Гостеприимство

 День стоял тихим камнем, пока мудреное ясное солнце пускало свои пучки обжигающего тьму света в старые окна такого же старого дома. Но и этого не хватало, чтобы открыть глазу самые потаенные уголки комнат, даже зажженные свечи, что стояли на ветхом столе не могли осветить черные от грязи внутренние стены. Ни интерьера, ни посуды, ни до блеска вычищенных доспехов – ничего не было видно.  В таком до боли темном месте разглядеть можно было лишь лица, да и они были не четкими. Хотя даже не рассмотреть, а обострить внимание, когда одно из них начинало вести ясную речь.

 - Ну, есть вопросы? – как гром говорил отчетливый бас, из-за верхушки стола.

 - Если они будут просить пощады, как нам поступить? – спрашивал сидевший левее, ближе к выходу интригующий, заманчивый и слегка хрипловатый голос.

 - Никого не щадить. – отвечал русый, пышнобородый бас.

 - Ясно, все - как всегда.  -  тихо говорил бархатный голос.

 - Что же, через пять минут выходим. – окончил обсуждение командир отряда.
 
 - А это… Что если умрет кто из вас? – тихо и рассеяно сказал старый, плохо звучный голос, поведя рукой в близь свечи.

 - Да не было с роду такого, чтоб один из нас на задании умер. – продолжил бас.

 - Ты молчи сиди. – напыщенно отвечал молодой голос старому.

 Хоть внутри все было окутано тьмой, из окон отлично было видно двор и березовую рощу за огородой. Вышли братцы наружу, да все как на подбор: крепкие, высокие, в доспехах и с проницательным взглядом, что резался от обжигающего солнца.

 - Да, с улицы дом смотрится, как черное бельмо в чистом поле. – говорили они.

 - И что старик никак ни съедет? Ветерок подует, пади и дом снесет.  – звучно огласил младший.

 - Пошли уже, наглядишься еще на дом. – отвечал командир.

 - Что тебе этот дом? О девках мечтать надо, да глядеть на них! – воротя головой приговаривал служивый с шелковыми черными волосами.

 Спустя две версты дошли наконец они до места, где шайку Свинорыла поджидать собрались, да засели в засаду. Затаились в кустах дремучих, да за холмиками песчаными. Тихо было вокруг, лишь ветерок еле заметный пошептывать пытался листьями шурша. Долго ждали, скрываясь от солнца палящего, утомительным было дело. Терпением крепким мужи владели, да только жарко очень было в броне, в неподвижном состоянии. И вот спустя часок другой слышны вдруг стали голоса идущих с севера бандитов и заострили внимание рыцари, к бою готовясь. Как только подошли ублюдки на место заготовленное, так рванулись из засады воины, окружив неприятеля, да напали сразу.

 Один удар, второй, четвертый! Железо звуки неисправной скрипки издавало. Мечем двуручным одного рассек, второму щит разнес, да пал тот от удара силы грозной. Таков могуч герой, что бороду носил так гордо. Еще один, красив собой, щитом удары отбивал, мечом орудовал всех лучше. В защите долго он стоял, искал удобного момента и наконец удар! Сразил врага он наповал, пронзив гнилое сердце черствого ублюдка. А третий стрелы выпускал, пронизывая страхом всех врагов. Еще один меч со щитом носил, сам лысый, ус седой, всегда молчал, покуда нечем было говорить, ему семнадцать лет назад язык отрезали за сквернословье, как говорится – «Не приходите к королям безумно пьяными». Против него стоял большой верзила, по виду туповатый, обманул его наш лысых хер, да сходу громиле голову и снес. Так сильно хлынула бордовая вода, что обагрила череп лысый и по лицевым морщинам потекла. Еще один могучий воин секирой рассекал врагов, пока от рук его полег всего один и тот бедняга был худой. А вот глава с главой смахнулись, что первый, что второй – лицо кабанье. С одной лишь разницей: тот Свинорыл, а наш прославленный и бородатый. И раз! И два! И более ударов! Сильны мужы, тут схватка на износ. В то время молодого какой-то борзый ранил – «Держи удар!» - кричал ему красавчик, в подмогу подойдя. Троих за схватку лучник на тот свет послал, а Свинорылу, кстати сзади подойдя секирой снес башку самый высокий средь отряда муж.

 Закончилось сраженье, закон отправил всех бандюг на плаху. И те холмы песка, кусты, трава, что в близь дороги – залились вечным красным. Чуть отойдя, да легкое ранение проверив на руке младого, пошли ребята в черный дом ели живого старика, перевязать раненье и отправить в город воина верхом на старой кляче.
 
