Три портрета - Иван Бецкой с дочерями?! - часть IV

Три портрета: Иван Иванович Бецкой с дочерями?! И еще один!– часть IV

                «Привычка усладила горе,
                Не отразимое ничем;
                Открытие большое вскоре
                Ее утешило совсем:
                Она меж делом и досугом
                Открыла тайну, как супругом
                Самодержавно управлять,
                И все тогда пошло на стать».
               
                А.С. Пушкин, «Евгений Онегин»

Померанский город Штеттин (ныне - польский Щецин) в XVIII веке не числился в топовом списке германских городов. Был он, хотя и стратегическим местом – все-таки это город портовый, - и стоял на пути в Восточную Пруссию, но, допустим, если ехать из Гамбурга в Кёнигсберг, а потом из Кёнигсберга до Риги, а Рига  – это, считай, ворота в Россию, - то можно было добраться и другой, более короткой дорогой. Но это если ехать посуху. А вот если по морю, то Штеттин – это все-таки ближайший порт к Берлину.
Но все же скучноватый  Штеттин конечно же не мог быть привлекательным местом для принцессы. Тем более правнучки датского короля! Но вот так бывает в жизни принцесс, тем более из многодетной семьи. Когда у тебя четыре сестры и три брата, а папа - Кристиан Август Гольштейн-Готторпский - не может как следует удержать свой престол или там захватить другой… А у принцессы, тем более настоящей – все-таки она из Голштинского владетельного дома, одного из древнейших в Германии, – у нее потребности  и амбиции, так сказать, врожденные. Но вот же сложилась так, что стараниями её тетушки герцогини Брауншвейг-Люнебургкой, дабы не натворила чего раньше времени из-за своего бойкого нрава, принцесса Иоганна Елизавета Гольштейн-Готторпская была скоренько, как только ей минуло 15 годков, выдана замуж. Жених, правда, подвернулся не так чтобы очень - Кристиан Август Ангальт-Дорнбургский: не совсем староват – всего на 22 года старше Иоганны, и по статусу так себе – младший брат князьев, которые только претендовали на Ангальт-Цербстский княжеский даже не трон, а так - кресло. Княжество маленькое, бедное, но ничего не поделаешь – какое есть. Невесть какое родство для Голштинского дома, но чтобы пристроить всех сестер и братьев Иоганны, принцев и принцесс по всей Германии искали. Так что родственников у юной «настоящей принцессы» было множество, да что толку… Вот, например, родной старший брат Карл Август сватался к дочери русского царя Петра – Елизавете, да не сдюжил – помер во время смотрин в холодной дикой России совсем молодым. Даже не успел, так сказать, познать всех прелестей русской жизни, да и самой русской царевны.
Так вот, чтобы наследственный сексуальный темперамент отца и матери (у них было 11 отпрысков, трое из которых умерли детьми) раньше срока не привлек разных там дипломатических командировочных, выдали Иоганну за скучноватого ещё не князя, который к тому же вынужден был по долгу своей армейской службы у прусского короля быть полковым командиром в периферийном Штеттине. Наверное, сменив барочные апартаменты величавого родительского Готторпского замка на более чем скромный наемный дом в портовом городишке, Иоганна  взгрустнула.
Провела ли она первый год своего замужества безвыездно по месту службы своего супруга в Штеттине, или же поездила  туда-сюда в гости к многочисленным родственникам, нам в точности не ведомо. Но природа взяла свое, и юная Иоганна где-то с середины лета 1728 года оказалась в «интересном положении». Ну так что же – почему же замужней уже женщине, правда 15-ти лет, не забеременеть? Матушка её – Альбертина Фридерика, -  родила первого ребенка, правда,  в 23 года, ну а потом рожала почти ежегодно до 40 лет.
Где тем летом пребывал  благоверный муж Иоганны – в самом ли Штеттине или на очередной войне в армии своего сюзерена – короля Пруссии, также не ведомо.
Насколько рождение первого ребенка приносит радость девушке, простите, уже женщине 16-ти лет, которая и так еще не совсем в себе, судить не будем. Забегая вперед, скажем, что отношения Иоганны с дочерью-первенцем не отличались особой теплотой. Девочка появилась на свет 2 мая 1729 года (по принятому в Европе григорианскому календарю). В своем имени – София Августа Фридерика, -  она собрала имена своих заботливых тетушек.
 Детство и юность Софии Августы, и, наконец, приглашение отправиться в Россию для последующего бракосочетания с наследником  русского престола многократно описаны в разнообразных публикациях, посвященных Екатерине II. Однако, что характерно: на протяжении почти всего царствования поздних Романовых, начиная с внука Екатерины – Николая I, её имя упоминать при царственных особах считалось не совсем приличным. Т.е. эти Романовы, может быть за исключением старшего ее внука Александра I, стыдились родства с ней! Не будем сейчас углубляться в причины этой отчужденности. Может быть это из-за темной истории её прихода к власти, может быть из-за нескрываемых многочисленных любовных связей, бросавших тень на русский престол, может причиной - загадочная гибель Брауншвейг-Романова Ванечки Шестого или еще из-за чего-то. Но результатом этого замалчивания явилось то, что последующим историкам – а серьезные труды по истории этой эпохи стали появляться только в конце 19-го века уже при Александре III, - пришлось восстанавливать подробности ее частной жизни по всевозможным запискам и записочкам, воспоминаниям и письмам, причем не всегда достоверным. И, что характерно, многие из этих документов впервые были опубликованы за рубежом. Т.е. фактические события частного порядка, происходившие при дворе Екатерины Великой, замалчивались её потомками Романовыми на протяжении нескольких десятилетий! Вот тебе и благодарные потомки!
Но не будем отвлекаться. Итак, София Августа Фридерика, родилась…  Впрочем, рождение первым ребенком дочери, с точки зрения династической, не должно было уж очень порадовать цербстского наследного принца (а папаша её считался принцем Цербстским, т.е. претендентом на престол этого княжества, до 52-х лет) – для получения княжеского титула ему нужен был сын. Который и родился через полтора года – времени на отдохновение от тяжелых первых родов (ей, напоминаем, было всего 16 лет!) у жены князя не было. Через некоторое время – прошло еще 4 года, – жена прусского служаки родила второго мальчика, и это было очень кстати, т.к. первый сын не дожил до совершеннолетия.
Так что семейная жизнь принцессы  Иоганны-Елизаветы текла поначалу своим чередом: беременность – роды, беременность – роды. Но на то она и принцесса…   
А того ли она хотела, о том ли мечтала, бегая шаловливой девочкой со своими братишками-сестренками между аккуратно постриженными куртинами по аллеям барочного  Готторпского парка под надзором многочисленных тетушек? Та ли даль ей открывалась во время веселых путешествий между родовыми замками кузенов и кузин по всей Германии? А свои юные годы пришлось провести ей в Штетине с его вечным запахом балтийской сельди и пивным духом припортовых таверен… Боже, какая тоска!
И вот очередной скучный семейный праздник в Цербсте – встреча нового 1744 года с семейством мужа. Самой Иоганне уже 31 год. На руках – годовалая дочка Елизавета-Ульрика. Уже нет старшего сына Вильгельма, грудничком Бог забрал к себе дочь Августу-Кристину. Но, слава Богу, подрастает Фридрих-Август, уже почти невеста София-Августа - Фрике по-домашнему. Что её ждет, такая же убогая жизнь среди скудного двора какого-нибудь курфюрста где-нибудь в Брауншвейге или Вестфалии? Этот старый солдафон-муж Кристиан-Август - только год, как стал, наконец, князем, - после заутреней службы напьется  густого цербстского пива со своими полковниками. Эх, что готовит грядущий год, неужели все такое же скудное прозябание?!
Но что это, эстафета? Из Берлина!  Пакет, да с чьей же печатью? А в нем письмо! Из Санкт-Петербурга?! А, это от болезненного подагрика, фон-Брюммера, обер-гофмаршала Карла Голштинского – двоюродного племянничка, ставшего наследником русского престола. Опять, наверное, гофмаршал пишет как лечится пиявками?!
Боже, такое длинное письмо. Как же любит этот Брюммер нудить… Так, читаем: «Государыня, Не настолько виноват я в моем долгом молчании, как Ваша милость имеет право обвинять меня. Нездоровье, не покидавшее меня уже несколько недель…»
Да чтоб тебя пиявки съели, опять заболел! Ну что там дальше, а вот: «Издавно питая особое почтение к особе Вашей Светлости и стараясь убедить ее в этом не столько пустыми словами, как действительными делами, я дни и ночи соображал…»
Да чёрт бы тебя побрал с твоими соображениями!!! Но вот, о чем это он?! Фрике, посвети-ка мне! Что-то буквы расплываются…
«По именному повелению Ея  императорского величества я должен, государыня, передать Вам, что эта августейшая императрица желает, чтобы Ваша Светлость в сопровождении принцессы старшей Вашей дочери прибыли возможно скорее и не теряя времени в Россию, в тот город, где будет находиться императорский двор…».
Фрике, что-то у меня ноги…, проводи меня до кресла… «Ваша светлость слишком просвещена, чтобы не понять истинного смысла того нетерпения, с которым Ея императорское величество желает скорее увидеть здесь Вас, равно как и принцессу Вашу дочь…».
O mein Gott!!! Наконец-то, ты услышал мои молитвы! Фрике, дай ка мне воды… Так, что же дальше пишет наш любезный друг фон Брюммер?
«В то же время, наша несравненная монархиня мне именно указала предварить Вашу Светлость, чтобы принц супруг Ваш не приезжал  вместе с Вами. Ея императорское величество имеют весьма уважительные причины желать этого. Полагаю Вашей Светлости достаточно одного слова, чтобы воля нашей божественной государыни была исполнена…».
Фрике, а где папа? Кристиааан! Кристиан,  дорогой, ты уже можешь идти пить свое пиво…
«… Чтобы Вы могли сделать несколько платьев для себя и для принцессы Вашей дочери и могли не теряя времени, предпринять путешествие, имею честь приложить к настоящему письму вексель, по которому Вы получите деньги немедленно по предъявлении…».
Фрике, посмотри-ка  в пакете, там еще должна быть одна бумажка! Ну же Фрике! Что есть?! Ну вот, уронила! Какая ты неловкая, право! 
«… Мое письмо оказалось столь длинным, что я должен принести в том тысячу извинений Вашей Светлости. Мне остается только прибавить, что я с глубочайшим почтением и с почтительною преданностью имею честь быть Брюммер, С-Петербург, 17 декабря н.с. 1743 г.» (перевод письма фон Брюмера приводится по: В.А. Бильбасов, «История Екатерины Второй», Берлин, 1900 г.).
Ах, голова кругом…! Какая же душка этот Брюммер! Надо бы сказать Кристиану, чтобы послал ему бочонок нашего лучшего цербстского… (конец реконструкции эпизода).
Далее почитаем, пожалуй, саму княгиню Цербстскую. Ведь она оставила замечательные по своим мелочным подробностям записки-письма к своим родственникам. Итак, слово автору:
 Иоганна-Елизавета Ангальт-Цербстская, «Известия, писанные княгиней Иоганной-Елизаветой Ангальт-Цербстской, матерью императрицы Екатерины, о прибытии ее с дочерью в Россию и о торжествах по случаю присоединения к православию и бракосочетания последней. 1744-1745 годы // Сборник Российского исторического общества, 1871. – Т. 7.
Первым делом Иоганна пишет письмо своей тетушке, прекрасно зная, что эта болтушка разнесет вести всей родне -  пусть завидуют эти высокомерные ничтожества, посмеивавшиеся над ее былой бедностью! Итак (сохраняется орфография русского перевода записок):
  «Милостивейшая государыня.
  Я была бы очень виновата пред вашею светлостию, когда бы от меня зависело уведомить вас ранее о путешествии, касающемся важнаго для всего моего семейства дела, и я бы не сделала этого. Мне бы следовало сообщить вам о нем, если бы от меня  зависело представить те разъяснения, к которым меня побуж¬дали моя полнейшая доверенность, мое уважение и моя нежность к вам; но так как я в этом случае связана обязательствами, нарушить которыя не было в моей воле, то вы будете столь добры, что оправдаете меня, как я того заслужи¬ваю.  К этому  предуведомлению прибавляю покорнейшую просьбу сделать мне милость не разглашать ничего о том, что буду иметь честь сообщать вам, до тех пор, пока не будут гласно говорить о том, и тогда сообщать в том виде, в каком вы узнаете из того, что здесь следует».
 Классический прием – настаивать на сохранении тайны, когда нужно, чтобы узнали все!
 «Итак, да будет известно вашей светлости, что в новый год я получила эстафету из Петербурга с приглашением по приказанию и от имени Императрицы всероссийской отправиться, не теряя времени, с старшею моею дочерью в место, где будет находиться императорский двор во время прибытия моего в Россию. Государя князя цербстскаго просили не сопровождать меня, потому что у Ея Императорскаго Величества были важныя причины отложить удовольствие с ним видеться до другаго раза. С эстафетою был прислан вексель и множество необходимых наставлений, предписание о непроницаемой тайне и сохранении инкогнито под именем графини Реинбек до Риги».

