Армения 2010. Протосимволика хачкара

АРМЕНИЯ 2010. ОТ ХАЧКАРА К ХАЧКАРУ 
Язык армянских резных камней.
Протосимволика памятников Армянского нагорья
Снимки на http://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/141615/
*
Дух дороги, даруй мне покой
От одной святыни до другой,
Дабы двигаться в непреходящем,
Зрить невидимое зраком зрящим,
Вровень с Летой течь и с этим летом –
Дай мне силы рассказать об этом.
*
Эти страницы – дневник паломничества по святым местам средневековой Армении, дань моей любви к этой великой стране, к этой великой культуре.
На этом пути – народные святилища-матуры и древние кладбища, пещеры и часовни, церкви и монастыри, горные селения и перекрестки дорог.
Моим магнитом были крестные камни, хачкары – доподлинная энциклопедия мировой символики.
Можно сказать, я шел от хачкара к хачкару, листая страница за страницей каменную летопись их универсальных образов и пытаясь освоить их язык. Для этого я окружил себя хачкаром, окутался хачкаром, нырнул в него как в море.
Знакомство с духовными традициями сопредельных стран, писаниями отцов церкви и историческими сочинениями армянских (и не только) авторов помогало мне в этом.
Постепенно я учился переводить язык изобразительных образов хачкара в слова.
Мои страницы – свидетели освоения этого удивительного языка и начинающегося диалога между нами.
Как и любой диалог, этот диалог основан на субъективном восприятии собеседниками друг друга, при котором невербальные восприятия, наития, интуиции, всплывая в светлое пятно сознания, в конце концов обнаруживают себя в словах.
Я искал не просто смысл, и не смысл узко конфессиональный.
Цель моих исканий – смысл общечеловеческий, годный для всех.
Меня притягивает в хачкаре как раз то, что является общим для разных народов, для разных конфессий и вероисповеданий, то, что объединяет нас всех, отсылая к нашей единой природе и заключая в себе опыт ее освоения.
В первой книге о символике хачкара 1991 г. я оставался архивариусом, книжником и теоретиком – археологом забытых значений, роющимся в текстах.
Прошло немало времени, и теперь меня влечет к себе смысл практический, по-прежнему живой и актуальный, сейчас, вот в это самое мгновение пригодный для любого из нас, ждущий приложения, доносящий истины, касающиеся нашего тонкого устройства и его гармонизации.
Раздвигая разные смыслы – а их немало – я пробивался к изначальным представлениям о пути к нашей истинной глубине, будучи уверен в том, что когда-то мы пришли на эту землю совершенными, а затем постепенно утратили свою высоту, стали одним из подвидов земных животных.
Практически всё, что описано в тексте, всё, на что я ссылаюсь и с чем сравниваю описываемое, можно увидеть своими глазами в виде моих снимков, помещенных на Яндекс-Фотках в Сети, это около пяти тысяч фотографий, размещенных в альбомах и пронумерованных по порядку следования глав книги.
В названия папок вынесены географические названия и названия конкретных памятников – по ним легко отыскать нужное.
Данные заметки являются продолжением и углублением моей неопубликованной рукописи 1991 года «Символика раннехристианского искусства. Язык армянских крестных камней хачкаров» .
В первой рукописи акцентировались христианские интерпретации символов, теперь же на первом плане – дохристианская протосимволика армянских памятников и поиски истоков этой протосимволики, поиски истоков древнейших архетипов и установок сознания, общих для мировых духовных традиций.
*
Алканья от оплота до оплота –
Их сколько без числа и счета?
*
НЕОБЯЗАТЕЛЬНОЕ:  ПЕРЕЛЕТ
13 августа 2010 года от Рождества Христова, в шесть вечера не спеша выкатываю велосипед с сумкой на багажнике, притянутой резинкой, на остановку «Полиграфический колледж» на Ярославском шоссе в Москве, ощущая, как важно правильно сделать самые первые шаги на задуманном пути.
Внутренне собравшись и настроившись, не спеша качусь своим ходом к метро «Ботанический сад». Так начинается мой 15-дневный исход из Москвы к хачкарам.
*
Прикрывает
Местное каше
То что подобает знать душе.
Спешу вкусить, покинув свой насест,
Вибрации благословенных мест.
*
В кармане у меня 33 тысячи армянских драм, это всего три тысячи русских рублей – я заранее меняю деньги, чтобы избежать привязки к банкам и обменникам, не зная, что в аэропорту «Звартноц» обменник будет работать и в четыре часа ночи, когда мой самолет совершит посадку.
Еду на метро до Речного Вокзала – мой складной байк легко допускает подобную смену транспорта.
Дальше автобус до аэропорта.
На Ленинградском шоссе попадаю в основательную пробку, провожу в ней полтора часа  – и все равно в 9 вечера я в Шереметьево-F, пакую скотчем сложенный байк в заранее взятый для этого прочный полиэтиленовый пакет, перекладывая колеса тремя квадратными кусками туристической «пенки» – их можно было и не брать, а на обратном пути они не уберегут байк от варварского обращения – в Москве мне выдадут его из багажа с исковерканным задним колесом.
Умещаю там же пакет с цепью и замком, насосом, велоключами и ремнабором (вложив туда и нож), заклеиваю пакет скотчем, сверху затягиваю резинкой с крючками.
Тросики ручного тормоза и ручку переключателя скоростей на всякий случай заматываю скотчем, притягивая к рулю.
Вес байка с ремнабором и ключами – 15 кг, он поедет в багаже.
Вес моей слегка облегчившейся от перекладывания железяк сумки – ровно 9 кг 900 грамм по контрольным весам, она проходит по габаритам «Аэрофлота» как ручной багаж (55 х 35 х 25 см) и поедет со мной в салоне. При этом оплаты багажа не потребуется. (В следующем, 2011 году, «Аэрофлот» разрешит для перелетов в Армению не одно, а два места багажа – и я, вновь улетая в Ереван, уже спокойно сдам в багаж вместе с велосипедом и свой рюкзак, не заботясь о его весе). 
В сумке все мое походное снаряжение: полиэтилен 3 х 3 м, облегченный спальник-куколка («как у Шурика», – скажет, увидев его, селянин в Эчмиадзине, возле времянки которого вечером 27 августа я устроюсь на свой последний в Армении ночлег), свитер, нейлоновая анарака, котелок и тросик (пару раз за 15 дней я попаду в места с хворостом и вскипячу себе воды для чая и овсянки, сэр), два скромных цифровичка, Sony и Сanon, прекрасно работающих при хорошем освещении, зарядное устройство для Sony и изрядный запас батареек для Canon’a для планируемого (но не состоявшегося) длительного отрыва от цивилизации и электросети (я истрачу всего три комплекта батареек, изрядный ценный остаток изымут из ручного багажа при отлете из «Звартноца» гораздо более строгие, чем в Шереметьево-F,  армянские таможенники вместе с парой забытых и не упакованных с велосипедом велоключей и коробкой спичек).
Беру кипятильник – на случай ночлега в гостиницах (он мне ох как пригодится), а также полиэтиленовую миску, алюминиевую походную ложку и пластиковую кружку.
В ремнаборе длинный нож в ножнах – в расчете на арбузы и дыни.
В Шереметьево, просветив мою сумку, таможенники углядели в ней две жестянки. Объясняю, что это банки из-под кофе и чая.
«Они запечатаны?», – строго спрашивает таможенник, подсказывая мне правильный ответ.
Честно отвечаю, что нет. Что в одной из них сахарный песок, в другой овсянка, сэр.
«Могут быть проблемы. Скорее всего, вас с ними не пропустят в салон», – сказали мне доблестные таможенники на первом кордоне и махнули на меня рукой.
Больше в сумку никто не заглянул.
Далее мои скромные пищевые припасы эН Зэ ничьего внимания не привлекли и спокойно прилетели в Армению.
*
АРМЕНИЯ.  АЭРОПОРТ «ЗВАРТНОЦ» – ВАРДЕНИС
14 августа в 00.10 – или чуть позже самолет поднялся над Шереметьевом, а в 4 утра мы сели в «Звартноце».
Темнота, звезды, ясно.
Едва успеваю дойти после прилета и проверки документов до ленты на выдаче багажа – а уже мой байк в полной целости и сохранности аккуратно вынесли и поставили в сторонке отдельно – он хоть и складной, но подвижная багажная лента узковата для него.
Перевожу наручные часы на местное время – на час вперед.
Прилетающих встречают родственники и знакомые, разводят по машинам, развозят по домам.
Здесь так принято. Родственность, семейственность – основа жизни.
Сквозь строй таксистов, предлагающих свои услуги, выхожу из здания аэропорта.
Ереван я собираюсь объехать стороной.
Не затем я здесь, чтобы бродить по запакованным в асфальт улицам мегаполисов.
Вокруг завиваются многоуровневые асфальтовые джунгли – ленты-эстакады автовыездов, заслонившие собою сельский полевой пейзаж, когда-то окружавший аэропорт.
Сплошной камень, ни одного листочка.
На тротуаре, у серой бетонной колонны, в пещерном склепе полутуннеля для автопроезда сдираю скотч с пакета, раскладываю байк, притягиваю резинкой сумку на багажник и не спеша двигаю по извивам автоспиралей вослед за вереницей разъезжающихся авто, резонно предположив, что они выведут меня к Ереванской трассе.
Вот и заградительные шлагбаумы въездов.
Автопаркинг. Заборы.
Наконец схлопнутое застройкой пространство расправляется.
Аэропорт «Звартноц» находится примерно в километре от основной трассы «Ереван – Гюмри».
Налево поедешь – через 8 км Эчмиадзин (ныне Вагаршапат), направо – через 12 км автостанция перед Ереваном.
В месте примыкания отводки из аэропорта к трассе – большое село Паракар.
Оно по-прежнему сохраняет свое натуральное, провинциальное обличье и даже вневременную патриархальную безликость, возникающую как мозаика  и коллаж – разноразмерные заборики, разномастные домики по необходимости причудливо лепятся друг к другу, унифицированные серо-песочным цветом камня и глины, торчат трубы газовой проводки и желтые газосчетчики.
Темно. Еще до Паракара, метрах в шестистах от аэропорта справа и слева за высокой сквозной оградой наконец проглядывает что-то живое – деревья, виноградники, кусты,
Вот справа свободный въезд на поля – при желании здесь вполне можно переночевать.
Первые домики Паракара.
На перекрестке с трассой, у светофора, бистро.
Безлюдно. Все закрыто. Все спят.
Сворачиваю направо, к Еревану.
Метров через двести на левой стороне у дороги –  паракарский храм, Сурб Арутюн (церковь Воскресения).
Внутри храма в стенах древние камни с крестами.
Храм за оградой, калитка заперта.
Сюда я попаду через две недели, в день отлета в Москву.
За Паракаром селения переходят друг в друга.
Пейзаж очень изменился за время перестройки – по сторонам выросли огромные, сияющие во тьме неоном дворцы игорных домов – просто какой-то Лас-Вегас.
Рекламы на огромных щитах вдоль дороги исключительно на армянском языке.
А вот и первые рекламы на русском – реклама игорного дома и водки «Медведевка».
Минут через сорок интуитивно притормаживаю возле подземного перехода.
Чуть дальше горит витринка, возле нее на стульях сидят двое мужчин.
Не здесь ли автостанция? Да-да, кивают они, на той стороне.
Схожу в переход (через дорогу не перейдешь – теперь здесь высокая разделительная ограда между полосами).
В переходе разбитая плитка пола, пыльные выбитые стекла лавочек, когда-то ютящихся здесь, старая рухлядь, поломанные кушетки – похоже на бомжовую ночлежку.
Сколько раз уже я был здесь – и вот, не узнал.
Всё меняется, ветшает, в том числе и мы, наши воспоминания.
Мне попадается навстречу молчаливая женщина с метелкой, она возникает откуда-то сбоку и так же молча исчезает.
Выхожу наверх на другой стороне – по-прежнему темно.
Подхожу к огромному зданию автовокзала.
Сквозь стеклянные двери видно, что его обширный подсвеченный неоном вестибюль пуст.
Автовокзал выглядит сильно поношенным.
Работает ли он?
Слева от входа, на причалах для автобусов – таблички с пунктами следования, еще советских времен.
Напротив них, у стены обширного двора – ряд роскошных туристических автобусов.
Подхожу посмотреть таблички за передним стеклом – все автобусы до Стамбула.
Сажусь на «причале» у стены в жесткое откидное кресло (как в советских кинотеатрах) ждать рассвета.
Подсаживается армянин, простой товарищ, средних лет.
Откуда? С самолета.
Приехал из «Звартноца» на такси за 2.000 драм –  «страшно дорого» (это чуть меньше двухсот рублей).
«Жизнь здесь дешевая, – рассказывает он мне, – на тысячу драм можно прожить три дня».
Я с велосипедом – и он из-за этого принимает меня за местного.
А я с того же самолета, что и он. 
Нахожу наклеенный на стекло незаметный листок с расписанием.
Оно на армянском.
Подвожу к нему своего знакомого, прошу посмотреть, когда автобус на Варденис.
Получается, что в девять утра.
Четыре часа сидим, ждем.
Время летит чем дальше, тем незаметней.
Выясняю, что автобусы отсюда ходят лишь в Стамбул, во все другие места – маршрутки.
Это сильно затрудняет дело – в маршрутке места мало, лишь за последними спинками около полуметра свободного пространства до открывающейся задней двустворчатой двери.
Здесь и едет крупноразмерный багаж.
Исключение – маршрутки на Степанакерт (идут через Сисиан – Горис), у них наверху наварные обширные багажники-платформы с бортиками, на которых вещи увязывают внушительной горой.
У всех остальных маршруток таких багажников нет.
Все маршрутки частные.
К зданию автовокзала они не имеют никакого отношения.
Он – чистая видимость. Условность.
 Автостанций больше нет – просто традиционно сохранилось место, откуда возят частные извозчики.
Я вновь складываю и пакую байк.
Узнаю точное место, куда подходит моя маршрутка.
Около восьми утра она подъезжает.
За передним стеклом – надпись по-армянски, и я на всякий случай переписываю себе в тетрадку армянские буквы и их транскрипцию, – чтобы при необходимости самому прочитать название армянского населенного пункта, данного без перевода (мне это так и не пригодится).
Подъехавшая маршрутка пока пуста.
Это единственный рейс.
Следующий завтра утром.
Подхожу к водителю.
Он берет с меня 1.500 драм за проезд (стандартная плата) и еще 3.000 драм за провоз байка («а куда я багаж других пассажиров дену?» – резонно роняет он).
Мы укладываем байк назад, он занимает половину багажного пространства.
Еще через полчаса сзади все плотно заставлено и заложено до самого потолка металлическими бидонами, сумками и свертками.
Отправляемся с небольшим опозданием.
Дорога дальняя – больше двух часов быстрой веселой езды.
Около 60 км до развилки «Севан – Варденис», и оттуда почти полторы сотни километров берегом Севана.
Летим с ветерком, подбираем с дороги путников на скамеечки в проход.
Пространство трамбуется. Многие едут до дальних сел перед Варденисом.
Внимательно изучаю дорогу – не придется ли возвращаться по ней уже на байке?
Берега Севана за 20 лет сильно изменились – заросли зеленью, на голых берегах поднялся лес.
Вода, поднявшись, во многих местах затопила лесопосадки.
Их вырубили, но пеньки не корчевали – так они и торчат из воды в прибрежном песке и под водой у берега, необихоженные.
Ближе к Варденису по сторонам дороги начинается настоящий густой лес – сосны, тополя, дорога идет внутри зеленой тенистой арки.
Рыбы в озере мало.
Форель и сига за время «пэрэстройки» 1990-х полностью исчезли.
Но на дороге кое-где стоят возле своих авто рыбаки, предлагая  прекрасную копченую рыбу нежно-золотистого цвета.
В 11.30 мы на месте. Солнце, + 25оС, прохладный ветер с гор.
Я начинаю хронометрировать свои передвижения, чтобы потом иметь возможность точно привязать каждый снимок к месту, где он сделан (с учетом сдвига местного времени на час вперед относительно заложенного в цифровик).
*
1.  ВАРДЕНИС.  ХРАМ СУРБ АСТВАЦАЦИН И ХАЧКАРЫ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/141563/
Маршрутка останавливается у кольцевого разъезда, это центр Вардениса.
Я давно мечтал вновь здесь оказаться.
Это изряднейшая и весьма трудно доступная когда-то глухомань, самая окраина армянской ойкумены.
Такого рода окраины крайне любопытны в плане культурных феноменов, сохраняющихся здесь с незапамятных времен.
Далее через Зодский перевал – Карабах-Арцах, который всё же не совсем Армения, даже этнически, несмотря на массовидные представления, что там тоже живут армяне.
Павел Флоренский, к примеру (сам имевший армянские корни) полагал  карабахцев-христиан даргинами.
И вот я вновь в Варденисе!
Вокруг магазинчики, конторки, лавочки, сарайчики, сварные вагончики, пыльные пристроечки и, витринки, вывески, рекламки – провинциальный российский торговый пейзаж времен перестройки.
В двух шагах над малоэтажной застройкой возвышается остроконечный купол храма Сурб Аствацацин (Богородицы) (1 1).
Любой храм – условный образ разных состояний сознания, в том числе и высшего состояния.
Мы – также условно – называем его полнотой, гармонией, «музыкой сфер», небесным Иерусалимом, Раем, Дао, Огнем, Солнцем, Сыном и Отцом, Абсолютом, Аллахом.
Но любое слово условно, ибо не точно.
Что ж с того? Это ли повод перестать говорить?
Вокруг храма выглядывают из заповедных бестревожных зарослей крапивы хачкары (хач – «крест», кар – «камень).
Хачкар – это вертикальная плита с крестом.
Я был здесь в начале 1990-х, но мало что сохранилось в памяти, кроме того, что попало в текст первой рукописи о символике хачкара 1991 года.
Подхожу к таксисту, осведомляюсь о гостинице.
Вот и первая новость: старую гостиницу закрыли, новую еще не достроили.
Значит, ночевать в Варденисе негде.
Ближайшая гостиница в 12 км от Вардениса, на севанской трассе, возле Карчахпюра.
Вторая новость: сегодня суббота, а по выходным автобусы в села не ходят.
Автобус в Зод (Содк) не ходит вообще, в Макенис – в девять утра и в два часа дня, в Дашкенд (Айрк) – один рейс в два часа дня.
12.05. Подхожу к хачкарам у Сурб Аствацацин.
У храма на меня как буря налетает пожилой, весьма эмоциональный армянин, подхватывает своим неистовым порывом и уносит в храм знакомиться с местным священником, Тэр Акопом.
«Товарищ из Москвы, занимается хачкарами».
Я огорошен местным напором.
Священник по-русски не говорит.
Доброжелательно улыбается,
Ни я, ни он не знаем, что нам делать друг с другом. Снимок на память (1 2).
Интерьер храма пустоват, ничто не останавливает взгляд.
Выкатываюсь на улицу, лезу в крапивные кущи, дерзко тревожа их заповедность.
В крапиве стоят и лежат, иногда полностью ею скрытые, хачкары.
Обхожу храм, выискивая в жгучих зарослях надгробные плиты и древние камни.
Они – первые для меня после долгой разлуки, я рад встрече.
Я праздную ее. Внутри ликование.
Сознание блаженно раскрывается вибрациям, воротами к которым является освященный по особому обряду хачкар.
Устанавливается внутренняя тишина.
В ней на любой вопрос приходит ясный ответ.
Мой первый контакт с хачкарами безмолвен и невербален.
Лишь потом, в Москве я сумею отчасти описать то, что пережил, ощутил, узнал, понял и принял, переходя от одного камня к другому.
Вот эти неловкие описания, сделанные много позже.
Хачкары у церкви Богородицы в Варденисе хранят несколько очень древних мотивов.
На одном из них (1 3) над верхним крылом креста помещен трезубец.
Он не имеет сходства с фигурой человека.
Некоторые считают, что это тамга, племенной знак.
Трезубцы используются как религиозный атрибут в огненных церемониях у индуистов, у них трезубец (trisula) напоминает о трех высших духовных состояниях, в раджа-буддхи йоге это Атман, Ишвара и Брахман (1 4, 1 5). Не индуистский ли трезубец с его слегка отгибающимися на концах боковыми зубьями лежит в основе композиции «процветшего креста» в христианстве?
Боковые зубцы начинают изображаться пальметтами, обретая растительный характер.
По крайней мере, иудаистский трезубец на синагоге в Галилее крайне схож с индуистским (1 6).
Современные исламские надгробья с композицией в виде трезубца я видел в 2009 г. в Дербенте (1 7, 1 8).
На них мотив острого зубца и растительной лозы совмещен – концы зубьев увенчаны цветами.
У зороастрийцев тоже были трехсвечники.
Известны древние статуэтки такого рода у племен Дагестана.
Их можно видеть в краеведческом музее Махачкалы (1 9, 1 10, 1 11).
Одни из них совершенно абстрактны, другие начинают напоминать человека с воздетыми вверх руками – поза молящегося или благословляющего человека (греч. «орант»).
Но почему во время молитвы иногда поднимают руки вверх или возводят очи горе – то есть помогают сознанию сфокусироваться над телом?
Не для того ли, чтобы направить поток своих энергий сквозь тело вверх, параллельно основным энергетическим трассам тела, идущим вдоль позвоночника (сушумна, кундалини, читрини, ида и пингала) – и тем самым актуализировать и инициировать движение энергии по этим каналам?
Возможно, поднятие рук также активизирует и «включает» чакру сахасрару, горизонтальным кольцом-тором облегающую макушку головы.
А складывание ладоней на груди, к примеру, активизирет чакру анахату. 
Что ж, выходит, воздымание рук вверх (поза оранта) – не чисто условное взывание к абстракту «неба», а нечто сугубо практическое – наподобие прикладывания сведенных вместе ладоней во время буддийских простираний последовательно ко лбу, груди и животу для активации соответствующих чакр.
В христианстве с появлением учения о Троице трезубец, как и в индуизме, в силу своей троичности вполне может отсылать к трем высшим состояниям сознания, которые мы условно называем Богом-Духом, Богом-Сыном и Богом-Отцом (в этом плане он эквивалентен трилистнику-трифолию-кислице или треугольнику египтян).
Не в этом ли качестве он и появился на варденисском хачкаре?
Йоги-практики троичность понимают как три последних ступени при движении к паранирване, три высших состояния духа.
Трезубец как визуальная форма служит подходящей отсылкой-памятованием об этих трех последних шагах к изначальной чистоте.
В библейском контексте рыболовные снасти (невод, трезубец) отсылают к «ловцам человеков» – Иисусу и апостолам.
На другом хачкаре в крапиве у северной стены храма (1 12) в верхних междукрестьях в «уголках света» изображены весьма условно, с нарочитой неловкостью и неумелостью головы льва (1 13) и быка (1 14) – символы евангелистов.
Под ними – косые кресты гармонического единения двух природ.
По бокам у них весьма условно изображены крылья, напоминающие уши.
Подчеркнутая условность и лапидарность изображения, скорее всего, намеренные.
Возможно, они нарочито неловки для того, чтобы подчеркнуть, что это условные, «умственные» образы, а не подражательные, «языческие» изображения животных или крыльев каких-то конкретно существующих крылатых созданий.
Так раннее христианство отграничивало себя от языческих образов, от кумирства как поклонения телу.
Поэтому и в самых ранних миниатюрах армянских евангелий рисунки нередко сделаны подчеркнуто неумело и неловко, словно детской рукой – ибо Иисус призывал: «Будьте как дети!».
Эта неумелость – возможно, также знак умаленности христианина-миниатюриста перед истинным и единственным Творцом и Художником.
На этом же хачкаре между почками верхнего окончания креста изображена хищная птица (1 15).
В Норадузе, на хачкаре к востоку от храма Григора Лусаворича (близ него) небольшая голубкообразная птица Св.Духа изображена над крестом с распятым Иисусом (1 16).
На одном из хачкаров Дашкенда (ныне Айрк) гигантская сильная птица (образ воскресения, ибо «обновится яко орля юность моя») осеняет распростертыми крылами две фигуры в нимбах (1 17).
И в Св.Эчмиадзине на хачкаре из Содка 1569 г. (1 18) такая же гигантская птица духа (Пестрый Орел толтеков!) простирает крылья над Марией и Иисусом).
В следующем году я увижу в Кармиргюхе на Севане близ Гавара, возле церкви Св. Григория роскошный «княжеский» хачкар с поразившим меня очень крупным изображением «голубкообразной птицы» (именно так изъясняли этот образ средневековые вардапеты) с простертыми крыльями – ее размеры если и не превращали голубя в орла, то по крайней мере явно предполагали «слипание» образов голубя и орла в комплексном образе.
*
Провал, прорыв, прозрение, удар!
А я – всего-то подошел
Чуть-чуть поближе
Полюбоваться на хачкар.
На нем вверху орел,
А ниже
Природа-мать и порожденный ею сын,
Инь-Ян, Яб-Юм, Мария-Иисус,
Адам и Ева,
Богочеловеки.
Они в одежде – в схиме.
Орел их держит дланями своими.
От них налево –
Голова вола,
Направо – льва,
Смирение и сила,
Что с нами не навеки.
Зияет переходностью в Нечёт могила,
Орнаменты текут как реки
И вечность морщится едва.
*
Продолжаю внимательно рассматривать хачкар у северной стены варденисского храма, мой взгляд спускается вниз, к «побегам» исхождения духа из основания креста.
Они часто изображаются античными пальметтами, а здесь одновременно, в параллель друг другу вводится даже два растительных образа (1 19), и оба нетривиальны: это прямой стебель, устремленный к средокрестью Абсолюта, увенчанный цветком-плодом духовной практики, и S-образно изгибающаяся  и поддерживающая его пальметта-плетенка.
Эта последняя имеет внизу круговой завиток, и отдаленно – и тем не менее заметно – сходна с телом змеи.
Может быть, такие змееподобные пальметты, отчасти напоминающие раздувшийся капюшон кобры, отсылают к культу почитания кобр как носителей в живом теле наиболее смертоносного яда – и значит, наиболее близких к таинству жизни и смерти?
Я видел поразительный документальный фильм, снятый в 1935 г.,  о бирманской женщине-ведунье, которая во время ритуального обряда в горах у логова змеи  целует троекратно в голову огромную, активно защищающуюся кобру, умудряясь при этом обороняться голыми руками от ее смертоносных бросков. 
Змея и есть «мировая лоза», скрывающая в себе таинство единства жизни и смерти.
Она несет в себе смертельный яд – и всё же жива, используя его себе во благо!
«Я есмь лоза», говорил Иисус.
«Я насадил тебя как благородную лозу», – сказано в Книге Пророка Иеремии 2:21.
В Ветхом Завете есть место, которое связывают с непостижимостью природы божества («Непостижимы для меня пути змеи на скале», Книга Притч 30:18-19).
В древних традициях змея – символ мудрости (финал «Махабхараты»), хранитель тайны гармонии жизни и смерти.
В Физиологе Епифания Кипрского (4 век) сказано: «Нечиста и змия, но свидетельствоваше о нем же Христос, глаголя: «Яко же вознес Моисей змию во пустыни, тако вознестись подобает Сыну Человеческому». – Вот она, связь образа змеи с вознесением Иисуса.
Вряд ли образ змеи дан на хачкаре неявно в силу связи с дохристианскими традициями.
Скорее здесь достигается эффект «умного образа» как образа растождествленного, отодвинутого от первообраза из плоти и крови, и тем самым одухотворенного.
Не языческий голубь, но «голубкообразная птица».
Точно так же не змея-кобра и не эллинская языческая виноградная лоза, а змееподобная=исполненная мудрости – лоза жизни во Христе (согласно словам Иисуса «Я есмь лоза, а вы – ветви»).
Изображение змеи одуховтворяется обобщенностью ее вида, допускающей комплексирование, поэтому его можно принять также и за стебель-лозу вьющегося растения.
Голова змеи не имеет глаз и рта – просто овальное утолщение, она вполне может показаться также и почкой или бутоном на конце стебля – но это также не какая-то конкретная древесная или растительная почка или бутон, а условная, умная отсылка.
Отказ от точного подобия – намеренный прием, растождествляющий «умное» – и языческое, кумирское, подражающее природе изображение, ведь образ на хачкаре есть символ, он отсылает не к телесному, а к неизобразимому, духовному плану.
Черта древней образности – совмещение различных образных отсылок, создание синкрета или комплекса (гениальный психолог Лев Семенович Выготский описал их как два особых типа мышления, существующих наравне с логическим).
Вот я вижу Иисуса вверху, на козырьке того же хачкара.
Сзади него условно изображенный трон или престол особой формы (1 20) – он состоит из нескольких горизонталей, которые с двух сторон ограничены вертикалями, вверху вдруг процветающими трилистниками.
Значит, ветки горизонталей – низшие слои сознания воплощенного человека, а ветки вертикалей – те части сознания, которые стремятся к изначальной чистоте, к свободе от кармы, к «процветанию в Бога».
Но тогда наш «трон» является в то же время и весьма нетривиальным по форме «древом жизни».
Таким же «древом жизни» является тело любого святого, просветленного, в буддизме, что впрямую изображается побегами, исходящими прямо из его тела (1 21, 1 22).
На одном из хачкаров (1 23, 1 24) на концах побегов Св. Духа – фигуры крылатых ангелов – образ нашей крылатой, тонкой природы.
Ангеличность – высшее состояние человека – чистая, бестелесная  духовность – предстает на хачкаре как один из духовных даров, как естственное – подобно цветку, распустившемуся из бутона – завершение пути снизу, от изножья креста (от павшей, оскверненной природы Адама), по плавной округлой кривой к средокрестью.
Вот почему растительные побеги завершаются ангелами – словно цветами или плодами.
А на перенесенном в Св. Эчмиадзин хачкаре из Содка 1569 г. (Сотк или бывший Зод – это рядом, в двух шагах от Вардениса) ангел изображен рядом с прорастающей из той же основы растительной пальметтой (1 25, 1 26), на равных с ней.
Он – про-из-растание, и она – тоже.
Ангел и пальметта – как две веточки из одной развилки, или две почки, или лист и бутон цветка на одном стебле.
Вот они, образы про-из-растания, органической явленности вовне тонкого единства изнутри каждого из нас.   
Я пишу «Св.Дух», не обязательно апеллируя к христианству либо Атману индуизма, но имея в виду чистое и в этом смысле «абсолютное» сознание.
Его можно называть божественностью. Или святостью. Нирваной. Просветленностью. Буддичностью.
Путь к нему – самадхи, сатори, медитация, молитва, мантра, аскеза, пост, монашество, подвиг.
А вот побег Св. Духа, который сначала берет в кольцо три почки нижней ножки креста, а потом как бы уже отдельной округлой веткой уходит вверх, завиваясь к средокрестью (1 27, 1 28).
Кольцеобразная форма «кустов» Св.Духа – подтверждение их божественной природы, образ вечности, ибо «Сын Божий есть бесконечный круг, в коем все силы сходятся» (Св. Климент Александрийский, 150–217 гг. Цитриую его по фундаментальному труду, прямо касающемуся наших тем: А.С.Уваров. Христианская символика, М., 1908, с.43).
Но почему так? Отчего, собственно, круг?
Не потому ли, что древнейшие индивидуальные практики представляют собой циркуляцию тонких энергий по замкнутому контуру внутри тела?
А в групповых практиках энергии нередко «гоняют» по кругу, который образуют, сев или встав в круг, все участники?
И потом, немаловажно, что Климент говорит о «силах», то есть об энергетике человека.
И кроме того, он использует выражение «сын Божий», а оно, как известно, относится и конкретно к Иисусу, и к каждому, кто ищет в себе Бога как вечную природу – к каждому из нас. 
И наконец, здесь совершенно удивительные «уголки света» (1 29, 1 30) в верхних междукрестьях, которые несут в себе сразу и «уголки света» в виде четвертинок круговой цветочной розетки, и круговую вихревую розетку полностью, и круговую цветочную розетку полностью, и подковку-пещерку (крайне редкий случай), и дополнительно обрамляющую уголок, изогнутую как лук волюту с двумя спиральными завитками на концах.
Это комплексное построение содержит пять эквивалентных взаимозаменяемых элементов.
На других хачкарах любой из этих элементов «в одиночку» может отсылать к незримому вечному Богу-свету, который везде.
Здесь же я вижу еще один трезубец в том же топосе над крестом, что и у первого хачкара с трезубцем.
Но здесь его форма приближена к трилистнику (1 29).
Но не только из верхнего – из бокового крыла креста отходит в сторону, к бордюру такой же «трезубец» – и теперь понятно, что это разделяющийся натрое канал тонкой связи, становящиеся троякими, трехкачественными эманации Единого, Абсолюта, нисходящие в «мир», к воплощенному человеку, из точки средокрестья.
Скажем, Атман-Ишвара-Брахман.
Или Бог-Отец – Бог-Сын – Дух Святой.
Или вера, надежда, любовь.
Или небо-земля-человек (икебана, синтоизм).
Назовите сами триаду, которая вам больше по душе – мировые символы потому-то и кочуют свободно сквозь границы конфессий, что они проницаемы для частных трактовок, воплощая собою некую всеобщую, единую особенность тонкой структуры человека.   
Вот надгробная плита с абрисом человека (1 31).
В центре круга головы – образ расширения сознания, в груди – птица духа, готовая расправить крылья и улететь (1 32), далее – вихрь вечной жизни (вихревая розетка) и цветение в саду Господа (цветочная розетка).
Две последние круговые розетки явно не привязаны точно по топосу, а просто помещены там, где осталось место на плите.
От макушки головы отходят два коротких загадочных отростка, они выходят за прямоугольник обрамления.
На других плитах я увижу чуть заостренные макушки голов, придающие круглой голове каплевидную форму.
Не тяготение ли к Небу, к горнему выражают эти формы?
Два отростка – две природы как вся полнота двуипостасного существа.
Известно, что после смерти тонкие структуры (астросом) выходят через брахмарандру – не к этому ли процессу отсылает заостренная вытяжка круга головы вверх и отростки, направленные туда же?
Несколько раз в последующие дни я увижу на надгробных плитах изображения голов с элементами, напоминающими рога.
Уж не головной ли это убор, подумалось мне.
Какая-нибуль средневековая женская кика.
Или это отголосок библейского рога как тонкой связки, тонких каналов духовного со-общения, нередко идущих от висков вверх?
Антенны божественного телеграфа?
Глядя на круговые розетки на надгробных плитах равно и христиан (1 33, 1 34), и мусульман (1 35), размещенные, как правило, в аккуратный ряд вдоль плиты, я подумал: уж не отсылка ли это к размещению в ряд, вдоль позвоночника, чакр тонкого тела?
Это же базовая, жизненно важная информация.
Это одна из специфичных черт тонкого плана человека.
Не потому ли ее стремились запечатлеть и передать?
Она едина для всех людей, для всех конфессий.
Она – одна из первооснов духовной образности.
Возможно, и нанизывание образов по вертикали на единую ось на вертикальных стелах, плитах и столбах изначально исходило именно из этого взаимоподобия стелы и цепочки чакр как структурной сути прямостоячего человека.
А вот и усиленные по части символики уголки света! – думаю я про себя, разглядывая один из варденисских хачкаров (1 36).
К обычной четвертинке радиальной розетки здесь прибавлена симметричная пальметта (или даже волюта), похожая на лук.
Лук этот точно лёг на изгиб окружности розетки, своим изгибом и нарастающей к серединке толщинкой усиливая визуально образ незримой эманации, излучения, идущего из угла плиты к ее центру – пальметта как бы упруго выгнулась под действием незримого потока энергии, тем самым проявляя его присутствие.
А вот на обломке хачкара с прямоугольным «зубом» (для вставки его в постамент) круглая мандала в виде плетенки, центр которой образует ортогональную решетку или сетку (1 37) –  назову ее ортогоном.
Судя по всему, это один из древнейших образов Первоосновы.
На мандале в промежутках между плетениями с четырех сторон изображены небольшие круглые полусферические выпуклости.
Исследователи полагают, что это имитация украшений на металлическом литье или жемчуга на реальном плетении или вышивке-амулете-обереге.
Меня почему-то особенно трогают и волнуют обломки хачкаров, остатки резьбы и надписей на камнях, полускрытых в земле (1 38, 1 39) – может, потому, что они с особой резкостью и наглядностью являют собою неизбежный финал всех наших внешних деяний: руинизацию, исчезновение, стирание в пыль.
Они – предупреждение, совет: после внешних игр своевременно перенеси фокус всех своих усилий внутрь, ибо все внешнее кратковечно, даже базальт.
Наиболее древними в Армении считаются христианские кресты, нанесенные на плиты неправильной формы, с самой грубой оттеской, или просто на вытянутые округлые валуны (1 40 – 1 43).
Культ Христа здесь слился с культом камня, поэтому в особой обработке камня нужды не было – сам камень уже был отсылкой к Христу, к вечной как базальт Первооснове.
  А вот и хачкар с двумя птицами в верхних междукрестьях (1 44) – душами, питающимися от креста как тела Христова и крови его жертвы, которая есть вино вечной жизни.
Поэтому некоторые хачкары сохраняют до сих пор (частичную) окраску в красный цвет, цвет крови Иисуса, цвет жертвы, цвет вина жизни вечной.
Птицы размещены на «островках», острая форма которых, резко очерченная глубокой канавкой, воспроизводит их тяготение к средокрестью.
Сюда же направлены и растительные бутоны, воспроизведенные низким рельефом на остриях «островков».
Но точка средокрстья – это Бог-Отец.
Точно так же центр мандалы – паринирвана.
На этом же хачкаре изображена еще одна, третья, необычная птица – в виде обобщенной «чайки»-галочки по центру вверху, над крестом, между почками (1 45).
Почему она не такая, как две другие?
Да потому что она – и птица, и расходящиеся от креста вверх и в стороны волны благодати, и лоза Иисусова, протягивающаяся от креста в мир.
Это сложный, «умный» комплексный образ.
Он «сильнее» однозначных изображений, именно к таким многосоставным комплексам тяготеет мировая символика и многие хачкары, отражая множественность аспектов проявления единого сознания (вспомним хотя бы 99 прекрасных имен Аллаха в исламе).   
Наверху на этом хачкаре – Иисус в крестчатом нимбе, возглашающий завет (его правая рука поднята), справа от него вол, слева лев (символы евангелистов), а сзади фигуры некая загадочная волнообразная поверхность (1 46).
Что сие? Не океан ли вечного бытия?
И наконец, внизу возле пальметты истечения Духа по фону вертикально пущен меандр из чередующихся, обращенных то в одну сторону, то в другую взаимовложенных остроконечных горок (1 47) – образ тотальной относительности и взаимозависимости, графема смен реципрокных состояний (возрастание/убывание, воплощение/развоплощение, сжатие/разжатие и т.д.).
В завершение – сильно стертая благословляющая фигура (1 48).
Я просто потрясен обилием архетипов, сразу же попавшихся мне буквально на первых же хачкарах Вардениса.
*
2.  ВАРДЕНИС.  ПЕРВЫЙ МАТУР
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/141589/
12.30. По асфальтовой дороге выдвигаюсь мимо храма Аствацацин на восток и, не проехав и ста метров, замечаю справа от дороги, на зеленой усадьбе в низинке, напоминающей картофельное поле и огород одновременно, живописный сарайчик с входом, обращенным к дороге (2 1, 2 4).
Своей округлой «насыпной» формой сарайчик напоминает большую землянку.
Крыша насыпная, земляная, на ней растет зеленая травка.
Переводы крыши деревянные, это просто нетолстые стволики деревьев, их выбеленные солнцем концы живописно нависают над входом (2 2).
Поставив байк на подножку на обочине, подхожу – и вдруг понимаю, что это не просто архаичная землянка.
Меня остановил и притянул к себе матур, народная часовня!
Схожу вниз.
Внутри матура нагромождение камней образует весьма условную пещерку, печерку, печору (2 3).
Это священный центр матура.
Впадина. Пустота печеры. Отсылка к женскому началу – то есть к духу, ведь «дух» на древних языках этого ареала – слово женского рода.
Отсюда непривычное (для русского менталитета) выведение на первый план архетипов женственности для обозначения духовной ипостаси, для отсылки к духовности, к прообразу духа как такового.
Несколько выцветших литографий религиозной сюжетики – бесхитростные приношения местных жителей. Ничего подобного я никогда не видел.
12.40. Вдохновленный неожиданным попаданием в первый мой армянский матур, продолжаю двигаться по дороге на восток и утыкаюсь в глухую ограду большого городского кладбища.
Там, за стеной его ближайшая ко мне часть окажется самой древней, дальше к востоку тянутся бесконечные новые могилы, в том числе с новыми хачкарами, традиция установки которых не только возродилась, но и приняла большой размах в нынешней Армении.
Отсюда расходятся три дороги: влево-вперед на Мец Мазру (нынешний Мец Масрик, ограда кладбища остается справа), вправо-вперед – на Зод (ограда кладбища остается слева), и направо – на Дашкенд-Айрк.
*
3.  ВАРДЕНИС.  СТАРОЕ КЛАДБИЩЕ У ДОРОГИ НА МЕЦ МАСРИК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/141595/
Выбираю дорогу на Мец Мазру, и сразу же у обочины дороги, слева (то есть к северу от нее), без всякой ограды, у трансформаторной будки – древние плиты и надгробья, кресты на необработанных камнях случайной формы (3 0abc).
Вот ангел (3 1) c косоугольной сеткой на груди и со сбитым лицом на торце одного из надгробий.
Сбить глаза на лице – значит уничтожить канал духовной связи между тобой и оригиналом изображения, ведь наш дух прежде всего изливается через глаза.
А ведь косоугольная сетка говорит о дхармичности.
О том, что сущность сердца (анахаты) данного персонажа – ведание Первоосновы. Просветленность. Святость.
Древние архетипы – вещь практичная, точная: если символ изображен на фигуре в области сердца – так вряд ли это случайность, скорее всего он прямо и относится к сердцу.
Вот среди изрядно замусоренной травы лежит длинный узкий камень (3 2).
Серый базальт, неправильной формы.
На нем – чистая графика: неглубокими бороздками аккуратно изображен примечательный крест.
По центру каждого крыла креста проходит осевая линия.
Она с четырех сторон сходится к кружку средокрестья и образует крест из одной линии.
Не одноединый ли духовный план изображает сей крест, подумалось мне.
Этот крест вписан в другой крест, изображенный с толщинкой, двумя линиями, каждая из которых завивается на конце круглой почкой, отвернутой вовне.
Этот, второй крест отчетливо двоичен, он выражает идею единства человека двуипостасного, воплощенного в тело.
Но что тогда означает ромб с косым крестом внутри, который внедряется в крест снизу, как раз между двумя почками – словно мужчина в женщину?
Уж явно не женское начало.
Своим острием он как раз упирается в осевую линию нижней ножки креста и совпадает с ней, как бы желая разрубить, развалить двуединство ножки и слиться с линией духовного одноединства.
Это можно сделать, взрастив на своем поле-кшетре (санскр.) знание Абсолюта, Бога-Отца, Брахмана, нирваны.
Значит, ромб с косым крестом и есть символ засеянного поля сознания, взрастившего на себе знание Брахмана.
Это образ святости, просветленности, нирваны, самадхи, сатори.
Именно с такой семантикой славяне-индо-арии изображали ромб с косым крестом и с точками на животе фигурки богини Мокоши, и понятно, почему: «мокша» на санскрите – «спасение», то же, что и «христос» на греческом.
А начертание этого знака на животе, скорее всего, отсылало к практикам типа раджа-йоги и тантры, задействующим  чакры живота – манипуру и свадхистану.
С другой стороны ромб имеет шток, делающий его похожим на «гехард» – навершие копья, которым по преданию был умерщвлен – и обрел вечное блаженство! – Иисус.
Но это еще не всё.
Открытый наружу шток копья погружен в овал, напоминающий вагину. Ого!
Немало двусмысленностей еще предстоит мне увидеть на хачкарах, и не думаю, что возникающие рискованные аналогии случайны.
Они – рудменты укоренившихся в бессознательном дохристианских представлений, от которых так просто не отделаться.
Однако они всегда скрываются внутри канонической образности. Ну-ка, посмотрим!
Я внимательно вглядываюсь в шток копья (3 3) – и замечаю, что он имеет в качестве продолжения идущую вниз короткую осевую линию, от которой затем полукругом расходятся в стороны и плавно охватывают шток «гехарда» две графические «веточки», и образующие овал «вагины».
Если приглядеться, то видно, что на концах они чуть-чуть, едва заметно отгибаются вовне.
А значит, это всё же традиционная пара побегов, выходящая обычно из основания креста, а здесь – из основания «гехарда», точнее, из условной вертикальной осевой линии.
Но вертикальная ось симметрии на хачкаре  – это образ высшей гармонии как равновесности правого и левого, духа и тела воплощенного существа. Эта ось может и не изображаться впрямую, но мы всегда ощущаем ее присутствие за счет всегда имеющей место на хачкаре право-левой симметрии.
Вот на саркофаге всадник на коне (3 4), здесь же четвертинка радиальной розетки – «уголок света».
Это образ света-который-везде.
Поэтому – в знак своей всеместности – такие четвертинки обычно помещаются на всех четырех углах композиции или хотя бы в двух верхних углах.
А вот три креста (3 5), изображенные узкими, глубоко врезанными в камень канавками одинаковой ширины.
Это редкие для Армении кресты.
Они обозначают стабильное, неизменное состояние сознания, вне расширения и сжатия – как достигнутую гармонию и полную уравновешенность.
Не это ли состояние-вне-состояний отражает и точка средокрестья любого креста?
А на соседнем камне (3 6) три креста с расширением на концах, их крылья похожи на раздвоенный ласточкин хвост.
Это так называемые «сирийские» кресты.
Судя по их виду, они обозначают сжатие сознания, идущее со всех сторон к центру – на это намекают втянутые дуги на концах крыльев креста, образуя графему сжатия.
Состояние духовного сжатия, видимо, широко практиковалось сирийскими аскетами для духовного продвижения.
То же самое – в русском православии, именно на сжатие сознания работает идея страдательности.
В Армении не то: сирийские кресты (3 7, 3 8) здесь быстро преобразились в кресты, отображающие расширение сознания: крест процвел на остриях «ласточкиных хвостов» двумя круглыми почками (3 9), а потом и трилистниками (3 10, 3 11).
Прообраз такого креста – избыток энергии, эманация благодати из центра, распростирание сознания, любовный охват, божественное всеприемлющее объятие на все (четыре, или реже восемь) стороны света.
Иногда крест изображается как бы в окружении особой дополнительной оболочки более общей и плавной формы, чем сам крест (3 10).
Я буду называть такие кресты «крест с аурой», это логично, ведь крест по сути – образ человека, условное изображение наших структур и их взаимодействия, их тонкого баланса как смены состояний.
Наши тонкие тела вложены друг в друга подобно матрешке, поэтому и на некоторых хачкарах кресты взаимовложены, отражая многослойность духовных аур живых существ.      
В верхних междукрестьях на хачкаре нередко помещаются «плоды праведности» – итоги духовной практики.
Это может быть гранат, виноград, шишка пинии, любая круговая розетка как образ «процветания в Бога», даже ангелы.
Смысл образа «духовного плода» – райское блаженство, что следует из библейского «Аще кто от него яст, не умрет» (Еванг. от Иоанна 6:50).
На старом кладбище в Варденисе я вижу совершенно удивительный комплексный образ «плода» (3 12): он совмещает три духовные отсылки.
Первая – абрис птицы, клюв которой устремлен к средокрестью (птица жаждет Абсолюта, совершенства).
Справа едва заметным углублением намечен глаз птицы, подкрепляя аналогию.
Внутри птицы – круговая радиальная розетка (образ свободного владения «солнцем» своего духа.
Вдобавок ко всему абрис птицы настолько обобщен, что его можно принять и за эскизно намеченную растительную пальметту.
На хачкаре в Норадузе у храма Григора Лусворича (3 12f) близкий абрис, выражающий устремленность к средокрестью, имеют уже растительно-орнаментальные «плоды праведности», не имеющие сходства с птицей, хотя и близкие по форме.
Рядом (3 13) обобщенные «плоды праведности» занимают свое привычное место в верхних междукрестьях, свисая с концов арки, подкрепляющей тонкую природу образов, ведь арка изначально – отсылка к эллиптической форме нашего кокона, в мировых религиях она отсылает к месту богоявления, теофании.
Одно другому ничуть не противоречит, ибо где нам является Бог как наша не вскрытая нами, неузнанная пока и не освоенная во всей полноте природа? Конечно же, в нашем духовном поле.
Арка словно лук или полусфера направлена вверх, создавая дополнительный образ расширения, разжатия.
Вот на камне простой графичный крест (3 14) с «подковками» полусфер на трех концах и с прямым жестким штрихом, перечеркнувшим нижнюю ножку – наглядный образ эманации на три стороны света, с отсутствием излучения вниз.
Это естественное состояние многих людей.
Чаще всего нас не волнует подземный мир, мы не учитываем его наличие и не входим с ним в энергетический контакт, излучая свое духовное поле и взаимодействуя с миром лишь в надземной среде.   
Небольшое надгробье с тремя крестами-плетенками под арками (3 15).
Плетенка без начала и конца – образ бытия в духе.
Арка – место проявления нашей вечной природы, а значит, извивы нескончаемой игры.
Круговые петли и узлы плетенки (здесь – почки креста) – частичное и неполное возвращение назад, а на самом деле неостановимое движение по-замкнутому-контуру – образ реинкарнаций безначального и бесконечного духа, ведь большинство древних народов верили в перевоплощения.
Наши арки имеют простую насечку – аналог движения жизни как бесконечного дискретного сдвига-прыжка, не приводящего к изменениям Первоосновы.
Насечка также напоминает витую веревку – аналог йоги-связки с Первоосновой (христианина с Богом, индуиста с Брахманом).   
А вот и сквозное круглое отверстие в верхней части прямостоячей плиты (3 16) – один из наиболее мощных образов в мировой символике, он способен заменять собою все остальные изображения и может существовать сам по себе, вне любой изобразительности.
Это и природное женское начало, и дух (ибо на древних языках этого ареала дух – слово женского рода), и канал-йога-связка с природой, и путь в тонкий мир.
Через несколько дней в Макеняц-ванке среди овальных плоских камней, выстилающих пол храма, я увижу – и ничуть не удивлюсь – «пустой» плоский валун с круглым сквозным отверстием (3 17).
*   
4.  ВАРДЕНИС.  МАТУР ТЭР ХАЧАТУР
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/141605/
13.00. Перехожу дорогу и захожу в калитку на большое кладбище, что за глухой оградой.
Здесь недалеко от входа матур Тэр Хачатур («Данный Крестом») 1970 г. (4 1).
На северной стене матура редкий для Армении крест: его крылья не расширяются к концам, а сужаются (4 2) – мотив духовного сжатия.
Зато на концах креста огромные почки – мотив расширения.
Тут же косоугольные сетки Первоосновы, внизу прямоугольник гроба Господня, от него два вертикальных стебля (образ двуипостасного человека), далее мотивы процветания в Бога.
Внутри матура предельно скупая обстановка.
В углу металлическая стойка унизана узелками из полиэтиленовых пакетов (4 3).
Это мой второй матур.
И я, честно говоря, просто потрясен абсолютной и бескомпромиссной бесприютностью внутреннего интерьера – словно передо мной не часовня, а выжженные беспощадным огнем руины, наскоро приспособленные для поклонения.
Может, это из-за недавней войны?
Пара надгробий, черных от копоти (4 4).
Поддоны с песком, куда ставят свечи (4 5).
Фотоиконки, олеографии, скульптурки, сувенирные хачкары – уменьшенные копии настоящих, и прочая сопутствующая мелочь, для которой в одном из русских монастырей я подглядел замечательное название: «святыньки» (4 6 – 4 10).
Все это –  подношения верующих.
*
5.  ВАРДЕНИС.   КЛАДБИЩЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/141617/
Кладбище огромное, матур находится в наиболее древней его части.
Здесь вокруг множество необработанных плит случайной формы, без изображений.
Дальше к востоку между дорогами на Мец Мазру и Зод тянутся метров на триста современные захоронения, много новых хачкаров, стел и мемориалов.
Название «Варденис» – от армянского «вард», роза.
Раньше место называлось Басар-Гечар, «Зарезали-проехали» (тюрк.), название связано с легендой о том, как в 1915 г. к городу подошли турки, но их отогнал от города налетевший ураганный шквал.
Кроме того, местный кузнец-умелец  сделал из трубы пушку, зарядил ее гвоздями и прочим ломом и с большим успехом пальнул по врагу.
В Варденисском районе 36 сел. Мне удастся побывать в каждом третьем из них.
Я с удовольствием прыгаю между плитами старого кладбища, но тут мало изображений, просто голые надгробья без всего, зачастую неотесанные.
Среди них хачкар с крестом-плетенкой (6 3) и архаичного вида хачкар (6 4) с двумя ромбами один над другим между почками верхнего окончания креста.
Ромбы представляют собой заглубления рельефа, небольшие ковчежцы-ямки.
Если приглядеться, то отчетливо видно, что трилистники почек намеренно деформированы с внутренней стороны (и от этого ассимметричны), чтобы между ними образовалась более-менее правильная ромбическая фигура.
Здесь я впервые встречаюсь с искусством создания новой фигуры как группировки из вроде бы совершенно не связанных друг с другом частей резьбы.
Соседствующие почки вроде бы случайно и ненамеренно образуют ромбы.
Ромб как бы отсутствует и в то же время присутствует.
Его нет – и всё же он есть.
Он возникает как бы почти из нашей субъективности.
Он и присутствие и отсутствие.
Именно так описано бытие дхарм в буддизме.
Более глубокого и точного описания нашей пульсирующей между бытием и небытием Первоосновы, пожалуй, не существует.
И группировки, подобные описанной выше, –  блестящий и виртуозный способ отсылки к этому прерывистому, пульсирующему бытию-небытию, заключающему в себе тайну зыбкой и упругой ткани жизни-смерти, субъекта-объекта.
Новые хачкары богаты многоуровневым построением и мелкой кружевной резьбой, но холодят своей совершенной симметрией (6 5 – 6 10).
На снимках они смотрятся живее, чем на самом деле.
Безусловно, они являются важной частью искусства современной армянской камнерезной орнаментики.
Современные хачкары крайне любопытны своими композиционными новациями, большая часть которых вполне могла бы появиться и на исторических хачкарах.
Прежде всего это большая толщина плиты и большая глубина многоуровневой резьбы, отчего хачкар смотрится уже не столько плоским, сколько объемным.
За счет этого на некоторых хачкарах (6 6 – 6 8) отчетливо проступает традиция изображения «креста с аурой»: крест оказывается в глубине округлой ниши, обнимающей его собою.
Редок мотив введения не одной, как обычно, а двух мандал-розеток (6 11), размещенных по горизонтали (известны исторические хачкары с двумя мандалами, размещенными друг под другом, например, в колокольне Дадиванка в Арцахе ).
«Два» – две природы, две ипостаси, и это так же понятно верующему, как двуперстие.
На этом же хачкаре очень отчетливы мотивы истечения благодати из средокрестья и взаимовложенности крестов друг в друга.
Практически вся традиционная образность и символика задействованы на хачкарах конца 20 – начала 21 века.
*
6  МЕЦ  МАЗРА  ( МЕЦ МАСРИК ).  ВОСТОЧНОЕ КЛАДБИЩЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/141643/
13.25 С трудом выбираюсь с варденисского кладбища в ту же калитку возле часовни, изрядно поплутав по густо заросшим и с байком просто непроходимым тропкам между могилами.
По пыльной разбитой дороге, мимо четырехэтажных домов на северной окраине Вардениса, двери подъездов которых выходят вместо двора на безрадостный пыльный плац вдоль шоссе, еду вперед.
За Варденисом, в чистом поле на просторе дорога вдруг выравнивается и улучшается.
Гладкий асфальт.
Вокруг травянистая равнина, кони пасутся, на отдалении плавные горы.
Ход ровный, ни подъема ни спуска.
14.05 Въезжаю в Мец Мазру.
При въезде замечаю справа, на восточной окраине села кладбище с хачкарами и сворачиваю туда.
Кладбище обширное, оно тянется на задах усадеб вдоль села с юга на север.
Памятники новые (6 1 – 6 4), я прохожу его насквозь, идя вдоль села, чтобы выйти через северные ворота ограды, окружающей кладбище.
В Мец Масрике мне попадается интересный повтор (6 3) двух знаменитых ахпатских хачкаров (6 3а) и (6 3f), где побеги духа, исходящие из корня креста, зеркально отражены такими же побегами, исходящими в одном случае из вершины ступенчатой голгофы, в другом – впрямую из шеста – неожиданный, но вполне отчетливый отзвук египетского культа процветшего шеста, а возможно, и последующей символики пучка зеленых веток в зороастризме.
Однако в Мец Масрике ахпатский хачкар поправлен, и явная аналогия с египетским шестом исчезает: вместо шеста основанием пучка ветвей выступают две спаренные архитектурные колонки – образ древней двоицы, нередко встречающийся именно в виде парных полуколонок, мудро украшающих стены армянских храмов и отсылающих к гармонии двух природ в каждом из нас.
Две розетки, размещенные по горизонтали над голгофой, дублируют идею двоицы.
Заметим, что две розетки внизу над шестом на ахпатском хачкаре (6 3a) – словно два глаза незимого присутствия нетелесной сущности (Бога), а обтекающие их дуги-«брови» духовных побегов дополняют группировку лица (киртимукха в буддизме), а также отсылают к фарну.
На другом хачкаре (6 4) побеги духа оканчиваются головами птиц и образуют упругий «лук»  – неявную отсылку к расходящейся от изножья креста незримой волны благодатных эманаций. 
Мне попался фрагмент надгробья в виде ступенчатого стилобата (6 5) – образ именно дискретного восхождения духа вверх «прыжками» со ступени на ступень (отсылки к духовным практикам типа тантры), и замечательный крест-плетенка, концы которого представляют собой хитрые узелки (6 6).
Окидываю мимолетным взглядом кладбище, уже собираясь уходить – и вдруг замечаю у северной ограды среди выгоревшего травостоя несколько поистине уникальных древних плит.
Они образуют компактную группу у самой ограды.
Их 12, три из них стоят вертикально (6 7 – 6 12), остальные скромно лежат в густом травостое (6 13 – 6 22).
На одной из них весьма прозрачны крайне редкие на хачкаре фаллические кресты (6 13 – 6 15) – отголоски древнего культа.
Рядом лежит огромная плита (125 х 200 см) с уже более привычными крестами  и с двумя сквозными отверстиями, сделанными внизу и вверху с левой стороны лицевой части плиты (6 15 – 6 21).
Между почками креста отчетливо профилированы "печурки" – крайне архаичный мотив, воспроизводящий нишку-зёв-утробу-лоно-вместилище жизни-живот-женственный дух.
Печурки мне еще встретятся не раз – придется вернуться к ним и уточнить их символику.
Также известно несколько архаичных хачкаров с нишами.
А вот огромное надгробье с отверстием, цветочной круговой розеткой и жезлом-посохом (6 22).
Это древнейшие архетипы.
Все они расположены по осевой линии плиты и все отсылают примерно к одному: отверстие – канал-вместилище-обиталище для духа, цветок-чакра – раскрытие лепестков кокона, посох – образ позвоночника-сушумны-читрини (жезл Гермеса) – отсылка к владению личной магической силой.
С той стороны ограды по тропке идет старик в видавшей виды бейсболке с надписью California, с любопытством поглядывая на меня (6 23, 6 24).
Я здороваюсь и заговариваю с ним.
Он показывает мне близкий родник и рассказывает, что в Мец Мазре, кроме хачкаров на новом кладбище, где мы находимся, есть еще два места: хачкары у сельсовета и хачкары на старом кладбище у дороги на Гюнашли, что идет по тому берегу вдоль реки.
А сохранилось ли исламское кладбище? – интересуюсь осторожно.
Ну да, конечно,  речет старик, слегка преувеличивая, как скоро выяснится.
И где же оно?
Где и было – у трассы, перед мостом, на той стороне.
А в Покр Мазре есть хачкары?
Есть, и матур есть, но не как здесь.
Там хачкары разбросаны по усадьбам, по задам села.
Поэтому лишь местные могут мне показать их, сам я не найду.
Поблагодарив старика, делаю его снимок на память и беру адрес, чтобы выслать фото.
*
 7  МЕЦ МАЗРА.  ИСЛАМСКОЕ КЛАДБИЩЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/142543/
14.53. Я на азербайджанском кладбище.
Все современные памятники (20-й век) сброшены с постаментов и разбиты.
А старые стелы (овальные, с ковчегом, в котором сделана надпись на арабском языке), в основном, не тронуты (это дает мне надежду, что архаичная зороастрийская стела с «глазами» из шестирадиусных розеток а селе Зод, которую я видел в начале 1990-х, уцелела).
Нахожу и отснимаю стелу со сквозным диагональным отверстием, прорезанным в уголке плиты (7 1).
Обычно оно находится ниже уровня земли и не видно глазом.
Но бывает, что оно высверливается сверху или сбоку, и тогда оно уже чисто символично.
То же самое и на хачкарах с отверстием.
В древности многие народы делали в могилах канал для выхода души из тела.
Среди опрокинутых исламских надгробий вижу уцелевшую плиту с кувшином на оборотной стороне (7 2) – почти такой же формы, как на христианских надгробных плитах Армении.
Кувшин – отсылка к бренному телу из плоти и крови, когда-то созданному Гончаром (вспомним образы суфийской поэзии).
Как ни вбивай клинья между христианством и исламом – а сродство символики доказывает, что они суть одно, и ядро обеих учений совпадает.
В Гюнашли я увижу пару уцелевших исламских плит с изображением лошадей – еще один общий древний мотив, типичный и для кочевников-немусульман, и для христианства, и для ислама.
Нашлась в Мец Мазре и плита  с треугольной горкой в горке (голгофа христиан), увенчанной тремя лепестками (7 3).
Вот лишний аргумент в пользу общих корней древней символики: в исламе нет учения о троичности божества, а трилистник (три последних, решающих ступени на пути к Богу, Аллаху, Абсолюту, нирване) – пожалуйста, вот он!
В Дагестане я видел немало исламских стел с мотивом трилистника, приведу хотя бы одну из них, здесь трилистник окружен отчетливой аурой – то есть явно трактован как духовный образ (7 4).
Фундаменталисты и догматики разных церквей никак не могут поделить между собой единого бога – а древняя символика, отсылая к вечной всемогущей природе духа, заключенной в каждом человеке, спокойна и равнодушна к этим мужским дракам – ей-то нечего делить, она в себе едина.
Для нее антагонизм и драка церквей – абсурд.
*
Откуда бы вдруг разные картины?
Ведь дух един – и образы едины.
*
И наконец, на той же исламской стеле в Мец Мазре над  «горкой в горке» и тремя лепестками отчетливо виден равноконечный крест в круге (7 5), слегка повернутый относительно вертикали и горизонтали – и тем самым автономизированный, выключенный из земной системы координат и как бы независимый от нее, то есть самодостаточный (одно из базовых свойств Бога).
Это образ единичной «клетки» живого сознания, «кирпичик», из которого и состоит всё.
Это – из-за составленности из упругих дуг – и образ эманации, излучения, расширения [сознания]. 
С таким же сдвигом нередко изображаются шестирадиусные розетки – на индуистских памятниках, на караимских надгробьях в Крыму, на христианских базиликах 4-5 веков, на исламских стелах.
Встречается такой же образ креста как эманации и на хачкарах – например, он весьма отчетлив на одном из бордюрных клейм знаменитого на всю Армению хачкара Погоса в Нор-Гетике: здесь крылья креста в круге в центре мандалы продолжаются за пределы круга, плавно расширяясь на восемь сторон света (7 6).
Такой крест – еще и древний символ эманации энергии на все стороны света, образ светимости духа, расширения кокона. 
Исламские стелы Варденисского района, которые мне удалось увидеть, скупы на символику и лапидарны.
Ковчег либо округлый, либо с двойной аркой вверху – отсылка к двуприродности человека (тело + дух).
Иногда сверху делается небольшой надвисающий козырек – как на некоторых хачкарах.
Не отражение ли это особенностей формы кокона, а именно, нависающего сверху козырька?
Круговые розетки – точно такие же, как на надгробьях христиан.
*
8  МЕЦ МАСРИК.  ХАЧКАРЫ У ДОРОГИ НА ГЮНАШЛИ (ныне КУТАКН)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/142551/
15.12 Я на старом армянском кладбище в Мец Мазре, расположенном за рекой, на правом берегу, почти на выезде из села, возле дороги в горы на Гюнашли.
Именно здесь находится знаменитый, поражающий своей мощью (больше трех метров высотой) архаичный хачкар (9-й век?) – черный базальтовый великан со ступенчатой  голгофой, внутри которой трилистник лилии (8 1 – 8 6). 
В центре креста – концентрическая розетка, образ сходящихся к центру либо расходящихся из центра волн эманаций.
Сверху – «плоды праведности» как плоды духовной практики.
По бокам – классические эллинские пальметты, для христиан – образ Духа Святого и Его даров.
Хачкар-великан стоит в окружении своих собратьев.
Их немного, но поле они собирают мгновенно. 
Погода куксится, налетает довольно частый дождь.
Накидываю плащ-палатку, чтобы было куда прятать цифровик, закрываю байк у ограды полиэтиленом, хожу, снимая под дождем.
В мягкости рассеянного света и блеске мокрого камня своя прелесть.
Дождь идет не больше десяти минут.
Вот и последние капли. Камень блестит.
Вода быстро испаряется.
Достаю из кармана сувенирную рулетку-брелок, измеряю размер базальтового великана.
Ого, полтора на три метра!
Перед таким камнем испытываешь невольное почтение.
Что если это размер кокона?
Чтобы не соприкасаться коконами, людям нашего времени выгодно сжимать свои тонкие тела до размеров физического – они как матрешки вложены одно в другое внутри нас.
Но так было не всегда.
В более благоприятных для духа условиях кокон выходит за пределы физического тела, соприкасаясь и обнимаясь с благоприятным окружением, поэтому субъективно я ощущаю себя больше.
Не это ли самоощущение выражают огромные плиты?
На оборотной стороне хачкара сохранилась надпись, армянский князь «Григор Атрнерсехян поставил хачкар в 881 году в помощь верующим».
Лишь с 12 века хачкары начинают ставить на могилах, считается, что до этого они не были связаны с погребением мертвых.
Рядом хачкар 106 х 180 см, тоже не маленький (8 7, 8 8).
Ясно видно вервие молитвы (или волокно света сознания) как связи с Богом, выложенное вдоль креста и повторяющее его абрис.
Концы веревки аккуратно загнуты, хотелось бы увидеть здесь головы змей – для полноты картины – но нет, на этом хачкаре их определенно нет.
Зато диагональная насечка, профилирующая веревку, создает образ ее дскретного, скачкообразного сдвига по длине веревки – то есть образ «триггерного» простирания, распространения.
Над верхними почками креста видна выемка в виде птицы с простертыми крыльями.
Это группировка – субъективный образ, гештальт, слагающийся в целое как бы сам собой, ненамеренно, случайно, из никак не связанных вроде бы между собой частей изображения, не имеющих к птице никакого отношения.
«Изображать не изображая» – это принцип предельной тонкости и деликатности изобразительной культуры.
Это способ избежать изображения – и всё же дать изображение.
Кажется, чем больше размер хачкара, тем он древнее.
Похоже, крупные размеры ранних хачкаров (8-10 век) прямо связаны с силой и крепостью духа, отражая реальные размеры кокона людей того времени.
Через четверть часа вновь выходит солнце – переснимаю хачкары при свете, с четкими тенями.
У меня получается несколько парных снимков: один и тот же камень при рассеянном свете и при солнце.
Вот и крест с рукояткой (8 9, 8 10).
Неужели это изображение руконосимого креста как вполне конкретной вещи?
Но с какой стати на хачкаре вдруг изображается вещь?
Ей тут не место.
Мир хачкара – духовная вселенная.
Что-то здесь не так.
В это же время или чуть раньше крест изображают также как бы в виде навершия, призванного венчать собою древко и потому имеющего внизу открытую вниз трубку, шток, в который входило древко.
Но с чего вдруг шток, навершие? – это же опять вещь, кумирство, идолопоклонство.
А сие не в духе христианства. Что-то здесь не так.
Скорее всего, никакой это не руконосимый крест с ручкой, а отсылка или призыв.
К чему? Не к невидимой ли длани Господа, незримо держащей крест, которая на других хачкарах изображается уже впрямую, открыто, явно?
Или это призыв, намек – хватайтесь за рукоятку Божью, несите в себе крест, станьте стягом Господним?
Тогда, может, и навершие здесь ни при чем?
А трубка, открытая вниз – это всегда открытый вход для человека внутрь креста, в его святость, в святость веры христиансткой?
Потому и открыт крест книзу, к земле, к воплощенному человеку.
Вошедший – становится ветвью лозы, вкушает духовно (по-птичьи, отрешась от мирского) плод, дарованный Иисусом, собирает виноград крови Христовой, пьет вино, запускающее волчки вихревых розеток – вихри, утончающие дух, высветляющие сознание.
 Внутри креста (8 11) волнистый меандр, оплетающий средокрестье ромбом.
И в ромбе ясно отмечена центральная точка – в индуизме это бинду (санскр.), Абсолют.
Здесь то же самое.
Далее хачкар (8 12 – 8 14) с двумя крестами, сросшимися круглыми почками, по бокам почек – два ромба-ковчежца.
 Это кресты расширения.
А между ними и под ними – сирийские кресты сжатия сознания.
Разные типы крестов здесь свободно совмещаются – но в жизни сжатие и расширение, чередуясь,  сменяют друг друга.
Так что такой хачкар является кардиограммой наших обычных состояний.
И все же разжатие, расширение должно доминировать – вот важное  отличие армянской веры от русского православия.
И потому кресты с почками доминируют над сирийскими – они больше по размерам, и они расположены выше.
В религиозном искусстве нет случайностей. 
В траве лежит хачкар лимонно-желтого цвета (8 15 – 8 18).
Почти половина плиты отсутствует.
Орнаменты сильно пострадали от времени, а всё же можно различить, что под основанием креста находится мандала-плетенка в виде ромба, внутри которого Иисусова лоза образует косой крест – общий индоарийский символ поля-кшетры, знак сознания, достигшего единства и гармонии всех своих составляющих.
А вот на хачкаре грушевидные плоские плоды праведности висят на арке-дуге (8 19, 8 20), а средняя почка цветения на каждом конце креста изображена не округлой, как две соседние, а в виде ромба (8 21, 8 22).
Здесь же вьются лозы-змеи, образуя круговой завиток кажущегося возврата, а сам крест утвержден на ступенчатой голгофе-пирамидке  – древнейшем образе дискретного, прыжкообразного движения в духе.
И здесь же надгробье с профилированными ступенями создает тот же образ ступенчатых прыжков-подвижек к духовному Небу (8 23, 8 24).
Плита пуста – почему?
Возможно, это тоже древнейший архетип – отсылка к шунье или шуньяте (санскр.) – пустоте как вместилищу Брахмана.
 А вот необработанная каменная глыба с четырьямя крестами – умножая мотив расширения сознания на восемь сторон света (8 25, 8 26) в разных точках плиты, они отсылают к всеместности этого процесса – ведь дух внепространствен, он везде и нигде.
Здесь же на обломке плиты – процветшие кресты на штоках (8 27, 8 28).
Еще один хачкар-великан (8 29, 8 30), побеги духа на котором завершаются головами птиц (8 31).
Среди крошечных каверн на базальтовой плите одна как бы случайная, но точно посаженная точка-впадинка фиксирует глаз птицы.
Здесь один крест расширения вставлен в другой – редкий случай.
Причем внутренний крест весьма пластично отображает истечение или поток – словно некая вязкая и слитная масса растекается на четыре стороны света по узкому каналу.
В травяном обрамлении фрагмент хачкара с птицеобразной фигурой над крестом между почками – условной, «умной» отсылкой-памятованием к крылатости духа (8 32).
Снова крайне архаичный хачкар (8 33 – 8 35) с неявным мотивом соития (ромб сверху внедряется между почками креста).
При этом дуги, окаймляющие две верхние почки креста (они работают как глаза), достаточно явно отсылают к фарну – «знаку удачи» зороастрийцев (8 34, 8 35) в виде бараньих рогов.
Внутрь процветшего креста вложен сирийский – ибо сжатие порождает расширение. И наоборот.
Одно находится в другом. Они неотрывны друг от друга. 
И всё же расширение акцентировано, поэтому процветший крест объемлет собою сирийский.
Нижние побеги духа исходят не из нижнего основания креста, как обычно, а из почек (8 36), ибо «Христос есть круг» по словам Климента Александрийского.
На плоской могильной плите в ряд три круговых розетки: вихревая и две цветочных (8 37 – 8 39).
Эта та самая древняя символика, для которой не существует границ между конфессиями.
Я видел точно такие же плиты и на исламских кладбищах.
А вот двуипостасный человек (8 40): круг головы – вечный дух, торс – тело земного воплощения.
На обломке желтой плиты (8 41, 8 42) – целая коллекция образов первоосновы, зардарков-украшений.
Еще один обломок с уголком света (8 43) и верхним крылом процветшего на концах креста – именно такой крест в геральдике называют армянским.
Он изображается процветшим, ибо согласно армянским апокрифам крест распятия Иисуса процвел на третий день.
Вот каменное корыто-поилка для скота (8 44), выдолбленное из  надгробья-саркофага с процветшим крестом на торце.
Вряд ли камень долбили армяне – село рядом с бывшей границей с Азербайджаном, население здесь до Карабахской войны было смешанное.
Еще один желтый обломок хачкара с растительной лозой-пальметтой, устремленной к средокрестью-нирване (8 45, 8 46).
В основании пальметты цветочная розетка (она же уголок света) дополнительно знаменует процветание в Бога.
Нам-сегодняшним хочется однозначности – а древняя система символизма тяготеет к параллелизмам, взаимовложенности, синкретам, связующим едва ли не всё со всем, тем самым дублируя, умножая, поддерживая и проясняя базовые смыслы.
Рядом такой же желтый обломок основания хачкара с тремя крестами в арках, «кусты» на которых внизу образуют овал, зеркально отражающий овал арки вверху: что вверху – то и внизу.
Я выезжаю с кладбища уже при солнце и на перекрестке встречаю ребят, вывозящих сено с луга на телеге (8 48, 9 1).
 *
9  МЕЦ МАСРИК.  ХАЧКАРЫ У СЕЛЬСОВЕТА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/142593/
16.30. После нескольких попыток нахожу нужный проулок направо перед выездом на трассу и, немного не доехав до сельсовета, вижу хачкары – через дорогу напротив строящейся новой церкви.
Здесь небольшой участок на углу двух улочек, заросший травой, обнесен сеткой (9 2).
В одном месте сетку одолевает народная тропа к хачкарам.
Сразу бросается в глаза хачкар, установленный «корнем вверх» – это можно определить лишь по арке, оказавшейся внизу (9 3, 9 4).
Сам же крест тяготеет к обратимости верха и низа (ибо «что вверху – то и внизу; что на земле – то и на небесах») настолько, что переворот плиты для него практически ничегоне меняет.
А вот и надгробье с «рогатой кикой» и со сквозным отверстием в верхней части плиты (9 5, 9 6).
Далее почти круглая «чечевица» с крестами, центральный – судя по расширяющимся крыльям, крест разжатия, вокруг него – кресты сохранения состояния неизменным (9 7).
Вот редкий двухсторонний хачкар, на лицевой стороне – два креста друг под другом (9 8 – 9 10), а на оборотной – крест и надпись (9 11).
На козырьке хачкара распятие с предстоящими.
Все фигуры в "арках духа" – то есть в тонкой реальности.
В нижних междукрестьях, там, где должны быть побеги Св.Духа  – остатки сбитых армянских букв.
Они занимают топос побегов – значит, обладают той же степенью значимости-святости.
На одном из хачкаров я вижу круглые выступы-шишки на боковых гранях (9 12).
Такие же круглые выступы мне довелось видеть и на массивных круглых колоннах гавитов армянских ванков.
Поэтому практические предположения о том, что выступы служат для удобства обработки и переноски плиты, или крепления хачкара к каменному киоту либо к соседним хачкарам, приходится отбросить.
Видимо, это еще один символический мотив, причем очень древний, он встречается еще реже, чем отверстие в хачкаре.
Здесь хачкары более поздние, но очень интересные, те же смыслы выражены дробным и мелким узорочьем и орнаментикой (9 12 – 9 24), тяготеющей к ковровому, «покрывающему» стилю – то есть выражают, как и в исламе, идею всеместности Абсолюта («куда ни повернись – там лик Бога»).
Рядом с ними – камни с лаконичными, лапидарными изображениями: крест на мандале – очень редкий мотив (9 27), надгробье с тремя крестами (9 28), одиночный сирийский крест (9 29), ромбические зардарки-украшения как образы первоосновы (9 30).
Среди плит скромно стоит каменная лошадка под седлом, с отсутствующей головой (9 31 – 9 33).
Сбоку профилирован меч и круглый щит.
Не таких ли лошадок и баранов-фарнов – ставили зороастрицы?
Все смела метла победившего христианства, сравнявшая с землей прежние святилища индусов, эллинов, могов.
В Старой Джуге изумительно изукрашенных, весьма символичных и стилизованных каменных овнов со спиральными рогами армяне-христиане ставили еще на рубеже 16-17 веков (9 34, 9 35).
Что такое какая-то тысяча лет для символической традиции?
Еще в 16 веке в мусульманизированном Иране жили зороастрийцы – мусульмане как раз переселяли их на мало приспособленные для жизни окраины.
Не в силах добиться над ними духовной победы, ислам просто ставил маздеистов в невыносимые условия жизни, надеясь так втихую покончить с иноверцами.
Роскошного каменного барана, украшенного знакомой по хачкару символической орнаментикой, я увижу через несколько дней в Золакаре (9 36), на горке среди надгробий и хачкаров у сельской церкви.
Единично сохранились они и в других местах (Гндеванк, например).
В первых строках древнейшей из упанишад – «Брихадараньяки-упанишады» вселенная уподобляется коню, четыре его ноги – четырем концам света, и так далее.
Конь – образ вселенной. Но что такое «вселенная»? Это сознание конкретного человека, способное обнять собою все. Нирвана. Святость. Не это ли исток погребальной символики коня?
Именно рядом с лошадкой находятся два двухсторонних хачкара – большая редкость.
Двухсторонний хачкар, по сути, амбивалентен к направлению, предполагая, что Бог везде – и на Западе, и на Востоке. А традиционный хачкар не безучастен к географии и физике пространства, и на кладбище всегда ставится изображением на запад, у изножья могилы, чтобы напомнить восстающему из могилы – лицом на восток, к хачкару – об истинном пути.
Нынешние хачкары нередко ставят наоборот, на восток.
Смотришь: на одном и том же кладбище все древние хачкары смотрят на запад, а все новые – в противоположную сторону.
Это новшество в плане ориентации хачкаров  забавно, ибо предполагает, что не христианин, предстоя хачкару, устремляет свое сознание на восток, к Богу, а вместо него туда устремлен каменный образ хачкара, подменяющий его собою.  Истукан. Кумир.
Легко увидеть за этим оскудение веры.
Древность и современность отвернулись друг от друга.
Хачкар становится индульгенцией в католическом духе: устремил его вместо себя на духовный восток – и спи спокойно, дорогой товарищ.
В 1991 г. мы заехали в Мец Мазру на велосипедах и спросили, где здесь хачкары.
Нам сказали не без язвительности: «Хачкары в горах!»
Мы восприняли эту реплику всерьез – и буквально, и в переносном смысле, как определенный укор – дескать, заезжие турЫсты, захотели легкой жизни. Вот так, запросто, на великах, хачкары им подавай! А вот поднимитесь-ка в горы, поищите там.
И мы, устыдившись, ощутили себя недостойными, и повернули обратно, покатились в Варденис, ничего не увидев.
А хачкары Мец Мазры ждали нас не в горах, а рядом, в ста метрах от дороги, за домами.
*
10  ПОКР МАЗРА (ПОКР МАСРИК). Матур 12-13 века
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/143170/
Области на границе разных вероисповеданий особенно интересны – вопреки противостоянию церквей они замечательны взаимопроникновением, сплавлением, оплазмированием культур.
Я именно в таком районе.
За ближайшим горным хребтом к северо-западу до Нагорно-Карабахской войны начинался Адербейжан и ислам.
Поэтому меня и привлек этот район, и из Мец Мазры я выезжаю по дороге вдоль реки на север, к бывшей границе, чтобы попасть в Гюнашли (ныне Кутакн).
За Мец Мазрой, в чистом поле меня останавливает сильный встречный ветер – 10–12 км/час.
Для велосипеда это слишком.
Байк – как парусный корабль.
К тому же я верю, что случайных ветров на наших путях не бывает.
Поэтому, не противореча ветру, поворачиваю назад – ветер подхватывает меня и буквально несет обратно, так что можно не крутить педали.
Вновь мимо старого кладбища с базалтьтовым великаном у дороги я пролетаю на трассу и сворачиваю на Покр Мазру, которая теперь стала Покр Масриком.
При въезде в Покр Мазру мне попадается рыжий парень, тоже на велосипеде.
Это нас сразу сближает.
Спрашиваю его о хочкарах.
Он берется проводить меня.
Сначала подъезжаем к усадьбе, огороженной низкой металлической сеткой, прозрачной, почти и незаметной как ограда.
Рядом с калиткой цвета выбеленного солнцем дерева (калитка эта сама по себе – удивительный реликт), стоит белый хачкар (10 1), на нем ортогональная сетка, составленная из крестов так, что кресты почти незаметны, сливаясь в древний образ изначальной первоосновы (10 2).
А все же внизу их основания соединены органичными дугами, а не жесткими прямыми – то есть сетка есть в то же время и Иисусова лоза = стебель вираны (санскр.).
На этом же хачкаре мандала является прекрасным примером обычного для древней символической системы комплекса: круг (мандала) + плетенка + растительные побеги (процветание стебля вираны) + ромб + косой крест + образ эманации на 4 стороны света.
За оградкой, прямо на усадьбе, метрах в тридцати вглубь – каменная часовня (матур) 12-13 века (10 3) в виде архаичной базилики.
Она раскрыта на запад – не дверью, двери нет, а всей стеной, словно ее западная часть отрезана по вертикали (10 4 – 10 6).
С каждой стороны от этого отреза стоят в ряд по три хачкара (к северу 10 8 – 10 12, к югу 10 22 – 10.29), смотрящие на запад, образуя правильное симметричное построение.
Прямо перед хачкарами растут фруктовые деревья – потому-то и не смог запечатлеть этот вид в целом.
На хачкаре, крайнем к северу (10 12 слева), крест сверху и по бокам оплетен Иисусовой лозой, которая образует и круговой, и косоугольные мотивы, а слева внизу плавно переходит в боковой крест через его почки – то есть включает, втягивает в себя, поглощает собою и крест как свою часть, как частность, выступая по отношению к нему в качестве образующей его основы.
Здесь, на этом редком хачкаре отношения лозы-плетенки и креста выражены предельно ясно. Крест есть плетенка-лоза-стебель-вирана.
Из вираны индийцы плели циновки.
Кстати, центральный крест на этом хачкаре впрямую является плетенкой.
Он – частный случай плетенки!
На многих хачкарах, более осторожных, более канонических это отношение вводится более скрыто – как плетенка, находящаяся внутри абриса креста и заполняющая его как узорочье, зардарк.
Индусы в понятие вирана вкладывали очень простой смысл: это стебель родословной, генеалогическое древо, череда поколений-воплощений, которая привела к твоему появлению.
В более общем смысле вирана – мировое древо жизни, все поколения людей, стрела перевоплощений, летящая из прошлого в будущее.   
Матур – может, для неприметности? – заглублен в землю, пол матура на пару метров опущен вниз, в него надо спускаться по ступенькам.
– Тем уютнее в этом духовном гнездышке, безыскусном и совершенном в своей простоте (10 15 – 10 19).
*
Всплывают камни по весне –
Известно это вам и мне,
И потому поля в горах окружены
Валами от весны и до весны
Из тех камней, что каждую весну
Земля пускает изнутри ко дну –
Тому, где с вами мы живем
И называем это «дом».
Всплывают камни, этому я внемлю,
А вот строения уходят в землю –
Как будто возвращаются назад,
Пройдя своей постройки перекат,
К ядру своей планеты-мамы.
Базилики. Матуры. Храмы.
*
Близкие посадки цветов подходят прямо к хачкарам.
Рядышком грядки с овощами.
Процветшие кресты южных хачкаров проглядывают сквозь стебли «золотых шаров».
Далее плодовые деревья – их невысоких крон достаточно, чтобы заслонить матур.
Я уклоняюсь с цифровичком чуть правее, потом чуть левее – но всё не то.
Захожу с востока (10 13, 10 14, 10 20) – здесь заслонений нет, и вид на базилику совершенно иной: некая невысокая грудка аккуратно сложенных камней с проемом окошка в середине.
На одном из хачкаров у матура замечаю, что у  длани, держащей боковой крест, сильно, непропорционально увеличен большой палец (10 24). Для чего?
Ответ на это заложен в самом же изображении: большой палец по толщине почти равен толщине руки и образует с рукой отчетливую группировку, сходную с абрисом головы змеи.
Так возникает скрытая отсылка к змее.
Мне видится в этом и местный культ змей, и отголосок древнейших знаний, донесенных до нас индуизмом в виде образа змея Шеши.
Кстати,еще в начале 4 века в Армении существовал индуистский храм и жили индусы.
Шеша (санскр. «остаток»,  «то-что-остается» по завершении кальпы) или Ади-шеша («изначальный остаток») – чистый дух, образ первоосновы.
Из него происходит Шива (Сила).
На нем как на своем ложе покоится Вишну, еще и осеняемый им сверху как сенью.
Шеша имеет тысячу голов и часто изображается пяти- или семиголовым.
Его традиционная иконография – нависающие над отдыхающим Вишну головы, образующие почетную сень – структурно точная копия побега-пальметты Св.Духа процветающего креста на хачкаре (10 24a, 10 24b, 10 24c).
Эти увеличенные пальцы, отсылающие к змее как первооснове, я примечу в ближайшие дни едва ли не везде, где боковые кресты изображены с держащей их дланью Господа.
Да, Иисус. Да, крест. Да, каноническая догматика.
И еще, кроме этого – пожалуйте! – Шеша.
Изображения змей в Армении – особая тема, с этим еще придется встретиться не раз.
В Махабхарате одно из средств спасения от смерти звучит так:
«Лишенные жала останутся живы»
(цит. изд. БВЛ, Махабхарата, Москва, Художественная литература, 1974, с.356).
И между прочим, все виденные мною изображения змей в Армении – это как раз змеи, лишенные «жала», то есть раздвоенного языка (в средние века полагали, что змея жалит языком).
Весьма уместно, надо признаться, изобразить на надгробном камне подобную отсылку к проверенному веками средству спасения от смерти, которое к тому же является еще и образом первоосновы.   
Читаю очередной хачкар (10 25).
В верхних углах плиты – уголки всеместного света сознания.
Крест с почками-трилистниками, это отсылка к трехступенности процесса процветания нашего духа в нирвану, в абсолют.
Над верхними почками креста "птицеобразная" группировка, отсылающая к духовному смыслу изображения.
По бокам клейма связаны единой плетенкой-сеткой-вираной бытья.
В то же время каждое клеймо представляет собой мандалу – место достижения последней полноты, нирваны, абсолюта.
Ясно, что это место – в нашей духовной сердцевине – то есть везде и нигде.
Поэтому – бордюр из множества мандал как образ всеместности и в то же время безместности центра, его внеположености нашему миру, нашему пространству-времени.
Внутри креста видны круги – циклическая вечность, вертящаяся в нас.
*
11  ПОКР МАСРИК.  УСАДЬБА ГРИГОРА
 https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/143185/
Ребята (нас уже целая компания) ведут меня дальше, на усадьбу к Григору – подвижному сухопарому старику с живыми глазами.
Он хорошо, хоть и медленно, говорит по-русски, ясно и правильно выражая свою мысль.
До 2005 г. жил в Азербайджане, за хребтом, но вынужден был из-за вспыхнувшей войны перебраться в Армению.
Возле его дома, во дворе из земли наполовину выступает под острым углом огромный хачкар (11 1 – 11 2).
Рядом, скрытый кустом, постамент, с которого его когда-то сбросили.
«Хотели его поднять, с краном договорились, но что-то кран не приехал».
Отец Григора был кузнец, умелец на все руки, и он перевез в опустевшую Покр Мазру весь отцовский инструмент.
С гордостью показал мне тиски и наковальню, мехи для раздувания огня, комнату, заваленную всевозможным инструментом (11 3 – 11 12)
Я спросил, как ему здесь живется.
«Там мы жили как в раю, все у нас было: абрикосовые деревья, виноград, рядом заповедный лес, – ответил он мне спокойно.
– А здесь ничего нет», – с ноткой грусти негромко проронил он.
Безлесые плавные складки гор окрест промолчали в ответ.
*
12  ПОКР МАСРИК.  ЕЩЕ ХАЧКАРЫ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/143194/
Среди поля на усадьбе – огромная плита.
Перед ней поддон для свечей – значит, камень очень почитаем (12 1 – 12 4).
Рядом роскошный куст дикой мальвы.
Обломок разбитого хачкара зубом вверх с бордюрным ортогональным орнаментом из крестов-плетенок, образующих ромбы. (12 5), 12 6).
Импозантное пугало на фоне детских трикотажных колготок (12 7).
Очень интересный, но почти не читающийся крест-плетенка на хачкаре из мягкого камня (12 8 – 12 11).
Напоследок ребята показывают мне огромную плиту с изображением двухипостасного человека (12 12), и возле дороги, где мы уже пару раз прокатились, пока искали хачкары, у оградки под кустами небольшое горизонтальное надгробье-саркофаг с полукруглым верхом и фигурной резьбой на одной стороне (12 13).
По привычке заглядываю на оборотную сторону надгробья – а ее нет.
Вместо нее выемка – из надгробья сделали квадратную каменную ванну-поилку, благодаря чему оно и уцелело.
В дне ванны сквозное отверстие – возможно, от пули.
Ребята сказали, что нашли и установили надгробье сами.
Я прощаюсь с ребятами. Мне грустно.
Я успел привязаться к ним, к их селу.
Уезжая, делаю несколько пейзажных снимков на память – просто снимаю то, что вокруг.
В кадр попадает ослик, лошадь с жеребенком, поле, заросшее чертополохом, крестьянин на телеге с лукавым взглядом, дети, сидящие на огромном мельничном жернове, угол брошенного дома на отшибе, оазис пирамидальных тополей вдалеке (12 14 – 12 22). Прощай, Покр Мазра!
*
13  КАХАКН (бывший СОВЕТАКЕНД)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144132/
В следующем селе по дороге вдоль Севана на север хачкаров нет, авторитетно сказали мне ребята в Покр Мазре, и я сворачиваю направо, к горам, в ближайшее село Арпунк, до которого около двух километров.
Его хорошо видно на широком и пологом склоне безлесного горного хребта.
Покр Масрик находится в долине, на равнине, а село, куда я направляюсь, уже как бы чуть вверху, в горах.
Подъем не крут, но мой первый день в Армении после ночного перелета дает себя знать, и я не еду, а веду байк, поднимаясь по дороге к селению пешком.
У меня с собой старая, весьма приблизительная и неточная, но довольно крупная по масштабу политическая карта Армении 1982 г.
Я купил ее в 1983 г., перед первой поездкой сюда, она раз семь побывала со мной в Армении и пестрит особыми отметками и ценными дополнениями, поэтому мне привычны старые названия сел, хотя многие теперь, после Карабаха, переименованы.
В Москве перед отъездом я заглянул в магазин «Карты» на Кузнецком мосту, где мне с грустью сказали, что никаких карт Армении и путеводителей у них нет, и я ограничился просмотром в Сети карт нужных мне районов в «Google», что не слишком удобно, потому что при увеличении масштаба карты названия населенных пунктов не укрупняются и остаются мелкими, нечитаемыми. 
Лишь через две недели, утром 28 августа, в последний день пребывания в Армении, в роскошной книжной лавке Св. Эчмиадзина я увижу замечательные современные подробнейшие карты Армении и Карабаха с названиями всех населенных пунктов армянскими и латинскими буквами.
До отлета – несколько часов, у меня уже нет в карманах  армянских денег, и я не смог приобрести новые карты. Сделаю это ровно через год.
В Арпунке захожу в магазин.
Здесь в холодке двое загорелых колоритных мужчин, устроившись за ящиком, распивают бутылочку винца – просто какая-то Мексика, да и только!
Приглашают и меня, вошедшего.
Вежливо отклоняю приглашение и двигаюсь дальше, точнее, поворачиваю из этой точки назад, к Варденису, но не вниз в долину, к Покр Масрику (это кратчайший путь в Варденис), а окольно, по большой дуге, траверсом идущей по кромке чаши гор, окаймляющих Севанскую равнину.
Итак, я еду по дороге, траверсирующей склон и ведущей в соседнее село, расположенное уже не в долине, а как бы уже на пологом горном склоне.
В Армении поражают самые простые вещи – скажем, простые сараи или коровнинки, сложенные из дикого камня.
Они выглядят точно так же, как три тысячи лет назад.
Рядом с такими строениями и сам невольно ощущаешь неизменность и прочность мировой лозы, побегом которой ты являешься.
Скоро попадаю в соседнее село и в девять вечера забираюсь на приметную округлую горку, привлеченный большим одиноким хачкаром, наклонно стоящим на внушительном каменном жернове.
На горе растет дивный заповедный чертополох.
Это медонос, его очень любят пчелы, не ведая о том названии, которое ему дали люди.
Чуть выше на склоне созвездие крупных камней необычных сложных цветов, которые местные считают исламскими могилами.
Камни необычного цвета, ощущение, что они полудрагоценные.
Впрочем, я снимаю в сумерках, от этого на снимках возникает мистический избыток синевы – обожаю такие штуки, спасибо цифровой технике – она временами сама собою проявляет тонкий план изображения, о чем обычно мы ни сном, ни духом.
Солнце зашло, сразу стало быстро темнеть.
Я тороплюсь спуститься с горы, чтобы подыскать место ночлега.
У меня примерно четверть часа до наступления полной темноты.
На соседней горке к юго-востоку видны яйцевидные купола двух исламских мавзолеев.
Темнеет.
Закатываю байк на гору с мавзолеями и в небольшой ложбинке близ пологой вершины устраиваюсь на ночлег: байк под полиэтилен, сам рядом на пенках в куколке.
Вокруг удивительно тихо.
Внизу ряд пирамидальных тополей.
Сзади на склоне усадьба – рукой подать – оттуда возвышается ступенчатая пирамида прессованного в кубики сена.
Никто не побеспокоит меня ночью, кроме холодного ветра с гор, который будет до утра играть и шелестеть полиэтиленовым пологом.
*
15 авг 2010, воскр. 2-й день.
Встаю до восхода солнца – прохладен ночлег на лысой горе, всю ночь обдуваемой ветрами, пришлось укутаться в полиэтилен, и ветер до рассвета шуршал им, играя с моей чуткостью в полусне.
Светает около семи часов.
В это время я и буду подниматься, пока я в Армении.
Солнце из-за гор в 7.50 (по Москве в 6.50).
Собравшись, иду при свете взглянуть на близкие исламские мавзолеи, круглящиеся рядышком друг с другом на склоне – вчера в сумерках толком и не разглядел их.
Внутри помет, купола пробиты.
Они явно находятся в стадии быстрого искусственного разрушения и, думаю, скоро исчезнут с лица земли.
Что ж, посеешь ветер – пожнешь бурю.
8.30. Пастухи гонят стада за околицу по пустым улицам.
Спускаюсь со своей горушки и еду вдоль подножья гор на юго-восток.
У пастуха узнаю, что ночевал в Советакенде.
Он рассказал мне, что в двух километрах по прямой дороге на Гюнашли (Кутакн) будет мостик через асбестовую трубу.
Если после мостика повернуть налево, там развалины овчарни.
А за ней, чуть вверх, на другой стороне ручья – хачкары.
Пастух рассказал мне, что село называлось Тигранаберд, до 1950 г. – Караиман, потом Советакенд, теперь вроде бы Кахакн – «Висячий источник».
Поняв, что меня интересует, он рассказал мне о сельском матуре у подошвы горной гряды к северу от села, примерно в 300 м от крайних домов.
Подходит еще один селянин.
Они показывают мне скромное надгробье, уцелевшее, по-видимому, случайно: в нем сделана круглая выемка, и скорее всего оно служило опорой столба или чем-нибудь в том же роде – потому и сохранилось.
А вот в уголке прислонена лестница, грубо сколоченная.
Но внизу обнаружились два колеса – значит. это простейшая, архаичнейшая телега.
Пастухи – самые точные знатоки сельских окрестностей.
Они никогда не ошибаются.
*
14  КАХАКН.  МАТУР
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144155/
Выезжаю по проселку на север.
Здесь дороги расходятся. По какой ехать?
Окидываю взглядом подножья холмов.
Метрах в трехстах развал камней возле большого зеленого куста.
Не это ли матур?
Не доверившись внутреннему чутью (и зря!), иду к пареньку, пасущему стадо в полукилометре в стороне.
Да, кивает он мне, хоть и не говорит по-русски, это и есть матур.
9.30. Подхожу к матуру.
Здесь была древняя церковь.
И была она на два метра опущена вниз, в землю  видно, на всякий случай.
Уцелели как раз лишь те стены, которые на два метра ушли в землю.
А со стороны ничего не видно – просто груда камней.
Впадина. Подходишь к ней – ступени вниз сходят в небольшую базилику.
Закругленная дуга апсиды на восток.
Остались только вросшие в землю основания стен, оконтуривающие матур.
В центре полукружья алтарной апсиды терновый куст – купина Библии, образ явления Бога.
В монастыре Св.Екатерины на Синае, в том месте, где Бог явился Моисею в виде горящей купины, до сих пор растет роскошный куст колючего терновника.
А здесь на колючих ветках платочки с узелками и голова жертвенного петушка.
Справа и слева в апсиде обломки хачкаров.
Свод матура – небо, его стены – окрестные горы, алтарь – терновый куст.
Потрясенный, стою на краю впадины базилики, оглушенный подлинностью и простотой открывшегося святилища.
Здесь я впервые ощущаю разницу между матуром (часовня) и екереци (церковь).
Церковь ставит между человеком и Богом священника и церковные обряды.
Матур – место непосредственного  общения человека и Бога, без посредников.
Церковь предлагает узаконенные, догматизированные формы такого контакта, матур возвращает верующему полную свободу изъявления своих чувств, снимая налипшие на церковь ограничения и догмы.
Екереци и матур – как кожура грецкого ореха и его мягкое живое нутро.
Здесь я открываю для себя вторую сторону армянской веры, сторону абсолютно свободную и предельно искреннюю, без которой невозможно понять духовную жизнь верующего армянина, особенно простого селянина.
И еще у матура в Советакенде я отчетливо ощущаю, глядя на терновый куст с узелками и обломки закопченных хачкаров, что сохранность изображений и их наличие в святилищах не очень-то важны для поклонений и для чувства благоговения, которое составляет основу религиозности. 
*
15  ДОРОГА ИЗ КАХАКНА В КУТАКН
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144174/
Из Советакенда (нынешнего Кахакна) еду на Гюнашли (Кутакн) верхней грунтовкой, террасирующей горный хребет.
От матура дорога на Гюнашли уходит влево за невысокую светло-коричневую гряду.
На обочинах – целые развалы камней удивительного цвета, возможно, полудрагоценные.
Справа склон сходит в долину, к Севану, и мне видны вдали распластанные по плоскости равнины скопления домиков Мец Мазры, Покр Мазры и Вардениса вдали за ними.
Через пару километров дорога спускается в лог, и здесь действительно мостик – лежит труба для свободного течения небольшой горной речушки, а выше по ручью, метрах в двухстах  бетонная руина.
Где же хачкары?
Не они ли на том берегу реки, еще выше, метрах в 150, на небольшом округлом холме?
Да, это они. Хачкар, и еще половина хачкара. Весьма скромно.
10.20. Пока я добираюсь по игрушечным в своей изящной миниатюрности бережкам горной речушки до хачкаров и потом возвращаюсь обратно, байк ждет меня внизу, у трубы.
Синеголовники, шароголовы, цикорий, веселый осот и горная мята аранжируют икебану берега у горной воды, текущей среди камней.
Путь по грунтовке ни хорош ни плох.
Дорога террасирует склон и идет не то чтобы вверх и не то чтобы вниз.
Ехать можно, галька под колесом достаточно мелкая.
Солнце все выше. Становится жарко.
А завтрак я пропустил. Как и вчерашний ужин.
На склоне слева начинаются лесопосадки молодой сосны.
Они очень украшают безлесый горный пейзаж выжженных соломенных тонов.
Деревцам лет по 15.
В одном месте кто-то варварски вырубил сосенки на дрова, оставив высокие пеньки, а вокруг на земле – вороха зеленых пушистых веток с выступившей на солнце смолой.
Склоны гор совершенно пусты.
Я останавливаюсь под сосенками, провешиваю тросик между двумя деревцами, собираю сушняк, вешаю котелок, развожу огонь.
Вода у меня с собой в пластиковой полуторалитровке.
Завариваю чай, развожу овсянку. Есть не хочется, а надо.
Московские сухари с чаем.
После четвертой кружки с сахаром сильно легчает, я даже справляюсь с овсянкой и, отдохнув, еду дальше.
Едва отъехав, вижу под сосенками ослика с тележкой – значит, безлюдье этих гор – просто иллюзия.
*
16  ГЮНАШЛИ  ( КУТАКН )
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144182/
13.00. Неожиданно в низинке открывается возле асфальтового шоссе село Гюнашли.
Завидев молодого парня возле первого дома на спуске к селу (16 1), подруливаю и спрашиваю насчет хачкаров.
Его зовут Зураб.
Он проявляет удивительную отзывчивость, предлагая мне показать местные хачкары.
Солнце припекает будь здоров, и я оставляю свой верный байк в теньке у курятника (16 2).
Подходим к стоящей на склоне видавшей виды «Волге 24».
Зураб аккуратно откатывает из-под колеса камень, мы садимся в машину и около получаса ездим по небольшому селу, выискивая редкие, разбросанные там и сям обломки и камни с резьбой.
13.15. У оградки картофельного поля (картошка растет лишь с поливом) резные камни собраны вокруг сквозного хачкара, который государство выделило в честь солдата Артема, погибшего в Кельбаджаре в 1992 г. (16 3 – 16 6). Артем из Мец-Мазры.
Хачкар почему-то поврежден, и родители парня поставили в Мец-Мазре на его могиле другой хачкар, а этот стоял у них во дворе.
Друзья забрали и перенесли его в Гюнашли.
13.23. Находим под деревом у изгороди, среди травы явно случайно уцелевший белый камень с восьмиконечным жезлом-крестом в круге, с необычной остроугольной аурой в виде кленовидного листа (16 7, 16 8).
Камень лежит так, что изображение находится на грани, обращенной к земле, и почти не видно среди травы.
13.45. Большая каменная ванна-поилка для скота, на ее бортиках обетные кресты.
Значит, ее сделали «турки» (так здесь вполне справедливо называют азербайдцанцев – исторически это турки, заселившие область Адербейжан) из плиты хачкара, выбрав дочиста лицевое изображение (16 9, 16 10).
Зураб с улыбкой называет ее «джакузи».
В другом месте мы наткнулись на небольшое горизонтальное надгробье с покатым верхом, тоже когда-то превращенное в корыто, а теперь вновь занявшее свое привычное положение, так что сделанная выемка оказалась сбоку (16 11, 16 12).
Зураб в шутку, ловко и точно, с присущим южным нациям юмором приклеил название к предмету моих страстных изысканий, назвав его хачкар-мачкар.
