Письма к матери из Соловецкого лагеря 1933 1937 г

Николай Александрович Ильинский родился 24 мая (1 мая по ст.ст.) 1910 года в имении  Котовка, Ардатовского уезда Нижегородской губернии. Это имение принадлежало его  дяде, родному брату его матери, князю Андрею Владимировичу Звенигородскому (поэту серебряного века).

Дед Николая, по отцу, Дмитрий Васильевич Ильинский, капитан первого ранга, состоял адъютантом командующего черноморского флота  во время Крымской компании при  обороне Севастополя 1854-55 г.г. Кавалер орденов Святого Георгия 4-ой степени за храбрость, Святого Владимира 4-и степени с мечами, Св.Анны 3-й степени. Имел золотую саблю с надписью «За храбрость» и две медали - серебряную за защиту Севастополя и бронзовую в память о войне 1853 – 1856 гг.
 
Его бабушка,  Мария Илларионовна, урожденная Мусина-Пушкина,  дочь ярославского помещика, инженер-майора Иллариона Александровича Мусина – Пушкина и  Марии Николаевны (урожденной Струковой). Выходя замуж за Дмитрия Васильевича Ильинского,  она получила приданое – «… имение,  состоящее в Нижегородской губернии Ардатовского уезда селе  Успенском, Сосновка  тожь, выселок  Александровском  и пустошах Салтагановой,   Коровкиной, Тулузаковой, Капелькиной и Круптяевой, доставшимся И.А. Мусину - Пушкину по наследству после двоюродного дяди гвардии капитана Дмитрия Петровича Горихвостова, со всеми землями, лесами, водами и всякого рода угодиями по дачам мерою всей земли удобной и неудобной восемь тысяч сто пятьдесят шесть десятин, в том числе под усадьбою и садом  двенадцать десятин, господской пашни  триста  шестьдесят пять  и не входящих в надел крестьянам  пять тысяч  сто семьдесят девять десятин,. господским в селе Успенском разного рода строением и ветряною  мельницей, приносящего годового дохода до десяти рублей серебром и дворовыми людьми, не уволенными от обязательных отношений к помещику».( Нижегородский государственный архив фонд 639 опись 125 дело 8133).
Отец, Александр Дмитриевич Ильинский, был крупным землевладельцем и сыном известного героя Севастопольской обороны Дмитрия Васильевича Ильинского,  что дало ему возможность взять в жены княжну Александру Владимировну Звенигородскую, из  древнего княжеского рода, ведшего свою историю от Св. Михаила Черниговского.

В семье Александра Дмитриевича и Александры Владимировны было 13 детей – 8 девочек и 5 мальчиков. Даже по тем временам семья была многодетной. Николай был младшим среди мальчиков и очень дружен со своим братом Андреем Александровичем.  Детство Николая проходило среди своих братьев и сестер то в имении отца, Успенском, то в имении князей Звенигородских. Николай получил среднее образование второй ступени. Мальчик подавал большие надежды, особенно в литературном творчестве. Хорошо разбирался в литературе, истории, музыке. Писал стихи, некоторые из них  были напечатаны в нижегородских газетах. После революции 1917 года некоторое время вся семья жила в имении дяди, Андрея Владимировича Звенигородского, куда пришлось бежать семье после того как умер отец от воспаления легких в 1921 году и  революционные крестьяне сожгли и разграбили Успенское.
 
Николаю пришлось заниматься хозяйством, помогать матери, работать в Ардатовском лесничестве с 1928 по 1930 год. Принимали только на сезонные работы.  Часто семья голодала. Стремясь найти работу и возможность существования Николай в конце 1929 года уезжает  в Грузию, в Батуми, где обосновался с семьей один из его братьев, Александр (репрессирован и расстрелян в 1937 году в Батуми). Там ему удается закончить автодорожные курсы в «Автодоре» и получить профессию шофера. По семейным обстоятельствам он в апреле 1930 года уезжает в Москву, куда к дяде, А.В.Звенигородскому, куда перебралась его мать с младшей дочерью Сашей и внуком Шурой.
 
В Москве Николай Александрович прошел психологическое испытание автоработников и был признан годным для управления всеми машинами. Его принимают на работу шофером на автобазу в управление связи г. Москвы со 02.09. 1931года.