 Вот интересный оборот сватовства! Мать приглашают прибыть с дочерью на смотрины, ну и последующее обручение, а папе велят оставаться дома. Неужели ему не интересно присутствовать, и вообще не по-родственному как-то!? В чем же была причина, по которой Елизавета Петровна настаивала на отсутствии дорогого мужа  Иоганны?
 Дело, скорее всего в том, что Елизавете Петровне, императрице Всероссийской, не очень хотелось ворошить прошлое. А заключалось оно в том, что единокровный брат императрицы Елизаветы – Алексей Петрович, сын царя Петра от первого брака, - был женат на  Софии-Шарлотте Брауншвейг-Вольфенбиттельской. А эта самая София-Шарлота приходилась дорогому Кристиану родственницей – вроде как двоюродной теткой по отцу. Как сложилась короткая жизнь царевича Алексея всем известно, да и пребывание в России его немецкой супруги было скорее похоже на медленную пытку и закончилось преждевременной смертью после родов в 21 год. А родила она Петру внука – будущего императора Петра II. Причем брак, организованный Петром I для своего старшего сына-наследника, был в петровское время фактически первой попыткой породниться с немецкими владетельными домами на уровне прямого наследника престола. Но первый блин, т.е. брак, вышел совсем не удачным.

  Но не будем отвлекаться, а почитаем принцессу, вернее уже княгиню, Цербстскую далее.
  «Здесь (т.е. в Риге) мне дозволено открыть мое имя, получить назначенных мне провожатых и рассказывать там, а также и всюду, куда при¬буду, что я еду лично благодарить Ея Императорское Величество за все благодеяния, оказываемыя ею моему семейству, и узнать лично эту восхитительную Государыню. Желание Ея Императорского Величества таково, чтобы это же самое разглашали и мои родственники в Германии. Прежде всего кинулось мне в глаза важное обстоя¬тельство, именно касающееся моей дочери, а также и другое, насчет котораго я не обманулась, как убедилась впоследствии. Многаго стоило моему мужу и мне решиться, но потом мы были разуверены по отношению к религии примером жены царевича и побеждены законными уважениями, что не следует отстраняться от предложений такой великой государыни, которой притом же мы все столь много обязаны. Мы решили мой отъезд. Итак, показывая вид, что приглашены в Берлин, мой муж и я выехали из Цербста. Скоро он получил приказание отправиться в Штетин; я притворилась, что его сопровождаю, но потом взяла дру¬гое направление. В одиннадцать дней я прибыла сюда (Кёнигсберг) и хотя ни мало не устала, однако завтра отдохну здесь. Надеюсь, что переезд в Ригу не продол¬жится далее недели; оттуда в Петербург не будет, может быть, столько, если только будет продолжаться санный путь».
Напустив за собой дымовую завесу и спровадив скучного мужа обратно в захолустный Штеттин, Иоганна, не щадя лошадей, во весь галоп несется к сияющей северной звезде своего, ну и дочкиного само-собой, счастья!
«Мне остается дополнить вашей светлости, что я сегодня же пишу о моем отъезде сестре моей, абатиссе, но при этом я ей рассказываю только то, что по желанию Ея Императорскаго Величества может быть известно.
Испрашивая вашего благословения, я вручаю себя вашей любезной и драгоценной милости и есмь с неизменным почтением, милостивая государыня, вашего высо¬чества, покорнейшая, послушнейшая и вернейшая дочь, племянница и услужница
                Елисавета.
Кёнигсберг  в Пруссии, 28 января 1744 года».

