Шурка

Моей любимой бабушке посвящается
Шурка родилась на престольный праздник села Сотницыно – Покров Пресвятой Богородицы - за год с не большим до начала кровавого ХХ века. Село, согласно летописи, находилось на границе Дикого Поля, защищало Рязанское княжество от завоевателей. Сначала на границе стояла сотня – передовой отряд со стрелами и копьями, отсюда и название. Оно было богатым: все восемьсот мужиков грамотными, и еще вместе сельчане имели четыре тысячи лошадей. Гордость села - огромная церковь и сахарный завод, который выпускал сахар-рафинад и сахарные головы, начиная с 1867 года. Производство сахара по тем временам, что нано технологии по - нынешним. Поэтому хозяева завода заботились о грамотности работников, в селе, кроме церковно-приходской школы (ЦПШ), были заводские курсы. Мастерство передавалось из поколения в поколение, образовывались целые династии выпарщиков, аппаратчиков, слесарей, кочегаров ТЭЦ, токарей. Земская больница лечила сельчан, пекарня обеспечивала хлебом не только село Сотницыно, но и соседние населенные пункты. И еще был железнодорожный разъезд, на дороге Москва- Вернадовка, и отдельная ветка, ведущая к заводу. В  время село входило в Тамбовскую область и было центром волости.
В семье, кроме Шурки, было еще четверо детей. Все они закончили Сотницынскую церковно-приходскую школу. Шурка училась лучше всех. Особенно любила считать и писать, и должна была получить похвальную грамоту. Три экзамена сдала на отлично. И вот последний – по русскому языку. «Машинкой шьют одёжу»,- диктует учитель. «Машкой шьют одёжу»,- пишет Шурка. Учитель делает страшные глаза и повторяет предложение еще раз. Но девочка не понимает, что он хочет. И только после того, как он достаточно больно стукнул металлической линейкой по руке, Шурка поняла и исправила ошибку. Но пятерка выскользнула из ее свидетельства. «Мозги должны думать и не спешить», - произнес учитель, и больше они с Шуркой не встречались.
Лет в двенадцать девочка пошла работать на завод. Работа сезонная осень-зима, а весна - лето труд на своих «плантациях». Сначала она работала на должности «подай – принеси», а к четырнадцати годам поставили ее колоть рафинад. Работала она красиво и быстро, даже успевала незаметно кинуть кусочек сахара в рот и в карман, чтобы порадовать своих сестер и брата.
Так бы и текла ее жизнь, но однажды к управляющему заводом, то ли немцу, то ли датчанину приехал племянник, то ли на практику, то ли просто в гости. Дядя провел экскурсию для племянника, во время которой он обратил внимание на невысокую скромную девушку Шуру - голубоглазую шатенку с высокой грудью. И повадился племянник приходить к ее рабочему месту. Она удивлялась, что ему нужно? Этот рыжеватый симпатичный басурман, как звали его сельчане, сначала раздражал ее, но его: «Щурочка, вы работаете точно аэроплан», - очень скоро стало ей нравиться. Так прошел год. Иногда басурман провожал Шуру до дома, но это не нравилось ее отцу Афанасию. Он даже пытался поговорить с иностранцем с помощью надежного русского инструмента - вожжей, но …
Через некоторое время племянник управляющего заводом предложил девушке выйти за него замуж. Говорить отцу об этом было рискованно, Шура сказала только своей незамужней старшей сестре Лизе. И решили сестры, что надо выходить замуж, тем более, что басурман готов был перейти из католической веры в православную. Сестры стали готовиться: собрали в узелок лучшую одежду обоих: у них были одинаковые фигуры; Лиза отдала Шуре свои высокие ботинки на шнуровке, которые девушки носили по очереди.
Пришла пора басурману возвращаться на родину. И вот день, вернее вечер настал. Шура, увидев в окне свет фонаря, тихо встала с постели, взяла приготовленный узелок… и получила обжигающий удар поперек спины. От второго удара вожжами она уклонилась, но ее отец Афанасий был крут. В исподнем он бросился на улицу, возница успел стегануть лошадь. Басурман умчался восвояси один.
