Аксиома любви

ГЛАВА  ПЕРВАЯ

      Елена лежала на надувном матраце, закрыв глаза, тихо покачиваясь на волнах. Она не чувствовала ничего, кроме бесконечной неги и блаженства. Наконец-то для неё настало время, когда можно вот так лежать, ни о чем особенно не думать, никуда не бежать, а только отдыхать, отдыхать и отдыхать. Но мысли о ребёнке всё же не давали ей полностью погрузиться в нирвану:
«Конечно же, с Васькой ничего не случится, - уговаривала она себя, с ним ведь моя мама. И нечего беспрестанно об этом думать, в конце концов, я здесь для того, чтобы прийти в себя морально и физически… Вот и надо радоваться этому дурманящему солнцу, теплому морю и тому, что самое трудное позади. Этот тяжкий первый год. Как хорошо, что Васеньке уже  год, что он редко просыпается по ночам и хорошо кушает. Будем надеяться, что маме с ним не так уж хлопотно…  Хотя – какой не хлопотно? Кошмар! Каждый день горшки, ползунки, каши, прогулки, да и самой нужно поесть, и помыться, и дом убрать. Ой, кажется, перегрелась: сейчас мозги в голове закипят».
Она перевалилась с матраца в воду, и тело сначала обожгло, но потом… Потом она стала тихонько повизгивать от восторга и, держась за край матраца, поплыла к берегу. Вытащив матрац, она ещё посидела на мели, и волны любовно захлёстывали ноги и откатывались обратно в море.
«Боже! За что же счастье-то такое? Наверное, за все мои страдания. Как я боялась, что увидят мой живот на работе! Как боялась сплетен. Но мама как раз написала, что в 33 года уже нечего ждать суженого и что женщина рождена для материнства. Тогда я и заставила себя гордо смотреть в глаза нашим девицам в отделе. Пусть видят! Пусть шушукаются. Сейчас Нинон и готова родить, да не получается, а у Светки и с мужем детей нет. А у меня теперь –
малыш Васенька! Нет, жаль девчонок. Как они на моего месячного смотрели. Жаль их, жаль».
Вдруг какая-то тень легла  возле неё, и низкий мужской голос участливо спросил:
 - Девушка! Вы не боитесь перегреться? У вас уже спина покраснела. Вам лучше бы в тень отойти!
 Елена лениво подняла голову, прикрыла ладонью глаза, оглядела мужчину с ног до головы спокойно и отрешенно:
 - Благодарю вас, я поберегусь.
Она встала, огляделась. На пляже народу уже было много, хотя Елена каждое утро старалась прийти как можно раньше, до завтрака. Компания молодёжи играла в волейбол: парни сосредоточенно, а девушки со смехом и визгом. Мамаши вызывали своих малышей из воды, крича, что они совсем уже синие, но малыши увлечённо брызгались, а худенькая пятилетняя девочка ловила мальков ладошками, стоя по колено в воде. Со стороны спасательной вышки доносились ностальгические звуки саксофона Папетти.
Елена подошла к своему полотенцу на песке, достала из сумки часы и решила, что пора идти завтракать, накинула тонкий махровый бледно-сиреневый халат до щиколоток, надела розовую шляпу и побрела домой к сестре.


                +  +  +
У Сони и её мужа Николая был свой кирпичный дом на тенистой улице недалеко от моря. Дом был просторный, с пятью жилыми комнатами, кухней и большой верандой, на которую перемещалась жизнь обитателей в тёплый период. Перед домом располагался двор с развесистым деревом, клумбами по сторонам  и собачьей будкой у ворот. Был ещё навес, заменявший гараж,  сарай и погреб; сразу за домом росли фруктовые деревья, а небольшой огород обеспечивал зеленью и овощами. Всё содержалось в образцовом порядке. Цветы царили повсюду.
Соня была ростом ниже Елены на полголовы, немного полнее, смуглая, подвижная, с короткой стрижкой каштановых волос, всегда шумная, с неуёмным темпераментом и  веселыми глазами.
Когда Елена вошла во двор, Соня высунулась из окна веранды, приветливо улыбаясь и крича:
- Ну, матушка, ты сегодня припозднилась! Наверно, увлёк какой-нибудь денди разговорами. Я уж поела. Иди, завтрак на столе.
Елена легко поднялась по ступенькам на веранду, бросила сумку и шляпу на стул и села к столу.
- Ленк, а правда у нас красотища! Скажи! Здорово мне с мужем повезло? Такой дом, такие цветы! А всё почему? Потому, что мой Коля не только хозяин, но ещё  большой и нужный человек. А? Как думаешь?
- Я за тебя, Сонечка, очень рада, - проворковала Елена, целуя сестру в щёку, - у вас тут душа млеет. А вот маме в Москве теперь трудно с Васей.
- Да ладно, сколько она о внуках мечтала! У нас только через три года запланировано, а тут – бац… и без плана! Ха-ха-ха! И как ты только это дело провернула? Расскажи, а… Такая красавица! Стройная, ума – палата, манеры светские… И вот на тебе: без мужа родила! Ведь какую смелость иметь надо!
Елена налила себе чаю, в который раз восхитилась:
- Какой аромат! Что ещё у нас тут вкусненького? Шарлотка! Отлично! Как хорошо, что у тебя отпуск. Сонечка, научи так чай заваривать! Только бутерброд мне не подсовывай, а то растолстею, я и так после родов на трёх диетах сидела, еле в форму вошла.
Елена отпила чаю, закрыла глаза, подумала:
«Надо же, как вкусно. Молодец Соня, умеет… Ко всяким мелочам с душой относится. А я совсем не могу погружаться в домашние хлопоты до самозабвения. Мне бы побыстрее все домашние дела переделать да убежать куда-нибудь с Лерочкой. А тут ребёнок…»
- Лен, ну о чём ты опять думаешь? Я же здесь, с тобой, хочу послушать твою историю. А ты всё где-то витаешь… Ну, давай, не молчи!
- Ладно, сейчас –  доем только.
Соня сидела за столом напротив, внимательно смотрела на сестру карими, как у отца, глазами. Елена изящным движением поставила тонкую фарфоровую чашку с золотыми розами на блюдце и слегка задумалась:
- Даже не знаю, с чего начать… Был в нашем классе некий Толик, в которого были влюблены все девчонки. Меня, как ты знаешь, воспитывала бабушка по своим благородным правилам, поэтому я такая ненормальная и получилась, и о моих страстях и влюблённостях не знал никто, и Толик, в частности.
- Лен, а ближе к делу нельзя, ты ведь не книгу рассказываешь!
- Знаешь, Соня, как умею, так и рассказываю.
- Хорошо, хорошо, молчу.
- Так вот. Прошло 15 лет после школы, но судьбы своей я так и не встретила, хотя, как мне говорили все мои знакомые, редкий мужчина не глядел мне вслед. Ну, думаю, больше ждать нечего – можно остаться без ребёнка. Однажды ловлю такси, а в нём сидит тот самый Толик да ещё по старой дружбе приглашает на вечеринку к приятелю. Я как всегда молчу, как египетский сфинкс, а сама думаю: «чёрт с ним, будь что будет». Самое смешное, что Толик в этот день с женой поругался и решил, видимо, приударить за бывшей одноклассницей. Приехали мы в гости, а там народу… Я была в белом свитере, помнишь,  огромном, до середины бёдер и в белых вязаных колготах. Вошла. Все так и уставились. И духи у меня чудесные, и волосы рассыпались по плечам… Каких только комплиментов я там не наслушалась. Я молчу и улыбаюсь. А сама всех незаметно разглядываю. Думаю, кто же лучше всех для отцовства подойдёт… Но лучше Толика  никого не нашлось. Он увидел, какой эффект я произвела, хвост распушил, остротами сыплет, пьёт мало, глаза горят… Тут я школьные годы вспомнила, влюбилась опять без памяти, а потом вышло всё так, как я и хотела. Вот и всё, моя дорогая. Больше я его не видела, даже адреса не знаю, да мне и ни к  чему.
- Да-а, матушка, ты дала!  Здорово. Я бы так не смогла. Помнишь, как долго Колюньке мозги пудрила: ни бе, ни ме… Цветы, конфеты, ухаживания… Ничего не помогало. Измором взял, да и мама тогда уговорила, а то бы не решилась. Зато теперь не жалею. Вот сегодня Коля вернётся из командировки, ты на него поглядишь, а то ведь и на свадьбу к нам не выбралась из своей Москвы. Я-то тебя так ждала, так ждала. Смешно всё же, так мы с тобой мало вместе жили, так редко виделись, а всё равно ты такая родная, такая близкая. Ужасно  люблю с тобой по Москве гулять. Вечно нарядимся и, как леди, плывём по бульвару, а мужики – зырк да зырк… Приятно.  А как гордилась я тобой! И сейчас горжусь.
Соня порывисто встала, обежала вокруг стола, обняла сзади Елену за шею и уткнула лицо в её высохшие светлые волосы.

+  +  +

Елена всю свою жизнь прожила с бабушкой в Москве. Бабушка её родилась в девятьсот пятом году в семье полковника царской армии, вышедшего к тому времени в отставку. И хотя уже в тринадцать лет она была оторвана от семьи навсегда, всё же в ней сохранился на всю жизнь дух благородства и чувство собственного достоинства, которые она пыталась воспитывать в своих детях, а потом  в Елене. После потери мужа в 29-м году, а затем и сыновей в Отечественную, она осталась с дочерью, которая была одержима стремлением познавать тайны земли, поступила в геологический институт и, выйдя замуж за однокурсника, уехала в Казахстан искать уголь. Через год родилась Елена, и бабушка выпросила ребёнка у родителей.
Елена росла мечтательной и молчаливой. Со школьных лет бабушка  прививала ей любовь к литературе, серьёзной музыке, водила по выставкам, учила ценить красивые вещи. Училась Елена легко и с удовольствием, но в классе её не любили, считали высокомерной, заносчивой, часто пытаясь обидеть еле слышными язвительными репликами –  громко выражаться не смели.
После экономического факультета ей удалось устроиться в плановый отдел на телевидении, где она работала добросовестно, но без особого энтузиазма. Близко с людьми она сходилась редко, хотя на работе к ней относились тепло, любили её общество, рассказывали о своих проблемах. Только о её личной жизни и переживаниях никто ничего особо не знал? И от кого вдруг появился малыш, так и осталось для всех загадкой. Елена была откровенна лишь с самыми близкими.

                +  +  +

Лёжа в старом шезлонге под деревом, Елена читала «Обрыв» Гончарова. Душа её была полна событиями и волнениями другой жизни. Её будто вовсе и не было в этом дворе, в этом шезлонге, потому что вся она пребывала где-то там, совсем в другом мире то Райским, то Марфенькой, то бабушкой, но больше всего она чувствовала себя Верой. Она слилась с жизнью героев и так их понимала! Голос Сони вернул её к действительности:
- Ленк, а Ленк, ты оторвёшься когда-нибудь? Не желаете ли, мамзель, отведать борща?
      Стол был накрыт светлой скатертью с весёлым рисунком, посуда сияла, на Соне был яркий синий передничек с белыми оборками, и она очень свежо выглядела. Елена взглянула на сестру, пошла умылась, собрала свои роскошные волосы в пучок и уселась на любимое место у окна веранды.
- Сонюшка, как у тебя всё ладно, чисто, красиво… Когда ты только успеваешь и кастрюли чистить, и огород поливать, и ногти красить? Да, жена ты идеальная. Ты уж прости, что я ленюсь, ладно? Я ведь только у тебя и чувствую себя человеком. Человеком, которому можно полениться.
- Брось болтать глупости, ешь давай. Полдня читала… Ну, как борщ?
- Боже мой!
- Вот-вот, муж тоже любит, может три раза в день один борщ есть. Уж и не знаю, что он любит больше – борщ или меня?
- После этой тарелки я тоже перед проблемой выбора… Ха-ха! Так, чудесно. Пойду, наведу порядок в своей келье, поглажу, потом схожу поплаваю. А ты со мной?
- Нет уж, я, как верная Пенелопа, жду мужа домой. Важный момент счастливой супружеской жизни.

