Вот моя деревня глава шестая

                ЧЕРВЯК
    «Ты, дед Родя, зачем в школу пришел?! Стариков здесь не учат!». Как будто это было вчера, так крепко запомнил я Витькины слова, когда он столкнул меня с высокого школьного крыльца.

  Это произошло, когда я учился уже в пятом. Он обижал меня и раньше, едва ли, не с первого класса. Я ухватился тогда за перила. Они сломались, а ремонтировать пришлось моему папке. Витька в тот день встретил меня ещё и в переулке, когда я шел из школы, надавал мне пенделей, и я заявился домой со слезами.
 
  Отец тогда взял ремень в руки и загнал меня на полати, приговаривая назидательно: «Не ходи домой со слезами, умей дать сдачи!» «Ага, Витька, он же сильный!» - плача, отвечал я. «Какой Витька?» «Червяк! Он в шестом, а я в пятом!» «Сильный не тот, кто сильнее, а тот, кто смелее! У него тоже морда есть!».
 
  Этот урок пошел мне на пользу. Я старался Витьку избегать, не посягая на его морду, но летом, когда вся ребятня работала в колхозе, мы встретились с ним на подводах на подвозке травы в силосную траншею. Встретились в узком месте и повздорили. Вечером возле клуба, где мы играли в лапту, Витька решил наказать меня, налетел на меня сзади, ударом в ухо сбил с ног и начал пинать.

  Я вскочил и двинул ему в зубы. Завязалась драка. Вокруг нас собралась толпа ребятни и тех, кто постарше. Мы бились, можно сказать, насмерть. Апперкот, калган, хук и прочие приемы боёв без правил шли в ход, хотя о боях без правил в спорте мы и слыхом не слыхали. Нашенские подбадривали меня, зареченские Витьку.

  Мы разбили друг дружке лица в кровь, но не отступали. Никто не заступался и не разнимал. Малышня сбегали к нам домой. Витьку с ревом увела домой его старшая сестра. Меня с подзатыльниками угнала  моя старшая сестра. Больше Червяк на меня не налетал, а при встрече объезжал и обходил стороной.

    Этот эпизод вспомнился мне, пока я шел в контору отделения. «Витька, Витька! – раздумывал я, - Каким же ты стал? Вон Лёньча как о тебе «похвально» отзывается! Жулик! Да все мы, наверное, жулики, такая страна, только кому-то негде воровать, кому-то страшно, и редко кому совесть не позволяет. А допусти до добра, да дай волю, так мало кто и удержится. Ох, Россия-Матушка! -
 
  Вспомнился Салтыков-Щедрин, его город Глупов  с знаменитой лужей в центре, с руководителем без головы. – Ох, Матушка - Россия!  Но жить-то надо! Всё-таки Родина! А самого бы вот посадить на высокое место, удержался бы в рамках? Не знаю», - ответил я сам себе.

    Я пришел пораньше, с целью попасть на утреннюю раскомандировку, с целью понаблюдать за бывшим своим соперником, определить каков он, и стоит ли затевать серьёзный разговор. Подспудная мысль о переезде в родное село сидела во мне с момента, когда Лёньча сообщил о строящейся рядом с его домом двухквартирке.

  Не нравилась мне работа мастера - наладчика, которую я исполнял в своём совхозе. Заработок мой зависел от технического обслуживания тракторов, а принуждали работать как снабженца. Я едва успевал доставлять по полям г. с. м и воду, принуждали дежурить возле технических отрядов и запрещали останавливать трактора на технический осмотр.

  Мой АТУА носился по полям, а прямую свою работу приходилось исполнять редкими урывками. Директор твердил: «Проводи техническое обслуживание, когда трактора не работают». Но они работают с раннего утра до позднего вечера. Когда же тогда проводить техобслуживание? Ночью?

 А трактористам надо отдохнуть. Вот и отпуск мне дают только зимой. Сейчас, в июле, отпустили лишь на неделю. Диктат директора и, особенно управляющего, раздражал, заработки были низкими. «Если и Витька такой же диктатор, то… Но посмотрим». – думалось мне.