Его арестовали в ночь с24 на 25 декабря 1932 года, в Москве, в квартире его дяди, которая находилась в 5-м Монетчиковском переулке, полуподвальном помещении. Приехавшие люди разбрасывали вещи, ломали печку – искали оружие и запрещенную литературу. В эту же ночь арестовали еще пять молодых людей, в возрасте от 20 до 23-х лет, из интеллигентных семей, которые собирались, чаще всего, в квартире О.К.Боголеповой, разговаривали о литературе, истории и положении дел в стране. Это так называемая «группа Сонгало-Боголепова».  Организация возникла в октябре 1932 года. В организацию было вовлечено еще 5 человек молодежи – выходцев из буржуазных семей и ставивших себе целью активную борьбу с советской властью путем пропаганды, вредительства и террора. Помимо этого члены организации намечали вербовку других лиц… Контрреволюционная организация просуществовала с октября 1932 года по 25 декабря  этого же года. См. справочник «Подпольные молодежные организации, группы и кружки (1926-1953гг.) к истории молодежного сопротивления большевизму. Составитель И.А.Мазус при участии Е.И.Мазус и Н.Н. Михалевой. – М.:Возвращение: Гос.музей ГУЛАГа,2014. С. 117-121).

Коллегией ОГПУ 16 марта 1933 г. Н.А.Ильинский осужден по ст. ст. 58-8-11 УК РСФСР на 10 лет ИТЛ. Отбывал наказание в Соловецкой тюрьме.
Следующие 5 лет – жизнь на Соловках и письма, письма, бесконечные ежемесячные письма. Только они помогали не сойти с ума, и связывали Николая с семьей, давали надежду на возвращение к прежней жизни.
Все письма написаны четким ровным почерком либо на линованной бумаге, либо на чистых листах, которые по его просьбе присылала мать из Москвы. С июля 1937 года стали приходить письма написанные карандашом. Сегодня белые листы потемнели, стали желтыми, но чернила не выцвели и все письма отлично сохранились. Все письма пронумерованы. И в каждом письме перечисляется то, что было получено в посылках.

Николай просит мать прислать необходимые, но недорогие продукты: толокно, сахар, растительное масло, лук, чеснок, лимонную кислоту, сухари и.т. Просит присылать и деньги – 10-15 руб. Эти деньги целиком не выдавались, но оставались на его счету и тратились по необходимости. В семье было трудно с деньгами, так же как и с продуктами, но мать, дядя Андрюша (Звенигородский), тетя Таня (Звенигородская) и сестры старались поддержать любимого сына, внука, племянника и, отрывая от себя, по возможности, собирали продуктовые посылки и отправляли деньги. Присылались и посылки с одеждой, которую просил Николай и в каждом письме предупреждал мать, чтобы она без его просьбы ничего не присылала, поскольку вещи могут украсть, «а носить с собой все невозможно».
В своих письмах Николай рассказывает о своем здоровье, которое постепенно все ухудшается; о работе и успехах, которых он достиг, перевыполняя задания; описывает места проживания и переезды по островам («командировки», которые постоянно меняются; интересуется семейными новостями, дает советы матери и сестрам, племяннику; передает приветы родным и близким знакомым.

В самом начале своей вынужденной жизни на Соловках, в каждом письме он описывает природу Соловецких островов, исторические места. Николай рассказывает и о том, как проводит свободное время – ходит в театр, читает книги, учится новым профессиям и готовит себе еду, приводит в порядок свою одежду и жилище.
 Во всех письмах сквозит жуткая тоска по дому, по умершему любимому брату Анедрею, желание поскорее вырваться из этих мест, любым путем. Николай просит мать подать заявление на свидание и объясняет, как это сделать. Мечтает о будущей жизни вместе с матерью и племянником Шурой, оставшимся сиротой, хотя бы и на поселении.

Первое письмо пришло матери 16 апреля 1933 г.: «Бесконечно любимая мамочка! Крепко целую тебя, милую Сашеньку и Шурушу……..Выехали мы из Москвы 5 апреля в 4-5 часов утра. Сейчас нахожусь на пересыльном лагерном  пункте в карантине, совсем еще не определился, где именно. Пиши по адресу: Станция Кемь.Мурманской жел. Дор. СЛАГ ОГПУ. 1-й отдельный лагерный пункт. Твой сын Николай».
