Зойка. И жизнь, и слезы, и любовь

Зойка. «И жизнь, и слезы, и любовь».

        Операция шла уже четвертый час.  От сидения на неудобной жесткой скамейке у Зойки затекла шея и заболела спина. Время от времени она прохаживалась по длинному  коридору, с надеждой вглядываясь в лица врачей и медсестер, изредка появляющихся из-за раздвижной двери со строгой надписью «Операционный блок. Вход только для персонала».  Но люди в белых и голубых халатах торопливо проходили мимо, стараясь не встречаться с Зойкой взглядом. Лишь некоторые из них коротко бросали через плечо: «Операция не окончена. Ждите.» В помещении было темно и пугающе тихо.
      «Это же аппендицит, всего лишь аппендицит», - успокаивала себя она, мучительно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь об аппендиците из  почти забытых лекций  в медучилище, но, кроме слов «симптом Щёткина-Блюмберга»,  в голову ничего не лезло.  На лекциях по  курсу « Сестринское дело в хирургии» Зойке больше нравилось строить глазки преподавателю, поглядывая время от времени в маленьком зеркальце, не размазалась ли помада на губах. Казалось, что это было целую вечность назад. Зойка прислонилась к прохладной больничной стене,  закуталась в теплый шарф и задремала.
      
1.
       Первый раз Зойка вышла замуж неожиданно для себя самой.  Ее избранником стал Костя,  невзрачный солдат срочной службы из воинской части, что находилась прямо за забором  медучилища. Занятия у будущих медсестер начинались рано, и девушки, торопясь и отталкивая друг друга, спешили занять места у больших окон, через которые было хорошо видно, как  на зарядку  в одинаковых синих майках выбегали   солдаты-срочники.  Хихикая  и вытягивая стройные шейки,  вчерашние школьницы  искоса поглядывали на молодых людей, которые почеркнуто старательно, поигрывая мускулами,  выполняли  гимнастические упражнения, зная, что за ними  с третьего этажа с интересом следят  девичьи глазки. Заполучить в качестве кавалера солдатика в районном центре Каменка было почти единственным шансом на личную жизнь. Если не считать курсов  трактористов. Ухажер с этих курсов, куда попадали парни после восьмилетки из окрестных деревень,  считался среди студенток медучилища проявлением самого дурного вкуса. Кроме всего, девушкам никак не хотелось возвращаться после окончания училища в те же деревни, откуда они так удачно выбрались, предпочитая три года обучения сложной медицинской науке карьере доярки и птичницы.  А,  закрутив роман с солдатом-срочником, появлялся шанс сменить унылые улицы Каменки с покосившимися домами и бездонными лужами на какой-нибудь Саратов или Ярославль.
     Безобидные игры в «гляделки»  часто имели и вполне реальное продолжение. По субботам в местном Доме культуры показывали кино, после которого  прямо в вестибюле включали магнитофон, и молодежь устраивала дискотеку. После одной из таких дискотек Костя, наслаждаясь законной увольнительной, отправился провожать Зойку до общежития и быстро допровожался , ловко проскользнув мимо отвернувшейся комендантши, до Зойкиной комнаты, где, не дожидаясь ритуального предложения попить чаю с домашним вареньем и с не очень свежими плюшками, принялся весьма умело покрывать слабо сопротивляющуюся девушку поцелуями, дыша на нее табаком и стойким запахом азербайджанского портвейна «Агдам».
     В тот момент, когда Костя пошел в решительное наступление на девичью честь, предварительно скинув гимнастерку и расстегнув дрожащими руками ширинку, дверь в комнату распахнулась и в ярко освещённом проеме показалась Зойкина бабушка, приехавшая с оказией из деревни Малые Грязи навестить  внучку.
      При виде Марии Спиридоновны, грозы семьи, уличных хулиганов и председателя колхоза, Зойка пискнула и юркнула под одеяло, а Костя,   в черных сатиновых трусах, застыл посредине комнаты, не успев поймать расстегнутые галифе.
Мария Спиридоновна, поставив с грохотом на пол  две тяжелые сумки с домашними заготовками,  зажгла свет, сняла пальто  и села у стола, положив на него два  тяжелых кулака, которым позавидовал бы деревенский кузнец.

- Ну что? – спросила она, строго глядя на Костю. Последний раз она так смотрела на немецкого офицера, которого  в шестнадцать лет взяла в плен и привела в партизанский отряд. – Девке еще семнадцать. Куда идем: к замполиту или в ЗАГС?
- В ЗАГС, - безропотно согласился Ромео местного разлива, справедливо считая, что еще легко отделался.

       Жених поневоле не отличался ни красотой, ни ростом, ни особой смекалкой, но имел два неоспоримых преимущества: он был сиротой и владельцем собственной квартиры в Ленинграде, где окончил ПТУ и отработал почти год до армии на знаменитом ЛИВИЗе –ликеро-водочном заводе номер один. Уже один этот  факт  в глазах жителей деревни Малые Грязи  делал Зойкин брак особенно удачным.
     Свадьбу играли за две недели до Костиного дембеля. Столы накрыли  прямо на улице. Вечная грязь, полностью оправдывающая название деревни, подсохла, и деревенские модницы сменили ежедневые галоши на выходные босоножки. Замполит, вытирая пот с лысой головы и мысленно благодаря бога, что удалось избежать  больших неприятностей, сказал прочувственную речь, что-то о дружбе между городом и селом.  Зойкин папа, захмелевший еще до первого «Горько!»,  мирно спал  где-то между  оливье и квашеной капустой. Мама невесты с подругами бегала в дом, поднося закуски, а  Мария Спиридоновна следила, чтобы у всех было налито. Завклубом, растягивая от души баян, в сотый раз заводил своим хриплым басом магамаевскую «Свадьбу».  Зойка, вся в белых рюшечках и в фате до пола, пунцовая от всеобщего внимания, пряталась за пышным букетом майской сирени,  стоящим в трехлитровой банке посредине стола,  и пыталась унять под скатертью Костину руку, жадно щупающую ее коленки.