Письмо от душки Брюммера Иоганна-Елизавета, напомним, получила 1 января. И вот же какая скорость – не прошло месяца, а княгиня с дочкой, наспех пошив кое-какие платья и собрав узлы, уже в Кёнигсберге! Далее записки Иоганны продолжаются в виде путевого дневника. Итак, читаем далее:
 
 «Известие о том, как была я принята в Риге.
 Прибыв в Митаву (столицу герцогства Курляндского), я узнала от одного, хорошо сведущаго лица, что полковник, начальствовавший отрядом лифляндскаго полка, который содержит караулы в новом замке, имел приказания известить рижскаго губернатора о моем приближении, и что вследствие того он желал явиться ко мне. Я на то согласилась… (записки изобилуют невероятным коллическом  мелких подробностей, которые передают крайнию степень восторга путешественницы по чудной Прибалтике в январе месяце, но которые можно опустить). Отъезд мой случился в десять часов утра. За обедом я нашла князя Нарышкина, которому Ея Император¬ское Величество поручила начальство над поездом, присланным за мною. Он вручил мне письма и передал поздравление от Ея Величества, которая осыпает меня почестями и благосклонностью.  Мы продолжали наш путь довольно быстро и прибыли сюда в три часа. За четверть лье от города я была встречена вице-губернатором, князем Долгоруким со всеми офицерами гарнизона, не бывшими на службе, комендантом, помощником его, всеми, носящими звание военных, императорскими губернскими присутственными местами, депутатами от маги¬страта, дворянства и всех горожан. Нарышкин представлял всех их мне, на¬чиная с депутатов, которым я отвечала. Мне предложили карету, приготовленную для меня, и села в нее с дочерью и девицею Каин, и поезд тронулся в таком порядке: 1) фурьер верхом; 2) сержант с отрядом из провожатых, данных мне из кирасирскаго полка Великаго Князя; 3) Нарышкин с полковником, сопровождавшим меня из Митавы; 4) вице-губернатор и помощник коменданта; 5) фурьер верхом; 6) два офицера  верхом; 7)карета, в которой ехала я; 8) мои дорожныя кареты; 9) кареты дворянства, присутственных мест магистратора, офицеров...»
Уф, так это же только начало! Принцессу, которую в родной Германии при въезде в город встречал в лучшем случае развод солдат с осоловевшим от пива капитаном стражи, здесь, в дикой России, сопровождает целый обоз из карет и всадников!
«Таким образом мы переправились через Двину по льду. Только что карета, в которой я сидела, проехала большой мост, то сделан был первый залп из пушек на крепостных укреплениях. Караул у ворот был многочисленный и под начальством двух офицеров. Главный караул был еще многочисленнее, и офицеры при нем отдавали мне честь при звуках труб и литавров. При въезде на улицу, где я живу, поставлен был отдельный караул. Перед воротами дома — караул из ста человек с знаменем, при капитане, поручике и прапорщике. Вну¬три у прихожей сорок человек с поручиком из сопровождавшаго меня конвоя; два кирасира у моей приемной и двое у столовой». Сдается, что столько русских военных не было в тот момент в Риге, сколько стояли на часах в записках восторженной Иоганны… Но это, кстати, вполне могла быть.
Дело в том, что как раз в этот момент под Ригой в крепости находилось в полном составе под усиленным караулом свергнутое Елизаветой Петровной Брауншвейгское семейство во главе с Анной Леопольдовной при Ванечке Шестом. Историки пишут, что они были загодя вывезены из Риги, чтобы не пересечься им ненароком с прибывающими дамами. Но, видимо, Иоганна так торопилась исполнить приглашение императрицы, а посланные за свергнутым семейством нарочные не очень торопились исполнить приказ вывезти узников подальше в глубь России, что два семейства почти встретились. Так что военных в Риге в тот момент было предостаточно, чтобы сделать на караул немецким высоким гостям. 
Но вот мать с дочерью пригласили в их апартаменты и: «Здесь нашла я лиц, присланных мне для услуг от Ея Императорскаго Величества и представленных Нарышкиным, а после того — две великолепныя собольи шубы, покрытыя парчею: одну для меня; другую — для дочери; палатины из того же меха и полость из другаго чрезвычайно красиваго меха, покрытаго богатою тканью по золотой земле, для того, чтобы мы закрывались им в санях». Само-собой, какая экскурсия по России обходится без собольих шуб и полости, но уже из другого меха…
Но надо же покормить гостей с дороги! «Так как было еще рано, то нам подали кофе и полчаса прошло у нас в разговорах, после чего я отправила курьера к Императрице. Кушанья переменяли три раза, при чем подавали веренья». Не знаю, как Германии, а в России какой обед без варенья!?
Княгиня торопится увидеть Ея Величество, которая прислала за ними специальные сани: «Между санями есть одни, называемая линея, которыя употребляет Ея Императорское Величество. Они красныя, выложенныя серебряным галуном; внутри обиты соболями, с матрасами и полостями из шелковой ткани, сверху которых положена полость, присланная мне с шубами. В этих санях я лягу с дочерью во всю длину». Ну это, знаете…! В Германии на соболях никто не валяется…! Так что, скорее в С.-Петербург! Надо же наконец предстать перед императрицей, которая выслала навстречу такие сани.
Но вот незадача – Елизавета Петровна со всем двором переместилась на время в Москву. Поэтому князь Нарышкин через переводчика дает понять Иоганне, что нужно осмотреть город, познакомиться с местным рижским обществом, и, наконец, хорошо поесть на дорогу. Поэтому отьезд задерживается на два дня… Зато эти дни приезжие дамы провели с пользой: «Около полудня вице-губернатор, комендант, все офицеры, дворянство и депутаты магистрата, поздравлявшие меня вчера и приглашенные мною к обеду, собрались в моей приемной. Я снова их всех благодарила за вчерашния их заботы и угождения мне. Потом мне представляли офицеров, начальствующих в крепости и в войсках при крепости Дюнамюнде; между ними были …. майор Корф, конногвардеец, брат нашего приятеля в Стокгольме, находящийся при карауле у государственных преступников с первых минут их задержания. Прежде еще прибыли генерал-аншеф Салтыков, также находящийся при этом важном карауле».
Заметьте, Иоганна без запинки называет царственных узников преступниками. Ей как-то совсем не жаль не то что Ванечку Шестого, а вот даже и папу его – Антона Ульриха Брауншвейского. А уж он наверняка был каким-нибудь ее немецким родственником, пусть не двоюродным, а троюродным дядей или может быть братом… Ну да Бог ей судия.
Итак, княгиня с дочерью мило провели время в обществе некоего  Корфа, так и Василия Салтыкова (того самого – отца Сергея Салтыкова, см. «Был ли император Павел I Романовым?»), которые поставлены во главе отряда тюремщиков семейства лишённого престола императора Иоанна VI Антоновича, временно находившегося тогда в Дюнамюнде - крепости под Ригой. Не исповедимы пути господни! Фрике делала первые шаги по землям Российской империи под приветственный рапорт отца своего будущего любовника…
Само-собой военные стали хвалиться своими подразделениями. «За обедом говорили о войсках. Я очень хвалила виденныя мною и в особен¬ности кирасирский полк, который действительно чрезвычайно красив. Генерал-аншеф (т.е. Салтыков) просил мне предложить — он также не знает по-немецки — показать два взвода лейб-гвардии измайловскаго полка, которые всегда при нем. Я его про¬сила о том и была удивлена их красотою. В свою очередь Корф предложил показать своих. Я и их видела, и они нисколько не уступали первым. У тех были гренадерския шапки, что еще лучше». Разве не надоели Иоганне военные смотры её дорогого Кристиана?  Но то - там, а здесь в России – совсем иное дело!
Однако сказка продолжается: «Когда я иду к столу, то в комнате играют трубы, а снаружи при карауле — флейты и гобои. Мне все кажется, что я состою при свите Ея Императорскаго Величества, или какой-нибудь великой государыни. Мне в мысль не при-ходит, чтобы все это делалось для меня, бедной, для которой в других местах едва били в барабан, а в других и того не делают».
И еще вполне житейские женские наблюдения: «Я поместилась в доме богатаго купца, получившаго дворянство. Дом чисто содержится и красиво убран. Вся деревянная мебель английская и сде¬лана со вкусом: такая у фан-Ауса есть в Гамбурге». Городской замок не успели протопить к приезду гостей, потому дамы ночевали в доме купца, правда, с хорошей мебелью.
Наконец, приемы закончились, гости собрались ехать дальше. «За час или за два до моего отъезда из Риги депутаты различных установлений, встречавшие меня, дворянство, военные собрались в доме, в котором я жила; все прощались со мною, и я, после моего приветствия, принуждена была дать им целовать мою руку». Вот, оно княжеское счастье – полгорода ручку поцеловало!
И, наконец тронулись: «Я выехала около одиннадцати часов по полудни, и вот каким образом: 1) Эскадрон полка Его Императорскаго Высочества. 2) Мои сани, на передке которых сидели камергер Нарышкин, шталмейстер Ея Императорскаго Величества, офицер измайловскаго полка и г. Латторф; на запятках два комнатных лакея Ея Императорскаго Величества и два преображенских гвардейца. 3) Отряд из полка, который всегда предшествует губернаторам…». И прочие высокие лица..
«В пятницу очень поздно мы приехали в Нарву. Улицы, чрез которыя проезжали, велено было иллюминировать, но мы не видали всех красот, так как была поздняя пора. Магистрат и военные являлись к нам на поклон. Уехали мы в полдень, проскакали всю ночь и в час по полудни достигли Петербурга. У подъ¬езда зимнего двора нас приняли четыре дамы, назначенныя Ея Императорским Величеством для сопровождения меня в Москву, князь Репнин, вице-губернатор и тысячи других знатных и незнатных господ». Встреча сия случилась 14 февраля 1744 г. или 3 февраля по действующему в России юлианскому календарю.
Разместили гостей по первому разряду. Но оказалось, что гостям в России требуется хорошая физическая форма: «Я по¬местилась в покоях Великаго Князя. Только что я вышла из саней, как меня приветствовал залп с гласиса адмиралтейства. По прибытии в мои покои, мне представляли тысячи лиц. Язык у меня был сух от стужи, однако не надобно было обращать на то внимания для бесконечных приветствий. Я обедала одна с дамами и мужчинами, назначенными мне от Ея Императорскаго Величества. Мне прислуживали как  королеве. Вечером явились ко мне для посещения дамы. Я играла и ужинала с теми, с которыми находила это уместным. В следующий день, т. е. вчера, меня приветствовали священники и монахи. Целый день было множество народа. Я почти в изнеможении прихожу во внутренние мои покои».
         Но, несмотря на эту толчею, вокруг гостей оказалось довольно много приятных людей: «Должна сказать в похвалу русских, что это умные люди. Я встречаю старинных генералов, которые видали Петра Великаго, следовали за ним и помогали ему. Не чувствую усталости слушать их рассказы об их творце, как они называют его».
         На следующий день Иоганне показали городские достопримечательности С.-Петербурга: «Вчера я видела этот прекрасный город, пользующийся известностью, которой действительно заслуживает. Я велела показать себе место, откуда Ея Величество отправилась для осуществления своего намерения (дворцового переворота в ноябре 1741 г.), весь путь, сделанный ею и знаменитую казарму преображенцев, откуда она взяла первых солдат. Непонятно, как Ея Величество могла выдержать такой длинный переход и как не изме¬нили ей». Весьма занятное замечание: неужели степень верности подданных измеряется у немецких княжон длинной пути?!

