Михаил Петров Дирижабль над городом

Заметки краеведа.  Издание  2-е,  дополненное.

     М О Й   У Р А Л М А Ш
Деревья   летят   в   воздух
     В   Издание  2-е,  дополненное.музее  Уралмаша  есть  старая  фотография,  где  запечатлен  Банников,  управляющий  Уралмашстроем  среди  сотрудников  заводоуправления.  На  этом  снимке  запечатлен  и  мой  отец – Михаил  Гаврилович  Петров.  Он  рассказывал  мне  историю  этой  фотографии.
     Только  расположились  перед  фотоаппаратом,  появился  Банников,  проходивший  по  своим  делам.ии.
     Только  расположились  перед  фотоаппаратом,  появился  Банников,  проходивший  по  своим  делам.
     -  Александр  Петрович,  присаживайтесь  к  нам!  -  загалдели  все  разом.
     -  По  какому  поводу  съемка?
        Зная  Банникова,  как  убежденного  большевика,  кто-то  поддержал  веселый  тон  и  произнес: «В  честь  китайской  революции!»
     -  Если  так,  то  снимусь,  -  сказал  управляющий,  и  присел  на  освобожденное  для  него  место.
     Фотографировались  у  стены  бревенчатого  барака,  где  размещалось  управление  строительством и  бюро  металлоконструкций.  В  этом  бюро  работал  мой  отец  чертежником.  Барак  под  номером  два  находился  возле  кромки  леса  в  самом  начале  улицы  Калинина.  Наименование  улице  было  присвоено  позднее,  а  вначале  дома  именовались:  «Первым  кварталом».
     Против  управления  стоял  угловой  двухэтажный  бревенчатый  дом,  где  находилась  гостиница  и  немецкая  столовая.  В  проектировании  завода  принимали  участие  немецкие  специалисты.
     У  нас  в  доме,  который  находился  рядом  с  гостиницей,  в  маленькой  комнатке  нижнего  этажа  жил  немецкий  специалист.  Мы  называли  его  дядей  Карлом.  Он  неплохо  говорил  по-русски  и  для  нас,  ребятишек,  пел  шутливые  немецкие  песенки,  прищелкивая  пальцами.
     В  первые  годы  строительства  завода  в  нашем  доме  №5  жили  многие  известные  впоследствии  люди.  Под  нами  жил  Петр  Илюхин,  крупный  специалист-металлург.  Часто  он  уезжал  по  делам  в  Германию.  С  его  сыном  Юрой  я  дружил,  а  потом  мы  вместе  работали  на  Уралмаше.  Позднее  Юрий  Петрович  Илюхин  был  известен,  как  начальник  крупнейшего  прессового  цеха.
     Рядом  с  нами  на  одной  лестничной  площадке  жил  Михаил  Иванович  Елсаков.  Также  впоследствии  крупный  специалист  внешнего  монтажа,  руководящий  сборкой  трехкубовых  экскаваторов  за  рубежом  и  награжденный  Польским  орденом.
     Рядом  с  бараком  управления,  в  торец  к  нему,  стоял  еще  такой  же  бревенчатый  барак.  В  нем  находилась  начальная  общеобразовательная  школа.  В  одном  из  классов  иногда  показывали  кино.  Там  я  впервые  в  жизни  увидел  мультфильм,  с  весьма  примитивным  сюжетом,  чтобы  только  показать  возможности  нарождающегося  нового  искусства.  Если  игровые  фильмы  для  нас  тогда  были  загадкой,  то  мультипликация  совсем  уж  находилась  на  грани  фантастики.
     В  доме  №7  жила  Клавдия  Шаврина,  в  прошлом  работник   ОГПУ.  Я  ее  запомнил  с  трясущейся  головой.  К  ней  прикрепляли  девочек-школьниц,  живших  в  этом  же  доме,  чтобы  они  кормили  ее.  Сама  тетя  Клава  не  могла  поднести  ко  рту  ложку  с  супом,  не  расплескав  его.
     Её  болезнь – следствие  работы  в  органах.  Возможно,  она  сама  и  не  участвовала  в  расстрелах,  только  присутствовала.  Но  и  этого  было  вполне  достаточно,  чтобы  довести  человека  до  инвалидности.
     Сейчас  много  говорится  и  пишется  о  репрессированных,  погибших  от  рук  сталинских  палачей.  Однако,  кроме  палачей,  было  в  органах  много  честных  людей,  попавших  туда  по  мобилизации  и  вынужденных  выполнять  приказы  начальников.
     Тетя  Клава  Шаврина  запомнилась  мне  тихой,  доброй  и  немногословной.  Никак  не  верилось,  что  она  на  кого-то  могла  поднять  руку.  В  той  жестокой  мясорубке  она  оказалась  жертвой.
     Незадолго  до  пуска  завода  нашу  улицу  имени  Калинина  решили  удлинить,  но  не  за счет  прироста,  а  наоборот,  с  меньших  номеров.  Наш  дом  №5,  стал  №15.
     Я  хорошо  запомнил    работу  по  расчистки  площадки  от  леса.  Улица  была  перекрыта  толстым  брусом  с  красными  флажками,  за  которые  проход  запрещался.  Темпы  строительства  в  те  годы  были  ударными.  Всюду  работала  изобретательская  мысль,  приносившая  иногда  положительные  результаты,  а  подчас – конфуз.
     Так  и  в  тот  далекий  день   я  был  свидетелем  просчета  изобретателей – рационализаторов.  Конечно,  то,  что  происходило  на  моих  глазах,  для  меня,  мальчишки,  было  восторгом.  Это  сейчас,  по  прошествии  восьмидесяти  лет,  я  размышляю  трезво  над  содеянным.
     А  дело  было  так.  Чтобы  быстрее  очистить  площадку  от  леса  под  фундаменты  будущих  домов,  рационализаторы  надумали  выкорчевывать  деревья  взрывами.  В  воздух  летели  целые  стволы  вместе  с  темно-зеленой  кроной  и  с корнями.
     Результаты  оказались  плачевными.  Мало  того,  что  строительная  древесинабыла расщеплена  и  переломана,  на  месте  взрывов  получился  такой  потрясающий  завал  из  поломанных деревьев,  что  растащить  его  оказалось  не  простым  делом.  Сейчас  трелевочными  тракторами  можно  было  управиться  за  считанные  часы,  а  тогда  при  гужевом  транспорте,  работы  хватило  на  месяц.  Как  говорится,  наломали  дров.
     Взрывы  прекратили  и  дальнейшую   расчистку  площадки  уже  производили  старым дедовским  способом:  спиливали  деревья,  а  пни  выкорчевывали  с  помощью  ломиков,  мужицкой  силой  и  тут  же  сжигали.
     Вся  улица  имени  Калинина  состояла  из  двухэтажных  бревенчатых  домов,  за  исключением  каменной  школы  №80  и  двухэтажной  швейной  мастерской  на  пересечении  со  Стахановской  улицей.  Заканчивалась  она  деревянным  корпусом  цирка  по  левому  порядку  домов  на  пересечении  с  нынешней  улицей  Орджоникидзе.  А  далее  был  большой  пустырь.  Первые  бревенчатые  дома  на  пустыре  появились  перед  самой  войной,  а  шлакоблочные  двухэтажные  -  после  войны.
     Улица  Калинина,  прямая  как  стрела,  хорошо  просматривалась  насквозь  от  первых  номеров  до  последних.  Теперь  ее  стройность  нарушена.  Зачем-то  перегородили  ее  частью  зданий.  Первым  половину  проезжей  дороги  перегородил  16-этажный  небоскреб,  воздвигнутый  на  улице  Красных  Борцов.  Полностью  пересек  дорогу  дом  на  улице  Ильича,  а  на  улице  Индустрии  здание  заехало  и  на  пешеходный  тротуар.  И  сейчас  непонятно,  есть  улица  Калинина  или  ее  уже  нет  совсем.
     Я  часто  вспоминаю  ее  той  старой,  которая  мне  дороже.  Теперь  уж  ничего  не  поделаешь.  Я  понимаю:  нам,  старикам,  жаль  расставаться  с  прошлым…
                СЛОНЫ  И  ВЕРБЛЮДЫ  НА  УРАЛМАШЕ
     1928  год. Родители  мои  начали  работать  на  Уралмашинострое.  Отец – чертежником  в  бюро  металлоконструкций,  мама  в  том  же  бюро – копировщицей.  Они  трудились  там  вплоть  до  ухода на   пенсию.
     Помню,  мама  часто  приносила  работу  домой,  и  я  помогал  ей  копировать  чертежи.  Маленьким  циркулем  «балеринкой»  я  крутил  кругляшки – заклепки.  В  то  время  сварка  только  зарождалась.  И  все  колонны,  балки  и  фермы  цехов  соединялись  заклепками.
     Мы  жили в  гостинице на  одном  этаже  с  управляющим  строительства  Уралмаша  Банниковым.  И,  как  знать,  возможно, он  не  раз  обращал  внимание  на  малыша,  шлепающего  босиком  по  длинному  коридору.  К  сожалению,  моя  память  не  сохранила  образ  этого  интереснейшего  человека.
Через  год,  когда  построили  на  улице  Калинина  дом №5,  в  дальнейшем  ставшим  №15  за  счет  новых  строений,  мы  переехали  в  этот  двухэтажный  бревенчатый  дом.  В  нем  я  прожил  35  лет.
     В  нашем  доме  уже был  водопровод,  но  воды  еще  не  было.  Ее  мы  покупали  на  улице  в  деревянной  водокачке.  Ведро  воды  стоило  2  копейки.  Стены  в  комнатах  были  бревенчатые,  не  штукатуренные.  В  то  время  это  не  считалось  неудобством.
     Жизнь  шла  своим  чередом.  Родители  работали,  я  ходил  в  детский  сад.
     С  другой  стороны  завода,  за нынешним  БЦСМК,  у  нас  был  огород.  Ходили  к  нему  напрямую( завод  еще  не  был  огорожен).  Шли  сквозь  строившуюся  коробку  первого  механического  цеха,  перескакивая  через  многочисленные  канавы  и  по  качающимся  доскам  перебирались  через  широкие  траншеи.  Однажды  нашел  заржавленный  револьвер. В  Гражданскую  войну  здесь  шли  жестокие  бои.
     Возвращаясь  с  огорода,  мы  проходили  мимо  строящегося  здания  заводоуправления.  Меня,  помню,  особенно  поражало  невиданное  доселе  сооружение – башенный  кран.  И  маме  стоило  больших  усилий  увести  меня,  зачарованного,  от  любования  этой  уходящей  в  небо  громадной  и  движущейся  там,  наверху,  стрелой.
     Вместе  с  ростом  завода  рос  поселок  и  благоустраивался.  В  длинном  зеленом  бараке (напротив  бани)  открыли  рабочий  клуб.  На  пересечении  нынешних  улиц  Орджоникидзе  и  Калинина  было  возведено дощатое здание  цирка,  где  кроме  выступления  борцов,  акробатов,  жонглеров,  часто  гастролировали  дрессировщики  зверей  и  животных. А  так  как   специального  транспорта  для  их  доставки  не  было,  животные  с  вокзала  шли  своим  ходом
     Запомнилась  такая  картина: в  солнечный  летний  день  по  улице  Кировградской  важно  шествуют  горбатые  верблюды.  За  ними  семенят  длинноухие  ослики,  дальше  грациозно  переступают  тонконогие  вороные  кони,  покрытые  разноцветными  попонами.  И  завершает  шествие  слон!  Самый  настоящий  индийский  исполин.   Он  идет  очень  спокойно,  будто  по  своим  родным  джунглям,  нисколько  не  обращая  внимания  на  пацанов,  вьющихся  в  диком  восторге  вокруг  него.
     От  этого  зрелища  нас  уже  не  может  оторвать  никакая  сила.  Мы  сопровождаем  весь  этот  экзотический  кортеж  до  самого  цирка.
     Цирковая  арена  была  и  в  заводском  парке.  На  том  месте,  где  сейчас  танцплощадка,  находился  манеж, а  вокруг  амфитеатром  поднимались  сиденья.   Куполообразной  крыши  не  было.  Все  представления  здесь   проводили  под  открытым   небом,  под  сиянием  далеких  звезд.
   Здесь  же,  в  парке,  крутили  первые  немые  фильмы.  Между  двух  сосен  натягивалось  белое  полотно.  Киноаппарат  устанавливался  на  стол  среди  зрителей,  и  киномеханик  в  продолжении  всего  сеанса  крутил  его  ручку.
     Тут  для  нас  были  свои  прелести.  Во-первых,  можно  было  забежать  за  прозрачный  экран  и  смотреть  кино  «наоборот».  Во-вторых,  пойти  в  помощники  к  киномеханику.  Я  из-за  своей  застенчивости  никогда  не  решался  подойти  к  нему,  а  ребята  побойчее  по  очереди  крутили  ручку  кинопроектора.
     Из  того  далекого  детства  у  меня  осталось  радостное  воспоминание  от  первой  встречи  с книгой. Книжный  магазин  находился  в  бараке  на  пересечении  улицу  Кировградской  и  Красных  борцов.  Прекрасно  помню  чарующий  запах  типографской  краски,  охватывающий  каждого  переступившего  порог  книжного  магазина.  Сейчас  этого  запаха  в  книжных  магазинах  уже  нет.  То  ли  краски  стали  не  те,  то  ли  еще  почему.  Первый  раз  мне  купила  мама  в  этом  магазине  рассказы  Бориса  Житкова  и  стихи  Самуила  Маршака.
     Возле  того  магазина  проходила  по  всей  длине  улицы  Красных  борцов  железная  дорога.  В  первые  годы  строительства  завода  весь  поселок  был  перерезан  железнодорожными  ветками.  Автомашин  было  мало,  а  на  лошадях  много  не  увезешь.  Железнодорожная  ветка  шла  от  завода  к  ДОКу.  На  его  месте  сейчас дом  с магазином  «Соки-воды».
     И  еще  железнодорожная  ветка   пролегала  прямо  по  площади  Первой  пятилетки,  пересекала  то  место,  где  позднее  соорудили  трибуну  с  памятником  Ленину  на высокой  круглой  стеле,  и  обрывалась  возле  каменных  домов,  не  доходя  немного  до  улицы  Кировградской.