      Ей было радостно и немного страшно.  Замужество позволяло ей на законных основаниях бросить надоевшую учебу в училище. Загадки человеческого организма интересовали ее мало, бесконечные кости, мышцы, артерии никак не хотели запоминаться, и на лекциях ее постоянно клонило ко сну. Зойка поступила в училище, чтобы вслед за родителями не отправиться на  овечью ферму, где они трудились с раннего утра до позднего вечера , возвращаясь домой уставшими, принося с собой стойкий запах прелой овчины и кислого молока. Зойка ненавидела этот запах, въевшийся в занавески, подушки, одеяла,  в ее детские игрушки и школьные учебники. Да и белый цвет был ей к лицу.  Зойка очень нравилась себе, любуясь каждый день в зеркале своими кокетливыми кудряшками, выбивающимися из-под аккуратной шапочки, и стройной фигуркой в ослепительно белом халатике.
     Как и любая ее подруга, она мечтала выйти замуж, но Костя был ей совершенно чужим человеком, с которым она должна будет жить рядом, есть, пить, а по ночам заниматься еще и тем, что так манит и пугает. И вообще, ей нравился совсем другой  -  Сергей Сергеевич,  преподаватель, который вел у них предмет «Сестринское дело в хирургии». У Зойки замирало сердце, когда он, слегка сжав своими ловкими пальцами ее руки, показывал как правильно держать хирургические инструменты. Ей даже казалось, что и он прижимается к ней немного крепче, чем требовалось.  От него пахло терпким одеколоном и невероятной мужественностью. Сергей Сергеевич  хромал на правую ногу, по училищу ходили слухи, что он был  военным хирургом и служил в Афганистане. Но он был женат, женат прочно и, по тем же слухам, абсолютно счастливо.
    Ленинградская квартира Кости оказалась скромной однушкой с крошечной кухней и совмещенным санузлом. Давно не ремонтированный трехэтажный дом прятался среди сараев и других построек неизвестного назначения на самом краю города в районе, который Костя почему-то называл ГДР, и, если бы ни чернильный штамп с ленинградской пропиской, который спустя две недели появился в ее паспорте, она ни за что бы не поверила, что оказалась в знаменитом на всю страну  городе. У подъезда, который теперь назывался парадное, сидели незамысловатые старушки с семечками, бегали чумазые дети, гоняя в пыли старый мяч, а у ближайшего ларька знакомые с детства персонажи пили пиво и стучали по столу воблой.
     Бросив свой чемоданчик и любовно протерев черные сапоги припасенной тряпочкой, Костя убежал радовать  дружков своим возвращением, оставив Зойку  вычищать двухлетнюю пыль и грязь, скопившуюся в невероятных для такой маленькой квартирки количествах. Явился Костя домой под утро, проспиртованный насквозь, как печень в большой колбе, служившая учебным пособием в Зойкином медучилище. Уставшая и голодная Зойка уже давно спала на узком скрипучем диване.
     Банкет по случаю встречи с родными краями затянулся у Кости почти на месяц. Он спал до обеда, потом долго и обреченно сидел на кухне с кружкой пива и Зойкиным борщом, глядя сквозь чисто вымытое женой окно, дожидаясь, когда придут с работы его собутыльники. Услышав призывный крик, Костя срывался с места, надевал  уже изрядно потрепанную парадную форму и сапоги и исчезал до утра, буркнув напоследок  жене: «Ты смотри у меня тут». Смотреть там Зойке было особенно нечего, поэтому она часами сидела перед маленьким телевизором, переключая программы до тех пор, пока не появлялась дрожащая сетка, возвещавшая, что на сегодня вещание окончено.
        Зойка потихоньку освоилась, узнала, где ближайшие магазины,  и даже один раз съездила в центр города. Для этого ей пришлось сначала идти почти километр до автобусной остановки, потом полчаса ехать до метро и еще минут сорок до центра города. Но это путешествие того стоило: Зойка как зачарованная во все глаза смотрела на сказочные станции метро, отделанные мрамором и гранитом и освещенные хрустальными люстрами, любовалась Казанским собором и Эрмитажем, кружевными мостами над Невой и Петропавловской крепостью, полускрытой в тот день легким туманом. А на Невском проспекте неожиданно для себя оказалась в кукольном театре и от души хохотала вместе с маленькими детьми и их родителями над приключениями Петрушки. Вернулась Зойка домой поздно, когда Костя уже не было. Она долго не могла уснуть, переполненная впечатлениями и мечтами, что обязательно выберется из этой треклятой ГДР туда, где другая жизнь и другой город.
     Через месяц кончились деньги.  Все: и свадебные подарочные, и Костины, и Зойкины, что в  новую жизнь ей потихоньку сунула в носовом платке Мария Спиридоновна. Костя, чертыхаясь и матерясь, отправился на свой завод в отдел кадров, а Зойка в ближайшую поликлинику.
       Старшая медсестра долго вертела в руках выписку из медучилища неизвестной Каменки, представляя, что ей скажут в отделе кадров, когда она принесет им документы недоучки из провинции. Медсестры были нужны, но жизнь приучила опытную начальницу держаться от греха подальше. И она посоветовала Зойке попробовать устроиться в туберкулезную клинику. Туда брали всех.
     На этой работе Зойка продержалась ровно  неделю. В первое же ночное дежурство в приемный покой привезли  бомжа. Пока мыли его дурно пахнущее тело, годами не знавшее мыла и мочалки, отрезали длинные грязные ногти и выстригали колтуны из спутанных седых волос, Зойка  с трудом сдерживала непреодолимое желание бросить все и бежать подальше от этих  больничных стен, выкрашенных в грязно-зеленый цвет, от серых больничных простыней, от стойкого запаха беды и безысходности.
    Когда относительно чистого бомжа отвезли в палату, Зойка бросилась в туалет, где ее долго рвало от брезгливости и отвращения. На следующий день она написала заявление об уходе.
