Нечистая сила в подарок

Спустя годы вдруг задумаешься о каком-то свойстве собственной натуры, характера – откуда у меня это? Не всегда удается, роясь в памяти, перебирая всевозможные ассоциативные связи, обнаружить источник, но если это удаётся, вот тогда и появляется то самое удовлетворение, какое бывает, когда после долгих трудов неожиданно обнаруживаешь, что трудоёмкая задача только что, хоть тобою, или хоть сама собою, вдруг решена.
Замеченное тобой особенное свойство характера так или иначе привнесено воздействием неординарного человека, с которым ты пересёкся на своём жизненном пути. И если под спудом многолетних наслоений обнаружилось свойство, вошедшее в тебя в немыслимо далёком прошлом, и сохранившееся до сей минуты, то оно и является качеством именно коренным, значительным и определяющим в конце-концов и саму твою суть.

В послевоенные годы услуги домработниц в интеллигентной или квазиинтеллигентной среде совработников, в том числе учителей, каковыми были мои родители, не осуждались и даже поощрялись, так как время было голодное, война унесла мужиков больше, чем женщин, и не каждая женщина, особенно пожилая, могла найти работу; а школа – две дневные смены и вечерняя (для взрослых), забирала от учителя все время – с восьми утра до самой полуночи.
Мне шел тринадцатый, сестра на два года моложе. Жили мы в казенном доме с огородом и большим садом. При румынах, до сорокового, здесь была усадьба не бедного человека, державшего конюшню на двух-четырёх коней, о чём свидетельствовало здание конюшни с метровой толщины стенами, и бутылями с вонючим креолином.
В сороковом здесь образовалась школа, в которой успела поработать моя мама. Комсомолец Кузьма Галкин, руководивший хотинским подпольем в годы фашистской оккупации и казнённый предателями буквально в ночь освобождения города советскими войсками, был учеником моей мамы.
В послевоенные годы сохранилось одно учебное здание, а два других стояли в развалинах. В уцелевшее здание поселили две учительские семьи, вернувшиеся в Хотин из эвакуации. Одной такой семьёй была наша.

Сначала взяли в домработницы нахальную прыщеватую девушку, которая на меня "положила глаз". Заметив это, родители девушку отшили. Я не был против, так как её потная грудь, которой она тыкала мне в лицо, меня не возбуждала, а только раздражала. Да и влюблялся я в девочек красивеньких и глазастых, а до оценки женских форм тогда я еще не дорос. Я их просто не замечал. До влюбленности, которая бы сутками мучила моё сознание, надо прожить еще несколько лет. А пока все мое время, кроме игр "в войну" и в карты (в "дурака") занимали разные увлечения: радио, фото и чтение. Математика в школе мне давалась легко, из школьных предметов я одно время увлекался ботаникой; я предал любившую меня ботаничку в одночасье и занялся радиолюбительством.
Правда, была еще художественная самодеятельность. Болезнь была всеобщей. Пьесы ставили коллективы всех школ и предприятий.
Меня брали для участия в пьесах, которые ставил коллектив местной поликлиники. Вот тоже интересное дело: я был заикой. Однако, выступая с декламацией по местному радио, или играя в пьесе на сцене, я не заикался совершенно!
Вспоминаю свое детство на Буковине и думаю, что оно было счастливым. Буковина – такое место на планете, в котором все времена года длятся, как им и положено, – по три месяца.

Потом пришла бабушка Мотя. Домработница. Утром приходила, готовила, стирала, ковырялась в огороде, вечером уходила. За столом она не прислуживала, а сидела с нами, как член семьи.
Матрена Гуцуляк, судя по фамилии – местная уроженка. Но молодость Матрена провела в дореволюционной и нэпманской Одессе, работая официанткой в разных ресторанах. Она хорошо владела русским, украинским и румынским языками, но знала массу словечек из еврейского и французского. Впрочем, хотя на базаре с евреями она перекидывалась какими-то шутками на еврейском языке, за свою они её не держали. Таких тогда было много.
Сколько яркого одесского юмора было в её рассказах! Иногда, рассказывая очередную историю, она задерживалась у нас допоздна, но это никого не тяготило, все слушали её с удовольствием, включая и меня с сестренкой. А рассказывала она случаи из светской жизни одесских буржуев, жуликов и приезжих матросов. Особенно нам нравилось, как одесские воры обирали приплывших на кораблях турецких, греческих, итальянских богачей, как соревновались в своем ремесле с ворами других стран, а однажды обокрали знаменитого вора и афериста из французского города Марсель.
О том, что бабушка Матрена владеет румынским, вернее – молдавским, я узнал случайно. В конце нашего огорода за полусгнившим штакетником размещался маленький участок земли с небольшим домиком и тремя яблоньками. В той усадьбе доживала свой век родная сестра легендарного комбрига Григория Котовского. Высокая, худая, вечно в черном, она ни с кем не здоровалась и не разговаривала. Ходила только в исполком и на базар.
Спустя десятилетия мне моя мама рассказала, что эта старуха знала что-то не очень приятное советской власти; возможно чекисты и райком имели установку её не беспокоить. Такие люди, как она, должны бы выступать перед пионерами, но они даже не знали, что рядом живёт близкая родственница легендарного героя Гражданской Войны.
Простые попытки моего отца и, особенно матери, которая не просто преподавала историю, но занималась активной краеведческой работой, заговорить с соседкой наталкивались на упорное молчание, как будто та была глухонемой.
Каково же было моё удивление, когда однажды я увидел, что бабушка Мотя и сестра Котовского стоят рядом, разделенные только штакетником, и разговаривают. Я подошел ближе. Они продолжали разговор, не обращая на меня внимания. Прислушавшись, я понял, что разговор их ведется на молдавском языке. Этот язык я тогда хорошо распознавал и сам знал десяток-другой слов.