                +  +  +
    
  После обеда народу на пляже прибавилось, но места всё равно было достаточно, и Елена ещё раз мысленно поблагодарила Соню за вызов в этот приморский городок. Она расстелила полотенце, сбросила халат, мельком оглядела свою стройную фигуру и пошла к воде. Входила в воду она обычно долго, сначала любовалась прозрачными ботфортами на лодыжках от накатившей волны, потом заходила по пояс и, наконец, с лёгким ахом бросалась в воду.
Елена отплыла подальше от берега, легла на спину, закрыла глаза и подумала, что море живое и что оно специально держит её лёгкое тело на поверхности. Ей было очень хорошо.
Через несколько минут ей было так же хорошо лежать на горячем полотенце, положив руки под голову.
- Ну и как вам «Обрыв»? Впечатляет? Ведь вы от Гончарова этого, наверное, не ожидали? - спросил опять тот же мужской голос, что и утром.
Елена подняла голову, внимательно посмотрела на мужчину, сидящего возле неё на корточках  с   невероятно красивой, мягкой улыбкой, и ничего не ответила, она опять легла на песок.
- У вас такие изумрудные глаза, и вы так странно смотрите на меня… Это гипнотизирует, поверьте…  А вы всё же согласитесь со мной, что «Обрыв» - чисто женская книга?
- Да, если в наше время только в женщине осталась тяга к идеалам и настоящим чувствам, а у наших мужчин отношение к женщине и любви такое же, как у Марка Волохова, только в худшем варианте.
   Голос Елены звучал слишком сухо помимо её воли.
- Мне кажется, вы слишком разочарованы в мужчинах, - задумчиво произнёс незнакомец.
Елена разозлилась на себя, на свой менторский тон, ведь этот человек ей чем-то уже нравился, чем-то   очень располагал к себе.
- Вот сразу и видно, что на Волохова вы в большой обиде. Эх, были бы вы Верой, вы бы ему показали, разве не так?
Елена молчала.
- Я смотрю на вас уже целую неделю. Всегда вы одна. Даже странно. Один ваш взгляд – и очередной искатель вашего внимания готов пойти утопиться, только бы не попадаться больше вам на глаза.   А вообще-то это правильно: отдыхать так отдыхать… от всего и от всех…  Я уж надоел вам, наверное, простите. И до свидания.
Мужчина поднялся, пошёл вдоль пляжа, и Елена чуть приоткрыла глаза, чтобы взглянуть на его загорелую фигуру. Ей хотелось слушать его ещё, хотелось разглядеть его получше, но воспитание не позволяло, и теперь она злилась на себя и за то, что он ей вдруг понравился, и за то, что она так плохо с ним обошлась.
«Странный какой-то… Что-то в нём есть… Улыбка, глаза, голос… Всё завораживает. Кошмар! С таким недолго и голову потерять… Ничего, в следующий раз я разовью ему тему…  в следующий раз я… В какой следующий раз? Зачем? Зачем мне эти треволнения, эти вздохи курортные? Нет, нет и нет. Ни за что».
Елена ещё поплавала, почитала и пошла домой. Соня хлопотала на кухне, и запах курицы с чесноком разносился по всему дому. Елена села у зеркала в своей комнате и впервые за неделю пристально всмотрелась в своё лицо: сплошной загар и брови заросли. Елена ахнула: «Вот так  красотка! А ведь сейчас Николай приедет».
Через полчаса Елена пришла к Соне в белоснежном сарафане, аккуратно причесанная, со слегка подкрашенным лицом, благоухающая духами «Тайна Роше».
-  А я лечу помогать!
- Ну, ты даёшь, ну, красотка! Ха-ха-ха! Прощай, моя семейная жизнь! И в этом наряде ты собралась возиться на кухне? Хоть фартук надень!
- В конце концов, могу делать салаты. Не испачкаюсь? Как это мило, что у нас сегодня праздник! После моря на душе такое умиротворение, даже петь хочется что-нибудь нежное. Сонечка, золотая моя!
- Ну, матушка, если тебе так хорошо, то можно и с салатами повозиться. Бери-ка вот сыр натирай, орехи потолки, чеснок намни, давай, давай, шевелись. А ещё открой секрет: как ты умудряешься так одеваться на грошовую зарплату? Бабулька, конечно, кое-что оставила, родичи слегка помогают, но ты просто Марья-искусница! Хотя эта ваша Москва … налагает отпечаток. Правда, юг – тоже. Я вот в своём Казахстане ходила абы как, и  ничего, а как к тебе приеду, сразу чувствую себя шантрапой. Надо же, до 23 лет одеться прилично не умела. И всё же жить в Москве я бы не смогла.
Соня ловко украшала сырный салат веточками петрушки и укропа, а в   середину положила маленький помидорчик, вырезанный в виде цветка.
- А ты, Ленуська, всегда была москвичкой, и у тебя много от бабушки. Ты как-то умеешь и простенькое подать, хотя с твоей фигурой грех на жизнь жаловаться. И неужели в многомиллионной столице не нашлось человека, достойного тебя?
- Нет, Сонюшка, не нашлось. Были, конечно, всякие: и в ногах валялись, и соблазняли, но хочется единственного, неповторимого. Ты бабушкину историю слышала?
- Да что-то мелькало в родительских разговорах, но конкретно не знаю. Ну, псина, ну, Гром, лает и лает. Да сейчас, сейчас накормлю! Что ж ты разрываешься, сукин ты сын! - закричала Соня и понесла псу миску с едой.
Гром повизгивал от нетерпения, крутил хвостом, но вдруг радостно залаял. Елене было слышно, как у ворот остановилась машина, хлопнула дверца, скрипнула калитка. Она выглянула из окна веранды и увидела, как Соня повисла на шее рослого худощавого улыбающегося мужчины в лётной форме.
- Сонюха, милая! Вот и я! Погоди, машину поставлю.
Пока Николай ставил «Жигули» во дворе под навесом, пока трепал любовно собаку, а потом обнимал за плечи жену, Елена успела оценить его выдающуюся наружность. Николай был очень хорош собой: косая сажень в плечах, поджарый, с открытым, доброжелательным лицом, лукавым взглядом, непокорной шевелюрой, открытой улыбкой. Этот мужчина знал себе цену.
«Да, Соня супруга отхватила!» - c невольной завистью подумала она.
Николай поднялся на веранду, протянул руку Елене:
- Добрый вечер! Вот мы и увиделись! Извините, я грязный – работа.
Он взял в доме полотенце, светлые летние брюки и майку и ушёл в душ.
 Вскоре они уже сидели за столом. Красота Елены поразила Николая, и он старался смотреть на неё как можно реже. До этой встречи   видел ее только на фотографиях.  Николай налил дамам шампанского, а себе коньяку:
- Ну-с, девочки мои, за встречу!
Весь вечер они говорили о всякой всячине и смеялись по любому поводу, как смеются счастливые возбуждённые люди. Николай являл собой образец гостеприимного остроумного хозяина, внимательного и довольного жизнью. Соня казалась в этот вечер самой счастливой женщиной в  мире, громко смеялась, переводя взгляд сияющих глаз с одного на другого. Перед сном Елена сказала:
- Коля, у вас замечательный дом, всё так удобно, везде так уютно. Вы, ребята, просто молодцы!
- Да что ты, Лена, ремонт пора уж делать. Вот будет неделя выходная – займусь. А вы с Соней пока у моих поживёте, если что. Здесь недалеко. Надо же, вы, девчонки, совсем непохожи внешне, хотя в характере много общего!
- Я – в маму, а Соня – в папу.

                +  +  +
Ночью Елена долго не могла заснуть. То ей вспоминался пляжный незнакомец, то русоволосый Николай, потом пришёл малыш Вася, мама с утюгом, подруга Лерочка, и все они стали что-то говорить ей, все закружились в сонной жизни.
Рано утром Николай тихо постучал в комнату Елены, но, не слыша ответа, осторожно вошёл взять из шкафа чистую рубашку. Он мельком взглянул на кровать и замер. Одеяло прикрывало Елену наполовину, и белая грудь с розовыми сосками ярко выделялась на загорелом фоне. Волосы рассыпались по подушке, а на лице играла нежная улыбка.  Николай, очнувшись, взял рубашку и вышел. За дверью он постоял немного, хмыкнул и пошёл во двор умываться.
Елена проснулась от прощального лая собаки. Машина Николая уже отъезжала от дома. От шампанского болела голова.
«Кажется, вчера ничего не натворила», - с облегчением подумала она и встала.
- Ну, матушка, заспалась! После вчерашнего всё утреннее купание проспала. А освежиться хорошо бы. Давай ешь, да вместе на пляж махнём!
Елена спустилась во двор, сняла халат, взяла шланг и окатила холодной водой всё тело.   
-  А-ах! - только и выдохнула. Соня заразительно расхохоталась:
- Ленк, ты своим голым телом всех соседских мужиков с ума сведёшь! Ха-ха-ха, видно, воображаешь себя в Древней Греции.
Елена отбросила шланг, накинула халат и пошла к Соне на веранду.

                +  +  +         
      
Они шли по тенистой аллее к морю и тихонько говорили, как раньше, в Москве, вернее, говорила Елена:
- Так вот, Сонюшка, вчера я не успела рассказать бабушкину историю. Если ты помнишь, бабушка рано осталась одна: родители её не могли ни понять революцию, ни оправдать всю последующую кровь, и поэтому в 18-м году уехали в Париж, где им тоже пришлось несладко. Перед самым отъездом бабушка серьёзно болела, и её пришлось оставить, чтобы не рисковать судьбой ещё троих детей. Дальняя родственница, у которой осталась бабушка, выдала её замуж в 16 лет за проходимца какого-то –  только бы сбыть с рук. Бабушка родила двух сыновней и уже в 18 лет была прикована к хозяйству. Муж её уехал на Север деньги зарабатывать, присылал первые полгода мизерные суммы, но потом исчезли и деньги, и он сам.
- Ну и ну! И как же она?
- Да как? Хоть побирайся. Дети, коммуналка… Да, кстати, коммуналка её и спасла. Соседка-старушонка присматривала за детьми, пока бабушка работала в каком-то учреждении: мыла полы. И ещё одинокий сосед помогал ей материально, чем мог, продуктами, у него в деревне родственники жили. Представляешь, какие люди были! Ну вот. Тут как раз нашего деда Антипа прислали в Москву учиться из Тамбовской глухомани. Она говорила, что он тогда был здоровый 25-летний деревенский увалень с синими-синими глазами. И вот однажды в воскресенье бабушка с подружкой гуляли по Тверской, а тут навстречу и иди дед размашистым шагом да и взгляни на бабушку… Прошли мимо друг друга, оба остановились и оглянулись. Подружка тащит её за руку дальше, а она – как приросла. Дед наш не растерялся, подошёл. Так они и познакомились. Вот судьба! Не знаю, что их так сразу прилепило друг к другу, знаю только, что бабушка три дня не ела от волнения,  а дед –  три ночи не спал. Это потом выяснилось.
- Вот это я понимаю! Вот это да! - взволновано пролепетала Соня.
- Ты слушай дальше! Стали они встречаться. Соседка с радостью её отпускала, сама с детьми сидела. Так вот. Проходит время, дед уже учёбу заканчивает, а о бабушкиной жизни так ничего и не знает. Она так мне обо всём подробно рассказывала, будто всё произошло накануне, а не сто лет назад. Я даже прекрасно представляла себе, как она после всех дневных забот аккуратно гладила свою единственную приличную батистовую блузочку, чтобы встретиться в ней со своим синеглазым; как она мучилась, плакала, рассказывала о нём старушонке; как та уговаривала её во всём положиться на Господа и открыть положение дел деду. Но бабушку пугало, что он воспринимал её как невинную девушку и  мог разочароваться… И все эти терзания длились не день, не неделю – много месяцев. Её удивляло, что этот деревенский парень дарит ей цветы, переносит через лужи на руках, ну просто герой романа… А это просто была любовь. И вдруг всё потерять! Я даже не знаю, что бы делала на её месте. Так вот. Время идёт, он всё настойчивее упрашивает её поехать с ним, пожениться. Что делать? Взяла она его за руку, привела в свою комнатушку убогую, а там пелёнки, горшки да дети. Одному 4 года, другому –  3. Стоит она у косяка и плачет. А он, знаешь, что делает? Берёт её на руки, прижимает к себе и говорит: - Ксюшенька, если б у тебя было и десять детей, всё равно я бы от тебя не отказался!
Голос Елены дрогнул, и она замолчала. Соня молчала тоже.
- Ты что, Соня, плачешь? Да что ты, родная, успокойся! Утри глазки – пришли уже. В море, в море, в море!

                +  +  +
      
Соня плавала, как рыба. Любила заплывать далеко, застывать от полного блаженства, а потом неспешно возвращаться к берегу.
      Когда сестры наплавались и наигрались в воде, как дети, они упали без сил на покрывало и расслабились.
- Ба, нашего полку прибыло, - тихо зазвучал голос вчерашнего незнакомца. Елена резко села, посмотрела с испугом ему в глаза. Внимательный глубокий взгляд карих глаз толкнул её прямо в сердце, она забыла выдохнуть, закрыла глаза и медленно опустилась рядом с Соней. В голове пронеслось  «кошмар какой-то», она опять ровно задышала и постаралась придать лицу выражение возможного безразличия.
-  Это ещё кто там такой? - промычала Соня, не открывая глаз.
- Разрешите представиться: Михайлов Алексей Андреевич, собачий и кошачий доктор, кандидат биологических наук, русский, 42 года, нынче отпускник. Визитные карточки в Москве оставил.
- Ну-ну, будем надеяться, что вы, уважаемый, не какой-нибудь… искатель приключений, - в тон ему проговорила Соня и, наконец, села, уставившись на мужчину. Он тоже с интересом разглядывал Соню и улыбался своей необъяснимой  улыбкой, которая тотчас же покорила Соню.
- Ленок, тут судьба твоя пришла, а ты и не шевелишься!
- Какая там судьба, - грустно произнесла Елена, - не собирается же он воспитывать моего годовалого сына…
- Если бы у вас, Лена, было бы десять детей, то и тогда я бы от вас не отказался, - был серьёзный, спокойный ответ.
Елена поднялась, потерянно взглянула на сестру, потом на Алексея и медленно побрела к воде. Соня долго молчала, а потом строго сказала:
- Нехорошо говорить всуе такие фразы. Может, ей больно от этого.
- Что вы, что вы, я вовсе не хотел её обидеть. Поверьте, само вырвалось как-то. Простите, ваше имя…
-  Соня. Леночкина сестра.
- Вы знаете, Соня, я уже давно наблюдаю за вашей сестрой, но совершенно не знаю, чем привлечь её внимание.
- Теперь-то она о вас долго помнить будет, это точно. Ну ладно, бог с ним. Да вы не расстраивайтесь…
Алексей сидел на песке, о чём-то размышляя, потом опять улыбнулся.
Соня! Расскажите о вашей сестре.
- Ну, даже и не знаю… В душу-то другому не влезешь, хоть и кажется иногда, что знаю её, как себя, но и свои-то поступки порой объяснить не в силах, что уж о других говорить… Она у меня сложная очень. Любит копаться в себе, отношениях с друзьями, каждое событие анализирует, всё корни отыскивает: почему так сложилось, а не эдак, почему то-то произошло, а другое упущено. Одним словом не скажешь. А иногда вдруг в ней всё вспыхнет, натворит что-нибудь и мучается, хотя о ней так не подумаешь… Вообще она довольно скрытная. Да что я вам тут болтаю?! - Соня вдруг разозлилась на себя. Какой вы однако, опасный человек, все тайны способны выведать!
Алексей расхохотался, и Соня тут же его поддержала. К ним грациозно шла Елена. Руки её поправляли волосы, отчего вся фигура будто тянулась к солнцу, капли на коже блестели, она была необычайно хороша в этот момент, вся будто светилась.
- Эх, и почему я не Парис! - воскликнул Алексей, не отрывая глаз от Елены. - За такую женщину и Трои не жалко.
- Нет, жалко Трою, жалко Трою и каждую человеческую жизнь. Сонечка, нам пора. Пойди, освежись – и домой.
Соня побежала к воде, Елена и Алексей молчали. Елена смотрела, как плавает сестра, больше всего опасаясь встретить его взгляд. Тогда он взял её за руку, от чего она вся обомлела, и приглушенно сказал:
- Простите меня, я не хотел вас огорчить. Всего доброго!
Он уходил, она смотрела ему вслед. Необъяснимая печаль сжимала её сердце.
Прибежала мокрая весёлая Соня.
- Ну и мужик! Вот мужик так мужик! Да, Елена, влопалась ты по первое число. Скажешь, нет? Ну змей-искуситель… А как он выдал нам нашу фамильную фразу, а? Ты аж сквозь загар побледнела. У нас фамильного серебра нет, зато есть теперь фамильная фраза! Ха-ха-ха!
- Откуда он только взялся? - вскинулась Елена. - Каким только ветром его сюда занесло?..
Не видал бы вас, не страдал бы так… - запела чистым голосом Соня, подхватила с песка покрывало, сумку и пошла домой, сзади плелась задумчивая Елена и мурлыкала: «я бы прожил жизнь припеваючи».