Я подумал, что оно как нельзя более точно определяет характер того, чем я тут, в Армении, занимаюсь. Полушутка-полуоткровение.
Село выглядит как во время войны.
Руины коровников (16 13), руины домов (16 14 – 16 17).
За селом, в его северо-восточной части, на подъеме к горам, холм обрывается к дороге песчаным обрывом, а в нем – горизонтальные шахты  исламских захоронений(16 18, 16 19), как сказал мне мой провожатый.
На вертикальном срезе обрыва видно, что сверху пещерки укреплены рядом плоских камней.
Над пещерками, на самом обрыве, вверху, в траве мирно лежит овальная плита с ковчегом и арабской надписью (16 20).
Зураб говорит, что его дед перевел эту надпись, на ней – имя погребенного здесь одного из военачальников Лэк-Тимура.
Мимо пустого домика почтового отделения 1616 под горой мы спустились вниз.
Зураб показал мне надгробье, на котором крест имеет двойные пальметты: к пальметте, направленной к средокрестью, вверху приставлена другая, имеющая направление от креста (16 21, 16 22).
В Гюнашли каждый камень с христанской резьбой на счету, поэтому я снимаю и надгробье у телеграфного столба (16 23) и небольшой камень с необычным крестом (16 24): если его форма вызвана элементарным производственным минимализмом, то поперечные черточки, скорее всего, – это условное цветение креста. Хотя на самом деле это графема трех запретов и фиксации сознания на единственном направлении.
Среди камней как межа между дворами лежит на ребре надгробье с посохом (16 25, 16 26).
Еще несколько обломков (16 27 – 16 30), и среди почти бескрайнего поля чертополоха высотой около двух метров (16 31, 16 32) мы находим белый хачкар, стоящий «вверх корнем»  – как древо ашваттха Бхагавадгиты.
Лоза с гранатом на нем загибается вверх вместо того, чтобы отвисать вниз, к земле (16 33 – 16 35).
В Бхагавадгите сказано, что тот достигнет Брахмы, кто древо ашваттху перевернет корнями вверх.
Внизу у перевернутого хачкара – небольшой камень с крестом (16 36).
Зураб предлагает кофе, мне интересно взглянуть на местный быт изнутри, и мы заходим в каменную прохладную просторную кухоньку с земляным полом, стоящую во дворе.
На стене пучки лекарственных растений – тысячелистник («хазаратэртик»), цикорий, мята (тахц или дехц), пустырник (16 37).
В полу – отверстие тандыра для выпечки хлеба – его давно не используют, стенки прогорели, хлеб покупают привозной.
Здесь же две импозантные пожилые  женщины, одна из которых, как я понимаю, мать Зураба.
Мне хочется сделать их снимок на память, но женщины не дают своего согласия.
Поэтому у меня остается лишь снимок с пучками трав на стене кухоньки.
Электрочайник – но электричества нет, отключили.
Пыльный газовый баллон-пятилитровка с навинченной сверху конфоркой – таких я увижу еще немало в разных местах.
Спрашиваю, как называется вредоносная колючка, растущая там и здесь на склонах армянских гор. Пуш или газ, говорит Зураб.
Напоследок он дает мне путеводный знак.
«Видишь высоковольтку? Она идет прямо в Зод».
И я выезжаю с горной грунтовки из низинки села Гюнашли на ровную асфальтовую трассу и забираюсь по резкому извиву шоссе в горку.
Выезжая из Гюнашли, наконец узнаю нынешнее название села – Кутакн, и переписываю себе в тетрадь с двуязычной (армянский и латынь) таблички у дороги.
*
17  ГЮНАШЛИ (КУТАКН).  ИСЛАМСКОЕ КЛАДБИЩЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144188/
На высокой горке над селом, которую переваливает шоссе, открывается исламское кладбище с поваленными и разрушенными памятниками 20 века.
Более древние плоские овальные стелы с ковчегами и арабскими надписями не тронуты.
Я прошел между ними, оставив байк на обочине, и сфотографировал несколько плит (17 1 – 17 4), две из них с изображением коня.
Две пожилые женщины, поднимавшиеся на гору с другой стороны, видя, что я брожу среди могил «турок», подошли ко мне выяснить, кто я такой, даже попросили документы.
Я показал паспорт и спросил о хачкарах.
Не столько документы, сколько мое русское произношение и предмет интереса уладили дело, они сказали, что внизу хачкаров нет, а ближайший матур – в следущем селе, Третук, в паре километров по дороге на Зод.
*
18  ТРЕТУК (ЕНИКЕНД )
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144354/
15.40. Я в Третуке, бывшем Еникенде.
Село совсем небольшое.
Интересуюсь в доме на околице, где находится местный матур.
Клыкастая собачонка яростно защищает дом, облаивая меня.
Две девочки лет тринадцати и их мама берутся меня проводить.
Они переехали сюда из Еревана.
Мы проходим метров сто, я оставляю  велосипед в каменистой канаве за телеграфным столбом у дороги, проходящей у подножья горы с матуром, беру цифровик и забираюсь с девочками и мамой в гору.
Наверху несколько хачкаров и большая белая плита архитрава в виде сегмента, с крестами, по виду она когда-то перекрывала входной портал храма.
Место выглядит как народное святилище.
Прямо на голой пологой вершине горы особое расположение камней с резьбой создает подобие алтаря.
Перед ним стоит железный поддон, который обычно используется в армянских храмах для установки свечей.
Но в данном случае на поддоне лежит чистая тряпица, а на ней – бесхитростные подношения верующих.
Нет привычных стен, так что часовней это назвать никак нельзя, а матуром – можно.
Матур – это место общения с Богом, а не некая постройка.
Вот оно, отличие народной веры от официальной. Стены и крыша из камня и песка здесь необязательны.
Здесь я впервые вижу обломок хачкара, явно намеренно установленный перевернутым, вверх прямоугольным выступом-«зубом», со сквозным круглым отверстием в «зубе».
При этом крест как бы стоит на Небе и опускается на землю сверху.
Точно так же и на иконах нередко ангел или голубь Св.Духа, сходящий с небес на землю,  изображаются "вниз головой".
В других местах в горных матурах я увижу еще немало точно так же поставленных "вверх корнем" обломков и пойму, что здесь очень значим культ отверстия как вместилище женственного Духа.
При этом изображение на обломке, лишенное целостности, нарушенное, стертое, сколотое либо закопченное пламенем свечей и уже неразличимое, теряет свою значимость.
Нерушимыми остаются семантика отверстия (Св.Дух), прямоугольной формы «зуба» (гроб Господень) и самого камня (Христос).
Тяготеющая к прямоугольнику форма выступа, который оказывается сверху и венчает хачкар, отсылает ко многому.
Прямоугольник, подкова – один из изначальных образов «голгофы» как места страстей Христовых, и души.
На множестве хачкаров горных сел подковку-печерку-ковчежец прямоугольной формы образуют две круглые почки окончаний армянского креста – я скоро увижу семь таких хачкаров у Сурб Христофора близ Неркин Талина (нынешний Даштадем).
Перевернутый крест имеет еще одну важную базовую аналогию – с перевернутым вверх корнями древом ашваттха Бхагавадгиты.
Вчетвером мы спускаемся к дороге, где стоит мой велосипед.
Он на месте. На багажнике три квадрата пенки, сложенный пластиковый пакет для байка и свитер – я ехал в нем утром, пока было прохладно, а потом снял и положил под резинку, удерживающую сумку.
Рядом на камнях валяется резинка с крючками.
А где же сумка? Сумки нет. Она исчезла.
На дороге пусто. Машин вроде не было – с горы дорога видна на многие километры.
Но оттуда, от матура из-за округлости склона байка не было видно.
Пока нас не было – минут 15 – кто-то снял с багажника сумку и унес. Вот так-так!
Милиции здесь нет. Милиция – в Варденисе.
«Наверное, кто-нибудь из другого села», – говорит женщина.
Другое село – это Гюнашли.
Я сажусь на байк и, переключив скорость, несусь к Гюнашли.
Через пять минут вылетаю на прямую и вижу, что на пару километров впереди никого нет.
А дальше с моей тяжелой сумкой пешком трудно уйти. Возвращаюсь обратно.
Сумку могли кинуть в проезжающую машину, но ведь машин не было.
Значит, ее сняли и где-то спрятали, недалеко.
Окидываю взглядом местность. Чего тут только нет!
В радиусе ста метров найдется все что угодно – канавы, россыпи камней, ямы, ложбины, расщелины, руины брошенных домов и усадеб, кусты, заросли чертополоха в рост человека, кусты крапивы.
Я даже заглядываю в пару ближайших водосточных труб большого диаметра, проходящих под дорогой совсем рядом – не там ли моя синяя капроновая? Нет, ее там нет.
Женщина говорит: «Вы подождите, она найдется, Это наверное дети».
Жара набирает силу.
Под ее напором отступаю к сельскому роднику, он чуть в стороне от дороги, у подножья горы.
Обливаю голову водой.
Итак, что мы теперь имеем: деньги и паспорт – вот они, здесь, в правом грудовом кармане рубашки.
Здесь же бумага, подтверждающая наличие электронного авиабилета из Еревана в Москву. 
В левом грудовом кармане – почти вся моя денежная наличность.
Плюс в чехле цифровичка, висящем у меня через плечо – бумажка на пять тысяч рублей.
А чего мы лишились?
Всех вещей для ночлега, кроме свитера (удача!), что не страшно – всегда можно устроиться у людей или в гостинице.
Второго цифровичка, на батарейках ( в его чехле еще одна бумажка на пять тысяч рублей) и зарядного устройства для Sony, с которым я поднимался к матуру и потому он остался при мне.
Значит, еще пара дней – и ресурс 2-й батареи (у меня их две, на смену) закончится.
Тоже не страшно – в Варденисе куплю новый цифровичок, чтобы продолжить съемки.
Все эти мысли приходят мне в голову, в то время как вокруг собралось несколько селян, все уже в курсе происшедшего. 
«Ай как плохо!», – то и дело тихо восклицают две девочки, сопровождавшие меня на гору.
«Почему плохо? – улыбаюсь я в ответ, – Что ни делается – все к лучшему!»
Перед подъемом, отходя от велосипеда, я попросил их остаться внизу, приглядеть за байком, но они, плохо говоря по-русски, не поняли меня и полезли со мной на гору.
Не желая показаться невежливым и навязчивым, я не стал повторять свою просьбу, к тому же зная, что в горных селах народ отличается особой порядочностью.
Итак, ничего страшного не случилось.
Завтра доберусь до Вардениса, куплю себе легкий рюкзачок, новый цифровик или устройство для зарядки, и продолжу свою поездку.
Денег для новой экипировки у меня вполне хватит.
Тем временем мою сумку ищут, но безуспешно. Ее нигде нет.
Прошло уже около часа с момента ее исчезновения – на горе мы были ровно в 15.40, я заметил время, когда снимал хачкары.
Что ж, говорю я маме моих девочек, – пусть моя сумка будет подарком армянским взрослым – или армянским детям, если она попала к ним.
А если она вдруг найдется, перешлите ее с кем-нибудь в Варденис, в отделение милиции, я туда загляну, как только доберусь до райцентра – сегодня к вечеру либо завтра утром.
В 16.53 продолжаю свой путь в Зод по грунтовке, ведущей из Третука напрямую в Зод, через горы.
На выезде из Третука у дороги попадаются отдельные хачкары,
17.10. Слева у дороги, в полутора км от Третука, на взгорке исламское кладбище.
Одно из надгробий имеет округлую форму, тяготея к форме кокона, на нем «ковчег» в виде двойной арочки без центральной опоры ("арка духовная"), он обозначает духовный мир, мир иной, куда ушел усопший, знаменуемый нанесенной в углублении «ковчега» надписью с его именем.
*
19  СОДК (бывший Зод).  ХРАМ СУРБ САРГИС (СВ. СЕРГИЯ)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144369/
17.50. Зод – большое село.
Издалека видна базальтовая башенка с крестом церкви Сурб Саркиса (Святого Сергия).
Еду прямо к ней.
При подъезде начинает накрапывать дождик. Вот дела!
К счастью, он тут же и кончается.
Подхожу к стенам.
Я просто потрясен.
Никогда не видел ничего подобного.
Постройка имеет такую ауру, что видится циклопической – словно ее строили гиганты, а не обычные люди (19 0).
Храм находится среди села, в близком окружении жилых домов и усадеб.
Подвожу байк к северной стене, туда, где в нее вмурована  в самом низу колоссальная, больше трех метров длиной, плоская могильная плита с символическим изображением человека как двусоставного существа: круг головы – бессмертный дух, прямоугольник тела и души – животная ипостась, изначальный хозяин физического тела (19 1).
Кажется, что эта гигантская плита вытесана титанами – настолько крепок и мощен дух, стоящий за ней.
Рядом с ней –  хачкар без главного креста, также вмурованный в основание стены (19 2).
Видны лишь клейма бордюра – знаки плетенки-вираны, несущие ромбические, крестообразные и косоугольные мотивы, которые образуют фигуры простирания духа на четыре стороны света.
В стены церкви, сложенные из крупных разноразмерных камней, вмуровано немало хачкаров и надгробных плит.
Особенно хороша западная стена.
Здесь встроенные хачкары образуют целые  горизонтальные бордюры.
Большинство хакаров уложено горизонтально.
Смотря на них, сразу понимаю, почему хачкары оказались в стенах.
Так они менее уязвимы.
Уничтожить хачкар, вмурованный в стену, гораздо труднее, чем разбить стоящий отдельно, сам по себе, хачкар.
Все хачкары в стенах гораздо древнее, чем сама постройка.
Она объемлет их и охраняет.
Она играет роль собора – собирает их, сводит воедино.
Целый фриз из десяти хачкаров проходит по западной стене, от угла до угла (19 4).
Все хачкары вмурованы в стену горизонтально.
Над фризом в стене тоже немало резных камней.
Один из горизонтальных хачкаров фриза западной стены (19 5) привлекает особое внимание странной, мягко говоря, формой верхних почек цветения креста (19 6).
Нельзя не предположить, что эти формы – отголосок фаллического культа, с чем я уже столкнулся на восточном кладбище в Мец Мазре, где отснял плиту с фаллическими крестами (см. снимки 6 14, 6 15).
(19 7 – 19 10) Еще один хачкар из фриза, целиком стилизованный под плетенки растительного типа – древние наузы, вязь узлов.
(19 11) При повороте горизонтальной плиты в вертикальное положение глаз не сразу воспринимает в нужном режиме ставшие непривычными тени и видит впадины там, где на самом деле выпуклые части рельефа.
(19 12 – 19 14) Очень архаичный по форме хачкар из фриза западной стены.
Плоды праведности перекрещены косыми крестами – протосимволами единства как засеянности поля сознания (кшетры) семенами познания Брахмана.
Забираюсь на невысокий каменный заборчик усадьбы напротив западной стены (на двери дома замок, значит, я не нарушу покой владельцев усадьбы) и, балансируя на бровке, с наездом снимаю хачкары, находящиеся вверху (19 15, 19 16).
Как раз наплывают облака и даже вроде бы начинает капать дождь.
Вот уж чего опять не хватало!
(19 17) Хачкар этот уникален тем, что прямоугольная фигура находится на нем не в нижней части. как обычно. а вверху, над крестом, лишний раз подтвержадя тезис об относительности, обратимости и зеркальности  верха и низа в духовной вселенной хачкара.
(19 20) Птица на надгробной плите, вмурованной в южную стену храма Сурб Саргиса.
"Елочка" хвоста – знак идущего процесса кристаллизации сознания.
Точки на теле птицы – образы всеместности проявлений духа.
(19 21) Обетные кресты, размещенные парами, образуют двоицу как образ гармонизации двух природ в носителях сознания (тот же самый смысл несут едва ли не любые сдвоенные элементы – сдвоенные колонны или полуколонки равного диаметра, приставленные к стене храма (как в соборе в Талине 7 века – 19 21k).
Невысокий интимный вход в храм – с юга, справа и слева от входного портала у стены – разностильные, разновременные хачкары и фрагменты, лаконичные, выразительные.
Возле хачкаров ходит индюшонок с голой шейкой.
(19 50, 19 51) Вот он, "зуб" хачкара, которым он крепится к каменному постаменту.
Вряд ли случайно этот зуб тяготеет к прямоугольной форме, а нередко имеет в подземной своей части сквозное круглое отверстие – условный канал для выхода души.
Канал этот не предназначен для чужих глаз, имея интимный, сокровенный характер.
(19 54) Шунья-пустота надгробной плиты заполнена знаками двух природ воплощенного человека.
Но суть каждой природы – по-прежнему пустота, как бы мы ни пытались предать забвению это древнейшее знание «люди базара».
Поэтому на плите и изображается не тело, не внешний облик воплощенного человека (ибо он есть майя, химера восприятия), а условные знаки двух природ – круг (вечные неуничтожимые дхармы) и прямоугольник души, то есть эмоциональная сфера, доставшаяся нам вместе с физическим телом.
Проход вдоль южной стены мирно переходит во двор усадьбы, палисад высотой мне по колено отгораживает двор от «улицы».
Черная собачонка молча посверкивает на меня глазками, лежа у стены храма с уникальной, вытянувшейся у самой земли узкой резной плитой с крестом и розеткой, длиной метра в два с половиной.
Два металлических бидона загораживают мне крупный план – их бы отодвинуть.
А если собака как раз их и стережет и молча вцепится мне в рукав?
Не тревожа собачку, отхожу от бидонов возле примечательной плиты в северном углу восточной стены храма и иду к входу в храм.
Захожу внутрь.
Там, напротив входа, у северной стены лежит каменный саркофаг в виде корабля с заостренным носом.
Вот оно, судно для странствия души!
В носовой части судна – два соединяющихся отверстия – как клюзы для якорной цепи на настоящем корабле.
Никогда не видел ничего подобного.
Но эти отверстия – не клюзы. Это элемент архаичного якоря. Отверстие дает возможность использовать данный камень как якорь, привязав его к веревке. Древнейший якорь – это просто камень со сквозным отверстием. Но якорь – символ спасения у ранних христиан. Вот отчего это надгробье – и корабль, и якорь.
Внутри храма тоже резные камни. 
Включаю вспышку.
Но вспышка – на крайний случай.
Она съедает тени, а вместе с ней и рельеф.
Поэтому там, где есть толика света, снимаю без вспышки.
Надо бы для таких случаев взять с собой пару небольших легких фонариков и ими сбоку подсвечивать камни – вот были бы снимки!
Хачкары, выступающие из полумрака или отчасти освещенные пламенем горящих свечей, получаются живыми и волнующими.
Вновь иду к памятной плите с крестом.
Собачка ушла. Сдвигаю бидоны в сторону.
Снимаю открывшуюся полностью плиту с крестом и розеткой.
Мальчик и девочка появляются из ближайшего дома.
Усаживаю их на бидоны и делаю еще один снимок.
Потом прошу позвать кого-нибудь из взрослых – мне надобно узнать название храма.
Выходит женщина. Сурп Саргис (Св.Сергий), говорит она мне.
Я киваю, улыбаюсь в ответ, записываю название и двигаюсь дальше.
*
20  СОДК.  СЕЛО И ХАЧКАРЫ В СЕЛЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144503/
19.00. Нахожу большой хачкар на развилке дорог (20 1, 20 5 – 20 10).
Дороги обтекают его, оставляя на островке между собой.
К тому же он окружен небольшой как бы оградкой, выстроенной из камней и хачкаров меньшего размера.
Это общая традиция святилищ – оконтуривание священного пространства, проявление и акцентация изначальной пустотности, которая становится видна и ясна, лишь когда она проявлена наличием более-менее замкнутого (для наглядности) контура, абриса, границы.
Пустота, «ничто» (санскр. шунья) обретает статус святости по одной простой причине: дух незрим. И он везде.
Цепочка камней или хачкаров, мегалитов или стел, оконтуривая пустую площадку, отсылает к невидимому духу, который везде, в том числе и здесь.
Так и в селе Зод (ныне Сотк или Содк) большой хачкар сам является частью более-менее замкнутого абриса-лшоаки из камней, оконтуривающей пустоту.
А изображения, обращенные внутрь, к этой  пустоте – памятование о том, что незримо.
Звоночки, пробуждающие наше внимание в отношении невидимого.
Указательные стрелки на пути к себе-тонкому, себе-полевому.
Они – полозки для устремления психической энергии, внимания, силы сознания к этому незримому.
В этом и заключается суть «священного» или «религиозного».
Стань этим незримым, этой пустотой, растворись в ней – и обретешь себя как вселенную, как всё.
*
Незрима бескумирная основа,
А мы ее овеществляем снова,
В угоду зренью облик придавая,
По образу подобье подставляя.
*
Рядом с хачкаром-великаном стоит скромная плита (20 4).
Изображение человека на ней еще не абстрактно и уже не конкретно.
Оно как бы посередине.
Но наша жизнь и есть срединное состояние.
Бардо, как говорят буддисты.
Случайно ли здесь сходство с эмбрионом? Вряд ли.
Мы ведь подобны зародышам, из которых рано или поздно проклюнутся наши истинные потенции.
Плечи покатые, они еще не стали прямоугольными, а голова еще не превратилась в геометрически правильный круг.
И всё же идеально круглая лунка в центре тела – образ совершенства нашей вечной природы.
На большом хачкаре внутри ножки креста – вервие связи с Богом дополнительно проявляет смысл изображения.
Слева – мудрый змей духа, справа – змеистый побег заканчивается руконосимым крестом – призывом принять Христа. 
Между почками крестов возникает группировка в виде шестиконечной звезды.
Выезжаю из села Зод по дороге на Варденис, внимательно оглядывая обочины – где же памятная мне стела с парными розетками-глазами?
Вроде бы она стояла у самой дороги. Стелы нет.
Я видел ее в 1988 г. где-то при въезде в село со стороны Вардениса, у самой дороги.
Тогда я решил, что это исламская стела.
С тех пор я видел многие сотни исламских стел – но ничего подобного этой стеле мне не встретилось.
Теперь-то мне ясно, что эта редчайшая стела – уникальный реликт, несущий архетип времен зороастризма. Вот бы вновь увидеть ее!
Но мои поиски тщетны. Я не могу ее найти.
Надеюсь, что просто искал ее не там, и стела жива-здорова, ждет своего открытия, признания и достойного места в ряду древнейших памятников армянской дохристианской культуры.
Она выглядит как неширокий четырехгранный столбик с вертикальным узором из ромбов на лицево грани, с арабскими надписями внутри ромбов.
Наверху вырезан круг с двумя большими шестирадиусными розетками-«глазами».
Отсюда сходство с человеком, который смотрит на тебя.
Эти парные розетки-глаза, пожалуй, аналогичны парным отверстиям или лункам, изредка встречающимся на крестах и хачкарах.
Два отверстия можно видеть во фрагменте очень почитаемого креста в гавите Сагмосаванка (о почитании говорят глбокие продольные борозды, прочерченные на нем).
Хачкар в храме Рипсимэ в Эчмиадзине.
Ниши, напоминающие глазницы, на камне в матуре Сурб Варвар в Аване Аштаракском.
Две горизонтальные лунки (следы выстрелов?) прямо по ажурной резьбе двух крестов, находящихся по бокам главного креста, на одном из хачкаров в стене храма Сурб Аствацацин в Верин Талине – где здесь случайность, где закономерность?
Покупаю лаваш в железном вагончике у дороги на выезде из Зода и присаживаюсь у речушки, текущей вдоль дороги, на низком травянистом бережку.
За моей спиной круглится горка.
Ее низ обнесен скорее плетнем, чем тыном, из сухих тонких стволиков с ветвями, тесно приставленных друг к другу вертикально.
Этот тын закрывает прогалы между стволами пирамидальных тополей – они выстроились в ряд, охватывая подошву горы.
На склоне за ними какие-то камни.
Хачкары? – спрашиваю я у местных. Они отрицательно качают головой.   
*
ПО СЛЕДАМ ПРОИСШЕСТВИЯ В ТРЕТУКЕ
Что ж, пожалуй, пора и в Варденис.
Попутный ветер с гор прибавляет мне скорости, и около восьми вечера я возле отделения милиции в Варденисе.
Еще светло. Трое милиционеров курят на крылечке.
«Я к вам», – улыбаюсь я им, извиняясь за беспокойство.
Они заходят со мной внутрь.
Здесь подобие стойки или конторки.
За ней вертящийся высокий стул.
На стуле сидит начальник, судя по крупной звезде на погонах.
Вокруг нас собирается весь личный состав – человек не менее восьми, все в форме.
Из них по-русски говорят и понимают человека три.
Извинившись за то, что беспокою блюстителей порядка, рассказываю о приключившемся в Третуке инциденте.
Понимающие по-русски синхронно вполголоса переводят мой рассказ тем, кто не понимает.
У меня просят паспорт.
Спрашивают, что было в сумке.
Осведомляются о цели поездки.
Через десять минут деловые вопросы исчерпываются.
Я по-прежнему стою у высокой стойки, развлекая собравшихся уже чисто дружеской беседой.
Милиция вокруг откровенно сочувствует мне.
Какая-то заминка. Все чего-то ждут. Жду и я.
Предлагают кофе.
Прекрасно, в такой ситуации глупо отказываться от кофе, хоть я его никогда и не пью.
Неторопливо приносят.
Неторопливо пью на пару с товарищем с крупной звездой на погонах.
То, что кофе принесли только мне и ему, говорит о моем высоком статусе.
Проходит около получаса в непринужденном необязательном разговоре.
Спрашиваю, спокойно ли у них.
Мне молча кивают головой.
Да, у них очень спокойно.
И мой случай с кражей в отдаленном горном селе, как я уже потом понимаю, – просто ЧП, что-то почти невообразимое.
Я рассказываю, что много раз бывал в Армении и сам удивляюсь, что со мной такое приключилось.
Сам виноват. Есть же цепь с замком.
Мог бы сумку пристегнуть или откатить байк в сторону от шоссе, чтобы не создавать искус.
Речь заходит о планируемых мною ночлегах в полевых условиях.
Народ удивляется и, всерьез обеспокоившись моей полевой  судьбой, всячески отговаривает: в районе волки и бродячие собаки, а в горах медведи.
Ночевать в поле опасно.
Но вот к подъезду подъезжает мерседес, в отделение быстро входит энергичный человек средних лет в штатском.
Милиционер в кресле уступает ему вертящееся кресло за стойкой.
«Рассказывайте», – бросает он мне на хорошем русском почти без акцента.
Кратко пересказываю ему историю.
«Поехали», – встает и кивает он мне.
Все засуетились, дело пошло.
Выходим. Свой байк я закатываю в просторный холл и ставлю к стенке напротив стойки с вертящимся креслом.
Садимся в джип.
В джипе, кроме водителя, милиционер с автоматом на переднем сиденье и молодой следователь рядом со мной на заднем.
Чтобы забраться сюда, нужно опустить вперед спинку стоящего впереди сиденья.
Человек в штатском едет в своем мерседесе.
Время около девяти вечера.
Начинаются сумерки. Молча двигаем в Третук. Говорить не о чем.
Минут через 15 на сумеречной дороге неожиданная остановка – затормозила встречная машина, встав вровень с нашей, и водители,  переговорив через открытое стекло, вышли из машин и отошли в сторону.
Мы с молодым следователем сидим, не двигаясь.
В Армении обычное дело – подобные встречи и остановки на дорогах.
Вдруг опускается спинка переднего сиденья, и в открытую дверь вплывает увесистая капроновая сумка синего цвета.
– «Ваша?» – «Она», – ошарашенно киваю я.
– «Посмотрите, все ли на месте».
Смотрю. Все на месте, даже пять тысяч в футляре Canon’a.
Отсутствует лишь длинный ремень на карабинах для ношения сумки на плече, что я не сразу замечаю.
Примерно через час после моего отъезда из Третука сумку вдруг нашли в яме на обочине дороги.
Видно, кто-то подбросил ее туда. Действительно, дети.
Через пару дней в Макенисе я своими глазами увижу, как стайка детей шутя-играя пытается укатить мой байк вместие с сумкой, неосторожно оставленный без присмотра.
Еще через четверть часа мы вновь в отделении милиции.
Я объясняю главному в гражданском, что в силу сложившихся обстоятельств оказался в Варденисе без ночлега.
– «Ближайшая гостиница в Карчахпюре, в 12 км, могу вас отвезти. Велосипед поместится в багажник?»
Выходим на улицу к мерседесу.
Поперек багажника лежит увесистый газовый баллон – машина бегает на газе.
Без него байк бы вошел, но с ним никак.
Ищем выход. «Можно переночевать в парке напротив отделения, там безопасно, поставите палатку под деревом», – предлагает мне главный.
Я в ответ киваю головой, хотя никакой палатки у меня нет.
Милиция просто не представляет, где мне приходилось ночевать во время поездок в Бурятию и велотура по Закарпатью.
Особенно запомнился закарпатский ночлег у дороги под деревянной мельницей, а в Бурятии – на деревянном полу беседки во дворе жилого дома, при этом был небольшой морозец, и к утру полиэтилен вокруг спальника покрылся инеем, сковавшим его.
Просто, перечисляя вещи, которые были в сумке, я упомянул плащ-палатку, и милиция решила, что речь идет о палатке.
На самом деле это легкая капроновая накидка от дождя с разрезами по бокам вместо рукавов.
Засветив фонарики, двое милиционеров провожают меня в парк.
В глубине парка в кафе букает молодежная дискотека, а в нашем углу темно хоть глаз выколи.
Милиция светит фонариками под ближайшее дерево – там возле бетонного бортика сухого фонтана с горбатым мостиком из растресканной от жары земли лезет редкая белая полынь.
«Прекрасное место для ночлега, – бодро говорю я. – Вот тут я и устроюсь».
Если честно, я уже просто падаю от усталости.
Милиция окидывает взглядом окрестности и молча ведет меня обратно в отделение, по дороге объясняя, что имется комната отдыха для дежурного, и там я вполне благополучно могу переночевать.
Через 5 минут я лежу на скрипучей панцирной сетке железной кровати, на полосатом матрасе, в своем спальнике, в душной комнатке с окном, забранным решеткой и наглухо заклеенным толстой полиэтиленовой полупрозрачной пленкой.
В соседней комнатушке, куда выходит открытая дверь, в трех метрах от моей головы, дежурный что-то набирает на компьютере.
Душно, неудобно, шумно.
Панцирная сетка, прогнувшись подо мной корытом, скрипит при каждом шевелении.
Но я понимаю, что местная милиция идет ради меня на огромные жертвы, пустив постороннее гражданское лицо на ночлег в своем отделении.
Возможно, это даже серьезное нарушение должностных инструкций, я должен ценить это, и мой долг – достойно принять обрушившееся на меня благо ночлега.
Перед тем как лечь, пристраиваю к розетке аккумулятор на зарядку и к утру восполняю запасы энергии для цифровичка.
*
21  ДАШКЕНД (АЙРК).  ВОСТОЧНАЯ ЧАСОВНЯ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144520/
16 авг 2010. Встаю с рассветом, с облегчением, наконец-то дождавшись утра.
Время около семи.
Быстро одеваюсь и без задержек выкатываюсь из гостеприимной милиции.
В девять я в Дашкенде, куда не ходят рейсовые автобусы, у дальней часовни.
Семь километров – чуть больше часа на байке по совершенно пустой, довольно плавной равнинной дороге разного качества покрытия, иногда со следами асфальта, иногда довольно гладкой.
Она с почти незаметным  подъемом идет по плато вдоль живописной холмистой гряды, тянущейся справа от дороги.
Сразу за Варденисом пейзаж вдоль дороги определенно намекает на апокалиптический аспект жизни, органично включая в себя ржавый остов автомобиля и череп коровы, битый фаянс и мятые пластиковые емкости, изношенные эмалированные кастрюли, черепки и прочее.
Видок как после войны.
Но это всё и есть – «после войны».
В Дашкенде (Айрке) две удивительные часовни 12-13 века.
Обе драгоценны – как церковь Сурп Саргиса в селе Зод, но в миниатюре.
С дороги они не видны, находясь чуть правее, как бы в низинке, на понижающихся склонах небольшого ущелья, на самом деле надвисая над пустотой.
Я было проскочил село насквозь, никого не встретив на улице-дороге, изрезанной колдобинами, поглотившими все мое внимание.
Смотрю, очнувшись – ан уже конец села.
Возвращаюсь, захожу в ближайший двор, стучу в дверь, спрашиваю вышедшую женщину средних лет, где же екереци.
Она совсем немного говорит по-русски, и показав, в основном, жестами, направление, объясняет, что в екереци они ходят по вторникам и четвергам.
Как я понял, это не считая выходных дней, то есть субботы и воскресенья.
Забрав с дороги чуть вниз, к ущелью, сразу вижу часовни.
Иду к ближайшей.
Назову ее восточной или дальней (считая от Вардениса), поскольку дорога из Вардениса, по которой я приехал, в этом месте идет на восток, в горы, в село Неркин Шоржа (туда чуть больше трех километров).
Здесь ко мне подходит пастух – низкорослый коренастый человечек без шеи.
Здороваюсь с ним.
По-русски он не говорит и скоро отходит, поглядев на мой цифровик и тетрадь для записей.
Все время, пока я осматриваю часовни, он где-то рядом, на соседнем склоне и – вижу – наблюдает ненавязчиво за моими эволюциями вокруг резных камней.
Вокруг часовни хачкары, хачкары снаружи в стенах и хачкары внутри.
Еще у часовни крошечный полуподземный северный притвор, выдающийся наружу, за общий абрис постройки.
Туда сквозь толщу стены изнутри ведет узкий проход, перекрытый сверху хачкаром, крест которого обращен вниз.
За счет перепада высоты идущего вверх склона притвор на пару метров заглублен в землю и крыт шифером на два ската с застекленным окошком.
Снаружи шиферная крыша поднимается над землей едва на полметра.
В приделе лицом к западу, как полагается, стоит редкостный хачкар из черного базальта, с дланями, держащими кресты.
А перед ним, присыпанная пылью и песком, небольшая могильная плита из белого камня с традиционным изображением двуприродного человека, выполненным с невиданным изяществом.
Ощущение такое, что изображена женщина, может, даже девушка – брови-полумесяцы, плечи – покатым полукружьем.
Чтобы сделать снимок, пришлось разгрести песок и пыль.
Висели здесь и платочки-ленточки-шарфики-хадаки, завязанные узелками – чтобы Бог не забыл о молитвенной просьбе.
Вжавшись в пол, снимаю крест на плите, перекрывающей потолок узкого прохода в придел.
Это северная стена.
А на южной желтым свечным воском на камнях выложены буквы – наверное, имя молитвенника, чтобы Бог не позабыл.
При владении мантраяной произнесение имени является реальной силой.
А если у тебя нет никакой реальной силы – вот тогда только и остается, что свое имя написать на стене – авось большой сильный дядька прочтет, и будет тебе польза.
А иногда армяне выкладывают воском первую букву своего имени плюс первая буква имени любимой девушки равняется первая буква слова «любовь» или просто сердечко.
Дешевая свечка стоит 60 драм, это менее шести русских рублей.
Во многих церквах и часовнях стопка свечей лежит где-нибудь у входа, можно самостоятельно взять их, оставив взамен мелочь.
В алтарной апсиде – детские поделки, вышивка, модель храма, рисунки, картинки – безыскусные подношения прихожан.
Снаружи, у юго-западного угла часовни – граненые столбы, один в пять граней, другой в шесть.
Возможно, это свидетели начала христианства в Армении.
Говорят, что на них сверху когда-то были укреплены кресты.
Они не уцелели, остались одни колонны-постаменты.
Не исключено также, что эти столбы – из прежних, дохристианских еще построек, так и стоят здесь две тысячи лет.
Медленно, шаг за шагом, ничего не пропуская, обхожу часовню, рассматривая резные плиты и камни, вмонтированные в ее стены.
В северной стене белый горизонтальный хачкар с отверстием вниз, в восточной стене столб с необычным крестом.
В юго-восточном углу перевязь из двух гранитных столбов с крестами.
*
22  ДАШКЕНД (АЙРК).  ЗАПАДНАЯ ЧАСОВНЯ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144541/
В 9.50 я у ближней к Варденису, западной часовни.
Она недалеко, в ста метрах от первой.
Это основательное сооружение с крышей на два ската.
Рядом – дом ближайшей усадьбы.
На базальтовых плитах двухскатного покрытия крыши часовни профилированы арки, они образуют череду арок – аркаду, как и во многих армянских монастырях, где крыши крыты на два ската.
Тем самым символика аркады накладывается и на крышу постройки.
Возле часовни, у алтарной апсиды – надгробная плита со ступенями восхождения к пустотности сознания.
Здесь же длинное надгробье-саркофаг с удивительной аркадой на длинной боковой грани (22 22, 22 23).
Ряд пустых арок изображен без опорных столбов, арки как бы подвешены ни на чем, опоры между ними, не доходя до «земли», завершаются острым трилистником, острием обращенным вниз.
Для пущей ясности опора последней – крайней правой арки оканчивается иначе, чем все остальные: она чуть отгибается вправо и образует изящную и тонкую асимметричную растительную пальметту, нередко встречающуюся и на хачкаре, также заостренную на конце и также не доходящую до уровня земли.
Эта краевая оттяжка вбок вносит дополнительный вектор движения «мировой лозы» в слишком уж регулярное построение аркады.
Этот невесомый ряд арок, эта череда незримых коконов, подразумеваемых арками – веский и глубокий образ «аркады духовной» как ныряния духа из тела в тело, из воплощения в воплощение (ведь трилистники обращены вниз, к земле тела), а может быть – из пустоты в пустоту, из невоплощенности в невоплощенность, из бардо в бардо (ведь последняя ветка уклоняется вбок, обнаруживая тяготение к продолжению горизонтального движения).
Эта «арка духовная» нередко воспроизводится в культовой архитектуре, например, (22 23k) в архитектурном обрамлении северных ворот Борисоглебского монастыря близ Ростова Великого (в Борисоглебе сохранилось немало символов раннего христианства, типичных и для нынешней Армении, и на редкость быстро выветрившихся на Руси.
В тимпане монастырских ворот можно видеть круг в квадрате – самую распространенную схему индуистской мандалы. Таков же, между прочим, и план храма Неба в Пекине).
*
ПОСВЯЩЕНИЕ АРКАДЕ И АРКЕ ДУХОВНОЙ
*
Густеет воплощений мгла –
Редеет воплощений мгла,
Пока летит моя стрела,
Пока торопимся на вече,
Реинкарнаций возжигая свечи,
Пока ныряем я и ты
Из арки в арку пустоты,
Пульсаром пакибытия мигая,
Свою природу то являя, то скрывая.
*
(22 26) Побеги, изошедшие из ножки креста,  креста принимают кругообразную форму ("вечность" и Иисус) и образуют правильный круг вокруг основания ножки креста.
(22 29) Вновь, как и в Варденисе, неспешные петли пульсаций мирового змея мудрости Шеши – образ чистого духа, остающегося и между кальпами, когда "небо свертывается как свиток", унося с собой всё воплощенное.
(22 30) В центр мандалы для ясности впрямую помещен лик святого.
А как же ветхозаветное «и не соделай себе никакого изображения!»?
Как обычно – по боку?
(22 31) Здесь меня поразило сходство лозы, являющейся основанием и опорой бокового креста-ходатая, с большим пальцем.
Но первые христиане крестились и всей рукой, и тремя, и двумя, и одним пальцем, в том числе именно большим пальцем, так что перед нами очень древний мотив постановки креста на большой палец руки – не случайно до сих пор мы именно его поднимаем вверх в знак одобрения – то есть устремляя вверх свою дополнительную энергию.
(22 33) На хачкаре с ликом в центре мандалы сверху – парные ромбические плетенки.
Парный мотив здесь дополнительно выявляет собою вертикальную ось симметрии хачкара в целом.
Право-левая осесимметрия образов хачкара – еще один образ внутреннего совершенства, ведь на высших уровнях сознания аура лишается неоднородностей и действительно становится осесимметричной.
Право-левые различия в ней исчезают.
У южной стены – снова поваленные граненые столбы – времен первохристианства?
Энергетика у них дохристианская.
Они лежат параллельными рядами, почти полностью утопленные в землю, производя впечатление христианских надгробий (22 20, 22 21).
Сходство усиливается ребром, обращенным вверх – оно создает ощущение традиционного гребня объемного надгробного саркофага.
Но вот только христианские саркофаги с острыми гребнями в этом ареале не встречаются.
Значит, это просто столбы, скорее всего сохранившиеся от дохристианского храма-святилища, бывшего на этом месте, уложенные и вкопанные в землю так, чтобы напоминать христианские надгробья.
Это, видимо, один из приемов сглаживания памяти о той религии, что существовала здесь до прихода христианства.
Могильная плита с вихревыми розетками.
Точно такие же плиты я видел на исламских кладбищах в Дагестане.
Здесь же, у южной стены, хачкар с бордюрными клеймами, состоящими из парных элементов, общих для иудаизма, индуизма, христианства, ислама (22 7 и далее).
Однако чтобы провести грань между монофизитством и диофизитством грузин, армяне никогда не используют в религиозной символике мотив парных ромбов (22 14).
Все другие парные элементы – пожалуйста.
Перед входом в часовню – живописная группа самых разных хачкаров и надгробий, склонившихся друг к другу.
Мандала в виде вихревой розетки.
Еще один хачкар с парными элементами бордюрных клейм.
Хачкар, где фигура в крестчатом нимбе (Иисус) стоит на прямоугольнике, в правой руке крест, в левой завет (тоже прямоугольник).
Здесь прямоугольник под ногами Иисуса явно изображает твердое основание веры, Первооснову.
По четырем углам от центральной фигуры в нимбе – четыре головы, не совпадающие с традиционным изображением символов евангелистов. Это орел, бык, волк (собака-аралёз? Должен быть лев) и человек в нимбе.
А вот и хачкар с мандалой, ортогональный узор на которой чуть повернут, сдвинут относительно вертикали и горизонтали – и тем самым лишен земной точки отсчета (22 70).
Это аналог хвалы «Ему – слава и держава».
Такую мандалу с поворотом мне довелось видеть лишь возле Кармравора в Аштараке.
(22 56) Из средокрестья расходятся концентрические волны-импульсы благодатных энергий.
Мотив расширения сознания уточняется растительными, направленными вовне остролистами на крайнем кольце.
Внутри западной часовни нет ни хачкаров, ни изображений на стенах.
В алтарной апсиде по традиции народных матуров – трогательные подношения, детские поделки.
"Будьте как дети!" – говорил Иисус.
А Св. Климент Александрийский в своем гимне Спасителю называет его «царем непорочных детей».
И я снимаю на память фанерку с храмом, выжженным прибором для выжигания, детские рисунки, пастыря с овечкой, картонку с крестиком, бумажную иконку Богоматери, выцветшую и особенно трогательную здесь картинку с мадонной Леонардо.
А вот и ромб в средокрестье – как суть и сердцевина веры.
Шестикрылые серафимы.
Крест в верхнем бордюре на хачкаре с бурным цветением вверх в виде ромбической плетенки – к горнему, то есть к небу, то есть к Богу – к своей бессмертной, истинной природе.
Эта плетенка, находящаяся вверху, умощняет верх композиции и как бы перворачивает крест, который мнится растущим не с земли к небу, а наоборот, от неба к земле.
Снаружи, справа от входа два хачкара с ланцетовидными побегами-кустами, похожими на крыло птицы.
Крылообразные и кустообразные побеги имеют один и тот же смысл – парения духовного, произрастания духовного.
Это памятования, отсылки к нашей вечной природе.
Но вот наконец я вспоминаю о времени.
10.36.  (22 83) Световое отверстие часто окружают важнейшие, базовые символы.
В Армении чаще всего над световым проемом храма или часовни (или под щипцом фасада, вверху) изображается вихревая розетка как символ жизни вечной, непрестанного круговращения чакр тонкого тела.
Далее по значимости следуют круговые цветочные розетки процветания в Бога (образы раскрытия лепестков чакр), затем крест как отсылка к практике расширения/сжатия  сознания на четыре стороны
10.38. У юго-западного угла часовни за тремя большими хачкарами, уставленными в ряд (22 85), плотную друг к другу и образующими плотную стенку, стоит (за средним из них) небольшой невысокий хачкар.
Он довольно близко придвинут к стоящему перед ним большому хачкару – на расстояние в полторы гелиевых ручки, так что крест на нем практически невозможно разглядеть (22 86).
Спрашивается, отчего же его так поставили?
Я смотрю на этот хачкар, к кресту которого невозможно подойти, и вдруг осознаю, что изображение на хачкаре – не самое важное из того, что он несет в себе.
Оно вполне может быть чем-то заслонено.
Или повреждено. Или стерто. Или разрушено.
Его может и вообще не быть.
В Лчаване на старом кладбище на главной улице мне попадется, возможно, незаконченный хачкар, на нем нет центрального креста.
Тем не менее он спокойно стоит среди других хачкаров – а значит, ни в коей мере не считается ущербным.
В конечном итоге изображение и резьба ничего не определяют для верующего.
Сам освященный камень – вот суть хачкара: камень – уже Христос, а обязательный обряд освящения делает его проводником благодати.
10.40. Световое окно западного фасада.
Над его бровкой вихревая розетка, по бокам цветочные.
Очень красноречивое надгробье (22 88). Под каждой аркой внизу изображен как бы "зуб", который обычно воспроизводится на хачкаре для крепления его к постаменту. Но здесь-то нет никакой необходимости делать "зуб"!
И значит, перед нами чисто символический мотив, который является первичным – иного, собственно, и не стоит ожидать от области религиозной культуры: здесь всё определяется не практической функциональностью или конструктивностью, а именно смысловой домининтой, связующей каждый элемент с богословскими построениями.
Прямоугольник "зуба", скорее всего, отсылает к виду Голгофы с 335 г. (вытянутый прямоугольник), когда Св. Елена нашла гробницу Иисуса, которая, кстати, в результате проведенных работ приняла форму куба.
С этих пор прямоугольник и куб, тесно сближаясь, являются отсылкой к Голгофе и гробнице Иисуса, то есть к Гробу Господню.
Отсюда – прямоугольная либо квадратная, кубическая (и даже вытянутая по вертикали – см. 22 88n) подковка в основании креста на христианских памятниках.
Прямоугольник на нашем надгробье изображается как бы перевернутым, воспроизводя «опрокинутый» взгляд усопшего – взгляд с небес на землю.
(22 89) Вокруг головы персонажа изображена многослойная аура, повторяющая форму физического тела.
Причем слева три слоя, а справа, где места чуть побольше, – четыре слоя.
Значит, число слоев здесь – чистая случайность, определяемая (не)возможностью изобразить все семь слоев (как на соседнем изображении 22 90).
Это архетип "матрешки тонких тел", фиксирующий важнейшую информацию об устройстве нашего кокона, нашей ауры, которая, собственно, и есть наш дух.
Подобные изображения тонких оболочек наводят на мысль, что, например, и так называемые "елочки" (и графика подобного рода) в эзотерическом контексте являются образом, отсылающим к нашей энергетике, а не к некой предметности.
(22 90) Сознательно либо бессознательно, но здесь воспроизведен архетип "матрешки тонких тел" – изображены семь тонких оболочек, окружающих наше физическое тело.
Они выходят за пределы физического тела, которое оказывается внутри их.
Значит, человек находится в благоприятных условиях, испытывает расширение сознания.
Можно назвать это блаженством.
Этот процесс и изображается на данном надгробье, нахожящемся, кстати,  в наиболее почитаемом месте – сразу за алтарной абсидой часовни.
(22 91) Тот же самый мотив изображения "матрешки тонких тел" (но три слоя, три тела, а не семь, как на соседнем фигурном изображении 22 90) приложен к "голове" креста, но здесь он соединен с мотивом лозы.
Показательно, что снизу (обычный топос лозы) ее как раз и нет.
Это косвенно подтверждает, что мотив "матрешки" является здесь первичным.
От часовен я спускаюсь по крутой каменистой дороге вниз и обнаруживаю в обрыве под западной часовней обширную пещеру.
В ней когда-то жили люди.
Ее когда-то закрывала стена с тремя полуциркульными арками.
От былой красы мало что осталось.
В жилых пещерах дух не тот – и я тороплюсь покинуть ее.
Бреду к виднеющемуся вдали исламскому кладбищу, но там ничего интересного – на плитах вообще  никакой символики и орнаментики, что отчасти удивительно.
По крутизне мимо западной часовни поднимаюсь обратно на дорогу, по которой приехал, и продолжаю путь на восток, в Неркин Шоржу.
*
23  НЕРКИН ШОРЖА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144728/
Там, в горах за Дашкендом, две Шоржи.
«Неркин» значит «нижняя», «Верин» – «верхняя».
Выехав из Дашкенда, для начала километр иду пешком, ведя байк, вверх по дороге, напоминающей русло горного ручья, заваленное валунами.
Потом еду, оказавшись на относительно плоском высокогорье, опять иду, спускаюсь в живописное ущелье с вертикальными скалами выветривания, внизу горная река.
С высоты спускаюсь вниз, здесь мостик, первые дома без стекол с обрывками полиэтилена в рамах, напоминающие послевоенные руины, еще один каменистый подъем, по которому проедет разве что вездеход, и стучусь в первый же дом, который кажется обитаемым.
Внутри шаги, дверь открывается.
На пороге модно одетая девушка.
Она из Вардениса. По-русски не говорит.
Может быть, английский? Да, английский.
Мы прекрасно понимаем друг друга.
Она провожает меня до церкви – уже совсем рядом, и поясняет, что хачкары только здесь, вокруг церкви, больше их нигде нет.
12.38. Я у входа в церковь в Неркин Шоржа.
Здесь стоит уникальный хачкар с двумя голгофами.
12.30. Слева от входа в церковь хачкар с очень редким бордюром, состоящим из трапеций, а не из квадратов либо прямоугольников, как обычно.
 На нем в нижних междукрестьях изображена и длань, держащая крест-ходатай, и «кусты»-побеги как истечение святого духа – оба образа сразу, дублирующие и взаимоутверждающие друг друга.
Большой палец длани сильно увеличен (скрытая отсылка к Шеше).
Правая длань как бы установлена на квадрате – отсылка к Гробу Господню.
Левая – то же самое, просто квадрат сохранился неважно.
Захожу в церковь.
Это длинное прямоугольное помещение, крытое на два ската.
Бог мой, какая простота! Какой лаконизм и безыскусность!
Церковь светлая, просторная. Чисто выметена.
Чердачного перекрытия нет, поэтому очень просторно.
Пол земляной.
Стены, сложенные из темных валунов, не оштукатурены, каждый камень виден в своей особости.
Вдоль длинной северной стены протянута веревка, она вся завешена, унизана платочками, вышивками, полотенцами –  одним словом, символическими почтительными подношениями, хадаками, как говорят индусы и буддисты.
В церкви два уникальных артефакта.
Слева от входа, в пустом северо-западном углу в почтенном одиночестве стоит камень с крайне архаичным изображением.
На нем вертикальная фаллосоподобная фигура, по бокам которой то ли ручки, то ли схематичные крылышки.
Каждое крылышко изображено горизонталью с отходящими вниз несколькими отрезками-«перьями» нарастающей длины.
Высота камня – пять гелевых ручек с надетым колпачком, ширина – две ручки и два сантиметра (рулетку-то я оставил вместе с байком во дворе у девушки. Длина ручки – примерно 15 см).
Справа от алтаря вделана в южный пристенок небольшая вертикальная плоская, слегка округлая плита.
На ней человеческая фигура в виде круга и прямоугольника, но только в круг, на место головы вписана цветочная розетка.
Ближайший аналог такого изображения, помнится, известен в Италии, 4-й век.
Для Армении это – открытие (23 14 – 23 16).
Обхожу церковь снаружи, и за алтарной апсидой, у зарослей крапивы, нахожу надгробье с редкой композицией.
Здесь вертикаль процветшего креста имеет дополнительные четыре почки недалеко от средокрестья.
На двух нижних заканчиваются побеги, исходящие из изножья креста, а из двух верхних уходят в стороны-вверх дополнительные две лозы (23 34).
Напоследок девушка показывает мне высящийся на склоне исламский мавзолей.
Его вход добротно завален камнями.
Купол начали разрушать. Внутри пусто.
Он уже напоминает груду камней.
Вокруг несколько округлых могильных плит с арабскими надписями в ковчегах.
Отойдя от мавзолея, натыкаемся на каменную поилку.
Она лежит так, что неясно, это просто поилка или бывшее надгробье, превращенное в ванну.
На углу ванны – сквозное отверстие.
Говорят, что их делали, якобы чтобы привязывать домашних животных.
Если так, то не есть ли такие отверстия на религиозных памятниках – знак привязки, притороченности к Богу наподобие якоря?
Это вполне в духе христианства, где есть очень близкий в этом смысле образ вервия, веревки как связи дольнего с горним.
Спускаясь, мы попадаем в чей-то двор.
Возле курятника исламское надгробье с арабской вязью – из его ковчега куры клюют крупные кристаллы соли.
Здесь же у стены дома лежит ржавое паникадило (а куда его девать?) из церкви, где мы только что побывали (середина 19 века?) в виде узкого обода диаметром чуть больше метра, с остатками украшений в виде концентрических розеток.
13.20. Отъезд из Неркин Шоржа.
Выше, недалеко находится Верин Шоржа, но я сегодня уже вволю накарабкался по каменистым кручам, заменяющим здесь дороги, по которым нельзя проехать на байке ни вверх, ни вниз.
Позже мне кто-то скажет, что в Верин Шорже нет хачкаров, это исламское село.
Вновь спускаюсь к мосту.
Жарко, обливаю голову водой на низком травянистом берегу, и перед подъемом, устроившись в тени под скалой, приканчиваю московский сыр с лавашом из Зода, запивая водой.
Мимо, на минутку нарушая устоявшееся безмолвие, натужно проезжает грузовик, загруженный сеном так, что задевает макушки соседних гор.
Поднимаю руку, приветствуя проезжающих – в Армении принято всем здороваться со всеми.
Если ты этого не делаешь – ты чужак.
Из кабины мне по-свойски кивают трое парней, хотя тоже видят меня впервые.
Снова никого. Тишина. Жара.
Все же обратный путь с гор проходит легче, чем подъем.
*
24  ВАРДЕНИС.   ТУХ МАНУК И НАДГРОБЬЯ ЗА НЕФТЕХРАНИЛИЩЕМ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144746/
14.00 Опять проезжаю Дашкенд и снимаю на память два пирамидальных тополя, поднимающиеся из-за низкой каменной оградки, протянувшейся вдоль дороги.
Оградка с обеих сторон живописно обрывается, осыпаясь уступами.
На выезде из села дорога резко улучшается, и попутный ветер со скоростью 10 км/час начинает разгонять меня – нет надобности  крутить педали, остается только притормаживать, чтобы не влететь на скорости в выбоину, которых полно на дороге.
Несусь вниз среди гор, лавируя и ликуя, скоро вновь снижаюсь и оказываюсь на круговой центральной развязке в Варденисе.
В двух шагах от круга нахожу лавочку с вывеской «Фото Видео Диски».
Здесь за компьютером сидит задумчивый сероглазый парень, по виду студент техвуза.
Он чисто говорит по-русски.
Учился в русской школе. Любит русскую культуру.
Можно ли перекачать снимки на флэшку? Конечно.
Отдаю ему карту памяти и флэшку.
На карте уже два гигабайта снимков.
Он качает снимки на жесткий диск, потом подключает флэшку – компьютер виснет.
Перегружает, подключает снова – тот же эффект.
Моя флэшка на 32 гига явно не по зубам местной технике.
Парень неожиданно приглашает меня в гости, пообещав позвонить своему другу, у которого тоже есть цифровик и компьютер – может, проблему с переброской снимков удастся решить.
Так я оказываюсь в гостях.
Теперь мы сидим в гостиной, утопая в мягких креслах, ведем светскую беседу.
От резкой смены обстановки мне слегка не по себе.
Каменистые горные дороги и ночлеги на седловинах как-то мне больше по сердцу. 
Русских тут не было давно, Артак рад поговорить со мной.
Напротив меня шкаф, уставленный русской классикой.
В другом углу – книги на армянском.
Еще два шкафа с книгами я увижу позже в соседней комнате.
Артак представляет меня своему отцу, бывшему секретарю райкома.
Тот в почтенном возрасте, ходит медленно, с трудом, в основном, сидит.
На столе возникает снедь, приходит друг Артака, такой же интеллигентный и образованный, как и он.
Мастер спорта, ведет физкультуру в школе.
После трапезы мы едем в Тух Манук.
Это народное святилище, место, очень значимое для верующих людей в Варденисе.
Случайно найти его невозможно – надобно свернуть в нужный проулок и открыть нужную калитку.
Там, за ней, небольшой пустырь.
В центре «кратер» – круглая стенка из камней, почерневших от копоти свечей и воска так, что хачкары почти неотличимы от обычных скальных обломков.
Над черными камнями возвышается современный рыжий хачкар, он поставлен как дар этому месту одним из местных жителей.
Мне рассказывают, как в 1998 г. друг, уезжая, прикрепил воском к хачкару на Тух Мануке небольшой камешек.
Каждый раз, звоня сюда, он спрашивает, на месте ли камешек.
Дух лепится к Богу как камешек к хачкару.
Отпадение камешка – знак отпадения от Бога, и наоборот.
Крепкая прилепленность – показатель любви Божьей к тебе.
С этой традицией я еще не раз встречусь в горных селах.
Вокруг святых мест много легенд.
Одни связаны с верой в то, что хачкары нельзя переносить со святого места, вообще нельзя трогать, они должны оставаться там, где стоят или где их нашли.
Другие истории связаны с представлением о том, что нельзя менять облик святилища.
Решили в одночасье покрыть Тух Манук крышей, собрали деньги – начались несчастья с участниками проекта, в итоге Тух Манук остается как и был – крыт небесным сводом.
Хотели старую ограду заменить на новую.
Тракторист подогнал бульдозер, чтобы снести забор – и умер от разрыва сердца.
Больше никто на забор не посягал.
У святилища четыре тонких деревца, все они обвязаны платочками, лентами, полиэтиленовыми полосами изорванных пакетов.
Последних больше всего – это веяние времени, такого раньше не было.
Деревца или кусты с узелками я видел и в крепости в Дербенте (Дагестан, ислам), и у стен Новоиерусалимского монастыря под Москвой (Истра, русское православие), и у буддийских храмов (Хошеутовский хурул и Цаган-Аман) на Волге под Астраханью.
В момент завязывания узелка мы вкладываем в него энергию намерения, направленную на исполнение определенного желания – то есть более определенно и точно формируем в себе свою внутреннюю направленность. Пожалуй, именно это и способствует реализации желаемого.
«Тух» – буквально «черный», манук – «ребенок».
Но Артак и его друг переводят мне «тух» как «крепкий», «здоровый».
Я задумываюсь над буквальным смыслом этих слов – обычно он самый древний и самый точный.
Почему самые почитаемые народные святилища в армянских селах называют «черный ребенок»?
Черный – цвет иномирья, цвет небытия, цвет Бога-Отца, цвет растворения в высшем плане сознания, цвет нирваны.
Мы видим небо, «космос» – черным, ибо так наш глаз видит предельно сгущенный свет.
Не в этом ли дело? Не отсюда ли этот очень значимый древний отголосок?
После Тух Манука едем во чисто поле за нефтехранилище, где у небольшой реки в низких берегах среди травы сохранилось несколько старых надгробий.
По дороге мне показали красивых птиц с горизонтальной полосой на голове от клюва – пчелоедов.
Птицы питаются исключительно пчелами, занесены в Красную книгу, их довольно много, летают стаями, убивать их нельзя. Пасечникам просто беда.
*
25  АКУНК.  У ХРАМА СУРБ МЕСРОП
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144921/
17 авг 2010, прохладным  утром я собираюсь в Акунк – один из милиционеров сказал мне позавчера, что там много хачкаров.
Одеваясь, я хватился своего свитера – а его нет как нет.
Где же он? Стал вспоминать, как подъехал вчера к лавочке «Фото Видео Диски», снял свитер с сумки, положил его на внушительный ящик динамика, стоящий возле входа в лавочку, стал искать флэшку, потом зашел внутрь и, выйдя, уехал, забыв свитер на колонке.
Я был уверен, что свитер либо до сих пор так и лежит на колонке, либо его прибрал, уходя и запирая лавочку, парень, остававшийся там до вечера.
Подъезжаю к лавочке, она закрыта и откроется не ранее половины одиннадцатого.
Динамик на месте, свитера нет.
Значит, после Акунка придется вернуться сюда еще раз.
До Акунка из центра Вардениса два километра – по дороге на Дашкенд перед первым некрутым подъемом отходит вправо хорошая асфальтовая трасса, она-то и ведет в Акунк.
Прохожих нет, утро же, рано.
Въехав в Акунк, захожу в магазин хозтоваров у дороги, спрашиваю у мужчины-продавца, как найти екереци. В том конце села?
Мигом оказываюсь. Вот она, лепится к крутому склону.
Поднимаюсь по кривым улочкам, выхожу на террасу перед входом в церковь.
Акунк раньше назывался Карабулах – «Сорок ключей».
А церковь – Сурб Месроп, 2006 года.
Об этом мне рассказывает симпатичный компанейский крестьянин с лукавыми глазами, взявшийся неведомо откуда.
Он хорошо говорит по-русски.
Перед входом в церковь замечательный хачкар.
К ножке креста свечным воском  прилеплен камешек – в знак прилепленности того, кто это сделал, к Богу.
Колокольня пристроена к храму с восточной стороны, а у северной стены стоит уникальный "двухэтажный" хачкар с двумя крестами друг над другом, верхний "этаж" хачкара аркообразно закруглен.
В верхнем ярусе в средокрестье изображен маленький крестик, взятый в ромб-плетенку.
Над ним  – восьмерка-плетенка – образ 8-го дня, дня воскресения.
Судя по бесхитростным подношениям селян в алтарной абсиде, в храме нет священника и не проводятся службы, то есть он функционирует как матур, народное святилище, место для общения с Богом без посредников.
*
26  АКУНК.  ХИНГОМЕР
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144931/
Крестьянин в Акунке рассказывает мне о Хингомере (или, может быть, Хин гомерже?)– древнем кладбище в горах на месте давно исчезнувшего села – 4 км вверх по долине Ортэрлиджура («Середина воды») по дороге на сар (гору или летник, где живут только летом).
Его рассказ интригует.
Он предлагает взять такси, чтобы добраться туда, утверждая, что на байке мне не доехать.
Что ж, берем такси, едем в Хингомер по довольно плавной, вполне приличной дороге (никакого сравнения с дорогой из Дашкенда в Неркин Шоржу), с небольшим подъемом идущей вверх по долине за Акунк.
10.00. Справа у дороги – место для матаха.
Матах – по-армянски «жертва».
Мне сказали, что матах приносят два раза в год, на праздник Асварац 15 августа и на Вардевар 10 июля.
Чуть дальше впереди слева, у подножья холма – старое кладбище с хачкарами.
Справа в 50 м на другом склоне долины – еще более старое кладбище с хачкарами из слабо обработанных камней, на которых только кресты (8-9 век?).
Здесь, в Хингомере, я впервые вижу плиты хачкаров, которые вобрала в себя земля, и они едва-едва выглядывают боком или ребром на поверхность.
Они скрыты. Они ждут своего часа.
Древнее кладбище Хингомера поражает своей отъединенностью от людей.
Много веков здесь никто не живет, и камни с крестами ушли в землю.
Некоторые выглядывают лишь уголками, как эта плита.
Другие по-прежнему сохраняют вертикальное положение.
Третьи покосились. Их обняла трава и земля.
Есть здесь и древнейшие плиты.
На них нет ничего, кроме круглых розеток – образов чакр как отсылок к истинной природе человека.
Никаких конфессиональных символов.
А чакры – они ведь у всех, вертятся себе внутри и у индусов, и у христиан, и у мусульман.
И никуда от этого не денешься.
Как только достигаешь уровня духовидения – и вот они, вертятся внутри тебя себе спокойно.
Ну как же их не изображать, взирая или не взирая на измысленные конфессиями иные знаки?
Есть тут и плита с крестами, изображенными как навершия или руконосимые, алтарные кресты (26 25 – 26 27).
Это очень архаичная плита, вызывающая у меня глубокое почтение и предельное внимание – ведь в древности люди глубже осознавали свою природу и точнее отображали свои структуры.
Внизу на ней у всех трех крестов изображены конические штоки, значит, эти кресты – навершия. Вещи.
Вверху над крыльями креста два круглых знака, которые известны как знаки из Мохенджо Даро (Индия), именно там найдено их древнейшее изображение.
Судя по всему, это изначальный образ "колеса воплощений", "колеса рождений и смертей", которое позже начинает изображаться с тонкими спицами вместо шарообразных фигур внутри круга.
Я снимаю архаичную плиту со знаками Мохенджо Даро сверху.
Так хорошо видно, что она неправильной формы, не уплощена.
Собственно, это и не плита вовсе.
Она представляет собой не плоское, а объемное тело, то есть не несет доминанты спиритуальности как акцентации именно духовного начала, превалирования его над (ущемляемым в виде небольшой толщинки плиты) телесным.
Она относится к предыдущему периоду, когда тело и дух виделись в гармоничной равновесности.
Поэтому в превалировании одной из сторон и не было надобности.
А вот огромная вертикальная плита хачкара неправильной формы, на которой цветочная круговая розетка в верхнем междукрестье по размерам соотносима с головой человека – вот он, наглядный образ процветания человека в Бога, становящийся предельно ясным из-за равенства размеров!
Я ставлю рядом с плитой своего провожатого и делаю снимок, на котором ясно видно это равенство размеров головы человека и размеров круговой розетки.
Малые размеры умаляют, мельчат отсылку к духу, лгут, создавая образ его прирученности, одомашненности.
Лишь громадная плита метра в два с половиной на полтора создает достаточно монументальное представление о духе и внушает подобающее уважение.
По сути, чем меньше хачкар –  тем больше умален дух, отсылкой к коему он является.
Круглые плоды праведности снизу имеют хвостики как окончания лозы, и они загнуты к кресту.
Ибо «всё возвращается к Богу».
А иногда (в других местах, на других хачкарах) эти хвостики огогнуты от креста – ибо возврат к своей безначальности возможен лишь из состояния, когда ты отошел от нее – примерил  тело, начал игры с животной душой, обретенной вместе с телом.
*
27  АКУНК.  ХАЧКАРНЕР
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144948/
Мой проводник машет рукой чуть в сторону, на плавную гору песочного цвета слева от нас – во-он там, недалеко, видите?
Место называется Хачкарнер – «Хачкары».
Очень древние камни.
Там тоже совершают матах.
Можно доехать, если подбросить водителю деньжат…
Подбрасываем и едем.
10.22. Вот он, Хачкарнер.
Место величественное, уединенное, просторное.
Расположено на склоне пологой горы, недалеко от вершины.
Окрест лишь прибитая зноем редкая трава.
Здесь хорошо внимать своей вечной природе.
Ловить внутренние заветы.
Освобождаться от догм нижнего мира.
Окидывая взглядом долины, понимать горнее.
У самой дороги – узкое и высокое горизонтальное надгробье, в торце которого, внизу, ниже уровня земли – круглое отверстие-печурка для выхода души (27 1).
Редкая форма побегов духа – треугольная (27 4 – 27 5).
Треугольники направлены к ножке креста и отражают тяготение духа к своей основе:
"Дух возвращается к Богу".
Очень архаичная надгробная плита (27 10) неправильной, но обтекаемой, кораблеобразной формы (тело как корабль для души в этом мире, переплывающей воды этой жизни на пути возврата домой), на которой прямоугольник обрамляет пустоту-шунью – нашу подлинную основу.
Сквозное отверстие внизу, в подземной части плиты – и условный образ легкого исхождения души из тела, и отсылка к притороченности человека к духу как пустотности отверстия, а не к бренному преходящему телу.
10.27. Хачкар архаичного  стиля, как в Талине.
Отгранен от своего окружения небольшой загородкой из камней, «палисадничком» – значит, особенно свят и почитаем (27 11).
В круглые почки вписаны шестиугольные звёзды Давида – два взаимоналоженных треугольника как простейшая форма Шри-Янтры (27 12, 27 13).
Очень редкое надгробье с фигурой усопшего (27 16 – 27 17), где сложенные на груди руки образуют не косой крест, как обычно, а треугольник (отсылка к Троице).
В руки на уровне груди вложена квадратная дощечка на палочке – возможно, это атрибут обряда погребения с текстом погребальной молитвы либо с «Сим побеждаю!» как на лабаруме (см. пояснения об этом и дополнительные иллюстрации для снимка (36 63) в Главе 36 «Цовак. Кладбище»).
Цветочная розетка на надгробье (27 19) в то же время является христограммой – монограммой начальных букв имени Христа, помимо этого, отсылая к шестрадиусной розетке как образу Первоосновы-дхармы. Получается «три в одном».
10.35. Чуть на отдалении – черный овальный хачкар, стоящий немного в стороне.
Он странно полосат, будто рядовка из камня, будто крупный растр из параллельных борозд.
Это один из древнейших образов поля-кшетры с бороздами от плуга земледельца.
В древних духовных текстах слово «кшетра (санскр. «поле») означает то же, что и современное понятие «сознание».
Поле надобно вспахать, чтобы засеять семенами познания Брахмана.
Такими же полосами-бороздами разделаны многие пещеры в пещерных городах Крыма.
Те же борозды видим на михрабной стене Малой мечети в Бахчисарайском дворце. 
На Шри Ланке есть поразительная в своей пластической текучести, точно так же «располосованная» вдоль тела колоссальная статуя лежащего Будды.
*
В одно сеченье за другим
Мы невместимое вместим,
Затем – открытие вложенья
Как осознанье впечатленья.
*
И еще этот одинокий черный хачкар похож на срез сплюснутого яйца и способен едва ли не мгновенно собрать сознание, работая как мощно заряженная янтра.
*
Вот овал хачкара – срез яйца
Самосущей жизни без конца,
Образ собирания ответа
С четырех сторон соцветий света.
*
28  АКУНК.  ХАЧКАРЫ В СЕЛЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144966/
Возвращаемся в Акунк.
Поездка обошлась в 2000 драм.
Водитель не слишком доволен – «мало за такую поездку».
Напоследок мой провожатый, проникнувшись моей страстью к резным камням, проводит меня по переулкам Акунка и показывает два выдающихся, очень редких хачкара.
Один – высотой около четырех метров, на узкой улочке, обращен к проходящей рядом высокой каменной ограде или, скорее, террасе – из-за этого его и не разглядишь толком, и не снимешь (28 1 – 28 4).
У поджножья хачкара-великана – крошечный, словно сувенирный хачкарик, а на нем – модель армянского храма (28 3).
Едва мы подошли, из соседнего дома вышла пожилая супружеская чета.
Я попросил их встать рядом с хачкаром, чтобы было ясно, какой он огромный.
Они тотчас послушно встали рядком возле хачкара. Удивительно милые люди (28 5 – 28 6).
10.55. Второй хачкар – в узком проулке возле жилого дома, рядом с канавкой арыка, собственно, во дворе, среди хозяйственных построек, в узком, свежесложенном из аккуратных блоков помещеньице с проемом без двери, специально возведенном вокруг камня для его защиты (28 7 – 28 11).
Постройка напоминает туалет, пока без крыши – процесс строительства еще не завершен.
Я назвал его «хачкар в домике».
Теперь на него случайно не наткнешься, он только для «своих», подумал я, окидывая взглядом глухие стены, отныне стиснувшие камень.
Огромный, тяготеющий к овалу, он выступал из земли, сильно наклонившись вперед.
Перед ним горел масляный светильник.
Мне захотелось убрать стены, вынести эту дивную красоту на простор, которого она заслуживает и который несет в себе.
В Москве, вырезав навершие хачкара с поразительной резьбой, я сделал коллаж с роскошным японическим фоном (28 12).
Мы отошли от хачкара в домике – тут же живописная куча цана возле дома (28 13) – подсушенный кизяк, то есть прессованные коровьи лепешки, перемешанные с травой.
Цан используют как топливо для печек.
Цан я встречу много раз – его брикеты сушат везде, особенно в горных селениях, выкладывая аккуратными гирляндами, цепочками и зигзагами поверх дувалов, заборов, крыш, во дворах, на лужайках.
Выбираемся на главную улочку.
Ну как пройти мимо железного кованого колеса телеги (28 14), поставленного для защиты от машин угла забора, весьма напоминающего азийский глиняный дувал?
*
МАГДА И ВАНИ
На этом я расстаюсь со своим предупредительным провожатым и вновь еду в Варденис, на круг, искать свой свитер.
Приезжаю. «Фото Видео Диски» гостеприимно открыты.
Захожу, Артака нет, сидят незнакомые люди.
Не попадался ли им вчера вечером свитерок такой серый, с полосками спереди?
Нет, не попадался. Вот же, нигде его нет, ни под прилавком, ни на полках. 
Куда же он мог деться? Вот тут, на колонке лежал.
Молодой армянин за прилавком куда-то звонит по мобильнику, я тем временем прошу разрешения отослать электронное письмо и посылаю весточку в Москву.
Для простоты набираю его латиницей на английском.
Молодежь в Армении говорит по-русски неважно и неохотно.
Русский знают и хорошо понимают люди после сорока.
У них сильная ностальгия по прежним временам, по нормальным отношениям с Россией.
Поэтому особенно теплое отношение к русским – у армян среднего и пожилого возраста.
За 15 дней я не встретил ни одного приезжего из России.
Видел американца, целый караван итальянцев, японцев, велотуристов из Чехии, слышал то о близлежащих французах, то о немцах, и только русских туристов мне не довелось встретить или услышать о них.
12.00. Оказывается, звонили Магде, которая здесь убирает по утрам.
А вот и она сама – миловидная загорелая женщина с живыми глазами, довольно свободно говорящая по-русски, в руках две увесистые авоськи.
Ее лицо сохраняет следы удивительной красоты.
Какой свитер? – вопрошает меня она.
С трудом живописую, припоминая полоски на груди.
«Я прихожу утром, – ответствует Магда, – а он лежит на земле у двери.
Всех спросила, чей? Все говорят, не мой».
«Значит, он упал с колонки, сдутый ночным шквалом с дождем», – уточняю я про себя.
«Я его взяла домой, сейчас принесу, подождите, здесь близко», – и Магда живо повертывается, подхватывая сумки.
Мы вешаем сумку поувесистей на руль байка (другую она мне так и не отдает) и идем с ней вместе.
В двух шагах от круга трехэтажный жилой дом фиолетового цвета.
Здесь и живет Магда.
Она настоятельно приглашает зайти. Захватив цифровик, оставляю байк в подъезде, поднимаюсь.
Меня встречают две девушки, ее дочери.
Старшую зовут Джульетта. Она не замужем, у нее сын, двенадцать лет.
Двадцать лет назад они перебрались сюда из Азербайджана, но так и не стали здесь своими.
«Местные относятся к нам с предубеждением, как к чужим, не принимают», – с грустью рассказывает Джульетта, поднося чашечку кофе.
Магда (а по паспорту Азалия) получает за свою работу 600 драм в месяц (менее 60 рублей), подрабатывает санитаркой.
Квартира обставлена простенькой угловатой мебелью 1970-х годов с тонкими ломкими ножками.
На серванте помятое черно-белое фото: красавица-армянка и черноусый красавец-мужчина.
Это Азалия и ее муж Вани, по-нашему Иван.
Он умер от болезни.
Их сына убили в Москве.
Теперь она одна поднимает дочерей.
Младшая заканчивает школу.
Прошу разрешения сфотографировать на память Азалию и переснять фото на серванте.
«Что ж, пожалуйста», – говорит мне она.
*
29  АХПРАДЗОР.   ЧУТЬ ВЫШЕ МАКЕНИСА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144972/
12.50. Я вновь у круга в Варденисе, возле автостанции.
«Не этот ли автобус на Ахпрадзор?»
«Нет, этот сейчас уедет, а пойдет желтый, вот такой, как тот», – спокойным жестом указывает мне на ПАЗик на другой стороне улицы достойная пожилая женщина с сумками, стоящая, как и я, на обочине.
Я не сомневаюсь, что ей тоже нужно на автобус.
Но через пару минут за ней подъезжает легковушка, предупредительно открывается задняя дверь, женщина садится и уезжает.
Остаюсь ждать желтый ПАЗик.
Он уйдет лишь через час, но подруливает и останавливается на своем месте, открыв дверь, уже сейчас, за час до отхода.
На улице жарко, в салоне ветерок сквозь открытые окна.
Тут уже сидит не говорящий по-русски паренек из Ахпрадзора и достойный старик в темном поношенном пиджаке, с двумя одинокими желтыми зубами во рту.
С зубами в Армении, как я заметил, не очень.
Паренек все же утвердительно кивает, поняв мой вопрос о хачкарах Ахпрадзора.
14.10 Выезжаем из Вардениса.
ПАЗик долго поднимается на высокогорье по ужасной дороге через Цовак, Лчаван и Макенис, зачастую двигаясь на первой передаче со скоростью пешехода.
Трясет немилосердно.
При выезде из Цовака, наверху, напротив антенн радиосети замечаю слева у дороги хачкары – надо будет к ним вернуться.
В Макенисе кручу головой, пытаясь увидеть знаменитый ванк 9 века (арм. «монастырь»), но с дороги его не видно, он спрятался чуть правее, как бы в низинке, близ отвеса неглубокого ущелья реки.
15.20. Выхожу в Ахпрадзоре у школы.
Село небольшое, осталось 18 семей.
Много обруиненных домов.
Выглядит как после бомбежки.
Водитель намеренно ехал не по большаку с более-менее приличным покрытием, а параллельной грунтовкой с щедрыми развалами камней вместо покрытия, выводящей на главную улочку села с огромными лужами в ухабах дороги – чтобы удобнее было прямо из кабины передавать селянам посылки, которые ему надавали в городе перед отъездом – он аккуратно сгрузил их на кожух двигателя перед лобовым стеклом.
Улочка такая, что ПАЗик едва вмещается между домами, поэтому селянину достаточно протянуть руку с обочины – и посылка уже у тебя.
Улочка узкая, кривая, дворы открыты на улицу, заборов практически нет, над домиками нависают ступенчатые пирамиды прессованного сена на зимний корм скотине – просто какой-то Тибет, да и только.
Пейзаж вокруг почти лунный – кое-где скупая трава, а так бесконечные гряды камней, морены, каменные хаосы.
Моего паренька, не говорящего по-русски, у автобуса встречает другой паренек такого же возраста. Его зовут Гор.
Он очень сдержан и серьезен, и оттого кажется много взрослее своего сверстника.
Спрашиваю у него, где бы мне поставить байк, пока я буду искать хачкары – после нашего автобусного проезда по селу ясно, что  велосипед здесь будет только обузой.
Гор молча ведет меня на ближайшую усадьбу за школой, мы заводим байк в пустой гараж, потом он так же сосредоточенно и молчаливо берется показать мне местные хачкары.
Пока мы ходим там и здесь, осматривая редкие камни (их немного), я расспрашиваю Гора, как называются по-армянски каменные россыпи или гряды («каменный хаос»).
Оказывается, «карма» с ударением на последнее «а».
В селе осталось 18 семей, земля в частной собственности.
У села на всех одна сенокосилка, ее купили в складчину.
На ней косят сено для всех.
– Как называется ваша река?
– Просто река.
В другом месте: «Как называется ваша екереци?» – «Просто екереци».
Я в ответ: «Каждый человек имеет имя. Так и каждая церковь имеет имя».
Лишь потом до меня доходит народная мудрость неназывания: для Бога как единой сущности всего любая река – просто река, как и любой человек – просто человек.
*
Вибраций нескончаем глас.
Названия вещей – для нас,
И возглашения имен,
И ветры четырех сторон.
*
15.45. Выходим за село, минуем невысокую каменную гряду и плато, спускаемся чуть вниз, и на склоне другой каменистой гряды Гор показывает мне место матаха, которое местные называют Ахиолле (ударение на «о»).
Здесь лежит увесистый плоский обломок скалы тонны в полторы весом, с насеченным на ней крестом.
Лежит он так, что крест оказывается перевернутым, но это, видимо, мало кого смущает.
И это правильно.
Изначально «крест» – равносторонний знак всеместности как эманации, свечения сознания на все стороны света.
Поэтому он и был равноконечным.
Для такого креста верх и низ не важны.
Поэтому то и дело хачкар или его обломок с частью креста и ставится то «корнем вверх», то монтируется в стену храма или матура боком либо вверх уцелевшими «кустами» истечения святого духа (в этом случае они напоминают пальму как древо жизни, и фарн).
А в качестве задней стенки крещальной ниши хачкар или его обломок может занимать любое положение – по-видимому, как раз вследствие бессознательного ощущения полной независимости положения креста от земных горизонтов здесь выходит на передний план уже чисто практическое, строительное, архитектурное удобство, удобство строительной кладки: как сподручнее по месту, так кусок и ляжет в стенку ниши.
Это и есть действие по лайе, «по жизни».
16.10. Мы вновь в гараже возле байка.
Мне предлагают чашку кофе на дорожку.
Не спешу отказываться.
Окинув взглядом стенки и стеллажи гаража (были тут, помимо автопричиндалов, и деревянные грабли в полной рабочей сохранности), отваживаюсь упомянуть про винтик заднего крыла.
Перед Гюнашли во время тряски по каменистой высокогорной грунтовке у меня отболтался и потерялся винтик крепления заднего крыла.
Крыло тотчас стало задевать за шину – ехать дальше было нельзя.
Запаса винтиков у меня не было, и я успешно привязал крыло веревочкой, выдернув ее откуда-то из одежды.
И вот теперь мою надежную веревочку бескомпромиссно разрезают ножом и заменяют надежным винтом с большой ржавой шайбой – с ней я и вернусь благополучно в Москву. [Эта шайба так и служит мне до сих пор – 2018-й г.]
16.30. После кофе (мы пьем его в гараже) и заворачивания винтика, исполненный благодарности, выезжаю из села на Макенис.
До него 3 км. Бог посылает сень, и ехать не жарко.
Под горку дорога легка, перед Макенисом небольшой подъем.
*
30  МАКЕНИС.  СЕЛЕНИЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144981/
17.00. Я в Макенисе, на центральной улице.
По ней передо мной едет легковушка с арбузами.
Она периодически останавливается, открывается багажник, собирается народ, начинается торговля.
Наверное, тут, в горах, холодновато для арбузов.
Их привезли откуда-то из долины.
Я еду очень не спеша.
Взгляд благодарно напитывается благостью сельского пейзажа.
Справа от меня за селом высокая пологая гора.
Это Сари Сурб, Святая Гора.
Там, наверху – один из самых почитаемых здесь матуров.
Я спрашивал о нем у Гора – он сразу показал мне, на какой из окрестных гор тот находится, но сам он там не бывал.
Удивительно это.
Я приезжаю сюда из Москвы уже во второй раз ради Сари Сурб, а Гор, который здесь родился, лишь понаслышке, с чужих слов знает о святыне.
На повороте с главной улицы к монастырю, влево (я же теперь спускаюсь с гор), у дороги несколько скромных хачкаров возле арыка, идущего вдоль дороги, среди них половинка хачкара, вмурованная в бетонное основание «вверх корнем», сверху прямоугольник «зуба», под ним ступенчатая голгофа.
Метров пятьдесят в сторону, к монастырю – и дорога развиливает на две.
И хотя ванк уже виден, неясно, какая из них ведет к нему.
Спрашиваю об этом древнего беззубого старика, его зовут Арменарк.
Он показывает на левую.
Спрашиваю, сколько ему лет.
Тридцать и восемнадцать, отвечает он, смеясь.
*
31  МАКЕНИС.  МАКЕНЯЦ ВАНК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/144984/
17.22 Я у часовни Макеняц-ванка, одного из великих монастырей Армении.
Овальный хачкар из Макениса 9 века в Св. Эчмиадзине – один из самых мощных и впечатляющих в этом, самом известном в Армении  собрании хачкаров.
Здесь, в Макенисе, у стен монастыря еще два таких же хачкара.
Один – базальтовый, идеальной сохранности, другой, наоборот, из мягкого материала цвета глины, он почти утратил свои образы, сглаженные водой и ветрами.
При входе в монастырь первое, что видит глаз – две крупные круговые розетки рядом на стене часовни напротив ворот, одна шестирадиусная, другая многолучевая.
Они одного размера – значит, пара, значит, отсылают к гармонии двух начал в человеке.
На всей стене, кроме них, больше ничего нет – и это подчеркивает их значимость.
Шестирадиусная розетка – один из самых важных, самых древних символов индоариев.
Это образ атомарного живого сознания, образ «кирпичика», из которых складывается всё.
*
Как кристалл нирваны, как посланник,
Вырезан чудесный шестигранник
С гранью не в микроны и не в метры,
А в размер ячейки поля-кшетры.
Он с шестиугольной головой,
Он центричен гранью боковой,
Он – знак АУМ, образ Первослова,
Атомарный огонек живого,
Дом наш близкий, а не чужедальный,
Сети Индры узелок зеркальный.
*
Узел сети Индры – алмазный шарик, отражающий в себе всю сеть.
Не из индуизма ли, где также существовало узелковое письмо,  идет традиция соотносить атомарное живое сознание с узлом, а «мир» – с вязью из узлов, то есть плетенкой?
Тогда становится ясно, почему ковровая плетенка является образом Первоосновы и откуда вдруг на хачкаре самые разнообразные узлы, «наузы».
Каждый узел – сгусток жизненной силы, концентрат духа, точечный огонек сознания, атом мира, светлячок жизни. Чакра.
Ну и, кроме того, «подобно Царство Небесное неводу», то есть сети (Матф. 13:47). 
Оставляю байк у стены, на минутку отхожу в сторону, к обломкам хачкаров, выложенных вдоль террасы с арыком – и возвращаясь, вижу, как куча мальчуганов пытается укатить мой велосипед вместе с сумкой.
Отгоняю их наигранно сердитым окриком и перевожу байк ниже, так, чтобы он был мне виден.
Но в этом уже нет нужды, потому что вся разбойничья ватага уже заинтересованно ходит вместе со мной от хачкара к хачкару, прекрасно аранжируя собой очередной снимок.
Смышленые мальчишки, не понимая по-русски, сразу схватывают мои жесты и охотно позируют, застывая как изваяния в нужных местах.
Когда снимаешь хачкары, очень важно, чтобы рядом с ним стоял человек, ведь сам по себе хачкар – вещь безразмерная.
Он всегда – единый и всё тот же модуль сознания, и потому вне масштаба.
Ведь сознание вне постранства и времени.
Чтобы определить, большой он и маленький в плане своих физических размеров, есть только один способ: поместить рядом с ним что-то знакомое, вещь, размеры которой хорошо известны.
«Безразмерность», внемасштабность хачкара достигается встроенными в него модулями.
В средневековом хачкаре всегда соблюдается определенное соотношение пропорций, например, весьма мало плавающее соотношение длины, ширины и даже толщины плиты.
То же касается размеров креста и ширины его крыльев, а также соотношения крыльев креста и размеров почек на их концах, соотносительных размеров креста и розы-мандалы, и так далее.
Поэтому полуметровый хачкар и огромная плита высотой в три метра на фото уравниваются в размерах.
Эффект безразмерности хачкара – по-видимому, знак внеположенности, вынесенности за пределы земной реальности того, к чему он отсылает, о чем повествует.
Ведь первообразы хачкара – элементы тонких структур.
Они вне пространства-времени.
Поэтому везде, где только можно, я ставлю рядом с хачкарами людей.
Там, где их нет, подкатываю велосипед или просто кладу на камень хотя бы чехол от цифровичка или свою походную тетрадку с яркой обложкой TRAVEL.
И всё же немалая часть моих снимков остается без таких построений, лишаясь масштаба.
Хачкары, надгробья и резные камни, стоящие рядком, лежащие друг на друге во внутреннем дворе у стен ванка, просто удивительны.
Неожиданно у западной стены я нахожу то, чего не искал, но желал найти – вертикально стоящую среди хачкаров могильную плиту с изображением двуипостасного человека  – круг головы + прямоугольник тела, последний сплошь заполнен ортогональным узором из квадратов, внутри которых параллельные линии-риски через один направлены то горизонтально, то вертикально.
Это «мировая плетёнка», имитирующая плетение из плоских полосок лыка или лозы.
 Такие узоры часты на люках. Я давно заметил, что узоры на люках всех стран мира воспроизводят религиозную орнаментику – вихревые и концентрические розетки, ромбы, сетки, плетенки.
И вот прямое воспроизведение в аутентичном религиозном контексте еще одного образа Первоосновы, который нередко воспроизводится и на современной строительной плитке, что у нас под ногами.
Это красноречиво: ныне мы мечем образ Первоосновы себе под ноги и топчем его, унижая.
Лепим его на канализационные люки.
С чем же мы останемся в конце концов?
В Дербенте и Махачкале я видел немало исламских стел с шаровидным навершием, представляющим собой плетенку того же вида, что и плита в Макенисе, только помещенную на поверхность сферы.
Полагают, что ислам оживил многие аспекты христианства (и иудаизма), которые к 8 веку формализовались и омертвели.
Вот и на нашем примере это ясно видно: на надгробной плите у стен Макеняц-ванка нанесена жесткая геометрическая сетка, непонятно откуда взявшаяся, непонятно что означающая.
А на стеле в Махачкале эта сетка представлена в виде полурельефной и оттого безусловной плетенки.
Сразу становится ясно, как возникает такой узор: это же наглядное перекрестное плетение корзинки внахлест сразу несколькими прутьями! (в индуизме «корзина» (санскр. «питака») со временем стала символом мудрости, ибо когда-то корзинами измерялся объем священных текстов, использующих узелковое письмо – сколько корзин понадобится для того, чтобы уместить связки веревок с узелками).
Образ плетенки красноречив и широко бытует в символике и индуизма, и христианства, и ислама, часто смыкаясь и с образом растительной лозы.
Одни и те же образы, дублируя, уточняя и оттеняя друг друга в разных традициях, помогают нам яснее ощутить единую суть, к которой они отсылают.
Название «Макеняц» происходит от армянского «маки» – «овца» и, видимо, связано с библейским образом овец как паствы, пастырем которых является Иисус.
На ранних фресках его изображали в виде пастуха, несущего овцу на спине.
Но внутри ванка нет изображения овец, барашков или коз, хотя в других армянских монастырях и на надгробьях они иногда встречаются (например, в Лчаване).
Здесь же на стенах два изображения лошади.
Одно над входом, это ясно очерченный конь в упряжи, под седлом, без седока.
Его пропорции привычны.
А вот другое, справа от входа, внизу, на длинном камне у самой земли – здесь, пожалуй, лошадь, а не конь (ибо изображение женственно по характеру, более мягко и свободно очерчено), без упряжи, круп слегка вытянут по горизонтали, изображен более пластично и более органично – это как бы лошадь как таковая, сама по себе, а не как элемент людского обихода.
В ванке мужчина в рясе продает свечи, и я спрашиваю его, отчего лошадь изображена в храме Божьем.
Он в ответ, что будто бы лошади уничтожают змей.
Коровы тоже вытаптывают змей, почему же здесь не коровы? – спрашиваю его.
«Коровы делают это походя, бессознательно, а лошадь намеренно затаптывает змею, – сказал он, но не убедил.
Он назвался монахом Карапетом.
Я спросил, в какой обители он проходил послушание.
Оказалось, ни в какой.
С гордостью рассказал он мне, как вчера не пустил  в храм одетого в шорты американца-интуриста.
Жестким ригоризмом веяло от его слов.
Он явно присудил себе право судить других.
Забыл он об Иисусовом «Не судите, ибо судимы будете».
Зато он объяснил мне мотив кувшина и круглой хлебной лепешки, часто изображаемых на надгробьях-саркофагах с фигурами.
Кувшин – вино, лаваш – хлеб.
Это отсылка к словам Иисуса «сие есть тело мое, сия есть кровь моя Нового завета», знак причастности к таинству братской любви как основы христианства, вкушания его духовных даров.
Про себя я дополняю, что кувшин для вина на надгробье – это еще и воплощенный человек как «сосуд скудельный», то есть непрочное, временное – а все же вместилище для вина вечного духа – не случайно же сосуд всегда круглой формы и в этот круг нередко вписана вихревая розетка вечной жизни, вечного круговращения.
А круглая лепешка – это хлеб вечности духа; для христиан – вечный хлеб истинной веры, иисусовой веры, ибо «Сын Божий есть бесконечный круг, в коем все силы сходятся», как говорил глубокий богослов 4 века Климент Александрийский, слегка перефразируя Гермеса Трисмегиста.
Карапет сетует на то, что армяне лепят свечи к древним хачкарам, воск и копоть закрывают древнюю красоту.
А я, слушая его сетования, думаю, что поклонениями не убавить красоту мира.
Истинный зардарк – искренность веры, а не резьба по камню.
Подлинная красота – вот эти самые свечи и копоть, ибо за ними живой Иисус, живущий в сердце верующего, лепящего воск, возжигающего свечу.
А забота о каменной красоте – это уже внешнее, искус, лукавство для глаз.
Вот как безжалостно я расправляюсь со своим увлечением хачкарами и их резьбой – взнуздываю, осаживаю и ставлю себя на место – чтобы избежать светскости, кумирства и язычества, типичных для искусствоведов и научных исследователей.
В ограде ванка течет прохладный арык, террасируя склон.
Там, где над ним причудливой аркой изогнулась громадная старая ива, он уходит под монастырскую стену.
Тут же два роскошных тенистых тополя.
В тени мангал. «Приходят выпивать», – сообщает мне уважаемый Карапет.
На одном из хачкаров Макеняца ортогональная плетенка, как бы съезжая ненароком вниз и скособочиваясь невзначай в сторону, в результате этого крена вполне естественно переходит в косоугольную, создавая удивительное ощущение непреднамеренности и отсутствия «приема».
Это не описка и не ошибка резчика.
Это не просто совмещение ортогональных  и косоугольных мотивов, это их полнейшее органичное  разносходство и единодругость.
Они как два соседних пальца на руке.
Как две ветки одной лозы.
Два листа одного древа.
То же самое – совмещение сирийского и процветшего креста путем вложения первого во второй – путем их объ-ятия друг другом.
На одном из хачкаров, и на другом, и еще на обломке низа овального не сохранившегося хачкара  – четырехлопастная фигура из полуокружностей, которую многие принимают за равноконечный крест, она изображена слегка провернутой относительно вертикали и горизонтали, не совпадая с ними, что ясно указывает на то, что это не крест (она им станет в будущем – и тогда начнет строго соблюдать вертикаль и горизонталь, а пока отношения к кресту не имеет).
Но что же это тогда?
Да, скорее всего, еще один образ дхармы как отдельной, минимальной, «базовой» ячейки поля-кшетры, а также образ расширения-сжатия этой ячейки как отсылка к ее пульсирующему между «бытием» и «небытием» способу существования.
Все это описано в буддизме как свойства дхарм – мельчайших и неделимых далее кирпичиков живого сознания, из которых всё сложено. 
А вот кресты в верхних междукрестьях, на месте плодов праведности, вертикали которых – дополнительные лучи – радиально устремлены к точке средокрестья.
Нижние почки цветения креста охвачены кругом вечности и в то же время сплетены с ним в единую лозу.
Ортогональная плетенка заплела собою верхнюю часть креста, неожиданно образовав еще одну, самостоятельную, горизонтальную перетяжку – и тем самым неожиданно обозначила еще один уровень сознания.
Такой крест сам по себе (без «кустов»), волей-неволей, «наизусть»  обозначает уже не две, а три ипостаси!
Что тоже ничему не противоречит – ведь в совр. христианстве человек есть дух + душа + тело.
Небольшое надгробье, где две фигуры, а между ними лишь хлеб и кувшин с вином.
Чтобы подчеркнуть метафоричность образов, на них помещены розетки, которые прекрасно себя чувствуют.
Потому что и кувшин округлый, и лепешка лаваша изначально берет свою форму от творящего вихря-чакры.
Снова кусты-змеи.
Я смотрю на дивное изображение фигурки с ножками на небольшом надгробье.
Чуть телеснее – и появляются ручки-ножки, абрис фигуры приближается к абрисам тела.
Чуть духовнее и символичнее – и голову сменяет сухой круг, а тело – отвлеченный прямоугольник.
А в целом вот это качание армянских изображений то в одну сторону, то в другую и отражает универсальную полноту армянской средневековой культуры – и тем самым ее подлинную классичность, ее живую пульсацию как текучее, то равновесное, то неравновесное соотношение в каждом человеке двух естеств, двух ипостасей, двух природ.
Армянские плиты отражают эту подвижную текучую пульсацию телесности и духовности.
Это не двоеверье, этодвоедонье.
Это и говорит об отсутствии мертвой, застывшей догмы, о животворности веры, которая не лжет и отражает истинное состояние человека, а не мертвый абстракт, узаконенный навязанным сверху каноном.
*
32  МАКЕНИС.  МАТУР НА ГОРЕ САРИ СУРБ («ГОРА СВЯТАЯ»)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/145675/
Теперь я поднимаюсь на Сари Сурб.
Для этого спускаюсь из села вниз по главной дороге туда, где кончаются дома, сворачиваю вправо, к близкому кладбищу у подножья Сари Сурб.
От ворот кладбища вправо вьется тропинка наверх, в сторону горы.
Здесь у дороги стоит одинокий хачкар, украшенный яркими узорами мхов (32 0).
Завожу по тропке байк на взгорбочек, тут тропка сходит на нет.
Это примерно треть подъема.
Отсюда видно во все стороны, а меня снизу уже не видно.
Прикидываю, что на этом месте байк будет виден мне с горы.
Оставляю байк, приклонив на траву-мураву и приковав-таки сумку цепью.
Взяв тетрадку и цифровик, поднимаюсь наверх.
Тут каменная пирамида, напоминающая сторожевую башню.
Это просто камни.
Еще одна груда камней – почти замкнутая в кольцо невысокая стенка – укрывище для пастуха.
Это тоже просто камни.
А вот и матур Сари Сурб.
Он чуть сдвинут на край травянистого плато на вершине горы.
Внешне не особо отличается от предыдущих каменных груд.
Сложен из камней без раствора.
Над входом подкова.
К.П.Патканов в «Истории монголов по армянским источникам» (Вып. II, СПб., 1874, с.116, прим.14) пишет, что подкова отсылала к Луне.
Значит ли это, что Сари Сурб несет на себе древнюю печать лунного культа?
Вполне возможно. Ведь здесь подкова осеняет вход.
Когда культ пытались унизить, подкову прибивали к порогу в людном месте – для попирания ногами.
Но скорее всего подкова была всем понятным аналогом женственности мироздания, также выражаемой как пещерка-свод-арка-впадина-вход-аура, и отсылала к древнему архетипу Матери(и)-Духа как женского начала.
Не случайно ведь до сих пор Божья Матерь Остробрамская изображается на лунном серпе как в ладье.
Переводы святилища – из выбеленных временем древесных сучьев.
Сверху мелкие ветки.
На них слой земли – плотный дерн, намертво перехваченный корнями жесткой степной травы.
Поэтому крыша часовни ничем не отличается от земли вокруг – такая же выгоревшая щетинка.
На крыше крест из узких металлических полос.
Вокруг креста провалы крыши вниз.
Здесь же через прореху в кровле круглится вверх черный базальтовый овал – огромный хачкар не уместился в часовне и, прорезая крышу, открывается небосводу.
*
Каменная горушка круглится
Там, куда взлетает духа птица,
Наверху часовенка из плит
И хачкар базальтовый стоит
Ясным указанием пути
Для того, кому вперед идти,
И обозначением стоянки –
Если позади пути останки.
*
Внутри хадаки на переводах потолка из ветвей деревьев. Их множество.
Из часовни сквозь прорехи крыши виден срез сухого слоя дерна, густо перевитого корнями степных трав.
Сари Сурб сохраняет свой первозданный, нетронутый вид.
От него веет подлинностью истинной веры.
Так могло выглядеть святилище христиан и тысячу лет назад.
Я сижу у входа часовни на горе.
Сознание с готовностью простирается во все стороны, охватывая собою горы и воды.
Отсюда виден и Севан.
Незримые звезды щекочут макушку.
*
Только для поднявшихся сюда
Сознание текуче как вода,
Сверху устремляется в низины,
Наполняя горные долины,
Трату обращая в прибавленье,
И покоем трогая движенье.
*
Сари Сурб после Макеняц-ванка ошеломляет подлинностью и незамутненностью веры.
Ванк по сравнению с ней мнится театральной выгородкой, отграняющей себя от окружающего мира стенами – Сари Сурб втягивается собою в круговую панораму мира окрест, центрирует ее, обращает в единый храм под сводом неба – и гору, и чашу присеванской низменности, и плоское зеркало Севана, и обрамления горных гряд по горизонтам.
Может, этот явный пантеизм – отголосок маздеизма?
По крайней мере, зороастрийцы считали, что «благодати не следует поклоняться в храмах, так как вся земля и небо – один великий храм Ахура-Мазды».
А вот христианам для поклонений понадобились храмы.
В этом смысле показательна судьба армянского христианства: победившая церковь в своей гордыне начала являть себя строительством богатых храмов и монастырей, их сокровища привлекли захватчиков – и история страны превратилась в кровавую череду набегов и войн.
Посеешь ветер – пожнешь бурю.
Осматривая какие-нибудь выдающиеся монастыри, я нет-нет, да и подумаю: а на какие деньги все это создавалось?
Тоже на завоеванное где-то?
Или, может, на крестьянскую десятину?
Исторические документы полны сведений о передаче нахарарами монастырям десятков сел.
Но с какой стати селяне должны содержать монахов?
В любом случае незавидная карма.
Не потому ли ныне армянские монастыри пусты и в руинах – осталась лишь базальтовая скорлупа, пустая оболочка?
На вершинах гор, вдали от монастырских стен, оставшихся внизу, простые люди по-прежнему поклоняются своему Богу вне догматики и хитроумных концептов, простосердечно и безыскусно, как подсказывает им дух, живущий в них.
Здесь, глядя на огромный черный хачкар в часовне Сари Сурб, я впервые замечаю, что внутри процветшего армянского креста с почками на концах заключен сирийский крест, остро разведенный на концах как ласточкин хвост.
Не одно за счет другого, не «или – или», а одно непротиворечиво в другом.
Потом я сумею увидеть это и на других хачкарах.
И две почки, и два острых конца «ласточкина хвоста» отсылают к одному и тому же – к «единому естеству божественности и человечности», как хитроумно сформулировал это Двинский собор 506 и 513 года.
К единству сжатия и расширения как главных состояний сознания.
Слева от большого хачкара в Сари Сурб стоит «вверх корнем» фрагмент хачкара с побегами лозы, создающими в этом положении образ «древа жизни».
Отхожу от часовни к другому краю плато на вершине горы.
На западной оконечности плоской вершины три груды камней – как обо в Тибете.
Кто сложил их здесь?
Ведь это тоже древнейший архетип – складывание камней в пирамиду.
Землю в Армении отдали крестьянам, и каменные пирамидки ныне используются как межевые знаки.
Просто три камня, положенные друг на друга.
Вдруг видишь их там и здесь.
Но на вершине Сари Сурб эти каменные груды уж никак не могут быть межевыми знаками.
Межевать здесь нечего.
Тогда что это?
Не образ ли постепенного воздымания, возрастания телесного к духу?
Раньше модное ныне слово «информация» выражали словечком «весть».
Тогда базовая информация, универсальная, вневременная, наиважнейшая для человека, объединяющая нас всех – это «со-весть».
Точно так же было «знание» и «со-знание», последнее – это знание всеобщее, тотальное, касающееся всех.
Когда соприкасаешься с хачкаром – начинается постепенный сдвиг.
От вести к со-вести.
От знания к со-знанию.
Вот почему так важны здесь догадки, наития, прозрения, интуиции.   
*
Со-весть дает приплод,
Цвет его – чистая млечность,
Безначален его оплот,
Срок хранения – вечность.
*
Сари Сурб прозрачностью своих частот навеяла воспоминание о другом великом памятнике Армении, который я увидел в 1984 году. Гехард.