  «Сегодня прошло как вчера. Уезжаю в эту ночь. Прощайте, добрый вечер. Я не в состоянии более писать, потому что хочется спать» - оставим княгиню на этой последней фразе ее письма к родне и посмотрим, наконец, что в это время делал герой нашего очерка – Иван Бецкой.

Вот что писал историограф того времени: «Ни в одной, конечно, стране не выказывают столько разумной терпимости к незаконнорожденным, как в России. Принцесса Гессен-гомбургская, законная дочь фельдмаршала Ивана Юрьевича Трубецкого  и, следовательно, сводная сестра Бецкого, публично жила с ним, как родная сестра. Она заказала свое и его изображение из меди, и портреты их продавались в книжной лавке Академии наук».
Вот такая семейная идиллия. И действительного, единокровные (а не сводные) сестра - в девичестве Трубецкая, - и брат И.И. Бецкой жили душа в душу.
           За несколько лет до описываемых событий княгиня Анастасия вступила во второй брак с Людвигом Груно, наследным принцем Гессен-Гомбурским, который каким-то образом еще при Петре I оказался на русской службе и даже к этому времени стал генерал-фельдмаршалом. Во время царствования Анны Иоанновны она много путешествовала по Европе и даже как-то заехала в родовой мужнин город Гомбург (не путать с Гамбургом), который должен был стать владением её мужа, однако не  сбылось - Людвиг умер раньше своего отца - владетельного герцога.
            Анастасия Ивановна пользовалась особым расположением императрицы Елизаветы, т.к. была рядом с ней во время дворцового переворота в ноябре 1741 года. Имела за сей подвиг орден святой Екатерины 1-го класса. Являлась она стас-дамой двора Ея Императорского Величества и даже, имея такой орден и такие заслуги, Анастасия Ивановна «брала первенство» у всех статс-дам, не исключая и обер-гофмейстерины графини Воронцовой.
           Императрица очень полагалась на верность её мужа Людвига, который также участвовал в известном перевороте. Например, готовясь совершить паломничество в Киев, о котором речь ниже, она поручила ему управление петербургскими дворцами, а также присматривать за оставшейся  в столице гвардией, дабы не задумали чего.
           Вот в таком семействе и поживал Бецкой. А служба у него была тоже достаточно важная – был он в то время камергером наследника. А, зная характер и привычки Петра Фёдоровича, и особое внимание за его поведением императрицы – была эта служба весьма хлопотная. Во время описываемых событий был Бецкой, как о весь двор в Москве и также томился в ожидании прибытия Иоганны и ее дочери. Так и хочется написать «и своей…».
           Но вернемся к Иоганне и ее дочери. Ведь надо же ехать ко двору, нельзя же вынуждать великую императрицу Елизавету ждать! Но тут у русских проявляется их неведомое иностранцам коварство:
           «Хотя все было готово к моему отъезду из Петербурга, однако нашлись люди, которые сумели, под тысячью пустых предлогов, подействовать на незначительных придворных служителей, чтобы помешать моему прибытию ко дню рождения Великаго Князя, и тем самым повредить мне во мнении Ея Императорскаго Вели¬чества, так что я почти была готова попасть в западню вследствие слишком большой мягкости, которую считала себя обязанною выказывать к служащим Ея Величеству». Вот как оказываются могут вести себя эти милые на первый взгляд русские!
          Но не на ту напали! «Однако, я была предупреждена об интриге довольно вовремя, чтобы принять против нея средства, которыя могла приискать. И так я объявила, что хочу непременно ехать, даже если бы пришлось оставить всех, данных мне для прислуги. Мне не было труда повторять этого два раза, и приготовления сделаны были не шутя».
           Ничто не могло остановить Иоганну к той светлой цели, ради которой она покинула уютный Цербст с его пивоварнями и дорогого мужа Кристиана с его любимой кружкой!
           Путешествие продолжается, вернее это уже не просто так поездка в комфортных санях, а гонка, т.к. Иоганна все же хочет успеть эффектно погулять на дне рождении своего племянника Карла Голштинского, вернее великого князя – будущего жениха её дочери.
           «Мы и присоединившиеся к присланными за нами в Ригу имели от двадцати до тридцати саней. Не смотря на все россказни, для нас повсюду находились готовые перемены лошадей. По утрам кофе, обеды и ужины нам подавали удобно в местах, называемых в здешних странах почтовыя станции и где переменяют лошадей. Здесь есть императорския дома, очень опрятные, в которых мы встре¬чали, кроме офицеров и караула, все возможныя удобства. Мы ехали благополучно день и ночь…».
          Оказывается  и в России можно путешествовать с комфортом. И даже горячий кофе подают к завтраку. А чего только не говорил про эту прекрасную страну нудный Кристиан, чем только не пугали тетки-завистницы! Но ох, что это?!  O mein Gott!!! Фрике, ты жива!? Фрике, позови на помощь!!!
           Вот как, чудом выжившая в дорожном происшествии, Иоганна описывала сие:
           «Мы ехали благополучно день и ночь до втораго дня, когда небольшое произшествие могло обойтиться мне очень дорого. В предыдущем письме я описывала внешность саней Ея Величества, в которых сидела с дочерью. Случай произошел от образа их постройки и вот как: чрезвычайно длинныя и узкие сани раскатываются на поворотах, что и случилось в одной деревне. Сани ударились об угол одного из домов, деревянных по обычаю здешних построек, так что они откачнулись и непременно должны были бы опрокинуться верх дном, когда бы не было железных отводов, не дозволяющих приподниматься им боком. Когда это происходило, я спала глубоким сном, что и спасло меня. Надобно знать, что в здешней стране вновь приезжие для предосторожности, предупреждаются не засыпать во время переездов, не покрывшись с головою шубою, для предохранения себя от стужи, которая вредна. И так у меня голова была закутана тою широкою шубою, которую Ея Императорское Величество прислала мне в Ригу. Толчок, полученный санями, заставил выскочить из верха толстую железную полосу, которая поддерживает его и служит к тому, чтобы опускать верх, когда желаешь сидеть в открытых санях; эта полоса увлекла среднюю, придерживавшую занавес, защищавший от солнца, и обе ударились прямо о мою голову. Удар разбудил меня: я сделала усилие, чтобы высвободиться из шубы, тогда обе полосы очутились на горловой кости и на руке, и от страха ли или от боли у меня занялось дыхание. В первую минуту я только могла дергать мою спавшую дочь, чтобы разбудить ее. С нею ничего не случилось, и в то время как она звала, чтобы остановиться, я имела время придти в себя. Я думала, что ранена, но этого не случилось: через шубу удар не мог быть особенно слышим, а без этого у меня непременно были бы изломаны голова, горловая кость и рука».   
          Т.е. путешествие могло прерваться самым неприятным образом, так же как могла несколько измениться последующая российская история. Но видимо путеводная звезда освещала в ту роковую ночь санный путь Иоганны и Фрике.
         «…Меня вынесли из саней, терли вином, и я отделалась только синими пятнами и несколькими часами отдохновения. На последнее пришлось мне склониться против моей воли, так как надобно было починивать сани, сильно поврежденныя».
         Вот же железная женщина! Случайно оказавшись живой после ночного ДТП, она требует немедленного продолжения  ралли! Но не все сопровождающие остались целы после санекрушения.
         «Но не они одни поплатились, как я узнала уже приехавши сюда, а также два преображенских гренадера, сидевших вверху и не покидавших меня: одного отбросило к дому, противоположному тому, о который ударилась я, а другой так сильно ушиб голову об угол, что у него оказались изломанными нос и подбородок. Один из везших нас кучеров, опрокинувшись с козел верх ногами, упал на фурьера, пажей и комнатных лакеев, находившихся на передке, но по счастью он никого не раздавил».
        Но гонка за счастьем продолжается: «Однако мы продолжали наш путь довольно быстро, так что были 20 февраля нового стиля, в четыре часа по полудни в десяти немецких лье от этой столицы (Москвы). Здесь я нашла двух курьеров от Ея Императорскаго Величества, из которых один привез мне письмо с наставлениями о том, как я должна приехать. Оба они убеждали меня не терять времени, так как Ея Величество была в безпокойстве, превосходившем всякое вероятие».
         Оказывается в нетерпении была не только Иоганна, но и сама высокая приглашающая сторона. Однако следует признать, что скорость передвижения по России, которую на этом этапе гонки за престол показал экипаж Иоганны впечатляет. Преодолеть 700 км зимней трассы мене, чем за четверо суток – быстрее передвигались только правительственные фельдъегери с секретной почтой!   
         Но не будем терять ни минуты: «Мы перешли в другия сани; обед был короток, я не могла проглотить ни одного куска и, по отправлении курьеров, мы тотчас же пустились в путь. Всего вернее вы будете иметь понятие о том, как мы летели, по тому, что мы десять немецких лье (семьдесят километров!) по довольно дурной дороге проехали в три часа. В полу-лье от города мы встретили камер-юнкера Ея Императорскаго Величества Сиверса, по¬здравившего нас от имени Государыни и Великаго Князя, и сказавшего нам, что оба они вне себя от нетерпения. Камергер и кавалеры поместились на передке саней — как я уже об том говорила — мы велели опустить верх саней около дворца».
Уф, наконец добрались!

          В последнее время было показано несколько многосерийных фильмов про Екатерину Великую (один, по-моему, так и называется), в которых во всем парадном блеске демонстрируется торжественная встреча Иоганны и Фрике императрицей Елизаветой, восседающей на троне. Но вспомним, что Елизавета была совсем простой женщиной и жила не по протоколу, а по страстям и житейским понятиям своим. Поэтому, как описывает Иоганна, а ей в этом можно верить, все было совсем по-иному. Что ж, продолжим чтение её записок, ведь начинается самое интересное!

