Ильти 3 тур

6.1
Всесильная верба
http://www.proza.ru/2017/12/24/1996

Широка ты, Русь-матушка, глубоки в тебе воды чистые, густы чащи непроходимые, бескрайни степи широкие. И любит в краю твоём народ погулять, потешиться. Но и трудится с утра до вечерней зари рук не покладая. Сильны у тебя, родимая, защитники,  смелые воины берегут рубежи.

А рождаются защитники  во всяком твоём краю, где меньше, а где поболее. А на Тихом Дону каждый мальчик и отрок  уверены, что быть им казаками бесстрашными, сильными, да ловкими.

Тихий Дон река спокойная, небо в ней полощется, радуга цвета намывает,  тучи бока отбеливают. Рыба в тихих затонах дремлет, цапли лягушат пугают, селезень на утку с выводком покрякивает.

И стоят по берегу реки то тут, то там станицы, да хутора. И течёт в них жизнь такая же размеренная и спокойная, как воды Тихого Дона. В каждой семье свои хлопоты, своя работа. Мальцы: девки, да хлопцы родителям помогают, а по вечерам в игры играют, в ловкости соревнуются. Парни постарше походы отцов обсуждают, шашкой забавляются, джигитовку учат.

Бывалые казаки, покуривая самосад, похваливают удачи своих детей, да сетуют на  допущенную  неловкость.

Старый дед Егор тоже на завалинке посиживает, всё подмечает, за всем наблюдает. Но чаще дремлет на солнышке, чудно голову набок завалив, а вместо снов видятся ему бывшие походы, битвы, да чужие края.

А вот у Антипа, что как раз у прохода возле виноградников жил, была тайна, с которой даже со старым надёжным другом не поделишься. И грызла его эта тайна день   и ночь. Стыдно, совестно старому вояке, двумя «георгиями» награждённому.  Душу трусость сына вымотала, но что поделать с ней казак не знал.

Семеро сыновей послал господь, четверо в походах побывали, знатными казаками себя показали. Двое ждут, не дождутся, когда годами для службы выйдут. А вот последний, младшенький, Михей, служить отказывается. Что служить! Он пчёл боится, лягушку в руки отродясь не брал, петуху голову отрубить для борща не может, в обморок падает. А как гадюку увидал, так еле с места сдвинули, хорошо, что портки сухими остались.

И вот как об этом народу сказать, а ведь придётся, когда чубы забреют! Позорища натерпится вся семья. Смеяться даже над служивыми братьями станут. Вот оно печаль-горе какое!

Не заметил Антип, как навернулась горькая скупая слеза. А вот старый Егор приметил:

- Это почто же ты, Антип, слезьми умываешься, когда вся станица Вербное воскресенье отмечает. Кто детей, кто скотину вербой хлещет, чтобы не болела. Старая Агофонья к вербе конфеты привязывает и ею малышню  угощает, мол, так её бабка делала. А моя сноха в лохань серёжек насыпала и детвору купает, уж часто они болеют. Дед Мыкола кашу с серёжками варит и всех на угощение зовёт, всех винцом выдержанным напоит. А ты чего стухший бродишь?

- Кабы вербные серёжки и мне в моей печали помогли, то и я вдруг бы заплясал, Егор. Только они мне не помощницы.

- А ты расскажи, - настаивает Егор.

- Да, чего уж, не надобно разговоры об том вести, - отнекивается Антип.

- Ты, мил-дружок, коли шашкой вверх взмахнул, так и до низу опусти, начал, так закончи! - сердится Егор.

И не удержался Антип, рассказал о своей беде.

- Эх, ты горе-Антипа! Сегодня как раз от такой печали помощь есть. Приди домой, поставь Михея к стенке, возле входа и вбей повыше его головы колышек с веточками освящённой вербы, приговаривая:

Старуха-трусиха,
Забери лихо.
Цветы распушаться, завянут,
Мой мальчик героем станет.

- Это сделать не трудно, Егор.

