой ход конём со стороны лаборанта Николая. Молодчина, парень с головой, она сразу поняла это.
«А что, они подходят друг другу. Надежда девушка умная, хваткая, работящая, да и Николай тоже не лыком шит. Пусть теперь Нина Сергеевна наша почешется, а то строит из себя большого начальника. Хотя, ей не позавидуешь. Дочка хорошая, способная, учится, а вот с сынком не повезло. Уголовником оказался. Как говорится, в семье не без урода», - думалось Ангелине Аркадьевне, когда она пила кофе в перерыв, который устраивала сама себе, по настроению. В своём собственном кабинете.
После работы парочка возвращалась домой таким же макаром, только в автобусе народу было уже поменьше, и обстановка спокойнее.
Перекусив, Надежда ехала в институт на лекции, Колька же был предоставлен сам себе. Сидеть с тёщей перед телевизором ему не хотелось, и он тоже уезжал «по делам»: то ездил к себе в общагу, чтобы успокоить соседей по комнате своим присутствием, то к дружбану Мишке Савину.
Он любил находиться в их простом дружном семействе.
Особенно ему нравилось в Мишкиной комнате. Сколько в ней выпито и переговорено, не сосчитать, под магнитофонные записи. Так и сейчас.
Выпив по паре рюмашек коньяку, и прослушав любимого Тома Джонса, Колька сообщил другу, что скоро женится, и уже переехал к своей невесте на жительство. На проспект Вернадского.
- Я рад за тебя. Значит, скоро на свадьбе погуляем? – Мишка хлопнул друга по плечу, не зная, радоваться или нет этой новости. – Один я остаюсь холостым. Виталька женат, уже и носа не кажет к нам, а раньше частенько наезжал. Сам знаешь. Ребята вокруг тоже переженились.
- А ты с Мариной чего же отстаёшь?
- Вообще-то есть мысли по этому поводу, - нахмурился Мишка, снова наполняя рюмки. – Об этом потом. Давай хряпнем, да съездим в бассейн, поплаваем, как следует, разомнёмся.
- Так холодно же, снег выпал, и плавок у меня нет.
- Вот и пробежимся по снежку, кайф поймаем, - вдохновился Мишка, вставая. – Плавки я тебе выделю, есть у меня запасные.
Сказано – сделано. Доехали до метро «Кропоткинская», а вот и бассейн «Москва», совсем рядом. Открытый, огромный, парок стелется над водой.
- Раньше на этом месте церковь стояла, на народные деньги возвели в честь победы над Наполеоном, - просвещал Мишка друга.
- Так, где же она? – недоумевал Колька.
- Взорвали и снесли, чтобы пейзаж не портила, - вполголоса сообщил Мишка, - а теперь вот для трудящихся бассейн построили. Ладно, хватит болтовни. А то заметут ещё в органы.
Они купили билеты, в раздевалке переоделись, и вслед за Мишкой Колька впервые в своей жизни спустился по ступеням павильона к резиновой перекладине и, поднырнув под неё не без опаски, вынырнул уже на водной дорожке бассейна, не без облегчения. Впечатление необычайное. Особенно, когда в первый раз.
Вокруг лежит девственно белый снег, а ты плывёшь по водной дорожке среди других пловцов, да ещё вслед за другом, который шумно, брассом рассекал воды своим могучим торсом. Колька плыл сажёнками, как всегда, как привык плавать на Суре и на Волге.
Выскочил вслед за Мишкой на парапет, и они пробежались вокруг бассейна, оставляя на снегу следы своих ступней, снова бросились в воду.
- Здорово ты придумал, Мишаня, - Колька был рад поплавать, особенно, когда вокруг Москва. Такое запоминается на всю жизнь.
Переодеваясь в тесной от народа раздевалке, Мишка сообщил другу, что Эдуард Стрельцов стал лучшим футболистом года в СССР.
- Небось, не знал об этом? – прищурился Мишка насмешливо. – Тебе не до футбола. Ты у нас теперь жених.
Колька смутился. Действительно, не до того ему было. Весь в хлопотах погряз. В прозе жизни. Прав его армейский дружбан.
- Ничего, Мишаня. Вот женюсь, прописка постоянная будет, а там напомню тебе об обещании, небось, забыл, о чём толкую?
- А вот и не угадал. Помню. Молодец, Колян, прёшь по прямой, так короче к цели. Понимаю, сам такой.