Я знал, что бабушка Мотя недолюбливает соседку. Не помню, откуда у меня появилось такое знание, но и сейчас уверен, что эта нелюбовь оттого, что сестра Котовского корчит из себя большую барыню, то есть – за гордыню.
Отходя от забора, бабушка Мотя ругалась. Она часто приправляла свою речь ругательствами, как непонятными для меня, так и вполне понятным матом, которым мы, пацаны, промеж собой иногда бравировали, стараясь казаться взрослыми.
Сейчас бабушка Мотя ругалась вовсю:
- Буржуйка, все ей мало!
Вопрос прояснился вечером, когда пришла с работы мама.
Оказывается, у сестры Котовского растут котята, и от одного из них она хочет избавиться, но не просто так, а продать. Это было действительно смешно. Кто же продает котят, их так много, что люди топят и радуются, если кто возьмет хоть одного котенка, потому что топить никому не хочется.
Однако мама вдруг стала на сторону соседки:
- Не суди, да не судима будешь сама. Женщина одинока, бедствует…
- А как же бедствует с такой-то пенсией, – возражала бабушка Матрена. – Привыкла к роскоши да слугам. Кто её тут держал, уехала бы в свое поместье в Румынию!
Поместье в Румынии? Я не верил. Я думал, что в Румынии все поместья у буржуев уже отняты народом, а слава Котовского, это наша слава, а не румынская, и потому сестре Котовского место в Советском Союзе, а не в Румынии.
Мама вручила бабушке Моте деньги, чтобы та выкупила котика, а лучше кошечку, так как кошечки хорошие мышеловки. Мыши у нас водились, лазили ночью по буфету и полкам, оставляя серые, похожие на порох от снарядов сорокапятки. В разных типах пороха мы, мальчишки, разбирались лучше взрослых.

Черная кошечка, весёлая и шустрая, появилась в нашем доме на следующий день. Она быстро изучила нашу двухкомнатную (не считая огромной кухни) квартиру и тут же поймала мышку. Но бабушка Мотя, сварив суп с галушками, ушла в огород, заявив, что в этот дом она больше ни ногой. Но прихода мамы дождалась.
- Александра! Или я или она!
- Да что случилось?
- А то, что ведьма подсунула к вам нечистую силу!
- Что за глупости, Мотя, ты ведь грамотная женщина!
- Я, Шура, не очень суеверная, вернее, не была суеверной до сегодняшнего дня.
- А что сегодня?
- А то, что как только это отродье появилось в квартире, так серой и завоняло. Да так сильно, что не спутаешь, и не усомнишься, так что и дышать стало невозможно! Точно, старая ведьма подсунула нам нежить, да еще за деньги!
- Мотя, шоб ты знала, что культурные люди, уважающие природу, не позволяют себе дарить животных, как неодушевленные предметы, и должны получить взамен хоть какую копейку!
- Ничего себе копейка – целый червонец!
- Так и червонец – разве деньги?
Последнее, конечно, больше всего задевало Мотю, хотя и запах серы не последнее дело. Собственно, источник запаха серы для меня был ясен. Но и мама уже "врубилась":
- Славка, твоя работа?
Могла бы и не спрашивать. Папа при ней мне разъяснял, как изготовить кристалл для детекторного приемника. Надо держать над огнем керосиновой лампы со снятым стеклом пробирку со смесью порошков серы и свинца. Через сорок минут такой адской работы "сварится" прекрасный кристалл для детектора радиоприемника. Конечно, запашок серы поплывет по комнате, но он выветривается быстро…
Бабушка Мотя смеялась вместе с нами и никуда не ушла.