     Основным  транспортом в  те  годы  была  лошадь.  На  пересечении  улиц  Кировградская  и  Ильича  находился  большой   конный  двор.  Возле  него  на  улице  Красных борцов  располагалась  пожарная часть – вначале  с  конным  выездом,  позднее – с  пожарными  машинами.  Тут  же  возвышалась  пожарная  каланча,  сложенная  из  бревен  и  досок.  На  ней  днем  и  ночью   дежурил  дозорный.


 .

                ДИРИЖАБЛЬ  НАД   ГОРОДОМ
                1.
     Помню,  у  нас  в  доме  часто  велись  разговоры  о  дирижаблях,  этих  воздушных  гигантах.  Мои  родители,  конструкторы  Уралмашзавода,  принимали  участие  в  проектировании  приемной  мачты  для  дирижаблей.  Прилет  одного  из  них  планировался  на  1937  год.
     Время  прибытия  дирижабля  взрослые,  видимо,  знали.  Мы  же,  пацаны,  об  этом  не  ведали.  Какой  обуял  меня  восторг,  когда,  сидя  на  уроке,  я  через  широкое  окно  школы  увидал  плывущую  над  заводскими  трубами  огромную  сигару!
     Вскочив  с  места,  я  радостно  вскрикнул,  сразу  догадавшись,  что  эта  сигара – давно  ожидаемый  дирижабль.
     Учительница  сделала  мне  замечание и пересадила  на  заднюю  парту.  Я  и  там  не  мог  усидеть,  вертелся,  показывал  ребятам  на  окно.  Но  там  ничего  интересного  уже  не  было.  Просматривался  знакомый,  ничем,  не  примечательный  пейзаж.  И  только  в  конце  школьной  смены  пронеслась  весть:  «Дирижабль  над  Уралмашем!»
     Мы  высыпали  на  улицу,  наполненную  непонятным  шумом,  неясно  откуда  идущим.  Все  вертели  головами,  но  ничего  не  видели.  И  вдруг  из-за  крыши  школы  медленно  выплыл  огромный  серебристый,  похожий  на  кита, воздушный корабль.  Утробно  гудя,  он  важно  плыл  по  небу.
     В  те  годы  и  самолет-то  был  для  нас  редкостью.  А  тут  такое  чудо  над  головой.  При  виде  его  невозможно  было  удержаться  от  радостных  криков.
     Дирижабль  долго  кружил  над  уралмашевским  поселком.  Прибежав  домой,  я  еще  раз  увидел   это  удивительное  зрелище.  Воздушный  корабль  с  огромными  буквами  «СССР»  на  покатом  боку  проплывал  над  нашим  домом.  Хорошо  была  видна  продолговатая  гондола  с  окнами,  гудящие  моторы  и  на  хвосте  пересекающиеся  под  прямым  углом  рули  управления.  На  всю  жизнь  запомнилась  эта  величественная  картина. Однако  в  тот  день  дирижабль  долго  кружил  над  Уралмашем  и  начал  у  нас  вызывать  удивление,  а  некоторые  взрослые  даже  подумали,  не  стряслась  ли  с  ним  какая  беда?
     …Много  позже,  проезжая  по  Челябинскому  тракту,  я  всматривался  в  окрестности,  пытаясь  отыскать  мачту  для  дирижаблей.  Но  поиски  оставались  бесплодными.  Наконец,  я  поинтересовался  у  своего  старого  знакомого  Петра  Васильевича  Слуховских,  бывшего  авиатора,  жившего  в  то  время  в  Арамили,  не  знал  ли  он,  где  была  мачта  для  приема  дирижаблей.  Не  только  знал,  ответил  он,  но  и  сам  был  свидетелем  того  памятного  дня,  кода  прилетал  дирижабль   «СССР  В-6».
    Вот  его  рассказ:  «В  те  годы  я  был  техником  звена  школы  пилотов.  Как-то нам  сообщили,  что  в  Свердловск  прилетит  дирижабль.  В  день  прилета,  9  сентября  1937  год  нас  подняли  по  тревоге.  Я  попал  во  второе  звено.  Дежурили  с  5  часов  утра.  Дирижабль  показался  со  стороны  города  и,  сделав  несколько  кругов,  стал  снижаться,  приноравливаясь  к  металлической  мачте.  Но  ветер  мешал  ему  точно  подойти  к  причалу.  Сколько  мы  ни  бились,  укрепить  дирижабль  на  мачте,  так  и  не  смогли.  И  дирижабль  улетел  в  сторону  города.  Вернулся  только  вечером,  в  18  часов, когда  поутих  ветер.  Но  все  равно  было  холодно,  несмотря  на  комбинезоны  и  тужурки,  в  которые  мы  были  одеты.
     Командир  корабля  дал  указание  притягивать  дирижабль  к  земле.  Был  такой  настрой:  если  мы  авиаторов  не  спасем,  они  убьются,  горючее  у  них  на  исходе.  Их  хорошо  было  слышно,  когда  они   руководили 
подтягиванием.
     Притягивать  дирижабль  к  земле  было  очень  тяжело.  Он  сопротивлялся,  все  время  норовил  вырваться  и  унестись  в  небеса.  Участвовало  в  этом  деле  человек  двести!  Наконец,  подтянули  его  на  три  метра  к  земле,  канаты  укрепили кольями.  Спустились  по  лестнице  на  землю  авиаторы,  их  увезли  в  город,  а  нас  отпустили домой»
     В  Свердловске  дирижабль  пробыл    немногим  более  суток  и  10  сентября  отправился  в  обратный  рейс.  А  через  двадцать  дней  дирижабль  замахнулся  на  мировой  рекорд  длительности  полета.  И  побил  его.  29  сентября  1937  года  «В-6»  ушел  в  полет,  по  возвращение  из  которого  он  стал  знаменитым  на  весь  мир.  Полет  этот  длился  139  часов  17  минут.
     Дирижабль  этот,  построенный  по  проекту   инженера  Умберто  Нобиле,  был  самым  красивым  во   всей   эскадрилье.  В  основу  конструкции  был   положен  тип  дирижабля   «Италия», летавшего  в  1928  году к Северному полюсу.  Проектирование  началось   в   сентябре  1932 года.
     Первый  испытательный  полет  состоялся  5  ноября   1934  года,  второй – 7  ноября  над  Москвой,  на  высоте  300  метров.  В  мае  1935  года  дирижабль  совершил  полет  из  Москвы  в  Архангельск.  Потом  были  тренировочные  полеты  в  Киев  и  Ленинград.  И,  наконец,  -  в  Свердловск.
     В  1938  году  экипаж  дирижабля   «СССР –В6»  готовился  к  длительному  перелету   Москва -  Новосибирск.  Но,  узнав  о  катастрофе  папанинцев,  5  февраля  вечером  вылетел  на  Петрозаводск.  Однако  в  условиях  плохой  видимости  налетел  на  гору  и  взорвался.  Погибли  13  человек,  в  живых  остались  только  шестеро.
     Вся  страна  переживала  гибель  аэронавтов,  а  мы,  уральцы,  особенно.  Ведь  так  недавно  этот  дирижабль  кружил  над  нашим  городом  со  всей  своей  командой,  живой  и  невредимой,  полной  радужных  надежд  на  новые  свершения.
     К  тому  же  планировалось,  что  он  откроет  первую  в  стране  пассажирскую  линию,  связывающую  Москву  со  Свердловском.  Дирижабль  это  мы  уже  считали  в  какой-то  мере,  своим,  родным.  Но  этому  было  не  суждено  сбыться…
     Несколько  лет  назад,  когда  я  находился  в  туристской  поездке   по  северо -  западу  России,   мне  показывали  гору,  на  которую  наткнулся  дирижабль.  Это  даже  не  гора,  а  сопка,  совершенно  голая,  без  всякой  крупной  растительности,  кроме  травы.  На  глаз  она  высотой  метров  пятьдесят,  и,  отклонись  корабль  всего  метров  на  десять  в  сторону,  пролетел  бы  невредимым.
                2.
     После  Великой  Отечественной  войны  в  нашей    стране  началось  возрождение  дирижаблестроения.  Плодотворно  над  этой  проблемой  работает  группа  энтузиастов  и  в  нашем  городе  под  руководством  Давида Залмановича  Бимбата.  Однажды  к  нему  обратилась  с  просьбой  киностудия  «Мосфильм»  сделать  дирижабль  для  съемки  художественного  фильма:  «Гиперболоид  инженера  Гарина».  Просьбу  уральцы  выполнили.
     Я  видел  этот  фильм:  «На  экране  бежал  инженер  Гарин,  спасаясь  от  преследователей.  На  его  пути  с  неба опустилась  веревочная  лестница.  Он  схватился  за  нее  и  начал  быстро  взбираться  вверх.  Преследователи  отстали».
     Дирижабль  не  показали.  Да  и  что  там  было  показывать?  Для  фильма  был  изготовлен  двухместный  воздушный  корабль  совершенно  не  похожий  по  внешнему  облику  на  дирижабли  Циолковского,  Цеппелина,  или  Умберто  Нобиле.
     Редакция  одной  из  городских  газет  попросила  меня  написать  очерк  о  Бимбате,  дали  телефон.  Много  раз  звонил  по  этому  телефону,  но  безуспешно.  На  эту  тему  со  мной  Давид  Зальманович  говорить  отказывался. В  субботу   18  января  2003  года  в  актовом  зале  «Детской  филармонии»  отмечали  15-летие  Обществу  уральских  краеведов.  Во  время  перерыва,  в  курилке  я  встретил  Бимбата. ( Вперые  Бимбата  я  увидал  10  января  1987  года  в  помещении  обкома  ВЛКСМ  на  собрании  энтузиастов,  ратующих  о  создании  музея  авиации  под  открытым  небом).  Подошел, поздоровался:
     -  Здравствуйте,  Давид  Зальманович.  Я  Петров  Михаил  Михайлович,  который  часто  вас  донимал  телефонными  звонками.
     -  Здравствуйте,  Михаил  Михайлович,  вас,  наверно,  удивляет  мой  отказ   рассказывать    себе?
    - Вы  угадали,  удивляет.
     -  У  вас,  журналистов,  есть  термин -  домысел,  который  часто  переходит  в  вымысел.
     -  Да,  такое  случается.
     -  Поэтому  я  не  хочу  у  читателей  вашей  газеты  выглядеть  выдуманным.
     -  Хорошо,  оставим  этот  разговор.  У  меня  к  вам  другой  вопрос:  в  1937  году  я  был  свидетелем  прилета  дирижабля  в  наш  город,  который  очень  долго  кружил  над  Уралмашем.  Зачем?  Пристать  к  причальной  мачте  мешало  солнце?
     -  Причем  здесь  солнце?  Причальная  мачта  оказалось  не  готова  укрепить  воздушный  корабль,  и  потому  экипаж  дирижабля  принял  решение  опускаться  на  землю,   для  этого   выждать,  когда  утихнет  ветер.  Ветер  стих  только  к  вечеру.
     -  Понятно.  Другой  вопрос:   есть  ли  какие  заказы  на  постройки  дирижаблей?
     -  Да,  есть.   Получил  заказ  на  постройку  дирижабля  для  Севера.  Но  я  не  дирижаблестроитель,  как  считают  многие,  а  строитель.
     -  Что  же  вы  строите?
     -  Недавно  мы  закончили  изготовление  из  глинистого  состава  ангара  для  Уктусского  аэропорта,  расположенного  вблизи  Арамиля,  случайно  не  видели?
     -  Видел,  и  не  один  раз,  когда  с  женой  ездили  в  Арамиль  к  моему  шурину.  Автобус  подходил  к  самому  аэровокзалу.
     -  Видели?!  -  радостно  произнес  Бимбат.  -  Это  наше  детище  с  единомышленниками!
     Я  понял,  что  строительство  дирижаблей  для  Бимбата -  увлечение,  а  не  дело  его  жизни.
     На  следующий  год,  в   День  города,  я  пришел  в  Исторический  сквер  и  возле  плотины   пруда  увидел  почти  округлившийся  шар,  возле  которого  топилась  группа  зевак.  Здесь  же  находился  и  создатель  шара  Давид  Бимбат  с  керосиновой  горелкой,  наполняющий  теплым  воздухом  своё  творение.
     -  Здравствуйте,  Давид  Залманович!
     Он  слегка  повернулся,  увидя  меня,  ответно  поприветствовал  и  спросил:
   - Вы,  Михаил  Михайлович,  поднимались  когда – нибудь  на  воздушном  шаре?
     -  Никогда  не  поднимался.
     -  Далеко  не  уходите,  сейчас  я  наполню   утробу  этого  шара  теплым  воздухом  и  возьму  вас  с  собой  в  корзину.
     -  Спасибо,  Давид  Залманович,  -  поблагодарил  я  Бимбата,  но   поблагодарил  не  за  то,  что  Бимбат  возьмет  меня  с  собой  в  корзину,  а  за  то,  что  предупредил  -  я  очень  боялся  высоты.  Поэтому  я  быстренько  покинул  это  место  и  ушел  на  площадь,  где  стояли  легковые  машины – ретро.  Встреча   с  такими  автомобилями – возврощение  в  детство.
     Я  медленно  двигался  по  выставке,  отмечая  заметные  отличия  одной  машины   от  другой.  Вдруг  окружающие  меня  люди  зашумели,  устремив  свои  взгляды  в  сторону  мэрии.  Посмотрел  в  ту  сторону  и  я:
     Воздушный  шар  летел  к  Памятнику  с  фигурой  Ленина,  но  сильный  порыв  ветра  изменил  его  путь  и  он  быстро  помчался  к  башенным  часам,  готовый  разнести  их  на  мелкие  кусочки,  и  только  умелые,  быстрые    действия  пилота  с  помощью  стропов,  сумели  предотворить  катастрофу  и  воздушный  шар  проплыл  мимо  здания  не  причинив  вреда  ни  мэрии,  ни  себе.
     Хочется  надеяться,  что  воздушные  шары  с  двигателями,  повсеместно  называемые  дирижаблями,  появятся  вновь  над  нашим  городом!

                СКАЗКА  О  ДАЛЕКОЙ  СТРАНЕ
     Просматривал  подшивку  газеты  «Уралький  рабочий»  за  1936  год.   И  обнаружил  интересную   информацию  «На  оленях  в  Свердловск».  Вот  такого  содержания:
     «С  далекого  Севера  к  Свердловску  мчатся  8  оленей  в  двух  упряжках,  управляемых  искуснейшими   каюрами  Ивделя.  8  марта  оленьи  упряжки  прибудут  на  Уралмашзавод.  Этот  рейс  является  ответным  визитом  ивдельцев  на  лыжный   пробег  уралмашевских   физкультурников  по  маршруту  «УЗТМ -  Бурмантово».