     Следующим местом работы для Зойки стала ближайшая парикмахерская, куда ее устроила уборщицей соседка Римма. Забежав к Зойке в очередной раз за подсолнечным маслом, Римма застала ее, неприкаянно сидевшую перед телевизором, включенном на учебном канале. С радостью оторвавшись от рассказа об эволюции чешуекрылых, Зойка потащила Римму на кухню пить чай с подробным рассказом о своей несчастной судьбе.
     Работать в парикмахерской нравилось Зойке гораздо больше. Сложного ничего не было, так, помахать шваброй, подметая волосы за клиентами, отнести в прачечную полотенца, вымыть в конце дня раковины и туалет. И пахло в парикмахерской приятно, не сравнить с туберкулезной больницей.  А между этим можно было, развесив уши, слушать бесконечные рассказы клиентов да набираться жизненного опыта. Но главным Зойкиным учителем стала Римма. Она тоже стала ленинградкой неожиданно для себя. Поселок, где она жила с бабушкой, по территориальной реформе присоединили к городу. И Римма сразу почувствовала себя другим человеком – пошла на курсы парикмахеров, а после смерти бабушки поменяла доставшийся ей в наследство небольшой домик на квартиру в Костином парадном.
      Зойке страстно хотелось походить на свою новую подругу: она укоротила все  платья сантиметров на десять, стала делать маникюр, купила на рынке у цыганок голубые и зеленые тени для век и  разноцветные пластмассовые клипсы и браслеты. Теперь, собираясь на работу, она старательно подбирала украшения, чтобы те обязательно подходили по цвету к ее платьям. Она даже пыталась научиться курить, глядя, как Римма  грациозно держит указательным и средним пальцем белую сигарету, слегка отставив  в сторону руку,  и, сжав ярко накрашенные губки,  пускает кольца дыма. Но с курением у Зойки не очень получилось, она давилась, кашляла и жгла пальцы. Кроме того, Костя, учуяв от Зойки табачный запах, устроил ей допрос  на предмет супружеской измены.
       Выйдя на работу, Костя слегка образумился. Теперь он пил с друзьями не каждый день, а только по выходным, начиная вечером в пятницу и заканчивая к обеду в воскресенье.  Пьяным он не буянил, возвращаясь домой с очередной попойки, заваливался спать, прижимая Зойку к самой стенке и дыша на нее устойчивым перегаром. Ночными ласками он баловал жену нечасто, что Зойку очень устраивало. По выходным она уезжала в центр города, ходила в кино, гуляла по улицам, глазея на витрины магазинов и заглядывая в окна, мечтая, что у нее тоже когда-нибудь будет настоящая городская жизнь. Нагулявшись, она покупала мороженое, садилась на скамейку в Летнем саду и начинала себя жалеть.  И жалела она себя до самого Нового года.
      Новый год Зойка решила отметить по настоящему: сделала новый маникюр, модную  стрижку «Гарсон», как у Мирей Матье, нарезала селедку с луком и приготовила винегрет. На горячее была запланирована курица с картошкой. Торт с вареньем получился не очень, тесто слегка подгорело, но Зойка почистила  почерневший корж и замаскировала огрехи сахарной пудрой.
 Парикмахерская закрылась в шесть вечера и, прибежав домой, Зойка, нарядная и торжественная, села перед телевизором смотреть «Голубой огонек» и ждать мужа с работы.
     Костя пришел около десяти вечера. Шатаясь и наполняя комнату винными парами,  он споткнулся о вытертый ковер и со всего роста рухнул на стол, не успев вручить Зойке в качестве новогоднего подарка флакончик духов «Ландыш серебристый», зажатый  в руке. Винегрет фонтаном брызнул вверх, обсыпав Зойку с головы до ног разноцветными кусочками мелко нарезанных корнеплодов, а воздух наполнился резким цветочным запахом ландыша и свежестью зеленого леса . Как и было написано в декабрьском номере журнала «Работница».      Забежавшая  поздравить Зойку с наступающим 1983 годом Римма нашла Костю с колечками лука в волосах,  храпевшего на диване,  и свою подругу, всю в  духах и винегрете. Вместо дежурного пожелания крепкого здоровья, успехов в труде и счастья в личной жизни, Римма прочитала Зойке небольшую лекцию, предварительно налив  стопку водки из бутылки, счастливо избежавшей всеобщего погрома. Смысл лекции был прост: каждый человек – сам кузнец своего счастья. Голубые вертолеты с волшебниками  бывают только  в кино и при белой горячке. Зойка должна взять себя в руки, помучиться еще два с половиной года, чтобы ее не вышвырнули из Ленинграда, и бросить этого законченного алкаша. А пока терпеть и копить деньги. В конце концов,  настоящая женщина может позволить себе выйти замуж три раза: по глупости, по расчету и по любви. Будем считать, что лимит замужеств по глупости Зойка уже исчерпала.

2.

         Развели их быстро: ни детей, ни совместно нажитого имущества не было. Зойке с трудом удалось затащить в ЗАГС Костю, который с трудом соображал, что происходит, и поддался на Зойкины уговоры только в обмен на червонец. Зойка даже взяла такси, чтобы он по дороге никуда не сбежал. Процедура была простой- всего каких-то пятнадцать минут , и Зойка вновь превратилась в девушку на выданье. По совету Риммы Зойка подумывала было разменять однокомнатную квартиру Кости на две комнаты в коммуналках, но найти желающих переехать в их захудалый район откуда-то из центра было практически невозможно. А менять одну помойку на другую ей не хотелась. Перед ней маячила новая жизнь, и прожить Зойка собиралась совсем по-другому. И потом, вариант с разменом никуда от нее не убежит. По району ходили слухи, что их дома скоро будут сносить, вот тогда-то можно будет и предъвить права на Костины квадратные метры.
       Римма рассказала Зойке, что желающие снять жилье обычно собираются в районе метро „Площадь Мира“. В первый же выходной она поехала на площадь перед станцией метро, где на деревянных щитах, служивших оградой для стройки, были развешены сотни объявлений о поиске жилья, и все „ищу, ищу, ищу“.  Здесь же переминались в ожидании удачи десятки людей, приехавших попытать счастья на месте. Зойка приуныла, она явно была не самым желанным клиентом для владеющих лишней жилплощадью. Не успевал кто-то негромко сказать, что у него есть комната или квартира на  сдачу, как эту жертву мгновенно окружали десятки страждущих, норовя протиснуться поближе и произвести впечатления получше. У Зойки, с ее малогабаритной комплекцией и тонким голоском, было мало шансов.