- Надоело на заводе горбатиться, за копейки.
- Правильно мыслишь. Я недавно говорил о тебе на работе, директор сказал, пусть приходит, возьму.
Они выскочили из дверей бассейна, огляделись.
- Поехали к брату, Виктору. Он ведь тоже халдей. Теперь в «Жигулях» работает, на Калининском проспекте. А это уже другой уровень, - пошевелил он пальцами руки, словно деньги считал, - в смысле, много мани-мани.
- Да я понимаю, не дурак, - они засмеялись. Друзья, как-никак. – Всё равно, Спартак-Чемпион, не в этом, так в следующем году будет. Факт.
- В корень зришь, Колян. Помчались, тут недалеко…
Домой, то бишь, к Надежде, Колька добрался «на бровях», как говорят в подобных случаях. В баре они так набрались, Виктор был щедр к ним, угостил на славу, что Колька не помнил, где расстался с Мишкой, как доехал до дома. Долго стучал в дверь.
Наконец, открыла Надежда, и молча пропустила его в квартиру. Добравшись до дивана, он рухнул на него и мгновенно заснул. Храп и ругань сквозь сон повисли в воздухе.
Утром проснулся почти как огурец, молодой ещё, здоровье есть.
Позавтракали молча, и поехали на работу.
По дороге Колька наврал с три короба, что встречался, мол, с нужными людьми, насчёт хорошей работы, и не рассчитал свои силы, спьянился.
Надежда сделала вид, что поверила.

                -------------------------------------------------


Часть 10. Бракосочетание.
Новый год встречали на заводе, в столовой, которую было не узнать; большая ветвистая ёлка под потолок, вся в игрушках и гирляндах, мигает разноцветными лампочками, на столах шампанское, мандарины, закуски.
ВИА с азартом наигрывал популярные мелодии, народу было не счесть. В основном, это ИТР, и управленцы. Рабочих почти не видно.
Колька с Надеждой также были приглашены, как и все инженеры-лаборанты во главе с Ангелиной Аркадьевной. Пригласительный билет стоил 50 рублей, треть зарплаты, за счёт профсоюза работников Метростроя.
Были поздравления от руководства, проводы старого года, и наконец, под бой курантов встретили новый год, с брызгами шампанского и восторженными криками. Почти как в кино, или на ТВ.
Ангелина Аркадьевна ещё раз поздравила своих лаборантов, подошла с бокалом шампанского к Надежде с Николаем, и отдельно пожелала им счастья, загадочно улыбаясь при этом.
Нина Сергеевна на банкете не присутствовала.
К Надежде подошла её подруга Ирина, из центральной бухгалтерии, высокая интересная девушка в очках. Она мило улыбалась Николаю, и он пару раз станцевал с ней. Надежде это не очень нравилось, и когда снова заиграл ансамбль, она уже не выпустила из своих цепких рук жениха.
Но вот ведущий объявил, что вечер заканчивается белым танцем, дамы приглашают кавалеров, и после него все потянулись на выход… 
Дело шло к свадьбе.
Как-то в один из выходных дней Колька с Надеждой съездили во Дворец Бракосочетания на улице Грибоедова, и подали заявление.
Затем Колька уволился наконец-то с завода. В отделе кадров ему пришлось увидеться с Ниной Сергеевной. Она сухо ответила на его приветствие и вышла по делам, поручив оформить его документы инспектору по кадрам.
Колька смутился было, но поезд с Лилей уже ушёл безвозвратно, и догонять его было бесполезно, да и не нужно. И он успокоился.
Сходил, попрощался с ребятами-слесарями из его бывшей бригады, зашёл в лабораторию. Надежда продолжала работать там, и Ангелина Аркадьевна недоумевала, почему Николай уволился.
- У вас хорошие перспективы были, Николай. Я бы вам обязательно помогла, и Надя рядом. Чего ещё желать?
- Спасибо вам, но я нашёл себе работу художником, ещё буду ходить в изостудию, готовиться, а летом в Суриковский институт, поступать, - слегка приврал Колька, слабо веря в сказанное, но уж очень хотелось, чтобы было так, а не иначе.
- Ну что же, желаю вам…
Теперь он должен выписаться из общежития, и прописаться уже не временно, а постоянно по адресу Надежды. Он был вполне счастлив. Сбылась его мечта. Он, Колька, уже не лимитчик с временной пропиской, а настоящий москвич, который имеет постоянную прописку и проживает в квартире с женой. Ну, пусть ещё не с женой, а с невестой, и пока не прописан, но скоро эта проблема разрешится.
