Стихотворения князя звенигородского а. в

 
Все авторские права на книгу принадлежат Сорокоумовой Е.А.
Перепечатка и использование материалов сборника возможно только с разрешения составителя.

Уважаемые читатели, любители поэзии!
     Перед Вами сборник стихов Андрея Владимировича князя Звенигородского, который в полном собрании печатается впервые.
     В сборник вошли стихи из тетради «На память», изданные в 1898 году в Нижнем Новгороде, когда их автор еще учился в Дворянском институте; сборник стихов «Delirium Tremens», вышедший в Москве в 1906году, когда молодой поэт заканчивал Московский Университет; сборник стихов «Sub Jove Frigido», вышедший в Москве в 1909 году, когда А.В.Звенигородский жил и работал в Ардатове, Нижегородской губернии.
     Кроме того, в настоящем издании впервые печатаются несколько вариантов последнего сборника стихотворений «признанного поэта» - «Чуть на крылах». Три раза пытался издать свои сборники поэт: в 1926, 1932, 1943 годах. Однако они расходились в рукописных текстах в узких кругах московских  поэтов, литераторов, литературных критиков.
     Мы представляем все три варианта этого сборника, поскольку он постоянно дорабатывался А.В.Звенигородским и, соответственно, менялось и содержание и смысл, который закладывал автор в свои стихи.
Мы включили в настоящее издание и стихи из «Заветной тетради», на обложке которой рукой автора сделана надпись: «Потомство изучит мою поэзию, как особый мир, в котором ни один поэт не участвовал»
     Составители и издатели настоящего собрания сочинений  князя
А.В.Звенигородского, его дальние родственники и потомки, надеются, что эти стихи сегодня найдут своих читателей. Читайте и наслаждайтесь!


















Содержание
Сорокоумова Е.А. Князь Звенигородский А.В. ………………………..

Глава 1. Лирика Князя Андрея Владимировича Звенигородского

На память – (сборник юношеских стихов 1898 года)……………………

Delirium Tremens (сборник стихов 1906 года) …………………………...

Sub Jove Frigido (сборник стихов 1909 года) ……………………………

Чуть на крылах (сборник стихов 1926 года) …………………………….

Чуть на крылах (сборник стихов 1932 года)……………………………...

Чуть на крылах (сборник стихов 1943 года)…………………………….

Стихи А.В.Звенигородского из «Заветной тетради»……………………

Стихи разных лет не вошедшие в сборники …………………………….

Глава П. Критические статьи, отзывы, рецензии на стихи Князя Андрея Владимировича Звенигородского

Блок А. Письмо к Е.Я.Архипову от 7 ноября 1906 года по поводу
сборника стихов А.В.Звенигородского «DeliriumTremens»…………………………………………………………

Грушка А.А. Отзыв о сборнике «Чуть на крылах» 1926 г………………..

Гуревич Л.Я. Отзыв о сборнике «Чуть на крылах» 1932 г. ………………

Шкловского В.Б. Четыре отзыва о А.В.Звенигородском и его стихах…..

Перцов В.О. Рекомендация в Союз Советских Писателей, данная А.В.Звенигородскому 25 мая 1944 г……………………………………….

Архиппов Е.Я. Графоман ужаса и страсти
(лирика кн. А.В.Звенигородского)…………………………………………

Архиппов Е.Я. Рассыпанный стеклярус……………………………….

Мандельштам Н.Я. Признанный поэт (глава из книги «Воспоминания») …

Звенигородский А.В. Ответы на вопросы Е.Я.Архиппова по литературе
Сорокоумова Е.А.
Князь Звенигородский Андрей Владимирович

«Знание биографии предков составляет одну из главных сторон самосознания.
И кто не дорожит памятью их, тот сам забудется своими потомками»
 («Русский архив», 1871, стр. 1535)

Имя поэта, князя Андрея Владимировича Звенигородского, сегодня необоснованно забыто, так же как и забыты его стихи. Несмотря на то, что мнения современников о творчестве А.В. Звенигородского крайне противоречивы, его следует считать «признанным поэтом» (1), воспевающим: смерть и рождение, ужас и страсть, любовь и отчаяние - то есть все, что не чуждо любому человеку, прожившему долгую и не всегда легкую жизнь.
«Андрей Владимирович Звенигородский принадлежит к редчайшей категории людей – к истинным, природным поэтам. Его творчество естественно примыкает к творчеству таких первоклассных поэтов былых времен, как Фет, Полонский, Тютчев. Он их последний сотоварищ и продолжатель» - так писал А.Е.Архиппов, известный литературовед и близкий друг поэта (2).
На своем жизненном пути князь А.В. Звенигородский встретил преграды, способные сломить человека. Однако он остался предан своей семье, своему роду, своей Родине, несмотря на различные превратности судьбы, никогда не покидал России, и принимал все происходящее в его судьбе как испытание.
Жизнь поэта действительно интересна и неординарна. Недаром он послужил прототипом Шаргородского в романе В.С. Гроссмана «Жизнь и судьба» (3). Мартынов Л.Н. в своих воспоминаниях говорит о «князе З.» (4). Н.Я. Мандельштам во второй книге воспоминаний посвятила князю А.В. Звенигородскому главу «Признанный поэт» (1).
Сегодня к творчеству А.В. Звенигородского следует подходить, обращая внимание на ту историческую, политическую и социальную ситуацию, в которой складывалась и изменялась жизненная позиция личности поэта, определившая и направление его поэтических произведений и литературного творчества в целом.
Князь Андрей Владимирович Звенигородский принадлежит к древнему знатному роду, начавшемуся от святого Благоверного Князя Михаила Черниговского (4). В роду Звенигородских князь Иван Александрович - воевода, избранный в 1436 году в наместники Пскова «самими псковичами»; боярин и воевода князь Иван Иванович - один из главных начальников войск против царя Казанского Ибрагима, в 1467 году; князь Данило Васильевич служил военоначальником в разных походах, потом принял иноческий сан в Волоколамском монастыре; князь Григорий Васильевич, который был наместником при царе Федоре 1 «сперва в Рославле, затем в Брянске и потом в Чернигове», и много других славных предков, служивших царю и отечеству (5,6).
Прадед Андрея Владимировича, князь Федор Иванович Звенигородский, отставной полковник лейб-гвардии гусарского полка владел 1500 душами крестьян в Нижегородской губернии Ардатовского уезда. Указом Павла 1 в 1797 году «в вознаграждение усердной службы в вечное и потомственное владение» Ф.И. Звенигородскому было пожаловано имение Котовка. Здесь у Федора Ивановича и его жены Александры Алексеевне, урожденной Хомутовой появляется на свет четыре сына и две дочери.
Дмитрий, 1811 года рождения, один из сыновей князя Федора Ивановича Звенигородского, поступает в привилегированный Московский кадетский корпус в августе 1822 года, из которого он был выпущен корнетом Кирасирского принца Альберта Прусского полка. Ему вместе с полком довелось принять участие в подавлении польского восстания 1831 года. Незадолго до наступления 1837 года штабс-ротмистр князь Д.Ф. Звенигородский за болезнью был уволен в отставку. Обосновавшись в родовом поместье, князь в 1840 году выгодно женился на княжне Александре Ивановне Енгалычевой. Женитьба действительно была выгодной, поскольку князья Енгалычавы, владетельные князья Мордовские, принадлежали к древнейшему Тамбовскому дворянству, и находились в родстве с князьями Гагариновыми и князьями Волконскими, князьями Оболенскими (5, с. 245 - 260). Кроме того, Дмитрий Федорович получил хорошее приданое в виде имений в Томбовской и Нижегородской губерниях. Спустя пять лет Дмитрий Федорович был внесен во вторую часть дворянской губернской родословной книги (военное дворянство), бумаги же с доказательствами на княжество пропали при странных обстоятельствах (6).
Князь Дмитрий Федорович Звенигородский в 1854 году был избран Ардатовским уездным предводителем дворянства; в конце 1858 его избрали Ардатовским земским исправником, а через месяц – директором уездного попечительского комитета о тюрьмах, коим он оставался (с небольшими перерывами) вплоть до своей кончины в своем родовом поместье, селе Котовка 17 января 1890. У князя Дмитрия Федоровича Звенигородского и его жены Александры Ивановны были четыре дочери и два сына – Владимир и Иван, вернувшие княжеское достоинство роду. В книге «Титулованные роды Российской империи» записано: «Род князей Звенигородских происходит – от князя Адриана Мстиславовича Звенигородского, потомка Великого князя Рюрика в ХШ поколении. Величайшее утверждение, 6 декабря 1899 года, мнением Государственного Совета признаны в княжеском Достоинстве князья Звенигородские, Владимир и Иван Дмитриевичи с нисходящим от них потомством» (6).
Старший сын, князь Владимир Дмитриевич, также взял в жены девицу из княжеского рода Енгалычевых, княжну Анну Андреевну, свою троюродную сестру. Будучи Председателем Ардатовской Земской Управы князь Владимир Дмитриевич «превысил свои полномочия и уменьшил сборы в уезде на 24 копейки со ста рублей», и «в ноябре месяце 1879 года, по распоряжению Московского Генерал-губернатора был выслан административным порядком в Вятскую губернию, в город Слободское» (7). Долгие шесть месяцев князь жил вдали от своей жены и детей. К этому времени в семье уже было двое детей: Александра Владимировна (Лисонька, как ласково называли ее дома, родилась в 1876 году) и Андрей Владимирович, родившийся в 1878 году, 26 июня. Это было тяжелое время для всей семьи.
В Слободском Владимир Дмитриевич жил в доме своих родителей, которые «хлопотали» по его делу. В его судьбе принимал участие и брат отца, дядя Иван Федорович, женатый на Надежде Ивановне урожденной Кислинской, родной сестре генерал-майора Михаила Ивановича Кислинского, происходившего из старого дворянского рода, принадлежавшего к Тверской губернии (5).
Жена Владимира Дмитриевича, Анна Андреевна, едва оправившись от болезни, уложившей ее в постель (причиной которой стал внезапный арест мужа и его высылка), в феврале 1880 года, отправилась к Московскому Генерал - губернатору князю Владимиру Андреевичу Долгорукому с прошением разобраться в деле ее мужа. И потребовалось вмешательство Государя Николая П, чтобы дело было прекращено.
Князь Звенигордский Владимир Дмитриевич был оправдан и смог вернуться в Ардатов. И снова Земское Дворянское Собрание выбирает его Председателем Ардатовской Земской Управы. Вскоре Анна Андреевна подарила князю Владимиру Дмитриевичу сына - Владимира Владимирович (1880), а через пять лет родился еще один сын - Дмитрий Владимирович (1885). Самым последним ребенком в семье стала Татьяна Владимировна, родившаяся в 1893 года, 26 июня.
Андрей Владимирович получил достойное домашнее воспитание.
В начале прошлого столетия передовое и наиболее образованное сословие, дворянство, удовлетворяло потребность в образовании детей главным образом тремя путями: оно или помещало детей своих в специальные и сословные учебные заведения, или воспитывало их дома, или отдавало в частные пансионы, содержавшиеся в столицах и некоторых губернских городах, преимущественно иностранцами.
Гимназиями того времени дворяне почти не пользовались, быть может, избегая соединения своих детей с детьми разночинцев, поскольку гимназии были всесословны. Но с тридцатых годов девятнадцатого века правительство, желая урегулировать дело просвещения юношества и привлечь дворянских детей к правительственной школе, предоставило дворянству право открывать при гимназиях благородные пансионы или даже учреждать особые дворянские учебные заведения, под контролем правительства. И в 1837 году при нижегородской гимназии был открыт Благородный пансион. Однако вскоре дворянство признало учреждение Благородного пансиона для своей цели недостаточным: «Учение в гимназии оканчивается только приготовлением юношества для поступления в университет или в учителя низших учебных заведений. Нижегородское же сословие дворянства желает посредством достаточных от себя пожертвований иметь высшее училище» (8, предисловие).
Таким образом, возникает Нижегородский Дворянский институт. Желание дать возможность воспитанникам института продолжить образование в университете, заставило учредителей института принять для него программы тогдашних гимназий. Но вместе с тем они ввели в институт и преподавание таких предметов, которых тогда не было в гимназиях, но которые считались учредителями института необходимыми для образования дворянина-помещика (законоведение, естественные науки и сельское хозяйство).
В возрасте 10 лет на основании прошения его отца, Андрей Владимирович был допущен к вступительным экзаменам в Нижегородский дворянский институт Императора Александра П. Вступительные экзамены – закон божий, арифметика и русский язык - были сданы успешно, и юный князь становится учеником Дворянского института, подготовительного класса.
Но учиться пришлось всего два года. В январе 1891 года Андрей Владимирович выбыл из института по болезни: в возрасте двенадцати лет перенес несколько «ужасающих операций. Во время последней молился и пел молитвы. При передвижении несколько волочит ногу. Она неподвижный жестокий зигзаг, мешающий другой ноге. Хирурги в Москве удивлялись, кто мог так варварски срастить ногу почти в самом бедре» (9).
 Повторно он был зачислен в институт в возрасте 14 лет, вместе со своим 12-ти летним братом Владимиром, во второй класс.
Большое внимание в учебных программах уделялось литературе, истории, рисованию, музыке. Талантливые институтские учителя прививали студентам вкус к классике (произведениям Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Полонского, Фета), а также учили их литературному творчеству. Позднее, уже живя в Москве, на просьбу Е.Я.Архиппова назвать шесть поэтов, о которых он можете сказать, что любит, Андрей Владимирович отвечает: «Пушкин, Лермонтов, Тютчев, А.К.Толстой, Случевский, Жуковский». А на вопрос о том, какие тома книг стихов и тома книг прозы Вы оставили бы навсегда с собой, Е.Я.Архиппов получает ответ: «Пушкина, Лермонтова, Фета, Тютчева, Полонского, А.К. Толстого, Случевского, Жуковского; Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Лескова, Тургенева, К.Леонтьева. Кроме того, Андрей Владимирович делает уточнение: «Тарас Бульба» и «Вий» - мировые шедевры. Выше этих произведений ничего не знаю во всем мире. Весь склоняюсь перед Гоголем» (10).
Один или два раза в год проходили в институте литературно-музыкально-вокальные вечера, подготовленные студентами при помощи заведующего местным Отделением Императорского Музыкального Общества, свободного художника Василия Юльевича Виллуна, на которые приглашались попечители института, представители нижегородского дворянства и родственники воспитанников.
С четвертого по шестой класс А.В Звенигородский получал стипендию имени капитан-лейтенанта И.Н. Сущова, которую тот учредил на проценты со своего капитала. Уже в институте обозначилась склонность будущего поэта к языкам, словесности, истории, и в «Нижегородских земских ведомостях» в 1896 году, первые стихи (11).
Однако постепенно, с введением реформы образования графа Д.А. Толстого институт по учебному курсу перестал отличаться от классических гимназий. В связи с этим, или по каким-либо другим причинам, пребывание юного князя Андрея в дворянском институте закончилось в 1897 году. Его отец пишет прошение на имя директора института: «Предполагая поместить сына, ученика седьмого класса Андрея Звенигородского, в другое учебное заведение, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство сделать распоряжение об увольнении его из числа учеников  института и выдать мне документы вместе со свидетельством об успехах и поведении его. Август, 2 дня, 1897 года» (12).
С сентября 1897 года А.В. Звенигородский становится учеником Елатомской мужской гимназии Тамбовской губернии. Мужская гимназия в уездном городке Елатьме имела хорошую славу.
Она была открыта 26 сентября 1873 года в виде 4-х классной прогимназии и преобразована, по высочайшему повелению, в 1881 году в гимназию. Первый выпуск семиклассная гимназия имела в 1883 году. Ученики изучали такие предметы как закон божий, русскую историю и русскую словесность, географию, математику, физику, латинский, немецкий и греческий языки. А с 1886 года гимназия становится восьмиклассной. Добавляются новые предметы, среди которых французский язык. Показательны темы сочинений, которые писали учащиеся на переводных экзаменах: «Значение Петербурга в жизни России», «Терпение и труд все перетрут», «Делая добро, не думай о награде», «Береги честь смолоду» и другие, то есть те, которые давали ученикам задуматься о своем предназначении жизни (13).
Кроме того, здесь, в Тамбовской губернии были имения князя Андрея Николаевича Енгалычева, деда Андрея Вдалимировича со стороны матери.
Уже, будучи воспитанником Елатомской гимназии, Андрей Владимирович издает свой первый сборник юношеских стихов «На память». Этот сборник выходит в Нижнем Новгороде в 1879 году. В него вошло всего восемь стихотворений, написанных юным поэтом в 1896, 1897, 1898 годах. И директор Елатомской мужской гимназии в гимназическом зале перед всеми учениками поздравил смущающегося юношу с выходом первого сборника (14).
Накануне окончания гимназии в семье Звенигородских произошла трагедия. В сентябре 1900 года в возрасте 49 лет умирает Анна Андреевна, мать Андрея. Это было тяжелое потрясение для юноши 22-х лет.
Однако в 1901 году выпускник Елатомской мужской гимназии поступает в Московский Университет на юридический факультет. Здесь он встречает своих бывших соучеников по Дворянскому институту – Б. А. Садовского и М.А.Цявлоского, знакомится с Е.Я.Архипповым – студентами историко-филологиического факультета, деканом которого был профессор А.А.Грушка. Дружба с этими людьми будет пронесена через всю жизнь, и во многом определит судьбу поэта Звенигородского. Еще два страшных события оставили глубокий след в душе Андрея Звенигородского –  смерть отца, Владимира Дмитриевича, который скончался в Ардатове в 1904 году и революция 1905 года. Горечь утраты любимых людей не покинет князя Андрея всю жизнь. Единственным замечательным событием тех дней становится удивительная находка. «В 1905 в селе Куженяево Аадатовского уезда у священника Вилкова мною найдены 26 писем П.Я.Чаадаева к его брату Михаилу. По ним впервые установлен заграничный маршрут П.Я.Чаадаева» (14). С этого времени Андрей Владимирович начинает заниматься биографией Чаадаева (16), декабристов (17), публикует несколько статей о пребывании А.С.Пушкина в Нижегородской губернии (18).
В год окончания Университета (1906 г.) в типографии В.И.Воронова на Моховой улице выходит сборник стихов А.В. Звенигородского «Delirium Tremens»*, вызвавший критику со стороны А.Блока и В.Я.Брюсова (19).
«Можно простить автору слабость техники, потому что она – дело наживное. Но нельзя простить вычурность и отсутствие стройной психики. Как бы ни была страстная буря в душе, - ей нужно уметь жонглировать и владеть для того, чтобы быть поэтом. Стих вовсе не есть «кровавое дно, где безумствует жрица». Скорее – стих – мертвый кристалл, которому в жертву приносишь часть своей живой души с кровью. «Убивай душу – и станешь поэтом», сказал бы я, нарочно утрируя, для того, чтобы точнее передать то, что чувствую; или – «убивай естество, чтобы рождалось искусство». У А.Звенигородского нет самопожертвования в этом смысле – самого страшного, потому что не видного для других и наиболее убийственного», так писал А.Блок к Е.Я.Архиппову в письме от 7 ноября 1906 года по поводу сборника стихов А.В. Звенигородского «Delirium Tremens» (31).
Однако Л.Н. Мартынов в этом сборнике обратил особое внимание на стихотворение «Ignis sanat»** («Огнем изливается»). По его мнению, А.Звенигородский как бы предслышал некоторые интонации блоковских «Скифов», написанные, как известно, на двенадцать лет позже (4).
* «Трепещущее безумие» (лат.)
** Более точный перевод – «лечащий огнем» (лат.)