     Тотчас  в  памяти  возник  их  приезд.   Был  еще  снежный,  но  уже  по – мартовски   теплый  день.  Масса  народу  у  въезда  с  улицы  Сталина  (ныне – Орджоникидзе )  на  площадь  Первой  пятилетки.  В  те  годы  эта  улица  была  полупустынна,  мало обустроена.
     И  вот  как-то  неожиданно  из  дальней  мглы  вырвались  две  оленьи  упряжки!  Мчали  они  в  полный  опор.  Но  подле  нас  мгновенно  встали,  как  вкопанные.
     До  сих  пор  я  видел  манси  с  их  чумами,  нартами,  оленями  только  в  школьном  учебнике.  Они  всегда  мне  казались  жителями  далекой  экзотической   и  полусказочной  страны.  И  вдруг – вот  они,  рядом!
     Среди  прибывших  были  и  женщины.  Все  в  длиннополых  меховых  одеждах.  Люди  окружили  их,  радостных,  возбужденных.  Обнимали,  жали  руки.  А  я,  пробившись  сквозь  толпу  к  оленю,  погладил  его  по  гладкому  боку,  еще  дрожавшему  от  сильного  бега.
     Гости  пробыли  на  Уралмаше   несколько  дней.  Им  показали  город.  Свозили  на  спектакль в  оперный   театр.  А  спать  в  гостинице  ( она  тогда  находилась  на  улице   Ильича, 9 )  они  не  смогли.  В  номере  с  паровым  отоплением  им  было  жарко.  Говорят,  они  спали  на  улице,  в  снегу,  возле  гостиницы,  закутавшись  в  свои  теплые  шубы.
     Вскоре  они  уехали  к  себе  на  Север  и  увезли  с  собой  сказку  о  далекой  стране   манси.

                ДРУГ   МОЙ    ТОПОЛЬ
     В  один  из  погожих  сентябрьских  дней  шел  я  по  бульвару  Культуры.  По   обеим  сторонам  моего  пути  слегка  шелестели  листвой  тополя.  В  посадке   их  давно –давно  и  я  принимал  участие.  Когда  же  это  было?  Семьдесят  пять  лет  тому  назад,  а  именно  весной  1942  года.
     Нас,  учеников  школы  №68,  учителя  привели  сюда,  вручили  каждому  по  лопатке  и  дали  задание  выкопать  ямки  около  метра  в  диаметре  и  такой  же  глубины.  Работа  оказалась  не  из  легких.  Каждую  минуту  лопата  натыкалась  то  на  битый  кирпич,  то  на  металлические  прутья  -  на  весь  этот  строительный  хлам,  который  остался  после  возведения  здания  клуба  культуры  и  каменных  домов  напротив.
     Работали  мы  вдвоем  с  товарищем.  Долбили  сухую  землю,  наверное,  не  один  час.  Но  всему  приходит  конец.   Наступил  черед  посадки.  Деревца  были  в  наш  рост  с  тонюсенькими  стволиками,  в  палец  толщиной.  Посадили,  сбегали  с  ведрами  за  водой,  полили.  И  вот  они  сейчас  какие  вымахали  огромные!   Который  «мой»?   Кажется,  этот.
     А  улицу  я  помню   еще  с  тех  далеких  лет,   когда  строился  завод.  Правда,  улицей  она  была  только  на  отрезке  от  площади  Первой  пятилетки   до  улицы  Красных   партизан.  На  месте  дома,  где  сейчас  магазин  «Соки – воды»  тянулся  огромный   забор  ДОКа ( дерево-отделочного  комбината).  Там  готовили  пиломатериал  для  завода  и  застройки  поселка.
     А  дальше,  справа  и  слева,  были  необъятные  пространства  пустыря  с  небольшими  землянками  первых  строителей  завода-гиганта.  Вдали  слева  виднелось  здание  кинотеатра   «Темп»,  а  справа,  возле  футбольного  поля,  высилась  парашютная  вышка.
      Запомнился   один  из  летних  выходных  дней,  когда  рабочие  и  служащие   завода  собрались на  массовку.  Мои  родители  взяли  и  меня  с  собой.  Шли  мы  по  глинистой  дороге  в  сторону  водонапорной  башни,  недавно  построенной  и  весело  блестевшей  чистыми  стеклами  круглых  окон-иллюминаторов.  То  и  дело  приходилось  обходить   участки  с  посадкой  картошки  (в  те  годы  еще  была  карточная  система,  и  материально  жилось  тяжело,  но  духовно,   по-моему,  люди  были  крепче,  чем  сейчас).
   Окончился   наш   путь  на   берегу  озера   Шувакиш.  Какое   огромнейшее   было  озеро!   Глубоководное,  с   чистой и   прозрачной   водой,   окруженное   близко   подступившим  к   воде   лесом.  Что   сейчас стало с этим прекрасным озером? Куда всё девалось?!
     На  траве  взрослые расстелили  скатерть,  разложили  немудреную  еду,  и  началось  веселье.  Там  и  сям  бренчали  балалайки  и  мандолины,  а  у  кого-то  даже  играл  патефон  (тогда  это  была  большая  редкость).  Все  отлично  отдохнули,  попели  песни,  а  мы,  пацаны,  накупались  до  икоты.
     В  годы  войны,  когда  в  город  хлынула  масса  беженцев  и  трудоармейцев,  улица  Культуры  начала  спешно  застраиваться  однотипными  бараками.  Появился  как  бы  барачный  микрорайон  со  своим  баракоуправлением,  магазином,  клубом.  В  этом  клубе  я,  будучи  членом  драмкружка,  много  раз  выступал  в  концертах.
     Как-то  был  направлен  в  одно  из  женских  общежитий  от  комитета  комсомола  с  чтением  лекции.  Тогда  я впервые  переступил  порог  их  жилища  и….ужаснулся.  Общежитие  представляло  из  себя  одну  длинную  комнату  без  перегородок,  с  многочисленными  нарами,  расположенными  вдоль  обеих  стен.  В двух  или  трех  местах  были  как  бы  отгорожены  закутки,  сооруженные  из  повешенных  на  веревки  простыней.  Когда  я  поинтересовался,  что  там  такое,  мне  ответили,  что  это  углы  для  семейных.  Потом  я,  работая  библиотекарем  на  общественных  началах,  бывал  в  других  общежитиях  этой  улицы  и  везде  видел  такую  же  убогую  картину.
     А  с  библиотекой  у  меня  получился  интересный  номер. Какой – то  старый  партийный  работник  пригласил  однажды  в  клуб  и  подвел  к  пузатому  платяному  шкафу.  Почему  он  был  пузат,  я  убедился,  когда  партиец  открыл  ключом  дверцы  шкафа.  На  пол  с  грохотом  посыпались  книги  в  прекрасных  переплетах.  Такое  богатство  я  видел  впервые!
     -  Не  знаем,  что  с  этими  книгами  делать, - заявил  клубный  деятель,-  сжечь – вроде  бы  жалко.
     -  Сжечь?!  -  ужаснулся  я.
     Несколько  дней  подряд  мы  с  товарищем  перетаскивали  эти  книги  ко  мне  домой.  Это  была  русская  классика  но…на  татарском  языке.  Это  и  понятно,  ведь  жильцами  бараков  в  основном  были  татары.
     С  тех  пор  я,  взяв  себе  в  помощники  двух  ребят,  заделался  добровольным  библиотекарем-книгоношей,  снабжая  книгами  жильцов  барачного  поселка.  Брали  книги  охотно,  читали,  обменивали.  Потом,  когда  все  было  перечитано  и  у  меня  перестали  просить  книги,  я  их  попытался  предложить  в  некоторые  библиотеки  района,  но  никто  их  не  взял,  а  было  их  около  ста  томов.  Часть  книг  я  раздал,  часть  где-то  сгинула  без  следа.  У меня  на  память  сохранился  только  томик  рассказов  Чехова.
     Улица  Культуры  с  бараками  была  очень  оживленной.  Живя  большой  семьей,  люди  по-хорошему  сплачивались.  Если  у  кого-то  был  день  рождения,  то  его  отмечал  весь  барак  или  даже  несколько.
     На  перекрестке  улиц  Культуры  и  Красных  партизан  был  стихийный  «хитрый  рынок»,  где  продавалось  все,  что  трудно  было  купить  в  магазинах  в  годы войны.  Действовал  он  от  одной  облавы  до  другой.  Однажды  и  я  угодил  в  облаву,  но  по  молодости  лет  был  тут  же  отпущен.  Ловили,  в  основном,  дезертиров  и  спекулянтов.  «Хитрые  рынки»  тех  лет  были  прообразом  нынешней  свободной  торговли.  Тогда  за  это  карали,  теперь – подталкивают.  Неисповедимы  пути  господни,  неисповедимы.
     Булка  хлеба  на  «хитром  рынке»  стоила  400   рублей  (в  магазине 1  кг.  хлеба- около  рубля,  но  ограниченно,  по  карточкам).  Килограмм  масла – 1000  руб.  Я  в  1944  году,  учась  в  техникуме,  получал  стипендию  390  руб,  чуть-чуть  не  хватало  на  булку   хлеба.  По  карточке  мне  полагалось  в  день  600  гр. хлеба.
     В  шестидесятых  годах постепенно начали  сносить  бараки  и  возводить  современные каменные  здания,  которые  стоят  и  поныне.
     Ну,  а  что  мой  тополь?  Стоит  еще?  Стоит!  Я  подошел  к  нему,  провел  ладонью  по  шероховатой  поверхности.  Постарел  он.  И  я  уже  далеко  не  молод.  Но  мы  поживем  еще,  поборемся  за  жизнь…
     Примечание:  К  сожалению,  наши  тополя  снесли  и  на  место  их  посадили  липы  в  преддверии  50-летия  Уралмашзавода.

                ЗАБЫТЫЙ   ПРОМЫСЕЛ
     В  30-е  годы  страна  переживала  экономический  кризис,  во  многом  подобный  нынешнему.  Правительством  предпринимались  различные  меры  по  ликвидации  разрухи  и  стабилизации  рубля.  Одним  из  методов  выхода  из  создавшегося  положения  была  частная  старательская  работа.
     Небольшим  золотым  прииском  для  старателей  служили  Пышминские  разрезы  на  окраине  Уралмаша.  Мы,  пацаны,  летом  часто  приходили  туда  купаться.  Иногда  заглядывали  к  старателям  и  наблюдали  за  их  нелегким  трудом.  Особенно  долго  ждали,  когда  в  промытом  песке  блеснет  на  солнце  крупинка  золота.
     Тут  же  со  своим  отцом  работал  мой  старший  товарищ – Вася  Варламов.  В  те  годы  мы  с  ним  общались  мало.  А  вот  в  зрелые  лета  как-то  встретились,  разговорились.  Я  ему  напомнил  о  его  старательской  работе.  Он  обрадовался,  что  я  помню  то  время,  помню  теперь  уже  покойного  его  отца,  и  рассказал  мне  забавный  случай   тех  лет.
     «Как-то  мы  с  отцом  наткнулись  на  золотоносную  жилу.  Хороший  пошел  песок.  В  день  намывали  несколько  десятков  долей,  а  иногда  целый  золотник  выпадал!
     Недалеко  от  нас,  ниже  по  течению  реки,  тем  же промыслом  были  заняты  женщины.  Этакие  крепкие  бабенки!  А  старательским  трудом,  как  ты  помнишь,  мы  занимались  по  выходным  дням.  В  будни  отец  работал  на  заводе,  а  я  помогал  матери  по  хозяйству.  Да  и  не  каждый выходной удавалось  выбраться,  других  дел  дома  хватало.
     И  вот  после  того,  как  недалеко  от  нас  начали  мыть  золото  старательницы,  мы  вначале  ничего  особенного  не  замечали.  Когда  же  пришли  на  свое  место  через  две  недели,  то  обнаружили,  что  кто-то  брал  наш  песок.  Долго  гадать  не  пришлось.  Дорожка  песка,  просыпавшаяся  из  тачки,  привела  к  трудолюбивым  подружкам.
     -  Вы,  что  ж  это,  девоньки,  берете  наш  песок? – спросил  их  отец.
     -  Нет,  мы  у  вас  не  берем,  у  нас  своя  шахта  есть. – нахально  заверили  они.
     Чтоб  отвадить  воровок,  отец  пошел  на  хитрость.  Он  взял  в  литейном  цехе  бронзовый  слиток,  не  больше  ладони.  Вычистил  его  до  блеска  под  вид  золота.  И  в  следующий  выход  на  старательский  промысел  подбросил  этот  слиток  в  кучу  не промытого  песка  на  участке  бабенок.  В  то  утро  мы  пришли  туда  раньше  их.
     Наконец  пришли  работницы  и  взялись  за  дело.  Спустя  четверть  часа раздался  визг.  Мы  глянули  в  сторону  женщин.  Они  таскали  друг  друга  за  волосы.
     -  Что  случилось?!  Что  вы  не  поделили?! – спросил  отец, когда  мы  подбежали  к  ним.
     -  Золотой  самородок!  Я  первая  его  увидела!
     -  Зачем  же  драться?  Вместе  работали,  и  находку  надо  делить  поровну!
     Кое-как  отец  успокоил  разбушевавшихся  женщин.  Завернув  в  тряпочку  самородок,  а  это,  как  ты  догадываешься,  был  бронзовый  слиток,  они  помчались  в  «Торгсин»  за  обновками.  После  этого  любительниц  легкой  удачи  мы  больше  не  видели…».
                МАРДЭКА  -  ЭТО  СВОБОДА
 На   Уралмаше,  на  площади  Первой  Пятилетки,  заполненной  народом,  звучит  из  многочисленных  динамиков  зажигательная  песня жителей Индонезийской  страны. Воздух  сырой,  чувствуется  приближение  дождя,  но  на  лицах  людей  радостное  ожидание.
     Наконец,  на  трибуну  у  подножия  памятника  Орджоникидзе  входят  сотрудники  парткома,  завком,  дирекции.  Среди  них  гости,  особенно  выделяется  среди  них  один – среднего  роста,  поджар,  в  черных,  плотно  облегающих  ноги,  сапогах.  В  руках  стэк,  который  он  держит  обеими  руками.  Это  доктор  Сукарно.