      И тут ей несказанно повезло: пока вся толпа   окружила невысокую женщину, которая неосмотрительно громко поведала о своих планах незаконного обогащения, к Зойке подошла ярко накрашенная девица, ненамного старше ее самой. Девица была счастливой обладательницей комнаты, доставшейся ей от бабушки. Сама она переезжала жить к мужу, а комнату она решила сдать, как она выразилась,  „ себе на булавки“. Зачем ей столько булавок, Зойка не поняла, но, не задавая лишних вопросов и не веря своему счастью, бодро засеменила за девицей, предложившей тут же осмотреть комнату, за которую она хотела тридцать рублей в месяц. Это было немало, но квартира находилась почти у самого Невского -  на улице Марата.
    Небольшая, но очень светлая, с огромным окном во всю стену, в квартире с большой кухней и всего одной соседкой-старушкой, это была не комната, а мечта, и Зойка тут же выложила плату за три месяца, добрым словом вспомнив совет Риммы „ копить и копить“.  Ей удалось скопить почти  триста рублей, несмотря на то, что Костя научился находить ее „секретики“ в квартире, используя при этом  все свои полученные в армии навыки сапера.
    Когда девица удалилась, предварительно проверив ленинградскую прописку,  переписав данные Зойкиного паспорта и оставив свой номер телефона, Зойка счастливо растянулась на широкой мягкой кровати с горой подушек, удивляясь и не  до сих пор не понимая, почему девица выбрала именно ее.
    Об этом она догадалась уже в первый вечер, когда разложив в шкафу свои немудренные пожитки, она пошла ставить чайник.   Посредине кухни в длинной кружевной  рубашке стояла пожилая женщина. Голову ее украшали крупные железные бигуди с резинками, а в руках она держала подсвечник с  зажженными свечами. Зойка замерла от удивления и едва не выронила чайник.
- Вы, наверное, моя соседка? – стараясь быть максимально вежливой пролепетала Зойка.
- -Я? – недоуменно переспросила женщина, надменно подняв вверх густо намазанные черной краской брови и сложив бантиком ярко-красные губы. – Я – маркиза де Помпадур. А Вы моя новая фрейлина? Почему Вы одеты не по этикету? Сейчас сюда прибудет Его Величество король Людовик Пятнадцатый. Мы должны обсудить важные государственные дела.
- Какой Людовик?-  переспросила  обалдевшая Зойка, глядя на свои тренировочные штаны с вытянутыми коленками, в которых она обустраивала свое новое жилье.
- Пятнадцатый,- строго повторила маркиза в ночной рубашке, грациозно выставив вперед босую ногу в рваном тапочке.- Вы не знаете своего короля? Откуда Вы прибыли в Париж, детка?!
- Из ГДР, - честно призналась Зойка и поспешила в свою комнату.
   Даже ее незаконченного среднего медицинского образования было достаточно, чтобы понять, что у нее в соседках оказалась сумасшедшая.  Осталось только подождать, действительно ли в квартиру подбудет еще один душевнобольной в образе французского короля.
   А посреди ночи Зойка проснулась от странного шороха, словно тысячи маленьких ножек топали по полу в полной тишине.  Все тело чесалось и зудило, как в детстве, когда она упала в кусты крапивы. Зойка включила ночник и чуть не потеряла сознание: по стенам, по полу, по деревянным дверцам шкафа стройными рядами, словно солдаты на плацу в Костиной воинской части,  в направлении ее кровати маршировали клопы. Больше уснуть она не могла.
    Утром Зойка первым делом побежала к телефонной будке и позвонила хозяйке комнаты. Она была готова немедленно собрать свои вещи и освободить вожделенную жилплощадь. Вот только пусть ей вернут деньги. Но девица была непреклонна. Денег Зойка не получит, старуха тихая и безобидная, а от клопов  хорошо помогает дихлофос.  И вообще, где она в Ленинграде найдет квартиру в самом центре без клопов. А еще зимой полезно держать окна открытыми, клопы жуть как не любят мороз. Говорят, в блокаду клопов не было. Опытная продавщица в хозяйственном отделе посоветовала еще поставить ножки кровати в стаканы с водой. Есть все шансы, что если кровожадные насекомые переживут химическую атаку, то потом непременно утонут в водной преграде. Зойка залила всю комнату ядовитой жидкостью и поехала на два дня ночевать к Римме. Новая жизнь начиналась непросто.
     К новой жизни прилагалась и новая работа: в ближайшее почтовое отделение требовались сотрудники. Для начала ее определили в отдел  „До востребования“.
Выдавая письма, телеграммы и посылки незнакомым людям, Зойка представляла, почему многие получают их не по домашнему адресу. Может быть, они в Ленинграде в командировке? Или строгие родители не разрешают переписываться с любимым человеком? А, может быть, кто-то скрывает тайный роман? Если бы можно было потихоньку заглянуть в эти запечатаннные конверты...
     Но больше всего ее манили письма из-за границы, со множеством ярких марок и в узких необычных конвертах. Они даже пахли особенно. Чаще всего такие письма получал немолодой человек в очках с толстыми стеклами. Один раз Зойка видела, как он помогал пожилой женщине, наверное своей матери, получать пенсию в соседнем окне. Иногда ему приходили из-за границы толстые пакеты, скорей всего, с журналами. Зойке очень хотелось хоть одним глазком посмотреть, что это были за журналы. А вдруг там  „Бурда“ с новыми выкройками и цветными фотографиями? Она видела такой журнал у девочек в парикмахерской, его оборачивали в старую газету и передавали из рук в руки, как большую ценность. Однажды Зойка даже чуть оторвала уголок конверта, но внутри был толстый журнал со страницами, исписанными цифрами и формулами. Она боялась, что получатель рассердится, но он не сказал ни слова. А накануне 8 марта  ждал ее после работы на улице  с букетиком мимозы в руках.