А в шестом номере журнала «Весы» за 1806 год появился отзыв В.Я.Брюсов: «стихи А.В. Звенигородского восходят к традиции раннего русского декаденства» (24)
Московское студенчество в те годы увлекалось «декадентской» литературой. Читали альманахи «Скорпион», «Весы», «Грифа», журналы «Мир искусства», «Новый путь». На поэтическое творчество молодого поэта А.В. Звенигородского, как и многих других русских поэтов конца девятнадцатого века, несомненно, оказали влияние стихи К.Д. Бальмонта, да и стихи самого В.Я.Брюсова не оставляли юного поэта равнодушным. Позднее, в 1932 году, отвечая на вопросы Е.Я.Архиппова по литературе, Андрей Владимирович напишет, что он отошел от Брюсова и от всей школы символистов (9).
После смерти отца на 26-летнего Андрея ложится вся забота о семье и имении. Поэтому, по окончанию Университета в 1906 году, получив диплом второй степени (20) Андрей Владимирович возвращается в Ардатов, где становится начальника сначала первого, а затем четвертого участка по Ардатовскому уезду. В то время Предводителем Уездного Дворянства и Председателем Земской Управы был Действительный Статский Советник князь Иван Дмитриевич Звенигородский, дядя Андрея Владимировича, который много помогал своим племянникам, заменив им отца. Деятельность И.Д.Звенигородского во многом способствовало развитию Ардатовского Уезда. При нем открылся картофельный завод в Осипово (крахмальный завод в Ардатове). Он всемерно поощрял развитие мелкого производства, торговли, ремесел, много сделал для здравоохранения и образования (21, 22).
Чиновничья должность не мешает князю Андрею заниматься стихотворением. Он публикует свои стихи в Нижегородских изданиях («Нижегородская Земская газета», «Нижегородские Губернские Ведомости»), и изданиях Владикавказа: «Казбек» и «Терек», где живет его университетский друг Е.Я.Архиппов, с которым у А.В. Звенигородского установились прочные связи, а в 1909 году в Москве, выходит новый сборник «Sub Jove Frigido» (цитата из Гарация: «под холодным  небом» (лат.), который автор посвящает его своему другу – Евгению Яковлевичу Архиппову (25).
«А.В. Звенигородский, как поэт представляет, собой бесспорно крупную и яркую величину.
Уже два первых сборника его произведений «Delirium Tremens» (1906 г.), «Sub Jove Frigido» (1909 г.) обратили на себя сочувственное внимание литературных критиков, отметивших в авторе большое лирическое дарование. Ближе всего, подходя по направлению своей поэзии к Фету и Полонскому, А.В. Звенигородский обнаруживает однако все данные самостоятельного, оригинального художника слова, и чем дольше, тем заметнее выступают специфические особенности его творческой личности и манеры – яркий и разнообразный язык, меткие образы, сравнения. Эпитеты. Величайшая искренность настроения. Зоркая наблюдательность по отношению как к внешнему миру (в особенности – русской природе и крестьянскому быту), так и к личным, интимным переживаниям, умение концентрировать свою мысль в немногих словах, полное отсутствие натянутых выражений, искусственных рифм и каких бы то ни было «пустых мест». Такой отзыв о первых двух сборниках стихов поэта дает А. А. Грушка, декана филологического факультета Московского Университета (32).
С 1910 года А.В. Звенигородский избирается членом Нижегородской Губернской Управы от Ардатовского уезда. И когда 1912 году в Поволжье случилась засуха, он принимает участие в совещании, о мерах помощи пострадавшему от неурожая населению.
В 1914 году в Нижнем Новгороде в типографии Г. Искольского князь Андрей издает стихотворения на отдельных листках с завитками: А.И. Тютчева («Эти бедные селенья», «Два единства», «Славянам», «К Ганке»), А.С. Хомякова («Подвиг есть и в сраженье»,  «Киев»), стихотворение Н.А. Некрасова («Русь»). На открытках написано: «На помощь семьям защитников России и Славянства».(10).
В 1915 году, когда уже второй год шла Первая Мировая война, А.В. Звенигородский – член Губернского местного комитета по организации помощи семьям, призванных запасных нижних чинов и ратников ополчения и лечения раненых в пределах губернии (11).
Продолжается и литературная деятельность Андрея Владимировича. С 1912 года он редактор литературного отдела «Нижегородской земской газеты», ведет рубрику «Отзывы о книгах». Так начинается формирование А.В. Звенигородского как литературного критика.
1917 год становится переломным в судьбах всех русских людей. «А.В. Звенигородский откликнулся «на пошлый клик «Свобода!» в 17-м году и как-то прельщенный красными тряпками, написал и напечатал стихотворение на тему «Свобода лучезарна!» и сравнивал самодержавие с мертвою бабочкою. Это как бы «родимчик» у кн. Андрея. Это по-детски, но это, конечно, преступно»: - так рассказывал А.С.Глинка-Волжский в августе 1923 года Дмитрию Усову, поэту, критику, другу А.В. Звенигородского (26). В этой фразе слышится осуждение поведения немолодого, уже сложившегося человека, занимающего высокий административный пост. Действительно, ликование оказалось преждевременным.
Царская служба окончилась. Андрей Владимирович возвращается в Ардатов. Сюда же весной 1918 году приезжают из голодного Петербурга его братья - Владимир, Николай. Дмитрий привозит из Смольного института младшую сестру Татьяну. Вскоре, в 1919 году из сожженного революционными крестьянами имения в селе Успенском приезжает старшая сестра Александра Владимировна, вышедшая замуж за Александра Дмитриевича Ильинского, с тринадцатью детьми, младшему из которых было всего два года.
Андрей Владимирович и его брат Дмитрий Владимирович (окончил Нижегородский Дворянский институт, Московский Университет, Йенский Университет, защитил в Германии докторскую диссертацию и получил степень доктора философских наук, занимал, в течении десяти лет, должность  инспектора народных училищ Царскосольского уезда), подают заявление  в Коллегию Ардатовского Уземотдела о предоставлении им права пользоваться землей ранее принадлежавшей им усадьбы места при с. Котовке, площадью 1-3/4 десятин. Коллегия принимает решение: «усадьба остается в их,  Звенигородских, пользовании на одинаковых основаниях с прочими гражданами» (7). Однако братьям предложили работу в Ардатове - Андрею Владимировичу преподавать русскую историю, а Дмитрию Владимировичу – русскую словесность и новые языки в местной школе. И в 1919 году они переезжают в Ардатов, а в Котовке окончательно обосновывается их любимая старшая сестра. «Два раза в неделю Александра Владимировна приходила в Ардатов, заботиться о белье братьев и прочем» (26 ). Младшая сестра, Татьяна Владимировна, уезжает в Нижний Новгород, где устраивается на работу в Нижегородский губисполком машинисткой. Кроме того, ей приходится давать уроки французского языка.   
Получив казенную службу при советской власти, братья Звенигородские, которых очень хорошо знали и уважали в Ардатовском уезде, старались участвовать в новой жизни и даже ходили на пролетарские праздники. «9 января 1919 года братья «участвовали вместе с представителями Отдела Народного образования в шествии по Ардатову. С красными знаменами и плакатами. На трибуне, около Собора, украшенного жидкими еловыми веточками, ораторы сказали три безграмотные речи. Не дождавшись конца шествия, пошли ко мне (Дмитрию) пить чай» (7).
Однако вскоре многое изменилось, и перемены не оправдали надежды. Свое душевное состояние, свои переживания и надежды Андрей Владимирович выражает в стихотворениях. В 1923 году Андрея Владимировича увольняют со службы в гимназии «за то, что он читал третьеклассникам курс русской истории, построенный на Соловьеве, Ключевском и Карамзине» (26).
Несколько раз Андрей Владимирович выезжал в Москву, которая «показалась (мне) пустой и чужой» (14) и пытался вести переговоры с румянцевской библиотекой о продаже дневников П.Я.Чаадаева. Обращался в Комиссию по улучшению быта ученых, чтобы получить паек. Ему помогали знакомые литераторы – Д.Усов, М.О.Гершензон, В.Е. Чечихин-Ветренский, которые знали и ценили его творчество. Но попытки князя Андрея оказались неудачны. Помощь пришла от АРА – американской администрации помощи, которая откликнулась на призыв М. Горького помочь преодолеть голод в Поволжье. В это время Андрей Владимирович живет очень уединенно и подумывает поселиться в Кутузовском монастыре. Из тех стихов, которые он продолжает писать складывается удивительный сборник «Чуть на крылах», который А.В. Звенигородский несколько раз пытается издать, начиная с 1924 года. Однако, в те годы, несмотря на потребность интеллигенции в литературе, издать книгу стихов было очень трудно, и сборник разошелся в нескольких десятках рукописных изданиях.
«Недавно появившийся сборник его стихотворений «Чуть на крылах» (1926 г.), заключающий в себе 20 номеров, обличает в авторе крупный, вполне созревший талант и дает ему право занять видное место среди представителей русской лирической поэзии» (32)
Жить становится все труднее – нет денег, работы. Приходится продавать вещи и книги. Трагические события не оставляют семью Звенигородских.
В 1924 году в Петрограде, не выдержав «грубости и издевательств» бросается под поезд брат Николай, вынужденный работать в артели по продаже акцизных марок в питейных заведениях. (7)
В ноябре 1926 года, сестру Андрея Владимировича, Александру Владимировну с младшими детьми и новорожденным внуком Александром, выселили из Котовки. При переезде в Ардатов пропали ценные вещи семьи, оставшиеся от родителей – старинные гравюры, книги и бронзовые канделябры, а еще переписка Андрея, Владимировича с Е.Я.Архиповым за много лет, где они вели разговоры о литературе, писателях и поэтах (26).
Младший брат Дмитрий уезжает в Кадницы, на Волгу (в тех местах находились имения их матери), а потом в селе Чернопенье, недалеко от Костромы, он находит место учителем немецкого языка и литературы в школе-семилетке. Андрей Владимирович в январе 1928 года едет в Чернопенье к своему брату, где тот «снимает две большие комнаты у старухи»(14), надеясь проведать брата, а может быть и найти в Костроме работу. Однако и этим намерениям не удалось сбыться. 18 июня 1928 года от гнойного плеврита умирает брат Дмитрий Владимирович Звенигородский, оставив после себя несколько дневников и тетрадей со стихами, которыми так восторгался Андрей Владимирович.(7)
Дядя Андрея Владимировича, Иван Дмитриевич, заменивший ему и его сестрам и братьям отца, уже в преклонном возрасте был репрессирован. В феврале 1931 года его имущество было описано и конфисковано, и в апреле 1931 года, в возрасте семидесяти лет был  выслан в Симбирск, где и скончался в мае месяце (27).
Невозможность определиться в новой жизни и понимание того, что нет поворота назад, заставляют задуматься даже о том, чтобы уехать из России. «Он постоянно находится в состоянии крайней депрессии» (26). Однако чувство патриотизма и ответственность за своих сестер и племянников побеждает – он остается и с помощью верных московских друзей в начале тридцатых годов перебирается в Москву. Он участвует в работе пушкинской комиссии. Его работу направляет М.А. Цявловский, с которым Андрей Владимирович вместе учился Дворянском и институте в Нижнем Новгороде, а затем в Московском Университете. М.А. Цявловский привлек А.В. Звенигородского к изданию собрания сочинений Л.Н.Толстого. В московских сборниках «Недра», «Вокруг света» появляются его стихотворения из сборника «Чуть на крылах», который так стремился издать поэт.
Здесь, в Москве, его окружают друзья, которые понимают и принимают его как личность и его как поэта: Е.Я.Архиппов, П.П.Перцов, Д.С.Усов, А.А. Грушка Л.Я. Гуревич, В.Б. Шкловский. Благодаря своим друзьям Андрей Владимирович сводит знакомство, которое перерастает в дружбу с семьей Г.И. Челпанова, основателя и первого директора московского психологического института.
Вместе с Е.Я. Архипповым он бывает на даче у Пастернака в Переделкино. Анна Андреевна  Ахматова пишет свои стихи в его альбом.
У поэта А. Саргаджана 21 июня 1932 года знакомится с И.Мандельштамом. «Очень талантлив и с большой эрудицией поэт. Полюбил его как человека», - так отзывается  Андрей Владимирович о выдающемся поэте (9). Это знакомство оказалось поворотным моментом в судьбе князя Андрея. «Мандельштам почуял, старику живется очень туго, и бурно признал его. Затем он побежал ко всем, кто мог и не мог помочь бедняге, и заварил хлопоты о пенсии, а пока суд да дело, раздобыл ему пропуск в писательскую столовую…» (1).
В 1933 году в Москву  приезжают его сестры – Александра и Татьяна Владимировны. Вместе с ними и десятилетний внучатый племянник Андрея Владимировича, Александр, оставшийся сиротой. Они поселились у Андрея Владимировича в маленькой полуподвальной квартире в 5-м Монетчиковском переулке.
Андрей Владимирович пишет стихи, дорабатывает уже написанные и вновь пытается опубликовать сборник стихов «Чуть на крылах», уже дополненный новыми стихами. В.Б.Шкловский, пытаясь оказать содействие своему другу в издании этого сборника  пишет в издательство «Федерация:
«Книга «Чуть на крылах» - конец большого потока старо-русского стиха. Жива земля и солнце, а стихов таких не будет. Они настоящие живые, а потом тихие. Долг советской литературы издать книгу, книгу литературы предшествующей. Книга живая, здоровая, но ветер этой книги на излете».
13 декабря 1936 г. Виктор Шкловский (32)

Однако и на этот раз книга не была издана. Советская власть не верит в искренность бывшего князя. Но, хотя и не подвергает прямым репрессиям, все-таки и не дает ему возможности достойно не только жить, но и выживать. Но ни в одном стихотворении А.В. Звенигородского, написанного даже в его «Заветной тетради», нет ни одной строчки, против новой власти, как, впрочем, нет и стихов о новом строе.
Он много работал в издательстве «Московский Рабочий» и «Гослитиздате», где к нему «хорошо относятся» (9). Он занимается литературоведческой работой, читает и перечитывает произведения любимых поэтов и писателей: «Читаю пристально (между строк) Белинского (4 тома издат. С.С. Мошкина, Москва, 1898 г.). Прочту все, что он успел написать за свои 37 лет (1811-1848). Во многом он ошибался, но его эстетическое чутье было почти безгранично, и он умел ценить должным образом все великое, высокое и вечное в нашей литературе (Пушкин, Лермонтов, Гоголь)» (9,10).
В мае 1944 года А.В. Звенигородский был принят в члены Союза Писателей СССР по рекомендации П.П.Перцова:
«….Его поэзия не подражает никому, а именно свое собственное выражение, свой «лик», который нельзя смешать с другими. В ней сказалось подлинное чувство русской природы, подлинные ее переживания, которые давались былым ее обилием и яростью, и которые теперь уже не восстановимы. Поэтому его творчество тем более ценно для нас. Нужно отметить так же и форму его поэзии, в своем замечательном лаконизма, завершающую классическое течение русской поэзии. Поэтому не может быть вопроса о праве Звенигородского войти в ряды Союза Советских писателей. Он более, чем имеет на это право, и включение его в эти ряды, разумеется, само собою».
Член Союза Советских писателей П. Перцев, 25 мая 1944 г. (29).