                +  +  +

Два следующих дня штормило. Елена  не ходила на пляж, не брала в руки книгу, эти дни она была сосредоточенна и молчалива.  Она перестирала всё бельё в доме, перемыла окна, двери, полы, ходила за продуктами, часами сидела у зеркала, с трудом заглушая  в себе желание плакать, и ничего не ела. Соне всё было понятно.
- Ленк, а какая фигура… Супер! Загорелый, подтянутый, плечи –  во, бёдра –  во!
- Не тебе, дорогая, жаловаться. У твоего не хуже.
- Да я и не жалуюсь, я факт констатирую, ха-ха-ха! А голос-то, голос… Ну, змей… А глаза! Бархатные, нежные и властные –  обалдеть! А как смотрел он на тебя… жуть! Если б на меня кто так посмотрел, я бы… я бы просто не знаю, что бы натворила. Да, матушка, увяз коготок – всей птичке пропасть. И пропасть бы… какое блаженство! Счастливая ты, Ленка! Скорее бы шторм кончился. Ты не переживай, это природа специально вам подстроила, чтобы чувства окрепли. Нет, мужик – высший класс. Про улыбку я просто молчу.
Елена купалась в Сониных словах. Ей так хотелось, чтобы Соня была права в своих предположениях, но в то же время сердце сжималось от мысли, что всё это может быть лишь мираж, что все эти душевные томления и уже начавшиеся муки закончатся острой болью несбывшегося.
      Поздно вечером залаял Гром, в ворота постучали. Соня крикнула из спальни, чтобы Елена вышла посмотреть, кого принесло. Елена так заволновалась, что чуть не упала со ступенек веранды. Как только она открыла калитку и вышла за ворота, так сразу оказалась в сильных объятиях, ноги её подкосились.
- Лена, Леночка, вам плохо? - в тревоге зашептал Алексей, ещё крепче прижимая её обмякшее тело.
Тут прибежала Соня, загнала собаку в конуру.
Что случилось? Алексей Андреевич, вы? Что с Леной? Обморок? Несите её скорее в дом.
Елена очнулась на кровати,  увидела Алексея и попросила оставить её одну.
- Ну, как? Очнулась? Вот и хорошо. - Соня расставляла на столе вазочки с конфетами, печеньем, вареньем. - Как всё это меня напугало! Кошмар. Ну и манеры у вас, скажу я вам… то фразами ошарашиваете, то являетесь почти в полночь… Но мы вам рады. Правда, правда рады. Это у Лены от радости и добровольной голодовки. Но что это с вами? Вы чем-то расстроены? Бросьте, она сейчас придёт.
Алексей сидел за столом какой-то напряженный, потом, словно решившись, сказал:
- Дело в том, Соня, что я сегодня срочно улетаю.
- Как?
- Да. Что-то с отцом. Вот телеграмма. Через три часа самолёт. Что только с ним могло случиться…
- Не волнуйтесь вы, обойдётся. Мало ли что бывает…
- Да, но как же Лена?
- А она через две недели тоже в Москву полетит. Вы только сразу ей не говорите, хорошо?
- Что «не говорите», -  упавшим голосом спросила Елена, стоявшая на пороге.
Да вот, - протянул Алексей телеграмму, - улетаю сегодня.
Елена прочла телеграмму, села за стол и разрыдалась.
Нет, Лена, так дело не пойдёт, - твёрдо сказал Алексей, - не то мне придётся уйти прямо сейчас, вечно я вас расстраиваю, прямо рок какой-то… А между прочим у нас есть целый час!
Елена торопливо вытерла глаза, улыбнулась.
- Всё-всё, не плачу. Давайте лучше выпьем на прощанье!
- Неси, бутылка стоит в холодильнике, пусть Алексей Андреевич бабахнет в потолок. Вот и фужеры…
После первого тоста все немного успокоились.
- Вы, вероятно, удивлены, что я здесь. Объясняю… - мягким голосом заговорил Алексей, - когда я впервые увидел Елену на пляже, я что-то такое понял, не буду пока уточнять, а так как я – человек действия, то в тот же день я не преминул выследить её жилище.
- Ой, так я всё это время была под наблюдением? Отлично! Нигде покоя нет! - Елена пыталась изобразить возмущение.
- Это точно. Найти покой почти невозможно. Да и нужен ли он? Мне в данный момент –  нет. Так вот.  Этот проклятый шторм вместе со злополучной телеграммой решили, видно, разлучить нас, да не на того напали. Я не намерен выпускать из рук райскую птицу, если она залетела в мой сад. Таким образом, я тут оказался, - тут Алексей  непроизвольно хмыкнул, несколько смутившись от высокопарной своей фразы. - С вами я становлюсь слишком сентиментальным, никогда бы не подумал, что на это способен.
Сестры посмотрели друг на друга и улыбнулись. У Елены закружилась голова от первого же бокала.
- Я совершенно хмельная! - слабым счастливым голосом произнесла она.
- Ещё бы, с голодухи. Сейчас же ешь, как следует!
Час пролетел. Алексей заторопился. Елена пошла его провожать. За воротами он привлёк её и стал нежно прикасаться губами к уголкам её губ, а потом так поцеловал, с такой страстью и упоением, что она задохнулась.
- Прощайте, Леночка, птица райская! До скорого. Телефон я ваш запомнил. Жду!

                +  +  +
- Ну, матушка, у тебя и нервы! Это ж надо грохаться в обморок, как институтка какая! Нет, чтобы драгоценный час использовать с толком…
Всё это Соня выдавала, сидя в спальне на большой кровати, разбирая свой гардероб.
- Лен, ну куда всё это девать?
- Дай-ка, что там у нас… А что, очень приличное платье. Сделаем сюда подплечики, купим малиновый пояс, вот тебе мои бусы, и –  всё шикарно. Разве плохо будет? - Елена порхала по комнате, вертясь перед трельяжем и прикладывая к груди бордовое платье из тонкой шерсти.
- Волшебница!
-  А это у нас что? Юбка? Старая. Не пойдёт. На тряпки. Так. Брюки летние. Канареечный цвет. Молодёжно, и идёт тебе. Почему не носишь? Сейчас только и щеголять…
- Я стесняюсь.
- Так. Я их выбирала, представляла, как ты в них будешь выглядеть, а ты сунула в шкаф и забыла.
- Но у меня же нет подходящего верха.
- На вот маечку мою лимонную. И не тушуйся, пока возраст позволяет. Мне вот уже не позволяет, а я не сдаюсь.
Она посмотрела на себя в зеркало и кокетливо улыбнулась своему отражению.
- Сказала тоже… ты моложе меня выглядишь, даром, что разница в семь лет.
- Допустим не моложе, но всё же хочу быть молодой и красивой. Вот и всё.
- А нервишки-то все истрёпаны, Джульетточка ты моя!
- Знаешь, Соня, я за эти три года столько неприятных открытий сделала, так тяжело жила, что чуть старухой не стала. Как начну те события в уме перебирать, так тошно на душе…
- Ты бы мне всё рассказала, тебе бы легче стало.
- Ладно. Сейчас дела переделаем, схожу, поплаваю – вечером.         
Но вечером приехал Николай, недовольный, резкий. У него якобы что-то не ладилось на работе, хотя причина была скорее в другом… Соня суетилась больше обычного. Желая рассеять его настроение, она сказала:
- Знаешь, Коля, у нашей матери-одиночки закрутился роман. Такой мужик! Обалдеть!
- Знаю я эти курортные шашни, уж Лена могла бы этим б… не заниматься! - с ожесточением выдал Николай.
- Ты что? Сдурел! Да у неё всё так чисто, по-человечески! Ляпнул тоже… Не знаю, успели хоть поцеловаться? Он улетел уже. В Москву. С отцом неладно…
- Ха-ха, так я и поверил! С отцом… Удрал, небось… Роман… Вас, баб, нельзя и на день одних оставить.
- Да что ты всё мелешь! Что ты на людей кидаешься? Кошмар какой-то! Если у тебя настроение плохое, так другие-то причём?
Соня побежала поливать цветы, чтобы не поссориться окончательно.
На столе было уже накрыто, ждали Елену. Тут скрипнула калитка, и весёлый голос пропел:
- Ура! Ура! Приехал Николя!
Елена танцующей походкой прошлась по цементному двору, взлетела на веранду, послала воздушный поцелуй Николаю, помахала шляпой Соне. Соня улыбнулась, лицо Николая разгладилось. Елена упорхнула к себе. Вскоре она появилась переодетая с алой розой в волосах. Соня резала на кухне хлеб, Николай обнял жену, примирительно шепнул:
-  Сонюх, не дуйся, ну виноват я…
Когда все собрались за столом, Елена сделала серьёзное
 лицо и молвила:
- Дорогой Николя! Обращаюсь к тебе как к представителю авиации! Достань мне, пожалуйста, билет на послезавтра до Москвы!
- Как? Зачем? А ещё две недели? - ошарашено спросил Николай.
- Я лечу послезавтра. О-б-я-з-а-т-е-л-ь-н-о! И умоляю не обижаться. Я очень вас люблю, у вас я просто возродилась, но мне очень-очень надо улететь.
- Так вот почему ты такая весёленькая, птичка-невеличка! Решение приняла. Хорошо. Тогда сегодня устроим прощальный ужин. Пока все дома.
Соня принесла деликатесы, рюмочки. Николай открыл квадратную бутылку с яркой этикеткой, ужин начался.
- Здорово вы живёте! - заметила Елена, с аппетитом отправляя в рот маринованный маслёнок. - Нормальный советский человек не каждый день мясо видит, я, конечно, не о Москве говорю, а у вас языки, балыки и куры, как поросята, да ещё бутылки заморские. Уж не в твоём ли ботаническом саду, Сонечка, всё это произрастает? - спросила Елена, шаловливо сощурившись.
- Я на своей работе не вижу ничего, кроме экзотических растений, а все экзотические яства –  забота Колюшки, - засмеялась Соня и чмокнула мужа в щёку. - Он меня одевает, обувает и кормит.
- А ты?
- А я плачу ему любовью и цветами.
- Но что-то запахло не цветами, а подгоревшим пирогом, - беспечно заметила Елена. Соня ахнула и бросилась на кухню.
Огненный напиток из квадратной бутылки так ударил в голову Елене, что она уже плохо соображала, и не она одна. В тот момент, когда Николай шепнул ей «я хочу тебя», она почему-то ответила «я тебя тоже».
Когда вернулась расстроенная Соня, Николай рассказывал анекдот, а Елена заливалась, не дождавшись конца.
- Ну вот. Пирог подгорел, а они ржут, и анекдот-то дурацкий совершенно.
- Ой, Соня, я же тебе подарок приготовила! - Елена убежала в свою комнату, стала рыться в чемодане. Она нашла коробочку с духами, выключила свет и хотела уже выйти, но тут вошёл Николай, грубо прижал её к себе, впился ртом в её губы и застонал. Елена, потрясённая таким натиском, вырвалась. Вспыхнул свет. На пороге стояла Соня.
- Чем это вы тут занимаетесь в темноте?
Николай притворно засмеялся, пошутил:
- Хотел Елену поцеловать, да ты помешала. Ха-ха-ха, не дала согрешить.
Елена обескуражено пожала плечами и вышла. До конца вечера все пытались сделать вид, будто ничего не произошло. Соня восхищалась духами «Эмпрент» и пребывала в прекрасном настроении, она всегда была крайне доверчива.

 

                +  +  +


Утром Елена проснулась рано. Она не хотела вставать, мучимая угрызениями совести.
- Да, хороша же я… Сама во всём виновата. Разве порядочная женщина могла себе такое позволить! Такую фразу сморозила! Как только это произошло… Нет, я просто дрянь. А если бы не успела от него отскочить? Нет, это чёрт знает что такое! Стыдобища, нечего сказать… А он…  Прыткий какой! Просто шальной.  Какие мужчины всё-таки самцы! Хорошо, что улетаю. Скорее бы. Васенька, мамочка, скорее бы вас увидеть, милые вы мои… Господи, как стыдно. А Алексей… Что бы он мог обо мне подумать? Какой кошмар. Ну вот, прямо Достоевский какой-то… Всё. Встаём, умываемся, невинно смотрим Сонечке в глаза.
      Но ей не пришлось притворяться –  дома никого не было. На столе стоял завтрак и лежала записка: «Леночка, поешь хорошо. Я убежала на рынок. Целую. Твоя Соня».
- Слава богу, кажется, не обиделась, - с облегчением подумала Елена, жадно глотая холодный лимонад. - Сегодня последний день. В море, в море, в море!