Второе письмо написано 4 мая 1933 г. Это была открытка со станции Кемь,  Мурманской ж-д.  АК ССР. 1-й отдельный лагерный пункт СЛАГ ОГПУ, пункт Латушка: «ровно месяц как мы с вами выделись последний раз. Работаю сейчас по погрузке бревен на платформы и складываем их в штабели…. Твои чулки и телогрейка меня спасали и спасают…Здесь еще идет снег. Ветер и холодно. Залив Белого моря покрыт льдом. …Обо мне не беспокойтесь. Питаюсь удовлетворительно…Твой сын Николай»

Следующее письмо от 12 мая 1933 г.: «…за последнее время  адрес мой изменился и сейчас будет так: АКССР г.Кемь УСЛАГ ОГПУ. 2-й Отдельный лагерный пункт, «Морсплав». С открытием навигации на Белом море, всего возможнее, уеду на остров Соловки. А пока на берегу моря в лагере работаю в Музпроме – привинчиваю струны к гитарам, сверлю и настраиваю. Питание удовлетворительное, но если ты сможешь, пришли продуктовую посылочку: толокна, сухарей и что можешь не отрывай от себя. На посылке и переводе ясно укажи отчество. А то здесь есть однофамилец и тоже Николай. Свидание здесь можно получить только через 6 месяцев со дня прибытия моего в лагерь, т.е. с 18 апреля, т.е. 2 раза в год.
4 –го июня 1933 года Н.А.Ильинского переводят с материка на остров в Белом море Соловки: «….Местность здесь живописная. Зеркальные озера, в которые опрокинулся только что начинающий покрываться листвою лес, масса чаек, которые совершенно не бояться людей и ходят как ручные. Ночи здесь белые и по ночам можно читать….. Пиши по адресу : Авт. Кар.ССР. г.Кемь, Почтовое Отделение Попов Остров, 1-е отделение СЛАГ. 1-й Лагпункт, 1-я рота»
В июле месяце с Попова острова Николая переводят в Кремль:  «… Условия квартирные хорошие: чистота, отдельная комната на 4 человека, с отдельными койками, матрацами и прочими постельными принадлежностями. Матрац присылать не надо. Окончательно на работу пока не устроился по своей специальности, а работаю на общественных работах: колю дрова и вожу вагонетку с дровами».
с 24 августа1933 г.Николая переводят на работу, в Иодпром: «…..выношу носилками морскую желтую капусту с берега моря после шторма, а до этого доставал шестом с вилками со дна моря капусту». И  эта работа продолжалась до конца ноября месяца:«….Я сейчас работаю кочегаром на специальной печи для пережигания морской капусты, которую выбрасывает на берег во время шторма, потом ее собирают и сжигают на печи, а зола идет для выработки йода. Работа не особенно тяжелая, но беда в том, что дымно на юру, печь не огорожена. В результате, у меня было сразу 4 чирия, но сейчас прошло….».
С этого времени начинаются хлопоты относительно свидания сына и матери: «…Милая, милая мамочка, ты пишешь о свидании со мной. Я узнал, здесь, что надо для этого получить разрешение на свидание в московском ГПУ и с этим разрешением уже приехать в г.Кемь в УСЛАГ (управление соловецких лагерей), после чего меня вызовут с Соловков в Кемь для свидания… Я очень хочу видеть тебя и Сасю, но где достать деньги на билет, да и тебе с пороком сердца тяжела эта поездка, но главное, где достать на билет? Итак, хлопотать о свидании надо в Москве. …..За отсутствием машины я по своей специальности шофера устроиться здесь не могу. Работаю я на своей работе честно, сам себя хвалить не буду, но нормы стараюсь перевыполнять на 30% - 45%, как ударник, с первых дней прибытия в лагерь…».
 27 ноября 1933 г. Николай пишет матери: «Бесконечно любимая дорогая мамочка!……. Воспользовавшись случаем ухода всех работников из канцелярии, сел за стол и решил написать тебе все, что может тебя интересовать. Во-первых, работа на участке, где я провел с 24 августа по 19 ноября, закончена, и я позавчера прибыл с вещами из-за 10 верст, с так называемого участка Пичуги в Кремль и останусь, очевидно, работать на зиму в качестве инструктора или же при йодно-бромной лаборатории. Все посланные тобой посылки мною получены. Валенки как раз, теплые как печка, и, кстати, пришлись чулки. Продуктовая посылка также получена, и я ее экономно расходовал, почти до этого времени. Пока я чувствую себя, в смысле здоровья, удовлетворительно, но временами кровь из носа все так же продолжает идти, а миокардит сердца признан врачами. Крепко целую милую Таню и благодарю за чулки. Деньги, 20 и 25 рублей, получены на мой личный счет, и я по частям экономно их получаю каждый месяц….
