Потомок наместника 1-7

Июль, 16е, 2010 в 19.53
ТАМЕРЛАН
ЗА СИНИЕ ГОРЫ, ЗА БЕЛЫЙ ТУМАН…
Конспекты лекций, которые в своё время читывал нам профессор Вернер, я, признаться, отыскал не сразу. Среди запыленных бумаг на балконной лоджии, надежно спрессованных обломками таштыкских горшков и кыргызских ваз. Для внешнего мира я был потерян как минимум часа на четыре. На обложках общих тетрадей сохранились цитаты из песен отечественных рок-музыкантов, а между страниц – написанные на маленьких обрывках бумаги записки от однокурсниц, стихи и дневники наших первых студенческих экспедиций.
Целый мир, чудный мир, о существовании которого я основательно успел подзабыть за прошедшее десятилетие.
(Читать дальше…)

Когда наступает пора,
Я палатку и сумку беру
И к филфаку, к коллегам своим
Я довольный, с похмелья, бегу.
У контейнера шум уж и гам
Собираем лопаты свои
Там палатки, топор, нивелир -
Их в автобус трамбуем мы
Вот усядемся, тронемся в путь
Ждут нас лагерь, раскоп и отвал
Евген Чайка, 2001 г.

Из сладостного плена воспоминаний меня вырвал звонок Глеба.
Наша небольшая экспедиция готова к отъезду.
Я закинул тетрадь с лекциями Вернера в боковой карман кофра и вышел из дома. У дверей подъезда мне повстречался сосед из тридцать второй квартиры, Гена, вечно подвыпивший, неравнодушный к женскому полу и неистощимый на сальные шутки. Вообще-то, он - Геннадий Петрович, пятидесяти девяти лет от роду, шахтёр и заслуженный работник угольной промышленности. Но при этом, никакого уважения от жильцов нашего дома, благодаря своим запанибратству и скабрезностям, он не снискал, а потому навечно оставался Геной.
Увидев рюкзак и палатку, сосед, наверное, уже в стотысячный раз принялся рассказывать, как несколько лет назад нашел в отвале на угольном разрезе череп ископаемого животного. Как уверял меня Гена, то был шерстистый носорог. Это он определил по цвету. Череп был жёлтым, в отличие от белого черепа мамонта, который сосед как-то видел в местном музее. «Если жёлтый, значит, носорог» - упорствовал Гена всякий раз, когда я тщетно пытался втолковать ему, что любая только что извлечённая из земли кость изначально имеет желтоватый оттенок, а со временем высыхает на солнце и становится ослепительно-белой.
Спас меня от изрядно поднадоевшей Гениной истории приезд Глеба.
Арендованный им автомобиль припарковался прямо у подъезда.
Выбираться в степь на видавшем виды «УАЗике», любезно предложенном в местной Службе по охране памятников истории и культуры, Глеб категорически отказался. Не скрою, я испытал при этом некоторое сожаление. С нашей тёмно-зелёной «таблеткой» связано немало воспоминаний.
Не счесть сезонов, что верой и правдой отслужила она нам. А уж сколько километров неторных дорог отмеряла? Постоянно гружёная под самый потолок салона рюкзаками, палатками, спальниками, лопатами, стремянками, рейками и нивелирами, не говоря уже об экипаже машины боевой, что размещался – кто, как придётся, лежа и сидя - поверх всего этого экспедиционного скарба.
Но Глеб привык ездить с комфортом. И нашел более подходящий для себя вариант. Он воспользовался полученными от работодателя «евро» и очень скоро в его распоряжении оказались два больших джипа – «внедорожника», в которые мы загрузили вещи.
Отъезд был запланирован на одиннадцать часов утра.
Как видно, Глеб порядком отвык от наших реалий.