+  +  +

Елена пробыла на пляже весь день, она даже не ходила обедать. «Обрыв» захватил её полностью, а над сценой  объяснения  бабушки с Верой она бы прослезилась, если бы не было так много публики, и она не боялась бы превратиться в плаксу окончательно. Елена с сожалением закрыла книгу, в последний раз вдоволь наплавалась и пошла домой.
      Вечером они с Соней сидели во дворе и много говорили. Ночные красавицы издавали дурманящее благоухание, оно смешивалось с запахом Сониного чая с мятой и мелиссой, и во всём этом смешении запахов, во всём этом последнем июльском вечере   сёстрам чудилось их скорое расставание. Николай заезжал днём и привёз билет. Теперь они торопились всё друг другу досказать под неумолчный стрекот цикад.
- Сонюшка, вот ты ругаешь меня за слабые нервы, я понимаю, что распускаться ни к чему, но, знаешь, за эти три года я пережила столько разочарований… Можно даже как бы разделить мою жизнь на две части: до 30 лет и после. Ты ведь помнишь, как раньше я верила в хороших людей, в то, что их больше, чем плохих, в справедливость, в преданность друзей… Как я верила в русский народ, в могущество страны… Сейчас, конечно, это наивно звучит, но ведь я по-настоящему верила! А теперь… теперь я сильно изменилась. Я постарела.
-  Ага. Старушонка в коробчонке…
-  Соня, я ведь серьёзно.
-   Прости, прости.
-  Я говорю о старости души, о невозможности воспринимать мир как раньше, во всей полноте, о бесконечной усталости… Прав был Соломон: много мудрости – много печали.  Сейчас я слишком трезво смотрю на жизнь, но это как раз и убивает. Может быть, это кому-то на пользу, но для меня –  ужасно. Утраченные иллюзии… Первым и самым страшным ударом стала для меня смерть бабушки, - голос Елены задрожал, лицо выразило волнение, а глаза в сумерках казались чёрными.
- Ты не можешь представить, как на меня это подействовало. Я прекрасно осознавала, что ей уже 81 год, что постепенное угасание страшно утомило её. Но разве это имело значение? Она-то была единственная! Понимаешь, я её боялась,   не могла близко подойти к гробу. Не могла заставить себя погладить её по руке. Это было сильнее меня. Казалось, будто этим страхом   предаю её. Я так рыдала и билась в истерике, что мама боялась за мой рассудок, но всё равно мне было легче прыгнуть  за бабушкой в могилу, чем поцеловать ее в лоб.
- Что ты, Ленок, успокойся, что ты, ведь три года прошло.
- Я не могла осознать происшедшего. Это был долгий кошмар. Все сорок дней после смерти она мне снилась живая. Во сне она старалась меня успокоить, но каждый раз я просыпалась в холодном поту. - Соня погладила Елену по руке.
- Весь год я вспоминала подробности нашей с ней жизни… Ах, да что там! Я осталась одна. Что может быть хуже? Тут как раз и возникла мысль о ребёнке. Я давно уже решила для себя, что стану матерью в любом случае. Это святое. Это не может позорить женщину, и всё-таки мучительно переживала, когда начались сплетни на работе. Я очень хорошо ходила с Васей, хотя рожать в 33 года не всегда безопасно. Мама приехать, ты знаешь, тогда не могла, правда моя Лерочка каждый день забегала. - Елена замолчала, как бы перебирая в голове воспоминания, отпила чаю, немного успокоилась и продолжила:
- Так вот. В 19-м роддоме в первые же минуты меня ни с того ни с сего возненавидела врач-гинеколог, некая Курочкина В.А. Когда она узнала, что я работаю на телевидении, она просто меня загрызла. У меня схватки, я корчусь, надо мной капельница, а она ходит и зудит, и зудит. Возмущается, что у меня высшее образование, что в кино неправильно роддома показывают, вроде приукрашивают сильно, хотя я отродясь сценарии не писала и к кино отношения прямого не имею. Ходит она вокруг меня 12 часов и изводит своей злобой. У меня от боли глаза на лоб лезут, а она мне: - Кричи, кричи, скоро не так ещё закричишь, все твои муки впереди! Я тебе ещё не одну капельницу устрою.
- Ну, надо же стерва какая! - возмутилась Соня. - Ты бы её отчихвостила как следует!
- Хотела. Не смогла. Не до того было. Когда меня привели в родовую, она объявила, что я себя безобразно веду, что она от меня отказывается, но далеко всё-таки не уходила. Потом  в самый главный момент я потеряла сознание, а когда пришла в себя, услышала её злорадный возглас: - Что, допрыгалась! Ребёнок-то не кричит! - но тут Вася замяукал, а она от злости вся позеленела.
- Вот сволочь! Это ж надо так измываться! Эх, я б ей показала… - опять возмутилась Соня, тряхнув головой.
- Встречала меня Лерочка. Привезла домой, накормила, поахала над Васей и убежала. И тут началось. Ни одной спокойной ночи! Одна. В магазин бегу, пока он спит, 6-7 раз кормлю, стираю, убираю. На ногах еле держалась, стоя, засыпала. Слава богу, Вася не болел ни разу. Ниоткуда никакой помощи. Думала –  не выдержу. Слезами умывалась. Друзья вдруг все исчезли. Лерочка исчезла. Все бросили.
- А я? Что ж не написала? - огорчилась Соня.
- Не знаю. Была в такой тоске, в таком отчаянии, что… Не знаю. Не могла написать. Я слишком ясно поняла тогда, что у каждого свои проблемы, что ты никому не нужен, никому до тебя дела нет. Что-то нашло на меня.
- Ну, милая, не ожидала я от тебя… - расстроилась вконец Соня.
- Не обижайся, Сонюшка, так получилось. Меня больше всего волновало поведение Лерочки. Столько лет жили с ней душа в душу, и вдруг такое… На выставки, на театры, на бесконечных поклонников время есть, а на меня –  ни секунды, хотя до моего дома добежать   10 минут. Появлялась правда временами, красивая, шикарно одетая, в чудесном настроении, с массой новостей, а потом исчезала на месяц. И всё щебечет нежным голоском, сокрушается о моём тяжёлом положении, но ведь ни разу не предложила даже в магазин сбегать. Вот так, моя дорогая. А когда гуляла с коляской, специально объезжала её дом стороной –  так было обидно. - Елена грустно и как-то обреченно вздохнула.
- Потом мои обиды поутихли, я поняла, что просто она такой человек. Всё – только для себя. Мне, моё. Когда прежде мы гуляли, шушукались, парились, пили у меня кофе по 3-4 часа, слушали музыку, я была нужна, а тут «овчарка-компаньонка» выбыла из строя. Так зачем на неё в такое время тратить силы, когда вокруг так много интересного?.. Ах, Соня, это я сейчас так спокойно рассуждаю, а тогда ведь сердце на части рвалось.
- Ну и на кой чёрт заводить таких друзей? - вспылила Соня.
 - Я помню, как ты ею восторгалась, цены сложить не могла. Она у тебя и красавица, чего лично я не нахожу, и умница, и со всеми ладить умеет. Ну а теперь что? Хороша? Нечего сказать –  подруга.
-   Ах, Соня, о чём ты… Все мы такие…
-   Нет, не все,  не все!
- Хорошо- хорошо. Пусть не все, но большинство. Потом я прочла «Дети Арбата» Рыбакова, кучу журналов «Огонёк» и до глубины души возненавидела это мерзкое чудовище –   Сталина. С окружением. Это был предел. Я много думала обо всём, что происходило в то время и после него, и всё больше впадала в депрессию. Я вспомнила также об истреблении индейцев, об инквизиции, о фашизме и решила, что бороться со злом бесполезно, так  как люди безумны. Они уничтожили и уничтожают друг друга, животных, реки, леса. Они сгубили практически всю планету. А без них сейчас на Земле был бы прекрасный чистый мир, живущий по законам природы, которые тоже жестоки, зато естественны. И пусть бы он был, этот мир. Без нас.
      Соня ошарашено смотрела на Елену.
- Ленк, ну ты загнула! Люди ведь не только истребляли… Они создавали красоту, строили, писали книги. Разве этот твой мир имел бы какое-нибудь значение, если б его прелести никто бы не осознавал? И потом. Всё равно эволюция неизбежна, всё равно люди рано или поздно появились бы. Разве всё так плохо? Разве плохо, что мы сейчас с тобой здесь сидим, что нас окружает тёплый воздух ночи, цветы… Лен, нельзя жить с такими мыслями, ведь добро всё равно есть, ведь его больше, чем зла, ведь им держится мир. Разве нет? И Россия наша ещё расцветет, вот подожди: придёт эра Водолея, и Бог о нас ещё вспомнит! Может, и мы доживём до этого… А разве не существует твоего Алексея? Мы ведь с тобой женщины, а значит, живём любовью. Вот увидишь, тебя ждёт такое счастье, что ты забудешь обо всём несовершенстве мира. Чует моё сердце.




ГЛАВА    ВТОРАЯ


      Алексей рос в интеллигентной дружной семье. Отец его был главным инженером на машиностроительном заводе, а мать преподавала в музыкальном училище. Сам он тоже замечательно играл на фортепиано и часто обращался к инструменту, находя в нём выход эмоциям.
      В семье царил культ матери. Мать Алексея была человеком удивительным. Из каждой сложной ситуации она умела найти простой приемлемый выход. Люди тянулись к ней, в доме часто бывали гости: друзья, дальние и близкие родственники, приятели, а иногда и малознакомые люди. Эта обаятельная, необыкновенная женщина умела всем подарить частицу своего сердца, дать нужный совет, поддержать и материально, и морально. Рядом с ней все чувствовали себя обласканными, успокоенными, примирёнными с собой и  обстоятельствами жизни. Алексею нравилось в матери всё:   манера одеваться,   причёска, запах   духов,   тонкие чуткие руки,   внимательные глаза,   грациозная походка.
      Мать любила сына той беспредельной материнской любовью, которая, выйдя из-под контроля, может нанести вред, но контроль был, и временами она была с сыном даже более сдержанной, чем требовала ситуация. И всё-таки в одном не сомневались оба: что бы в жизни ни случилось, ничто не могло бы нарушить их духовной близости и понимания.
      Для Алексея мать была идеалом женщины, его опорой,  другом. И вдруг однажды, чудесным весенним днём, произошло непоправимое: она погибла под колёсами автомобиля, спасая чужого ребёнка. Алексею в то время было 17 лет, через неделю у него начинались выпускные экзамены, но он был так потрясён случившимся, что ни о какой сдаче экзаменов не могло быть и речи. В школе на педсовете в виде исключения решили выставить ему в аттестат годовые отметки.
      Долгое время ни отец, ни сын не могли оправиться от удара, каждый замкнулся в себе, пытаясь в одиночку преодолеть острую боль утраты. Андрей Петрович мучительно искал тот единственный путь к сердцу сына, который мог разрушить стену отчуждения между ними.
      Как-то раз, разбирая старые письма жены, Андрей Петрович наткнулся на строки, которые помогли ему найти этот единственный путь. Он вошел в комнату сына и сказал: - Послушай, Алёша, что писала твоя мать: «Отчаяние, чем бы оно ни было вызвано, большой грех. Человек не должен зацикливаться на одной мучительной идее непоправимой утраты, ибо жизнь разнообразна, она настойчиво требует творчества, и мы обязаны творить, созидать, но никак не отчаиваться. Мы обязаны жить полнокровно и счастливо».

+  +  +
      
Было шесть часов утра. За окнами такси мелькали сначала домодедовские берёзы, потом начались огромные жилые массивы, потом старые дома, некоторые с колоннами и лепными украшениями. Тут и там проезжали поливальные машины, сияли витрины магазинов, кое-где уже появлялись люди, спешащие на работу. Транспорта ещё было мало, пешеходов тоже, и Москва казалась пустой и чистой.
      Когда Алексей подъезжал к дому, его томили самые мрачные предчувствия. Всю дорогу он мысленно возвращался к своему детству, юности, ко всему, с чем были связаны воспоминания об отце. Особенно отчётливо Алексей вспомнил один разговор десять лет назад, когда они ещё жили раздельно, и Алексей ушёл от жены с намерением никогда не возвращаться. Тогда отец сказал ему: - Алёша, все мы слабые человеки, нам всем свойственно потакать своему эгоизму, но ты отвечаешь за судьбу женщины и не смеешь разбивать её сердце, тем более что Анюта любит тебя и верит тебе, и если даже ты её разлюбил, всё равно нужно смирить себя. Не думаю, что твоя мать поддержала бы тебя… Мы все несём свой крест.
      Алексей редко менял свои решения, но отец был тогда так непреклонен, что ему пришлось похоронить мечты о свободной жизни, чтобы не потерять его навсегда. А ещё через год они съехались в одну большую квартиру, и клубок их жизней переплёлся ещё крепче. И вдруг в какие-нибудь две недели в душе Алексея всё переменилось, и одна и та же мысль всё время приходила в голову: «Лена, Лена, птица моя райская, что же ты сделала со мной?»
      Был уже восьмой час, когда он вошёл в квартиру, поставил чемодан у вешалки и, не снимая плаща, прошёл в комнату отца. Но дома никого не было. Тогда он разделся, умылся с дороги и обнаружил на столе записку жены: «Алёша, я в больнице у отца. Приезжай к Соболю. Аня».
      Со своим школьным пожизненным другом Мишей Соболем он столкнулся на первом этаже больницы.
- Ну, брат, здорово! Загорел, загорел… - Миша похлопал по плечу хмурого Алексея.
- Что с отцом?
- Микро инсульт. Но ты не дёргайся, всё не так страшно.
Выкарабкается. Пойдём, провожу!  Он уж заждался, хотя не  хотел тебя вызывать. Аня настояла.
Они шли по длинным коридорам в халатах, и Миша давал указания Алексею:
- Ты сам понимаешь, сейчас главное – никаких волнений. Старые нервы – дело тонкое. Думаешь, почему его так скрутило? Баба какая-то в очереди матом покрыла. Усомнилась, что он воевал. Так лихо грязью облила, что он и до выхода не дошёл. Вот так, брат, такие у нас люди отзывчивые. Да-а… Жена у тебя, я скажу… чудеса… Сидела с ним день и ночь. Дочь родная и то не всегда так. Взяла отпуск за свой счёт. Да. Это женщина. Я понимаю. Вот тебе и другая сторона медали…
       Они вошли в палату. У кровати отца сидела Анна и читала ему Бальзака. Она нежно и радостно посмотрела на вошедшего Алексея, поднялась.
- Здравствуй, Алёша, как хорошо, что ты прилетел! Ты посиди с отцом, а я поеду домой, масса дел накопилась.
Она собрала с тумбочки баночки и пустые бутылки и вышла бесшумной походкой. Алексей сел рядом с отцом, взял его за руку и улыбнулся мягко, чуть виновато.
- Что, бать, прихватило тебя?
- Да ни-че-го, ни-че-го страш-но-го, - с расстановкой сказал Андрей Петрович, - ты как?
- Я- то отлично, что мне… Ты, вот, давай выздоравливай!
- Они помолчали, Андрей Петрович пытался улыбнуться. Его мудрые печальные глаза, казалось, видели всё, что Алексею хотелось бы сейчас скрыть от него.
- Ты какой-то не та-кой се-год-ня. Про-изош-ло что-ни-будь?
- Да нет,  просто устал с дороги… За тебя волновался. Но ты молодцом!
- Да-да. Ну а те-перь иди. Отдох-ни. Меня процедуры ждут. Иди, иди.
- Ладно, батя, завтра забегу. Мишка сказал, что у тебя дело на поправку идёт, так что… будем надеяться… Ну, пока!
- Алексей поцеловал отца в колючую щеку и вышел. В коридоре Миша отчитывал за что-то медсестру, лицо её выражало упрямство и неудовольствие, хотя она и кивала согласно головой. Алексей взял Мишу за локоть, повёл к выходу.
- Миш, спасибо тебе!
- О чём разговор… Я тебе – папу, а ты мне – Лапу. Она скоро щениться должна, -  пробасил добродушно Соболь.
- Слышь, старик, давай сегодня вечером посидим с тобой!
- Где?
- Да хоть в «Пекине» наверху. В общем так. Давай в семь на Маяковской, идёт?
- Я всегда «за»!
Алексей приехал домой, принял ванну и, успокоенный, лёг спать. Анна не стала ни о чём его расспрашивать.