Как ты находишь сходство портрета со мной? Этот портрет в октябрьские торжества был на выставке лучших ударников в Солтеатре, и срисован как премия. Эти дни ожидаю, что может быть фортуна мне не изменит,  и меня вывезут на материк и мне удастся опять работать  по старой специальности шофера……».
15 декабря 1933 г., о. Соловки: «Дорогая бесконечно любимая мамочка! Милая сестра Сашенька!  Как я сильно скучаю без вас. Эта разлука для меня тяжелее, чем самая тяжелая работа. Живу надеждой, что придет весна, и вы вместе приедете ко мне на свидание. …Работаю я сейчас при лаборатории Йодпрома. Из той золы, которую нажигал на печи летом из морской капусты, химической перегонкой вырабатываем йод. Но это, конечно, зимняя работа, весной же опять по участкам. С 16 декабря открываются шестимесячные курсы по йодному делу. На них я буду учиться на инструктора. Живу я сейчас вдвоем со старшим инструктором в отдельной комнате, человеком лет 35-40, очень тихим, который днями дома не бывает, и в свободное время я читаю книги. Комната уютная с электрическим освещением. Я ее всю выбелил и исправил печь с плитой… С 12 января я назначен бригадиром Сельхоза по вывозке дров из леса на берег моря на участке «Нерпичи». Местность здесь великолепная. На площадке горы, покрытой редкими старыми соснами и елями, стоит этот участок с забитыми бараками и на всей командировке 7 человек и 5 лошадей. Я бригадир, один конюх и 5 возчиков. Внизу, под горой, вид на море, берега которого схвачены льдом, а дальше синь воды и большие плавучие белоснежные толстые льдины, своим видом напоминающие белых медведей……Сейчас пишу письмо, сижу один у своего рабочего стола. Пришел со склада, где принимал вывезенные дрова от возчиков. Тишина мертвая, лишь за окном колко шумят старые сосны, так же как и сто лет тому назад.  На сердце тоска одиночества, оторванности. Отсюда до Кремля 23 км…Работы здесь хватит до апреля месяца. ….. Я сейчас доволен тем, что приходится быть в красивой лесной местности на лоне природы и чувствую себя свободнее, работая на чистом воздухе и жилищные условия хорошие. Продукты получаю сухим пайком сразу на 10 дней и готовлю себе сам здесь же на плите……Завтра еду в Кремль, за продуктами и отправлю это письмо. Крепко целую тебя, дорогая мамочка, не забывай, пиши мне. Бесконечно любящий. Той сын Николай».
    9 марта 1934 г. Николай получил распоряжение закончить  работу 10-го  переехать в Кремль :«…Дальше как буду работать – не знаю. И переходить на другое место не хочется….Временами кажется смешным и странным, что приехал сюда в бесконечный отпуск. И все это как то случилось комедийно и быстро. Не так бы был я морально подавлен, если бы не случилась такая беда, как смерть Андрюшеньки. О себе я не беспокоюсь. Я один, и, пока, что здоров и всегда смогу своим честным трудом добыть себе для существования. Здесь отношусь я к труду также, если бы я работал и на воле. Нет у меня ни одного прогула, отказа от работы или какого либо высказывания. Делаю все так, как мне подсказывает внутреннее я. Вот уже шесть дней  как я уехал с участка и устроился работать трактористом на тракторную базу. Сейчас работаю по ремонту. Скоро буду ездить… Устроился я сейчас хорошо. Рядом с гаражом. В чистой выбеленной комнате, небольшой, нас двое. Электричество, стол и все удобства. У каждого своя постель. О нарах нет помина. И вообще в культурно-бытовом отношении хорошо. Не беспокойся обо мне, милый мамик….По прошествии 2/5 моего срока, т.е. через три года  буду иметь возможность  подать заявление на колонизацию. И тогда можно будет жить постоянно нам вместе. Мне больше никого и ничего не надо, как только видеть тебя и жить с тобой. Главное береги свое здоровье.  Крепко целую……Твой любящий сын. Николай».