Вообще, в Сибири время - не деньги. Это ещё финские академики Иоганн Рейнхольд Аспелин с Яльмаром Аппельгреном-Кивало в позапрошлом столетии верно подметили. Они, поначалу, всё в толк взять не могли, отчего так выходит: подымались финны чуть свет, а потом до восьми часов ждали ямщика, который всенепременно запаздывал и неизменно задавал один и тот же вопрос: «Ну что, барин, запрягать лошадок-то?». И в итоге раньше полудня в степь не выезжали. Компенсировалась ситуация лишь тем, что, русские медленно запрягают, однако быстро ездят...
Так получилось и у нас. Разъезды по оптово-розничным базам и магазинам заняли, по меньшей мере, два – три часа. Иначе и быть не могло. Ассортимент и цены везде разные. Бережливая немецкая натура Глеба постоянно брала верх. И мы разок даже вернулись обратно, туда, где искомая вещь стоила дешевле.
По пути мы сделали остановку в центре города, у здания Службы охраны памятников. Там нас поджидал Димка Брагин с коробками продуктового запаса.
Заглянув в салон «вечный завхоз» приветственно кивнул мне, так, словно в последний раз мы с ним виделись не так, чтобы бог весть, сколько лет назад, а буквально вчера. В ответ я жестом генсека на кремлёвской трибуне неторопливо помахал ему с заднего сидения. Обошлись без лобызаний, и на том спасибо.
Один из «внедорожников» мы полностью предоставили Диме. Переложили в багажник джипа, убрав при этом сзади кресла, инвентарь и провиант. Рядом с водителем устроился Брагин. Больше свободных мест в машине не осталось.
-Что же… - сказал Глеб, почесав затылок и обозрев оставшуюся команду – Никиту, Вильма и меня. – Как говорится: в тесноте, да не в обиде. Загружайтесь куда придется. И в путь, коллеги…
Сам, впрочем, сразу же сел впереди.
У любого начальника должны быть свои привилегии.
До места, учитывая ходовые данные нашего транспорта, мы рассчитывали добраться за пару часов. Я потом подсчитал. На сборы потребовалось времени в три раза больше.
До тех пор, пока не выехали за пределы города, разговор как-то не клеился. Немец-антрополог и несостоявшийся питерский архитектор в полном молчании разглядывали новостройки столицы Хакасии. Тем же самым, судя по всему, был занят и Глеб.
В родном городе он не был давно. С тех пор в Абакане многое изменилось. Например, поросший бурьяном заболоченный пустырь, через который, бывало мы с Глебом частенько провожали девочек в четвертый микрорайон, обернулся цветущим парком. Серо-синее здание недостроенного кинотеатра превратилось во Дворец молодежи. И если мне не изменяет память, в год глебовского отъезда кафедральный собор только-только освобождал из паутины строительных лесов мощные краснокирпичные стены. А сегодня он провожает нас златом куполов и переливами башенных курантов.
Когда мы подъехали к «Лоре» - огромной фигуре женщины с чашей в руке и надписью «Абакан», Глеб обернулся и посмотрел на меня. Такого выражения счастья на его лице я давно не видывал. Ага, лет десять, точно. Как, впрочем, и самого Глеба.
-Вот оно. Начало всех путей. – объявил он. – Исходная точка маршрута для всех археологических экспедиций. Я только сейчас начинаю верить, что мне всё это удалось. Я возглавил собственный отряд. – И, чуть-чуть помолчав, спросил: - Наверное, это глупо и нескромно звучит, да? Но, что делать, коли мечты нашей юности имеют обыкновение сбываться так поздно…
Своей самостоятельной и независимой от кого бы то ни было, экспедицией  Глеб и я грезили с четвертого курса. Тогда археология для нас перестала быть просто увлечением. Она полностью занимала наши мысли. Все наши разговоры неизбежно сводились к единому знаменателю.
Мы мечтали стать профессиональными археологами.
И каждое лето пропадали в экспедициях. На это время приходился для нас пик творческой и физической активности. Мы возвращались в город с чёрными от загара телами и шевелюрами, выгоревшими на солнце. От тяжёлой работы на лопате мышцы наливались крепостью и силой. Земное притяжение теряло над нами власть. Мы ощущали себя победителями, которым покорились очередные тайны древнего мира и готовы были ими щедро поделиться с окружающими...