    Чтобы не мозолить глаза, и не начинать сразу серьёзного разговора, я зашел в контору вместе с группой рабочих и уселся  в дальний угол просторной комнаты с двумя столами, поставленными буквой Т  у стены с окнами, выходящими на улицу. С правой стороны комнаты была еще дверь, в другую комнату, видимо в бухгалтерию.

    За главным столом, в простенке между окон,  сидел мужчина невзрачной наружности. Вид помятый. Лицо какое-то сыромятное. Сплющенный нос. Глаза на выкате, лопоухий, но в шляпе и с сигаретой в зубах. На плече видавший виды синий пиджак. Внешний вид претендовал на импозантность, но выглядело это карикатурно.

    «Господи! Как он похож на нашего Степу Малышева!» – подумалось мне после первого же взгляда. В совхозе, где я работал, был  такой управляющий. Как комсомольского вожака, его направили учиться в совпартшколу, а по окончании назначили управляющим. Должность эту предлагали мне, но я отказался. Не хочу я быть начальником – не моё это.

  Недолго правил фермой Степан Константинович. Я даже написал на него довольно пространную эпиграмму, в которой были такие слова: «Зачем отправляли такого учиться? Его б от нахальства отправить лечиться!». «Господи! – думалось мне, - Как много среди нас таких, кого нужно лечить от нахальства! Но первое впечатление нередко бывает ошибочным, но посмотрим, послушаем».

---- Вы что вчера утворили?! – сразу, без приветствия начал управляющий утреннюю разнарядку.
    Все взоры были обращены к нему. Кто и что утворил?

---- Это же надо додуматься! Телёнка из коровы трактором тянули! Кто вас этому научил?! Телята должны рождаться сами!
---- А как ещё, если всей бригадой не смогли? Корова первотелок, А телёнок крупный от семени симментала.

---- Быками надо осеменять, голштинофризами, товарищ бригадир. Ты  должен знать, что голштинки – коровы нежные. Порвали ведь и теленка и корову. Платить будете!

---- Она ещё живая. Прирезать и списать как выбракованную…
---- Я вам спишу!!! Я вам спишу! В начет поставлю, как преднамеренно искалеченную. Это ж надо! Привязали за рога к столбу и рвали до хруста в шее. Ну, молодцы! Ну, молодцы!

---- Какое семя привозят, тем и осеменяем…
---- А быки на что в стаде?
Быки быками, а мы еще семенем подстраховались…
---- Подстраховались они! Вот и достраховались…

    Управляющий ерзал на стуле, передвигал бумаги на столе, сверля взглядом провинившегося бригадира.
---- Всё! В начёт! – и, считая вопрос закрытым, обратил сердитый взгляд к агроному.

---- А вы вчера где сено убирали?
    Я еще на крыльце определил, что это агроном, потому, что он подъехал к конторе на вороном жеребце и одет был прилично. Белые брюки, белая рубашка, кепочка а-ля панк.

---- В Елани, - с готовностью отрапортовал красавец, весь напрягшись и подавшись в сторону управляющего.
---- Там кошенина ещё не подошла. Два дня как скошено. Надо было на Нижний Луг ехать.
---- На Нижнем травостой был высоким. Мочаги. Там ряды толстые. Вручную кошено. Пару дней еще надо подождать… А в Елани сенокосилками и сено степное.
---- Убрали?
---- Сметали.

---- Сегодня на Нижний луг.
---- Рано туда
---- Рана у барана! – отрезал управляющий. – Я приеду сам посмотрю.
---- А что с коровой делать? – спросил бригадир.
---- А зачем у меня на ферме ты, зоотехник, ветврач? Вы -специалисты! Моё дело управлять, ваше – дело делать!

---- Ну, да! Лучшее лекарство это нож, - проворчал бригадир, но проворчал так, чтобы не услышал управляющий, - Хорошая тёлочка была, такие надежды подавала.