Андрею Владимировичу поручают  рецензировать готовящиеся к изданию книги: «За эти дни рецензировал примечания к пятитомному изданию «Воспоминаний» Авдотьи Панаевой, составленные Корнеем Чуковским. Нашел в них несколько крупных и мелких ошибок. Примечания Чуковский, очевидно, составлял на скорую руку. Я старался их оживить новыми данными. 2 мая 1948 год» (26); «Все эти дни писал рецензию на новое издание сочинений Тютчева. В это издание войдет 385 стихотворений (1 том) и 270 писем (2 том). К этим двум томам написаны обширные примечания, которые сделаны К.В. Пигаревым. Я дал благоприятный отзыв. 25 октября 1948 г. Москва» (26).
После окончания великой отечественной войны (1941-1945 г.г.) Андрей Владимирович пишет стихи только в свою «Заветную тетрадь», начатую еще в 1932 году, а также постоянно дорабатывает свои старые стихи. На обложке этой тетради, рукою Андрея Владимировича написано: «Потомство изучит мою поэзию, как особый мир, в котором ни один поэт не участвовал» (30).

Андрей Владимирович Звенигородский дожил до глубокой старости. Он пережил многих своих друзей и врагов, похоронил родных и близких ему людей, безвинно репрессированных и реабилитированных после смерти. В 1947 году, в возрасте 69-ти лет он женился на Лидии Самойловне Крыжановской «на женщине из «хорошей семьи» (1) и прожил с ней четырнадцать лет в Москве в доме 23 по улице Мытной (7).
Андрей Владимирович скончался в 1961 году, в возрасте 83-х лет в Москве. Он похоронен на Ваганьковском кладбище за одной оградой со старшей сестрой Александрой Владимировной Ильинской (Звенигородской), скончавшейся в 1957 году в возрасте 81 года; младшей сестрой Татьяной Владимировной Звенигородской, скончавшейся в 1962 году в возрасте 79 лет. Там же захоронены и другие его родственники: племянники Дмитрий Александрович Ильинский, Елизавета Александровна Ометова (Ильинская), Мария Александровна Шестакова (Ильинская), а также внучатый племянник Александр Андреевич Ильинский (7, 30).
1 января 1961 года звонили колокола, когда гроб с телом А.В. Звенигородского выносили из церкви, и какая-то женщина перекрестилась и сказала: «Умер последний князь Звенигородский!».

Библиография
1. Мандельштам Н.Я. Вторая книга; М., 2006, с.326 – 332
2. Авторгаф, РГАЛИ, фонд 2550, опись 2, е/х 62
3. Гроссман В.С. «Жизнь и судьба»; М.
4. Мартынов Л.Н. Черты сходства; М., 1982, с. 103 – 107
5. Нарцов А.Н. Известия Тамбовской ученой архивной комиссии, Тамбов, 1904, т.1, стр. 261-269.
6. Титулованные роды Российской империи; С. Петербург, 1910, с.13.
7. Автограф. Домашний архив Е.А.Сорокоумовой (Ильинской)
8. Михайлов А.А. История Нижегородского Дворянского Института императора Александра П (1844 – 1904); Н.Новгород, 1904
9. Архиппов Е.Я. Автограф, РГАЛИ, фонд 1458, опись 1, е/х. 46
10.Архиппов Е.Я. Автограф, РГАЛИ, фонд 1458, опись 1, е/х. 41
11. Токарева Н.А. Кто хочет понять поэта… Н.Новгород, 2007
12. ГУ ЦАН. Фонд 522, опись 459, дело 647. лист 112
13. Отчеты Елатомской мужской гимназии за 1888-1890 г.г., составитель М.Покровский, Тамбов, 1890 г.
14. Архиппов Е.Я. РГАЛИ. Фонд 1458, опись  е/х. 41
15. Автограф. РГАЛИ, фонд 553, опись 1, е/х. 215
16. Сб. Нижегородской Губернской Архивной комиссии; 1909, Н.Новгород, т.8
17. РС, 1910, кн. 9
18. А.В. Звенигородский О пребывании Пушкина в Нижегородской губернии; Московский пушкинист; издательство «Федерация», 1930, № 2, с.62-67
19. Кн. Андрей Звенигородский «Delirium Tremens»; Москва, 1906, 17с. 
20. Подлинник диплома хранится в домашнем архиве Е.А.Сорокоумовой (Ильинской)
21. Знаменитые люди Ардатовского края ХУ1 – ХХ1 веков  (биографический словарь-справочник); Ардатов-Арзамас, 2002, с.70 – 71
22. Материалы домашнего архива А. Казиной (Звенигородской)
23. Автограф. РГАЛИ, фонд 1458, опись 1, е/х. 46
24. «Весы», 1906, №6, с. 71
25. Кн. Андрей Звенигородский «Sub Jove Frigido», Москва, 1909
26. Письмо Д. Усова Е.Я. Архиппову. Автограф. Личный архив М.Ю. Гоголина
27. Базаев А.В.Реабилитированы посмертно; Ардатов-Арзамас, 2006, с.60-63
28. Письма А.В. Звенигородского Е.Я. Архиппову РГАЛИ. Фонд 1458, опись  е/х. 41
29. Автограф, РГАЛИ, фонд 2550, опись 2, е/х 629
30. Материалы домашнего архива А.И.Кругловой (Нагаткиной)
31. А.Блок. Новые материалы исследования; М.; 1993, с.25
32. Автограф. РГАЛИ, фонд 2849, опись 1, е/х. 222

























Глава I. Лирика Князя Андрея Владимировича Звенигородcкого
 



Князь А.Звенигородский




На память






















Нижний Новгород
1896












 Летняя ночь*

Ветер тихо тростник волновал,
Вдалеке куковала кукушка.
Чей-то голос в тиши прозвучал,
Колыхалася липы верхушка.

Временами средь ночи звенел
Колокольчик по ближней дороге.
Сонный вскрикнул в траве коростель,
Кто-то нежно запел на пороге.

Все затихло и летняя ночь
Зацарила опять над землею.
Вы, Заботы! Бегите-же прочь
От людей утомленных борьбою.

Элегия **

Снова в полях все цветы увядают,
Желтые листья деревья роняют:
Воздух заметнее все холодеет,
Яркое солнце уж землю не греет:
Ветер сухую полынь к земле клонит
И так протяжно и жалобно стонет.

              Сыро на воле.
              Дождик – все льет;
              Пусто все в поле, -
              Осень идет!

Снова она мое сердце терзает,
Думы печальные мне навевает;
Ближе и ближе к могиле подходит;
И не увидишь как очи закроют,
В землю сырую навеки зароют.

*«Нижегородские губернские ведомости», 1897, №19. 7мая
**«Нижегородские губернские ведомости», 1897, №35. 27августа




В старом доме

Вчера я посетил наш старый   дом;
Он зеленью густой зарос кругом.
Большие окна сумрачно глядели;
Порой врывался ветер с шумом
                в щели.
И паутину мерно колыхал.
Я в зал вошел. По-прежнему рояль
Стоял с разбитою клавиату-
                рой;
Над ним в углу, с физиономьей
                хмурой,
Скосившись, прадеда висел портрет.
В японской вазе розанов букет
Сплошным накрылся слоем темной
                пыли.
В чехлах линялых люстры, кресла
                были,
В гостиной треснул сильно пото-
                лок,
Навис, и как держался видал Бог…
Я обежал весь дом. Волной безбреж-
                ной
Неслись воспоминанья в безмятежной
И мннотонно-мертвой тишине
О промелькнувшей в вечность ста-
                рине.
И этот дом казался мне отныне
Заброшенной, покинутой святыней.


На Волге *
Посвящается «Волжскому страннику»
Я вольная птица
На Волге родился.
И, Волга царица,
С тобою сроднился.
В грозу-непогоду,
Мчась в легком челне,
Я чую свободу
На мощной волге,
Без всякой боязни
Несусь средь валов,
И лютые казни
 Принять я готов
От Волги родимой…
От Волги привольной,
Народом любимой
За дух своевольный.
Бушует отвага
И удаль в груди
Как крепкая брага
В дубовой кади.
А бурные волны
Бегут и ревут,
Былые невольно
Картины встают:
И будто бы мнится,
Как Разин с друзьями
По Волге вниз мчится
В набег за судами,
И песни и крики
Несутся волной…
И пенится Волга
При блеске зарницы
И слышится долго
«Мы -  вольные птицы».

*«Нижегородские губернские ведомости», 1898, №22. 27мая

     Родина
                Это ты, моя
                Русь державная
                Моя Родина
                Провославная!
                Никитин И.С.
Как мне вид этот знакомый
        Душу веселит:
Избы, крытые соломой,
        Ряд густых ракит.
Окруженный городьбою
        Храм среди села:
Пруд с стоячею водою,
         Рядом – конопля.
Близь околицы кладбище
        С множеством крестов -
Вековое пепелище
         Сельских мертвецов.
Дальше – лентою дорога
         Вьется без конца ….
Слышу снова: «Эй вы трогай!»
          Голос молодца.
Колокольчик звенит бойко,
          Мой, лаская, слух,
И лихая моя тройка
          Мчится во весь дух.
И куда не кину взором -
         Всюду ширь полей
На меня глядит простором
        Родины моей!


Из забытого дневника

Кто-то тихо до клавиш коснулся
                и нежный
Заунывный аккорд прозвучал:
И из окон понесся волною безбрежной,
Наполняя безмолвную даль.
И до слуха слегка моего он коснулся,
Слеза тот час явились в глазах.
На далекое прошлое я оглянулся
Сердце билось как птичка в силках.
Вспомнил все: мимолетное счастье
                и грезы,
Как мечтал я ей жизнь посвятить.
Вспомнил так же и горькие - горькие
                слезы
Когда шел я ее хоронить.
А теперь я один. Сердце стонет
                от муки,
Прочь бежит от меня мой покой.….
А из окон все те же печальные
                звуки
Тихо льются спокойной волной.



Поэтические размышления
(из Ламартиа)

    Посвящается М.Н.Ш.

Пророки…..Голос будущего….Лира -
Замолкните! Пусть тишина царит!
Перед приходом Бога замолчит
Пустая суета людского мира!
Закройтеся и вы, уста поэта!
Ни звука арфы!...Песни все отпеты
До той поры, когда с выси лазурной
Раздастся голос незнакомый Вам;
Объявит он покой и мир людям,
И что промчался на земле век бурный

                ***
Назови мне тот край
Где живут без волнения,
Где находится рай
Тишины и забвения;
Где не льется слеза
От насилья и горя,
Не бушует гроза,
Не волнуется море;
Где царит лишь одна
Дорогая свобода;
И повсюду видна
В полном блеске природа


































Князь А.Звенигородский








Delirium Tremens *





                Стих – кровавое дно,
                Где безумствует жрица








Москва
1906


* Delirium Tremens –медицинский термин для обозначения «белой горячки» (лат.)






КОШМАР


Тяжелой глыбой чугуна
Раздроблен цеховой.
Рыдает в бешенстве жена,
В ней плещет страсть волной.

В кровавой луже синий труп
С улыбкой спелых слив
Ударил в прелесть женских губ,
Как буйных волн прилив.

Дрожит она; все тело жечь
Ей начинает страсть.
Пылает доменная печь,
Огня зияет пасть.

                2

О, час мучительно великий!
Я, синий труп, лежу в гробу.
Ты к моему припала лбу.
В губах твоих безудерж дикий.

Вокруг толпа. В дыму кадильном
Тревожно смотрит: ты и я –
Два разлученных бытия –
Пытаем смерть огнем всесильным.

Безумье плещет. Но избыток
Кричащих смертоносных сил,
Как злой палач, тебя добил
На дыбе беспощадных пыток.

Ты замерла. Я снова дальний,
Ушедший за черту земли.
Вот гроб мой в церковь понесли.
Хорал играет погребальный.

                3

В слова не верь. Не надо слов.
Пусть все слова умрут навеки!
Пусть чувства свергнут гнев оков,
Как пробудившиеся реки.

Пусть задрожит земля и вновь
Раскроет огненные пасти
И нашу Бедную любовь
Стихийные поглотят страсти.

И будем мы с тобой в огне
Безумно-пламенных видений
Лежат на раскаленном дне,
Свободные от всех мучений.

В слова не верь. Не надо слов.
Пусть все слова умрут навеки!
Пусть чувства свергнут гнев оков,
Как пробудившиеся реки.


ФИЛИН

От гнилых болот могилен
          Воздух рощи.
Встрепенулся старый филин,
          Полон мощи.

Погнался вслед за летучей
          Бойкой мышью
И, схватив ее над кручей,
          Мчится тишью.

Он упиться в роще темной
          Жаждет кровью,
Так к тебе горю нескромной
          Я любовью.



ПАН

Страсти мне – не утешенье.
Я в любви, как пума, смел;
Я звериное хотенье
          Женских тел.

Что не жгуче – ненавижу.
Жгу людских страстей тюрьму!
Чуть тебя в лесу увижу –
          Всю возьму.


OMNIUM INITIUM RERUM*

Помнишь звездный небосвод?
Нас весна ласкала.
Мы стояли у ворот.
Ты роняли сладкий мед,
Как пчела дрожала.

Ты ждала. Я вдруг приник.
Ты раскрыла жало.
Где-то пели. Пел родник.
Я спешил уйти в тайник,
Всех вещей начало.
_________________________________
* OMNIUM INITIUM RERUM – начало всех вещей (лат.)


     ххх


Солнце в могилу глядит
На три аршина изъятую;
Гроб на полотнах стучит,
В нишу спускается сжатую.

Где-то далеко в полях
Ворон уносит разбитое
Сердце в железных когтях
В царство туманами скрытое.

Будь-то сестра мне иль брат –
Дни мои смертью раздавлены.
Комья сырые стучат.
Вечные ночи поставлены.

                ххх


Здесь под мрамором лежат
             Милой кости.
К ним спешу, былым объять,
             Робко в гости.

На плиту упал. Стучу.
             Встань, подруга!
Не затеплишь ли свечу
             Встретить друга?


IGNIS SANATA *
    
Во мне проснулись красные пожары.
Люблю я гул и взрыв подземных сил;
В них все постигну бешеные чары.
Пришел я опрокинуть власть могил.

Всего коснусь могучий и безумный,
С сердец людских низвергну тяжкий сон;
Проснуться все, и оргиями, шумный,
Ликующий охватит нас циклон.

С горящими, как Африка, губами
Менады обнажать святое дно,
И пьяные пурпурными волнами
Запляшет в нас старейшее вино.