     Секретарь  парткома   Воронов  открывает  митинг,  посвященный  встрече  с  Индонезийскими  гостями.  Начинается  дождь,  во  время  которого  ничем  не  прикрываясь,  выступают  со  словами  приветствия  некоторые  наши  представители  администрации  завода.
    К  микрофону  подходит  Сукарно.  Кто-то  пытается  держать  зонт  над  головой  высокого  гостя.  Но  оратор  в  силу  своего  темперамента,  часто  выскакивает  из-под  переносной   крыши. Его  фигура  находится  в  движении.  То  туда  кинется,  то  обратно.  И  зонт  кидается  следом,  но  так  как  зонт  держит  человек  не  очень  подвижный,  то  дождь  поливает  Сукарно  немилосердно.  Кто- то  из  завкома  пытается  раскрыть  услужливо  другой  зонт,  но  Сукарно,  заметив  бесплодные  попытки  спасти  его  от  дождя,  отмахивается  от  них.
     Наконец,  Сукарно  заканчивает  свою  речь,  произносимую  по- английски,  потом  выжидает,  пока  переводчик  переведет  его  слова  и  обращается  к  нам  по-русски  сравнительно  не  плохо:
     -  Товарищи,  у  меня  в  стране  народ,  когда  хочет  говорить  о  дружбе,  он  говорит:  «Мардэка» - это  значит -  свобода!  Давайте  все  вместе  произнесем  это  слово.  Ну,  начали:  раз,  два,  три,  Мар…дэ..ка.
     В  толпе  прошел  какой-то  шорох,  но  никто  не  произнес,  так  желаемое  оратором  слово:  Мардэка.
     Почему  вы  молчите?  -  удивляется  президент,  -  повторяйте  за  мной:  Мар..дэ..ка!
     Группа  конструкторов,  стоявшая  ближе  всех  к  трибуне  и,  видимо,  предупрежденная  ранее,  пытается  проговорить  слово  дружбы.  Но  число  голосов  в  десять  человек  среди  пяти  тысяч  людей – капля  в  море.
     Дождь  перестает,  видно,  пораженный  настойчивостью  гостя,  который  вновь  обращается  к  нам:
     -  Прошу  вас  сказать  слово:  «Мар..дэ..ка!».
     Я  вижу,  как  окружающие  меня  люди,  шевелят  губами,  я  сам  произношу  то  слово,  но  так  тихо,  что  никто  его  не  слышит.
     -  Почему  вы  молчите?  - вновь  переспрашивает  Сукарно, - давайте  вместе громко  и  четко  произнесем  «Мардэка»
     Над  головами  людей  вспыхивают  отдельные  выкрики  «Мардэка!»
     -  Так,  так,  -  подбадривает  настойчивый  деятель, - дружней!
     -  Мардэка! – гудит  толпа.
     -  Отлично!  Теперь  давайте  вместе  произнесем  раздельно:  Мар..дэ..ка!
     И  тысяча  голосов  произносит  Индонизийское  слово  дружбы.
     -  Повторим  это  слово  три  раза,  начали…
     Четко  и  уверенно  над  площадью  гудит:  Мардэка,  Мардэка,  Мардэка!
     Лица  людей  светлеют,  расправляются  плечи.
     -  Спасибо,  друзья! – Сукарно  заканчивает  свое  выступление.
     Аплодисменты  выражают  одобрение  его  дружелюбию  и  поразительной  настойчивости.  Это  настоящий  революционер!
     Из  энциклопедии:  Сукарно   Ахмед ( 1901 – 1970) ,  президент  республики  Индонезии  в  1945 – 1967,  один  из  основателей  национальной  партии  Индонезии  с  1927 г. и  затем  ее  председатель.

                М О Й   Г О Р О Д
                САМАЯ  ГЛАВНАЯ  ШТУКОВИНА
     В  библиотеке  им.  В.Г. Белинского,  просматривая  подшивку  газеты   «Екатеринбургская  неделя»  за  1890 год,  я  обратил  внимание  на  материал  в  разделе  «Хроника»,  озаглавленный  «Фонограф  Эдисона».  Содержание  такое:  «В  четверг,  23  августа,  в  зале  Общественного  собрания  демонстрировался…фонограф  Эдисона – того  вида,  в  котором  он  был  показан  изобретателем  на  Парижской  выставке  1889  года,  после  значительных  усовершенствований,  примененных  в  1888  г.
     Подробно  описывать  внутреннее  устройство  этого  замечательного  и  для  «нашего  времени»  изобретения  мы  не  станем,  так  как  это требует  специальных  знаний,  да  и  пока  секрет  изобретателя.  Что  же  касается  наружного  вида,  то  последний  ровно  ничего  не  говорит  интересующемуся,  представляя  из  себя  как  бы  небольшой  деревянный  ящичек,  наверху  которого  несколько  валиков  да  колесиков.
     Кроме  того,  с  одной  стороны  ящичек  соединяется  с  элементами  для  приведения  механического  аппарата  инструмента  электричеством,  а  с  другой – со  слуховой  трубой,  предназначенной  для  усиления   получающихся  в  аппарате  звуков.  Вот  и  все.
     Исполнено  было  фонографом  несколько  нумеров  русских  песен,  воспринятых  им  в  Москве  и  Астрахани  в  нынешнем  году,  две  или  три  пиесы,  исполненные  заграничными  певцами,  да  столько  же  пиес,  записанных    тоже  заграницей  с  исполнения  на  разных  музыкальных  инструментах…»
     Вызывает  улыбку  описание  корреспондентом  устройства  фонографа.  Сейчас  каждый  школьник  знает,  что  основное воспроизводящее  звук устройство  находится  наверху,  не  скрытое  от  глаз,  а  невидим  только  механизм  вращения.  Тогда  же  казалось,  что  вся  тайна  именно  в  ящике.
     И  я,  будучи  малышом,  полагал,  что  весь  секрет  там,  внутри.   Детство  мое  пришлось  на  30-е  годы,  когда  еще  были  в  быту  граммофоны,  поздний  прообраз  фонографа.  Мой  дед  имел  граммофон  с  большой  блестящей  трубой  и  деревянным  резным  ящиком.  Пластинки были  толстые,  тяжелые  и  односторонние.  На  одной  стороне  записана  песня,  на  другой – изображен  ангел,  чертящий  иглой  по  диску.
     Однажды  лопнула  в  граммофоне  пружина,  и  дед  начал  его  разбирать.  Затаив  дыхание,  я  ждал,  когда  он  снимет  крышку.  Хотелось  увидеть,  наконец,  волшебных  человечков,  которые  играют  и  поют.
     Конечно,  я  увидел  только  сложный  механизм,  но  не  поверил,  что  человечков  нет.  Наверное,  пока  мы  открывали  ящик,  они  разбежались!  Эту  мысль  я  высказал  деду.  Он  засмеялся  и  ответил,  что  никаких  человечков  нет,  все  дело  в  мембране.  И  он  постучал  пальцем  по  слюдяной  крышке  круглой  металлической  головки,  в  которой  крепилась  игла.  «Эта  штуковина  самая  главная», - сказал  он.
     Граммофона  того  уже  давно  нет,  но  я  сохранил  мембрану  от  него  как  дорогую  память.  Иногда  я  достаю  ее  из  стола,  сдуваю  пыль,  глажу  рукой  по  слюдяной  поверхности  и  приставляю  к  уху.  Издалека  звучит  прекрасная  музыка  моего  детства.  Детства  безвозвратного,  далекого  и  счастливого…
                НЕОЖИДАЕМОЕ   РЕШЕНИЕ
     В  архиве  Свердловской  области  мне  попал  в  руки  интересный  документ.   Именуется  он  так:  «Дело  по  донесению   Екатеринбургской  волости  крестьянина  Егора  Соколова  об  отдаче  во  владение  принадлежащих  к  деревне  Пышме  Балтымского,  Исетского  и  Шувакишского  озер».
     Речь  шла  о  том,  что  по  просьбе  Егора  Соколова  власти  склонны  были  разрешить  крестьянам  деревни  Пышма  ловить  в  упомянутых  озерах  рыбу.
     Озера  находились  на  земле,  принадлежавшей  горнозаводчику  Яковлеву.  И  хотя,  согласно  положению  тех  лет,  крестьяне  имели  право  ловить  рыбу  в  ближайших  водоемах  и  заводчик  не  мог  этого  запретить,  Яковлева  охватила  жадность.  Он  настрочил  императору  письмо такого содержания: « Всепросветлейший. державнейший, Великий Государь Император Александр Павлович, самодержавец Всероссийский, государь всемилостивейший, просит вас коллежский Советник Иван Саввич сын Яковлев на неправое решение Екатеринбургских Судных и Земских дел конторы, а в честь тое прошение тому следуют пункты...».
   Один из пунктов гласил: « Верхисетский завод. Доставшийся по наследству со всеми лесами, землями и прочими угодьями, построен был казённым комитетом в 1726 году и  по указам Правительствующего Сената и Государственной Берг-коллегии отдан в частное содержание его сиятельству графу Ротану Илларионовичу Воронцову, в 1774 году была составлена купчая крепость на земли и угодья и продана родителю моему коллежскому асессору Савве Яковлеву...».
   И далее: «Озера  для  рыбной  ловли  недопустимы  из  разных  тех  посторонних  людей,  потому  что  чрез  таковую  ловлю  они  опустощают  леса  и  рубят  их  на  избы,  губят  леса  и  засоряют  озера.  Засоряют  источники  и  заращивают  и  тем  в  свободном  течение  воды  наводят  препятствие  скопу  оной  в пруде  (Верх-Исетском)   и  следственно  подрыву  заводского  действия…февраля  27  дня  1802  года»
     Аргумент,  надо  прямо  сказать,  притянутый.  Воды  Балтыма  и  Шувакиша  никак  не  могли  влиять  на  уровень  воды  в  Верх – Исетском  пруду.  Они  находятся  на  довольно  приличном  расстоянии  от  него.
     И  как  вы  думаете,  власти  отказали  крестьянину  Егору  Соколову  или  положили  запрос  под  сукно  на  долгие  лета?  Не  угадали,  ни  то  и  ни  другое.  Екатеринбургская  Земская  контора  не  послушалась  слезной  мольбы  горнозаводчика  и  разрешила  крестьянам  деревни  Пышма  беспрепятственно  ловить  рыбу  во  всех  трех  озерах.
     Вот  как  оказывается,  бывало  у  нас  на  Урале  более  200  лет  тому  назад.  Не  только  магнаты,  но  и  подневольные  крестьяне  выигрывали  дела.
                МОСТИЛИ   МОСТОВЫЕ…МАЛАХИТОМ
     Когда  я  учился  в  институте  у  нас  была  замечательная  педагог  по  химии – М.Р. Стромберг.  Женщина  эрудированная  и  прекрасный  рассказчик.  Мне  запомнилась  одна  из  ее  историй.
     -  В  начале  двадцатых  годов  к  нам,  в  Екатеринбург,  приехала  группа  англичан.  Я,  в  те  годы  молодой  преподаватель  только  что  открывшегося  Уральского  университета,  была  прикомандирована  к  ним  как  знающая  английский  язык.  Их  интересовала  методика  преподавания  в  наших  высших  учебных  заведениях.
     Однажды  один   из  гостей  с  полуулыбкой  задал  коварный  вопрос,  не  ожидая  получить  утвердительный  ответ:
     -  В  энциклопедии  мы  прочли,  будто  Урал  настолько  богат,  что  в  Екатеринбурге  улицы  мостят  драгоценными  камнями.
       -  Да,  мостят, - невозмутимо  ответила  я.
       - О!  Вы  шутите,  мадам?
       -  Ничуть.
     И  я  повела  их  на  улицу  Горького.  На  тот  отрезок,  где  проходит  кирпичная  ограда  гранильной  фабрики.   Рабочие,  трудившиеся  на  огранке  камня,  выбирали  образцы  с  интересными  рисунками  и  оттенками  и  пускали  их  в  дело.  А  те  камни,  которые  ничем  не  выделялись,  выбрасывали  за  ограду.  Накопилось  там  их  великое  множество.
     И  вот  гостей  я  привела  именно  туда.  Увидя  это  богатство,  чопорные  и важные  джентльмены,  забыв  все  приличия,  упали  на  колени  и  стали  хватать  то  один,  то  другой  камень,  в  восторге  восклицая:  «Яшма!  Топаз!  Малахит!  Бесподобно!  Изумительно!  Невероятно!»
    Спрашивали  меня,  можно  ли  взять  камни  с  собой. Я  разрешила.  Когда  мы  возвращались  в  университет,  мои  подопечные  шли  по  улице  перемазанные  глиной,  но  счастливые,  с  отобранными  образцами  минералов  в  руках.
     Этот,  казалось  бы,  невероятный  случай  рассказала  нам,  студентам,  Стромберг. И  я  уверен,  что  все  так  и  было.  Сколько  сокровищ  в  свое  время  выбрасывалось  в  отвалы,  не  сосчитать  и  не  измерить.
          ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ – ПРОТОТИП   ГЕРОЯ   РОМАНА.
     Многие  знают  красивое  двухэтажное  здание  с  мезонимом  по  улице  Малышева,  46.  Здесь  сейчас  историко – краеведческий  музей.  Дом  этот,  построенный  во  второй  половине  XIX  века,  принадлежал  известному  в  свое  время  уральскому  предпринимателю  и  фабриканту,  действительному  статскому  советнику  Альфонсу  Фомичу  Поклевскому-Козелл.  Главным  делом  его  жизни  было  пивоварение  и  виноделие.  Старожилы  нашего  города,  наверное,  помнят  бутылки    темного  стекла  с  этикетками  «Пиво  Поклевского».
     Фабрика  по  производству  напитков  располагалась  вблизи  Талицы.  Возле  пивоваренной  фабрики  предпринимателем  был  построен  небольшой  стекольный  заводик  для   изготовления  пивных  и  винных  бутылок.  Не  в  пример  современным  коммерсантам,  страдающим  от  отсутствия  тары,  но  даже  пальцем  не  шевелящих,  чтобы  самим  наладить  производство  посуды.
   Пивные склады Поклевского были в Екатеринбурге, Перми, Ирбите, Камышлове, Шадринске, Нижнем Тагиле, Челябинске. Кургане, Омске.
     Кроме  всего  прочего,  А.Ф. Поклевский - Козелл  владел  асбестовскими  приисками.  Там  выделывалась  отличная  пряжа,  не  уступавшая  по  качеству  канадской.  Владел  он  Колуницкими  железоделательными  заводами  по  производству  молотилок,  веялок,  паровых  котлов.  Он  также  имел  винокуренный  и  конный  заводы.
