Два письма с фронта

   Солнечный полдень. Лучи, пробиваясь сквозь тёмные полосатые шторы, едва освещают комнату. Вот уже год, как  ушла из жизни её хозяйка – Анастасия Ивановна. Эти стены ещё хранят память о ней. Почти все старые вещи уже вынесли, оставили только старинный шкаф и тумбочку, в которой, как и при жизни доброй старушки, лежали пожелтевшие, как осенние листья, два письма. Ни у кого из родных не возникало и мысли выбросить то, чем так дорожила хозяйка. Даже при слабом зрении, она надевала очки с большими стёклами и перечитывала дорогие сердцу строки. Когда же ей становилось совсем плохо, она просила почитать письма кого-то из близких.
     Тихий и трогательный образ Анастасии Ивановны до сих пор остался в памяти этих поседевших писем.  Вот и сегодня, когда исполнился ровно год, как не стало их хозяйки, письма не умолкают.
 –  Как жаль, что всё светлое и прекрасное когда-нибудь заканчивается, –  начало беседу одно из писем. – Я уже никогда не услышу её чистого голоса, не почувствую тепла её рук… Неужели она больше не прижмёт меня к груди и не прольёт на мои страницы обжигающие слёзы? Ведь нам было так хорошо вместе! Я ведь до сих пор помню, как появилось на этот свет. Такое нельзя забыть…Вспоминаю голубоглазого Михаила, который с трудом сдерживая слёзы, писал эти наполненные любовью строки, которые потом Настенька перечитывала каждую ночь.
   Помню, как Михаилу было трудно на фронте, но он держался, стараясь не огорчать любимую вестями о  трёх своих ранениях… Он не хотел рассказывать, скольких товарищей уже похоронил… Но самое страшное –  боялся никогда не увидеть её огромные карие глаза, которые смотрели прямо в сердце. Даже тогда, во время адского боя, когда снег стал алым от крови бойцов, он жил только мыслью о ней, не хотел умирать, не увидев её. Знал, что принесёт Насте много страданий, если не вернётся.
    После минутного молчания отозвалось и второе письмо, которое отличалось от первого тем, что было написано на казённой бумаге. Это была похоронка:
 – Ох, я не принесла ей радости… Думала, что меня порвут или бросят в печь. Помню, как дрожали её руки и подкашивались тонкие ножки. Нет, нет мне прощения! Не могу стереть из памяти, как Настя билась в истерике и показывала меня матери, повторяя, что, наверное, адресом ошиблись, и Михаил жив. Долго она рыдала, уткнувшись в подушку, то и дело, перечитывая меня, надеясь углядеть какую-нибудь ошибку. К сожалению, всё было изложено верно. Холодные, чеканные фразы безжалостно убивали её надежду: «Рядовой Михаил Николаевич Волков погиб при выполнении боевого задания».
     Но Настя не переставала ждать. Даже никуда не хотела переезжать, чтобы Миша всегда смог её найти: ведь он, уходя на фронт, обещал вернуться. И она не смела в этом сомневаться, – похоронка замолчала, но паузу сразу заполнило первое письмо:
–  Всё-таки умели раньше люди писать письма. Сейчас что? СМСки какие-то непонятные. А главное – все слова пустые. Нет в них души. Раньше даже по почерку можно было определить настроение человека. Чёрные слова на белой бумаге как будто душа нараспашку, –  загрустило письмо.
–  Как много мы потеряли, перестав писать письма! Телефонный разговор нельзя перечитывать снова и снова. Остаётся надеяться, что память как наша совесть сохранит былое в душах и сердцах, –  закончили беседу письма, а тумбочку кто-то захлопнул. Будем надеяться, что ненадолго.

Екатерина Кибалко, 17 лет
Студия «Молодые голоса»