Капуста цвета беж. У попа была собака

Позднесентябрьское утро было восхитительно! Первый заморозок разлегся белым налетом на еще зеленой траве, но уже начинал отползать в теневые углы, выдавливаемый поднимающимся солнцем. Желтая, с широкими мазками киновари и терраткоты, листва пересыщала глаз на фоне выбеленной голубизны неба с зависшими перистыми облаками. «Копеечка» скакала веселым щенком по неказистому шоссе, ответвившемуся от главной дороги километров десять тому назад. Скакала в буквальном смысле, так как дорога была хоть и асфальтированной, но отнюдь не ровной. Ям-то как таковых не было, но асфальт вздыбился небольшими хаотичными волнами. Пытяась сдерживать прыть моей бежевой подруги -- после ночного заморозка в низинках вполне могла затаиться гололедица, а обута «копеечка» была в лысеющие летние покрышки, я тоже в душе скакал и даже вполне в голос мычал какую-то навязчивую мелодию.
Ехали мы на дачу к моему другу Гоше, который попросил помочь снять старый и установить новый парник. Одному с этим ну никак не справиться -- пока один держит каркас, другой должен закреплять. Так что день предстоял отличный -- работа на свежем, почти морозном воздухе, к вечеру наверняка шашлык по полной программе, возможно и банька, если я правильно понял Гошу. Разумеется, я собирался оставаться там и на ночь, чтобы не ограничиваться себя в программе шашлыка. На этой даче, доставшейся ему в качестве приданного за женой, я рагньше не бывал, но Гоша подробно описал, как добираться, где и куда сворачивать, и мы с «копеечкой» уже были на финальном этапе пути. Справа промелькнул заросший малиной и иван-чаем ДЗОТ -- приземистое и хищное, почти не тронутое временем бетонное сооружение со времен Зимней войны, которые часто попадаются на Карельском перешейке. Теперь нужно было свернуть на второй отворот направо. Первая дорога ушла в сторону почти сразу же за бетонным монстром, метрах в пятистах, а вот второй долго не было. Вернее, там была какая-то колея, враскоряку уходившая в разоренное комбайном поле, но я не счел это полноценным отворотом и поехал дальше. Километров через пять я начал сомневаться -- может это и был нужный съезд?
-- Вернемся? -- спросил я у «копеечки».
Она кивнула, качнувшись на волне, развернулась и покатилась в обратную сторону, к проселку через поле. Навстречу проковылял скособоченный пыльный ПАЗик и все -- ни машин, ни людей. Солнце уже поднялось, вытопив иней, и мириады крошечных огней переливались на освещенных полянах. Никаких указателей не было, и я медленно сполз на узкий проселок.
Дорога оказалась довольно разбитой -- грейдер бы ей явно пошел на пользу, поэтому ползли мы вразвалку и неспешно. Впереди показалась человеческая фигура и что-то еще. Через полминуты стало ясно, что «что-то еще» было большой и лохматой собакой. Поровнявшись с ними, я открыл окно и сказал:
-- Добрый день!
-- Добрый! -- невысокий сухонький мужикок в бывшей когда-то темной куртке-плащовке остановился, поддернул висящий на спине рюкзак и откинул капюшон.
Собака с удовольствием села на свой мохнатый зад, привалилась к ноге мужичка и прикрыла глаза, вывалив длинный розовый язык в коричневых пятнах. Острым взглядом мужикок быстро осмотрел меня и «копеечку» и, похоже, остался доволен.
-- Скажите, а в Жарково я здесь проеду? -- спросил я.
-- Жарково? -- он задумался. -- Вам бы, конечно, дальше проехать и там свернуть, там дорога лучше. Но можно и здесь -- через четыре километра будет деревенька, Верхний Ключ, там шоссе проходит. Свернете налево, прям в Жарково и попадете.
-- Спасибо! А вы далеко идете?
-- В Ключ и иду.
-- Давайте я вас подвезу, по дороге.
-- По дороге-то по дороге, -- зыркнул мужичок, -- да вот собака у меня, вам машину запачкает. Мы уж пешочком.
-- Да ерунда! Там и так все грязное, -- воскликнул я. -- Садитесь.
-- Ну что, Машка, поедем? -- он положил ладонь на голову собаки, от чего та явственно улыбнулась и открыла глаза, втянув язык.
-- Ну спасибо! -- он открыл заднюю дверцу, собака впрыгнула внутрь.
Сзади, прямо за моим затылком послышалась какая-то возня, гость убеждал собаку:
-- Нет, ты, Машка, на сиденье не залазь, вон у тебя задница вся в грязи, давай-ка сюда на пол.
Затем он захлопнул дверцу, обежал машину, и сел на заднее сиденье с противоположной стороны. Я оглянулся -- собака послушно сидела, с трудом втиснувшись на пол за водительским сиденьем, и с обожанием смотрела на своего хозяина, капая слюной. Покачиваясь и проседая на колдобинах, «копеечка» ползла по проселку. Шумные всхлипывающие вздохи за моей спиной перемежались тихим поскуливанием.
-- Ну-ну, Машка, ничего, вон, вперед смотри.
Крупная мохнатая голова ткнулась мне под правый локоть, дружелюбно глянула на меня слезливым карим глазом и уставилась вперед
-- Хорошая у вас собака, -- сказал я. -- А порода какая?
-- Да какая там порода! -- боковым зрением я увидел взмах руки. -- Придворнная. Старенькая уже.
Воздух звенел чистотой и тишиной, хотя в багажнике что-то погромыхивало при встрясках. Гость чуть помолчал и добавил:
-- А я ведь сюда из-за нее перебрался.
-- Да? -- сделал вид, что удивился, я.
-- Вы стишок «У попа была собака» слышали?
-- Конечно. Это где она съела кусок мяса, а он ее убил?
-- Так вот это и я есть.
-- Ого! Тот самый поп?
-- Да. Только бывший.
-- Разве попы бывают бывшими?
-- Бывают. Расстрига я.
-- Так ведь стишку-то лет сто, если не больше.
Опять взмах руки справа сзади. Ему очень хотелось рассказать свою историю, а мы с бежевой соратницей, старательно лавирующей между темными лужами, не возражали.