Шура три дня проплакала и пошла на завод. Через некоторое время Лиза призналась, что это она рассказала матери о предстоящем побеге сестры. То ли ботинки пожалела, то ли сестринскому счастью позавидовала. Некоторое время сестры не разговаривали. Но время лечит. А за Шурой на всю оставшуюся жизнь закрепилась кличка Ерапланиха.
И вот большая беда пришла на русскую землю - Первая мировая война, на которой погибли мужья двух старших Шуриных сестер и жених Лизы. Младший брат Леня вернулся с войны полуслепым – перенес газовую атаку. Женихов становилось все меньше и меньше. Афанасий страшно переживал, что Шуру никто замуж не возьмет, и очень жалел о своем поступке. Даже прощения просил.
Но тут закрутилось – завертелось. Сначала революция. Село наше входило тогда в состав Тамбовской области, располагалось на черноземе, где любая палка плодоносила, а уж трудолюбия моим предкам занимать не приходилось. Потому мужики и объявили войну красным с их продразверстками, колхозами и прочим. Чем все это закончилось известно, да еще село передали в нечерноземную Рязанскую губернию, с черноземом, с немногими оставшимися грамотными мужиками и скудным табуном.
По окончании гражданской войны жизнь налаживалась. Шура работала на заводе и в колхозе, учила неграмотных грамоте. А женихи не заставили себя ждать. Ей же было все равно, кто станет мужем. Выбор делал отец. И он пал на Ваню – одного из многих сыновей зажиточного мужика Антона Логунова. Сладили свадьбу, в качестве приданого получила девушка те злосчастные высокие ботинки на шнуровке. После свадьбы свекровь вывесила на улице сушиться выстиранную простыню, село выдохнуло, вспомнив басурмана добрым словом, и тут же забыло историю неудачного побега Шурки в Европу.
Свекровь свою Шура сразу полюбила: добрая, тихая женщина относилась с одинаковой любовью к детям своих многочисленных сыновей и единственной дочери Нади, мужем которой был заводской инженер, известный на селе, как лучших ремонтник швейных машинок. А зингер был почти в каждом доме. У молодых за пять лет родились три дочери. Сначала они жили вместе с отцом в огромной, но дружной семье Логуновых, а потом Иван построил свой дом.
Он был добрым работящим человеком, очень любил своих девочек. Гордился своей женой, особенно ему нравилось, когда она в заводском хоре запевала песню про электрическую лампочку: «чтобы радость подружилась с мужиком, чтоб у каждого звезда под потолком». Любил он свою Шурку и чуточку побаивался.
Через некоторое время в холерном овраге был организован завод по производству черепицы, директором которого назначили Логунова Ивана Антоновича. Человек грамотный, работящий, но слабохарактерный, он начал прикладываться к рюмке. Шурка с переменным успехом боролась с этим недугом мужа всеми доступными средствами. Однажды, когда он явился домой пьяный в стельку, она не пустила его ночевать в дом. Благо было лето, и Иван уснул на улице в телеге. Шура вместе с детьми впряглась в телегу и вывезла мужа на речку, телегу поставили на середине реки. Рано утром муж примчался домой. Ему показалось, что его вывезли на речку черти. С тех пор пил он очень умеренно и только по праздникам или с различными проверяющими и уполномоченными.
Всяких проверяющих и уполномоченных из района Шурка особенно не любила. Муж, пропустив рюмочку, приступал к системной критике власти, а она боялась за него. Ведь ее золовка Надя с детьми уже несколько лет жила на вольном поселении в джезказганской степи, а заводской инженер и знаток немецких зингеров там же добывал уран. Но однажды и Шурка чуть не попала под руку НКВД.
Иногда летом во время дождей наша небольшая речушка превращалась в огромный ревущий поток, смывающий на своем пути все переходы – так называли сельчане небольшие мостики через речку, заливала луга и добиралась до расположенных в низинах огородов. Во время таких летних наводнений даже стада перегоняли через единственный большой мост, находившийся недалеко от сахарного завода.