- Так ступай и делай. А как только  Михей колышек перерастёт, вытащи его из стены и сходи на перекрёсток трёх дорог. Позови Старую трусиху. Коли явится к тебе бабка с холщёвым мешком, то ты в него положи медка крынку, утку или гуся жаренного, каши из гречихи, да сала с пуд и скажи:

Старуха-трусиха
Унеси лихо,
Вот тебе снеди пуд
А в мой дом дорогу забудь.

Не пошёл домой Антип, побежал. Всё сделал, как велел старый Егор. А на Медовый Спас, как только Михей метку перерос, пошёл на перекрёсток трёх дорог, мешок с угощениями и салом не позабыл, еле дотащил угощение.

Позвал Старуху трусиху, и когда она вдруг из ночи появилась оробел сильно. И кто ж не оробеет нечисть увидев? Но слова-заклинания чётко произнёс:

Старуха-трусиха
Унеси лихо,
Вот тебе снеди пуд
А в мой дом дорогу забудь.

Отдал мешок и под ехидный смех старухи бежал назад в станицу, не оглядываясь. Понял и Антип каково это страху натерпеться. Пожалел, что сынишку укорял. Решил прощение попросить. И сделал это.

С тех пор сын с отцом неразлучными стали. Научил отец Михея всему, что казак уметь должен. Научил и страх преодолевать. А как же! Колдовство - колдовством, но и свой пример сгодится. А когда Михей служить пошёл, то никто и никогда его в трусости не заметил.

А Антип об этом ни с кем, окромя Егора и не говорил. А если тоска по сыну одолевала, когда тот в далёком походе бывал, уходил на берег Тихого Дона и пел там медленные, как сама река песни.

6.2
Коник для Егорки

http://www.proza.ru/2018/01/22/2468
                ***

Не за синими морями, не за высокими горами, а  у нас в станице произошёл удивительный случай.

У Гордея Поруха родился сын! И это действительно чудо, поскольку жена у него была мастерица рожать только девок. Шесть дочек у Гордея по двору бегали, а наследника до сих пор не было.

Счастливые родители, как только сорок дней мальцу исполнилось, позвали на смотрины всех, кому охота была на ребенка посмотреть: и близких родственников, и дальних, и просто станичный люд. Довольный отец подарил сыну шашку с дорогой рукоятью, дед свой пистолет наградной в колыбель к Егорке положил. Гости нанесли всякого немало: кинжалы, пули, стремена, даже штаны с лампасами возле люльки лежали, а дядька и вовсе на баз жеребёнка привёл.

Всех гостей родители за стол приглашали, угощали, вина наливали. Кто присаживался, а кто одарив малыша просто уходил, желая ему счастья, здоровья и ратных подвигов в будущем.

Когда за последним гостем закрылась калитка, уставшие родители разобрали подарки, и один их сильно удивил. Лежал в люльке соломенный конек со сломанной ножкой. Вроде игрушка красивая, но странная, да и не новая вовсе. Откуда? А потом вспомнили, что оставили конька две немолодые женщины в белых одеждах, вроде как странницы.

Поговорили о подарках не долго, а конька вскоре закинули на чердак, подальше. Младенцу с ним не играть, а потом в каждодневной суете и вовсе про него забыли.
Рос Егорка смышлёным мальчиком. Сёстры в нём души не чаяли, с рук не спускали, одного не оставляли. Может, потому мальчонка и в год не пошёл, да и позже едва стоял на ногах. А ножки, надо сказать, оказались кривенькие, особенно левая. Но родители не горевали, беды в том не видели, чай не девка, замуж не выходить. С кривыми ногами на коне удобней седеть. Что ещё казаку надобно?

Но вот когда Егорке исполнилось три годика, пришлось Гордею сынишку станичникам показать, положено мальцу казаком стать, на коня впервые сесть, да вокруг церкви объехать при всех. Отцам деток поддерживать не возбранялось, но обычно детвора уже крепко в седле сидела. Только вот не Егорка, едва-едва отец с сынишкой справились. Полковой фельдшер не поленился, осмотрел ребёночка и заявил, что у Егорки редкая костная болезнь и не быть ему воином, в седле не удержится, да и пешем не сможет.