+  +  +

Миша Соболь отличался богатырским сложением, был чуть тяжеловат, голубыми яркими глазами с хитринкой и внешне простодушным характером. Его прямые белокурые волосы вечно торчали в разные стороны, а громадные тёплые ладони и воркующий бас имели удивительное свойство успокаивать больных. Пациенты обожали его, а медперсонал слегка побаивался: пренебрежения к больным он не терпел.
В семь часов вечера Алексей встретил друга у станции метро, и они направились к «Пекину».
-  Отца увидел – от сердца отлегло. Думал, с ним совсем паршиво. Правда говорит он ещё не ахти, но всё же… Слушай, а ходить он будет?
- Да будет, будет. Координация у него уже сейчас неплохая. Он только неделю лежит, но улучшение явное. Теперь ему потребуется уход и много внимания, но тут, я думаю, с Анной проблем не будет.
- Да-а… - задумчиво протянул Алексей, и они вошли в зал.
Их столик на верхней площадке был не занят. Подошёл подтянутый, слегка высокомерный официант. Друзья заказали коньяк и закуски. Алексей молчал, но Миша догадался, что это приглашение в первый же день приезда что-то в себе таит.
-  Ну, брат, выкладывай, что стряслось.
- Да не знаю, с чего и начать. Давай сначала выпьем, чтоб распрячься.
Они выпили, закурили.
- Миша, я,  кажется, влип.
- Как влип?
- Да по самые уши.
- Ну?!
- Точно. Точнее некуда. Ты вот  всё моей супругой восхищаешься, оно и понятно. Ничего не скажу: она дама, достойная твоих восторгов. Но ты, я думаю, не забыл моего к ней отношения…
- Да брось, ты опять за старое… - забасил Михаил.
- Нет, ты послушай, у меня к Ане претензий нет, она идеальная жена, может быть… но мне хорошо и когда она есть, и когда её нет. Я считаю, что это в семейной жизни последнее дело, потому я тогда и ушёл с одной зубной щёткой, не хотел ежедневно мучить её безразличием.
- Это уже всё известно, но ведь ты же вернулся… Я понимаю – отец для тебя всё, но ты с ней всегда ладил, она, мне кажется, довольна тобой.
- Ещё бы не довольна. Я самый верный и комфортабельный муж на свете. Я взял себя в руки десять лет назад и тащу этот идиотский крест. В сущности, до сего дня меня это устраивало, потому что я не терплю этих вульгарных заигрываний, этих наглых речей от всех, даже малознакомых дамочек… Каждая готова на шею броситься, временами даже боюсь возненавидеть всех женщин… Но теперь мне это уже не грозит.
- Ого! Что-то новенькое! - Михаил картинно вытаращил глаза.
- Ты не ёрничай, не до этого! - резко бросил Алексей.
- Даже так! Тогда ты действительно влип. И кто же эта богиня? Или это русалка морская… не иначе… - загоготал Михаил.
- Эх, Мишаня, у тебя всё шуточки, - с сердцем сказал Алексей и замолчал.
- Ну-ну, брось, я так… Просто уж очень странный сегодня разговор. Да и вид у тебя, как у Гамлета с пистолетом. Давай, накачаемся.
Михаил налил рюмки, выпили молча. Алексей делал вид, что очень поглощён  жульеном, но потом не выдержал.
- Миш, пойми, жить не могу. Не знаю, что делать!
- Ладно, что уж там… выкладывай.
- Ты знаешь, поехал я на юг отключиться от своей клиники,  мохнатых и пернатых пациентов, от семьи, словом, от всего. Погода стояла –  на редкость! Я валялся на песке, как тюлень, и не знал даже новостей. Неделя проходит, другая, я читаю, плаваю… Конечно, голые тела маячат, гражданки заигрывают… Познакомился с одной милой семьёй из Ленинграда, учил плавать малышку дочь, резался в карты.
- Ладно, всё это предисловие, ближе к делу.
-Миш, если можешь, не перебивай, дай сосредоточиться. Прихожу однажды на пляж, всё как обычно, но, ты знаешь, оглядел я местность, и будто толкнуло что-то. Я не понял. Смотрю, в шагах двадцати от  меня сидит девушка в огромной розовой шляпе с книгой на коленях. Чем она меня так заинтересовала… Я её под этой шляпой и разглядеть-то не мог, а вот стою и смотрю. Шляпа привлекла? Или ножки стройные… Спохватился, забил своё место и пошёл в воду. С этой минуты она оказалась под моим пристальным наблюдением. Какие-то типы пытались с ней законтачить, как это обычно бывает, но им хватало одного её взгляда. Меня всё это до того заинтриговало. Её поведение было каким-то отрешённым. Она любила заплывать далеко от берега и пребывала один на один с медузами по тридцать-сорок минут, лёжа на надувном матраце. Удивляюсь, как она не сгорела… Я порой подплывал совсем близко, но она не замечала.
- Ага, не замечала! Просто вид делала…
- Нет, на самом деле. Заторможенная слегка. Среднего роста, чуть выше, с идеальными пропорциями, густыми светлыми волосами до плеч… Я просто торчал, когда смотрел на неё. Первую неделю я наблюдал издали, потом терпение лопнуло, и я подошёл, когда она сидела у самой воды, ну, сказал что-то, что она может обгореть. Миша, она взглянула на меня! Знаешь, прикрыла ладонью глаза и смерила с ног до головы. Я не знаю, что это было. Я стоял перед ней, как мальчишка, даже не понял, что она мне ответила. Что-то сухо и слишком вежливо. Тут только я усёк, какая она красавица! Чудный гладкий лоб, маленькие ушки, прямой, хоть и не тонкий нос, мягкой формы губы, о-о-о, а глаза… Глаза что-то невероятное, глубина зелёная… Уверен, ты сам обалдеешь, когда увидишь. Я не могу  описать. В каждом движении – грация, никакой суеты. Как она подняла голову, как потом отвернулась, встала, пошла… Нет, это не передать. Она ушла, а я никак не мог вытянуть из песка свои деревянные ноги. Это  что-то! И хотя во взгляде было безразличие и холодность, но было и что-то ещё… Печаль какая-то, усталость…
Алексей замолчал. Миша курил, щурился от дыма, тоже молчал: ничего подобного от старого друга он не ожидал. Его, любителя всех земных радостей, всегда коробило несколько циничное, придирчивое отношение Алексея к женщинам, хотя он понимал, что юношеские поиски любви его друга окончились в своё время плачевно, так как женщины, подобной его матери, он никогда не встречал. Сам Михаил ни в чём себе не отказывал, флиртовал направо и налево, с удовольствием отдаваясь любовной игре.  И вдруг – такой поворот в спокойной жизни Алексея!
- Так вот, - после долгой паузы продолжил Алексей, - она ушла домой, а я остался, чтобы не пропустить её возвращения – совсем сбрендил. Курил одну за другой. Мои ленинградцы донимали меня шутливыми расспросами, но я отмалчивался. Они заставили меня съесть бутерброд и налили кофе. Она явилась только к вечеру, опять плавала, читала. Я осмелел. Увидел, что она читает «Обрыв», и завёл разговор на эту тему. Она резко отозвалась о Волохове и о нашем мужском бездушии, потом замкнулась – и всё. В этот раз я прочёл в её глазах интерес. Ушёл я радостный, как дурень. Мои ленинградцы отпускали невинные шуточки, а я улыбался и любил всех и каждого. Я любил весь этот пляж, этот день… Мишель, представляешь… я чувствовал себя юнцом… Строил планы… Эх, да разве я мог себе представить… Ладно, дальше. На другой день она пришла с сестрой, и я с ними познакомился. Я узнал, что моя Елена из Москвы, что у неё маленький ребёнок, но мужа, как я понял, нет. Это было отлично, шансы мои увеличивались. О себе я ни минуты не думал, ни одной мысли о жене. Просто я решил, что отныне Елена  моя. И всё.
- Надо же! Вот оно – наше самодовольство. Только о себе любимом, а там хоть трава не расти… Ха! Ну, уж от тебя я не ожидал… - Миша похлопал Алексея по плечу.
- Да ладно… брось! В этот раз я заметил в ней огромную перемену. Я печёнкой понял, что лёд тронулся! Сестре Соне я, по-видимому, тоже понравился… И тут вдруг – шторм! Два дня. Что со мной было! Я метался по номеру, по городу, бродил возле её дома… А тут ещё телеграмма. Надо лететь. Не знал, что предпринять. Завал какой-то. Наконец решил прямо домой к её сестре нагрянуть, хоть попрощаться. А уже 11 вечера. Хорош визит, но не мог же я её потерять… Я постучал в ворота, собака залаяла, Елена вышла, и тут я не сдержался – обнял её, а она вдруг –  в обморок! Старик! Это что-то невозможное…
-  Да. Вот это расклад! - не вытерпел Миша.
- Вот именно. Я растерялся, прибежала Соня, я понёс Елену в дом… Потом она очнулась, потом мы пили шампанское, а потом я улетел.
-  Как? И ты ни разу её не поцеловал?
- Да что ты, конечно  поцеловал. Думал, совсем одурею от дикого желания.
- Да, брат, такое и не приснится, - протянул Миша и наполнил рюмки.
- Влип ты, Ляксей, и правда – по самое «не могу». И что делать? А я, честно говоря, всё дожидался, когда же тебя  шарахнет по голове? Ладно. В конце концов, всё это не смертельно, но если хочешь совета Мишки Соболя, то тебе не стоит пока вводить её в курс твоих дел. Отцу сейчас волноваться нельзя, Анна –  прекрасная сиделка. Пока всё придётся оставить на своих местах. Ты понял? А там – жись покажет. К тому же ты Лену практически не знаешь. Пока у вас всё на уровне чувств, но с этим долго не проживёшь.
Алексей хотел что-то возразить, но Миша жестом остановил его.
- Ты не дёргайся, а слушай опытного товарища! Так вот. Меланхолию с лица хорошо бы тебе убрать, а то за километр видно, что ты втюрился… Как бы это не повлияло на Анну отрицательно, а, следовательно, и на здоровье отца. Возьми себя в руки ещё разок и люби свою Лену, а то и тебя инсульт стукнет. Ты понял, старый чёрт! Да-а… Дела пошли… Такое чувство в карман не спрячешь, а надо. Хоть тресни, а надо!
-  Легко сказать! Отец уже сегодня что-то разглядел.
- Лёшка, трудно, но надо. Ради близких. Бедная Анюта! Но что сделаешь… Давай, по пять капель и попылили!




       
                +  +  +

      Елена вышла на трап самолёта, зажмурилась от солнца, вдохнула полной грудью прохладный августовский воздух. Сердце её тревожно и сладко билось при мысли, что она дома, что теперь в этом городе появилось нечто огромное и новое. Она с достоинством, неторопливо спустилась по трапу и направилась к выходу вместе с вечно спешащей толпой. Ей не хотелось торопиться, она смотрела на сияющие лужи, пронизанные стрелами солнца, и думала, как приятен летний короткий дождь, прохлада и это умиротворённое состояние души.
      Так же неторопливо шла она по знакомой с детства, единственной на свете улице, и дома будто бы приветливо смотрели на неё стеклянными глазами. Елена жила в старом доме с просторным парадным, на стенах и потолках которого ещё остались изображения   нимф, дриад и сатиров. Возле двери парадного чёрная пушистая соседская кошка осторожно лакала воду из прозрачной лужицы. Елена поднялась по широкой истоптанной лестнице на второй этаж, погладила рукой толстую обитую дверь и тренькнула старинным звонком. Мама открыла ей, радостно ахнула, впустила в прихожую и обняла.
- Тише, Ленок, малыш только уснул, - сказала она, взяла чемодан и пошла в комнату.
- Леночка, как же ты, милок, не сообщила? Мы бы встретили тебя! И почему ты так рано? У тебя же было ещё две недели. Случилось что?
- Нет, мам, совершенно ничего. А может, и случилось, только не ужасное, а прекрасное, -  хохотнула Елена и чмокнула мать в висок.
- Да? - мать пытливо посмотрела на дочь и почему-то опечалилась.
- Мам, ну что ты сразу так! Или это входит в материнские обязанности – волноваться и когда ужасно, и когда прекрасно? Ты же ещё ничего не знаешь…
- Да, конечно. Мать –  да не знает. А кто же тогда третий день звонит и тебя спрашивает? И всё один и тот же голос. Я ему объясняю, что ты будешь через две недели, а он будто не понимает русского языка. Я сразу поняла, что здесь что-то такое… Он уже и меня заворожил своим голосом. Я и сама-то невольно жду его звонка. Ну, пойдём, девочка моя, покормлю с дороги!
Елена прошла к Васе в детскую, долго смотрела на спящего ребёнка, потом принялась разбирать чемодан.
Когда она умывалась, на кухне зазвонил телефон. Елена выскочила из ванной, схватила трубку.
- Алло, слушаю вас! - Елена пыталась придать своему голосу хоть какое-то возможное спокойствие.
- Ну, здравствуй, моя птица райская! - бархатно и нежно зазвучал голос Алексея. - Я знал, что ты скоро прилетишь! Алло! Что же ты молчишь?
- Я… Я просто не могу говорить, - задохнувшись, прошептала Елена, - сейчас, одну минуту.
Она положила трубку, вытерла кухонным полотенцем мокрое лицо.
- Да-да, Алёша, слушаю вас! Я дверь прикрыла, а то малыша разбужу… Ну, что ваш папа?
- Да ничего особенно страшного, хотя и приятного мало, но ему уже лучше. Сейчас еду к нему в больницу. Так когда мы встретимся? Вы ведь устали… с самолёта…
-  Нет-нет, я совсем не устала, - испуганно произнесла Елена.
- Тогда жду в четыре возле Долгорукого.
- Да-да, конечно, я буду.
Елена положила трубку, посмотрела на мать в проёме кухонной двери.
- Вот так, мама. Вот так.
- Всё с вами ясно. Только нельзя так, девочка моя, нельзя. Может, это и хорошо, только чересчур. Выпей валерьянки, поешь, отдохни. Необходимо прийти в себя с дороги. Ты же у меня умница, к чему так распускаться? Поверь, с мужчинами надо осторожно… Если ты слишком откроешься, то быстро ему надоешь, а нужно, чтобы он разгадывал тебя как можно дольше. Только тогда ты будешь ему интересна. Разве не так? И вообще… они очень боятся слишком эмоциональных дам. С одной стороны, им льстит, что они эти эмоции вызвали, а с другой стороны, они не любят истеричек. И правильно.
- Да, мама, ты совершенно права. Я и сама всегда так думала, но в этот раз со мной что-то такое творится… я совершенно не владею собой. Ах, мама, как ты права! Всё! Ни одной слезинки! По крайней мере, при нём. Честное слово! Обещаю тебе. Ты веришь мне, ма?
- Господи, ну конечно. Пойми, даже в любви, или, прежде всего в любви, один непроизвольно старается подчинить себе другого. Я не хочу сказать, что ты должна вертеть им по своему усмотрению, мне вообще противны мужчины под каблуком, но сохранять достоинство женщина должна не меньше мужчины. Вот твоя бабушка умела это делать, а я, к сожалению, всегда была безвольна в этом плане.
- Но ведь отец тебя из-за этого не разлюбил…
- Нет, конечно, но… как сказать… Я никогда не чувствовала себя настоящей женщиной, понимаешь? Он мог даже на людях резко обойтись со мной. Это всегда так ранило. А теперь обидно, что жизнь на исходе, а счастье прошло стороной.
- Мамочка, милая, не переживай, мы все тебя любим, все: и папа, и Соня, и я.
- Да, как там Соня? Довольна жизнью? Как тебе её Коля? Надеюсь, ты не пошатнула их супружества?
- Ха-ха-ха, нет, не пошатнула, хотя он, конечно…
- Что? Увлёкся тобой?
- Да нет, так… В общем, всё кончилось хорошо. Мирно. А с Сонюшкой мы жили отлично. Как всегда.