Надо позвонить Мишке, написать письма с приглашениями на свадьбу матери, другу Ваське. Отцу с дядьями он потом напишет, что женился. Они поймут, почему не пригласил их. Дел много, но это приятные хлопоты.
А там он устроится на работу в систему «Общепита», и будет вместе с дружбаном Мишаней халдеем, как тот говорит, а попросту официантом.
Надежде он, конечно, навешает лапшу на уши, что его приняли на работу художником-оформителем в закрытый «Почтовый ящик», и она отстанет с расспросами. А дальше видно будет.
Так мечтал Колька, когда выписывался в паспортном столе ОМ Ленинского района Очаково, когда оформлял постоянную прописку в паспортном столе ОМ Октябрьского района города Москвы.
Когда снимался с учёта Ленинским РВК, чтобы встать на воинский учёт уже в Октябрьском РВК. Он был лёгок на ногу, быстр и целеустремлён.
Так Колька утверждался в Москве, как и многие, приехавшие работать по лимиту на стройки, на заводы и фабрики, где была нужда в рабочих руках. Раньше утверждались в Москве, или, если сказать проще, устраивались, а не покоряли её. Такая глупость не приходила никому в голову, потому как это была столица их любимой Родины.  Разве можно покорить Москву? Этого не смог никто и никогда.

И вот первая в его жизни свадьба, в Москве. Это тебе не помолвка на Бугре, в Алатыре. Тогда он с матерью и братцем пролезли в непролазной грязи до дома невесты, дело было осенью, где в душной общей комнате их ожидала многочисленная крестьянская семья Раисы.
Пили водку, ели домашнюю еду, вели разговоры про нелёгкое житьё -бытьё. Тем всё и кончилось. Правда, было и другое.
У них была первая юношеская любовь, и этим всё сказано. Но она прошла  в жизненной суете и неурядицах, как ей и положено, оставив в душе  незабываемый след, как родничок в лесу, чистый и незамутнённый.
Теперь он женился по-настоящему. В салоне для новобрачных купили по талонам фату и платье невесте, галстук  жениху, кольца, чёрный костюм у него уже был. Накоплений у них ещё не имелось, у родителей не просили, поэтому отметить событие решили дома.
Пришлось побегать по магазинам и рынкам, чтобы праздничный стол был на высоте их скромных возможностей. И тут с Колькой случился казус.
На Черёмушкинском рынке он решил купить букет роз для невесты, долго приценивался, выбирал, в итоге всё-таки приобрёл тёмно-красные, бордовые розы в количестве пяти штук. Продавец-кавказец тщательно завернул цветы в целлофан, и Колька помчался домой, время поджимало.
Когда Надежда развернула обёртку, чтобы перебрать букет, то ахнула.
Розы были аккуратно вырезаны из свёклы, лепестки тщательно подогнаны друг к другу, сразу и не отличить от живых, пока не потрогаешь руками. Розы были насажены на настоящие прутья с листьями, и являли из себя произведение декоративного мастерства сами по себе. Но в данном случае, это было мошенничество чистой воды.
- Мама, иди, посмотри, что наш жених купил мне ко дню бракосочетания, - звенящим от досады голосом позвала Надежда, и когда та подошла, тоже не сразу поняла, в чём дело. Только пощупав их, она ахнула так же, как и её дочь. Обе были раздосадованы, и не скрывали это.
- Даже цветы не смог купить, подсунули свёклу, как лопуху самому последнему, - едко выразилась тёща. – Что делать, поставь в вазу, пусть стоят на столе. Как настоящие, надо же, какие аферисты эти чучмеки.
Пришлось Кольке сбегать в цветочный ларёк, и купить пять красных гвоздик, уж они-то были настоящие. Ни дать ни взять.
Прилетела из Мурманска мать с мужем, приехал друг детства Василий из Казани, где он учился в университете, подъехали из Черёмушек друг Михаил со старшим братом Виктором. Чуть позже прибыл дядя невесты с супругой, родной брат Марии Михайловны, Колькиной тёщи.
Свидетельницей у невесты была подруга по институту Валентина, у жениха армейский друг Михаил.
Наконец, когда все собрались, молодожёны сели в «Волгу» с кольцами на крыше, гости в такси, поехали.
Во Дворце Бракосочетания очередь из брачующихся.