    Виктор Мезенцев был математиком. Зойка и не знала, что бывает такая профессия, но ее новый знакомый представился именно так. Ухаживал он за ней степенно, неторопливо и бережно, словно боялся спугнуть. Виктор приходил минут за десять до конца рабочего дня и медленно прохаживался по тротуару перед входными дверями, не решаясь заходить внутрь. Поначалу Зойка немного стеснялась такого кавалера, он казался намного старше ее, его голову уже украшала заметная лысина, а добрую половину лица скрывали большие очки в роговой оправе с толстыми стеклами. Но скоро она привыкла, Мезенцев напомнил ей обаятельного Женю Лукашина  из «Иронии судьбы» в исполнении Андрея Мяягкова. Вот только на гитаре Виктор не играл. Зато знал много стихов: он мог часами читать  наизусть незнакомые Зойке строки, гуляя по улицам города.
Ко мне, туманная Леила!
Весна пустынная, назад!
Бледно-зеленые ветрила
Дворцовый распускает сад.
Орлы мерцают вдоль опушки.
Нева, лениво шелестя,
как Лета льется. След локтя
оставил на граните Пушкин.* 
* Стихи Владимира Набокова
     Зойке было с ним интересно. Словно опытный экскурсовод, он знал историю почти каждого здания, каждого переулка. Зойка с удивлением узнала, что, оказывается Дом книги – это бывший  «Дом Зингера», американской компании по производству швейных машинок. У них дома была такая, черная, блестящая,  с ножным приводом, украшенная золотым вензелем с буквой „S“. А в Казанском соборе, где сейчас находился Музей истории и атеизма, был похоронен сам Кутузов. Улица Дзержинского раньше называлась Гороховой, но к бобовым ее название не имело никакого отношения, ее так назвали в честь немецкого купца Гарраха, переиначив его фамилию на русский лад. Гаррах   открыл на этой улице лавку, ставшей очень популярной у горожан. Новый Зойки кавалер всегда был вежлив, аккуратно выбрит и не  старался зажать ее в темноте парадного, провожая домой. 
    Однажды Виктор пригласил ее в Кировский театр на оперу «Евгений Онегин». Встретив Зойку после работы, он торжественно показал ей билеты на спектакль, которому не было еще и года. Зойка  почувствовала гордость от причастности к чему-то особенному, когда за две улицы до театра у них стали спрашивать лишние билетики. Театр ей понравился очень – бархатные сидения и богатый занавес на сцене, нарядные зрители с театральными биноклями, золоченая лепка на ложах и огромная хрустальная люстра. А спектакль ее разочаровал. Исполнители пели громко, слова было не понять, музыка была скучной.  Уже после хора девушек, собирающих ягоды, она совсем загрустила, тайком поглядывая на часы. Во втором отделении она чуть не уснула, нечеловеческим усилием заставив себя не провалиться в уютный сон. Кукольный театр ей понравился гораздо больше. Виктор догадался, что опера была не для нее, и больше в театры ее не водил. Зато она с большим удовольствием ходила с ним в кино и изредка в кафе. Ей очень нравились пирожные из «Севера» особенно, эклеры и заварные.
      Первого мая Виктор взял ее с собой в гости к приятелям. Зойка очень волновалась, ей хотелось не ударить в грязь лицом перед учеными и состоятельными друзьями Виктора. Перед праздниками она съездила на старую работу, сделал новую химическую завивку, потом пробежалась по магазинам, купила две пары новых колготок,  если одни вдруг порвутся во время танцев, и укоротила выходное платье с большим вырезом еще на пять сантиметров
      В гостях Зойке показалась еще скучнее, чем в опере. Все говорили о совсем непонятных для Зойки вещах, на столе стояли тарелки с бутербродами с яйцом и шпротами и неровно нарезанными кусочками сыра и докторской колбасы. Женщины были одеты словно пришли не в гости, а на профсоюзное собрание. Все нещадно курили, а танцы не предвиделись.  Выпивки не было вообще.  После закуски на горячее были стихи. Читала их в основном хозяйка – невыразительная тетка с не накрашенными губами в брюках и темном свитере.  Все внимательно слушали, не отрывая от нее глаз, и  Зойке стало обидно и за новую прическу, и за выходное платье с обещающим декольте, и за несостоявшийся праздник. И сами стихи были очень обидные:
Полюбил богатый — бедную,
Полюбил ученый — глупую,
Полюбил румяный — бледную,
Полюбил хороший — вредную,
Золотой — полушку медную. *
* Стихи Марины Цветаевой

Это про нее, что ли??!
      Она дулась на Виктора всю дорогу домой и даже забыла попрощаться с ним, как обычно,  у парадного. Виктор поднялся с ней в квартиру и, увидев мадам Помпадур во всей своей красе  и ножки Зойкиной кровати в стаканах с водой, сделал ей предложение. Вызванная срочной телеграммой на переговорный пункт Мария Спиридоновна нового жениха внучки одобрила.
       Свадьбу решили не устраивать,  в конце августа они  тихо  расписались в ЗАГСе и посидели дома втроем с мамой Виктора. Зойка сразу смекнула, что Ангелина Петровна, милая спокойная старушка, вряд ли станет помехой в ее семейной жизни, хотя и придется с ней жить под одной крышей. Не дай бог, ей попалась бы такая, как ее бабушка, Мария Спиридоновна,  острая на язык и скорая на расправу. Зойка не раз видела, как потихоньку плакала ее мама.