Воскреснем все от жгучих исступлений –
Низвергнув старый, в новый вступим мир.
Уж близок час всемирных воскресений,
Зову я встать на предстоящий пир.
_______________________
*IGNIS SANATA - огнем изливается (лат.)














КН. АНДРЕЙ ЗВЕНИГОРОДСКИЙ











Sub Jove Frigido*






Стихотворения









МОСКВА
1909








___________________
* Sub Love Frigido – цитата из Гарация: «под холодным  небом» (лат.)























Евгению Яковлевичу


АРХИППОВУ




















          ххх

Я люблю бурьяны,
Жгучую крапиву;
Светлые поляны,
Золотую ниву.

Я люблю хоромы,
Сказочные гроты;
Золотой соломы
Свежие ометы.

Я люблю побеги
Дикой полевики;
Тихие ночлеги,
Птиц полночных крики.

Я люблю просторы;
Поздних свеч нагары;
Женственные взоры,
Женственные чары.


ЗАБРОШЕННАЯ УСАДЬБА

     Серенький домик, море крапивы,
     Мальвы растут под окном;
 В стеклах зеленых лучей переливы
     Так и блестят серебром.

Дышит все древностью в этих покоях:
     Мебель, портреты, камин;
Стены в каких-то туманных обоях,
     Сети в углах паутин.

Прудик покрылся густою осокой,
     В липах гнездятся сычи;
Из-под беседки над кучей глубокой
     Сыплются вниз кирпичи.

По двору шагает служитель;
     Ворон прокаркал и сел;
В мирно цветущую прежде обитель
     Дух разрушенья слетел.


ЧАСОВНЯ

Вот часовня у дороги.
Где когда - то лики были:
     Николая Чудотворца,
      Богородицы; их смыли
Град, дожди и время стерло,
     Но те доски и доныне
     Вызывают у прохожих
Чувство светлое к святыне.
И бредет ли мимо странник,
Иль старушка, всяк поклоны
Сотворит, крестяся с верой,
     На безликие иконы.

                ххх

Спокойно дремлет лоно вод.
Былинки ветер не колышет.
Кругом лазурный небосвод,
Как будто новой жизнью дышит.

Оделся в зелень старый лес;
Звучат из чащи птичек крики;
И мир воспрянувших чудес
Ласкают солнечные блики.

Как дым рассеялась печаль…
Душа от счастия трепещет;
А ширь лугов, бегущих вдаль,
Мне в грудь волной душистой плещет.

 
                СТАРЫЙ ДОМ
                Было и быльем поросло

Вчера я посетил наш старый   дом;
     Он зеленью густой зарос кругом.

Большие окна сумрачно глядели;
     Порой врывался ветер с шумом в щели.

И паутину мерно колыхал.
     Я в зал вошел. По-прежнему рояль

Стоял с разбитою клавиатурой;
     Над ним в углу, с физиономьей хмурой,

Скосившись, прадеда висел портрет,
     В японской вазе розанов букет
 
Сплошным накрылся слоем черной пыли.
     В чехлах линялых люстры, кресла были.

Раскинули тенета пауки;
     Скреблася  мышь. Нависли потолки.

Я обежал весь дом. Волной безбрежной
     Неслись воспоминанья в безмятежной

И мннотонно-мертвой тишине
    О промелькнувшей в вечность старине.

И этот дом казался мне отныне
     Заброшенной, покинутой святыней.


Ххх

В ризе снежной старый лес
     Дремлет.
Сердце музыки небес
     Внемлет.

Тройка в лунной тишине
     Скачет.
Где-то филин на соснах
     Плачет.

Заяц спрятался под ель,
     Слышит,
Как вокруг его метель
     Дышит.

Колокольчики вдали
     Тают.
Чу! Кого-то псы нашли –
     Лают.


ххх

Стих как женское тело,
Так же гибок и жгуч,
Любит пропасть и смело
Он бросается с круч.

Хаос в нем и денница
Жаждут слиться в одно.
Стих – кровавое дно,
Где безумствует жрица.

              ххх

Тебя любить я не могу, -
     Тебя убьет любовь;
Ветла, согнутая в дугу,
     Не разогнется вновь.

Сломав тюрьмы твоей замок,
     Разрушив твой оплот,
Как лавы огненный поток
     Тебя любовь сожжет.

                ххх

Сны развернулись. Ты, нежная, здесь.
Вся ко мне просишься. Жду тебя весь.
Все отошло, что держало нас врозь.
Счастье как дикий бурьян разрослось.

В музыке пьяной двух пьяных сердец
Вся ты раскрыла свой белый дворец.
Я среди тайн зачарованных рощ
Чую твою безначальную мощь.

ххх

Моя любовь к тебе отныне, -
                к тебе одной!
К твоей врачующей святыне
Я как араб стремлюсь к Медине
                мне дорогой!

Рвался я долго в жизнь иную
                от моря бед,
Разбить хотел я пытку злую,
Но ты спасла….. Я торжествую,
                Я дал обед:

Создать алтарь, где светлым богом
                предстанешь ты.

Под древне-греческим чертогом:
Чеканить буду там я слогом
                твои черты!

              ххх

Знаю девушку где-то,
     Но не знаю, где.
Плачет. Смотрит все лето
     На тени в воде.

Тени любит все лето,
     Тени в черной воде.
- «Знаю, близко он где-то,
     Но не знаю, где».

Лето, красное лето,
     Я – как тень на воде!
Вижу девушку где-то,
     Но не знаю, где.

                ххх

Гляжу в последний раз на твердь…
     Вот, вот теперь
Уже распахивает смерть
     Свою мне дверь.

В последний раз, мой друг, склонись
     Ко мне на грудь
И после тихо удались,
     И все забудь.

Как старый хлам мою любовь
     Отбрось ты прочь!
Чу! Смерть идет… Уж стынет кровь…
     Ночь, злая ночь.



                Андрей Звенигородский










                ЧУТЬ НА КРЫЛАХ



Стихи




















Москва
 1926 г.





«Волшебные сны так же трудно передать,
как удержать в руке снежную звездочку»

А.З.



1. Твоя душа как птенчики (1912)
2.Omnium initium rerum        (1905)
3. Знаю девушку где-то  (1905)
4. Сны развернулись (1908)
5. Крин (1914)
6. Ломаю в парке белую сирень (1916)
7. Бегу к чернавке (1916)
8.Россия (1916)
9. Моя жизнь (1916)
10. С больного сердца пелена (1918)
11. Звенит вода. Смеются дети (1919)
12. Люблю зарей, когда румянит (1916)
13. Ударил ливень (1921)
14. На гумнах острая тоска (1921)
15. Вот Спиридоний на дворе (1921)
16. На заре, когда сирень цветет (1922)
17. На балконе с душного утра (1922)
18. Как одинокую ладью (1923)
19. Ворох душистого сена (1924)
20. Гляжу на желтые пески (1924)
















1.

Твоя душа, как птенчики,
Чуть на крылах.
Бубенчики, бубенчики
В твоих ушах.

В пушинках одуванчики
Нежней любви.
Тушканчики, тушканчики
В твоей крови.

Ты трепетная дурочка,
Весенний ключ.
Снегурочка, Снегурочка,
Мой светлый луч!          
                Моей будущей невесте – (примечание А.В.Звенигородского)

2.

Omnium initium rerum *      

Помнишь звездный небосвод?
Нас весна ласкала.      
Мы стояли у ворот.
Ты роняла сладкий мед,
Как пчела дрожала.

Ты ждала. Я вдруг приник.
Ты раскрыла жало.
Где- то пели. Пел родник.
Я спешил уйти в тайник,
Всех вещей начало.
______________________
* Omnium initium rerum – начало всех вещей (лат.)

3.
      Знаю девушку где-то,
     Но не знаю, где.
Плачет. Смотрит все лето
     На тени в воде.

Тени любит все лето,
     Тени в черной воде.
- «Знаю, близко он где-то,
     Но не знаю, где».

Лето, красное лето,
     Я – как тень на воде!
Вижу девушку где-то,
     Но не знаю, где.

4.

Сны развернулись. Ты, нежная, здесь.
Вся ко мне просишься. Жду тебя весь.
Все отошло, что держало нас врозь.

В музыке пьяной двух пьяных сердец
Вся ты раскрыла свой белый дворец.
Я среди тайн зачарованных рощ
Чую твою безначальную мощь.

5.
     Крин

                «О, Этот месяц волшебный!»
                ФЕТ

В черной ночи
Блуждает странный,
Чаруя очи,
Крин бездыханный.

Крин одинокий,
Цветок свободный,
Цветок далекий,
Как снег холодный.

Но жар мятежный
С высот бездонных
Он мечет снежный
В сердца влюбленных.

Крин бездыханный,
Чаруя очи,
Блуждает странный
В чертогах ночи.


6.

Ломаю в парке белую сирень,
И, пьяный ароматом несказанным,
Спешу к тебе по комнатам туманным,
И весь боюсь, что нас застанет день.

Ах, наша страсть – безумная ступень,
Зовущая к восторгам неустанным.
Спешу к тебе по комнатам туманным,
И весь боюсь, что нас застанет день.


7.


Бегу к Чернавке
За молоком
Я босиком
По первой травке.

Повсюду звон
И одуванчик…
Как легкий сон
Мой сарафанчик.

В моих руках
Все небылицы…
Я на крылах
Весны Жар-птицы.

По первой травке
За молоком
Звеня ведром,
Бегу к Чернавке.



8.

 Россия

Безумная беспечность
На все четыре стороны.
Равнина. Бесконечность.
Кричат зловеще вороны.

Разгул. Пожары. Скрытность.
Тупое безразличие.
И всюду самобытность.
И шумное величие.


9.

Моя жизнь

                Какие - то китайцы
                Какая – то любовь.

……………………..
……………………..
…………………….
…………………….

А на дворе шарманка
И прыгают клесты,
И вскрыта вся изнанка
Несбывшейся мечты.

Табачный дым и спички,
И зайчики, и моль,
И девочка, и птичка,
И злая в сердце боль.


10.

С больного сердца пелена
Спадает в черный холод ночи.
Как золотые волны сна,
Мои ты осенила очи.
Пусть сердце пламенно дотла
Сгорит, рукой послушной сжато –
Два, изломавшихся когда-то
В душе моей растут крыла.

11.
Звенит вода. Смеются дети.
Апрельский нежит душу звон.
Как будто в голубые сети
Бьет крыл незримый легион.

И первый внешних дней мятежник
(Как небо дальнее светло)
В лощинах тающий подснежник
Глядится в зыбкое стекло.

12.

Люблю зорей, когда румянит
Верхушки парка, засыпать.
Как сладостно все сердце ранит
Сна золотая благодать.

И в чутком полусне внимать,
Как на балконе
Вновь начинают расцветать,
И иволги кричат в аллее.



13.

               
                Д.С. Усову*

Ударил ливень. По оврагу
Бурлит ручей. Блестят поля.
Как деготь жирная земля
Клубится, воспринявши влагу.

И снова солнце мечет в рощи
Потоки яростные стрел.
А воздух, полный пьяной мощи,
Как цвет гречихи, ало-бел.
 

____________________________
*Усов Д.С – Дмитрий Сергеевич Усов (1896-1944), московский филолог, поэт, переводчик. Начинал в кругу авторов, связанных с альманахом «Жатва» (1911 – 1916), печатался очень мало, переводил, преимущественно, с немецкого, был членом секции по изучению художественного перевода в ГАХН. В 1935 году был арестован по делу «о немецко-русском словаре», работал на Беломоре, умер в Ташкенте («ничего не боящийся, но всем напуганный», по выражению Н.Я.Мандельштам)



14.

                П.П.Перцову*
На гумнах острая тоска.
Нет голубей. Овины пусты.
Как змей среди вилков капусты
Ползет озябшая река.

Две девки в рваных сапогах
Стучат вальками на мостках.
А за далекими буграми
Прогнал ямщик с колоколами.
_____________________________
* Перцов П. П. – Петр Петрович Перцов (14.06.1868 – 19.05.1947), известный критик, публицист, поэт, искусствовед, редактор религиозно-философского журнала «Новый путь»


15.

Вот Спиридоний на дворе.
Солнцеворот! Солнцеворот
И на душе. А у ворот
Лихая тройка в серебре.

Ты вышла. В бешеной игре
Копыт и снега не уймет
Ямщик коней. Солнцеворот.
Мчи нас к неведомой заре!

16. 


Не есть ли это рулада – голос без слов,
                который сильнее всех слов?
                В.Г.Белинский

На заре, когда сирень цветет,
Соловей поет свои рулады, -
Нет в любви блаженнее услады,
Как внезапный ранний твой приход.

Вся в росе и тканях легких ты.
Ты смеешься. Это сердце пьяно.
Ах, как сладостно, свежо и рано!
Как прекрасны все твои черты.


17.

                Б.А. Садовскому*


На балконе с душного утра
Дышит грудь истомой резеды.
В комнатах июльская жара.
Жаждут губы ключевой воды.

Рожь зажали. Звонок сенокос.
А гречиха буйная в цвету.
Тает вишня черная во рту
К сладким пенкам много никнет ос.
_______________________
 Садовской Б.А. Борис Александрович Садовской (1988 – 1952), поэт, прозаик, драматург, литературный критик
и историк литературы, родился в Ардатове Нижегородской губернии, вместе с А.В.Звенигородским учился в Дворянском институте в Н.Новгороде. В 1902году поступил в Московский Университет на историко-филологический факультет, окончил его в 1906 году. Печатался в лучших журналах того времени: «Весы», «Золотое руно», «Нива», «Современник», «Русская мысль» и др. В возрасте 35 лет был разбит параличом, но продолжал писать. Последние 23 года своей жизни  жил в подвале на территории Новодевичьего монастыря  в Москве. Умер в нищите и забвении своих современников. 


18.

Как одинокую ладью
Ласкает Волга.
Ласкаешь душу ты мою
Блаженно, долго.

В твоей нездешней глубине
Горят алмазы
Из жемчугов ты нижешь мне
Свои рассказы.

И я не знаю: явь иль сон
Передо мною.
Но весь плыву душой, как звон,
Вслед за тобою.

Как одинокую ладью
Ласкает Волга.
Ласкаешь душу ты мою
Блаженно, долго.


19.

Ворох душистого сена
Бурой дала ты корове.
В складках сенная осталась
Пыль у тебя на паневе.

Сильными пальцами вымя
Долго тянула ты. Тучно
Нитями белые струи
В дойницу падали тучно.

Вдруг ты свой стан разогнула.
Пенилась влага. Кнутами
Хлопали. Солнце всходило.
Счастье кружилось над нами.

20.

Гляжу на желтые пески
Русла старинной реки.
Вдали по гребню синих вод
Дымит буксирный пароход.

А здесь в загадочной глуши
Лишь с ветром плачут камыши,
Да иногда змея в кустах
Нездешний бросит в сердце страх.


________________________________________________















                Андрей Звенигородский










                ЧУТЬ НА КРЫЛАХ *



Стихи















Москва
 1932 г.


____________________________
*РГАЛИ, фонд 1796, опись 1, е/х 243










Горячо любимому, глубокоуважаемому П.П.Перцову с особой радостью преподношу свой сборник «Чуть на крылах»

А.Звенигородский

                16/24 марта 1934 г.
                Москва



































Содержание


1. Знаю девушку где-то (1905)
2. Твоя душа как птенчики (1912)
3. С больного сердца пелена (1918)
4. Бегу к чернавке (1916)
5. Чу, звонко хлопают кнутами пастухи (1924)
6. Ворох душистого сена (1924)
7. На заре, когда сирень цветет (1922)
8. Сны развернулись (1908)
9. На золотом песке аллеи (1922)
10. Ломаю в парке белую сирень (1915)
11. Как одинокую ладью (1923)
12. Ни дня, ни  ночи (1922)
13. Вы окружили меня криком (1916)
14. Помнишь звездный небосвод (1905)
15. Крин (1914)
16. Бэла (1915)
17. Моя жизнь (1916)
18. Ясна вся невозможность поворота (1916)
19. Ах, сердце, ты теперь не прочь
20. Ах, в сердце выцветшем как в погребе  темно
21. От страшной отскочил доски
22. Солнце в могилу глядит
23. К прохожему (1926)
24. Как сказочными кружевами (1923)
25. Над пожелтевшими аллеями (1923)
26. Душа ушиблена. Мозг ноет (1905)
27. На глухие повороты
28. В ризе снежной старый лес
29. Вот Спиридоний на дворе (1921)
30. Овраги, перелески
31. Звенит вода (1919)
32. Уж почки лопнули, и зеленеет лист (1921)
33. Ударил ливень (1921)
34. Люблю зарей, когда румянит (1916)
35. На балконе с душного утра
36. Россия (1916)
37. На гумнах острая тоска (1921)
38. Овраги. Топь – летают ястреба
39. Гляжу на желтые пески (1924)
40. Все глуше, все немей





1.
      Знаю девушку где-то,
     Но не знаю, где.
Плачет. Смотрит все лето
     На тени в воде.