-Ты помнишь, Тимур, погребения в двух курганах - близнецах на Ближних Чебаках? – спросил Глеб, когда в окнах машины появились затянутые извечной серо-синей дымкой микрорайоны Черногорска - города хакасских угольщиков. – Кентавр! Ей-богу, там был настоящий кентавр.
-Кентавр? – тут же эхом откликается слева от меня Вильм Юнгерт.
-То человекоконь. – уточняет Глеб, нетерпеливо машет рукой. – После, герр Вильм, после. Если пожелаете, поговорим об этом феномене в хакасских степях отдельно. Хотя, не обольщайтесь особенно на сей счёт. Ведь каждый советский школьник знает, что самого последнего кентавра в центрально-азиатских степях подстрелил Пржевальский, в аккурат перед тем, как подарить миру знаменитую Equus przewalskii… Ты помнишь, Тамерланище? Быстрая, Сарагашенский залив и Изыхские копи… Вот это были экспедиции. С большой буквы «э»!
Разумеется, я помню всё. И то, каким кошмарным сном тянулось для нас неизбежное межсезонье, когда мы, кажется, впадали в спячку. Для многих осень начиналась с лихорадочных поисков временного места работы. Больше всех от этого страдал Евген.
Неизлечимо больные археологией люди старались устроиться в школу, на УПК или станцию юных туристов, используя любой мало-мальски подходящий вариант. Конечно, самое идеальное для нашего брата это краеведческий музей. Вот где с комфортом можно переждать суровую зиму. Сидишь себе при фондах, библиотеке, не спеша, со знанием дела разбираешь скопившиеся за десятилетия коллекции археологических артефактов и смахиваешь с них влажной тряпочкой пыль.
Не работа – мечта. Главное в тепле и мухи не кусают. Впрочем, в музее, как правило, вакансий не бывает. Там уже работают наши старшие товарищи. Более опытные и практичные археологи, которым музей давно стал надежной зимней берлогой…
Но, в сущности, всё проходит.
Проходят – пролетают как один миг и долгие месяцы межсезонья.
С первыми признаками тепла мы снова собираем рюкзаки и палатки, день за днём вычеркивая числа в календарях на пустых стенах съёмных квартир. И вот наступает лето. Мы опять колесим из экспедиции в экспедицию, в поисках впечатлений, веселой компании и заработка. Жизнь сделала полный оборот. Всё хорошее рано или поздно заканчивается. Но ведь рано или поздно это хорошее  обязательно когда-то должно и начинаться?
-Ты знаешь, я отчего-то всегда думал, что в Германии со всем этим намного проще. Заявил проект, получил грант – и флаг тебе в руки. Но кому ты будешь интересен, если в твоем кургане нет золота? После Лисьего лога наши большие боссы из Deutsches Arch;ologisches Institut уже не жаждут инвестировать деньги в ограбленные урочища сибирских скифов. Они давным-давно сняли с них все сливки. А твой номер, Шарапов, как известно, шестнадцатый…
-И тебе нежданно-негаданно вдруг подвернулся твой партнёр?
Наверное, мне не стоило говорить об этом, потому что душевные излияния Глеба мгновенно закончились. Он отвернулся, разложив на коленях карту, дабы сверить наш маршрут.
И самое время. Потому как нам предстояло сменить курс.
Магия цветных валютных купюр действовала безотказно. Никто из наших добровольных ямщиков даже не сделал попытки выразить недовольство, когда за деревней Красный Камень Глеб распорядился свернуть с ровной асфальтовой ленты федеральной трассы М-54 и углубиться в овражные бездорожья бывшего совхоза «Советская Хакасия».
Мы шли по следам ревизора губернского Управления акцизными сборами в Восточной Сибири Адрианова Александра Васильевича, впервые посетившего эту местность в феврале 1903 года.