      Семейную жизнь Зойка бросилась устраивать с большим энтузиазмом. Все три положенных по случаю замужества дня она  переставляла мебель, драила, мыла и чистила большую двухкомнатную кооперативную квартиру Мезенцевых. Не то, что она была грязной и запущенной, просто Зойка, наученная предыдущим печальным опытом семейной жизни, решила сразу установить свои порядки. Ей очень не хотелось второй раз превращаться в бедную родственницу на чужой жилплощади. И это ей удалось. Впрочем, особо никто и не возражал: Ангелина Петровна выходила из своей комнаты только перекусить и поцеловать сына утром и вечером. В остальное время она слушала музыку, меняя пластинки на стареньком проигрыватели.  Зойка не переставала удивляться, когда муж, услышав очередную мелодию, многозначительно говорил: «Шопен» или «Бах».  Для Зойки вся музыка, доносившаяся из комнаты свекрови, была одинаковой. На самом видном месте в своей комнате она повесила большую фотографию ее и Виктора, сделанную в фотоателье сразу после ЗАГСа.
        Новое замужество придало Зойке уверенность в завтрашнем дне и ощущение стабильности. Приехавшая навестить ее Римма сказала, что у нее даже взгляд стал другой: сытый  и довольный. Виктор работал в каком-то закрытом институте. Зойку не особо интересовало, чем именно он занимался. Он приходил с работы позже Зойки и, поужинав, садился за письменный стол и что-то писал в толстой черной тетради. Ему часто звонили, и тогда он выходил с телефоном в коридор, где долго и ожесточенно спорил с невидимыми собеседниками.
Зойка чувствовала себя настоящей мужней женой – после работы покупала продукты,  с удовольствием готовила, изучая новые рецепты на страничках отрывного календаря. А вечерами, устроившись на диване под пледом, смотрела телевизор и вязала крючком кружевные салфетки. Маленькие и большие, они лежали на круглом обеденном столе и на телевизоре, на тумбочке у раскладного дивана и на полочке с телефоном.
      Несколько салфеток она отнесла в комнату к Ангелине Петровне, чтобы украсить и ее быт. Свекровь поблагодарила, но салфетки спрятала в большой платяной шкаф. Зойка решила, что Ангелине Петровне жалко просто так использовать такую красоту.
    Жизнь Зойки стала размеренной и спокойной. Виктор хорошо зарабатывал, честно отдавая Зойке аванс и зарплату. Отчета он никогда не спрашивал.  Без повода покупал ей цветы или ее любимые пирожные, а отмечая месяц со дня свадьбы, подарил  золотую цепочку с маленьким кулончиком-сердечком. 
   Говорил он всегда ласковым голосом, и Зойка уже не могла и представить, что бывает по-другому. Она даже немного поправилась и теперь, поглядывая в большое зеркало в коридоре, с женской гордостью  любовалась увеличившейся грудью. По выходным они ходили в кино или  несколько раз в Эрмитаж. Зойка охала от роскоши царских покоев, восхищаясь богатым убранством дворца.  Ночами Виктор был нежен и предупредителен и называл ее Заинькой.  Правда, у нее не замирало сердце и не перехватывало дыхание в моменты близости, как случалось когда-то, когда Сергей Сергеевич случайно чуть крепче, чем требовалось, прижимал ее к себе. Иногда, просыпаясь по ночам, она смотрела на крепко спавшего мужа и думала, вспоминая слова подруги, был ли это брак по расчету или можно было уже считать, что это была любовь.
     У нее были все основания чувствовать себя счастливым человеком, но почему-то не получалось, словно маленький, но въедливой червячок грыз ее изнутри. Заходя на кухню после работы, она раздраженно думала, что Ангелина Петровна могла бы хоть картошки к ее приходу начистить, а не ждать, когда ей подадут все готовое.  Или помыть посуду после ужина. Зойку раздражала слабая лампочка в коридоре, из-за которой она уже несколько ставила зацепки на новые колготки. Кран на кухне противно капал, а бочок в унитазе протекал, оставляя на полу маленькие лужицы. Она несколько раз жаловалась мужу, но у него все руки не доходили. А может быть, он и не умел решать мелкие домашние проблемы.
     Перед новогодними праздниками Виктор пришел домой радостно возбужденным: его научную работу по математике приняли на какой-то престижный международный конкурс во Франции. И если он станет лауреатом, то, вполне возможно, его пригласят в Париж выступить с докладом. С женой! Зойка даже задохнулась от счастья, она поедет за границу! До этого момента все ее знание о Франции ограничивалось знакомством с мадам Помпадур и французской помадой, которую она купила, еще работая в парикмахерской, у спекулянтки, изредка приносящей дефицитные вещи. Помада была дорогущая, Зойке даже пришлось вытащить деньги из заначки, но уж больно помада хорошо пахла и ложилась на губы так мягко, так по-заграничному.
    По случаю такого события было решено пригласить на Новый год гостей из института Виктора. Зойка долго изучала сохраненные листочки с рецептами, решив произвести неотразимое впечатление на коллег мужа. Уж теперь она покажет им „полюбил хороший — вредную, золотой — полушку медную“ и их жалкие бутерброды со шпротами.
     Стол, придвинутый к дивану и покрытый белоснежной накрахмаленной скатертью, был уставлен салатами и закусками. Два дня перед праздником, взяв на работе отпуск, Зойка крошила, тушила, жарила, пекла. Виктор ходил по магазинам, добывая в предпраздничных очередях майонез, зеленый горошек, селедку и еще много чего по списку, скрупулезно составленному женой. Он не очень хорошо себя чувствовал, но дисциплинированно заносил домой тяжелые сумки и вновь отправлялся в поход. В институте ему выдали новогодний заказ, и дефицитная сырокопченная колбаса должна была стать главным украшением стола. Пригодились и домашние заготовки, переданные Марией Спиридоновной с проводником скорого поезда „Киев-Ленинград“.  Когда до прихода гостей оставалось меньше часа, Зойка победно осмотрела творение рук своих, которое действительно поражало своим великолепием.  Она даже успела обвязать  крючком купленные в Пассаже льняные салфетки и расставить их по тарелкам, предварительно сложив аккуратным домиком, как она вычитала в отрывном календаре. Зойке даже стало немного жаль, что гости разрушат всю гастрономическую красоту.