И в это время приехал уполномоченный из района проверять завод. «Небольшого росточка мужичонка в галифе, кирзовых сапогах, в потертом военном френче и с наглым взором»,- так описывала его Шурка. С шиком покатил на запряженной парой лошадей двухколесной бричке, лихо остановил коней у крыльца. Она вышла на крыльцо. Наглец объявил о предстоящей проверке завода, пожелал отобедать у директора и отправиться на завод. Обед Шурка подала самый постный, хотя под застрехой висел копченый окорок, она не пожелала кормить им «дармоеда». Даже яичницу не пожарила. А потом объявила, что холерный овраг с его черепичным заводиком расположен на другом берегу реки, и попасть туда можно только через большой заводской мост. Уполномоченный спросил, нельзя ли как-то побыстрей попасть на другой берег. И тогда Шурка  пошутила, что можно на ней, уполномоченный пристал как банный лист: «Помогите, Александра Афанасьевна». Она попросила соседа за стакан самогона съездить на бричке в холерный овраг и привести деда, а сама отправилась на речку с представителем района. Подойдя к речке, сняла новую юбку, осталась в нижней и скомандовала проверяющему: «Садись!» С большим трудом этот спец. залез ей на плечи. Шурка пошла поперек реки. Дойдя до середины повернула и пошла вдоль берега, ища место поглубже. Представитель власти верещал благим матом, сидя у женщины на загривке, а она спокойно тянула время. Наконец, нужное место было найдено, она присела, спихнула его и поплыла. Проверяющий стал тонуть. Шурка благополучно спасла его, приговаривая, что это ему за то, что привык ездить на бабах.
Когда они вернулись домой, Иван топил баню. Здоровенный мужик, весивший в два раза больше Шурки и «утопленника» вместе взятых, согнулся дугой от смеха и не мог выйти из бани. Через некоторое время распаренный и одетый в директорскую исподнюю рубаху, которая была ему и широка, и длинна, и его тонкая шейка, как-то криво торчащая из ворота, напоминала шею ощипанного цыпленка, уполномоченный уплетал копченку, заедал яичницей и решил пригласить к столу «уважаемую Александру Афанасьевну», только что вышедшую из бани. Она посмотрела на стол: среди закуски стояла пол-литровая бутылка, в которой было примерно граммов триста самогона. Захватив чистый малиновский стакан, хозяйка попросила мужа налить. Он налил полстакана и вопросительно посмотрел на жену. Она сделала жест – лей. Он налил до ободка. «Хватит, Иван Антонович, ты, что краев не видишь»,- уважительно сказала жена. Проверяющий чуть не подавился картошкой, когда увидел, что им с проверяемым  осталось совсем немного выпивки. Шурка поднесла стакан к губам, спец отвернулся, она спокойно выплеснула самогонку в цветок, после чего крякнул уже муж. Проверяющего отравили спать на сеновал, а Иван с женой обсуждали, что им будет завтра за такое отношение к представителю района.
А завтра началась война. Великая Отечественная Война.
Первой из семьи отправилась на фронт старшая дочь Маруся – студентка медицинского института. Так как за ее плечами было только два курса, ее определили старшей операционной сестрой. Средняя дочь Александра только поступила в учительский институт
Иван отправился в районный военкомат, чтобы пойти на фронт добровольцем, но военком объявил, что у него имеется бронь. Он – унтер-офицер Первой мировой войны – очень хотел воевать, и опыт у него был. После посещения военкомата пришлось ему отправиться в районную больницу, где у него обнаружили порок сердца. Этот диагноз Иван Антонович пережить не мог: начал таять буквально на глазах и в конце 1941 года умер. Младшей их дочери – только  исполнилось 16 лет. Он очень хотел, чтобы его дочери получили образование, и Шурка старалась воплотить его мечту.
А жизнь продолжалась. Немцы рвались к Москве. В нашей большой школе разместился госпиталь. Главный врач этого госпиталя с женой – операционной сестрой -  квартировал у Шурки. Она успевала работать в колхозе, стирать бинты, простыни, солдатское белье. А тут еще и младшая поступила в учительский институт, который переехал в Шацк. Военврач старался подкормить свою квартирную хозяйку, иногда что-то презентовал ей из своего скудного пайка, но Шура сидела на голодном пайке. Она сушила сухари и раз в неделю пешком босиком или в валенках в зависимости от времени года с котомкой ходила в Шацк, чтобы как-то помочь своим дочерям-студенткам: 30 километров туда, и 30 обратно. И так два года.