---- Всегда виноват тот, кто ниже ростом… - поддакнули ему.
---- Всё! Идите, работайте! – закончил раскомандировку управляющий. – А вы ко мне? – увидел он меня, когда рабочие вышли.

    Мы остались втроем: Червяк, я и мужчина, который все время ко мне присматривался. Я не знал, как лучше представиться и, как всегда, ляпнул:
---- Виктор Николаевич, помнишь Шурку-Родю из пятого Б?

    Червяк долго молчал, всматриваясь в меня, и, наконец, произнес:
---- Нет, не помню.
---- Ну как же!? – удивился я. – Мы ещё подрались с тобой возле клуба…
    Червяк опять помолчал, морща лоб.
---- Нет, не помню.

    Я понял, но не удержался:
---- Как это не помнишь?! Я тебя прекрасно помню. Ты – Витька Червяков!
---- Я не Червяков. Я Сидоров. Вы ошиблись!
    Конечно, от того Витьки Червяка мало что осталось, но я его узнал. Уши и глаза куда денешь?! Я был обескуражен.

---- Простите! – только и смог я выговорить, и через секунду добавил: - Товарищ Сидоров. Напрасно Вы так. Я не со злом к Вам пришел.
---- Вы ошиблись, - уже с пренебрежением ответил Червяков. - Если у Вас нет дела ко мне, идите. Некогда мне с Вами воспоминаниями заниматься. У меня 150 человек работников на отделении, два животноводческих комплекса. Корма готовить надо, технику к уборке…

    Мне ничего не оставалось, как покинуть контору. Мужчина, наблюдавший весь наш разговор, вышел вслед за мной. 
---- Так ты, оказывается, тот самый Родя!!! – Остановил меня мужчина. – А я всё смотрю, смотрю. Вроде бы знакомое лицо! Зачем приходил к этому выродку?
---- Просто хотел посмотреть на него, - не стал я говорить о настоящей цели своего прихода.

---- Ничего в нём интересного нет. Обыкновенный хам.
---- А Вы кто? – поинтересовался я.
     Мужчина расхохотался:
---- Ты Шурка-Родя, я Шурка-Кука. Помнишь?

---- Ну, я же не Витька-Червяк. Я помню. Я помню, как мы залезали на чердак церкви, то есть, клуба. А ты из слухового окна кукукал, за что тебя и прозвали Кукой. Потом ты сорвался оттуда и ногу сломал. Помню, помню Шурку Вербшина. Как же!

    Мы пожали друг другу руки и даже приобнялись, как-никак в одной команде и в лапту, и в городки, хотя он учился на класс впереди.
---- Было такое.
---- А вот Витька не помнит.

---- Витька, он уже не Витька, а Виктор Николаевич, и не Червяков, а Сидоров, сменил фамилию.
---- Фамилию сменил, а человеком остался тем же, что и в детстве.
---- Да. Рожденный ползать везде пролезет… А с чего бы ему радоваться? Видите ли, Родя приехал… Кому хочется вспоминать, что ему морду набили?!
---- Почему он не знает, где вчера сено убирали?

---- Так он же на рыбалке был, вместе с директором, главным зоотехником и начальником милиции, видимо не спал всю ночь. Видел, какой он помятый?
---- Это в разгар-то сенокоса?
----- Официально они были на совещании в районе.
---- Понятно.

---- Они рыбачат не удочками, а неводом. Заведут ночью стометровый на полозера, выгребут с помощью машин на берег, выберут крупняк, оставив мелочь воронам, накидают кузов, а потом делят мешками и развозят кому надо. И ездят не на Старый Чулым, а на шарыповские озера.

---- Вот это браконьеры! – удивился я, - В законе! Не то что я – ночь ботал, а и тридцати килограммов не поймал… И лезут ведь такие во власть…
---- Власть – сладкое снадобье. Власть – деньги! – подтвердил Кука.
---- Да, - опять вздохнул я. – К деньгам и рвутся.

