Эхо блокады

ЕКАТЕРИНА ЩЕГЛОВА: «ЭХО БЛОКАДЫ ДО СИХ ПОР ЗВУЧИТ ВО МНЕ…»

Приближается печальная, но знаковая для нашего города дата – 8 сентября 1941 года. Именно в этот день началась военная блокада Ленинграда, которая продолжалась 872 дня – по 27 января 1944-го. Сегодня, когда фашизм снова поднимает голову на Западе и далеко уже не рiдной Украине, мы считаем особенно важным напомнить читателям о суровых блокадных днях, месяцах, годах. Вот что нам рассказала жительница Сосновой Поляны Екатерина Васильевна Щеглова.

Ее война

Героиня нашего рассказа родилась в дружной семье Малашкиных 19 июня 1928 года. Отец – инвалид той далекой гражданской войны, был электромонтером, а мать работала в детском саду от фабрики Володарского. В центре города, в Демидовском переулке (ныне пер. Гривцова) прошло детство Кати.

1941 год. Лето. Тепло, светло и на душе хорошо.

– Я, 13-летняя девчонка, была в то время в пионерском лагере под Ленинградом, – вспоминает Екатерина Васильевна. – Был родительский день, и ко мне приехала мама со всяким вкусностями. Вдруг слышу голос по радио: «Внимание, родители! Не расходитесь! Сейчас будет передано особое объявление!». Вскоре на трибуну поднялся начальник лагеря и объявил о том, что немецко-фашистские захватчики вероломно напали на нашу страну. Так я узнала о войне. Кто-то забрал своих детей сразу, но многие остались: в Ленобласти пока еще было спокойно. Через несколько дней в лагере услышали о бомбежке Минска, и нас срочно повезли в Ленинград. Меня привезли к маме на работу. Там мы обнялись и заплакали.

Наступил сентябрь. В магазинах стало меньше продуктов. Нарком Молотов решил успокоить горожан и объявил по радио: дескать, граждане, не волнуйтесь, продуктов вдоволь, бадаевские склады наполнены продовольствием. Через два дня немцы разбомбили эти склады. И очень быстро наступили голодные дни:

– Мы ездили к этим складам на трамвае (тогда они еще ходили, но уже одновагонные). Мама набирала землю с тех мест, где горел сахар, и привозила домой, а дома разбавляли эту землю водой, земля оседала на дне, а сладкую воду пили.

«…Одетый в кровь и лед,
сорок второй необоримый год»

Самым лютым стал январь 1942-го. Электричество отключили, не было ни энергии, ни воды, ни продуктов. Не работали туалеты, но ослабевшие люди, помня о гигиене в своих квартирах, с трудом выходили на лестницы. Ступени были обледенелыми от мочи. Запаха не было, потому что наступили сильные морозы.

А еда… Все мысли о ней. Ели столярный клей – из него варили студень, правда, пах он не мясом, а копытом, жженой костью. Исчезли собаки, кошки, крысы, мыши – все было съедено. Люди брали с бадаевских складов жирную землю – ту, где когда-то лежало масло.

Блокированный врагом город стал главной базой оборонявших его войск. Несмотря на острую нехватку топлива и электроэнергии, в темных и холодных цехах собирались танки, изготовлялись пушки и минометы, боеприпасы, снаряжение и обмундирование. Часть произведенной в Ленинграде военной продукции была переправлена по воздуху советским войскам на московском направлении. Отец Кати, несмотря на инвалидность, работал до последнего, он и умер на работе, в 1942-м:

– Папа умер, гробов нет. Мы не ели хлеб три дня, купили необструганный деревянный ящик. Впрочем, там, куда мы его отвезли на саночках, тела ни в ящиках, ни в гробах не принимали – наша жертва была напрасной. Мы вернулись домой, зашили его в одеяло, привязали дощечку с именем и фамилией и повезли на площадь Тургенева – там находился пункт МОРа – так мы его называли. Я видела штабеля из людских тел! Я никогда этого не забуду.

В ту первую, самую страшную зиму 1941–1942 годов ленинградцам выдавалось по 125 граммов хлеба – этот маленький кусочек надо было растянуть на весь день. Некоторые сразу съедали суточную норму и вскоре умирали от голода, потому что есть больше было нечего. Поэтому мама строго контролировала питание. Она получала по карточкам хлеб на всю семью, складывала его в шкаф, запирала на ключ и строго по часам выдавала по крошечному кусочку. У Екатерины Васильевны часто всплывает в памяти картинка тех дней:

– Мама прятала от меня деньги. Она боялась, что я пойду на Сенной рынок (он был рядом) и куплю там котлет, а они были приготовлены из человеческого мяса…

Голод изменял людей не только физически — он менял характер, привычки, он искажал у некоторых людей весь их душевный облик.