          «Нас провезли чрез большой въезд под окнами Ея Императорскаго Величества: в нетерпении увидать нас ближе, она проникла в небольшой проход где была не замечена будучи окружена офицерами, и мы проехали мимо нея. Г. Брюммер (тот самый любезный душка – автор письма-приглашения в Россию), гофмейстер Ея Величества, камергеры, камер-юнкеры ея, а также Его Императорскаго Высочества (т.е. наследника престола Петра Фёдоровича – двоюродного племянника Иоганны), гвардейские офицеры, лейб-компанцы встретили нас при выходе из саней. В первой моей приемной мы нашли фрейлин Ея Императорскаго Величества. Я прошла, разцеловавши их, в свою спальню, чтобы сбросить головной убор. В то время как я его отстегивала, Его Императорское Высочество вошел внезапно, не сказав на слова. Услышав шаги за собой, я обернулась — увидать и узнать его было делом одной минуты. Он мне представил принца гессен-гомбургскаго, который шел за ним, и многих других. Между тем как мы там были, обер-гофмейстер Ея Императорскаго Величества пришел нам сказать, что Императрица, в нетерпении нас видеть, просит нас перейти в ея покои. И так мы отправились туда. Невообразимо было любопытство всех, как осматривали немок с ног до головы и с головы до ног. Ея Величество сделала несколько шагов вперед в комнате, называемой ея первою приемною и которая рядом с спальнею. Здесь видишь всех. Я сняла перчатки, а она поцеловала меня, могу сказать, с нежностию».
           Вот так просто по-домашнему, как встречаются родственники, давно не видевшиеся, но очень скучавшие друг по другу: только сняла заиндевевшую на зимнем ветру шапку, перчатки, как тут же оказалась в объятиях, да не в тронном зале, а в проходной комнате…
        Но здесь Иоганна не может удержаться от пафоса, по крайней мере в описании своей приветственной речи: «Поцеловав у нея руку, я произнесла: я приехала повергнуть к ногам Вашего Величества чувства живейшей моей признательности за благодеяния, которыми вы осыпаете мое семейство и новые знаки которых сопрово¬ждали каждый шаг, сделанный мною в вашем государстве. У меня нет других заслуг, кроме того, что я настолько живо чувствую это, чтобы осмелиться просить чести ея покровительства мне, остальному моему семейству и той из моих детей, которой Ея Величество удостоила дозволить сопровождать меня в поездке к ея двору».
        Видимо слова сии было заготовлены и обдуманы Иоганной загодя, и не произнести их она не могла. Да и что еще можно было сказать русской императрице, в то время как та: «Ея Величество ответствовала мне: все, что я сделала, сравнительно очень невелико с тем, что мне хотелось бы сделать для своего родства, моя кровь мне также дорога как и ваша; намерения мои всегда останутся теми же, и моя дружба будет ценима по моим действиям в пользу всех вас». Вот это по-нашему, по-русски, т.е. для родни своей ничего не пожалею, все сделаю. Но дайте же, наконец, посмотреть на невесту!
          «После этой небольшой речи, Ея Величество обратилась к моей дочери. Поцеловав ее как и меня, она ввела нас в свою спальню (привет постановщикам телесериала «Великая») и приказала поставить кресла, но так как разговор был оживлен, то никто не думал садиться.  Я заметила, что в продолжение его Ея Величество удалялась на короткое время. Скоро она вернулась, и я думала, что она отдавала какия-нибудь приказания. После я узнала, что рассмотревши меня, она нашла во мне такое большое сходство с покойным моим братом, что не могла удержать своих слез и поэтому удалялась». Ну как не пустить слезу при встречи родни, как не вспомнить не сдюжившего русского хлебосольства бедного Карла Августа! Как же это по-русски трогательно!
         Но вот же, только приехали и тут же стали познавать колорит русской жизни. Оказываеется начался пост! «Так как был пост, и Ея Величество не могла выносить испарений от мяса, которое не смеет кушать, то мы не имели еще чести быть за ея столом. Великий Князь, которому дано разрешение, первые дни ужинал и обедал с нами; но у него назначены свои часы для упражнений, почему впоследствии он только у нас ужинал или мы у него». Но это же можно и потерпеть, вот племяннику разрешено кушать скоромное.
         Но вот, наконец, и приятные моменты, да какие! «Принц гессен-гомбургский пришел к нам потом с приглашением от Ея Императорскаго Величества придти в ея покои. В этот день был прием для Великаго Князя...».
          Здесь надо пояснить: княгиня с дочерью покинули Германию, а приехали в России, т.е. из григорианского календаря, приехали в юлианский, тем самым вернувшись как бы на 11 дней назад. А день рождения Карла Голштинского приходился на 21 февраля григорианского календаря, но в России праздновался 10 февраля. Т.е. гости успели аккурат к празднику.
           Но продолжим зачитываться записками: «Приемныя были полнехоньки, так что с трудом можно было пройти. На мне было тяжелое платье, я одеревенела от усталости, и ноги подкашивались, когда я пришла в покои Ея Величества. Эта любезная государыня приняла меня также как и накануне. При выходе из ея кабинета за ней следовали два камергера, несшие две ленты и звезды ордена св. Екатерины. Ея Величество надела на меня на первую, потом на мою дочь; две штатс-дамы, принц гессенский и приближенные пристегивали нам их. Ея Императорское Величество сказала потом: пройдемте к моему сыну (т.е. к племяннику – Петру Федоровичу) — он будет очень рад и еще вчера хотел просить меня об орденах для вас, но не смел. Мы последовали за Ея Величеством и встретили Его Императорское Высо¬чество, который шел к ней. Она нас представила и сказала, что надеется, что ея сын не оскорбится выбором вновь пожалованных ею кавалеров. Он казался в восторге. За тем нас поздравляли».
        Ну вот же оно началось! Даже не успели поосмотреться с дороги, и нате вам – второй по статуту орден Российской империи, да еще с лентой! И только чтобы угодить племянничку, да и гостям – будущим родственникам. Забегая вперед, скажем, а впрочем это хорошо известно по разным сериалам, что Елизавета вскоре в пух рассорится с Иоганной, но сей орден последняя будет с гордостью носить и далее, т.к. его статус был очень даже почитаем и за пределами империи.
        Но вот же продолжается пост, и «в этот день Императрица отправлялась к исповеди, почему и удалилась рано. Обедали мы у Великаго Князи, а ужинал он у нас. На другой день мы видели, как приобщалась Ея Величество, что она исполнила с примерною набожностью».