Горевал Гордей сильно, даже плакал и волком завыл от новости этой. Лучше бы сам занедужил, чем сынок малый. Стал мрачным, неразговорчивым. К станичникам казакам говорить не ходил, гостей не приглашал, работал до изнеможения.

А в один из вечеров напугал Гордея кум, что притаился в его дворе за плетнём.

- Ты чего это здесь сидишь, Фрол? И почему на тебе лица нет? Чего испугался?

- Да, тише ты, Гордей. Смотри! Вон по дороге две старухи идут. Видишь?

- Ну, вижу, - отвечал Гордей, тоже присев за плетень.

- Так вот, это не странницы. Как все у нас думают. Это лихоманки!

- Кто? – не понял Гордей.

- Ой, кум, да чего ж ты не понятливый! Это они хвори напускают на людей.

- С чего ты взял, Фрол?

- Знаю! Я их разговор подслушал.

- Где?

- У Никушки. Это она их привечает!

- Точно ведьма, а мы ещё сомневались!

- Вот-вот, деду Спиридону не поверили. И как он с ней всю жизнь прожил?!

- А ты чего это у Никушки делал?

- Ну… Ты, кум, только никому!

- Лады, не скажу. Ну?

- Да животом маюсь. Особенно перед боем. Как увижу басурманов, так надо в кусты, срам! А у Никушки есть такая трава, что враз от недуга избавит. Мне Спиридон говорил.

- И ты значит пошёл к Никушке?

- Пошёл. Сборы скоро… И не зашёл в хату, стыдно стало. Вдруг кто увидит. И вот стою и слышу, что Никушка перечисляет на кого какую болезнь наслать, радует лихоманок. Им людей калечить в радость! Никушке выгода - она лечить будет. А плату берет, ты же знаешь, непомерную.

Гордей призадумался. И вспомнил про конька со сломанной ножкой. Так вот кто недуг на Егорку наслал – лихоманки, костоломки. Через подарок, конька!

- А как же их извести злодеек?

- Есть средство! Только мне одному боязно, - отвечал Фрол. – Это ж не шашкой махать. Тут колдовство!

- Да, ты говори, не томи, кум.

- Надо старух поймать, облить родниковой водой, а потом в ледник положить. Холода лихоманки бояться! Но, поди, коли настоящие это старухи? Грех на душу возьмём. Вот и боязно…
Гордей подумал, поразмышлял, а потом сказал:

- Ты вот что, кум, подсоби мне немного, а остальное я сам сделаю. Если что я один отвечать буду.

И вот собрались казаки, не только Фома да Гордей, а человек пять станичников, приготовили воду в вёдрах ледяную, из родника и замерли в кустах возле Никишки. И получилось!

Облили лихоманок водой ключевой. Те словно весенний снег стали. Отнесли в ледник, обложили льдом, и на их глазах старухи в грязную воду превратились. Диво дивное увидели казаки, даже жутко стало. Никишке тоже досталось! Убить не убили, только в ледяной речной водице искупали. Пусть теперь лечится своими травами! Да наказали впредь ворожбой не шутить, легко так не отделается.

Лихоманок извели, а вот болезни в станице остались. Никишка вначале упиралась, обиделась. Но ей вновь пригрозили, и она рассказала, как кому какую хворь лечить.
И вот потому Гордей с женой и сыном отправились к дальним родственникам за Урал. В мае там берёзы в самом соку. А на Дону берёз и нет вовсе. Для снадобья взяли сок из самой верхней ветки самой большой берёзы и напоили им Егорку. Пил мальчонка с удовольствием живительную водицу. Потом в этой водице и всего дитя искупали. Вернулся домой Гордей счастливый, со здоровым сынишкой. Через пару лет ножки у Егорки выпрямились, стал бегать, как все пацаны станичные. На коне научился ездить, как положено.

А коника соломенного, с поломанной ножкой, сожгли, пепел в речке утопили. Вскоре и вовсе забыли о бедах да хворях в станице. К чужакам приглядывались, странниц недолюбливали, опасались. А так текла жизнь по-прежнему. Не так как за лесами, морями, а по-нашему.