 - Добрели наконец! Ух, как же я устал! – произнес с хрипотцой не измаравший свои одежды лучник.

 - Ахах, такой тяжкий труд – носить кожу и кидаться легкими деревянными палочками! – с дружеской насмешкой ответили шелковые волосы.

 - Дети. – спокойным тоном сказал носитель большой секиры.

 - Ты ждал нас! – приветливо крикнул грозный командир стоящему по то сторону порога деду. Тот в свою очередь лишь улыбнулся, прищурил глаза и стал кивать головой вверх и вниз.  Ребята уселись на свои места и приказали тащить какую ткань, что для перевязки годится. Свечи тем временем уже не горели, а на улице наступил холоднеющий вечер. После того, как дед принес кусок старой рубахи, парня собрались перевязывать. Красавчик же настоял на том, чтобы самому отправится в город с донесением и в миг вышел на улицу и направился к стойлу, что позади дома. Не было у старика и минуты покоя, как его тут же отправили новые свечи искать, а то ничего не видно было, ни раны, ни собственных носов. Пока тот искал свечи - было слышно, как конь помчался в сторону города. Вернулся дед из запечья, положил руку на плечо немому, да сказал:

 - Не поможешь мне свечи на верхних полках поискать, а то никак рук не хватает…
И пошел с ним лысый, да, как только за печь завернул, так тут же получил нож в горло и не слышно было ни слов его, ни на колени тихого падения, умер он, всю печку измазав и снова морщины его кровью омылись, да только его это была кровь, его… Вернулся старец в комнату к рыцарям, да говорит:

 – Ой не найти свечей мне, сейчас товарищ ваш везде по верху поищет, а там будут,
 не будут - увидим.

 - Да сколько их искать можно! – сказал младший от боли ранее не виданной.
 
 - Пошли на улицу, там перевяжем! – ответил ему командующий бас. Вышел с ними и высокий самый, покуда медициной какой - никакой владел.  Остался старец наедине с лучником.

 - Совсем я старый стал, да не способный ни на что. Ну ка, молодец! Возьми дров в углу, да в печь подкинь, будет свет, да тепло! – тихо, но выразительно промолвил дед. Да, как только нагнулся к дровам рыцарь, то и он жизни лишился и стали сырыми дрова березовые. Этот нашумел напоследок, но никто его не услышал.

 Вернулись в избу братцы, своих позвали, а в ответ лишь тишина, запереживал хозяин дома, сердечко чуть живое застукало. Снова зовут, никто не отвечает.
 
 - Да чтоб их. Этот нем давно, а ты то что молчишь? – Громко говорил командир.

 - Пойду посмотрю, чего это они задумали. – уверенно сказал коротко стриженный   громила.

 - Болит рука? – заботливо спросил дед и только юнец собирался съязвить, как ему в глаз, в другой и в руку больную, и в горло напыщенное - нож вошел. Успел мерзавец по столу руками помахать, да крикнуть, что есть юной силы. Вздрогнул командир, вскочил, глаза шарами покатились, не видно ничего, за меч чуть позже он схватился, отошел и от стола.

 - Какого хера!

 - Что это было? – громко спрашивал вышедший с кухни товарищ.

 - Малого убили! Чертов дед, п*зд… - не успел он произнести вызывающую речь, как на его спине убийца оказался, да слаб он был, выхватил командир нож из рук его костлявых, сбросил хилого лжеца на стол, а тот и сломался.

 - Отойди! – крикнул и тут же замахнулся секирой громкий ласкающий голос. Разрубил двуликого: туловище от ног отделив, все остатки ссохшегося стола намочил черной кровью.

 - С*ка, чтоб его… - с отдышкой от удивления говорил командир.

 Осмотрели тела ребят - павших: и младого, и лучника, и немого. – положили их одного к одному, на пол. На воздух свежий вышли, стоят, размышляют, о былом вспоминают, а через время слышат конь воротится к стойлу, пошли прикодолить его, а там и красавчик мертвый лежал, и его в дом, к братцам отнесли. Видать дед убил его, через задние ворота выйдя, пока якобы свечи нам искал, паскуда! Забыл он о законах гостеприимства, забыл…

 И не знали они с чего дед обезумел, с чего защитников мирских, как последних тварей порезал. Загадкой для них мотивы его остались, да и не важны они были, ведь главное, что товарищей не вернуть с того света никак.

 Воротились: командир, да рассказчик к стенам городским, пустые, обделенные, и пала на них горесть, что синила их до конца дней бренных.