13 апреля 1934г. у Николая появляется надежда о переводе на поселение и он сообщает матери: «Милая мамочка! По- нашему ББК (Беломорско-Балтийский комбинат) есть приказ от 07.03-34, о колонизации, за № 135, где говорится, что на колонизацию или вернее сказано так: « на досрочное освобождение с переводом на колонизацию имеют право те заключенные, которые отбыли в лагерях 2,5 своего срока, т.е. при сроке 10 лет – 4 года, и 1,3 своего срока при сроке 5 лет. Причем, на колонизацию идут лучшие ударники из заключенных…. В исключительных случаях могут быть переведены на колонизацию и те ударники из заключенных, которые ударным трудом и активным участием в общественной работе  дали образцы социалистического труда и как лучшие из лучших,  могут быть переведены досрочно по ходатайству аттестационной комиссии». Я состою ударником со дня прибытия в лагере и работаю честно, как и всегда. Так вот, даже в исключительных случаях даже переводятся те, которые и не пробыли  и не пробыли даже 4-х лет, а меньше….».
14 мая 1934 г. Николаю исполнилось 24 года и в этот день его  направляют на полевые работы на тракторе из Кремля за 8 километров на Большое Куликово поле: «. .. Писал ли я вам, что здесь существует зачет рабочих дней, т.е. при ударной работе и участии в культурно-массовой работе, делается зачет в 30 дней за 3 месяца, т.е. в год сбрасывается со срока 120 дней, значит, можно отбыть срой 10 лет в 7 лет. Получили ли вы письмо, где я писал о колонизации? Но для этого надо отбыть при сроке 10 лет 2/5 срока, т.е. 4 года. Но это еще впереди. А пока буду ждать вас на свидание. Но для этого необходимо добиться разрешения в Москве и с ним уже ехать…Если меня вывезут на ударную стройку в Мурманск, по постройке Туломской электростанции, то там засчитывают один день за три, и срок 10 лет можно отбить в 3 года. Хочу подать заявление, чтобы меня отправили туда на работу по моей специальности шофера…».
9 июля 1934 г., о. Соловки: «Милая мамочка! Вчера вызвали в канцелярию роты и вручили мне ответ на мое заявление о свидании, который сообщает, что мое заявление оставлено без последствий. Это выражение значит,  что мне свидания не разрешено, но и в то же время официально не отказано, а как я тебе и писал, надо подать заявление с твоей стороны на имя начальника Беломорско Балтийского Комбината ОГПУ (ББК ОГПУ) Раппопорта. По адресу АКССР станция Медвежья Гора Мурманской жел. Дор. Главное управление ББК ОГПУ. Начальнику ББК ОГПУ Раппопорту…. Хлопотать же с моей стороны я считаю менее успешным, и очень сожалею, что так много, теплого время пропало даром, в то время как тебе бы можно было сразу подать заявление на Медгору….Я здоров. Чувствую себя хорошо. По выходным дням хожу в Солтеатр, а иногда здесь бывает и кино, и немного развлекаешься. Вместе со мной работает один шофер из Москвы, который артистически играет на всех музыкальных инструментах. Слух и техника его игры необычайны и в свободное время он играет на гитаре всевозможные вещи. Я тоже учусь на гитаре. Но у меня не хватает терпенья…».
В первые годы заключения ему, кроме матери,  пишут сестры, знакомые, но постепенно знакомые перестают писать, любимая девушка выходит замуж и тоже перестает писать. Одна мать пишет письма, рассказывает о новостях, книгах, посылает свои стихи, на последние деньги собирает сыну посылки и носит их на почту.
Находясь на Соловках, в заключении два года. Николай все еще не может понять, за что же он был арестован и приговорен к 10 года.15 ноября 1934 г. о. Соловки из письма матери: «Свое долголетние пребывание  рассчитываю как трагико-комический странный случай. Крайне сожалею, что мне не удалось лично подать заявление о пересмотре моего дела приезжавшему сюда прокурору республики Окулову. Я в это время был в командировке. Надеюсь, что ошибка выяснится и мне не придется полностью отбывать срок 10 лет, мною незаслуженный…».