     Интересная  деталь:  А.Ф.Поклевский - Козелл  выведен  Д.Н.  Маминым-Сибиряком  в  романе  «Хлеб»  под  именем  Май-Стабровского,  промышленника  и  предпринимателя,  монополиста-виноторговца.  Он  организовал  своеобразный  «синдикат»  винокуренных  заводчиков,  вел  смертный  бой  со  своими  конкурентами  и  неизбежно  выигрывал.
   В советские времена у нас такие люди именовались не иначе, как эксплуататоры и хищники. Тем не менее у них стоит поучиться как вести дело, чтобы были все довольны: и предприниматели, и покупатели.
   Может быть. Тогда вырастут и у нас бизнесмены, которые станутлитературными прототипами?...
                БУДЕТ  САХАРНАЯ  ЖИЗНЬ?
   Читая многочисленные рекламы частных фирм, убеждаешься, что они, в основном, передвигают с места на место существующие материальные ценности, не производяяяяяяяяяя новые. А ведь наши недалёкие предки думали не только о своём кармане, но и о том, чтобы что-то дать обществу.
   Работая в областном архиве над документами об исторической застройке Екатеринбурга, я обращал внимание не только на заявки по строительству жилых домов, но и на просьбы горожан о разрешении на организацию того или иного частного предприятия.
  Остановили моё внимание такие четыре документа. На первом учитель Екатеринбургского уездного училища Николай Мельников обращается в Екатеринбургскую городскую управу с просьбой разрешить ему при собственном доме на берегу реки Исеть устроить маслобойное заведение. Добыча масла из растительных семян предполагается химическим способом, посредством выщелачивания. При этом будет добыто в день от 5 до 10 пудов льняного масла.
   Во втором  обращении купцы Иван Михайлович Мызин и Николай Петрович Скавронский просят разрешения на устройство литейной для отливки чугунных вещей в старой конюшне между Водочной и Васенцовской улицами.
   Далее купец Михаил Афанасьевич Вороченцев просит городскую управу разрешить ему перестроить собственный каменный дом и обратить его в спичечное заведение.
   И наконец, мещанин Александр Викторович Машьянов просит разрешения построить деревянную кузницу по правую сторону городского выгона возле Сибирского почтового тракта.
   Все эти заявки были сделаны примерно в одно и то же время, в 1877 году.
    PS: Это  статья  о  мелких  предпринимателях, живших  до  Октябрьской  революции,  думающих  не только о  своем  кармане,  но  и  помогавших  жить  населению.  Статья  была  написана  в  дни  перестройки  в  СССР,  когда  были  большие  перебои  с  сахаром  и  я,  автор,  заканчивал  свою  статью  так: «Как хочется познакомиться с информацией примерно такого содержания: «Прошу  администрацию  города  разрешить  нам  организовать  производство  сахара  из  свеклы,  выращиваемой  в  районе  города  Арамиль». Не  дождались.
   Что будут читать в архивах любознательные внуки?..
                ЧАСЫ   ПО-ЕКАТЕРИНБУРЖСКИ
     Меня  всегда  привлекают  статьи  о  старой  предпринимательской  деятельнице  уральцев.  И  в  этот  раз,  просматривая  «Екатеринбургскую  неделю»  за  первую  половину  1893  года  я  обратил  внимание  на  заголовок:  «Первая  Уральская  фабрика  часов».  Вот  что  сообщалось  в  заметке:
     «Еще  в  1888 году  мы  говорили  о  намерении  г.  Анцелевича  открыть  в  Екатеринбурге  фабрику  для  приготовления  стенных  часов,  начиная  от  самого  дешевого  и  кончая  высокими  сортами  этого  рода  изделия.  Предположение  это  теперь  осуществлено – фабрика  на  полном  ходу.
     Мы  имели  случай,  любезно  представленный  нам  г.  Анцелевичем,  осмотреть  подробно  производство  всех  составных  частей  часового  механизма,  начиная  от  штамповки  колес  и  кончая  самой  тонкой  отделкой  их,  а  также  осей  и  шестерен.  Все  работы  производятся  машинами,  на  приобретение  которых  затрачена  довольно  солидная  сумма…»
     «Фабрика  пока  еще  в  своем  зачатке, - сообщалось  далее, - и  рабочих  в  ней  восемь  человек,  работающих  под  руководством  самого  владельца,  основательно  изучившего  дело  за  границей.  Но  в  недалеком  будущем  г.  Анцелевич  намерен  значительно  увеличить  производство  и  устроить  паровую  фабрику,  которая  даст  хороший  заработок  бедному  люду…»
     Через  полгода  та  же  «Екатеринбургская  неделя»  сообщила,  что  «..в  настоящее  время  все  части  часового  механизма,  равно  как  цепи,  гири,  циферблаты,  изготовляются  на  месте,  а  не  привозятся  из  заграницы,  и  притом  весьма  тщательно  и  хорошо.  Фабрика  значительно  увеличена  как  количеством  механических  приспособлений,  так  и  численностью  рабочих..»
     Вскоре  в  отделе  рекламы  появилось  сообщение:  «В  магазине  часов  А.В. Анцелевича  в  Екатеринбурге  имеется  громадный  выбор  часов:  стенных  и  карманных  лучших  фабрик  с  ручательством  за  верность  хода,  начиная  с  самых  дешевых.  Стенные  часы  собственной  фвбрики  с  верным  ходом,  с  боем  и  без  боя  качеством  и  ценою  вне  всякой  конкуренции.
     …Выписывающие  или  покупающие  у  меня  в  магазине  часы  могут  быть  вполне  уверены,  что  часы,  хотя  бы  самой  дешевой  цены,  пойдут  верно  и  хорошо  и  будут  стоить  дешевле,  чем  в  других  магазинах».
    Там  же  приводится  адрес  магазина:  Главный  проспект,  дом  Ижболдина.  Этот  дом,  принадлежавший  купцу  Д.Г. Ижболдину,  имел  в  те  годы  три  этажа.  Достроенный  в  наше  время  до  пяти  этажей,  он  существует  и  поныне  под  тем  же  номером – 24\8  (  угол  ул. Вайнера  и  пр.  Ленина).
     Анцелевич  Анцель  Вульфович,  сморганский  мещанин,  осевший  в  Екатеринбурге  в  8о-х  годах  19  века,  был  приказчиком  в  магазине  по  продаже  часов  И.И. Роговина.  Затем,  как  видим,  сам  решил  обзавестись  делом.  Завод  по  производству  часов  находился  на  улице  Пушкинской  в  собственном  доме  предпринимателя.
     Фабрика  по  изготовлению  часов  была  налажена  в  Екатеринбурге  впервые.  И  впредь,  кроме  А.В. Анцелевича  и  его  наследников  никто  в  нашем  городе  частным  порядком  часов  не  производил.
                КАК   НОВОГОДНИЙ   ПОДАРОК…
     Когда  я  думаю  о  прошлом  нашего  театра  музыкальной  комедии,  неизменно  вспоминаю  Анатолия  Григорьевича  Маренича.
     Великолепный  артист,  он  покорял  не  только  игрой,  но  даже  тембром  голоса.  Густой  баритон  с  нотками  теплоты  и  заразительным  юмором.  Был  неповторим.  Едва  только  из-за  кулис  слышался  этот  голос,  зрительный  зал  оживал.  На  лицах  появлялась  улыбка  и  не  сходила  до  конца  спектакля.
     Мне  запомнилась  встреча  Нового   1952  года  в  клубе  Уралмашзавода.  Была  ёлка,  танцы  и,  конечно,  был  концерт.  Вели  программу  артисты  драмтеатра  Борис  Молчанов  и  постоянная  его  партнерша  Тамара  Залевская,  тоже  очень  хорошие  артисты.
     То  ли  состав  выступавших  подобран  был  неудачно,  то  ли  номера  исполнялись  не  под  настроение,  но  мы,  зрители,  не  были  в  восторге.  И  вот  стрелки  часов  подошли  к  двенадцати…
     Мы  были  разочарованы:  ждали  чего-то  необыкновенного…И  вдруг  кулисы  качнулись,  из-за  них  кто-то  выглянул  на  мгновенье  и  крикнул  в  зал:
    -  А  мы  выступим  в  будущем  году!
     Зал  разразился  громом  рукоплесканий.  Зрители  узнали  своего  любимца – Маренича.
     Объявили  антракт,  но  никто  не  ушел.  Все  ждали:  «А  вдруг  любимец  выступит  без  них?  Вдруг  мы  пропустим  что-то  самое  интересное?»  Правда,  некоторые  смельчаки  сбегали  покурить  и  быстренько  вернулись  обратно.
    И  вот  герой  вечера  на  сцене.  Зрители  счастливы.  Анатолий  Маренич  со  своей  неизменной  спутницей  Полиной  Емельяновой  исполняют  несколько  сцен  из  оперетт.  Они  раскланиваются  и  исчезают.
     Мы  хлопаем,  не  жалея  ладоней.  Выходит  Молчанов.  Он  пытается  что-то  сказать,  но  овация  не  спадает.  Проходит  минута,  две,  три.  Ведущий  уходит  и  возвращается  со  стулом.  Садится.  Мы  хлопаем  уже  несколько  минут.
     Молчанов  вскакивает  со  стула  и  что-то  кричит  а  зал.  Слов  не  слышно.  Наконец,  он  поворачивает  стул,  садится,  вытягивает  ноги,  а  руками,  взявшись  за  воображаемую  баранку,  начинает  отчаянно  крутить.
    И  тогда  аплодисменты  гаснут:  стало  ясно,  что  Маренича  здесь  нет.  Он  уже  уехал  в  другой  клуб,  чтобы  и  там  доставить  людям  радость.
     В  канун  Нового  года  мне  вспомнился  этот  случай.
                ПРЕДПРИИМЧИВЫЕ   СЫНЫ   ИЗРАИЛЯ
     Попала  мне  на  глаза  заметка  «Евреи-торговцы»,  напечатанная  в  «Екатеринбургской  неделе»  за  1890  год.  Вот  что  писала  газета  тех  лет:  «Вот  уже  несколько  лет  подряд,  с  открытием  навигации,  в  Екатеринбурге  целой  ватагой  приезжают  подозрительные  евреи  с  разными  товарами.  Заняв  номер  в  лучшей  гостинице  и  разложив  товар,  предприимчивые  сыны  Израиля  начинают  шататься  по  магазинам  и  лавкам,  предлагая  осмотреть  привезенные  образцы  товаров  и  «записать».  Кредит  допускается  шестимесячный.  Товар,  конечно  самый  легкий  и  плохой.
   По свойственной евреям изворотливости и по неразборчивости наших торговцев, они успевают здесь совершить большие запродажи. Конечно,  кому что нравится, тот то и покупает. Но здесь является вопрос: на каком основании эти непрошенные пришельцы без торговых документов производят торговлю,  совершая запродажи на большие суммы?  Не мешало бы обратить на это внимание податному инспектору и торговой депутации».
   Надо прямо признать: нелицеприятное сообщение. Между тем, в Екатеринбурге в начале нынешнего столетия жили и трудились в сфере обслуживания многие люди гврейской национальности. Так, в «Торгово-промышленном справочнике» за 1914 год даже беглое перечисление некоторых имён в рекламном разделе даёт достаточное представление о деятельности и местонахождении заведений тех предприимчивых людей.
   На главной торговой площади старого Екатеринбурга(участок ограниченный нынешними улицами Вайнера, Ленина, 8 марта и Малышева) предлагал в своём магазине кожевенный товар Хаим Мордухович Вайнщтейн, оптово-розничный склад и магазин по продаже хозяйственных товаров имел Э. Кисельман. Против магазина Второва на той же торговой площади успешно практиковал зубной врач М.В. Львович.
  На Покровском проспекте(ныне ул. Малышева) предлагали золотые и серебряные вещи Ицко Пинхос Конторович и Нахман Залманович Берх. Был также магазин «Платье готовое» Г. Аграновича и скоропечатная фабрика штемпелей и граверно-резное заведение Мовши Абрамовича Фридмана.
   В собственном доме(угол Покровского проспекта и Гоголевской улицы ) жил и работал дамский портной И.Э. Эстрин. В друг частях города имелись типография конторских книг и ученических тетрадей Абрама Зунделевича Каца, часовая мастерская Лия Залмановича Анцелевича и переплётная Израиля Яковлевича Грина.
   Как видим из перечисленных фамилий и их занятости, эти предприниматели наравне с русскими и с людьми других национальностей, вносили посильный вклад в развитие экономики старого Екатеринбурга. И их деятельность никак нельзя сбрасывать со счетов.
   Думаю, корреспондент, писавший критическую статью «Евреи- торговцы», излишне сгустил краски в описании деятельности пришлых евреев и неоправданно предлагал властям впредь не пускать их в город. Простим же ему его горячность. Бог ему судья.

                М О Й   У Р А Л
                ФОТОГРАФИИ  НА  «ОПОЗНАНИЕ»
     В  июле  2017  года  исполнилось  85  лет  со  времени  смерти  известного  писателя  Александра  Грина.  Я  очень  люблю  его  книги.  И  мы  с  моим  старым  товарищем  ( он  тоже  любит  Грина)  подумали,  что  и  у  нас  есть,  что  вспомнить  в  связи  с  именем  этого  популярного  писателя – романтика.
     Грин  бывал  на  Урале.  В  «Автобиографической  повести»  он  сам  писал,  как  в  молодости  скитался  по  России  в  поисках  заработка.  Прослышав,  что  на  приисках  графа  Шувалова  в  Нижне – Тагильском  округе  можно  найти  золотишко  и  разбогатеть.  Александр  Гриневский  подался  на  Урал.  Золота  он  не  нашел.  А  при  своей  слабосильности  едва  зарабатывал  на  кусок  хлеба.
     Некоторое  время  он  трудился  на  чугуноплавильном  заводе.  Потом  на  горе  Благодати  возле  Кушвы.  В  это  же  время  мастером  механических  работ  на  горе  Благодати  работал  дед  одного  из  нас – Иван  Афанасьевич  Климов.  От  него  осталось  много  фотографий. Группа  людей  возле  штолен (наклонных  шахт).  Возле  впервые  поступившего  на  рудник  парового  экскаватора.  У  механической  мастерской.