                +  +  +
    
Елена увидела Алексея издалека. Он нетерпеливо оглядывался по сторонам. Она замедлила шаг и пошла как бы нехотя. Едва он увидел её, как всё его лицо осветила сияющая улыбка. Она заметила, как элегантно сидит на нём плащ, и невольно подумала, где бы он мог научиться носить одежду с таким искусством. Он протянул ей три пунцовые розы, поцеловал руку и тихо сказал:
- Леночка, я так ждал… Но здесь вы совсем другая. Этот костюм вам очень идёт, правда в нём вы слишком официальны... А как там Соня?
- Хорошо. Она передавала вам привет. Она от вас в восторге.
- Куда хотите пойти?
- Очень хочется мороженого, я мечтала о нём целый месяц.
  В кафе «Московское» на втором этаже они долго искали пустой столик, им не хотелось ни к кому подсаживаться. Наконец, им повезло. Алексей заказал мороженое, сок и шампанское. Елена его озадачила: слишком сдержанна –  он ожидал совершенно иного и немного растерялся.
- Леночка, здесь, в Москве, вы так изменились… Походка от каблуков у вас совсем другая… Вы раскрываетесь с новой, другой стороны. И мне ещё больше хочется проникнуть в тайну вашего одиночества.
Елена молча смотрела в свою креманку, впитывала каждое слово, боясь поднять на него глаза.
- Скажите, вас что-то беспокоит? Может, вам что-нибудь не нравится?
- Что вы, Алёша, всё очень хорошо. Правда, всё отлично. Я рада, что вижу вас.
- Спасибо и на этом, - Алексей нахмурился.
Сердце её упало. Она поняла, что перегнула палку, рассмеялась и шепнула:
- Алёша, вы мне очень нравитесь.
Он весь переменился и посмотрел на неё таким взглядом, что она опять задохнулась, как тогда, на море.
- Лена, Леночка, как я ждал вас. Просто весь извёлся.  Вы перевернули мою жизнь. Когда вас нет – нет смысла существования. А если вдруг что-то или кто-то разлучит нас, я лягу лицом к стене и перестану дышать.
Он замолчал. Все звуки в кафе тонули в захватывающей «Ностальгии» Эдди Келверта. Глаза Елены наполнились слезами, но она сдержала их.
- Алёшенька, милый, я чувствую то же самое, только выразить не могу… Пойдёмте на улицу, мне душно.
Они пошли вверх по улице Горького. Их всё время останавливали какие-то люди с полными сумками и пакетами и спрашивали дорогу, но, наконец, они выбрались из толчеи и пошли по Тверскому бульвару. Елена держала под руку Алексея, и временами он ощущал прикосновение её груди. Елена расспрашивала Алексея обо всём: о его детстве, учёбе, родителях. Он с увлечением рассказывал о матери,  музыке, своих животных, о том, как однажды летом сразу после школы  шёл по улице и услышал собачий скулёж. Оказалось, что скулил мохнатый двухмесячный щенок в подворотне. Когда он нагнулся к дрожащему комочку и поднял его, то увидел, что по морде щенка катятся крупные слёзы. Алексей забрал щенка, и выбор профессии определился сам собой. А музыка? Что ж, нужно играть, как Рихтер, либо не играть публично совсем.      
Елена слушала его чудный голос, чувствовала свою руку в его сильной тёплой ладони и таяла. Она никогда раньше не предполагала, что успокоенность и волнение, страстное желание близости и желание сохранить именно эти отношения могут переплетаться и не вызывать никакого противоречия. Она впервые чувствовала себя защищённой от чего бы то ни было.
Давно наступила ночь, зажглись фонари. Их мягкий оранжевый свет заливал всё вокруг, а они всё бродили, сидели в сквериках. Иногда молчали.
Алексей поехал провожать Елену. У дверей её парадного он остановился.
- Леночка! У меня есть для тебя одно сообщение, только обещай мне принять его спокойно.
Елена испуганно посмотрела на него, опустила глаза и сказала:
- От тебя я приму всё, что ты скажешь.
- Так вот. К сожалению, мои обстоятельства не позволяют мне пока сделать тебе предложение, но это ничего не меняет. Ничего. Ты поняла меня?
- Да. Только знаешь, Алёша, я бы не хотела выходить замуж. Даже за тебя.
- Почему, позволь узнать?
- Видишь ли, у меня свои взгляды на брак. Я уверена: брак убивает любовь. Я не хочу ходить перед тобой с мокрой головой после ванны, не хочу, чтобы ты видел меня уставшей, раздражённой, а без этого не бывает. Я хочу, чтобы наша любовь была праздником, а будни пусть остаются за кадром. Если люди любят друг друга – ничто им помешать не может. В крайнем случае, я готова обвенчаться, если тебе необходимо доказательство моей любви и потому, что браки совершаются на небесах, но жить с тобой изо дня  в день я не хочу.
- Первый раз слышу такое от женщины…Что ж, моя дорогая, пусть будет по-твоему. Но потом, я надеюсь, ты примешь другое решение. Итак, венчаемся в воскресенье.
Алексей открыл массивную дверь парадного, Елена вошла. В полутьме он прижал её к себе крепко-крепко. И она опять поплыла куда-то в его поцелуях, не касаясь земли… Долго они не могли оторваться друг от друга, но тут вдруг громыхнула входная дверь, и Елена метнулась к лестнице, наспех застёгивая пуговицы на груди, вся пылая от его прикосновений, взлетела на свой этаж, не успев даже попрощаться с Алексеем. Всю ночь она не могла уснуть.


                +  +  +

- Алёша, ты уже уходишь? - спросила Анна, выходя из ванной с распаренными от стирки руками и потным лицом. - Ты же хотел мне помочь!
- Да, Аня, поеду к себе в клинику, узнаю, как там дела, а то восьмого на работу выходить. Потом к отцу заскочу, а ты к нему сегодня не приезжай, ему уже намного лучше. Пока!
Анна стирала и непрестанно думала о сопернице: кто она.
«А может, мне только показалось… Нет, нет. Я чувствую. А что, собственно, изменилось? Алёша такой же ровный и внимательный. Так же выслушивает мои речи по поводу работы и приятельниц. Так в чём же дело? В том только, что он не пришёл ко мне ночью после трёх недель… Так он и раньше меня не баловал. Или  в том, что вместо обычного «Анюта» он перешёл на неласковое «Аня»? Нет, это всё ерунда. Тогда что же? Ах да, он же пел…»
Анна опять внутренне сжалась, когда вспомнила его пение. Это случилось на второй день после приезда. Она вошла в прихожую с полными сумками и не сразу поняла, что это не радио.
                Уймитесь, волнения страсти,         
                Усни, безнадёжное сердце…
Анна так поразилась голосу мужа, что стояла посередине прихожей, не поставив сумки. Алексей тихо пел, подыгрывая себе на пианино. Много лет назад он покорил её сердце этим романсом, но петь его сейчас? Одному? С такой тоской? Этого нельзя было вынести. Анна вернулась к двери и громко хлопнула ею. Голос замер. Она облегчённо вздохнула и сразу прошла на кухню, чтобы не видеть его лица в этот момент и чтобы подольше сохранить свой призрачный покой. Но покоя больше не было, её мир пошатнулся. Она сразу вспомнила, как он ушёл от неё, ничего не объяснив, как она помчалась к свёкру, рыдала у него на груди, а Андрей Петрович успокаивал её и обещал, что всё образуется. Анна знала, что только его влияние может помочь. Потом Алексей вернулся, два месяца молчал, но потом всё как будто наладилось. Теперь же происходило что-то другое. Она точно знала.
Анна не была ни красавицей, ни очаровательной женщиной, но в ней была удивительная мягкость в обращении с людьми, которая каждого заставляла думать, что она очень милая. И каждый считал, что она, если и не любит его, то, по крайней мере, прекрасно к нему относится. Но под её неизменной доброжелательностью был скрыт жёсткий, неумолимый анализ, а иногда даже голый цинизм. В глубине души она никому ничего не прощала и обладала железной волей, только об этом никто не догадывался, кроме Алексея, да и он ощущал это  чисто интуитивно, так как она любила его до безумия. Она делала всё, чтобы не к чему было придраться и чтобы он был как можно большим ей обязан. В этом она видела залог своего благополучия. Именно поэтому она никогда не заикалась, как трудно ей порой бывает от этих стирок, беготни по магазинам, уборок, очередей и многого другого. Она старалась прилично выглядеть и элегантно одевалась в неяркие тона, много читала и всему могла дать точную характеристику. Анна не выносила Алёшиных сотрудниц из ревности и из-за обидной клички «серая мышка», которой они её наградили. Все знакомые женщины считали, что ей крупно повезло, и удивлялись, как такой потрясающий мужчина мог жениться на ней. Они  не могли и предположить, что в свои 17 лет она выработала чёткий план по завоеванию студента Михайлова. Она очаровала безукоризненным поведением Андрея Петровича. Она терпеливо ждала, когда Алексею надоедят скоротечные романы бурной молодости. Она старалась незаметно помочь ему в нужный момент. В конце концов, все её усилия увенчались успехом.
    Тогда она что-то наврала ему, уехала на два дня к подруге на дачу и там напилась до бесчувствия. Она высказала подруге всё, что накипело на душе, вспомнила все свои обиды, всех знакомых расчихвостила так, что бедная подруга была в шоке и после этого больше не могла общаться с Анной.

      И вот теперь погибали все её труды. Ещё когда Алексей был на море, она почему-то стала тосковать, не находила себе места, принимала тазепам, но ничего не помогало. Болезнь отца была ей на руку, она дала возможность вызвать его раньше и ещё раз доказать, что она незаменима. Но катастрофа приближалась неотвратимо. По ночам она тихо плакала, а утром улыбалась мягко и сердечно. Она дошла до того, что стала ходить в церковь с её-то неверием ни в кого и ни во что. Она смотрела на лик Спасителя и шептала:
- Господи, ты видишь, как я страдаю! Ты ведь и сам страдал! Оставь мне его, оставь, прошу тебя!

Прошло почти десять дней с приезда Алексея. Он был всё такой же ровный и спокойный, Анна даже перестала пить успокоительное. Как-то она шла по улице Неждановой прекрасным воскресным днём и думала о том, что всё-таки счастлива. Ей пришла мысль зайти в церковь Вознесения и ещё раз окунуться в покой и мерный голос службы. У алтаря шло венчание, ей показалось это добрым знаком. Она зажгла свечку, поставила перед образом богоматери и подошла поближе к алтарю, но вдруг вскрикнула и отшатнулась: ей почудилось, что Миша Соболь держит венец над головой Алексея. Она выбежала из церкви, задев двух старушек по дороге, помчалась по улице и чуть не попала под автобус. Не слыша отборную ругань водителя, не замечая вокруг ничего, с сухими страшными глазами она добралась до постели, упала и внезапно заснула.
Проснулась она утром. Алексей брился и что-то напевал. Она лежала под одеялом, а вещи были аккуратно сложены на стуле.
- Алёша, где ты? - позвала Анна.
- Сейчас, Аня, иду! Только умоюсь, - прозвучал довольный голос мужа. -   Аня, что же ты? Разве можно так уставать? Уснула и даже не разделась!
- А ты когда пришёл?
- Я? В одиннадцать. Раздел тебя и лёг.
- Да? Это правда? Значит, я ошиблась.
-  В чём ошиблась?
- Да нет, так, всё хорошо.
- Ну  ладно, Аня, мне пора. Мои шарики и жучки ждут меня. У меня  самого руки чешутся их пощупать.