 В 1944 пришла страшная весть: при бомбежке госпиталя, спасая раненых, погибла Маруся. Шура  поехала в Гусь - Хрустальный, который уже освободили, на могилу дочери. Привезла кое-какие вещи, документы и владимирскую землю, в которой осталось ее сокровище. Высыпая землю на могилу мужа, Александра Афанасьевна просила у него прощения, за то, что не уберегла его любимицу Марусю. Уже в сумерках соседи привели ее домой. С тех пор она перестала разговаривать, спать, ночью уходила на сеновал и выла от горя. Доктор прописал пилюли, освободил  на несколько дней от стирки. Дня через три Шура  пошла на работу. Веселая неунывающая красавица превратилась в старуху. А ей не было и 50 лет.
Наконец-то пришел конец и этой страшной войне. Потихоньку приходила в себя страна, оживали люди. Приехала домой и стала учительницей Сотницынской средней школы Шура младшая – Александра Ивановна, средняя дочь. Окончив институт и покатавшись по стране с мужем – офицером, вернулась домой и младшая дочь Надежда. Она тоже стала учительницей в нашей школе. Ее муж сначала работал бухгалтером в колхозе, а потом стал преподавать военное дело и физкультуру.
Однажды на школьный вечер заглянул брат нашего учителя Алексей - красивый упитанный брюнет. Он выгодно отличался от своего брата Андрея, страдавшего туберкулезом. Балагурил, отлично танцевал и через некоторое время увез в Мордовию, где он работал, учительницу Александру Ивановну, ставшую его женой. Шура отправилась с молодыми налаживать быт. Через год появилась у молодых дочь Таня, и Александра Афанасьевна Логунова  стала бабушкой. Ее дочь Шура любила читать и привила эту любовь своей матери. Она как-то быстро заучивала наизусть целые главы из «Евгения Онегина», пока не выучила всего, полюбила русскую классику. Алексей Матвеевич, зять, работал директором леспромхоза, быт был хорошо налажен, а тут еще должен был  родиться ребенок у младшей дочери, и Шура старшая возвратилась домой.
Как-то Надя рассказала, что в общежитии они с сестрой в Крещенский вечерок гадали, и Шуре младшей приснилось, что она умрет на 27 году жизни. Шура старшая как-то странно посмотрела на Надю и дня через три отправилась в Мордовию. Она приехала в сентябре, как раз в разгар уборки картошки. Сентябрь выдался холодным, но Шура младшая с учениками ездила в колхоз на уборку в легком жакете: не могла же жена директора ходить в телогрейке. Это беспечность обернулась воспалением легких, перешло в плеврит, и Шура - старшая потеряла вторую дочь, которой через несколько дней должно было исполниться 27 лет… 
Она тяжело переживала потерю, очень волновалась за старшую внучку Таню, и всю себя посвятила внучкам. Раз в год летом она уезжала в Мордовию иногда на неделю, иногда на месяц. Последний раз она взяла с  собой свою среднюю внучку. Перед отъездом бабушка положила ей  в карман кофточки носовой платок, произнесла: «Будь интеллигентней, нос вытирай»,- и они поехали. Встретили их хорошо, очень обрадовались подаркам. Зять был женат, у него подрастало еще двое детей. Шура часто беседовала с домработницей, которая вместо «пойдем» говорила «айда». Ночами она долго плакала. Неожиданно после посещения могилы дочери она засобиралась домой, и бывший зять отправил их с водителем на станцию.
По приезде домой Шурка стала опять веселой, жизнерадостной и очень набожной. Но своих взглядов никому не навязывала. Она никогда не сидела без дела. Если и присядет с подружками на крылечке, то обязательно с рукоделием. А какие пироги и плюшки у нее получались! Еще она очень любила печь хворост в виде розочек и косичек, причем называла свои изделия чибрики на масле и балберки на жиру. На вопрос, где чибрики, и где балберки не отвечала.