Когда подошла их очередь, Колька так разволновался, что смутно видел и плохо понимал, что и как происходит вокруг. Он поставил свою подпись в журнале, надел золотое кольцо на палец невесты, она ему, поцеловались, затем выслушал поздравления, главное, рядом были его близкие; мать с мужем, друзья, даже Васька приехал.
Выпили шампанское, фотограф сделал фото, и вот они уже едут обратно, домой, где их ожидал праздничный стол, над которым пришлось потрудиться тёще с её невесткой, женой старшего брата. Тоже фронтовика, подполковника, который с удовольствием помогал жене с сестрой.
Мать привезла к столу большую коробку с мурманской селёдкой, Мишка с Виктором вручили ему конверт, в котором оказалось 200 рублей, Васька тоже одарил их конвертом с деньгами, всё честь по чести.
В завершение дядя вручил племяннице китайский чайный сервиз.
Дальше всё шло, как и положено: пили шампанское, вино, водку, все кричали «Горько!», и Колька послушно целовал Надежду, Виктор даже спел под гитару пару песен, танцевали под радиолу, и, что характерно, их свадьба обошлась без драки, что бывает крайне редко.
Но вот праздник закончен, москвичи разъехались по домам, гостей разместили, как можно лучше, ночевали в тесноте, да не в обиде.
Мать со Львом Игнатьевичем погостили два дня, и уехали по вполне понятной причине; Игорьку было всего полгода, да и Вовка с Иркой, ученики младших классов, ожидали их с нетерпением. На старушку-соседку, следившую за ними, надежды было мало.
Колька вздохнул с облегчением, так как ему приходилось все два дня пить с утра до вечера со Львом Игнатьевичем водку, тот был любителем зелёного змия, и вставал даже ночью, чтобы опрокинуть стопку.
Васька уехал на третий день, у него начиналась сессия в университете. 
Молодожёны отдыхали ещё пару дней, приходя в себя после торжества. Деньги, подаренные на свадьбу, возместили скромные затраты, и у Кольки началась столичная семейная жизнь.

                --------------------------------------------
 
Часть 11. Вся жизнь впереди.
Надежда работала на заводе, училась по вечерам в институте, тёща тоже трудилась на своей зеркальной фабрике, не покладая рук, приходила уставшая, и валилась с ног, отдыхать. Даже на ужин у неё не оставалось сил.
Колька же в их отсутствие валялся на диване, смотрел телевизор в гордом одиночестве, питался тем, что было в доме, и не унывал.
Он верил в свою фортуну.
Но не надо думать, что он только бездельничал. Ходил по магазинам, благо вокруг их было много. Стоял в очередях за мясом, покупал хлеб, молоко, овощи, одной картошки насыпал в авоську по десять килограмм сразу, яблоки, и тащил домой, ибо с детства был он паренёк хозяйственный, и домовитый. Дед с бабушкой научили, с них и брал пример.
Так что жена с тёщей пока были довольны им. Только, пора бы и на работу устраиваться. Это их пожелание, даже требование висело в воздухе над Колькой и угнетало его.
Как-то вечером у жены было хорошее настроение, она ластилась к мужу и, выбрав момент, шепнула кокетливо: - А знаешь, Коля, я нахожусь в интересном положении, уже четыре месяца. Ты рад, надеюсь?
Колька не сразу допёр, в чём дело, а поняв наконец-то, удивился:
- Четыре месяца, и ты не знала?
- Сомневалась, а тут сходила в женскую консультацию, и там подтвердили, что я беременна.
Колька в этих женских штучках был ещё мало сведущ, в силу своей молодости, поэтому полностью доверился жене.
- Ну и хорошо, всё равно надо начинать когда-то потомство разводить, пора уже, - засмеялся он, жена была согласна с ним.
С этого момента он начал более настойчиво заниматься своим трудоустройством. Во-первых, съездил на Трёхгорку, надо ведь было где-то учиться рисовать, писать акварелью, маслом, пока суть, да дело.
Вышел из метро «Улица 1905 года», прошёлся по старым московским улицам, воспетым художником Аполлинарием Васнецовым, братом сказочника Виктора Васнецова, мимо особнячков, двухэтажных купеческих домов, и будто оказался в историческом прошлом.
В Доме Культуры фабрики Колька уже бывал однажды, поэтому уверенно дошёл до улицы Трёхгорный вал, дом 6, и вот оно, то самое приземистое двухэтажное здание из красного кирпича, на фасаде барельефы Ленина, рабочих  времён революции 1905 года.