     Разглядывая  сейчас  эти  снимки,  мы  пытаемся  отыскать  среди  людей  и  Грина.  Очень  может  быть,  что  он  стоит  среди  них.  Но  точно  мог  бы  сказать  лишь тот,  кто  знал  Гриневского  в  молодости.  Люди  меняются…
     А  друг  мой  летом  1972  года  путешествовал  по  Крыму.  Заехал,  конечно,  и  в  городок  Старый  Крым.  Здесь  жил  Грин  последние  свои  годы.  Здесь  умер  и  похоронен.  40-летие  со  времени  смерти  Грина тогда  не  отмечалось.
    В  домике-мазанке жила  старая  женщина – вдова  Грина  Нина  Николаевна.  Она  сделала  здесь  музей  своего  мужа,  в  то  время  уже  «разрешенного»  писателя.  Музей  требовал  ремонта,  денег  на  него  нет,  пожаловалась  хозяйка.  Самой  ей  ремонт  не  сделать,  а  власти  не  обращают  внимания.  Печатают  Грина  еще  мало,  неполно.  Наверное,  не  хотят  ей  платить…
     На  прощание  сфотографировались  с  Ниной  Николаевной.  А  потом,  заехав  в  Феодосию, зашли  в  горисполком,  которому  подчинен  городок  Старый  Крым.  Рассказали  там  о  бедственном  положении  музея                Грина.
     -Вы  не  все  знаете, - был  ответ, - она  не  все  вам  рассказала.  И  вы  сфотографировались  с  предательницей  Родины,  мужа,  всех!  Нина  Николаевна,  -  сказали, -  сотрудничала  с  фашистами  в  годы  оккупации  Крыма.  Работала  редактором  немецкой  газеты.  За  все  это  отсидела  много  лет  в  лагерях.  А  теперь  еще  жалуется…
     Стало  грустно.  Так  и  уехал  мой  друг  из  Крыма  с  тяжелым  осадком  на  сердце.  И  только   в  последние  годы  стала  известна  вся  правда.  Не  редактором  работала  жена  Грина  в  немецкой  газете,  а  корректором.  Работа  эта  давала  ей  возможность  помогать  партизанам.
     Хорошо,  что  не  поверилось  рассказу  властей  и  не  была  выброшена  фотография  с  Ниной  Николаевной.  Теперь  это  тоже  редкий  снимок.  Была  бы  она  сейчас  жива,  можно  было  бы  послать  ей  старые  уральские  фотографии  Ивана  Климова – на  «опознание».

                БЕСОВСКИЙ   ГРАММОФОН
     -  Теперь   мальчишек ничем не  удивишь,  - рассказывал  мой  отец. – А  в  начале  двадцатого  века  каждая  новинка  техники  казалась  чудом.  Помню,  как  мой  дядя  Георгий  Коровин  приобрел  граммофон.
     Дядя,  житель  Михайловского  завода,  был  мастеровым  человеком.  Чинил  часы, гармони,  органы.  Граммофон,  конечно,  стоил  тогда  немалые  деньги.  Но  дядя  Георгий   был  человек  трудолюбивый,  неплохо  зарабатывал,  мог  позволить  себе  иногда  дорогую  покупку.
     И  вот  в  доме  появилась  необычная  вещь.  Деревянный  резной  ящик  с  ручкой.  На  нем  железный  диск  с  зеленым  сукном.  Из  ящика  вверх  поднималась  большая  крашеная  труба  с  расширяющимся  раструбом,  похожим  на  огромный  полевой  колокольчик.
     Рассмотреть  и  послушать  диковинную  штуковину  собралась  вся  семья.  Пришла  бабушка  Анна  Ивановна  и  села  в  передний  угол  под  образа.  Дядя  покрутил  у  ящика  ручку  и  положил  на  диск  черный  «блин».  Когда  «блин»  завращался,  он  опустил  на  него  коробочку  с  иглой.
     Вначале  из  трубы  послышалось  шипени  гусака.  Потом  утробно  загудела  музыка,  словно  сосед  Трофим  заиграл  на  своей  балалайке.  И  вдруг  голос!  Я  вскочил  с  табуретки  и  разинул  рот.  Потом  заглянул  в  трубу,  под  ящик,  под  стол:  никого  нигде  не  было.  А  из  трубы  неслась  музыка  и  песни.
     Дядя  смотрел  на  нас  и  смеялся.
     -  Бес  тут.  Нечистая  сила! – обругала  бабушка  граммофон. – Пока  не  выбросишь  эту  нечисть,  моей  ноги  у  тебя  здесь  не  будет!
     С  этого  дня  у  дядиного  дома  стала  собираться  вся  улица  Мастеровая  прослушать  граммофон.  Дядя  ставил  его  на  подоконник,  а  трубу  выставлял  в  окно.  И  по  нескольку  раз  проигрывал  все  шесть  пластинок.  Чере  месяц  машина  не  выдержала  такой  нагрузки,  что-то  в  ней  сломалось,  и  граммофон  затих.
     Дядя  Георгий  решил  найти  причину  поломки.  Узнав,  что  он  будет  разбирать  «музыку»,  я  прибежал  к  его  избе,  крадучись  пробрался  в  полутемную  горницу  и  притаился  за  печкой,  поглядывая  на  ящик  с  которого  дядя  снимал  крышку.  Я  ждал:  вот-вот  должны  были  выскочить  маленькие  человечки  со  своими  малюсенькими музыкальными инструментами.  От  настольной  лампы  кудлатая  голова  мастера  огромной  тенью  металась  по  стене.  Было  тихо  и  немного  жутковато.
     Вдруг  из  дядиных  рук  что-то  вырвалось  и  с  визгом  взлетело  к  потолку.  От  неожиданности  он  отпрянул,  уронив  табурет.  А  я,  заорав  диким  голосом,  кинулся  прочь  из  избы.  Все  ясно:  это  выскочили  черти,  сидевшие  в  ящике…
     Граммофон  дядя  починил  и  по  этому  поводу  решил  примирить  его  с  бабушкой.  Он  выписал  из  Москвы  еще  несколько  пластинок.  И  когда  бабушка  по  случаю  пасхи  все  же  пришла  в  дом  к  дяде  и,  сидя  за  столом,  пила  чай,  дядя  сказал:
     -  Послушай-ка  вот  эту  пластинку.
     -  И  не  уговаривай.  Слушать  не  буду, - начала  было  отмахиваться  бабушка  и  смолкла,  удивленно  глядя  на  раскращенный  раструб.  Из  железной  трубы  мощно  лился  церковный  хор,  возвещая  хвалу  богу.
     -  Что  ж  это  такое? – быстро  закрестилась  бабушка, - как  благочестиво  поют-то.
     Так  бабушку  приучили  к  граммофону,  и  она  нет-нет  да  и  попросит  Георгия:
     -  Поставь-ка  мне  пластинку  с  «Отче  наш»  или  «Христос  воскрес».
     И  слушает  благоговейно  священную  музыку,  которую  ей  проигрывает  «бесовский»  граммофон.
                ОДНА   НЕВЕРНАЯ   ЦИФРА
     Много  известно  об  уральских  горнозаводчиках  Демидовых.  Кажется,  вся  жизнь  династии  расписана  по  годам.  Кто  когда  родился,  женился,  что  купил,  продал,  построил.  Ан  нет.  Белых  пятен  в  истории  Демидовых  еще  много.  Работы  историкам  и  краеведам  хватит  на  долгие  годы.
     Я  занимаюсь  той  ветвью  династии  Демидовых,  которая  построила  Сергинские  заводы  в  Верхних  и  Нижних  Сергах.  История  этих  заводов  мало  исследована.  Расположены  они  как  бы  на  отшибе,  в  стороне  от  главных  шоссейных  и  железных  дорог.  Добраться  до  них  долгое  время  было  весьма  непросто.
     Верхние  Серги  основаны  в  1743  году,  Нижние  Серги – в  1744-м.  С  поисками  купчей  на  землю  для  расширения  этих  заводов  у  меня  получилась  вот  такая  история.
     О  том,  что  Демидов  купил  у  башкир  в  1775  году  участок  земли  от  Серги  до  Уфы,  я  знал  давно  из  книги  А.Певцова  «Михайловские  прокатчики».  Поначалу  этому  сообщению  А.Певцова  не  придал  особого  значения.  Но,  начав  изучать  документы  о  первых  строителях  Сергинских  заводов,  я  вспомнил  дату  «1775»  и  был  озадачен.
     Почему  Демидов  совершил  купчую  лишь  в  1775-м,  тогда  как  этот  участок  земли  был  ему  необходим  сразу  после  пуска  завода,  то  есть  в  1745  году,  чтобы  отправлять  на  продажу  железо  по  реке  Уфе?  Было  отчего  прийти  в  замешательство.
     Я  съездил  в  город  Михайловск  к  автору  книги   «Михайловские  прокатчики»  Алексею  Васильевичу  Певцову  и  высказал  ему  свои  сомнения.  Но  он  твердо  заверил  меня,  что  купчую  читал  сам  лично  в  музее  Михайловской  ремесленной  школы  еще  в  1929  году.  Там  ясно  значилась  дата  «1775».  Мне  хотелось  посмотреть  эту  купчую,  но  след  документа  затерялся.  Тайна  осталась  похороненной  до  времени.
     И  время  пришло.  В  Свердловском  областном  архиве  попадалась  мне  на  глаза  папка  фонда  УОЛЕ (Уральского  общества  любителей  естествознания),  но  я  ее  все  время  откладывал  в  сторону.
     Однажды,  когда  на  полке  были  перебраны  все  книги  описей  и  больше  уж  ничего  не  оставалось,  я  все  же  раскрыл  опись  фонда  УОЛЕ.  Начал  листать  одну  страницу,  вторую, третью  и…что  это?!  «Михайловский  завод (купчая  крепость  1745 года)».
     Мне  стало  жарко.  Неужели  нашел!  Но  как  соединить  эти  два  понятия:  купчая  крепость  1745 года  и  Михайловский  завод,  построенный  только  спустя  полстолетья?  Однако,  наученный  многолетним  опытом  работы  в  архиве,  я  знал,  что  подчас  документ  хранится  вовсе  не  там,  где  его  ищешь.
     Итак,  вот  он,  драгоценный  документ.  Тоненький  формуляр,  всего  две  странички.  Раскрываю.  Несколько  минут  наслаждаюсь  радостью  находки.  Сколько  сомнений,  сколько  поисков,  и  все  в  этом  листочке!
     Он,  когда-то  сложенный  вчетверо  и  теперь  распрямленный,  сильно  постарел,  поблек,  на  сгибах  кое-где  треснул  и  побурел.  Но,  главное,  что  меня  волновало,  сохранилось  очень   хорошо:  четко  видны  цифры  и  имена.  Вот  что  я  прочел:
     «В  купчей  крепости,  совершенной  1745  года  ноября  13  дня,  башкирцами  Уфимского  уезда  Упейской  волости  старейшиною  кадралем  Башикиным  и  прочими,  всего  53  лиц  человеками  на  проданную  ими  с  общего  согласия  башкир  всей  волости  Статскому  Советнику  Никите  Никитичу  Демидову,  жене  его,  детям  и  потом  наследникам,  землю  в  вечное  и  потомственное  владение,  находящуюся  в  урочищах  по  реке  Серге  до  реки  Уфы  реки  и  Демид  реку  до  владения  Шигирской  волости…и  взяли  мы  у  Статского  Советника  Демидова  за  показанную  свою  проданную  вотчинную  землю  с  лесами,  сенными  покосами  и  прочими  угодьями  денег  сто  рублей…»
     Итак,  все  ясно.  Год  все  же  1745-й.  На  той  копии  купчей,  которую  видел  А. Певцов,  возможно,  цифры  были  мало  разборчивы.  Отсюда  ошибочная  версия.
     Мне  думается,  что  всем,  занимающимся  историей  нашего  края,  следует  бережней  относиться  к  датам.  Одна  неверная  цифра,  всплывшая  в  памяти  исследователя,  может  потянуть  за  собой  вереницу  искажений,  чем  нанесет  непоправимый  урон  истине.
                КОТОРЫЙ   НИКИТА,   КОТОРЫЙ   ИВАН?
     Немало  головоломок  оставили  в  наследство  потомкам  некоронованные  короли  Урала,  горнозаводчики  Демидовы.  Вот  одна  из  таких  загадок…
     Родоначальником  династии  был  Никита  Демидов,  деятельность  которого  и  годы  его  жизни  хорошо  известны.  А  вот  с  потомками  наступают  потемки.
     Младший  сын  Никиты  Демидова  был наречен  при  рождении  Никитой,  то  есть  стал  Никитой  Никитичем.  В  свою  очередь  этот  Никита  и  своего  сына  тоже  назвал  Никитой.  Так  появился  еще  один Никита  Никитич.  Старший  сын  родоначальника  династии  Акинфий  Никитич  своего  младшего  сына  назвал  опять  же  Никитой!
    В  прошлые  годы  в  документах  редко писали  отчество,  обходились  только  именем  и  фамилией.  Поэтому  Никита  Акинфиевич  везде  фигурирует  как  Никита  Демидов.  Вот  и  попробуй  разобрать,  который  Никита  строил  либо  владел  тем  или  иным  заводом.  Когда  жил,  когда  скончался?  Сплошная  путаница.
     В  династии  Демидовых,  кроме  четырех  Никит,  еще  фигурируют  три  Ивана,  три  Павла,  три  Петра,  два  Акинфия,  два  Григория,  два  Алексея.
     Я  несколько  лет  работаю  над  архивными  документами,  отыскивая  первых  строителей  Сергинских  заводов.  Известно,  что  строили  Демидовы,  но  которые?  Из-за  повторяемости  имен  никак  не  могу  выкарабкаться  из  этой  головоломки.
     Думаю,  не  легче  и  другим.  Известный  исследователь  Н.  Павленко  в  своей  книге  «История  металлургии  в  России  18  века»  указывает  одинаковые  годы  жизни  Никиты  Никитича  и  Никиты  Акинфиефича (1724 – 1789).  А  год  смерти  Ивана  Демидова – 1807,  но  которого  Ивана – не  говорит,  а  их,  как  известно,  было  трое.
     Так  что  Династия  Демидовых  очень  хорошо  «укрылась»  от  потомков.  Историки  и  краеведы  еще  долго  будут  полемизировать  по  поводу  той  или  иной  даты  в  жизни  уральских  горнозаводчиков,  копаясь  в  документах  и  наталкиваясь  на  одинаковые  имена.
