228. Об одиночестве, как ощущении своего я

228.

ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ, КАК ОЩУЩЕНИИ СВОЕГО «Я»


Продолжая беседы с монахом Досином из канадзавского храма «Ниндзя-дэра», мы вернулись к теме одиночества, и монах сказал мне: «Люди постоянно борются со своим одиночеством, не желая оставаться наедине с самими собой, но почему так происходит? Ведь только одиночество даёт человеку познать Истину. В обществе, в скоплении людей, всегда царит какое-то непонимание и неустроенность, поэтому люди постоянно и пытаются привести мир в порядок, и от наведения этого порядка страдают сами, потому что любой общественный порядок не идеален, ибо он в первую очередь лишает людей личной свободы. И здесь происходит один парадокс: человек, обладающий внутренней совестью, внутри считает себя всегда правым, находя в себе самом свою правоту, но, взирая изнутри себя на общество, обычно повсюду видит постоянную несправедливость, лицемерие и даже порочность. О несовершенстве общественного порядка всегда говорили даосы и дзэн-буддисты, но от этого он не становился совершеннее, поэтому в них и родилось внешнее пренебрежительное отношение к конфуцианским ценностям. Но, проявляя это пренебрежительное отношение, дзэн-буддисты отнюдь не стремятся к их уничтожению, дзэнское отрицание этих ценностей, выражающееся, в частности, в ритуальном осмеянии, носит не абсолютный и однозначный, а относительный и амбивалентный характер. В этом отрицании, снисходящем до карнавальной пародии, одновременно происходит возрождение и обновление этих ценностей, отвергается дух лживости и двуличия и восстанавливается дух искренности, чистосердечия. Это как хирургическое вмешательство в самой чаньской культуре психической деятельности, в которой регулирующие функции смехового начала направлены как на самих смеющихся, так и на объекты осмеяния. А это означает то, что чаньский смех отрицает не ритуал вообще, а лишь тот ритуал, который навязывается человеку насильственно и исполняется формально, бездушно, не допускает возможности отступления от жестко фиксированных канонических форм и внесения в них момента импровизации, проявления творческой индивидуализации участника ритуального действия. Продолжая даосскую традицию борьбы против «насилия» конфуцианских правил «ли» над человеческой природой и сохраняя резко негативное отношение к внешним формам «этикета», даосизм и чань-буддизм отнюдь не стремятся к абсолютному хаосу, разрушению всех связей и полной «неупорядоченности» отношений. Уничтожая дистанцию между «учителем» и «учеником», «вышестоящим» и «нижестоящим», их психокультура устанавливает между ними более прямой, непосредственный контакт, а значит, и ещё более тесную связь и восстанавливает уважение к авторитету «учителя-наставника» на новом психологическом уровне, создающем неформальную основу для взаимоотношений. Благоговейность перед своим учителем и полное подчинение его требованиям не обуславливается пиететом перед его именем и званием, перед патриаршьими регалиями, служащими внешним выражением духовного авторитета и власти, а исходит из глубокой внутренней убеждённости ученика в правомочности учителя руководить и наставлять. Я рассказывал: когда Хуаньбо ударил не Линьцзи, сбившего его с ног, а вэйна, который почтительно помог ему подняться и осудил необузданность Линьцзи, то таким образом подразумевалось необходимость неформальных связей и неформального отношения к своим обязанностям, а не отсутствие всяких связей вообще. И настоящее просветление чаньского ученика наступало не тогда, когда он начинал вести себя подчёркнуто грубо и необузданно, не сообразуясь со временем, местом и ситуацией и не соотнося своё поведение с уровнем нравственно-психологического развития присутствующих при этом людей, а когда за внешне грубыми и даже жестокими действиями своего «наставника» он начинал видеть его «материнскую доброту» и постигал относительный характер его «необузданности». Ещё могу рассказать один случай, который приводится в трактате «Линьцзи-лу».  «Однажды глава Собрания (шанцзо) по имени Дин, придя к Линьцзы на собеседование, спросил: «В чём заключается великий смысл буддийской Дхармы»? Линцзи спустился со своего соломенного седалища, схватил его за грудки и дал ему звонкую оплеуху, а затем резко оттолкнул. Дин застыл на месте в глубоком замешательстве. Стоявший рядом монах закричал на него: «Глава Собрания Дин! Почему не кланяетесь?!» Тогда Дин поклонился Линьцзи, и в этот момент его постигло великое озарение». Поклон своему учителю-наставнику означал, что Дин вышел за рамки дуализма «соблюдения» и «не-соблюдения» определённых норм взаимоотношений и может выразить почтение учителю совершенно добровольно и сознательно, не видя в этом никакой проблемы».
Услышав эти слова, я подумал: «Вот то тёмное место из библии, которое я никак не мог понять, где идет речь о том, что «когда тебя ударяют по правой щеке, подставь левую», и это совсем не соотносится с другим толкованием: «зуб - за зуб, и глаз - за глаз». Это соотношение совсем другого духовного уровня, где наше внутреннее «я», превозмогая себя, переходит совсем на другой высший уровень духовных отношений. Это - своего рода преодоление границ, расширение своего пространства, где оплеуха не является оскорблением, а, наоборот, благостью, открывающей новый мир, и мне сразу стали понятны слова Христа, когда он говорил, что «наследуют мир кроткие», и что только будучи кротким, можно испытать озарение, которое способно пробудить наше сознание. Для выхода из какой-то загерметизированной сферы нужен толчок, и этим толчком может стать оплеуха».