     Вербшин на минуту задумался. Мы потихоньку шли по улице.
---- Как-то я слышал от одного директора такие слова, - продолжил разговор о власти Вербшин. – «Власть надо давать тому, кто от неё отказывается».
---- Но как мне её навяжут, если я от неё отказываюсь? Мне предлагали пойти в управляющие.

---- А ты кто по специальности?
----  И агроном и механик.
---- Вот какраз бы и заменил Червяка.
---- Не хочу, не мое это распоряжаться людьми.
---- Напрасно.

---- Я как-то услышал такие слова о себе: «Ты пустой!» Долго думал, что бы это означало, и пришел к выводу, что нет во мне наглости, нет жажды власти. Я и с должности агронома ушел из-за диктата управляющего.  Распоряжался через мою голову, а вину за ошибки сваливал на меня.

---- А может быть мы не патриоты? Мне тоже предлагал Червяк пойти в механики.
---- «Прежде думай о Родине, а потом о себе!» - пропел я патриотическую песенку. – Мы, что? На войне?

---- А война-то идет, постоянная. Добра со злом, – остудил меня Вербшин.
---- Ага, - согласился я. – А церковь чему учит? Непротивление злу насилием… Это что же, выходит, что Витька меня в одно ухо, а я должен был подставить другое? Не дай я ему тогда сдачи, он бы до сих пор меня клевал. 
---- А есть ещё одно изречение: «на каждое ядие найдется противоядие». Или: «Добро должно быть с кулаками».

---- А если подумать, Червяк, возможно, больше патриот, чем мы…
---- Это в каком смысле? – Вербшин даже приостановился.
---- В смысле не побоялся надеть на себя этот хомут, ферму. А мы вот трусы.
---- Он не управляющий. Он управ лающий!

---- А может быть с нами иначе невозможно? Мягкого съедят!
---- Но крики и нагоняи – признаки слабости начальника. Я однажды слушал по радио выступление директора Минского тракторного завода. Меня поразили его слова: «Главное в работе руководителя – не мешать работать подчиненному!»

---- А я однажды был с отрядом кормозаготовителей в северном Казахстане, в совхозе, где директором работал Герой Социалистического Труда по фамилии Дзгоев. Он планерки проводил с вечера на завтрашний день, и то по необходимости, а по утрам заходил к нему лишь тот, у кого  были вопросы.
 
---- Что-то мы, не патриоты, расфилософствовались. Вот уже и до магазина дошли… По русской традиции распить бы бутылочку, да поговорить, повспоминать… Но некогда сейчас. В поле надо. Я на стогометателе. Вечером приходи. Я в отцовском доме живу, только перестроил его.
---- Хорошо. Прибегу.
                ПОСЛЕСЛОВИЕ
    Переезд мой в родное село не состоялся. Ещё раз приехал я на свою малую родину уже в 2015-м и не обнаружил в селе ни Лёньчи, ни Юры, ни Дуси, ни тётушки Кати, ни даже дома с широкой верандой и длинным крыльцом. Лёньча умер в начале девяностых.

  Он не услышал моих слов, всё-таки спился сам и приучил сына к алкоголю. Юра тоже спился и ушел следом за отцом. От Тихоновского рода в селе никого не осталось. Все либо ушли в мир иной, либо сменили фамилию. Дом Лёньчин сгорел, унеся с собой ещё две души матери и ребенка.
 
  Тётушка умерла в Красноярске, проживая последние годы у Мишки. Мишка, сорвавшись в тайге с кедра, разбился насмерть. Дусю Таньча увезла к себе в Саяногорск. Генча по пьянке попал под машину и лежит рядом с отцом и братом на дервенском кладбище. Пепелище осталось от Лёньчиного дома, последнего фундамента рода Тихоновых.

  Последние могикане - я, да Толстый. Да и от самого села остались осколки: исчезли окраинные улицы, ни колхоза, ни отделения, ни животноводческих комплексов. Всё порушила знаменитая перестройка.