Армяне считают Гехард достопамятностью Армении №1.
Пещерный монастырь близ Гохта и Гарни, вырубленный в скале.
Есть легенда, что мастер-каменотес начал вырубать и вынимать камень сверху, и шел вниз и в стороны от небольшого круглого отверстия, которое затем окажется световым окном в центре купольного свода.
*
Напрягся и застыл как леопард
Живою плотью
Каменный Гехард.
Говорят, отсюда он рубил
В ширину простёртых птичьих крыл.
Формой круговой освящено
В небо синеокое окно,
Чтобы вечность
Соприродно нам
Снисходила,
Затекала в храм.
*
19.57. Спускясь с горы вниз той же тропинкой, вновь прохожу мимо неброского древнего хачкара у ворот нового кладбища – подхожу и бросаю на него испытующий взгляд.
В центре креста втянутый ромб – ага, это образ свертки поля сознания к центру-нирване, сжатия. А крылья армянского креста, как обычно, расширяются к концам – это образ расширения поля сознания.
В целом получается одновременное расширение-сжатие, (в)движение одного сквозь другое.
Но реальное сознание либо сжимается, либо расширяется.
Поэтому совмещение на хачкаре этих двух реципрокных состояний – образ вынесенности сознания за их пределы, независимости от того, что вызывает и расширение, и сжатие – от радостей и горестей.
Таково сознание  продвинутых адептов.
Все древние символы и образы амбивалентны, они никогда не несут однозначности.
Не потому ли, что за однозначностью – мертвый канон, догма и смерть, а за пульсацией-соитием разностей – поле-кшетра живого сознания? 
*
Августовской порой
Круглиться святой горой,
Зиккуратом, мазаром,
Храмом, ступой, хачкаром.
*
33  ЛЧАВАН.   МАРЗ ГЕХАРКУНИК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/145699/
20.15. В Лчаване у самой дороги, слева от нее при спуске с гор (то есть к западу), на небольшом старом кладбище, притулившемся прямо у главной улицы и обнесенном невысокой оградкой, есть уникальный хачкар (33 1, 33 2): он без без центрального креста.
В центре плиты пусто. Там ничего нет.
Возможно, его не закончили, не успели вырезать крест.
Но присутствие этого хачкара замечательно и красноречиво.
Он стоит наравне со всеми другими – искренний свидетель неизобразимости нашей вечной природы, которую философы и богословы именуют абсолютом, истиной, хакк (араб.).
Краевые орнаменты по краю плиты на этом поразительном хачкаре обрамляют пустоту-шунью, подчеркивая ее значимость.
(33 7) Вот хачкар с 4-мя горизонтальными ярусами бордюрных крестов.
Правый верхний крест в арочке отчетливо вытягивается к небу, его верхнее крыло длиннее нижней ножки, и оттого он как бы поставлен наоборот – сверху вниз.
Образ спасения, даруемого Небом, тонкостью, пустотностью.
К такому же смыслу, прямо вытекающему из их графики, тяготеют все кресты верхнего яруса.
Средний ярус состоит из крестов, тяготеющих к равноконечности относительно верха и низа, они как бы взвешены между небом и землей – и тем самым гармонизированы.
А два нижних яруса состоят уже из обычных крестов, как бы тянущихся с земли к небу.
– Поразительна эта ни с чем несравнимая, воистину говорящая с нами о самом главном и генерирующая собою смысл, четко градуированная и продуманная текучесть и пластичность образов!
На одном из надгробий между ногами большой фигурки изображена маленькая (33 8 – 33 10) – еще одна точка соприкосновения армянской и египетской культуры.
У египтян была традиция изображения жен в виде крошечной фигурки между ногами колосса фараона (33_10F). Здесь что-то очень близкое.
На этом же надгобье изображены и ножницы.
На некоторых надгробьях я вижу и иголку с ниткой.
Говорят, будто бы это атрибуты женского захоронения либо профессиональная принадлежность – брадобрея, стригаля овец, швеи, портнихи. Вполне возможно.
Думаю, здесь также имеется в виду, что Господь Своими ножницами отрезает человека от мира и вшивает в Свой мир.
Мирские занятия усопшего тут не слишком важны, к бытию в потустороннем мире имеют мало отношения.
(33 19) Круглая выпуклая мандала (как образ сферы) – выражение "силы", "славы".
Видимо, изначально это форма идеального кокона как сфероса.
(33 31) Наиболее древний и наиболее глубокий мотив – просто обрамление пустоты, и тем самым подчеркивание ее значимости.
Мы в своей сути пустотны – вот, судя по всему, смысл изображения человека в виде замкнутого контура, в том числе квадрата, прямоугольника, круга.
В Лчаване перед одним из надгробий с четким бордюрным меандром я подумал, что это ведь ясная графема чередования бытия то в этом мире, то в мире ином.
Отсюда обращенность звеньев меандра то вверх, то вниз.
И еще я подумал, что вот же, меандр похож на извивы змеи-дракона – не отсюда ли уподобление сути бытия змее – как извивов-переходов из мира в мир, понимание чего равнозначно мудрости?
Не потому ли змея в древности и становится символом мудрости, извивами своего тела являя истину перебросок духа из тела в тело, из мира в мир?
Лишь по мере мельчания человека и сдвига его в животное состояние змея обретает негативные определения. Становится образом искушения и зла.
До 20.40 мальчик Вачик водит меня по селу, показывая хачкары.
*
34  ЛЧАВАН. ДЖРИЦ АЕНКОХАМА («ЗАРЕЧЬЕ»)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/145722/
При въезде в Лчаван два пожилых крестьянина рассказывают, что много хачкаров за селом, примерно в километре от него, на запад, по дороге вдоль реки и через мост.
Когда-то там тоже было село.
Мне перевели название этого места – Джриц Аенкохама, «Заречье».
А как называется река? У самой реки нет названия, сказали мне.
Уже начинает темнеть, когда я, буквально наткнувшись на улице на любезное предложение о ночлеге и оставив сумку во дворе гостеприимного дома, налегке мчусь за село на байке, чтобы успеть до сумерек осмотреть зареченские хачкары.
За мной несутся бегом двое мальчишек, Карен и Гор, они отстают от меня буквально на пару минут.
Я возвращаюсь по дороге в сторону Макениса, и не доезжая до реки, сворачиваю по грунтовке вправо, на запад, по гравию поднимаюсь на взгорок, спускаюсь к реке (настоящий скальный миниканьон метра в четыре глубиной).
Дорога резко виляет к мосту, сделанному из цельного металлического листа, за мостом она метнулась обратно среди камней, залитых текущей из-под скалы ключевой водой, чуть приподнялась над скальным гребнем – и я сразу вижу метрах в ста характерные абрисы хачкаров, стоящих в ряд, чуть в стороне от дороги, ближе к каньону реки, прямо посреди луга.
Сворачиваю к ним по ровной луговине напрямик – каждая минута на счету. 
В сгущающихся синих сумерках успеваю обойти  резные камни.
Карен и Гор принимают в этом посильное участие.
Большинство хачкаров стоит в линию, смотрит на запад.
Среди них лежат две тяжеленные серые доски из нержавеющего сплава с надписями на армянском и русском «Кладбище 15 в.» и «Церковь 17 в.».
От церкви, однако, уцелело меньше чем ничего.
На козырьке одного из хачкаров (34 7) три в ряд изображения креста имеют по бокам буквы, все разные – очевидно, начальные буквы священных имен.
Ребята помогли мне прочесть буквы, я зарисовал их и записал транскрипцию.
Получилось три пары букв. Но расшифровать имена возможности не представилось.
Надгробье в виде ступенчатой голгофы (34 10) – образ прыжков-восхождений духа.
 На торце надгробья – арка духа, слева от нее радиальная розетка процветания в Бога.
Думаю, справа также находится круговая розетка, а возникающая при этом симметрия «лицевой» композиции отсылает к совершенству идеального кокона: что справа – то и слева.
Любопытно, что при тотальном господстве симметрии на хачкраа и надгробтях всё же иногда встречаются надгробья, где, к примеру,  ступени вводятся лишь с одной стороны надгробья, которое в этом случае оказывается асимметричным, то есть несет отсылку к несовершенному состоянию, состоянию обычного человека, кокон которого асимметричен.
На торце надгробья (34 14) – длиннорогая коза в круге – образ доброго христианина, коего пасет пастырь-Христос.
А здесь на хачкаре (34 16) – мотив внедрения некой остроугольной заостренной формы между почками креста. Пожалуй, этот очень архаичный и очень простодушный и понятный мотив имеет обертоны соития – в данном случае духа с телом, верующего с Христом.
Хачкар (34 19 – 34 21): здесь впервые мне встретился очень мощный мотив представления "плода праведности" в виде вихревой розетки.
Пожалуй, именно этот образ наиболее наглядно и тесно связывает духовное тружение с работой над чакрами – ведь вихревая розетка по сути своей есть прямой и непосредственный образ чакры как энергетической воронки или вихря.
Обе вихревые розетки направлены в одну сторону, это показывает, что образы воспроизведены резчиком бессознательно, без точного знания их смысла, приведенного выше – иначе они были бы направлены в разные стороны (а именно, навстречу друг другу, тем самым дополнительно выражая идею слияния, достижения полноты) и образуя идеальную, симметричную композицию духовного совершенства.
Мальчишки из Лчавана с готовностью позировали мне у хачкаров и на поваленном хачкаре лицевой стороной вниз, с открывшимся отверстием на «зубе», обычно скрытым в постаменте.
Уже в темноте, около десяти часов вечера мы втроем возвращаемся в село.
Ребят на темной улице встречают матери, начинают отчитывать – не зная слов, я улавливаю это по интонации и прошу не ругать их – они проводили меня, чтобы я не сбился с дороги.
Что ж, что в этот раз хачкары были близко и сразу увиделись и нашлись?
В темноте нахожу приютивший меня дом.
Хозяин – крепкий крестьянин. Решительный. Подтянутый. Похож на десантника. У него свой грузовой ЗИЛ. 10 гектаров земли. Работа водителем в воинской части. Свой сад и огород. 10 коров, не считая мелочи в виде свиней, кур и прочего.
Кроме хозяина, по-русски никто не говорит. Меня угощают чудесным овощным супом, где нет ничего острого. По ТВ армянский сериал. Здесь и в помине нет той развязности, переходящей в разнузданность, которая стала едва ли не нормой централизованных российских телепродуктов.
На ночь подключаю к розетке зарядку для Sony.
*
35  ХАЧКАРЫ ПО ДОРОГЕ ИЗ ЛЧАВАНА В ЦОВАК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/145881/
18 авг 2010. 5-й день. Среда. Просыпаюсь в 6.30 в крестьянском доме от пенья петухов.
Еще темно. В 6.50 встаю – как раз рассветает.
Подвожу краткий итог своих странствий:
Варденис – первые «горные» хачкары у церкви Богородицы (Сурб Аствацацин) с мощной архетипической символикой.
Покр Мазра – первая базилика, на усадьбе, с хачкарами справа и слева от входа.
Советакенд – первый «природный» горный матур у подножья гор, с терновым кустом на алтаре.
Зод, Сурб Саргис – первый большой древний храм на моем пути.
Дашкенд – первые воистину заповедные часовни с хачкарами в стенах.
Макеняц – первый великий монастырь на моем пути.
Сари Сурб близ Макениса – первое очень почитаемое народное святилище на вершине горы.
Хозяин напоследок дает мне наводку в Цоваке: Жирайр Гарники, за его домом – древние хачкары.
В Цоваке я спрошу о Жирайре, но село большое, и я не сумею отыскать его.
Простившись с хозяином, переношу байк через сварной порожек калитки в добротных железных воротах и сразу оказываюсь на центральной улице, среди буренок – пастухи гонят стадо.
Воздух пронизан золотистым светом.
На телеграфных проводах и в воздухе – десятки ласточек радуются утреннему солнцу.
На повороте дороги, у угла жилого дома – знакомые хачкары.
Из Лчавана в Карчахпюр, куда я собираюсь сегодня добраться, есть прямая грунтовка – всего полтора километра прямо до Таш Капуна.
Но мне хочется посмотреть хачкары Цовака, и я со вздохом отказываюсь от мысли быстро домчаться горной дорогой до сокровенной карчахпюрской святыни.
8.00. Стадо прошло. Потихоньку выдвигаюсь из Лчавана – потихоньку, чтобы губкой себя впитать и утреннюю тишину, висящую над селом и горами, и настоявшийся ночной покой.
После небольшого спуска и поворота слева вдруг открывается небольшое, типично подмосковное озерцо с глубокой синевой водной глади, окруженное сочной зеленью.
Прохладные утренние часы хороши для вдумчивого медитативного передвижения.
8.15. Приостановившсиь, делаю снимок горы Сари Сурб – она сейчас от меня справа и будет хорошо видна и через два часа дороги.
8.30. Перед Цоваком рыбацкие капроновые сети наброшены на невысокие каменные изгороди, отграничивающие крестьянские поля от дороги.
Капрон серебрится в лучах восходящего солнца. Удивительное зрелище.
8.35. Немного отъезжаю от сетей – и прямо у дороги с восточной стороны (справа при спуске с гор, из Лчавана), немного не доходя высокой антенны – два хачкара в овальном низеньком палисадничке из камней – матур.
На хачкаре кусты-побеги Святого Духа исходят не из центра нижней ножки креста, а крест-накрест из почек на ее концах, дополнительно образуя косой крест. При этом между почками изображен и вертикальный шток для надевания креста на древко, а крайние, дальние от креста побеги “кустов” оканчиваются головами птиц.
8.50. Немного в стороне от дороги, с той же восточной стороны, между большой и малой антеннами перед Цоваком стоят десять хачкаров в ряд, в оградке, смотря на запад, к дороге.
Еще одно народное святилище! Их-то я и видел вчера из автобуса.
На дороге возникает старик с ворохом свежей люцерны в руках, он говорит мне, что это «Йота Друк» – Семь Братьев.
На самом деле их десять.
Но «семь» – уж очень важная цифра для древних традиций.
Это условное обозначение времени возврата в состояние изначальной чистоты, в нирвану.
Отсчет ведется от финала, поэтому срок может быть любым.
Семь секунд. Семь лет. Семь кальп.
Мы и сейчас живем по семидневке, чтобы на 7-й день стать чистым духом.
Промотав очередной срок, забыв, для чего он нам дан, получаем еще один – и так без конца, пока не очнемся от беспамятства нынешней жизни.
Хачкары Йота Друк черны от копоти и воска, кресты насечены на плиты неправильной формы.
Этот же старик советует мне заглянуть на уже завидневшееся чуть ниже кладбище.
Здесь голгофа (35 27) имеет пять, а не более привычные три ступени, и уже не укладывается в обычные христологические трактовки типа того, что три ступени это, к примеру, вера, надежда и милосердие.
На хачкаре (35 30) верхние две почки цветения креста резко увеличены относительно всех остальных, и тем самым выделены, образуя нечто более-менее автономное, отдельное.
Что же это? Фарн – "бараньи рога" зороастрийцев, известный маздеистский символ счастья, благополучия, удачи. И фарн этот как бы присутствует отсутствуя, проявляет себя неявно, деликатно, возникая как субъективно выделяемая группировка, гештальт из частей, вроде бы предназначенных для изображения совсем другого, канонического: почек цветения и Иисусовой лозы. Но только так он и мог появиться на христианских памятниках. Подсознание на этих архаичных горных памятниках средневекового христианства как бы проговаривается, обмолвливается фарном о том, что сформировало его задолго до Христа.
Есть и более глубокий корень возникновения на хачкаре очень условной группировки лица, главный элемент которой – как бы два разверстых ока, внимательно смотрящих на нас (в данном случае это две ничние круглые почки цветения армянского креста): это буддийская киртимукха, лик незримого, нетелесного присутствия как напоминания о некой сущности. которая всегда с нами, всегда смотрит на нас. 
Слева внизу под изножьем креста (35 32) достаточно ясно виден еще один "глазастый" фарн-киртимукха.
Так мировые символы свободно сочатся сквозь препоны, которые ей ставит взаимоистребительная драка между церквями разных конфессий.
*
36  ЦОВАК.  КЛАДБИЩЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/146076/
9.07. При въезде в Цовак со стороны Лчавана справа в низочке  начинаются первые дома, а слева на холме – большое кладбище.
В глаза бросаются современные памятники, кажется, что кладбище новое.
На самом деле между ними масса древних плит, надгробий и старых хачкаров.
Завожу байк в ворота кладбища.
Здесь никого нет.
Медленно обхожу кладбище по кольцевой дороге, опоясывающей его, то и дело прислоняя байк то там, то здесь, чтобы сделать снимки.
На моем пути это первое большое кладбище с десятками древних памятников.
Бросаются в глаза величественные современные стелы со стилизованным трифолием-трилистником (кислица) – образом троичности (36 1).
В западной части кладбища, на самом обрыве в сторону Севана, возле кладбищенской ограды – небольшая неприметная часовня, матур (36 2).
Прямоугольная домушка из камня, с плоской крышей, высотой не более двух метров.
Вход обращен на запад.
В часовне, напротив входа – кусок скалы неправильной формы, на нем высечен крест.
Под потолком, на потолочных балках, сделанных из веток деревьев – десятки цветных хадаков.
Они висят рядами, плотно друг к другу.
Вокруг камней и на стенах – крестики, распятия, олеографии, картинки, вышивки – простодушные и искренние подношения верующих селян.
Поразительна простота и безыскусность армянских народных святилищ.
В них еще ощущается веяние этого мира – и в то же время уже чувствуется отрыв, прыжок в иномирье, за пределы земного.
Земное здесь уже деструктурировано, вырвано из привычной схемы связей, изолировано.
Еще чуть-чуть – и оно окажется полностью ненужным.
Вот почему здесь так уместны и обломки хачкаров, и куски расколотых скульптурок, и обрывки дешевых иконок – все то, что неуместно в полноценном, стопроцентно вживленном в обычный быт жилом интерьере.
Выхожу из часовни ошеломленный, преображенный – настолько мощно в ней спрессованы энергии чистой веры и ничем не замутненной любви к Богу, пронизывающие входящего.
Солнце еще невысоко.
Если смотреть в сторону Севана, то я как бы на горке, подо мной обрыв, от часовни сквозь ажур кладбищенской ограды виден Севан, окрестные селения, распластанные на горизонтали присеванской равнины, и пожалуй, даже Варденис еще виден.
Сознание расширяется, охватывая собою севанскую чашу.
Внутри – медленный беззвучный взрыв стратосферного облака сознания.
Огромная ширь севанская завораживает простиранием своим и цветом севанских вод.
Легкая дымка прикровения с утра украшает дальний берег озера.
*
Мир – как сад,
И дышится легко.
Говорят,
До Бога далеко…

Ну а здесь
Он рядом – вот же Он!
Смотрит
На меня со всех сторон.
*
Гегаркуник – древнее название озера Севан.
Сейчас так называется одно из севанских селений и весь этот район (марз) в целом.
9.12. Золотистые погремки среди травы.
Нетронутость каждой травинки.
Насыщенность энергией.
Природность.
9.20. Возле нового мемориала – старый хачкар (36 15 – 36 16).
Он вплотную придвинут к нему, фланкирует угол квадратной площадки и смотрится его частью.
В сечении хачкар почти квадратный, сверху в нем – полусферическая выемка.
Похоже, она функциональна – не в нее ли до сих пор ставят плошку с масляным светильником? – чтобы возле могилы горел огонь памятования о неугасимости нашей вечной природы?
В лчаванском “Заречье” за селом на одном из хачкаров я видел такую же полусферическую выемку в боковом торце хачкара, примерно на половине его высоты.
Там она уже вроде бы не имеет никакого функционального назначения.
Она уже чисто назывательна.
Сюда плошку с маслом не поставишь.
Это чистый символ.
Думаю, ее вызвала к жизни древнейшая традиция снабжать святой камень нишей, выемкой, пещеркой, печуркой.
Такая ниша –  образ вместилища женственного духа в косной сплошности мира, камня, тела.
Топос тонкой природы.
Место вложения дара духа в камень-тело.
Одухотворение. Оживотворение.
Печурка – она и лоно (женщина), и сам дух (пустотность печурки-выемки).
На хачкаре (36 21 – 36 22) в одном из гранатов-плодов праведности крест, в другом шестирадиусная фигурка.
Значит, они равны – композиция их уравнивает в плане значимости.
А в Макенисе рядом шестирадиусная и лучевая розетка.
Таких случаев немало.
Уравнивая разные символы, такие композиции говорят об их общем смысловом ядре.
Их мне встречается все больше и больше, и в конце концов я понимаю, что едва ли не все образы хачкара имеют общую, стержневую смысловую доминанту, которая важнее их частных, конкретных и более узких трактовок.
Потому-то разные образы и оказываются еще и взаимозаменяемыми.
На современном хачкаре (36 23) крест изображен с аурой.
(Думаю, это сделано бессознательно).
Аура, изображенная тремя выпуклыми дугами, несет тем самым мотив расширения на три стороны – то есть она благодатна, ибо ее носитель светит собою в мир.
Он – светоч, дариносимый излучатель.
Замечательно это свойство армянской образности отсылать к первоначалам, минуя многоумные наносы конвенциональной, догматической символики.
А здесь (36 24) многослойная заглубленная ниша более сложной формы, чем на предыдущем снимке (она имеет прямые углы, что для аур нетипично), но сохраняет полудуги на три стороны света и несет, по сути, тот же смысл благодатного расширения ауры.
В данном случае эта аура охватывает и мандалу-розу-вардьяк внизу, вводя мотив эманаций мандалы во все стороны.
Глядя на извивы эллинистического меандра одной из плит (36 25), и особенно на его поведенность в правой части плиты, не могу отделаться от ощущения, что передо мной изображение змеи.
Скорее всего, это отголосок культа индусского змея Шеши, ведь еще в начале 4 века в Армении существовал индусский храм и жили индусы. Их влияние на армян и общность индоарийской символики – очевидны. Шеша (санскр. «то что остается» и между кальпами) или Ади-шеша («изначальный остаток») – чистый дух, образ первоосновы. Из него происходит Шива (Сила). На нем как на своем ложе покоится Вишну  (ср. с очень похожим, но более геометричным и строгим в этом смысле  надгробьем (6 1) в Варденисе на кладбище и с (22 29) в Дашкенде у западной часовни).
Вновь, как в Варденисе и Дашкенде, неспешные петли пульсаций Шеши – образ чистого духа, остающегося и между кальпами, когда "небо свертывается как свиток", унося с собой всё воплощенное.
Вся плита (36 26) заплетена извивами мировой лозы так, что отдельные элементы почти и неразличимы.
Но в этом, как видится, и заключается цель и смысл покрывающих орнаментов: дать образ сознания как поля, полевой структуры – ведь в поле нет и не может быть пустых мест.
Два красноречивых креста с воистину "говорящей" формой (36 27).
Левый – с расширяющимися крыльями, образ расширения сознания.
Правый – графичен, изображен линиями одинаковой толщины – образ сохранения неизменным текущего внутреннего состояния.
На нем еще и на каждом конце поперечные полоски-запреты: это маркер отсутствия излучения.
Это состояние невидимки.
Мы ведь воспринимаем излучение тел, а не внешние формы.
Не излучая, человек становится невидимым для окружающих.
Два одинаковых креста (36 29) образуют пару-двоицу – образ равновесности как гармонии двух начал в человеке.
Макушка головы – голейль-голгофа («гора черепа») – особо выделена и подчеркнута! (36 31)
Не отголосок ли это эзотерических практик, задействующих сахасрару?
9.30. В восточном углу кладбища, у самой ограды – двухметровый серый хачкар с набором архаичных элементов: вихревые розетки вечной жизни, косые кресты нирваны, подковки ступенчатой голгофы, шишки плодов праведности.
Из-за мощи вихрей, кружащих вокруг него, он кажется эпическим гигантом (36 33 – 36 39).
"Елочки" креста на хачкаре (36 41) своим острием-изломом направлены к средокрестью и тем самым задают мотив сжатия сознания (это легко проверить, заменив их зубчатки дугами).
В то же время они несут растительный мотив прорастания от центра в стороны.
Так образ оказывается амбивалентным в плане направленности движения.
Но точно так же и наше сознание несет в себе одновременно потенции и сжатия, и разжатия.
В этой полноте охвата и отсутствии примитивной однозначности и заключается, пожалуй, гениальность и классичность средневековой культуры Армении. 
Плита (36 50) имеет саблеобразные побеги духовной лозы и крест с постоянной шириной всех элементов – образ сохранения текущего состояния, вне «эволюции» и «инволюции».
Однако "сабли духа" своими упругими дугами создают ясный образ расширения сознания – навстречу всеместному сознанию Абсолюта, обозначенному птицеобразными «галочками» в нижних уголках плиты.
Нетипично для Армении по форме, но совершенно канонично по общей схеме и общему смыслу.
Современный хачкар (36 51) интересен своей решительной асимметрией композиции.
Как и на российских монетах нынешних времен, эта асимметрия отсылает к нарушению внутренней гармонии, дисбалансу, отсутствию равновесия.
Хачкар симметричен, ибо он есть условный образ гармонии как уравновешенности,  и отсылает к совершенному духу, а последний, как мы знаем, обладает не только симметрией, но и гомогенностью.
Поэтому хачкар всегда имеет как минимум ось симметрии, а отдельные его элементы (мандала-вардьяк, розетки) обладают более глубокой круговой симметрией относительно своего центра.
Исключения из этого правила крайне редки (например, совр.хачкары, изображающие буквы армянского алфавита, у храма Григора Просветителя в Ошакане).
И понятно почему.
Асимметрия просто катастрофична для идеи гармонии двух ипостасей человеческого существа, к которой и обращен хачкар своей образной сутью. 
9.45. Среди кладбища стоит двухступенчатая башня (36 51 – 36 52).
Не маяк ли это?
В ее пустое жерло, зияющее среди кладбища, складывают ржавую проволоку, старые венки, поблекшие искусственные цветы.
Стоит она здесь давно – на ее побеленных когда-то стенах множество отметок побывавших здесь и отметившихся – бросаются в глаза даты. 1928. 24 I 1940.
Безмолвная история летописных дат.
9.48. Нахожу удивительный образ: пустой квадрат и густая плетенка растительного обрамления вокруг него – душа, оплетенная Господом (36 53). Или наша незримая бестелесная основа, оплетенная извивами земной воплощенной жизни?
Древо рая изображено с двумя стволами (36 54, 36 55).
Иногда на миниатюрах два ствола обвивают друг друга как добро и зло, знание и незнание.
А здесь стволы образуют между собой мандорлу – абрис миндального ореха.
Мандорла в иконописи нередко окружает фигуру Иисуса – как его аура.
9.58. На том же надгробье сверху – как бы отрубленная у локтя рука с кастетом (36 56).
Либо я чего-то не понимаю (кастет ли это?), либо это самый странное из всего, что я увидел в этой поездке.
Средокрестье – то есть Абсолют, собственно Бог – представлено в виде вихря чакры (36 57).
Далее во все стороны крылья креста одинаковой ширины – как образ отсутствия расширения-сжатия, выход за пределы изменчивых состояний.
Неподвластность преходящим состояниям – черта святых, достигших, просветленных.
Современный хачкар, где горизонталь креста образована крылышками духа (36 58).
Этого никогда не делали на традиционных, канонических хачкарах, поскольку горизонталь креста обозначает земную, телесную природу человека, а крылышки обозначают как раз вторую, тонкую, духовную природу.
Крест (36 59) помещен в нишу с тремя "апсидами" словно нефами собора.
Возникает образ окутанности креста аурой, а дуги "апсид" создают образ расширения ауры, то есть дублируют и усиливают мотив процветания креста.
10.00 Две шишки между двумя крестами образуют группировку двоичности (36 60 – 36 61).
Вроде бы одна шишка относится к одному кресту, а другая к другому.
Но вот они как бы случайно оказываются рядом, вместе, и кстати, по горизонтали, что немаловажно – именно нахождение рядом по горизонтали воспринимается психологически как родство, сближенность, взаимозависимость элементов.
В этот момент и возникает группировка, то есть восприятие вроде бы никак не связанных и независимых друг от друга элементов изображения как самостоятельной единицы, имеющей свой особый смысл.
Здесь это двоица-двуприродность. То же, что и двуперстие ранних христиан.
Эту двоичность можно спроецировать на любые двоичные концепты – Бога-Отца и Бога-Сына, две природы Иисуса (дух и тело), инь-ян, небо и землю, тьму и свет, и т.д.
А эти хачкары до нас не дошли (36 62). Остались лишь постаменты с прямоугольными отверстиями для крепления хачкаров.
Прямоугольная форма "зуба" хачкара также не случайна, отсылая (в числе прочего) к форме гробницы Иисуса в Иерусалиме – то есть к скрытому в нас, «усопшему» совершенству, которое мы должны своими усилиями воскресить в себе. Проявить собою.
На надгробье под левой аркой изображен предмет, напоминающий разделочную доску (36 63). Такой же предмет уже встречался на одной из плит Хингомера (27 16, 27 17) – его держат на груди руки усопшего. Видимо, это дощечка для надписей (см.миниатру 36 63n, из Евангелия 1419 г.), возможно, заменитель лабарума (штандарт, знаменующий победу евангельского вероучения у ранних христиан).
А с лабарумом изображались высшие небесные чины – ангелы и архангелы (36 63m).
Образ квадрата на вертикальном штоке встречается на граненом барабане кафедрала в Ованаванке 1217 г. (36_63nnn).
Сходство формы с нашей «дощечкой» бросается в глаза и вряд ли случайно, хотя здесь она обобщена – остается чистая символика, никаких аналогий с бытовой вещью не возникает.
Но точно так же на стенах армянских храмов изображется и tabula rasa – просто чистая, «пустая» форма, без всяких надписей на ней.
Надгробье (36 64) дает нам повод раскрыть изначальную семантику круговой мандалы (вардьяка, как ее трактуют современные армяне).
На немалом числе хачкаров снизу изображается богато изукрашенный диск –  мандала-роза-вардьяк. Армяне считают вардьяк образом воскресения.
Эта семантика – упрощение изначального смысла мандалы.
Мандала как большой орнаментированный диск на хачкаре – это образ полноты сознания, сознания в его целостности. Это образ ВСЕГО СОЗНАНИЯ.
В терминах монотеизма можно сказать, что это отсылка к божественному сознанию, к Абсолюту и «Силе Божьей», к Его «власти» и «державе».
На средневековых христианских миниатюрах сознание Бога («Царство Божье») нередко изображается в виде голубой полупрозрачной сферы, полусферы или четверти.
Именно из этой сферы нисходит голубь Св.Духа либо изливается голубым каналом-потоком благодати "благая весть" к Марии.
При изображении евангелистов из четвертинки голубой сферы в верхнем уголке нередко изображается перст Божий, наставляющий и вразумляющий евангелиста.
Именно эта вечная и в этом смысле абсолютная, «божественная» природа в каждом из нас и «воскресает» после смерти физического тела.
Отсюда – нынешняя христианская семантика розы-вардьяка как воскресения после смерти.
Вот несколько показательных примеров.
На миниатюре «Тайная вечеря» евангелия Таргманчац 1232 г. (36 64a) изображен голубой полупрозрачный  сферос тонкого тела с вертикальными каналами, кокон некоего сознания, с деталями внутренней структуры, пусть и крайне условными. Таргманчац – известный монастырь, названный в честь переводчиков священных книг. От рукописей этого монастыря естественно ожидать особой вдумчивости и образной точности следования первоисточнику.
На миниатюре из Нарека 1173 г. (36 64b) Христос является Григору Нарекаци из четвертинки объемной полупрозрачной синей сферы. Здесь воспроизводятся и изначальный – шарообразный аурический (энергетический, полевой), и антропоморфный облик божества, более привычный простым людям. Первый из них основан на представлении о том, что идеальной формой кокона является сферос.
А вот евангелист Иоанн (Евангелие княгини Ванени 1224 г.) внимает духу Божьему (36 64c)
Примечательно, что четвертинка сфероса божественного сознания здесь изображена многослойной, то есть она неоднородна (не гомогенна), а состоит из разнокачественных слоев сознания. 
На самом деле это закон изображения мандалы: она никогда не изображается простым кругом или диском, а всегда имеет сложный многоуровневый орнамент внутри, отсылающий к сложности, многоплановости, разнокачественности  структуры сознания как целого.
На миниатюре «Благовещение» 1397 г. (36 64d) – крайне редкое, уникальное изображение сознания Абсолюта. Вместо сферы здесь подобие грозди или рыбацкой сети  – аналог Сети Индры.
Именно в виде сети современные ученые представляют ныне структуру сознания, наконец-то открыв то, что было известно еще древним индоариям.
*
Растения поражают меня своим совершенством (36 66).
Особенно степные, прекрасно приспособленные к колебаниям влажности.
Они сохраняют неизменной заложенную в них гармонию – назову ее структурой.
Будда говорил: "Как прекрасно перебыть одно-два воплощения цветком!"
 *
37  ЦОВАК. СЕЛО И ЕКЕРЕЦИ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/147105/
Обойдя все кладбище, спускаюсь в Цовак до близких первых домов и спрашиваю про екереци.
Мне указывают поворот налево в ближайший проулок.
Он узок и извилист, низкие каменные дувалы отнюдь не мешают взгляду видеть окрестные усадьбы – понятно, что здесь ходят только свои.
Мне всегда слегка не по себе, когда я попадаю на столь открытые, обнаженные – в плане окружающего житья-бытья – улочки.
В таких местах я стараюсь точно так же предельно открыться, вести себя максимально искренне – иначе не впишешься в это пронзительное окружение, в этот кокон крайне чуткого народного сельского сознания.
На самом деле это испытание, затрагивающее самую суть человека в нас.
А есть ли что-нибудь важнее, чем испытание собственной человечности?
Открытость – особое качество сознания, она остро ощущается здесь всеми на «экстрасенсорном» уровне и позволяет отличать внутренне близких от внутренне далеких.
Здесь надобно быть взаимовложенным, взаимопроницаемым со средой, а не отдельным и отделенным от нее, завернутым в кокон своей культуры, своих взглядов, своего «Я».
Итак, узкая улочка ненавязчиво и неумолимо ведет меня вперед, и через три десятка метров слева на моем пути возникает руина храма.
У стены древний хачкар.
Тут же вход.
Портал перекрыт плитой архаичного хачкара, стесанной на сегмент.
Таких храмов мне никогда не встречалось, они имеют яркую особинку.
Стены каменные, как у обычного армянского храма, а внутри два ряда высоких деревянных колонн с деревянными же капителями народного стиля поддерживают переводы горизонтальной крыши.
Крыша сверху – по традиции азийского народного жилища – покрыта слоем земли, на ней вполне естественно растет, словно на лужку, неприхотливая степная трава.
Скоро я стану безошибочно узнавать их, эти храмы 18-19 века, закрытые коммунистами после революции 1917 г.
В России храмы взрывали динамитом, а кирпич местные растаскивали на коровники.
В Армении так было не везде.
Коммунисты позакрывали храмы, но их никто не трогал. Никому не приходило в голову разрушать екереци. Закрыт храм властью – так что ж? Кто запретит верующему зайти в него через проем, уже лишенный двери, и помолиться?
С момента своего закрытия храм 19 века в Цоваке стоит себе спокойно.
Лишь природа поработала над ним – кое-где подгнили и обрушились балки потолочных перекрытий, и теперь в храме светло от зияния неба.
К помосту алтаря прислонена вертикально большая надгробная плита с изображением двусоставного человека  (круг головы – вечный дух как собственно человек, прямоугольник тела – животная временная душа).
В восточной стене, слева, у ступенек в алтарную апсиду – горизонтальный хачкар с крестообразной структурой низа «кустов» и семени, похожей на стрелковую мишень.
На земляном полу у стен – кусты крапивы. На редкость живой и выразительный храм.
По той же улочке я снова выхожу на главную дорогу, осведомляюсь у пожилого неторопливого мужчины в пиджаке о доме Жирайра Гарники.
Он не знает такого.
Зато, узнав, для чего я ищу Жирайра, вызывается показать мне интересные хачкары, которые местный житель, Григор Маркарян, нашел при строительстве своего дома. Сам Григор давно умер, – рассказывает он мне, пока мы смещаемся с главной улицы куда-то вбок, теперь уже вправо от главной дороги, – а хачкары стоят в его гараже.
10.55. Мы возле дома Григора.
В боковой стене дома сделана небольшая квадратная пещерка – примерно метр на метр, и в ней, в боковой стене – два небольших хачкара, найденные при строительстве дома и оставленные на своих местах.
Пещерка специально оставлена при строительстве, чтобы не потревоженные хачкары были видны людям.
Существует поверье, что древние хачкары нельзя перемещать с места на место.
Если хачкар находят лежащим в земле, его поднимают и ставят вертикально – именно там, где нашли.
Мне еще не доводилось видеть хачкары в таком месте – как бы в небольшой часовенке, устроенной по воле событий прямо под стеной жилого дома.
Здесь к нам подходят обитатели дома, образуется небольшой сельский сход.
Итак, я заглядываю в часовенку и делаю пару снимков.
Все это занимает от силы минуту.
«Не-ет, это не те хачкары», – тут же подхватывает мой провожатый, видимо, уловив мою легкую разочарованность, и жестом приглашает пройти чуть дальше вдоль дома.
Тут гараж, створки ворот раскрыты, внутри стоит старый остов то ли «москвича», то ли «фиата», белого цвета, без дверей, полностью лишенный автомобильной начинки.
Гараж небольшой.
Между со вкусом выпотрошенным корпусом автомобиля и стенами остается не больше полуметра.
У левой стены, вмещенные в эту узость, стоят, прислоненные к стене, два черных огромных хачкара неправильной формы.
Их нижняя часть заглублена в бетонный пол гаража, а верхняя уходит вверх, в крышу.
На них «в два этажа» насечены кресты в ауре-ковчеге.
Внизу на полу перед хачкарами масляная плошка с фитильком.
На одном из камней фотоиконка.
Значит, гараж является часовней, матуром.
Да, таких камней мы еще не видели.
Первозданные, нетронутые.
Похоже, их никогда не касался неверующий взгляд – это очень ощутимо.
Пытаюсь хотя бы фрагментами отснять изображения на этих мощных плитах, потом догадываюсь встать по другую сторону автомобильного остова и снять хачкары прямо сквозь него, слегка смещаясь, чтобы на разных снимках тонкая стойка корпуса между дверями авто заслоняла разные части изображения.
Возле дома с гаражом пара надгробий (37 40 – 37 41).
Не успеваю я глазом моргнуть, как местный паренек обливает водой из пластиковой бутылки надгробье с абрисом человека – чтобы мне было удобнее снимать: на влажном камне резьба рельефнее.
Я благодарю своего провожатого и делаю на память снимок человека, который подарил мне поразительное открытие и переживание удивительных хачкаров в гараже Григора Маркаряна.
Спускаюсь вниз.
Цовак – село большое, протяженное, и мне говорят, что у подножья гор, где-то справа, много хачкаров.
Больше двух часов я пытаюсь найти их, в конце концов доезжаю до карьера и за него, нахожу в пустынной долине, где кончается дорога, перепаханная трактором, одинокий матур, где на редкость ничего нет, и здесь, отчаявшись, бросаю поиски и выезжаю на севанскую трассу.
Во время этих поисков я покупаю свою первую армянскую дыню, и под кустом чертополоха в рост человека, прямо на обочине пустынной грунтовой дороги, среди плавных безлюдных гор, вкушаю ее.
Дыня великолепна, вкус ее изыскан – настоящая еда! – и я на редкость спокойно справляюсь с ней.
После этого опыта дыня на завтрак или на ужин становится обычным делом.
Давным-давно один замечательный экстрасенс дал нам, своим ученикам, совет вкушать дыню отдельно от всего.
С тех пор я всегда так и поступал.
Этому правилу я следую и здесь, в Армении.
Поэтому дыня заменяет мне завтрак или ужин полностью, а не служит дополнением к чему-то еще.
Сами армяне предпочитают арбузы, но любой арбузный развал в Армении всегда дополняется несколькими дынями разного размера и формы.
Они очень дешевые.
Дыня в полтора килограмма обходится в 240 драм – менее 24 рублей.
Итак, измотанный не столько жарой, сколько бесплодностью своих поисков, после блужданий по пыльным грунтовкам в низовьях Цовака, около часа дня я прекращаю поиски и выбираюсь на идеальный асфальт севанской трассы.
Здесь декорации резко меняются: вокруг зелень, сосновые лесопосадки, рощи могучих пирамидальных тополей, заслоняющих жгучее солнце, над дорогой благословенная сень, а во многих местах уже и просто туннель из смыкающихся крон.
Времени после дыни уже прошло немало, и, не доезжая Карчахпюра, перед рекой я сворачиваю с трассы на грунтовку вдоль реки к берегу Севана.
Здесь безлюдно, на берегу катера, у сосенок кострища.
Прохожу чуть вглубь сосновых лесопосадок и делаю привал на хвое, на небольшой полянке.
Опять тросик протягивается между двумя деревцами, повисает котелок, на хворост идут сухие нижние ветки ближайших сосенок.
Жарко, вода закипает быстро – я едва успеваю насыпать в миску овсянки и достать пакетик с чаем и банку с сахаром.
Уместна здесь и банка отборных балтийских килек, которую можно открыть без консервного ножа, потянув за колечко – вот он, прогрессирующий прогресс нынешней прогрессивной цивилизации!
Обед занимает около часа.
Угли и остатки сучьев по-прежнему излучают жар, и перед уходом я набираю воды в реке и тщательно заливаю кострище.
*
38  КАРЧАХПЮР.   ДОРОГА К ТАШ КАПУНУ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/147119/
*
Карчахпюр – «Короткий Источник».
Катнахпюр – «Молочный Источник».
«Ахпюр» – ключ, родник.
14.20. Подъезжая со стороны Вардениса, после таблички «Карчахпюр» на двух языках сразу же сворачиваю влево на проселок, к селу.
Через 500 м дорога упирается в закрытые железные ворота явно «отпущенного» предприятия, кажется, бывшего рыбзавода.
Перед воротами – отводка дороги вправо, в сторону села, но проехать невозможно: огромная лужа больше полуметра глубиной перекрывает дорогу, не оставляя ни малейшего прохода. 
Влево колючие заросли. Вправо забор.
Снимать обувь и штаны и лезть с велосипедом в лужу как-то не приходит в голову.
Неужели придется назад, на трассу?
Но вот человек откуда ни возьмись, поспешает по своим делам к трассе.
Легко догоняю его на велосипеде, здороваюсь.
Спрашиваю дорогу к Таш Капуну.
Да вот же, – обстоятельно объясняет он мне, нездешнему, помавая дланью в сторону закрытых ворот, – прямо в ворота рыбозавода езжай смело, насквозь проезжай, а там уже недалеко.
Вновь подъезжаю к воротам, снимаю три крючка из толстой проволоки, которые сцепляют створки.
Провожу байк, закрываю за собой ворота на три крючка, как и было, еду насквозь.
От руин близлежащих сооружений мною интересуются собаки, но я наловчился грозно гаркать на них – обычно это действует.
По голосу собака сразу улавливает, что ты не боишься ее.
Если собаки с грозным лаем пускаются со всех ног догонять велосипед – надо тотчас остановиться и нагнуться как бы за камнем.
Обычно этого достаточно, даже если камня нет под рукой.
Сам жест оказывает на четверолапых отрезвляющее действие, поскольку обычно они начинают погоню за тобой по чисто ритуальным мотивам защиты своей территории, не питая к тебе злости и вражды.
Если камень уже в руке, а грозные преследователи не отстают, не стоит сразу запускать им в голову ближайшего четверолапого друга, лучше замахнуться и так ехать, держа его в поле зрения – товарищ не станет нападать и скоро отстанет, а камень за ненадобностью опять спокойно приляжет на обочину.
Начитавшись в Сети описаний из дневника армянского велопохода молодой супружеской пары из Петербурга 2007 г. по горным плато, где кочуют езидские скотоводческие племена с волкодавами, охраняющими стада, я положил свой нож так, чтобы при желании можно было, обернувшись, быстро выхватить его из бокового кармана сумки для серьезной самозащиты.
Но в высокогорные районы с волкодавами попасть не довелось, и нож я использовал исключительно для дынь и арбузов.
Проезжаю территорию насквозь.
На том конце жилой дом, и я, подъехав с закрытой территории, оказываюсь внутри усадьбы, внутри двора.
Возле дома никого.
Пользуясь этим, выскальзываю за ворота на улочку.
На ничейной территории как-то спокойнее.
Выезжаю на дорогу, идущую траверсом вдоль гор.
Опять прохожий, корректирует направление.
Но еще свернув от трассы на проселок, я увидел на горе купол и ощутил, что это Таш Капун.
К часовне диагональю резала склон горы дорога.
Оставалось найти ее начало у подножья горы, в направлении сомнений не было.
14.42. Вот и подошва горы.
Внизу, у начала дороги, арык, сидит пастух с удочкой, стоит хачкар.
14.48. В 20 м выше, чуть в стороне от диагонали дороги наверх, в траве лежит еще один хачкар с треугольными кристаллизованными «уголками света».
Начинаю подъем к Таш Капуну. Он занимает, может, 10 минут.
*
39  КАРЧАХПЮР.  ОКРЕСТ МАТУРА ТАШ КАПУН («КАМЕННАЯ ДВЕРЬ»)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/147122/
Один из установленных на кладбище прямо над Таш Капуном обломков хачкаров укреплен «вверх корнем», и «кусты»-пальметты истечения Святого Духа на нем, походя на пальму, в таком положении видятся древом жизни. Вот так так! В одном положении хачкар прообразует крестное древо, древо креста, в другом – пальму как древо жизни, что является гораздо более древним архетипом бытия, чем христианский крест, архетипом, также втянутым и поглощенным христианством, но от этого ничуть не утратившим своего гораздо более широкого, можно сказать, универсального культурного, философского и религиозного контекста.
В народной традиции восприятия хачкара древо жизни то и дело берет верх над крестом – и потому я вижу там и сям перевернутые куски хачкаров, вмурованные в стены храмов и в постаменты.
Армяне даже используют синкретичное по смыслу выражение «древо креста».
Напрашивается здесь и еще одна древняя аналогия, с древом «ашваттха» («древо-конь») «Бхагавадгиты», которое для достижения Брахмана надобно перевернуть корнями вверх.
Другой обломок хачкара (39 10 – 39 13) установлен рядом со входом в матур.
Он тоже перевернут, так что большие круглые почки цветения креста и огибающие их лозы духа явно прообразуют икиртимукху, и фарн – символ удачи, счастья, благопожелания, бараньи рога зороастийцев.
Не случайно же такие хачкары тоже вновь и вновь ставят перевернутыми – работает тяга к древнему архетипическому образу. На нем «колеса» с крестом внутри (39 11, может, это офанимы –греч. «колёса»?) и остатки ступенчатой горки-голгофы (39 13), весьма сходной с аташданом огнепоклонников – алтарем plky. Cобственно. они – прямые двойники.
На хачкаре на кладбище прямо над Таш Капуном (39 19 – 39 20) «плод праведности» заштрихован сеткой, напоминающей сразу и ортогональную, и косоугольную – образы Первоосновы как Сети Индры, сети сознания.
Здесь нет и следа персонификации и антропоморфизма, типичных для обывательских представлений о нашей вечной природе.
Два равных креста (39 21) – знак уравновешенности двух естеств в человеке.
Они взаимопереплетены, а сходящиеся почки образуют прямоугольник гармонизированной души.
Все круговые элементы на этом хачкаре (39 23) суть знаки расширения сознания (включая почки креста), а вместе они отсылают к идее всеместности этого расширения: сознание может явить свое благодатное простирание в любой точке, где угодно, ибо оно всеместно, хоть и внепространственно.
Низ хачкара (39 24) слегка утоплен в бетонное основание, что не дает возможности точно судить о нижней части композиции. Однако верхняя ножка креста чуть длиннее нижней, поэтому можно говорить о том, что крест перевернут.
Почему это возможно? Почему мы вновь и вновь встречаем перевернутые хачкары?
Говорят, что для Бога нет верха и низа.
А значит, нет верха и низа и для хачкара, воспроизводящего духовные (а значит, божественные) архетипы.
Вот потому-то хачкар и может стоять вниз ножкой или вверх ножкой, а обломок хачкара в задней стенке крещальной ниши храма может занимать любое положение.
Также и побеги духа могут исходить из любой оконечности креста или иной фигуры, и вовсе не обязаны сохранять ось вертикальной симметрии.
Фигура над аркой (39 43) похожа на крыло параплана, она по сути и является таким "крылом", поднимающим наши зрительные потоки восприятия снизу вверх: крыло это состоит из трех дуг, выгнутых вверх и тем самым создающих образ тяготения, тяги вверх – как и расположенная ниже арка.
Два боковых арочных "закрылка" играют ту же роль, подкрепляя общую устремленность глаза вверх.
Так с помощью нехитрых, но крайне действенных зрительных уловок указывается направление движения восходящего потока незримой благодати от креста. 
16.00. Несколько небольших хачкаров в крепости наверху, над Таш Капуном, они весьма незамысловаты.
16.05. Крепость. Среди остатков стен (просто груды нагроможденных в линию камней) – укрывище человека (я намеренно использую «укрывище» вместо «убежища» или «укрытия» – слов, униженных и опошленных их военным словоупотреблением).
Укрывище для человека – такое же, как укрывище для хачкара, что выгораживает перед ним палисад чреватой Незримым пустоты.
Здесь то же самое: подковка невысоких стен, внутри куртка, кусок пластиковой пленки от дождя.
Такое же укрывище для человека я видел вчера на вершине горы возле матура Сари Сурб близ Макениса.
Что мы можем сложить на земле из косного камня?
Укрывище для тела человека – точно такое же, как укрывище для его духа.
*
40  КАРЧАХПЮР.  МАТУР ТАШ КАПУН ( «КАМЕННАЯ ДВЕРЬ» )
KARCHAHPUR.  MATUR «TASH KAPUN»
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/147143/
Диагональная дорога снизу из Лчавана подбирается к вершине горы, но, раздумав, скользит мимо каменной кладки и далее сходит вниз, к селению.
На изломе дороги вниз, слева от нее кладбище и сооружение сложной формы с двумя металлическими куполами над невысокими каменными стенами.
Это и есть матур Таш Капун – «Каменная дверь», древняя народная святыня армян.
С запада к часовне пристроена видавшая виды деревянная застекленная веранда дачного типа, только начинка у веранды совершенно не дачная – хачкары, подсвечники, хадаки, кресты, олеографии, иконки, пластиковые распятия, сувенирные хачкарики, две деревянных  скульптуры (Мария и Спаситель), видимо, еще во время оно перенесенных из закрытой коммунистами Карчахпюрской церкви, резные украшения деревянного иконостаса.
У северной стены топчан-лежанка, покрытая шерстяным одеялом – кто-то здесь ночует?
Из деревянной веранды два прохода.
Направо, к югу – низенький вход в особый придел.
Там темно, и я свечу красным светом наводки на резкость цифровичка.
Потолок к куполу выложен каменными плитами, с четырех сторон настилаемыми друг на друга с выпуском к центру – как в традиционном народном жилище. Это глхатун.
Не пошла ли традиция изображать «уголки света» в квадратах мандал от росписей на так устроенном потолке?
Что-то похожее встречается в тибетских пещерных монастырях с точно таким же настилом потолочных плит.
Вверху придел перекрыт коническим куполом.
На верхних плитах стен вверху, во тьме, стоит несколько небольших хачкаров.
А прямо, на восток из веранды – низкий каменный портал, в котором как раз и находится дверь из каменного монолита, это и есть таш капун, прямоугольная, чуть пуклящаяся плита с двумя шипами сверху и снизу, на которых она вращается в пазах каменных блоков портала, открываясь и закрываясь.
На лицевой стороне двери сирийский крест с длинной ножкой, обращенной вверх.
Зачем же дверь переставили «вверх ногами»? – подумалось мне.
Я тут же опомнился – дверь вовсе не переворачивали.
Крест изначально был обращен длинной ножкой вверх.
Этот крест стоит не на земле и не тянется вверх, к небу.
Он стоит на небе и обращен вниз, к земле.
Система отсчета перевернута.
Крест отсчитывается не от человека, а от Бога.
Ведь религиозность – не от земного в нас, а от небесного в нас.
За каменной дверью небольшой узкий проход, и дальше сама часовня, внутри нее у стен совершенно удивительные по мощи хачкары, черные от копоти и сияющие ярко-желтыми натеками свечного воска.
Изображения на них вполне различимы.
Черная блестящая сажа резко контрастирует с яркой желтизной восковых свечей и следами расплавленного воска на закопченном камне.
Здесь же слева от входа пустой стеклянный саркофаг и ломкая клеенчатая церковная хоругвь с Георгием Победоносцем, куски резного иконостаса.
Круглое отверстие в стене под потолком, лампа свисает сверху словно паникадило, вверху к крыше прилепилось округлое гнездо диких пчел.
Атмосфера внутри Таш Капуна неописуема.
Холодящий восторг. Стук зубов.
Безучастность и отрешенность.
Легкая печаль. Необъяснимое чувство неминуемой потери. Dukham.
Трое юношей сидели в беседке у часовни, когда я поднялся сюда.
Помня, что первым здоровается тот, кто ближе к Богу, подхожу к ним с приветствием.
Двое из Еревана, третий местный.
«Мы как раз говорим о том, почему в нижней части того хачкара, что в часовне, находится отверстие», – речет мне один из них.
В ответ привожу пассаж из книги Дж. Фрезера «Золотая ветвь» о культе отверстия у разных народов и о традиции делать отверстия в могиле для выхода души из тела.
Их тоже заинтриговал пустой стеклянный гроб в часовне.
Местный юноша не знает ничего о нем.
В часовне нам бросилось в глаза круглое отверстие вверху, у потолка.
Возможно, там стояла железная печка, и это вытяжка для печной трубы либо для дыма свечей и масляных светилен.
Ребята двигаются вниз, сказав мне, что и внизу, под горой, и вверху, на горе, в развалинах крепости, тоже есть хачкары.
Иду наверх, но несколько хачкаров в крепости не идут ни в какое сравнение с теми, что окружают часовню и находятся на близлежащем кладбище, среди новых мемориалов над часовней.
От крепости осталось одно название – просто груды камней.
*
41  СПУСК ОТ ТАШ КАПУНА В КАРЧАХПЮР
 FROM TASH KAPUN TO KARCHAHPUR
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/147156/
16.30. Прощаюсь с Таш Капуном и начинаю спускаться по дороге к селу.
Слева от меня усадьба, обнесенная низкой сеткой оградки, за ней пасека, на пасеке среди ульев хачкар.
Он метрах в 70 к югу от Таш Капуна, под горой.
Конечно, я подхожу посмотреть на него.
Отходя от хачкара, вижу вдруг в траве у ульев настороженный (то есть взведенный) примерно на медведя ржавый капкан, к нему цепью примкнуты изрядные по весу железяки.
16.35. Возвращаюсь с пасеки на дорогу и продолжаю спускаться.
Справа от дороги рыжие обомшелые хачкары, они такие же, как окружающие камни.
Они находятся к западу от часовни, ниже по крутому склону, обрывающемуся в распадок, практически под часовней.
16.44. Нахожу большую могильную плиту, на которой ничего нет, кроме косых крестов, образующих косоугольную сетку.
Для меня эта находка так же важна, как плита с насечками квадратами у Макеняц-ванка.
Это еще один чистый образ сетки первоосновы, сетки сознания.
Здесь же – хачкар с крестами в верхних «уголках света», которые одновременно являются еще и «плодами праведности».
Прямо у дороги, террасирующей ущелье, на крутом обрыве вниз уютно примостились на зеленых лужайках еще несколько хачкаров.
Карчахпюр расположен на холмах, разделенных глубокими лощинами.
Поэтому все село видно только с вершины горы, от Таш Капуна.
Спустившись, я утрачиваю возможность ориентации в нем.
Не встретив ни одного человека, дохожу до моста через реку.
Перед мостом справа, у куста – огромный почитаемый хачкар.
*
42  КАРЧАХПЮР.  ХРАМ ВАРТАН ГЕВОРГ 1843 г.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/147161/
17.25. Иду далее по дороге вдоль реки, и она приводит меня к храму знакомого по Лчавану типа –  с деревянными колоннами и капителями.
Это Вартан Геворг 1843 г.
Храм прямоугольный, восточная стена выходит на дорогу, идущую вдоль реки, южная, с провалами – на широкую улицу, северная, с порталом входа – в проулок, где к тягачу, поставленному на вечный прикол, прикован цепью злой пес, кидающийся на прохожих.
Здесь ко мне подходит живущий в доме напротив селянин, тракторист, с ним мы осматриваем церковь, потом идем к матуру на местном кладбище.
*
43  КАРЧАХПЮР.  МАТУР И КЛАДБИЩЕ KARCHAHPUR CEMETRY
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/147324/
18.00. Я на кладбище Карчахпюра, возле матура.
Он выглядит более чем скромно – низенькая кубическая сараюшка, крытая двумя кусками шифера.
Перед входом снимаю шляпу и откладываю куда-то в сторону – здесь я ее благополучно и забуду, чтобы завтра купить себе широкополую соломенную, которая и будет служить мне верой и правдой до конца поездки.
В матуре два хачкара, две фаянсовых пастушки.
Здесь нередки вещи, в общем-то, светские, сентиментально-романтического свойства – олеографии пухлощеких девочек, пастушки.
Видимо, эти незамысловатые вещи аккумулируют в себе аффект, восторг и плавь сердца  – потому и оказываются здесь.
Наверное, их воздействие на простую душу сродни религиозному чувству.
Розетки подвешены к почкам креста словно плоды на черенках (43_8) и тем самым совмещают в себе свою обычную семантику и семантику "плодов праведности".
Подобное слипание или комплексирование – характерная черта древней символики.
Весьма архаичное (а значит, предельно глубокое по семантике) изображение креста на голгофе (43_9).
Верхняя ножка креста длиннее нижней – значит, это крест с небес на землю, а не с земли на небо.
Крест сирийский, но трудно сказать, выражает ли он идею сжатия сознания (как обычно), поскольку "ласточкины хвосты" на концах креста в целом нейтральны и не образуют характерного прогиба, скорее, тяготея к простой прямой линии, что необычно.
Однако расширение крыльев креста создает зрительный градиент ширины крыла и тем самым отсылает к расширению/сжатию одновременно – без выделения того либо другого.
Голгофа не имеет ступеней и изображена в виде прямоугольника (отсылка к гробнице Христа).
Внутри нее круг вечности – символ Христа (ибо он "есть круг, в коем все силы сходятся").
Если композицию перевернуть (43_10), то ничего существенно не изменится  – и это правильно, ибо для Бога нет верха и низа.
Духовная реальность равнодушна к нашим земным ограничениям.
В таком аспекте прямоугольник можно трактовать как образ души, круг – как вечную природу духа, а крест как символ спасения в Боге и ходатай.
На кладбище много надгробий 1930-х гг.
Они глубоко традиционны, некоторые содержат элементы, которые мне еще не встречались.
Вот крайне архаичное надгробье 1930-х гг. (43_11), по графике оно вполне могло появиться и в 10 веке.
Слева вверху китайская спираль, справа обычная спираль, вписанная в квадрат и тяготеющая по форме к китайской.
Кажется, никому уже не нужно доказывать влияние Китая на армянскую культуру.
Напомню хотя бы, что Мамиконяны – знаменитый княжеский род – происходят из тченов, то есть из китайцев.
Снизу слева в побеге св. духа также видна спираль, а справа – концентрические окружности – образ эманации из точки или, наоборот, стягивания сознания в точку (одна из айшварий в индуизме).
Спирали здесь занимают места «уголков света», то есть являются образом абсолютного сознания, чистого духа.
Одновременно они близки по топосу к «плодам праведности», то есть к итогу духовной практики. Каков этот итог? – Да то же самое чистое сознание.
Так разные аспекты символической образности, отсылая к одному и тому же, образуют незримую точку пересечения своих семантических лучей, в которой перед нами всё больше яснеет то неизобразимое и неименуемое, которое подразумевается и прообразуется символами.
(43_13) Здесь плоды имеют узнаваемую форму и не аналогизируются с розетками.
Зато внизу побеги духа имеют и растительные абрисы, и вызывают аналогии с волнами.
Это вполне понятно, ибо в догматике армянской церкви сказано, что дух исходит, изливаясь – то есть подобен воде.
Отсюда на хачкаре постоянные аналогии побегов-лоз духа и ламинарных струй водного потока или даже барашков волн, как бы остановившихся и застывших в камне – и всё же передающих мотив своего движения.
Боковые кресты в круге (43_15 – 43_16) в целом имеют абрис "печурки" – он возникает путем добавления снизу по бокам двух треугольничков.
Так задействуется символика печурки и плюс к этому символика арки.
Считается, что кресты на необработанных плитах (43_17) предшествуют крестам на прямоугольных плитах.
Не думаю, что это так.
Полагаю, что во все времена – и в 8-10-м, и в 16-м веке высекали кресты на случайных каменных глыбах.
Тому есть веское основание: Христос в Новом Завете именуется нерукосечным камнем, то есть камнем необработанным, не тронутым руками человека.
Таким образом, крест на камне случайной, природной, естественной формы точнее отвечает задаче прообразования Иисуса, чем прямоугольная рукосечная плита.
Не думаю, что армяне упустили из виду эту тонкость – это не в их духе.
Внизу большого креста (43_18) крест в круге, скорее всего, прообразует семя – то самое, которое в библейской притче принесет добрый плод, упав на добрую землю.
Этот желанный  плод и символизируется большим, процветающим в жизнь вечную крестом евангельской веры, поэтому его основанием служит небольшой крест в круге как семя его же-будущего.
Выемка вокруг креста (43_19 – 43_20) создает очень убедительный образ ауры, тяготеющей к эллипсу.
Но и сам крест имеет несколько аурических оболочек, сглаживающих и смягчающих – как это свойственно ауре – остроугольные формы сирийского креста, встроенного внутрь армянского креста с почками на концах.
Необычные почки креста ромбической (43_21), а не круглой формы задействуют символику ромба.
А вот уникальный камень с крестом-лабиринтом (43_24 – 43_25).
Кресты здесь являются частью лабиринта, то есть вписаны как отдельный элемент в более всеобъемлющую структуру, которая доминирует.
Весьма похоже, что лабиринт отображает земной путь воплощенного человека как блуждание, кратковременное умопомрачение в виде отказа от "прямого пути" чистого духа и ввергания себя в извивы реинкарнаций.
Выхода из лабиринта нет – как нет его для человека в земной жизни in carno.
Минотавр греков – поздняя метафора прекращения этого беспросветного блуждания, этой увлекательной, но источающей убийственный яд мужской игры в доблесть и отвагу.
А вот на надгробье наше горнее жилище, Небесный Иерусалим (43_28).
Замечательны овальные ауры, окружающие крыши храмов – они означают, что домики с крестами – это храмы наших тел, а не капища и кумирни из дерева, камня и песка.
Кроме четвертных "уголков света", здесь еще и полусферы, как на миниатюрах – образ божественного (то есть чистого) сознания, абсолютного духа.
На плите два восьмирадиусных колеса рождений и смертей (43_33), не хватает лишь пояснительной надписи на санскрите.
Такое же колесо рождений и смертей (43_34), что и на предыдущем снимке, но с десятью спицами.
"Плавающее" число спиц свидетельствует о том, что образ-архетип воспроизводится бессознательно, без понимания смысла введения спиц.
Впрочем, то же самое касается, судя по всему, и ромбов, и косых крестов, и всей древней дохристианской символики.
Вертикальная связь двух арок, верхней и нижней («печурки») (43_36) как связь человека со скрытой внутри него вечной, духовной природой, имеющей сложную (тройственную в данном изображении) структуру.
На торце надгробья (43_37) – один из базовых символов индо-ариев – шестирадиусная розетка, образ дхармы как "кирпичик", минимальное живое сознание. Она же – семь узлов "Сети Индры" как структуры поля-кшетры.
(43_38) Тело усопшей, пребывающее  в вечном несотворенном свете чистого духа.
Очень древний и очень распространенный мотив (43_43). Абрис "сердечка" возникает как следствие решаемой задачи: отобразить одновременное расширение и сжатие сознания как его "прорастание" из центра вовне и обратно к центру – ибо "всё возвращается к Богу".
 Тот же мотив принял бы четырехчастную симметричную форму "креста", если бы не горизонтальная форма надгробной плиты, мешающая воспроизвести такие же два «сердца»  еще и по вертикали.
Большая спираль на торце надгробья 1939 г., изображенная как самостоятельный, самодостаточный образ, без сопровождения.
До 18.40 я на кладбище Карчахпюра.
Времени еще немного, мне не хочется злоупотреблять гостеприимством моего провожатого, и я двигаюсь дальше и добираюсь до Арцваниста.
*
44  АРЦВАНИСТ  ARTSVANIST
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/147831/
В Арцванист доезжаю из Карчахпюра по проселку, идущему параллельно севанской трассе, поэтому сразу оказываюсь в нижней части села.
Здесь мне рассказали, что главная религиозная достопамятность, монастырь Ваневанк находится за довольно высокой грядой, параллельной дороге и напоминающей перевал.
После перевала вниз завихлял пыльный широкий спуск, ехать по которому невозможно из-за крупных камней, усеивающих дорогу.
Пейзаж вокруг своим лапидарным лаконизмом напоминает тибетскую деревню.
Передо мной спускаются с гор два стада – коровы и овцы.
Их гонят подростки.
Идут они медленно, и я пешим шагом, ведя байк, довольно легко обгоняю их и выхожу к мосту через реку.
За мостом наметилась центральная часть села – асфальтированная площадь, магазин и даже вроде бы остановка автобуса.
Но дорога к Ваневанку оказывается в прямо противоположной стороне: после моста нужно свернуть резко влево и двигаться по улочке, идущей вдоль реки, вверх по течению.
Метров через 300 монастырь.
Он стоит под невысоким обрывом – две базальтовые церкви рядышком друг с другом на дне каньона реки.
Делаю снимки немногочисленных обломков хачкаров в садике у стен ванка.
Батюшка в храме служит молебен для приехавших на машине армян, тем временем я осматриваю интерьеры храмов.
Это занимает немного времени.
На плите (44_18) любопытны два треугольничка, сделанные внизу в "ковчеге", они явно имеют тот же смысл, что и побеги духа, обычно исходящие из основания креста и плавно закругляющиеся, стремясь к средокрестью.
Здесь побегов нет, их заменяют два скромных треугольника.
Однако в том виде, в каком они присутствуют, они обретают особый смысл, будучи продолжением и выражением тяготения как бы всей незаглубленной поверхности плиты: уже не просто лоза, а все пространство вокруг креста стремится тем самым к ножке креста как своей основе.
Наглядность образа просто поразительна.
По дороге мне сказали, что в 2 км к югу от Ваневанка, у реки находится Верин Колатак (условно переведу это как «Верхнее Подкустье») – село, от которого ныне осталась лишь руина храма и хачкары вокруг.
 Спрашиваю у ребят, можно ли добраться до Колатака по дороге, идущей от ванка низом вдоль реки.
Нет, говорят ребята, я не смогу в нужном месте выбраться наверх.
Кроме того, Колатак от реки не виден.
Надобно возвращаться к мосту, снова подниматься наверх и обходить гору поверху.
Возвращаться у меня нет никакой охоты.
Сразу за ванком замечаю в скалах почти отвесную тропу наверх и поднимаю по ней сначала сумку, потом байк, ожидая, что по верху ущелья проходит дорога, ведущая в горы.
Вместо дороги по кромке каньона вьется тропка вдоль поля, далее на склоне возле мачты высоковольтки несколько интересных старых хачкаров, среди которых знакомая матовая доска из нержавеющего сплава серо-стального цвета с надписью «Кладбище 10-15 в.».
Она находится прямо над Ваневанком.
Нечаянно я вышел прямо на достопамятное и труднодоступное место.
Двойная связь, отходящая вниз от основания креста как его основа (44_32), совершенно аналогична сдвоенным колонкам и вообще парным элементам в украшении армянских храмов, выражая идею гармонической равновесности двух начал в человеке.
Хачкар (44_34), исключительно насыщенный изображениями шестирадиусной розетки (образ дхармичности сознания).
Судя по тому, что внизу две розетки имеют семь лепестков, а не шесть, это сугубо бессознательное воспроизведение древнего архетипа – что, впрочем, ничуть не мешает его действенному функционированию.
А на близлежащем хачкаре (44_40) шестирадиусная розетка как знак первоосновы (образ дхармического устройства сознания) находится именно там, где и должна – она служит основанием, опорой креста.
Время – около девяти вечера, уже синеют сумерки.
Самое большее через полчаса будет совершенно темно.
Надо искать ночлег, а склон вокруг просто исключительно к этому не приспособлен: крутой, глинистый, каменистый, истоптан коровьими тропками, зарос колючками – ни одного ровного места.
Окидываю его взглядом и вижу где-то на середине склона режущую его поперек желтую линию – ну да, конечно, там проходит нужная мне дорога вдоль ущелья!
Пыхтя и отдуваясь, с трудом затаскиваю байк на склон, вот-вот должна открыться дорога – и вдруг! Вместо дороги – траншея.
Здесь проложили какую-то трубу, и я издали принял желтый откос плохо засыпанной траншеи за откос дороги.
Теперь мне ничего не остается, кроме как возвращаться по дикому и колючему, изрытому копытами коров склону к перевалу.
На это уходит минут двадцать, и я таки выбираюсь на грунтовку, идущую в горы, теперь уж точно зная, что другой дороги нет.
Смеркается.
Вдоль грунтовки идет канава для полива, за ней ряд тополей, дальше начинается поле на чьей-то усадьбе, а на краю поля – небольшая копушка сена – то что нужно для ночлега, особенно когда выбирать не из чего.
В сумерках перебираюсь через канаву, затем через невысокую каменную гряду.
Располагаюсь головой к копушке, в ногах кладу на землю байк, закрываю его полиэтиленом, под голову ставлю сумку, забираюсь в спальник и засыпаю мирным сном.
Он нарушается два раза – по дороге проходят дети, пересмеиваясь и светя фонариком, а еще позже где-то недалеко раздаются шаги и звуки тяпки, копающейся в земле – это селянин ставит или снимает земляную запрудку для потока поливной воды, меняя ее русло.
Здесь везде поливное земледелие – без воды ничего не растет, и во многих местах существует система самотечных каналов-арыков, которые в зависимости от положения земляных запрудок-перемычек (их «переключают» вручную, с помощью мотыги или лопаты) подают воду на разные поля и участки.
Сквозь полиэтилен мне всю ночь видна точка яркого огонька на крыльце ближайшего дома, усадьба которого послужила мне местом ночлега.
Так закончился 5-й день Хачкара-Мачкара.
*
45  АРЦВАНИСТ.  ВЕРИН КОЛАТАК  ARTSVANIST VERIN KOLATAK
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/147852/
19 авг 2010 в 7 утра, едва рассвело, я уже на ногах, – неудобно,  если вдруг хозяин усадьбы застанет меня разлегшимся у своего стожка.
По найденной вчера дороге поднимаюсь в гору.
Ехать невозможно – и из-за подъема, но главным образом из-за довольно крупных камней, усеивающих ее и делающих похожей скорее на русло горной реки.
Ноги с утра как деревянные.
Медленно выдвигаюсь на высокогорное плато.
Вокруг ни души.
Вправо от меня метрах в двухстах виднеется одинокий хачкар – оставляю байк чуть в стороне от дороги и бреду туда.
Только отошел метров на сто – смотрю, а по дороге, с которой я ушел, идет скоро человек, и пока я возвращаюсь от хачкара, сделав снимок, он исчезает где-то впереди.
После нескольких дней серьезной велоезды обычно возникает аллергия на велосипед – устаешь сидеть, устаешь крутить педали.
Хочется просто пройтись пешком, задействовать другие мышцы.
Что-то сегодня подъем особенно вязок, едва иду черепашьим шагом – и все же рад, что иду, а не еду.
Но вот начинается небольшой спуск, дорога становится ровнее – потихоньку уже еду на байке и накатываюсь на развилку: одна дорога идет прямо, другая направо, вниз к реке.
Ведь сказали мне, что Верин Колатак в ущелье реки, так почему же я двигаюсь прямо?
Необъяснимо.
Метров через триста вижу, стоит у арыка тот самый прохожий, смотрит сосредоточенно, как вода течет – видно, запрудку менял.
Подхожу, спрашиваю про Верин Колатак.
Направо нужно было, дорога туда идет и там кончается, не ошибешься, – говорит он мне.
Окрыленный точным знанием пути, возвращаюсь к развилке, скатываюсь в низинку, скрипя тормозами.
8.05. Вот и хачкар у дороги на Верин Колатак после поворота грунтовки с востока на юг, вниз, в сторону ущелья реки.
Еще немного – и впереди, в полукилометре, на подъеме после низинки различаю величественную руину армянского храма.
На подъезде к ней и вокруг хачкары.
Позже пастухи назвали мне ее Верин Коралах и сказали, что до нее от Арцваниста 6 км.
Вокруг безмолвие и безлюдье. Место девственное, нетронутое.
Под небом я хожу вокруг хачкаров.
Под небом обхожу разрушенный храм.
Необъяснимое ликование охватывает меня.
Отчего? Бог весть.
Эта лощинка с руиной – просто небольшой вихрь духовных сил.
Он напоён светом и тишиной.
Насыщен жизнью мириадов существ, невидимых мне.
Храм обращен ко мне-подходящему северной стеной с остатками треугольной ниши.
Алтарная апсида полностью разрушена – на ее месте в восточной стене зияет пролом.
То же касается и западного входа в храм – его нет.
Лучше всего сохранилась северная стена.
Внутри храма пусто, ни рельефов, ни изображений, ничего.
Груды камней обрушенных стен, кусты крапивы.
8.25. Лазаю по крапиве, рассматривая хачкары у западной стены.
Они мне видны не очень из-за засветки – солнце-то на востоке.
8.27. Обетные сирийские кресты выбиты прямо на хачкарах.
8.30 Вихревые розетки вечной жизни в крыльях и ножке цветущего креста (45_15 – 45_21) – как чакры внутри тонкого тела человека, а внутри него намечен плетенкой сирийский крест сжатия сознания, как на хачкаре в матуре Сари Сурб.
Таким образом, крест изображает истинное – тонкое  – тело человека.
Перед нами пусть крайне условная и неточная, но всё же чакровая структура!
8.32. Редкие кресты с двумя горизонталями крыльев.
Горизонтали короткие, а почки на них огромные, так что перекладины кажутся пышными цветами.
Две горизонтали отражают наличие двух планов-тел сознания вместо привычной единственной горизонтали физического тела.
Верхний бордюр на хачкаре из очень редких крестов, вытянутых по горизонтали (45_25)  – то есть с доминантой телесности над духом.
Хачкар (45_35) наклонен, наполовину ушел в землю, еще и утреннее солнце с востока слепит глаза.
Лежу перед хачкаром в крапиве на животе, пытаясь всё же как-то запечатлеть его резьбу.
Видны остатки красной краски (45_40) – цвет крови Христовой как отсылка к принесенной им жертве.
Тогда становится понятным мотив сжатия как визуальная суть присутствующих здесь сирийских крестов: это же горестный, отчаянный вскрик Ииисуса, его сильнейшее сжатие: «Зачем Ты покинул меня, Элохим?»
Где-то мне попадалось, что «элохим» – множественное число.
К кому же тогда обращался Иисус? И как тогда понимать единобожие?
8.40. Архаичный хачкар у восточной стены, за алтарной апсидой.
Он представляет собой плоскую плиту неправильной формы со сквозным отверстием в левом верхнем углу.
На нем два ковчега-ауры неправильной формы.
8.47. Рядом хачкар, на котором два креста, сходясь, образуют крест.
8.48. За ними, чуть дальше от восточной стены, еще один архаичный хачкар.
Видимо, эта тройка у алтарной апсиды – самые древние и наиболее почитаемые хачкары этого места.
8.53. В 15 м от северо-восточного угла церкви в траве лежит светлый хачкар, духовные побеги на котором завершаются головами губастых змей-драконов (вспоминаем драконов Дербента) – символом высшей  мудрости.
Но что такое высшая мудрость? – Нирвана или иначе святость.
Вот откуда на хачкаре змеи-драконы.
Древний, дохристианский смыл этого образа совпадает с символикой пальметт креста – а народное сознание размывает и упраздняет границу между старым и новым, до- и собственно христианским, позволяя себе по-прежнему использовать привычную, устоявшуюся символику.
В Ариндже близ Еревана, на горе к северу от села, в ограде часовни Майрам, на архитраве юго-восточной калитки ограды сохранилось древнее изображение двух извивающихся змей, образующих петлями своих тел замкнутые «круги вечности» – точно так же, как это делают змеиные тела духовных побегов и на хачкаре.
Змеи устремлены навстречу друг другу – их встречающиеся раскрытые пасти образуют ромб полноты сознания.
В Дербенте известна консоль балкона, где губастая змея-дракон держит в своих лапах тело крошечного человека – таковым должно быть истинное соотношение вечной мудрости духа, заключенного в нас, и  нашей телесной (животной) природы. Эта змея тоже губаста – верхняя и нижняя губы у нее спиралевидны.
У таких же змей-драконов, стоящих ныне в дербентской крепости Нарын-кала, на лапах по семь пальцев – явный символический мотив, говорящий о том, что образ этот несет тщательно разработанную семантику достижения нирваны.
В центре плетенки, вверху, на этом же светлом лежащем хачкаре с головами губастых змей – лик льва, схожий с ликом человека – еще один образ нашей вечной природы у древних народов гор и жителей пустынь.
В Дербентской крепости Нарын-кала сохранился древний источник в виде улыбающегося льва – вода льется у него изо рта, напоминая о природе мудрости.
Дублирование образов, отсылка разными способами к одному и тому же – закон всех древних культур, он обеспечивает сохранность и передачу информации в целости, создавая параллельные ветви передачи.
9.00. В ста метрах к северо-западу от церкви – саркофаг с двускатным верхом, на каждом скате – ряд арок в виде узких заглубленных полуциркульных ниш – аркада как череда духовных проявлений, озарений, вспышек сатори как пути, ведущего к истине – как бы ее ни трактовать – дао, абсолют, Ишвара, Бог-Отец, Иегова. Эта двускатная кровля, как и в традиционном жилище индо-ариев (сравните с классической деревенской избой в России) – памятование-отсылка к Крышню-Кришне. Точно так же в Армении профилировали едва ли не все двускатные монастырские кровли такими же узкими базальтовыми арками, вкупе сооздающими эффект аркады.
9.07. Лежащий хачкар с отверстием (45_53 – 45_54). Здесь подкова голгофы обнимает ножку креста, которая оказывается внутри.
Это взаимопроникновение или проницаемость – маркер нетелесной природы изображения или особого, высшего состояния, ведь в обычном состоянии тела проницаемостью не обладают.
Косоугольная плетенка покрывающего орнамента (45_55) как образ сетки первоосновы-которая-везде.
9.12. Воспроизведение в камне мотивов средневековой миниатюры. Надгробье (45_63), на котором единичная колонна-опора-адхара (Брахман или просто Бог) уподобляется древу с помощью насечек-«елочек» внизу на столбе, двоица прямоугольников с косым крестом внутри вводится как капители, держащие свод.
Парус свода вверху также заштрихован «елочкой», но в виде взаимовложенных горок-голгофок (всё более утончающаяся концентрация сознания на Брахмане).
Этот мотив еще более прояснеет в Неркин Геташене.
Образ "елочки", ценный своем чистотой (45_64) – здесь он довлеет сам себе, обнаруживая свою полную самодостаточность и автономность. Что в нем за мотивы? Это и растительный рост "елочки" слева направо, и движение волны  справа налево (это наглядно видно, если мысленно заменить галочки дугами), и образ последовательного дискретного (то есть дхармического) сдвига, ибо в данном орнаменте единственная галочка мультиплицирует сама себя со сдвигом.
Таким образом, это глиф движения. перемещения, распространения без изменения текущего состояния (ибо ширина ленты орнамента остается неизменной). 
Знаки поля-кшетры, засеянной знанием Брахмана (45_66).
9.30. Обнаруживаю уникальный хачкар – изображения на нем помещены с обеих сторон плиты – в 50 м к югу от церкви (это один из четырех хачкаров, стоящих в ряд).
На восточной стороне плиты –  три фигуры с воздетыми вверх руками и четвертая фигура, с кругообразным абрисом – внизу, занимает топос мандалы.
С другой стороны – архаичный армянский крест с канонической иконографией, вверху птица.
Три побега в кусте даров Св. Духа. В почках розетки, в плодах кресты.
9.34. Крайняя ветвь правой пальметты истечения Св.Духа на двухстороннем хачкаре напоминает голову змеи.
9.36. Если смотреть на эту четверку хачкаров с востока, то высокий хачкар слева – это наш уникальный двухсторонний хачкар.
Пока я обхожу все хачкары, пастухи пригоняют из Арцваниста стада.
Один из пастухов подходит, интересуясь моими хождениями.
Потом и остальные подтягиваются. Я фотографирую его у одного из хачкаров.
Снова шестирадиусные розетки – наши любимые дхармические символы (45_100), нахожу их на подобающем им месте – на этот раз не только в самом верху, но и в самом низу композиции, в качестве основы, всеобщей опоры, что крайне наглядно и не требует дополнительных комментариев.
*
46  АРЦВАНИСТ  СЕЛЕНИЕ   ARTSVANIST VILLAGE
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/147908/
11.05. Возвращаясь по той же дороге, забираюсь на небольшой живописный хребет, вторгающийся в селение, и снимаю отсюда Арцванист, просто поворачиваясь в разные стороны.
Ступенчатые пирамиды прессованного сена. 
Изгороди из кривых выбеленных сучьев.
Низкие каменные сарайчики овчарен.
Куда ни повернешься – чистая живопись, лаконика, простота,
Захожу в магазин, покупаю соломенную шляпу взамен забытой вчера у часовни на кладбище в Карчахпюре.
Выхожу – цепочка ярких пятен – армянские дети идут дружным гуськом, детсад вышел на прогулку.
*
47  ЦОВИНАР TSOVINAR
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/147910/
Из Арцваниста еду далее тем же проселком, параллельным трассе, в Цовинар.
Спешиваюсь спросить дорогу – а мне на ближайшей скале показывают клинопись 735–714 гг. до н.э.: «Крепость и город построены во время Урарту во имя бога Тейшеба…» (47_1).
Сюда, до скалы когда-то доходили воды Гехаркуника.
Под плитой с клинописью – почитаемый, черный от копоти хачкар (47_2).
12.45. Цовинар, старое кладбище.
Это село молодое, особо пожилых памятников и хачкаров нет.
Его жители перебрались в Армению в 1840 г.
Бросается в глаза примечательная своей лаконикой и простотой композиция на торце саркофага (47_3): сверху круглая розетка, под ней пересекающиеся линии – в зависимости от того, какой гештальт у вас возникает – образуют горизонтальный косой крест, два треугольника навстречу друг другу, косоугольную сетку основы.
Еще один замечательный образ (47_4): это, очевидно, офаним (греч. «колесо», то же, что и санскр. «чакра»), одно из высших существ тонкого плана.
Их описывают как два наложенных колеса, вращающихся навстречу друг другу.
Вот эта встречность двух направлений вращения и изображена штрихами, кажущимися случайными и небрежными.
 13.00 Старая церковь 19 века в Цовинаре.
Она давно заброшена. Никто даже не помнит, как она называется.
На северной стене две фигурки, над одной из них – знаки Первоосновы, две шестирадиусные розетки.
В южной стене алтарной апсиды кресты.
Деревянные колонны и капители, земляная крыша.
13.10. Мне показывают новую часовню 2002 г. Манук Аветаран, «Дитя Благовестия».
Манук – дитя, аветаран – евангелие, благая весть.
В ней сохраняется одна старая реликвия, возможно, 19 века – деревянная сень-дарохранительница. Сейчас под сенью ничего нет, она стоит, просто накрытая воздусями – тонким платком.
13.30. Выезжая из села, догоняю мужчину и женщину на деревянной телеге, запряженной осликом. Он мирно тянет телегу по дороге. Просто мирная идиллия вне ремени.
И тут же, словно для усиления этого ощущения  –  мужчина и мальчик на ослике с лежевесными ушами, как изъяснился бы Томас Манн.
*
48  ВАРДЕНИК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/147916/
Издалека, еще с дороги вижу среди домов характерный остроконечный купол храма в глубине ущелья, в котором расположен Варденик (второе по величине село в Армении), и понимаю, что искомое – там, в самом конце селения.
И хотя увиденный купол – не Ишханаванк, а Сурб Рештакапетац (церковь Архангелов), о чем я скоро узнаю, он точно выводит меня к цели.
Подъезжаю ближе – купол скрывается за домами и неровностями местности.
Несколько раз спрашиваю дорогу, постепенно поднимаясь все выше вдоль реки в низких зеленых берегах.
14.07. И вдруг вдоль пыльной дороги, прижатые к невысокой скале, на левой стороне – семь удивительных хачкаров в ряд (48_1).
Я еще не знаю, что почти дошел, что до ванка не больше двухсот метров.
Второй справа хачкар в этом ряду – сущая загадка (48_2 – 48_3).
Вместо креста на нем очень архаичное, асимметричное и запутанное изображение, похожее на лабиринт.
Ну да, конечно, лабиринт!
Один из древнейших образов человека, духа, жизненного пути.
За все время мне попадется всего несколько загадочных изображений.
И эти встречи с неведомым – может быть, самое ценное, что можно обрести в странствиях духа.
Объяснимое и понятное способны ли нас сдвинуть?
Нам нужна уловка кажущейся новизны и неизвестности.
Конечно же, наш лабиринт имеет сходство с чем-то очень-очень знакомым.
Ну да, с ортогональной сеткой, ортогоном.
Просто ячейки в ней слегка "плавают" по форме и размерам, только и всего.
Это не просто лабиринт со всей присущей ему символикой, это еще и наш любимый дхармический образ ячеистой Первоосновы как сетки, а ячейки этой сетки – само собою, дхармы.
А они, как известно, разного качества.
Почему бы и не изобразить их по-разному – как квадраты, прямоугольники, трапеции?
Тем более что подавляющая часть форм – традиционная для христиан, хоть и дохристианская, ей уже много тысяч лет.
Так перед нами предстает еще один удивительный образчик энциклопедизма хачкара – "крест-лабиринт".
Чего же ожидать от затерянных в горных ущельях хачкаров, известных лишь местным жителям?
– Да конечно же, глубочайшего синкретизма, свободно и непротиворечиво втягивающего в себя образы, накопленные всей предыдущей культурой.
Отсюда – образы, которые вряд ли случайно напоминают нам и меч, и крест, и фаллос (48_4).
Но вот потянулось справа большое современное кладбище, а в дальнем конце его – Ишханаванк – весьма почитаемое народное святилище, матур.
Это большое прямоугольное приземистое здание, сложенное из темного камня.
Смотришь сверху –  матур прильнул к зеленой уютной терраске как бы в низинке.
Смотришь снизу, от реки – матур стоит на высоком скалистом обрыве ущелья.
Вокруг – кладбище, включающее несколько десятков древних хачкаров и немало современных памятников.
Отсюда идут ступени вниз, к воде.
Внизу благодать, прохлада, зеленая травка, деревья, арыки, мостик на другую сторону реки.
У граната на хачкаре (48_11) два черенка – отчего так?
Может, оттого, что этот плод – синкрет, он и духовный и телесный?
Он двуипостасный, как двуперстие древних христиан, как два ствола древа познания.   
Он принадлежит всему сразу, ведь истинные плоды наших тружений идут на благо всем живым существам.
Почему боковой крестик (48_12) всё же отгранен частично от большого центрального креста?
Не потому ли, что он – это тот крест, который каждый из нас несет, а центральный крест – это всё сразу, это Христос, это вера христианская.
А наш личный крестик мал своим несовершенством и тем-то и отграничен отчасти от всеобщего креста.
В конечном итоге крест это человек, поэтому и в средокрестье – человек-солнце, благодатно светящий собою в мир (48_14).
Узел как переплетение (48_17) – древнейший символ человека.
Разрубить его при жизни нельзя – жизнь священна. А надобно гармонизировать.
Отсюда – образы плетенок как красивых, гармоничных узлов-сплетений, наузы как образы внутренней гармонии.
А что это такое странное неидентифицируемое внизу горизонтально под крестами (48_20)?
Не простейший ли образ первоосновы, на которой покоятся кресты?
Она изображена просто, без затей, без признаков дхармичности – бруском опорной поверхности, прочной, добротной.
Четыре креста в достаточно свободной композиции (48_21) дают представление о всеместности креста, всеместности проявления благодати, всеместности проявления свойств сознания.
 "Небо" над арками вверху на хачкаре (48_22) заполнено кружочками, создающими впечатление некой ячеистой структуры пространства.
Видимо, это бессознательное тяготение к отображению «сетевидного» сознания ("Бога" как "Сети Индры").
На одной из миниатюр (48_22m) ячеистая гроздеподобная структура замещает традиционную голубую четвертинку сферы божественного сознания.
Не отсюда ли такие же ячеистые структуры и «неба», и куполов храмов как неба духовного в миниатюре (48_22n), а также мотив так называемых «сталактитов» – ячеистых сот – в архитектуре и хрисианизированной Армении, и исламской Средней Азии, и буддийского Китая?
Мандала (48_24) изображена как плетенка-узел (то есть воплощенный человек и его сознание) с идеально  концентрическими слоями ( то есть полностью гармонизированными разнокачественными составляющими) и мотивом идеальной иррадиации-светимости на четыре стороны света (то есть сознание-маяк, «светящее» своими благодатными эманациями).
Рука-змея (мудрость) с упованием держит крест-ходатай (48_25) – вполне вероятна параллель между человеком и змеей (ср. финал Махабхараты) – спасется тот, кто не имеет яда (та же заповедь, что и в христианстве, с заменой яда на "зло" либо "грех").
Общие почки двух крестов (48_26) можно рассматривать и как образ частичного взаимослияния коконов при любом общении человека с человком, и как образ гармонизации духовных взаимоотношений между людьми «на равных».
Обетные сирийские кресты духовного сжатия украшают хачкар с крестом процветания в жизнь вечную (48_27).
Редкий крест (48_30) – как будто четыре фаллоса ненавязчиво направлены к средокрестью.
С фаллическими крестами мы уже встречались, так что ничего особо удивительного в этом нет.
Отмечу хотя бы для тех, кому подобные соотнесения прежде не приходили в голову, что Гамлет Мирзоян в своем труде «Весь Сюник», сам уроженец Сюника, впрямую связывает восприятие местными женщинами качающегося и вечно встающего столба-посоха-гавазана в Татеве с культом фаллоса («Посох напрямую связан с культом фаллоса», – пишет он. (Весь Сюник, Москва, 2005, изд-во «1989.ру», II том, с.182).
Правый хачкар на снимке (48_35) более архаичен (я имею в виду под этим, что он более продвинут), поскольку плита и форма камня больше отвечают эллипсоидной форме кокона, чем у левого хачкара, тяготеющего к плоскостности прямоугольника – форме, порождающей энергетический сквозняк и подразумевающей работу с сильно замутненным сознанием.
Завиток руки – змея, мудрость (48_46).
Плод праведности в виде граната висит между двумя крестами и имеет два хвостика – как бы два граната в разных положениях наложены друг на друга – один хвостик соответствует положению граната на ветке, идущей от одного креста, а другой – положению на ветке, идущей от другого креста(48_56  – 48_57).  Но плод – один! Тем самым подчеркивается, что это не вещественный, а «умный» плод, прообраз духовного итога внутреннего тружения.
*
49  ВАРДЕНИК.  ИШХАНАВАНК   VARDENIK ISHHANAVANK
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148010/
У входа в Ишханаванк (11-13 век) стоит вертикально большая плита (49_16) с изображением двуипостасного человека (голова-круг, тело-прямоугольник), играя ту же роль, что и прямостоячий хачкар, хотя, как правило, такие плиты укладываются на могилу горизонтально.
Здесь креста нет вовсе.
Может, здесь на первый план выходит культ почитания мертвых?
И потому изображается усопший – как двуипостасный, то есть воплощенный в тело, человек.
То же самое я уже встречал в церкви 19 века в Цоваке, где такая же плита прислонена вертикально к стенке алтарного возвышения, в самом центре храма (см. снимок 37_7).
Также и плита у западной стены Макеняц-ванка с плетенкой тела также стоит среди хачкаров вертикально, наравне с ними.
(49_8) Основанием и опорой креста (как человека) здесь является вихрь чакры (как основа чакровой структуры тонкого тела).
Больше часа я хожу среди хачкаров у Ишханаванка.
Все это время к матуру то и дело приходят люди. Но когда я заканчиваю свой обход и оказываюсь у матура, последние посетители уходят.
Никого ни внутри, ни снаружи.
Захожу и я.
Просторно, полумрак, прохлада.
Настоявшийся покой народной веры.
Милые реликвии простоты и безыскусности. Простодушные подношения.
«Будьте как дети!» – призывал Иисус.
Все, что я вижу и встречаю в армянских матурах – искренний ответ на этот призыв.
Выныриваю из сакрального пространства Ишханаванка, вновь выхожу на свет – как будто возвращаюсь из времен первохристианства.
Но эти горы были две тысячи лет назад точно такими же.
Меняемся мы, а не мир.
С внешней стороны Ишханаванка его юго-восточный угол как бы вогнут внутрь, образуя терраску (49_10 –13)).
Она крыта общей крышей. В этом углу немало подношений селян святому месту.
Камни с циркульными нишами у входной двери Ишханаванка (49_15) вызывают у меня особый интерес.
Почему они оказались "не у дел"?
Может, это обломки древних дохристианских святилищ? – в противном случае их как священные реликвии поместили бы внутрь матура.
Судя по этим нишам, "печурки" и их уплощенные подобия в виде «ковчегов» отсылают к реальным нишам.
Для чего они использовались изначально?
В сирийских пещерных храмах подобные циркульные ниши рядами идут под потолком.
Возможно, изначально это – погребальные камеры, вместилище тела и духа усопшего.
Они вполне могли стать отсылкой к женскому началу (по сходству с лоном как вместилищем жизни, как и писал о том Фрейд), и затем – отсылкой к духу, ведь на древних языках этого ареала слово "дух" женского рода, то есть «дух» как животрворящая сила – скорее женщина, чем мужчина.
Судя по всему, хачкары вмуровывают в стены храмов для сохранности – такому хачкару обеспечена большая долговечность, чем просто вертикально стоящему.
Здесь, над входом в Ишханаванк – местом особо почитаемым, мимо которого не пройдет ни один верующий, мы видим особый хачкар (49_17).
На нем многочисленные шестирадиусные розетки – знаки дхармической основы.
Такие розетки были в ходу у всех индо-ариев, включая эллинов, славян, латов.
Перешли они и в христианство.
На базиликах 4-5 вв. армяне помещали их как раз над входом в храм (что было связано, возможно,  не только со сходством розетки и монограммы Христа, но и с сокровенным смыслом розетки).
На нашем  хачкаре розетки занимают ключевые топосы: внизу – как опора, основание креста, и вверху – как «крыша» или «небо» нового вероучения.
Очень редкий случай на хачкаре – две розетки, помещенные рядом (49_37), образуют двоицу – образ гармонической равновесности двух естеств человека.
Спускаюсь вниз, к реке. Не развести ли костер?
Нет, решаю обойтись без него – и без костра жарко.
Улучив момент безлюдья, мою голову и купаюсь в реке возле небольшой плотинки, потом отстирываю рубашку, трусы, носки.
После купания, чувствуя себя другим человеком, восседаю под деревом на низком бережку, у естественного бордюра из крупных камней, открываю банку избранной балтийской кильки с колечком на крышке, добавляю лаваш и сыр.
В Арцванисте я купил литрушку мультифрута и великолепный сыр Лори (900 драм за полкило).
Моя новая шляпа обошлась мне в 600 драм (менее 60 руб.).
Мне показалось, что в Армении все очень дешево.
За первые пять дней я истратил менее тысячи рублей (11 тыс. драм), включая переезд на автобусе (4.500 драм из Еревана в Варденис) и катание на такси  (2.000 драм за поездку из Акунка в Хингомер и Хачкарнер).
Помимо транспорта, я тратил деньги только на еду, которую покупал в магазинах.
Байк придает мне серьезную независимость передвижения.
Но я не делаю из байка культа и при поездках в горы стараюсь по возможности препоручить подъемы автобусу.
Другой вопрос, что это не всегда возможно.
Поля моей матерчатой шляпы немилосердно задирало ветром вверх в первые дни путешествия, в итоге нос страшно обгорел и облез клочьями.
Соломенная шляпа прекратила это безобразие – она ведет себя на ветру поустойчивее.
Поэтому еще через пять дней нос самостоятельно пришел в норму, и я вернулся в Москву в приличном виде.
Я подумал, не переночевать ли мне на гостеприимном речном бережку у Ишханаванка?
Но зов дороги снимает меня с места и несет дальше.
Я поднимался к Ишханаванку по верхней дороге.
Теперь возвращаюсь по нижней, идущей по низкому зеленому берегу реки, у воды.
Она проходит у подножья скалы, на которой стоит Ишханаванк.
Здесь горная порода выветривается аккуратными столбами, в сечении похожими на пчелиные соты.
*
50  ВАРДЕНИК.   МАТУР 13 ВЕКА У РЕКИ.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148089/
17.15. Дойдя до проволочной изгороди первой от ванка сельской усадьбы, вдруг вижу справа, у развала камней, знакомую матовую табличку, отсвечивающую металлом.
Прислоняю байк к изгороди, подхожу – и в самом деле развал камней оказывается группой хачкаров, окружающих священную пустоту, чреватую Незримым.
На доске надпись на двух языках: «Часовня, 13-й век».
И находится она в аккурат между верхней и нижней дорогой к ванку, у нижнего, южного входа на кладбище у Ишханаванка, вот я ее и пропустил.
Среди камней покоится  на редкость длинная узкая надгробная плита-саркофаг с армянской надписью во всю длину.
17.20. А чуть выше по склону на усадьбе – просто каменный сарайчик с деревянной дверью, выбеленной солнцем и дождями, но выглядит он как матур тысячелетней давности, и я снимаю на память и его.
*
51 ВАРДЕНИК.  У ХРАМА СУРБ РЕШТАКАПЕТАЦ (АРХАНГЕЛОВ)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148091/
Поднимаясь к Ишханаванку по правой стороне речной долины, я заметил на высокой левой стороне среди домов два остроконечных купола.
И сейчас я перебираюсь через мост на высокий левый берег и поднимаюсь в село, пешком закатывая байк наверх, чтобы найти и осмотреть эти храмы.
Первый храм близко от моста, он из светло-серого базальта, стоит в аккуратной оградке и производит впечатление новодела.
Его отстроили в 2001 г. на месте старого храма.
Я еще не знаю, что это уникальная двухуровневая церковь Архангелов, Сурб Рештакапетац, и ее нижний, древний  уровень хранит редчайшие изображения и фрагменты рельефов.
Среди подстриженной травы в ограде храма со всех сторон от него – древние хачкары.
Прежде всего обхожу их один за другим.
На надгробье (51_3) в левой руке у усопшего кувшин для вина, прообразующий кровь Христову, правее кувшина лаваш как тело Христово. Но что тогда в правой руке? Что это за "конверт", по композиционной значимости равный крови Христовой – ибо он образует с кувшином уравновешенную композицию, то есть выступает с ним на равных?
Не послание ли это к Господу?
Ну да, конечно, это оно, ведь наш конверт – это индо-арийский знак кшетры – поля сознания, засеянного знанием Брахмана. В христианской терминологии это дух, познавший Бога, воссоединившийся с Ним.
Очень наглядное своей  предельной простотой изображение сетки дхармической Первоосновы в виде грубо расчерченной ортогональной решетки 8х8 (51_4).
Заметим, что обе решетки помещены в "низ" композиции – то есть туда, где и должна находиться адхара, основа, опора – в фундаменте основания.
Есть версии, что подобные сетки 8х8, в 64 клетки – это поле для особой игры в шашки, наносимое на подходящий камень местными жителями, проводящими здесь свой досут.
Не исключено, что часть сеток – именно такого происхождения. 
Однако я видел такую сетку, нанесенную на бетонный пол перед входом в часовню.
Трудно представить себе, что она сделана для игры в шашки.
По поводу 64 клеток... Существует научная гипотеза о том, что числа 32, 64, 108 – это обочначение важнейших резонансных частот, собственно, и вызывающих так называемые автоволны в живой ткани. Поэтому сохранению и памятованию об этих важнейших частотах в древних традициях (например, в буддизме) уделяется колоссальное внимание.
Еще одна надгробная плита с таким же изображением Первоосновы как сетки 8х8 – (51_5).
А вот и третье, немаловажное для нашей темы надгробье такого же рода (51_6),
что говорит о достаточно широкой распространенности данной символики.
Внизу, то есть в основе, в фундаменте композиции – как бы в качестве базы, основания –изображен квадрат, расчерченный самым удивительным образом: вместо и горизонталей, и вертикалей пущен мягкий, волнистый, слегка размытый в плане своей графичности зигзаг.
При этом горизонтали здесь проработаны чуть ярче, чем вертикали.
И они более активны в плане своей извилистости или волнообразности, тем самым образуя подобие чешуи.
Благодаря этому в целом возникает ощущение некой уже не ортогональной, но определенно ячеистой, сетчатой структуры,. отчасти напоминающей чешую.
При взгляде на эту чешую становится понятно, что конкретная форма ячейки этой сетки не играет существенного значения, ибо эта сеть или чешуя является условным образом поля-кшетры, тотального поля сознания, и точные аналогии и соотнесения с чем-либо вещественным (рыбацкий невод, рыбья чешуя, панцирь черепахи, латы рыцаря и т.п.) здесь в принципе неуместны.
Здесь тот же принцип, что и изображение «голубкообразной птицы» вместо реального и точно идентифицируемого голубя.
Здесь важен лишь сам графический архетип поля, воссоздающий его структуру, а не его кокретный вид, напоминающий нам то один, то другой феномен земной природы. Подобное напоминание и сбижение как раз и являлось бы изъяном для данной системы отсылки к неизобразимым первообразам и архетипам тонкого плана.   
(Разумеется, я пишу здесь о сути мотивов, воспроизводимых бессознательно – их вряд ли сумеет артикулировать резчик, но я уверен, что он ощущает их глубинный смысл вне слов).
17.36. За алтарной апсидой хачкар с бордюрным клеймом с крестом (51_9-10), у которого нижние духовные побеги лишены привычной осевой симметрии и решены как одинаковые S-образные фигуры.
Если для Бога нет ничего невозможного (а хачкар прообразует божественное мироустройство), то почему бы не ввести в духовные побеги асимметрию, спокойно сосуществующую рядом с традиционной симметрией верхних побегов на том же клейме?
К югу от церкви хачкар, где на окончании духовных побегоы изображены (как дары Духа Святого) и крест, и плод праведности – образы, взаимоуточняющие друг друга.
На одном из хачкаров (51_22 – 51_24) в оконечностях крыльев креста – S-образные фигуры, так называемые двойные китайские спирали.
Такая фигура лежит в основе символа инь-ян и отражает непротиворечивую совместимость разных природ в человеке и два энергетических вихря, два начала (или начало и конец?) образования воронки перехода в иную мерность, в иное состояние бытия.
17.53. Зайдя с юга, обнаруживаю вход в нижний этаж храма, спускаюсь по лестнице – и оказываюсь в древней церкви.
Пол вымощен огромными плитами, среди них плиты без изображений, но с отверстием.
Это значит, что отверстие важнее изображения, значимее любого изображения.
Оно равно лишь самой пустоте!
В преизбытке здесь и плиты с прямоугольной рамкой – как обрамления священной пустоты, к которой должно стремиться нашему тончайшему естеству.
На архитраве, перекрывающем вход в правый придел – множество сирийских обетных крестов. Массивный камень просто испещрен ими. Никогда не видел такого.