         Но ведь не для изучения православных обрядов приехали издалека гостьи из Цербста. Так вот же оно счастье в редакции Иоганны: «Я и дочь моя, мы живем как королевы. Все с галунами, выложено золотом, великолепно. Когда мы выезжаем, то выезд удивительный. Более блестящим делает его господствующая здесь мода, что все выездные лакеи верхом. Если едут в санях, то камергеры, которые в других случаях отправляются в каретах, становятся на запятках и держат концы полости, покрывающей колени и ноги».
         А! Вот вам тетки и сестры – где вы видели в Германии, чтобы все с галунами?! А камергеры с полостью в руках! Как вам такое?! Эй вы там, родня европейская, ауу!
        Но вообще-то ввиду поста развлечений особых не допускалось, так что матери и дочери было время плавно перейти от скучной жизни на родине к российской действительности. Так что дни проходили довольно однообразно. Иоганна и об этом информирует свою родню: «Вот как будем мы жить целый пост: утром, когда я одеваюсь, приходят часто три, четыре и более дам. Около полудня я выхожу; являются мужчины; из них удерживают тех, которых можно оставить. После кофе расходятся до шести часов вечера. Тогда мы идем или к Eя Величеству, или к Его Императорскому Высочеству, или же мы остаемся у себя и к нам приходят Ея Величество с Его Императорским Высочеством». Так все просто, по-семейному…
         Несколько по-иному описывает первое время своего пребывания в России Екатерина – впоследствии Великая. Во-первых, Иоганна ничего не пишет о болезни дочери. А ведь Екатерина серьезно заболела, и была на волосок, что называется. Скорее всего это было воспаление легких – стандартная болезнь барышень того времени, когда они из душного натопленного помещения выходили на мороз и тут же простужались. Но Екатерина, что называется, выкарабкалась и стала готовиться к дальнейшим церемониальным событиям. Во-вторых, ничего не указывает Иоганна о своем тесном общении с семьей принца гомбургского, особенно с его женой – единокровной сестрой Ивана Бецкого. А сплетники и наушники уже обратили внимание кого следует, на то, как княгиня Цербстская как-то так сразу, без предварительных церемоний стала своим человеком в доме этого семейства, где, собственно, квартировал и сам Бецкой. И кто следует – сама Елизавета, естественно, как-то стала косо поглядывать на гостью из Цербста. Да, а в-третьих, Иоганна позаимствовала у Екатерины отрез шикарной материи на платье – подарок немецкой родни. Ну надо же в чем-то ездить по гостям, а Екатерина все равно болеет – ей пока не нужно….
         Сама Екатерина в своих записках так же посвятила несколько строк этой «дружбе»: «В это время моя мать очень подружилась с принцем и принцессой Гессен-Гомбургскими и особенно близко сошлась с братом принцессы, камергером Бецким. Эта связь не понравилась графине Румянцевой, гофмаршалу Брюммеру и вообще всем».
         Вообще-то, направляясь в Россию после известного письма душки Брюммера, Иоганна не давала обязательств делать то, что должно нравиться этому зануде. Но, согласитесь, прибыв в неизвестную далекую Россию, не имея здесь иных знакомых, кроме сухаря Брюммера, и в то же время делать то, что не нравится не только ему, но «всем вообще»…  А кто это «все вообще» понятно: «все» - это и есть императрица в первую очередь. Так что довольно странная линия поведения, объяснимая только лишь легкомыслием. Вернее именно им и объяснимая, если бы на месте Иоганны была другая, менее опытная женщина.
        Но почему «эта связь» возникла именно между ней и Бецким. И вряд ли по причине того, что его единокровная сестра была в большом фаворе у императрицы. Были и другие влиятельные дамы, например та же графиня Румянцева… А также наличествовали и другие, даже более привлекательные мужчины, которые были бы не прочь составить дружбу с будущей тещей будущего императора. Довольно трудно найти логическое объяснение этому фрондерству Иоганны. Если конечно не брать в расчет, во-первых, её независимый и ветреный характер, а во-вторых…. Быть может они были близко знакомы и ранее?!
         Ведь как торопилась Иоганна в Москву, чтобы успеть к дню рождения великого князя – будущего зятя, который был 10 февраля. А ведь все равно опоздала… Только вот опоздала на день рождение Ивана Бецкого, отмечаемого, как мы помним, 3 февраля. А ведь в тот день Бецкому исполнилось 40 лет! Юбилей, так сказать. Но, правда, в России 40-летие по какому-то непонятному заблуждению не празднуют, так что ничего….
         В записках мемуаристов того времени и прочих в том числе около исторических трудах как-то глухо проскакивает эта мысль. Мол, конечно же в своих путешествиях по Европе (некоторые историки так и называют молодого Бецкого - «путешественником») Иван, не помнящий родства, встретил свою «настоящую принцессу», и у них там было…! Но, увы, свечку никто не держал, документально не зафиксировали и т.д. Ведь не было же у скромного принца Кристиана своего «двора» с многочисленными придворными и камер-фурьерским журналом, в котором и могла быть отметочка: такого-то числа, во столько-то по среднеевропейскому времени вошел, допустим, дипломатический советник из России, зовется I.I. Betskoy, а вышел во столько-то, а может и не вышел, а остался, и вышел только на другой день… Или там на постоялом дворе, где-нибудь в Саксонии, когда «настоящая принцесса» мчалась во весь опор, как она любит, в нанятой карете в своей любимой сестренке или старшему братишке из скучного Штеттина развеяться в молодежной компании. Или там… В общем никто не видел, а если и видел, не записал, а если и записал, то потерял или потом потеряли те, кому это было поручено.   
         А между тем предпосылок для встречи молодого Бецкого летом 1728 года с совсем юной женой принца Цербстского у Бецкого было поболее, чем у другого какого дипломата или там камердинера. Ведь, вспомним, он родился у томящегося в шведском плену папаши Трубецкого в Стокгольме и по официальной биографии провел там 14 первых лет своей жизни. Там же получил начальное образование, и естественно, как и отмечали современники, прекрасно говорил по-шведски. А также по-немецки, по-французски и т.д. Так что языком владел, и уж что-что, а поговорить с принцессами на их родном он мог и умел. 
         А у «настоящей принцессы», вернее у ее родственников, были свои серьезные интересы в Швеции. Ведь отпрыски папаши Иоганны - Кристиана Августа Гольштейн-Готторбского, претендовали не только на герцогские короны по всей Германии, а также и на короны Дании и Швеции! Что в последствии и случилось – родной старший брат Иоганны - Адольф Фредрик, был избран королем Швеции! Как вам такой расклад?! Так что встретиться с семейством Иоганны, да и с ней самой, дипломатическому командировочному, курсирующему между европейскими столицами, и поговорить про династические интриги или передать письмецо какое, и не только там по амурной части, возможностей и причин было предостаточно.
         