14 декабря 1934 год Николая переводят на остров Анзер, где он находится до 20 мая 1935 года: «… где занят работой на тракторе – подвожу бревна. Но скоро перестану ездить и трактором буду приводить в движение лесопилку… Работать приходится много. Выходные дни бывают очень редко,  и сильно устаешь и намерзнешься за день, а еще после работы надо написать сведения, приготовить обед и другие разные мелочи. Здесь на Анзере гораздо скучнее, чем в Кремле  и чувствуешь себя заброшенным… Через 11 дней исполнится два года как оборвалась моя свободная жизнь, а кажется, прошло 5 лет…. Писем я больше ни от кого не получаю…»
20 января 1935 год Николай пишет, что до весны работает в кузнице кузнецом. С 18 апреля 1935 г . на общих работах по сортировке и отысканию бревен в снегу на берегу моря: «… Хотя и здоров, но после работы чувствую себя разбитым и усталым, даже не столько от самой работы, сколько от ходьбы. Но такая работа продлиться не долго. Когда приходишь домой спешишь получить обед и лечь в постель, забывшись до утра. Сегодня день отдыха….»
В письме от 18 февраля 1934 года Николай пробует объяснить матери, а может быть и себе в чем он виноват: « … Виноват я потому, что попал в компанию,  от которой, безусловно, надо было сторониться и держать себя взрослым, а не мальчишкой. Если я и заслуживаю быть наказанным, то, во всяком случае, не 10-ю годами, т.к. фактически никакого состава преступления не было,  кроме глупых разговоров юнцов, которые,  так же как и я, попав первый раз в жизни в тюрьму, напутали как на себя, так и на других, в результате чего и получилось громоздкое дело, участники которого и получили столь щедрые сроки….. Причина, благодаря которой, я до сих пор не подавал о пересмотре своего дела, было мое внутреннее психологическое состояние, моральная обида, усугубленная такой тяжелой утратой,  как смерть любимого брата Андрюши, а так же нежелание вспоминать то, что и без того надоело, благодаря чему и создалось состояние безразличия. Но сейчас, отбывая наказание, я понял и осознал, что мое наказание является ошибочным и незаслуженным, поскольку не было самого факта нарушения закона…».
20 мая 1935г. Николая вновь переводят в Кремль: « ….Сегодня я сам лично был у самого главного местного начальника и собственноручно передал ему мое заявление с просьбой пересмотра моего дела, дресованное на Прокурора Верховного Суда СССР. В своем заявлении я изложил содержание самого дела и выставил оправдывающие меня пункты. … Я дал тебе слово изложить краткое содержание своего дела, но сегодня, на приеме у начальника, узнал, что это не разрешается цензурой. …Было бы неплохо, если  бы ты сейчас же, по получению письма, подала заявление на имя Прокурора Верховного Суда СССР с просьбой о пересмотре моего дела. Мое личное дело № 4439, осужден коллегией ОГПУ 16 марта 1933 года по УК 58 11, 17 – 58 8 сроком на 10 лет. Начало срока со дня ареста, 25 декабря 1932 года… Заявление о свидании тоже поспеши подать. Я же от себя подавать не буду, т.к. мои знакомые  уже подавали и получили отказ….».
3июля 1935 г., о.Соловки : «…. В прошлом месяце сильно уставал и был занят работая на тракторе старшим трактористом…. Ты пишешь, что 21-го июня подала заявление Прокурору Верховного Судаа о пересмотре дела…… в глубине души таится надежда на то, что вот разберутся здраво и естественно посмотрят на вещи и. если не освободят совсем, то значительно снизят срок. Это единственная надежда, которой буду жить до получения ответа из Москвы… 22 июня меня вызвали и объявили под расписку, что мое заявление о пересмотре дела прокурором Бел.Балтлага направлено 15 июня прокурору Московской области для рассмотрения дела. Это извещение было прислано с Медгоры, таким образом, как ты видишь, мое заявление быстро пошло по своему прямому назначению. Но меня беспокоит один момент, почему мое заявление, адресованное на имя Прокурора Верховного суда СССР, направлено не ему, а просто прокурору Московской области….».
13 сентября 1935 года. о.Соловки: «….. В своем предыдущем письме за август я уже писал, что на свое заявление о свидании с тобой, от местного начальства я получил ответ, что, пока, нельзя. Кроме того, получил ответ от Прокурора Верховного Суда СССР, что он рассмотрел мое заявление и не нашел оснований к пересмотру моего дела…… Относительно этого ответа, я в недоумении, и получив его, на все махнул рукой. Очень опечален тем, что до сих пор не имел свидания с тобой, и вчера, вторично, в убедительной форме подал заявление о свидании….. Сегодня у меня выходной день и я отдохнул немного, а то я уже не имел выходного три шестидневки: все работал по силосованию на тракторе. Скоро поеду пахать……»
13 октября 1935 года на Соловки приезжал  Начальник Гулага Берман и Николай написал еще одно заявление о свидании с матерью  и подал ему лично.