Кресты (51_36) нанесены на стену так, чтобы в целом возник знакомый нам образ ортогонального лабиринта.
На восточной стене, по бокам алтарной апсиды, справа – изображение теленка (51_37). Слева от алтарной апсиды – изображение лошади с коровьим хвостом (51_38) – классический гибрид в духе средневековья – существо, совмещающее черты коровы и лошади, то есть условный образ, отсылающий к их общим либо объединенным свойствам.
Любопытно, описано ли такое существо в средневековых бестиариях?
Хвост пропущен между ног (обретая топос и семантику фаллоса) и затем поднят над спиной, обретая топос крыла.
Во Владимиро-Суздале такие хвосты могут впрямую оканчиватьтся крылом.
Так хвост-фаллос-крыло синкретично и наглядно наращивает свою семантику.
Хачкар над входом в левый придел, лежащий горизонтально, вместо архитрава (51_39).
Три хачкара внутри левого придела (51_40)
Потолочный хачкар в своде прохода в левый придел, вмурованный изображением вниз.
17.55. Крещальная ниша с чашей, как водится, слева, в северной стене, обложена кусками хачкаров. 18.01. Выхожу из нижней церкви. Вот оно что! Сверху – новодел, а внизу сохранена вся глубокая древность. Мудро. Мой взгляд утыкается в стену на сходе двух лестниц ко входу в нижний храм. Стена выложена камнем. Среди обычной чистой отески и облицовки – резные древние камни. Как же я их проглядел?
Здесь разнообразные кресты и обломки хачкаров.
Архаичная плита с двумя круглыми отверстиями-глазницами (51_50) привлекает мое особое внимание.
Вряд ли случайно она и вмурована в стену так, что два отверстия вызывают эффект некоего необычного лика, чего-то как бы потустороннего – божественного кумира, смотрящего на нас.
Это киртимукха (санскр.), лик незримого, нетелесного присутствия (см. об этом Роберт Бир. Энциклопедия тибетских символов и орнаментов, Москва, «Ориенталия. Самадхи», 2011, с.12).
Как называется церковь? – спрашиваю я.
«Жам», то есть «храм», отвечает мне молодежь.
Наконец нахожу пожилую женщину, которая называет иное: Сурб Рештакапетац.
Именно ее островерхий конус я увидел еще на подъезде.
В Сети этот же храм назван Сурб Аствацацин.
Возможно, так назвали новую, верхнюю церковь?
А нижняя, древняя, посвящена Архангелам.
*
52  ВАРДЕНИК.  СТАРОЕ КЛАДБИЩЕ НА 15-й УЛИЦЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148122/
Вывожу байк за ограду храма на улицу, поднимаю голову – и на доме впервые вижу название на русском языке: «15-я улица».
Еду по ней вдоль реки – где-то здесь должен быть второй храм – и почти сразу вижу слева скверик, примыкающий к дороге, а в нем – древние хачкары и плиты кладбища. 
Здесь людно – мужчины сидят кучками и группами, отдыхают в тенечке под деревьями.
Не очень удобно и тактично привлекать к себе столько внимания обчества, но что делать?
Отступать некуда – обхожу весь скверик, снимая хачкары и все интересное.
Здеь снова плиты с ортогонами 8х8.
Два надгробья-саркофага увенчаны объемными ступенчатыми пирамидами.
На одном из хачкаров мандала выпукливается (52_11) – то есть изображается как часть объемного сфероса. Правил нет без исключений, и это – исключение из правила плоскостности образов хачкара и надгробий как маркера  того, что они отсылают к явлениям нетелесной природы, лишенной объемности.
*
53  ВАРДЕНИК.  ШЕК АВЕТАРАН И КЛАДБИЩЕ У ДОРОГИ НА ЗОЛАКАР
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148134/
Но где же вторая церковь?
Оказывается, надобно вернуться почти до ограды Сурб Рештакапетац, свернуть в узкий неприметный проулок к реке, напоминающий вход во двор – и вот она, новенькая миниатюрная красавица-екереци Шек Аветаран с рельефной композицией крещения Иисуса в водах Иордана на западной стене.
Окрест вывернутые наизнанку дворы.
Дети играют посреди дороги.
Мне не по себе от этой непривычной открытости, незащищенности бытия.
Неловко. Сердце щемит.
Ощущая некую бестактность своего вторжения сюда, тороплюсь покинуть эту распахнутую во все дворы улочку.
18.50. Еще несколько хачкаров и плит на небольшом кладбище при выезде из Варденика, справа от старой дороги на Золакар – они примыкают к последней на околице усадьбе.
Из них интересна вертикально стоящая плита с тремя изображениями двуипостасного человека.
Напротив кладбища – окончание невысокой гряды, протянувшейся к Севану.

54  ЗОЛАКАР
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148143/
19.30. Я у жама («храм») в Золакаре, на небольшой горке.
Здесь я никого не спрашивал о местных святынях – устал к вечеру, просто ехал и ждал, не откроется ли что.
И вот открылась екереци на невысокой вершинке в окружении древних камней.
Вокруг одни мальчишки, они не знают названия.
Это новодел, но в стенах немало древних хачкаров, вокруг старые захоронения.
Среди плит и камней в сторонке – каменный баран со спиральными рогами.
На задней правой ляжке у него вихревая озетка, а на передней правой  – звезда Давида в круге, ибо «мы народ Твой и Твоей пажити овцы» (Пс. 78:13); «за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание» (Пс. 43:23).
20.05. Ребята проводят меня на близлежащее кладбище.
Оно на краю села, дальше начинается голое плато высокогорья.
Древних хачкаров здесь нет.
Зато два потрясающих огромных хачкара с надписями, датированные 1919 и 1912 годами.
Наверное, в Золакаре много других древностей, но я изрядно устал и решаю, что видел достаточно.
Купил дыньку, покатился под горку по хорошему асфальту к севанской трассе, и чуть ниже Астхадзора, выехав из села и немного не доехав до трассы с одинокой бензоколонкой, устроился на зеленой лужайке у края сжатой делянки откушать дыньку на ужин.
Пока справлялся с ней, стемнело.
Приглядел для ночлега подходящую полоску с неубранными сенными копушками среди разноцветных делянок – то зеленых с цветущей картошкой, то желтых – скошенное жнивье с невысокими стожками либо уже без них.
Одно меня беспокоит: грузовик с высокими деревянными бортами, который передвигается в полукилометре от меня по скошенным делянкам, подбирая сенные копушки.
Не подберется ли он и к выбранной мною делянке?
И я, вкушая дыньку, слежу краем глаза за его эволюциями по полю.
Тьма сгустилась настолько, что грузовик зажег фары, и я вижу, что он направляется прямо ко мне.
Пришлось, подхватив остатки дыньки, отступить на заранее выбранные позиции – делянку жнивья в стороне от дороги, в глубине полей.
И действительно, грузовик вывернул на асфальт с грунтовки именно там, где я только что сидел, и ушел вверх к Астхадхзору, загруженный сеном так, что задевал макушки окрестных гор.
Я остался под звездами один.
Метрах в ста ниже на трассе успокоительно светит пара слабых огоньков бензоколонки, изредка мимо нее бесшумно, как фантомы, скользит автотранспорт, никакой назойливости от себя не предполагая.
Селяне с их домиками чуть вверху – в полукилометре светятся огоньки первых домов.
Моя копушка высотой мне по грудь, шириной метра полтора, она слегка вытянута в длину – метра на три.
С одного торца она имеет крутой вертикальный скат, а с другой, наоборот, пологая.
Днем я видел немало копушек именно такой формы и решил, что их вид – просто следствие устройства сенокосилки, которой так удобнее.
Я разгреб и углубил серединку, устроив  себе узкое ложе, и натрусил небольшие бортики, чтобы меня не было видно со стороны.
Байк сложил, запаковал в полиэтиленовый пакет, чтобы не затрусить сеном, и зарыл с пологой стороны копушки.
Сверху туда нырнула моя новая соломенная шляпа.
На дно своего ложа я уложил три квадратных пенки, потом полиэтилен, на него куколку спальника. Сумку поставил под голову.
Уже в полной темноте я доел дыньку, отнес корки на край поля и устроил в меже так, чтобы они никому не попались на глаза, потом, вспомнив школьные прыжки в высоту, с разбега удачно запрыгнул внутрь копушки.
Ночь была чудесной.
Ветер на этот раз не тревожил меня, звезд было столько, что среди них терялись узоры знакомых созвездий.
Млечный Путь над головой всю ночь цедил небесное молочко.
Так закончился 6-й день Хачкара-Мачкара.
*
55  ЛУСАДЗОР.  МАТУР СУРБ СТЕПАНОС
 https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148156/
20 авг 2010, 7-й день. Утром, встав с рассветом, раскапываю из сена свой байк – как хорошо, что я уместил его в полиэтилен – он выбрался из копушки чистенький, без следов сена, избегнув натруски мелких травинок.
Однажды мне пришлось проехать по лугу с густой высокой травой, стебли намоталась на втулку заднего колеса и каким-то образом просочились внутрь, начав клинить втулку.
Я уж собрался снимать колесо, но как-то заленился, и через какое-то время, видимо, от интенсивной езды стебли все же перетерлись вконец и колесо стало крутиться нормально.
Удобная вещь подножка, она совершенно незаменима в серьезном походе.
Отнюдь не всегда байк можно куда-то прислонить, а с подножкой нет проблем.
Вот и сейчас, отставив байк от стожка, ставлю его на подножку и начинаю загрузку.
Шляпу на голову, пенки на багажник, туда же полиэтиленовый пакет, куколку в сумку – она почему-то отсырела, наверное, из-за тента, которым я накрывался ночью – на нем сконденсировалась роса.
В довершение я привожу стожок в порядок, заметая всякие следы своего пребывания здесь.
И затем – на трассу.
В сельских районах трудно укрыться от людских глаз.
Вот и сейчас около половины восьмого, а на окрестных полях и дорогах как-то незаметно накопились кучки селян.
Когда я полчаса назад выбирался из своей копушки, еще никого не было.
Кто-то равнодушен ко мне, а кто-то провожает недоуменными взглядами.
Выбираюсь на трассу и по утреннему холодку мчусь в Мартуни.
Около восьми часов я на ключевом перекрестке севанской трассы с дорогой из Мартуни на юг, к Гетапу.
Чуть не доходя до екереци, что слева от дороги, стоят трое загорелых мужчин лет пятидесяти – самого надежного для расспросов возраста.
«Здесь хачкаров нет», – авторитетно заявляют они мне.
На всякий случай проверяю их, спрашивая про Неркин Геташен.
«Неркин Геташен – есть», – кивают они. «Верин Геташен – там тоже есть. А здесь нет».
Звучит убедительно, их слова совпадают с моей картой.
«Езжай в гомерж», – и один из них помавает дланью на юг, к Селимскому перевалу.
«Это за Геховитом?», – спрашиваю на всякий случай.
На моей видавшей виды карте Геховит помечен косым крестиком – как место скопления хачкаров.
«Да. Вот водитель. Сейчас поедет. Семь километров».
На другой стороне улицы, уже развернутый в нужном направлении – на юг – стоит ПАЗик без опознавательных знаков.
«Гомерж» значит  летник, место в горах, где живут только летом, вместе с перегоняемым скотом.
Там может быть целая деревня, овчарни, стойла, коровники, сараи.
И все это оживает лишь на летнее время.
Подходит водитель. С ним заговаривают по-армянски.
Он не хочет меня брать, возражает:
«Что он успеет посмотреть за 10 минут?»
Дело в том, что автобус ходит раз в день, и я понимаю, что водитель бессознательно сразу принимает на себя ответственность за мое возвращение обратно в Мартуни – он стоит в гомерже всего 10 минут и сразу едет обратно.
Объясняю ему, что обратно с гор я спущусь самостоятельно, на велосипеде, без его помощи.
Он тотчас кивает, мы идем к ПАЗику.
8.30 Автобус отходит.
Сумка задвинута под сиденье, сложенный байк уместился сзади так, что не мешает никому из пассажиров.
Я втискиваюсь на крайнее сиденье справа, идущее вдоль салона, сразу за спинкой последнего сиденья, расположенного перпендикулярно к окнам, байк стоит передо мной – я слегка придерживаю его, и мы вместе занимаем лишь одно сидячее место, никому не мешая.
Честно говоря, я не думал, что такое возможно – обычно сложенный велосипед как ни устанавливай, а все равно он, протянувшись в салоне вдоль сидений, перекрывает собою и тем самым занимает еще как минимум одно сидячее место (а то и два), не давая другим пассажирам сесть сюда.
Но мой опыт езды в ПАЗИках непрерывно нарастает – и вот мы с байком достигли в этом совершенства и даже способны не занимать лишних мест.
9.00. Оставив позади Геховит и едва выехав за околицу села с новой островерхой базальтовой часовней слева у дороги, не доезжая моста через реку, сворачиваем с основной трассы влево, на грунтовку, и начинаем карабкаться в горное ущелье.
Происходит это недолго, автобус останавливается.
Выгружаюсь. Водитель о чем-то переговаривается с вышедшей женщиной.
Она немного говорит по-русски.
Водитель денег не берет – «ты здесь в первый раз».
За его словами – радость, что он открыл мне это место, важное для меня, привез меня туда, куда я хотел попасть.
Не думаю, что билет стоил больше двухсот драм (20 руб.).
Но дело не в деньгах.
Я постоянно ощущаю в Армении глубокую сердечность окружающих, истинную человечность в отношении к тебе.
Ты – друг. Это и значит: «Ты – человек».
Такое отношение только и позволяет ощущать себя человеком среди людей, а свою жизнь – достойной человека.
Это, конечно, поразительно и особенно остро ощущается по контрасту с нынешней Москвой, где за достоинство либо борются, либо сильно платят.
Вот это ощущение достоинства любой человеческой жизни – величайшая ценность, которую обретаешь, приезжая в Армению.
Армянские монетки кажутся игрушечными.
Они классичны своей симметрией (асимметрия российских монет – конечно же, свидетельство перекоса, дисбаланса духовного и социокультурного ландшафта в нынешней, вымирающей России).
Когда что-то покупаешь на армянские монетки, невольно возникает игровой момент – словно детская игра в покупки кукольными деньгами – большие легкие никели в 10 драм смотрятся как сувенирные медальки, есть еще маленькие тяжеленькие монетки из темно-красной меди в 50 драм, медные желтые монеты в 100, 200, 500 драм.
Дальше бумажки – 1.000, 5.000, 10.000 и 20.000.
Самая красивая из них – десятитысячная, я даже сфотографировал ее на память – на ней панорама средневекового армянского города с множеством храмов.
Итак, я в гомерже в Лусадзоре.
Солнце еще невысоко над горами.
Вокруг несколько вагончиков-времянок, каменные сараи, отчасти схожие с руинами, скальные выходы, утесы, развалы камней.
В Лусадзоре летом живет 40 семей.
В двух шагах от автобуса – Сурб Степанос.
Каменный сарай, ничем не примечательный, такой же, как окружающие овчарни, домики, времянки.
Крыт шифером на два ската.
Только вокруг хачкары.
Подхожу ближе –  и понимаю, что авторитетные мужчины из Мартуни знали, куда меня направить.
Сурб Степанос – святилище, построенное на месте языческого храма.
Это становится очевидным, когда заходишь внутрь: справа и слева от входа симметрично по отношению к алтарной апсиде стоят внушительные круглые базы четырех колонн.
Судя по всему, они стоят на тех местах, где когда-то возвышались колонны портика – крайние из них едва выступают из нынешних стен.
Земляной пол примерно на метр опущен относительно уровня земли за порогом матура, он плотно утрамбован. На полу – канавки армянских букв.
В святилище я впервые вижу хачкар, укрепленный на постаменте, в котором спереди, как раз на уровне «зуба» хачкара, на котором он крепится в паз постамента, сделано квадратное сквозное отверстие.
Вот оно что! Я заглядываю в отверстие – и вижу, что оно как раз совпадает по топосу с нередко встречающимся круглым отверстием в «зубе» хачкара.
А я-то всегда думал, что это отверстие, относительно самого хачкара находящееся ниже уровня земли, не предназначено для глаз.
Оказывается, нет! Оно – рабочее.
Оно – составная часть печурки, пещерки, женского лона и святого духа, имитация лона и зева для жертвенного приношения в нижней части хачакара (хачакар – древняя калька слова «хачкар»).
Возможно, это бессознательный отголосок седой древности.
Не вставляли ли сюда когда-то каменный фаллос в знак соития с духом камня?
Это объяснило бы, почему большая часть отверстий и лунок всё же круглая.
Но скорее всего это сознательный акт, просто здесь этот реликт, этот древний архетип, пришедший из дохристианских времен, по-прежнему жив и действен, легко и просто приживлен к новой религии добавлением новой (или не совсем?) семантики, скажем, как прообразующий женственный аспект Святого Духа.
Даже и сегодня, в насквозь светской психологии западника Зигмунда Фрейда пещера и впадина имеют тот же смысл, что и в глубокой древности.
По обе стороны от лицевого квадратного отверстия в постаменте хачкара расположен симметричный рисунок.
В печурке не раз ставили светильни и свечи, поэтому рисунок закопчен и покрыт слоем воска.
Я долго пытаюсь разобрать, что же здесь изображено – это может уточнить смысл самой печурки.
Похоже, что в полуовалах аур, отходящих вправо и влево от отверстия, изображены окончания горизонтальных крыльев сирийского креста сжатия сознания, то есть креста без почек, с концами, похожими на раздвоенный остроконечный ласточкин хвост.
У крыльев двойной абрис, а по оси проходит горизонтально тонкий ланцетовидный листок. Означает ли это в целом древо креста, вертикалью которого служит хачкар, а квадрат печурки – жертвенная ниша, размещенная в его средокрестье? Очень на то похоже.
Сбоку на постаменте с отверстием вырезана многолепестковая круговая розетка.
Она обращена к алтарной апсиде и является образом "процветания в Бога", отражая реальный процесс раскрытия чакровых лепестков в ходе утончения сознания адепта (классическая психотехника раджа-йоги, практикуемая индоариями).
На внушительном хачкаре, уложенном горизонтально в переднюю стенку алтарного возвышения с правой (южной) стороны, под боковым крестом изображена квадратная голгофа.
На одном из хачкаров ступенчатая пирамидка голгофы совмещена с мотивом храма и завуалированным, но читающимся фаллическим мотивом.
9.55. Снаружи, у юго-восточного угла стен Сурб Степаноса, среди колючего бурьяна в человеческий рост – два горизонтальных надгробья с уникальными изображениями.
На южном надгробье – конь с человеческим лицом в короне, с хвостом-змеем и крылом, уходящим вверх от спины.
Знакомая архаика.
Прообраз соединения различных природ в человеке – животной и чисто духовной, крылатой, мудрой.
Корона – долженствование чеовеку стать подлинным властителем своих природ, а не их рабом.
Глядя на эти образы, я думаю о том, что у нас внутри заключена вселенная (именно ей уподобляется конь в первых строках  «Брихадараньяки-упанишады»).
Лишь проявив мудрость (змей=сушумна= духовные практики очищения сознания) и открыв ее в себе как чистый дух (крыло), мы достигнем венценосного, высшего  состояния (корона) и воцаримся в Царствии Божьем (нирвана, святость).
При этом наш дух и наше тело едины и взаимосвязаны, одно питает другое.
Поэтому и на храмовых рельефах Владимиро-Суздаля, исток которых – через Кавказ – в Иране, крыло имеет своей основой хвост и пропущено между задними ногами, обретая топос фаллоса как символа животной жизненной силы тела.
Та же фаллическая аналогия – на рельефе со львом над входом в крепость в Аштараке, которую я вскоре увижу.
На этом же, южном, надгробье, в восточном его торце округлая печурка внизу – как и на внушительном черном хачкаре в часовне Таш Капун, где печурка расположена прямо на уровне земли.
На втором, северном надгробье – мандала, воспроизводящая «Сеть Индры» из шестирадиусных розеток.
Слева в центре женщина и мужчина-музыкант со струнным инструментом, то ли в короне с отбитым средним «зубом», то ли в рогатом головном уборе; я склоняюсь к первому, ибо на близлежащем надгробье изображен еще один музыкант в трехзубчатой короне.
Тут же круглая хлебная лепешка («сие есть тело Мое») и кувшин с вином («сие есть кровь Моя») – сосуд скудельный человека с вихрем чакры внутри.
И всё же может ли головной убор быть рогатым?
Рог – известный ветхозаветный символ истинной опоры веры.
«Рогом Господним» в Торе (то есть в Ветхом Завете) называют пророков.
Иногда связь с высшими планами реализуется в виде двух тонких каналов, исходящих из висков и поднимающихся вверх наподобие рогов.
Форму рогов имели некоторые древние святилища.
Во всех религиях были духовидцы, которые видели эти тонкие структуры и пытались их описать и изобразить – отсюда берет свое начало духовная символика рогов.
Я подумал, что музыканты и музыкальные инструменты на надгробьях вряд ли имеют прямое отношение к профессии усопших, как иногда трактуют («на могиле музыканта – саз, на могиле портного – ножницы»).
Скорее всего, это выражение того, что сам человек и есть истинная песнь Богу, истинная музыка,
Слово Библии, которое было в начале всего, или точнее, вибрация, АУМ ведической традиции.
Музыка – вибрация, но ведь и человек – вибрация.
На хачкаре к юго-востоку у Сурб Степаноса вверху на кресте – птица-сирин (или сова?) с человеческим лицом.
Взгляд опущен вниз, глаза изображены прикрытыми.
Иисус в Библии призывал людей быть как птицы небесные, которые не сеют, не жнут и не собирают в пажити.
Отсюда птица (но не голубь Св.Духа) – прообраз истинного христианина, отсюда в христианском искусстве и птицы, и совмещение черт птицы и человека – ведь речь идет о птице внутри нас.
А прикрытые глаза могут означать внутреннее созерцание, духозрение, взгляд не в мир, а в Бога.
10.03. В 10 м к югу, в низочке, в зарослях чертополоха нахожу еще одно надгробье, оно вытянуто с запада на восток.
На его северной грани круглая мандала, представляющая сеть сознания, сотканную из шестирадиусных розеток (каждая розетка – образ семи чакр тонкого тела), человек-музыкант со струнным инструментом и в трехзубчатой короне – возносит собою песнь Богу, а по бокам от его головы – две симметричные крылообразные формы, заплетенные растительным орнаментом – отсылка к незримым крыльям духа.
Справа – конь без седока = вселенная как целостность.
Но что такое «вселенная»? Что такое «все сущее»? Это и есть – «Бог».
Конь здесь не прообразует ли Бога, всегда ждущего человека, а в момент смерти призывающего его к Себе?
Отсюда – образ коня без седока в армянских монастырях (вспомним Макеняц-ванк).
Лишь много позже, в 17 веке, предшествующем глубочайшему упадку и европейской, и русской, и армянской культуры и знаменующем конец эволюции хачкара, на хачкарах (Старой Джуги, видимо, под неизбежным влиянием языческой культуры кочевников) появятся изображения коня с седоком – прообраз бога, оседланного человеком.
Три таких хачкара (начала 17 века) через неделю я увижу в Святом Эчмиадзине, и подумаю: разве не должны мы в конечном итоге оседлать свою истинную природу, стать ее хозяевами?
Не эту ли идею выражает мотив стрелка из лука, целящего стрелу в себя же как дракона?
При этом человеческое тело в нижней своей части плавно переходит в тело вишапа-дракона-змеи.
Образ читается легко: в нас два естества: мы люди, мы же и драконы.
Не потому ли такими миниатюрами украшали древние евангелия?
*
Ничтожные заботишки поэтов,
Прозренья духа вардапетов,
Поэтизация духовных дел,
Духотворенность наших тел –
Так всё сливается в одно,
Про что известно нам давно.
*
56  ЛУСАДЗОР.  МАТУР С КАМНЕМ LUSADZOR MATUR WITH THE STONE
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148275/
10.25.  Женщина ведет меня вверх по ущелью и в полукилометре от Сурб Степаноса слева на склоне у дороги – неприметная домушка.
Она неотличима от других сооружений окрест.
Вход ее обращен к дороге и закрыт белой спинкой от железной кровати.
Спинка используется как калитка, с одной стороны она в двух местах прикручена проволокой, заменяющей петли.
Мы поднимаемся к ней, я отворачиваю в сторону спинку кровати и не спешу зайти внутрь.
На бетонном полу передо мной лежит небольшой округлый камень.
Лежит он в центре прохода в часовню.
И лежит он не просто так.
Это прообраз крепости веры и Иисуса как нерукосечного камня.
Он так же важен и значим здесь, как икона, хачкар или любой другой знакомый нам религиозный атрибут.
Я спрашиваю свою провожатую, важна ли округлая форма камня.
«Нет, камень может быть любой», – отвечает она. «Но его нельзя вот так», – и она показывает ногой, не трогая камень, как его сдвигают в сторону, к стенке. – «Только так», – и она делает жест обеими руками вниз к камню, как бы припечатывая его на том месте, где он лежит – в середине узкой площадки входа.
Я в ответ согласно киваю без слов.
В самой часовне стоят два черных от копоти свечей, весьма почитаемых хачкара, оба «вниз головой», с прямоугольным зубом.
Увидев эти два почитаемых святых обломка, молчаливо стоящие рядом друг с другом, я наконец осознаю, что такое положение, конечно, не случайно, и имеет свои веские основания.
А пока женщина рассказывает мне, что по дороге на Гетап, еще до Селимского перевала есть Хан – хачкары у дороги, много хачкаров.
Я запоминаю это на будущее. «Гет» значит «река», «ап» – берег.
Расспрашиваю ее о древностях в Геховите, она говорит, что хачкары в Геховите находятся на кладбище прямо у дороги, в центре села, и их не придется искать.
Упоминает о геховитском Тух Мануке и переводит «тух» буквально, как «черный», а «манук» – то же, что и «покр» – «маленький», «малый».
Тух Манук – «Черный Малыш», «Черное Чадо», «Черная Малость». – Какая древняя регрессия!
А ведь в христианстве черный – цвет Бога-Отца. Скажем, черный цвет фона иконы – это уже изображение Бога-Отца, Который везде и нигде, Который превыше всего, и нет для него высоты.
Он – то же, что Брахман в индуизме (в отличие от Ишвары и Атмана).
Он воистину вездесущ, в то время как остальные ипостаси чистого духа присутствуют лишь там, где есть человек.
Тух Манук как Черное Чадо – явная отсылка к чаду Бога-Отца, к нам всем как сыновьям Божьим, ищущим небытия в Нем от бытия в этом мире, Ищущим Его черноты вместо мирского света, наблюдаемого телесными очами.
«Бог не есть свет, ибо Он выше света», – сказано в тонком сочинении одного из средневековых богословов (кажется, у Дионисия Ареопагита).
Отождествление Бога со светом – для  простецов.
Не отсюда ли «чернота», «тух» как отсылка к высшему плану божества?
Думаю, черная копоть древних камней или стен пещерных часовен (Сурб Варвар в Аване Аштаракском или Цахкеванк на горе Ара, где я скоро окажусь) в этом смысле бессознательно – и с неумолимой справедливостью – воспринимается простыми людьми как их принадлежность божественному как черному, тух.
Теперь мы проходим мимо Сурб Степаноса, двигаясь вниз по ущелью, где чуть ниже тоже есть хачкары.
Я веду байк, женщина идет рядом, рассказывая, что вот эту приметную скалу выветривания на основании с большим  сквозным  отверстием (она напоминает монумент в духе современного плезиоискусства) местные называют Сунк-кар, Камень-Гриб. 
Скала расположена прямо над Сурб Степаносом.
Я отмечаю про себя, что важнейшие элементы религиозной символики являются нерукотворными – я имею в виду, что они встречаются и в природе, сами по себе. Независимо от нашего бытия.
Человек просто повторяет элементы, сотворенные Господом.
Например, просверливает отверстия в камне – как это делает Он.
Или устраивает пещерки, выемки, ниши, каверны – вослед за Ним.
На ракушках и у некоторых растений я видел точную структуру шестирадиусной розетки. Ее же воспроизводит поперечный разрез плода граната. «Пчелиные соты» повторяются также в камне («Гармония» в ущелье у Гарни), а сетчатые структуры присущи метеоритному железу.
Это очень важный момент для понимания христианства, момент, убирающий гордыню и напрочь сбрасывающий со счетов самость, наше «Я».
Меня нет, есть только Ты.
Всё, что я использую, создано Тобою, а не мной.
Вот восприятие христианина. Все иное – своеволие, гордыня.
Тем временем я узнаю, что горная гряда на той стороне ущелья называется Хачиару, хач – крест, ару – ручей, то есть «Крестный Ручей».
А в названии «Лусадзор» «лус» – цвет, «дзор» – ущелье.
*
57  ЛУСАДЗОР.   ХАЧКАРЫ У ДОРОГИ LUSADZOR ANOTHER KHATCHKARS
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148458/
10.55. Массивная надгробная плита у дороги.
На нее не пожалели труда и раскололи зубилом на две части.
На ней нет крестов, только круговые розетки и образ человека как двухприродного существа (круг головы и прямоугольник тела).
В центре квадрата тела – вихревая розетка. Ниже – цветочная розетка.
Так выглядят намогильные плиты и христиан, и мусульман.
Есть еще поясок-плетенка.
Там, где христиане жили среди более многочисленных представителей другой веры, они для отличия носили особые пояса.
Может, это «пояс веры»?
А может, это просто знак притороченности, то есть привязанности к Богу.
Чтобы прояснить этот смысл, часто поясом служила простая веревка.
Так, для удержания символической отсылки, до сих пор перепоясываются монахи некоторых католических орденов.
Все символы на этой плите являются внеконфессиональными – не потому ли плите и досталось?
Ибо для ярых приверженцев своего вероучения – даже не важно, какого именно – выходит, что она «ничья», иноверческая, «неверная».
 Вот она, плата за проявление общей основы, общей природы всего, единой для христианства, ислама, эллинизма, индуизма, буддизма.
Когда же станет возможным свободное со-общение этих систем в плане сердцевины их духовности как гармонизации тонкой структуры человека?
Ведь человек на плане духа неизменен.
Церкви и религиозные системы пытаются отгородиться друг от друга, выдвигают на первый план то, чем они разнятся друг от друга, подчеркивают узкоконфессиональную символику (крест в христианстве, звезда и полумесяц в суннитском исламе, длань Аллаха в шиизме, и т.д.).
Народная культура делает прямо противоположное, она вновь и вновь затягивает раны-разломы, наносимые идеологическими системами.
Стягивает края трещин всеобщей, внеконфессиональной символикой, вновь возвращающей целокупность – и даже не нашим представлениям о единой природе человека, а самой этой природе, настоятельно этого требующей и сдирающей с себя шелуху конфессиональных различий.
*
Едина плазма бытия.
В ней он, она, и ты, и я
Как волны на большой реке,
Как пальцы на одной руке.
*
Моя провожатая показывает мне ничем не примечательные базальтовые плиты, мостиком перекрывающие поперек зеленую канавку в полметра глубиной: «Это хачкары».
У них нет «зуба» для крепления к постаменту – возможно, поэтому их сложно поставить вертикально.
И они лежат, лицом вниз.
Но я сразу понимаю смысл их лежания над канавкой: лицо хоть и смотрит в землю, но не скрыто в земле.
И его можно увидеть!
Я забираюсь в травянистую канавку и ложусь на спину, чтобы увидеть, каковы же лица этих двух скрытых – и все же доступных хачкаров.
На них очень архаичные изображения крестов.
Умудряюсь сделать пару снимков снизу вверх ближайшего ко мне хачкара.
Я лежу на спине, а надо мной, между плитами сквозит голубое горное небо.
Поразительное ощущение!
11.15. Мы добираемся до последнего в Лусадзоре памятника, он имеет свое название: Катанпал.
«Катан» – капель, «пал» – камень.
Капающий Камень, то есть родник, ключ, источник. Водоточивый Камень.
Обломок хачкара стоит прямоугольным «зубом» вверх.
Прямоугольник (как форма гробницы Иисуса) прообразует для христианина гроб Господень.
К тому же в «зубе» сквозное круглое отверстие – печера-крипта, отсылка к библейскому «камень отвален от гроба», то есть к воскресению Христа.
Это еще и матка духа.
Не поэтому ли в горных селениях обломки хачкаров с отверстием часто ставятся именно «зубом» вверх – при этом задействуются иные смыслы, чем у правильно стоящего хачкара – но и они легко вписываются в общую систему библейских, ветхозаветных и поглощенных ими предшествующих образов.
Вокруг камня с отверстием в зубе вверху – кресты на камнях, плитках и обломках.
Шум ручья снизу.
Катанпала уже видны крайние дома Геховита на высоком противоположном краю ущелья, хотя само село большей частью находится на этом же берегу.
Чем дальше в горы – тем сердечней люди.
11.28. Небольшая природная выемка в скале. Каверна.
Я заснял ее, чтобы закрепить в своей памяти идею первообраза, по отношению к которому деятельность человека – вторична.
Спускаюсь вниз по ущелью.
Справа современное кладбище с серыми хачкарами.
Их композиция канонична.
Они обращены на запад – как и древние хачкары.
*
58  ГЕХОВИТ.  ТУХ МАНУК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148469/
Новая небольшая островерхая базальтовая екереци справа у дороги при въезде в Геховит с гор и оказалась Тух Мануком.
Вокруг нее много интересных обломков старых хачкаров.
Хожу между ними, а в голове у меня независимо от этого подводится краткий итог посещения Сурб Степаноса:
– культ камня
– культ отверстия
– культ квадрата и прямоугольника
– зооморфы
– изображение явно отходит на 2-й план
– да и называние, сами слова – отходят на 2-й план.
И это правильно, ведь мы пытаемся назвать то, что неназываемо.
Изобразить то, что неизобразимо.
Слова и образы в этой сфере – лишь условные отсылки, намеки, уловки.
Почему зооморфы ушли в прошлое?
Очевидно, раньше люди видели себя яснее и точнее.
Они прекрасно понимали, что две трети «человеческого существа» – это животное тело и животное сознание, и лишь одна треть – бессмертный и несотворенный дух – и есть собственно человек.
Эту истину они отражали в виде зооморфов – существ, внешность которых на две трети животна, на одну треть человеческая. И это все.
Да, скорее всего именно так.
Люди знали себя, видели внутрь, и свою животную природу изображали в виде животных синкретов.
При этом возникало одно затруднение: если вот это тело с руками, ногами и головой, которое мы сейчас называем человеческим, на самом деле – тело животного, то какое обличье придать собственно человеческому началу в нас, чистому духу?
Как изобразить его?
Не изображением же этого тела с руками и ногами?
И тогда возникли условные аллегории чистого духа: лев, птица, змей и их сочетания – крылатый грифон, сирин и т.п.
11.45. Встреча с итальянским автокараваном, идущим в Сисиан.
Целая вереница белых походных «караванов» выстроилась вдоль дороги перед мостом.
Перекидываюсь парой слов по-английски с экскурсоводом.
Физически ощущаю, с вольным ветром скатившись от Сурб Степаноса, насколько скученность каравана и особенно машины мешают контакту с окружением.
Из кабин поглядывают итальянцы, с явной завистью наблюдая, как вольготно я прокатываю мимо.
Машины отгоняют человека от природного окружения.
Вспоминаю слова Мих. Пришвина о том, что машина всегда делает человека более грубым.
Конечно же, восприятие неминуемо теряет остроту, когда ты в автомобиле.
Авто – удар под дых тонкому восприятию, после которого приходится долго оправляться.
11.50. Тух Манук в Геховите у дороги справа.
Огромный старый хачкар внутри.
Женщина поливает пол водой и протягивает мне две свечки.
Зажигаю и ставлю их в поддоны с песком – впервые в армянском храме.
Ведь свеча должна горечь внутри, в сердце.
Оставляю на столике мелочь.
11. 54. Две композиции 1953 г. у Тух Манука в стене к северу от часовни, по бокам встроенного в стену креста.
*
59  ГЕХОВИТ.  СТАРОЕ КЛАДБИЩЕ И ХРАМ 19 ВЕКА GEHOVIT CEMETRY
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148472/
12.15. Прямо у дороги, в центре села, слева – кладбище с древними хачкарами и храм, «жам».
Крыша храма не сохранилась, лишь внушительный прямоугольник каменных стен.
Кое-где в стены вмурованы хачкары.
Хачкары южной стены, надгробья рубежа 19-20 вв.
Хачкар в левой алтарной нише, с камнем.
Черный хачкар в левом притворе.
Надгробье в храме с розетками.
12.20. Перекрытие проема окна южной стены хачкаром.
А вот олень, рога которого представлены как растительный мотив (59_10) – отсылка к древу жизни, древу креста. Давид (Псалм. 41:1) сравнил душу с оленем, позже олень стал отсылкой к душе христианина, взыскующей Царстия Божьего.
До этого в буддизме олени (Бенареса) обозначали то же самое – людей, внимающих дхарме и проповеди Будды.
(59_12): человек должен стать царем своей природы (отсюда – венец на голове), и наше тело – вот подлинный инструмент для этого. В этом смысле мы все – музыканты, ученики, которые учатся извлекать божественные вибрации, божественные гармонии из своих тел (отсюда – мотив музыканата и музыкальных инструментов).
(59_16) Крайне редкий на саркофагах мотив орла, держащего в когтях овна.
Он, скорее, типичен для геральдики, обязательно присуствующей в украшении богатых армянских монастырей, включая Гегард.
Но суть образа не совсем геральдическая: орел – символ духовного обновления ("обновися яко орля юность моя"), а агнец – знак готовности по примеру Иисуса («се агнец Божий, вземляяй грехи мира» – Еванг. от Иоанна 1:29) принести в жертву духу (Богу) свое тело.
Наш ягненок изображен со спиральными рогами, что роднит его с полноразмерными каменными баранами со спиральными рогами. Значит, они тоже – образ агнца, знак жертвы.
Мотив "елочки", нанесенной на кувшин для вина (59_18), вскрывает связь символики кувшина ("сия есть кровь Моя Нового Завета") и символики древа жизни (в Армении тождественного древу креста, прообразующему жертву и будущее воскресение).
Ниша в храме (59_29). В ней вряд ли случайно лежит простой, "нерукосечный" камень, прообразующий Иисуса.
12.22. У юго-западного угла храма изножье креста  1913 г. в виде ступенчатой голгофы (59_38).
(59_50): здесь необычны окончания духовных побегов на правом кресте, на нем четыре типичные для буддизма плетенки – тн. "кишки Будды" (такая же плетенка – в основании знаменитых овальных хачкаров в Макеняц ванке и в Св.Эчмиадзине), а слева необычные виноградные кисти на лозах. напоминающих лук, обращенный почему-то вниз, к земле. Смысл «плодов праведности» (в том числе и виноград) можно выводить из библейского «Аще кто от него яст, не умрет» (Еванг. от Иоанна 6:50).
(59_51): внизу голгофа в виде "горки в горке в горке" отражает принцип взаимовложенности тонких планов и, в частности, многослойность кокона.
У северной стены – килевидное нагробье-саркофаг (59_42), с одной стороны имеющее обычный вертикальный торец-срез, а с другой его стороны вырезаны ступеньки – лествица Иаковля, по которой душа поднимается на небо.
На одной из новых могил здесь же, в Геховите, но на современном кладбище, я увижу высокую лестницу метров пять высотой (59_58), поднимающуюся диагонально вверх, к площадке с портретом усопшего.
Мне вспомнятся небольшие деревянные лестнички того же назначения, которые в начале 1980-х еще можно было видеть на могилах древнего исламского кладбища Куня-Ургенча (59_59), на севере Туркмении (к 1995 г. могилы снесены).
*
60  МАРТУНИ.  У ХРАМА НА УЛИЦЕ ШАУМЯНА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148486/
13.40. Опять храм в Мартуни близ знакомого перекрестка ереванской трассы и дороги на Ехегнадзор.
К нему я скатываюсь по ул. Шаумяна из Геховита, 2-й раз за поездку увидев сохранившуюся с прежних времен уличную табличку на русском языке.
Местные меня убеждали, что в Мартуни хачкаров нет.
И я ограничиваюсь тем, что обхожу надгробья вокруг церкви на улице Шаумяна.
На одном из них (60_3) – необычные мотивы цветения креста "духовными побегами – они как крылья востекают плавно вверх, начинаясь в верхних междукрестьях.
Крещальная ниша в храме (как обычно, в северной стене) имеет в боковых стенках две небольшие нишки.
Задняя стенка, как везде, выложена из обломков хачкаров, вмурованных в произвольном положении, в данном случае горизонтально. Св. Климент Александрийский (150–217 гг.) писал: «Крещение именуется освещением, ибо мы чрез оное созерцаем святый и спасительный оный свет, то есть Бога», а саму крестильню называли светилищем.
Не потому ли крещальная ниша в армянском храме находится всегда в северной стене – именно эта часть храма большую часть дня освещается солнцем, и его свет очень наглядно прообразует то освещение, о котором пишет святой Климент? (цитирую его по «Христианской символике» графа А.С.Уварова, М., 1908, с.24).
Удивительно изображение вполне современного мотива "женская фигура в балетной пачке внутри другой женской фигуры".
Оно возникает как субъективная группировка, гештальт.
При смене гештальта и точки зрения фигуры в силу своей обобщености могут трактоваться и как-то иначе – скажем, как растительные формы .
У входа в храм (в северной стене) – шестирадиусная розетка, выступающая в качестве средокрестья, то есть сакральной сути креста. На это указывают "ласточкины хвосты" сирийских крестов сжатия, добавленные к розетке с трех сторон, а также венчающий розетку сирийский крест с такими же «ласточкиными хвостами».
13.46. На хачкаре к юго-востоку от храма на побегах духа, состоящих из двух полудуг, оканчивающихся ромбом, висит шишка с косоугольной штриховкой «мировой основы».
13.50. Могильная плита в металлической часовенке у юго-восточного угла храма.
На плите смутно различим абрис усопшего, весьма напоминащий египетские мумии (60_15).
На месте головы – розетка с радиальными лучами – как на надгробье в храме Неркин Шоржи.
В этих египетских отголосоках нет ровно ничего удивительного.
Шумер, Вавилон, Египет, Эребуни – все совсем рядом.
Обхожу храм против часовой стрелки и останавливаюсь у северо-восточного угла.
Здесь в северную стену на самом углу вмурован горизонтально хачкар.
Фигурная сцена распятия на хачкаре как раз с угла почти наполовину стесана широкой полосой, в том числе лик Иисуса на кресте распятия.
13.55. Крест на торце надгробья, сверху лунки.
Бродя между могильными плитами (прекрасное, кстати, место для размышлений), я думаю о том, почему мне не по сердцу гламурные фото.
Ведь гламур или глянец, по сути, это идеальное представление объекта съемки, попытка окутать его своим позитивным восприятием, как бы улучшить, показать с самой выигрышной стороны.
Что же тут плохого?
А ничего тут нет плохого.
Просто есть другой подход.
О нем как-то сказал один пророк, Мухаммад, попросив Господа: "Покажи мне все вещи как они истинно есть!"
Истина, а не сгустки наших эмоций, пусть даже и очень позитивных.
Да и что такое наше позитивное самоощущение?
Всего лишь  следсвие расширения, распростирания кокона.
А когда кокон сжимается, нам становится не по себе.
Приходит из космоса одно излучение – нам хорощо.
Приходит другое – мы корчимся от непонятной тоски. 
Меня не волнует ни приукрашивание, ни очернение реальности.
Мне нужна она сама.
И я наконец понимаю, почему мои снимки таковы, какие они есть.
Они документируют то, что я вижу – и не более того.
Они ни о чем не умалчивают. Они ничего не добавляют.
На многих снимках нет и того, что ныне именуют композицией кадра – ведь композицию привносит в кадр мое «Я», моя самость, но именно этого мне и хотелось бы избежать в наше время тотального эгоизма и эгоцентризма.
Отъехав от церкви на ул Шаумяна в Мартуни, я нахожу цифровой фотосервис и пытаюсь наконец скинуть снимки на свою флэшку, специально взятую для таких случаев, но и тут, как и в Варденисе, маломощный компьютер не способен адаптировать мою флэшку на 32 гига, и после часовых усилий находится простое решение – перебрасываем снимки на два DVD-диска. С меня берут за это 1.500 драм.
Из Мартуни двигаюсь в Неркин Геташен – многие годы это место жило в моей памяти подобно ослепительной вспышке осознания.
До этого, загипнотизированный армянскими альбомами хачкаров, я уж совсем было решил, что хачкар – это прежде всего виртуозная высокохудожественная резьба по камню.
Собираясь после долгой разлуки вновь к хачкарам, я задумал обязательно снова побывать в Неркин Геташене.
*
61  НЕРКИН ГЕТАШЕН.
ЦЕРКОВЬ АМЕНАПРКИЧ (ВСЕСПАСИТЕЛЬ)  с могилой СУНЯЦ СИПАН ГРИГОР ИШХАН
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148857/
15.35. Из Мартуни добираюсь до Неркин Геташена по старой дороге, не выезжая на Севанскую трассу, и потому сразу оказываюсь в селе, на центральной улице, в которую плавно переходит старая дорога.
Здесь довольно высокая горка, прекрасный обзор.
 Улица имеет плавный уклон, и впереди, примерно в километре, на скалистой гряде, протянувшейся в сторону Севана, виден как бы небольшой храм, это Котаванк.
Я не тороплюсь и зорко смотрю по сторонам – поэтому успеваю заметить слева в конце узкого проулка скромный каменный матур в окружении надгробий, его восточная часть – необычно овальной, округлой формы.
Захожу – а внутри на восток огромная черная стена метров пять высотой в форме полуциркульной арки, вся покрытая тонкой ажурной резьбой – ибо «нет места пустующего, где не было бы Христа» (слова иерея Левонда из книги Егишэ «О Вардане и войне армянской», 5 век).
Перед стеной надгробье.
На нем почему-то лежит мужская фетровая шляпа.
Ажурная «ковровая» резьба в христианстве (как и покрывающий орнамент) – это Христос-Бог (а в исламе – Аллах).
Она также выражает молитву.
И наконец, это слова Откровения, слова Писания, как пояснял тонкие извивы резьбы в «Толкованиях хоранов» один из вардапетов.
 Сверху в тимпане – фигура человека, по бокам две мандалы.
Это церковь Аменапркич (Всеспаситель) и могила Суняц Сипан Григор Ишхан. 
Есть легенда, что могила открыла себя во сне.
Стали копать –  отрыли матур.
*
62  НЕРКИН ГЕТАШЕН.  ХАЧКАРЫ НА УСАДЬБЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148860/
От матура Сурб Аменапркич с могилой Суняц Сипан Григор Ишхан я вновь возвращаюсь на главную улицу и продолжаю спускаться к Котаванку, но, по счастью, недолог мой спуск.
15.55. Справа на усадьбе – удивительные хачкары.
Стучусь в ворота, прошу дозволения сфотографировать памятники.
Пожилая женщина с девушкой ведут меня на усадьбу и снимаются возле монументальных и поражающих силой собранности сознания резных камней высотою выше роста человека.
*
63  НЕРКИН ГЕТАШЕН.  ПРИХОДСКОЙ ХРАМ 1830 г.
(ГЮХАКАНК ЕКЕРЕЦИ) НА ПЛОЩАДИ В ЦЕНТРЕ СЕЛА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148862/
15.58. Еще немного вниз по той же улице –  и здесь как бы небольшая округлая площадь, и слева на нее выходит длинной северной стеной, сложенной из мощных каменных блоков, руина екереци со входом, обращенным к площади.
Крыши нет, одни стены.
По сторонам от входа хачкары. 
Название этой церкви я узнаю через год, когда вновь окажусь здесь, с Дмитрием.
Внутри церковь разгорожена низкими и основательными каменными стенками – видимо, здесь держали скот.
В восточной стене – раскрашенный хачкар – большая редкость.
Рядом с ним вмурован в стену «корнем вверх» небольшой хачкар.
16.05. В церкви на могильной плите из песчаника, вмурованной в стену горизонтально, находится изображение человека, волосы которого изображены как взаимовложенные уголки, открытые вверх – словно перевернутые горки на два ската, этакие голгофки, гора в горе в горе в горе – образ встроенности, «матрешечности» устройства наших тонких оболочек, которые действительно, словно матрешки, вложены одна в другую.
Но почему волосы, спрашиваю я себя?
Неужели нет более высоких и достойных топосов?
– Да просто по визуальному сходству волос и «елочек» – этого уже достаточно для создания комплекса (о чем глубоко писал Л.С.Выготский в своей работе «Мышление и речь»).
Но если уж искать «высокие» мотивы, то пожалуйста: волосы, макушка головы – нет места, более важного, чем это.
Древнееврейское  «Голгофа» означает «Гора Черепа», и это название может служить отсылкой не (только) к географическому топосу места распятия Иисуса, а (и) к чакре сахасраре (санскр.), находящейся в верхней части головы.
Именно с помощью этой чакры чаще всего осуществляется контакт с высшими уровнями сознания во время молитвы.
Именно чтобы активировать головную чакру, молящийся инстинктивно воздымает руки вверх – ведь Бог-то ни вверху ни внизу – Он вездесущ.
И в нашем случае взаимовложенное изображение голгофок (своеобразная лесенка в небо = путь к Богу) вряд ли случайно близко подходит к топосу сахасрары, отражая крайне важный, эзотерический аспект молитвенного тружения, сохраняющийся в индуизме и буддизме, но, похоже, давно утраченный догматическим христианством.
И лишь народные изображения каким-то чудом, в виде ставших для нас загадочными орнаментов-штриховок, содержат отсылку к этому важнейшему моменту духовной практики.
*
64  НЕРКИН ГЕТАШЕН.  СТАРОЕ КЛАДБИЩЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148867/
16.35. Я наконец добираюсь до кладбища, оно протянулось по гребню скалистой гряды до Котаванка.
Сейчас я на дальнем его конце.
Это одно из крупнейших кладбищ с хачкарами в Армении.
Не думаю, что здесь хачкаров меньше, чем в Норадузе. Более двухсот.
Они более архаичны, суровы и просты, чем в Норадузе.
Мне это по душе. Изыски разнеживают и ослабляют человека.
В этом удивительном месте, на поле хачкаров в Неркин Геташене, я полон решимости заглянуть в лицо каждому хакару, соприкоснуться с ним сердцем.
Когда-то я был здесь, и некоторые камни мне памятны до сих пор благодаря сделанным когда-то слайдам – прекрасно это вновь-узнавание друг друга.
А вот пейзаж совершенно неузнаваем.
Может, на пустынных прежде склонах поднялись сады, построены дома, зазеленели усадьбы?
Лишь  камни остались прежними.
Наша память – вещь ненадежная и зыбкая, она слишком услужлива и милосердна,
Она хранит лишь то, что нам выгодно.
Она деформирует цвета, выворачивает пространство, сжимает и растягивает ландшафт как ей вздумается.
Одно опускает, другое прибавляет.
Попав через несколько дней в пещерную часовню Сурб Варвар в Аване Аштаракском, я буду потрясен ее малостью и теснотой – там просто негде повернуться.
А мне в моих воспоминаниях долгие годы она мнилась просторной и светлой.
Между крестами – мандорла (64_24), по топосу она является общим для обоих крестов плодом праведности.
Замечательна внутренняя разделка мандорлы, на первый взгляд вводящая полную обратимость ее верха и низа (знак принадлежности к духовным феноменам).
Однако сверху это "елочки", а снизу – дуги.
Плавные кривые – отсылка к «органической эластичности» физических тел.
А ломаные линии, острые углы – к примеру, в исламской орнаментике  – отсылают к Аллаху.
Так что здесь смену угловатых ломких «елочек» вверху на мягкие округлые дуги внизу можно рассматривать как стояние снизу – телесного, а сверху – небесного, то есть очень деликатного отображения разницы между Землей и Небом.
Но то и другое оцельнено единым абрисом мандорлы, а разница между тем и другим почти незаметна глазу.
Граница между ними в данном случае отнюдь не подчеркивается, а наоборот, почти стирается.    
На правом камне (64_25) крест с пластичными, органическими обводами, не содержащими ни малейшего намека на жесткость.
Широко расставленные почки нижней ножки вводят ассоциацию с человеком.
Верхнее крыло длиннее нижнего – значит, это крест, поставленный с неба на землю, а не земной крест, воздвигаемый на земной тверди.
Он еще и равнодушен к строгостям вертикали и горизонтали – то есть "не от мира сего".
Крест – это человек.
Но человек не земной, а небесный.
Чтобы уразуметь это, уже стоило добраться сюда.
А вот памятный мне образ (64_26): на глыбе неправильной формы изображен руконосимый крест с округлой ручкой снизу.
На его боковых крыльях косые кресты поля-кшетры, засеянной познанием вечной природы человека, перечеркивают прямоугольник души с ее непостоянными эмоциями и страстями, а на вертикали креста нанесен скупой узор древа жизни «елочкой».
Я вижу этот узор не в первый раз – на одежде святых, на арках надгробий, на треугольных голгофах, даже на «уголках света».
Эта «елочка» видится мне прежде всего отсылкой к вечнозеленому растению как образу вечной жизни.
Далее, она состоит из повтора со сдвигом простейшей «галочки», которая как бы сдвигается и умножается, тем самым становясь образом дискретного, скачкообразного движения, распространения.
Впрочем, растительный мотив как отсылка к живому растению всегда несет в себе семантику движения как произрастания.
В этом смысле «елочка» – динамический образ потока, излияния, эманаций.
Только поток этот обладает особой спецификой: он дискретен, он как бы существует лишь в отдельные моменты.
И «галочки», из которых состоит наша  «елочка», фиксируют именно эти моменты проявления потока.
А между моментами явленности – пустота, ничто.
Именно так , дискретно, работает «триггер» нашего восприятия.
То есть пеед нами точная, можно сказать, научная, современная модель механизма восприятия, его базовая структура.
А инерционность зрения и иных чувств рождает иллюзию непрерывности, майю.
Именно так всегда видели восприятие индуисты и буддисты.
В рамках той или иной конфессии, слегка упрощая суть образа,  в «елочке» мжно видеть образ потока благодати, излияние духа, эманации божества и тому подобное.
И наконец, такая «елочка» – отсылка к многослойности сознания, реликт знания о его многосоставной структуре, более сложной, чем простейшая трехчастная христианская схема «дух-душа-тело».
Реликт более детальных знаний о структуре сознания можно усмотреть в христианских описаниях семи небес и чинов небесной иерархии.
На одном надгробье в Лчаване я вижу, как в виде подобия «елочки» многократно повторяется, умножаясь, абрис головы и плеч фигуры человека – тем самым рисунок как бы проявляет оболочки семи (именно семи!) взаимовложенных тонких тел, присутствующих вокруг физического тела.
Стало ясно, что «елочка» может отсылать к многослойности сознания, к духу как многоуровневой структуре. В этом смысле она близка графеме структуры сознания на шаманских бубнах – длинной прямой линии, перечеркнутой поперечными короткими полосками.
Да и только что в церкви Неркин Геташена я видел подробно описанное выше изображение такой же «елочкой» волос человека – «полевой» образ эманаций головной чакры сахасрары как еще один аналог традиционных нимбов.
Плоды духовные (64_33), для которых не осталось места в верхних междукрестьях, спокойно перенесены в нижние междукрестья – ведь в духе нет верха и низа.
Зато вверху слева (от нас) форма камня позволила выбить дополнительный крестик.
Удивительно это чувство такта армянских резчиков, которое позволяет им органично использовать неповторимость формы данной каменной плиты, не совершая над ней насилия в виде дополнительной, рукосечной обработки.
Снова хачкар (64_36 и 37) с пластичными, органоморфными формами, причем снова он выключен из строгостей вертикали и горизонтали – то есть он "не от мира сего".
Сам крест похож на многослойную ауру.
Еще больше сходен с ней маленький крестик, притулившийся сбоку.
Не думаю, что эти вновь и вновь повторяющиеся особености, вызывающие весьма определенные аурические аналогии, случайны.
Горная прана Армянского нагорья очень сильна, она быстро очищает сознание.
Думаю, духовидцев здесь во все времена было достаточно.
Очень любопытные кресты (64_38) – своим равнодушием к расширению-сжатию, которое, с одной стороны, обозначено градиентом ширины крыльев креста, с другой стороны, отрицается прямыми линиями (а не выпуклой либо вогнутой кривой), замыкающими концы крыльев креста.
Это тонкий и глубокий мотив: на определенной, весьма продвинутой стадии духовной практики адепт выходит за пределы преходящих состояний, становится вне их.
В основаниях крестов – на равных и «елочка» как древо жизни, и косоугольная сетка как отсылка к субстанциальной (дхармичной) Первооснове.
Крест (64_39) со схематично изображенными кружками парными почками (двоица!) окружен "классической" овальной аурой.
На левом хачкаре (64_40 и 64_55) (вверху плиты) наглядно видно, что резчик идет за естественной, природной формой камня, искусно вписывая в дугообразный сегмент "лишнюю" круговую плетенку.
Так резчик умудряется, нарезая узор, еще и в какой-то степени следовать принципу "нерукосечности" как канонической отсылке к Христу.
Один из средневековых толкователей хоранов (не Григор ли Татеваци?) писал, что сложные узорочья на них – образ смутных и темных для нас мест Откровения Господня.
Но в таком случае заплетенные буйным узорочьем хачкары, которыми как раз и полны альбомы, являются отражением смуты и неразберихи в понимании истинного вероучения.
А кристально простые и незатейливые хачкары Неркин Геташена, наоборот, являются свидетельством ясной, прозрачной и твердой веры, не содержающей в себе никаких темных пятен.
Похоже, именно они отвечают духу первохристианства.
Скажем, в 9 (или 10-м?) веке армяне постановили причащаться чистым вином.
Но из этого следует, что до этого вопрос не был проблематичным – и вот он вдруг замутился и стал настолько настоятельной проблемой, что потребовал догматизации состава святых даров.
Также и с хачкаром: вдруг стало недостаточно простой лапидарной резьбы, несущей всю архетипическую символику. 
Захотелось превратить узор в кружево майи, а нерукосечный камень-Христа – в тщательно обработанную плиту догматических установлений.
По мне, так богато изукрашенный хачкар – все равно что оперный солист в церковном хоре.
Он хорош. Но уместен ли в храме Божьем?
А вот самый загадочный крест-камень на поле хачкаров Неркин Геташена (64_44 – 46).
Сверху изображены три расширяющихся крыла креста, но что означает изображение внизу?
Оно асимметрично, состоит из контурных изображений и выемчатых "ковчегов".
Как объединить все это воедино?
Что это ? Лабиринт?.. Часть плана храма Гроба Господня?..
Редкое изображение – крест восстоит на "венке победы" как на своем основании (64_47).
Где-то я видел хачкар, где подобный венок-плетенка изображен вокруг средокрестья креста.
Если "блаженны нищие духом", то чем чище вера – тем проще ее отображение в образах.
В каждый хачкар встроены модули – то есть однии те же соотношения высоты и ширины плиты, ее толщины, длины и ширины крыльев изображаемых крестов, степень удлинения нижней ножки креста относительно остальных, и так далее.
Это приводит к тому, что хачкар как бы теряет масштаб.
Он несет свои размерные соотношения в себе – и тем самым выключается из окружающей физики.
На снимке большой и маленький хачкары лишаются своих размеров, ибо они соразмерны друг другу по пропорциям.
Видимо, эта модульность, приводящая к безмасштабности хачкара (то же касается и строительства храмов), имеет под собой идею "потусторонности"  духовной реальности, ее безразмерности и внемасштабности.
Поэтому чтобы дать представление о размерах хачкара, надобно рядом с ним поставить человека либо что-то знакомое – хотя бы и велосипед, если под рукой больше ничего нет. 
А вот крайне странная шестирадиусная фигура (64_57), сущая загадка:
Возможно, это крайне архаичное отображение шестирадиусной розетки как части поля-кшетры?
А вот  восьмирадиусная фигура такого же рода, сразу на трех рядом стоящих камнях (64_85).
У индо-ариев счет шел на 10 сторон света: восемь по кругу, плюс верх и низ.
И здесь центр фигуры, ее незримая ось (задающая направление вверх и/или вниз) представлен точно таким же кругом с точкой, как и остальные восемь направлений по периметру фигуры – то есть уравнен с ними и включен в общий счет.
Тогда фигура в целом может читаться как образ длящегося, как бы зависшего, равновесного, всеместного пребывания (эманаций), их всеохватности.
Как видим, эти образы в Неркин Геташене отнюдь не носят исключительного, единичного характера. Поэтому восемь радиусов охватывают все возможные направления на плоскости (плюс центр).
Плита с "крестом в круге" (64_64):
Беру это выражение в кавычки, поскольку изначально это образ эманаций как расширения сознания из точки на все стороны света (одна из айшварий в индуизме).
Энергетическая (а не предметная или символическая) природа этого образа остро ощущалась в Армении и самими резчиками, поэтому они нередко изображали эту фигуру чуть провернутой вбок и тем самым выведенной из строгой вертикали и горизонтали (как это можно видеть на одном из хачкаров в Макеняц ванке (31_69):
Кстати, такая провернутость уже полностью снимает возможность отождествления этой фигуры с крестом.
Два круга создают ощущение глаз, а вертикаль – носа (64_68):
Возникает крайне условная и приблизительная, но всё же считывающаяся группировка лица.
Это киртимукха (санскр.) – древний прием отсылки к присутствию незримых, нетелесных сущностей, типичный для иконографии буддизма.
Он используется в дагестанских цагурах путем создания на цагуре простейшей группировки громадного, во всю стену, лица – в виде двух круговых розеток-глаз и вертикали переносья, находящегося между ними:
Известны подобные группировки в пещере Ласт Ивер под Дилижаном  (64_68m) и (64_69m), а также у входа в подземную гробницу Св. Григориса в Амарасе, Арцах, 5-й век (64_68mm).
Пальметты «побегов духа» на хачкаре (64_93) воспроизводят ортогональные элементы, вроде бы наименее подходящие для передачи образа растительной лозы, истечения либо потока воды или огня.
И тем не менее они здесь. Почему?
Видимо, ввиду важности введения отсылки к ортогону как дхармической сетке-первооснове всего сущего, в том числе и «духа», который обычно презентируется на хачкаре "побегами духа" в виде пальметт с, условно говоря, растительными, «текучими», визуально непрерывными мотивами.
В этом, наиболее частом случае «дух», аналогизируясь с растительной лозой, ламинарностью водного потока либо языком пламени (три самых распространенных графических аналога духа),  предстает чем-то непрерывным.
В случае ортогона (да и в случае любой сетчато-ячеистой структуры), вообще-то говоря, убирается иллюзия линеарной непрерывности (исчезает майя!) и вводится графика соположенности отдельных ячеек, чешуек, извилин лабиринта и т.п., отсылающая уже к дискретному характеру описываемых феноменов, их «триггерности», непрестанной прерывности, импульсации их бытия/небытия, жизни/смерти.
Ближе всего эта схема к буддийским представлениям – наиболее зрелым и глубоким на сегодняшний день.
Не случайно понятие «дух» в буддизме исчезает, заменяясь более утонченной и подробной моделью – бытием/небытием пульсирующих, вспыхивающих/гаснущих  дхарм.
Как мы описывали выше, именно к этой, уточненной и весьма нетривиальной модели отсылает также и разделка «елочкой» либо просто череда одинаковых штрихов, как бы профилирующих крученую веревку.
 Тяготеющие к подковке или прямоугольнику «ковчеги» между парными почками на окончаниях крыльев креста.
Семя, оно же вагина (64_105 и 106), образованная сходящимися раздвоенными концами крыльев двух рядом расположенных сирийских крестов.
На архаичных, лапидарных плитах Неркин Геташена точка – семя, круг – почка.
Есть и лунки.
В какой-то момент на хачкарах начали делать нависающие козырьки и слегка прибавлять толщинку кверху.
От этого в профиль хачкар стал отчасти напоминать обороняющуюся земю, вставшую на хвост (64_115). Возможно, нависающий козырек отображает особенности формы кокона.
Два крошечных надгрбья (64_128).
У изножья могил стоят скромые хачкары.
Здесь вовсе не обязательно похоронены дети.
Это может быть знаком умаленности тела человека перед своим Богом.
Не является ли косой крест на груди усопшего (64_130) образом зачеркивания своей животной души, а тем самым и образом низведения своего духа из ада земного воплощения?
По крайней мере, на всех православных иконах низведения Иисусом грешников из ада двери ада почти всегда изобрааются лежащими крест-накрест, в виде косого креста.
Около часа я брожу по хребту горной гряды от хачкара к хачкару, постепенно продвигаясь в сторону Севана, обходя кладбище и приближаясь к Котаванку, висящему на обрыве – за ним гряда заканчивается.
*
65  НЕРКИН ГЕТАШЕН.  КОТАВАНК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/148991/
17.40. Вот и нагромождение надгробных плит и хачкаров на террасе у стен Котаванка.
В свое время это место поразило меня.
Здесь хачкары, вывернутые из земли, лежат вповалку, как попало, друг на друге, лицом вверх и лицом вниз.
Именно здесь я когда-то впервые увидел нижнюю, обычно невидимую часть хачкара, со сквозными круглыми отверстиями в подземной части.
Ванк за 10 веков ушел в землю, потом его отрыли, и он оказался на особой пониженной террасе, которую со всех сторон окружают отвесные бастионы высотой в три метра.
Наверху – могилы кладбища.
А внизу к этим стенкам привалены без вкапывания резные камни – огромные трехметровые хачкары и гигантские могильные плиты, которые обычно кладут горизонтально.
Их много, кажется, что великаны обступили тебя и склонились над тобой, рассматривая, кто это ходит у их подножья.
(Более «ручные» по размерам хачкары прислонены к стенам ванка).
Интересен мотив крылатой восьмерки, представленной в виде бесконечной плетенки (65_8).
Крылышки по бокам  – древняя традиция представления божественных атрибутов и в Иране, и в Элладе. «8» – это и церковь Христова, и день воскресения (восьмой).
Среди этих великанов – плита, стоящая "вверх корнем" (65_10).
Но именно так, «вверх ногами», отделяясь от физического, отслаивается и всплывает тонкое тело человека.
На плите с изображением усопшего четко профилированы сросшиеся  дугообразные брови (65_13). Возможно, это отражение реальной особенности этнического типа, а может быть, это символическая, камуфлированная отсылка к фарну.
На хачкаре (65_14 и 15) ступенчатая горка под крестом – голгофа – составлена как бы из отрезков крученой веревки, причем направление закрученности меняется от ступени к ступени на противоположное, тем самым как бы нейтрализуясь.
В виде такой же крученой веревки профилирована ось или лоза – то средостение, которое соединяет крест и голгофу.
В этом можно усмотреть два символических момента.
Первый – символика вервевки как связки тела человека и его тонкой природы.
Эта символика является общей для христианства, ислама, индуизма.
На санскрите слово "йога" означает "связь" человека с его бессмертной сущностью.
Второй момент связан с составленностью "веревки" из параллельных наклонных звеньев.
В этом случае образ веревки создается сдвигом одного такого звена вдоль ее длины.
Так в изображение вкладывается мотив скрытого в нем движения, смещения по длине "веревки".
Но тогда "веревка" оказывается образом некоего русла, по которому происходит смещение.
Этот второй, очень важный аспект такого рода образов – отсылка к энергетическому каналу.
Замечу, что энергетические каналы, идущие с неба к земле (к святому, евангелисту, Богоматери и т.д.) нередко изображаются на миниатюрах армянских рукописей, они являются проводниками благодати.
В сцене Крещения Иисуса в водах Иордана именно в таком вертикальном голубом канале дополнительно изображается слетающий с небес голубь – в соответствии с канонами и установившимися прорисями этого сюжета.
Мотив укладки отрезков "веревки" в разные стороны в ступеньках голгофы, видимо, отсылает к обратимости направления движения энергий по каналам тонкого тела во время духовных практик.
В отличие от реальной реки, канал тонкого тела – это русло, по которому знергия может течь в любом направлении, в том числе и в противоположных направлениях одновременно, при этом взаимопронизывающие потоки ничуть не мешают друг другу.
На хачкаре (65_16) снизу – традиционные уголки вечного света нашей истинной природы, а над ними по бокам вдоль бордюра  идут "елочки" изломом вверх – образ восходящего потока энергий по энергетическим каналам.
Вход в храм – с юга.
У входа особенно много резных плит.
Здесь же стоит каменный барашек с отбитой головой, у которого сечение отбитой шеи заглажено и там гравирована большая вихревая розетка.
Странное впечатление производит этот безголовый барашек – но не менее странное, чем безголовая каменная лошадка на древнем кладбище у сельсовета в Мец Мазре.
Отбитые головы – обычнейший итог мужских разборок и в истории религии.
17.48. Хачкар в перекрытии левого придела (65_21) – замечательный по своей точности образ. здесь пальметты-побеги «даров духа» завершаются круговыми цветочными розетками – традиционными для индуизма образами чакр тонкого тела.
Чакры помещены и внутри креста, и замещают круглые почки цветения на его концах.
17.55 Хачкар над входом в правый передний притвор (65_30 – 33) – на нем в основании креста (справа) лежит восьмерка, соединенная с ним отдельно изображенным остроугольным – и тем самым мужским – "семенем", похожим на сердечко.
«8» – отсылка к восьмому дню, дню воскресения.
Потому-то христиане и изображают «восьмерку» с крылышками.
А лежащая горизонтально «восьмерка» – знак вечного движения, эквивалентный «кишкам Будды» или «бесконечному узлу» шриватса в буддизме как непреходящему круговороту сансары.
Правый (юго-западный) задний притвор Котаванка погружен во тьму.
Но из узкого окна в западной стене падает столб света, ярким пятном высвечивая в алтарной апсиде стенку с наплывами ярко-желтого свечного воска (65_24 и 25).
В левом притворе такой же луч выхватывает из тьмы крест (65_22 и 23).
Почки креста на хачкаре вверху в северо-восточном углу храма у алтарной апсиды (65_28) вновь представлены как круговые цветочные розетки – образ чакр.
Птица духа над крестом (65_37-38).
Скромная "елочка" внутри нее – отсылка к древу жизни, к животворному движению энергий.
Камешки налеплены воском на хачкар – в знак того, что душа лепится к Богу так же, как малый камешек к хачкару.
Плита перед западным входом в Котаванк (65_41 и 42).
Она имеет три ступени, имитируя стилобат (символ Троицы, трех последних шагов к истине-нирване), сверху изображение двуприродного человека (круг + прямоугольник), но тело изображено не в виде прямоугольника, а скруглено внизу полусферой – потому что камень с этой стороны овальный.
И резчик не идет поперек творения Божьего во имя идеи прямоугольности, а спокойно следует форме камня, повторяя ее.
Эта гибкость просто поразительна.
Иногда в этом видят пластичность мышления, на самом деле это магматичность, разогретость и оттого подвижность духовного сердца, исполненного веры настолько, что не осталось места для пестования себя-любимого, своих взглядов, концептов, догм, канонов.
Справа на надгробье 20 века (65_44 и 45) – образ благого расширения сознания как истечения энергий на 4 стороны, взятый в ромб.
На лежащем хачкаре духовный побег вдруг выбежал прямо из верхней арки, профилированной валиком (65_47 и 48).
Это вполне понятно, ведь арка – место богоявления, отчего же ей не выбросить из себя духовную лозу?
А вот необычный по иконографии для Армении, воистину "монотеистичный" крест с единственной круглой почкой на концах крыльев (65_49–51) .
Он не несет на себе ни обычного мотива двоицы раздвоенными концами крыльев креста, ни отсылки к троичности троичностью почек.
На надгробье – крест, по графике идеально обратимый относительно своего верха и низа, правого и левого (65_52 и 53). "Когда не будет ни верха ни низа, ни правого ни левого... тогда войдете вы в Царствие", – сказано в Тибетском Евангелии.
Обратимость – маркер отсылки к Небесному Иерусалиму, к Царствию Небесному.
Всё, что на хачкаре, – направляет нас отсюда – туда, из этого мира – в мир иной.
За алтарной апсидой, снаружи, к востоку у Котаванка – верикально стоящий камень с полурельефом (65_54): фигура усопшего в венце (знак достижения высшего состояния, ибо дух слился с Богом).
Об этом говорят и сложенные крестообразно на груди руки – отрицание, зачеркивание животной души и одновременно знак засеянности поля-кшетры знанием Истины-Бога-Абсолюта-Брахмана.
На саркофаге (65_60–62) не изображен ли на тарелочке слева от головы музыканта  шашлык на шампуре? – как элемент пира в память об ушедшем?
И снова сросшиеся брови – знак фарна.
Есть места, после которых некуда идти.
Сари Сурб близ Макениса.
Поле хачкаров в Неркин Геташене. Котаванк.
Эти места так целительны, что все внутри бунтует, когда покидаешь их.
Даже мозг понимает бессмысленность твоего ухода отсюда и отказывается мотивировать его.
Найти такое место – счастье, покинуть его – безумие.
Посетить его – бесценный дар.
17.59 Я обхожу все камни, заглядываю во все уголки, изучаю все стены.
Брожу среди могил.
И лишь после этого решаюсь расстаться с Котаванком.
Около семи часов вечера спускаюсь вниз, выезжаю на севанскую трассу и нажимаю на педали, двигаясь к Норадузу.
*
66  БАШКАНДА ГУМЕЗ.  МАТУР СУРП ГЕВОРК (СВ. ГЕОРГИЙ) НА СЕВАНСКОЙ ТРАССЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/149632/
Итак, сейчас я еду из Котаванка в Неркин Геташене по севанской трассе в сторону Норадуза.
Солнце низко над горизонтом.
Еще четверть часа – и оно зайдет. 
На сегодня я больше ничего не ожидаю.
Да и чего еще можно желать после всего, увиденного мною сегодня в Неркин Геташене?
Всё же внимательно смотрю по сторонам.
И вот слева, прямо у дороги – матур.
Он выглядит как небольшая изба-мазанка.
За столом у матура сидят люди, празднуют.
Солнце вот-вот зайдет за горы, и я поспешаю к хачкарам вокруг матура – их верхушки еще золотятся закатными лучами.
Снаружи в задней стене матура справа и слева от небольшого окошка вмурованы хачкары.
Прохожу в матур, здесь ни души – все за праздничным столом возле дороги.
Удивительно и трогает до глубины души убранство матура Сурб Геворка близ Башканда Гумеза на севанской трассе.
Я как бы нахожусь в чисто выбеленной изнутри уютной хатке, каких немало на юге России, на Украине, в Закарпатье, Молдавии, в Крыму.
Но только этот уютный домик, такой соразмерный душе, предназначен не совсем для тела человека.
Он – жилище нашего духа.
Здесь всё отсылает к духу, а не телу и связанному с ним быту.
Тогда зачем здесь дверь и окошки?
– Чтобы мы, будучи в теле, а не чисто в духе, всё же сумели попасть сюда, чтобы, вспомнив об истинной природе, хотя бы еще на чуть-чуть придвинули себя к ней.
За матуром среди высокой травы несколько хачкаров.
На них сидят редкостные по величине полосатые пауки.
Смахиваю их вместе с паутиной перед тем, как сделать снимки.
На козырьке хачкара песочного цвета из мягкого камня – благословляющая фигура.
На саркофаге квадратные зардарки (украшения) с покрывающими животными, горным козлом с длинными рогами (муфлон) и всадником.
У митраистов в виде всадника изображался Митра, а баран либо горный козел отсылал к Вретрагне-ветру-духу.
Исследователь-безбожник советских времен видел на таком надгробье "светские мотивы", зороастриец – своих богов, христианин – библейскую отсылку к "паси овча своя", вардапет-богослов связывал зардарки с совершенством Божьего творения, и так далее.
Всем сестрам доставалось по серьгам.
–– Вот он, подлинный универсализм средневеоковой армянской культуры, что называется, в действии.
Счастливо встреченный местный говорит, что место называется Башканда Гумез, здесь недалеко село Башканда, а «гумез» – это «ферма».
«Фермы Башканда» – вот они, – и человек показывает мне на недалекие строения.
А матур – Сурп Геворк (Св. Георгий).
Загружая в Сеть, альбом за альбомом, третью тысячу армянских снимков и попутно размышляя над ними, снабжая их пояснениями, я вдруг понимаю, что мой армянский сетевой проект (фото + комментарии-раздумья) ничто иное как продолжение обожаемой мною гессевской «Игры в бисер», бережное перебирание, любовное пересыпание культурных ценностей, накопленных человечеством за многие тысячелетия, – и тем самым их актуализация, освоение и приращение к себе.   
Через год – удивительно! – мы с Дмитрием снова окажемся здесь, увидим эти камни, окошки, выбеленные стены, снова войдем в ауру благословенных мест.
*
67  МАТУР СУРБ ХАЧ («СВЯТОЙ КРЕСТ») НА СЕВАНЕ РЯДОМ С ГОМЕРЖЕМ КАРМИР ГЮХА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/149636/
Еду дальше, присматривая место ночлега.
Дорога идет по высокой насыпи, а внизу и вокруг поля – здесь будет холодновато ночью, хотя вот они, копушки с сеном.
В низинах нет опор для расширения сознания, кокон начинает сжиматься.
К чему ночевать в низине?
Но вот справа, на высоком мыске севанского берега – характерный силуэт святой обители: часовня в окружении хачкаров.
Это другое дело. Высота, простор, святое место.
20.55. Подхожу к оградке из хачкаров, окружающей матур.
Открываю калитку, завожу байк внутрь.
Вот здесь, в оградке из крестов, у стен святой обители, я и переночую, на степной траве, над Севаном, как когда-то ночевал на терраске у Айраванка под Норадузом – этот ночлег запомнился мне на долгие годы как кристалл счастья, света и блаженства, хоть в нем внешне и не было ровно ничего особенного.
Вскоре ко мне подходит худощавая старуха из стоящего поодаль вагончика.
Кроме вагончиков, здесь еще коровники или овчарни, похожие на послевоенные руины, и к ним пастухи на конях деловито гонят стада с неблизких гор.
Я понимаю, что вокруг меня гомерж, летник, временное жилье на летних пастбищах.
Старуха по-русски не говорит, а все же умудряется объяснить, что это вот Сурб Хач, а там в стороне (я уже приметил, что одна из руин-коровников увенчана крестом и там у входа хачкар) матур Сурп Геворк, и это гомерж от ближайшего села Кармир Гюх.
Спрашивает, где я буду ночевать, и я, приложив сложенные ладони к щеке и наклонив голову, жестами показываю, что прямо здесь, на траве, в ограде матура, у его стен.
Видимо, успокоенная моим видом, она уходит.
В сумерках успеваю поснимать хачкары ограды.
У северо-восточного угла матура, в ограде из хачкаров и камней, возле задней (восточной) стены матура – каменный крест, напоминающий широкую плиту, на нем нанесено пять крестов, четыре на каждом крыле креста и один  в центре.
Плита стоит, обращенная на запад.
Слева от нее плита с архаичным крестом, его концы расходятся натрое, на каждом круглая почка.
Тут же хачкар, на котором мне впервые встретились побеги духа, образующие внизу плиты подковки-арки или печурки.
На алтаре огня (3 в. до н.э.) в "Городе Фарна" Харашкете-Хварашкете (Канка, Чаче или Антиохия Заяксартская, в 60 км от Ташкента) внизу есть углубление для священной золы.
Не это ли – первичное, утилитарное назначение печурок такого рода и лунок на могильных памятниках?
С другой стороны матура – сварная беседка со столом и лавками.
За матуром берег круглится к севанской воде.
С другой стороны – плавные обводы безлесых гор, чаша бытия.
Здесь, среди гор, неба и воды, воистину ощущаешь себя небожителем в печерке мира.
Славно поужинав арбузом, мирно засыпаю в своей «куколке» под севанскими звездами, под защитой близкого матура, в окружении святых камней, ради которых я здесь.
21 авг 2010. 8.00. Солнце показалось из-за горы – уже можно снимать.
Свертываю свой ночлег, пакую сумку на багажник, достаю цифровичок, обхожу окрестные хачкары.
Их и надгробных плит немало и окрест, за пределами моей оградки из хачкаров вокруг матура.
К юго-западу от Сурб Хача каменная глыба неправильной формы, без отески, с сирийским крестом, с нишкой снизу и кавернами духа сбоку.
А вот также к юго-западу от Сурб Хача лежащий хачкар, посыпанный крупной солью, как и другие плиты на древнем кладбище.
Значит, в том, что животинка лижет соль с древнего надгробья, нет ровно ничего оскорбительного, – думаю я, вспоминая исламскую стелу во дворике у бабушки в Неркин Шорже, которую она использует точно так же.
Да, пожалуй, отверстие – это матка, безусловно, матка, и на хачкарах, и на надгробьях оно сохраняет этот смысл.
Матка Духа Святого, Мать всех христиан.
Вместилище Незримого для зороастрийцев, даосов, индусов.
 8.23. Сурб Хач внутри, стенки чистенькие, голенькие, оштукатуренные.
Пустовато. Главный хачкар. Часовня совсем новая. С иголочки.
Она построена на месте старого, древнего матура, который – судя по единственному фото, висящему внутри нынешнего матура,  выглядел так же первозданно и матёро, как уцелевший-таки пока еще матур Сари Сурб в Макенисе.
Нужны ли нам комфорт и удобство – то есть самоуспокоенность, самодовольство – в плане духовном?
Или нам нужна Матёра? Наша всеобщая Мать?
8.25. Глыба с ортогональной сеткой 8х8 (один из образов всеобщей основы, простейший аналог Сети Индры) в ограде Сурб Хача, к югу от него – вот это подарок.
8.30. Солнце над Севаном в дымке.
Восход полчаса назад – и сразу веселей.
Я сижу в металлической беседке возле часовни и вкушаю утренний арбуз.
К югу от меня в 4-5 км видны белые домики Ераноса, Цаккара, еще дальше Личк.
Неркин Геташен и Мартуни тонут в дымке, хотя их тоже видно – как друзы крупных камней.
К западу от меня – севанская трасса, идущая вдоль берега.
Она проходит по насыпи, минуя широкую низменную луговину, и украшена по бокам частыми белыми столбиками.
Эти белые столбики делают ее похожей на миниатюрный игрушечный макет – расстояние и плавные обводы гор вокруг скрадывают ее истинные размеры.
На Севане зыбь, одинокая лодка.
К северу от меня метрах в двухстах руины коровников и овчарен.
Среди них несколько обитаемых кочевых вагончиков без колес.
Тут гомерж.
Около восьми часов, когда я поднялся, пастухи на конях отгоняли стада в горы.
Сейчас они ушли за складки хребтов и не видны.
Среди коровников один с крестом наверху.
Это матур Сурп Геворк, как сказала мне старуха, поднявшаяся вчера посмотреть от вагончика у дороги, метрах в двухстах отсюда, кого это Бог привел к Сурб Хачу.
Нынешний Сурб Хач возвели в 2000 г. на месте старой часовни, которая была здесь.
Внутри на стенде фотоснимки новой часовни и даже один снимок старой.
Старая чем-то напоминает Таш Капун.
Немного жаль, что я не застал ее.
Сегодня я не тороплюсь – до Норадуза недалеко, а туда надо приезжать после полудня – чтобы солнце освещало кресты с правильной стороны.
Ночью после вечернего арбуза пришлось пару раз вставать.
Слепящая луна зашла лишь под утро – открылся Млечный Путь.
Соль на хачкарах и плитах, коровьи тропки.
Хачкары гурьбой обступали меня всю ночь.
После захода луны, под утро мелкий зверок мирно захрумкал травкой где-то рядом с куколкой моего спальника.
Сурб Хач стоит на высоком каменистом утесе, при подходе к которому cосновые лесопосадки сменились низкими зарослями колючих кустов терновника, облепихи и боярки, но метрах в трехстах от Сурб Хача и они истощились, оставив невысокую редкую щетинку выгоревшей степной травы, полынь, чабрец и гряды обомшелых камней, покрытых разноцветными мхами.
Это место обживали множество раз.
Теперь остались лишь могильные плиты и хачкары.
Обычное дело на планете Земля. 
9.30. Я закрыл на ночь на запор низкую металлическую калитку – чтобы собака не забежала, иначе ее распахивал сильный ветер с гор.
Теперь я вновь открыл ее и оставил в том полуотворенном положении, в каком застал при приходе.
*
68  МАТУР СУРБ ГЕВОРК В ГОМЕРЖЕ ОТ КАРМИР ГЮХА НА СЕВАНЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/149646/
Выведя байк за оградку, от часовни Сурб Хач я двигаюсь к матуру Сурб Геворка.
Это метров 200, не больше.
Если Сурб Хач – новодел, и это заметно, особенно внутри, то Сурб Геворк как раз поражает архаикой внешних форм.
Он органичен. Он естественная часть этого мира. 
Он словно был здесь всегда.
Издали матур выглядит как длинная низкая гряда камней.
Что-то вроде террасы.
Я подхожу к ней с юга.
Постепенно становится виден небольшой и низкий входной проем.
Он чуть понижен относительно уровня земли – верный знак, что матур очень древний и за века ушел в землю.
Ему, может, тысяча лет.
Перед матуром – новый белый хачкар с редкой мандалой ромбической формы.
Его новизна и белизна столь неуместны на фоне седой древности, что я даже не решаюсь сделать его крупный снимок, о чем пожалею в Москве.
У входа несколько старых хачкаров.
Здесь никого, как хорошо!
Огромный деревянный крест слева, к западу от входа. Сколочен грубо.
Не вкопан, а прислонен к каменной стенке.
На нем надпись по-армянски, от руки: «Место принесения жертвы».
Хачкар у входа с треугольником (Египет) внутри ступенчатой голгофы (Шумер, Вавилон).
Их взаимовложенность указывает на такую же вложенность наших тонких мембран.
Внутри Сурп Геворка тихо, просторно, земляной пол, внушительные стены из дикого камня, переводы из стволов деревьев, стропила из веток.
Просто святилище нибелунгов, да и только!
В южной стене горизонтальная плита, в ее центре выемка-нишка женственного духа между двумя крестами – отсылки к святости и всеместности.
Общая индо-арийская традиция подношения хадаков – то есть платков, шарфов, длинных лент ткани, гирлянд или венков – здесь потеряла строгость формы и тем не менее сохранила свою суть (68_9) – в матуре на особых веревках развешено множество хадаков.
То же самое было на стропилах матура на кладбище в Цоваке, в Сари Сурб и других почитаемых местах.
Стены сложены из не скрепленных раствором, необработанных камней и оттого производят поразительное впечатление первозданности и природности (58_12).
Вот он, доподлинный образ Матёры как обнимающего нас лона, защитной обоочки в виде сетчатой, ячеистой структуры.
Именно такой образ создается подобного рода кладкой.
И вряд ли он случаен.
Тогда гладкая стена, штукатурка, отёска камней и кирпичей – безмолвные и безупречные свидетели дешевого макияжа, деградации в плане утраты истинных представлений об устройстве самих себя, своего сущностного ядра.
И лишь подобные древние святилища ныне вновь возвращают нам утраченное постижение, прообразуя собою истинную психическую структуру человека.
В Китае статуи буддийских святых иногда имеют одежду из прямоугольников – словно вертикально ориентированная кирпичная кладка.
Может, и традиция кирпичной кладки изначально являлась отнюдь не конструктивно-функциональным строительным приемом, а наоборот, выросла из потребностей символизации всё той же всеобщей Первоосновы как ячеистой структуры?
*
69  ДРЕВНЕЕ СВЯТИЛИЩЕ К ЗАПАДУ У МАТУРА СУРБ ГЕВОРКА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/149656/
9.50. У Сурп Геворка к западу вдруг открывается взгляду архаичное святилище.
От него сохранились невысокие стенки – чуть больше метра высотой.
Оно круглой формы, вход с запада, перекрыт архитравом, и чтобы не заходили коровы, под архитравом выложена невысокая стенка из камня – значит, ощущение святости и сакральности места сохраняется до сих пор!
Внутри круга на востоке, напротив входа, к стене примыкает небольшой квадрат стен с входом с запада.
И там, внутри, в зарослях крапивы, у стены напротив входа стоит хачкар, обращенный на запад.
Внутри большого круга из земли выступает пара продолговатых плит, похожих на надгробья, и пара обломков хачкаров. 
Ученые ищут в святилищах артефакты и статуи кумиров.
На самом деле святилища зрелых древних культур – это обрамление пустоты, чреватой проявлением Незримого.
Это сосредоточенность на Неизъяснимом.
Это призыв к медитации, при которой телесные очи не помогают, а лишь мешают.
Мы киваем на Древний Египет – но нам знакома лишь поздняя, извращенная и упадочная египетская культура поклонения обычному коронованному человеку как богу.
Что нам с того, что она близка современной светской западной цивилизации?
Ступенчатая пирамида с мумией на Красной площади в Москве – с позднеегипетских полей.
От святилища возле Сурп Геворка начинается единственная здесь дорога (грунтовка) в горы, на запад, прочь от берега Севана.
По этой дороге я двигаюсь к севанской трассе – она образует с ней двухъярусную развязку.
10.10.  У развязки, к западу от нее, на высоком откосе виднеется горизонтальное надгробье.
Здесь же на обломках хачкаров две мандалы.
Я вновь на севанской трассе.
На асфальте тушки маленьких птиц.
Они оказались не быстрее автомобилей.
Слева гора, справа близкий пологий берег.
Утром местный мужчина сказал мне, что за поворотом дороги, в нескольких километрах от Сурб Хача к Норадузу на скале матур, он будет виден с трассы.
Голубые сороки на скалах – или мне мнится, что они голубые?
Обомшелые камни на склоне, неотличимые от хачкаров.
Тернии и облепиха.
Парящая прана озерной воды.
*
70  МАТУР САЛАИ (САЛАИВАНК) НА СКАЛЕ НАД СЕВАНСКОЙ ТРАССОЙ ПЕРЕД НОРАДУЗОМ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/149670/
10.45. Вот он, матур на скале.
Завожу байк с трассы чуть в горку, здесь стоит внушительная опора высоковольтки, под ней пышный терновый куст.
Под кустом приковываю байк к опоре, замыкая цепью и сумку на багажнике.
Теперь с трассы байк не виден, зато хорошо виден со склона.
Беру с собой цифровичок и тетрадку, поднимаюсь по коровьим тропкам среди колючек наверх.
На седловинке матур, обращен восточной стороной к Севану, вход с запада.
Слева от входа четыре хачкара в ряд, и справа четыре хачкара в ряд.
Симметрия!
Значит, священное, сакральное – между ними.
Здесь я впервые нахожу две надгробные плиты, на которых рядом сразу два изображения двуприродного человека.
На одной из плит внизу под каждой фигурой – по две квадратные выемки-ковчежца.
10.52. На 4-м хачкаре к северу (крайнем) гранат исходит прямо от верхнего крыла креста.
11.00. На плите с двуприродной фигурой – пояс, украшенный меандром пульсирующего бытия (70_20).
Пояс – это же образ притороченности человека к Богу!
11.02. А вот и просто кайма, обрамляющая пустоту плиты (70_21) –  то ли намек на то, что сущность невидима и всегда с нами, то ли просто дожди и непогоды сточили и съели изображение.
11.06. Надгробная плита (70_24), на которой плечи изображены мягко-покатыми – в знак смирения перед Богом, как в иконописи. Так же округло здесь лицо и луки бровей.
11.08.А вот на надгробье две козы симметрично с двух сторон у храма с вихревой розеткой вечной жизни (70_26).
Спустившись вниз, выбираюсь на севанский берег и плюхаюсь на черный вулканический песок, из которого там и здесь торчат корешки и обрубки пней тонких срубленных лесопосадок.
Здесь тянет от воды прохладой, и желание искупаться проходит.
Я с удовольствием бреюсь, расставаясь со свежей животной порослью на лице, и обновленный, отдаю должное килькам, лавашу и сыру.
Я просто тяну время.
На Норадуз еще рановато, туда хорошо после полудня, когда солнце, пройдя зенит, начинает освещать лица хачкаров.
В 12.20, не в силах сдержать нетерпение, двигаюсь от воды на Норадуз, который еще не виден, но тотчас за поворотом трассы открываются знакомые радиоантенны на мысу – он рядом!
*
71  НОРАДУЗ.  ХРАМ ГРИГОРА ЛУСАВОРИЧА (ГРИГОРИЯ ПРОСВЕТИТЕЛЯ)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/149674/
Съезжаю вправо на первый же проселок, идущий окрест села прямо к хачкарам – они видны с трассы.
Среди крыш Норадуза становится виден острый конус базальтового купола храма Григора Лусаворича, он благородных темных тонов.
С другой стороны, среди пустынных плавных складок, на пологой горке, километрах в полутора – матур из темного камня в окружении хачкаров, точно такой же, как Сурб Хач.
Это Шоргулаванк.
Пожалуй, сначала туда, потянуть время, а уже потом на Норадуз.
Но, не выдержав, я поворачиваю к остроконечному базальтовому куполу Григора Лусаворича, виднеющемуся среди крыш.
13.00 Я у храма Григора Лусаворича, 14 век.
Вверху, на щипце  западного фасада – квадратный ромб, помещенный на прямой уголок голгофской горки (71_6) – образ Иисуса на голгофе.
Но почему Иисус прообразуется квадратным ромбом?
В библии Иису уподобляется нерукосечному камню.
И как ни странно, такой камень изображается в виде ромба, стоящего на остром углу в знак того, что образ нетелесен, невеществен.
Этот камень самодостаточен и имеет опору в самом себе.
Но таковы и свойства просветленного сознания.
Ромб – древний индоарийский символ целостности сознания, его полноты.
«Сын Божий есть бесконечный круг, в коем все силы сходятся», – говорил Климент Александрийский (150-217 гг.).
Графемой схождения сил в круге с 4-х сторон является втянутый ромб, его мы неоднократно встречаем и в христианстве наряду с простым ромбом.
Это древний символ «схлопывания» сознания в пустотность нирваны, переход в абсолют.
Он нередок в индуизме и буддизме. Обычно изображается на ладони Будды.
На суннитской стеле (71_6m) из Альбурикента (пригород Махачкалы, Дагестан) можно видеть втянутый ромб, помещенный в наиболее почетное для суннитов место – на полумесяц рожками вверх (заметим, что и этот образ также является общим для ислама и христианства). 
Эти образы несут в себе  смысл, годный для всех, который потому и берется – и затем приспосабливается конфессиональными трактовками для нужд данного конкретного вероисповедания. Этот изначальный общечеловеческий смысл еще просвечивает из формулировки Св.Климента: «сходимость сил» или иначе сжатие сознания, ауры, кокона.
В пределе это сжатие в точку (одна из айшварий в индуизме). 
При взгляде на традиционный славянский (точнее, индоарийский) орнамент легко находим знакомые мотивы – например на деревянном жилом доме в Астрахани (71_6n).
На восточном фасаде храма Григора Лусаворича по бокам от центрального окна расположены две небольшие полусферы.
В христианстве и в исламе одна из ипостасей Бога – «Питатель», «Кормилец».
Выступающие из стены полусферы на Востоке называют кукби, в религиозной символике это образ Кормящей Груди, ведь "Бог" ни мужчина ни женщина, в то же время Он и мужчина и женщина.
Вот откуда и на порталах армянских храмов, и на джугинских хачкарах нет-нет, да и возникнет этот глубокий и очень древний мотив.
За алтарной апсидой храма Лусаворича в Норадузе, на наиболее почетном месте – у восточной стены, стоит на постаменте среди хачкаров уникальный камень-крест, горизонтальные крылья креста на котором развернуты в две круглые мандалы-плетенки (71_19 –71_28).
Этот памятник – один из ключевых в плане понимания символики мандалы и креста, их взаимоотношений.
Горизонталь креста это тело (в отличие от вертикали-духа).
Крест, где горизонталь развернута, «расплетена» в круглую мандалу, создает образ трансформации, преображения тела в совершенную форму (круг).
Перед нами графема достижения нирваны, святости, дао, Абсолюта, причем достижения путем преображения плоти, преобразования именно тела как такового, косной «физики» – то есть преображение при жизни, в ходе данного воплощения, а не «за гробом».
Но тогда суть круговой мандалы на любом хачкаре – это процветание в Бога (нирвану, шуньяту, дао) как трансформация именно тела, его утончение и пересоздание.
Это, скорее, ближе к практикам йоги, даосским техникам, буддийским школам.
Видимо, поэтому такого рода крест как «чистый» образ работы именно с телом всё же уникален для христианизированной Армении. 
Христианство – это прежде всего пестование духовное, то есть вертикаль.
Отсюда вытяжка креста по вертикали и фигур в иконописи, вытяжка куполов храмов из изначальной полусферы в конус и луковицу, доминанта вертикалей в разделке стен храмов, верикализм стоек подсвечников и подвесок паникадил и лампад, и т.п.
Однако на весьма распространенных хачкарах с круговой мандалой внизу под крестом эти два образа – вытянутый по вертикали крест и мандала – образуют классическую «двоицу» как образ гармонической равновесности и сбалансированности работы с духом (крест) и с телом (мандала).
Подобное тяготение к гармонизации и всесторонней сбалансированности типично для классических культур – но именно таковой по всеобщему признанию и является культура средневековой Армении.
Еще один важный момент: наша плита не имеет бордюра.
Это вызывает ощущение, что нанесенный на ней узор просто оборван в силу ограниченности каменной глыбы, а на самом деле он свободно продолжается во все стороны – подобно сознанию совершенного человека, способному охватить собою всю вселенную. 
13.04. Невзрачный камешек перед входом в храм.
Он здесь не случаен.
Он знаменует собой Христа и крепость веры.
Отношение входящего в храм к этому камню проявляет степень его включенности в древнюю традицию первохристианства.
Отбросишь его в сторону носком сандалии – ты чужак.
Понимающе и с уважением обойдешь – ты свой.
Этот камень проявляет твою богобоязненность, трепетность отношения к единой природе всего.
У южной стены храма, в уголке, образованном пристройкой – один из наиболее удивительных хачкаров Норадуза (71_14).
Верхнее крыло креста длиннее нижнего, то есть это не «земной», а небесный крест-человек.
Он поставлен на небе и обращен к земле.
 Крест изображен так, словно он упруг и эластичен, многократно вытянут и перекручен почти в жгут – это ли не образ йоги-связки человека со своей природой?
Вервие в Библии – символ связи человека с Богом.
Слово «йога» (санскр. «связь») обозначает то же самое.
Хачкар почти белого цвета, и чтобы рельефно проявить рисунок, я намеренно затемнил общий фон.
Мандала на нем (71_15) подкупает своей безыскусностью и лапидарностью.
Резчик воистину последовал призыву Иисуса "Будьте как дети".
А верхняя часть хачкара (71_16)) уникальна свободным соположением в одном ряду двух "небесных" крестов (длинная ножка сверху) и одного "земного".
Все же рановато – западный фасад храма с квадратным ромбом и многие хачкары еще в тени.
Придется наведаться сюда еще раз, попозже.
*
72  НОРАДУЗ.  ШОРГОЛИ ВАНК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/239705/
А пока – в Шоргула-ванк, «монастырь на соленой луже», так однажды перевели мне местные его название.
Он хорошо виден с южной окраины Норадуза – примерно в километре, на вершине пологой горки.
Туда ведут разные дороги. Выбираю ближайшую.
У подножья склона она на редкость щедро усыпана битым стеклом и мусором, на обочинах остовы автомобилей.
Несколько раз откуда-то дохнуло мертвечиной.
Еду, потом веду байк шагом, про себя читая молитву, чтобы среди дикой свалки благополучно добраться до ванка, не проколов шины, и скоро подхожу к крестам.
13.38. Шорголи ванк, 10 век, гласит тяжелая матовая доска на двух языках, армянском и русском.
Здесь никого нет, и это счастье.
Мне кажется, что Шоргула ванк изменился за то время, пока мы не виделись.
Отстроили заново часовню? Подвинули хачкары?
Шоргулаванк долгие годы вспоминался мне в виде каре хачкаров среди золотистого поля, с четырех сторон обращенных к пустой квадратной площадке.
На ней ничего нет.
И это правильно.
Хачкары направляют внимание на пустоту между ними, отсылают к созерцанию Незримого.
Где же оно, это каре?
Я запомнил лишь то, что было для меня важным – вот эту небольшую площадку перед входом в матур.
Остальные хачкары выстроились стройными рядами вокруг часовни, глядя на запад.
13.42. Часть хачкаров Шорголиванка как-то оказалась в близлежащей яме, метрах в 20 к северу от часовни, туда уже начали метать пластиковый мусор, связанный с питанием тела – стаканчики, бутылки.
Нынешний человек – раб своих телес.
Оттого безудержен в еде-питье. В машине. В метро. Возле часовни.
А что от этого крестам?
Они остались прежними, и я хожу, благоговейно считывая образы, запечатленные на них.
13.45.Здесь два хачкара с узором из квадратных заглублений-ковчежцев.
А тонюсенькие и неглубокие, почти и незаметные перемычки между ними как бы случайно, сами собою, ненамеренно образуют-таки кресты.
Крест здесь определенно уступает первенство ковчегу выемки, это ясно видно из непроработанности в рельефе боковых крестов – их рельеф не стали углублять, явно для того, чтобы не сбивать восприятие ковчежцев, более глубоких по рельефу и оттого более отчетливых.
13.50. В яму с пластиковым мусором угодил и загадочный столп необычной формы.
Отголосок некоей неканоничности?
Захожу за восточную апсиду ванка и прохожу чуть дальше.
Отсюда начинается пологий скат вниз и открывается панорама Севана, парящие горы того берега, перед озером огромная столовая гора, на том берегу видны россыпи домиков – внизу Шоржа, вверху Агбулах.
Здесь самое узкое место между берегами.
У северной стены Шоргулаванка плита с 12-ю крестами – 4 ряда по три креста.
У южной стены – отрубленные головы петушков, и их немало.
Не отсюда ли веет мертвечиной?
Хачкар слева от входа с кругом, образованным «побегами духа».
14.10. S-образная фигура на хачкаре.
Несколько хачкаров грубо вмурованы в стены часовни цементным раствором.
Метрах в семидесяти к северу от ванка стоит у развилки дорог на высоком постаменте одинокий хачкар, точнее, половинка хачкара.
У него не хватает сколотой верхней части –  и его восстановили до абриса целой плиты грубым налепом серого бетона.
Кому пришло в голову создать это уродство?
Шепча «Господи помилуй», без проколов скатываюсь по стеклам и мусору вниз к кладбищу.
*
73  НОРАДУЗ.  ПОЛЕ  ХАЧКАРОВ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/150136/
Норадуз ободряет меня на попытку обобщить все увиденное, сделать сводку, попытаться хотя бы отчасти систематизировать систему символизации.
Поэтому все снимки по Норадузу я разбиваю на 15 тематических альбомов.
Главные из них – 73 НОРАТУС 1-Я ЧАСТЬ. АРХАИКА и 73 НОРАТУС. 2-я ЧАСТЬ. ОРНАМЕНТИКА.
Далее ссылки в тексте идут на снимки из альбома 73 НОРАТУС. 1-я ЧАСТЬ. АРХАИКА.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/150139/
14.30 – 16.20 Кладбище в Норадузе. Напротив входа, у синего знака остановки с изображением автобуса – сувенирная лавочка, рядом холодильник с прозрачным стеклом, в нем вода в бутылках, кока-кола, спрайт и прочее.
При входе на кладбище девочка лет 14-ти в длинном прозрачном козырьке, одетая по-европейски, с иголочки, предлагает мне рассказ об истории хачкара.
Я сгоряча отказываюсь под влиянием аффекта – меня выбили из колеи только что виденные проявления малокультурья, сопутствующие посещению Шоргулаванка.
Интересно, что эта девочка в длинном прозрачном козырьке рассказала бы мне о хачкарах?
Уж наверное она напиталась мнениями экспертов и экскурсоводов.
Надо, надо было поговорить с ней.
Среди хачкаров установлено вертикально пять-шесть древних столбов по грудь человеку, и два-три лежат в траве.
Они разной формы – пяти- шестигранники, круглые, квадратные.
Когда и для чего их делали, точно никто не знает.