         Но вернемся в Россию в 1744 год. Несмотря на косые взгляда придворных и самой, которая «вообще все», брачное дело великого князя–наследника подвигалось своим чередом. Не будем касаться сложной процедуры подготовки Екатерины к принятию православия и самого крещения, но процитируем то, что особенно понравилось Иоганне.
       «Ея Императорское Величество приказала ей (Екатерине) сделать платье adrienne во всем одинаковое с тем, которое было на ней самой в этот день, из алого гро-де-тура выложенное по всем швам по рисунку серебряным позументом. На голове без всякаго убора была алая лента, волосы без пудры; не было притом никаких драгоценностей, кроме больших серег и банта, подаренных ей Ея Императорским Величеством во время  болезни. Она была несколько бледна», - так описывает Иоганна дизайн платья и бижутерию Екатерины. Бант и серьги тянули по оценкам прессы того времени (в С.-Петербургских "Ведомостях" 1744 года, № 25) на 50-60 тыс. рублей теми деньгами.
          Не будем останавливаться на подробном описании, данным Иоганной, церковного действа крещения Екатерины. Оно мелочно подробно и проникнуто  гордостью за дочь, которая как прилежная ученица сдала прилюдно такой нелегкий экзамен. Да и пресса того времени прочувственно писала:
          «Невозможно описать, коликое с благочинием соединенное усердие сия достойнейшая принцесса  при  помянутом  торжественном  действии  оказывала, так что Ея Императорское Величество сама и большая часть бывших при том знатных особ от радости не могли слез удержаться».
         Наконец действо закончилось о Иоганна добивает свою немецкую родню следующими подробностями: «Ея Императорское Величество отправилась в свои покои в том порядке, в котором мы пришли. Она подарила ей (Екатерине) бриллиантовую запонку и ожерелье ценою в 150.000 рублей. Потом мы перешли на свою половину, где принимали обычныя поздравления, и в первый раз дамы целовали у нас руки. Синод, сенат и остальные знатные следовали за дворянством обоего пола. Это продолжалось около двух часов. Весь этот день мне еще уступаемо было первое место перед моeй дочерью». Эй, родня моя немецкая, слышите: 150 тысяч рубликооов… Аууу, у вас как там с этим?!
         На день Петра и Павла назначено было обручение Петра и Екатерины. Но мать с дочерью не забыли также поздравить жениха с именинами.
         Иоганна вообще, как все «настоящие принцессы», очень любила обсуждать подарки. Причем не только подаренные, но и даренные. Вот, например: «По уборке со столов, мы пошли со всеми, у нас бывшими, к Его Императорскому Высочеству поздравлять с двойным завтрешним праздником — днем Петра и Павла и его именинами. Сделанный моею дочерью подарок состоял из охотничьего ножа и набалдашника для трости с полным прибором из золота, изумрудов и бриллиантов. Я ему подарила таблетты из яшмы с бриллиантами. Наше посещение было коротко, потому что надо было раздеваться, чтобы отпра¬виться в кремль, в котором должен были происходить завтрешний обряд». Вот это по-нашему: нам ожерелье, мы в ответ – набалдашник весь в изумрудах и бриллиантах и т.д. Куплен, правда, на подьёмные, выданные Елизаветой, но так это же за труды и опасности путешествия в такую далекую страну.
         Итак, Петра поздравили с именинами, но надо же ехать на обручение, и тут: «Только что мы успели сделать это, как пришла к нам Ея Императорское Величество. Эта милостивая государыня явилась осведомиться, здоровы ли ея дети после дневной усталости. Она подала мне кольцо, которым  моя дочь должна обменяться с Великим Князем. И с той и другой стороны, эти  кольца настоящия маленькия чудовища. Оба могли стоить пятьдесят тысяч экю». Ну тут уже даже без комментариев. Сестренки мои немецкие, гдеее вы тааам?!

          Наконец счастливый день обручения наступил. И он как и положено в России начался с подарков. «Тайный советник Лесток принес моей дочери от Ея Императорскаго Величества портреты ея и Великаго Князя в браслете, украшенном, бриллиантами».
       Но не только подарки впечатляют: «Перейдя в приемную, мы принимали поздравления посланников, иностранных министров, генералов, офицеров и всех, кто хотел к нам подходить к руке». А, каково – облобызали ручку до синяков, но ради такого дня можно и потерпеть!
           И тут в записках Иоганны появляется ее сердечный друг. Появляется, правда, негласно, но все же упомянут таким образом: «Извещенныя, что Ея Императорское Величество нас ожидает, мы отправились к ней. Великий Князь подал мне руку, дочь моя следовала одна. Прийдя к Ея Величеству, я в первый раз уступила дочери первое место. Гофмаршал двора не замедлил объявить, что все было готово для обряда, и шествие началось вот как: весь двор, сенат, князья, офицеры, дворянство шли впереди Ея Величества. По левую ея сторону Великий Князь, несколько позади вправо принц гомбургский, обер-гофмейстер двора, три камергера, четвертый — это быль Корф — нес ея шлейф. На стороне Великаго Князя, рядом с обер-гофмейстером Ея Величества, обер-гофмаршал Брюммер, обер-камергер Бергхольц и два камергера Его Императорскаго Высочества. Я шла потом, имея по правую руку дочь мою. Мы были сопровождаемы двумя андреевскими кавалерами и дежурными камергерами и камер-юнкерами. Затем следовала принцесса гессен-гомбургская; за нею шли обергофмейстерина с кавалерственными дамами,  фрейлинами и всеми являвшимися ко двору». Бецкой, напомним, исполнял обязанности камергера наследника, поэтому как же в такое время, в таком месте без него!? Упомянута также его сестра гессенская принцесса - московская подружка Иоганны.