     Гости много и с удовольствием ели, хвалили хозяйку, курили и опять читали свои стихи. Раскрасневшаяся Зойка в новом крипленовом платье из фирменного магазина „Синтетика“ победно посматривала на гостей и страшно гордилась собой. Правда, ее радостное настроение было слегка подпорчено- коллеги преподнесли Виктору большой портрет лохматого дядки с высунутым языком, который Виктор тут же повесил на стену вместо их свадебной фотографии. На фотографии была дарственная надпись „ Любимому крестнику“, что немало удивило Зойку. Она не могла припомнить, чтобы Виктор упоминал о такой родне.
      На следующий день  с утра Зойка перестирала все салфетки, скатерть и даже шторы с окна. Ей казалось, что все пропахло ненавистным запахом противного табачного дыма.  Виктору нездоровилась, у него болел живот, он от души налакомился шедеврами Зойкиного кулинарного искусства. Он лежал на диване и нежным взглядом поглядывал на порхающую по хозяйству жену. На работу он не пошел. Вернувшись домой, Зойка  вспомнила о своем медицинском образовании, дала мужу две таблетки анальгина и принялась за глажку, чтобы поскорее избавиться от следов отшумевшего праздника.
     Ночью Виктору стало хуже, его два раза вырвало,  поднялась температура, и лишь под утро он забылся беспокойным сном.  Днем Зойке на работу позвонила Ангелина Петровна и сказала, что Виктора увезла скорая помощь.

    3.

        Большие часы на белой стене показывали без пяти двенадцать ночи, когда ее разбудил громкий звук. За запретной дверью операционного блока упало что-то тяжелое, и эхо гулко прокатилось по пустынному коридору. Через минуту матовое дверное стекло отъехало в сторону и в проеме показался врач.
- Вы супруга Виктора Мезенцева? –спросил он неестественно низким голосом.
Зойка кивнула.
- Мне очень жаль – продолжил врач. – Мы сделали все, что могли, но перитонит… Он обратился слишком поздно.
«Надо позвонить свекрови», - подумала Зойка и без сил опустилась на пол.

       На кладбище было холодно, дул ледяной пронизывающий ветер, и многочисленные коллеги Виктора, пришедшие проводить его в последний путь, старались говорить кратко. «Выдающийся ученый,  дорогой товарищ, надежда советской математики, в расцвете сил, безвременно ушедший».  Виктор смотрел с большой фотографии на Зойку извиняюще, словно просил прощение за доставленные неудобства. Когда гроб со стуком упал в вырытую для него в мерзлой земле яму, Ангелине Петровне стало плохо, и ее увезли на такси в больницу. Зойка промерзла до костей и на поминки, которые устраивало  руководство в институтской столовой,  не поехала.  Ей казалось, что там опять будут курить и читать стихи.
   Через месяц, по совету Риммы, Зойка перевезла Ангелину Петровну в Дом престарелых во Всеволожске, где та вскоре и отошла в мир иной. Ей просто незачем было больше жить, как сказал Зойке главврач.
   В самом начале лета в Зойкино почтовое отделение на имя Виктора пришел небольшой пакет, обклеенный заграничными марками. В нарушение всех инструкций, Зойка поставила в графе „Получатель“ невнятную закорючку и забрала пакет домой. Внутри оказался похожий на Почетную грамоту большой лист с текстом на непонятной языке, а в коробочке из красного бархата лежала блестящая медаль, на которой был выгравирован лохматый дядька с высунутым языком. Еще в пакете был лотерейный билет с написанной на нем внушительной суммой с  четырьмя нулями и крючком, перечеркнутый двумя черточками. Вызванная на подмогу Римма сказала, что это не лотерейный билет, а чек на сумму в американских долларах. Зойка испугалась и отнесла всю посылку участковому, который похвалил ее за бдительность и обещал связаться с тем, с кем надо.
    Научная работа Виктора получила первую премию на международном конкурсе. В пакете были Свидетельство о победе, медаль и чек на пятьдесят тысяч долларов. Как вдове победителя, Зойке открыли в Центральном банке специальный счет, куда в рублях поступила сумма, оставшаяся от уплаты всех необходимых налогов государству.
   На полученные столь нежданно-негаданно деньги Зойка затеяла ремонт: первым делом она вынесла на помойку старый проигрыватель из комнаты покойной свекрови и кучу пластинок с заунывными песнями Ангелины Петровны. Туда же отправился неизвестный лохматый родственник Виктора. На освободившейся гвоздь после ремонта Зойка собиралась повесить  японский календарь  с раскосыми красавицами в ярких кимоно, купленный  у юркого юноши в общественном туалете у Гостиного двора. К календарю прилагался импортный целлофановый пакет, который Зойка аккуратно сложила в сумку. Из книжного шкафа она выгребла книги  Виктора с математическими формулами и отнесла их в букинистический магазин. Там засомневались, что найдутся покупатели на столь специфическую литературу, но все-таки, пожалев молодую вдову, взяли все за небольшую сумму, которую Зойка тут же  потратила в Пассаже, накупив давно присмотренных фарфоровых слоников, пузатых малышей и задумчивую Аленушку с братцем Иванушкой.  А еще  графин с шестью стопками в виде голубых рыбок, кокетливо стоящих на хвостах. Точно такой, какой она видела у Риммы. Учебники, которые не взяли в букинистическом магазина,  она поставила снова в шкаф,  а его стеклянные дверцы завесила кружевным тюлем. Зойка записалась  в очередь на югославскую стенку с мягкой мебелью и румынскую спальню, и теперь регулярно по субботам с утра ходила отмечаться в мебельный магазин. Новые шторы и цветной телевизор по случаю отхватила в комиссионке.
      Рабочего делать ремонт прислала Римма. Сказала, что Зойка не пожалеет. И Зойка не пожалела: когда Андрей, или, как он сам себе называл, Андрий, зашел в прихожую, заполнив ее свои большим мускулистым телом и громким голосом, Зойкино сердце сжалось и рухнуло куда-то в пропасть.
      Приходил Андрей после работы на стройке, куда он завербовался  вместе с другими демобилизованными. В далекой Тернопольской области у него осталась младшая сестра, которой он, с Зойкиного разрешения звонил каждую субботу. Зойка деликатно выходила на кухню , чтобы не мешать Андрею  разговаривать.  Его голос из-за закрытой двери звучал мягко и ласково.  И сестричку свою он называл нежно : «Моя Натусечка».