Несмотря на голод и холод, власти заботились о гигиене горожан. Как только появились вши, сразу были организованы дезкамеры. Здесь проводили дезинфекцию: людей мыли, стригли, белье снимали и обрабатывали. Мужчины и женщины стояли в общих очередях – обессиленные, они думали лишь о куске хлеба…

Остались двое и надежда

В коммунальной квартире Кати жили восемь взрослых и шестеро детей. Через несколько месяцев в живых остались только мама и Катя. А вы помните дневник Тани Савичевой, который сейчас находится на Пискаревском кладбище? Когда был организован музей обороны и блокады Ленинграда в Соляном переулке, дневник находился там. Один из создателей музея, Василий Пантелеймонович Ковалев, вспоминал, как стояла леди Черчилль у дневника Тани Савичевой, и у нее на глазах были слезы, когда ей перевели содержание. Стояли у этого дневника и маршал Жуков с Эйзенхауэром.

Говорят, что история повторяется: первый раз в виде трагедии, а второй – как фарс. Я верю, что кара настигнет всех, кто развязывает войны.

Строки из дневника
«Женя умерла 28 декабря в 12 час утра 1941 г.
Бабушка умерла 25 января в 3ч дня 1942 г.
Лека умер 17 марта в 6 час утра 1942 г.
Дядя Вася умер 13 апреля в 2ч ночи 1942 г.
Дядя Леша 10 мая в 4ч дня 1942 г.
Мама – 13 мая в 7 час 30 минут утра 1942 г.
Савичевы умерли.
Умерли все.
Осталась одна Таня».

До 27 января 1944 года еще было очень далеко, но во вторую зиму с продуктами уже стало легче, потому что наконец наладили их доставку в город с «Большой земли».

Разговорились о блокадных школах. Екатерина Васильевна сокрушается:

– Часто стала слышать, что школы работали в блокаду, что дети занимались. Нет! Дети учились только первые 2–3 месяца. А потом начался голод… Куда пойдет голодный ребенок? Я не ходила. Я была пионеркой и пока еще сохраняла силы, меня назначили дежурить в подвалах-бомбоубежищах. Когда объявляли воздушную тревогу, я хватала противогаз и спускалась в подвал – помогала старикам и детям, у которых уже не было сил. А мальчикам, моим ровесникам, вручали клещи – они тушили на чердаках и крышах зажигательные бомбы, бросая их в ящики с песком.

Наступила весна. Все, кто остался в живых, вышли расчищать свои лестничные площадки и парадные. Весной перекопали сады и сделали там огороды. В парках и садах невозможно было увидеть ни одного одуванчика. Из листьев одуванчиков варили щи, из сочных корней делали лепешки. За одуванчиками приходилось ездить на окраины города и дальше.

Перед Исаакием была посажена капуста. Работали одни скелеты, трудились из последних сил – появилась надежда.

После войны

1946 год. Повзрослевшая, исхудавшая Катя закончила 8 классов, поступила в техникум при заводе Жданова. Их расселили. Так она попала в Сосновую Поляну, на 2-ю Комсомольскую, где живет и сейчас.

Вскоре она познакомилась с курсантом военного училища Алексеем Щегловым и вышла замуж. Жена военного увидела Урал, где у них родились двое сыновей, потом были Архангельск и снова Ленинград.

Мама нашей героини порадовалась удачному замужеству дочери, успела увидеть и понянчить внуков и умерла в 1975 году. А Алексей Николаевич, демобилизовавшись, долго сотрудничал со школами, проводя среди учащихся военно-патриотическую работу, приобщая их к военному делу.

Вот уже восемь лет Екатерина Васильевна живет одна, без любимого мужа. Конечно, до сих пор грустит. Они сумели воспитать порядочных сыновей-офицеров, которые любят и навещают свою маму. А она уже и бабушка, и прабабушка и весьма довольна этими званиями.

Недавно, получив обновку от сына, принарядилась, а внучок радостно воскликнул:

– Бабушка, ну ты вся в тренде!

Редеют ряды героев-блокадников. Многие из них еще живы, и мы можем встретить их на улице, во дворе дома или на лестнице. Вот и Екатерина Васильевна в своем доме самая старшая. Впрочем, она по-прежнему полна энергии, следит за порядком на лестнице, рукодельничает дома и занимается скандинавской ходьбой. Человек, переживший блокаду, несгибаем. Это навсегда.

***
Вы не видели людей, которые падали от голода; не видели, как они умирали на ходу, везя на санках воду. Вы не видели голодных детей… И я ничего этого не видела. Не знала, какая жестокая, страшная правда стоит за привычными словами «ленинградская блокада».