Тени любит все лето,
     Тени в черной воде.
- «Знаю, близко он где-то,
     Но не знаю, где».

Лето, красное лето,
     Я – как тень на воде!
Вижу девушку где-то,
     Но не знаю, где.


2.

Твоя душа, как птенчики,
Чуть на крылах.
Бубенчики, бубенчики
В твоих ушах.

В пушинках одуванчики
Нежней любви.
Тушканчики, тушканчики
В твоей крови.

Ты трепетная дурочка,
Весенний ключ.
Снегурочка, Снегурочка,
Мой светлый луч!          
                (Моей будущей невесте)

3.

С больного сердца пелена
Спадает в черный холод ночи.
Как золотые волны сна,
Мои ты осенила очи.

Пусть сердце пламенно дотла
Сгорит, рукой послушной сжато,
Два, изломавшихся когда-то
В душе моей растут крыла.

7марта 1918, Котовка (наша усадьба близ Ардатова)-примечание А.В.Звенигородского

4.

Бегу к Чернавке
За молоком
Я босиком
По первой травке.

Повсюду звон
И одуванчик…
Как легкий сон
Мой сарафанчик.

В моих руках
Все небылицы…
Я на крылах
Весны Жар-Птицы.

По первой травке
За молоком
Звеня ведром,
Бегу к Чернавке.

5.

Чу, звонко хлопают кнутами пастухи.
Предутренний туман. Горланят петухи.

Коровы по хлевам повсюду заревели.
А сладкий сон еще нежнее льнет к постели.

И веки, чувствуешь, как трудно разомкнуть.
Но ты легко встаешь, как будто бы ничуть

Тебя не нежил сон, ни сладкая истома,
И быстро босиком срываешься из дома.

Вот выпускаешь ты корову из ворот,
Зеваешь, тянешься, и сон тебя берет.

И засыпаешь вновь в одно мгновенье ока.
И веет от тебя всей дикостью Востока.


6.


Ворох душистого сена
Бурой дала ты корове.
В складках сенная осталась
Пыль у тебя на паневе.

Сильными пальцами вымя
Долго тянула ты. Тучно
Нитями белые струи
В дойницу падали тучно.

Вдруг ты свой стан разогнула.
Пенилась влага. Кнутами
Хлопали. Солнце всходило.
Счастье кружилось над нами.


7.


Не есть ли это рулада – голос без слов,
                который сильнее всех слов?
                В.Г.Белинский

На заре, когда сирень цветет,
Соловей поет свои рулады, -
Нет в любви блаженнее услады,
Как внезапный ранний твой приход.

Вся в росе и тканях легких ты.
Ты смеешься. Это сердце пьяно.
Ах, как сладостно, свежо и рано!
Как прекрасны все твои черты.


8.

Сны развернулись. Ты, нежная, здесь.
Вся ко мне просишься. Жду тебя весь.
Все отошло, что держало нас врозь.

В зарослях буйных ползучего мха
Все перепуталось: хмель и ольха.
Роща за рощей и нет им конца.
В россыпях золота наши сердца.

(Это стихотворение написано в 1908 году и в 1932 году последняя строфа была переделана.)- примечание А.В.Звенигородского

9.
     "Девушку,   
       которую     любишь и ждешь,
              Можно видеть только во сне, а не в жизни".

На золотом песке аллеи
Целую стан твой при луне,
Ты, нежная, как цвет Лилеи
В блаженном замерла огне.

Волшебных кос твои узлы
Рассыпались вокруг, как змеи.
Твой облик сказочнее феи!
Ты дымка предрассветной мглы.

10.

Ломаю в парке белую сирень,
И, пьяный ароматом несказанным,
Спешу к тебе по комнатам туманным,
И весь боюсь, что нас застанет день.

Ах, наша страсть – безумная ступень,
Зовущая к восторгам неустанным.
Спешу к тебе по комнатам туманным,
И весь боюсь, что нас застанет день.


11.

Как одинокую ладью
Ласкает Волга,
Ласкаешь душу ты мою
Блаженно долго.

В твоей нездешней глубине
Горят алмазы
Из жемчугов ты нижешь мне
Свои алмазы.

И я не знаю: явь иль сон
Передо мною.
Но весь плыву душой, как звон,
Вслед за тобою.

Как одинокую ладью
Ласкает Волга,
Ласкаешь душу ты мою
Блаженно долго.

12.

Ни дня, ни  ночи – не было границ
Для двух в одну вдруг слившихся зарниц.

Восторг растущий окрылял и бил
Стихийной властью судорожных сил.

И в мире целом не было огня,
Сильней сжигавшего тебя… меня.

(29 сентября 1922 г., Ардатов)- примечание А.В.Звенигородского


13.

Вы окружили меня криком
И радостью весенних птиц,
И я, с вновь просиявшим ликом
Склоняюсь перед вами ниц.

А в сердцу лучезарно-диком,
Свободная от всех преград,
Как прыгающий водопад,
Любовь, - и мы в огне великом.

14.


Помнишь звездный небосвод?
Нас весна ласкала.      
Мы стояли у ворот.
Ты роняла сладкий мед,
Как пчела дрожала.

Ты ждала. Я вдруг приник.
Ты раскрыла жало.
Где- то пели. Пел родник.
Я спешил уйти в тайник,
Всех вещей начало.


15.

     Крин

                «О, Этот месяц волшебный!»
                ФЕТ

В черной ночи
Блуждает странный,
Чаруя очи,
Крин бездыханный.

Крин одинокий,
Цветок свободный,
Цветок далекий,
Как снег холодный.

Но жар мятежный
С высот бездонных
Он мечет снежный
В сердца влюбленных.

Крин бездыханный,
Чаруя очи,
Блуждает странный
В чертогах ночи.
__________
Крин – лилия от греч  crinon, книжное, поэтическое, устаревшее (Толковый словарь русского языка под ред. Д.Н. Ушакова)

16.

Бэла

В грудь ударила пуля…
Смерть вот тут недалеко!
Я не вижу патруля,
Пусть! – но ты, ты далеко.

Чу! Вновь залпы над нами
Я попал под расстрелы,
Но уста шепчут сами
Имя маленькой Бэлы.

Стыну в красном тумане…
О! Весь мир мне пустыня!
Рад смертельной я ране
Только ты, ты святыня!


17.


Моя жизнь

                Какие - то китайцы
                Какая – то любовь.

……………………..
……………………..
…………………….
…………………….

А на дворе шарманка
И прыгают клесты,
И вскрыта вся изнанка
Несбывшейся мечты.

Табачный дым и спички,
И зайчики, и моль,
И девочка, и птичка,
И злая в сердце боль.


18.

Ясна вся в невозможность поворота.
Зловеще петли ржавые скрипят,   
И распахнули пасть столетние ворота.
Ямщик ударил. Бубенцы звенят.

Твоей любви играет в сердце нота.
И мертвый я…. твой мертвый вижу взгляд.
Ясна вся невозможность поворота.
И старый дом, и старый плачет сад.


19.

Сердцу

Ах, сердце, ты теперь не прочь
Смеяться злобно надо мною всю ночь.
Теперь, разбившись в неподвижный круг,
      Ты ненавидишь силу женских губ.

Но вспомни, сердце, ты всегда как враг,
На роковой меня толкало шаг,
И в преизбытке судорожных сил
Кричало мне, чтоб снова я любил.

Ах, сердце, сердце, ты теперь всю ночь
Смеяться злобно надо мной не прочь.
Рвать больно всех воспоминаний нить,
И камнем в первую любовь пустить.


20.


Ах, в сердце выцветшем, как в погребе темно.
Как плесень лампами по сердцу разметалась!
И от любви одна канва осталась
На пяльцах, 13.

Вы окружили меня криком
И радостью весенних птиц,
И я, с вновь просиявшим ликом
Склоняюсь перед вами ниц.

А в сердцу лучезарно-диком,
Свободная от всех преград,
Как прыгающий водопад,
Любовь, - и мы в огне великом.

 почерневшая давно.

Чем озарялась жизнь, навеки пламя то
Из сердца вырвалось…. И в нем одни  тенета.
Как хлопают на кладбище ворота,
И затворить не хочет их никто.

21.

От страшной отскочил доски.
Закрыли гроб. Заколотили.
На колокольне зазвонили.
И кровь рвала мои виски.

Когда очнулся я…. Вдали
Играли дети. Тес пилили.
Из церкви люди выходили,
И пар клубился от земли.


22.

Солнце в могилу глядит
На три аршина изъятую;
Гроб на полотнах стучит,
В нишу спускается сжатую.

Где-то далеко в полях
Ворон уносит разбитое
Сердце в железных когтях
В царство туманами скрытое.

Будь-то сестра мне иль брат –
Дни мои смертью раздавлены.
Комья сырые стучат.
Вечные ночи поставлены.

23.

К прохожему

Меня убили. Закопали в ров.
Вокруг пустынно. Пробегают волны.
В народе обо мне умолкли толки.
И прах мой съеден сонмом червяков.

Меня одело в сладостный покров
Небытие. О крест мой чешут телки
В июньский зной искусанные холки,
И много крот кругом нарыл ходов.

На холмик мой крестьянин бросил зерна.
Растет трава. Свободно и покорно
Я за земной блаженствую чертой.

Мне все легко, что трудно было прежде.
Как в праздничной душа моей одежде
Нездешней вся сияет красотой.

(1 августа, 1925 года, Ардатов)


24.

Как сказочными кружевами,
Весь сентябрь заворожен,
Играет медными листами
Над домом исполинский клен.

А сад серебряными снами
На огненных звенит крылах.
И клумбы в золотых листах
Последними зовут цветами.

25.

Над пожелтевшими аллеями
В дождливом небе бури крик.
Ложатся бешенными змеями
Потоки листьев на цветник.

Но смело астры с георгинами,
Подобно сказочным камням,
Горят опалами, рубинами
Наперекор суровым дням.


26.

 Душа ушиблена. Мозг ноет
Озябла озимь. В теле дрожь.
Костлявая волчица ноет,
Под мокрый корень жмется еж.

Ночь быстро опускает трапы.
Дождь властвует. Злой ветер лих.
А сердце давят чьи-то лапы,
И вырваться нет сил от них


27.

На глухие повороты
Мгла февральская легла.
На санях проехал кто-то,
Волк промчался, как стрела.

Чуть мигает в перелесках
Тусклый на кордоне свет.
Снежным саваном согрет
Ельник в ледяных подвесках.

28.

В ризе снежной старый лес
Дремлет.
Сердце музыке небес
Внемлет.

Тройка в лунной тишине
Скачет.
Где-то филин на сосне
Плачет.

Заяц спрятался под ель
Слышит
Как вокруг него метель
Дышит.

Колокольчики вдали
Тают,
Чу! Кого-то псы нашли –
Лают.


29.
               
Вот Спиридоний на дворе.
Солнцеворот! Солнцеворот
И на душе. А у ворот
Лихая тройка в серебре.

Ты вышла. В бешеной игре
Копыт и снега не уймет
Ямщик коней. Солнцеворот.
Мчи нас к неведомой заре! 

30.

Овраги, перелески,
Глубокий снег кругом.
Слепят глаза на нем
Сверкающие блески.

Мороз и солнце жестки.
Весь в инее мой дом.
В серебряные доски
Синица бьет хвостом.

Сверкающие блестки,
Глубокий снег кругом,
Овраги, перекрестки,
Весь в инее мой дом.

31.

Звенит вода. Смеются дети.
Апрельский нежит душу звон.
Как будто в голубые сети
Бьет крыл незримый легион.

И первый вешних дней мятежник
(Как небо дальнее светло)
В лощинах тающих подснежник
Глядится в зыбкое стекло.


32.

Уж почки лопнули, и зеленеет лист.
Каким-то веет светозарным раем
С полей. Скворцов, снующих по деревьям, свист
В прозрачном воздухе неумолкаем.

На острой травке, тонкой, как игла,
Желтеют колокольчики-малютки.
В поднебесье не север мчатся утки,
И выгнали сегодня стадо из села.

33.


Ударил ливень. По оврагу
Бурлит ручей. Блестят поля.
Как деготь жирная земля
Клубится, воспринявши влагу.

И снова солнце мечет в рощи
Потоки яростные стрел.
А воздух, полный пьяной мощи,
Как цвет гречихи, ало-бел.

34.

Люблю зарей, когда румянит
Верхушки парка, засыпать.
Как сладостно все сердце ранит
Сна золотая благодать.

И в чутком полусне внимать,
Как на балконе
Вновь начинают расцветать,
И иволги кричат в аллее.

35.

                Б.А. Садовскому*


На балконе с душного утра
Дышит грудь истомой резеды.
В комнатах июльская жара.
Жаждут губы ключевой воды.

Рожь зажали. Звонок сенокос.
А гречиха буйная в цвету.
Тает вишня черная во рту
К сладким пенкам много никнет ос.


36.


Россия

Безумная беспечность
На все четыре стороны.

Равнина. Бесконечность.
Кричат зловеще вороны.

Разгул. Пожары. Скрытность.
Тупое безразличие.
И всюду самобытность.
И шумное величие.


37.


На гумнах острая тоска.
Нет голубей. Овины пусты.
Как змей среди вилков капусты
Ползет озябшая река.

Две девки в рваных сапогах
Стучат вальками на мостках.
А за далекими буграми
Прогнал ямщик с колоколами.

38.

Овраги. Топь – летают ястреба,
Уходят в колею по ступицу колеса.
На перепутье неприветливо раскосо,
Подслеповатая торчит изба.

Уж поздно. Дичь. Кустарники. Колеса.
Как змеи  колеи ползут перед глазами.
Устали кони. Стали. Пар валит клубами.
В раскосую избу стучимся мы.

39.

Гляжу на желтые пески
Русла старинной реки.
Вдали по гребню синих вод
Дымит буксирный пароход.

А здесь в загадочной глуши
Лишь с ветром плачут камыши,
Да иногда змея в кустах
Нездешний бросит в сердце страх.

40.

Все глуше, все немей
Дорога за селом.
Под ветром встал, как змей,
Холст бабий над бугром.

Зазябнувший, в армяк
Закутался ямщик;
Все замедляет шаг
Усталый коренник.

По жутким колеям
Телегу нашу бьет,
А две по сторонам
Тропы бегут вперед.

И бабий холст бежит,
Кружит через поля.
Вся в инее дрожит
Под лошадьми земля.





____________________________________________________

                Андрей Звенигородский










                ЧУТЬ НА КРЫЛАХ *



Стихи














Москва
 1943

___________________________
* Авторграф настоящего сборника хранится в домашнем архиве внучатой племянницы поэта А.И.Кругловой. На обложке рукой А.В.Звенигородского написано: «Сборник стихов А.В.Звенигородского, подготовленный им для печати».  Это третий вариант сборника, так и не нашедший своего издателя. Предлагается оригинальный текст.