                РУЛОНЧИК   ЯРКОЙ   ФОЛЬГИ
     Мне  довелось  часто  проводить  летние  каникулы  в  Михайловском  заводе,  ныне  город  Михайловск.  Он  находится  на  юге  нашей  области  в  Нижнесергинском  районе.
     Край  тот  полюбился  мне  своими  тихими,  задумчивыми  лесами,  быстро  текущими  речками  и  пологими,  лобастыми  горами.  Старый  завод  у  плотины  беспрерывно,  днем  и  ночью,  монотонно  гудел  прокатными  станами,  вызывая  у  нас,  мальчишек,  огромное  уважение.
     И  теперь, давно  живя  в  большом  городе,  я  с  тоской  вспоминаю  беззаботные  дни,  проведенные в  тех  местах.  Помню  большой  пруд,  по  которому  медленно  двигались  огромные  барки  с  железом,  транспортируемые  юркими  моторками.  Увлекательную  рыбалку  в  так  называемых  «спусках»  под  плотиной  недалеко  от  водяных  турбин.
     Там  с  шумом  обрушивался  искрящийся  на  солнце  водопад.  Я благодарю  мысленно  человека,  который  построил  завод  в  такой  колдовской  местности.  Он  всегда  вызывал  у  меня  уважение.  Появилось  желание  все  разузнать  о  том  человеке  и  поведать  людям.
     В  исторической  литературе  о  Михаиле  Павловиче  Губине,  сведений  до  обидного  мало.  Хорошо  известны  на  Урале  имена  Демидовых,  Яковлевых,  Расторгуевых,  Турчаниновых,  Строгановых.  А  о  Губине,  если  и  упоминается,  то  вскользь,  в  двух  словах.
     Я  перерыл  в  библиотеках  историческую  литературу.  Изучил  государственный  архив  Свердловской  области.  Поначалу  даже  не  мог  найти,  когда  жил  Губин.  На  бесплодные  поиски  ушло  два  года.
    И  вдруг  радостная  неожиданность!  Знакомый  краевед,  занимающийся  историей  своей  родословной  и  зная  о  моих  мытарствах,  случайно  в  одной  из  книг обнаружил  не  только  даты  жизни  Михаила  Губина,  но  и  гораздо  большее.  Книга  эта – «Генеалогия  московского  купечества  18  века,  автор А. Аксенов».
     Из  нее  явствует,  что  «Губины  ведут  свой  род  от  орловских  купцов.  Михаил  Губин  приехал  в  Москву  в  1770  году,  где  удачно  женился  на  дочери  богатого  купца  Шемаханова.  Вскоре  со  своим  свояком  они  повели  торговлю  с  заграницей.  В  Петербургском  порту  имели  иностранных  товаров  на  довольно  большую  сумму  в  27  тысяч  рублей…»
     Торговля  с  заграницей  хоть  и  приносила  большой  доход,  однако  этого  было  мало.  И  Губин  стал  искать  более  выгодное  место,  где  он  мог  бы  приложить  свою  незаурядную  энергию  и  изворотливый  ум.
     В  те  годы  по  стране  шла  молва  о  Демидовых,  разбогатевших  на  горнозаводском  предпринимательстве.  Обратил  внимание  на  Урал  и  Губин.  В  1789  году  он  купил  у  Ивана  Ивановича  Демидова  за  600  тысяч  рублей  Нижне – Сергинский  и  Верхне – Сергинский  заводы,  имевшие  в  то  время  3  домны  для  выплавки  чугуна,  36  кричных  горнов,  18  молотов,  производивших  в  год  66  тысяч  пудов  железа  и  дающих  доход  в  17  тысяч  рублей.
     Кстати,  во  всех  известных  источниках   сообщается,  что  заводы  Губину  продал  не  Иван  Иванович,  а  Иван  Никитич  Демидов.  Например  об  этом,  с  уверенностью  пишет  Н. Павленко  в  своей  «Истории  металлургии  России  18  века» (издание  1962  года).  Эту  же  версию  подтверждают  и  другие  исследователи.
     А  между  тем  такое  утверждение  ошибочно.  В  Свердловском  областном  архиве  я  нашел  документ  под  названием  «Купчая  о  продаже  Нижне-Сергинского  и  Вехне-Сергинского  заводов  Демидовыми  московским  купцам  Губиным».  Там,  в  частности,  говорится,  что  «…  бригадир  Иван  Иванов  сын  Демидов  с  братом  комиссаром  Петром  Ивановичем  сыном  Демидовым  продали  мы  Московскому  именитому  гражданину  Михаилу  Павлу  сыну  Губину  крепостное  наше  недвижимое,  имение,  доставшееся  нам  после  покойного  родителя  нашего  дворянина  Ивана  Никитича  Демидова…»
     На  следующий  год  Губин  строит  Атигскую  молотовую  фабрику  для  проковки   крицы  на  железо  и  присоединяет  к своим  владениям.  Спустя  три  года,  встав  крепко  на  ноги,  он  покупает  Уфалейский  и  Суховязский  заводы.  А  еще  через  четыре  года  присоединяет к  уже  действующим  Верхний  Авзяно-Петровский  и  Нижний  Авзяно-Петровский.
     Таким  образом,  к  концу века  на  семи  губинских  заводах  работало  шесть  домен.  В  1795  году  на  них  было  выплавлено  357  тысяч  пудов  чугуна.  Заводы  производили  кровельное  и  шинное  железо,  проволоку,  якоря  для  барок,  чугунную  посуду,  а  также  штыковой  чугун.
    Все  это  в  весеннее  половодье  по  рекам  отправлялось  частично  на  Нижегородскую  ярмарку,  частично  в  Петербург. Здесь  Губин  имел  собственную  пристань  для  торговли  с  заграницей.
     Когда  деятельность его на  Урале  была  в  полном  расцвете,  Губин  узнает  о  продаже  в  Подмосковье  двух  ситцевых  фабрик.  Оставив,  тут,  на  Урале,  расторопных  и  верных  ему  приказчиков,  он  ударился  в  неизведанную  еще  для  него  сферу  деятельности.  За  короткое  время  добился  производства  ситца  на обеих  фабриках  до  700 тысяч  аршин  в  год  на  общую  сумму  в  500  тысяч  рублей.
     В  1801  оду  Михаил  Губин  возвращается  на  Урал.  Строит  и  вводит  в  действие  Козинский  молотовый  завод.  А  в  1805  году  приступает  к  строительству  Михайловского  завода  для  производства  листового  железа.
     Поистине  неисчерпаема  энергия  у  этого  человека!  Ведь  ему  тогда  исполнился  61  год.  По  понятиям  того  времени  это  был  старик.  А  он  не  только  не  собирался  на  покой,  но продолжал  развивать  бурную  деятельность.  В  1808  году  новый  завод  вступил  в  число  действующих.
     Прослеживая  по  архивным  документам  дальнейшую  жизнь  горнозаводчика,  я  видел,  что  забота  о  заводах  лежала  на его  плечах  вплоть  до  кончины  в  1818  году.  Хотя  у  него  были  наследники -  Павел  и  Константин.
     Так,  на  бегу,  закончилась  жизнь  этого  незаурядного человека,  построившего  Михайловский  завод.  Завод  этот  процветает  и  поныне.  Он  дает  высококачественную  алюминиевую  фольгу,  применяемую  в  радиотехнике,  в  пищевой  промышленности.
     После  смерти  Михаила  Губина  все  заводы  с  угодьями  и  крепостными  крестьянами  перешли  во  владения  к  его  сыновьям.  Занимался  предприятиями  с  1838  года  младший -  Константин  Михайлович.  После  его  смерти  в 1848  году  все  заводы  перешли  во  владение  к  его  жене  Анастасии  Иосифовне  и  двум  несовершеннолетним  сыновьям.  Уполномоченным  и  опекуном  по  уставной  грамоте  был  назначен  генерал-майор  Павел  Петрович  Ушаков.
     В  1882  году  заводы  были  проданы  «Товариществу  Сергинско – Уфалейского  округа».  Уральская  династия  предпринимателей,  начатая  Михаилом  Губиным,  на  этом  оборвалась…
       А  у  меня  на  столе  лежит  рулончик  красивой,  яркой  фольги.  Мне  подарили  ее  на  Михайловском  заводе.
                ВСЕ   ШЛО   В   ОГОНЬ
     …Оба  Сергинские  заводы  в  январе  1774  года  оказались  во  власти  Пугачева.  И  хотя  заводы  сдались  без  сопротивления,  победители  сожгли  лесопильную  мельницу  с  деревянными  частями  плотины  и  пристань  с  поселком.  Надо  полагать,  была  уничтожена  и  контора  со  всеми  документами.
     Конторы  сжигали  зачастую  не пугачевцы,  а  сами  рабочие.  Вот  как  пишет  об  этом  Л. Кашинцев  в  «Истории  металлургии  Урала»:
     «Первое,  на  что  набрасывались  после  захвата  повстанцы  и  их  союзники  из  заводского  населения,  были  деньги  и  документы.  Деньги,  как  правило,  поступали  в  распоряжение  штаба  и  нередко  многотысячными  суммами  переправлялись  в  войсковой  центр.
     Документы  же,  а  именно  долговые  денежные  договоры,  конторские  шнуровые  книги  и  всякие  «письменные  дела»  даже  разные  «присутственных  мест  указы» - все  шло  в   огонь.  Так  приписные  крестьяне  и  закабаленные  мастеровые  пытались  ликвидировать  свою  юридическую  зависимость  вслед  за  фактической…»
     Как  пишет  тот  же  исследователь  в  «легких  случаях  грабеж  ограничивался  только  господским  и  приказчичьим  инвентарем  и  поджогом  домов.  В  более  тяжелых – повстанцы  растаскивали  инструмент  и  готовый  металл,  а  в  катастрофических,  как  это  было  при  восстании  башкир  на  юге,  разгрому  и  огню  подверглись  все,  могущее  быть  уничтоженным, - от мирных  хижин  работников  до  плотин,  цеховых  зданий  и  агрегатов.
     Так  на  Билимбаевском  заводе  «доменное  действие остановлено  и  совсем  застужено»  На  Уткинском  заводе  доменную  печь  остановили  «необыкновенным  порядком».  На  Урале  семь  пострадавших  заводов   так  и  не  смогли  никогда оправиться  от  разгрома.  Среди  них  Кухтурский( возле Белорецка),  основанный  в  1770  году.
     Двадцать  пять  заводов  после  захвата  и  разрушения  были  восстановлены  через  2-3  года,  через  10  лет.
     Саткинский  завод  вначале  был  занят  пугачевцами,  потом  башкирами,  разорен  и  сожжен.  Повреждена  была  плотина,  пришла  в  негодность  домна,  уцелели  только  несколько  кричных  горнов.  Завод  понес  убыток  в  514217  рублей.  За  26  месяцев  простоя  не  выплавлено  меди  3085  пудов,  чугуна – 363  тысячи  пудов.
     На  Урале  за  время  пугачевского  восстания  так  или  иначе  пострадал  101  завод  с  общим  убытком  в  3  млн.770  тыс.руб.,  не  считая  стоимости  недовыплавленного  металла.  Погибли  и  пропали  без  вести  3578  мастеровых  и  крестьян.
     Однако  разрушенные  заводы  были  восстановлены,  и  производство  чугуна  вышло  на  прежний  допугачевский  уровень.  Если  в  1770  году  выплавлялось  3,9  млн  пудов,  то  в  1780  году  5,3  млн.  пудов.
     Скачек  был  обусловлен  двумя  немаловажными  обстоятельствами.  В  1774  году  Россия  выиграла  войну  с  Турцией,  и  для  нее  открылся  торговый  выход  в  Средиземное  море.
     Кроме  того,  Англия  начала  длительную  войну  со  своими  Северо-Американским  колониями.  Спрос  на  русское  железо  из  года  в  год  начал  повышаться,  одновременно  росли  на  него  цены.
     Все  это  и  побудило  уральских  заводчиков  в  кратчайший  срок  наладить  производство  черного  металла.
             ДОВЕРЕННЫЙ   КРЕСТЬЯНИН   БАБИКОВ
   Именитый  московский  гражданин Михаил Павлович Губин в 1793 году купил у Анны Мосоловой за 400 тысяч рублей два железоделательных завода: Уфалейский и Суховязский (ныне город Верхний Уфалей). Кроме угодьев и жилья Мосолова не оставила новому владельцу заводов никакой рабочей силы. Губину самому пришлось заботиться об их приобретении.
   В Свердловском областном архиве хранится любопытный документ, проливающий свет на покупку крепостных крестьян Михаилом Губиным. Вот что говорится в этом документе:
   «Записка, учинённая Екатеринбургским горным начальником во втором департаменте о состоящих Пермской губернии в Уфалейском, господина коммерции советника Губина, купленных им в Нижегородской губернии и о  ом в сей завод переведённых крестьян, и о всех об них бывших и ныне происходящих делах и следствиях: так и прочих до того относящихся обстоятельствах.
   Показанные крестьяне господином Губиным куплены, как по имянному Его Императорского Величества высочайше данному правительствующему сенату марта в 16 день 1798 году от девицы Марьи Измайловой Нижегородской губернии Семёновского округа в селе Успенском с деревнями в числе 824-х душ...»
   И далее: «Но переведены они оттоль в Уфалейский завод частью в марте и апреле 1799, а прочие в феврвле, марте, апреле месце 1800 года и притом сей перевод им был сделан вопреки их желаниям, и не иначе, как принуждению через посредство воинской команды, потому что по учинению от государственной Берг-коллегии на переселение их в заводы распоряжения, господин Губин,  желая их  переселить, и старался сперва тот перевод сделать им через присланных туда своих людей добровольно.
   Но они, не хотя оставить места родины их, также дома, скот и прочего и разлучиться с родственниками своими, исполнить того не только не желали, но ещё сделали общественный совет, избрали из себя поверенным крестьянина Авраама Бабикова, и снабдя его на расходы деньгами, отправили данного доверенного, и с тем, чтобы ехал в Санкт-Петербург, и где надлежив употребил просьбу, хотя бы оная и до Государя Императора касаться могла, дабы они оставлены были на их прежних местах без переселения...»
   Как доверенный крестьянин Бабиков добирался до Петербурга неизвестно. А дальше случилось вот что.