       Андрей, на радость Зойке, не пил, не курил и оказался парнем рукастым и решительным.  Уже через неделю ее спальня сияла свежевыкрашенными стенами, краны перестали капать,  противная лужа в туалете исчезла, а сам Андрей охотно сменил жесткую койку в общежитии на мягкий матрас Зойкиной кровати.  Он все делал неторопливо и обстоятельно: клеил обои, поигрывая накачанными мускулами под заляпанной краской майкой, мылся в душе, пофыркивая от удовольствия под струями горячей воды, садился ужинать,  принюхиваясь и деловито интересуясь у  Зойки «Борщ? Котлеты?». Зойка исподтишка любовалась им, обмирая от восторга в предвкушении ночи. Правда, деньги за работу он брал по-прежнему, тщательно пересчитывая разноцветные бумажки.
      К ноябрьским ремонт был закончен, новая импортная мебель собрана и расставлена по местам. Зойка уже прикидывала, как заживут они с Андреем в радости и достатке. Вот год ее вдовства кончится, и можно опять о свадьбе подумать. 
    В середине декабря Андрею на работе дали отпуск. Он сказал Зойке, что съездит на недельку проведать сестру и к Новому году обязательно вернется. Зойка немного расстроилась, что Андрей не позвал ее с собой, но быстро успокоилась. Она стала очень уставать на работе и решила, что за время его отсутствия хорошенько выспится и отдохнет. Но усталость не проходила, пропал аппетит и часто кружилась голова. Первой догадалась ее верная подруга. Римма почти силком потащила Зойку к врачу, от которого она вышла со справкой в руке: «Беременность 5-6 недель».
   А Андрей не приехал. Он не приехал ни к Новому году, ни к Рождеству, ни к старому Новому году.  Не приехал, не написал, не позвонил. Сгорая от стыда, Зойка отправилась искать его в общежитие.
   
- Мне бы Андрея, - краснея и запинаясь, попросила пожилую вахтершу Зойка, с ужасом поняв, что от страха забыла его фамилию.
- Андрея? – переспросила вахтерша, неохотно отрываясь от свежено номера журнала «Здоровье». – А фамилия его как будет? Здесь Андреев много.
- Не помню фамилию, - обреченно ответила Зойка. – Но он мне очень-очень нужен.  - Высокий такой, волосы светлые, глаза голубые. Он с Украины. – И добавила – Не пьет, не курит.
- Не пьет, не курит. – усмехнулась вахтерша. – Ну это, конечно, главная примета. Сливко, что ли?
- Точно, Сливко! – оживилась Зойка. – Он из отпуска должен вернуться.
- Так уволился он и из общежития выписался. Еще до Нового года,- огорошила ее вахтерша. – Сказал, что жениться домой поехал.
- На ком жениться?- обомлела Зойка.
- На Натусечке своей,- охотно поделилась вахтерша. – Хорошенькая такая, черненькая, щечки  румяные, глазки-бусинки. Андрей карточку показывал.
- И он парень хороший, работящий. На стройке в две смены работал, и по ночам халтурил. Говорил, что на свадьбу копит, чтобы у Натусечки все самое дорогое было: и платье богатое, и колечко не тоненькое. А ты ему кем будешь?
- Я? – не веря ушам своим, пробормотала Зойка, - да, наверное, никем.
И вышла на заснеженную улицу,  затворив за собой тяжелую входную дверь старого здания.

       Из роддома ее встречала Римма. Мальчик родился настоящим богатырем,
возвестив о своем появлении на свет громким криком. Прижимая к груди невесомый сверток с большим голубым бантом, Зойка осторожно спустилась по ступенькам к ожидавшему ее такси. Римма сунула в руки подруге три унылые гвоздички и, усадив подругу в машину, убежала по своим делам.  Таксист помог ей донести до квартиры сумку с вещами.  Дома Зойка переложила ребенка в заранее купленную кроватку. Он крепко спал, беззвучно дыша в тоненькую пеленку. Краснота с его личика ушла, и лишь крошечные звездочки лопнувших сосудиков на  маленьких веках напоминали о том пути, который малыш проделал, появившись на этот свет.
«Имя», - в который раз подумала Зойка. –« Ему же надо дать какое-то имя». Если бы родилась девочка, она бы обязательно назвала ее Машей в честь недавно умершей бабушки. А мальчика? Как назвать мальчика?
    Она быстро помылась в душе, прислушиваясь к каждому шороху, и стала раскладывать пеленки, чепчики и распашонки, которые она еще до родов перестирала и перегладила, но  суеверно побоялась раскладывать  по местам заранее.  Зойка решила освободить от оставшихся книг  книжный шкаф и превратить его в детский.
Среди толстых учебников ей попалась та самая черная тетрадь, с которой не расставался Виктор. На первом листе красовалось посвящение : «Моей Заиньке». Зойка полистала страницы, исписанные цифрами и значками, и замерла над последней страницей. Четким почерком мужа под  замысловатыми формулами было написано:
 Далекая, родная,-
Жди меня...
Далекая, родная:
Буду - я...
Твои глаза мне станут
Две звезды.
Тебе в тумане глянут -
Две звезды.
Мы в дали отстояний -
Поглядим;
И дали отстояний -
Станут: дым.
Меж нами, вспыхнувшими,-
Лепет лет...
Меж нами, вспыхнувшими,
Светит свет.* 
*стихи Андрея Белого

    Зойка сидела на полу с тетрадкой в руках. Слезы катились по ее щекам, падая на страницы, превращая слова в размытые чернильные пятна. Малыш завозился в кроватке, закряхтел  и слабо пискнул.  Зойка взяла на руки теплый комочек, вдохнула сладкий  молочный запах и поцеловала маленькое розовое ушко. Крошечная ручка вылезла из пеленки, и тоненькие пальчики зашевелились. Зойка погладила малыша по щечке и прошептала: „ Проголодался, солнышко.  Будем кушать, Витенька?“