          Не будем утомляться описанием обряда обручения, а сразу обратимся к подаркам и проявлению уважения к матери невесты. Тем более, что, как пишет Иоганна, «весь обряд длился четыре часа, в продолжение которых нельзя было сидеть и четверти часа».    
          «По выходе, каждый удалился в свои покои  и там принимал поздравления. Сказать, что я не чувствовала себя от всех наклонений, которыя принуждена была делать, целуя эту толпу дам, и что правая рука у меня была с красным пятном величиною в немецкий флорин от полученных мною поцелуев — это, конечно, не преувеличено и здесь все видели то».
         «После того как мы несколько отдохнули, Великий Князь пришел к нам и принес моей дочери часы, украшенные бриллиантами ценою в 15.000 рублей и опахало с бриллиантами восхитительнаго вкуса.   Мне они подарили прекрасные часы с бриллиантами и рубинами и табакерку с бриллиантами удивительнейшей работы. От дочери я получила крупное жемчужное ожерелье и две жемчужины изумительной величины, а я ей подарила прибор мой из рубинов». Уфф, ну кажется все подарки розданы и получены.
          Однако это же Россия, и здесь, если гуляют, то со всем народом вместе: «На другое утро новая Великая Княжна (т.е. Екатерина) была поздравляема кавалергардскими офицерами, лейб-компанией, тремя гвардейскими пешими полками, конно-гвардейцами, в полном составе, имея во главе своих начальников. Ее приветствовали трубы, литавры, гобои и барабаны всех этих полков, а певчие — итальянскою музыкою. Фабриканты ей преподносили ткани, ленты и пр. В этот день Императрица сделала ей честь своим посещением и пожалованием звезды и креста ордена св. Екатерины, обделанных в бриллианты, ценою в 70,000 рублей».
         А куда же делась звезда ордена, подаренная еще на второй день приезда в Москву?! Не понятно; но видимо, Екатерине тогда пожаловали какую-то не совсем звезду, а только предварительную. Не суть, главное - цена зафиксирована, и немецкие тетушки должны её знать.
         Здесь записки Иоганны прерываются до момента венчания Петра и Екатерины. А ведь от даты обручения до венчания прошло более года. И столько разных событий произошло за это время!
         Итак, первое необходимое действо для вступления в брак с православным наследником, который правда, сам при рождении в Голштинии был крещен лютеранином, но по приезду в Россию перекрещен – принятие Екатериной православия, - было совершено.
         После обручения, не теряя времени, можно было бы и повенчаться, но оказалось, что сам наследник не совсем готов, поэтому решили пока сьездить в Киев, помолиться святым киево-печерским мощам. Отправились по-русски, всем двором, с остановками и промежуточными моленьями, пикниками и прочими увеселениями.
         Отправились со всем двором, конечно же и Иоганна с дочерью, уже официальной невестой наследника.   
         Подробности этого путешествия также описаны, но уже не Иоганной, а самой Екатериной. Она, как прилежная немка, вела подробный дневник событий своей жизни, который потом стал основой ее «Записок». Поэтому мы не будем останавливаться на подробностях этой увеселительной прогулки, т.к. они к нашему сюжету не относятся. Хотя как посмотреть, ведь с Иоганной приключилось в этом путешествии то, что никак не было запланировано…
          Вот историки с разной степенью детализации и разбора причинно-следственных связей с упором на российско-прусско-австрийские отношения того времени излагают причины отчуждения, возникшие между Елизаветой Петровной и Иоганной-Елизаветой. Мол, Иоганна, оказывается, шпионила в пользу прусского короля Фридриха II, плела при дворе интриги против внешней политики имперского двора и лично канцлера Бестужева или еще кого-то. И из-за этого Елизавета её сначала перестала к себе приближать и, в конце концов, и вовсе терпеть не могла. Ну что-то примерно так трактуют историки.
          Но, сдается нам, что процитированные выше записки Иоганны показывают, что она была не по этому делу. Ей бы платье пошить и посчитать бриллианты на звездах и булавках. Нет, она конечно же могла наверное письмецо там какое передать или шепнуть кому что… Но в целом, представляется, не того она была полета, чтобы интриговать в пользу Пруссии поперек всемогущего канцлера и прочее…
          Ну почему же тогда случилось так, что Елизавета Петровна, в конце концов, почти пинком выпихнула Иоганну обратно в скучную Германию, правда не сразу, а через полтора года? Что могло подвигнуть одну сравнительно молодую женщину - Елизавете шел тогда 35-й год - невзлюбить другую, также сравнительно молодую женщину – Иоганне шел только 33-й?
          Нам представляется, что ответ до банальности прост – обычная женская зависть. То, что не дано было Елизавете, и чего она страстно хотела (поэтому-то и постилась строго, и причащалась усердно, и к мощам ездила), просто так, без усилий, а даже с удовольствием удалось в очередной раз Иоганне.
          Нет, вы не подумаете, что мы тут сплетничаем, порочим, так сказать, имя зарубежной гостьи, которая вдали от семейного очага, не имея под боком своего благоверного – милый Кристиан так и не приехал на обручение, - позволила себе...
         Мы не сплетничаем, а имеем возможность цитировать опубликованные документы, да не просто там мемуары или письма, а дипломатические депеши. Вот например донесение австрийского резидента в Москве фон Розенберга своему шефу в Вену графу Ульфельду (перевод П.М. Силаковой с опубликованного немецкого оригинала): 
         
«16 ноября 1744 года

Высокочтимый граф,

Я надеялся, что сразу после отправки моих четырех последних донесений Вашему Превосходительству, я смог напомнить о моей аудиенции, которую, как меня заверили, я должен был получить в прошлую пятницу. Но тогда Его Высочество Великий Князь неожиданно был настигнут оспой, и это вызвало задержку, в результате которой Её Величество почти целый день пребывали у вышеназванного Великого Князя. Несмотря на это, оба министра будут, как только возможно, в самый ближайший срок добиваться для меня аудиенции, в результате которой идеальное завершение нашего дела должно будет достигнуто.
Граф Эстерхази сообщил мне из Гродно, как он слышал от графа Бруля, что Гершторфф должен быть как можно быстрее отозван отсюда (это вероятно уже произошло), что значительно повысило бы полезность общих дел. Тем самым вышеназванный Гершорфф пострадал из-за своей недостаточной осторожности (как ему приписывал его собственный двор), и его слишком большого усердия недостаточно, чтобы успокоить доверие русского министерства, как и утешить тех, с которыми он должен иметь дело. Напротив, Бецольду, к которому очень расположен этот двор и о котором много наслышаны в российском министерстве иностранных дел, следует прибыть в Петербург, и так, чтобы министр высокого ранга из Саксонского двора тут находился.
Я был подробно допрошен обоими канцлерами, правда ли, что два французских эмиссара действительно были в Вене, с намерением заключить мирные предложения, были ли они заключены и ожидаю ли я новостей от Вашего Превосходительства. С чем я воздаю должное Вашей милости и остаюсь в исключительном уважении
Вашему Превосходительству самый преданный слуга
 Фон Розенберг
 P.S./ Самой секретной новостью является то, что старшая принцесса Цербстская понесла и вроде как живот уже довольно большой».

Продолжение следует


Слева вверху: портрет И. И. Бецкого кисти  А. Рослина  с лентой Ордена Святого
Андрея Первозванного, 1777 г.
Справа вверху: портрет Иоганны Елизаветы Ангальт-Цербстской кисти
Антуана Пэна с Орденом Святой Великомученицы Екатерины.
Слева внизу: портрет Екатерины II (в русском наряде), неизвестный художник.
Справа внизу: портрет А.И. де-Рибас кисти  С. Торелли, 1770-е годы.