5 ноября 1935 г.: «…. В отношении свидания надо хлопотать в Москве, в Гулаге, и. если рукописные заявления не доходят, то добиваться личных переговоров с лицом, от которого зависит выдача разрешения на свидание, и, если будет отказ, то через некоторое время, месяц – полтора, хлопотать опять лично…..».
13 января 1936 г., о.Соловки: « Дорогая моя любимая мамочка! Поздравляю тебя Сашеньку и Шурушу с Новым годом! Новый год я встречал по радио из Москвы, и когда на Спасской башне пробило 12 часов ночи и объявили новогоднее поздравление, я мысленно поздравил и всех вас….Ты пишешь, что в начале апреля ты хочешь ехать в Кемь и хлопотать о свидании. Но я скажу заранее, что это ничего не даст, т.к. главное управление ББК находится не в Кеми, а на Медгоре. Будем действовать в этом году так: 1 апреля одновременно подаем заявление о свидании и ждем ответа до 1 мая. Если ответа не будет, тебе надо будет подать вторичное заявление в Гулаг и переговорить лично. Я же со своей стороны тоже буду хлопотать здесь. У меня есть некоторая уверенность, что в этом году я увижусь с тобой…».
2 февраля 1936 г.Кремль: «…. В бытовом отношении я устроился сравнительно сносно. В комнате нас живет 18 человек, но публика вся хорошая. Больше все шоферы из Москвы и Ленинграда. Через день проходим по вечерам техминимум по автотракторному делу и углубляем свои знания. Это очень полезно, по крайней мере,  не тупеешь и не отстаешь от технической жизни. В камере у нас есть радио – громкоговоритель и мы по вечерам с 6 часов слушаем радио из Москвы, особенно я люблю слушать в 24 часа бой часов со Спасской башни…»
4 апреля 1936 г.: «… Я пока здоров и работаю на старом месте. Работа моя заключается не только в нарезании болтов, а в ремонте всей машины, так что из старого изношенного «гроба», названного так по своему безнадежному состоянию, делаем трактор, способный передвигаться и производить работу… Работа, безусловно, грязная, но рядом есть баня, в которую можно ходить часто, со сменой белья. Так, что это зависит от себя. Но иногда так устаешь, что и не хочется сходить помыться. Стригусь и бреюсь тоже бесплатно, и в камерах соблюдается чистота. Летом, наверное, уеду пахать поле в командировки…… Для жилья в поле мы возим, своим же трактором, будку на колесах, в которой помещается 4 тракториста. Койки расположены по вагонной системе. Обед себе готовим сами на костре. Так, что за это время я получил кроме специальности шофера-тракториста еще и специальность соловецкого кулинара…..Пашня на тракторе здесь связана с большими трудностями в виду тонкой торфяной почвы. Бывает трактор так глубоко садится в торф и буксует, что  даже и колес не видно.  Видно только крылья и трубу и выбраться бывает очень трудно. Иногда. Вытаскивая его, приходится возиться очень и очень долго, отрывая от колес торф, вычерпывая набежавшую воду и закладывая под колеса здоровые бревна по несколько метров длинной, которые при попытке выехать все целиком, 5-8 метров, как спички загоняются колесами в землю….».
19 мая 1936 г. (Николаю исполнилось 26 лет 14 мая): «……нахожусь на полевых работах с трактором в командировке. Работа и переезды отнимают много времени… Я жду на днях ответ на мое заявление о свидании с тобой, т.к. слышал, что обо мне запрашивали мою характеристику с производства… Как поживает Саша (брат)? Он мне помог получить техническую специальность. И она останется со мной на всю жизнь, а за эти годы я еще более закрепил свои знания. И автомобиль, и трактор для меня теперь уже являются моим родным делом, и я осознал то глубокое значение техники, которое папа так много в свое время придавал техники, но он тогда не был понят….».