Содержание

Первый отдел

За окнами такие дали………………………………………………………………
Звенит вода. Смеются дети………………………………………………………..
Уж почки лопнули, и зеленеет лист………………………………………………
Бегу к Чернавке ……………………………………………………………………
Июнь ……………………………………………………………………………….
Безмолвие ………………………………………………………………………….
Раннее утро ………………………………………………………………………..
Ударил ливень. По оврагу………………………………………………………...
Летом ………………………………………………………………………………
Заплатой грязной на юру………………………………………………………….
Зной ………………………………………………………………………………..
На поруби поспевшая малина ……………………………………………………
Грибной дождь ……………………………………………………………………
На балконе с душного утра ………………………………………………………..
Люблю, когда зарей румянит …………………………………………………….
Пожар………………………………………………………………………………
Засуха ……………………………………………………………………………..
Крин ………………………………………………………………………………
Закат ………………………………………………………………………………
Чу! Звонко хлопают кнутами пастухи …………………………………………
Гляжу на желтые пески ……………………………………………………
Тихо к солнечному наплывает кругу ……………………………………..
Базар ………………………………………………………………………...
Над пожелтевшими аллеями ………………………………………………
Как сказочными кружевами ………………………………………………
Трактир с скрипучей дверью………………………………………………
Заглохший тракт ……………………………………………………………
Сегодня на глухой реке ……………………………………………………
На гумнах острая тоска…………………………………………………….
Все глуше, все немей ………………………………………………………
За лесом угрюмым ржавые болота ………………………………………..
Овраги, топь. Летают ястреба ……………………………………………..
Сегодня после хмурых дней………………………………………………..
Ноябрь………………………………………………………………………..
Съезжаем с постоялого двора………………………………………………
Россия ………………………………………………………………………..
Покои…………………………………………………………………………
На узловой станции………………………………………………………….
Зима. Коренная На глухие повороты………………………………………………………….
Овраги, перелески……………………………………………………………
Вот Спиридоний на дворе…………………………………………………..
В ризе снежной старый лес…………………………………………………

Второй отдел

С больного сердца пелена…………………………………………………..
Знаю девушку где-то………………………………………………………..
Твоя душа, как птенчики……………………………………………………
Дымчатая мгла………………………………………………………………
За старым садом золотой песок…………………………………………….
На заре, когда сирень цветет………………………………………………..
Ломаю в парке белую сирень……………………………………………….
Как одинокую ладью………………………………………………………...
Сны развернулись……………………………………………………………
На золотом песке аллеи …………………………………………………….
Мы любим то, что не любить нельзя……………………………………….
Вы окружили меня криком…………………………………………………..
Саров…………………………………………………………………………..
Ах, сердце, сердце, ты теперь нее прочь……………………………………
Ах, в сердце выцветшем как в погребе темно………………………………
























Первый отдел

1.

За окнами такие дали,
Что, красотой их одержим,
Всем сердцем устремляюсь к ним,
Позабывая все печали.

И необъятное - объятно!
Все дали шествуют во мне,
И я в волшебно дивном сне
Блаженство постигаю внятно.
1943 г.

2.

Звенит вода. Смеются дети.
Апрельский нежит душу звон.
Как будто в голубые сети
Бьет крыл незримый легион.

И первый вешних дней мятежник
(Как небо дальнее светло)
В лощинах тающих подснежник
Глядится в зыбкое стекло.
1919 г.

3.

Уж почки лопнули, и зеленеет лист.
Каким-то веет светозарным раем
С полей. Скворцов, снующих по деревьям, свист
В прозрачном воздухе неумолкаем.

На острой травке, тонкой, как игла,
Желтеют колокольчики-малютки.
В поднебесье не север мчатся утки,
И выгнали сегодня стадо из села.

1926 г.


4.

Бегу к Чернавке
За молоком
Я босиком
По первой травке.

Повсюду звон
И одуванчик…
Как легкий сон
Мой сарафанчик.

В моих руках
Все небылицы…
Я на крылах
Весны Жар-Птицы.

По первой травке
За молоком
Звеня ведром,
Бегу к Чернавке.
1916 г. Котовка

5.


 Июнь

Люблю я дни, когда над головой моею
Звенит июнь под голубой дугой;
Пух с одуванчиков слетает под ногой,
И миллионы пчел кружат по кипрею*

Как в синих пологах великолепны ели!
Переплетают пчельник глухари.
Размачивает дед на завтрак сухари,
А вдалеке пастух играет на свирели.

*Кипрей – медоносное растение (примечание А.В.Звенигородского)
1930




6.


Безмолвие

Безмолвие. Над чащами кружит
Высоко коршун. У сторожки лыки
Стоят шатрами. Запах земляники
По всем полянам буйственно разлит.

Безумно солнце копьями звенит,
Как - будто отражает чьи-то рати.
А на глухой, заросшей мхами, гати
Семья ужей, в клубки свернувшись, спит.

1926 г.


7.

Раннее утро

Уж утро близко. На реке прохладно.
Шуршит под легким ветерком камыш.
Сова летучую поймала мышь
И, разодрав, ее съедает жадно.


Заре навстречу, задевая влагу,
Стрижи летят из нор береговых.
К парому гонят тройку вороных.
Две богомолки прибавляют шагу.

                7 ноября 1925, Ардатов

8.
 
Ливень


Ударил ливень. По оврагу
Бурлит ручей. Блестят поля.
Как деготь жирная земля
Клубится, восприявши влагу.

И снова солнце мечет в рощи
Потоки яростные стрел.
И воздух, полный пьяной мощи,
Как цвет гречихи, ало-бел.

Написано в 1921 г. Напечатано «Красная нива», 1929 г., №38


9.

Летом

И сон под тенью древ густою
                Приятен в жаркие часы
                Ломоносов               


Когда в палящий полдень у плотины
Вы слышите безумный рев скотины,

А деревенский пруд, блестя, кишит
Телами ребятишек, и молчит

В полях далеких всякая работа –
Все вдруг великая дремота.

И под тенистый упадая клен,
Вы погружаетесь в глубокий сон.

И непробудно, как убитый, спите,
Как будто солнце замерло в зените.

10.

Заплатой грязной на яру
Ползет деревня по бугру.
Торчат близ прорванной плотины
На дне оврага три рябины.

Босая баба на задах,
Согнувшись, полет в бороздах.
А на меже грудной ребенок,
Топорщась, рвется из пеленок.

11.

Зной

Не  ноги чувствуешь, а тянущие плиты.
Стучит в виски великая жара.
Бык роет землю. Жалит мошкара.
В пруду купаются бесчисленные дети.

Собаки спрятались, обезумев под клети.
Как в лишаях спаленные бугры.
Летит корова, хвост задрав, с горы,
А солнце гонит нас сквозь огненные сети.

1926 г.

12.

На поруби поспевшая малина
Горит в лучах. Летят тетерева.
Слепни жужжат. Дымится котловина.
С малиной бабы тащат кузова.

Над сонным бором в знойной поволоке
Без отдыха купаются стрижи.
Цветет гречиха буйно на припеке,
И ждут жнецов поля созревшей ржи.



13.

Грибной дождь

В раннем тумане тепло,
Дождик грибной как из сита,
В чащах лесных моросит.
В потной низине село
Избами всеми дымит.

Шумно овец пастухи
Гонят к прибрежным лугам.
Утренний ширится гам.
Крыльями бьют пастухи,
Дружно крича по дворам.

Ухает выпь за лесной
Заводью. Пар на лугах.
Лужи стоят в пузырях.
По лесу запах грибной
Сладко щекочет в ноздрях.

14.

На балконе с душного утра
Дышит грудь истомой резеды.
В комнатах июльская жара.
Жаждут губы ключевой воды.

Рожь зажали. Звонок сенокос.
А гречиха буйная в цвету.
Тает вишня черная во рту
К сладким пенкам много никнет ос.
_______________________
Примечание. В данном сборнике это стихотворение идет без посвящения

15.

Люблю, когда заря румянит
Верхушки парка, засыпать.
Как сладостно все сердце ранит
Сна золотая благодать.

И в чутком полусне внимать,
Как на балконе
Вновь начинают расцветать,
И иволги кричат в аллее.

_________
Примечание. В данном сборнике первая строчка стихотворения именно в такой авторской редакции: «Люблю, когда заря румянит…»


16.


Пожар

Летают совы и кричат,
По роще, хлопая крылами.
Ударили в селе в набат.
Четыре крайние горят
Избы широкими кострами.

Лиса в овраге из норы
В кусты шмыгнула. По дороге
Пожарные промчались дроги.
Зловещи в зареве бугры,
И жуток месяц краснорогий.

И горы искр растут, как башни.
В огне, бушующем, грачи,
С деревьев спуганные, страшны.
Бараны мечутся по пашне,
И дымом ест глаза в ночи.

17.

Засуха

Ни одной в лугах росинки
Раннею зарею.
Обожжешься о тростинку
Голою ногою.

В полдень солнечной атаки
Не выносят дети.
Высунув язык, собаки
Прячутся под клети.

Оползает глина с кручи,
В трещинах дорожки.
Над стадами вьются тучей
Оводы и мошки.

И на каменные пашни
Не выезжают сохи.
И чудовищны и страшны
Пыльных вихрей вздохи.
1926 г.

18.


Крин


                «О, Этот месяц волшебный!»
                ФЕТ

В черной ночи
Блуждает, странный,
Чаруя очи,
Крин бездыханный.

Крин одинокий,
Цветок свободный,
Цветок далекий,
Как снег холодный.

Но жар мятежный
С высот бездонных
Он мечет, снежный,
В сердца влюбленных.

Крин бездыханный,
Чаруя очи,
Блуждает странный
В чертогах ночи.


19.

Закат

По чащам, рассыпая горы злата,
Сосновый лес, как сказочный шатер,
Горит стволами, ослепляя взор,
В пурпурно-бешенном огне заката.

И заревом багряным залита,
Клубящаяся по низинам речка,
И на коне гуртовщика уздечка,
И пыль, и шерсть овечьего гурта.
1933 г.

20.

Чу, звонко хлопают кнутами пастухи.
Предутренний туман. Горланят петухи.

Коровы по хлевам повсюду заревели.
А сладкий сон еще нежнее льнет к постели.

И веки, чувствуешь, как трудно разомкнуть.
Но ты легко встаешь, как будто бы ничуть

Тебя не нежил сон, ни сладкая истома,
И быстро босиком срываешься из дома.

Вот выпускаешь ты корову из ворот,
Зеваешь, тянешься, и сон тебя берет.

И засыпаешь вновь в одно мгновенье ока.
И веет от тебя всей дикостью Востока.

1925 г., Ардатов
21.


Гляжу на желтые пески
Русла старинной реки.
Вдали по гребню синих вод
Дымит буксирный параход.

А здесь в загадочной глуши
Лишь с ветром плачут камыши,
Да иногда змея в кустах
Нездешний бросит в сердце страх.

1924 г., Ардатов

22.

Тихо к солнечному наплывают кругу
Дымчатые облака со всех сторон.
За околицей по скошенному лугу
Расстилают бабы золотистый лен.

Гнуться над плетнями алые рябины
Молотьба в разгаре: всюду стук и гам.
Пряди паутины на жалкнущей поляне
Развиваются по выжженным полям.

По дорогам путники шагают бодро.
В ржавчине осенней колесится путь.
Затопляет солнце голубое ведро.
Не дает ямщик коням передохнуть.


23.

Базар

На базаре всюду суета и давки,
Связки вобл, баранки, визги поросят.
Отрывает ситец, в чугуны звенят.

У лабаза с хлебом пегая кобыла
Полным ртом хватает из мешка овес.
Девка покупает две печатки мыла
На дворе открытом складывают тес.

Истово на церковь крестятся старухи.
По трактирам, чайным  понашел народ.
Неотвязно липнут в пыльном зное мухи,
Пахнет калачами, градом льется пот.

Посреди базара, загулявший малый
Жарит на двухрядке плясовую. Смех.
Возгласы и посвист звонкий, разудалый
По рядам торговым заражает всех.


24.

Над пожелтевшими аллеями
В дождливом небе бури крик.
Ложатся бешеными змеями
Потоки листьев на цветник.
Но смело астры с георгинами,
Подобно сказочным камням,
Горят опалами, рубинами
Наперекор суровым дням.

25.

Как сказочными кружевами,
Весь сентябрем заворожен,
Играет медными листами
Над домом исполинский клен.

А сад серебряными снами
На огненных звенит крылах.
И клумбы в золотых листах
Последними зовут листами.

26.

Трактир с скрипучей дверью. На крыльце
Босая девка моет половицы.
Мужик на запотевшем жеребце
Подвозит пассажира. Стаи птицы

Перелетают с прясел на плетни.
Пыль на токах. По пойме бродит стадо.
И пахнет медом в дымчатой тени
За изгородью яблочного сада.

27.

Заглохший тракт
(Старо-муромский)


Запустела дорога.
Не скрипят обозы.
Дико, криво, убого
Две торчат березы.

Странен каждый прохожий
Через эти пустыни.
За березами межи
С целью лесом полыни.

Вдоль дороги забитой,
Сквозь пески по оврагам
Коршун стелется сытый
Мы ползем шаг за шагом.

28.

Сегодня на глухой реке
Так много змей свернулось в жгут,
Лежат, как мертвые, в песке,
А волны жутко в берег бьют.

Рвет ветер напрочь тростники;
Песок вздымает на дыбы,
И рушит по руслу реки
Свои гигантские столбы.

И вы, как змей, к песку припав,
Вдруг ощутив ничто свое,
Средь мчащихся корней трав
Впадаете в небытие.


29.

На гумнах острая тоска.
Нет голубей. Овины пусты.
Как змей, среди вилков капусты,
Ползет озябшая река.

Две девки в рваных сапогах
Стучат вальками на мостках.
А за далекими буграми
Прогнал ямщик с колоколами.

30.

Все глуше, все немей
Дорога за селом.
Под ветром встал, как змей,
Холст бабий над бугром.

Закутался в армяк
Зазябнувший ямщик;
Все замедляет шаг
Уставший коренник.

По жутким колеям
Телегу нашу бьет,
А две по сторонам
Тропы бегут вперед.

И бабий холст бежит,
Кружит через поля.
Вся в инее дрожит
Под лошадьми земля.

31.

За лесом угрюмым ржавые болота.
Справа, слева топи. Узкий вьется путь.
Судорожно с уст слетают поцелуи.
Тяжело вдыхает влажный воздух грудь.

По разбитой гати растрясло все тело.
Рытвины как пасти. Мостовитник сгнил.
Чуть плетутся кони. Паутиной белой
Пена на болото падает с удил.

32.

Овраги, топь, летают ястреба.
Уходят в колею по ступицу колеса.
На перепутье неприветливо, раскосо
Подслеповатая торчит изба.

Уж поздно. Дичь. Кустарники. Холмы.
Как змеи, колеи ползут перед глазами.
Устали кони. Стали. Пар валит клубами.
В раскосую избу стучимся мы.

33.

Сегодня после хмурых дней
Повеяло дыханье стужи.
Осинник стал еще красней,
И стынут в желтых листьях лужи.

По озимям блуждает скот.
Грачей уж нет. На жниве голо.
Лишь галок предвесенний слет
Несется в небе звонким соло.


34.

Ноябрь

Снегу нет, но все деревья наги.
Весь окрест в свинцовых облаках.
Вдоль дороге тянутся овраги,
Лед хрустит в застывших колеях.

И глубоки мертвые низины.
Скрип колес. Давящий небосвод.
И дрожат промерзлые осины.
И ноябрьский ветер резко бьет.

Лишь одни вороны неизменно,
По пустынным каркая полям,
Выступают гордо и надменно,
Вызов всем бросая холодам.

                9 декабря, 1946г., Москва

35.

Съезжая с постоялого двора
И едем скользким глиняным буграм….
Гроза и буря. Молния и гром,
И дождь, безумный дождь, как из ведра.

Пробил нас ливень яростно насквозь.
Ревет вода, клубясь по колеям.
Мы прыгаем в телеге среди ям….
Вот мерин стал. Переломилась ось.

Спирает в шквале судорожно грудь.
Нам засосало глиной ноги. Рук
Не разогнешь от стужи. Жуть вокруг.
И мы теряем их очей наш путь.

Москва, 1933 г.


36.

Россия

Безумная беспечность
На все четыре стороны
Равнина. Бесконечность.
Кричат зловеще вороны.

Разгул. Пожары. Скрытность.
Тупое безразличие.
И всюду самобытность,
И шумное величие.
                1916г. Нижний-Новгород



37.

Покои

Чья это тень проходит мимо
Сквозь запыленные столбы?
В покоях древних нелюдимо
Осевшие скрипят полы.

Живет ли в доме старом драмы
Отображенной тайны свет?
Чья это девушка из рамы
Свой в зеркалах забыла цвет?

По паутинам черным ниши –
Хранитель отошедших мук –
Большой спускается паук,
А по диванам бродят мыши.

1925 г, Ардатов


38.

На узловой станции

Поезда. Поезда. Поезда.
Бесконечные рельсы. Свистки.
И в свистках этих столько всегда
Разрывающей сердце тоски.
И железный нас мучает стук,
И вас бьют по глазам провода,
И вам кажется, будто свой круг
Замыкает над вами беда.

За ударом вас ранит удар,
 И под приступы мертвой тоски,
Под крутящийся бешеный пар
Ваше сердце хоронят свистки.

39.

Зима. Коренная зима!
Сугробы до крыш. Полутьма.
Как пухлые грядки ступени,
Снега вам везде по колени.