Есть более-менее достоверные сведения лишь об использовании каменных столбов для водружения на них деревянных крестов.
Однако выемки сверху вполне могли служить не для крепления креста, а, скажем, для возжигания огня при культе предков и последующего хранения священного пепла.
И это вовсе не обязательно "огнепоклонничество", митраизм или зороастризм.
Народные обряды и обычаи, как правило, гораздо более устойчивы и долговременны, чем религиозные системы, и потому они свободно кочуют из одной религиозной системы в другую при смене официальной догматики, пренебрегая границами вероисповеданий.
Ранние христиане не делали одного крестного знамения на все тело, а крестили разные части тела отдельно мелкими крестами.
Поэтому возможно, что самые ранние плиты – те. на которых не один большой, а несколько небольших крестов (73_13).
На переднем камне (73_15) сирийский крест сжатия сознания (все концы у него представляют собой "ласточкин хвост", создающий образ сжатия к центру) приобретает почки цветения концов креста в "минимальном" виде круглых углублений.
Так к состоянию сжатия сознания (основа сирийских духовных практик) добавляется мотив расширения сознания как процветания креста.
Оба состояния присутствуют одновременноэ, одно в другом.
При этом маркеры сжатия (вогнутость «ласточкиных хвостов») – чисто визуально – на чуть-чуть больше внутри, а маркеры расширения (почки) – на чуть-чуть больше снаружи.
Это «чуть-чуть» крайне незначительно.
Можно сказать, что на самом деле сжатие находится в расширении, а расширение – в сжатии. 
Эта диалектика отражает подлинные отношения взаимопорождения и взаимодополнения между двумя основными состояниями, в которых постоянно находится каждый человек, то и дело "ныряя" из позитивных восприятий (расширение ауры) в негативные (сжатие кокона) и обратно.
На левом камне (73_19) двусмысленный крестик (вагина? – см. также снимок 73_14) между сходящимися концами сирийских, но уже зацветающих крестов сжатия, а на правом камне столь же двусмысленная "мужская" вертикаль между крестами: то есть единица соединяется с двоицей (раздвоенные почки на концах креста), творец с творением, дух с телом как мужчина с женщиной – предельно наглядная визуальная схема.
Графичный крест (73_23) напоминает хачкары Неркин Геташена – словно пиктограмма, невесомая графема, полностью отслоенная от вещества плиты, на которую нанесена.
Графичность линии всегда дематериализует рисунок – на этом стоит религиозная миниатюра.
Если контур замкнут, то фигура обычно воспринимается как аналог живого тела, а замкнутость контура высупает аналогом сплошности и живой целостности.
А этот крест как бы не подразумевает сплошности и соответственно вещественной предметности – его концы размокнуты и тем самым обращены в открытые каналы, в них свободно входит с четырех сторон пустота как таковая – блестящее прозрение Основы как шуньи / шуньяты (cанскр.).

И снова кресты с отсутствующим замыканием абриса, причем частично вложенные друг в друга (73_24).
Просто поражает первозданной силой и потусторонностью изображение крылатого гения (ангел? дух?) над домашним животным (73_25–27) на горизонтально лежащем саркофаге.
Примитив , графическая схематизация гораздо больше подходят к задаче отсылки к тонким первообразам, чем натурализм и реализм, неизбежно вводящие глаз в искус телесных аналогий и трактовок.
Кресты в арочках на том же надгробье (73_28) полностью обратимы относительно верха и низа– по-буддийски безучастны и к небу, и к земле – графема мотива отрешенности.
Еще одно «говорящее» надгробье (73_29).
На его концах сверху по две квадратные пирамидки с бороздками крестов, а в центре плиты – полусферическая выемка – для возжигания огня?
Члены известного княжеского рода Мамиконянов происходили от китайцев, так что в существовании развитого культа предков (а мы находимся на княжеском – меликском кладбище!) нет ровно ничего удивительного.
Из-за неудачи при съемке я не смог разобрать в деталях, что же здесь, собственно, изображено (73_34).
То, что было ясно там, на месте, теперь стало загадкой.
Бог даст, вернемся и рассмотрим эту крайне необычную плиту внимательнее еще раз.
Открытый книзу узким каналом крест (73_39) я сначала воспринимал предметно – как изображение навершия лабарума, которое имеет снизу шток для крепления к шесту-древку.
Теперь я вижу его на ином плане – как аналог тонкого, проницаемого тела-мембраны, как канал входа-ввыхода, впускающий в каждого из нас пустоту-шуньяту как нашу истинную сущность.
В христианстве учения о пустотности в чистом виде нет, но само учение об очищении как избавлении от греховности, по сути, и есть учение о достижении шуньи или шуньяты сознания.
Так что такой крест знаменует человека, впускающего в себя шунью-пустоту и тем самым очищающегося от всего земного.
Это происходит в теле (горизонталь креста – тело воплощения), то есть в посюсторонней, земной жизни, а результат процесса обозначен в средокрестье как круг (вечность-нирвана) и точка в его центре (сжатие сознания в точку и достижение тем самым "центра себя", пребывание в чистом духе, полная сбалансированность, покой-вне-покоя).
Но вот наш крест на штоке впивания пустотности (73_40) обретает боковые крылышки или побеги духа, они же языки пламени духа или струи истечения духа.
Дух – вот к чему отсылают крылья-пальметты.
Потому-то эти крылышки напоминают все сразу – и птичьи крылья, и огонь, и воду, и растительные мотивы.
Иногда в них проявляется сходство еще и с телом змеи (для понимания этого мотива можно перечитать финальные части Махабхараты – о спасшихся мудрых змеях, лишивших себя яда).
Крест (73_42) слева очень любопытен: к равноконечному кресту расширения снизу приставлен лишний треугольник, превращающий нижнее крыло креста в подобие четырехугольника с косым крестом внутри – образ поля-кшетры, сознания, «засеянного» познанием Абсолюта.
Так возникает удивительный по лаконике и простоте гибрид крестов и символов разного типа, заимствованных христианством из более ранних традиций.
Два креста рядом друг с другом (на равных) имеют общие почки (73_103):

Возможно, это образ гармонического «сращивания» двух природ в каждом из нас как условие «блаженства», «счастья»? 
Два креста друг под другом образуют сходящимися раздвоенными концами крыльев ромб единства – почти тот же смысл возникновения в результате «схождения» двух начал поля-кшетры, засеянной постижением своей сути.
15.00 Почка креста заслоняет духовные побеги – значит ли это, что она важнее?
15.20. Хачкар, стоящий «вверх корнем», с намеком на фарн, есть и здесь, в Норадузе.
15.21. Хачкар с невыделанным, невыбранным полем – это ли не знак умаления перед Богом как истинным мастером?
15.25. На раннехристианской вертикальной колонне с изображением креста прямо по кресту выскоблена крестообразная выемка – и теперь условный плоский крест заменен выемчатым крестом как реальным вместилищем духа, устроенным в толще камня. Видно, что сделано это вовсе не резчиком, а обрядовым скоблением колонны.
Не раз уже доводилось мне видеть глубокие борозды-проскобыв стенах храмов, сделанные подобным образом (на надгробье Петевана в Канакере в Ереване, на стене Циранавора в Аване Ереванском, в ванке Сурб Христофора близ Даштадема).
Возможно, при каждом движении скребка во время такого обрядового (обетного?) выскабливания верущий многократно  – тысячи раз – повторяет слова молитвы, наподобие мантры, скажем, «Господи помилуй».
Крест – графема воплощенного, земного человека.
Поэто му сущестсуют редкие, но удивительные по кажущемуся парадоксализму синкреты отдельных элементов изображения креста и человека,сведенные воедино.
В Сагомосаванке я увижу на своде гавита удивительную композицию: голова Иисуса в нимбе, а от шеи вниз вместо тела – нижняя ножка процветшего креста.
На одном из надгробий на кладбище в Эчмиадзине схематично изображено тело, где туловище и руки изображены простым крестом из двух пересекающихся линий, голова – кружок, с нижней стороны креста – две схематичные ноги.
В Неркин Шорже тело изображено в виде прямоугольника, а в круг головы вписана вихревая розетка – возможная отсылка к головной чакре.
Но вернемся к найше колнне.
Края другой ее грани торочены полукружьями – точно так же, как и смягченный валиком внешний угол церкви Воскресения в Кечарисе. Эти оторочки – не маркеры ли порталов входа-выхода  из этого мира? Не случайно они помещены на обрыве угла.
Несколько полных женщин, уверенно обосновавшихся на кладбище в тени под деревьями,  предлагают туристам, бродящим по тропкам среди могил, вязаные носки, варежки и перчатки
Есть здесь и идеально обратимый хачкар – я ясно слышу его голос: «Что вверху –  то и внизу».
Часть кладбища с древними горизонтальными плитами выгорела, трава обратилась в хрусткий черный пепел, лежащий плотным слоем и сохраняющий очертания травяного покрова.
Брожу и по этому черному пепелищу, куда уже не заходят туристы, аккуратно ступая сандалиями по рассыпающимся под ногой стеблям.
У западной ограды кладбища стоит хачкар с очень редким крестом, боковые крылья которого длиннее вертикальных.
Такой крест означает превалирование тела (горизонталь) над духом (вертикаль).
Для христианства это нетипично.
Возникает чувство, что хачкар стоит неправильно, не той стороной.
Но если его мысленно повернуть, то возникает резко асимметричная композиция, чего на средневековом хачкаре быть не может.
А вот и мой любимый хачкар, недалеко от входа, он небольшой и лапидарный – крест и плоды праведности в виде ромбов с вертикальной полоской внутри (матка-вагина).
Есть тут и ряд крестов с общими почками.
Есть плетенки, оставляющие незаполненными пустоты в виде прямых и косых крестов – они возникают как бы сами собой, как бы ненамеренно, спонтанно – просто так вышло.
Эта ненавязчивость и кажущаяся слчайностность видится просто поразительной по тонкости и деликатности введения в плетенки символики.
На одном из хачкаров (73_111) с большими пальцами рук, держащих боковой крест, творится что-то не сразу понятное. На многих хачкарах, где боковой крест держит рука (образ исповедания христианства и длани Гсподней), сильно увеличен большой палец, вызывая ассоциации с головой змеи. Здесь же сильно удлиненный большой палец просто-таки обвивается вокруг ручки крестика.
Так возникает отсылка к змее.
*
Армяне с гордостью говорят, что двух одинаковых хачкаров не существует.
Все хачкары разные.
Возможно, разгадка этого свойства хачкаров таится в словах, приводимых Григором Татеваци в «Толковании притчей Соломоновых»:
«Как непохожи друг на друга лица, так непохожи их сердца» (Книга притч Соломона, 27:19).
Хачкар и есть «лик» внутренней реальности, реальности духовного сердца.
Не отсюда ли намеренная непохожесть хачкаров?
В русском каноническом переводе Притч приведенный выше смысл полностью утрачен – данное место звучит совершенно иначе.
Не знаю, узнали ли меня хачкары Норадуза, но я после долгой невстречи вновь узнал многие из них.
*
Норадуз.
Безмолвие полей.
Паруса
Надгробий-кораблей.
Свитки волн,
Предвестий шалиграм,
Ншан того,
Что будет с нами там.
*
Ншан на армянском – «знамение», знак от Бога.
Шалиграм – окаменевший аммонит, буддисты находят их в руслах тибетских рек и считают святыньками.
*
73a  МОТИВ ОРТОГОНАЛЬНОЙ РЕШЕТКИ ИЛИ СЕТКИ КАК ОБРАЗ МАТРИЦЫ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/162959/
Памятник № 1 по значимости на кладбище в Норатусе – пожалуй, уникальная вертикальная плита с ортогональной решеткой. Это наш ОРТОГОН.
На ней больше ничего нет, лишь регулярное пересечение выступающих вертикалей и горизонталей солидной толщины. 
Вот она, мировая сетка. Основа, покрывающая все.
По пропорциям и размерам плита с решеткой такая же, как окружающие хачкары, стоит среди них как равная им.
Но края у нее рваные – она словно вырезана из некоего, более пространного поля, и не имеет гладкого, оконтуривающего ее абриса.
От этого возникает ощущение, что изображенная на плите решетка на самом деле и далее простирается во все стороны, как и подобает всеобщей и всеместной Первооснове.
Не слишком важно, в каком веке ее вырезали, важна глубина архетипа, к которому она отсылает.
За эти дни немало уже мне попалось могильных плит с точно такой же, но менее монументально выполненной ортогональной сеткой или решеткой. 
Древние воззрения тяготеют к неизменности в веках и даже тысячелетиях.
Чем меньше сдвигов и изменений – тем почтенней традиция.
Это верно  и для армянского монофизитства, которое утверждает себя в верности заветам раннего христианства.
Поэтому, отчасти меняясь в стилистике, хачкары всех времен имеют по сути идентичную структуру.
Эта структура свободно втягивает в себя в виде своих элементов дохристианские архетипы.
Отсюда прямоугольные и косоугольные сетки, плетенки, решетки, покрывающие «ковровые» орнаменты как изображения всё той же мировой основы, мировой сетки или матрицы, лежащей в основании всего.
Позже, в монотеизме эту опору, эту матрицу назовут «Богом».
На одной из миниатюр армянского Четвероевангелия 1489 г. мы видим весь фон – то есть весь «мир» – изображенным в виде ортогональной решетки или сетки с квадратной ячейкой.
На другой миниатюре Небо – то есть всё пространство духа – изображено в виде той же самой ортогональной сетки всеобщего сознания.
Это и есть трансляция древних архетипов,  отображение мира как всеобщей сети сознания, поля-кшетры, Сети Индры, то есть – для монотеистов – «Бога».
На христианских миниатюрах нередко фон или второстепенные аксессуары принимают на себя древнейшую, дохристианскую, символику, которая, по сути, на более глубоком уровне дублирует все то, что стремится донести до нас догматический слой в виде доминирующей композиционно сюжетной фигуративности (73a_8h – 8n).
Понятие Матрицы или Шаблона (73a_9) – чисто буддийское.
Вот, к примеру, одно из каноничных изображений Матрицы на потолке буддийского храма в Южной Корее:
Это структурная модель сознания, весьма близкая понятию "Сети Индры" в индуизме.
Вот откуда визуальное изображение либо сети, либо решетки: это ячейки Матрицы как всеобщей структуры сознания.
В одной из армянских рукописей есть очень похожее "матричное" изображение, где в каждой ячейке "матрицы" изображен центральносимметричный орнамент (звезда, розетка и т.д.).
Этот рисунок имеет пояснительную надпись, сделанную средневековым переписчиком, – ЗАРДАРК (букв. УКРАШЕННОСТЬ или ВСЯ КРАСОТА МИРА, как переводит зардарк автор статьи об этом изображении).
Арабская исламская каллиграфия (73a_10 и 11) также тяготеет к образованию той же самой ортогональной сеттчатой структуры – для отсылки к всеобщей структуре сознания как маркеру духа, «рух» (араб.), духовности как таковой.
Один из основных символов буддизма, Кала-Чакра (73a_12), нередко изображается с доминирующим мотивом ортогональной плетенки.
Причем воспроизводится не просто сетка или решетка, но именно плетение – как отсылка к первообразу – изначально плетеной из травы ловушке для мелких животных, которая затем становится маркером "ловушки для духа" и временного жилища духа.
Далее форма плетения подобных ловушек стала отождествляться с местопребыванием духа, а затем и с ним самим, и в этом качестве до сих пор сохраняется во всех мировых традициях.
Это одна из версий того, как ортогональные сетки или решетки (изначально – плетенки) оказываются графемой крылатой, вечной  природы живых существ.
В ареалах индо-арийской культуры архетип ортогональной сетки или решетки перекочевал на наиболее значимые архитектурные и бытовые элементы и аксессуары, постоянно находящиеся перед глазами (73a_12 и 13) и призванные напоминать о незримой, духовной доминанте жизни.
Мне не раз доводилось видеть в Армении этот мотив – на надгробьях, на бетонном полу перед входом в часовню, на хачкарах.
На надгробье (51_6) отчетливо видно, что важна не сама точно вычерченная и ясно видимая ортогональная сетка-решетка, а ее крайне условный, предельно обобщенный и даже размытый образ, тем не менее сохраняющий свое главное свойство – графику ячеистой структуры, дискретизующей пространство некими элементами-ячейками.
Конкретный же вид этих элементов-«ячеек» может быть каким угодно – точки-оспины на поверхности плиты, нанесенные регулярно, впадины-«ковчеги», имитация рыбьей чешуи или пластин черепашьего панциря, квадратики, ромбы, многоугольники, круги, кресты и т.д.
В данном случае Матрица воспроизводится почти неаметными вертикалями и пущенными горизонтально весьма небрежными зигзагами, создающими впечатление некой чешуйчатости.
При этом достигается нужный графический эффект дискретированности зрительного поля.
Плод духовного тружения (73a_21) также может быть маркирован как "поле духа" – с помощью нанесенной на него ортогональной сетки.
Точно так же может быть заштрихован сеткой едва ли не любой элемент хачкара, например, окончания "побегов духа".
В Артике близ Гюмри у западного фасада руины храма Сурб Аствацацин можно видеть два уникальных хачкара, все элементы которых представляют собой плетенки.
При этом поверхность хачкара превращается в сплошной ковровый орнамент
Определенная (весьма нестрогая) регулярность условной «лозы» плетенок и создает впечатление полевой, или матричной структуры.
Тяготеющие к ортогональности построения здесь вполне могут «скособочиваться», свободно и естественно переходя в косоугольные, тем самым лишний раз доказывая их равнозначность в плане символики. 
*
А этот очень любопытный и крайне архаичный памятник с крестом-лабиринтом (Варденик 73а_19), отражает определенное тяготение к форме ортогональной сетки, комплексируя ее с мотивами крестообразности и лабиринта.
*
Здесь (73а_22) ясно ощущается. что кресты изображены не столько сами по себе, как самоценные образы, сколько как образующие для создания обобщающего образа ортогональной решетки или сетки – как Матрицы или изначального Шаблона, объяснение чему сохранил для нас индуизм и буддизм.
Подобные, намеренно  вытянутые и уплощенные кресты для создания отсылки к сетке или решетке не раз встречаются на хачкарах.
*
Древнейшие символы, не дошедшие до наших дней на ранних памятниках, можно неожиданно встретить на надгробьях и хачкарах 19 и первой половины 20 века (например, замечательные хачкары 1912 и 1919  г. на кладбище в Золакаре 54_44 – 54_49).
Вот почему я с равным вниманием осматриваю и древние памятники, и дореволюционные надгробья предсоветских времен, и современные хачкары.
Архетипы не ведают о времени.
Древние символы воспроизводятся и сегодня, сейчас, на современных памятниках.
Вот только вопрос – насколько сегодня они включены в целостную систему миропонимания, мировидения?
Ведь древние символы – следствие ощущения себя единым, целостным слитком.
В этом их главная, величайшая ценность для нас.
Никакого антагонизма. Никакого дуализма.
Плавное сопряжение всего.
Одно продолжает, уточняет, умощняет другое.
Всё принимается. Ничто не отрицается.
Способны ли мы сегодня быть такими?
*
73b  МОТИВ ПОРТАЛОВ ВХОДА-ВЫХОДА (РАЙСКИЕ ИЛИ ЦАРСКИЕ  ВРАТА)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/163063/
Нахожу на историческом кладбище в Норадузе уникальную горизонтальную плиту-надгробье (73b_1) с изображением порталов входа-выхода.
Духовидцы говорят, что главный вход в наш мир лежит через центр Солнца, а выход – через Луну (есть и другие входы-выходы, но они не для всех).
На могильной плите как путеводной карте для освободившегося от тела духа нередко наносится схема нашего мира с обозначением входа и выхода из него.
Точнее, сама плита, ее «тело» – это образ земной жизни как пути, как некой протяженности, вот почему обычно горизонтально укладываемая могильная плита резко вытянута – чтобы создать этот образ протяженности.
Плита – это наш мир (крайне наглядный образ – в силу вещественности самой плиты).
А вход и выход из него изображаются обычно на концах плиты с помощью выступов или иных маркеров, обычно  это полуарки либо прямоугольники.
Та же схема – на исламских горизонтальных могильных плитах в Махачкале и Дербенте.
Точно такое же средневековое надгробье можно видеть в Москве в Коломенском, в экспозиции «Вехи истории Коломенского».
Очевидно, особо акцентированные архитектурно и символически порталы восточных сооружений и жилищ изначально служили напоминанием о входе и выходе из этого мира.
Этой же цели служит форма дверных проемов – овал, арка и позднее прямоугольник.
В мировой символике все эти формы отсылают к тонким структурам человека.
На надгробье в Норадузе портал изображен, что называется, впрямую – он прямоугольный, с дополнительным квадратиком внизу – как бы дверным проемом, обращен внутрь – то есть к выходящему из нашего мира "наружу", в мир иной. И портал размещен внутри оконтуренного абриса плиты – то есть в «нашем» мире.
Такую же прямоугольную форму имеют порталы мечетей, мавзолеев и медресе в исламе – как универсальная, архетипичная (то есть общая для огромных ареалов) отсылка к переходу в иную мерность, в иное состояние сознания, в иную форму бытия.
Порталов на плите в Норатусе четыре – видимо, чтобы показать, что выйти из нашего мира можно, в принципе, в любой точке и в любое время – ведь на самом деле портал, о котором  мы говорим – вне пространства-времени.
Обычно же в таких схемах обозначаются два входа-выхода, один подразумевается рождением в этот мир, другой – смертью как уходом из этого мира.
Входы-выходы размещаются на концах вытянутой в длину плиты, а расстояние между ними символизирует протяженность жизни.
Архаичная надгробная плита (73b_2) – просто вытянутый в длину камень без всяких изображений и надписей.
Его протяженность – символ прожитой жизни, а два удаленных друг от друга конца – приход в мир воплощения и уход из него.
На надгробье (73b_4) Персидского кладбища в Махачкале обозначены два выхода (что весьма естественно и актуально для могильного надгробья как напутствия душе, покидающей тело, и всем тем, кто остался – чтобы они заранее подумали об этом) в виде аккуратных полуциркульных арочек, обращенных вовне и выходящих за абрис прямоугольника "ковчега нашего мира".
Я использую очень удобное своей точностью слово "ковчег", имея в виду его смысл в сфере иконописи.
Сходство исламской могильной плиты (73b_8) и армянской в Вагаршапате (73b_9) – полное.
Здесь образ ковчега входа-выхода совмещен с неяно изображаемымм в виде четвертных дуг "уголками света".
Возможно, они намеренно не проработаны внутри радиальными лучами как "уголки света", и изображены в плане кривизны достаточно небрежно, чтобы оставить возможность их восприятия и как условной фигуры, отсылающей к Двери или Порталу в иной мир.
Обратим внимание на небольшой крестик в центре нижней части плиты хачкара в Норатусе (73b_10). Вверху и внизу он имеет два вертикальных средостения, как бы два канала, подсоединяющих его к остальному массиву. Нет ли и здесь отсылки к дверям-порталам входа-выхода?
*
Похоже, tabula ansata на западном фасаде церкви Рипсимэ в Вагаршапате (73b_3) – это еще и образ ковчега земного мира как временного, «срединного» мира для воплощающихся существ (прямоугольник), которые на время приходят сюда и скоро уходят отсюда.
Возможно, потому на подразумеваемой дощечке и нет надписи, тем самым ее функция как дощечки умаляется, а функция прямоугольника как ковчега этого мира делается более явной.
И потому на прямоугольном ковчеге обозначены «порталы» входа-выхода – в виде равносторонних треугольников, острием частично наложенных на прямоугольник.
Перед нами одна из наиболее глубоких вариаций этого известного многим духовным традициям образа.
Графема треугольника очень наглядна и уместна здесь, ибо допускает обратимость движения: это и движение «в мир» (тогда мы воспринимаем стороны треугольника сходящимися, как бы фокусирующими духовный сгусток на теле воплощения); это и движение «из мира» (и тогда мы воспринимем те же самые стороны как расходящиеся, вновь выпускающие дух из временного узилища тела).
*
В Дагестане "ковчеги" шиитских могил воспроизводят архетип порталов лишь как точек выхода – в виде направленных вовне арочек либо острого излома стрельчатой арки (138_20 и 21).
В храме Гаянэ в Вагаршапате можно видеть рисунок на камне (137_38), абрис которого воспроизводит тот же архетип порталов выхода.
На обширном кладбище за храмом Рипсимэ также можно видеть две плиты с порталами (139_37–39).
*
Камень возле базилики Сурб Оганес 13 века в Аване Ереванском (102_14) приковал мое внимание. Что это? Колонна?
Но тогда почему на торце изображена полусферическая мандала, которая не будет видна с земли?
Или это всё же горизонтальное надгробье?
Да, скорее всего это именно так – на это намекает чуть приплюснутый к земле абрис торцового среза (102_18).
На боковых гранях, которые одновременно с тем являются верхними, обращенными к небу, не изображены ли два «портала» входа-выхода – изображения, знакомые нам по надгробью в Норатусе?
*
73с   МОТИВ СТОЛПА С ВЫСТУПАМИ («ЗОРОАСТРИЙСКИЙ КРЕСТ»)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/163962/
В 2010 году я обратил внимание на этот необычный  мотив ввиду его точной повторяемости по крайней мере на трех памятниках – на вертикально стоящей плите с рваными краями (признак ее древности) на поле хачкаров в Норатусе (73с_1); под основанием обетного креста, вырезанного на стене храма Григора Лусаворича 14 века в том же Норатусе (73с_2); и в виде «ковчега обрамления» южного входа в храм Тадевос Аракел в Арзакане (близ Бжни).
Затем ту же фигуру в камуфлированном каменной кладкой виде я увидел в обрамлении портала ограды близ храма Кармравор в Аштараке (73c_3k).
Этот мотив до сих пор явлется для меня загадкой.
«Столп с выступами» на армянских памятниках по пропорциям отчасти (отчасти!) приближается к «зороастрийскому кресту» традиционного оформления гробниц ахеменидских царей в Накш-э Рустаме, Иран (73с_3F  и 73с_3G).
По своей символике «зороастрийский крест» в митраизме близок кресту в христианстве.
Позже я с некоторым удивлением обнаружу этот мотив на фасадах немалого числа армянских храмов. Например, на изящном храме 13 века в селении Гарни (матур Маштоца Айрапета).
Этот пример для нас особенно важен, поскольку, невзирая на многие века христианства, Гарни как центр митраизма сохраняет свое значение вплоть до нашего времени.
Далее будем чисто условно, гипотетически называть данную фигуру на армянских памятниках зороастрийским крестом.
На трех фасадах матура Маштоца Айрапета в Гарни, северном, южном и восточном, можно видеть два различных извода «зороастрийского креста», который входит как главный элемент в более сложную копозицию.
На южном фасаде изображение, по сути, является полной схемой тела человека, с туловищем, ногами-руками, шеей и головой – все на своих местах.

Заметим, что здесь, как и на множестве армянских могильных плит, телесная часть человека изображается прямоугольником, а нетелесная – кругом.
Отличительная черта данной композиции, нигде не встречавшаяся нам ранее – изображение ног не впрямую, реалистически-узнаваемо, с изображением ступней и даже обуви (как на многих армянских надгробьях), а крайне условно, с помощью абстрактных, строго геометризованных коротких прямоугольников. 
На восточном и северном фасадах схема тела лишена ног, вместо них прямоугольник туловища имеет снизу один прямоугольный выступ  – изображение тонкого канала как портала выхода из тела. 
Этот выступ имеет такие же размеры, как и два боковых выступа условных «рук» справа и слева, что дает возможность перенести на них семантику портала выхода.
При этом композиция из трех порталов обретает смысл всеместности выхода.
В традиционной схеме всеместности порталов должно быть четыре, по одному с каждой стороны. Здесь так оно и есть, однако четвертый портал изображен иначе – в виде длинной «шеи» (тонкий канал), завершающейся кругом (тонкая ипостась человека), в котором для наглядности изображена мандала («роза», «процветание в Бога»), а в верхней части прямоугольника тела дополнительно, в виде покрывающего ортогонального орнамента изображена кшетра или «поле дхарм» в виде элементов, которые равно напоминают и традиционно изображаемые листья лотоса «лотосовых тронов» святых, и бессчетные язычки пламени (образ дхарм в буддизме), и древесные листья.   
На плите (73с_1), находящейся среди хачкаров на обширном кладбище Норатуса, внутри «зороастрийского креста» изображены вверху – косой крест в квадрате, в средокрестье – круг с точкой в центре, под ним – равноконечный крест.
Внизу обозначена узкая «трубка», точно такая же, какая нередко изображается у малых боковых крестов на хачкарах и, видимо, является имитацией трубки крепления креста в качестве навершия на древко (о тонких аспектах символики трубки мы уже говорили выше).
Наличие этой трубки говорит о высокой значимости образа, который может функционировать и в качестве религиозного штандарта или лабарума.
Характерное отличие этой фигуры от известных нам типов крестов – резко утолщенная (относительно горизонталей) вертикальная часть.
Такой абрис нередко имеют весьма грубо сделанные куклы, используемые для магических акций у разных народов еще до появления зороастризма и митраизма.
Мне же представляется, что, по сути, перед нами на данном памятнике упрощенная (но не теряющая от этого действенности) схема чакр человека, где сгруппированы в единое целое и изображены одним значком соответственно три верхние и три нижние чакры (точно так же китайцы, к примеру, группируют чакры в верхний и нижний даньтян).
Тогда в центре кружком с точкой изображена чакра сердца.
Группировка структур тонкого тела в более крупные образования типична для мировых духовных традиций.
Например, в даосизме три нижние чакры на определенном этапе продвижения адепта объединяются в единую структуру – нижний даньтян.
Под основанием сирийского обетного креста на стене храма Григора Лусаворича та же фигура играет роль массивного устойчивого постамента, основы, базы, на которой покоится крест.
Подобный топос подчеркивает крайнюю важность той структуры, к которой отсылает «зороастрийский крест».
Можно назвать его еще одним протосимволом, отсылкой – для посвященных – к структурам тонкого тела и способам работы с ними.
На «ковчеге» обрамления южного входа в храм Тадевос Аракел в Арзакане боковые горизонтальные выступы масштабно мельчают по сравнению с вертикальным столпом.
Не продолжается ли этот процесс и далее (73с_4–5), приводя к редукции боковых выступов в едва заметные выступы либо полусферы на некоторых хачкарах (73с_6–8 ) и круглых колонных гавитов (73с_9)?
Эти боковые выступы могут принимать округлую и даже полусферическую форму.
Не является ли эта форма отголоском мотива кукби – материнской груди?
Еще одна аналогия: внутренние саркофаги мумий египетских фараонов (те, которые имеют плавные обводы, частично еще сохраняя подобие с формами тела) имеют по бокам небольшие симметричные выступы-распорки для точного помещения внутреннего саркофага во внешний саркофаг в виде прямоугольного ящика.
*
73d  КРЕСТ С АУРОЙ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/163964/
Аура, кокон, тонкое тело, сознание – современные термины для описания структуры традиционного, ключевого для нас понятия духа.
Нередко плиты древних хачкаров имеют овальную форму – форму кокона, форму тонкого тела человека, тем самым отсылая к духу по сходству полевой структуры, наблюдаемой духовидцами.
Овальные хачкары (и даже чечевицеобразные) считаются одними из самых древних – 9-10 век.
Сохранилось их немного.
Плита хачкара может достаточно точно и аккуратно передавать форму овала (73d_1), а может и лишь весьма небрежно намекать на овал (73в_2).
Вызвано это, видимо, подключением в последнем случае символики "нерукосечного камня" (то есть камня необделанного), отсылающего к Иисусу.
Эта символика обычно несет еще и мотив самоумаленности человека перед Богом как истинным Творцом и Мастером.
Поэтому такого рода крест-камни и выглядят как бы не до конца обработанными.
По мере усиления гордыни и спеси в человеке эти мотивы исчезают из христианской культуры.
Постепенно овал плиты хачкара начинает тяготеть к форме прямоугольника с полуциркульным завершением, в целом сохраняя тягтение к овалу и исходную архетипическую отсылку к форме кокона тонкого тела (73d_3).
На многих памятниках крест окружен более-менее плавным эллипсоидным абрисом (или «ковчегом»-углублением), охватывающим его.
В этом случае возникает достаточно отчетливая аналогия с духовным полем, охватывающим крест, в которое он вписан и – предполагается – источником которого он является.
Последнее подкрепляется базовой, фундаментальной для нас аналогией вытянутого по вертикали креста с человеком.
Эта аналогия трудно доказуема и в то же время совершенно очевидна.
Духовное поле может изображаться и в виде овала самой вертикальной каменной плиты, и в виде овального «ковчега» (выемки), охватывающего крест.
Видимо, для подчеркивания того, что крест является источником этого поля, абрис ауры нередко изображается четырьмя дугами – как бы волнами эманаций, исходящими от всех четырех окончаний креста. 
На торце горизонтального надгробья на кладбище в Норатусе, которое местные называют «Свадьба» (73d_5), изображен крест без цветения в многослойной ауре, повторяющей его жесткие формы.
Это довольно редкий случай условного изображения ауры не округлыми плавными дугами, а линиями с прямыми углами.
Горизонтальные плиты такого рода не именуют хачкарами, обычно крест на них не доминирует как образ.
Любопытен древний четырехгранный столб на поле хачкаров в Норатусе (возможно, 4–5 век), где изображенный на боковой грани крест в ауре почти полностью выбран – так, что на его месте возникла крестообразная выемка, замещающая его. Очевидно, эта выемка, как бы являя собой вместилище духа в толще камня – ауры или кокона, оказывается для простых людей более убедительным его образом, чем просто плоское изображение, нанесенное на грань.
Здесь условность плоскостного изображения уступает место реальной пустотности объемной выемки как вместилищу духа.
Точно так же на некоторых хачкарах плоская круговая мандала уступает место объемной, выпукливающейся из плоскости мандале как части сфероса.
Судя по очевидной небрежности формы этого выемчатого креста, можно предположить, что он сделан не резчиком, а является следствием обряда или народного обычая – долгого крестообразного скобления или процарапывания креста на стеле другим камнем.
Яркие примеры обычаев скобления подобного рода (но не крестообразной формы) можно видеть в Канакере (Ереван) на надгробье Петевана, в ванке Сурб Христофора близ Даштадема, на фасаде церкви Циранавор в Аване Ереванском и в других местах.   
На другой грани той же стелы мы видим множественные порталы входа-выхода, изображенные полудугами.
*
73e МАНДАЛА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/164136/
Под крестом на многих хачкарах нередко изображается большой диск со сложным плетением внутри – мандала.
В Армении их называют вардьяк, роза, и сближают с розой процветания в Бога на порталах европейских соборов. 
Нередко круговая форма вписывается в квадрат.
Мандалы на хачкаре ближе всего к особому роду мандал – янтрам, то есть мандалам для созерцания.
Их символика также весьма близка символике "державы" как образу божественной силы и власти.
И конечно, эти янтры втягивают в себя символику круга.
Закон изображения мандалы на хачкаре – большие размеры и сложное узорочье внутри.
Крайне редко встречаются мандалы, представляющие просто увлечиченную в размерах розетку, например, вихревую (такой хачкар известен в селе Мартирос).
Сложность узоров внутри мандалы как раз и создает образ "державности" божественной силы и власти, объемлющей собою весь мир.
Кроме того, сложные плетения – это еще и образ непостижимости силы Божьей.
*
73f  ПЛОДЫ ПРАВЕДНОСТИ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/164190/
На хачкаре в верхних междукрестьях (73f_1) нередко симметрично изображаются два одинаковых плода. Обычно они свисают вниз с лозы, исходящей из верхнего окончания креста или дугой охватывающей верхнее окончание креста. Это "плоды праведности", символ итога духовного тружения. Для христианина это Рай как вкушание райских плодов.
К вечному пребыванию в Раю нередко отсылает круговая форма лозы, на котором висятт "плоды праведности", как в данном случае.
Плод чаще всего изображается гранатом, виноградной кистью, шишкой пинии.
Симметрия композиции, как обычно, подтверждая наличие «линии Брахмана» как вертикальной оси симметрии, отсылает к божественности и «всюдуместности» изображаемого.
Образ граната как плода может быть совмещен (73f_2) с цветочной круговой розеткой (образ "процветания в Бога"). У розетки восемь лепестков (8 – отсылка к 8-му дню, дню воскресения, и к христианской церкви).
Лоза плода изображена в виде крученого вервия. Для христиан веревка – символ молитвы как связи верующего с Богом. Этот образ традиционен для индуизма и буддизма. На санскрите слово "йога" впрямую переводится как "связка" [человека со своей вечной природой].
Крученая лоза исходит из почек цветения на концах креста, знаменующих процветший на 3-й день крест Иисуса, то есть его вознесение и воскресение. Это образ упования всех верующих на воскресение в духе в мире ином, в райском саду.
C каждой стороны не один, а пара гранатовых яблок (73f_3). Они исходят не от креста, а из "уголков света", знаменующих вечный несотворенный свет Рая, то есть сияние сознания Абсолюта, Брахмана. Этот образ также традиционен для индоариев.
Сверху над крестом видна небольшая полусфера.
Так на христианских средневековых миниатюрах нередко изображают Небо как  местопребывание сил бесплотных.
Здесь (73f_4) плод также совмещает образ гранатового яблока и круговую цветочную розетку.
Любопытно, что при этом плод имеет три черенка-вервия, вертикальный, горизонтальный и наклонный.
Можно полагать, что это изображение связи трех естеств человека (тело, душа, дух) с высшими. "горними" сферами.
При этом вертикальный черенок отходит от круговой (вечной, несотворенной) лозы, исходящей из верхней ("горней") оконечности креста с крученым переплетением (образ гармониии двух начал в человеке).
А здесь (73f-5) плоды праведности представлены в виде виноградных кистей (ибо на "древе жизни" христианского Рая – как и на древе исполнения желаний буддистов – могут появляться любые плоды).
И виноградные кисти, и окончания почек цветения креста вплетены в единую Иисусову лозу – образ всеобщей сети сознания, индоарийского поля-кшетры как поля всех полей Бхагавадгиты (см. Беседу 13). Вот почему изображающая это поле плетенка органично и непротиворечиво объединяет в себе базовые мотивы – прежде всего круговой, косоугольный (ромбический), ортогональный, а также мотивы расширения и сжатия.
На данном хачкаре, как мы видим, эта плетенка включает также и бордюрные клейма, представленные как ее неотъемлемая часть и не разделенные, как обычно, на отдельные изолированные квадратики-ячейки поля-кшетры.
Плоды в виде условных шишек пинии имеют ортогональную разделку, отсылающую к полю-кшетре (73f_9). В центре левого плода – многозначительное углубление – "печурка" как отсылка к обители духа.
Лоза, на которой виcят плоды, разделена по осевой на две части, то есть двоична, видимо, как обычно, в случае двоицы знаменуя гармонию соития тела с духом как идеал воплощенного человека.
А здесь (73f_12) плоды, изображенные в виде растительных побегов, висят на дугообразной плетенке, образующей арку (обитель духа, сам дух, место богоявления, кокон или аура человека).
На хачкаре с двумя равновеликими крестами "плод праведности" изображен между ними, на вертикальной оси симметрии (линия Брахмы).
Он может опускаться сверху вниз (73f_14) или подниматься снизу вверх (73f_15).
Подобные вариации, наблюдаемые от хачкара к хачкару, вводят независимость "плода праведности" от наших привычных представлений о земных плодах, то есть обнажают его символизм, помогая избежать искуса языческих соотнесений.
*
73g  ФАРН И КИРТИМУКХА (САНСКР. «ЛИК ВЕЛИЧИЯ») – ЛИК НЕТЕЛЕСНОГО ПРИСУТСТВИЯ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/164200/
В фарне («хварно») сошлись представления едва ли не обо всех позитивных ценностях жизни у иранцев, скифов, сарматов, осетин и всех тех народов, где существовал культ тонкого, духовного огня – зороастризм, митраизм.
В их числе и дохристианская Армения.
Фарн это свет, солнце, блеск, сияние, великолепие, прибыток, слава, венценосность, счастье, хорошая доля-судьба-удел, удача, благодать, обаяние, харизма, животворящая сила, аналог христианского нимба.
В иранских мифах есть и бог с таким именем.
Заратустру изображают в лучистом нимбе.
Существовал и «Город Фарна» – Харашкет (Канка, Чаче или Антиохия Заяксартская в 60 км от Ташкента, 3 в. до н.э.). 
«Фарн» – аналог «крыл шехины» иудеев, «благодати Божьей» христиан, «бараки» мусульман.
У осетин (потомки скифов) сохранились формы приветствия: «Да будешь ты богат фарном!», «Да пребудет в этом доме фарн!», «Да не исчезнет фарн предков!», «Фарн отцов не уходит в царство мертвых!».
Фарн изображали по-разному,  чаще всего в виде барана и рогов барана – как простых, дугообразных, так и подчеркнуто спиральных.
Над входом в дом нередко и сейчас в Дагестане можно видеть не изображение, а непосредственно череп горного барана с рогами (73g_00).
Фарн также изображали в виде газели, сокола, оленя, в виде образов сияния, эманаций, аналогичных образам «Славы Господней» в христианской иконографии.
Различали «дом фарна» и «фарн мира».
Понятие «фарн» относилось не только к религиозной сфере, оно пронизывало собой все миросозерцание и жиненный уклад.
С приходом новой религии, христианства, фарн и его символы, пронизывающие быт и сознание людей, не могли просто так взять и кануть в никуда.
Они свободно сместились на памятники новой религии, приобретя здесь большую сокрытость и меньшую очевидность.
Но для «людей фарна» достаточно было косвенного, едва различимого намека на один из символов фарна: дугообразность бровей усопшего на надгробье, дугообразность верхних «побегов духа» на хачкаре, спирали рогов каменного барана, «уголки света» и круговые розетки, цветочные, вихревые и радиальные – как образы сияния и эманаций, разнообразные орнаментальные, растительные и геометризованные  мотивы благодатного расширения сознания – всё это фарн.
Для новообращенных христиан всё это превращало христианский хачкар и надгробье также и в носителя привычного круга прежних представлений, ожиданий и благопожеланий, связанных с фарном.
Нам мнится, что все это было когда-то давно, в седой древности.
Но что такое два тысячелетия для человека? – один миг, ведь сознание меняется крайне медленно.
Поэтому и сегодня мы по-прежнему стоим лицом к лицу с этой культурой, этими представлениями, их яркими и звучными отголосками, их бессознательным воспроизведением и передачей.
Путешествуя по горной, нетуристической  Армении, я раз за разом убеждаюсь в этом.
За поездку мне попалось немало надгробий, на которых брови усопшего и нос образуют дуги бараньих рогов.
Определенное сходство с местным этническим типом (сросшиеся брови, крупные носы) маскирует и одновременно как бы дает «добро» на воспроизведение этого мотива.
То же самое касается верхних дугообразных «побегов духа» на хачкаре.
Об этом же говорят там и здесь встречающиеся обломки нижних частей хачкаров с дугообразными побегами духа, установленные и даже вмурованные в стены храмов «вверх корнем» – ибо в таком положении дуги отсылают и к пальме вечной жизни, и к фарну.
Очевидно, что изображения на храмах оленей, газелей, соколов, помимо христианских обоснований (я уж не буду говорить о буддийских корнях этих образов), рождали у «людей фарна» свои ассоциации.
Именно благодаря этой удивительной терпимости и виртуозности в сохранении предыдущих культурных образов и слоев их значений армянская средневековая культура приобретает энциклопедический, универсальный характер. 
Мне не раз встречались хачкары и их обломки, установленные "корнем вверх", то есть, попросту говоря, перевернутые. При этом побеги Св.Духа оказываются сверху и образут две нисходящие дуги – наподобие густых сросшихся бровей человека, или кроны пальмы. Возможно, при этом они и воспринимаются как отсылка к пальме (в христианстве – символ вечной жизни). Однако они также обретают сходство с фарном. Не думаю, что оно случайное или второстепенное. Я нашел перевернутый фрагмент хакара и на поле хачкаров в Норатусе (73g_5 и 6).
Думаю, что при перевороте хачкара "корнем вверх" также начинает "играть" символика прямоугольного "зуба" для крепления хачкара в постаменте (как отсылка к Гробу Господню и как портал входа в загробный мир).
Иногда (73g_7) побеги Св.Духа изображаются и сверху.
На таком хачкаре они и без переворота "вверх корнем" актуализируют символику и пальмы, и фарна.
Дуги фарна могут быть образованы и лозами "плодов праведности" (73g_8).
Я встречал слишком много именно так (73g_9) расположенных капителей, фрагментов раннехристианских колонн и обломков хачкаров, чтобы считать это случайностью. Безусловно, при таком, отнюдь не случайном, перевороте возникает более или менее явная отсылка к фарну (для "людей фарна" достаточно едва уловимого намека).
На многих фрагментах подобного рода это подчеркивается наличием парных элементов, воспринимающихся как "глаза" некоего странного, нечеловеческого лица, незнакомца, смотрящего на нас.
Элементы орнамента при этом могут создавать группировку, напоминающую группировку человеческого лица (нос, губы, рот, абрис лица). 
Этот прием известен в буддизме (санкр. киртимукха, букв. «лик величия»), идуизме, даосизме как отсылка к незримому, бестелесному присутствию некой тонкой, эфирной сущности. 
Вот, к примеру, изображение трезубца Шивы, совмещенное с отсылкой к его незримому присутствию:
Очевидно, это один из протосимволов ариев и других древних народов и племен.
Например, на буддийской танке киртимукха може выглядеть как два симметричных завитка облаков, зеркально отражающие друг друга и создающие группировку, отдаленно напоминающую два глаза на некоем лице, или, скорее, взгляд некоей неизвестной и непривычной нам по облику сущности.
Этот прием был известен и тем народам и племенам, остатки которых сейчас живут на Кавказе.
Их знаменитые деревянные перегородки  (цагур) внутри дома, образующие его дальнюю от улицы стену, нередко воспроизводят огромный  – во всю стену – лик киртимукха путем симметричного размещения по сторонам вертикального столба-ствола двух круговых розеток (73g_11)

Группировки, напоминающие странное, «иноземное», «потустороннее» лицо, наблюдаются и на древних резных столбах дагестанских мечетей (73g_12 и 13)
 

Пожалуй,  подобные феномены многослойного восприятия возможны именно благодаря универсализму как своеобразной и почетной многослойности, «всеядности» (а не избирательности, ведущей к окостенению в догматизме и ригоризме) армянской средневековой культуры, ее глубокому консерватизму, подобному идеальной памяти о своем прошлом, что приводит к фактической позиции глубокой терпимости и всеприемлемости, бережной оплазмированности культурных феноменов, принадлежащих разным народностям, вероисповеданиям и временам, что особенно присуще народному мировосприятию, народной культуре, крайне консерваивной, особенно в глухих горных областях.
*
73h  МОТИВ ПЛЕТЕНКИ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/164203/
Слева на снимке (73h_1) хачкар, на козырьке которого по бокам креста воспроизведены обширные прямоугольники с ортогональной плетенкой.
Cудя по топосу, перед нами весьма значимый образ.
А судя по его простоте, это очень древний архетип.
Известно что индусы меряли мудрость корзинами (санскр. «питака»), ибо изначально священные тексты в виде веревок с узлами хранились в корзинах.
Если отслеживать индоарийские корни этого образа, то перед нами – отсылка к корзине, питаке, как мудрости.
Плетенка тесно связана и с мотивом "Сети Индры" как образа мирового сознания («поле-всех-полей» Бхагавадгиты).
Человек – часть этого поля, и одновременно он – всё поле.
Заметим, что плетенка на нашем хачкаре воспроизводит плетение и из двух, и из трех лоз.
Так воспроизводятся два базовых архетипа человека в христианстве – как двуипостасного (более ранний – тео и дух) и как трехиспостасного существа, когда к телу и духу прибавилась отдельно выделенная из телесной природы душа как сфера эмоций, библейских «страстей».
Вглядимся в плетенку (73h_2) на козырьке того же хачкара.
Она выплетена из трех лоз, отсылая к человеку как совокупности трех ипостасей – тела, души и духа.
А вот (73h_5) еще один хачкар в Норадузе, на поле хачкаров, козырек которого представляет собой ортогональную плетенку из двух лоз, а боковые орнаменты бордюров содержат ярко выраженные косоугольные (ромбические) мотивы, дополняющие в целом образ плетенки до универсума всеобъемлющего образа поля-кшетры Бхагавадгиты.
Свободное взаимопереплетение круговых, ортогональных и косоугольных мотивов (73h_8) говорит об их взаимозаменяемости в плане семантики и доносит до нас образ плетенки как универсума поля-кшетры мирового сознания.
Под основанием креста на хачкаре изображена плетеная сфера (73h_9).
Ее решетка тяготеет к косоугольности, при пересечении линий образуя ромбы, хотя в некоторых местах линии пересекаются под прямым уголом, образуя квадраты.
Так возникает образ взаимопереходности квадратных форм (ортогоны) в ромбические и наоборот, их взаимодополнительности и семантической однородности.
Точно так же в Боробудуре (буддийская ступа-мандала) чередуются ступы, буквально собранные из кубиков и образующие квадратные просветы (73h_11), и ступы, собранные так, чтобы просветы имели форму ромбов (73h_10).
*
Весьма родственная плетенкам на хачкаре, плетенка с косоугольной основой, обтягивающая собой сферос навершия исламской стелы (73h_12)  – условное изображение чалмы как погребального савана мусульманина.
Введенная шарообразность плетенки задействует многоуровневую символику сфероса (чалма, чакра, держава, вечность, гармония и т.д.).
Плетение из трех лоз относит все смыслы к трехипостасному человеку.
*
Пожалуй, пара хачкаров у западного фасада храма Аствацацин в Артике, марз Ширак (73h_13) – самые показательные во всей Армении хачкары для нашей темы плетенки.
Буквально все элементы здесь отсылают к плетенкам либо сеткам-решеткам.
Возникает почти сплошной ковер.
Характерная черта всех узоров здесь – легкая поведенность, нерегулярность, отсутствие работы "по линейке".
Так мастер вносит живое дыхание в свои узоры.
Эта дисимметрия (так называют легкую, почти незаметную асимметрию исследователи симметрий и отклонений от них) – базовое свойство тел всех живых организмов.
Именно дисимметричные тела воспринимаются нами как живые, одушевленные.
Этот же закон восприятия в какой-то степени бессознательно включается даже в случае каменного узорочья.
Поведенность, как бы неумелое владение резцом – черта древней традиции умаленности человечьего мастерства перед лицом Господа – Великого Мастера.
На крупном плане мандалы правого хачкара (73h_16) видно, что здесь тяготеющий к ортогональности узор плетенки свободно переходит в тяготеющий к косоугольности и ромбичности.
Это лишний раз доказывает их взаимозаменяемость. Они – изводы одного и того же мотива, отсылающие к одному – полю-кшетре всеобщего, вечного, несотворенного сознания, которое монотеисты именуют Богом.
Косоугольные и ортогональные мотивы взаимопереходны и взаимозаменяемы, оба они также отсылают к "ловушке для духа", плетеной из травы, которая становится со временем образом жилища духа и самого духа.
*
73j  МОТИВ СОИТИЯ.  МАТКА И ВАГИНА.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/164206/
Что ж, это древняя почтенная традиция – рассматривать мир как союз, слияние. соитие мужского и женского, инь и ян, яб и юм, аниму и анимус.
В этом нет ровно ничего зазорного.
Появляются эти первоосновные мотивы и на хачкаре. Как же без них?
В армянских мифах описано соитие бога-камня Улликумми с горой Вашиттой (упоминание об этом  – в Истории Армении Мовсеса Хоренаци).
Перешли подобные образы и фигуры речи и в писания христианских теологов.
Отразились они и на хачкаре.
Стоит напомнить, что на древних языках этого региона – древнегреческом, арамейском, сирийском – слово "дух" женского рода, со всеми вытекающими последствиями.
Духовную окраску здесь неминуемо обретают образы, прежде всего относящиеся к женственной ипостаси, и лишь затем – к мужской.
Так образ духа в плане пола (чета-нечета) становится амбивалентным. 
Поэтому духовные плоды праведности вполне закономерно и естественно могут изображаться в виде ромбов с вертикалью (73j_3), отчасти напоминающих матку или вагину.
Впрочем, изображение женского либо мужского – не главное.
Цель любой духовной традиции – привести человека к гармонии, сбалансирвать его ипостаси.
Отсюда – именно слияние, соитие двух начал как образ такого баланса или равновесности.
Раздвоенные концы армянского креста, безусловно, являются образом женственности духовного начала как такового.
Тогда понятно, почему на хачкарах нередко между концами креста вдвигаются остроконечные элементы (73j_1 и 2).
Это и есть искомая гармония как соитие.
Насколько оно условно? И насколько оно понимается нетелесно? –– Это вопрос.
Два креста (73j_4, 5 и 6) как образ мужского начала (Христос), сходясь, образуют ромб, напоминающий женскую матку.
Можно прочитать этот образ так: мужское и женское, находясь одно в другом, производит друг друга и вместе образует искомое гармоническое целое, божественную полноту.
Это и есть, собственно, тантра.
В древней архитектуре немало элементов, отражающих диалектику или вот именно это гармоническое соитие чета и нечета как женского и мужского.
Одиночный столп между двумя арками в виде входа в храм (храм Воскресения в Цахкадзоре) или храмового окна («столп истины» в южной стене собора в Св.Эчмиадзине, две арки со столпом в северной стене крытой галереи при входе в церковь Св.Гаянэ в Вагаршапате).
Раздваивающиеся концы армянского креста.
Точно так же в средневековой живописи Китая число веток на кустах и деревьях изображалось четным, а число развилок, соответственно, было нечетным. Так наглядно воплощалась концепция инь-ян.
*
73k   «ЕЛОЧКА»
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/164221/
Мотив «елочки», возможно, имеет растительное происхождение, им нередко «разделываются» древесные мотивы.
Но вне растительного контекста он является образом дискретных эманаций или импульсаций потока тонких энергий, передавая движение на духовном плане.
На хачкаре «елочка» иногда впрямую замещается дугообразными кривыми – как бы рядом последовательных волн, выпуклость дуг которых определяет направление их распространения.
Мотив «елочки» на хачкаре в ограде церкви Сурб Ншан Дзагаванка (Ариндж, Ереван) (98_7) (отсылающий к мотиву движения в духовном плане) на «побегах духа» незаметно меняет свое направление: движение духа от кольцевых завитков змеиной мудрости направлено в одну сторону – к основанию ножки креста, а в другую сторону – вверх, к пальметтам процветания.
Эта обратимость отсылает к свойству духа (потока эманаций) одновременно двигаться в разных направлениях, в том числе противоположных.
В итоге в данном случае «елочка» указывает на то, что дух поднимается – восходит – и к основанию креста, и к пальметтам цветения духа на концах духовных побегов.
Любопытен обломок (Аван в Ереване, храм Циранавор) в плане символики "елочки" и голгофы (100_18): здесь в виде многослойной голгофы "уголком" сделано боковое средостение креста с бордюром.  Сама форма этого средостения создает образ (дискретной в своей сути) эманации, направленной от бордюра к кресту.
При этом в силу домининты растительных мотивов вокруг голгофы она и сама начинает восприниматься как растительный мотив и в силу этого обретает также и традиционное для растительной елочки направление прорастания "вверх" – от креста к бордюру.
Так возникает амбивалентный образ движения эманаций на духовном плане.
И кроме того, эта остроугольная «горка» несет мотив (мужского) внедрения между раздвоенными (женственными) концами креста.
*
73m   ДВОИЦА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/164227/
Двоица, два или чет – женское начало – в данном регионе имеют отсылку к духу, поскольку слово "дух" на древних языках этого региона – женского рода.
Видимо, отсюда идет традиция вырезания рядом двух крестов, установки рядом двух одинаковых надгробий, двух храмов (Гергер, Суздаль), двух свечек в матуре, двух полуколонок в храмовом декоре, и так далее.
*
73n   ПАЛЬМЕТТЫ-КРЫЛЬЯ  ПРОЦВЕТАНИЯ  КРЕСТА  (ПОБЕГИ ДУХА)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/164230/
Согласно «Символу веры» армянской апостольской церкви, дух изливается от Отца и Сына истечением. Парные пальметты, исходящие вниз из ножки креста и затем плавно идущие в стороны-вверх, и являются образом этого истечения, этих эманаций.
«Крылышки духа» – дохристианский образ.
Пальметты, то есть образ духа как такового, изредка встречаются в Армении и отдельно от креста.
Такой образ можно видеть на колонке родника в Аштараке у храма Маринэ (108_33).
Здесь крест заменен кругом (ибо Христос есть круг, в коем все силы сходятся), а побеги духа плавно охватывают его со всех сторон, как бы обтекая.
Дух, по словам отцов церкви, пламеновиден либо облакоподобен.
Сюда можно добавить уподобление духа птице и крылу, лозе («Я есмь лоза..»), потоку воды (по определению исхождения духа истечением) и змее.
Поэтому побеги духа на хачкаре по характеру изображения нередко объединяют в себе свойства текучести, пламеновидности, растительной лозы, крыла и извивов змеиного тела.   
Как правило, «побег духа» изображается единым пучком из нескольких параллельных волокон (обычно их от четырех до семи). Эти волокна представляют собой различные дары Св. Духа, о которых упоминается в Библии.
Крест с пальметтами, исходящими из основания креста, в христианстве называется процветшим.
Согласно армянскому апокрифу крест Иисуса процвел на 3-й день.
Поэтому  мотивы цветения знаменуют воскресение в духе.
На ранних хачкарах крест изображали с "каналом" снизу, похожим на трубку для насадки на древко (73n_1).
Побеги духа на некоторых хачкарах (73n_2) не похожи ни на растительные побеги, ни на крылышки, ни на языки пламени или струи воды.
Это тоже имеет смысл: в самом деле, а на что похож дух?
А вот комплексный образ побегов духа (73n_3) , втягивающий в себя несколько архетипов: это и поток тонких эманаций (на это указывают идущие в параллель продольные  линии - как бы ламинарные струи), и тело извечной змеи мудрости Шеши (на это указывает круговой завиток и особая гибкость в изображении лозы).
Верхние растительные пальметты частично заштрихованы сеткой - отсылкой к полю-кшетре.
Иногда побеги духа изображаются и сверху и снизу (73n_4), тем самым удостоверяя, что дух – вне верха и низа, правого и левого. В апокрифическом Тибетском Евангелии сказано: «Войдёте в Царствие, когда правое станет левым, верх низом, ночь тьмою и мужина женщиной».
Попутно верхние побеги создают отсылку к пальме как древу вечной жизни (73n_5), а также отсылку к фарну в виде двух дуг бараньих рогов.
Пальметты могут завершаться круговыми розетками чакр (73n_6) – прекрасное и глубокое решение.
Побеги духа двух соседних равных крестов, сплетаясь, образуют ромб, тем самым обозначая тяготение духа к изначальной пустотности (73n_7).
Пальметты-побеги могут делиться на отдельные параллельные стебли (или «ламинарные струи, если угодно), в данном случае – по четыре с каждой стороны (73n_8).
На других хачкарах можно видеть5-6-7 таких стеблей.
Это отсылка к "дарам духа", упоминаемым в книгах Библии.
В разных местах текста Библии называется разное число этих даров, отсюда – плавающее число веток на пальметтах-побегах.
Иногда пальметты завершаются так, что их абрис напоминает головки голубкообразных птиц (73n_9) – еще одна тонкая отсылка к духу.
Нередко потоки духовных эманаций завершаются крестами в прямоугольнике (73n_10).
Прямоугольник  – образ пифагорейской души.
Крест внутри свидетельствует, что речь идет о душе христианина.
А здесь пальметты духа принимают S-образную форму и оканчиваются плодами граната – плодами праведности (73n_11). Так выражается упование на Рай духовный.
А здесь духовные побеги принимают кругообразную форму (73n_12), намекая на вечность духа и обнимая собою голгофу под крестом.
Побеги перевязаны горизонтальной повязкой – пативом, почетным знаком отличия нахараров – средневековой армянской аристократии.
Побеги духа могут делать круговые завитки, очень похожие на "колеса" (офанимов) небесной иерархии (73n_13).
А здесь (73n_14) побеги духа раскрыли клювы наподобие уток (отсылка к птицам), при этом сохраняя сходство и с растительными побегами.
Вряд ли случайно прямо перед раскрытыми клювами на ножке креста с каждой стороны изображено по полукруглой почке цветения – образу духовного воскресения.
Вот чего алчут наши птицы, сотканные из Иисусовой лозы (она же буддийская лоза исполнения желаний) и тела мудрого змея Шеши-«Остатка» (Шеша – символ сознания, которое существует всегда, то есть сохраняется и между кальпами, во время пралайи). Славный замес, воистину подобающий универсальной культуре!
*
Возвращаюсь с поля хачкаров Норадуза к храму Григора Лусаворича.
Теперь западный фасад высвечен солнцем, как и хачкары вокруг храма.
К востоку от его стен, на наиболее почетном месте – за алтарной апсидой, у низенькой оградки, идущей вдоль улицы, стоят в ряд семь хачкаров, почти все – с фигурными изображениями на козырьке, возможно, в честь Григория Просветителя.
Фигуры на хачкаре – большая редкость.
Но меня это отнюдь не печалит – фигурная символика хорошо изучена, она довольно поздняя и не требует серьезных культурософских раскопок, в основном отсылая к сценам из Писания.
Боюсь, что по символической глубине ей не сравниться с древним декором.
Солнце передвинулось, и тень больше не закрывает изображения под чуть нависающими козырьками.
На одном из семи хачкаров (71_35 – 42) изображена фигура с поднятой правой рукой, благословляющей четырьмя воздетыми вверх пальцами, а большой палец подогнут и прижат к ладони (ранние христиане складывали персты по-разному, допускалось любое положение перстов).
Справа от фигуры (а от нас – слева) круглое лицо человека (евангелист Матфей), под ним весьма условно овца или теленок? – Лука). Слева — голова орла (Иоанн), под ним — голова весьма условного льва – Марк.
На другом хачкаре (71_47 – 54) вверху, на вогнутой поверхности под выступающим козырьком изображена фигура с крестчатым нимбом (так армяне изображали не только Иисуса, это мог быть и другой святой).
Он благословляет либо учит, подняв невысоко правую руку с двуперстием.
Вокруг него шесть бесплотных духов или сил небесных (голова в круглом нимбе с парой крылышек).
Крылья четверых из них образуют S-образную форму.
S-образное расположение крыльев, конечно же, символично.
Изображения такого рода уходят своими истоками к символу инь-ян, распространены они и в буддизме, это образ гармоничного взаимодействия двух начал.
Под фигурой в печере изображен стоящий на коленях персонаж.
Крылья бесплотных духов изобразительно (а значит, и по смыслу) полностью аналогичны духовному побегу на хачкаре, исходящему из основания креста.
S-образное расположение крыльев, конечно же, символично.
Изображения такого рода уходят своими истоками к китайскому символу инь-ян, это образ гармоничного взаимодействия двух начал как исходных «семян сущности», в буддизме – это капли боддхичитты (73_8).
Плиты многих хачкаров (71_57 и 63) чуть сужаются к земле, чуть расширяются к небу, тем самым создавая градиент своей ширины.
А он, в свою очередь, вызывает эффект расширения как движения снизу вверх – тяготение к Небу духа.
Для ранних плит (неправильной формы и овальных) этот спиритуализм не типичен, они отсылают к гармонизации двух начал, а не к возвышению одного над другим.
*
После Неркин Геташена, Лусадзора, Котаванка, Шорголиванка и Норадуза в голове сильно проясело.
Увиденное достигло критической массы, и я пытаюсь выстроить иерархию образов на могильных плитах и хачкарах, определить, что чего важнее и что без чего может обойтись. И вот что у меня выходит.
*
ИЕРАРХИЯ ПРОТОСИМВОЛИКИ ХАЧКАРА
«Нулевой», базовый уровень.
Уровень всеобщей основы.
Здесь максимально значима пустота как незаполненность плиты или арки.
Эта пустота выделяется и подчеркивается обрамлением, бордюром, просто контуром, обводом, плетенкой, ступеньками рельефа по краю плиты, колоннами арки и т.п.
Она отсылает к Первооснове (Дао, Ци, нирвана индусов, поле-кшетра, Ясный Свет сознания в буддизме), или иначе – к неизобразимому, незримому, непредставимому Богу монотеизма как к образу вечной, изначальной природы.
1-й уровень.
Здесь на равных выступают: отдельно лежащий камень (Христос, крепость веры и др.); сквозное отверстие в плите (Дух Святой как печерка матки, пещера рождения Иисуса, гроб Господень и др.); полусферические лунки и продольные борозды от многократного скобления камня;
Переходным слоем ко 2-му уровню является т.н. ковчег – выемка или заглубление плиты, квадратной или прямоугольной формы, а также небольшая выемка в виде печурки-пещерки, которая может иметь форму подковы, полуарки, квадрата, прямоугольника.
2-й уровень:
– образы мировой основы в виде сетки, плетенки или «матрицы» покрывающего, коврового орнамента (ортогональные и косоугольные сетки, звездчатые орнаменты, пчелиные соты, сталактиты, чешуя, панцирь черепахи, любые регулярные сериальные структуры, воспроизводящие матрицу как равномерно расчлененное на ячейки либо некие элементы поле);
– круг, квадрат, равноконечнчй крест, прямоугольник, ромб, втянутый ромб, шестирадиусная розетка, четырехлопастная фигура в круге как отдельные ячейки сетки Первоосновы, презентирующие ее полное присутствие по принципу «часть вместо целого» .
– образ горы
– арка и аркада (а также печурка и пещерка с арочным сводом, и ряд таких печурок)
– круговые розетки (вихревые, концентрические, цветочные, а также четырехлопастная фигура в круге, и кукби) как место богоявления, процветание в Бога, чакра, кормящая грудь;
– растительные мотивы
На 3-м уровне – образ дома, храма.
На 4-м уровне – крест на удлиненной вниз ножке.
На 5-м уровне – почки креста в виде кругов, почки-трилистники.
На 6-м уровне – «кусты»-побеги-пальметты Св. Духа, «деревья» всеместности, мандала.
На 7-м уровне – фигуративные изображения (птицы, звери, животные, сирины, грифоны, голова Адама, фигуры святых, символы евангелистов и т.п.).

Перебираю приведенные пункты.
Что-то в них уловлено . А что-то не так. Пытаюсь уточнить, переношу образы с уровня на уровень – и вдруг понимаю возможность более продуктивного подхода.
Я шел от конкретики определенных форм, которые бессознательно пытался ранжировать по историческому принципу, то есть по степени их древности и порядку появления (как у Якобсона в книге о хачкарах).
А что если идти не от конкретных форм, а от архетипов, которые они несут в себе?
Ведь коренная черта древних культур – многократное дублирование как проекция одних и тех же смыслов на разные формы, элементы, способы их передачи.
Что если не различать «выше/ниже», а расссматривать их на равных – точно так же, как и на хачкаре? Итак, второй заход.
*
ИЕРАРХИЯ ПРОТОКОМПОЗИЦИЙ И АРХЕТИПОВ НА ХАЧКАРЕ
1. Композиции, суть которых – подчеркивание, обрамление замкнутым контуром некоего пустого, ничем не заполненного пространства.
Это плацы из менгиров, ограды святилищ, «палисады» из камней вокруг почитаемых хачкаров и часовен, бордюры надгробий.
Переходя в графику, они передают свою семантику квадрату и прямоугольнику, кругу и овалу, а также ромбу.
2. Образы, которые несут в себе архетип Первоначала или «центра мира» как высшего, идеального состояния сознания – в виде центра центральносимметричной фигуры.
В монотеизме их трактуют как изображение Бога или Творца.
В буддизме центр – нирвана, нирвикальпасамадхи
Это круговые розетки и круговые мандалы с ясно обозначенным центром.
Это средокрестье крестов и крестообразных фигур. Это центр спирали.
Центр ромба, особенно втянутого.
3. Любые осесимметричные композиции. По мнению исследователей, любые симметричные элементы изначально отсылали к незримой, вечной сущности, умирающей и вновь возрождающейся подобно луне.
Эта сущность не изображалась, но предполагалась незримо присутствующей, условно представленной на оси симметрии между парными элементами (см. Э.Церен. Лунный бог).
4. Любые композиции, построенные по принципу «два в одном» и обычно трактуемые как образ гармонического единства двух неких начал. Это S-образная фигура или «двойная спираль» (основа символа янь-ян). Столб между двумя арками или просто столб в нише. Это упрощенное изображение Шри-Янтры (два взаимоналоженных треугольника вершинами друг к другу), известное как «звезда Давида». Это окончание крыла креста в виде «ласточкина хвоста» (сирийский крест) либо двух круглых почек (армянский крест). Это ваджра индусов. Это круг с двумя параллельными линиями внутри на шиитских могилах, а также  образ «песочных часов» в исламе.
5. Образы, суть которых – отображение процесса эманации, излучения, истечения, распространения, движения (в религиозных системах они связывались с истечением благодати, с образом Св. Духа).
Это расширяющиеся крылья сирийского и армянского креста и крестообразных равноконечных фигур.
Это пальметты-побеги Св.Духа, исходящие из основания креста на хачкарах.
Это орнамент «елочкой» внутри крыльев креста, колонн, на одеждах фигур святых, предполагающий сдвиг, движение составляющей его «галочки».
Это умножение, многократный повтор абриса какого-либо элемента (голгофа на хачкарах Старой Джуги) либо части фигуры (на одном из надгробий) – как образ ее расширения-сдвига.
Это вихревая розетка.
Это круговая розетка с концентрическими (как бы расходящимися либо сходящимися) кругами внутри.
Это и цветочная круговая розетка, ланцетовидные, расширяющиеся к краям лепестки которой всегда создают оптическую иллюзию движения от центра.
Это голгофа в виде вписанных друг в друга треугольников, создающая оптическую иллюзию постепенного, ступенчатого изменения размеров фигуры (один из хачкаров на кладбище Неркин Геташена).
Это голгофа в виде полукруга с вписанными в него полукружьями меньего размера.
Сюда относятся и все растительные мотивы, поскольку они всегда предполагают рост, развитие, простирание живой лозы или побега.
6. Элементы, отражающие бесконечное чередование неких двух состояний.
Это меандры, построенные из повторяющихся обращенных элементов (синусоид, волн, плетенок, китайских спиралей, подковок, овов и т.п.).
Это т.н. «городки», образующим элементом которых является ступенчатая голгофа.
Это зубчатки ломаных линий (отсылка к кристаллизованному, ваджрному состоянию сознания в индуизме и буддизме).
«Образующий» элемент подобных меандров часто используется автономно, как отдельный, единичный образ, и обозначает то же самое, что и меандр в целом.
Например, ступенчатая голгофа, на которую ставится крест. Или голгофа в виде треугольной горки, или полукруга.
7. Отдельно лежащий камень. При всей кажущейся независимости этого мотива от хачкара и надгробной плиты они теснейшим образом взаимосвязаны (хачкар ведь – тоже такой же точно отдельный камень, и потому принимает на себя все древние пласты семантики камня).
8. Крайне самостоятельный и, видимо, полностью независимый образ пещерки-печурки как углубления, и затем редукция этого мотива к «ковчегу» как неглубокой выемке определенной формы.
9. Сквозное отверстие как канал (например, для исхода души из тела в могильной плите или надгробье).
10. Образ узла без начала и конца («плетенки») – древняя традиция, идущая от узелкового письма индусов и развитая в буддизме.
11. Покрывающие оранаменты как образы Первоосновы, Матрицы, Шаблона, сети Индры, мирового узора дхарм, Христа (ибо «Нет места пустующего, где не было бы Христа», – слова иерея Левонда, цит. по Егишэ, О Вардане и войне армянской), Аллаха (ибо «Куда ни повернись – там лик Аллаха» Коран).
«Образующий» элемент покрывающего орнамента также может воспроизводиться отдельно, в этом случае он замещает собою весь орнамент и сохраняет всю его семантику.
Четырехлопастная фигура и шестирадиусная розетка – яркие примеры «образующих» элементов таких орнаментов.
Отдельный эллемент покрывающего орнамента, по сути, ВСЕГДА представляет собой образ единичного, минимального, вечного и несотворенного живого сознания как «кирпичика», из которого и состоит все сущее (дхармы буддистов).
12. Фигурные изображения (планеты, люди, ангелы, боги, животные, птицы) как отсылка к библейским мотивам, образам и персонажам.
Фигуративные образы на хачкаре довольно редки. Но почему? Может, как раз в силу их крайней семантической узости, возникающей вследствие смысловой определенности, сжатости слишком конкретным и хорошо известным контекстом?
*
Похоже, теперь удалось более ясно понять основу, на которую опираются образы памятников Армянского нагорья.
Намеченная схема дает возможность понять, почему наряду с каноническими трактовками возможны и многие другие, идущие вразрез с догматикой христианства.
Взять, к примеру, «уголки света».
Они берут на себя семантику осесимметричных композиций (обозначая пульсирующее бытие некой высшей вечной сущности – умерший и воскресший подобно Луне Иисус), являясь в то же время центральносимметричными розетками (т.е. отсылают к Богу, Творцу, Который везде и нигде, как к центру, полюсу), а также неся в себе мотивы излучения, расширения (эманация божественной благодати, «умного света», работа чакр).
На «уголки света» легко проецируются и любые упоминания о светоносности божества.
К примеру, слова иерея Левонда перед войском армянским: «И тот, кто истинно присоединился к Сыну Божию, очами духа видит незримый чистый свет лучей мысленного солнца» (Егише, О Вардане и войне армянской, с. 264-5).
Или: «Пошли, Господи, свет Твой и истину Твою, чтобы они предводительствовали и вели нас на гору святую и в чертог Твой (Псалмы 42:3).
*
74  РАЗДАН – ЦАХКАДЗОР.  ЦЕРКОВЬ ВОСКРЕСЕНИЯ СУРБ АРУТЮН
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/150770/
Из Норадуза, изрядно прожарившись на солнце, с трудом дотягиваю до центра Гавара (бывший Камо, бывший Нор Баязет), хотя городок рядом – тройка километров.
Незаметно накопилась усталость.
Надо бы перекинуть на флэшку снимки, но время около шести, и все цифровые заведения закрываются буквально на моих глазах.
Я возле гостиницы «Халди» («Бык Халди», невольно уточняю я про себя), а за гостиницей вроде бы должно быть старое кладбище на высоком мыске – там когда-то была автостанция.
Гавар – большой городок, расположен на холмах и в долинах между ними, ориентироваться в нем непросто.
Мало кто помнит, где что было до перестройки, говорят без уверенности.
А я-то думал, что сразу найду приметный мысок с хачкарами.
Напротив гигантского собора, у гостиницы, спрашиваю водителя стоящего ПАЗика, ходят ли автобусы до Раздана. Не ходят. А до Севана? «Как раз еду сейчас», – говорит водитель, и через час я высаживаюсь в Севане, благополучно опустив кладбище хачаров в Гаваре.
А ведь когда-то оно произвело на меня колоссальное впечатление, именно здесь я впервые увидел целое поле древних хачкаров и ощутил их благодатное воздействие.
Моя чаша восприятия на сегодня переполнилась – и я решился на блиц-переезд как форму бегства от новых впечатлений.
По дороге провожаю взглядом красавец-Айраванк – он хорошо виден с трассы на высоком мысу севанского берега.
В Севане у бензоколонки нерешительно мнусь, думая, куда податься.
Пожалуй, надобно искать гостиницу.
Отправляюсь на поиски, но безуспешно, вместо этого выныриваю на севанскую трассу, откуда уже виден Аракелоц, до него не более трех километров.
Не заехать ли на полуостров? Начинаю крутить педали, однако встречный  ветер со скоростью 12 км/час добродушно, но решительно останавливает меня, разворачивает и со свистом несет по ереванской трассе к повороту на Раздан. До него 14 км.
Здесь происходит забавная невстреча. В безлюдном месте, где по сторонам дороги одни лесопосадки, меня вдруг без шума нагоняет автомобильный кортеж. Это якобы президент России Медведев, которому в эти дни тоже взбрело в голову посетить Армению, едет откуда-то с Севана куда-то в Ереван.
На самом деле в машинах никого нет – Медведева переправили куда надо на вертолете.
Вот и поворот на Раздан. Далее – веселый трехкилометровый спуск с ереванской трассы к Раздану, всё вниз и вниз.
Где-то слева мелькает среди складок холмов недалекое кладбище хачкаров, я останавливаюсь, но нет сил карабкаться туда по каменистой грунтовке.
Через полчаса, уже в сумерках, в двух шагах от автостанции нахожу гостиницу «Кристалл», за 5.000 драм (500 руб.) получаю одноместный номер и за 1.500 драм ужин в номер.
22.45. Напившись чаю, усталый, оцепеневающий от сытости, падаю в двуспальную кровать с бархатными рюшками и милым сердечком, которое прилагается к покрывалу отдельно.
Полотенце мне не дали, ну что ж. Зато горячий душ и подзарядка батареек.
Так закончился 8-й день Хачкара-Мачкара.
В Севане я увидел из автобуса любопытный одноэтажный деревянный дом с крышей на два ската (как бы русский стиль): два окна на улицу с деревянными ставнями, в середине дверь на большой деревянный балкон-галерею во всю ширину фасада, идущий под окнами – такого видеть не приходилось. Пара интересных домов промелькнула и в Гаваре, напомнив колониальный стиль Дербента.
*
22 авг 2010, 7.00. Суббота. 9-й день. Вчера я не совсем случайно поторопился оказаться в Раздане.
У меня была мысль сегодня с утра на утреннем автобусе (а вдруг он единственный?) уехать в Агавнадзор, чтобы посмотреть там очень архаичные кресты.
Поэтому меня радует, что моя гостиница – в двух шагах от рынка, откуда как раз уходят автобусы в нужном направлении.
8.00. Я уже встал, вскипятил и напился чаю, собрался, сдал свой номер и уже опять «на трассе» – подхожу к водителю ПАЗика, стоящего у рынка. В 11 часов он как раз едет в Агавнадзор.
Узнав о моих интересах, водитель вдохновляется и советует заглянуть в следующее за Агавнадзором село, Меградзор, где тоже много интересных памятников, в том числе затерянный в горном лесу грузинский храм, который местные используют как матур.
Меня это интригует. А пока у него рейс в близкий Цахкадзор (это три-четыре километра, селение хорошо видно из Раздана, оно находится чуть вверх по долине), и он предлагает забросить меня в Кечарис – один из великих монастырей Армении. 
Я был как-то в Кечарисе, но попал туда усталый, вымотанный, с притупленным восприятием.
Поэтому с радостью пользуюсь возможностью возобновить свои впечатления.
Водитель предлагает заехать к нему в гости.
Днем я смогу посмотреть грузинский храм в горах и съездить в Агавнадзор, а переночевать у него. Что ж, вроде бы неплохой вариант, меня подкупает возможность осмотра памятников Меградзора с местным человеком, который мне все покажет, и я соглашаюсь.
Пока мы поднимаемся к Кечарису по объездной дороге, вижу из автобуса чуть ниже, среди домов, кладбище, находящееся в самом селении. Но попасть туда мне не удастся.
9.00. Я у ворот Кечариса. Она заперты. Ванк окружен невысокой сквозной оградкой из вертикальных металлических прутьев. На лужайках у храмовых стен хачкары. Их немало.
Одна церковь стоит отдельно, не в ограде, а рядышком, на горном склоне, среди высоких пирамидальных тополей, чуть выше летнего пластикового павильона среди кустов, где расположено кафе.
Возле кафе две емкости для воды, одна квадратная, другая в виде бочки.
Обе тщательно расписаны пейзажами, маслом, под европейский примитив, сливаясь по цветовой гамме с окружающим парковым пейзажем.
Подхожу к церкви на склоне. Это церковь Воскресения, Сурб Арутюн, 1220 г.
Входом в храм служит сдвоенная арка, так что в середине оказывается столп – древняя композиция, знакомая по храмам Петры, вырубленным в скале.
Это построение предельно ясно обостряет и единицу (столп в середине), и двоицу (две арки), позволяя спроецировать на архитектуру любые концепты, связанные с представлениями о чете и нечете, со схемой «два в одном».
В Торе и Библии Бог-Творец (как чистое, ничем не разбавленное сознание) связан с нечетом, а творение (как дух плюс добавка тела)  – с четом. То же самое в Коране.
Глядя на эту арку, легко иллюстрировать, например, слова Езника Кохбаци (5-й век):
«Христос есть мир наш, соделавший из обоих одно» (Ефес. 2:14) (привожу цитату по книге Езник Кохбаци. Опровержение лжеучений. Пер.С.С.Аревшатяна, Ереван, «Наири», 2008, с. 180), или положение Двинского собора (506 и 513 г.) о «едином естестве божественности и человечности» (как приводит Киракос Гандзакеци в своей «Истории Армении, с.134 русского издания).
В алтарной апсиде армянских храмов изнутри всегда делаются ниши в боковых стенках.
Глядя на них, я в какой-то момент понимаю, что за такой нишей, скорее всего, стоит изначальное уподобление пещерки или выемки женской матке, отсюда в христианстве один шаг до аналогии со Святым Духом, ибо он на древних языках этого ареала – женского рода, а его функции и роль – чисто материнские.
На русском языке, где «дух» мужского рода, нам привычны выражения типа «Изолью на тебя дух Мой», провоцирующие восприятие духа как мужского начала.
На самом деле это просто языковый кунштюк, сыгравший с нами скверную шутку, ибо чем больше в религии мужского, тем она догматичнее и агрессивнее.
Народные верования всегда женственны – не поэтому ли они столь пластичны, терпимы и всеобъемлющи?
Крещальная ниша в древнем армянском храме тоже всегда делается в стене храма, и второе – истинное рождение происходит в купели, вырезанной в толще базальтовой стены, в толще камня (во Христе), в нише (в духе), под аркой (место богоявления).
Здесь, в Кечарисе, я впервые обращаю внимание на современную деревянную дверь храма и делаю ее снимок – современная-то она современная, да вот только орнаменты и плетенки на ней архетипичны, и никто точно не скажет, сколько этим архетипам тысячелетий.
Поэтому эта резная полированная дверь начала 21 века, воспроизводящая древний архетип, по своей символике так же ценна для нас, как и храмовый декор, выточенный из базальта в начале 11 века.
Здесь я также впервые в этой поездке вижу «сталактиты» (точнее, пока лишь их начатки) – объемные структуры, напоминающие пчелиные соты и в объеме (условно) воспроизводящие устройство «мировой основы».
Мне бросилось в глаза, что отдельный «троичный» элемент сталактитов, напоминающий трилистник (и способный отсылать к Троице) весьма близок к образу трех драгоценностей («триратна») в буддизме.
Несмотря на эту встроенную в сталактиты троичность, она не является явной и назойливой, и проявляется как бы случайно, ненамеренно.
Видимо, эта ненавязчивость и приводит к тому, что по всей Средней Азии сталактитами украшают исламские мавзолеи, а в исламе, как известно, нет ни учения о троичности божества, ни акцентации каких-либо триад.
Обходя церковь, обращаю внимание на то, что прямые углы стен здесь заглажены и смягчены – заменены валиком.
Это немаловажный момент.
Через угол стены (как и через угол гроба) образуется энергетический сквозняк, и энергия выгягивается, вымывается из тела возникающим потоком.
Углы помещают человека в поток.
При отсутствии углов (например, в помещении сферической формы) образуется «омут», где нет течения.
Люди с чистым сознанием тяготеют к отсутствию углов – им нет надобности в постоянной «промывке».
Все остальные инстинктивно тяготеют к жизни в угловатой архитектуре.
Исходя из этой концепции, мавзолей святого должен в идеале иметь сферическую форму (не отсюда ли округлая форма куполов мавзолеев всего мира?), а реально – тяготеть к заглаживанию углов, ибо заключенное в нем сознание святого не нуждается в очищении сквозняком, тянущим сквозь углы.
9.05. С окрестных гор шибанула дискотека, видимо, физзарядка в спортлагере.
Не слишком уместны эти звуки над утренней зеленой горной долиной Цахкадзора с монастырскими куполами Кечариса.
Это же посягательство на личное акустическое пространство, навязывание «акустической культурки для всех», подминающей собой весь честной цахкадзорский мирок.
Я и не думал, что в Армении такое бывает.
К счастью, длится акустический наезд недолго.
*
75  ЦАХКАДЗОР.  КЕЧАРИС
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/150776/
Возвращаюсь к воротам Кечариса. Они по-прежнему закрыты.
Внутри ни души.
Что ж, время дорого, и я спокойно перелезаю через невысокую оградку и осматриваю хачкары.
За храмами под кустами полускрыты обломки хачкаров, их я тоже не пропускаю.
Отколы, трещины, потертости, выветривание, каверны в камне (75_10) – все это усиливает дисимметрию и, следовательно, повышает для нас ощущение того, что резьба "живая", она дышит, она тем самым нам близка и тепла.
Нетипичное для ступенчатой голгофы заострение "домиком" верхней площадки (75_17) отсылает и к образу храма, и к фаллическому образу внедрения и соития Горы с Крестом, Иисуса с Духом Святым.
Такого рода обороты нередко встречаются у богословов, в том числе в армянском средневековье.
Очень отчетлива ассоциация: крест с духовными побегами как фигура с разведенными в стороны ногами – женщина в позе соития.
Если учесть. что "дух" здесь – женского рода, то в таких ассоциациях при восприятии хачкара, очевидно, даже не было ничего еретического или непристойного.
Завивающиеся змеями духовные побеги (75_10) отсылают к верующему как мудрой змее, лишенной яда. У гностиков змея впрямую прообразовывала Иисуса.
Здесь, в Кечарисе, я впервые осознаю мощь дублирования и многократного умножения близких, родственных смыслов, которые несет хачкар, стоящий на высоком составном постаменте, особым образом декорированном.
Внизу воспроизводится либо аркада с пустыми арками (отсылка к незримой Первооснове), либо просто горизонтальный плафон, заполненный покрывающим орнаментом или плетенкой.
Это – уже фигуративный образ Первоосновы, того, что в основании всего (потому он и опущен к нижнюю часть сооружения).
В монотеизме эту первооснову и называют Богом.
Аркада или плафон всегда помещаются в самом низу основания постамента.
Тем самым подчеркивается, что это образ матрицы, базы, корня, на котором и покоится все сущее и не-сущее.
Затем, сам массивный постамент в целом дублирует собой «мировую основу», будучи основанием для хачкара и «камнем».
На постаменте с арками помещен постамент в виде горизонтальногопрямоугольника – отсылка к форме гробницы Иисуса, к Гробу Господню.
Эту же форму повторяет и прямоугольный зуб, с помощью которого хачкар крепится в постаменте.
Вот почему сквозное отверстие «Духа Святого» часто просверливается именно в зубе.
И чтобы подчеркнуть это, в постаменте в этом месте делается дополнительная сквозная «печурка», как в Сурб Степаносе в гомерже Лусадзора близ Геховита.
Эта печурка предоставляет возможность доступа к основе, как бы создает канал общения с нею.
Именно здесь помещаются подношения, ставятся свечи и светильни (известен хачкар из Талина с такой выемкой внизу под крестом и с выемками под крыльями креста).
Эта выемка – вместилище духа как место контакта человека с основой (не вставлялся ли сюда когда-то каменный фаллос?).
Через несколько дней аналогичные хачкары в базальтовых «киотах» Сагмосаванка и Ованнаванка полностью подтвердят мои наблюдения.
Постамент (75_26) имеет еще и ступенчатый стилобат – образ ступеней восхождения, дхармических прыжков к постижению своей сущности.
И наконец, перед хачкаром, установленном на сложном постаменте, лежит горизонтальная плита – образ земного пути человека и дополнительный (символический) ориентир воскресающего духа на восток – к свету.
Далее, мировая основа изображается и на самом хачкаре – в виде мандалы (большого круглого диска, богато орнаментированного, всегда помещаемого в нижней части композиции) либо в виде «корней» (двух растительных побегов, закрученных друг относительно друга и затем расходящихся в разные стороны по горизонтали), либо в виде голгофы (горки как основания, на котором стоит крест).
Как основа может восприниматься и просто основание креста с руконосимой рукояткой либо со штоком для крепления его на древке; и просто удлиненная и/или расширяющаяся книзу ножка креста.
Такое многократное дублирование и позволяет, во-первых, сохранять и передавать в течение тысячелетий изначальную информацию, хранимую сейчас хачкаром, во-вторых, каждой части комплекса функционировать и отдельно, независимо друг от друга.
Поэтому мы видим и постаменты без хачкаров, и отдельно хачкары, и отдельно плафоны с плетенками, и отдельно аркады с пустыми арками, и отдельно отверстия на камнях без всякой резьбы, и наконец, обломки хачкаров, поставленные вверх зубом, с отверстием в нем или без отверстия.
Любой из этих образов для верующего по-прежнему является отсылкой к Первооснове, к Богу.
Оконный проем храма с бровкой (75_35) – прообраз Иисуса-Бога-Света.
Поэтому над окном арка духа, она увенчана лилией-трилистником (это может быть отсылка и к Троице, и к Богоматери, а через нее и к духу святому как женскому началу).
По бокам две предельно просто изображенные кукби – кормящие груди, прообразующие Бога как Питателя, Кормильца.
Перед маленькой церквушкой Сурб Ншан  (Святое Знамение) в Кечарисе земля замощена древними могильными плитами.
На одних нет ровно ничего.
Ибо истинная природа человека незрима и неуловима.
Как spirit, то есть спирт, то есть дух у латинян.
Он незаметно испаряется из тела –  и нет его.
Куда он ушел? Как?
Сие есть тайна неизреченная.
И потому плита, несущая пустоту – вот высший и наиболее точный образ ухода духа, смерти как перехода границы миров, ухода «в Бога».
На других плитах простой контур обводит абрис плиты неправильным овалом или (уже) прямоугольником, подчеркивая пустотность нашей истинной природы.
На третьих уже изображен двуприродный человек в виде «круга вечности» головы и прямоугольника «земли тела» – возникает осознание двоичности себя, значит, расколотость, значит, стремление вернуть себе цельность.
До сего момента этого не было – человек принимал себя как единство.
Теперь оно рушится, возникает дуализм.
Это вечная природа в нас начинает сдавать свои позиции перед животным началом.
Не потому ли – чтобы избежать этого – прямоугольники «земли тела» на древних плитах зачеркнуты крест-накрест?
И этим зачеркиванием как бы умалены, отменены?
Христос сошел во Ад и вывел оттуда грешников – то есть сжег карму, грехи, уничтожив животное, телесно-душевное наследие.
И на иконах с этим сюжетом нередко две створки дверей ада образуют косой крест – его попирает ногами Иисус, как бы зачеркивая животного человека, отменяя тело и душу и оставляя чистый беспримесный дух.
Косой крест в этом аспекте – образ возврата в чистое состояние, даваемый «от противного» – как зачеркивание в нас «земли» = души и тела.
Любопытно, что на иконах «Сошествия во Ад» иногда на створках дверей Ада изображаются архетипы первоосновы (прямоугольники, квадраты, косые кресты и т.д.) – то есть бессознательно актуализируется и изначальный индоарийский смысл косого креста как поля-кшетры, засеянного познанием Брахмана = Бога-Отца = Иеговы = Дао = Аллаха.
Эта глубоко укоренившаяся графема раскрытия в себе высшего плана сознания вновь и вновь воспроизводится на надгробьях разных конфессий и вероисповеданий.
Вот о чем я думаю, тихо переступая с одной древней плиты на другую перед маленькой церквушкой Сурб Ншан в Кечарисе.
Трудно сказать, находилась ли над бровкой (75_65) сильно пострадавшая кукби (кормящая грудь в виде полусферы) или что-то иное, но по бокам сохранились два замечательных кувшинчика (кровь Христова), оканчивающихся головами баранов со спиральными рогами (пожелание фарна).
10.20. Я снова в Раздане у рынка.
В кармане у меня осталась тысяча драм.
За 8 дней я истратил три тысячи рублей, которые обменял в Москве.
Иду к рынку. Без проблем на улице у человека меняю бумажку в одну тысячу рублей на 11 тысяч драм. Вот я и опять при армянских деньгах.
Теперь – всё еще закрытая лавочка напротив ПАЗиков, компьютерный клуб, именно здесь перекидывают снимки на флэшку. Я слоняюсь возле крыльца. Но вот и молодой парень гремит ключами. Внутри новые компьютеры, плазменные экраны, доступ к Сети. Быстро, без сучка без задоринки, мои снимки оказываются на флэшке. За это с меня берут смешную плату в 200 драм.
Теперь я готов ехать в Меградзор.
Читаю на стене: СМАЗОЧНИК, НАЛАДОЧНИК, ОБМЫВАНИЕ ИНЖЕКТОРОВ
А вот нарисован самолет в голубом небе и написано: «ЛЕТАЙТЕ НА ВСЕ МЕСТА».
*
75  МЕГРАДЗОР.  СЕЛЕНИЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/150798/
После дорог в горные села Вардениса я представлял себе дорогу в Меградзор в виде горных круч, непосильных для байка подъемов, густо усеянных валунами как русла горных рек.
Поэтому и предпочел автобус.
Но дорога в Меградзор пролегает по пологой и ровной как стол идеальной трассе с прекрасным асфальтом, проходящей в зеленой долине кроткой речки Мармарик – я без трудностей мог бы добраться сюда минут за сорок своим ходом, на велосипеде.
Как хорошо – с утра Бог послал сень и прохладу. Ни жарко, ни холодно.
11.25. Мы в Меградзоре, что означает «Медовая лощина».
Старое кладбище находится на северной окраине села, возле крайних домов, у подножья гор.
Здесь же рядом внушительный каменный сельский храм 1881 г. с хачкарами 13 века.
Кладбище совсем небольшое.
Здесь стоит на склоне большой каменный свободный крест, на каждом крыле которого изображен крестик, а изображение в средокрестье сбито.
Интересно, что же там было такое крамольное, если кресты на крыльях остались нетронутыми.
Значит, сбивали изображение «свои», а не иноверцы.
Может быть, свастика? Скорее всего.
Этот древний буддийский символ встречается и у эллинов, и у языческих славян, перешел он и в христианство.
После Второй мировой войны простецы видели в нем лишь эмблему гитлеризма – и сбивали с древних памятников.
На повороте дороги к Сурб Христофору под Даштадемом (бывший Неркин Талин) стоит огромный древний хачкар, бордюр которого содержит свастики, и кто-то не поленился сбить с базальтовой плиты центр каждой свастики – ту точку, где линии пересекаются.
Теперь узор нарушен, свастика перестала читаться.
Свастика – не символ солнца, как писано в словарях по символике для простецов, а один из аналогов вихревой розетки, образ энергетического вихря как чакры или как места перехода на иной уровень сознания, «в иной мир».
В этом смысле свастика, как и вихревая розетка – символ живого, вечнодвижущегося, кругообращающегося вокруг самого себя волчка сознания (вращение Умов у тонких христианских богословов), которое присутствует везде.
Собственно, в монотеизме это Бог.
Он вне направлений, вне пространства и времени.
Вот почему и вихревая розетка может быть правой и левой, и свастика тоже (в буддийских покрывающих орнаментах они регулярно чередуются через одну по направлению вращения).
Теперь мне понятно, почему вихревая розетка как символ «вечной жизни» занимает в раннехристианских базиликах 4–5 веков (наравне с четырехлопастной фигурой в круге и шестирадиусной розеткой – другими, эквивалентными ей образами Первоосновы) ключевое положение и изображается над входом в храм.
Нахожу на надгробье 1919 г. хачкар с крестом с двумя горизонталями (76_16), а затем такой же крест на боковой стенке надгробья-саркофага (76_20).
(76_16) – нетипичный для Армении крест сохранения неизменным текущего состояния духа (о чем говорит неизменная ширина всех элементов креста и "запоры" на его концах – запрет на излучение).
Две горизонтали на кресте – две земных природы или ипостаси, то есть душа и тело.
А вертикаль – это еще одна природа, вечный и несотворенный дух.
Вот и получается, в отличие от древних представлений, уже не две природы (двуперстие), а как бы три (отсюда троеперстие и учение о Троице).
Я оговариваюсь «как бы», поскольку ничего нового в человеке от смены концепции не прибавилось, изменилась субъективная акцентация и соотношение сторон.
То есть изменился взгляд на то, что является доминирующим в человеке.
Раньше, при двуприродности, животное и духовное начало воспринимаались находящимися в гармонии, и потому были на равных.
Далее – с начавшимся преобладанием животного начала – в нем была дополнительно выделена особая ипостась, душа или эмоциональная сфера, которая обрела настолько большую значимость, что получила самостоятельную треть.
Вот и получается, что двуипостасный человек был наполовину духовным, наполовину животным.
А трехипостасный человек уже лишь на треть духовный и на две трети животный (одна треть теперь отдана животному телу, вторая треть – животной душе).
Очень показателен этот процесс умаления духа.
*
76   МЕГРАДЗОР.   ЦЕРКОВЬ 1881 г.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/150806/
Вход в церковь в Меградзоре (он с юга)  орнаментирован бордюром из взаимовложенных шестирадиусных розеток (77_12). Они как бы частично вдвинуты друг в друга.
При этом их общая часть принадлежит одновременно и предыдущей, и последующей розетке, так что она не может быть однозначено отнесена лишь к одной из них.
То есть орнамент основан на создании элементов двойной отнесенности.
Для физических тел такая как бы взаимопроницамость и одновременная отнесенность элементов невозможна, поэтому в мировой орнаментике она является маркером «тонких» субстанций полевой природы, прежде всего – чистого, не воплощенного в тело сознания, или, более привычно, духовной ипостаси.
Подобное обрамление входа в храм – напоминание о необходимости  настройки сознания на тонкий план, помощь в фокусировке на своей духовной ипостаси.
Пожалуй, есть и еще один важный аспект этого взаимоналожения.
Как известно, дхармы и существуют и не существуют.
О них нельзя сказать ни того, что они есть, ни того, что их нет.
Вот к этому удивительному и совершенно нетривиальному состоянию вне однозначной парадигмы «бытие/небытие» и способен отсылать образ с двойной отнесенностью своих элементов, особенно если это – шестирадиусная розетка (образ дхармы как минимального, неделимого «атома» живого сознания, из которых состоит всё).
Рядом с бордюром из розеток в стену вмонтирован фрагмент хачкара с паьметтами духовных эманаций. И вмонтирован он «вверх корнем» (77_8).
Не раз и не два уже попадалиются мне в разных местах фрагменты хачкаров, поставленные или вмонтированные в стену как данный фрагмент,"вверх корнем".
Случайностей тут быть не может – ввиду слишком уж большой частоты таких повторов.
Вот две причины подобных переворотов.
 1. Возникающая аналогия с фарном в самой распространенной его форме – два соединенных друг с другом завитка рогов барана, напоминающие густые сросшиеся брови. Фарн – символ удачи, счастья, всего самого лучшего. Такой крайне широкий позитивный смысловой контекст делает фарн годным для любой конфессии, особенно там, где сильны реликты дохристианских верований, например, в глухих горных областях, особенно консервативных к переменам.
2. В восточных духовных традициях (даосизм, конфуцианство, буддизм) сохраняется весьма древнего поисхождения особая символическая отсылка к незримому бестелесному присутствию – киртимукха (санскр.).
Например, два симметричных завитка облаков, зеркально отражающие друг друга и создающие группировку, отдаленно напоминающую два глаза на некоем лице, или, скорее, взгляд некоей неизвестной и непривычной нам по облику сущности.
По-видимому, этот образ был известен и тем народам и племенам, остатки которых сейчас живут на Кавказе. Их знаменитые деревянные перегородки  (цагур) внутри дома, образующие его дальнюю от улицы стену, нередко воспроизводят огромный  – во всю стену – лик киртимукта путем симметричного размещения по сторонам вертикального столба-ствола двух круговых розеток. 
Нередко установленный «вверх корнем» фрагмент хачкара венчается прямоугольным зубом, с помощью которого хачкар крепится на постаменте. Форма зуба канонична, он прямоуголен (отсылка и к гробу Господню (не случайно зубу положено  находиться ниже уровня земли), и к форме Ноева ковчега  – как символа спасения.
На стене меградзорской церкви я вижу и образ, обычно присутствующий на раннехристианских базиликах 4-5 веков, это так называемая четырехлопастная розетка (77_7) – древний, весьма наглядный образ духовного состояния, называемого  "расширение-в-сжатии" (этот термин до сих пор используется в духовных школах, например, в суфийской традиции).
В этом, весьма продвинутом, состоянии  адепт выходит за пределы и расширения и сжатия, становится неподвластен им.
Наша четырехлопастная фигура, состоя из дуг, может равным образом восприниматься двояко: как плоский равноконечный крест, и как выемчатый, заглубленный в камень косоугольный цветок с четырьмя лепестками, имеющими форму мандорлы, т.е. миндального ореха.
Каждый лепесток из-за своей выпуклой в обе стороны формы «лодочки» создает аллюзию расширения, как и цветок в целом.
Крест же вызывает более сложные аллюзии: боковые стороны его крыльев вогнуты, это образы сжатия, а периферия, удаленная от центра креста – выпуклые дуги, отсылающие к расширению.
В северной стене алтарной апсиды белый хачкар, на нем под крестом – ромб с вертикальной полосой внутри – матка духа (77_20).
*
77  МЕГРАДЗОР.  ТЕЖАРУЙК ИЛИ ТАЙЧАРХАВАНК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/150899/
Отправляюсь в грузинский храм.
Из Меградзора до начала тропы к нему от реки около километра (в сторону Раздана).
Через реку периодически перекинуты пешеходные мостки.
Нужно сворачивать не на 1-й из них, а то ли на 2-й, то ли на 3-й – он как раз напротив начинающегося подъема вверх и заметной тропы для пеших и для вездехода.
Мне помог выходной день: внизу, возле реки, при начале тропы – пикник, там играют в бадминтон, загорают, готовят трапезу.
По этим признакам я сразу понимаю, что нужная тропа здесь – армяне любят отдыхать возле святых мест.
На подъеме то и дело встречается идущая навстречу, от монастыря, молодежь.
Каждую группу я спрашиваю, как называется монастырь – мне называют Тежаруйк (по названию горы), Тайчархаванк (по прежнему названию Меградзора – Тайчарук) и Тух Манук («Черное Чадо»).
Минут двадцать поднимаюсь по тропе на округлую лесистую гору.
Тропа выводит на полянку среди леса со следами мощных стен, фундаментом небольшой базиликальной церквушки и величественной руиной – огромной базиликой.
Внутри, собственно, ничего нет, одна скорлупа стен, сходящихся вверху полуциркульными арками и заключающих в себе пустоту – но это, как мы знаем, и есть наиболее глубокий образ нашей истинной природы.
Впечатление просто грандиозное.
Алтарная апсида – без привычного для армянских храмов возвышения-подиума.
Это специфический признак, что храм не армянский.
Пол внутри храма устлан могильными плитами – они навалены кое-как, видно, под каждой из них рылись гробокопатели.
После посещения армянских святынь непривычно отсутствие резных крестов.
Грузины не резали хачкаров. У них не было такой традиции.
Над одной из алтарных ниш грузинского храма-базилики  – вертикальная восьмерка, похожая на перетяжку, или перетяжка, похожая на восьмерку.
Она – переплетение, средостение, связка ниши (Св. Духа) и скромного обрамления этой ниши – живой лозы человечества, по словам Иисуса «Я есмь лоза, а вы – ветви» или в книге Пророка Иеремии «Я насадил тебя как благородную лозу» (Иер. 2:21).
Такой связкой может являться и изображение узла в виде довольно сложной замкнутой плетенки (без начала и конца), в том числе взятой из буддийской традиции, где ее по-простому именовали  «кишки Будды».
*
79  АГАВНАДЗОР БЛИЗ РАЗДАНА.  ВЕРХНИЙ МАТУР
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/150917/
Спустившись, я голосую на дороге – и через пять минут (2 км) я в Агавнадзоре («Лощина Голубей»), забираюсь вглубь села и на склоне вполне самостоятельно нахожу скромный матур с хачкарами у стен.