В период с 18 по 20 июня 1936 года у Николая состоялось свидание с матерью, которого они добивались  с августа 1933 года!!! и это свидание дало новые силы на  дальнейшую работу и надежду на скорое освобождение. И снова письма, посылки, денежные переводы, которые были так необходимы для поддержания физических и моральных сил. Продолжаются хлопоты матери и Николая о пересмотре его дела и смягчения наказания.
Еще в октябре 1935 года на работе Николай попал под трактор и повредил ногу, которая была раздроблена и плохо заживала, хотя ее и лечили, поэтому работать на тракторе он не мог, и его определили работать возчиком на лошади. 25 декабря исполнилось 4 календарных года со дня его заключения.
01.01. 1937 год.: «… Сейчас я работаю возчиком, вывожу из леса дрова. Начинаю и кончаю работу в темноте. Встаю в 6 утра. А ложусь спать в 8 часов вечера. И так как заведенная машина. Нога моя все в том же положении – болит, пока не расходишься. Просить более легкую работу бесполезно…».
            17. 02. 1937 года Николай вновь подает заявление о пересмотре дела и с нетерпением ждет ответа, с надеждой на свидание с матерью весной: «… Возчиком я сейчас не работаю, а работаю в ветеринарном лазарете: кормлю и чищу лошадей, помогаю врачу делать перевязки…».
Всю зиму Николай работал на разных  работах по сельскому хозяйству. Нога продолжала болеть. В целом здоровье несколько расшаталось: «… С последних чисел марта я работаю  продавцом в ларьке. Работа не тяжелая, но требует внимания, сосредоточенности и добросовестного отношения к государственному имуществу. Думаю, что все эти качества у меня есть и я оправдаю доверие, оказанное мне администрацией…. Ты спрашиваешь, что из одежды прислать мне к лету. Я тебе отвечаю, что пока что я не износил того, что ты прислала мне ранее и пока мне не надо, так как обмундирование: белье, брюки, гимнастерки здесь выдают по записи на книжечку бесплатно, а лишние вещи, только лишний груз….. Я сейчас живу в уютной чистой комнате. Нас всего 4 человека, есть радио и все передачи музыки из Москвы слушаю и переживаю У постели в рамках развешены все фотографии родных и знакомых….  В отношении свидания, весна покажет, увидимся ли в августе месяце, если у тебя будет возможность приехать или я буду находится где нибудь поближе к тебе….».
С11 мая с работы в ларьке его сократили «.. .и я сейчас пока нигде не работаю, что для меня не радостно, т.к. не буду получать вознаграждения. Но я в ближайшее время куда нибудь устроюсь, а пока читаю книги….» В мае месяце Николая отправляют в командировку на месяц  на берег моря  «где я живу один как отшельник. Но вчера опять переехал в Кремль. Нога болит. Сейчас определенно нигде не работаю. 9 июня мне сообщили с Медгоры из аттестационной комиссии УРО, что мое заявление направлено в ЦИК СССР 23 мая с.г. Сейчас буду ждать ответа…».
В письме от 11 августа 1937 года Николай присылает новый адрес: «.. По некоторым причинам, не зависящим от меня, за июль месяц мною не было тебе написано ни одного письма, а это будет первое за август и 20 напишу еще. Пиши мне по новому адресу: Кировская железная дорога. Кемь-пристань., о.Соловки. Я пока жив и здоров и с 11 мая  нигде не работаю, что отчасти хорошо, а отчасти плохо…Я сейчас много читаю. С большим удовольствием перечитал Бунина и сам написал несколько стихотворений… Кроме литературы пополняю детально автодело, технологию металлов, связанную с автоделом….».
Его последнее письмо от 27 ноября 1937 года.
Дорогая мать! Как твое здоровье? Я жив и здоров, но сердце болит. Желаю тебе здоровья, сил и терпения. Крепко, крепко тебя целую. Твой сын Николай. Мой адрес: Станция Кемь Кировской железной дороги. Почтовый ящик № 200/16.»
          Очень короткое письмо, написанное карандашом. Знал ли Николай уже свой приговор? Думаю, что если и не знал, то догадывался. Так это письмо не похоже на другие его письма, которые он писал в течение 5 лет, каждый месяц.
Особой тройкой УНКВД ЛО 25 ноября 1937 г. Н.А.Ильинский приговорен по ст. ст. 58-8-11 к высшей мере наказания. Расстрелян 8 декабря 1937 г. Вероятное место расстрела и погребения: район Лодейнопольского лагпункта. Реабилитирован 18октября 1991 г.