Столбами серебряный прах
Вздымает метель на полях
И рушит их пыльным каскадом
За стонущим в инее садом.

За окнами мутная тишь
По плинтусу бегает мышь.
Проходят над печкою тени.
Скрипят занесенные сени.

40.

На глухие повороты
Мгла февральская легла.
На санях проехал кто-то,
Волк промчался как стрела.

Чуть мигает в перелесках
Тусклый на кардоне свет.
Снежным саваном согреет
Ельник в ледяных подвесках.

                1920 г.

41.

Овраги, перелески,
Глубокий снег кругом
Слепят глаза на нем
Сверкающие блестки.

Мороз и солнце жестки.
Весь в инее мой дом.
В серебряные доски
Солнце бьет хвостом.

Сверкающие блестки,
Глубокий снег кругом.
Овраги, перелески,
Весь в инее мой дом.

42.

               
Вот Спиридоний на дворе.
Солнцеворот! Солнцеворот
И на душе. А у ворот
Лихая тройка в серебре.

Ты вышла. В бешеной игре
Копыт и снега не уймет
Ямщик коней. Солнцеворот.
Мчи нас к неведомой заре! 

43.

В ризе снежной старый лес
Дремлет.
Сердце музыке небес
Внемлет.

Тройка в лунной тишине
Скачет.
Где-то филин на сосне
Плачет.

Заяц спрятался под ель
Слышит
Как вокруг него метель
Дышит.

Колокольчики вдали
Тают,
Чу! Кого-то псы нашли –
Лают.


ВТОРОЙ РАЗДЕЛ

44.

С больного сердца пелена
Спадает в черный холод ночи.
Как золотые волны сна,
Мои ты осенила очи.
Пусть сердце пламенно дотла
Сгорит, рукой послушной сжато –
Два, изломавшихся когда-то
В душе моей растут крыла.

45.

      Знаю девушку где-то,
     Но не знаю, где.
Плачет. Смотрит все лето
     На тени в воде.

Тени любит все лето,
     Тени в черной воде.
- «Знаю, близко он где-то,
     Но не знаю, где».

Лето, красное лето,
     Я – как тень на воде!
Вижу девушку где-то,
     Но не знаю, где.


46.

Твоя душа, как птенчики,
Чуть на крылах.
Бубенчики, бубенчики
В твоих ушах.

В пушинках одуванчики
Нежней любви.
Тушканчики, тушканчики
В твоей крови.

Ты трепетная дурочка,
Весенний ключ.
Снегурочка, Снегурочка,
Мой светлый луч!

                1912г. Нижний Новгород         

47.

Дымчатая мгла
Рощи обвила.

Месяц как опал,
За реку упал.

Ты идешь едва.
Буйная трава,

Заплетая путь,
Вся зовет прильнуть.

Ты не говоришь,
Вздрагиваешь лишь,

И со всех сторон
Сон, глубокий сон.

48.

За старым садом золотой песок
На дне оврага, вешними ручьями
Размытого. Цветистыми слоями
Лежат руслу здесь камни поперек.

И много здесь прошло овечьих ног,
Шуршал песок под нашими шагами –
Как вдруг – любовь нас обвила крылами
И в первый раз тебя обнять я мог.

49.

На заре, когда сирень цветет,
Соловей поет свои рулады, -
Нет в любви блаженнее услады,
Как внезапный ранний твой приход.

Вся в росе и тканях легких ты.
Ты смеешься. Это сердце пьяно.
Ах, как сладостно, свежо и рано!
Как прекрасны все твои черты.

__________________
Примечание: в данном сборнике стихотворение написано без эпиграфа

50.

Ломаю в парке белую сирень,
И, пьяный ароматом несказанным,
Спешу к тебе по комнатам туманным,
И весь боюсь, что нас застанет день.

Ах, наша страсть – безумная ступень,
Зовущая к восторгам неустанным.
Спешу к тебе по комнатам туманным,
И весь боюсь, что нас застанет день.


51.

Как одинокую ладью
Ласкает Волга,
Ласкаешь душу ты мою
Блаженно долго.

В твоей нездешней глубине
Горят алмазы
Из жемчугов ты нижешь мне
Свои алмазы.

И я не знаю: явь иль сон
Передо мною.
Но весь плыву душой, как звон,
Вслед за тобою.

Как одинокую ладью
Ласкает Волга,
Ласкаешь душу ты мою
Блаженно долго.

52.


Сны развернулись. Ты, нежная, здесь.
Вся ко мне просишься. Жду тебя весь.
Все отошло, что держало нас врозь.

В зарослях буйных ползучего мха
Все перепуталось: хмель и ольха.
Роща за рощей и нет им конца.
В россыпях золота наши сердца.

53.

                Девушку, которую любишь и ждешь,
                Можно видеть только во сне, а не в жизни.

На золотом песке аллеи
Целую стан твой при луне,
Ты, нежная, как цвет Лилеи
В блаженном замерла огне.

Волшебных кос твои узлы
Рассыпались вокруг, как змеи.
Твой облик сказочнее феи!
Ты дымка предрассветной мглы.

54.

Мы любим то, что не любить нельзя:
Опушку парка, старую беседку,
Черемухи расцветшей буйно ветку,
Скользящего по отмели язя.

Огромный вяз, затмивший берега,
И белого гриба красу и силу.
Под зноем опьяненных три шага,
И бабочек слетающихся к илу.

Забудешь ли скользящего язя,
Огромный вяз, палящий зной беседку….
Все это выливается в нас редкий,
Огонь души, и быть без них нельзя.

55.

Вы окружили меня криком
И радостью весенних птиц.
И я, с вновь просиявшим ликом,
Склоняясь перед вами ниц.

А в сердце лучезарно-диком
Свободная от всех преград,
Как прыгающий водопад,
Любовь, - и мы в огне великом.

56.

Саров

Округ Сарова желтый свет.
Ввысь уходят сосны – исполины.
Здесь дорога в синие глубины
Не иссякает нищими людьми.

Здесь Свята Русь несокрушима!
На источник движется народ,
На могилу старца Серафима –
Преподобный всех к себе зовет.

Забывает всякий здесь тревогу.
В сердце он несет глубокий крик.
Всей душою припадает к богу.
Возвращается не тем, кем был.

Округ Сарова желтый свет.
Ввысь уходят сосны – исполины.
Здесь дорога в синие глубины
Не иссякает нищими людьми.

                13 декабря, 1925 г.
_______________________
Примечание: Стихотворение «Саров» было найдено в черновиках А.В.Звенигородского, находящихся в РГАЛИ, фонд 1796, опись 1, е/х 242

57.

Сердцу

Ах, сердце, ты теперь не прочь
Смеяться злобно надо мною всю ночь.
Теперь, разбившись в неподвижный круг,
      Ты ненавидишь силу женских губ.

Но вспомни, сердце, ты всегда как враг,
На роковой меня толкало шаг,
И в преизбытке судорожных сил
Кричало мне, чтоб снова я любил.

Ах, сердце, сердце, ты теперь всю ночь
Смеяться злобно надо мной не прочь.
Рвать больно всех воспоминаний нить,
И камнем в первую любовь пустить.


58.


Ах, в сердце выцветшем, как в погребе темно.
Как плесень лампами по сердцу разметалась!
И от любви одна канва осталась
На пяльцах почерневшая давно.

Чем озарялась жизнь, навеки пламя то
Из сердца вырвалось…. И в нем одни  тенета.
Как хлопают на кладбище ворота,
И затворить не хочет их никто.







































Стихи А.В.Звенигородского из «Заветной тетради»


La liberte dans
art peut seule
diriger l artuers
la perfaction


Потомство изучит мою поэзию, как особый мир,
в котором ни один поэт не участвовал.
                6 января 1931 г. Москва














1.

Моя жизнь

                Какие - то китайцы
                Какая – то любовь.

……………………..
……………………..
…………………….
…………………….

А на дворе шарманка
И прыгают клесты,
И вскрыта вся изнанка
Несбывшейся мечты.

Табачный дым и спички,
И зайчики, и моль,
И девочка, и птичка,
И злая в сердце боль.

27 июня, 1916 г. Нижний Новгород

2.

Душа ушиблена. Мозг ноет
Озябла озимь. В теле дрожь.
Костлявая волчица ноет,
Под мокрый корень жмется еж.

Ночь быстро опускает трапы.
Дождь властвует. Злой ветер лих.
А сердце давят чьи-то лапы,
И вырваться нет сил от них
1905г, с. Успенское -  Арзамас – Нижний

3.
Гляжу на желтые пески
Русла старинной реки.
Вдали по гребню синих вод
Дымит буксирный пароход.

А здесь в загадочной глуши
Лишь с ветром плачут камыши,
Да иногда змея в кустах
Нездешний бросит в сердце страх.

1924 г., Ардатов

4.


Россия

Безумная беспечность
На все четыре стороны
Равнина. Бесконечность.
Кричат зловеще вороны.

Разгул. Пожары. Скрытность.
Тупое безразличие.
И всюду самобытность,
И шумное величие.
                1916г. Нижний-Новгород

5.

Навсегда похоронившей свое сердце

У тюрьмы твоей скинии
Я простер свои руки.
Вся до последней линии
Ты внушаешь мне муки.

Ты застыла, как мумия,
Затерявшись в пустыне;
Вал девятый безумия
Не спасет тебя ныне.

Пусть! Но скорбь обнаженная
В мое сердце – могилу,
Как лампада зажженная,
Льет нездешнюю силу.
12 января, 1915 г., Нижний Новгород

6.


Ясна вся в невозможность поворота.
Зловеще петли ржавые скрипят,   
И распахнули пасть столетние ворота.
Ямщик ударил. Бубенцы звенят.

Твоей любви играет в сердце нота.
И мертвый я…. твой мертвый вижу взгляд.
Ясна вся невозможность поворота.
И старый дом, и старый плачет сад.

1916 г., Нижний Новгород


7.


Вот чьи-то похороны. Дым и стуки,
И разлетевшийся о крышку гроба ком.
Как великан протягивает руки
Из-за холма, прощаясь, прадедовский дом.

Из далеких окон, полных тайной муки,
Гладит, припав, старик с заплаканным лицом.
На крыше ветер бьет оторванным листом.
В саду пустынном гаснут птичьи звуки.

1918г., с. Котовка Нижегородской губ.


8.

Чу, звонко хлопают кнутами пастухи.
Предутренний туман. Горланят петухи.

Коровы по хлевам повсюду заревели.
А сладкий сон еще нежнее льнет к постели.

И веки, чувствуешь, как трудно разомкнуть.
Но ты легко встаешь, как будто бы ничуть

Тебя не нежил сон, ни сладкая истома,
И быстро босиком срываешься из дома.

Вот выпускаешь ты корову из ворот,
Зеваешь, тянешься, и сон тебя берет.

И засыпаешь вновь в одно мгновенье ока.
И веет от тебя всей дикостью Востока.

1925 г., Ардатов

9.


Ворох душистого сена
Бурой дала ты корове.
В складках сенная осталась
Пыль у тебя на паневе.

Сильными пальцами вымя
Долго тянула ты. Тучно
Нитями белые струи
В дойницу падали тучно.

Вдруг ты свой стан разогнула.
Пенилась влага. Кнутами
Хлопали. Солнце всходило.
Счастье кружилось над нами.
5 июня 1924г., Ардатов

10.
Бегу к Чернавке
За молоком
Я босиком
По первой травке.

Повсюду звон
И одуванчик…
Как легкий сон
Мой сарафанчик.

В моих руках
Все небылицы…
Я на крылах
Весны Жар-птицы.

По первой травке
За молоком
Звеня ведром,
Бегу к Чернавке.

                11.

Твоя душа, как птенчики,
Чуть на крылах.
Бубенчики, бубенчики
В твоих ушах.

В пушинках одуванчики
Нежней любви.
Тушканчики, тушканчики
В твоей крови.

Ты трепетная дурочка,
Весенний ключ.
Снегурочка, Снегурочка,
Мой светлый луч!

                1912г. Нижний Новгород   
      
12.

Заплатой грязной по юру
Ползет деревня по бугру.
Торчат близ прорванной платины
На дне оврага три рябины.

Босая баба на задах,
Согнувшись, полет в бороздах.
А на меже грудной ребенок,
Топорщась, рвется из пеленок.

1924 г.,Ардатов



13.



Масленица

П.П.Перцову

На деревне свадьбы. Песни. Хохот. Звоны.
Тешется по избам пьяная толпа.
На сугробах, крышах каркают вороны.
Оттепель. Промчали в розвальнях попа.

За далекой ригой, у раскрытой клади,
Шепчет девке парень пьяные слова.
По колодцам скрипы, лязг железных бадей,
Из намерзлых срубов поднятых едва.

1926 г., Ардатов
Записано в Москве 25 мая, 1944 г. (Примечание А.В.Звенигородского)




14.


Раннее утро

Уж утро близко. На реке прохладно.
Шуршит под легким ветерком камыш.
Сова летучую поймала мышь
И, разодрав, ее съедает жадно.


Заре навстречу, задевая влагу,
Стрижи летят из нор береговых.
К парому гонят тройку вороных.
Две богомолки прибавляют шагу.

                7 ноября 1925, Ардатов




15.


К прохожему

Меня убили. Закопали в ров.
Вокруг пустынно. Пробегают волны.
В народе обо мне умолкли толки.
И прах мой съеден сонмом червяков.

Меня одело в сладостный покров
Небытие. О крест мой чешут телки
В июньский зной искусанные холки,
И много крот кругом нарыл ходов.

На холмик мой крестьянин бросит зерна.
Растет трава. Свободно и покорно
Я за земной блаженствую чертой.

Мне все легко, что трудно было прежде.
Как в праздничной душа моей одежде
Нездешней вся сияет красотой.

1 августа 1925 года, Ардатов


16.

За селом угрюмым ржавые болота.
Справа, слева топи. Узкий вьется путь.
Судорожно с уст слетают поцелуи.
Тяжело вдыхает влажный воздух грудь.

По разбитой гати растрясло все тело.
Рытвины как пасти. Мостовитник сгнил.
Чуть плетутся кони. Паутиной белой
Пена на болото падает с удил.





17.

На гумнах острая тоска.
Нет голубей. Овины пусты.
Как змей, среди вилков капусты,
Ползет озябшая река.

Две девки в рваных сапогах
Стучат вальками на мостках.
А за далекими буграми
Прогнал ямщик с колоколами.

18.

      Знаю девушку где-то,
     Но не знаю, где.
Плачет. Смотрит все лето
     На тени в воде.

Тени любит все лето,
     Тени в черной воде.
- «Знаю, близко он где-то,
     Но не знаю, где».

Лето, красное лето,
     Я – как тень на воде!
Вижу девушку где-то,
     Но не знаю, где.


19.


Трактир с скрипучей дверью. На крыльце
Босая девка моет половицы.
Мужик на запотевшем жеребце
Подвозит пассажира. Стаи птицы

Перелетают с прясел на плетни.
Пыль на токах. По пойме бродит стадо.
И пахнет медом в дымчатой тени
За изгородью яблочного сада.



20.



Золотые маковки монастыря
Из-за леса девственного. Благодатию
Полнит лес вечерняя заря
И горит неизреченно по Распятию.

Мудрость нездешних слов растет
Тишина на сердце у склонившихся к подножию.
Вместе с хором церковь вся поет, -
Все уста величают Матерь Божию.

                25 мая 1922 г.,Ардатов,

21.

Золотой, голубой овраг!
В нем с тобой каждый легок шаг.
Колокольчиков по нему,
Незабудок нашли мы тьму.
Мы нарвали большой букет.
Что за диво ромашки цвет!
И шиповника алый куст,
И твоих бархат влажных уст.

17 сентября 1930г., Москва

22.


Наши окна выходят на пруд
Перед окнами ветлы растут.

Зной июльский залег по кустам,
Убегает тропинка к мосткам.

Я смотрю из окна и все жду…
Вот покажешься ты на пруду.
Эта поступь легка, как огонь.
На лугу ржет стреноженный конь.

Зной растет и на зеркале вод
Водяных пауков хоровод.

28 января 1931г., Москва

23.

Я люблю в двенадцатом знойном часу
Затеряться совсем в дремучем лесу.
Без тропинки сквозь сосны идти по мхам,
Выйти вдруг к певчим ручья берегам.

И в дыханье смолы, и в свежести трав,
Грудью всей к воде животворной припав,

Слушать музыку чащ и солнечных стрел,
И сильней любить и полней, чем я смел.

1931 г., Москва

24.