Монах продолжал говорит: «В идеале дзэн-буддист должен сохранять динамическое равновесие между пренебрежением внешними формами ритуала и их соблюдением, необходимо сочетать непротиворечиво в своём поведении обе эти крайности. В доказательство приведу ещё один пример из трактата «Линцзи-лу»: «Однажды Дацзюе пришёл на собеседование. Увидев его, Линцзи поднял метёлку, чтобы его ударить. Тогда Дацзюе разложил на полу коврик, чтобы поклониться. Линцзи отбросил метёлку. Тогда Дацзюе свернул коврик… Некий монах сказал: «Видимо он очень близок к настоятелю – не склонился и не получил удара». Услышав это, Линцзи подозвал к себе Дацзюе и сказал ему: «Монахи говорят, что ты не выразил ко мне почтения». Тогда Дацзюе поклонился и справился о его здоровье».  Как видишь, все эти ритуалы имеют второстепенное значение, главное же между людьми – это установление искренних настоящих отношений, на которые люди и должны всегда опираться, ведь там, где кончается искренность, начинает возникать лицемерные и лживые отношения. Поэтому наше внутреннее «я» всегда придерживается искренности и добросердечия. Только при наличии их может высветиться глубинное «я» твоего собеседника или партнёра. Во всех нас есть некая ценность, которую мы можем найти и определить в себе только во время одиночества, когда мы наедине с собой заглядываем в глубины своего сознания. И там хранится Истина, и чем пристальнее мы в себя вглядываемся, тем эта Истина яснее раскрывает наше вечное существо, которое всегда наличествует в этом мире, при помощи которого мы можем видеть, как своё будущее, так и своё далёкое прошлое».

Услышав эти слова, я вдруг вспомнил одни текст, который дал мне для перевода старик Накамура, во время наших вечерних бесед. И я посмотрел на него уже другим взглядом, как будто передо мной открылось его потайное дно.

 
ВЕЩИЙ СОН ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ
 
Жу-бэю, прозванному Ли Хань, ночью сон приснился,
Как будто человек читал ему стих у причала,
Проснувшись, записал его, и с другом поделился,
Четверостишье это из того сна так звучало:

«Цветы вишни повсюду и везде,
Весна, как быстролётный в жизни сон мелькает,
А ночь под мрачным пологом дождей
Готова длиться год, и длиться продолжает».

Когда стихи прочёл он другу, очень сомневался,
Что те слова быть могут добром предзнаменованьем.
Действительно, в луну седьмую «у-чэнь» (1) он скончался,
Как будто кто-то с ним той ночью поделился знаньем.

Потом его жена наследником сделать решила 
Имущества от мужа молодого её брата,
Вдовой оставшись, моральную стойкость проявила,
Не приняла ни одного в покоях своих свата.

За тридцать лет раздетой спать ни разу не ложилась,
И ни один мужчина не видал её нагою,
В строках стиха того предзнаменованье открылось:
Влачить вдовою одиночество в своих покоях.


Примечание

1. В луну седьмую года «у-чэнь» - летом 1748 г.


 (продолжение следует)

Власов Владимир Фёдорович