Посадка будет жёсткой, капитан

Некоторых вещей Сэм не помнил: всегда ли ему не нравилось управлять кораблём или это произошло потом? Сколько планет пронеслось перед его глазами, не слившись в одну точку?
Повезёт – сохранишь способность радоваться посадке, и никаких волнений: поднятая пыль да последний клочок пространства над землёй. И, пролетая над бескрайним океаном, будешь всматриваться в блеклую синеву, сравнивать с предыдущими пейзажами, а не хмуро глядеть поверх носа корабля.
Работа в посольстве привила Сэму стойкость. Нет, он больше не вздрагивал, случись неожиданное приземление. Сэм опускал корабль в пустыне, на дне горных ущелий, в образовавшейся отмели – куда желали конторские крысы, не привыкшие к ослушанию. Пару раз в него даже стреляли – не все планеты заселены существами, способными к диалогу, но Сэм не трусил, видит Великий Открыватель, ни единого раза, и никогда не бросал своих.
Впрочем, с посольством покончено: наёмные элементы признаны лабильными, корабли управляются обученными машинами, лишёнными пугающей наклонности к свободомыслию, Сэм списан со счетов. А его корабль, дорогой сердцу, выносливый, как породистый скакун, безжалостно раздавлен под прессом – видимо, в силу всё той же лабильности. Жена ушла, чтобы прятаться поближе к столице, где солнце бесплатно и гарантировано, как покой на улицах, еда в магазинах, уютное жилище.
У Сэма ничего не было – ни за душой, ни в кармане.  Был сын, мальчик десяти лет, тощий, темноволосый, с глазами золотистыми, чужими. Эдвард. Они дали ему это имя и пожалели: слишком родное для чужака с далёкой планеты. Имя звучало насмешкой: малыш Эдди с холодной кожей, постоянно болевший в жаркой столице. Мальчик Эдвард, неловкий, угрюмый, умнее своих сверстников, ненужный – ни им, ни целому свету.
Жена растягивала уголки его недостаточно алых губ, убеждая:
- Ты станешь лучше, Эдди! Мы не допустим, чтобы ты превратился в ничтожество. Ну же, покажи этим мальчикам, на что ты способен!
Но потом и ей стало всё равно: отношения не клеились, жизнь стала голодной, тяжёлой. Хотелось перемен. Она могла взять мальчика с собой, но разве мальчик был удобен ей или, уж тем более, Сэму? Они передавали его друг другу, пока не надоест, не кончатся силы, до вытянутых жил.
Сегодняшний день был особенным – ровно девять лет назад они взяли Эдварда в Комитете. Улыбающиеся, счастливые, молодые родители. Это Сэм подал идею взять ребёнка: бездетные пары – позор на родной планете, и он привнёс этот пережиток в новую жизнь, чтобы жалеть больше, чем о чём-либо прежде. А жалел Сэм о многом.
Какой глупостью было взять ребёнка с собой…
Корабль, полученный на торгах почти даром, был легче и экономичнее прочих посудин, выставленных по низкому проценту на G-97, но иногда барахлил. Эдвард сидел рядом, задумчиво всматриваясь в выжженный горизонт и теребил плохо пришитую пуговицу на рубашке.
- Скоро мы прилетим? – спросил он тихим голосом. Другие мальчики не говорили так неуверенно и безразлично.
Их швыряло в воздухе, и Сэм надеялся, что поселения окажутся ближе, чем он помнил, мальчика не укачает и не придётся откладывать дела, чтобы лишний раз возиться с ним.
- Если тебя тошнит… - начал было Сэм, но Эдвард его прервал:
- Нет.
Сэм не знал, о чём с ним говорить. Верил, что ситуация рассосётся сама по себе: остановятся в городе, оставит его в номере, надолго, может, на день.
Мальчик обхватил колени руками и прижался к ним грудью, боясь, что его вырвет на отцовы ботинки. Одна из тёмных прядей прилипла к бледному, желтоватому лбу. Сэму это не нравилось:
- Не по всей кабине, Эд, ты меня понял? Я за тобой подтирать не буду, ясно?
Только Эдвард и головы не поднял, так и сидел, раскачиваясь. Сэм сдержался, чтобы не сорваться на нём – хватило той жуткой сцены при посадке, когда мальчишка чуть не расплакался. Сэм умел подавлять людей, но с Эдвардом оставил все попытки: такая взбалмошная, мнительная особа, как его жена, не могла взрастить в приёмыше чувство достоинства, не было его и от природы.
Однажды он попытался: показал, как управлять машиной, как садить её на песок, пару раз у Эдварда вышло даже неплохо, но Сэма утомляли если не ошибки, то слезливая реакция на крики. Мальчишка замыкался, затаивал злобу, будто детально запоминал каждую взбучку. Сэм видел ровную ненависть – это плескалось в золотистых глазах, чужих.