Полюбовавшись на здание, вошёл внутрь. Изостудия располагалась в довольно просторной комнате, где по вечерам педагоги из художественных училищ обучали азам рисунка и живописи всех желающих. Подрабатывали, одним словом, заодно и приобщали к искусству.
Ставили на постаменты  гипсовые головы, фигуры известных мужей и дев древности, натюрморты из овощей и фруктов, предметов, была даже обнажённая натура, женская и мужская. В общем, обучение шло на профессиональном уровне.
Колька разложил перед педагогом свои рисунки, акварели, и был принят. Оставалось только устроиться на работу. Но куда?
Только Мишка Савин мог ему помочь, как он умудрился позабыть о его обещаниях? И Колька поехал разыскивать друга.
Тот оказался дома, отдыхал после смены.
Как всегда, он был в курсе всех событий в «Общепите».
- Знаешь, Колян, тебе надо для начала устроиться учеником официанта куда-нибудь. Мне говорили, в ресторане гостиницы «Юность» могут принять. Они сами обучают молодёжь. Давай, сгоняем туда.
- А где эта «Юность» находится?
- Возле метро «Спортивная». Я завтра выходняк, повезло тебе. Так что, бери паспорт и в девять утра у метро. Лады?
- Лады. А я на Трёхгорке побывал, в ДК. Записался в изостудию. Буду иногда ходить туда, рисовать натуру.
- Ты чо, делать больше нечего? – изумился, было, Мишка, но Колька лишь улыбнулся в ответ.
- Для отвода глаз. Я же рассказывал тебе, для жены я хожу на подготовительные курсы, готовлюсь в Суриковский институт. Работать устроюсь якобы в «Почтовый ящик», художником. Они и отстанут от меня. 
- А чо правду не сказать, у них чо, халдеи не в почёте?
- Вроде того. Надежда в МИСИ учится, инженер, и я должен соответствовать ей, как утверждает моя тёща. Понял?
- Как не понять. Хитро придумал, молоток. Давай хряпнем за будущего халдея! – Мишка наполнил рюмки. – То-то я смотрю, как на свадьбе они манерничали. Особенно твоя Надежда. Не понравились мы с братом ей.
- Да ладно, тебе не всё равно? Главное не в этом. Выпьем сначала.
Они выпили, помолчали. Мишке не терпелось.
- Ну, так в чём же, не томи, выкладывай.
- Оказывается, Надежда беременна, уже пятый месяц пошёл. Так что денежки надо зарабатывать, скоро пригодятся.
- Вот тебе и на! Значит, на свадьбе она уже была того, в положении. А ты чо, не знал?
Колька пожал плечами, мол, поди разберись тут, что почём.
- Не журись, у меня скоро выходной намечается, рванём в гостиницу, пока там места есть…
Пошёл второй год, как Колька живёт в Москве.
Это уже не тот паренёк из глубокой провинции, правда, отслуживший в армии, который по лимиту устроился на завод, живёт в общаге, плохо знает Москву, то есть отсталый, наивный и простоватый человек в вышедшей из моды одежде, которую уже не носят москвичи. Провинциал, одним словом. Сейчас его почти не отличить от настоящего москвича. Модно одетый, уверенный в себе парень. Москвич, одним словом.
В связи с этим вспоминается восточная мудрость:
«Заговори, я хочу тебя видеть».
В Колькиной речи ещё встречаются режущие слух потомственного москвича словечки и интонации, то есть говор провинциала, диалект той местности, из которой он прибыл, язык, на котором говорят все её жители.
Но он старается искоренить в себе и эти недостатки, выгодно отличаясь от других приезжих по темпам роста личности. Он учится, и это его главное достоинство, которое в будущем позволит ему стать творческим человеком.
Так вот. Ближе к делу. Вернёмся к «нашим баранам».
Колька с Мишкой съездили в гостиницу «Юность», где на первом этаже располагался шикарный ресторан, в котором Колька сразу же пришёлся ко двору, так как по совету друга надел свой новый чёрный костюм, белую нейлоновую рубашку, ещё друг подарил ему чёрную бабочку, которая изменила Колькин образ в самую лучшую сторону.