-- Ну так вот, служил я настоятелем в церкви… Ну, неважно где, не очень далеко отсюда (снова взмах руки в зеркале). Хозяйство небольшое, огородик, куры. И вон Машка за хозяйку.
-- А почему имя такое у собаки, Машка, не собачье? -- поинтересовался я.
-- Да супружница покойная так назвала: Машка, да Машка, с тех пор и повелось. Ну, а как-то отпевал я старушку одну, а вечером поминки. Богатые поминки, и самогон у них знатный был. Вернулся в дом уж ночью, гляжу, Машка виноватится что-то. Нашкодничала никак, хотя вообще за ней не водилось. Я глянул, а у ней морда в пятнах кровавых, да перья птичьи прилипли. Я в курятник -- а там петух разодранный лежит, куры встревоженные. Ладно бы куру какую задрала, полбеды, так ведь петуха. Ну, гнев на меня напал, я за вилы схватился, а Машка на меня смотрит преданно и слезы в глазах. Вилы-то я бросил, но выгнал ее из дома, иди, говорю, куда хочешь, но ко мне не возвращайся. А то зимой было, как раз на Крещение, мороз разыгрался. И было потом видение мне во сне, будто храм на горе стоит, большой, сам как гора, белый, куполов много, и все золотом сверкают, аж глаз режет. И вот иду я к храму, а на пути скит. И выходит из скита схимник, весь в черном, клобук на лицо, и говорит: -- «Не Богу ты  служишь, Мамоне. Вот и иди туда, где на алтаре золото, где не икона, но оклад блещет! А собака твоя у меня останется». Проснулся я и в одной рубахе в сени выскочил, дверь открыл, зову Машку, а она тут, на крыльце лежит, морда сосульками обмерзла. Я ее втащил в дом-то, одеялом укрыл, «Прости меня, Машка!» говорю, а она смотрит преданно и благолепно как-то. Собака-то все простит. И понял я тут, что она ж ко мне, как к богу -- вроде как бог я для нее, понимаешь? А какой я бог -- грешен, да смертен, как все мы? А потом подумал -- а мы все, не такие же разве собаки перед Богом, неразумные, но преданные и любящие? И разве он выгонит нас на мороз, если мы что не так сделаем? Он же нас любит, как я Машку. Не послушания, но любви он ждет. В общем, расстригся я и уехал оттуда…
Помолчав, он добавил:
-- Потом говорили, что не только у меня кура пропадали. хорь в округе завелся. Поймали его потом, он сильно помят был, видать Машка-то тогда с хорем дралась, который петуха тащил…

Под колесами уже зашуршал асфальт.
-- Спасибо, добрый человек, мы тут и выйдем, -- зашевелился расстрига.
«Копеечка» остановилась, мохнатая морда под локтем засопела и пропала. Хлопнули двери.
-- Вам спасибо, что дорогу показали, -- сказал я, высовываясь в окно.
-- Да, вот так прямо поедете, прямо в Жарково и попадете.
Мигнув поворотником, моя подруга цвета беж резво покатила в сторону уже довольно высокого солнца, а щуплый мужичок с большой собакой пошли по обочине в обратную сторону.
-- У попа была собака, поп ее любил… -- сказал я «копеечке» и включил радио.