                +  +  +
Дверной звонок пропел «Калинка, калинка, калинка моя», и Миша пошёл открывать дверь, чертыхаясь на надоевшую мелодию.
- Ба! Кого мы видим! - слишком весело воскликнул он. - Анечка, проходи, солнышко моё!
-   Привет! Ты сегодня не работаешь?
- Поменялся с Сурковым. Мы вчера с Лёшкой были до одиннадцати у Юлии Николаевны, а сегодня я провожал своих на дачу. Уехали, слава богу, вместе с псиной.
- Ну и как Юлия Николаевна? Дышит?
- Да совсем плоха: 88 лет – не сахар. Одна да одна. Изредка ученики навещают, соседи помогают с продуктами. Ты проходи, вот тапочки, давай, не стесняйся!
- Анна вошла в просторную гостиную, села в глубокое кресло возле журнального столика, закинув ногу на ногу. Свою маленькую сумочку из чёрной лакированной кожи она пристроила рядом  с вазой. Миша хлопотал на кухне и громко басил:
- Анюта, ты у меня гостья редкая, а потому особенно желанная. Я всегда говорил Алёшке, что ему чертовски повезло с женой.
- Миша, а где вы ещё вчера были? - поинтересовалась Анна.
- Как где? Днём у меня дома. - Миша насторожился, подумал:  «Что-то она знает, где-то уже пронюхала, надо держать ухо востро».
Он принёс поднос с кофе, ватрушками и крохотной бутылкой коньяка.
- Прошу, мадам! Анечка, сегодня ты особенно хороша. Элегантна – обалдеть. Глаза блестят. Признавайся, что случилось. Али влюбилась в кого? Ха-ха-ха!
- Миша,   Алексей вчера   не венчался в Вознесенской церкви? - спросила она в лоб и уставилась на него, ожидая реакции.
Миша от неожиданности громко заржал и резко сказал:
- Ты что, мать, белены объелась?
Анна откинулась на спинку кресла и  облегчённо вздохнула, но Миша знал, что расслабляться ещё рано.
- Миша, а я ведь была вчера там.
- Где? Не понял.
- Да в той самой церкви.
- Зато меня там не было. А раз Лёшка был со мной, то и его там быть не могло. -   заключил Миша.
    Он догадался, что Анна ни в чём не уверена, и  от сердца слегка отлегло.
- Да?
- Да. Представь себе. А свои бредни оставь подружкам. Всё. Больше шуметь не будем, будем любить друг друга и пить кофе. Правда? Мир, Анечка?
- Да-да, мир. И обязательно любить. Ха-ха-ха! Только принеси  салфетки, а то могу облиться, - попросила Анна и, когда он вышел, быстро достала из сумочки пузырёк и вылила содержимое ему в кофе.
Миша вернулся с салфетками, сел напротив, стал неторопливо пить из маленькой тонкой чашечки, в его ручище она казалась совсем игрушечной.
- Как тебе напиток? Кайф? Только я так кофе умею варить…
- Исключительный. Сегодня особенный какой-то, - промурлыкала Анна, отпивая из чашки и слишком нежно глядя на Мишу.
- Точно. Великолепный. Всё же коньяк придаёт чудный аромат. Не хватает музыки, правда? Сейчас. Крис Ри где-то тут…
Они посидели минут двадцать, говоря на общие темы. И вдруг Миша ощутил странное возбуждение: ему нестерпимо захотелось женщину. Он вышел на кухню, посидел, умылся, опять посидел, пытаясь разобраться, что происходит, но это почему-то было невозможно. А потом всё произошло совершенно помимо его воли, только раз мелькнула мысль «опоила она меня что ли».
С дурной головой он вошёл в гостиную. На диване лежала обнажённая Анна. Он бросился к ней, стал жадно целовать её, шепча всякую чушь, вроде «как давно я об этом мечтал», и сквозь необузданный порыв всё время слышал: «Скажи мне, он был вчера в церкви, скажи, умоляю тебя». В эту минуту он готов был для неё на всё, кроме одного: сказать слово «был».
Потом он отключился. Анна поняла, что напрасно пошла на этот шаг и заплакала.
Через неделю она случайно встретила в «Подарках» ассистентку Алексея, которая с глубоким участием поведала о слухах в клинике, будто Алексей Андреевич влюбился: слишком уж нежен с персоналом и слишком уж по-весеннему выглядит.  Анна смертельно побледнела: это был конец.

+  +  +


- Родная! Я убежал из клиники раньше на два часа. Вот, наверное, все удивились, - сказал Алексей, входя в прихожую, целуя Елену за ушком, - у меня сегодня было три операции: одному доберману переехала лапу машина, такса никак не могла разродиться, и ещё сиамская кошка неудачно свалилась с пятого этажа. Но что с тобой? Ты плакала?
- Да. Сегодня день памяти бабушки. Мы только что вернулись с кладбища.
- А Вася где?
- Мама укладывает его в детской.
Алексей сел на диван, протянул руку Елене, она забралась с ногами к нему на колени, он обнял её, щекоча губами за ухом, жарко дыша, шепча  о божественном запахе ее кожи. Мама вышла из детской, улыбнулась.
- Что, всё шепчетесь? Давайте ужинать! У нас сегодня куриная лапша. Ах, хлеб забыли купить. Ленок, что ж ты не напомнила? Придётся ехать.
Она быстро собралась,  ушла.
- Алёшенька, у нас хлеба полным-полно, - смеясь грудным потаённым смехом, сказала Елена, сбросила шелковый халат и поцеловала его в подбородок. - Тебе кто-нибудь говорил,  какой ты…
- Какой?
- Не скажу, а то испортишься…
Впервые в жизни оба они проникали в тайну любви, впервые растворялись в ней полностью. Время исчезло, осталось только ощущение невозможного, фантастического, непостижимого счастья.
В прихожей протренькал звонок. Елена недоуменно посмотрела на Алексея, удивляясь, что где-то существуют звонки, вскочила, накинула халат с  ярким рисунком  на спине и побежала открывать.
- Мамочка, ты уже?
- Милая моя, два часа прошло. Я ездила в дальний универсам. Уже и Васеньке пора вставать. А где Алексей?
- Он в ванной, моет руки перед ужином, - засмеялась счастливо Елена, подхватила мать, закружила по комнате.
- Ленок, уронишь старую больную женщину.
- Мам, разве так бывает?
- Как?
- Так, как у нас с Алёшей. Разве это возможно? Может, мне всё это только снится?
- Ах, доченька, дорогая, я так рада за вас! Только, Господи, оставь им это надолго-надолго! - и мама расплакалась.


                +  +  +
Через месяц Андрея Петровича выписали из больницы. Он уже неплохо передвигался, хорошо говорил, делал всё без посторонней помощи. На прощанье он крепко обнял Мишу Соболя.
- Спасибо, мой мальчик! Алёшке очень повезло с таким другом.
- Да что вы, Андрей Петрович, вы ведь для меня, как отец, своего не пришлось увидеть… Только знаете…
- Что, Миша?
- Не знаю, как сказать… Вы старайтесь беречь себя, не принимайте все близко к сердцу. В жизни всякое бывает…
- Ты что-то не договариваешь. Скажи, скажи мне прямо, не бойся за меня. Я ведь вижу, что с Алёшкой что-то происходит.
- Видите ли, конкретно я вам ничего сказать не могу, но то, что сейчас творится в его жизни, очень важно и очень здорово. Мне, например, такого не дано. Я уверен – вы его поймёте. А вот за вами и приехали. Привет, Ляксей! Здравствуй, Анечка! Прошу принять! Из рук в руки. А мне пора. Пока, ребята!

                +  +  +

Прошёл ещё месяц, был уже конец сентября,  в семье Михайловых внешне всё было спокойно, но только внешне. Андрей Петрович терпеливо ждал переворота в жизни.   
Алексей не мог и дня прожить без Елены и всё больше привязывался к её малышу. Иногда она удивлялась его терпению в общении с маленьким непоседой. Хлопоты по хозяйству приносили ему неведомое ранее удовлетворение: он ходил по магазинам, купал Васю, пылесосил, а она любила преподнести ему какой-нибудь очередной кулинарный шедевр. Мама Елены уехала в Казахстан, Алексей чувствовал себя нужным и любимым.
Миша намекнул Алексею, что Анна обо всём догадалась, что она может даже выследить, куда он ходит так часто. Алексей не допускал мысли о слежке, однако он предпринимал все меры предосторожности, чтобы оградить любимую женщину от возможных неприятностей. Эта двойная жизнь тяготила его, он не терпел компромиссов с самим собой и  при первой же возможности решил всё рассказать отцу. Но его опередили.
Анна долго ждала, когда всё встанет на свои места, но надежды не было. Тогда она решила выяснить, где живёт соперница, однако Алексей, выходя из подземного перехода на «Пушкинской», словно испарялся. Она перерыла все его бумаги, пытаясь найти адрес или телефон, но и это не удалось, тогда она решилась на последнее средство.
- Папа, мне нужно с вами поговорить, - сказала Анна с застенчивой улыбкой, входя в его комнату, - ой, вы читаете… Так я лучше попозже зайду.
- Что ты, что ты, Анечка, проходи, голубушка, садись, - засуетился Андрей Петрович, откладывая книгу. Он понял, что наступила долгожданная минута прояснения ситуации.
Анна  нерешительно села у стола, вздохнула.
- Вы знаете, папа, мне очень трудно говорить, я не хотела бы волновать вас.
-   Что ты, хорошая моя, говори, не волнуйся. Я  в порядке.
- Видите ли, Алёша сильно изменился после юга. Вы не находите? Скорее всего, он решил бросить меня, но вы же знаете, как я люблю его. Я не мыслю жизни без него и без вас.
В её голосе зазвучали слёзы, Андрей Петрович встревожился.
- Но в чём же всё-таки дело?
- А дело в том, что какая-то хищница его окрутила.
- То есть как «хищница»?
- Да-да, именно. Вы не знаете этих женщин, это настоящие хищницы, коварные и подлые! - звенящим голосом сказала Анна. - Я узнала из верных источников, что она такая развратная особа, просто пробы ставить негде! В её доме происходят дикие оргии. И вот наш Алёша попал в этот вертеп. Его нужно спасать. Вы понимаете? Спасать!
Анна явно переборщила, и это сыграло не в её пользу, так как Андрей Петрович насторожился: он не ожидал, что тихая интеллигентная Анечка может кого-то так пылко клеймить и употреблять такие резкие выражения.
Он понял, что наступил тот  самый миг, когда ему надо взвешивать каждое слово. Он понял, что на этот раз должен поддержать сына, как его предупреждал Миша. Но пока еще не все было ясно.
- Но, Анечка, как ты можешь так говорить, может, она совсем не такая. Вы с ней знакомы? Нет? Ну вот. И потом Алёша давно не мальчик, чтобы…
- Нет! Она такая, такая, если не хуже! Вы себе и представить не можете, на что она его уже толкнула! - взвизгнула Анна.
 Её явно понесло.
- На что же?
- Он – доктор, человек науки, он…
- Что же он натворил?
- Он венчался с ней в церкви! Вот! А Миша ваш хвалёный был свидетелем! Сами у него спросите!
- Вот как? Интересно. Это серьёзное решение с его стороны. Значит, он действительно её любит.
- Любит! Ах, любит! А что же я? Что же будет со мной? Кто же я, по-вашему, в этом проклятом доме? - Анна задыхалась от злости и отчаяния.
И тут Андрей Петрович увидел не любящую женщину, а разъярённую фурию с оскорблённым самолюбием, его даже передёрнуло от этой картины. Он не мог поверить, что перед ним чуткая Анечка, Алёшина жена.
- Я знаю, кем я была в вашем доме! Кухарка! Сиделка! Прачка! Уборщица! Никогда вы меня за человека не считали! А я на вас всю жизнь свою угробила! Дура я, дура! Всю жизнь потратила на таких низких, подлых людей!
- Анечка! Опомнись! Что ты говоришь? За что ты нас оскорбляешь? Ты не в себе, пойди, успокойся. Позже поговорим. Нельзя так!
- Что нельзя? Что? Я… А выбрасывать меня на помойку, как старую тряпку, можно?
- Да что ты, кто ж тебя выбрасывает? Успокойся… В жизни всякое бывает. Нельзя же так ненавидеть… Алёшу ведь тоже можно понять…
- Понять? А я вот не понимаю! Ну ладно, я ему ещё устрою! Я этого так не оставлю! Я им покажу счастливую жизнь! Из клиники вылетит, как миленький! А вы что же, думаете, без меня долго протянете? Чёрта с два! Его красотка живо вас в гроб загонит. Попомните тогда мои слова!
- Анна Вениаминовна! Я в вашем уходе больше не нуждаюсь и сожалею, что доставил вам столько хлопот в прошлом! Прошу покинуть мою комнату! - твёрдо проговорил Андрей Петрович и встал из-за стола.
 Руки его дрожали, но лицо было сурово и непреклонно.
- Ах, так! Гоните? Хороша благодарность!
- Попрошу вас в этом доме базар не устраивать!
Анна вылетела из комнаты, грохнув дверью. Андрей Петрович принял лекарство, лёг на кровать, пробормотал вслух:
- Ну и ну… вот так Анечка! Ох, и чёрная душа оказалась, кто бы мог подумать… А я-то, дурак старый, думал, что человек она.

                +  +  +
На другой день Алексей пришёл к Елене озабоченный и хмурый. Она взяла у него дипломат, положила перед ним тапочки, прижалась к нему, заглянула в глаза.
- Что с тобой, милый?
- Да так. Кое-какие проблемы возникли. Нам надо поговорить. А где Вася?
- Он у себя. Листает старые журналы и ненужные страницы ликвидирует.
- Тем лучше. Золотой ребёнок, честное слово. Иди ко мне!
Они сели на диван, и Алексей рассказал ей всю свою жизнь до их встречи, включая вчерашний долгий разговор с отцом. Елена ни разу не перебила его.
- Так ты говоришь, отец тебя понял?
- На этот раз – да.
- А что она?
- Она ушла. Живёт теперь у какой-то знакомой. В конце концов, всё закончилось более-менее благополучно. Остались формальности развода и размена. Но Аня… я и не подозревал, какая она…
- Нет, Алёша, ты не прав. Она всё это говорила от отчаяния, от страха потерять тебя. Знаешь, я её понимаю, я ведь знаю, что такое любить тебя.
- Леночка, родная, ты бы никогда, ни при каких обстоятельствах так  себя не повела.
- Ах, Алёша, как плохо мы себя знаем. Хорошо, что ты мне всё рассказал, хотя если бы я раньше узнала, что ты женат…не знаю, что могло бы быть…
-  Этого-то я и боялся.
- Ах ты, хитрец, ты всё продумал! И всё-таки мне кажется…
- Что?
- Что нас ждут ещё тяжёлые времена… не бывает всё так хорошо…
- Что ты, птица моя райская, ерунда всё, главное, что мы рядом.
Он прижал её к себе крепко-уютно и уже потянулся к ней лицом, но она вскочила с дивана, покружилась перед ним. На Елене был шёлковый розовый халат, просторный, струящийся по фигуре, широкий пояс с кистями подчёркивал тонкую талию и соблазнительный округлый переход к бедру.
- Ну и наряд! Как я сразу не заметил? В нём на приём к послу надо, а не дома возиться.
- Всё для тебя, Алёшенька, всё, всё, всё.
- А у меня тоже есть для тебя сюрприз! Вот – примерь!
- Ах, какая прелесть! Он ведь французский, да? Где ж ты его взял и сколько переплатил? Чудо! - Елена вертела в руках изящный бюстгальтер на тоненьких бретельках. Он назывался «анжелика»
 - И размер мой, надо же!
- Ну, это целая история. Все дамы нашей клиники его перемерили, судя по переполоху. От меня, разумеется, прятали, но я шустрый – всё вижу! А когда я купил его, у всех были квадратные глаза. Ха-ха!
-  Спасибо, милый, только он мне пригодится чуть позже.
- Как? Почему?
- А ты догадайся! - Елена изобразила невинные глазки.
Алексей понял, его  глаза наполнились бесконечной нежностью, он обнял её.
- Неужели у меня будет дочь… такая же красавица…
- А вдруг сын?
- Нет, я ужасно хочу дочь, сын у нас уже есть. Ненаглядная ты моя!
Тут Елена расхохоталась. Алексей оглянулся и увидел полуторагодовалого Васю с бюстгальтером на голове.
- Ну, как, мужик, чепчик? Пойдёт?
- Дя! - решительно и коротко ответил Вася, повалил Алексея на палас, вскочил на него и поскакал в дикие степи своего воображения.
- Дорогая, согласись, что теперь без штампа в паспорте нам уже не обойтись, ведь так?
- Алёша, а как же моя квартира? Отца мы одного не оставим, но и с этим домом я расстаться не в силах. Я так люблю эти высоченные потолки, старый  скрипучий паркет, просторные комнаты с утренним солнцем. И потом. Здесь бабушкин дух, везде её руки, её любовь.
- Там будет видно. Позже разберёмся. Да и дети когда-то вырастут…
- Как ещё примет меня твой папа?
- Прекрасно. Не сомневайся.