Его приняли учеником официанта, прикрепили к опытному работнику, Егору Иванычу, которого все называли просто Жорой, чтобы тот наставлял и обучал новичка манерам, умению стелить чистую скатерть, накрывать на стол, правильно и грамотно обслуживать клиентов, знать меню, заполнять счёт-квитанцию, и получать расчёт наличными.
Помимо этих наук, надо было ещё уметь работать с кухней, буфетом, безошибочно пробивать своими ключами чеки на кассовом аппарате, и сдавать после рабочей смены выручку кассиру. И это ещё далеко не всё, что должен был знать и уметь официант.
Правда, чтобы стать официантом, надо было побегать три месяца в подручных у Жоры, и только после этого сдавать экзамены на разряд.
После смены ноги у него гудели с непривычки, как телеграфные столбы, голова кружилась, подташнивало.
Работа была нелёгкая, и Колька только теперь понял, почему Мишка приравнивал труд официанта к труду шахтёра. А он ещё не верил другу, посмеивался: «Скажешь тоже, шахтёры под землёй пашут, как негры, да ещё жизнью рискуют каждый день».
Мишка не обижался: «Ничего, начнёшь работать, сам поймёшь, как денежки достаются. Зато, если с умом, настоящие халдеи в месяц от 500  до 1000 рублей заколачивают, как министры в правительстве. Но это потом, когда к нам перейдёшь. А пока надо учеником поработать».
О таких доходах Колька и не мечтал, но за смену чаевых у него набегало 10-15 рублей, и это помимо зарплаты. Он был доволен, и старался, как мог. К тому же у него была приятная внешность, хорошие манеры, ловкие руки и быстрые ноги. Начальство приметило старательного ученика, администратор благоволил к нему. Егор Иваныч сдержанно, но хвалил.
Дома также отметили, особенно тёща, что зятёк работает, учится, да ещё свой первый с нового места работы аванс, который он вручил жене, приятно поразил их обеих.
- Вот что значит на «Почтовом ящике» работать, даже художником, - уважительно заметила Мария Михайловна, и Надежда согласно кивнула ей. Она тоже была довольна мужем, и не скрывала этого.
Правда, муж часто работал допоздна, приходил уставший, но большую зарплату просто так не дают, её надо заработать, и она мирилась с некоторыми неудобствами в их жизни. А то, что он ещё рисует, ездит иногда по вечерам с папкой художника на курсы, занимается там, радовало её не меньше, если не больше.
Она была уже на седьмом месяце, погрузнела, хотя живот стал не особо большой, и в просторном платье, которое ей сшила тётка, мастерица на все руки, был почти незаметен.
Надежда готовилась стать матерью основательно. Договорилась с родственниками насчёт кроватки будущему ребёнку, которую они ещё не выбросили, хотя их дочка уже ходила в школу. У подруги-соседки подрос малыш, и освободилась детская коляска. Как раз кстати. Она подкупала бельишко, распашонки, подгузники, радовалась. Скоро в декретный отпуск.
Колька уже освоился, и чувствовал себя в их квартире почти хозяином.
С соседкой он успел даже подружиться, несмотря на огромную разницу в возрасте, и называл её Клашей. Она не возражала, и вообще благоволила  мужчинам, относилась к ним уважительно и ласково.
Клавдия Степановна была донской казачкой, ещё до революции родители привезли её и брата в Москву, с тех пор они и жили в столице  дружной казачьей семьёй. Умерли родители. Они сами состарились. Брат со своим семейством проживал в Мытищах, у неё семейная жизнь не случилась.
Брат часто приезжал к сестре в гости, они вспоминали прошлое, выпивали, ужинали, и пели красивые протяжные казачьи песни.
Дмитрий Степанович оставался ночевать, так как возвращаться домой было не с руки, далековато, и песнопения продолжались допоздна.
- Вот завывают, и когда только угомонятся, - ворчала вечно недовольная всем тёща, и Колька удивлялся ей, ну и карга старая, на неё не угодишь. Неужели не понимает, как они чудесно поют. Под их песни он крепко засыпал, как в детстве под бабушкину колыбельную.
С женой они вроде бы ладили, жили дружно, ходили иногда в кино, но с некоторых пор Колька стал замечать недомолвки между ними. Особенно с её стороны. Наверное, это от беременности, говорят, от неё портится характер у женщин. Ничего, он потерпит.
Однажды вечером, когда он пришёл с работы, у них в гостях была подруга жены по институту, Валентина. Они о чём-то увлечённо разговаривали, смеялись, и не сразу заметили Колькин приход.