- Чего замер? Всё закончилось, - проворчал Сэм, приготовившись к посадке. Здесь главным было почувствовать момент, выдержать расстояние до земли.
Посудина выровнялась, и он нажал на тормоз; корабль остановился посреди пустого поля, неподалёку от высохшей реки, задрав носовую часть. Всё произошло плавно, и Эдвард поднял голову, таращась на отца. Тот незамедлительно скомандовал:
- Тащи сумку.
Мальчик послушался. Большая часть вещей принадлежала ему, но Сэм не стал протестовать при упаковке – пусть берёт, что захочет, если это позволит им спокойно сосуществовать.
Когда они сошли на выжженную землю, что-то горькое шевельнулось в душе Сэма: земля, плодородная, дающая хлеб, перестала иметь цену. Уничтожить, перекроить, исправить. Он искоса поглядывал на мальчика, что плёлся сзади, помалкивая, и тоже молчал.
Они вышли на дорогу, вертя головами в поисках указателей, но ничего не было. Было только пустое поле, запах гари и залитое алым небо. Комья забивались под ноги, то и дело приходилось переступать через ямы.
- Здесь всегда так было? – жалобно спросил Эдвард, занервничав.
- Сколько себя помню. Не отставай!
Но так не было прежде, и он точно помнил: дома вырастают на горизонте сразу за холмом, обрамлённые цветущими садами; людей, зданий и транспортеров так много, что глаза разбегаются; прибывших встречают снующие в поисках доверчивых туристов  водители – наплести про достопримечательности, прокатить кружок-другой перед гостиницей.
- Давай вернёмся? У меня плохое предчувствие, - не унимался Эдвард, тряся Сэма за рукав.
- Перестань ныть или больше никуда не поедешь со мной, уяснил?
Шли они долго, прежде чем показалось последнее уцелевшее здание.
Эдвард не жаловался – привык к резким ответам отца и хмурился, если тот поворачивался к нему. Сэм же прокручивал в голове последний разговор с женой и думал о совершенной ошибке. Жена предложила отдать мальчишку обратно Комитету. Сэм поддался гордости; тщеславие застилало глаза. Как на нас посмотрят? Взяли и не справились? Как те жалкие бедняки, что берут детей ради пособий.  Нечего и говорить, что теперь шанс упущен – шаг назад не сделаешь, когда с такой горячностью отстаивал свою позицию. Жена, как и иноземный мальчишка, умела задевать в нём вогнанную в глубину гордость.
Мысли о жене выветрились – перекошенное здание торчало из голой земли, и не было поблизости ничего, смутно напоминающего поселение. Фальшивые отец и сын замерли, пытаясь перевести дыхание. Из просевшей крыши торчали доски, дверь – разинута как пасть дряхлого, линялого пса.
Сэм нахмурился, но вслух ничего не сказал – мальчишка тут же уцепился бы и вытряс из него всю душу своим нытьём. Только ремешок сумки поправил и шагнул ко входу, весело насвистывая прилипшую к языку песню, что-то там про судьбу. Сейчас и она прозвучала уныло.
В нос ударил запах плесени, а глаза, попавшие во мрак после яркого света, поначалу ничего не видели. Первой проступила пустая стойка – такие наличествовали во всех занюханных гостиницах, где прежде приходилось бывать, затем переворошенные столы и стулья, валявшиеся тут же, из благородного пластика под стать беднякам. Вряд ли здесь когда-либо бывали представители высшего класса. Кругом грязно. Гуляет сквозняк. Под ногой хрустнуло крошево из стекла. Затряслись занавески на выбитом окне.
Сэм подобрался к лестнице,  ещё целой, но скрипучей. На втором этаже не было погромов, за каждой дверью – нетронутые, пыльные кровати. Пусто. Бары вычищены, ни намёка на бесплатную выпивку. Сэм вздохнул, садясь на одну из кроватей, обвёл взглядом торшер на столике, почерневший ковёр с мягким ворсом. Захотелось скинуть ботинки и вздремнуть, не думая о мальчишке, жене и долгах, затянувших его шею крепче удавки.
Всё политика, грязь, деньги. Что только не придёт в голову…
Сзади раздался скрип – Сэм вскочил с кровати, стараясь не выдать себя даже вздохом. Должно быть, на мгновение он уснул. Сэм наклонился к сапогу, чтобы достать нож. Кто-то прятался в гардеробе, за приоткрытой дверью. Привлекал внимание, стуча по стене. Наблюдал. Кем бы он ни был, прибывший не казался ему угрозой. Он подбирался к противнику. Сэм сглотнул, коснувшись двери. Открыл створки, до хруста сжимая рукоять.