Они самые обычные, это совсем не то, чего я ожидал.
Но среди них хачкар (79_3), где рядом с руконосимым крестом изображен необычный, крайне редкий на хачкаре жезл с круговым элементом на конце.
Что это? Может, грубоватое изображение граната?
Или непрофилированная внутри круговая розетка?
Или просто извив лозы?
От верхнего матура я двигаюсь к ближайшему дому, чтобы расспросить об интересующих меня архаичных крестах с несколькими горизонталями – где же они здесь запрятаны?
*
80  АГАВНАДЗОР.   БАЗИЛИКА  СУРБ  ОВАНЕС,  17-й ВЕК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/150921/
Заглядываю в ворота усадьбы – мужчина из шланга поливает двор.
Спрашиваю его – он молча ведет меня к находящейся рядом, среди домов, но спрятанной среди них как невидимка руине храма Сурб Ованес (Св. Иоанн) 17 века.
Место просто удивительное. Трудно сравнить его с чем-то.
От сводов базилики уцелела лишь полуциркульная арка, узким дугообразным мостиком перекинувшаяся в пустоте от стены к стене.
Меня поразил западный фасад, в котором находится входной проем.
Он сложен вручную, без раствора, из частей явно находившейся здесь более древней церкви и хачкаров.
Вокруг входной арки древние камни образуют симметричную композицию, напоминающую некий сверхъестественный лик.
На камнях кладки – основные архетипы древности: ниша, косой крест, «елочка» с абрисом кипариса – символом вечной жизни, на котором весы измеряют заслуги человека – заслужил ли он Рай или Ад?
Над самым входом круглая мандала из взаимоналоженных шестирадиусных розеток представляет поле-кшетру дхармического сознания, которое и есть и нет.
Оно за пределами «бытия» и «небытия».
Справа и слева от входа у стены и в самой стене хачкары. 
Внутри базилики среди крапивы лежит небольшая разбитая арка сени, возможно, сделанная для храмовой ниши. Она выпилена из хачкара.
На западном фасаде на арке входа – остаток четвертинки "уголка света" с внешней стороны имеет зубчики (80_31) – отсылка к кристаллизованному, ваджрному, алмазному или радужному состоянию сознания (отсюда Алмазная сутра и радужное тело).
Почки креста (80_39) дополнительно попарно образуют восьмерки, они же S-образные фигуры, подключая к семантике цветения креста семантику воскресения на 8-й день и блаженства=гармонии инь-ян.
Как приятны неожиданные находки!
Как они округляют наши прямолинейные желания и построения стереоскопическими добавками!
Ищешь одно – находишь другое, о чем и помыслить не мог, чего просто не было в твоем сознании. Это ли не высший дар подобных исканий?
Но мне хочется отыскать древние кресты с несколькими горизонталями, и я расспрашиваю о них  местных.
Местные разводят руками, уверяя, что в окрестностях нет таких хачкаров, которые я описываю.
У меня совсем вылетает из головы, что искомые кресты нанесены на вишапах, и скорее надобно бы мне вопрошать не о хачкарах, а о вишапах.
А пока меня направляют ко 2-му матуру, это неприметный новый домик с крестом при въезде в село со стороны шоссе, между шоссе и идущей по виадуку железнодорожной веткой.
На фасаде у матура треугольник, в нем три отверстия уголком.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/150933/
Нахожу и его, но это тоже не то.
Где же стоят кресты, которые я ищу?
Расспрашиваю местных – они разводят руками.
Искренне хотят помочь – но не в силах. Не понимают, что я ищу.
Нет ли у меня с собой фотографий нужных хачкаров? Нет. 
Но вот часовня на вершине горы – голубой силуэт.
Она видна снизу, из села, даже я приметил ее. Что там, спрашиваю.
Это современная часовня, рассказывают мне. Но чуть дальше, там, на хребте, находится небольшой затвор, в нем когда-то жил отшельник.
Может, искомые хачкары там? Никто не может мне сказать ничего определенного на этот счет.
Те, кого я расспрашиваю, даже не уверены, есть ли вообще там хачкары.
Вроде бы гора невысока. Около полутора часов я поднимаюсь по хребту со стороны железной дороги, без тропы, сначала по камням, потом среди колючих кустов по колено высотой.
До меня тут проходило только коровье стадо.
Через полтора часа, измаявшись, взглядываю вверх – осталось не меньше половины подъема до вершины, а там еще надобно шагать по хребту.
*
Пропустит сквозь меня ли взгляд свой строгий
Бессмертник на обочине дороги?
Нужное мгновенье улучив,
Охладит усталость наш порыв.
*
Каждый шаг подъема дается с трудом.
Смотрю вниз – туда, откуда поднялся – и становится не по себе – настолько круто круглится склон.
Люди внизу на делянках полей кажутся игрушечными куколками.
Надо передохнуть, и я ложусь, вытянувшись, на плоский камень.
Через полчаса поднимаюсь другим человеком, трезво оцениваю ситуацию (время уже около пяти вечера)  – и начинаю спускаться.
Пусть эта вершина останется непокоренной, а кресты – неувиденными.
В голове звучит давно знакомая песня, только слова приходят другие:
1.
Время, замедляясь, истончает свой покров, 
Рукополагает нас огнем земных костров,
Вниз да вниз, да вниз, да вниз –
Дух на ниточке повис.
И может, в белой тишине
Следы откроются во мне –
Твои следы откроются во мне.
Ты скажешь мне: «Как все бело,
Как много снега намело,
И как светло на белом свете, как светло».
*
Этот снег рождает невесомая вода.
Он не исчезает и не тает без следа.
*
Времени так много, что дорога не видна.
Гога и магога – звук различен, суть одна.
*
18.50. После часа шагания по обочине дороги (по незнанию пропускаю две маршрутки) я опять у церкви в Меградзоре.
Я узнал мимоходом, что в меградзорском руднике добывали золото очень высокой пробы – 900.
Для этого и построили железную дорогу. Теперь уже 10 лет как рудник не работает.
Газ дешевле бензина – многие машины в Армении ездят на газе. 1 кг газа стоит 600 драм (60 руб.).
Ну а дрова еще дешевле газа – если топить дровами камин, не используя газ, получается экономия вдвое.
*
83  ДОРОГА ИЗ РАЗДАНА В БЖНИ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/151043/
23 авг 2010, понед. 10-й день.
В 8.30 утра, объехав озеро в Раздане (хорошее место для ночлега), я на старой дороге на Бжни вдоль Раздана.
Дорога в очень приличном состоянии, но пейзаж очень скоро начинает вызывать ощущение заброшенности, оставленности "за бортом" – словно жизнь ушла из этих мест и пока не возвращалась.
Есть в этом большой плюс: меньше цивилизации – больше природы.
*
Облако в гору ползет,
Вечные овцы пасутся,
Жизнью наоборот
Люди в машинах трясутся.
*
Теперь я собираюсь повторить испытанный когда-то веломаршрут – спуститься до Аштарака (с заездом в Ариндж, Аван и Канакер в предместьях Еревана), из Аштарака – в Аван Аштаракский – Аруч – Талин – Октемберян – Эчмиадзин – аэропорт и самолет в Москву.
Дней осталось не так много, и я намечаю те места, куда надо обязательно попасть: Аштарак (длань Господня, держащая лозу; лунки в стилобате Кармравора; мандала с ортогональным узором внутри, смещенным относительно горизонтали и вертикали), Аван Аштаракский (камень в часовне Сурб Варвар), Мугни (обломки раннехристианских стел), Аруч (хачкар с двумя парами «побегов духа»), Катнахпюр (раннехристианская стела с цветком на длинном стебле в неприметной часовне в центре села), храм Рипсимэ в Эчмиадзине (хачкар с двумя отверстиями).
Но я не слишком цепляюсь за свои планы и как могу стараюсь ловить веяния тихого ветра, сносящие меня с избранного курса.
*
84  БЖНИ. СЕЛЕНИЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/151046/
А пока по старой испытанной дороге еду на Бжни – и вижу на дороге табличку: «Бжни».
Тут же вверх уходит крутая грунтовка, куда-то к домам, висящим на крутом склоне.
Я не очень помню, как выглядит селение Бжни, но вроде не совсем так.
Еду дальше – и через 300 м вижу на дороге выездную табличку, где надпись «Бжни» уже перечеркнута. Что такое?
Я каким-то образом все проскочил?
И ни души кругом, не у кого спросить, где же это знаменитый ванк Богородицы.
Неужели где-то наверху, на дороге, которую я так решительно миновал?
Возвращаюсь и начинаю подниматься. А что делать?
Вокруг все глуше и безлюднее, какие-то домики картонного вида.
Нет, тут что-то не так. Опять спускаюсь вниз на дорогу и нахожу двоих рабочих.
«Это не Бжни, – говорят они мне, – это дачи Бжни. А село дальше. Церковь там».
Вот так конфуз! Принял дачи за Бжни!
Еду дальше и через пару километров, в уютной глубокой лощине с отвесами скал опять вижу въездную табличку «Бжни».
Вокруг уже настоящее село, магазин показался.
Завтрак я, по обыкновению, пропустил, и это уже ощущается.
Захожу в магазин, покупаю дыньку и сразу за магазином присаживаюсь на бережку Раздана, у обочины дороги.
Машин нет, и людей нет.
В том месте на шоссе в ущелье, где расположены дачи Бжни, сходятся два ветра: один дул мне в спину, подгоняя, другой вдруг задул встречь, препятствуя дальнейшему движению.
Я потому и решил вернуться и подняться наверх, к дачам, что подумал: не знак ли это?
Трудно передать словами красоту древней дороги, идущей по ущелью вдоль реки Раздан.
Каждый поворот этой дороги – подарок.
Ощущение нахождения на огромной высоте, в центре мира.
*
Чувство нахождения в Раю,
В серединке, а не на краю –
Видно, прекращается дорога
В той ложбинке, на ладони Бога.
*
Редко испытываешь подобное на современных автотрассах – они проложены по иному принципу, принцип красоты в них не учитывается.
Старая разданская дорога идет все время вниз – сущая мечта велосипедиста, – за одним единственным исключением – почти незаметным, небольшим плавным перевальцем перед сельцом Карашамб.
10 ч.30 мин. Итак, я сижу за магазином, свернув с дороги в первом попавшемся месте, на овечьей тропке, где нет колючек, вкушаю дивную дыньку среди хорошо защищенной степной растительности, обступающей меня, и потому стараюсь особенно не рыпаться из стороны в сторону.
Передо мной, в 20 метрах – низкий зеленый берег Раздана.
Кое-где на подобии отмели проглядывает цикорий, обломки крапивы, истлевшие до золотистого цвета зонтики тысячелистника, ржавые конские стопки, среди гальки у самой воды – подорожник и крохотные яркие одуванчики.
Среди фиолетовых фестонов горной мяты – пластиковые бутылки, обрывки полиэтилена, банки из-под краски, старый огнетушитель.
С дороги вниз к реке спускается небольшой аккуратный мусорный отвал.
Прямо передо мной река.
При желании можно перепрыгнуть с одного пологого бережка на другой.
Сразу за рекой – мощная скальная стенка с отрицательным уклоном.
Под ней громоздится груда камней с острыми блестящими гранями, они нападали сверху за последние 500-600 лет.
Вправо от меня, у оградки сада, возле классической ветлы (толстый короткий ствол и ветки лучами во все стороны) в реке купаются гуси.
Мне видно, как красные лапки мельтешат в воде, пытаясь на мелководье безуспешно перегрести течение.
Между мною и рекой протянулся почти незаметный, прозрачный рядок чахлых засохших топольков, между ними легко вместился металлический задик «Москвича-403» небесно-голубого цвета.
Прямо за моей спиной среди домов, в центре каньона возвышается, ни высока ни низка, живописнейшая отвесная скала с крохотной базальтовой часовней Сурп Саркиса (Св. Сергия, 7-й век) в средневековом стиле на вершинке – просто готовая гравюра древнекитайского пейзажа, да и только.
Вчера весь день Бог посылал сень.
«Здесь всегда так», – сказал армянин утром в автобусе.
Сегодня то легкие кудрявые облачка, то опять солнце.
На том берегу реки, у скалы ветер сильнее – я вижу, как клонятся по ветру кроны деревьев в саду, а на меня на открытом склоне, в двадцати метрах от скалы, почти не дует.
Неужели это вкушание дыньки столь благотворно останавливает ментальный поток и обостряет созерцание?
*
85  БЖНИ.  ВАНК БОГОРОДИЦЫ.  ПАМЯТНИКИ В ОГРАДЕ ВАНКА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/151048/
11 ч.15 мин. Замечаю справа среди домов невысокий острый конус базальтового купола и сворачиваю. В 70 метрах, среди шатровых раскидистых крон грецких орехов – Сурб Аствацацин, 1031 г.
Храм окружен стеной, в нем циклопические ворота, перекрытые мощным архитравом – просто какие-то майя и ацтеки, вместе взятые.
В проеме ворот, в толще стены – разнокалиберные таблички с названием памятника (85_2).
Мне по душе эта традиция бережного сохранения и наращивания, наслоения прежнего.
Она типична именно для народной культуры.
В Латвии меня когда-то поразили таблички с названием улиц в предместьях Риги – на каждом углу можно было увидеть две-три-четыре таблички, повешенные в разное время.
Они не сменяли одна другую, а сополагались, дополняли одна другую, создавая своеобразную коллекцию, обретающую отчетливый привкус истории.
Тот же истинно народный принцип свободного совмещения и соположения всего я нахожу и на хачкаре.
Ворота открыты, внутри тенистый сад, под грецкими орехами.
Здесь ни души – снова повезло.
Из обломков резных камней выложена целая стенка, на одном из камней – птица.
К востоку от храма, на почетном месте возле алтарной апсиды – знаменитые хачкары, на одном из них узоры в мандале завершаются головами птиц.
Нередко на хачкаре видны следы раскраски (85_9).
Обычно в красный цвет (хотя мне попадался и сине-голубой хачкар).
Это отсылка к крови Христовой, то есть к распятию как искуплению и пути к воскресению.
Так возникает связка "кровь – воскресение".
Пожалуй, именно она имеется в виду при окраске хачкара в красный цвет.
На саркофаге крест (85_30), где наиболее длинная ножка обращена не к земле, а к небу.
И "елочка" на нижней ножке отсылает к потоку энергии, направленному сверху вниз.
Обычно птицы клювами направлены к кресту, а здесь наоборот – так воплощен тезис "Бог везде".
*
86 БЖНИ. ВАНК БОГОРОДИЦЫ. ХАЧКАРЫ ЗА АЛТАРНОЙ АПСИДОЙ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/151070/
Осмотрев резные камни вокруг ванка Богородицы 1021 г., наконец подступаюсь к группе выдающихся хачкаров, расположенных сразу за алтарной апсидой храма Сурб Аствацацин.
Здесь пять больших хачкаров, и вокруг них много бережно собранных и установленных вместе с ними фрагментов.
Большие хачкары являются подлинными шедеврами резьбы по камню.
Я это особенно остро ощущаю, когда снимаю крупные фрагменты резьбы – увеличение не приводит здесь к эффекту огрубления резьбы, она остается тонкой, филигранной и изысканной.
Удивительна фигура на одном из хачкаров за восточной апсидой храма, где побеги духа имеют текстуру змеиной кожи (86_27–33), приводя к аналогии с мудрыми змеями, не имеющими яда (идеал поведения гармоничного человека), а окончания духовных побегов выполнены в виде птичьих голов, ведь птица – еще один образ духа. Плюс к этому архетипы спиралей, мандорлы (миндального семени), трилистника (но не в виде трифолиума-кислицы) и соития.
Условный, но и достаточно точный образ одновременного расширения и сжатия сознания (86_36–38). Одно пронизывает другое, в отдельных местах вызывая возникновение спиральных завихрений.
"Елочка" внутри крыла креста (86_40) и отсылает к образу древа жизни, и задает направление потока благих энергий (снизу вверх), фиксируя, что этот поток имеет дискретный, дхармический характер прерывистого сдвига.
На фрагментах  расколотого пополам архитрава (86_50–52) уголки света (Небо или Сила Божья) вставлены в четыре внутренних угла восьмиугольника, окружающего крест. Причем с одной стороны это цветочные радиальные розетки, с другой – концентрические круги, что говорит об их полной семантической взаимозаменяемости.
Чудом сохранившиеся на обломке S-образная восьмерка плетенки-науза (инь-ян) и пальметта (86_55), оставшись без целостной композиции, по-прежнему отсылают к своей семантике, объемлющей собою всю концепцию духовности, как ее представлял человек две-три тысячи лет тому назад.
А вот два завитка духовных побегов (86_62). Один направлен вовне, от креста – "в мир", другой – к кресту-духу-Богу-хорошему уходу как остановке колеса рождений и смертей. Вот она, свобода выбора.
(86_63) Духовные вечные сущности (идеальный круг) имеют кристаллизованное сознание (зубчики вокруг круга головы). Крылышки с имитацией перьев (справа) и растительных побегов (слева) дополнительно подтверждают их "тонкий", воздуховный статус. Над правым духом вроде бы различается корона-венец в три зуба. У каждого есть еще и жезл-посох-лабарум с крестом наверху. Для этого пришлось изобразить еще и руку, держащую лабарум (знак торжества христианской веры). Число крыльев оказывается несущественным – у одного духа их четыре, у другого два. Они – чистая условность, знак. Показательно сходство правых крыльев с тем, как нередко изображаются "побеги духа" на хачкаре.
Побеги духа оканчиваются головами птиц (86_75–77) – к растительной лозе с ее семантикой свободно «прилипает» семантика птицы как нашей духовной ипостаси, находящейся везде, всеместно (об этом говорит вводимый здесь для голов птиц мотив осевой симметрии).
*
87  БЖНИ.  ХРАМ БОГОРОДИЦЫ.   СТЕНЫ И ИНТЕРЬЕР
Храм закрыт, я обхожу его вокруг, осматривая хачкары и стены.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/151593/
Затем захожу в ближайший дом напротив ворот – ну да, конечно, ключ от ванка здесь.
У дома на шпалерах среди огромных листьев висит тыква величиной с арбуз – дэтун или дудум.
А я-то думал, что тыквы растут, лежа на земле.
Древняя согбенная сивилла идет со мной, едва переставляя ноги, открывает церковь.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/151597/
На капителях колонн в храме – одни «побеги» Св. Духа, без крестов.
Они так высоко, что моя вспышка их не достает, увы.
Узоры вертикальной стенки альтарного возвышения выложены из черного и красного туфа, цвета чередуются.
Это чередование можно толковать по-разному – в зависимости от того, с чем соотносить красный и черный цвета.
Вот известное место из Ветхого Завета, прославляющее могущество Господа:
«Я солнце превращу во тьму, а луну – в кровь» (Иоиль 2:31) – тогда это тьма и кровь как выражение божественного могущества. 
А может, это смерть и воскресение, или кровь Христова (красный цвет) и «вечный хлеб» благодати («тух» – черный – цвет Бога-Отца).
12.12. Делаю снимки южной деревянной двери ванка и двери часовни (здесь это именно часовня, капелла, каплица, а не матур как народное святилище, для которого собственно архитектурное оформление не слишком обязательно).
На них – плетенки Первоосновы, а на двери ванка внизу – два льва или гепарда(?).
Плетенка равна льву, лев – плетенке. Это два образа того же самого.
Лев – зооморфный образ Первоосновы у народов пустынь и гор, а осесимметричная композиция из двух львов – напоминание об условности ее изображения, о незримости самой Первоосновы и ее всеместности.
*
89  БЖНИ.   КАПЕЛЛА ЗАНГИ КАТУН
К южной стене ванка пристроена знаменитая часовня, которую бабушка-сивилла, открывшая мне ванк, называет Занга-Катун (явно тюркское название, живо напомнившее мне названия исламских мазаров Средней Азии).
Часовня знаменита тем, что в ее западную стену снаружи вмурован огромный хачкар изумительно тонкой работы.
При этом часовня выступает в качестве базальтового киота этого хачкара.
Прошу сивиллу открыть часовню.
Внутри обетный крест на северной стене, в алтарной апсиде фигурное окно на восток с трехчленным делением арки, отсылающим к Троице.   
Между двумя обетными крестами по бокам и двумя бордюрными полосками сверху и снизу (89_3) на южной стене капеллы осталось пустое незаполненное поле.
Очень это красноречиво: возник памятник пустотности сознания, неизобразимости, внечувственности нашей бессмертной природы.
А что в Арзакане? – спрашиваю я напоследок седую согбенную сивиллу, открывшую мне храм и часовню.
«В Арзакане Покр Ванк», – ответила она мне.
На выезде из Бжни замечаю сначала одну дорожную табличку с перечеркнутой наискось надписью «Бжни», а метров через сто – вторую точно такую же – и сосчитываю, что вот, у этого примечательного селения два въезда-выезда снизу, от Еревана, а не один, как у всех, а выше по ущелью Раздана – еще и ложное Бжни («дачи») обозначено такими же дорожными табличками для отвода глаз. Ну и ну!   
*
90  АРЗАКАН.  ЦЕРКОВЬ ТАДЕВОС АРАКЕЛ 17 ВЕК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/151606/
13.25. Я в Арзакане, у церкви Тадевос Аракел, 17 век.
Чтобы попасть сюда, я свернул с трассы вправо, в дзор, и проехал около двух км по некрутому подъему до перекрестка у магазина, где дорога расходится на три.
Начинаю спрашивать про Покр Ванк, решив, что это название монастыря, но быстро выясняю, что бжнийская сивилла употребила это сочетание (букв. «монастырек») для обозначения часовенок, молелен, святынь, храмов, которых в Арзакане несколько.
«Какой именно покр ванк вам нужен?» – спрашивают меня и объясняют, что вот если поехать по средней дороге, то через пару километров будет ванк Негуци, в конце ущелья, за селом, в горах.
Это главная святыня села. До ванка по дороге – еще две церкви.
Это решает дело. И вот первая церковь на пути к Негуци – Тадевос Аракел.
Вижу ее едва ли не сразу, как только отъезжаю от магазина вверх по средней дороге.
Ее нельзя не заметить, углом своих стен она выходит прямо на асфальт.
Стоит в окружении домов и тенистых садов.
Вход с юга. Резной портал.
По бокам от входа два креста в ауре.
Сверху три уникальных изображения: ангел, над ним крест в квадрате, над крестом полуобъемная мандала на квадратном основании.
Под крестом два ряда зубчиков (90_7).
В зависимости от гештальта можно воспринять их и как ряд шестирадиусных граненых розеток, и как вертикальный узор из парных треугольников, и как образ кристаллизованного сознания – подлинную основу креста.   
Крылья ангела (условный образ духа, духовной природы как таковой) изображены то ли многослойными, то ли с аурой (90_10), а скорее всего здесь бессознательно введены мотивы и многослойности, и ауричности.
Скромная ниша внутри храма (90_14) – образ духа как вместилище Незримого – по традиции заполнена религиозными атрибутами и аксессуарами, подношениями Незримому – иконки, тексты молитв, распятия, модельки хачкаров.
Подобные вещи на Руси было принято называть ласково и мило – святыньками.
В церкви мой взгляд притягивает небрежная каверна в колонне, из которой как бы выглядывает чье-то лицо (90_15).
Причем и каверна, и лицо вылеплены настолько небрежно, что кажутся игрой случая либо игрой воображения. Помечаю этот снимок как accidental face – случайное лицо.
Хотя, пожалуй, это самое что ни на есть киртимукха, созданное самой природой.
Cобственно сама крещальная ванна для младенца имеет форму кокона, как бы простирающего, выдвигающего себя на четыре стороны (90_16) – образ того, что это крещение именно духом незримым, а не водою, крещение благодатное, ибо вызывает расширение, простирание сознания, а не его сжатие и умаление.
Отсюда эта форма, как бы плавно раздвигающая каменную толщу.
В 10 м к востоку от храма, под раскидистым грецким орехом – раннехристианская четырехгранная стела (90_17–18) с горизонтальной «восьмеркой» в основании креста (90_19–20).
Восьмерка эта изображена так хитро, что вызывает отчетливые ассоциации со свернувшейся змеей с характерной, чуть уплощенной по вертикали формой тела.
Возле стелы в тени орехового дерева – саркофаг надгробья (90_21).
На нем в избытке универсальные индо-арийские шестирадиусные розетки, которые выходят на первый план на христианских памятниках в горных районах, и "уголки света" – столь же универсальные образы Неба как духовного измерения человека.
Эти образы нередки и на исламских стелах, и у эллинов, и у славян.
Прощаюсь с этим удивительным храмом, замершим в омутке времён, и двигаюсь дальше, вверх по лощине, к ванку Негуци.
Вдруг вспоминаю, что забыл шляпу, снятую перед входом в храм.
Поворачиваю назад – и вижу над купами садов руину небольшого древнего храма на другой стороне улицы, буквально напротив храма Тадевос Аракел.
Я чуть не проглядел его! Это базилика Святого Георгия, 13 век.
*
91  АРЗАКАН.  БАЗИЛИКА СУРБ ГЕВОРК 13 ВЕК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/151610/
На другой стороне той же улочки, над купами плодовых деревьев, на крутом склоне, переходящем в старое кладбище, перекинута дугой от стены к стене характерная полуциркульная подпружная арка, висящая в воздухе – все, что осталось от сводов небольшой базилики Сурп Геворк 13 века.
Стучусь в ворота усадьбы напротив стелы с восьмеркой, попутно стряхивая шустрых муравьев, коих великое множество возле стелы.
Мальчик лет двенадцати, ведущий себя как взрослый, провожает меня к базилике через двор.
Мы поднимаемся на довольно крутой холм и на вершине, в зарослях кустов, попадаем в руину базилки, которая явно служит матуром.
Сохранились только стены, которые накрыты сводом небес.
В алтарной апсиде густо разросся шиповник.
Со всех сторон стены обнимает зелень и кусты, создавая удивительный симбиоз нерукотворной природы и рукотворной постройки.
Природа смягчила созданное человеком, накинула на камень покров живой жизни и тем самым создала мост между собою и нами, так любящими отделяться от нее стенами.
Подобные места особенно трогают и волнуют, ибо они предлагают нам образ чуть более гармоничных и открытых отношений с природой, чем это сейчас принято у т.н. цивилизованных наций.
В алтарной апсиде вижу небольшой картонный игрушечный храмик.
Перед ним распятие. Перед ними – жестяная плошка для возжигания огня.
*
92  АРЗАКАН.  ВАНК НЕГУЦИ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/151612/
Затем – подъем к Негуци (2, 5 км). В самом конце лощины, на высоте, которая набирается постепенно и незаметно, – величественная руина.
Разрушения придают ей особый колорит.
Она как домик из кубиков – словно кто-то играл здесь и не доиграл, не достроил, оставив вокруг разбросанные части постройки.
Отсюда видны к востоку высоко на горе чьи-то жилища, стоящие прямо на хребте.
По дороге меня изрядно припекло августовским солнцем, перед ванком я зависаю над овражком и умудряюсь поплескать на голову воды из трубы, пересекающей дорогу.
Еще немного – и я блаженно замираю в благословенной тени огромных ив, поднимающихся из лощины, где шумит вода.
А там, откуда я поднялся, между горами, как кажется, видна сразу вся Армения – она синеет в виде долины, окруженной грядами гор.
Вдруг откуда-то сверху раздается гортанный возглас пастуха и речь мальчика.
Армения человечна своими масштабами.
Здесь людям просторно, а всё же они всегда рядом.
Вот и мое уединение относительно – как и моя близость к людям.
14.40. Кильки, лаваш и джур, то есть вода.
Хачкар под одиноким деревом, в развале камней, за алтарной апсидой ванка.
Взаимоналагающиеся, взаимовдвинутые арки на его козырьке образуют аркаду-плетенку – точно так же, как шестирадиусные розетки на фасаде храма в Меградзоре, и с тем же смыслом – в знак своей тонкой, проницаемой природы.
Это «умные» арки, кои суть места богоявления, топосы духа.
Порталы входа в храм Асвацацин украшены сталактитовыми сводами.
Сталактиты (они больше привычны нам в исламской архитектуре)  – образ кристаллизованного сознания, в буддизме именуемого алмазным или, точнее, ваджрным (от санскр. «ваджра»).
Это одно из высших состояний просветленного человека.
В христианстве его именуют святостью.
На хачкаре (92_70–72) необычно помещение тяготеющих к прямоугольнику оснований плодов праведности в верхние углы плиты хачкара.
Обычно здесь находятся четвертные розетки "уголков света".
Видимо, эти более-менее прямоугольные основания – отсылка к Гробу Господню, то есть к жертве Иисуса и его воскресению, от которого и исходит спасение для всех христиан как залог будущего воскресения.
*
93  АРЗАКАН.  МАТУР У НЕГУЦИ-ВАНКА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/151621/
Еще чуть выше ванка, на горе – часовня, матур.
Это низкий прямоугольный сарайчик со стенами из камня и плоской кровлей.
Матур крыт гофрированным железом, укрепленным на железном трубчатом каркасе – все это как бы наспех, без притирки надставлено над древними камнями, которые сложены в стены без раствора, словно детские кубики.
Вот так и случился симбиоз гофрированной крыши и каменных стен ручной кладки всухую – видно, сами селяне озаботились сложить их, чтобы как-то оконтурить свое место поклонения.
В часовне черный от копоти камень с надписью и два обломка хачкара.
А вот снаружи! У стен часовни!
Хачкары. И какие!
У западной стены хачкар с редким мотивом, на нем плоды праведности в верхних междукрестьях в виде S-образных фигур, такие же фигуры внизу фланкируют мандалу в виде большой вихревой розетки. 
А вот на козырьке хачкара мотив печурок – какой выразительный и предельно убедительный образ, отсылающий к первообразу!
*
94   АРЗАКАН. НЕГУЦИ. ХРАМ СУРБ АСТВАЦАЦИН
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/151629/
В гавите ванка на южной стороне (по правую руку от алтаря) два крошечных парных придела вверху, куда ведет узкая консольная лестница, прилепившаяся к стене (праведник поднимется, а грешник оступится), и два окна, а на северной стороне – один придел и одно окно. Снова пластика чета и нечета.
Уголок базы колонны как бы взрезан, вскрыт, и вскрытый срез оформлен так, что как бы приоткрывает обычно скрытую кристаллизованную структурную основу всех вещей (94_6–7).
Свечи у основания колонны (94_8) показывают, что сама форма вертикали свята и почитаема.
Пусть каждый подставит здесь свое: Бога, Истину, Абсолют, лингам, средостение Неба и Земли, или что другое.
На северном и южном перекрытиях гавита – бело-красные вихревые розетки, три лопасти белые, три – красные. Весьма похоже на образ троичности духовных сил – Брахмы, Ишвары и Атмана.
Буддисты используют этот символ, изображая его как трехцветный вихрь.
На северной арке гавита хачкар с солнцем и луной в верхних междукрестьях, с птицами на кустах Св.Духа – душами, вкушающими благодать его даров.
Ну а солнце и луна? Приведу о них из Агатангелоса слова Григора Лусаворича, обращенные к Богу:
«Одно [светило] есть властитель дня, и оно подобно негасимому, неизбывному, неубывающему и непрекращающемуся свету Твоего Единородного Сына, которое откроется Твоим праведникам в потустороннем мире, где нет ни дней, ни ночей, ни недель и ни месяцев, ни годов, и ни часов, и ни времен, ни кругообращения годов и времен, но есть лишь Господь и лишь имя Его».
«А движение ночного светила, которое по воле Твоей имеет сходство с Твоим Единородным [Сыном], олицетворяет собой обновление воскресением, для того чтобы показать и утвердить во всех [тварях] на земле надежду на воскресение из мертвых» (пер. К.С.Тер-Давтян и С.С.Аревшатяна).
Одна из колонн гавита сохраняет следы раскраски.
Когда-то многое в армянских храмах было раскрашено, то есть имело гораздо более ярко выраженную семантику.
Теперь вследствие исторических перипетий во многих случаях осталась лишь резьба, да и то лишь потому, что уж очень крепок и прочен камень.
На одной из плит гавита – звезда Давида в круге – простейшая форма Шри-Янтры индуизма.
На полусфере купола со световым отверстием – следы раскраски покрывающими орнаментами, один из них –  из белых ромбов, образующих кресты, образующих в свою очередь ортогональную сетку Первоосновы.
Удивительна объемная голова задумчивого человекольва над южным входом в гавит, изнутри. (94_12).
В округлости и спокойной полноте его лица – нечто буддийское, древний лик величия человека как властителя своей вечной, несотворенной, «львиной» природы.
Есть здесь и огромная плита (2.5 х 1,6 м) с двумя изображениями двуприродного человека.
Тяготение к парности тоо и дело проявляется там и здесь – в парных надгробьях, парных крестах.
Вспоминаю парные церкви Суздаля – что-то заставляло зодчих строить две церкви рядом, в параллель друг другу.
Та же самая причина привела ранних христиан к двуперстию.
Было ли это поминанием-призывом к гармонии двух своих естеств? 
Довольно редкое надгробье (94_58), скорее всего имитирующее изображения Неба так, как это принято в миниатюре – в виде "уголков" либо полусфер.
По структуре изображения оно сходно с надгробьем в Норадузе с "порталами входа" или "райскими вратами".
На надгробье в Норадузе (94_58m) портал изображен, что называется, впрямую – он прямоугольный, с проемом двери внизу, обращен внутрь – то есть к выходящему из нашего мира "наружу", в мир иной.
И портал размещен в нашем мире, по эту сторону границы. Именно таковы порталы мечетей, мавзолеев и медресе в исламе – как универсальная, архетипичная, общая для огромных ареалов отсылка к переходу в иную мерность, в иное состояние сознания, в иную форму бытия.
Собственно, "Небо" изображается на могильной плите с одной целью – в каком-то смысле помочь усопшему приблизиться к нему и попасть на «небо» своего высшего, оптимального состояния в духе. То есть в своей основной семантике "портал входа" в Рай  и "Небо" одинаковы и ничуть не противоречат друг другу.
Помещенность четвертинок на всех углах плиты в гавите храма Богородицы в Негуци – маркер всеместности – как и помещенность полусфер на обеих продольных сторонах плиты.
*
95  АРЗАКАН.  МАТУР СУРБ ОВАНЕС
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/152056/
И Бжни, и Негуци мне удалось пережить в сосредоточенном и неспешном одиночестве.
Как славно!
Выхожу из ванка, напитавшись созерцанием – и только тогда подъехала иномарка, дети из машины побежали к стенам.
И не заметил, как скатился с гор обратно в село, к перекрестью трех дорог.
У магазина подошел к селянину – оказывается, в двух шагах матур Сурб Ованес.
По укромной тропке человек проводит меня к святому месту.
Оно среди садовых участков, обнесено стеной.
Стена со всех сторон скрыта деревьями.
Случайно сюда не попадешь.
Зеленые шатры крон – своды матура.
Восточная полукруглая часть перекрыта плоской крышей, образующей прямоугольную нишу – образ и вместилище духа.
Здесь висит зеленый занавес, лежат святыньки.
Селянин говорит мне, что в Арзакане есть еще места, которые можно посмотреть, но чаша моего восприятия переполнена.
Я благодарю его и выезжаю на трассу.

КАРАШАМБ
После Негуци и удивительных покр ванков Арзакана, переполненный впечатлениями, пропускаю величественную руину церкви 7 века в Карашамбе – она хорошо видна с перевала дороги, слева, внизу, на скалистом плато у реки – словно на острове.
Местные говорят, что древних хачкаров у церкви нет, только один новый, оранжевый хачкар – он заметен даже с трассы.
И на камнях внизу в ущелье вырезано несколько крестов.
Еду до Лусакерта – большое равнинное село, церкви и кладбища с дороги не видно.
Пользуясь этим, пропускаю и Лусакерт.
На выезде покупаю арбуз, тут же спуск к реке, окунаюсь для бодрости на мелкой быстрине и справляюсь с половинкой арбуза.
От Нор-Ачина начинается весьма промышленный пейзаж – смотреть на что.
Остается дорога. Она идет все время вниз, попутный ветер подталкивает сзади – долетаю до развилки на Абовян, на ней бензоколонка, захожу уточнить поворот – и парень убеждает меня свернуть влево, чтобы выехать на основную трассу, идущую параллельно старой дороге по другому, левому берегу Раздана.
Мне не по душе скоростные автотрассы, паломникам в страну Востока на них делать нечего, но скрепя сердце я смиряюсь – это самый быстрый путь в Ариндж, а время уже начало слегка поджимать.
Переехав мост через Раздан, перед подъемом к трассе я на четверть часа приваливаюсь к склону и на просторе справляюсь со второй половинкой арбуза.
*
96  АРИНДЖ В ПРЕДМЕСТЬЕ ЕРЕВАНА.  У ЧАСОВНИ СО ЗМЕЯМИ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/152060/
В девять вечера, уже в сумерках, не доехав 300 м до поворота на Ариндж, устраиваюсь в частной гостинице, находящейся на трассе. За 6.000 драм получаю прекрасный новенький номер с гостиной, спальней и горячим душем. Расчетный час – 9 утра.
Теперь бы выяснить насчет змей. Снимаю дорожные черные брюки, надеваю белые, отправляюсь поговорить с местным персоналом. Персонал насчет змей не в курсе, зато называют знающего человека, Агвана. Это главный повар гостиницы. Он из Аринджа. Иду на кухню. «Агван очень занят», – авторитетно осаживает меня администратор – молодой парень, сидящий за полированным письменным столом. Однако Агван сидит рядом с ним и курит, и как только я объясняю администратору, для чего мне нужен Агван, тот тотчас же включается в беседу.
С апломбом знающего человека он объясняет мне, что змеи теперь оказались рядом с огромным новым храмом Сурб Майрам Аствацацин, построенным в 1994-2000 годах на горе к северу от села, туда с трассы ведет прямая асфальтовая дорога вдоль тополиной аллеи, а у храма стоят новые хачкары с инициалами ктитора храма – человека, который пожертвовал деньги на его строительство.
Вот я всё и узнал. Теперь душ, кипятильник, сладкий чай, зарядка батареек.
Конец московского сахара и сухарей.
Ночами часа по два у меня уже несколько дней ноет зуб, обостряя восприятие.
Около часа ночи боль утихает, и я засыпаю.
24 авг 2010. 11-й день. Утро, душ, овсянка, чай, последний сахар.
8.00. Я на главной улице Аринджа. По обеим сторонам дороги – одноэтажные домики, хоть Ереван и рядом. На остановках люди, ждут транспорта, видно, едут на работу в Ереван.
Проезжаю мимо церкви 19 века. Церковь закрыта. У стен пусто, ни обломочка хачкара – и вместо очередных поисков ключа я еду мимо.
Оставив байк в одном из дворов, запутанными улочками снизу поднимаюсь к холму с часовней Майрам, где змеи, совершенно забыв про нишу в местной часовне Тух Манук.
8.42. Вот и часовня Богородицы 11 века на холме. Вход с запада. Часовня смотрится новоделом.
В западный фасад вмурованы хачкары.
Один из них, из мягкого камня, словно оплавлен – думаю, это время слизало с него узоры и резьбу своим шершавым и нежным языком.
Новая дверь часовни с оригинальными узорами (96_8), тем не менее, точно следует древним архетипам цветения, обратимости верха и низа, образам эманации, плетения и лозы.
Здесь есть и стилизованные уголки света, и традиционные "елочки", и многослойные аурические арочки – всё на своих местах.
Я подошел к часовне с востока, через небольшой лесок, и иду вдоль высокой восточной каменной стены вокруг часовни, квадратом охватывающей ее – той самой, в которой восточную калитку перекрывает уникальный архитрав со змеями. Его относят к 17 веку.
Он небольшой, 190 х 60 см, а мне представлялся огромным, монументальным.
Когда-то я был здесь. Мне крайне важно обновить свое впечатление.
А пока я обращаю внимание на изображения, или, скорее, буквы-графемы, нанесенные на внешнюю сторону этой стены. Они напоминают лики людей (96_9–10).
Но вот и змеи.
Камень черного цвета.
Изображение обращено на запад.
Змеи смотрят друг на друга, завязавшись морским узлом.
*
Вновь концы завяжутся узлом –
Что тогда считать добром и злом?
*
Тело каждой змеи имеет по два круглых завитка вечности.
Раскрытые зубастые пасти змей (там еще и языки), сходясь, образуют ромб.
Видны остатки белого фона.
Похоже, сами змеи были когда-то красного цвета, но в этом я не уверен.
По идее им больше подобает черный – цвет божественной мудрости, в христианстве цвет Бога-Отца.
Не змеи ли это древних упанишад? Не о них ли написана последняя глава «Махабхараты»?
У меня ощущение, что этот архитрав – первообраз и ключ к мотиву побегов Св. Духа на хачкаре – на многих хачкарах они вьются точно так же, как эти губастые змеи, выражая то же самое содержание: змеи стелются растительной лозой или крылом птицы или языком огня.
А некоторые хачкары впрямую «проговариваются» о смысловом сходстве «побегов духа» и змей – на них побеги оканичваются головами губастых змей, а рука, которая иногда держит крест в качестве завершения побегов, часто имеет увеличенный большой палец, напоминающий змеиную голову.   
Змей датируют то 5-м, то 17-м веком. Езник Кохбаци, живший в 5-м веке, упоминает в своем «Опровержении лжеучений» (Ереван, «Наири», 2008) о распространенном повсеместно змеепоклонстве (с.91) и о том, что еще вавилоняне поклонялись дракону (с.71).
Он пишет о  том, что вишап (ключевой образ в армянской языческой культуре) и есть огромная змея-дракон («Писание называет вишапом громадную змею», см. с.  89, 90), которая, по народным верованиям, может являться то человеком, то змеей (с. 91), а также входить в человека (с.91).
Отвергая народные представления, он пишет, что это сатана «преображается либо в дракона, либо в какого-то ниханга, или в шахапета, чтобы тем самым отвлечь человека от своего Создателя» (с.90), однако сам вишап как таковой не есть сатана (с.90).
*
Вновь не узнает предела
Выползок духа из тела.
*
Можно предположить, что змеи Аринджа и есть изображения почитаемых дохристианских драконов-вишапов как отсылка к изначальной мудрости, заключенной в нашей вечной природе.
И если они до сих пор радуют наш глаз возле христианской часовни, значит, христианство втянуло и их в свою догматику, переобозначив в соответствии с Писанием и найдя позитивное содержание (парные головы змей в декоре колокольни храма в Эчмиадзине, змея на воротах близ храма Гаянэ, змеи на посохах католикосов; у гностиков змея – прообраз Иисуса).
Кем же теперь стали мудрые змеи финала «Махабхараты»?
Может, образом непостижимости Бога? – ибо «непостижимы для меня пути змеи на скале» (Притч 30:18–19).
*
Покинем ли телес скафандры
Великим змеем брахмарандры?
*
Круговые завитки змеиных тел (96_15) – отсылка к таящейся в образе змеи вечной природе духа, вьющейся без начала и конца.
Морской узел (96_17) – знак неотъемлемости мудрой (а также и ядовитой) змеиной природы в нас.
Косой крест в морском узле (96_16) – знак гармонизации двух природ в человеке, ядовитой (тело и его эмоции=адреналин) и мудрой (дух).
Губы драконов образуют спиральный росток-почку (как у персидских драконов, см. Дербент), а пасти – ромб (96_18).
Разрез глаз у них – чисто человеческий, и есть уши (или рога?) – явный намек на принадлежность к драконам, а не просто змеям (96_19).
Кроме архитрава, в стене, окружающей часовню в Ариндже, с восточной стороны (снаружи) есть еще несколько резных камней с элегантными изображениями, напоминающими и пиктограммы неких лиц, и тамги на древних воротах Дербента.
Окинув часовню прощальным взглядом, пускаюсь в обратный путь, в Ариндж, где в одном из крайних двориков под горой меня ждет мой байк.
Прохожу под змеями в калитку и оказываюсь за оградой, под пирамидальными тополями.
И что же вижу?
В 10 м к востоку от калитки со змеями в траве мирно лежит каменный блок кирпичного цвета со львом.
Только что я думал о сходстве этих, во многом дублирующих и дополняющих друг друга древнейших дохристианских мотивов (змей-дракон как мудрость, лев – сила, заключенная в этой мудрости) – и вот пожалуйста, они здесь, рядышком, на соседних, чудом уцелевших камнях.
*
97  ДЗАГАВАНК БЛИЗ АРИНДЖА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/152066/
Теперь я еду к Дзагаванку – он в 2 км от села на восток, у объездной асфальтовой трассы, огибающей Ариндж с востока.
Выезд на трассу – длинной петлей, уходящей влево, а вправо на склоне уже виден базальтовый острый куполок часовни.
Останавливаюсь, чтобы спросить, можно ли проехать напрямую – не хочется делать петлю.
«Нет, – качает головой местный селянин, – там дорога плохая. Надо по асфальту», – и он окидывает взглядом мой велосипед.
Я воспринимаю его реплику как оценку качества дорожного покрытия, и только.
Скрытый смысл «плохой дороги» становится мне ясен не сразу, я пренебрегаю полученным советом ехать по асфальту и сворачиваю на проселок, зная, что моя надежная трехскоростная ALPINA с мощной тягой переключателя скоростей, убранного в заднюю втулку, на проселке меня не подведет. 
9.30. Я у базальтовой островерхой часовни.
Я был здесь когда-то.
Мне запомнился вот этот замковый камень с редким крестом жесткой, кристаллической формы (97_6–8) без элементов цветения, это крест сжатия – страдания – образ распятия и мук Христовых.
Он лежит себе спокойно рядом с фрагментом купольной кладки старого мавзолея – там, где я и видел его в прошлый раз, лет 15 назад.
Склон вокруг голый, усеян камнями.
Среди них обломки хачкаров и надгробий. Их немного, я быстро обхожу их.
Слева внизу в уголке на плите хачкара (97_17–18) ненавязчиво, но явно намеренно положен обычный камень – это может быть и древний пережиток культа камня, и Камень-Христос.
Здесь же лишь на левом змееподобном побеге духа горизонтальная перетяжка-плетенка: это патив – почетная повязка, знак высокого чина. Различным рангам полагались разные пативы.
Верхняя правая пальметта побега имеет отдаленное сходство с «голубкообразной птицей» – в полном соответствии с толкованием символики хоранов у Григора Татеваци.
На стенах часовни – граффити побывавших, имена и даты: 1955, 1953, 1942, 1895-й годы – вот он, свиток истории.
*
98  АРИНДЖ.  ДЗАГАВАНК. ЦЕРКОВЬ СУРБ НШАН 7 ВЕК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/152080/
Кажется, все осмотрено, можно возвращаться.
Мой взгляд скользит по близлежащим склонам чуть ниже базальтовой часовни.
Здесь, под горой, при дороге, среди золотистых зарослей чертополоха в рост человека притулились руины бывшей деревеньки, два-три каменных домика, явно необитаемых, окруженных невысокой каменной оградкой.
Но почему над ними почти неразличимые кресты?
Подхожу ближе. Бог мой, это же матуры!
Вот они, истинные руины Дзагаванка, которые мне помешал увидеть сразу бросающийся в глаза на голом склоне островерхий красавчик!
9.35. Скатываю байк с асфальта и по тропке среди чертополохов завожу его поближе к руинам, ставлю на подножку. Захожу в оградку двора. Здесь несколько строений. Над двумя из них кресты.
Проржавевшая табличка: «Церковь Сурб Ншан, 7-й век. Дзагаванк».
Куст с платочками. Обломки хачкаров у стен.
Мотив елочки на хачкаре (98_7) (отсылающий к мотиву движения в духовном плане) на побегах меняет свое направление: движение духа до кольцевых завитков направлено к основанию ножки креста, а дальше – вверх, к пальметтам процветания.
Эта обратимость отсылает к свойству духа (потока эманаций) одновременно двигаться в любых направлениях, в том числе противоположных.
Обломок хачкара справа у ступенек входа в церковь с плетенкой звезды Давида – простейшей форомй Шри-Янтры.
Еще хачкар (98_10), здесь ромб острым углом нацелен между плавно расходящимися в стороны змеистыми побегами духа. Я видел уже слишком много подобных мотивов внедрения остроугольной формы в некое подобие матки, чтобы считать эти образы случайностью. Безусловно, это графема соития.
Удивительный навал резных камней вокруг ступеней. Ржавая железная дверь открывается с трудом, визжит, скребя низом по бетонному полу – мне слегка не по себе от производимого шума, хотя вокруг ни души.
Захожу внутрь.
Куда я попал? В святилище первохристиан?
В гнездовище богов?
Суровая простота сложенных из камней стен.
Кроме них, собственно, ничего нет, никакой «обстановки».
 Несколько черных камней с резьбой.
Пара хачкаров. Обломки.
По интерьеру видно, что церковь функционирует как матур.
Она – для интимной встречи с Богом, один на один.
Службы здесь не проводятся.
Сколь простодушно это свисание гранатового яблока (плод праведности) с арочного Неба как обители чистого духа! (98_11)
А внизу, под аркой – образы нас с вами, нашей духовной ипостаси, родственной Небу. Один – в виде цветения чакры (как умения излучать благодать в мир), другой – звезда Давида как простейшая Шри-Янтра, то есть гармонизация всех природ и начал в своем существе.
На плите, похожей на архитрав (98_19), кресты фланкируют собой плетенку как образ Первоосновы, отводя ей главное место, а себе – подчиненное. Так здесь проявляется древняя дохристианская иерархия знаний об истинном устройстве человека, с которыми два тысячелетия слепой веры и господства креста ничего поделать не смогли.
Всё же следует признать, что по большей части христианство основано на слепом уповании.
Отсюда – нападки православия на индуизм и полное игнорирование буддизма.
Цветочные розетки эманирующих чакр по четырем сторонам от креста как образы "процветания в Бога" (98_21).
К алтарному помосту привален фрагмент хачкара с отбитым верхом (98_15), с любопытной змеевидной фигурой в основании креста, напоминающей отчасти S-образную.
Двойная спираль известна на Востоке очень давно – это графема взаимодействия инь-ян, мужского и женского. Она отчасти похожа на восьмерку – не потому ли прижилась в христианстве?
«Семь дней символизируют творение и земную жизнь, а восьмой день — символ будущей вечной жизни, где люди должны примкнуть к ангельским чинам и праздновать небесное торжество», – говорит Григор Татеваци в Проповеди на Рождество.
Час спустя в храме Циранавор 7 века в Аване на обломке хачкара внутри церкви я увижу в междукрестьях множество восьмерок. Такой же хачкар ждет меня в Аштараке. 
*
99  АРИНДЖ.  ВТОРОЙ МАТУР ДЗАГАВАНКА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/152215/
10.05. В 15 м к востоку от Сурб Ншан обнаруживаю еще одну часовню, третью.
В стенах обломки хачкаров, в полу две плиты, одна плоская, с лунками, вторая – треугольная в сечении. Часовня возведена вокруг этих почитаемых плит.
Здесь впервые мне встретился обломок хачкара ((99_13) правый), где духовный побег, исходящий из основания креста, отгибается вовне спиралью.
Обломок хачкара слева от него не менее интересен: на нем рука, которой завершается духовный побег, держит за рукоять не крест, а некую сферу, напоминающую погремушку.
Именно здесь проходит скол камня, поэтому изображения читается неясно.
Внутри "погремушки" – три почки окончания креста, крыло которого уходит влево-вверх.
Но композиционно креста там быть не может! Тогда что это? Загадка.
Два одинаковых сувенирных хачкарика (99_15) стоят рядом друг с другом, при этом один из них поставлен «корнем вверх», так что вдвоем они образуют взаимодополняющую композицию типа "инь-ян", обратимую относительно верха и низа. Значит, архетип обращенного креста воспроизводится и сегодня! Он по-прежнему жив в сознании армян.
А вот уже внушительный и почитаемый обломок хачкара (99_16) также вмурован в стену матура "вверх корнем", создавая отсылку к фарну.
А вот и универсальный узор-образ (99_20), который в зависимости от точки зрения может восприниматься и как ортогональная плетенка, и как косоугольная сетка, и как отсылка к растительной (образ расширения=произрастания) органике "мировой лозы" (за счет сглаженности и мягкости углов). Он же включает как свою часть втянутые ромбообразные фигуры (мотив сжатия сознания) и косые кресты в местах пересечения лоз.
Я просто поражен увиденным – целая священная деревня, словно восстав из далекого прошлого, предстала предо мной на диком склоне, засеянном обломками хачкаров и кустами чертополоха.
Но еще больше я поражен тем, что едва не проглядел ее и заметил чисто случайно, в последний момент, уже отъезжая.
По узкой тропке среди колючих стеблей вывожу байк напрямик к сварной беседке у трассы, к роднику, где можно напиться. Но что это? Задняя шина хлопает. В покрышке сидит не менее пятнадцати плотных белых колючек овальной формы. Сидят они в избытке и в передней шине, но она пока вроде держит. Нагрузка на переднее колесо меньше, и колючки не успели пробить покрышку.
Разгружаю байк, аккуратно выдергиваю колючки, достаю запасную камеру, монтирую и накачиваю колесо. Что ж, бывает. Выезжаю на асфальт объездной трассы и снова съезжаю на грунтовку, чтобы срезать поворот к Аринджу.
Через минуту задняя шина опять начинает хлопать. Останавливаюсь – в ней опять не менее пятнадцати знакомых колючек. Несколько штук и в переднем колесе, но оно по-прежнему держит. Так вот в каком смысле это «плохая дорога»! Теперь мне ясно, почему селянин так настойчиво посылал меня на асфальт.
В тени запертого вагончика-времянки у дороги, скрывшись от зноя, монтирую заднее колесо во второй раз. Мой запас камер иссяк за какие-то полчаса. Накачиваю колесо. Осторожно выношу байк на асфальт, не касаясь травы, и лишь здесь пакую на багажник сумку. Тщательно осматриваю покрышки – не схватил ли новых колючек? Наконец снова еду. После двух проколов подряд это восхитительное чувство – вновь упруго подпрыгивать на легких неровностях шоссе на хорошо накачанных шинах.

100  АВАН ЕРЕВАНСКИЙ.  ХРАМ ЦИРАНАВОР 6 ВЕК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/152222/
12.20. Я в Аване, это село в паре километров к югу от Аринджа, считается районом Еревана.
Здесь совсем другой колорит, чем в большинстве селений, в которых я успел побывать: многоэтажные дома, светофоры, оживленное движение, маршрутки шныряют туда-сюда, многочисленные торговые точки.
Я долго и не слишком успешно выясняю путем расспросов, как мне попасть к Циранавору.
То ли люди здесь слегка иные, то ли они и в самом деле не знают, но даже дядя-милиционер не смог мне сказать, где тут у них в Аване знаменитая церковь 6 века с поэтичным названием «Абрикос».
Что ж. Поплутав, всё же я нахожу ее.
Величественная руина притаилась в старой части села, в котловине, между одноэтажными домами, на узкой крутой улочке – ее и не видно ниоткуда, пока не подъедешь вплотную.
Западный портал входа оплетает П-образно синусоида каменной лозы из полукружий, и в центре каждого круга глубокая выемка. Видно (100_6), что каждую выемку дополнительно высверливали вручную и без инструментов уже после того, как свою работу закончил резчик. Еще бы – такой удобный орнамент для создания обетных лунок-печурок!
Особенно любопытна южная стена церкви, здесь и обетные лунки в стилобате, и вертикальные ложбины-проскобы в стене, а на траве у стены камень с раскрашенной в белое ортогональной решеткой. Рядом с этим камнем – сень алтарной ниши или крещальни, они лежат на земле неслучайно, образуя единую композицию с вертикальной осью симметрии – осью сакральности и святости.
Внутри Циранавора примечателен закопченый обломок хачкара с множеством S-образных фигур и древняя капитель кирпичного цвета, на которой непроцветший сирийский крест с побегами Св.Духа.
Любопытен обломок хачкара (100_21) в плане символики "елочки" и голгофы: здесь в виде многослойной голгофы "уголком" сделано боковое средостение креста с бордюром.
Сама форма этого средостения создает образ (дискретной в своей сути) эманации, направленной от бордюра к кресту. При этом в силу домининты растительных мотивов вокруг этой голгофы она и сама начинает восприниматься как растительный мотив и в силу этого обретает и традиционное для растительной елочки направление прорастания "вверх" – от креста к бордюру. Так возникает амбивалентность движения эманаций на духовном плане.
Я обращаю внимание, что внешний угол стен и здесь заглажен круглым валиком, убирающим острое ребро и замыкающим угол в плане энергетики (100_30).
Через такой угол энергетического сквозняка не образуется – вот цель этого приема.
Таковы углы жилищ для совершенных, для тех, кому уже не нужно очищаться постоянной продувкой на тонком плане. Например, для Бога. В 6 веке знание об этом с очевидностью уже было утрачено и валик имеет чисто декоративный смысл – иначе так были бы офомлены все внешние углы, а внутренние были бы плавно заглажены.
*
101  АВАН ЕРЕВАНСКИЙ.  ХАЧКАР НА КЛАДБИЩЕ И СТЕЛА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/152550/
13.00. Кладбище в Аване. Хачкары с плодами-елочкой.
Напротив кладбища, через дорогу – раннехристианская стела на пятиступенчатом стилобате, вокруг нее ходит с палочкой слепой пожилой  армянин.
*
102  АВАН ЕРЕВАНСКИЙ.  БАЗИЛИКА СУРБ ОГАНЕС 13 ВЕК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/152553/
13 ч. 00 мин. Вместо того, чтобы заглянуть в Тух Манук в Ариндже, долго искал я в Аване церковь Сурб Ованеса 19 века, почему-то решив, что виденная мною когда-то ниша, напоминающая жертвенный зёв, находится именно здесь. Куда только меня ни посылали во время этих поисков – даже на ул. Прошьяна в Ереван.
13.20. Наконец нашелся Сурп Ованес, правда, 12-13 веков – небольшая базилика без купольных перекрытий, с впечатляющим хачкаром у северо-восточного угла в мощном базальтовом киоте.
Базилика небольшая, соразмерность ее нефа вызывает чувство интимной близости, как бы нахождения в уютном гнездышке. Своды не сохранились. Небо заменяет их. Зато внутри много света.
Над входом (с запада) изнутри – три розетки, в центре четырехлопастная, по бокам шестирадиусные, с разным положением радиусов (значит, это не христограммы – монограмма из совмещенных I и Х – первых букв именования “Иисус Христос”).
На передней вертикальной стенке подиума алтарной апсиды в центре – прорезная выпуклая мандала с ажурной резьбой (сферос Силы Божьей), справа-слева от нее по горизонтали – птицы, лапками стоящие на ней, с отбитыми головами. В стилобате – обетные лунки.
Загадочный памятник (102_14) приковал мое внимание. Что это? Колонна? Но тогда почему на торце изображена полусферическая мандала, которая не будет видна с земли? Или это всё же горизонтальное надгробье? Да, скорее всего так – на это намекает чуть приплюснутый к земле абрис торцового среза (102_18). На боковых гранях, которые одновременно с тем являются верхними, обращенными к небу, изображены два элемента – не порталы ли это входа-выхода – изображения, знакомые нам по надгробью в Норатусе?
К северо-восточному углу церкви приставлен снаружи большой хачкар с «киотом», превращающим его в самостоятельное сооружение. Севернее его – раннехристианская колонна.
Центр у мандалы на хачкаре дополнительно пропилен, просверлен, прокарябан даже с незначительным повреждением изначальной резьбы (102_23) – то есть особо акцентирован.
Центр – это точка Бинду, которая здесь явно стала выполнять роль обетной лунки и/или "печурки".
Слева (севернее) у киота с хачкаром находится раннехристианская стела (102_26).
Вверх по вертикали от условной головы уходит канал, помеченный зубчиками кристаллизованного сознания (материалисты трактуют их как знаки воды).
Такие же зубчики двумя горизонталями отчеркивают сверху и снизу круг головы (102_28).
Вполне возможно, что характерные ступеньки "сельджукской цепи" по абрису плиты (102_29) изначально обозначали места средостений между различными состояниями, или слоями, или "мирами" («небесами», «долинами» и т.п.) – то есть отсылали к местам входа-выхода, как и порталы.
Еще одна универсальная орнаментальная форма (102_30), соединяющая в себе и растительную органику мягких, заглаженных углов (символика лозы и побега), и геометризм (ибо формы замкнуты и достаточно регулярны), и мотив плетенки, и ромб (втянутый и обычный), и мандорлу, и ромбическое поле-кшетру в четыре ячейки, и мотив покрывающей косоугольной сетки как всеобщей первоосновы.
Если сдвинуть точку зрения на 45 градусов, косоугольная сетка станет ортогональной (102_32).
Теперь здесь в качестве образующей основы выступает ортогональная покрывающая сетка с элементами, по-прежнему включающими ромб, квадрат, мандорлу, поле-кшетру, засеянную познанием Брахмана, и крест.
Так подвижность возможных форм восприятия одних и тех же орнаментов отсылает к подвижности самого сознания.
Видно, что лепестки круговой восьмирадиусной розетки (102_37) когда-то были окрашены через один в черный и красный цвета – в знак чередования "бытия" и "небытия", "жизни здесь" и "жизни там" как жизни после "смерти".
13.35. В 10 м от входа в храм к западу – обломок архаичной капители кирпичного цвета, на ней процветшая лилия – простирание блага.
13.40. Обломки хачкаров возле капители.
*
103  КАНАКЕР В ЕРЕВАНЕ.  НАДГРОБЬЕ ПЕТЕВАНА 1265 Г.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/152576/
13.40 Устав кружить по Авану, двигаюсь в Канакер.
Перебираюсь туда не без усилий, хоть и кратчайшим путем, перевалив по пешему переходу через железную дорогу, идущую по высокому хребту, и скоро оказываюсь на ул. Камо.
15.20. Памятник павшим в Канакере, на ул. Камо, напротив надгробья Петевана 1265 г.
Я еще не вижу надгробья, хотя оно довольно большое и заметное, у самой дороги,  а все же скрыто в зеленом скверике, и спрашиваю у мальчика-таксиста: мол, где надгробья? Дальше по улице?
Он согласно кивает и отъезжает. И тут прямо напротив себя, на другой стороне улицы замечаю под густыми зелеными кронами огромный базальтовый «киот» метров пять высотой.
Вокруг него, по периметру скверика, стоят десять замечательных хачкаров (на одном из них – мандала в виде квадратного ромба) и фрагменты хачкаров.
15.30 Это не просто экспозиция хачкаров или уголок древнего кладбища.
Здесь стоит несколько подсвечников для свечей – не круглой формы на одной ноге, как в русских православных храмах, а в виде прямоугольного поддона с песком, на подставке с четырьмя ножками, поднимающей поддон до уровня груди человека.
Хачкар Петевана черный от копоти свечей.
При мне сюда пришли три женщины и в уголке сквера, у стенки поставили и зажгли свечи.
В базальтовом киоте хачкара Петевана я опять вижу, как и на южной стене Циранавора в Аване, проскобы – глубокие вертикальные борозды, идущие в параллель друг другу, выскобленные многократным движением камня.
Это что-то, близкое по сути высверливанию лунок в стилобатах храмов и надгробьях, некое действие, совершаемое по обету. Возможно, личная епитимья. Возможно, каждое движение камня сопровождается произнесением молитвенной формулы, скажем, «Господи помилуй».
А может, это древнейший архетип соития, соединения с божеством с помощью заглубления в его толщу?
Часть проскобов грубо заделана бетоном (103_5) – значит, понимаю я, официально их считают чем-то нежелательным и недостойным, даже предосудительным и постыдным – скорее всего, слишком уж свободной и не стесненной догматикой, не поддавшейся христианизации, подлинно народной формой моления и поклонения.
На самом хачкаре с удивительно тонкой резьбой я вновь, как только что в Аване у базилики Сурб Оганеса 13 века, вижу, что центр мандалы (103_9–10) подвергался обетному высверливанию, которое частично нарушило целостность резьбы.
На бордюрном клейме (103_12) персонаж держит перед собой знакомую нам квадратную табличку на вертикальной ручке – она уже встречалась нам и на надгробьях на груди усопшего, и в армянской миниатюре.
Смотрю на следующее клеймо, образованное из правосторонних свастик.(103_14).
Они образуют здесь пустотные крестики отсылают к вращению по часовой стрелке – по солнцу.
В изначальных по отношению к христианским индуистских и буддийских орнаментах такого рода направление свастик, точно так же связанных в единую неразрывную плетенку, чередуется через одну. Так отражается принцип сбалансированности и уравновешенности как путь к внутренней гармонии. Здесь же – тот самый резкий перевес, нарушающий баланс, который выражается и в бытовании терминов "православный", "правоверный" (ислам), «кафоликос» («православный» по-гречески в католицизме), и в вытяжке сфероса купола храма в луковицу и шатер с высоким шпилем, и в таких явлениях, как крестовые походы и инквизиция.
*
104  КАНАКЕР В ЕРЕВАНЕ.  ХАЧКАРЫ ВОЗЛЕ НАДГРОБЬЯ ПЕТЕВАНА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/152590/
15.35. Дупло ивы возле хачкара Петевана декорировано цветами.
Кто-то позаботился о его превращении в цветник.
Насыпал земли, посадил чистотел.
Является ли это выражением религиозного чувства?
Похоже на то – ведь в основе религиозности лежит благоговейное отношение ко всему – даже вот и к этому ивовому дуплу.
*
105  КАНАКЕР В ЕРЕВАНЕ.  ЦЕРКОВЬ СУРБ АКОПА 19 ВЕК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/152622/
Где-то совсем рядом еще две церкви, недалеко друг от друга, и я быстро добираюсь до них.
Они – в тихих перулках, шаг в сторону от центральной улицы.
15.45. Церковь Акопа в Канакере (1880-е гг.).
На восточном фасаде крест венчают две змеи.
На западном фасаде два хачкара со сплошной резьбой.
Церковь открыта. Внутри аккуратное убранство, искусно обновленные фрески.
Отдельно перед церковью стоят ворота, на них, над замковым камнем – лик ангела с крылышками, обращенный на восток.
Рассматривая резьбу на фасаде церкви (105_3), я думаю о регрессии традиционной армянской образности в 19 веке: передо мной уже не армянский традиционный процветающий крест, а крест, вполне типичный для русского православия. Побеги духа на нем отклоняются в стороны от креста – дух уклоняется от Бога. Знаменательный процесс, типичный для конца 19 столетия.
Крест с постоянной шириной своих крыльев есть образ замершего, статичного внутреннего состояния. С небольшой натяжкой можно сказать. что он отражает состояние коллапса, оцепенелости духовной, в более широком смысле – неизменности, отсутствия движения.
Снизу торчат некие обрубки – словно ветки, иссеченные топором.
Красноречивая графема духовного ландшафта!
*
106  КАНАКЕР В ЕРЕВАНЕ.  ЦЕРКОВЬ МАЙРАМ АСТВАЦАЦИН 19 ВЕК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/152785/15.55.
Церковь Майрам Аствацацин заперта, выглядит заброшенной.
Трава вокруг выгорела от пожара, выглядит невеселым пепелищем.
Я не стал разыскивать ключ.
На западном фасаде два хачкара, и половинка хачкара – среди надгробий без резьбы на кладбище в ограде храма.
Из Канакера бесконечно долго выезжаю городскими проспектами на Аштаракское шоссе.
Светофоры, переходы, на проезжей части то и дело люки без крышек.
По дороге попутно заезжаю в фотостудию и скидываю снимки на флэшку.
Торговые лавочки и пестрота на улицах кажутся фальшью – город пытается выказать себя праздным, беспечным, оживленно-торговым.
Захожу в один из магазинов – попадаю в фирменный универмаг с бешеными даже для Москвы ценами.
Наконец добираюсь до Аштаракского шоссе, выезжаю за автостанцию.
Впереди – пыльная разбитая дорога, уходящая чуть вверх.
Грузовики шуруют, поднимая пыль.
Поглядев на эту перспективу, беру такси, гружу сложенный байк на заднее сиденье и за 2.000 драм (200 рублей) через полчаса выхожу у четырехэтажной гостиницы в Аштараке.
*
107  АШТАРАК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/153190/
В Аштарак (арм. «башня») я приехал под вечер и быстро снимал вплоть до наступления темноты, без штатива, думая на следующее утро уже двинуться дальше, в Аван Аштаракский.
Последние снимки делал уже в "синих сумерках", и просто поражался тому, что в такой темноте цифровик еще умудряется схватывать какой-то свет.
Конечно, меня прежде всего волнует схватывание символического рельефа, а не художественная составляющая снимков, хотя, конечно, приятно, когда снимок получается славным во всех отношениях. В Аштараке при недостатке освещенности (над городком вечером нависли хмурые облака) снимки оставляли желать лучшего, и я немало потом мудрил над ними, пытаясь сделать более отчетливыми и ясными. Надо признать, что вечерние аштаракские съемки оказались в плане качества в числе наименее удачных. А между тем аштаракские памятники уникальны и включают несколько удивительных и тонких моментов, которые становятся ясны только здесь.
Я бывал в Аштараке пару раз до этого, но давно, и мало что помнил, кроме общего впечатления от городка как от своеобразной Мекки достопамятностей.
Очень удобно, живя в обычно пустующей, дешевой аштаракской гостинице советских времен, выезжать отсюда в близлежащие селения с уникальными памятниками – Сагмосаванк, Ованнаванк, Мугни, Карпи, Бюракан, Кош, Амберд, Тгер, Ошакан, Воскеваз, Егвард и далее.
В самом Аштараке мощная крепость на левом берегу Касаха, пять церквей (Циранавор 5 века, Спитакавор 6 век, Кармравор 7 век, Маринэ 19 века, часовня Св. Сергия в крепости) и обширное кладбище (за храмом Кармравор) с хачкарами и впечатляющими надгробными памятниками.
Городок протянулся с севера на юг по обеим сторонам ущелья реки Касах.
Сохранился мост 17 века, существует любопытный пеший переход через ущелье.
Гостиница на правом берегу. Недалеко и до Эчмиадзина (Вагаршапата), до аэропорта Звартноц меньше часа езды, здесь всегда можно взять такси.
Словом, Аштарак – заповедное место, средоточие множества древних путей и культурных ниток, сходящихся сюда. В то же время это отчетливая глубинка, без следов дешевой современной пестроты.
Хожу по пустым этажам, ощущение, что в здании гостиницы я один.
Но вот наконец женщина-администратор. Без проволочек снимаю дешевый номер (300 руб.) без горячей и холодной воды (вода прилагается отдельно от крана, в пластиковом ведре возле раковины и в пластиковых бутылках на туалетном бачке).
Номер с горячей и холодной водой стоит вдвое дороже.
Дело не в деньгах – мне как раз под настроение эта гостиничная аскеза.
20.00. Забросив сумку в номер, тороплюсь на улицу, чтобы успеть до сумерек осмотреть Кармравор.
Женщина-администратор объясняет, что он на другом берегу реки, и показывает с балкона купол.
Доверившись ей, мчусь на байке по шоссе через мост за автостанцию, куда показано.
Через четверть часа въезжаю на территорию огромной крепости.
Над аркой въезда – камень с вертикальным львом, чей хвост пропущен между ног и далее вдоль ноги идет вниз. То же самое – на знаменитой плите со львом гробницы Орбелянов в Нораванке.
Пропущенный между ног, хвост обретает топос лингама и его семантику личной силы.
Опущенный вниз, он вполне может означать усмирение похоти и победу над своей животной природой, над биосом тела и душой с ее страстями – точно то же самое, что и дракон, пригвождаемый Св. Георгием копием к земле.
 Свое тело и страсти уничтожить нельзя – они же часть нашего двуприродного существа, наша вторая природа, а вот усмирить («пригвоздить  копием») и поставить на место (вниз, к земле – то есть на подчинение духу как более тонкой, воздуховной, «небесной» природе) – можно.
Тут же на скале у обрыва часовня, по виду новодел, и Кармравор прекрасно виден, но только он на том берегу реки Касах, откуда я только что примчался.
Чуть ниже Кармравора повисла на обрывистом берегу Касаха руина церкви Циранавор («Абрикос») 5 века, рядом с ней, тоже на обрыве Спитакавор, ниже вдали пешеходный переход через ущелье, а вблизи – древний мост через Касах, 17-й век. По форме он ничем не отличается от тех, что строили 12-м веке. Оттуда поднимается длинными пологими зигзагами самый что ни на есть средневековый серпантин дороги.
«Американо?» – приветствует меня мужчина у часовни в крепости, он привез сюда на джипе жену и троих детей. Знакомимся. Его зовут Николай, он наполовину армянин, наполовину донской казак. Прекрасно говорит по-русски. Возбужденно рассказываю, как примчался сюда по ошибочной наводке женщины-администратора, которая не ведает, на какой стороне ущелья находится Кармравор. Николай, с полоборота заразившись моим энтузиазмом, тотчас предлагает погрузить байк сверху на багажник джипа и подвезти меня до места.
Байк живо взлетает на багажник, джип проносится по улочкам Аштарака, через 10 минут мы возле Кармравора.
Через полчаса стемнеет, и сгрузив байк, я рысью устремляюсь к хачкарам.
Те хачкары, ради которых я здесь, выстроились вблизи крохотной церквушки, крытой красной черепицей (это и есть знаменитый Кармравор, 7-й век) и сразу видны.
Вот и старый знакомый, уникальный хачкар с дланями Господа (Бога-Отца), которые исходят из круга мандалы по обе ее стороны и держат плетку Иисусовой «мировой лозы».
Богато изукрашенная мандала (сферос Неба или Силы Божьей) также является и зардарком (букв. Украшение, в более широком смысле – гармония мироздания, красота творения Божьего).
«Имеем мы судьей Десницу творящую. Сами руки, которые утвердили небо и землю, вырезали на каменных досках скрижали, в которых содержатся умиротворяющие и спасительные законы, дабы познали мы единого Бога, Творца видимых и невидимых», – так пишут о Господе иерархи армянской церкви в 5-м веке. Это из Егише, «О Вардане и войне армянской».
Этот труд Егише сохранился во многих списках и хорошо известен в Армении.
Отсюда, возможно, и образ дланей Господа на аштаракском хачкаре и на множестве других, где длань (Бог-Отец-Вседержитель) держит крест (Бог-Сын-Иисус).
Хотя вполне возможно, что длани с крестом (но не здесь, на аштаракском хачкаре, ибо здесь они исходят из мандалы Силы Божьей) также можно отнести и к верующему, простершему свою руку к Иисусу-кресту.
 Вот другой старый знакомый, хачкар, мандала на котором с ортогональным плетением словно бы чуть провернута относительно центра диска, и узор оказыается слегка смещенным, уже не совпадая с горизонталью и вертикалью.
Он как бы выключен тем самым из привычных земных мер в знак того, что зардарк мандалы – образ неземной, незримой, тонкой красы, образ совершенства силы, которая предлежит иному состоянию бытия и равнодушна, безучастна к нашим земным меркам, запредельна им.
Вот крест с тремя «трезубцами» на концах (маркеры расширения как излучения) и с перечеркнутой внизу ножкой основания (107_16h). Крест такого типа – это образ простирания благодати (или просто тонкой энергии, "света") на три стороны. Нижнее направление является перекрытым. Перед нами графема илил диаграмма направлений излучения энергии обычного человека – как правило, обычный человек не принимает во внимание подземный мир, для него он отсутствует. При осознанной работе со своими энергиями это направление также учитывается наравне со всеми остальными.
Стилобат Кармравора испещрен глубокими лунками (107_17).
Еще Цибиков, путешествуя по Тибету, писал, что тибетцы считают богоугодным делом высверливание лунок. Здесь – то же самое.
Вот образчик «хачкара в хачкаре» (107_28), проявляющий важнейший структурный принцип взаимной вложенности.
Так же устроены наши тонкие тела, они вложены одно в другое.
На правом хачкаре (107_50), в отлчие от остальных двух хачкаров, нижняя часть представляет собой сплошной орнаментальный ковер. Здесь покрывающий орнамент является особенно наглядным образом Первоосновы как базы, фундамента для всего остального.
Выше Кармравора начинается примыкающее к домам обширное кладбище со старыми и новыми памятниками, здесь немало интересного.
Над могилами кое-где видны обширные каменные купольные сени на четырех столпах как образ тела человека (4 элемента) и его духа (луки-арки, полусфера купола). Точно такие же сени ставят на почетных захоронениях и мусульмане, я видел их в Махачкале и Дербенте.
Сень еще и оконтуривает пустоту под собою как пространство незримого духа.
Потому здесь полуциркульные арки и купол выпукливаются ввверх, абрисуя эллиптичность верхней части кокона.
А кокону, то есть духу, в общем, безразлично, как мы его называем.
А вот и тибетские чортэны! (107_76–77).
Я с удивлением в какой-то момент обнаружил такие же чортэноподобные формы и в русской православной церковной архитектуре – в монастыре под Коломной, в случайно уцелевшей ограде монастыря в Астрахани, в селе под Москвой на Оке.
Я нередко вижу в Армении вертикальные колоннообразные надгробья, которые так и тянет назвать пагодами – они словно пришли сюда из Китая, в чем, впрочем, нет ничего удивительного: ведь один из знатнейших княжеских родов Армении, Мамиконяны, ведет свое происхождение из Китая! Они – тчены, то есть китайцы. Вот откуда китайские вливания в армянское средневековье (107_78).
Горизонтальная разделка вертикальной стелы на слои (107_83), безусловно, когда-то отсылала к уровням сознания, или "небесам", или "долинам".
А вот и образы множественности путей входа духа в мир, в котором он воплощается, и всеместности Неба или Света (107_97). Вне мира воплощения лежит мир кристаллизованного сознания (помечен зубчиками), для которого нет необходимости воплощаться.
На торце одного из надгробий не крест, а четыре квадратных выемки. Перемычки между ними образуют крестообразную фигуру. Когда видишь такое, ясно понимаешь, что выемка-ковчег первичнее креста и одновременно они теснейшим образом ввязаны друг в друга. Крест формируется за счет пустот, лакун, изъятий – как вместилищ Незримого.
А вот в круге четыре дуги, направленные к центру. При этом изображена как бы начальная стадия процесса – дуги сегментов еще не согшлись и не образовали втянутый ромб – уже законченный и канонический образ сжатия сознания, стягивания его в точку центра.
«Небо свернулось как свиток» в Апокалипсисе – пример описания этого процесса сжатия, свертывания духовной ткани, «мира».
Вижу я тут и голгофу, изображенную дугой (107_119) – как округлая плавная горка, внутри которой изображены параллельные горизонтали. Здесь нет ярко выраженной ступенчатости – и всё же горизонтали отсылают к ней. Кто-то сказал, что истина лежит на ступенях.
Если Христос – истина, а крест – его символ, то на хачкаре сплошь и рядом истина водружена на ступени.
Давняя традиция ступенчатых стилобатов древних храмов и обелисков, видимо, исходит не из умствований, а из предельной наглядности этого образа – как аналога дискретного бытия, коим мы обладаем, прыгая по жизням и по уровням сознания как со ступеньки на ступеньку. 
Уже когда начинает смеркаться, я, точно зная, где находится Циранавор (я ведь видел храм с того берега Касаха, из крепости), лишь путем расспросов нахожу дорогу по узким проулкам между жилыми домами от Кармравора к Циранавору.
Снимаю рельеф над западным замурованным входом уже со вспышкой, в темноте.
Обхожу храм с севера и востока – входа здесь нет.
С юга стена храма оказывается во дворе жилого дома.
Здесь меня облаивает собака, на освещенной вернанде, заплетенной виноградом, видны люди, я не тороплюсь подходить, решив, что смешно в потемках беспокоить людей расспросами, а нет ли тут входа в храм. Это пристало делать утром, при свете.
Наконец возвращаюсь к своему байку, мирно стоящему у стены, и обнаруживаю, что оба колеса спустили. В камерах – знакомые колючки. Видимо, я нахватал их, свернув с асфальта на проселок, ведущий в крепость на том берегу.
Четыре прокола за день – это триумф! Два утром, у Дзагаванка, и два сейчас.
Сменных камер больше нет. Я остался без колес.
В потемках, ведя байк к гостинице по главной улице, захожу во все подряд освещенные двери – и попадаю в продукты, интернет-клуб, промтовары. В «Продуктах» мне отвешивают 300 грамм сахарного песка – сколь приятно путешествовать по странам, где можно купить его ровно столько, сколько тебе нужно, а не стандартизованный кулек.
В интернет-клубе осведомляюсь, где в Аштараке можно купить велокакмеры, но компьютерная молодежь лишь улыбается в ответ – она совершенно не в курсе велосипедных дел. Зато когда я зайду сюда завтра, чтобы отправить домой электронную весточку, меня уже встретят как своего и даже денег не возьмут.
Наконец, в промтоварах после неспешной беседы продавец средних лет точно называет мне то единственное место в городке, где продаются велозапчасти, в том числе и камеры – в двух шагах от гостиницы, в магазинчике, находящемся в жилом доме, на той же стороне, чуть ниже от нее.
Бодрым шагом подкатываю байк к гостинице, размышляя о том, что вот, снова я в благословенных местах, где сахарный песок продают вразвес, где люди ходят на неделе в храм по вторникам и четвергам, где по-прежнему ездят ПАЗики и Волги ГАЗ 21, а крестьяне, если не используют телеги, запряженные конем или осликом, то перевозят сено на ЗИЛах с деревянными бортами.
При этом вокруг шныряют джипы, иномарки и мерседесовские микроавтобусы, девушки одеты и причесаны так, что закачаешься, а парни ведут себя как истинные рыцари.
Что ж, мир поворачивается к каждому тем боком, на который ты внутренне настроен.
Мне милы отголоски той патриархиальной жизни, которая для меня была средой детства и взросления – тихая московская улочка с деревянными одноэтажными домами и взаимосвязанными дворовыми сообществами.
Простые и ясные каноны этой жизни я вновь и вновь воспроизводжу своим отношением ко всему, что встречаю.
В гостинице женщина-администратор просит меня посмотреть, из какой страны приехал иностранный турист. Оказывается, из Остеррейха. Это город такой или что? – спрашивает меня женщина.
Моя надувная подушка, просто незаменимая при полевых ночлегах, тоже где-то прокололась и спускает.
Моему байку отвели место внизу. А я на третьем этаже. Снимаю колеса и уношу их в номер.
Пока закипает чай, трезво оцениваю ситуацию. На каждой камере – не меньше десяти проколов, причем точечных – поди их еще отыщи! – и быстро с ними не разделаться.
Поэтому либо мне придется полночи клеить камеры, и тогда завтра утром на утреннем автобусе (рейс единственный) я смогу уехать в Аван (уже местный, аштаракский, он находится выше селения Кош), чтобы оттуда двинуться своим ходом дальше, на Аруч, либо я сейчас откладываю колеса, спокойно ложусь спать, а завтра утром иду за новыми камерами.
Тогда Аван переносится на послезавтра.
Можно будет еще раз, без спешки осмотреть аштаракские достопамятности.
А днем можно выбраться хотя бы в Бюракан (автобус ходит несколько раз в день) – до сих пор не могу забыть, какая ширь открывается оттуда, с гор, как вспархивает птицей сердце на этом просторе, на самом краешке огромной вогнутой чаши Араратской долины.
На полуночную клейку сил нет. После чая стелю себе на полу, головой к открытой двери на балкон, и спокойно засыпаю в спальнике.
День четырех проколов, неожиданных открытий, резких смещений и спонтанных решений прекрасно завершается при свете густых аштаракских звезд, сияющих надо мной в открытом балконном проеме.
25 авг, 2010. Среда. 12-й день Хачкара-Мачкара.
7.00. Проснувшись довольно рано в уютной и тихой аштаракской гостинице, записываю пришедшую притчу:
*
СТУПЕНИ               
*
– Не скажет ли досточтимая мать, как расположена истина относительно нас?
– Истина лежит на ступенях.
– Что хочет сказать этим досточтимая мать?
– На каждой ступени истина. На каждой ступени человек. Поэтому простецы говорят, что истина везде.
– Но это не так, досточтимая мать?
– Ступень может быть пуста от людей. Тогда она пуста и для истины.
– На такой ступени ее нет?
– Конечно, нет, милый.
– Но все же на такой ступени есть истина?
– Конечно есть. Для других существ. Не для людей.
– Хорошо ли человеку, попавшему на такую ступень?
– Ему не хорошо. Ему трудно. Там истина забыла о нем. Она проявляется снова нелегко.
– А на ступени, где много людей?
– Такая ступень подобна потоку, набравшему силу бега с гор. На ней легко стоять. Сила истины охотно питает тебя.
– Трудно ли уйти с такой ступени?
– Да, трудно, хотя и говорят, что, мол, трудно подняться – легко спуститься.
– Есть ли нужда делать это?
– У одних есть, у других нет. Одни как вода – им легче течь вниз. Другие как птицы – их тянет ввысь. Третьи – как лежачий камень.
– Чему можно уподобить пути людей?
– Если мир – гора, то одни поднимаются, другие спускаются, третьи стоят на месте. Если мир – небо, то люди – облака. Они и здесь (мать указала на землю), и там (она подняла руку вверх), и тут (она обвела рукой вокруг себя).
– Так есть ли ступени на самом деле, досточтимая мать?
– Для тех, кто их видит – есть. Для тех, кто не видит – нет.
– Что же такое тогда это самое «на самом деле», досточтимая мать?
– Кто знает? Может, это просто направленность твоего сознания, милый? – промолвила она и улыбнулась, вставая.
*
108  АШТАРАК.  ЦЕРКОВЬ МАРИНЕ 1271 г.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/153225/
8.45. Вчера, двигаясь к Кармравору, я заметил в глубине жилой застройки слева от себя остроконечный базальтовый купол. И вот я здесь. Это церковь Марине 1271 г.
Она окружена стеной, калитка открыта.
Внутри ухоженная зелень, кусты. На столбике нового питьевого фонтанчика у храма – круг и обвивающее его сверху крылышко, с обеих сторон оно спадает перьями вниз – как побеги духа на перевернутом хачкаре. У стены дивные редкие цветы – прообраз райского сада. 
Здесь же пара надгробий с цепочкой высверленных лунок и надгробье, где по бокам шестилучевой розетки изображены два больших пустых квадрата (108_8) – отсылка к пустотности сознания.
У входа в церковь выметает каменные ступени женщина и ходит мужчина в рабочей одежде.
Прошу у него разрешеняи зайти в открытую дверь, он как-то смущенно кивает.
Захожу – и неожиданно попадаю в огромный заброшенный притвор.
Он именно заброшен – такого острого чувства заброшенности мне еще ни разу не довелось испытать.
Притвор без столбов – колоссальное целостное пространство, напоминающее базилику.
Помещение используется лишь как склад для всякой мелочи, которая едва заметна у стен, уходящих ввысь.
Но вся эта зона ощущается… мертвой.
Дело даже не в том, что здесь  нет религиозных аксессуаров.
Она отпущена.
Здесь царит дух запустения (но не оскверненности и мерзости!)
Каменная скорлупа, объемлющая пустоту… безблагодатную.
Теперь это просто большой сарай.
В восточной стене небольшая дверь, она закрыта.
Значит, отсюда нельзя попасть в другую, обжитую и обихоженную часть храма.
Мои восприятия занимают от силы полторы минуты.
До меня наконец доходит, что я зашел куда-то не туда, и я смущенно выкатываюсь на улицу.
Да, действительно, теперь мне видно, что длинное здание церкви, вытянутое с востока на запад, разделено на две части, и в каждую часть свой вход с южной стороны, свое крыльцо.
Одно – ухоженное, аккуратное.
А то, куда я зашел – полуразрушено, неухожено, но полно достоинства.
Именно это меня и привлекло – я ожидал увидеть внутри точно такой же, полный достоинства обруиненный интерьер храма.
Но там давно нет храма. Там ничего нет.
Вот откуда смущение садовника.
И все же он разрешил мне войти, хотя спокойно мог бы указать на вход в обитаемую часть.
У стен церкви несколько надгробий.
На одном из них по сторонам шестирадиусной розетки два квадрата.
На другом – три острокрыших церкви в ряд, а справа от них – опять квадратная выемка – обозначение пустотности просто понижением рельефа, без использования какой-либо графики.
Мне подумалось, что это подчеркивание значимости пустоты вызвано еще и необходимостью опустошить сознание для того, чтобы суметь восчувствовать внечувственное.
Это состояние нередко именуют остановкой мыслительного процесса, прекращением потока эмоций и когниций, ментальной паузой.
Обходя храм, я задерживаюсь у восточного фасада (108_34).
Его как раз заливает теплым светом утреннее солнце.
На нем окно с символическим обрамлением.
Пытаюсь прочитать послание орнаментов.
Животная душа (прямоугольник с отношением сторон 2:1) процветает в Бога, а поскольку Он везде, то это отражено четырьмя направлениями цветения трилистников.
Дополнительно проведена вертикаль как связка Неба и Земли, тела и духа в воплощенном человеке.
Внизу валиком помечена горизонталь нашего, телесного мира, телесного бытия.
*
107А  АШТАРАК.  ХРАМ КАРМРАВОР.  УТРО
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/153203/
9.15. Утро. Я вновь у Кармравора, измеряю глубину самой крупной лунки в стилобате храма 7 века. Ого, 22 см!
К югу от Кармравора в каменной ограде – живописные каменные воротца, перекрытые массивным архитравом. Просто какое-то святилище ацтеков, да и только. Глаз не отвести.
Эта ограда еще и террасирует склон, на котором находится Кармравор.
Поэтому с внутренней стороны она невысока, а с внешней ее высота резко возрастает.
Внутри ограды около нее – три древних хачкара в ряд, и вчера, снимая их, я сгоряча запрыгнул на архитрав, чтобы выиграть верхний ракурс.
Прохожу в проем за ограду, поворачиваюсь назад – Боже мой, какое удивительное, воистину говорящее  обрамление входного портала!
Проем представляет собой вертикальный прямоугольник, а вокруг него, в каменных глыбах сделана широкая бордюрная насечка, образующая квадрат.
Этот массивный выразительный квадрат визуально как бы зачеркивает прямоугольник выхода, зрительно поглощает его и исправляет собой до «правильной» формы квадрата.
Эти ворота сообщают мне важную весть: квадрат важнее прямоугольника.
Первый безусловно доминирует над вторым.
А если приглядеться, то можно заметить, что камни вокруг проема имеют два коротких крыла, образующих фигуру, близкую по пропорциям к «зороастрийскому кресту» (107А_1).
*
107b  АШТАРАК.  БАЗИЛИКА ЦИРАНАВОР («АБРИКОС») 5 ВЕК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/153215/
9.25. Я вновь у Циранавора, 5 век. Храм выглядит как крепость.
Ступенчатый стилобат с лунками.
При свете легко нахожу вход в храм с юга. Небольшая дверь.
Вокруг, вдоль стены, на шпалерах виноградные лозы – поэтому мне и не удалось вчера в сумерках увидеть вход.
Высоко вверху, над шпалерами винограда – три странных клюва, покоящихся на деревянных переводах – хочется назвать их машикулями.
Может, храм использовали для обороны, как крепость?
Или отсиживались в нем? Очень на то похоже.
На этой же стене на большой высоте, выше проема небольшого окошка-бойницы – изображение ряда пустых арок – снова акцентация пустоты.
Вокруг тихо, безлюдно.
Никого не потревожив, захожу внутрь.
Впечатление от руины с раскрытым куполом  очень сильное.
Внутри церкви у южной стены, ближе к алтарю, стоят рядом черные половинки разбитого хачкара. Кресты на северной стене алтарной апсиды.
Обетный крест на одной из колонн.
9.42. Спускаюсь по дороге вниз, к историческому мосту 17 века через Касах.
Сверху хорошо видны беседки и мангалы, разбросанные в зелени на лужайках у воды.
Поэтому, не доходя до моста, делаю пару снимков и поворачиваю обратно.
10.30. Я у дверей единственного магазинчика в городе, где продают велокамеры.
Магазин закрыт. На двери короткая надпсь по-армянски и номер мобильного телефона – видимо, можно при желании позвонить хозяину.
Но у меня нет ни мобильника, ни желания звонить.
Подождем, куда вынесет нас естественный ход событий.
Напротив магазина, на скамейке у стены жилого дома сидят двое мужчин.
Подхожу к ним, завожу неспешный разговор.
Выясняется, что хозяин должен бы магазин уже открыть, но, видно, куда-то отъехал по делам.
А живет он вот здесь – и один из мужчин, чуть приподнявшись, нажимает кнопку звонка возле ближайшей калитки.
Вверху, над нами, открывается окно.
Выглядывает женщина. Какие камеры? 26 дюймов. Такие есть.
Через пару минут в том же окне показалась девочка и что-то сказала по-армянски.
«Ключ у отца», – перевели мне мужчины.
Я присаживаюсь на лавку ждать камер.
Без них мне торопиться некуда.
Попутно узнаю, что в 13.50 у светофора возле моста останавливается автобус в Мугни – Ованнаванк. Вот бы куда попасть!
Что ж, что зря сидеть?
Отправляюсь в гостиницу (благо она рядом) клеить старые камеры и за два часа заклеиваю две из четырех: в одной – 10 проколов, в другой – 8.
Две другие решительно выбрасываю.
13.00. Я опять у магазина. Открыто наконец!
Захожу, здороваюсь с продавцом немалого веса и достоинства, спрашиваю камеры.
Вот они, с обычным резиновым ниппелем трубочкой, под стандартный велонасос.
А мои родные камеры – под автомобильные ниппеля, и поводок для насоса для обычных камер, естественно, остался в Москве.
Есть ли поводки в продаже? Нет. А насосы? Тоже нет.
Как же вы накачиваете эти камеры?
Мужчина достает из-под прилавка видавший виды и такой знакомый мне классический автомобильный насос с вертикальной колонкой и горизонтальной деревянной ручкой сверху для качания. Его универсальный шланг подходит и к велосипеду.
Хорошо, могу ли я накачать свои колеса здесь?
Конечно, могу. Несусь в гостиницу, монтирую оба колеса и туго накачиваю их в магазине.
На это уходит еще почти час, и я пропускаю автобус в Оганаван, в котором уже в своих мыслях я уехал осматривать ванк.
А что если вместо Бюракана осмотреть сразу два великих монастыря, Сагмосаванк и Ованнаванк, а по дороге, разумеется, заглянуть в замечательный музей древних камней при храме в Мугни?
Это очень удобно – все три места находятся близко друг от друга, на трассе, идущей вдоль реки Касах на север от Аштарака.
*
109  САГМОСАВАНК.  ГАВИТ ХРАМА СУРБ СИОН И ВНЕШНИЕ СТЕНЫ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/153372/
13.55. Я на автостанции в Аштараке. Расписание автобусов – листок на армянском языке. Автобус ушел. Подхожу к таксистам.
– Надо бы съездить в Сагмосаванк – Ованнаванк – Мугни.
– Нет проблем, – говорят свободно скучающие мужчины.
– Не просто поездка туда-обратно, – поясняю я им, – еще и время на осмотр памятников. Часа на три. По часу на каждый памятник.
– Три часа? Хорошо. По две тысячи драм за каждый час, – предлагает водитель с французским именем Марсель, первым заговоривший со мной.
Три часа – шестьсот рублей. Эта сумма даст мне возможность увидеть сегодня три великие армянские святыни.
Через 20 минут скоростной езды от автостанции Аштарака по прекрасному шоссе, идущему едва заметно на подъем, подъезжаем на черной «Волге-24» Марселя к Сагмосаванку, повисшему на краю глубокого величественного ущелья реки Касах. Водитель ставит машину в тенек, я поспешаю к ванку.
Склоны ущелья состоят из живописных, параллельных друг другу, слегка покатых террас, надвисающих одна над другой.
Образуются слегка наклонные ступеньки.
Поэтому само ущелье полосатое: зеленые травянистые полосы террас чередуются с каменными осыпями карнизов.
Само ущелье – неожиданный провал среди травянистой, безлесной равнины.
На дне течет крошечная, как кажется с такой высоты, речушка.
Где-то там у воды тоже есть хачкары, – подтверждает мне батюшка, стоящий возле церкви, но так просто я их не найду.
А где спуск вниз? – батюшка пожимает плечами.
Подхожу к краю ущелья, вижу тропку, сбегающую от ванка вниз.
Спуститься нет проблем, но где там, внизу, хачкары? Ущелье огромное.
Отложим спуск к реке на следующий раз.
По дороге из Аштарака в Сагмосаванк мы промахиваем храмы в Мугни и в Карпи – тот и другой на виду, у дороги, их не надо искать, и это приятно. Осмотрим их на обратном пути.
Белое и красное (109_19) – тело и дух. Три – Троица (добавлена душа).
Гармонизированная троичность (все три элемента равны) – путь к ячеистой первооснове всего, скрывающейся в любой внешней форме и вскрываемой в данном случае этим построением, срезающим угол и как бы  обнажающим суть вещей.
Двухцветная чересполосица навершия ниши (109_27) – прообраз двуполярной пульсации ауры, отсылка к человеку как пульсару.
Каждый лепесток украшен жемчужиной = прообразом алмазного или радужного состояния сознания (читаем "Алмазную сутру").
(109_35) – совмещение образов зардарка как гармонии созданного Творцом мира, поля сознания как ячеистой сетки, поля сознания как плетенки, образов всеместного процветания в Бога (цветочные розетки в каждой ячейке сетки) и обязательного переплетения инь-ян, перехлеста их косыми крестами единения, но не слияния.
14.10. Удивительны хачкары в гавите храма Сурб Сион 1215 г. Сагмосаванка.
*
110  САГМОСАВАНК.  ИНТЕРЬЕР ХРАМА БОГОРОДИЦЫ 1235 г.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/154145/
Поразительно ощущение от пребывания в храме Сурб Аствацацин (Богородицы) 1235 г., который меньше и оттого более интимен, проход в него – вправо из гавита Сурб Сиона, храм примыкает к нему с юга. Здесь крошечная алтарная апсида с уже просто игрушечными нишами в стенах.
Нет, пожалуй, дело не крошечности, а скорее, в удивительной соразмерности этой церквушки человеку. Места ровно столько, чтобы свободно поместить здесь свой дух.
Не потому ли тут так уютно?
Оболочка стен – словно твоя собственная кожа – облекает некасаемо.
Вихри чакр рядом со срезами, обнажающими ячеистость сетки сознания (110_11).
Два образа троичности: вихрь чакры и "пирамидка" фигурного среза угла капители колонны (110_16), как бы обнажающего ячеистость обычно скрытой от нас структуры сущего = сетки сознания.
В гавите храма Сиона слева, к северу, одно окно, а справа, к югу, два – как в Негуци.
*
112   САГМОСАВАНК.   КЛАДБИЩЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/154162/
Вокруг ванка кладбище, на котором высятся несколько  монументальных хачкаров, вмурованных в роскошные базальтовые киоты.
Армянские искусствоведы называют эти киоты вормнапак.
В Армении далеко не все знают это слово.
Хачкары в киотах монументальны – сами как матуры или часовни.
На постаментах всех вормнапаков, внизу – древние образы Первоосновы: либо горизонтальные прямоугольные плафоны с различными покрывающими орнаментами, либо аркада из пустотных арок.
Есть тут и крест, оконтуренный вервием молитвы-связки с Господом (112_12).
Концы веревки уложены так, что напоминают головы змей, задействуя тем самым и символику змеи.
Геометризованная плетенка бордюра хачкара (112_15) создает условный образ поля сознания, Мирового Нооса (Ума), Бога как некой покрывающей всё, оплетающей всё собою структуры, о которой точно нельзя сказать, "жизнь" это, "нежизнь"  или что-то еще. Она вбирает в себя всё. Отсюда – внебытовое, невозможное в реальности совмещение геометрических и растительных мотивов, что мы видим на сотнях хачкаров.
А вот и прекрасный пример синкрета: мандала хачкара (112_17), вбирающая в себя мотивы плетенки, ортогональной и косоугольной сетчатой основы, мандорлы, квадрата, эманаций на 4 стороны света, косого креста, ромба и круга.
Вервие образует на конце (112_19) круглый  завиток утончения и перехода в иное состояние – состояние гораздо большей устойчивости и стабильности, чем пребывание в теле.
*
113  ОВАННАВАНК HOVHANNAVANK
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/154582/
Из 3-го  тома «Хроники» Закария Канакерци.
Глава 9. О сооружении Ованнаванка
И повелел [Закарэ] построить, как сказали выше, церкви и монастыри, и прежде всего величественную обитель Ованнаванк, рядом со старой церковью во имя Святого Карапета.
Великий Вачэ разрушил деревянный притвор на южной стороне, закрыл две двери и оставил одну. А затем принялся строить из длинных и больших тесаных камней красного и черного [цвета] четыре столпа по четырем сторонам, на которых [укрепил] четыре свода с черными и вытянутыми окнами и дверьми, а над ними – черные и красные арки; на южной же стороне два красиво построенных аналоя.
И над главным алтарем [уложили] один ряд красных камней и один ряд черных.
В середине амвона вырезали звездообразный [узор].
На западной стороне и на потолке красиво вырезан ряд красных и ряд черных дисков. Четыре окна на южной стороне – три круглых и одно длинное, одно над главным алтарем, а три на западной стороне – одно круглое, два длинных; четыре [окна] в куполе.
Две ризницы – одна по правую, другая по левую сторону главного алтаря, на которые поднимаются по каменным ступеням.
Ниже их две другие; две с западной стороны – слева и справа от дверей. Над ними [еще] две другие, куда поднимаются по каменной лестнице в одиннадцать ступеней, и, как полагается, в северной стороне – купель; одна дверь в западной [стороне]; одна – в середине старой церкви с северной стороны.
И в каждой ризнице по одному окну и алтарю,  установленному там, где служат литургию. Снаружи с южной стороны сделаны два карниза с красивой резьбой; два – с восточной стороны; восточное крыло [сложено] клеткой из красного и черного камня, а ниже – [узор] наподобие весов, с рычагом и чашами одной величины.
А на южной стороне, так же как и на западной, над окном крест. [Как] на подножиях [полустолпов] и на четырех крыльях, [так] и на четырех пузеках [столпов] и под маковкой сделаны резные узоры.
Все верхние косяки плоские, а на барабане купола одиннадцать [полу]столпов; точно так же на маковке [купола] имеются одиннадцать граней и подножие креста, изображающее четыре образа животных, а над ними во спасение душ наших Богом приятый крест.
И был он (собор) закончен в 666 (1217) году и, освященный, назван Святой Катулике [Кафедральный собор], красотой [своей] поражающий зрителя, храм, где пребывает слава Сына Божьего, где приносит жертву Христос, агнец Божий.
После смерти ишхана Вачэ положили его в церкви пред аналоем у дверей ризницы, с южной стороны. Да дарует ему Христос благословение в вечности, покой и царствие небесное. Аминь.
И место его занял повелением Шахиншаха – сын его Курд.
Глава Х «Хроники» Закария Канакерци
О ПОСТРОЙКЕ ПРИТВОРА
В то время появилось из страны гуннов племя стрелков, что зовется татарами, и овладело Арменией и Грузией.
Ослабело и царство Грузинское; оно находилось в руках женщины по имени Рузукан, дочери Тамары, о которой упомянули выше, сестры Лаши, внука грузинского царя Георгия.
Когда увидела она, что не может противостоять им, вручила страну свою Шахиншаху, а сама бежала в Абхазию. Шахиншах же волей-неволей подчинился племени стрелков и угождал им.
И тотчас же повелел он слуге своему Курду, которого он поставил ишханом на место отца его, чтобы к церквам, которые воздвиг отец его, пристроил он притвор.
Ишхан Курд, получив повеление это, тотчас собрал всех каменотесов и в 699 (1250) году начал пристраивать с западной стороны Катулике великолепный и дорогостоящий притвор из черного камня с девятью оглавиями на четырех столпах и другими украшениями и удивительными крестообразными окнами.
А на кровле двенадцать столпов, а на столпах маковка, обрамленная карнизом.
На верхушке маковки подножие креста, с железным крестом в рост человека. Между столпами подвешен колокол [для] заутрени.
И [строительство] его было окончено за один год, в 700 (1251) году.