                +  +  +

      Алексей подал на развод, но прошло несколько месяцев, прежде чем настал день разбора дела в суде. Анна мастерски изображала оскорблённую добродетель, лила тихие слёзы, вызывая сочувствие судьи. Она проникновенно говорила о своей любви, своём самопожертвовании, о невозможности жизни без него. Судья была тронута, тем более что Алексей всё время мрачно молчал. Наконец он поставил всех в известность, что его любимая женщина ждёт ребёнка, представив в доказательство нужную справку, и развод состоялся. После этого начались трудности с разменом квартиры, так как Анну не устраивал ни один район Москвы, ни один вариант, но Алексей настойчиво преодолел и это.  Тогда посыпались доносы на работу, и Алексею пришлось неоднократно объясняться с директором клиники.
      Он измучился, похудел от этих бесконечных проблем, но ни разу не пожалел, что заварил эту кашу. Елену он старался оберегать от неприятностей, а она хоть и видела, что ему приходится несладко, но от расспросов воздерживалась, ей хотелось доносить ребёнка спокойно. Они договорились, что из роддома Алексей отвезёт Елену прямо на новую квартиру. К отцу.
Елена много гуляла, следила за весом, ограничивала себя в жидкости. Зато Вася становился всё более несносным: чересчур резвым и слишком любознательным. Ей трудно было с ним справляться, ведь теперь Алексей был занят другими делами и появлялся реже.
Откуда-то опять появилась Лерочка, носила фрукты, дарила красивые детские вещи и вкусные дефициты и вся была само внимание.

                +  +  +
Алексей распахнул входную дверь и вместе с Мишей внёс в прихожую несколько букетов великолепных роз самых разных оттенков на длинных стеблях. Они разложили букеты, и Миша убежал. Тут только Алексей услышал приглушённые рыдания. Он вошёл на кухню и увидел плачущую Елену.
- Что с тобой?
Она вздрогнула, повернула к нему опухшее лицо и опять заплакала. Алексей дал ей выпить валерьянки, посадил к себе на колени, обнял.
- Ну, моя дорогая, рассказывай, что стряслось?
- Мне просто очень плохо, Алёша.
- А что такое?
- Понимаешь,  сегодня представила себе свою жизнь с грудным ребёнком, вспомнила  мучения с Васей, поняла, что скоро всё опять повторится и… Я поняла, что больше этого не выдержу, - зелёные глаза опять наполнились слезами, она умоляюще смотрела на него.
- Но ведь теперь всё изменилось, теперь я с тобой. Для малыша всё приготовлено, отец мой ждёт - не дождётся, всегда рад помочь. Я не вижу никаких трагедий.
- Ты не понимаешь.  Уже столько лет я оторвана от нормальной интересной жизни… Только две недели у Сони и жила как человек. Я ни за что не выдержу, - голос опять задрожал.
- А где Василий, спит?
- Да, уже целый час.
- И ты весь этот час плачешь? Ты забыла, какой сегодня день?
- Какой? Какое хоть число? Понятия не имею.
- Моя дорогая, сегодня даже тебе можно пить шампанское! Давай фужеры, я сейчас!
Его не было довольно долго, потом он вернулся с бутылкой, сияя своей неповторимой улыбкой, налил фужеры из дымящегося горлышка, подал один Елене и вывел её в комнату.
- Что это? - изумлённо спросила она.
Вся комната была усыпана розами. Они лежали везде, даже на полу, издавая тонкий, изысканный аромат.
- Леночка! Птица моя райская, сегодня исполняется 275 дней со дня нашего знакомства и сегодня у тебя, как ни странно, день рождения. Я тебя поздравляю и прошу принять эти 275 роз в знак моей любви.
- Ой, я сейчас расплачусь от счастья! Ха-ха-ха! С тобой я сделалась патологической плаксой!  Ха-ха-ха!
Они выпили шампанского, поцеловались.
- Алёшенька, я не забуду этого дня до смерти, но нельзя же ходить по этой красоте! - Елена стала собирать цветы. - Я просто потрясена!
- Девочка моя, это ещё не всё. Сегодня у нас будут гости.
- Как?
- Да. Тебе предстоит распаковать кучу пакетов и коробок, я уже всё купил в кулинарии. Даже отхватил торт «Птичье молоко». Нам остаётся всё только  подогреть. Ты рада?
- Ты не мужчина! Ты – идеал какой-то! А как я с такой фигурой буду встречать гостей? Ты подумал?
-  Как только умоешься, опять станешь самой потрясающей женщиной в мире! А придут Миша, Лера и мой отец. Надо же вам познакомиться.
- Хорошо. Пусть будет так. Поднимай Васю, сажай на горшок, а я приведу себя в божеский вид, - Елена уплыла в ванную.
Через час Алексей увидел преображённую Елену и в очередной раз поразился её умению прекрасно выглядеть. На ней был причудливый кремовый наряд, который почти скрывал живот, волосы были гладко зачёсаны и скручены узлом наверху, она была похожа на мифическую греческую богиню. Лёгкий грим подчёркивал белизну лица, красивую форму пухлых губ и блеск зелёных глаз.
- Ну, Леночка! Ну, моя прелесть! Нет, Трои за тебя всё-таки не жалко! И неужели ты моя! Никак не могу привыкнуть к этой чудесной мысли.
Алексей жарил котлеты по-киевски, натирал свёклу и успевал следить за Васей, направляя его стремления в нужное русло.
Елена протирала посуду полотенцем.
- А ты знаешь, Алёша, меня ведь обворовали.
- Как так?
- А вот так. Кто-то был в моей квартире, пока мы с Васей гуляли.
- Что ж ты сразу не сказала?
- Видишь ли, кража была очень странная. Пропал мой старый пеньюар, австрийские туфли и фотография со стены.
- И всё?
- Всё. В том-то и дело. Какая-то очень странная кража. Замок цел, и всё остальное на месте, даже бабушкино кольцо с изумрудом. Меня и это очень расстроило сегодня, сама не знаю, почему – жалеть-то нечего.
- М-да, непонятно. Может, ты просто забыла, куда дела?
- Нет, всё лежало на месте. Что-то в этом есть нехорошее.
- Брось, не думай. Если думать ещё и о такой ерунде, то жить станет некогда. Скорее всего, пеньюар лежит в корзине для белья, туфли – в ремонте, а фотографию стащил какой-нибудь тайный обожатель, Мишка, например.

Вечер прошёл удачно. Елена встретила Андрея Петровича без всякого смущения. Он поцеловал ей руку, преподнёс духи «Палома Пикассо» и букет гвоздик.
- Очень рад! Разделяю неуёмные восторги сына. Вы божественно хороши!
Андрей Петрович уже окреп после болезни, все последние заботы, переезды, устройства как будто закалили его, а ожидание желанного внука поддерживало тонус. Елена не предполагала, что отец Алексея будет выглядеть так моложаво и бодро.
Потом появились Лерочка и Миша. На тоненькой Лерочке было короткое платье, по тёмно-синему фону расшитое большими бордовыми хризантемами, она вся благоухала «Клима» и потряхивала густыми короткими тёмными волосами. Миша ходил за ней хвостом. Весь вечер он громко хохотал, много пил и вышучивал весь белый свет. Гости и хозяева были очень довольны, а больше всех был доволен Вася, который с одних колен перелезал на другие, хватал со стола всё, что удавалось, и весь перепачкался в торте. Он и не знал, что мамин день рождения – такой приятный день.

                +  +  +

      Прошло три недели, и однажды ночью Алексей увёз Елену в роддом. У него был в этот день выходной, и он совершенно не знал, куда себя девать. В семь утра он уже звонил в дверь Мишиной квартиры.
- Ну вот, принёс чёрт гостя, - проворчал заспанный Миша, - пораньше не мог разбудить? Ну, входи! Чего стоишь, как пень! Только тихо, моя толпа ещё спит. Лапа! На место!
Собака ушла на свою подстилку, ни разу не тявкнув. Друзья прошли на кухню. Алексей сел на посудную тумбочку. Волосы были взъерошены, лицо небрито.
-   Ты чё! Сесть что ли некуда? - удивился Миша, - Да ты пьян с утра, что ли?
- Нет, просто Леночку увёз, в роддоме она, - как-то виновато проговорил Алексей.
- Ах, ах, какие страсти! Можно подумать, что до неё никто никогда детей не рожал! На-ка, выпей эту штуку, может, мозги прояснятся!
- Миш, у тебя сегодня дежурство?
- Угу.
- А я… с тобой?
- Поехали. Только если съешь вот этот бутерброд и выпьешь вот эту чашку.
- А позвонить?
- Позвоним туда с работы. И вообще, кончай напрягаться! Вторые роды всегда легче первых! Не дрейфь!
В полдень у Алексея родилась дочь.
 
                +  +  +
Однажды Елене приснился жуткий сон, будто она держит на руках дочь, а страшная незнакомая старуха пытается её вырвать. За подол её юбки двумя руками держится Вася и истошно кричит, а другая старуха отрывает сына от Елены.
Елена проснулась вся в поту и услышала плач малютки. Настало время кормления. Алексей стоял рядом с кроваткой, осторожно вынимая дочь и что-то приговаривая. И тут Елена обнаружила, что у неё нет молока. Это так поразило её, что она вскрикнула и страшно побледнела.
- Лена! Что случилось?
- У меня пропало молоко.
-Как? Так сразу? - Алексей подошёл с ребёнком и испугался
бледности жены. - Дорогая, не переживай так. В конце концов, так часто бывает. Ничего страшного. Хорошо, что два месяца покормила, иммунитет ребёнок получил. На, подержи её, а я пока «Тутелли» согрею. Хорошо, что запаслись.
Через десять минут он принёс бутылочку, маленькая Алёнка активно зачмокала.
С этого дня с Еленой что-то произошло. Она перестала есть, почти не спала и худела с катастрофической быстротой. Алексей взял отпуск и посвятил всё своё время тому, что возил её  к знаменитым профессорам, но все в один голос заявляли, что этот случай науке не известен. Миша провёл полное обследование в своей больнице и тоже ничего не обнаружил. Алексей обезумел от горя, он проклинал беспомощность медицины, свою судьбу. Вызвал тёщу из Казахстана, надеясь на её приезд, как на спасение, но она так рыдала, увидев дочь, что до Алексея тут только дошла абсолютно ясно вся безнадёжность положения. На двадцатый день болезни Елена перестала реагировать даже на детей. Алексею оставалось надеяться только на чудо.

                +  +  +
Алексей дремал в кресле от усталости возле постели Елены, когда вошёл Миша Соболь. Они вышли в другую комнату, где никого не было. Миша выглядел непривычно серьёзным и решительным.
- Я, кажется, знаю, что делать!
- Ты? Да что ты можешь сказать нового? Мы ведь уже…
- Ты погоди! Я знаю диагноз, а это, как тебя учили в своё время, уже полдела.
- Какой же, позволь узнать?
- Постой! Этот диагноз нужно осознать. Тебе. Ты, конечно, не поверишь, но то, что я скажу –  точно! Я выяснил.
- Чего темнишь –  говори!
- Так вот. На неё навели порчу.
- Что? Порчу? Благодарю за новость! До этого даже светила науки не додумались. Это всё бабьи сказки! И ты с этим пришёл?
- Лёшка, послушай меня! Ты сам можешь догадаться, кто это сделал, хоть и не веришь в мой диагноз. Она способна на всё. Это страшная женщина. Я уверен, ей многое известно из этой области.
- Например?
- Например, как кого можно со свету сжить. Или, предположим, приворожить…
- Что ж она меня не приворожила?
- Откуда я знаю? Может, не успела. Всё так внезапно произошло, я имею в виду ваш разрыв, она всё ждала…
- Кончай молоть!
- Молоть? Дурак ты после этого! Круглый дурак! Ты ещё веришь в её добродетель? После всего, что она тебе устраивала целый год? Каждый божий день! А ты знаешь, что тогда было, когда она приходила ко мне?
- Ты о чём? А… о венчании выведать?
- Вот именно. Знаешь, что она сделала? Она опоила меня какой-то дрянью, чтобы я нестерпимо её возжелал, сама разделась и бесстыдно отдалась, только бы обо всём узнать.
- Аня? Тебе?
- Представь себе. Я не владел собой совершенно, поверь! Она знала меня, знала, что я не захочу наставлять тебе рога, и подлила мне что-то в кофе. Вот так. А ты говоришь…
Миша распалился и даже разозлился, он был красный, как рак, вихры торчали угрожающе.
- Алексей! В конце концов, тебе дорога жизнь Елены или нет? Нам теперь выбирать не приходится. Жить ей здесь пока нельзя, я уже нашёл ей жильё в одном месте. Сегодня я её заберу и отвезу к одной сильной бабке. Она её вылечит – факт! В жизни, Лёха, есть много такого, чему не учат в институте. Всё. Решай!
Алексей долго думал, потом с каким-то облегчением сказал:
- Ты прав, Миша! Это последнее средство. Последний шанс.
- Иди, одень её! Моя машина внизу.

                +  +  +
Елена пропадала больше месяца, но Миша ежедневно информировал по телефону о состоянии её здоровья. По его словам, ей явно становилось лучше. В доме все воспряли духом. Мама Елены и Андрей Петрович очень сдружились, так как все заботы о детях легли на их плечи полностью. Дети не давали им скучать, шалости и первые фразы Васи вызывали смех и радость. Он ревниво реагировал на сестру и иногда обиженно вопил на всю квартиру. Андрей Петрович всем сердцем привязался к Васе, а над внучкой и вовсе не дышал. Он хвастался соседям, что Алёнка похожа на него. Один только Алексей метался и тосковал. Этот месяц показался ему адом. Он проводил на работе чуть ли не круглые сутки. Он ждал свою райскую птицу. И она появилась. Она вошла довольно бодро, ещё худая и бледная, поцеловала малышей и взрослых, виновато и нежно улыбнулась Алексею и сказала:
    -  Вот и я. Живая. И почти здоровая.

 1989г.

г. Курск