   «В 1800 году тот поверенный Бабиков подавал просьбу на высочайшее имя, и господин стат-секретарь и кавалер Неплюев 29 числа мая оного года объявил его высокопревосходительству господину действительному тайному советнику Берг-коллегии главному директору и кавалеру Михаилу Фёдоровичу Самойлову имянное высочайшее повеление дабы он совокупно с господином генерал-прокурором и кавалером Обольяниновым ту препровождённую в копии просьбу рассмотрел, которую они рассматривали и согласились, что касательно покупки и переселении помянутых крестьян на заводы, за силою высочайшего указа 1798 года марта 16, входит ни в какие дальнейшие рассмотрения уже не следует...».
   Крестьян с помощью воинской команды из Нижегородской губернии в Пермскую губернию всё-таки переселили. А что касается ходока, то «...прошение отдать ему обратно с предписаньем и с таковым подтверждением, чтоб он впредь от подобных просьб удержался под опасением за непослушание строго по законам взыскан».
    Так закончилось это дело. За скупыми строчками документа — трагедия крестьян, чьими судьбами распорядились заводчик Михаил Губин, помещица Марья Измайлова и правительствующий сенат. И таких покупок совершалось на Руси в ту пору великое множество.


                ЗАЧИНЩИКОВ   -   В   ОСТРОГ
  Глава о  том,  что  Губин  обещал  доставить  на  Урал крестьян  Нижегородской  губернии по  рекам,  но  слова  не  сдержал и  трое  крестьян по  дороге  сбежали…
   В Свердловском областном архиве хранится любопытный документ, относящийся к началу 19 века. Официально эта бумага называется так: «Дело о переселении жителей Российской губернии заводчику Губину.
   Надо полагать, что для расширения Верхнесергинского завода не хватало рабочих рук, и владелец уральских заводов Михаил Губин обратился к правительству за поддержкой по данному вопросу.
   Особый интерес представляет материал о поставке крепостных крестьян из Могилевской губернии.
   «1809 года марта 10 дня заключили сей кондиций (контракт) Могилевской губернии, Бабиновицкого совета, коллежским советником Фадеем Александровичем Брожовским с Московским первостатейным купцом коммерции советником Михаилом Павловичем Губиным в том, что обязуюсь я, Брожовский,  ему. Губину дать крепостных моих людей сто человек из Митушенской вотчины для заводимого в Пермской губернии, Красноуфимского уезда нареченного Усть Демид завод и земляную возку и прочей заводской работы на нижеследующих условиях».
   Далее идёт перечисление условий из 15 пунктов. Первым пунктом Брожовский оговаривает способ доставки людей на Урал, где вначале крепостные должны были добираться до Москвы сухим путём.
   А из Москвы Губин обязан их посадить на суда и «...плыть им до Казани или далее, а из Казани должны их следовать в новостроящийся Губина завод пешком, сколь будет можно без остановочного со всею поспешностью. В обратный же путь плыть на его, Губина, судах до города Матушева, о чём и составлен сей договор».
  Следующие пункты обговаривают жизнь крестьян на месте и показывают отеческую заботу помещика о крестьянах. Так, например, Брожовский просит, обращаясь к Губину, чтобы «...им получать в месяц на человека муки ржаной два пуда, круп, фруктов, солоду по пяти фунтов, да по пропорции сала или масла на праздник, половину фунта говядины или солонины на человека...»
   Третьим пунктом значится: «Если от чего, боже сохрани, кто из тех людей захворает, то он, Губин, обязан призвать лекарей, выдать медикаменты  и пропитание больному...».
   Далее просит: «Не посылать людей на тяжёлые земляные работы, давать тем людям по пропорции табаку, дать на каждого по шесть лаптей...».
   Однако жизнь на уральском заводе, видимо, пришлась могилевским крестьянам не по душе. Приказчик Губина Фёдор Иванович Гайдуков сообщает на имя императора Александра Павловича, что 97 человек из ста, посланных на строительство Вернесергинского заводаЮ 13 июня 1809 года самовольно ушли в сторону Нижних Серёг, не поддавшись убеждению остаться до 1 сентября 1810 года(согласно контракту).
   Затем сообщается, что люди эти в Нижние Серги так и не пришли. Некоторое время никто о них ничего не слышал. И только спустя неделю 94 человека были задержаны в Бисертской крепости (один в дороге умер, двое вернулись в Верхние Серги).
   Сбежавшие были привлечены к ответу. Зачинщики Иван Климов, Григорий Лукьянов, Никифор Семёнов и Василий Иванов были посажены в острог. Остальные крестьяне — отправлены домой.
   Что послужило нарушением контракта. Сказать трудно. Возможно, тоска по дому, по хозяйству. А может, непосильная работа, которой загрузил их горнозаводчик вопреки условиям договора? Так или иначе, крестьяне покинули суровый Урал и подались на родину.
 
                ЗНАЧЕНИЕ  ДВУХ   СЛОВ
     В  детстве,  в  окрестностях  Михайловского  завода,  я  не  раз  встречался  с  непонятными  мне  словами.  Например,  когда  мы  с  ребятами  ходили  рыбачить  на  Сергу,  за  Власкину  гору,  то  дорога  пролегала  по  большому  зеленому  полю,  называемому  «Гаванью».
     Из  книжек  о  заморских  странах  я  знал,  что  гаванью  называется  место  стоянки  и  причала  кораблей.  Здесь  же,  в  Михайловском,  вроде  бы  не  было  ни  торгового,  ни  военного  флота.  Да  и  где  было  развернуться,  когда  не  только  моря,  но  и  приличных  речек-то  в  округе  не  было!  Перевалив  через  Еланскую  гору,  мы  попадали  в  деревню   Уфимку,  в  просторечии  именуемую  «Плотбище».  Что  означало  это  слово,  я  тоже  не  знал.  Да  и  жители,  которым  я  задавал  вопрос,  не  могли  мне  ничего  объяснить.  Из  поколения  в  поколение  переходило  оно,  а  что  означает,  не  ведали.
     В  зрелые  годы,  занявшись  краеведением, я  убедился,  что  все  названия  Михайловских  окрестностей,  казавшихся  мне в  детстве  случайными,  оказались  вполне  определенными.
     Слово  «Плотбище»  в  толковом  словаре  живого  великорусского  языка  Владимира  Даля  расшифровывается  так:  «Место  на  берегу  реки,  род  пристани,  где  вяжут  плоты  или  строют  барки…»
     Конечно,  в  моем  детстве  там  уже  не  было  пристани,  а  работала  Михайловская  писчебумажная  фабрика.  Но  то,  что  на  этом  месте  пристань  существовала,  подтверждает  пресса  столетней  давности.
     Вот  что  по  этому  поводу  писала  газета  «Екатеринбургская  неделя» в 1893  году:  «…Караван  Уфалейских  заводов  пришел  к  Уфимской  пристани  15 – 17  апреля,  приняв  добавочный  груз  сортового  железа  выделки  Верхне -  Сергинского  завода  и  сдав  пристани  приплавленную  для  здешнего  завода  «сутунку» ( из  которой  прокатываются  листы  железа),  отплыл  далее  вниз…»
     Так  было  официально  подтверждено  существование  Уфимской  пристани,  именуемой  в  народе  «Плотбищем».
     С  названьем  «Гавань»  у  Власкиной  горы,  возле  самого  Михайловского  завода  тоже  прояснилось.
     Для  продажи  продукции  завода  требовался  какой-то  транспорт.  На  лошадях  много  не  увезешь.  Да  и  везти  на  подводах  по  всей  России  было  накладно.  Железную  дорогу  возле  Михайловска  проложили  только  в 1914  году.  И  заводчики  испокон  веков  пользовались  водным  транспортом,  продукцию  отправляли  на  барках  в  весеннее  половодье.
     Мой  отец  захватил  то  время,  когда  железо  сплавляли  по  рекам  на  барках.  Он  рассказывал:  «Барки  строили  так:  выбирали  в  лесу  высокую  сосну  и  сваливали  ее  вместе  с  корнем.  Отрубали  малые  корни,  оставляя  средний,  длинный.  Ствол  лесины  становился  килем  будущего  судна,  а  корень,  стоявший к   стволу под  прямым  углом – кормой,  которая  обшивалась  досками.  Барку  строили  на  подставках  из  толстых  чурбаков».
     Весной  в  готовые  барки  грузили  железо  и  назначали  день  отправки  каравана  в  путь.  В  такие  дни  в  гавань  собиралось  почти  все  взрослое  население  поселка.  За  сталкивание  барок  платили  50  копеек (  40  копеек  стоила  бутылка  водки,  10  копеек  булочка  на  закуску ).
     Закрывали  шлюз  на  Серге  возле  Власкиной  горы  и  открывали  запоры  плотины  пруда.  Вода  из  пруда  устремлялась  в  гавань,  где  заполняя  все  окрест,  медленно  накапливалась  до  тех  пор,  пока  не  начинала  подпирать  днища  барок.  А  так  как  барки  стояли  на  чурбаках,  требовалось  некоторое  усилие  пришедших  людей,  чтоб  столкнуть  ее  в  воду.
     Размеры  барок  были  немалые:  каждая  30  метров  длины  и  весом  более  600  тонн.  Народ  облеплял  со  всех  сторон  каждое  судно  и  сталкивал  их  с  подпорок..  Весь  караван,  а  состоял  он  из  двадцати  барок,  отходил  от  завода  в  реку  Сергу,  потом  в  Уфу  и  далее  до  Нижнего  Новгорода.
     То,  что  от  Михайловского  завода  отправлялись  барки,  также  есть  подтверждение  в  «Екатеринбургской  неделе»  за  1894  год.  Вот  что  писала  газета  тех  дней:  «…в  четверг,  21  апреля  у  нас « отвалили»  оба  каравана:  заводский -  с  Михайловской  пристани  и  купеческий – с Уфимской  пристани.  Благодаря  «дружной»   воде,  уровень  реки  Уфы  поднялся  высоко,  обещая  караванам  благополучное  плаванье.
     Впрочем  не  обошлось и  без  приключений,  несколько  заводских  барок  с  железом  успели  уже  «посидеть»  некоторое  время  на  мели.,  не  доходя  даже  еще  до  устья  реки  Серги. (впадающей  в  Уфу),  а  одна  барка  с  листовым  и  сортовым  железом  слышно  «убилась» (т.е. затонула)  на  реке  Уфе,  близ  татарской  деревни  Азигуловой,  на  глубине  4-х  сажен…»
     Да,  не  прост  был  путь  с  железом  в  центральную  часть   России.  Так  или  иначе  продукция  все  же  доставлялась  в  Нижний  Новгород  ко  времени  открытия  ярмарки,  к  15  июля.
     Так  два  непонятных  мне  в  детстве  слова  наполнились  глубоким  содержанием,  раскрывшим  суть  событий  далекого  прошлого.
                ТЕМА   ДЛЯ   ДВУХ   ПРОИЗВЕДЕНИЙ
     В  этой  главе  рассказано  о  том,  как  предприимчивые  дельцы  дважды  закладывали  несуществующее  железо  в  банк  и  на  этом  наживались.  Д.Н. Мамин- Сибиряк  в  своем  знаменитом  романе  пояснил  о  том,  как  были  нажиты    миллионы  Приваловым  и  о  генерал-майоре  П.П.Ушакове,  служивший  опекуном  над малолетними  детьми  Губиных Нижне  Сергинских  заводов.
   В 1882 году Д. Н. Мамин-Сибиряк опубликовал путевые заметки «От Урала до Москвы». В одной из глав приведена беседа пассажиров, ехавших с писателем в поезде.
- ...Слышали, может, что Сергинские заводы продали?
- Да, мельком слышал.
- Вот это так дельце: чистенько сделано!
- Именно?
- Да, видите ли, эти заводы принадлежали К.М. Губину. Он умирает После него остаются двое сыновей и жена. Заводы находились в отличном положении и  давали громадный доход. Опекуном над детьми назначают некого У-ва, за которого вдова вышла замуж. Этот У-ва повёл дело бойко: деньги, которые остались, размотал, а потом ухитрился заложить в Государственный банк несуществующий металл.
- То есть как же это так: слепоту что ли навёл на всех?
-  Да около этого. При участии горного исправника и некоторых других горных чинов У-в сначала закладывал в банк листовую болванку, потом первый передел из неё и, наконец, совсем выделанное листовое железо. Понимаете: три раза закладывалось одно и то же железо. Только эта механика У-ва в 1863 году и обнаружилась в Нижнем. Ну, пошло это самое дело гулять по судам, а в 1864 году вырешилось окончательно. У-в был лишён прав состояния, обвинён в мошенничестве и подлежит ссылке в Сибирь. Что же бы вы думали: решение приходит, а У-в лежит на столе...
- Это ловко! - слышится в публике».
   Подтверждением жульнической натуры генерал-майора П.П. Ушакова (это его имел ввиду Мамин-Сибиряк)тпослужил документ, найденный мною в ГАСО. В документе записано, что в 1854 году на Нижегородской ярмарке Ушаков взял у купца Пастухова под честное слово 144700 рублей с тем. Что в весеннее  половодье , на ярмарке, поставит ему 80 тысяч пудов железа. Но время пришло, а железа наследники Пастухова так и не получили.
   Обратились они с иском к Нижнесергинскому заводу. Им ответили, что означенной суммы по здешней главной конторе не записано,  а потому опекунское заводоуправление не имеет ни прав, ни оснований на уплату помянутых денег. Вот так он, Ушаков, надул доверчивого предпринимателя.
   А вот другое описание Мамина -Сибиряка того, что после смерти К.М. Губина «заводы находились в отличном положении и давали громадный доход», не совсем точно. В  Свердловском областном архиве есть подтверждение, что к концу жизни Константина Губина (он скончался в 1848 году) Сергинские заводы пришли в такое расстройство, что чуть  ли не были проданы с молотка.
   Спасла заводы от краха жена Губина Анастасия Иосифовна. Она предложила мужу переписать заводы на её имя. Когда завещание было составлено, внесла долг государству из своих средств в размере 500 тысяч рублей. Потом оснастила заводы новой техникой, возвела каменные корпуса цехов, древние водяные колёса заменила турбинами. Только после этого заводы стали приносить громадный доход. Но это было уже через 10 лет после смерти Константина Губина.
   Не будем строго судить писателя. Видимо, для краткости изложения ему пришлось несколько сдвинуть временной отрезок. Что вполне допустимо в художественном произведении.
   Дело о тройном закладе в Государственный банк несуществующего железа Д.Н. Мамин-Сибиряк использовал также в другом своём произведении — романе «Приваловские миллионы», заменив Губина на Гуляева.
   Так один факт из истории уральской горной промышленности послужил писателю хорошей темой для двух произведений.