- Твою ж…
Нож отскочил  – крыса скрылась в дыре пола, испуганно запищав. Сэм расслабленно выдохнул, думая, каким же он дураком выглядел со стороны. О чём он там думал прежде? О политике, о жене, о…
Эдвард.
Он только сейчас вспомнил о мальчике.
- Эд! - Сэм позвал из окна в холле, высунувшись наполовину. Эдвард сощурился, поднимая голову. – Чего ты там топчешься? Наверх, живо!
Мальчик вяло поплёлся, очевидно, раздумывая, стоит ли слушаться команды – Сэм ненавидел эту бесхребетность в нём сильнее всего, благо, досталась она мальчишке не от него. Сэм уже поджидал его у лестницы. Передал сумку. Похлопал по плечу. Одобряюще (не без притворства) улыбнулся:
- Посиди в одной из комнат, а я вернусь к кораблю – свяжусь с кем-нибудь, узнаю, куда нам идти.
Эдвард тут же запротестовал:
- Я могу пойти с тобой.
Мальчик не переставал теребить почти оторванную пуговицу. Сэм подумал о жене, склонившейся над рубашкой мальчика, как она тщательно выбирала нужную по цвету нитку, отодвигала ткань подальше от лица, чтобы пришить ровно, прикидывала, как это будет смотреться на сыне.
- Мы будем идти в два раза дольше, - объяснил Сэм, смягчившись. – Жди здесь, я скоро вернусь.
Ушёл.
Приказов отца Эдвард не ослушивался. Проводил Сэма глазами из окна и долго стоял в коридоре, вслушиваясь в шорохи пустой обители. Пыль забивалась в ноздри, хотелось чихнуть. Эдвард повесил сумку на плечо, притворившись, что ему не тяжело, обошёл каждый номер, подолгу осматривая всякие детали вроде полотенец и салфеток. Больше всего ему понравился угловой номер с большой постелью и шкафом, встроенным в стену. Эдвард спрятался в шкафу, обдирал ногтём лущившуюся краску на внутренней стороне двери – обычные игры, к которым он привык в доме у матери. Так Ма и говорила: «Как только ко мне придут, заберись внутрь и сиди тихо!» Получалось у Эдварда гениально.
Пыль оседала на одежде, как мука. Крыса шевельнулась у ног, жалобно пища. Что делать, пришлось отдать ей часть пайка. Эдвард понадеялся, что отец не заметит пропажу, когда вернётся. Возникло острое желание выпалить вслух, куда им идти, но Эдварду уже исполнилось десять – слишком взрослый для разговоров с крысой, да и знала ли она другие места, помимо гостиницы?
На улице стало шумно – мальчик вздрогнул, упершись острыми лопатками в пластиковые полки. Больно. Кто-то остановился рядом, на корабле. Крыса уползла, оставив его одного. Эдвард устыдился своего страха, быстро догадавшись: это отец вернулся за ним. А потом побледнел: новый корабль шумел так, что гремело на всю округу, а тут было другое, лёгкое, маленькое, подвижное.
Он не знал, почему. Не вышел, не помог, не побежал навстречу. Должен был, наверное. И не смог.
Этого не могло быть.
Эдвард смотрел через прорезь в двери – узкая щель, не позволявшая разглядеть больше. Закрутились лопасти вентилятора, разнося спёртый воздух. Номер, гостиница, улица – всё оживало. Шаги на лестнице, громкий разговор. Эдвард замер, боясь, что его выдадут – сердцебиение, капли пота, стекающие по шее, дыхание. Голоса всё ближе, а он не может отделиться от стены и убежать. Солоно, горько во рту. Страх раздувает горло как шар.
Бьют по двери, раскрывая её, возможно, разламывая напополам. Всё, что видит Эдвард, начинается от окна и заканчивается краем кровати. Тело, что падает на ковёр, обмотано тканью. Эдвард узнает сапоги, добротные, из кожи песчаной лисицы, отец купил их одновременно с кораблём.
Сэм хрипит, извивается, как змея, когда на тело обрушиваются удары. Бьют чем-то тяжёлым, металлическим. Переговариваются, но речь не звучит знакомо. На тряпке проступают пятна, бурые, липкие. Ритмичные удары, один за другим. И снова. Отец больше не хрипит – только бульканье, переходящее в тишину. Всё действительно закончилось.
Эдвард прижал ладонь ко рту, надеясь, что спазм, сжавший горло, не был криком. Не Сэма завернули в ковёр, он остался там, на корабле, в безопасности. Отец и сын, они поднимутся на борт, не разговаривая друг с другом, корабль будет бросать из стороны в стороны, Эдварда укачает. У Сэма будет уставшее, злое лицо. Они убегут отсюда, они…
- Н-н…
Фигуры, стоявшие у тела его отца, обернулись.