Отрекшись от мирской славы, сам ишхан Курд обратился к вечной [непреходящей] славе.
Отправился он на остров Севан и, облачившись в монашеские одежды, стал монахом, умер там и ожил во Христе.
 И похоронили его в притворе церкви Святого Карапета, дабы воскрес он во славе и был увенчан Христом.
Да будет благословенна память его. А на его место сел сын его по имени Хасан.
* * *
15.17. Шесть минут автоезды от Сагмосаванка обратно к Аштараку (5 км) – и вот Оганаван («Село Огана», местные произносят быстро, с придыханием: Аhаnаhаn).
На его восточной окраине, выходящей к отвесу ущелья реки Касах, висит над бездной ванк – точно так же, как чуть вверх по ущелью Сагмосаванк.
По дороге таблички: Check the brakes. Long incline – “Проверь тормоза. Длинный спуск”.
Столь быстрая смена декораций своей противоестественностью вызывает у меня головокружение – но что поделать, сегодня день быстрой езды и головокружительной смены декораций.
Ванк восстанавливают.
Пейзаж вокруг ванка встал на дыбы – словно местность только что вышла из-под артобстрела.
У входа сидят мастера.
Подходя, вижу, как из ванка выходят туристы и мальчик-армянин в рабочей одежде запирает за ними дверь.
Подкатываюсь быстренько к нему, пока он не отошел, и прошу открыть мне храм.
Перед храмом слева от входа, у западной стены три одинаковых килевидных надгробья в параллель друг другу, сверху на них лежит длинная строительная доска, тем самым дополнительно связуя их воедино.
Перед тем как зайти, тщательно осматриваю обломки хачкаров и резных камней у входа.
История Ованнаванка подробно изложена в 3-м томе «Хроники» Закария Канакерци.
Ванк вобрал в себя базилику 4 века Ованес Мкртич (Иоанна Предтечи), основанную Григорием Просветителем, здесь находится часть его мощей (возможно, поэтому в путеводителе сказано, что это Сурб Григор 5 век).
Базилика является почитаемым местом паломничества.
Вход в нее из гавита – туда ведет деревянная двухстворчатая дверь в северном углу восточной стены гавита.
Дверь эта заперта цепью с замком.
Длина цепи позволяла заглянуть внутрь между неплотно прикрытыми створками двери, и я не стал просить ключ от этой двери – поклонению в духе она никак не мешала.
С севера к гавиту примыкает еще одна церковь (7 век), в нее из гавита отдельный вход в северной стене.
Тут необжито, пустовато, стоит модель Ованнаванка, у стены старая двухстворчатая дверь из рассохшегося дерева, которой по ее виду можно смело дать несколько сотен лет.
В южной стене две ниши рядом друг с другом.
В гавите, справа от прохода в базилику Иоанна Предтечи и слева от центрального прохода из гавита в храм, у восточной стены, как бы в нише стоит загадочный обломок крестообразной формы (часть креста?) с двумя сквозными отверстиями, симметрично расположенными по горизонтали, рядом друг с другом, словно глаза истукана. Обломок очень почитаем, о чем говорит и копоть, и вертикальные, словно полированные, ложбинки, проскобленные в нем трением камня о камень.
15.37. Слева от прохода из гавита на восток, к алтарю, на восточной стене гавита выточен хачкар необычной на первый взгляд формы: его абрис имитирует прямоугольный «зуб» и внизу, и вверху!
Этот хачкар не нужно переворачивать – он в любом положении уже «перевернут».
Унего не одна, а две системы отсчета!
Верхом наглядности было бы наличие в нем двух сквозных круглых отверстий – соответственно в каждом из «зубов» по принципу зеркальности этого мира и мира иного: «Что вверху – то и внизу».
Не этот ли принцип вызывает к жизни обратимые структуры на хачкаре?
Сверху на этом хачкаре изображен лик в нимбе (Иисус), снизу, под основанием креста (обычный топос Голгофы) – голова Адама.
Григор Татеваци в Проповеди на Рождество напоминает о том, что «останки Адама были похоронены на Голгофе, чтобы… Адам ожил посредством Креста и освободился из ада» (Григор Татеваци, Из Сборника зимних проповедей).
15.50. Южный фасад ванка. Мозаика обетных крестов.
*
114  ОВАННАВАНК.  КЛАДБИЩЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/154930/
15.56. Хачкар к северу от ванка.
Еще севернее, в 30 м – руина крошечной часовни, где чудом уцелела нишка в обруиненной стене.
Вокруг древнее кладбище.
Оно уже за стеной, ограждающей ванк, и основательно перекурочено – как после бомбежки.
Ощущение, что древние надгробья (они без изображений) сгребали грейдерами.
*
115  МАТУР ВОЗЛЕ ОВАННАВАНКА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/155048/
16.10 Обойдя кладбище и возвращаясь к монастырской стене, обнаруживаю матур – скромное, но основательное и аккуратное сооруженьице из камней, крытое железным листом.
У входа  небольшой «палисадничек», выгороженный обломками резных камней.
Внутри, как обычно, наив, астиль – олеографии, картинки, иконки, распятия – простодушные подношения окрестных жителей.
Матур по другую сторону стены, отделяющей ванк от клабища, и как бы прилежит уже не ванку, а кладбищу – своеобразному буферу или интерфейсу между ванком и селом, и это очень ярко заявляет их отношения: монастырская вера и уклад – одно, народная – слегка иное.
16.15. Западные ворота в ограде Ованнаванка.
Перед ними – обнаженные, вывернутые наружу «кишки» усадьбы, находящейся возле ворот.
*
116  КАРПИ  КАРБИ
 https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/155061/
16.20 Мы уже в Карпи, у церкви 14 века, возле двух хачкаров в южной стене.
Еще два хачкара в западной стене, и хачкар внутри храма в южной стене.
Рядом мемориал павшим в Великой отечественной войне, и здесь неожиданный подарок – вдоль стены мемориала стоят в ряд интересные древние хачкары и их фрагменты.
*
117  МУГНИ.  САД КАМНЕЙ У ЦЕРКВИ СУРБ ГЕВОРГА 17 ВЕК   LAPIDARIUM
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/155208/
Глава XV.   Хроники Закария Канакерци (17 век)
ОБ ОСТАВШИХСЯ МОЩАХ СВЯТОГО ГЕОРГИЯ
[Большая часть мощей Св.Георгия были перевезены в Грузию, в составе которой в то время находилась Армения, однако часть мощей (зубы и кровь) осталась в Ованнаванке]. Наконец пало господство Грузии над Армянской страной, и овладели ею мусульмане, то есть османы.
И когда в день праздника Святого приходили паломники, то от толчеи в толпе некоторые дети падали со скал вниз, и владельцы [тех] мест, схватив монахов, штрафовали. Досаждаемые этим, они в праздник Святого переносили [мощи] Святого в Карби. Но и там было неудобно, ибо не размещались в том месте паломники. Тогда сообразили жители Карби и построили на дороге, около села Могни, маленькую часовню с деревянным притвором при ней и в праздник переносили [мощи] Святого туда, а после окончания паломничества уносили обратно в Ованнаванк. Но затем, терпя неудобство от переноса отуда и сюда, решили оставить мощи Святого там, и одного инока из монастыря поставили там, чтобы служил и доходы посылал в Ованнаванк, и так многие годы.
Потом превратилась [эта церковь] в монастырь и перешли прокаженные из Ованнаванка туда.
И доход от паломников делили на две части.
Ибо один из монахов Ованнаванка сидел там целый год, а все, что поступало, делили на две части меж двумя монастырями.
Но так как [все] приходившие в монастырь и уходившие ели и пили, а Ованнаванк не помогал ему и было то великим ущербом монастырю в Могни, то стали они жаловаться.
И тогда по совету знатных людей Карби постановили, чтобы половину всего, что поступает во время осеннего паломничества, как деньги, так и прочее имущество, отдавали Ованнаванку; они не должны отдавать годовой доход Ованнаванку и не должны делить [с ним] расходов по осеннему паломничеству, но должны отдавать только то, что выпадает на осеннее паломничество, не считая расходов.
И так установлено по сей день. Ибо в четверг отправляются монахи Ованнаванка и сидят там до понедельника и, поделив все, приносят в Ованнаванк.
Много раз отправлялся и я и поступал так, как написал.
В наше время епископ по имени Мартирос разобрал часовню и притвор и построил из нетесаного камня великолепную церковь и окружил ее стеной.
А потом его племянник, вардапет Ованнес, разобрал ее и построил удивительную церковь из тесаного камня с колокольней у западных дверей, но, не закончив кровли, скончался. И племянник его, вардапет Давид, окончил ее.
И вот существует сейчас великолепная церковь вардапета, и Давид ее настоятель.
*
16.33. Мугни. Церковь Сурп Геворка (Св.Георгия) 1668–70 годов.
Мне очень хотелось вновь оказаться здесь, увидеть любовно и бережно собранный вокруг храма богатый lapidarium.
Это целая экспозиция редких обломков раннехристианских стел, оснований этих стел и древних капителей, предшествовавших появлению хачкаров.
Есть здесь и фрагменты хачкаров, и архитрав от более ранней постройки.
Камни расположены под фруктовыми деревцами, вдоль зеленой аллеи, ведущей к храму, и в самом саду. Здесь ни души, как славно.
Можно без помех пообщаться с этими древними камнями, говорящими на языке символов.
*
118  МУГНИ.  ЦЕРКОВЬ СУРБ ГЕВОРГА 17 ВЕКА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/155324/
Внутри церковь Сурп Геворка поражает уникальным построением – на алтарном помосте выстроена очень архаичная и очень нарядная праздничная триумфальная арка, по бокам которой – две арочки поменьше, расписанные простодушно и наивно – как первые миниатюры Евангелий 7 века (росписи 17 века).
Вся выгородка в алтаре походит на символическую арку входа в горний мир.
Райские врата.
Ничего подобного мне никогда не доводилось видеть, хоть она и напоминает что-то странно знакомое – может быть, сказочную архитектуру иконописи?
На аналое в храме лежит икона Св. Георгия с «пламенем мудрости» у него за спиной (118_22).
Так вновь и вновь утверждается родство мировых религий, ибо и в буддизме, и в суфийской миниатюре  тонкое тело (дух) святого также изображается в виде "пламени мудрости" – пламенеющего ореола вокруг всей фигуры или ее верхней части.
(118_41) Подобные хачкары относят к завершающему периоду развития мастерства резьбы на хачкаре, где-то 15-17 век. В плане художественности – дробность, измельченность, поверхностность. Это финал, гомеостаз.
Хотя эти плиты по-прежнему несут весь целостный массив предыдущей символики – символизм образов остается неприкосновенным, он вне изменений стиля и ремесленных пристрастий.
*
119   МУГНИ.  КЛАДБИЩЕ НАПРОТИВ ХРАМА СУРБ ГЕВОРГА 17 ВЕКА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/155341/
Прямо напротив церкви, у дороги, по которой мы ездим сегодня туда-сюда, – старое кладбище. 
Оно небольшое и уютное.
Оно все открыто взгляду.
Здесь парные памятники, сень над могилой в четыре столпа, оцинкованная ванна у невысокой оградки близ усадьбы, примыкающей к кладбищу, спил дерева в терниях.
*
120  ЦАХКАВАНК НА ГОРЕ АРА У АШТАРАКА  ( «ВАНК-ЦВЕТОК», «ВАНК-БУТОН» )
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/155479/
Выезжаем из Мугни к Аштараку.
Тем временем водитель рассказывает мне, указывая на плавную величественную гору к востоку от шоссе, что это гора Ара, километрах в двадцати отсюда, и есть там очень почитаемый матур, Цахкаванк («Монастырь Цветения»).
Когда-то Марсель возил туда одну женщину с ребенком.
До самого матура доехать нельзя, около двух километров надо идти пешком в гору, и он часа два ждал их возвращения.
Матур находится в пещере, со стен капает вода, по поверьям паломников, она оказывает целебное воздействие.
Бесплодные женщины в праздник Вардавара приезжают сюда и встают под капель с потолка пещеры, чтобы тем самым исцелиться.
Заинтригованный рассказом, предлагаю водителю продлить нашу поездку.
Мы заезжаем на бензозаправку на шоссе, заходим в кафе, Марсель берет чашку кофе, я – чай и рулет. Взбодрившись, едем к Цахкаванку.
От Карби мы спускаемся в ущелье по серпантину и переезжаем на правобережье Касаха по старой дороге.
На той стороне прямое как стрела шоссе ведет прямо к горе, разрезая надвое зеленую чашеобразную долину, сплошь засаженную яблонями.
Это огромный сад, яблоки Демирчяна (то ли ген, то ли просто сек) – он устроил эти сады.
Строиться здесь запрещено. Селений нет.
Ближайшее – Оганаван со шпилем ванка, в котором мы сегодня побывали, он довольно далеко, на той стороне ущелья Касаха.
Асфальтовая дорога, по которой мы едем, проложена специально для вывоза фруктов.
Недалеко – перерабатывающий фрукты завод.
Справа и слева от дороги – крошечные домики сторожей.
Они живут здесь в период созревания и сбора урожая.
В этом году яблок мало, абрикосов почти не было – из-за холодной затяжной весны, а летом было мало солнца и много дождей.
Шоссе как стрела, летящая к горе Ара.
Гора выглядит внушительно и очень примечательно: она состоит как бы из двух одинаковых пологих безлесных светлых гор цвета выгоревшей травы (женское начало, двоица), между которыми помещается темная каменистая гора, вертикальный скальный обрыв которой (мужское начало) как раз попадает в середину между двумя светлыми округлостями.
Это же одна из графем соития, графема, созданная самой природой.
То же самое – двухарочный вход в церковь Св. Воскресения в Кечарисе или в древние храмы Петры с колонной посередине.
Вот он, ясный образ взаимопереходности и гармоничного сочетаия неба и земли, женского и мужского, светлого и темного, мягкого и твердого, чета и нечета, горизонтали и вертикали, камня и горы.
Пещера святилища расположена как раз в центре этой композиции, в отвесной стене центральной каменистой горы.
Она приметного белого цвета, и это белое пятно легко различимо при подъезде и за десять километров.
Христианство втянуло в себя древний мотив соития камня и горы, переобозначив его в свою пользу.
Вот один из примеров: Григор Татеваци, толкуя историю о трех отроках, во времена Навуходоносора отказавшихся поклониться идолу, говорит: «А камень, который без содействия рук, оторвавшись от горы, разбил идола и наполнил всю вселенную (Дан. 2:34–35), символизирует Христа-Скалу, Который непорочным зачатием родился от Девы Марии- Горы, сокрушил и уничтожил идолопоклонство и наполнил вселенную евангельской проповедью» (Григор Татеваци, Проповедь на Рождество. Из сборника зимних проповедей).
Подъезжаем к окраине каменистого поля. Асфальт кончается.
Далее прихотливо вьется каменистая грунтовка, то и дело разделяясь на ряд параллельных дорог, все они втягиваются в центральную лощину между двумя женственными округлостями безлесных гор.
Лощина имеет небольшой поворот, так что при подходе к горе очень приметный вход в пещеру перестает быть виден.
На краю поля, где остановился Марсель, стоит видавший виды вагончик с раскрытой настежь дверью, возле него УАЗик.
Из вагончика выбирается небритый мужчина в майке.
Марсель о чем-то говорит с ним на армянском, потом переводит мне.
Оказывается, небритый мужчина возит на своем УАЗике народ прямо до святилища.
Если желаете – вас доставят.
Предпочитаю дойти до святилища пешком.
До него два километра, и через сорок минут я там.
По дороге мне попадаются терновые кусты с цветными узелками на ветках – вехи на пути к народному святилищу.
Некоторые ученые полагают, что лоскутки и нитки – отголосок сакральных приношений к святилищу одежды (исходно, первобытно-магически — части себя), ибо сохранились случаи прямого сакрального приношения одежды к современным архаическим святилищам.
Вокруг безмолвие, только вечные овцы щипляют в лощине скупую травку в развалах камней, уложенных кем-то когда-то цепочками в стены.
От них остались одни фундаменты, да кое-где, видимо, пастухи надставили стенки, чтобы укрываться от дождя.
Подхожу все ближе к вертикальной стенке с пещерой.
Вокруг причудливые камни вывертивания.
Здесь лощина разветвляется.
Она продолжается вперед и вверх, а ее отводка уходит влево, в обход склона с камнями выветривания и пещерой матура вверху.
Забираю чуть левее и прямо по склону поднимаюсь наверх.
Неожиданность: у входа в пещеру огромный ярко-красный капроновый зонт с надписью «Кока-Кола». Под зонтом лоток с сувенирами.
Часовня посвящена Сурб Варвар, и тут календарики, иконки с ее изображением, цепочки, четки, стекляшки с глазом (это против сглаза) и чуть ли не символы инь-ян, которые в Москве можно купить в знаменитом китайском павильоньчике на ВДНХ.
Вокруг горная пустыня. И посреди этой величественной безмолвной пустыни, у красного рекламного зонта, меня с интересом встречают двое мужин, один средних лет, другой постарше.
У каждого свой лоток. При моем одиноком приближении с лотков снимаются тряпки, прикрывающие товар.
На меня смотрят с ожиданием – как на покупателя.
Простите покорно, покупателем я не являюсь.
Мне досадна эта неожиданная встреча.
Нелепы и неуместны эти торговые причиндалы и ожидания рядом со святилищем, в необитаемых горах.
Этот кричащий яркий зонтик с рекламной надписью.
Но делать нечего.
Мужчина рассазывает мне, что они живут здесь все лето, в пещерке, находящейся чуть ниже, прямо под часовней.
Мне интересно посмотреть на пещерное жилище, и я захожу внутрь.
Здесь железные кровати среди неровных сходящихся стен, с потолка капает вода – на эту воду спрос у паломников, и обитатели пещеры собирают ее в сосуды.
При подходе я заметил вверху, в конце ущелья, на седловине, развал камней, напоминающий небольшое древнее кладбище. – Что там? Хачкары?– спрашиваю мужчину у часовни.
Ничего там нет, – мотает он головой, и я успокаиваюсь. И напрасно. Надо было спросить иначе.
Теперь я поднимаюсь к часовне – она вверху, устроена в пещере, отгороженной «от мира» глухой вертикальной стенкой из камня белесого цвета – вот эта довольно высокая стенка и видится за десяток километров отчетливым белым пятном на отвесе скалы.
Туда ведет лестница. Я поднимаюсь.
Мужчина начинает было тоже предупредительно подниматься передо мной, но я прошу разрешения зайти в часовню один, и он оставляет меня в покое.
Захожу внутрь. Там каменное надгробье, покрытое материей.
Резных камней и хачкаров нет.
Пучки зелени на сводах пещеры.
Узкое оконце вверху. Сочащаяся вода. Сыро. Неуютно.
Если это чья-то келья и затвор, то нелегко было жить здесь.
Быстро спускаюсь и возвращаюсь к ждущему меня у машины Марселю.
По дороге встречаю пастуха – парня с живым, проникновенным взглядом черных глаз.
Он из Оганавана, пасет здесь стадо, ночует где-то недалеко, в гомерже.
Ему 38 лет. Он 21 год не говорил по-русски – с тех пор как пришел из армии.
Мы перебрасываемся всего парой фраз – а расстаемся большими друзьями.
Он снимает меня, а я его – на добрую память об этой встрече.
Я заметил, что к русским в Армении у людей среднего и старшего возраста особое отношение – видимо, сказывается ностальгия по прежним мирным временам отсутствия границ и кажущегося благополучия.
Пока я ходил, небритый мужчина в вагончике рассказал Марселю, что где-то рядом с пещерой, чуть вбок – еще одно почитаемое место (не Ара-ванк ли?), о существовании которого Марсель не знал, потому и не сказал мне ничего о нем.
Может, там древние хачкары?
Если бы я догадался спросить, встреченный пастух с радостью помог бы мне найти его.
Изрядно уставшие, мы едем обратно, в Аштарак.
Итак, с двух до восьми вечера прокатавшись на черной «Волге» Марселя, я ужинаю и мирно засыпаю в своем номере без воды в аштаракской гостинице, снова улегшись на полу, в спальнике, головой к открытой балконной двери.
Ночью в чуткой тишине ширкают по асфальту редкие машины, иногда вдалеке залает собака. 
Так заканчивается этот насыщенный день непривычной (после байка) автоезды и множества впечатлений, 11-й день Хачкара-Мачкара.
*
121  АВАН АШТАРАКСКИЙ.  МАТУР СУРБ ВАРВАР   
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/155708/
26 авг. 2010. 7.50 утра. Сегодня решающий день – время двинуться в Аван Аштаракский и далее продолжить маршрут.
Аван – одно из ключевых мест моей поездки.
Поэтому я уже на аштаракской автостанции.
Здесь пусто. Сереет в предрассветной мгле заброшенное здание автостанции.
Рядом «отпущенный» деревянный газетный киоск 1970-х годов.
Где же автобус? Выясняю, что мои сведения неверны – утреннего автобуса в Аван нет.
Автобус будет в час дня. И он единственный.
Договариваюсь с таксистом на 2000 драм, грузим сложенный и упакованный в полиэтиленовый пакет байк на заднее сиденье обычной «лады», и через час мы в Аване, преодолев потихоньку 12 тяжелых и для легковушки высокогорных километров подъема с трассы по серпантину.
Водители не любят сюда подниматься – воздух разреженный, двигатель мучается.
Водитель признается, что впервые сталкивается с просьбой туриста (меня, то есть) о поездке в Аван.
Я не разубеждаю его на свой счет, хотя с туризмом как таковым покончил много лет назад.   
Во время подъема замечаю над селом Кош справа от дороги церковь.
Сюда я, даст Бог, загляну при спуске.
9.00. На улочках Авана пусто – не у кого и спросить, где же здесь Сурб Варвар.
Немало воды утекло с 1988 года, когда я побывал здесь, и точного расположения часовни я не помню.
Вход в нее практически незаметен, в тот раз мне показали его местные мальчишки.
Но вот прохожий.
Водитель переговаривается с ним по-армянски, мы заворачиваем с главной улицы вправо, еще вправо –  и останавливаемся у руины среди домов.
Выхожу. Это базилика. Ржавая доска еще советских времен, надпись на армянском и русском: «Церковь Аствацацин, 5 век». Делаю пару снимков сохранившихся крестов на импостах подпружных арок и древней капители, и мы выбираемся обратно на главную улицу.
Смутно припоминаю, что вроде бы нужно проехать все село, и на окраине – незаметная расселина, вход в пещеру.
Мы ищем матур, а не екереци.
Уточняю это с водителем, который по-свойски взял на себя роль посредника в переговорах с местным населением.
Вот пастух гонит стадо и корректирует наше движение.
Действительно, надо выехать по дороге на восточную окраину села.
Дальше более чем каменистая грунтовка, по ней легковушка не пройдет.
Но мы уже приехали, здесь рядом. Выходим из машины.
Взбираемся – 30 м – на пологую горку, вершина которой обложена камнями – невысокая стенка огораживает спук в расселину, где виден вход в часовню.
Ныряю вниз.
В часовню ведет низкая деревянная дверка, для которой сделана из нетолстых планок дверная коробка.
Дверка распахнута, но все равно света в нее проникает немного, потому что вход в часовню находится внизу, в вертикальной стене неглубокой расселины, где света и так почти нет.
Внутри часовни темно, ничего не видно.
Еще рано, и с утра сюда никто не приходил – иначе ее освещали бы огоньки свечей.
Часовня просто крохотная.
Внутри негде повернуться – а мне в воспоминаниях она казалась просторной –  видимо, вследствие той колоссальной значимости, которую для меня имело ее посещение.
И память со временем услужливо увеличила ее, прибавив масштабности.
То, что я вижу, настолько не соответствует моим воспоминаниям, что я сомневаюсь, туда ли попал.
Подсвечиваю себе цифровиком – и с трудом нахожу памятный камень, из-за которого я здесь.
Сомнений нет. Вот он, до неузнаваемости залит желтым воском свечей.
Снимаю его со вспышкой на том месте, где он лежит.
Резьба на нем почти полностью скрыта под натеками воска и едва читается.
А где же каменные выступы в виде женских грудей?
Внимательно осматриваю стены часовни. Их нет.
Может, вот эти едва читающиеся теперь наросты, по контуру исчерканные бороздами?
Да, ничего другого в часовне нет. Это они.
Как и размер часовни, со временем эти каменные кормящие груди в часовне Сурб Варвар в моих воспоминаниях резко выросли в размерах и приобрели идеальную форму.
Реальность 2010 года слегка скоректировала их масштаб и вид.
Спрятав цифровик в карман, выношу камень из часовни на свет Божий, как я это делал и в прошлый раз – чтобы сделать нормальный снимок, при свете.
Счищаю натеки воска с лицевой стороны, прочищаю бороздки рисунка.
Камень небольшой – 40 х 36 см, я устанавливаю его возле часовни так, чтобы свет падал сбоку и рельеф выглядел предельно котрастным, делаю 5–6 снимков с разных сторон.
Мне слегка не верится, что дело сделано.
Этот камень – ключевой материал для моей рукописи о хачкаре 1991 года.
Подробный разбор его композиции лег в основу едва ли не всего дальнейшего изложения символики хачкара.
Снимки этого камня документируют основание моих выводов.
Их важность для меня неоценима.
Кто-то рассказывал мне, что нынешние жители перебрались в Аван после 1915 г. , поэтому ни хачкаров, ни древних надгробий здесь нет.
А вот древний камень с языческих еще времен до сих пор сохраняется в потаенной пещерной часовне.
Туристы сюда никогда не заглядывают.
Водитель признался мне, что я первый турист в его практике, который захотел попасть в Аван.
«Местные удивляются – откуда он знает про Сурб Варвар», – сообщает он, почему-то говоря обо мне в третьем лице.
Рассказываю ему, что мне дали наводку армяне-археологи.
«Археологи никогда не ошибаются», – удовлетворенно роняет мой водитель, наблюдая, как я фотографирую камень, который мы столько искали, и водружаю его обратно, на его место в часовню.
Ему тоже приятно, что мы не сразу, но нашли-таки искомое.
Из Авана я планировал двигаться дальше к Талину своим ходом, на байке по трассе, попутно осматривая памятники в окрестных селах – Коше, Ашнаке, Базмаберде, Катнахпюре, Иринде.
Но до отлета у меня осталось всего два дня, и я сокращаю свои планы, выделяя самое важное.
Ближайший ключевой памятник – в Аруче.
О своих планах я не преминул сообщить водителю, пока мы по дороге разговаривали о том о сем.
«А давай-ка я довезу тебя до Аруча!» – вдруг предлагает он мне, видя мою нешуточную серьезность в отношении к армянским древностям, когда из Сурб Варвар мы возвращаемся к машине.
Я тотчас понимаю всю выгоду такого предложения, и мы мигом спускаемся вниз на трассу по тому же запутанному серпантину.
*
122  АРУЧ.  LAPIDARIUM В ХРАМЕ СУРБ ГРИГОРА 662-666 гг.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/156108/
9.35.  Заплатив водителю лишнюю тысячу драм (это 100 руб.) и горячо поблагодарив его за участие в поисках и отзывчивость, выгружаю сумку и байк в Аруче у величественной руины церкви Св. Григора 662–666 годов постройки.
Это самая грандиозная по размерам из всех крестово-купольных армянских церквей 7 века.
Водитель уезжает, я остаюсь в одиночестве.
Подвожу байк к калитке в ограде храма, аккуратно провожу его по мощеной плиткой узкой тропинке среди густой травы, тщательно отслеживая, чтобы не нацеплять на шины знакомых колючек «антибайк», и ставлю на подножку у западного входа в церковь.
Она еще заперта, но уже пошли за ключом – спасибо водителю, пока мы выгружались, он успел об этом переговорить с проходящей мимо девушкой.
Вокруг кладбище, надгробья среди чертополоха, обломки хачкаров и раннехристианских стел у восточной и северной стены.
За церковью, к югу от нее  – две огромные капители не сохранившегося дворца Мамиконянов, рядом остатки двух древних базилик 4–5 веков (но никаких изображений), причем в одной из них внушительная плита из черного базальта с двумя выступами, весьма напоминающая по форме каменную дверь на шипах в часовне Таш Капун в Карчахпюре.
Плита эта почему-то находится в восточной части одной из базилик, она стоит сбоку, в существующем проеме (или проломе) из церкви на восток.
Но ведь это алтарь, из него не могло быть выхода на восток, думаю я, осматривая эту каменную дверь, утратившую свое место настолько, что сейчас не совсем понятно, где она находилась изначально и что собою закрывала. Возможно, это остатки зороастрийского храма?
Но вот церковь открыли – девушка сняла замок и ушла.
Захожу в высокую гулкую скорлупу стен. 
Вхожу благоговейно, вмещая себя в храмовое пространство, отдавая себя ему как целое – целому.
Да будет наше тело храмом, а сознание – плавью Незримого, раствором одного моря в другом.
Здесь нет соподчинения. Здесь соитие и плавь.
Внутри – нежданный подарок: вдоль стен – целая экспозиция хачкаров и их фрагментов, перемешанных с постаментами и частями раннехристианских стел 4–5 веков.
Любопытно, что нимб святого на фрагменте с птицей и венком в клюве (122_14) изображен как некое более чем ощутимое "тело", и в нем намечены перетяжкой два концентрических слоя.
Думаю, это вызвано тем, что в Армении для духовидцев нимб не был абстракцией или условной отсылкой к святости.
Очевидно, они реально видели кокон и излучения чакр.
Поэтому изображения элементов тонкого тела  отличаются, можно сказать, высокой реалистичностью.
На раннехристианской стеле 4-5 веков (122_16) на самом верху (наиболее важное место!) мы видим на гранях изначальные образы того, что позже превратится в изображение человека на надгробной горизонтальной плите – сочетание круга и квадрата.
Но здесь круг и квадрат не претендуют на изображение тела, а представляют собой две ниши сакральной формы – видимо, рудименты более глубоких когда-то ниш-"печурок".
На важность этих выемок-ниш указыает и многозначительное обрамление квадрата по бокам валиками-полуколонками. Видно, что квадратная и круглая выемки соединены узким каналом.
Не горел ли когда-то в квадратной нише-печурке священный огонь, благовонный дым от которого заполнял верхнюю, круглую камеру над ним?
Возможно, из нее когда-то был выход вверх для вытяжки дыма – не случайно же на некоторых армянских надгробьях круглая голова вдруг заостряется кверху, принимая каплевидную форму.
Здесь встречается одна из важных протокомпозиций хачкара: цветок на длинном стебле, из основания которого исходят пальметты-листья «побегов духа» (будущий образ излияния Св.Духа).
Потом цветок будет замещен крестом – вот и вся эволюция.
Но и на этих стелах цветок – это уже и «цвет неувядаемый», и «процветание в Бога» и плод праведности, то есть отсылка к вечному, райскому блаженству, к христианской вере и к Иисусу.
Нимб святого (или святой) внизу на фрагменте (122_21) начинает тяготеть к форме кольцевого лабиринта как колец змея Шеши. Вот откуда неожиданная перетяжка нимба на стеле (122_14)! Нимб суть кольца змея Шеши, образ мудрости! 
Хачкары и фрагменты стел выстроены вдоль южной стены в ряд и плотно придвинуты друг к другу.
Поэтому мне не видны боковые грани.
Пользуясь полным отсутствием зрителей, начинаю передвигать обломки стел, благо они достаточно компактные, зная, что изображения на каждой из 4-х граней обычно не повторяются.
И действительно, раздвинув обломки и повернув их другой стороной, обнаруживаю немало для себя интересного.
Композиция (122_34) искусно объединяет мотивы встречного движения: расширяющиеся крылья креста создают образ расширения, а листья, обращенные к средокрестью, своими прожилками-"елочками" – противоположный образ движения к центру креста.
Так возникает отсылка к тонкой диалектике расширения-сжатия как двум основным состояниям сознания.
Редкий для Армении православный крест (122_40). Он процветает на концах в три стороны полукружьями (то есть несет семантику расширения, эманации благодати), и в то же время его крылья не расширяются, а имеют постоянную ширину (то есть имеют смысл сохранения текущего состояния).
Фрагмент хачкара (122_42) поставлен "корнем вверх" – возможно, чисто бессознательно.
Ему уготовано именно такое положение, в котором дуги "побегов духа" приобретают определенное сходство с пальмой и с изгибом рогов барана и таким образом отсылают к фарну.
Вот лежащий на боку фрагмент хачкара (122_43), на нем изображен плод праведности и уголок света, находящийся при нормальном положении хачкара в верхнем правом углу композиции.
Плод (гранат) свисает с дугообразной лозы, образуя с ней при этом ромбообразный узелок.
Так акутализируется символика ромба, дуги, круга (четвертинки для этого вполне достаточно), светофании (уголок света имеет радиальные лучи), граната, лозы и узла.
Еще один фрагмент хачкара (122_45), представляющий собой верхний правый угол плиты хачкара с бордюрными клеймамм-мандалами и почкой верхнего крыла креста.
Хорошо сохранившееся клеймо в виде квадрата (земля, тело, воплощенность) косоугольной плетенки с основой на ромбе отсылает к образу кшетры как тотального поля нашего сознания, скрытого в теле.
Вдоль ножки креста (122_50) проложен витой шнур (вервие молитвы или, шире, вервие связи человека со своей истинной природой, со своим Богом). Эти образы самым буквальным образом пущены в параллель друг другу – крест и вервие, взаимоподдерживаясь и взаимодополняясь.
Конец вервия уложен особым образом. Если учесть, что наш фрагмент хачкара лежит на боку, то в вертикальном, нормальном положении завиток окончания витого шнура отчасти напоминает обороняющуюся змею, поднявшуюся на хвост – и тем самым задействует символику змеиной мудрости – отсылка к Шеше и другим позитивным змеиным образам. Да и гностики символизировали Иисуса змеей, это еще одно соображение в пользу подобной трактовки.
Шнуры, дублирующие абрис креста, мы уже видели на хачкарах в разных местах – то есть это не исключительный, а скорее, типичный случай комплексирования образов для углубления их семантики.
Еще один фрагмент хачкара с "древом жизни" (122_51). Я рассматриваю подобные образы как бессознательно воспроизводимый архетип движения-прорастания-развития с основой на растительную форму. Если говорить точнее, это образ эманации, излучения, потока энергии, благодати, жизненной силы, ци, дао. Судя по сохранившемуся справа плавному изгибу "побегов духа", наш фрагмент хачкара  лежит на боку. Тогда в нормальном, вертикальном положении наше "древо жизни" отходит по горизонтали вбок-вправо от вертикальной оси симметрии, находясь под крестом и имея вторую, симметричную ветвь.
Суть подобных меандров (122_53) – отсылка к такому свойству тонкой реальности, как всенаправленность тонких эманаций. Какое бы направление мы ни выбрали – в этом направлении также существует поток тонких вибраций. В данном случае меандр состоит из двух обращенных  «духовных аркад». Каждая "колонна духа", не доходя до опорной плоскости, завершается растительной фигурой, несущей в себе двойственность мотивов движения: она прорастает и в одну сторону (скажем, вверх своей острой центральной частью), и в другую (вниз – отгибающимися книзу и также заостренными двумя боковыми завитками).
Выйдя из храма, обнаруживаю на стилобате лунки обетного высверливания, знакомые по Кармравору, Циранавору в Аване Ереванском и другим древним храмам.
*
123  АРУЧ  КЛАДБИЩЕ   ARUTCH  CEMETRY
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/156174/
К югу от храма, в бурьяне стоят две огромные капители 7–8 в.
Не думал, что они такие колоссы – не видел ни одного снимка, где рядом с ними стоит человек.
Размер капители с шестирадиусной розеткой (123_5)  – 186  (ширина) х 97 см (высота), и это без базы круглой колонны, на которой она стоит.
Вокруг никого, утро же, и мне приходится для масштаба водрузить сверху свою тетрадку для путевых заметок.
В квадратном основании базы колонны дворца Мамиконянов 7–8 в. вдруг вижу знакомое по хачкарам круглое сквозное отверстие, оно пропилено в углу, по диагонали (123_11). Весьма продвинутые по части исторических памятников девочки на кладбище в Талине мне скажут, что это отверстия для привязки скота, сделанные селянами.
10.17. К юго-востоку от храма, в 70 м, у ограды – капитель 4–5 вв. с протокомпозициями на каждой грани.
На одной – человек с поднятыми руками (123_27, орант, древняя поза молитвы или благословения, адорация).
На 2-й грани равноконечный сирийский крест (123_25), крылья которого украшены круглыми выпуклостями, имитирующими жемчуг.
На 3-й грани в центре растительный мотив, напоминающий пальметту, а по бокам “елочки” вечной жизни (123_20-24).
На 4-й грани сирийский крест в круге, под ним справа – лента триумфального венка, слева – весьма условный цветок на длинном стебле, с листьями, исходящими от основания стебля снизу вверх. Под цветком концентрическая розетка (123_31-34).
Езник Кохбаци пишет, что венок – знак успешных [духовных] усилий, знак победы над врагом (сатаной) («Против ересей», с. 68).
 10.25. На одном из надгробий лучи в четвертном «уголке света» изображены не расходящимися пучком из угла, а параллельными линиями (123_40-41)  – вот он, предельно точный образ света-который-везде – гомогенное поле, не имеющее точечного источника.
Лунка (123_42) – форма наиболее примитивного очага, места для возжигания огня – как древнейший прообраз алтаря.
Крышка "ковчега" (123_50) разбита на прямоугольные секции с уголками света – образ множественности миров, в которых может существовать сознание. На боковой грани (123_51) – фарн из виноградных лоз и розеток.
На плите близко расположенные обетные лунки соединены между собой каналами (123_57). Любопытно, для чего делались соединительные каналы между лунками? Как образ тотальной связи в единую сеть всех лунок-очагов-огней-миниалтарей-светочей сознания?
10.45. Но вот наконец я подхожу между надгробьями к восточной апсиде церкви Св.Григора, чтобы сделать снимок, ради которого я здесь.
Высоко под щипцом алтарной апсиды помещен уникальный хачкар с двумя парами «побегов духа», помещенными друг под другом (123_59-60).
Такой же хачкар есть в Птгнаванке (123_61).
«Духовные побеги» – образ истечения Св.Духа, а здесь – два исхождения!
Время постройки храма в Аруче – 662-666 г. По учению  Максима Исповедника, при поддержке Папы Римского Мартина I (649-653 гг. папства) во Христе при двух природах должно быть и две природные воли (диофелитство), два действия (греч. «две энергии»).
Монофелиты в то же время утверждали две воли и одну «богочеловеческую (или богомужнюю) энергию» (термин Дионисия Ареопагита) в Иисусе.
Не являются ли две пары побегов отражением общего и для монофелитов, и для диофелитов «двоеволия», которое в любом случае является проявлением духовного начала?
*
На стеле 4-5 века буддийский олень у ног христианского святого (123_77), словно внимающий проповеди Гаутамы. Очень показательно в плане преемственности символической образности появление этого мотива на раннехристианских стелах.
У северной стены вижу стелу 4 века с фигурными изображениями святых – изрядно пострадавшие, фигуры едва читаются. У младенца Иисуса (123_78 и 79) просматривается "цветочный", очень редкий нимб, состоящий из лепестков. Возможно, образ аккумулирует в себе знание о том, что кокон святого раскрывается во все стороны лепестками подобно цветку. На миниатюрах голова святого нередко изображается на фоне раковины-конхи или круговой розетки либо в полуарке, создающих вокруг головы подобие «цветочного» нимба.
Замкнув круг движения вокруг храма, вывожу байк на асфальт, проверяю, не подцепил ли колючек – и потихоньку выкатываюсь из Аруча по дороге на Талин.
Водитель сказал, что перед выездом на трассу меня ждет сюрприз, и я еду, внимательно глядя по сторонам, чтобы не пропустить его.
И вот под деревом слева у дороги – огромный хачкар – живописная диада, два древа жизни – живое древо и каменное древо.
Выбираюсь на шоссе, здесь справа восстановленный древний караван-сарай.
Грустное зрелище.
Созерцаю трассу в сторону Талина – затяжные подъемы и спуски, и понимаю, что совершенно не способен бороться с первыми в пользу вторых.
На обочине наблюдаю частную гостиницу и сворачиваю туда.
В фойе скучают два молодых парня.
Здороваюсь, вежливо интересуюсь, нельзя ли от них вызвать из Талина такси.
Конечно можно. Через полчаса подъедет.
Эти полчаса я провожу в разговоре с плиточником – он выкладыает тонкой скользкой плиткой ступеньки крыльца. Я недоумеваю: эта плитка и не предназначена для ступенек, и побьется быстро.
Плиточник разводит руками – «хозяин сказал, я сделал».
К нам подходят еще двое парней. Спрашиваю, не знает ли кто из них Есаи из недалекого отсюда Неркин Базмаберда. Археолога. Да, один из них хорошо знал его. Уже давно его нет.
Мне грустно. И не только мне. Мы стоим и молчим. Молчание объединяет нас.
Мы настроены в унисон. Я ощущаю, что, упомянув о Есаи, сразу стал близок этим совершенно незнакомым мне людям.
Я обнаружил свою внутреннюю связь с их миром, с их космосом  – этого достаточно.
Если бы я жил здесь, они навсегда стали бы мне друзьями.
Мы играли бы в нарды, поддаваясь друг другу, выезжали бы вместе по выходным к святым местам, трогали древние камни, молчаливо смотрели на Масис.
Но сейчас подойдет такси, и я уеду.
Калейдоскоп встреч и тонких касаний вновь пересыпается, сменяя свой узор.
*
124  ТАЛИН  ( бывший ВЕРИН ТАЛИН )
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/156308/
12 ч.25 мин. От поворота с трассы на Аруч минут десять мы летим на машине в Талин – 2.000 драм (200 руб.).
Прошу водителя заехать в Катнахпюр, но он отказывается, у него заказ, его уже где-то ждут.
Мы пролетаем мимо.
Я лишь мельком вижу желанную дорогу из Катнахпюра на Иринд и дальше в сторону Гехаовита, и окрестные села – они мирно распластались справа по слегка всхолмленным предгорьям Арагаца, похожим больше на плавную равнину.
Подруливаем к гостинице. Здание такое же, как в Аштараке. Она закрыта. На ремонте.
Говорят, где-то есть небольшой частный отель. Что ж, еще не вечер. 
12.45 Кладбище в Талине. По древности и значимости памятников его, пожалуй, не с чем сравнить.
Здесь вокруг базальтовой церкви Мариам 7 в. с красной черепицей – близнецом Кармравора, стоят и лежат раннехристианские стелы 4-5 веков, одни в полной сохранности, на пятиступенчатом высоком стилобате, другие отдельными частями.
Их около десятка.
На них – протокомпозиции хачкара, те изображения, из которых вырос хачкар.
Возле храма встречаю стайку местной молодежи, в основном девочек.
Они обстоятельно и со знанием дела рассказывают мне, что привлекшая мое внимание большая внешняя ниша (в форме конхи) храма Мариам (124_2) специально сделана для того, чтобы повысить устойчивость стен к землетрясениям.
На стеле (124_5) ясно видно тяготение круга слева к ромбической форме.
И значит, два этих символа в определенной степени способны замещать друг друга, их семантика, акутализированная присутствием на религиозном артефакте, совпадает.
Ромб – отсылка к полю сознания нирванического уровня, к кшетре Бхагавадгиты.
На другой грани той же стелы (124_9) круг в изображении двуипостасного человека сохраняет свою форму.
(124_10 и 57) "Кипарисовая" форма (близкая к округлой и заостренной вверх форме кроны кипариса) очень удобна как готовая и крайне наглядная графема устремленности вверх, то есть (в религиозном контексте) к Небу = духовному совершенству. Она есть образ духовной подвижки, внутреннего тружения, тяготения к своей сути. Примерно такие же формы нередко используются и в исламе.
"Кипарисы" духовного тяготения к Небу размещены ярусами, один над другим (124_12). Так создается картина многоуровневого сознания, "Неба Небес". Внутрь абриса кипарисовой кроны нередко вкладывается кипарисовая "капля" меньшего размера – как в данном случае. Так возникает отсылка к встроенности или взаимовложенности как взаимоподобию (изоморфность, изотропность), то есть к очень важному базовому принципу, актуализиуемому всеми мировыми религиями:  "что снаружи – то и внутри", "что на земле – то и на небесах".
Взаимовложенные прямоугольники на постаменте стелы (124_33) – скорее всего, символическое изображение "мира миров" с основой на прямоугольник (образ души у пифагорейцев), а также образ многослойности сознания (думаю, не считая, что здесь семислойная картина мира – так всегда в древних культурах: семь слоев погребальных курганов кочевников, семь "небес", семь "долин", семь чакр  и т.д.).
Все прямоугольники объединены косым крестом – отсылкой к постижению высшей мерности сознания.
Бросается в глаза очевидное "родовое" сходство плафонов на тибетских поставцах-комодах (124_33a, b, c) с прямоугольниками на предыдущем снимке. Даже пропорции весьма близки, только доминирует не вертикаль (что вполне понятно в случае стелы), а горизонталь. Прямоугольные плафоны традиционной мебели тибетцев символичны, здесь "мир" – это различные формы сознания, наслоения майи. Подобные визуализации – напоминание об этом, как и о том, что майя – понятие внутреннее, ибо мы устроены точно так же – в виде многослойного взаимовложенного "пирога".
Примечательны две стелы (124_41 и 55), где под основанием сирийского креста ниже голгофы в три ступени (на 1-й стеле этой голгофы нет) помещен условный образ Троицы, копирующий символ «трех драгоценностей» в буддизме в виде триратны (см. 124_55h).
Для буддистов три важнейших основания веры –это будда как просветленный человек (то есть святой), дхарма как религиозные установления («завет»), и сангха как община верующих («церковь» в ее изначальном смысле). Перед нами еще один общий, ставший внеконфессиональным, чисто изобразительный архетип троичности или триады, свободно сместившийся из буддизма в христианство.
Теперь о возможных истоках ступенчатой голгофы на нашей стеле.
В деревянной раме буддийской танка прорезана объемная ячеистая структура с "сотами" в виде кубиков, отсылающими к ячеистому устройству поля сознания  – кшетры (124_56m).
На плоскости это поле изображается в простейшем виде как меандр из ступенчатых "горок".
Меандрирование орнамента отражает прерывистый, дискретный, пульсационный характер бытия сознания как вибрации.
В зороастризме (как форма алтаря plky) и христианстве (стилобат храмов, постамент креста) используется образующий первоэлемент этого орнамента. 
(124_43) Здесь важно отметить, что самый длинный «побег духа» в растительной пальметте, S-образно извиваясь, при пересечении с острым боковым крылом креста, изображен за крестом, с заслонением им  – то есть он уступает ему семантичеcкое первенство. Крест здесь важнее "побегов духа".
На подавляющем большинстве хачкаров никогда не воспроизводится это взаимоналожение креста и побегов духа с заслонением, они всегда разнесены – то есть семантически уравнены.
Это превращает «побеги духа» в неотъемлемую, органическую часть креста, придавая образу свойство неделимости.
Здесь же, на этой древней стеле, четко заявлена их иерархия, вводимая наложением с заслонением, и отодвиганием вследствие этого «побегов» пальметт на второй план.
База стелы (124_45) – пример попытки воспроизвести крест как органическую "ячейку" мировой сетки сознания, которую можно вычленить из общей «полевой» покрывающей структуры лишь субъективно – наподобие сеток, составленных из шестигранников ("соты"), пересекающихся кругов, ромбов.
 Попытка эта не удалась до конца – крест выгладит достаточно инородным, искусственным образованием. 
На стелах образы нанизываются по длине стелы, в какой-то степени и вне зависимости от своего отдельного, конкретного смысла отражая схему размещения чакр вдоль позвоночника, по вертикали, откуда, вероятнее всего, и возникает вертикальная модель многоэтажной, многоуровневой "стратификации" слоев сознания, имеющая ту же вертикальную структуру с поперечными членениями и на шаманских бубнах, и на раннехристианских стелах. 
В наличии тут и эллинский аканф-меандр-лоза (124_60), в точности совпадающий с буддийским прототипом.
Показательна разделка фигуры святого (его одеяния) на стеле (124_61) параллельными линиями, кое-где обраующими "елочку". Вряд ли это случайность или дань местной моде. Параллельные линии – яркий и точный образ гомогенного поля (что-то типа ламинарного потока). В Аруче на надгробье мы видели четвертные «уголки света» с параллельными лучами. А "елочка", как мы много раз уже отмечали, – образ импульсного распространения энергии, мотив дискретного движения-бытия этого гомогенного поля-которое-везде = кшетра = Брахман = дао = ци.
Эллинские (они же буддийские) пальметты в перевернутом положении (124_62) отсылают к бараньим рогам = фарну – одному из универсальных образов огнепоклонников, равноценному понятиям "крыла шехины" у иудеев, "благодать Божья" у христиан  или "барака" в исламе.
Чтобы возникла эта отсылка к фарну и к пальме как древу жизни, обломки стел и хачкаров до сих пор ставятся "корнем вверх". Во многих местах уже нам встретились обломки хачкаров, вмурованные в стены армянских храмов "корнем вверх" – для создания отсылки к пальме-древу жизни и фарну.
В такой композиции нередко особо обозначаются две впадины – словно глазницы, из которых на нас глядит некое существо, а сама композиция при этом обретает сходство с неким ликом-киртимукхой.
В Арцахе известны древние дохристианские плоские каменные скульптуры человеческих(?) фигур, дуги бровей и нос которых образуют знак фарна (124_72h). Та же отсылка к фарну – и на горизонтальных надгробьях (Норатус и др. места).
Большая фигура святого, изображенная на другой грани той же стелы, при этом оказывается перевернутой вниз головой (124_70). Это сделано ради создания отсылки к пальме-фарну, что говорит о том, что пленка христианства здесь по-прежнему слишком прозрачна и тонка для того, чтобы серьезно стронуть и изменить древние, дохристианские верования горцев, – и они в очередной раз берут верх. В итоге фарн на соседней грани стелы важнее перевернутой фигуры святого. Он перевешивает.
Возможно, тут нет чьего-то злого умысла.
Архетипы управляют нами, находясь в подсознании.
И кстати, возможно, в этом есть что-то от бессознательного иконоклазма – отрицания фигурных изображений.
Иконы хоть и есть, но до сих пор на них в Армении не делается акцента.
И это, по сути, тяготение к ветхозаветному "не сотвори себе кумира и никакого изображения!"
13.07. На красной стеле, квадратной в сечении (она лежит на земле) – две параллельные стрелы, в основании которых у каждой подковообразный лабиринт круглой формы (124_74- 76), напоминающий кольца свернувшегося змея Шеши (124_77). Лабиринт = подкова = путь без конца (аналог бесконечного узла буддизма) = змей Шеша как неуничтожимый остаток живого сознания.
И еще кое-что напоминает талинский извод Шеши, о чем говорить не слишком удобно – женскую «розочку», назову это так.
*
Един огонь – един и дым.
Одно смыкается с другим.
*
По кладбищу ходила стайка девочек из ближайшего дома, я спросил у них название храмов, они тотчас прилепились ко мне, ходили дружной стайкой.
"Три драгоценности" буддизма и голгофа в три ступени (124_89) на стеле, очевидно, вырваны из своего первоначального контекста и используются как простейшие отсылки к троичности, к Троице христиан.
Еще один неслучайный случай особого размещения обломков плит (124_90, 124_100-102), хачкаров, стел, а именно, так, чтобы элементы орнаментов и/или декора создавали отсылку к фарну.
Девочки и проводили меня к матуру Кармир Аветаран (Красное Евангелие) и церкви. Им я объяснил открывшуюся и ставшую тогда ясной суть двух стрел на красной стеле, лежащей в траве у Кафедрала, а сам не стал записывать в тетрадь, как обычно делал – и вот, по возвращении не могу восстановить сказанные тогда самые точные слова.
*
У юго-восточного угла храма Мариам в траве лежит стела кирпичного цвета, на ней фигура человека с песьей головой в нимбе. Так изображают Св. Христофора, ванк которого отсюда недалече – за Неркин Талином, нынешним Даштадемом. Этот необычный и крайне редкий образ, видимо, близок армянам – он в какой-то степени родствен представлениям об аралезах – крылатых существах высшего плана с головами собак. По легенде, они зализали смертельные раны Ары Прекрасного и вернули его к жизни. В России наиболее известно изображение Христофора на фреске в одном из храмов Свияжска под Казанью. То ли Христофор происходил из племени песьеголовых людей, то ли он вымолил у Бога такой облик, чтобы оградить себя от прекрасного пола. Песьеголового Христофора в России со временем стали изображать с головой коня, что, конечно, тоже удивительно, но не так шокирует ортодоксальных блюстителей веры, как вид святого с головой пса.
Здесь же, в двух шагах, на стилобате стоит базальтовая стела (124_1, 17, 18, 22, 23), на ней тоже различим персонаж с животной головой, похожей на песью, но без нимба – отсутствие нимба удостоверяет, что это уже не святой Христофор, а свиноголовый царь Трдат, в которого после изуверской казни тридцати семи святых дев вселился бес, уподобив его кабану.
*
125  ТАЛИН.  СОБОР 6 ВЕКА (ХРАМ КАТОГИКЕ)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/157459/
На том же кладбище находятся колоссальные руины храма Катогике 7 века. По сходству звучания с женскими именами (Рипсимэ, Гаянэ) я подумал, что Катогике – имя еще одной армянской святой.
На самом деле это слово переводится как «кафедрал» = кафолике = католике = то есть «истинной веры», а «храм Катогике» – это «кафедрал»,  «собор».
В храме на капители (125_11), венчающей двойные полуколонки (мотив двоицы = гармония двух природ в человеке)  – две пальметты с цветком(?) на вертикальном стебле – прообраз и один из прототипов основной композиции хачкара, где цветок будет замещен  вертикальным крестом.
Вправо-влево отходят дуги арок гранатовых побегов – прообраз "Иисусовой лозы".
На конце каждой ветки – плод граната – отсылка к "плоду праведности" как итогу духовной практики.
Рядом две ведуты под видом архитектурного украшения весьма ненавязчиво образуют характерные "бараньи рога" – знак фарна (125_14).
Любопытно, что здесь же на стене (справа) отчетливо прочерчен тот же знак.
*
Сильны символики редуты.
Рога барана – две ведуты.
*
На камне (125_36) внизу – отчетливый мотив-фриз "острие в острие в острие".
Он интересен своей амбивалентностью: острие намекает на движение вправо, а противоположная, как бы плавно расширяющаяся сторона каждого "сердечка" – на движение влево.
Таково свойство духовных проявлений: дух способен одновременно двигаться в разных направлениях, а также сжиматься и расширяться одновременно.
Под конец – неожиданность: надгробье со знаками, похожими на племенные тотемы кочевых племен, среди которых еще и двузубец (125_43-46).  Откуда они здесь?
Мы по инерции – по контексту – полагаем христианским то, что таковым вовсе не является.
Хазарская тамга. Двузубец царя Аида. Символ светской власти Рюриковичей.
*
126  ТАЛИН.  МАТУР КАРМИР АВЕТАРАН
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/157702/
14.05 Удивителен матур Кармир Аветаран («Красное Евангелие»), что возле действующей церкви Сурб Аствацацин 1868 г. (в ее стены вмурованы древние хачкары, предположительно 10 века).
Матур – совершенно неприметное и весьма бесформенное одноэтажное строение без всяких опознавательных знаков, похожее на заброшенную руину.
Справа от входа остаток стены, когда-то примыкавшей к дому.
На стене вверху поставлены горизонтальные плиты – возможно, тимпаны портала разрушенной церкви, на плитах вырезаны индо-арийские знаки первоосновы: шестирадиусные розетки, косой крест в прямоугольнике, крест в круге.
Возможно, эти плиты – самые древние памятники Талина, по крайней мере по своей символике они на порядок древнее раннехристианских стел.
Заходишь в неприметную дверь матура, а внутри – просто какое-то пещерное святилище ранних христиан.
Свет падает через квадратное отверстие в центре крыши.
Множество подношений, хадаков, открыток, рисунков, олеографий. Горят свечи.
*
127  ТАЛИН.  ЦЕРКОВЬ СУРБ АСТВАЦАЦИН 1868 г.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/158093/
14.16. Выйдя из матура, перехожу неширокую улочку и оказываюсь у южного входа в действующую церковь Сурб Аствацацин 1868 г. с двумя хачкарами 9-10 века, вмурованными снаружи по бокам от западного входа в храм.
Два менее древних хачкара и в южной стене, по сторонам от южного входа.
И еще половинка хачкара красного цвета в юго-западной стороне западной стены вмурована в перевернутом виде – теперь это и пальма прославления Иисуса, и фарн-хварно зороастрийцев, и древо ашватха «Бхагавадгиты», которое в полном соответствии с наставлениями Кришны Арджуне уже перевернуто корнями вверх.
В центре перевернутой плиты с «древом ашваттхой» выбиты, повредив и почти уничтожив два небольших креста (весьма похоже, что сделано это выстрелами) две симметричные лунки – как раз в топосе отверстий хачкара в храме Рипсимэ и обломка свободного креста в Ованнаванке.
Углубления по бокам креста камня из Сурб Варвар в Аване Аштаракском – такие же глаза киртимукхи, смотрящие на нас из камня.
На западной стене ближе к углам выложены два ромбических креста (127_3 и 4), прообразом которых, возможно, являются ромбические буддийские кресты из нитей (тиб. мдос) как временное пристанище божества.
На колонке ниши древнего хачкара западной стены изображены три взаимовложенных "ковчега", два из которых имеют вверху циркульную арочку, а третий, помещенный внутрь двух первых – прямоуголен (127_6). В целом они, по всей видимости, имеют своим истоком трехчастную модель оболочек тонкого тела.
На внутренней стороне ниши древнего хачкара западной стены (127_7) видна такая же "трехуровневая", но более глубокая  вертикальная нишка как образ трех тонких тел.
А на обращенной на нас грани обрамления ниши прочерчен косой крест, окончания которого можно рассматривать и как элементы цветения, и как просто геометризованный абстрактный узор.
Внизу под косой крест подставлен ступенчатый алтарь-голгофка plky, а вверху мы видим двускатную кровельку Кришны-Крышня, она же "мировая гора"-Вашитта-Голгофа.
По центру отчеркнута в виде оси симметрии "линия Брахмы". Восхитительный коктейль!
Воистину органический сплав мировых символов! 
В буддийской иконографии треугольник – знак огня.
Поэтому вполне можно интерпретировать арку с "зубчиками" над крестом (127_9) как христианизированный аналог «пламени мудрости».
На хачкаре с четырех сторон к средокрестью устремлены "плоды праведности" (127_18) – образ стремления верующего к Христу, к духовному спасению. Снизу два плода проработаны более натуралистично, а в верхних междукрестьях они образованы пустотой между крыльями креста.
Эта предельно утонченная отсылка к образу [плода] намекает на то, что любой образ (или наше представление) – лишь майя, химера, следствие наших концептов ("фантазий") и на самом деле не существует.
"Плод праведности" в этом случае существует лишь в силу возникновения субъективной группировки, благодаря клешас – впечаткам неких химерических концептов в наше сознание.
Семь шестирадиусных взаимоналагающихся розеток (127_20) и составляют цветок, и служат более глубокой, чем одна розетка, отсылкой к кшетре-полю сознания как ячеистой, "сотовой" структуре.
Мы уже видели нечто подобное и в виде круговой розетки на фасаде Сурб Ованеса в Агавнадзоре под Разданом (80_5), и в виде ленточного бордюра взаимоналоженных шестирадиусных розеток на портале входа церкви в Меградзоре (77_12).
Из-за частичной надвинутости фигур каждая отдельная фигура вычленяется из целого лишь как группировка, субъективно, на самом не существуя как автономная и самостоятельная единица.
Именно таковы дхармы – они и существуют и не существуют.
Они встречаются и в свободном, не связанном виде, но как основа живых существ встречаются лишь как "узоры", совокупности, сочетания.
Тонкая диалектика подобных визуализаций виртуозно иллюстрирует спектр базовых свойств поля дхарм как поля сознания.
Боковые крестики (127_22) взяты в "прямоугольники души", которые могут служить отсылкой к "внутренней" семантике креста. Прямоугольники (127_24) – отсылка к внутреннему, духовному измерению помещенных в них образов.
В довольно редком на хачкарах мотиве растительного обрамления с листьями верхней части креста (127_26) можно усмотреть определенные отголоски буддийского иконографического мотива "Будда под древом бодхи" (127_26h), где  фигуру будды осеняют сверху листья кроны дерева, под которым он получил просветление.
На хачкаре будда замещен крестом, осененным древесными ветвями.
Сверху в нише с хачкаром (127_27) –- условное изображение крылатой (= духовной) сущности.
Необычная, "пухлая"  форма крестика внутри ножки армянского креста (127_28) намекает на то, что перед нами – образ расширения сознания в виде постепенного вспухания или простирания "облачка духа" на четыре стороны.
Хачкар (127_31) южной стены уникален асимметрией двух фигур, помещенных под основанием креста. Слева крестик, справа фигура-плетенка, где сплетены круг и квадрат – известный древний символ сочетания-соития "земли" и "неба" (таков же, к примеру, план-мандала храма Неба в Пекине или буддийская мандала Кала-чакры).
Плоды праведности в верхних междукрестьях (127_32) представлены переплетенной (= гармонизированной) лозой граната и винограда.
Примерно такое же переплетение мы видим и внутри верхней вертикали "тела креста".
Кисть винограда своей очевидной регулярностью помещения виноградин друг относительно друга также отсылает к полю сознания как ячеистой, матричной, всепокрывающей структуре кшетры.
Средние почки цветения оконечностей креста (127_34) представлены не округлыми, а ромбическими, отсылая уже не к кругу-Иисусу-вечности, как обычно,  а к краеугольному нерукосечному камню-Христу, а также актуализируя и всю дохристианскую символику ромба.
А вот и дохристианские формы квадратных мандал бордюра на козырьке хачкара (127_38 и 39).
Храм открыт – как хорошо! Можно спокойно зайти без поисков ключа по окрестным дворам.
На южной стене Сурб Аствацацин снаружи тоже хачкары справа и слева от входа.
На правом изображен косой процветший крест.
И еще один обломок с пальмой вечной жизни, возникшей от переворота половинки хачкара «вверх корнями», вмурован в стену.
На восточном фасаде перетяжка («патив») кустов Св. Духа на хачкаре украшена горизонтальной «восьмеркой» – не символ ли это восьмого дня как «будущей вечной жизни, где люди должны примкнуть к ангельским чинам и праздновать небесное торжество» (Езник Кохбаци).
14.35. Вверху на восточном фасаде – крест с кустами и пальма рядом друг с другом, то есть на равных.
Два перевернутых хачкара, вмурованных в стену этой церкви, как бы узаконивают этот подход, эту вряд ли случайную вольность обращения с верхом и низом хачкара, эту обратимость, лежащую в основе его ключевых образов.
«Что вверху – то и внизу». «Что на земле – то и на небесах», ибо человек – образ и подобие Божье.
А земное и небесное в человеке, выходит, переворачиваются и взаимоотражаются, как корпус песочных часов – образ, впрямую возникающий с тем же смыслом уже на дагестанских стелах, в рамках ислама, но, скорее всего, он из доисламской традиции, в индуизме известны янтры такой формы – ступенчатые «песочные часы». 
В Ованнаванке на своде гавита верхняя часть креста замещена головой Иисуса (113_27).
А здесь, в Талине  – наоборот: фигура святого налицо, а голова замещена крестом (127_51).
Здесь же изображено «сердечко».
Оно нередко возникает и на раннехристианских стелах, в том числе и в виде ленточного орнамента.
Такую форму имеют листья дерева бодхи – пипалы, под которой получил просветление Будда.
Поэтому в буддизме иногда вокруг головы Шакьямуни изображается венок из таких листьев.
Ну и, конечно, сходство с сердцем тоже, видимо, играет свою роль, хотя в буддизме оно изображается совершенно иначе.
На южной стене вверху – солнечные часы.
*
128   ТАЛИН.  ЧАСОВНЯ ДЕВЫ САНДУХТ С ХАЧКАРОМ №1
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/158197/
Два паренька на велосипедах предлагают мне показать еще что-то интересное.
Они неважно говорят по-русски, поэтому я не совсем понимаю, что конкретно они имеют в виду, но тотчас соглашаюсь ехать с ними.
Мой «народный» вид передвижения по стране – велосипед – как-то сразу уравнивает меня с ними, устанавливает между нами братское взаимопонимание поверх любых слов.
«На велосипедах быстро», – поясняет один из них.
«Там иж, змеи», – опасливо роняет другой, помладше.
Он провожает нас лишь до окраины Талина, где кончается асфальт.
Это пять минут езды на запад.
Сворачиваем на проселок влево, потом еще влево, на тропку, идущую среди поля.
Действительно, вокруг в траве чьи-то норки, а возле одной из них лежит сброшенная серебристая змеиная шкурка.
Вот и матур, в полукилометре от крайних домов – скромный новодел среди поля.
Я не жду ничего особенного.
Может, потому что устал от пестрой ленты впечатлений, волей-неволей наслаивающихся друг на друга.
Возле матура – куст, унизанный цветными лентами с узелками на память – напоминания Богу о просьбах.
14.45. Захожу внутрь – передо мной чечевицеобразный хачкар почти в два метра высотой, на котором изображен огромный равноконечный крест с крупными круглыми почками на концах.
А междукрестья выведены так, что образуют обращенные к центру креста павлиньи перья из базальта – они же ветки, листья лозы и глазастые фарны!
Такой хачкар один во всей Армении.
Он лаконичен и глубок, гармоничен и универсален, прост и тонок своими смыслами, врезанными в камень. Один раз увидев, трудно его забыть.
А я видел его и в книгах о хачкарах, и своими глазами.
И значит, я вновь попал в знаменитую часовню девы Сандухт (ее память празднуется 25 июля, вместе с памятью апостола Фаддея. После Вознесения Иисуса Христа, следуя заповеди Господа «идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и святого Духа» (Матф. 28:19), Фаддей прибыл в Эдессу, проповедовал Слово Жизни, в числе множества чудес исцелил царя Абгаря, затем, назначив себе заместителя в Эдессе, явился во владения армянского царя Санатрука.
Проповедуя, обратил к христианской вере многих язычников и основал Армянскую Апостольскую Святую Церковь. Затем поехал в край Артаз, где в царском дворце обратил в христианскую веру царевну – деву Сандухт.
Царь Санатрук пытался  вернуть свою дочь к прежней вере, однако его попытки были тщетны.
Разгневанный царь заключил в тюрьму как апостола Фаддея, так и деву Сандухт и подверг их жестоким мучениям. Он сделал последнюю попытку переубедить царевну, послав к ней правителя княжеского рода. Однако эта попытка также оказалась тщетной: правитель тоже обратился в христианство. В конце концов, по приказу царя апостол Фаддей и дева Сандухт были замучены в царской резиденции Шаваршаван).

Я не узнал матур девы Сандухт, потому что он  изменил свой облик.
Новая постройка возведена в 1991 г. на том месте, где была старая.
В ней я когда-то побывал – узкий и низкий прямоугольник в два метра высотой – хачкары упираются в плоский потолок – темный сарайчик из крупных камней вокруг стоящих в ряд, в полумраке часовни, древних резных плит.
Теснота часовни не позволяла толком сфотографировать кресты, поэтому во всех старых альбомах этот хачкар снят в ракурсе чуть сбоку.
Никакой двери не было и в помине, просто узкий проем между камнями.
Тот, прежний матур создавал удивительную, трепетную атмосферу подлинности и нетронутости, прикровенности и божественной тайны.
Возникало неоспоримое чувство нахождения возле святыни.
Подлинная святыня и должна быть именно такой – простой и прикровенной.
Естественной как обломок базальта.
Истинной как усталость после хорошо сделанного дела.
В этой низкой, узкой, неудобной полутьме щемило сердце.
Может, как раз от обостренности контраста между внутренним простором – и узостью, неудобством и темнотой внешнего?
Если нам удобно и комфортно в этом мире – к чему искать иного?
Какого-то рая, какого-то спасения, какого-то Бога?
Теперь стало иначе.
Хачкары остались на месте – изменилось их окружение.
Да, оно стало более комфортным.
Да, здесь теперь просторно и не капает в прорехи крыши во время дождя.
Да, здесь еще и светло.
Даже есть дверь, которую можно закрыть.
И ветер больше не задувает свечи.
Серые оштукатуренные стены надежно отделили хачкары от мира вне часовни.
Неужели все это сделано ради удобства поклонения?
Но не должно ли духовное тружение быть связанным с неудобством?
Иначе чего оно стоит как преодоление себя, своей животной тяги к комфорту?
И всё же как мне повезло, что ребята привели меня сюда и я снова вижу эти поразительные по силе камни.
Знаменитый крест на круглой чечевице – для меня «хачкар №1», первый в ряду всех хачкаров Армении.
Очень выразителен растительный мотив (128_18 и 19), помещенный между раздвоенными концами креста (таких мотивов на плите четыре, но нижний теперь недоступен – из-за бетонирования пола он ушел под слой бетона).
Этот мотив не просто "рогатый" (две дуги = бараньи рога = фарн), а еще и "глазастый", инициируя ассоциации и с фарном, и с киртимукхой.
Павлинье перо, образованное крыльями креста (128_20), здесь имеет сходство с растительным побегом, устремленным к средокрестью, чему способствует и его заостренный абрис мандорлы.
Так возникает синкрет: павлинье перо (павлин=птица Рая) + растительный побег + мандорла+киртимукха.
Здесь же две, стоящие отдельно друг от друга, половинки узкого высокого хачкара №2 (каждая половинка высотою почти с меня).
Верхняя половинка стоит слева в ряду хачкаров, а нижняя – справа, в перевернутом виде.
Крест здесь изображен с крупными «пламенеющими» листьями с обеих сторон, отходящими от вертикали креста вверх-вбок под углом в 45о, чего нет ни на одном другом сохранившемся хачкаре.
Верхние "пламенеющие" листья отчасти напоминают змей мудрости (128_12).
Вверху плиты – асимметрично расположенная круглая "печурка" пустотности истинной природы.
А вот что изображено над крестом?
Возможно, еще один крест? Увы, не могу различить.
Крупные выпуклые листья (128_13), напоминающие мандорлу, отходящие на 4 стороны от точки средокрестья, резко отличаются от всех остальных своей формой и размерами, и тем самым инициируют свое восприятие в виде обособленной фигуры, воспринимающейся как косой крест.
Можно привести структурный аналог этой композиции длинного вытянутого хачкара с листьями (древо духа и тела как цветение и рост), взяв его из области мусульманской культуры с персидской окраской (128_15): перед нами та же схема – вертикальная ось "мирового древа" (в Армении – "древо креста"), которая процветает вверх и в стороны симметричными растительными побегами.
Показательно, что нижняя половинка 2-го хачкара забетонирована в 1991 г. именно в перевернутом положении.
Почему бы при постройке часовни не восстановить хачкар, не соединить когда-то разбитые половинки вместе?
Так или иначе, но мы имеем именно то, что видим сейчас.
И это по-своему очень, очень красноречиво.
Когда тебя привозят и высаживают –  в чем тут твоя заслуга?
В ближнем монастыре Бог не живет, говорили на Руси.
Надобно приуготовить Его в себе долгой, трудной дорогой.
Вот и я, живу в Армении на лаваше и сыре, запиваю их водой.
Что за паломничество с купатами и шашлыками, хинкалями и люляками?
Вы скажете: вот те на!
Что за манера – искать и доставлять себе неудобства, тем самым учиняя из путешествия род аскезы.
А как же иначе?
Лишь так и возможно очищение и пограничные состояния, ведущие к вспышкам осознания и постижения.
Не это ли пребывание на грани возможностей и сил, это постоянное натяжение внутренних струн только и дает остроту восприятия, чувство причастности к жизненной импульсации и ощущение сорастворенности в ней?
А вот и  3-й хачкар (128_9).
Он тоже содержит глубокие и тонкие моменты.
В самом низу плиты – прямоугольник Гроба Господня, над ним – круглое семя или зерно из библейской притчи.
Одновременно круг – символ Сына Божьего. 
На зерне-круге процарапан от руки верующими косой крест в квадрате.
Квадрат  – символ земли, а косой крест – индо-арийский символ "засеянности" сознания знанием Бога.
Выше к ножке креста тянется вервие-средостение – связка-йога человека со своей вечной природой.
Она входит как мужскоая единица между разведенной надвое (как женская двоица) ножкой креста. 
Хорошо видно (128_10), что на вервии-средостении-йоге-связке круга-зерна и основания креста вверху нанесен косой крест, а под ним – зигзаги-зубчики кристаллизованного ("ваджрного" или алмазного) сознания.
Такие же зубчики, но более крупные и яснее проработанные, видны выше – с внешней стороны плавно изгибающихся растительных пальметт процветания креста.
Вверху в плите по центру (128_11) – сквозное Г-образное отверстие, выходящее в верхний торец плиты – "печурка" скальных храмов первохристиан как образ пустотности истинной природы, вместилище этой пустотности и ее условный образ, и уже затем – место поклонения ей, алтарь, арка-ниша «богоявления».
Просто замечательный по глубине и силе крест-камень!
И это еще не всё!
Верх плиты (128_11) не слишком-то обработан (я имею в виду кромку) и производит впечатление естественного, природного "нерукосечного" камня.
В раннем христианстве это отсылка к Богу-Который-Везде, к Его всюдуликости.
В то же время чуть ниже этой необработанной кромки мы видим как бы неумелую и неловкую (ибо лишь Бог – истинный Мастер!) проработку прямоугольного, слегка заглубленного в толщу плиты  "ковчега" (маркер тонкого пространства – души), в котором, собственно, и вырезан крест.
Удивительная диалектика!
15.05. Туча сползает с соседней горы и затягивает небо.
Похоже, собирается серьезный  дождь.
Первые крупные капли предупреждающе ложатся в траву.
Мы с пареньком нажимаем на педали, торопясь вернуться в Талин до дождя – в поле негде укрыться.
Попрощавшись, он едет домой.
А я ищу место, где можно сбросить снимки на флэшку, но единственная в городке студия сегодня закрыта.
Зато рядом обнаруживаю пирожковую и ныряю внутрь, пристроив байк на улице под застреху крышу.
15.30 Посетителей нет. Чая тоже нет, только кофе.
Беру пару пирожков и бутылку кока-колы – ее, как и любую газировку, я не пил много лет.
Сажусь за столик у окна.
Отсюда мне прекрасно видно, как на улице начинается нешуточный ливень, с пузырями, порывами ветра, целым водопадом, хлещущим из водостока близстоящего дома.
По земле бегут ручьи, а вскоре и весь двор за окном превращается в один большой ручей.
Вот это да!
Глядя на эту дождевую благодать, я не торопясь лакомлюсь пирожками, запивая кокой.
Вкус того и другого сразу восхитителен.
Хозяин, не выдержав, присаживается ко мне.
Угощает чашечкой кофе.
Кофе приносит жена, Галя, русская, спокойная полная женщина с чистым лицом.
Она моя ровесница, из Сибири.
Попала в Армению в 15 лет, сразу вышла замуж и с тех пор не выезжала в Россию.
Мы с ней перебраываемся парой фраз на русском.
Видно, что армянский ей гораздо привычней.
«Русских много в Армении, все хорошо знают армянский».
А я лишь один раз за все приезды встретил двоих русских, в Раздане.
И вот теперь еще Галя, милая хранительница пирожковой в Талине близ автостанции.
Вот почему пирожковая, понимаю я про себя.
Это все она, моя соотечественница.
Женщина с чудесной энергетикой – вот пирожки и тают во рту.
А так во всей Армении мне не встретилось ни одной пирожковой, только здесь, в этом медвежьем углу, куда сложно забраться и откуда сложно выбраться.
Из Аштарака в Талин ходят только проходящие автобусы, прямых рейсов нет.
Из Талина можно уехать в Октемберян, оттуда – дальше, в Эчмиадзин.
Узнав обо всем этом, я совершенно успокаиваюсь – в крайнем случае можно добраться до аэропорта и на общественном транспорте.
Проходит полчаса.
Кофе выпито, и хозяин уже опять за стойкой.
Местные заходят купить горячих пирожков, а дождь все льет и льет.
Чтобы укрепиться телесно, да и не сидеть зазря, решаюсь повторить свой скромный перекус и беру еще пару пирожков и бутылку коки.
Справляюсь и с ними.
Еще полчаса. Дождь идет на спад.
Туча стряхивает на землю последние капли, выходит солнце.
Прощаюсь с хозяином.
Выкатываю байк из-под крыши и начинаю спуск в долину.
Уклон при выезде из Талина на глаз почти не заметен – а тебя легко так накатывает, мягко и благодатно помогает тяготение, гравитация и еще что-то, чем намагничено все вокруг.
*
129  ДАШТАДЕМ (бывший НЕРКИН ТАЛИН). КРЕПОСТЬ И ЧАСОВНЯ СВ. СЕРГИЯ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/158416/
Дорога превратилась в сплошной ручей.
По нему потихоньку выезжаю из Талина (бывший Верин Талин) на Даштадем (бывший Неркин Талин), он в восьми километрах к югу.
Вот и начался мой последний спуск – к аэропорту, пусть он еще неблизко.
Как хорошо, что у меня на колесах крылья щитков – куда бы я делся от брызг дождевой воды на дороге, цепляемой шинами?
Как славно, что машин практически нет – нет и фонтанов во все стороны.
На дороге я один, виляю туда-сюда, объездая колдобины в выбитом асфальте.
От Талина до Эчмиадзина и аэропорта «Звартноц» на десятки километров дорога все время вниз, с гор в долину – сущий рай для велосипедистов.
Вдруг слева у дороги некая огромная, невиданных размеров руина, целый лабиринт из стен и арок.
По ощущению это не храмовая постройка, и никаких следов орнаментики.
Видимо, руина дворца либо караван-сарай.
 Это не наш объект. Едва взглянув, еду не задерживаясь дальше.
17.40. Я в Даштадеме. Местные направляют меня в крепость, говорят, там музей, там собраны обломки хачкаров.
Въезжаю в крепостные ворота.
Над входом рельефы львов.
Обширная территория выглядит заброшенным безлюдным пустырем.
Нахожу под крутыми стенами донжона церковь Сурб Саргис (Св. Сергия) 10 века – выглядит как новодел.
Обломки хачкаров у стен отчасти примиряют меня с ней.
Крепости редко наводят на веселые мысли: обычно это груда камней, обильно политая кровью, с отвратительной энергетикой.
Если всё же сохранились стены – то подлое у них назначение: прятать, укрывать человека от человека.
Поэтому я равнодушно взираю на стены и башни даштадемской крепости, которые восстановлены и отстроены почти до состояния исходной целости.
Обойдя и отсняв все осколки хачкаров, уже собираюсь уезжать – тут появляется женщина из близлежащего дома, по закону гостеприимства она просто-таки одолевает меня своей любезностью – проводит и показывает, как подняться на верх донжона (а найти туда путь непросто, нужно нырнуть в узкую темную нишу и буквально на ощупь найти там первые ступени спиральной лестницы, ведущей наверх).
Мне неудобно отказываться, и чтобы не тянуть время, я мигом взлетаю наверх.
Отсюда, с высоты, к юго-востоку, чуть в стороне от дороги на Октемберян ясно виден ванк Сурб Христофор – первый ванк, в котором я побывал во время третьей поездки в Армению в 1988 году, когда копал с археологами на Арагаце под Катнахпюром.
Из Катнахпюра часа за два я дошел туда пешком, напрямик, без дороги, и пешком же вернулся в Катнахпюр, реализовав первое правило посещения святынь: пройти путь своими ногами.
С высоты донжона ясно обозрим удручающий развал на территории крепости, где каким-то образом оказалось несколько жилых домов с дворами, сараями и всей сопутствующей хозяйственной начинкой – они внизу, прямо подо мной, у основания стен.
Отчего они выглядят скорее как руины, чем как жилища?
Из-за ненужного жизненного хлама, который, словно выпущенные кишки, громоздится там и здесь?
Из-за вневременных низких стен из валунов, террасирующих неровные склоны и отделяющих «двор» от «улицы»?
Во множестве мест в Армении на склонах гор сохранились террасы и невысокие каменные гряды.
Только это. Больше ничего.
Это означает, что когда-то здесь жили люди.
Они сложили эти камни.
Это следы бывшей жизни.
Теперь жизни здесь стало заметно меньше.
Руинизация всего, созданного людьми, естественна – так природа неумолимо и безучастно возвращает себе свое.
Базальтовые постройки с их стоическим стоянием – вообще-то аномалия в изменчивом земном мире – и тогда сам человек приходит на помощь природе, своими же руками разрушая возведенное кем-то.
Потом снова строя. И снова разрушая.
«Все созданное людьми будет разрушено людьми», гласит мудрая армянская пословица.
*
130   ДАШТАДЕМ.  ВАНК СУРБ ХРИСТОФОР
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/158626/
Выезжаю из Даштадема по автотрассе вниз, на юг.
Пейзаж вполне лунный: голая, чуть всхолмленная, выгоревшая за лето травянистая равнина, некруто идущая под уклон и густо сдобренная камнями – их словно намеренно рассыпали, равномерно раскатали там и здесь по холмам.
Это не валуны, а именно камни, с острыми гранями. 
Пейзаж совершенно пуст – кроме камней, окрест ничего нет.
18.12. В полутора километрах от последних домов Даштадема вижу наконец отводку грунтовки влево и внушительный базальтовый хачкар, стоящий у дороги в этом месте – поворот на ванк Сурб Христофор, 7-й век.
Сам ванк отсюда не виден, он скрыт за невысоким взгорьем.
Бордюр на хачкаре составлен из плетенки, основа которой – свастика.
Кто-то не поленился и сбил центр каждой свастики, чтобы разрушить сердцевину орнамента – крестообразное персечение линий, образующих свастику.
Стоя у хачкара, понимаю, что это сделали простецы-«патриоты».
Очевидно, они видели в свастиках лишь образ гитлеризма и фашизма, потому ей и не поздоровилось.
Зато кресты остались целы – лишний довод в пользу того, что сбивали изображение не иноверцы.
Любопытно, что узор "елочкой", который мы в числе прочих видим на хачкарах и надгробьях (в том числе и на этом хачкаре (130_7) на почетном центральном месте под крестом), изображался на одеянии пророка Зороастра.
С большой опаской сворачиваю на грунтовку к ванку.
Зорко смотрю, не нанесло ли ручьями на гальку дороги с заросших обочин знакомые колючки.
Дорогу так развезло, что ехать по ней сложно, я качу байк, то и дело бросая взгляд на шины – не засели ли в них грозные овальные бобышки?
Так еще и спокойнее – есть шанс, вовремя увидев пойманную колючку, снять ее без прокола.
А если уж всем своим весом с грузом наехать на нее, да еще задним колесом, на которое падает основная нагрузка – тут все.
Ручьи на глазах высыхают, дорога обветрила. Тепло же.
Вот и ванк, на краю пологого склона.
Окрест чисто поле.
На юг и вниз отсюда простирается колоссальная перспектива Араратской долины – простор, возвышающий дух.
Вокруг пустоши насколько хватает взгляд.
Но ванк обнесен оградой – видимо, от вольно пасущейся домашней живности, есть ворота и калитка.
Вокруг новые могилы и хачкары.
А ближе к стенам ванка – старые хачкары.
В свое время они мне показались однообразными и неинтересными – слишком лапидарными: вроде бы что здесь смотреть, всего-то один крест на плите.
Теперь другое дело.
18.35. Подхожу к ряду из семи хачкаров, выстроившихся на бровке склона сбоку от ванка, чуть к северу от него.
Они древние, потому и плиты еще округлые, а не прямоугольные.
Думаю, их округлость отсылает к форме кокона, то есть имитирует эллипс или «яйцо» тонкого тела человека.
Прямоугольник, который ее сменит, засвидетельствует большую загрубленность сознания, которое ощущает необходимость интенсивного очищения с помощью организации энергетического «сквозняка» через углы плиты, через углы гроба, через углы своего жилища.
Прямоугольник плиты засвидетельствует и большую степень умственного лукавства, став просто символом «по соглашению», конвенцией, за которой ничего не стоит, кроме субъективно внедренного в нее, придуманного кем-то смысла.
Христианство постепенно теоретизируется, становится обвычными словами о Боге более, чем реальным путем к своей вечной природе.
И изменение формы памятников – безмолвные свидетели этого процесса.
Кресты на всех семи самых древних хачкарах Сурб Христофора (ванк 7 века) имеют по две круглые почки на каждом крыле.
Между почками на каждом кресте тщательно профилируется прямоугольная подковка в виде неглубокой, но отчетливой выемки, ковчежца.
Сделано это явно намеренно.
Так на хачкар переходит древнейший архетип печурки или пещерки, на которую накладывается и вся символика прямоугольной подковки, слегка вытянутой по горизонтали.
Последнее, впрочем, не слишком существенно – это может быть и квадрат; а на православных надгробьях в России (как и в Армении) иногда подковка голгофы может приобретать и вертикальную доминанту.
На кубической базе одной из раннехристианских стел в Талине возле часовни Мариам 7 века изображены вписанные друг в друга прямоугольники, и они как раз резко вытянуты по вертикали.
На одном из хачкаров (130_29) хорошо видно, что прямоугольный ковчежец между почками правого крыла креста за многие столетия как бы "поплыл" и превратился в овал.
Но что могло так подействовать на камень именно в этом ограниченном месте?
Лишь одно: намеренное высверливание-скобление. Очевидно, по обету, другим камнем.
Отмечаю про себя, что эта подковка – как «умная», тонкая отсылка – также равнодушна к верху и низу.
Вот, к примеру, между почками бокового крыла креста она занимает вертикальное положение, а между почками верхнего крыла – горизонтальное, причем опрокинутое «вверх ногами».
Подковки вех четырех крыльев креста размещены так, словно центр тяжести помещен в центр креста.
Это точка отсчета их топосов.
Средокрестье их как бы держит собою, притягивая.
Так на хачкаре проявляется картина духовных тяготений – воспроизводится незримое центрированное поле притяжения, центр которого – Бог.
Этот центр – одновременно и центр эманации благодати, о чем свидетельствует расширение крыльев креста, создающее визуальный образ нарастающего от центра к концам потока и набухшие вовне, округлые почки.
(Если эти почки заменить впуклым к центру «ласточкиным хвостом» сирийского креста – получится образ сжатия, а не расширения).
Поток этот не изображен впрямую (ибо он невидим) – и в то же время ощутим, ибо на его присутствие сделаны «умные» визуальные намеки-отсылки.
А плоды в верхних междукрестьях и пальметты в нижних, наоборот, стремятся к средокрестью.
Так на хачкаре возникает образ двунаправленного движения – человека к своей тонкой природе, и тонкой природы к человеку.
18.37. У северной стены «часовни»  – два бело-рыжих обломка хачкаров, выделяющихся ярким цветовым пятном.
«Часовня» похожа на сторожевую башню осетин и на редкость пуста внутри – как высохший колодец – верный знак, что постройка не имеет никакого отношения к святости и поклонениям.
Но тогда какая же это часовня?
19.02. Возле стен ванка Сурб Христофора мне попался редкий фрагмент хачкара с воспроизведением горизонтального ряда печурок или нишек (130_40).
Думаю, изначальным образцом здесь была идея пустотности ниши как отсылки к незримой природе всего.
Этой идее следовали и скальные храмы Каппадокии, и раннебуддийские пещерные храмы (например, Юньган в провинции Шаньси, Китай, 4 век – 130_40h).
Этот небольшой неприметный обломок находится в густой траве перед входом в храм, к западу от него, примерно в 15 м от входа.
Нахожу небольшой обломок хачкара с втянутым ромбом (130_42).
Ромб образован двумя парами дуг, находящихся сверху и снизу от него.
Одна пара – это, очевидно. две традиционные лозы процветания креста, исходящие из его основания и плавно поднимающиеся вверх.
Но тогда другая пара – это зеркальное отображение таких дуг в виде "пальмы".
Известно всего два хачкара (оба в Ахпате) с такой композицией.
Их резьба очень сухая и лапидарная, а черный цвет камня буквально отталкивает от себя мрачностью и суровостью.
Здесь же совсем другое дело.
Камень теплого кирпичного цвета, резьба энергична, полна жизни и бодрости.
К тому же здесь внутри ромба вроде бы цветочная розетка, а на самом деле полусферическое кукби (образ кормящей груди) с вихревым мотивом чакры.
Возникает известная  композиция "круг во втянутом  ромбе".
У китайцев в добуддийской культуре, а затем и в тибетском буддизме это означает "земная дверь с небесной дверью внутри" или путь к пустотности нирваны мужчины (ромб) и женщины (круг).
В древних культурах мудрость безоговорочно принадлежала женщине, и потому ее серьги имели вид колец.
А мужские серьги имели вид ромбов – как указание на то, что мужчине необходимо еще собрать себя с 4-х сторон, чтобы постигнуть ту же самую мудрость, которая женщине дана изначально.
Серьги в виде колец и ромбов известны в буддизме как обязательные дары чакравартину (тому кто вращает колесо дхармы).
В изображениях тибетских буддийских божеств известен особый атрибут мудрости, втянутый ромб.
Им наделяются лишь мужские божества, ибо женская фигура сама по себе воплощает мудрость и не нуждается в дополнительном ее атрибуте (см. Энциклопедию тибетских символов Роберта Бира).
Поэтому втянутый ромб, создающий визуальную графему стяжки к своему центру, – это образ духовного продвижения мужчины к «мудрости»-пустоте (шуньяте), а кормящая грудь-кукби, или вихрь чакры, или цветок в центре ромба – это образ женщины как самой мудрости, как самой пустоты.
Вы спросите: но при чем же здесь древнекитайская добуддийская и буддийская символика?
Мы же в Армении.
Приведу хотя бы один, очень красноречиывый факт: в 4 веке в Армении появился тчен (то есть китаец), ставший основателем одного из виднейших нахарарских родов – Мамиконянов. 4-й век – век интенсивной проповеди индийского буддизма в Китае и строительства великих пещерных монастырей (например, Юньган в провинции Шаньси).
Очевидно, что Мамиконяны привнесли в армянскую культуру все богатство своей коренной культуры и немало способствовали внедрению древнейших образов в свою новую среду обитания.
По сути дела, многие храмы и едва ли не все крупные монастыри Армении строились на деньги высшей аристократии, князей, культурные запросы которых во многом определяли облик храмов и содержание резных изображений.
К тому же Китай и Армения не так уж и далеки территориально, пути взаимопроникновения и взаимовлияния культур кажутся достаточно очевидными. 
Втянутый ромб на раскрытой ладони Будды (130_44) или на его лотосных стопах – образ втяжки сознания в Ясный Свет, в мудрость пустотности, обозначенную кругом внутри ромба.
В христианстве пустой ромб (вполне в духе и китайской добуддийской, и буддийской традиции) проецируется на образ Христа как мужского начала, и далее успешно заменяет его фиугрное изображение и на окладах евангелий, и на голгофе (как мы видели на фасаде храма Григора Лусаворича в Норатусе).
Этнологи полагают, что племена Дагестана (Северный Кавказ) в весьма чистом виде сохранили индо-арийскую культуру.
Тогда совершенно ясно, почему на традиционных коврах многих племен этого ареала (130_45 – дагестанский ковер) мы видим втянутый ромб в центре ковра, а узоры вокруг него являются графемами одновременно происходящего сжатия и расширения поля сознания – два главных состояния человека, две главных опоры в духовной работе над собой во всех мировых традициях.
На одном из семи древнейших хачкаров (9–10 век) ванка Сурб Христофор (130_46) мы видим в средокрестье креста, обозначающем Бога-Отца или Абсолют, знакомое сочетание: втянутый ромб с круговым кольцеобразным возвышением внутри. Весьма красноречиво!
Ромб может показаться формой измысленной, чисто головной. Это не так.
Ромбичен срез дентина бивней мамонта.
Изделия из кости известны у большинства народов Земли.
Ромбична текстура метеоритного железа – наиболее предпочитаемый на Земле материал для священных амулетов всех народов.
Наконец, ромбы встречаются и в виде природных феноменов, доказательством чему служат два  прекрасных снимка облаков (130_46h и 130_46m).
Сторонники кросскультурных влияний всегда идут впереди тех, кто стремится жестко разграничить ареалы, культуры, этносы, «научно» и «дифференцированно» рассечь их, превратить в нежизнеспособные автономные куски распавшегося целого.
Народная культура и народная традиция возвращает нас в реальную, повседневную, живую, пульсирующую взаимодействиями и взаимовлияниями целостность колоссальных культурно-этнических ареалов.
Обломок хачкара с «плодом праведности» в виде молнии (130_47, 50, 51)!
Это крайне важно, ведь молния – образ невещественный, тонкий, образ чистой духовной энергии.
Славяне считали, что гибель от удара молнии – великая честь, ибо это Бог-Громовик (Индра, то есть) сразу забирает человека к себе.
Поэтому молнии и грома не боялись, а «громовой знак» шестирадиусной розетки на фасадах жилищ и дверях – не защита от грозы, а знак сродства с этой природой, с грозой, с Громовиком.
Сродство же в древности понимали как практическое умение сонастроиться в резонанс с данным явлением – и тогда ты становишься им.
Вот в чем заключалась «защита».
Огонь не трогает огня, молния не повредит молнии.
 А вот и второй хачкар с плодом-молнией, точнее, два его фрагмента (130_48 и 49).
Этот образ можно рассматривать как скрытую отсылку к энергетической природе духовной деятельности: это не слова, не догмы, не следование заветам.
Это умение правильно обращаться с жизненной энергией.
Ведь «и злые, и добрые дела уводят нас прочь от нирваны».
Возле стен ванка мне попалось два вертикальных надгробья (130_122 и 123) в виде стелы с квадратным сечением, на которых изображены две руки: одна  – человеческая, протянута к небу снизу, другая – в виде виноградной кисти на лозе, похожая на варежку – ей навстречу сверху.
Снизу, надо понимать, тянется рука усопшего – символ души, освободившейся от тела.
Сверху – длань Божья, готовая воспринять эту душу.
При этом использован многозначный образ виноградной кисти, отсылающей к вину = крови Христовой, и к тайной Вечере, и к Новому Завету как завету любви – главному положению христианства, принципиально отделившему его от иудаизма.
Это и отсылка собственно к Иисусу как Спасителю («Сия есть кровь Моя Нового Завета»).
Меня поразило, с какой пластичностью сознания армяне преобразили виноградную кисть в длань Господню, соединив, слив эти два образа воедино.
Культ кисти руки существовал у многих древних народов.
Раскрытая, разжатая длань венчает купола шиитских мечетей (по Корану «Аллах – тот, кто сжимает и разжимает», в 1-м случае даруя страдание, во 2-м – блаженство).
Шиитскую длань можно видеть на здании почты в Дербенте (130_124), где она венчает основание, весьма схожее с буддийской ступой-чортэном, лишний раз подтверждая архетипическое сходство оснований мировых религий.
Рука изображена на одном из надгробий в Цоваке (36_56).
Я рассматриваю аккуратно высверленные глубокие круглые отверстия как часть ленточного орнамента (130_125).
Не сродственны ли эти отверстия обетной лунке или круглому отверстию, которые мы уже столько раз видели на армянских надгробьях, хачкарах, их базах, стилобатах древних храмов и на древних крещальных купелях?
Орнамент с глубоко высверленными отверстиями видится отнюдь не случайным в общем ландшафте раннехристианской культуры, а наоборот, глубоко преемственным дохристианским формам духовных практик и видов поклонения и почитания святынь.
Внутри ванка с северной стороны один из гладко тесаных камней облицовки стенки – словно соты или ласточкины гнезда в обрыве над рекой – весь испещрен углублениями-"печурками" с вложенными внутрь камешками (130_99 и 100).
Эти углубления либо выскоблены, как мы видели на постаменте памятника Петевана в Канакере, Ереван, и в других местах, либо образовались естественным путем – что не слишком важно.
Верующий вкладывает своей рукой в  "печурку" небольшой камешек (камешек может лепиться и к хачкару, на воск).
Это действие прообразует искание укрывища в Боге и полное упование на Него, нахождение человека в Боге, полную и безоговорочную помещенность верующего в Бога.
Возможно, этот обычай является отголоском древнего культа камня либо анимизма.
Дух везде – и в камне тоже.
Если человек понимает это и благоговейно принимает внутренне – это уже немало.
Выемка-ниша, являясь вместилищем пустотности, или Незримого, отсылает к вечной, несотворенной природе всего.
Новые хачкары вокруг ванка смотрят на восток, а старые на запад.
Они отвернулись друг от друга.
Так чего стоит нынешняя вера, если она не в силах найти смысл в своей же тысячелетней древности и спесиво отворачивается от нее?
И после этого армяне ищут причины расколотости своей страны, причины войн и землетрясений, рассеивающих нацию по телу земли наподобие иудеев.
А ведь это действие известных издревле механизмов умаления, смалывания в пыль великой спеси и гордыни.
За несколько лет до землетрясения 1988 г. по Армении начали разъезжать автомобили с более чем странной в христианской стране буквенной аббревиатурой АД.
Я только головой качал, глядя на них.
«Посеешь ветер – пожнешь бурю».
Сейчас номера обрели устойчиво-нейтральный вид – какие-нибудь LL, LS, OU, UU.
*
131  ОТ СУРБ ХРИСТОФОРА ДО МАТУРОВ ЗА ДАЛАРИКОМ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/159093/
Мимо хачкара со свастиками выезжаю обратно на трассу и продолжаю спускаться к Армавиру.
Машин нет, поразительное безмолвие, просто какой-то затерянный мир.
За полчаса, может, прошелестит одно случайное авто.
Действительно, Талин – медвежий угол.
Потому-то тут и сохранилось столько древнейших памятников, в других местах тщательно выметенных за пределы истории метлой борьбы идеологий.
Идеология – самый жестокий убийца на свете.
Обычно новая идеология дочиста выметает предшествующую ей культуру, и часто – кровавой метлой.
А народная культура, наоборот, основана на преемственности, сохранности традиций.
Между нею и доминирующими в обществе идеологическими системами (неважно, религиозными или политическими) всегда идет борьба не на жизнь, а на смерть.
Если бы не пластичность и толерантность народной культуры, вбирающей в себя правое и левое, «правильное» и «неправильное», «дозволенное» каноном и недозволенное – с чем бы мы сейчас остались?
Вот о чем я думаю, спускаясь по начавшемуся серпантину в Араратскую долину и лишь успевая притормаживать.
20.15. На обочине стоит высоченная одноногая штанга, на ней сверху железная пластина, на пластине надпись на трех языках: ЛУСАКН.
Это знак автобусной остановки в глубоко сельской местности.
В последний раз я видел такую на шоссе в месте отводки на Меградзор.
Здесь тоже вправо уходит грунтовка.
Значит, Лусакн – там.
Вокруг по-прежнему лунный пейзаж, и я не могу к нему привыкнуть.
В десяти метрах от остановки изрядный кусок скалы неправильной формы на метр возвышается над землей.
Вокруг него доложена из диких камней стенка полукругом.
Внутри два плоских камня.
Понимаю, что это укрывище от ветра с гор.
Укрывище на двоих. Здесь в непогоду ожидают автобуса.
Скатываюсь вниз уже два часа, а оглянусь – и вижу на далеком склоне островерхий силуэт Сурб Христофора.
На большом расстоянии его темный абрис отчетлив среди безлесых светлых склонов гор.
Похоже, это последний крупный монастырь при спуске в долину.
Последний оплот твердого горного христианства.
Следующий – Эчмиадзин.
И действительно, мне  встретится до Эчмиадзина лишь несколько крохотных матуров.
20.50. По карте мой спуск от Талина на юг по местами разбитому, но зато совершенно лишенному автодвижения шоссе, полностью безлюдному – словно провалившемуся в параллельное измерение, где существует одна природа, должен завершиться впадением на трассу Гюмри – Ереван, идущую вдоль железной дороги.
И действительно, я наконец вываливаюсь на нее в районе Каракерта.
Это мое в(ы)падение зримо отмечает для меня спуск с горних высот на грешную землю.
Сам Каракерт за железной дорогой, не знаю, каков он там, я вижу лишь неприглядные заборы каких-то мелких предприятий, замусоренные обочины, пыльную бензоколонку – словом, кишки цивилизации, режущие глаз после чистой природной благодати высокогорий.
Надо отметить, что ветер весь день дует попутный, подгоняя меня и лишая необходимости крутить педали.
Свернув в Каракерте налево, на трассу с идеальным покрытием, переключаюсь на третью скорость (у меня их всего три) и едва ли не впервые за всю поездку разгоняюсь и несусь как вихрь по хайвэю – ибо смотреть вокруг катастрофически не на что.
Духовный ландшафт иссяк.
Моя увеличившаяся скорость передвижения – прямое следствие безрадостного духовного вакуума пейзажа, окутавшего меня.
21.00. Через 20 минут сгустится тьма.
За это время я должен найти себе ночлег.
Перед Далариком вижу на обочине груду арбузов и несколько дынек.
Двое молодых армян сидят в сторонке, под симпатичными кустами, тянущимися вдоль шоссе.
Здесь же стоит «Волга ГАЗ-21», под деревом расстелен ковер, явно для ночлега.
Торможу, решив купить себе дыньку на ужин.
Подхожу к ребятам, здороваюсь.
Отличные парни. Мы легко находим общий язык.
А что если я переночую здесь, рядом с вами? – Ребята только рады компании.
Через пять минут спальник уже раскатан под одиноким изящным деревцем вязовника с прозрачной кронкой, пластиковая подушка надута, она больше не спускает – я между делом заклеил ее в гостинице в Аштараке, когда боролся с 18-ю дырками в двух велокамерах.
После дыньки мирно укладываюсь спать.
Один из парней на ночь уезжает куда-то на машине, оставшийся минут через двадцать будит меня: «Вставай, кушать будем».
Вовсе не рассчитывая на угощение и уже почти заснув, встаю, чтобы не обидеть его отказом.
Мы ужинаем вялеными ломтиками картошки и вареными баклажанами – никогда не ел ничего вкуснее.
То и другое – пресные, даже без соли – настоящая еда, не для щекотки нёба, а для здоровья тела.
«Бабушка готовила», – с гордостью говорит паренек из Каракерта, имени которого я даже не спросил. Фрукты и овощи – со своей бахчи.
Вновь укладываюсь в спальник, головой за низкий кустик – чтобы пролетающие машины не слепили глаза светом фар. 
*
27 авг 2010. Пятница. 14-й, предпоследний день.
Встаю поздно, в восемь, мирно проспав эту ночь под вязовником на обочине дороги.
Парень из Каракерта всю ночь торговал арбузами.
Сквозь сон я слышал, как останавливались машины, а под утро даже разгорелся некий скандальчик.
Утром паренек рассказал мне, что ночью человек предложил скупить все его арбузы уж очень дешево, задаром, можно сказать – вот и появился повод слегка шумнуть.
На завтрак, решив подкрепиться поплотнее перед решительным рывком до Эчмиадзина, открываю ножом украинскую кильку – не плоскую тонкую, как обычно, а высокую банку (других не было) – и благоразумно выкидываю ее.
Рыба несъедобна. Завтракаю хлебом и сыром.
8.45. Я на шоссе
9.05. После Даларика, слева, прямо у шоссе, рядом друг с другом два крошечных домика, увенчанные крестами. Матуры.
В первом разбитый хачкар, во втором – целая выставка католических, православных и армянских религиозных олеографий, фотоснимков и репродукций, детских рисунков и вышивок.
А возле часовен, на земле – большие, выложенные из камешков кресты – обычный и косой.
Меня нимало порадовало это утреннее посещение двух скромных матуров, придавшее нужную направленность сознанию.
Выхожу из часовни – а передо мной по гребню ближайшего холма ползет в сторону Эчмиадзина электричка в четыре пустых вагона «Гюмри – Ереван».
Она ходит по два раза в день в каждую сторону.
*
132  МЯСНИКЯН
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/159103/
9.30. При въезде в поселок Мясникян – кладбище справа у дороги.