Увидев его, сразу замолчали, словно воды в рот набрали. И как-то странно посмотрели на него, мол, помешал их сердечному разговору, где он был лишним. Вскоре Валентина ушла.
Тогда он не обратил на это внимания. Позже, возвратившись как-то из магазина, он увидел, как Надежда со страстью с кем-то разговаривает по телефону, раскрасневшаяся и взволнованная.
Заметив мужа, она резко опустила трубку на рычаг, словно испугалась, как нашкодившая кошка. Чего? О чём и с кем она разговаривала, и не хотела, чтобы он знал об этом. Что за тайны такие?
На этот его вопрос жена отшутилась, мол, ему показалось, она говорила с подругой о предстоящей сессии в институте. Как ей быть, что делать в её положении? И вообще, такая ревность оскорбляет её, она женщина порядочная. К тому же беременная, как не стыдно ему?
В другой раз, когда затрезвонил телефон, и он поднял трубку, мужской баритон вежливо попросил: «Позовите Надю, пожалуйста».
- А кто её спрашивает? – раздражённо спросил Колька, услышав, что спрашивает какой-то незнакомый ему мужик.
«Это Евгений. Мне надо по работе», - настаивал баритон.
- Нет её дома, она в институте. Завтра на работе и поговорите. А сюда больше не звони, иначе по морде можно схлопотать, - Колька бросил трубку на рычаг. Его охватило бешенство, что бывало с ним редко да метко. Сердце заколотилось в груди, но он справился с волнением. Успокоился.
Следующим вечером этот случайный разговор стал поводом для скандала, когда с работы вернулась разгневанная жена. Но она ещё не догадывалась, на что способен её муж в подобных случаях.
- Мне сказали сегодня, что твой благоверный угрожал действием!
- Уж не Евгений ли? Смотри, Надюха, допрыгаешься…
Дальше опустим набор слов и выражений, узнав и услышав которые,  она притихла. Тёща не встревала в скандал, чувствуя правоту зятя.
На кухне, где он пил чай в тихом одиночестве, к нему подошла соседка Клаша и вполголоса сообщила, оглядываясь на всякий случай:
- У неё мужик есть, он к нам часто приезжал, и она с ним на стороне встречалась. Только он женат, и разводиться не хочет. Назло ему это, она замуж-то за тебя выскочила. Смотри, не чужого ли вынашивает? Только ты меня не выдавай, съедят заживо.
Клаша покачала головой, жалостливо глядя на Кольку и, сердито махнув рукой, уплыла своей грузной фигурой к себе в комнату, оставив на кухне едкое облако ревности и досады в Колькиной душе.
Даже чай стал поперёк горла. Ладно, он помолчит пока, посмотрит.
«Ещё сочтёмся, Надежда Константиновна, придёт время, поговорим обо всём и всё выясним», - думал он, весь на взводе.
«А может быть, всё это ему только кажется, какие могут быть подозрения, надо наоборот, помогать жене, ей и так нелегко, а он со своими выяснениями лезет к ней. Клаша эта ещё подзуживает, вот вредная старуха, какое её собачье дело до их жизни?» - теперь он был весь в сомнениях.
Ему стало грустно и одиноко. Он вспомнил, как хорошо они жили в Алатыре, когда были живы дед, обе бабушки, и родители ещё не разошлись. Когда он учился в школе, затем пошёл работать.
Вспомнил о своей первой неудавшейся любви.
А здесь, в Москве, что его ждёт в будущем? Он бьётся, как рыба об лёд, старается, женился на симпатичной москвичке по обоюдоострому желанию, и что, так и будет жить дальше в примаках, терпеть и сносить унижения от заносчивой жены и сварливой тёщи.
Будет ли у него когда-нибудь своё жильё в столице?
Колька прислушался. По радиоприёмнику Валерий Ободзинский божественным голосом пел свою «Восточную песню». Он прибавил звук.
«… Пусть живу я и не знаю
       Любишь или нет.
       Это лучше, чем признавшись
       Слышать нет в ответ,
       А я боюсь услышать нет».
«Всё, хватит ныть, Николай. Надо зарабатывать деньги, учиться, добиваться своей цели в жизни, она у тебя ещё вся впереди», - решил он и встал, было, с табуретки, но сел опять, успеется ещё, куда спешить.
Надо и одному побыть иногда, поразмышлять есть о чём…


                -------------------------------------------------

                Москва – 2016 год.