Ода малому барабану

Ода  малому  барабану

«Ритмическая  фигура  на  протяжении  всего исполнения 
четко  изображается  малым  барабаном  без  изменений.
За  все  время исполнения  (от 15 до 18 минут
 в  зависимости  от  темпа) ритм  повторяется  169 раз!..
а  музыкант, играющий  на  малом  барабане, 
должен  сделать  4056  ударов. 
Именно  из-за  однообразия  и  монотонности
барабанной  партии,  выдержанной  в  строгом  ostinato,
партия  считается  одной  из  сложнейших»
(Из  интернета)

Сперва  мне  казалось, что  это  картина  рассвета,  когда  небо  на востоке  постепенно  светлеет...  просыпается   природа,  раскрываются  бутоны  роз-тюльпанов...  начинает  дуть  легкий  утренний  ветерок,  постепенно  набираюший  силу... и  вот   блеснул  первый  луч...  за  ним  появляется  уже  край  быстро  увеличивающегося  диска,  который   борется  с  закрывающими  небо  тучами...  разрывает  их... и  вот,  наконец,  СОЛНЦЕ   уже  полностью  взошло  и  осветило  все  вокруг!
И  вдруг  музыка  резко   обрывается!
Тишина!
Погасло  солнце?
Нет,  конечно!
Я  непроизвольно  продолжал  еще  прислушиваться: может,  есть  еще  какие-то  звуки… признаки  жизни.. Не  может  же  быть,  чтобы  всё  так...  сразу… бесповоротно...  и  беспросветно... 
Но  нет!
Полная  тишина!

И  вот  этот  резкий  переход  от  вершины  звучания  к  полнейшей  тишине  вызывал  во  мне  какое-то  необъяснимое  чувство. 
Восторга   одновременно  с  тревогой.
Я  уже  знал,  что  это  наступит... 
Всякий  раз,  уловив  чуть  заметное  изменение  в  звучании  уже  поглотившей  меня  мелодии  музыкальной  темы,  уловив  момент  вступления  литавр  и  турецких  барабанов,   я  знал,  в  какой  момент  через  несколько  секунд   ударят  тарелки…  и  мир  рухнет…
И  каждый  раз  это  было  потрясающим.  И  каждый  раз  я  снова  вслушивался  в  тишину… зная,  что  там  ничего  уже  нет.

Я  не  помню  когда  и  в  каких  обстоятельствах  я  услышал  это  произведение  в  первый  раз.  Понятно  только  одно,  что  это  было  в  детстве  и  в  тот период,   когда  не  было  современных возможностей  немедленно  прослушать  его  еще  раз. 
Более  того,  не  было  возтожности  послушать  его  и  довольно  длительный  период  потом,  так  как  оно  редко  передавалось  по  радио,  очевидно,  из-за  относительно  длительного  звучания.
Как  бы  там  ни  было,  но  когда  я  позже  еще  раз  его  услышал,  я  вновь  завороженно  слушал  эту  неспешную,  незатейливую,   постепенно  нарастающую  по  звучанию  и  гипнотизирующую,  переливающуюся  «восточную»  мелодию,  непонятным  образом  прекрасно  сочетающуюся  с  четким  постоянным   сложным  ритмом…

Почему-то  так  получалось,  что  эту  вещь  я  каждый  раз  слышал  не  с  самого  начала.  И  очередное   потрясение  ждало  меня,  когда  я  не  только  услышал,  но  и  УВИДЕЛ  ее  по  телевидению. 
Не  помню  в  чьем   это  было исполнении  и  кто  дирижировал.
К  этому  времени  я  уже  не  только  отличал  Первый  концерт  для  фортепиано  Чайковского  от   2-ой  Венгерской  рапсодии  Листа,  ее — от  12-ой,   а  их  все — от  увертюры  к  «Руслану  и  Людмиле»   Глинки,  но  уже  сам играл  на  скрипке,  что-то   понимал   в  теории  музыки   и  был  знаком  с  составом  обычного  симфонического  оркестра.