Кладбище современное, но за время, прошедшее от Сурб Христофора, я успел соскучиться по хачкарам и схожу с трассы, чтобы посмотреть памятники.
Чуть дальше, за кладбищем, автотрасса пересекает железную дорогу, переходящую справа налево, и я притормаживаю на переезде у будки путевого обходчика – он стоит на балкончике своей будки и зрит меня-подъезжающего.
Обходчик охотно рассказывает, что, кроме электрички, здесь ходит поезд «Ереван-Батуми», идет он 10-12 часов. Билеты на него достать сложно – многие армяне не прочь отдохнуть на море, сейчас как раз бархатный сезон. Плацкарт стоит 7 тыс. драм (700 руб.), купе 9, СВ – 13. Вот оно что, – удивляюсь я, – значит в Армению можно всё же заехать и на поезде: до Батуми, а оттуда до Еревана.
9.45. В Мясникяне замечаю с дороги слева крест над крышей сарая в ближайшем дворе.
Это матур Сурп Геворк, 2000 г.
Ни разу не попадался мне такой ухоженный, так любовно обустроенный матур – ни соринки, ни пылинки.
Здесь чистенько, интимно, аккуратно прибрано, иконки развешаны по стенам, рушничок к рушничку, святыньки на белой скатёрке столика, четки свисают со специально вбитых гвоздиков, и даже со вкусом выбранный рожок электросветильника с милым плафоном укреплен на стене.
Щелкаю выключателем, но света нет. Бывает.
*
133  ДОРОГА В АРМАВИР
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/159116/
От селения Мясникян продолжаю свое неуклонное движение к аэропорту «Звартноц».
Ближайший город – Армавир (бывший Октемберян). Прекрасный асфальт под колесом непривычен.
Жарко в долине.
Сворачиваю на обочину в живописном сельском местечке, чтобы немного передохнуть.
Злесь я просто снимаю, едва ли не во все стороны, то, что окружает меня.
Иногда нападает подобное настроение – вместо тщательного отбора, "пристрелки", выбора ракурса и прочего – взять и просто пощелкать во все стороны.
В таких случайных, спонтанно сделанных снимках таится неизъяснимое очарование непреднамеренности.
Но вот граница районов, и на границе стоит монумент (133_12).
Его можно назвать «Хачкар минус хач» – креста на нем нет.
Зато все остальное в комплекте.
От вертикального изукрашенного ставроса, заменившего крест, отходят внизу, как полагается, побеги истечения Св.Духа (133_13) с традиционной птичьей головкой (отсылка к духу) на крайних внутренних лозах (133_14).
Из центра мандалы должна бы изливаться питьевая вода родника (133_15).
На торцах монумента (133_17 и 18) – древеса жизни с виноградной лозой, птицами, клюющими ягоды, и гранатами. Причем хвост птицы замечательно переходит в "побеги духа и его даров" с гранатовыми яблоками – то есть вкушание винограда (крови Христовой) сразу зримо приносит свои плоды.
*
134  НА БАХЧЕ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/159127/
10.45. Сворачиваю на обочину, чтобы купить арбуз. Арбузы налицо, а вот людей что-то не видно.
Выбираю самый маленький, иду к близлежащему каменному сарайчику, чтобы расплатиться.
Небритый армянин среди обшарпапнных стен.
Железная кровать с панцирной сеткой. Полосатый тюфяк. Газовый баллон.
Арбуз он мне дарит, усаживает кушать.
Пока я справляюсь с арбузом на завтрак, рассказывает о себе.
Окончил Политех, работал авиамехаником в «Звартноце».
Его уволили, когда аэропорт перешел в частные руки.
Теперь вот живет на бахче все лето, торгует арбузами.
Справившись с арбузом, прошу хозяина показать мне бахчу.
Он проводит меня по грядкам. Вот арбузы (цмерук), вот дыни (емиш).
Это тыквы висят на кусте (дадум).
Здесь растет хлопок (бамбак), а здесь баклажаны (бадрджан).
Были тут еще и помидоры, и перцы всех цветов, и стручки необычного растения с роскошными цветками, название которого – бамиа – хозяин не сумел мне перевести, но объяснил, что стручки варят, жарят, маринуют.
Напоследок я спрашиваю, как называются вредоносные зеленые колючки в форме огурца, растущие на обочине дороги.
Грнук они называются – какое грозное, колючее название!
Уважительно смотрю на них.
Не этим ли самым грнукам я обязан четырьмя проколами? Да, им самым.
Интересуюсь, есть ли древние храмы где-нибудь окрест.
Да, в селе Бамбакашат – перед Армавиром направо под мост железной дороги, 10 км в сторону.
Там церковь, которой около 150 лет.
*
135 ОТ АРМАВИРА ДО МАТУРА У МОСТА ЧЕРЕЗ КАСАХ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/159175/
11.35. На въезде в Армавир-Октемберян потянулись неказистые пятиэтажки-«хрущевки».
Притормозив, снимаю рекламный плакат, подкупивший меня своим простодушием.
11.50. На местном блошином велорынке пытаюсь найти обычный поводок для велонасоса.
Его здесь нет.
Как чудесно, что новые аштаракские камеры пока прекрасно держат и даже не думают спускать!
12.00. Храм Сурп Саркис в Армавире, в парке, в здании бывшего кинотеатра.
Открыт недавно. Это единственный храм в городе.
Из Армавира до Эчмиадзина (ныне Вагаршапат) 25 км.
На севанских трассах мне попадались мелкие птицы, убитые машинами, а здесь, в долине, на дороге почему-то убитые собаки.
Теперь, «впустую» проезжая километр за километром, я ясно осознаю, что хачкаров не бывает везде, как может показаться.
Везде – просто камни, хачкары – лишь в святых местах.
13.45. На полчаса останавливаюсь у арыка, в тени, чтобы отдохнуть.
Хоть солнце и сквозь дымку, а все равно жарко.
Сыр, хлеб, вода из пластиковой бутылки «Святой источник».
А в арыке вода глинистая, мутная – это берег такой вязкий.
На том берегу, через арык – высокий тростник стеной, а на этой стороне две белых акации с изысканно изломанными в восточном стиле изгибами ветвей в кронках.
Укрываюсь под ними от дневного зноя.
Как-то очень ощутима здесь ослабленность духовного ландшафта.
В долине жить легче, удобней – зачем тут Бог, храм?
Мало кто ныне ищет Бога от хорошей жизни – как Сиддхарта.
И мне мнится – по контрасту с горными районами, из которых я вчера вечером скатился в долину, – что от Армавира до Эчмиадзина тянется духовная пустошь.
В 14.30 белая цапля уступила мне свое место под мостом на берегу Касаха.
Здесь река течет в низких зеленых бережках, журча по отмелям.
Ее легко перейти вброд.
Где-то там, вверх по течению, величественные ущелья с террасами, на склонах которых Сагмосаванк и Ованнаванк.
Но и здесь, под мостом, вода прозрачная.
Дно чистое. Каждый камешек виден.
Отмель уходит на глубину под мост.
Наверху главная автотрасса, а здесь ни старых покрышек, ни металлолома, ни мазута, ни солидола на камнях.
Поразительно. Непредставимо для Подмосковья.
Белые цапли шныряют.
Под мостом в тени прячется от полуденного зноя сельское стадо.
Пастуха не видно.
Пользуясь отсутствием зрителей, сняв все, погружаюсь в воду.
Мальки тычутся носиками в мою белую попу.
14.45. На другом берегу Касаха, за мостом справа мемориал сербским пилотам, доставлявшим гуманитарную помощь Армении после землетрясения 1988 г. и как-то неудачно разбившимся.
Тут же хачкар.
За мемориалом, чуть подальше в поле замечаю наметанным глазом неказистый матур с крестом на крыше.
В поле на пути к матуру возле норы – сухая шкурка, сброшенная змеей, длиной около метра.
Неужели они живут в этих норах?
В любом случае очевидно, что до сих пор народный культ сохраняет связь с почитанием змей.
Заглядываю в матур.
В нем только стены, пол и потолок.
От этого он кажется пустым.
Здесь нет хачкаров.
Только иконки, хадаки (в том числе женский лиф и мужская белая рубашка), вышивки, олеографии, крестики.
Иконки расставлены вдоль стен на небольших округлых валунах, в некоторых сверху сделано углубление.
Этот матур – воистину предел минимализма.
Я сначала не понимал, почему в матурах иногда встречаются ножи (135_37).
После внимательного чтения книги Ямпольского о святилищах Карабаха многое прояснилось.
Автор очень убедительно показывает, что на территории святилища восстанавливаются принципы родовой общины, личная собственность исчезает и становится не просто общественной, а обычно отчуждается в пользу святилища.
Поэтому человек, принесший сюда нож (например, для совершения матаха), уже не может унести его с собой – нож перестал быть его ножом и стал ножом святилища.
Поэтому его надлежит оставить здесь.
*
136  ВАГАРШАПАТ.   ХРАМ МАЙРАМ АСТВАЦАЦИН 1767 г. У РЫНКА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/159351/
15.25. Заезжаю в поселок как бы с изнанки, противопложной «парадному» въезду из Еревана – с той стороны, где никогда не был.
Здесь нет никаких монументальных въездных стел – вот интересно, почему?
Еду, ориентируясь на острый базальтовый купол местного храма, виднеющийся над малоэтажной застройкой, скоро попадаю к рынку и обнаруживаю замечательную пирожковую.
Усевшись на высоком стуле у окна, перекусываю пирожками с картошкой, запивая кока-колой (кока становится традицией – чая тут тоже нет, как и в Талине).
В заведении весело, хотя нет ни музыки, ни смеха.
Женщины-пирожницы делают свое дело легко, играючи, с подъемом. Оттого и весело.
Я сижу у большой витрины на улицу, прямо напротив стойки, за которой девушка шустро продает пирожки.
На моих глазах перед ней быстро убывает высоченная гора пирожков с разной начинкой.
Правда, покупатели то и дело берут по 6–10 пирожков.
Согласно восточной традиции, пирожки не печеные, а жареные в масле.
За спиной у девушки, у стены три женщины лепят пирожки и здесь же выпекают их.
В пирожковую все время заходят люди.
Мне с моего места хорошо видна и узкая улочка за стеклом широкой витрины, у которой я сижу – здесь оживление, по тротуару все время идут люди, это непривычно, давненько уж я не видел столько народу сразу.
Но вот перекладка пирожков закончена, и я покидаю гостеприимный уголок.
15.40. Ныне Эчмиадзину возвращено его древнее именование, Вагаршапат – а прежнее название сохраняется везде, кроме карт.
Точно так же и из Гавара на Севане до сих пор ходят местные ПАЗики, за стеклом у которых по-прежнему видавшая виды картонка с надписью КАМО.
Церковь Майрам Аствацацин (Богородицы) 1767 г., на купол которой я ориентировался, пока его не заслонили крыши близлежащих домов возле рынка,  я нахожу почти рядом с пирожковой, чуть углубившись в узкие улочки.
Храм обнесен оградой.
Напротив входа – живописный гараж, стены которого заменяет сетка.
Обхожу церковь. Два хачкара южной стены и дверь.
Два хачкара по бокам от западного входа и крест на северо-западном столбе колокольни.
Два хачкара северной стены и деревянная дверь.
"Уголок света" на хачкаре в южной стене (136_15) абрисован плетенкой (произвожу глагол от "абрис"), внутри которой "елочка" в виде многослойной горки.
На современном памятнике возле церкви (136_16) крест вводится как элемент отсутствия, как пустота, зияние в камне (точно так же, как в северной стене каменной сени над входом в церковь Гаянэ).
Так дух как наша тонкая, бессмертная основа вновь обретает свое изначальное, древнее и весьма глубокое прообразование.
Здесь же павлин (птица Рая, символ бессмертия), плод граната, вводимый как цветок на стебле (совмещение образа цветка и плода – один из маркеров отсылки к древу жизни) и круглая мандала как гнездовище и опора для павлина, с равноконечным крестом внутри и образом расширения сознания на 4 стороны.
Хачкар вырезан в виде армянской буквы.
Что она означает?
В Ариндже у новой церкви подобный хачкар представлял первую букву имени жертвователя на храм.
А вот снова образ втяжки или свертки духа с четырех сторон (четырех элементов) к точке центра – в пустоту нирваны (136_33). Эта идея уничтожения всех четырех элементов как таковых в виде устремленности к пустоте, схлопыванию в ней и создает форму втянутого ромба.
Тогда крест, помещенный во втянутый ромб, следует прочитывать как духовное тяготение к изначальной пустотности, как графему сути происходящего при этом процесса.
Показательно, что до сих пор существует близкий по смыслу образ в православной иконографии – во втянутом ромбе изображается Богоматерь Неопалимая Купина как  прообраз женственной ипостаси божества, являющего себя в виде горящего и не сгорающего огня (136_33h).
В Елоховском соборе в Москве (19 век) под куполом изображен голубь Св. Духа внутри двух втянутых наложенных ромбов, а это значит, что изначальная индоарийская семантика чакры переобозначена, но по-прежнему работает!
И далее мне попадается еще один очень близкий к описанному образ, где втянутые ромбы вложены друг в друга (136_40), обозначая втяжку не просто духовного сгустка, а сгустка многослойного – то есть втяжку на всех уровнях, а не только, к примеру, «втяжку тончайшего духа» или «втяжку тела».
Видимо, с течением времени коснея и застывая по мере утраты живого восприятия божества, очень живой и наглядно передающий движение духовной энергии образ втянутого ромба постепенно формализуется и становится чисто абстрактным и жестко геометризованным – он превращается в обычный ромб, квадрат и/или прямоугольник, изредка сохраняя свою многослойность, как мы это видели на базе раннехристианской стелы 4-5 веков в Талине близ храма Мариам (124_33).   
Мандала (136_41) – блестящий образ одновременного расширения и сжатия как прорастания пальметт от центра мандалы и затем плавного возврата и устремленности ростков обратно к центру.
При этом в качестве центра выступает ячеистая косоугольная сетка кшетры – образ дхармовой структуры.
На хачкаре современной работы внутри храма (136_50) слева вверху – редкий символ троичности в круге, по структуре близкий буддийскому символу троичности, или вихрю чакры (136_50h).
В буддизме встречается и семицветный вихрь чакры, он имеет семь сегментов.
А сокращение числа сегментов до двух дает простейший вариант, известный как символ инь-ян.
*
137  ВАГАРШАПАТ.  ЦЕРКОВЬ ГАЯНЭ 7 ВЕК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/160027/
Машина свадебного кортежа перед воротами, сами молодые с гостями стайкой как раз выпархивают из церкви.
Хожу между надгробьями кладбища перед западными воротами, что прямо напротив входа в церковь Гаянэ 630–641 гг.
Крест на голгофе в виде домика с двускатной кровлей (137k_5) – так выглядели "в торец" и раннехристианские базилики, и армянские церкви 19 века.
Крест на голгофе в виде треугольной горки (137k_6) – отгоосок культуры Третьей расы (есть мнение, что сейчас на Земле живет четвертое человечество).
Четыре угла надгробья (137k_8 и 9) особо помечены четырьмя знаками кшетры, четвертинки которых, выдаваясь в пределы заглубленного "ковчега", выступают в роли "уголков света".
Сам прямоугольный ковчег, как и стенка надгробья, символизирует душу.
Очень архаичный крест в круге (137k_13), отчасти напоминающий камень в часовне Сурб Варвар в Аване под Аштараком.
Сверху просматривается ромб.
Округлая форма камня также близка к форме камня Сурб Варвар.
По преданию, Св. Григорий пометил красной краской место мученической гибели Гаянэ, открывшееся ему в вещем сне.
На этом месте и был построен храм.
Гробница Гаянэ находится в указанном им месте.
Агатангелос в свою «Историю Армении» включил подробное описание жития Григория Просветителя и сестер-монахинь Гаянэ и Рипсимэ.
 Эти переворачивающие душу мученические жития знает каждый армянин.
Под каменной сенью, справа и слева от входа в храм в ряд лежат плиты захоронений лиц духовного звания, вплоть до 19 века.
На этих плитах любопытны изводы фигурных изображений «уголков света» в виде сложных плетенок и растительных орнаментов.
Мы видели уже немало "крестов в ауре" – крестов, окруженных плавными полукружьями, как бы очерчивающими вокруг креста абрис кокона.
У храма Гаянэ вижу  то же самое (137_1), только над крестом – более узкая стрельчатая арка, влияние исламской культуры.
Любопытно, что в буддизме также принято выделять в условном изображении ауры святого верхнюю часть и затем более широкими обводами боковые части.
Показательно, что в конце концов этот момент иконографии буддизма, христианства и суфизма приходит к одному и тому же, единому архетипу.
16.30. Хачкар слева от входа в храм. Хачкар справа от входа, в стене. Оба вишневого цвета.
 В храме замечательна резная аркада на вертикальной стенке алтарного помоста из девяти арок – по четыре справа и слева от центральной арки с крестом.
Аркада включает пять процветших крестов и четыре раза повторенную вазу с цветами – аналог буддийского сосуда, исполняющего все желания (один из восьми главных символов буддизма. Для буддиста этот сосуд – символ обретения освобождения и просветления).
Видимо, сосуд или чаша изначально – отсылка к телу воплощения, ресурсы которого и есть опора для исполнения всех желаний.
При знакомстве с символикой индуизма и буддизма становится ясно, откуда принес ветер едва ли не всю христианскую символику.
В данном случае архетип тот же, а главное, совпадает сущность образа: отсылка к духовной реализации.
Заметим, что ангелы, осеняющие каждую арку аркады, безлики, их лица изображены пустыми внутри абрисами (137_20 и 21), ибо у совершенных существ нет личности как таковой, нет индивидуальности.
Этот момент обострен во всех мировых духовных традициях: индивидуальность, самость эго, «Я» – как раз то, от чего необходимо избавиться, что должно быть стерто до нуля внутренней работой над собой.
В этом плане весьма знаменателен нынешний культ индивидуальности, неповторимости личности – всё это пестование и раздувание  кармического шлака.
Показательно, что в иконографии руского православия этот момент не отражен – ангелов без лица я что-то не припомню.
В храме стоит любопытный для нашей темы современный поддон для установки свечей (137_28).
Витые бульбочки на боковых вертикальных стойках – первообраз неожиданно вспухающих "дынек" или "тыквочек" на колоннах обрамлений порталов входа в храм позднейшей архитектуры (в том числе в России).
Полагаю, что это объемный образ вихря чакры, обычно изображаемый на плоскости в виде вихревой или цветочной розетки.
Хачкар, вырезанный в левой части современной композиции крещения Иисуса в водах Иордана в крещальной нише (137_32), имеет под крестом две мандалы, что немалая редкость, ибо мандала прежде всего отображает собою образ единой силы Божьей.
А тут их две.
Возможно, камнерезы ненароком спутали мандалу и розетку как отсылку к чакре (а розеток как раз  может быть много – чакр же семь; и потому нередко на хачкаре мы видим по одной розетке внутри каждого крыла креста или в каждом междукрестье, плюс к этому может быть розетка и в средокрестье).
Всегда бросается в глаза стыдливая набедренная повязка на Иисусе в современных сценах крещения.
На древних изображениях ее нет.
Ведь одежда в христианстве – знак совершённого греха.
Забавны эти нынешние игрища не в меру стыдливых простецов.
Два хачкара внутри храма у южной стены.
Новый хачкар, на котором изображены две с половиной мандалы.
Хачкар в правом притворе, откуда идет ход вниз, к месту смерти Гаянэ.
16.40. Три розетки на беломраморной плите в нише крещальни (новая).
В западной стене галереи – "нетелесный", пустотный  крест как вырез в стене (137_36), он составлен из четырех окружностей как образов идеальной ауры, вместе создающих эффект расширения сгустка сознания  на 4 стороны.
Если быть точным, то здесь четыре точечных сгустка, размещенные крестообразно,  расширяются кругообразно, пересекаясь и сливаясь в центральной области.
Этому же принципу создания пустотного образа креста как выреза в толще камня следуют некоторые современные памятники – я только что видел один из них у церкви Богородицы возле рынка здесь же, в Вагаршапате (см. 136_16).
16.43. В северной стене галереи – две арки с хачкарами и соединяющий их центральный «столп веры».
Капитель столпа (137_41 и 42) имеет треугольные «глазки», достаточно явно отсылающие к объемному образу ячеистой дхармовой кшетры «Бхагавадгиты».
База «столпа веры» (137_44) оплетена ромбической сеткой – еще более наглядным и архетипичным образом того же ячеистого поля-кшетры.
На самом "столпе веры" – "классический", можно сказать, орнамент, заплетающий плоскость сотен армянских хачкаров: он несет мотивы ортогонального поля-кшетры, косого креста и косоугольной сетки, бесконечного узла, мировой лозы и расширения/сжатия кристаллизованного сгустка сознания на 8 сторон света (в виде восьмиугольных остроконечных фигур, напоминающих отчасти цветочные венчики).
Арки продублированы витыми "вервиями молитвы" (137_55), как мы видели и на некоторых, особо виртуозных хачкарах, где витой шнур йоги-связки со своей бессмертной природой уложен вдоль абриса креста.
Над каждой из двух арок – крестооразный сквозной вырез в стене – отсылка к изначальной пустоте.
Интересно, каких иконок больше в народных часовнях – Иисуса или Богоматери, или шире, мужских или женских? Второе более вероятно.
Незатейлив подмалёвок на камне (137_38), но на нем – важнейший набор древних архетипов.
Тут и отсылка к инь-ян, она же S-образная фигура, и пальметты духовной лозы, и в центре образ расширения сознания на 4 стороны из кружка вечности («крест», он же цветок из 4-х лепестков), а общая рамка воспроизводит порталы входа-выхода в наш мир.
Ангелы в уголках надгробий 19 века заменяют привычные уже "уголки света" в виде четвертных круговых розеток (137_48).
Богато заплетенные растительными лозами "уголки света" на плите 19 века (137_50) стали еще и  образующими для арки, актуализируя и символику арки.
На современном памятнике-хачкаре с орлом возле северной стены храма (137_52) любопытен крест-меч, в средокрестье которого намечена весьма обобщенно каплевидная голова Иисуса (?) без лица (!) в нимбе.
Изображение духовного меча отсечения привязанностей известно в буддизме, при этом лезвие меча на конце окружено пламенеющим ореолом – маркером того, что это духовный, внутренний меч, а не орудие убийства живых существ.
Роль такого маркера здесь с успехом выполняет голова и нимб Иисуса.
Отсылает ли в данном случае отсутствие лица к отсутствию «личности» как свойству совершенного человека?
Об этом остается только гадать.
Какое мощное воздействие оказывает раскраска: капитель "столпа веры" совершенно "погасла" (137_53) без выделения ячеек поля-кшетры белым цветом (сравните со 137_41).
Традиционный покрывающий орнамент на северной двери храма Гаянэ в Вагаршапате (137_56), судя по всему, воспроизводит поле-кшетру Бхагавадгиты как ячеистую всепокрывающую структуру, в данном случае с опорой на шестигранник.
В Ведах сознание Брахмана уподобляется медовым сотам.
Отсюда – воспроизведение сознания в виде медовых сот на утвари тибетцев (137_56h), непальских тканях для буддийских танка (137_56k), даже на спинках парковых скамеек в Индии.
У юго-восточного угла церкви – вишневый обломок хачкара (137_57) с парными гранатами под аркой («сад с гранатовыми яблоками» из «Песни песней»).
Снимок (137_61) и следующий снимок (137_62), где тот же покрывающий орнамент повернут на 45 градусов, представляют, как один и тот же образ, отсылающий к полю-кшетре, может еще и являться образом относительности восприятия как майи.
Так можно понять, что на самом-то деле нет никакой разницы между «ортогональностью» и «косоугольностью» – это лишь наши клешас, заблуждения, ложные уловки ума.
В лучшем случае можно сказать, что существует расширение/сжатие, пронизывающее само себя – похоже, что именно эта идея заложена в графику данного орнамента.
16.52. Ангелы в четвертных «уголках света» на плите у восточной стены церкви Гаянэ.
Ангелы в том же качестве – как фигуративная визуализация «света» на плитах под каменной сенью слева от входа в храм.
16.54. Бордюр из чередования двух элементов – шестирадиусной розетки и «песочных часов» (137_67 и 68) – как средостение двух миров и/или схлопывание кшетры в пустоту).
Два из трех хачкаров у юго-восточного угла церкви Гаянэ.
Здесь же желтая плита 1869 г. 
Плита 1835 г с бордюром из чередования шестирадиусной розетки и «Ж»-образной фигуры.
Бордюр обрамления южной двери храма Гаянэ, где повторяется бесконечным фризом фигура в форме перевернутого сердца (не лист ли это дерева пипала, под которым просветлел Гаутама?)
17.02. Уголки света: три мраморных плиты справа от входа в церковь под каменной сенью – 1842 г., с неизвестной датой, и 1812 г.
*
137n  ВАГАРШАПАТ.  ВОРОТА В СЕВЕРО-ВОСТОЧНОМ УГЛУ ОГРАДЫ ХРАМА ГАЯНЭ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/160357/?p=0
17.12. Чуть было не проглядел очень важное – и тотчас вернулся назад, увидев через прутья ограды удивительные по содержательной насыщенности рельефы на воротах в укромном уголке сада.
На небольшом отдалении от церкви Гаянэ, в северо-восточном углу сада, в стене ограды, окружающей церковь, сохранились мощные архитектурные ворота вида средневекового, скорее всего 17-й век.
На них изображен симметричный (значит, всеместный) змей,  хвост у которого заменен симметричной второй головой.
Внизу тело змея образует круглый завиток вечности.
Полураскрытые пасти сходятся, образуя ромб (как и на архитраве калитки в Ариндже).
А сам двухголовый змей объемлет собою сферу-мандалу – образ силы и державы.
Поразительная композиция!
Две раскрытые пасти навстречу друг другу на концах змея можно понимать и так, что змей этот питается самим собою, а это свойство чистого духа, того состояния, когда духу потребен лишь дух.
Когда игра в телесность и душевность окончена.
*
Телеса кармически сотрутся –
Хвост и голова опять сольются.
Вместо змея – новый тонкий дом:
Офаним покатит колесом.
*
На «замковом камне» (137n_2) над аркой ворот – жезл Гермеса Трисмегиста, обвитый двумя змеями.
В йоге эти змеи отсылают к двум каналам, обвивающим позвоночник – сушумну.
Двуглавый орел над змеей – символ гармонии двух естеств человека (137n_3).
Плюс к этому двуглавая змея мудрости!
В буддизме двуглавые птицы отсылают к образам бодхисаттв Ваджрапани и Авалокитешвары.
Узор внутри мандалы, обвитой двуглавой змеей (137n_5), создает образ движения со всех сторон к центру, то есть сжатия сгустка сознания, стягивания в нуль, в пустоту нирваны.
Эти образы расположены по вертикали, вверху крест.
А по бокам – по паре пустых прямоугольных плафончиков (137n_7).
Не образы ли это изначальной пустотности, шуньяты?
*
142  СВЯТОЙ ЭЧМИАДЗИН
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/161392/
17.25. Ощущаю, что самое время заглянуть в церковь Рипсимэ, чтобы посмотреть знаменитый хачкар с отверстиями. Еду туда, но, проезжая мимо открытых ворот Св.Эчмиадзина, не удерживаюсь и сворачиваю к стоящим вдоль въезда хачкарам. Велосипед оставляю у дежурки охраны и хожу от хачкара к хачкару, используя великолепное боковое освещение.
Конечно же, я не в силах оторваться и провожу здесь около полутора часов.
В Святом Эчмиадзине собрана уникальная коллекция хачкаров из разных мест.
Для нее отобраны наиболее глубокие и выразительные по уровню мастерства памятники.
В числе прочего здесь находятся несколько наиболее изощренных по резьбе и символике хачкаров 16-17 веков из Старой Джуги, с поля хачкаров, которые ныне уничтожено. 
Для меня это собрание хачкаров особо значимо.
Соприскосновение с этими памятниками – еще одна возможность прикоснуться к глубинам символической образности крестных камней.
Отснимаю в Св.Эчмиадзине 21 хачкар и раннехристианскую стелу – то, что доступно обычному посетителю.
Признаюсь, что, доводя снимки, я кое-где менял цветовую гамму оригинала, чтобы снимок выглядел более зрелищным.
Вновь в фокусе моего внимания – нефигуративные символы – геометрические фигуры и разнообразные орнаменты – как наиболее древние и глубокие по смыслу отсылки к прямому видению духовидцев.
Часть хачкаров Св.Эчмиадзина осталась для меня неидентифицированной (по причине отсутствия табличек и указателей, в альбомах я их тоже не нашел).    
*
ВОЗЛЕ ХАЧКАРОВ СВЯТОГО ЭЧМИАДЗИНА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/161392/
В этой главке как бы сама собой получилась сводка всего предыдущего на конкретных примерах считывания с хачкара древней протосимволики, которую вобрало в себя христианство.
Хачкар в своей сути ¬– напоминание о возврате в невоплощенное состояние как "воскресение в духе".
В пределе это не просто смерть перед новым воплощением, а «уход навсегда».
Остановка колеса рождений и смертей. Паранирвана.
Для индоариев, говорящих на санскрите, особой значимостью обладали мотивы нити и плетения, поскольку слово "сутра" означало "нить", а "тантра" – "сплетение".
Отсюда мотивы узлов и плетеных фигур, плетенок как таковых в индуизме и буддизме,  перкочевавшие в христианство и ислам.
И на самом первом хачкаре, который я вижу в Св.Эчмиадзине (142_1), едва ли не во всех элементах присутствует плетение, включающее ромбические и ортогональные мотивы, архетипичные для древних культур – они изображали единое поле сознания как Ноос, как всеобщую неизменную и вечную основу, как Шешу (сознание, существующее и между кальпами как неуничтожимый остаток), как поле-кшетру Бхагавадгиты, как дхармы буддизма.
Верхние междукрестья – место, где по традиции изображаются "плоды праведности" – условные образы результата духовной практики, награда за внутреннее тружение.
Часто это гранат, виноград, шишка пинии, но может быть и любая круговая розетка или такой вот, как здесь, удивительный условный плод (142_1a), сотканный из растительной лозы (это еще и образ принадлежности к христианской церкви, к числу последователей Иисуса, по его словам "Я есмь лоза, а вы – ветви").
Плоды нередко устремлены к центру креста – как точке гармонизации духа и тела (142_1b).
В различных традициях эта точка – Абсолют, Брахман, Дао, Аллах, Паранирвана.
Здесь в центре креста еще один крест, пускающий во все стороны вьющиеся  растительные побеги Иисусовой лозы.
Композиция "Крест внутри креста" (своеобразная "матрешка") отсылает к важнейшему свойству нашей тонкой (или иначе, духовной) структуры – взаимовложенности различных ее слоёв друг в друга.
Внизу крест опирается на вардьяк-мандалу (142_1c), обычно в виде диска, богато орнаментированного.
Но здесь мандала принимает неожиданную форму двускатной кровли (Кришна = Крышень) или «мировой горы», одновременно напоминая и торец раннехристианской базилики, крытой на два ската, то есть отсылая к церкви из песка и камня, и к Церкви как общине последователей Христа.
По бокам от горки на два ската под крестом видны две пальметты – растительные завитки, идущие вверх и имитирующие растущее растение.
Обычно на хачкарах они выходят вниз из ножки креста, а затем полукругом поднимаются вверх по бокам креста.
Они знаменуют истечение Духа от Отца и Сына.
Можно назвать их образом исхождения Св.Духа.
Выше я называл их «духовными побегами» либо «кустами».
Крест с пальметтами называется процветшим (геральдический термин).
Здес же пальметты духа исходят из плетенки. образующей голгофу-мандалу-крышу-храм-Крышня-Кришну.
По бокам от главного креста нередко изображаются два небольших крестика с рукоятками внизу, поэтому назовем их руконосимыми.
Рукоятку отделяет от креста сферос, а в данном случае вместо сферы изображен шестиугольник.
И ручка, и шестиугольник представлены как плетенки, то есть отылают к изначальной идее сближения-сплетения нитей-сутр-священных заветов с верующим.
Но почему сферос (142_1h) заменен на шестиугольник?
Это тоже очень давняя и древняя традиция.
В ведических текстах сознание Брахмана уподобляется медовым сотам.
На буддийской утвари также используется этот символ в виде шестиугольной сетки как отсылка к полю нирванического сознания.
Эта сетка может быть представлена и одной своей ячейкой, как в данном случае.
Таким образом, шестиугольник (или шестигранник – в объемных структурах) несет нирваническую семантику.
В терминах христианства это план сознания уровня Бога-Отца.
Здесь (142_1i) рядом представлены два снимка одного и того же бордюрного орнамента, но 2-й снимок сделан с поворотом на 45 градусов.
Может, я не слишком удачно откадрировал нужные элементы, но замысел таков: при небольшом сдвиге угла зрения один и тот же орнамент из ортогонального становится ромбическим – в заисимости от того, какие группировки мы образуем при его восприятии, что акцентируем, что оказывается в фокусе нашего внимания.
Такие штуки типичны для древних орнаментов, они указывают на относительность нашего восприятия, на майю, или иллюзорность, всегда присутствующую в восприятии.
Во всех восточных концепциях восприятия (индуизм, буддизм и др.) этот момент акцентируется.
В этих традициях рассуждения об «объективности» обычного восприятия представляются немыслимым бредом.
Таким образом, орнаменты этого типа важны не только как ортогональные либо косоугольные, а еще и являются отсылкой к майе и напоминанием о ней – то есть подвигают нас к выходу за пределы обычного зрения.
Истина (нирвана) – вне концептов, сплетаемых нашими умозаключениями и восприятиями органов чувств.
Вот боковые руконосимые кресты (142_1с).
Каждый конец креста расширяется и раздваивается, процветая круглыми почками.
Такой крест в геральдике называется "армянским".
Внутри двух армянских боковых крестов можно видеть такие же, как бы вложенные в них, но не процветающие крестики с острыми концами, напоминающими ласточкин хвост.
Эти кресты принято называть сирийскими.
Они несут идею сжатия сознания (ласточкин хвост на каждом конце создает иллюзию втяжки, движения к центру креста).
А армянский процветающий на концах крест несет идею одновременного расширения (цветение) и сжатия («ласточкины хвосты» здесь по-прежнему на своих местах).
Два креста вместе, один в другом, прообразуют взаимосвязь состояний расширения и сжатия сознания.
Для большинства людей "жизнь" – это чередование двух этих состояний, непрерывная их смена. рсширение сознания порождает эйфорию. положительные эмоции. а сжатие – т.н. негативные ощущения.
Важно понимать, что внутри расширения всегда находится сжатие, и наоборот.
Одно невозможно без другого. Одно порождает другое.
Поэтому на хачкаре нередко совмещаются мотивы расширения и сжатия, например, сирийский крест внутри армянского. 
На хачкаре из Ст. Джуги внизу, в отдельном квадратном плафоне – всадник на коне (142_2g).
Он в восточной чалме-тюрбане.
Конь несет глубокую символику и в индуизме, и в буддизме, и в верованиях степных народов, откуда он перешел в ислам.
Два коня изображены на стенах Макеняц-ванка, внутри храма.
Всадник вошел и в иконографию христианства (Св.Георгий и др.).
Образ коня и всадника сам по себе, как таковой допускает самые широкие интерпретации.
Именно в силу этого он всех устраивает и оказывается весьма толерантным: мусульманин видит в нем одно, христианин – другое, кочевник и зороастриец – третье и четвертое.
Такого рода образы неминуемо возникают и начинают доминировать в областях, где встречаются и тесно соприкасаются разные духовные традиции, сосуществуя в мире рядом друг с другом.
И Армения, и особенно Джульфа были такими "духовными перекрестьями".
В надписи справа от всадника (142_2hh) привлекает внимание знак, похожий на песочные часы ¬ два треугольника, сходящиеся концами.
Похоже на один из древнейших образов двух миров – этого мира и следующего, "иного" мира, где обычно отдыхает перевоплощающаяся душа.
Между ними – перешеек или точка перехода.
Можно сказать, что этот знак представляет собой графему обратимых переходов души из мира в мир, с Земли на Небо и обратно – точно так же, как пересыпается песок в двух чашах песочных часов при перевороте.
Подобные изображения я видел и в индуистских янтрах, и на исламских надгробьях в Дагестане.
В левом нижнем углу квадрата с мандалой (142_2i) вместо армянских букв – аккуратно прорисованные "бараньи рога" – один из наиболее распространенных образов фарна зороастрийцев.
Фарн – понятие, аналогичное "крылам шехины" иудеев, бараки мусульман, благодати Божьей христиан.
Воистину хачкар энциклопедичен.
В этом – его великий смысл и вселенская высота.
Квадрат – образ земли, телесной природы.
Круг – образ тонкой природы, духа, дао, Неба.
Совмещение того и другого (142_2ii) – одна из графем гармонии природ в воплощенном человеке.
Таков в плане храм Неба в Пекине и множество храмов по всему миру.
На медальоне бордюра (142_2k) – трехчастная вихревая розетка: из центра выходят, закручиваясь, три вихря.
Такие знаки известны в буддизме, где возможны и сокращения числа вихрей до двух (символ инь-ян), и их увеличение до четырех и даже семи (в последнем случае они окрашиваются в семь цветов, отсылающих к энергиям семи чакр).
Бордюр (142_2L) состоит из клейм, каждое из которых представляет собой янтру – мандалу для созерцания и сосредоточения.
Разумеется, в христианстве с преданием забвению учения о чакрах всё это стало чистой проформой.
На ступеньках голгофской горки (142_2n) изображены зубчики кристаллизованного сознания (одни изображены просто линиями зубчатки меандра, другие врезаны наподобие пещерок-печурок, задействуя еще и образность ниши-выемки-печеры), а также две "елочки", сходящиеся навстречу друг другу и, пересекаясь, образующие косой крест.
Одна форма генерирует другую.
Косой крест оказывается порождением взаимоперсечения двух противонаправленных потоков.
Не в этом ли его глубинный смысл?
На основании одного из столпов эчмиадзинской колокольни 17 века изображен крайне архаичный индоарийский мотив (142_2nn), знакомый нам и по славянским орнаментам, который впрямую связан с узором из двух елочек на нижней ступеньке "голгофы" джугинского хачкара.
Здесь сходится к центру не одна пара "елочек", а две.
Результат тот же – косой крест как итог их пересечения и наложения.
Надо оговориться, что этот мотив обладает свойством обратимости: в нем графически заложена и возможность воспринимать его как образ расширения сознания, а не только сжатия – для этого "елочки" следует прочитывать как растительный мотив, тогда (иллюзорное) движение, заключенное в этой графеме, направлено от центра на 4 стороны.
Острая "зубчатость" "елочек" может свидетельствовать о том, что речь идет не просто о сознании, а о сознании кристаллизованного типа, об отсылке к ваджрному или радужному телу.
Любопытно, что в исламе именно остроугольные покрывающие орнаменты являются графемой Аллаха (то есть высшего типа сознания) и иллюстрируют аят "Куда ни повернись – там лик Аллаха".
Адам (142_6L) как высшее творение Божье венчает собою пирамиду, находясь на ее вершине как месте традиционного для многих культур алтаря-жертвенника.
Вардьяк-Мандала (142_6R) выпукла, то есть отсылает к сферосу, а не только к диску или кругу.
Сферос (и яйцо) в иконографии христианства – образ мира, населенного бесплотными силами.
Восьмичастные звезды, розетки, мандалы (142_6S) нередко несут отсылку к Церкви Христовой, а также к Восьмому Дню – дню воскресения.
Любопытна форма ауры, которой окружена фигура Иисуса (или пророка?) на навершии хачкара из Ст.Джуги 1603 г. (142_7a).
Вверху и внизу она соответсвует реальной, овальной форме кокона, а в середине вдруг принимает ромбическую форму.
Возможно, это отражение символизма ромба, который в христианстве в качестве одного из своих значений отсылает к Христу как "нерукосечному камню".
Тем самым ромбическая форма ауры вокруг фигуры дополнительно обозначает, кто именно и в каком аспекте здесь изображен.
Вполне возможно истолковать эту намеченную, но неполную ромбичность иначе: перед нами образ Двери, или портала входа-выхода (или образ обратимого перехода в иной мир) – в виде двух стрелок, направленных в противоположные стороны – влево и вправо от фигуры.
Или иначе: Иисус-ромб есть ковчег спасения для христианина, тогда дуги оставшейся части ауры, направленные вверх и вниз – возможности выбора Земли либо Неба.
В конечном итоге суть религии – перемещение человека в пространство Бога, превращение его в часть этого пространства.
Но Иисус и есть то средство, с помощью которого возможно такое перемещение.
В этом смысле Он и есть Дверь или Райские Врата.
Однако от нас зависит направленность движения – к ним или от них.
Внизу, справа от мандалы на том же хачкаре (142_7i) – элемент, который на первый взгляд, просто образует средостение мандалы с ее обрамлением, тем самым включая ее в общую лозу или плетенку всех орнаментов хачкара.
Вглядимся пристальнее в этот элемент.
Он составлен из центрального ромба, к кторому сверху и снизу приставлены остриями два треугольника.
Изображение это крайне значимо – ведь оно, по сути, уравновешивает собою находящуюся слева в стрельчатой арке молящуюся фигуру.
Не является ли данная фигура еще одним изводом изображения Двери или Портала входа-выхода?
В середине – ромб-Иисус, а вверху и внизу – треугольники как маркеры возможности входа-выхода.
На западном фасаде храма Рипсимэ 7 века в Вагаршапате мы уже встречали изображение «дверей» порталов в виде треугольников как элементов tabula ansata, но без надписей. Такая же tabula ansata без надписей изображена и на северной стене эчмиадзинского кафедрала.    
*
(142_9с)


 Хачкар из Содка или Зода (142¬_9с) включает богатый комплекс протосимволов.
Вверху на козырьке – дева Мария с Иисусом, осеняемые колоссальной птицей, значимость которой, исхдя из данной композиции и соотношения размеров птицы и фигур святых, гораздо выше, чем отсылка к евангелисту Матфею, чьим символом является орел. Это, скорее уж, Пестрый Орел толтеков, описанный в книгах Карлоса Кастанеды.
Между фигурами Марии и Иисуса, у их ног – череп праотца Адама, справа и слева - животные символы двух евангелистов (142_9i).
Слева от них большой круг с группировкой лица внутри и радиальными лучами – это лик солнца.
С другой стороны козырька – такое же по размерам, а значит, парное – изображение луны.
Тогда что означает небольшой дополнительный диск слева от солнца? (142_9j)
Круглый глаз птицы – образ совершенства (142_9k).
Стрельчатая арка над ее головой говорит о духовной природе персонажа, помещенного под арку.
Внизу пальметты духовных эманаций имеют два независимых завершения, одно в виде крылатых ангелов, другое в виде кипарисовых пирамидальных крон, похожих на растительные пальметты.
Фигура ангела лишена ног, она самым буквальным образом прорастает наподобие растительного стебля из основания, напоминающего подводное океанское растение (142_9V).
Здесь ясно видно стремление резчика придать обеим рукам ангела нечеловеческие, звериные пропорции (это, скорее, львиные лапы, чем руки).
Так возникает типичный для средневековья комплекс гибридных свойств как средство отослать к универсализму природы данного существа.
У ангела густые сросшиеся брови – то ли отражение этнического типа, то ли отсылка к фарну в виде бараньих рогов (142_9Q).
Между ангелами, внутри ножки креста – бесконечный узел в виде "восьмерки" или S-образной фигуры (142_9S). Именно такую форму нередко имеют четки, свисающие из руки будды или других святых.
А здесь (142_9U) ясно видна профилировка крыла (ангела), весьма сближающая его и с языком огня, и с растительным завитком-пальметтой, и с потоком "ветра"-праны индуистско-буддийской традиции.
Некие трудно опознаваемые существа помещены вверху в "уголках света".
Они похожи на птиц и черепах одновременно, и клюют "три драгоценности" буддизма в виде трех кружков, сгруппированных треугольничком (в данном случае, очевидно, отсылка к Троице).
Средокрестье (142_9d) опоясано весьма условным кольцом-плетенкой, символический исток которого - триумфальный венок, возлагаемый на голову победителя.
Это символ победы христианства над язычеством.
Ромбовидная плетенка на вардьяке-мандале (142_9n) – изначально сплетаемая из травы ловушка, позднее – ловушка для духа , его вместилище.
Вследствие добавки растительных мотивов здесь она является еще и образом расходящихся, разжимающих, то есть благодатных эманаций.
*
Вот один из ярусов раннехристианской стелы (142_10e).
В Шоргулаванке в Норатусе мы видели хачкары, на которых прямоугольные нишки-печурки-ковчежцы по своей значимости отчетливо преобладают над создаваемыми ими формами крестов, играющих роль перегородок между соседними печурками.
Если быть точным, этот удивительный образ отображает неразрывную связь пустотности как истинного вместилища духа (или сознания) и всего того, что мы называем религией и обозначаем в данном случае христианским крестом.
Надпись (142_10j) отграничена сверху и снизу меандром из двух сплетающихся зубчаток – древний образ гармонии дуалистических начал.
Мне встретилась пара хачкаров (один из них можно видеть в Таш Капуне в Карчахпюре, другой в 1980-х гг. находился в часовне на старой гравийной дороге из Катнахпюра в Иринд), где пальметты духовных эманаций процветшего креста изображены точно такими же сплетающимися зубчатками. Вдобавок они образуют своими извивами ромбы и косые кресты.
*
Хачкар из Макениса 9 века  (142_11) – редкой овальной формы.
Он подкупает своим лаконизмом, ясностью и в то же время глубиной.
На нем присутсттвуют едвали не все базовые мотивы и схемы.
В центре креста (точка гармонического сопряжения человеческого. то есть телесно-душевного, и божественного, то есть духа) помещено кольцо в виде двух кругов (отсылка и к венку славы, и к Сыну Божьему) в квадратном ромбе (нерукосечный камень и жилище для духа) (142_11с).
Внутри армянского креста – сирийский, вместе они создают образ взаимопроникновения расширения и сжатия.
Внизу под основанием креста (142_11d) – бесконечный узел буддизма или "кишки Будды", он введен как средостение между крестом и ниже расположенным "зерном"-семенем.
В центре ¬– зерно-семя, эманирующее благодатную прану-дух на две стороны (142_11F). Под семенем ступенчатая голгофа, она же алтарь plky зороастризма.
Крайний завиток пальметты эманаций духа отогнут прочь от креста (142_11h) – от Бога в мир – видимо, как образ свободы воли, данной человеку, свободы выбора.
Левый "плод праведности" на овальном хачкаре из Макениса (142_11i) – редкий пример совмещения обычной цветочной розетки (в центре, он же знак Мохенджо Даро, Индия, 2500 лет до н.э.) и зубчатой остроугольной семилучевой звезды. Важно не столько число зубцов звезды (оно может быть "плавающим"), сколько само их наличие, отсылающее к кристаллизованности сознания.
Правый плод праведности (142_11j) – розетка с радиальными лучами или, скорее, спицами – одно из изображений чакр в индуизме и буддизме. Лучей здесь девять – скорее всего, случайное число. Более типичен случай с восемью лучами. Примерно так же изображалась и дхармачакра – "колесо учения" , а также колесо рождений и смертей. 
Ранние кресты вырезали на необработанных плитах подходящей формы, такая плита сама по себе уже была отсылкой к Иисусу как "нерукосечному камню".
Затем плитам стали придавать правильную прямоугольную форму с соотношением сторон, тяготеющим к 1:2 (образ души = «земли», то есть того тонкого тела, которое более долговременно, чем тело, но не вечно, как дух, и должно рано или поздно исчезнуть).
Для ускорения его "изживания" или "выветривания" использовали сквозняк праны через углы могильного саркофага.
Затем у разных народов и надгробья стали делать такой же формы.
И наконец сама душа стала обозначаться прямоугольником.
Здесь же овальный абрис плиты передает обычную форму ауры.
*
На козырьке хачкара (142_12F и 15) мы видим, что наряду с двумя традиционными крестами под арками наравне с ними помещены две S-образные фигуры, а арку в центре занимает вертикальный «куст» плетенки – скорее всего, образ древа либо лозы жизни, аналог буддийского древа или лозы, исполняющих все желания.
Левая S-образная фигура особенно отчетливо тяготеет к форме символа инь-ян или двойной спирали, зачастую напоминающей восьмерку.
Это прообраз древнего китайского изображения всепорождающего универсального "семени сущности".
В индуизме эту роль играли семена-биджи, например, точки бинду на янтрах.
На хачкаре эти же точки зачастую изображаются круговыми розетками как знаками потенциальности духовного поля, его чреватости выбросами творящих энергий.
Пожалуй, именно в этом – конечный смысл помещения круговых розеток (а равно и центральносимметричных "звезд") на хачкар, иконы, омофор Богоматери, одежды святых и т.п.
Вардьяк-мандала (142_12L) в целом выглядит как ортогональная решетка или сетка, то есть отсылает к всеобщему полю-кшетре Бхагавадгиты.
Она сплетена из двойной лозы (знак дуальности природы воплощенного человека), образующей перекрестья (переплетение природ как знак их гармонизации друг другом).
Вверху по бокам мандалы две отводки лозы выбрасывают две пальметты духовных эманаций – образ «духа играющего».
По бокам мандалы такие же отводки образуют фигуры, напоминающие цветы на длинном стебле (метафора "процветания в Бога", встречающаяся в христианских текстах).
Лоза-пальметта духовных эманаций кольцеобразно завивается вокруг почек на конце ножки креста (142_12m), тем самым актуализируя (и позволяя нам присвоить ей) весь диапазон значений, связанных с символикой круга.
Плетенка (142_12n) выглядит как традиционная связка "тела креста" с остальными частями "Иисусовой лозы" на хачкаре.
Но не является ли этот боковой элемент также  слепком реальной конструкции?
А именно – веревочной стяжки, которая удерживает реальный и весьма весомый свободный крылатый крест в приданном ему обрамлении?
То, что мы бессознательно группируем и воспринимаем как "головку цветка" (142_12R), на самом деле есть просто сплетение двух лоз.
Никакой «головки цветка» здесь нет.
И всё же она есть! Вот же она, перед нами! 
Возникает удивительный эффект присутствия в отсутствии: головка цветка и есть и нет.
Ее образ – не более чем кунштюк, особенность нашего иллюзорного восприятия.
Так в древних традициях обнажалась природа майи и наличие клешас – стандартных заблуждений-клише, которыми мы подменяем в восприятии то-что-на-самом-деле.
На хачкаре (142_13a) особенно хороши боковые квадратные клейма-мандалы.
Изредка на хачкарах и в храмовой резьбе в Армении встречается мотив птиц-сиринов, частый у славян.
Как мы видим, два сирина есть и здесь.
Арабы называли таких птиц Птица Рух ("рух" на арабском – "дух").
У персов это был Симург, у египтян павлин, у китайцев феникс.
Смысл этих образов одинаков.
На знаменитом круглом хачкаре в часовне девы Сандухт в Талине мы видели изображение в междукрестьях павлиньих перьев с имитацией "павлиньего глаза".
В армянский крест здесь вложен католический крест сохранения текущего духовного состояния неизменным.
Сверху над крестом – плод граната, по бокам – еще два "плода праведности", сплетенные из лоз и представляющие собой "умные" или "тонкие" обманки для восприятия – со смыслом, понятным посвященным (мы только что разбирали его на мотиве "головки цветка").
Если чуть сместить угол зрения (142_13h, 13j), то всё косоугольное становится ортогональным (и наоборот), лишний раз подчеркивая относительность и иллюзорность внешних форм.
Если же мы не учитываем свойство относительности, обратимости и в конечном счете иллюзорности нашего восприятия – вот тогда начинаются детализирующие и «расчленяющие» рассуждения о символике ортогональных решеток или косоугольных сеток, взятых по отдельности, без учета их взаимопереходности и, по сути, сплавленности в единый образно-аффективно-смысловой сгусток.
(142_13m) – прекрасный пример того, как в самом орнаменте ортогональность спокойно переходит в косоугольность.
Растительный орнамент мандалы бордюрного клейма (142_13n) создает образ схлопывания к точке центра – то есть несет тот же смысл, что и втянутый ромб: исчезновение в пустотности-шунье нирваны.
Мандала (142_13Q) составлена из плетенок-ловушек для духа, традиционно сплетаемых из травы в виде ромбической или косоугольной плетенки на крестообразном основании.
Круг, вписанный в квадрат (142_13S) – образ соединения двух природ, имеющий весьма древнюю культурную подложку.
Здесь единая лоза выплетает собою и круг, и квадрат, создавая особый по степени органичности образ гармонического взаимослияния двух природ.
Такие плетения получили широкое распространение и в исламской орнаментике.
Группировки "уголков света" (142_14c) основаны на том же свойстве, что и "плоды праведности" на предыдущем хакаре: они существуют лишь в нашем восприятии, тем самым обнажая его относительность, обратимость и в конечном итоге – иллюзорность концептуализации.
Бог вне концептов.
Ум – вещь лукавая.
Вот конечный смысл подобных построений.
Аркада (142_15h) – древний образ цепочки воплощений единого сгустка сознания.
Аркады (а ранее – цепочка ниш-печурок в пещерных храмах), пустые и с изображениями святых в них, хорошо известны с древнейших времен, в индуизме и буддизме, где ключом к постижению сути жизни является образ цепочки перерождений.
И здесь аркада несет всё тот же древний смысл, несмотря на "отмену" и официальный запрет на упоминание о концепции реинкарнаций, случившийся в истории христианства.
*
При взгляде на хачкар из Старой Джуги 1602 г. (142_16а) я вдруг осознаю, что никаких новшеств здесь нет.
Особенности таких хачкаров мы уже разбирали выше.
И здесь пришлось бы лишь повторяться. 
Но это значит, что очень сильна модульность хачкара как структуры, то есть его собранность из готовых, стандартных элементов, резко ограниченных числом.
Так оно и есть. Ни о каком "бесконечном разнообразии" говорить не приходится.
Всё те же кукби, бордюрные мандалы, арки и узоры на них, всадники, и т.д. и т.п.
Все приемы кодифицированы.
Все образы побывали на всех доступных им местах.
Всё испробовано.
Всё это предвещает закат и конец эволюции хачкара.
Хотя перед нами лишь самое начало 17 века.
Хачкары Старой Джуги – как роскошь осенней листвы в преддверии оцепенелого сна долгой, бесконечной зимы.
*
Асимметричный узор козырька хачкара (142_17F).
Здесь отсутствует  "линия Брахмы" – вертикальная ось симметрии, само наличие которой и есть незримый и не изображаемый образ Брахмана-который-везде.
Эта традиция перешла и на хачкар, где, безусловно, ось симметрии точно так же отсылает к Богу-Который-везде.
Вот почему случаи асимметрии, подобной нашему, крайне редки.
Да и в нашем случае асимметрия вынесена на козырек хачкара и никак не затрагивает его основное "тело".
*
В центр мандалы, в точку бинду помещен крест (142_17L). Он везде одинаковой толщины.
Это значит, что состояние, подразумеваемое им, остается неизменным, оно вне расширения и сжатия. Перечеркивание всех концов отсылает к отсутствию излучения или эманаций. В таком состоянии человек становится невидимым для окружающих. На некоторых хачкарах здесь помещен лик святого, это лишний раз доказывает, что крест - образ человека.
*
Узоры на хачкаре могут напоминать петроглифы или буквы неизвестного языка (142_17V).
Необычен вариант изображения голгофы на хачкаре Аменапркич («Всеспаситель») 1279 г. из Урца (142_18i), хотя состав элементов вполне традиционен: полуциркульные арки – для абриса горы, внутри – растительные мотивы для создания образа Иисусовой лозы.
Голгофа по краям слегка асимметрична.
Возможно, это отсылка к несовершенству человека вообще и первочеловека, Адама, в частности – не случайно его голова изображена в центре.
Напоённая архаикой композиция: руки (142_22) вьются к кресту как мудрые змеи финала Махабхараты, лишенные яда, большие пальцы традиционно утрированы для создания неявной отсылки к голове змеи.
Тела змей образуют круговые «завитки вечности» – отсылку к тому, что остается между кальпами, к "Шеше" как "остатку".
Снизу между потоками эманаций фаллически внедряется гологофское острие.
Плоды праведности изображены в виде гранатовых яблок, а уголки света – четвертными цветочными розетками.
Над крестом две арки: 1-я в роли ниши, то есть как вместилище и обиталище духа = креста, 2-я арка – как Иисусова лоза, подающая «плоды праведности».
Вверху аркада с тремя крестами – как образ и Троицы, и череды перевоплощений.
Перед входом в один из корпусов стоит каменное кубическое кашпо 1965 г. с крестами на гранях (142_54), в нем произрастает довольно высокая, прекрасно себя чувствующая арча.
В центре правого креста воспроизведен знаменитый символ из Мохеджо-Даро (Индия, 2500 г. до н.э.), напоминающий шестилепестковый цветок с лепестками-кружками.
На левом кресте в центре мы видим уже обычную круговую цветочную розетку как образ "процветания в Бога" (индуистский знак чакры).
Здесь же вверху в углу птица, клюющая виноград – образ души в Раю, вкушающей райское блаженство.
Справа в углу гранат на ветке – отсылка к Райскому Саду как «плоду праведности».
На колокольне 17 века кафедрального собора в Св. Эчмиадзине немало образов драконов-вишапов-змей.
Кое-где тело змея представлено как витое вервие молитвы-связки с Богом.
В христианстве образ змеи, как и в других культурах, амбивалентен.
В плане позитива это символ мудрости как постижения таинства жизни и смерти, и Вознесения в духе – не случайно посохи высших чинов церковной иерархии нередко имеют на ручках головы змей.
А "по факту" перед нами образ дракона-вишапа-нага-змея-шеши (142_67 и 68) в аспекте мудрости-праджни (он без зубов-клыков и раздвоенного жала во рту) и в гневном аспекте (142_69 – с широко открытой пастью, унизанной зубами, и с раздвоенным ядовитым жалом (древние полагали, что змея жалит ядовитым языком).
Голова мудрого нага похожа на голову вола – это традиция изображения определенного класса драконов, общая для буддизма в Индии и Китае.
Змей-вишап здесь двуглав – то есть смотрит в оба мира – этот и мир иной, как бы пребывает сразу в обоих мирах (в этом – духовный смысл и византийского двуглавого орла).
Тело вишапа – витое вервие, то есть молитва (для христиан), йога-связка человека с его вечной природой (для индуиста и буддиста).
*
Нешуточен змеиный вид,
Змея – одна из парамит.
Вполне понятно к ним почтенье:
Укус – и ты закончил воплощенье.
Бесспорно, наши предки правы:
Змея – хранитель тайны переправы.
*
«Парамита» – «переправа» на санскрите.
Так индоарии именуют продвигающие духовные практики.
Между вертикалями витых тел-вервий вишапов размещены арки.
Нередко арки (142_70), в том числе трехчастные, отображают в индуизме и буддизме незримое духовное тело (ауру) святого, его благие эманации.
Здесь арка исполнена в виде витого вервия молитвы, а в более древних традициях (индуизм) это йога-связка-средостение с Брахманом, то есть с высшим планом сознания.
И на хачкарах мы нередко видим связки-средостения, соединяющие все элементы резьбы между собой.
Под аркой сферическая мандала – образ идеального сознания (аналог Абсолюта).
Остальное огромное пространство в арке осталось незаполненным, пустым.
Можно видеть в этом бессознательное следование древнейшей традиции отсылки к Абсолюту (Брахману, Дао, ци) с помощью обрамления и акцентации пустотности ничем не заполненного пространства или плоскостного поля.
То же мы видели и на примере пустых «палисадничков», выгороженных камнями вокруг наиболее почитаемых хачкаров.
Вверху над головами вишапа и сирина помещен "сталактитовый" фриз (142_74), представляющий полуобъемную развертку поля-кшетры как сетчатую структуру Первоосновы, возносящейся и довлеющей над ними.
Симметрия топосов сирина и головы вишапа говорит об их смысловой однородности: они взаимозаменяемы.
Окно со столпом истины (142_76) – замечательный по наглядности и глубине образ взаимосвязи нечета и чета, мужского и женского, Неба и Земли, столпа и арки, явленности и пустотности.
По сути, это архитектурный аналог символа инь-ян.
Его смысл – примирить и даже снять дуализм наших представлений.
Шестикрыл на парусе свода колокольни (142_81) изображен с традиционно сложенными вверху и внизу парами крыл в форме косого креста. Эта форма судя по всему имитирует плетение из травы "ловушки для духов", которое затем стало обозначением "жилища духа".
Херувим или серафим и есть такое (весьма условное)  "жилище", и для подтверждения своего статуса его образ использует традицию косоугольного плетения как форму сложенных крыл.
Треугольник (142_82) считают архетипом Третьей Расы, а сейчас на Земле Четвертая, поэтому акцент смещен на квадрат и куб.
Можно по-разному относиться к этим оккультным данным, однако в христианстве треугольник практически отсутствует.
Единственное заимствование от Третьей Расы – Всевидящий Глаз египтян как образ Бога-Отца и вытекающая из этого треугольная форма нимба Бога-Отца.
Эти образы крайне редки, хотя вроде бы должны изображаться на купольном своде каждого храма.
В Армении я ни разу не видел треугольных форм, кроме точно таких же случаев. как и этот.
Та форма, что перед нами – очевидное следствие чисто конструктивных строительных моментов, потому и расположена чисто случайно – асимметрично-бессмысленно, и, похоже, не нагружена никакой семантикой.
Хотя сверху имеется небольшая плетенка-украшение, ниша (142_86) воспринимается пустой.
Вервие-йога-связка-молитва обрамляет и оттеняет ее пустоту-шуньяту как образ незримой Первоосновы.
Стрельчатая трехчастная форма завершения арки типична для иконографии аур святых в индуизме и буддизме.
Вряд ли случайно такая же арочка изображена и в самом низу – возможно, как бессознательная отсылка-намек на подлинный смысл пустотного зияния на всем остальном протяжении под-арочного пространства.
В соседней нише (142_87) под аркой вверху небольшая круглая мандала (отсылка к Абсолюту как Божьей Силе-Шиве-Державе), а внизу – трехчастная копия навершия арки, повторяющая триратну – символ трех драгоценностей в буддизме: Будда, Духовный Завет Будды и Община верующих.
Удивительны эти рецессии в древнейшие традиции и воссоздание образов, которые гораздо древнее христианства.
Однако для армянского духовного ландшафта это – самое обычное явление, видимо, прямо вытекающее из особой энергетики Армянского нагорья, и очищающей сознание, и будирующей бессознание, что способствует свободному взаимопроникновению мыслеобразов различных культур.
А эта ниша согласно традиции позднего христианства уже заполнена иконописным изображением святого (142_90).
Его фигура зрительно презентирует собою святость (как поле чистого духа), к которому в предыдущих случаях отсылала пустотность под-арочного пространства.
Перед уходом я заглядываю в роскошную книжную лавку Св.Эчмиадзина и становлюсь обладателем двух небольших, весьма своевременных книжек – «Опровержение ересей» Езника Кохбаци (5-й век) и «Толкование притчей Соломоновых» Григора Татеваци (14-й век).
*
138  ВАГАРШАПАТ.   ХРАМ  РИПСИМЭ ВЕЧЕРОМ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/160224/
Когда после Св.Эчмиадзина я все же добираюсь до храма Рипсимэ, время чуть больше семи вечера, и солнце еще высоко – но калитка уже заперта. Приходите завтра.
Храм словно крепость обнесен высокой глухой стеной.
На углах рондели. И его так охраняют после семи вечера, будто это склад боеголовок.
Внутри за стенами сад.
Я не совсем помню, где находится знаменитый хачкар с отверстиями.
Может, он возле храма?
Сильно прошу сторожа, чтобы он пустил меня осмотреть хачкары во дворе, у стен храма.
Посторонним на территорию храма после семи категорически низя, но сторож милосердно пропускает меня.
Обхожу храм – но нет, нет здесь искомого.
Значит, хачкар внутри. Придется прийти завтра с утра.
Зато при закатном солнце я отснимаю хачкары и обломки во дворе храма.
Мандала на хачкаре, одна из наиболее глубоких и наглядных по символизму графики (138_2) – с ромбической сеткой поля-кшетры Бхагавадгиты в качестве сердцевины круга, из которой во все стороны произрастают живоносные ветви-побеги мировой лозы.
На обломке хачкара – показательные «уголки света» в виде «елочки» (138_3–5), которая на этот раз использована «поперек» своего прямого графического смысла, ведь направление прорастания «елочки» – от креста – противоречит смыслу «уголка света», который должен «светить» и излучать свои эманации в противоположном направлении – от своего центра в уголке плиты к кресту, знаменуя его светоносное пространство.
Если вглядеться в то, что находится внутри квадратиков, составляющих бровку окна западного фасада храма Рипсимэ (138_18), то с немалым трудом можно разобрать, что там четыре дуги сходятся от сторон к центру, образуя фигуру втянутого ромба – образ устремленности кшетры к пустоте, символизируемой центром (как точкой пересечения диагоналей) квадрата.
А вот справа от бровки на той же стене находится tabula ansata, напоминающая хлопушку или конфету в обертке (138_19)). Надписи на ней нет – может, потому, что у нее другое назначение? Не обычное?
Может, здесь это образ ковчега земного мира как временного, «срединного» мира для воплощающихся существ (прямоугольник), которые приходят сюда и уходят отсюда.
И потому на ковчеге обозначены «порталы» входа-выхода – в виде равносторонних треугольников, острием частично наложенных на прямоугольник.
В таком случае перед нами одна из наиболее глубоких вариаций этого известного многим духовным традициям образа.
Мотив треугольника очень нагляден и уместен: он допускает движение как «в мир» (тогда стороны треугольников мы воспринимаем сходящимися, они как бы фокусируют духовный сгусток на теле воплощения), так и «из мира» (и тогда мы воспринимаем стороны те же самых треугольников уже расходящимися, они выпускают дух из временного узилища тела).
В Дагестане "ковчеги" шиитских могил воспроизводят архетип порталов лишь как точек выхода – в виде направленных вовне арочек либо острого излома стрельчатой арки (138_20 и 21).
В храме Гаянэ я видел рисунок на камне (138_21h, она же 137_38), абрис которого воспроизводит тот же архетип порталов выхода. На обширном кладбище за храмом Рипсимэ можно видеть еще две плиты с порталами (139_37–39).
 *
139  ВАГАРШАПАТ.  КЛАДБИЩЕ ЗА ХРАМОМ РИПСИМЭ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/160372/
За храмом Рипсимэ к северу – огромное кладбище.
Здесь и старые плиты и надгробья, и новые.
Древних хачкаров нет, зато впечатляют новые.
Вот хачкар с непривычной формой креста – крылья заострены к концам (139_2).
Крест изображен в ауре. Далее – побеги мировой лозы.
Внизу мандала с овальным яйцом в центре – тоже диковинка.
Овалам на средневековых хачкарах всегда предпочитались круги как символы совершенства, вечности.
По сторонам креста две мандалы (139_5).
Мы видели нечто близкое у церкви Лусаворича в Норатусе, где решение еще более кардинально: крылья креста просто-таки заменены двумя круглыми мандалами.
А вот тяготеющая к объемности вихревая розетка (139_6) – образ чакры, попытка изобразить творящий вихрь энергий, используя и третье измерение.
В христианстве нет учения о чакрах.
Вместе с ним христиане отняли у себя возможность объяснить, с чего это с глубокой древности духовидцы изображают вот эти самые круговые вихри, которые свободно угнездились в новой религии.
«Волны», изображенные внутри ножек креста (139_9) и идущие от центра вовне – крайне наглядный и предельно ясный образ эманаций.
Пальметты процветания креста оказываются еще и хвостами птиц духа (139_11).
А вот современный хачкар из черного мрамора (139_12), он чем-то близок хачкару 1911 г., тоже из черного мрамора, установленному на Армянском кладбище в Москве.
Еще одна смелая (и разумеется, чисто интуитивная) попытка изобразить вихрь чакры как бы в полуобъеме (139_22), промоделировать эту структуру более подробно, используя эффект светотени, создающей псевдокривизну поверхности. Интуиция нередко подтягивает нас в нужную сторону!
Обычно четырехстолпная (или более сложная) сень над могилой (139_24-26)) реально обозначает и оконтуривает собой пространство духа.
И округлые арки по бокам, и обычный полусферический гумбез-купол -"тюбетейка" сверху – древние образы духа как верхней части «яйца» кокона человека, венчающие и индуистские, и христианские храмы, и исламские мечети и мазары.
Вместо тягостности грузной плиты-саркофага – нечто прямо противоположное: духу отводится и огораживается колоннами особое место пребывания – над телом усопшего.
Видимо, такая традиция надгробных памятников возникла при захоронении людей высокореализованных, с мощной аурой, которая при захоронении тела (или его части) переливалась за его пределы и охватывала собою большое окружающее пространство.
В этом – смысл мазара, или мавзолея: он поглощен, захлестнут, наполнен полем сознания того, кто захоронен здесь.
Входя в мавзолей, мы оказываемся в живом и по-прежнему готовом к контакту поле сознания святого.
Так что сень такого рода – это и зачаток, и реализация мавзолея, мудрая и практическая вещь.
В центре кладбища необычное, пустое внутри сооружение с оплывшими стенами из смеси глины и гальки, похожее на среднеазиатские постройки (137_27 и 28).
Оно явно заброшено. Изнутри видна всё же имеющая место каменная кладка (137_30).
Не спеша бродя между могилами, вижу немало древних плит без каких-либо орнаментов, просто с рамкой по краю плиты (139_31).
Скорее всего, это надгробья 18-19 веков.
В то время Армении было не до украшений надгробных плит.
Не страшная ли сила экзистенциального давления армянской истории породила интуитивное обрамление пустоты-шуньяты?
В результате вновь явился один из древнейших образов нашей истинной, бессмертной природы.
На множестве плит нет и оконтуривающих и подчеркивающих пустотность плиты бордюров.
Просто пустые каменные блоки (139_32) как интуитивные образы исчезнувших тел воплощения, внутри которых, – как и везде, впрочем, – лишь шунья.
На многих надгробьях (139_35) вижу положенный сверху камень.
Кто сказал мне, что он знаменует Христа? Я предполагал это само собой разумеющимся и не спрашивал об этом у встречавшихся мне армян. А может, этот камень ничего такого не знаменует, и это просто древний пережиток культа камня как такового?
А вот и уникальня плита с обозначением множества порталов входа-выхода в наш мир (139_37).
Похоже, что это порталы входа, ведь арки изображены обращенными внутрь плиты, а не вынесены наружу, за абрис, оконутривающий «ковчег этого мира» (впрочем, эти тонкости изображения здесь могут и не работать, что ничуть не меняет архетипической сути изображенного).
Как мы уже не раз видели (глава 73h; снимки 138_19–21h), обычно изображается всего два портала – на противоположных концах вытянутой прямоугольной плиты-ковчега.
Здесь их множество, и это понятно: дух внепространствен, он способен совершить качественный скачок-переход в иное состояние в любом месте.
Любопытно, что арки порталов здесь еще и отчетливо воспроизводят концентрические волны – словно круги, расхдящиеся по воде.
Но плавное замедленное («гипнотическое») движение такого рода, как известно, является маркером тонкости сознания, и все рапиды (эффект резко замедленного движения) в мировом кино являются, по сути, маркером измененного состояния сознания.
Еще одна плита (139_39), на которой изображены не просто очень условные "уголки света", а как раз намечены углами на противоположных концах два портала входа-выхода.
На шиитских надгробьях, как мы видели, эти порталы (и именно с таким, как здесь, топосом) могут принимать и форму небольших аккуратных полуциркульных арочек, и форму точки излома стрельчатой арки (см. снимки 138_20 и 21).
А как нам уже понятно, мы сталкиваемся здесь с общими, внеконфессиональными  структурными закономерностями, отражающими важнейшие архетипические структуры сознания или, если угодно, бытия.
Мне попадается изрядное количество разнообразных крестов, из которых можно составить целую коллекцию.
Но дело не в коллекционировании, а в тонкости смыслов, влагаемых в те или иные изводы крестов.
Попробую описать то видение, которое у меня сложилось к тому времени.
Вот (139_40)  католический крест сохранения текущего духовного уровня (ширина крыльев креста неизменна).
А вот сирийский крест сжатия сознания, да еще и двойной (139_41). В середине ромб стяжки-сжатия сознания с уходом в пустотность паранирваны.
Вот католический крестик сохранения уровня сознания неизменным на голгофе в виде треугольной горки (139_42). Соединение того и другого подразумевает «соитие» двух начал: духа и тела воплощения, с доминантой духа.
А вот более тонкое построение, объединяющее мотивы расширения и сжатия (139_44 и 45).
Нижняя ножка – ножка сирийского креста сжатия сознания.
Все остальные крылья креста процветают тремя круглыми почками, знаменующими расширение – воскресение в духе. В то же время втянутый ромб в средокрестье прообразует устремленность сознания в пустотность шуньяты, в небытие, в ничто.
Крест (139_46) – католический, подразумевающий сохранение текущего уровня сознания,  изображен условной плетенкой "сельджукской цепи" с косыми крестами.
Плетенка привносит сюда мотив мировой лозы как постепенного и неумолимого прорастания в свою истинную природу.
А косые перехлесты лозы – древние архетипы поля-кшетры Бхагавадгиты, поля соознания, засеянного семенами познания Брахмана (между прочим, Брахман, Брахма или Брама – буквально означает «ворота». И никакой мистики. В этом значении слово до сих пор сохраняется в украинском, к примеру, языке).
Снизу отдельно изображены пальметты духовного процветания (расширения или "воскресения в духе"), а еще ниже в виде мандорлы (миндального семени) – зерно или семя из Иисусовой притчи о сеятеле – как зародыш будущего воскресения в духе каждого из нас.
А крест (139_47) является образом трех состояний: неизменности (католический крест в середине), сжатия (двойные сирийские кресты с "ласточкиными хвостами") и расширения  – "галочки" или "птички" в междукрестьях (впрочем, они амбивалентны и могут также выступать как маркеры сжатия) и парные галочки-стрелки на окончаниях крыльев креста, направленные в противоположные стороны и уже определенно маркирующие расширение.
Парные кружки – также образ расширения, а не только "вечности".
Они же еще и почки цветения (по топосу нахождения на концах крыльев креста).
Внизу пальметты-побеги воскресения в духе.
Сирийский крест сжатия (139_48) окружен повторяющей его абрис аурой сжатия-стяжки к центру (т.е. к пустотности паранирваны или Абсолюта).
Внизу аура переходит в ответвления пальметт "процветания в духе" или воскресения.
Нижняя ножка сирийского креста имеет необычное для сирийского креста, ромбическое завершение, тяготея к (полу)объемной граненой фигуре. Нижнее острие ромба дублируется и острием в абрисе ауры внизу между пальметтами. Сами пальметты простираются в стороны и вверх, и остриё тяготением вниз дополняет схему духовного простирания до универсума, тем самым создавая образ всеместности и всенаправленности подвижек духа.
Равноконечный крест (139_49) с доминантой растительных мотивов равномерного расширения на 8 сторон (принимаю во внимание и звезду, исходящую из средокрестья). Это архетип высокого совершенства – он (почти – за исключением пальметт внизу) не использует вертикальной доминанты, то есть здесь еще нет «силовой», искусственной подтяжки себя вверх, подхлестывания к духовному Небу. Равнонаправленность и соответственно равноконечность построений показывают, что чувство божественности в человеке еще не остыло.
Внизу пальметты с семью ветвями даров Св.Духа, 6 из которых направлены к кресту (ибо всё возвращается к Богу), а крайняя. седьмая расширяется от креста (ибо человек имеет свободу воли, то есть свободен в попытках уйти от Бога, к примеру, в чисто светскую жизнь, в мирское).
А вот гибрид (139_50) из католического креста сохранения текущего духовного состояния, который на концах процветает мотивами расширения сознания.
Внизу пальметты воскресения в духе.
В центре квадрат души с крестом-цветком в середине – образ гармонизации двух природ в виде классической мандалы как соединения квадрата и круга внутри.
Крест (139_51) по сравнению с предыдущим, очень похожим крестом имеет дополнения. Три почки цветения на концах креста отсылают к Троице. Средняя почка в виде ромба отдельно прообразует стяжку сознания к Абсолюту. Пальметты внизу выгнуты в виде полуциркульной арки (отсылка к пещере Гроба Господня), в которой намечен круг-Христос.
Долго хожу между могилами, выискивая неординарные кресты и любуясь на то, как закатное солнце играет с резными рельефами, освещая их сбоку.
Здесь напоследок получилось немало очень нежных по цвету снимков, окрашенных в переходные тона заходящего солнца.
*
140  ПОСЛЕДНИЙ НОЧЛЕГ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/160492/
Вечереет. Пора искать ночлег, и я, купив дыньку на ужин, выезжаю из Эчмиадзина по шоссе в сторону Еревана. На окраине впереди видны многоэтажные дома, и после монумента (внушительная рука с двуперстием, стоящая на ставросе) я сворачиваю влево, на объездную дорогу.
Здесь сразу восстанавливается сельский пейзаж, деревья и кустарник на обочине, дальше виноградники, поля. Сельские усадьбы. А слева на отдалении, через непритязательный пустырь с колючками грнука – то самое кладбище на окраине, за храмом Рипсимэ, по которому я только что бродил.
Вот у дороги усадьба, женщина идет от дороги к дому, пахнет навозом. Собаки бегут ко мне от дома, облаивают – и я проезжаю мимо, мимоходом замечая дивный высокий сеновал возле дома – прекрасный ночлег.
Отъезжаю метров на триста. Начинается виноградник, к нему съезд с шоссе вбок, поперек грунтовки шлагбаум. Метрах в ста от шоссе грунтовка заканчивается возле небольшого металлического фургончика без колес, стоящего под тенистой шелковицей. Рядом внушительный стог сена. Выглядит очень уютно. К тому же смеркается. Сворачиваю под шлагбаум и медленно иду по грунтовке к фургончику. Там должен быть сторож виноградника.
Вот и он. Здороваюсь и прошу разрешения переночевать вместе с ним, под деревом, у сенного стожка. Сторож – пожилой дядька небольшого роста, слегка смущенно объясняет, что он не останется здесь ночевать и уедет (у фургончика стоит велосипед). Как же я буду здесь один, спать на земле?
Успокаиваю его рассказом о своем предыдущем ночлеге. Мимоходом замечаю, что я некурящий, огня разводить не собираюсь, так что сену ничто не угрожает. А свой фургончик он может смело запереть. Он спрашивает, когда я собираюсь встать утром. Честно отвечаю, что около восьми часов. «Ну, тогда я успею подойти», – говорит он, и почему-то успокоенный этим, уезжает на своем видавшем виды велосипеде.
Я остаюсь один. Вот он, мой последний армянский ночлег – под горными звездами, в шатре раскидистых ветвей шелковицы, возле виноградника, под защитой душистого сенного стожка.
К югу в небе все еще белеет снегами Масис, к северу во мгле – россыпь огоньков горных сел на склонах Арагаца.
Расстелив полиэтилен, кладу на него пенки и куколку спальника, надуваю подушку.
Байк на всякий случай закрываю на ночь полиэтиленом и замыкаю на цепь.
Мне видно через поле, как по объездному шоссе бесшумно скользят редкие машины.
За сенным стожком, чуть на отдалении – огоньки той самой усадьбы у дороги с сеновалом и запахом навоза, где меня облаяла собака.
В стороне, через поле тоже светятся живые точки редких огоньков жилья.
Все близко, но слегка отодвинуто.
Окружающая меня мембранка как раз такова, чтобы ощущать себя включенным в поток окружающей жизни – и в то же время оставаться достаточно отодвинутым от него.
Удивтельное чувство зыбкого баланса присутствия и отсутствия.
Засыпаю, поужинав ароматной дынькой и еще раз ощутив благословенность этой пищи, не требующей никаких дополнений.
Луна, взойдя после полуночи, до утра питалась светом звезд, поглощая их сияние, а утром как ни в чем не бывало заняла место на западном небосклоне, напротив восходящего дневного светила.
Несколько раз я поднимался – ночь была на редкость тихой, воистину благословенной – волшебная ночь завершения Хачкара-Мачкара.
28 авг 2010. Последний, 15-й день. Утром собираю в полиэтиленовый пакет корки своей дыньки – вокруг места моего ночлега все настолько прекрасно, настолько без изъяна, что я просто не могу найти, куда бы их пристроить, и вывожу с собой в Эчмиадзин.
Когда я встал, дверь фургончика была отперта, рядом стоял знакомый видавший виды велосипед, а дядька уже косил сено на близлежащем поле.
Прикинув размер его колес, я оставил ему две новые велокамеры и банки с сахарным песком и остатками овсянки – чтобы избегнуть возможных осложнений с таможней.
*
140  ВАГАРШАПАТ.  ХРАМ РИПСИМЭ УТРОМ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/160492/
9.30. Я вновь у входа в храм Рипсимэ 618 г. В храме японцы.
Они безмолвно созерцают интерьер и убранство.
Пожилой японец задумчиво сидит в креслах, установленных в храме, чутко ловя эманации стен и церковной атрибутики.
Слева от западного входа, прислоненный к стене – двухметровый хачар (140_11), 10-й век, с двумя отверстиями.
Девушка за «ящиком», продающая свечи, рассказыает мне, что хачкар вроде бы привезен из Западной Армении, и он не закончен – камень выбран лишь в верхних междукрестьях.
Поэтому под нижними крыльями креста и остались два «технических» сквозных отверстия.
Хачкар близкого типа, с выбранными (но не насквозь) всеми четырьмя междукрестьями я видел при выезде из Аруча на Талин (140_11h, он же 123_82) под деревом, чуть не доезжая до караван-сарая в месте выхода дороги из Аруча на трассу.   
На этом хачкаре голгофа (140_18) выглядит как горка из "подковок", похожая на часть рыбьей чешуи, а любая чешуйчатость создает знакомый нам образ ячеистой сетки, способной отсылать к полю-кшетре Бхагавадгиты, к полю сознания как сетке – наиболее точному и весьма соверменному, между прочим, образу сознания, структурно отвечающему последним открытиям мировой психологии.
Часто подношения в виде горки плодов на буддийских танка (140_18h) изображают аккуратной пирамидкой, при этом плоды выглядят подковками – точно так же, как на нашем хачкаре. Не думаю, что здесь прямое заимствование. Но комплексное "облучение" формирующихся христианских иконографических образов буддийскими, безусловно, имело место.
Горку соединяет с пальметтами под крестом двойное вертикальное средостение – наша знакомая двоица, на которую легко проецируется символика двуперстия, или гармонии двух природ в человеке, или любой иной двоичности (добро и зло, грех и благодать, и т.д.).
В преддверии усыпальницы Рипсимэ находятся две древние двери.
На 1-й (140_36) покрывающий орнамент составлен из ромбов, которые размещены так, что способны создавать различные группировки, например, иллюзию взаимоналоженных кубических ячеек, имеющих общие элементы, шестиугольных звезд, и ромбов из 4-х элементов с косым крестом внутри.
В центре каждого ромба – медная шапочка «семени познания Брахмана».
Бордюр двери – «елочки», которые, сходясь, образуют всё тот же ромб втяжки в пустотность нирваны.
2-я дверь (140_37) структурно опирается на ортогональную сетку, в каждый квадрат которой вписан вихрь чакры из 4-х линий, образующих «тонкий» ромб (он «стоит» на остром угле). 
Бордюр 2-й двери – точно такой же, как и на 1-й.
Перед нами на обеих дверях – образы, отсылающие к «сетке» дхармового сознания и стяжке его в шунью – то есть целая визуальная программа духовного тружения!
На резной деревянной двери храма (рубеж 20-21 веков), воспроизводящей древние архетипы и весьма традиционной по орнаментике (140_44), любопытен тяготеющий к чешуйчатости фон, на котором выточен крест.
Такой же «чешуйчатый» характер имеют волны океана, в котором изображена рыба-Ихтиос=Иисус на стеле с двуперстием, установленной при въезде в Вагаршапат со стороны Еревана (см. 140_44a).
Показательно, что чешуя рыбы=Христа изображена здесь ромбической косоугольной сеткой.
На буддийских изображениях птицы Гаруды чешуя и ромбическая сетка также взаимозаменяемы (140_44h, k, m).
Судя по всему, чешуйчатые покрывающие орнаменты, а изначально – чешуя (у рыб, змей, драконов), а также похожее по изображению на чешую птичье оперение или пучки волос гривы «снежных львов» в буддизме точно так же использовались для символической отсылки к кшетре, как и разнообразные покрывающие орнаменты – ортогональные, косоугольные ромбические, шестиугольные соты, орнаменты из пересекающихся кругов и т.п.
По крайней мере, для индуистской и буддийской традиции это достаточно очевидно (140_44n, r, s).
*
141  ВАГАРШАПАТ.  ЦЕРКОВЬ ШОГАКАТ («ОЗАРЕНИЯ»)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/161069/
Несколько раз в английских пояснительных текстах, помещенных возле храмов в Эчмиадзине и Аруче, читаю «the church was erected…». Сказано по-армянски, хоть и по-английски.
9.50. Я в церкви Шогакат («Озарение») 1694 г. «Шог» – луч, «кат» – капля.
Здесь похоронена монахиня, сестра Маринэ – еще одна сподвижница Гаянэ и Рипсимэ. 
Эта церковь в двух шагах от храма Рипсимэ, чуть ближе к Св. Эчмиадзину.
Ее острый базальтовй купол хорошо виден от храма Рипсимэ.
Возле храма мои пути пересекаются с дородным батюшкой в длинном черном подряснике.
Я здороваюсь с ним и, не удержавшись, спрашиваю, почему на хачкаре крест иногда изображается стоящим на горке?
«Это фантазия», – весомо отвечает мне батюшка и отходит.
Подхожу к хачкару, стоящему к юго-западу от храма.
Он необычен. На нем крест, а в нижних междукрестьях сбоку к ножке креста с боков устремлены взаимовложенные треугольнички (141)3).
Что это – голгофки?
Но это не их топос. Может, это плоды?
Или, скорее всего, непривычно стилизованное излияние Св.Духа, его дары?
– «Это фантазия».
Вся моя погоня за смыслом образов хачкара – «это фантазия».
Как и все наши мысли, умозаключения, чаяния, внутренние образы.
И с этим не поспоришь.
Далее отснимаю розетки западного портала.
Потом мой взгляд спускается ниже, к обрамлению входа.
Западный портал храма украшают «сталактиты» – объемный образ Первоосновы.
Снимаю их сначала фронтально, потом сбоку – и узор совершенно меняется, становясь просто неузнаваемым.
Так и Первооснова видится нам в зависимости от угла зрения на нее то одним, то другим, то третьим – потому она и имеет столько разных условных обличий-отсылок к Самой Себе.
Световая арка окна (141_13) – ее полуциркульная форма повторяет форму завершеняи кокона, тем самым отсылая к нашей тонкой природе.
Свет, принимающий форму кокона, струясь через такое окно, – еще одна отсылка к нашей незримой светоносности.
В алтарной апсиде – портал входа в горний мир (141_15).
Так же нередко оформляется и вход в храм.
Обхожу храм и делаю снимки ряда надгробий на наиболее почетном месте – за восточной апсидой.
10.20. К юго-западу от храма Шогакат, примерно в 200 м, через дорогу, среди площади – неприметные руины базилики 4–5 веков.
От нее мало что осталось. Два ряда камней по периметру.
Рядом – сухое дерево.
Камень с неясным фрагментом орнамента.
Металлическая модель храма в небольшой оградке из камней, трогательно сооруженной на земле в полукружье алтарной апсиды.
Далее я меняю деньги в местном банке на целевую покупку, вновь добираюсь до книжной лавки в Св.Эчмиадзине и за 36.000 драм становлюсь обладателем альбома «Armenian Ornamental Art» (Yerevan, “Graftology”, 2010) – подлинного компендиума уникальных рельефов, хачкаров, миниатюр, орнаментов и заставок рукописей.
В книге нет текста, лишь прекрасно подобранные иллюстрации, объединенные в разделы «Розетки», «Линейные орнаменты», «Зооморфы», «Птицы», «Фигуры людей», «Окна», «Кресты», «Храмы», «Орнаментика манускриптов» и т.д.
Их больше двух тысяч.
В Москве, листая эту волшебную книгу и благодаря ей получив уникальную возможность сразу охватить едва ли не весь доступный визуальный материал по тому или иному изобразительному мотиву, я наконец ясно формулирую принцип народной образности, которая определяет изображения на надгробтях и на хачкарах в отдаленных, труднодоступных областях.
Ключевые образы, имея определенную специфику, в то же время имеют и общую семантику.
Поэтому они взаимозаменяемы.
На месте птицы может быть изображен лев, или змея, или лик Иисуса, или фигура святого, или древо жизни в виде растительного мотива, или крест, или шестирадиусная розетка, или цветок, или змея, или едва ли не любой покрывающий орнамент как образ Первоосновы, или арка/аркада, или «пустота» как таковая, проявляемая и подчеркиваемая прямоугольным обрамлением пустого пространства.
Наряду с этим возможно комплексирование, соединение взаимозаменяемых частей в облике единого, синкретического существа, которое – в пределе – объединяет в себе черты всех ключевых образов и таким образом одновременно отсылает ко всему комплексу смыслов и значений во всех их нюансах,  будучи змеей-львом-птицей-человеком-растением-рыбой-плетенкой Первоосновы-розеткой-цветком-огнем-эманацией (хороший получился ряд – полностью в духе концепции реинкарнаций).
Вот причина появления т.н. «фантастических» существ (грифоны, сирины, мравольвы, русалки, ослобыки и т.п.).
В альбоме, который я листаю, легко найти примеры человека-птицы, человека-рыбы.
Хвост льва становится змеей, или растительным побегом, или крылом.
На наиболее искусных изображениях два-три таких дублирующих мотива изображаются одновременно – лев с человеческим лицом и хвостом, оканчивающимся головой змеи или птицы, имеет две пары крыльев, одна пара напоминает птичьи крылья, другая – растительные побеги.
На нем еще и круговые розетки. Пативы. Жемчуга. Ромбы. Сетки. Узлы. Спирали.
Пожалуй, это сведение воедино всей семантики разных образов в облике некоего единого многоликого символического существа – и есть вершина всей мировой символики (не случайно в некоторых рукописях это удивительное комплексное существо имеет две и даже семь голов – я нахожу в альбоме и такие примеры).
Разумеется, этот комплексный образ вмещает в себя не только христианские мотивы, но и всю ту семантику, что сопутствовала его составляющим задолго до прихода Иисуса – ведантизм, буддизм, даосизм, иудаизм, зороастризм, манихейство, эллинизм, концепты египтян и многое другое, о чем христиане ныне не желают знать.
Но все эти учения имеют единое ядро, они по сути – разные исповедания одного и того же, разные пути к одной цели. Их назначение – раскрытие и освоение человеком своей вечной, тонкой природы, как бы ее ни называли на разных языках.
Поэтому древняя семантика ключевых образов, ведя свой отсчет от единой точки – человека и его тонких структур, и имея общую основу – опыт духовидцев и пророков, обладающих возможностью видеть структуры тонких планов, едина в своей основе.
Не наращивая, а скорее, всего лишь в очередной раз подтверждая свою семантику при появлении очередной конфессии, очередной системы верований, система визуальных отсылок к тонким планам отнюдь на становится противоречивой.
Наоборот, она прекрасно укладывается в многократно проверенную практикой духовидцев данной традиции систему прежней образности.
(И лишь жажда утвердиться любой ценой приводит к запретам на узко конфессиональные символы предыдущей системы верований).
Пожалуй, история религий – это история борьбы церквей. Драка мужиков. В параллель этому история народных верований – это история постоянного наращивания, наслоения этих верований, пластичного сопряжения их друг с другом без особой утраты предыдущих смыслов.
Женственное наращивание поля жизни.
Именно оно – суть образов-синкретов и образов-комплексов.
За ними – опыт не только текущей духовной традиции, а и тысячелетий развития традиций, предшествовавших данной форме веры.
В Армении особенно ощутима разность этих двух параллелей духовной жизни – официальная религия (храмы, монастыри) – и народная вера (матуры, святилища).
В первых священник совершает установленные обряды, во вторых верующий без всяких посредников, лично, интимно со-общается с Богом.
Не потому ли в матуре не бывает священников?
Там может вообще ничего не быть – ни икон, ни скульптур, ни внешних атрибутов.
Просто расщелина в скале. Или место под ивой возле гряд с картошкой.
Обо всем этом я еще успею подумать, вернувшись в Москву, а пока, бережно запрятав альбом в сумку, перед выездом из Эчмиадзина покупаю дыньку у того же дядьки, что и вчера.
Вчерашняя стоила 270 драм, сегодняшняя – 240 (24 руб.).
Недолго думая, сажусь завтракать среди хорошо защищенной степной растительности под оплывшей азийской стеной с угловой ронделью у церкви Рипсимэ.
Разрезаю дыньку ножом, вычищаю семечки – они буквально выливаются из дыни с соком, заполняющим ее полость, настолько она спелая.
Сегодняшняя дыня хороша, но имеет другой вкус,
Вчера у нее был вкус волшебного прощания с Арменией, сегодня – вкус простой необходимости подкрепиться.
*
143  ИЗ ЭЧМИАДЗИНА В ПАРАКАР
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/161096/
При выезде из Эчмиадзина опять вижу огромный ставрос-руку с двуперстием в высоте (143_1) и подруливаю к памятнику, чтобы осмотреть его поближе.
Древнее двуперстие – символ конечной цели человека как гармонической уравновешенности двух начал, двух природ, тела и духа.
Стела современной постройки, рубеж 20-21 веков.
И что же я прежде всего вижу на ней?
Целых пять изображений ковчега нашего мира и порталов входа-выхода из него! (143_2)
Вот огромное изображение в виде вертикального прямоугольника пифагорейской души.
Оно не совсем традиционно, а именно, слегка асимметрично в плане изображения порталов, но архетип в целом неизменен.
Внутри ковчега – покрывающий орнамент из наших любимых ромбов, образующих в прогалах между собой крестообразные звезды.
Внизу и вверху – выходы, внизу в традиционном виде полуциркульной арочки, обращенной наружу; вверху – в виде ромба, острым уголком слегка наложенного на прямоугольник ковчега нашего мира (на эчмиадзинском кафедрале и на храме Рипсимэ в таком же качестве выступают треугольники «конфеты» tabula ansata).
Сбоку от этого изображения – другое, небольшое, решенное чуть иначе, с четырьмя порталами входа-выхода, весьма наглядно обозначенными ромбами и прямоугольными выступами, обращенными как внутрь, так и вовне.
Сверху над большим прямоугольником – еще один небольшой ковчег (143_3), размещенный горизонтально, где четыре портала входа обозначены вложенными внутрь абриса ковчега треугольниками, а возможность выхода через два из четырех порталов обозначена небольшими выступающими прямоугольными арками.
Уверен, что символика ковчега и порталов на всех виденных мною памятниках воспроизводится чисто интуитивно, вне понимания ее глубинного, изначального смысла.
Просто ею за тысячи лет пропиталось сознание жителей этой части ойкумены.
Наше бессознание – самый надежный хранитель базовой, архетипической, то есть – архиважной информации.
Есть на ставросе и рыба-Иисус с надписью по-гречески «Ихтиос» (143_5).
Вокруг нее означены многоэтажными волнами-печурками-пещерками-арками-чешуйками соты-жилища духа.
Этакий архаичный пещерный город.
А над ним – прямоугольники пифагорейской души как ковчеги странствия духа человека в теле.
Ковчеги как жизнь в теле воплощения в каком-то смысле – образ не просто обители, а узилища для духа, вот потому-то и возникла необходимость изображения порталов выхода (прежде всего) из них.
И эти порталы обычно помещаются на торцах длинного прямоугольника – как намек на необходимость перейти поле-кшетру, пройти путь кармической отработки.
Лишь это позволит безвозвратно и свободно выйти вон. «Хорошо уйти», как говорят буддисты.
В мире символики все неизменно, точно так же как две, три, пять тысяч лет назад.
Древнейшие архетипы воплощают мотив бытия-в-небытии, незримости-в-зримом, внечувственного-в-чувственном.
Именно таково место человека в этом мире.
Что может быть точнее?
Что может быть глубже?
 Полдень. Еду из Эчмиадзина в сторону аэропорта.
На границе Эчмиадзина и Птгунка вижу на левой стороне у дороги огромный оранжевый современный хачкар с птицами.
Мне любопытны современные изводы образов на хачкаре.
Различия в подходе древних и современных резчиков хачкаров позволяют острее понять себя, яснее вглядеться в глубину собственной души – разве не это конечный смысл любой культуры?
Мой взгляд останавливают изломанные клювы хищных птиц, которые здесь заменили собою почки цветения на раздвоенных концах креста.
Хочется верить, что эти орлиные клювы отсылают к символу евангелиста Иоанна.
На месте пальметт истечения духа – павлины как птицы Рая.
В центре креста – вихрь чакры.
Я не совсем четко представляю себе, далеко ли аэропорт и сколько времени уйдет на дорогу, поэтому откладываю до следующего года осмотр руин храма Звартноц (7 век), хотя он – в каких-то трехстах метрах от дороги.
12.20. При въезде в Паракар над одноэтажной застройкой заметна небольшая базальтовая часовня классической средневековой формы в стороне от шоссе, справа, «чуть больше матура, чуть меньше екереци», как сказал о ней местный житель, и я сворачиваю на проселок и не без труда через полчаса добираюсь до нее.
Она построена в 2000 г., окружена садом с туями.
У северной стены – современная скульптура с мотивами хачкара.
12.44. А вот и поворот вправо на аэропорт, придорожное бистро на углу, мимо которого две недели назад я проезжал глубокой ночью – круг замкнулся.
12.47. Последнее, что мне удастся увидеть в этой поездке – церковь Воскресения (Арутюн) в Паракаре.
Я заметил ее ночью, после прилета, по дороге на автовокзал – и решил, что побываю в ней в последний день, перед отлетом. И вот я здесь.
У южной стены церкви несколько небольших скромных хачкаров.
Несколько надгробий и у восточной апсиды.
Много цветов. Территория ухожена, облагорожена. Травка подстрижена.
Шпалеры вьющихся растений. Аккуратная оградка.
Фонтанчик с водой.
Здесь очень покойно, несмотря на шоссе сразу за оградой.
Церковь новая, но внутри храма в стены вмуровано несколько древних резных камней и хачкаров, в том числе замечательные по своей выразительности крестообразные равноконечные фигуры, определенно изображающие еще не крест христиан, а эманацию энергии из точки на четыре стороны света.
Образ светоносного расширения кокона как аналог радости и блаженства.
Одна из таких фигур впрямую имеет на концах указательные стрелки.
И они направлены от средокрестья вовне.
Вот уж действительно не знаешь, где встретишь то, что ищешь.
Думал ли я, что эти красноречивые древнейшие композиции ждут меня в Паракаре, в стенах скромной сельской церкви на оживленной автотрассе?
Здесь на последнюю армянскую мелочь покупаю два простых армянских нательных крестика.
13.00. У женщины за «ящиком» спрашиваю, есть ли в Паракаре старые памятники на кладбище.
Да, есть. Кладбище к северо-востоку от церкви, примерно в 200 м.
У меня еще есть время, и я заглядываю на кладбище.
Оно обширное, я в самом начале, у входа, и мой поспешный и оттого поверхностный взгляд не замечает ничего интересного.
Зато я вижу знакомые колючки и отступаю назад, к выходу, засняв-таки сводчатые печурки-выемки на оборотной стороне современного хачкара – мастера-резчики чутко реагируют на древнюю символику и по-прежнему используют ее, воспроизводя в своих работах.
Я вернусь сюда в следующем году и отыщу еще несколько любопытных надгробий.
Выйдя за оградки кладбища, останавливаюсь.
Вот он, момент прощания.
Оглядываюсь вокруг.
За спиной у меня хачкары и могилы Паракара.
Передо мной небольшая пыльная развилка, одноэтажные домики, заборы из камня, стог сена, канал, заслонка для воды, склон холма, газосчетчики на желтой трубе – неброские детали, мелочи, из которых, собственно, для нас и складывается картина мира.
И потому, прощаясь с близкой моему сердцу сельской Арменией, я просто делаю несколько снимков навскидку, поворачиаясь в разные стороны на месте, чтобы запечатлеть не столько эту картину, сколько то незримое, что находится между вещами и сплавляет всю эту визуальность воедино.
*
Всех пожитков – тело да душа,
Тем на свете жизнь и хороша,
Но и их оставлю здесь, пожалуй,
И продолжу путь без багажа.
*
НЕОБЯЗАТЕЛЬНОЕ:  ОТЛЕТ
Медленно – аэропорт уже рядом – выезжаю на главную улицу Паракара и на ближайшем перекрестке с придорожным бистро сворачиваю с нее к аэропорту.
Взгляд, прощаясь, падает сквозь решетку ограды на виноградники, на безыскусный домик сторожа из тонких стволиков, поднятый на сваях над полем и крытый тростником – просто какая-то Индонезия, да и только.
Но вот и асфальтовая многоуровневая оплетка здания аэропорта.
Зал отлета на втором этаже, попасть туда много легче, чем выбраться на шоссе снизу, из зала прилета.
Через 10 минут складываю байк возле нужного терминала, где идет регистрация на мой рейс.
Рядом кафе, люди сидят на белых стульчиках за круглыми столиками.
За ближайшим ко мне столиком – два пилота в белой форме.
Они наблюдают за моими сборами, потом один из них подходит.
«На Москву?» На Москву. «Не забудь спустить шины», – роняет пилот и отходит.
Что ж, со старшим вагоновожатым не поспоришь.
Со вздохом вывертываю ниппели, спускаю воздух.
Доехать от метро до дома на байке, зеркально завершив поездку, не удастся – у меня нечем накачать шины.
От Ботанического Сада придется прогуляться пешком.
На контроле меня уж очень резко трясут, отбирают два велоключа, которые я забыл упаковать вместе с велосипедом – семейник и отвертку.
Конфискуют коробку спичек и кучу неиспользованных пальчиковых батареек для цифровичка.
После кордона еще около часа, ожидая посадки в самолет, читаю очень субъекивное «Толкование притчей Соломоновых» Григора Татеваци, вносящее крайне произвольные, но зато весьма авторитетные – в плане первоисточника – обертоны смысла.
Над Шереметьевом пилот объявляет: в Москве +13о. Дождь.
В Москве мне выдадут велосипед не совсем таким, каким я его сдавал – на заднем колесе страшная «восьмерка», шина при вращении ширкает о заднюю вилку, а обод принял форму эллипса.
Видно, его серьезно приложили. Спасибо, «Аэрофлот»!
Не помогла моя упаковка.
Здесь надобен железный ящик или контейнер.
Я замечу повреждение лишь у метро Ботанический Сад, когда распакую сложенный байк, чтобы удобнее было катить его до дома, и увижу, как с трудом проворачивается колесо, шаркая о раму.
Начну выправлять безнадежную «восьмерку» лишь спустя три недели – после того, как наберу по горячим следам путевые заметки.
В последующие полгода при доводке 6.000 снимков всплывет немало любопытных моментов.
Текст будет дополняться описанием увиденных памятников и их особенностей, и вырастет более чем вдвое по мере выставления снимков в Сеть.
Начнут углублятться и параллели с другими духовными традициями.
Процесс этот завершится спустя восемь месяцев, в апреле 2011 г.
Я рад, что сумел подробно запечатлеть, шаг за шагом, день за днем, эти две бесценные недели, проведенные на армянской земле.
По духовной насыщенности трудно соотнести пережитое за это время с чем-либо еще.
Армения подарила мне столько наитий и откровений!
Наверное, именно в Армении у меня были очень важные воплощения в прошлых жизнях.
Не поэтому ли так притягивает меня эта страна? 
*
Наших восприятий пестрый ком
Отрешенность лижет языком.
Блекнут драгоценные заплатки.
Кто тогда останется в достатке?
*