Оказывается, произведение  начинается  не  прямо  с  мелодии   флейты,  как  это  было  слышно  по  радио,  а  с  барабанного,  очень-очень  тихого,   дважды  повторенного  двутакта,  который  задает  ритм.
 Я  увидел,  как  вступила   одинокая  флейта  и,  впервые  пропев  основную  музыкальную  тему,  стала,  вместе  со  струнными  инструментами  (скрипками, альтами, играющими  не  смычками,  а  пальцами  по  струнам — пиццикато ),  поддерживать  ритм  малого   барабана.  Мелодию  подхватил  кларнет…  История  повторилась...  Вступил  более  мощный   фагот,  за  ним  тему  повторил  кларнет-пикколо… (где-то  там... незаметно  зазвучала   арфа,  поддерживая  аккомпанемент  ритма),  после  него — гобой  д'амур...  английский  рожок… уже  две  флейты… И каждый  раз, за  счет  такого  перехода   от   одного  солирующего  «деревянного»  инструмента  к  другому  и  подключения  «отыгравших»  инструментов  к  малому  барабану  и  скрипкам,  происходит  усиление  звука  и  тембра  как  аккомпанемента,  так  и мелодии, — несущей  какой-то   «испано-мавританский»  рисунок, — с  восточными  переливами  и  гармоническими  «ходами».

                Теперь  мне  казалось,  что  это  факир
                с  дудочкой  наигрывает  мелодию,
                а  из  мешка, слегка  раскачиваясь  и  раздувая   «щёки»,
                медленно  «вырастает»  Королевская  Кобра.

И  только  ближе  ко  второй  половине  произведения   наступает  черед  «медных»  инструментов — сперва  эстафету  перенимает  труба (но  приглушенная  сурдиной),  а  за  ней  (Господи!  В  симфоническом  оркестре!) — САКСОФОН!  И  он  сразу  вносит  какое-то  напряжение  в  эту  по-восточному  «расслабленную  атмосферу»  произведения.  От  саксофона-тенора  мелодия  переходит  к  сопранино, потом  к  сопрано...
Напряжение  нарастает,  скрипачи  уже  взялись  за  смычки...  Виолончели  и  контрабасы  еще  играют  пиццикато,  но  уже  вскоре  и  они  возьмутся  за  смычки  и  будут  поддерживать  ритм  аккомпанемента, задаваемого  малым  барабаном,   уже  не  отдельными  нотами,  а  арпеджио  и даже  аккордами!

                Теперь  мне  кажется,  что  это  не  Кобра,
                а  самая  настоящая  Гремучая  Змея…
                которая  все  растет  и  растет…
                всё  громче  гремя  своей  «погремушкой»...
                и  теперь  уже  она, раскачиваясь  над  факиром, 
                начинает  его  гипнотизировать…

И  тут  вступает  уже   тромбон...  затем  валторна...  за  ней — туба!
Уже  задействованы  все  деревянные  и  медные  инструменты.
До  этого  вроде  бы  так  незаметно  нараставший,  звук   достиг,  кажется,  своего  предела... 
Уже  дирижер,  который  «зашевелился»   только  к  середине  произведения,  делает   более  широкие  плавные  жесты  и  активнее  поворачивается   то  к  одной,  то  к  другой  «группе»  инструментов…

                Мне  кажется,  что  факир  уже  с  трудом 
                удерживает  мелодией  Гремучую   от  нападения

И  тут  происходит  то,  что  на  музыкальном  языке  называется  tutti —  оркестр  играет  полным  звуком!  Мелодия,  аккомпанемент,  ритмическая  форма — всё  сливается  и  повторяется  на  максимуме  возможного!    Вот  еще  один,  уже  тринадцатый,   «проход»  темы,  но  ухо  четко  улавливает  какой-то  сдвиг  в  ее  тональности,  звучит  новый  вариант...
Бьют  литавры! 
Турецкие  барабаны!

                Вдруг,  в  какое-то  мгновение  огромная 
                Гремучая Змея превращается  в  гигантскую  Анаконду,
                которая,   уже  раскрывает  свою  пасть,
                готовясь  к  решающему  броску,  чтобы  проглотить  факира!.

Дирижер,  надеясь  на  чудо,    размахивает  руками,  как крыльями... 
Исчезает  строгая  периодичность  мелодии… Всё   будто   смешалось!..
Бьют  тарелки! 
Громче  играть  уже  невозможно! 
Звучит  всё,  что  может  бить,  греметь,  звенеть!…
Кто  прислушивается,  или  помнит  о  трудяге — малом   барабане!
Еще   удар   тарелок!..
Гонг!
Скользят  в  редчайшем  глиссандо  тромбоны!..
              И    ТИШИНА…               
             Морис  Равель,
                «Bolero»               
                22 .01. 2018 г.