Безмолвие

Безмолвие. Над чащами кружит
Высоко коршун. У сторожки лыки
Стоят шатрами. Запах земляники
По всем полянам буйственно разлит.

Безумно солнце копьями звенит,
Как - будто отражает чьи-то рати.
А на глухой, заросшей мхами, гати
Семья ужей, в клубки свернувшись, спит.

5 января 1926 г., Ардатов

25.

Трактир с скрипучей дверью. На крыльце
Босая девка моет половицы.
Мужик на запотевшем жеребце
Подвозит пассажира. Стаи птицы

Перелетают с прясел на плетни.
Пыль на токах. По пойме бродит стадо.
И пахнет медом в дымчатой тени
За изгородью яблочного сада.
1928 г, Село Чернопенье, Костромской губ.

26.



Заглохший тракт
(Старо-муромский)


Запустела дорога.
Не скрипят обозы.
Дико, криво, убого
Две торчат березы.

Странен каждый прохожий.
Через три пустыни.
За березами межи
С целью лесом полыни.

Вдоль дороги забитой,
Сквозь пески по оврагам
Коршун стелется сытый
Мы ползем шаг за шагом.
1930 г., Москва

27.

Сердцу

Сердце, как ты оборвалось!
Оторвалось ото всех скреп.
Вдребезги разлетелась ось,
Налетев на каменный склеп.

Сердцу камни кричат: «Аминь»!
А любовь безжалостно: «Сгинь»!
Как хромающий. Вялый стих
Сгинь скорее ты с глаз моих!

2 января,1946 г., Москва

28.

Сердцу

Ах, сердце, ты теперь не прочь
Смеяться злобно надо мною всю ночь.
Теперь, разбившись в неподвижный круг,
      Ты ненавидишь силу женских губ.

Но вспомни, сердце, ты всегда как враг,
На роковой меня толкало шаг,
И в преизбытке судорожных сил
Кричало мне, чтоб снова я любил.

Ах, сердце, сердце, ты теперь всю ночь
Смеяться злобно надо мной не прочь.
Рвать больно всех воспоминаний нить,
И камнем в первую любовь пустить.


29.

Ах, в сердце выцветшем, как в погребе темно.
Как плесень лампами по сердцу разметалась!
И от любви одна канва осталась
На пяльцах почерневшая давно.

Чем озарялась жизнь, навеки пламя то
Из сердца вырвалось…. И в нем одни  тенета.
Как хлопают на кладбище ворота,
И затворить не хочет их никто.


30.

Овраги, топь, летают ястреба.
Уходят в колею по ступицу колеса.
На перепутье неприветливо, раскосо
Подслеповатая торчит изба.

Уж поздно. Дичь. Кустарники. Холмы.
Как змеи, колеи ползут перед глазами.
Устали кони. Стали. Пар валит клубами.
В раскосую избу стучимся мы.

31.



Все глуше, все немей
Дорога за селом.
Под ветром встал, как змей,
Холст бабий над бугром.

Закутался в армяк
Зазябнувший ямщик;
Все замедляет шаг
Уставший коренник.

По жутким колеям
Телегу нашу бьет,
А две по сторонам
Тропы бегут вперед.

И бабий холст бежит,
Кружит через поля.
Вся в инее дрожит
Под лошадьми земля.


32.

Осень

Слепой старик не без усилья
К селу бредет с сумою тощей;
Махают мельничные крылья
Над облетающею рощей.

Две бабы тащат по вязанке
Сухого хвороста. С крупою
Засел обоз с соседней дранки
На выбоинах под горою.

По крутьям вспаханных загонов
Вороны ходят величаво,
И обнимает с круч и склонов
Нас осень бездной своей ржавой.
1932г.

33.

Съезжая с постоялого двора
И едем скользким глиняным буграм….
Гроза и буря. Молния и гром,
И дождь, безумный дождь, как из ведра.

Пробил нас ливень яростно насквозь.
Ревет вода, клубясь по колеям.
Мы прыгаем в телеге среди ям….
Вот мерин стал. Переломилась ось.

Спирает в шквале судорожно грудь.
Нам засосало глиной ноги. Рук
Не разогнешь от стужи. Жуть вокруг.
И мы теряем их очей наш путь.

1933 г., Москва


34.

За окнами такие дали,
Что, красотой их одержим,
Всем сердцем устремляюсь к ним,
Позабывая все печали.

И необъятное - объятно!
Все дали шествуют во мне,
И я в волшебно дивном сне
Блаженство постигаю внятно.
25 – 28 марта 1943 г.

35.

Когда весной в цветущий луг,
Где жизнь свою являет сладость,
Идете вы гулять, мой друг,
Вас ведь охватывает вдруг –
Неисчерпаемая радость?
И в солнечном блаженстве вы
С ног тонете до головы.

Когда я вижу вас в глуши
Родных полей, то та же радость
Всем тайником моей души
Овладевает. Жизни сладость
Клубиться, плещется, зовет
Уплыть в завороженный грот,
Где счастья звонки камыши.

36.


Правда о себе

Я жутко в мире одинок!
Среди людей тоскую больно
И лишь себя я богомольно
Читать умею между строк.

4 апреля 1942 г., Москва

37.

Галошки худые,
И ножки худые…
И вся-то ссутулится
От холода улица.

И будешь за раннею
Стоять ты вся раннею
Молитвой лучистою
Охвачена истою….

24 февраля 1932 г. Москва

38.


Чем я жив

Любовь ко сну превыше мне всего.
Блаженней сна нет в жизни ничего.

Как воздух сахар мне необходим,
И если еще жив, то только им.

На солнце чувствую себя в раю.
Сон, солнце, сахар жизнь вершат мою.

12 – 14 мая 1943 г., Москва


39.

Достоинства бессмертных книг

Во власти я бессмертных книг;
Их так немного, но так много
Они с души свергают иг,
Что чувствуешь живого Бога.

27 января 1943 г, Москва

40.

Экспромт

… И жизни забывая сложность,
Себя лишь радуя всегда,
Люблю я утро за возможность,
Не торопиться никуда,
Не видя ничьего лица,
Лежать в постели без конца….
И сознавать, что тоньше Фета
В веках не явится поэта.

7 марта 1943 г., Москва

41.

Нет для меня дороже двух имен:
Фет как поэт и Гоголь как писатель.
Их красоты бессмертный созерцатель –
Пред ними я коленопреклонен.

5 апреля 1943 г., Москва








42.

Хоть к моему хромающему шагу
Смерть быстро подступает, но неведом страх.
Еще несу безумную отвагу
Ч в шестьдесят четыре года на плечах.

18 апреля 1943 г., Москва

43.



Чем я владел, что так любил – пропало!
Лишь от предметов тех во мне их красота,
Запечатленная неизгладимо, - та,
Что в вечности таит свое начало.
1 мая 1943 г., Москва

44.

Великим светом жизнь мне озаряла
Одна лишь красота. Божественный Платон
Ее прозрел предвечное начало,
И я ее огнем от пошлости спасен.

11 мая 1943 г., Москва

45.

Ученые… Их множится фаланга!
Самодовольные, тупые пошляки,
Смакующие жизнь орангутанга,
И изрекающие вздор и пустяки.

14 мая 1943 г., Москва

46.

Нет никакой культуры в той стране,
Где Бога люди тупо отвергают,
Все прошлое свое позабывают,
И жадно льнут к дешевой новизне.

26 мая 1943 г., Москва
47.

Во всем мире
Тоньше чем Фет –
Фет как поэт –
Имени нет!

6 августа 1943 г., Москва




48.

Чем я обязан Н.И.Новикову

Любовью с детства я исполнен к Новикову, -
Он первый мне найти путь истинный помог.
Из книг, им изданных, я вечную основу
Всем сердцем ощутил, - и та основа Бог.

18 сентября 1943 г., Москва

49.

Что дает чтение Н.М.Карамзина

Читать Карамзина должны мы неустанно.
Его «История» нас учит как писать.
Свой, развивая слог глубоко, многогранно,
Самостоятельность а письме своем узнать.

22 сентября 1943г. Москва

50.

У Вяземского есть прекрасный стих:
«Не выжмешь личности из уровня людей».
Какая радость не попасть в число нулей,
В сплошную пошлость не погрязнуть их!

1 октября 1943 г., Москва
____________________________
Примечание А.В.Звенигородского: из стихотворения «Дом Ивана Ивановича Дмитриева», 1860 г.




51.

Закон Паскаля непоколебим;
Да, сердце Бога чувствует, не разум!
Сам предоставленный себе к пустым
Приводит ум лишь вымыслам и фразам.

20 октября 1943 г., Москва

52.

Ах, на земле нет вечности ни в чем!
Одно мы видим здесь сплошное разрушенье,
И смехотворен атеист с своим умом, -
Сам разрушающий Господнее творенье
Бессмысленным, суконным языком.

9 декабря 1943 г., Москва

53.

Первоисточники

Истину нашел уже Платон: она состоит в том,
                что есть Бог, и что высшее действие нашей мысли –
                подниматься к Богу (1896)

Первоисточники питают разум наш.
Должны мы знать диалоги Платона!
Без них убоги наши мысли, как шалаш,
И жалки мы вне Божьего закона.

27 ноября 1943 г., Москва

54.

Бедствие

Пошлятина, одна пошлятина кругом!
Все разговоры о картофеле, о каше….
И человек из человека стал скотом,
И жутко погрузилось в мрак сознанье наше.

30 ноября 1943 г., Москва


55.

Что дает чтение Мальбранша

В Мальбранша вчитываться долго мы должны,
И постигать его великое исканье:
Проникнет в разум наш Господнее сиянье,
И будем вечным светом мы озарены.

28 декабря 1943 г., Москва

56.

Нечаянная радость

Что радостней души, уставшей от повторных
Однообразий жизни, вдруг прозревшей свет
В обителях творца нерукотворных,
И обретающий навеки свой расцвет?

18 октября 1944 г., Москва



































Стихи А.В.Звенигородского, написанные в разные годы жизни

В настоящем разделе представлены стихи князя А.В.Звенигородского,
написанные в различные годы его жизни, хранящиеся в домашних архивах
родственников, а также в фондах РГАЛИ.

1.

Кайенна

Здесь город перца!
Кайенна! Дичь!
О, страшный бич
Пустыня сердца!

Гляжу пугливо
В пустыню дней
На тени людей: -
Им чуждо диво.

О, ипомея,
Волшебный цвет!...
Здесь сказки нет, -
Здесь плачет фея.
«Нижегородский листок», 15 января, 1915 г.

2.
Памяти Пушкина

Он во всемирном пантеоне
Горит как солнце в небосклоне.
И льет в тайник людских сердец,
Волной свободной и могучей,
Стихов кристальных ключ певучий.
И умиленные сердца,
Колена преклонивших долу,
Внимают дивному глаголу,
Как звезды таинства Творца.

Нижегородская земская газета, 1912.№4, 26 января


3.

Посвящается М.А.Цявловскому**

Из миллиона книг я выбираю три:
Фет, Пушкин, Тютчев, - вечно юные цари.
Блаженные в лучах немеркнущей зари.

                29 мая 1922 г.
_______________________________________
**Цявловский М.А. – Мстислав Александрович Цявловский  родился в 14.06.1883г. в Нижнем Новгороде, скончался 11.11.1947г. в Москве. Ц.М.А. окончил словестное отделение историко-филологического факультета Московского университета (1910). Доктор филологических наук (1940). Литературовед. Занимался изучением наследия А.С.Пушкина.

4.

Триолет

Пять рюмок огненного рома,
И вы во власти всех гротеск.
Весенний в сердце шум и плеск.
Пять рюмок огненного рома,
И жизнь приобретает блеск,
И сердце рвется прочь из дома.
Пять рюмок огненного рома,
И вы во власти всех гротеск.

                1923 г.


5.

Соловью

Гениальный, милый соловей!
Ты единственный среди ветвей

Песней золотой животворишь
Майской ночи девственную тишь.

Царь весны! Над всеми ты людьми
Окрылено властвуешь. Прими

Мой восторг, не знающий границ,
Величайший лирик среди птиц.

                1924г.

6.


Бедные мои сограждане, вы не знаете,
Как же теперь жить в этом ужасе.
В ужасе нищеты и голода.
Вы печете булочки и пирожные,
Собираете всякое тряпье и безделушки,
Но ничего из этого не получается,
И у вас заходит ум за разум.

И вот что говорят книжные лавочки:
- Всякие стихи идут замечательно!
Умные граждане,
Вы каким-то седьмым чувством почуяли,
Что теперь живут по-человечески
Только одни поэты.
Эти странные люди с другого света.

Сквозь хаос и ужас,
Нагие и голодные,
Идут себе своей дорогою,
Словно под вальс или мазурку,
Движутся навстречу неизвестности
В печальную для вас бесконечность.
               
                20-е годы?

7.

     Вон!

Голодный пес рычит, свернувшись на соломе.
В разбитое окно октябрь глядит, как зверь.
О, сердце, сколько здесь бесчисленных потерь
В забытом, некогда гостеприимном доме!

Упала городьба. Обрушился балкон.
Вокруг торчат скотом обглоданные липы,
Дверей распахнутых зловещи в сердце хрипы,
А ветер ледяной кричит мне нагло: вон!

                19 октября 1923, Ардатов



8.

Мухоморы

Чаруя взоры красотой
Пурпуровым нарядом,
Они влекут мушиный рой
Упиться сладким ядом.

И рой летит и краткий миг
Блаженствует как боги.
Но миг прошел, - и смерти крик
Несется с красной тоги.
________________________               
Примечание С.Е.А. – это стихотворение упоминается Е.Я Архипповым в критической статье «Эрофант ужаса и страсти).




9.

«Моими наилучшими и вечными друзьями были: четыре стены, книги и гравюры. Первые закалили мой дух, вторые обогатили его; последние утончили».

А.В.Звенигородский, 1926 г.


10.

Ардатов, Нижегородской губернии

В нашем городе – селе
Люди все навеселе.
Четверть гибнет их (из сводки
Статистической) от водки.

1927 г., Ардатов

11.

Съезжая с постоялого двора
И едем скользким, глиняным бугром.
Гроза и буря. Молния и гром,
И дождь, безумный дождь, как из ведра.

Пробил нас ливень яростно насквозь.
Ревет вода, клубясь по колеям.
Мы прыгаем в телеге среди ям.
Вот мерин стал. Переломилась ось.

Спирает в шквале судорожно грудь.
Нам засосало глиной ноги. Рук
Не разогнешь от стужи. Жуть вокруг.
И мы теряем из очей наш путь.

1933 г., Москва



12.

Е.Я.Архиппову

Вы не поклонник эпитафий.
Другое б надо в Новый год!
Но чем еще могу потрафить?
Одна надежда – переплет.

31 декабря 1940


















Глава 11. Критические статьи, отзывы, рецензии на стихи Князя Андрея Владимировича Звенигородского


Из письма А.Блока к Е.Я.Архиппову от 7 ноября 1906 года по поводу сборника стихов А.В.Звенигородского «Delirium Tremens»*

     Можно простить автору слабость техники, потому что она – дело наживное. Но нельзя простить вычурность и отсутствие стройной психики. Как бы ни была страстная буря в душе, - ей нужно уметь жонглировать и владеть для того, чтобы быть поэтом. Стих вовсе не есть «кровавое дно, где безумствует жрица»;
Скорее – стих – мертвый кристалл, которому в жертву приносишь часть своей живой души с кровью. «Убивай душу – и станешь поэтом», сказал бы я, нарочно утрируя, для того, чтобы точнее передать то, что чувствую; или – «убивай естество, чтобы рождалось искусство». У А.Звенигородского нет самопожертвования в этом смысле – самого страшного, потому что не видного для других и наиболее убийственного.

_________________________________
* А.Блок. Новые материалы исследования; М.; 1993, с.25


Отзыв А. Грушка*, декана филологического факультета Московского Университета (о сборнике «Чуть на крылах» 1926 г.)**
 

                В квалификационную комиссию ЦКУБУ***
     А.В.Звенигородский, как поэт представляет, собой бесспорно крупную и яркую величину.
     Уже два первых сборника его произведений «Delirium Tremens» (1906 г.)
«Sub Jove Frigido» (1909 г.) обратили на себя сочувственное внимание литературных критиков, отметивших в авторе большое лирическое дарование. Ближе всего, подходя по направлению своей поэзии к Фету и Полонскому, А.В.Звенигородский обнаруживает однако все данные самостоятельного, оригинального художника слова, и чем дольше, тем заметнее выступают специфические особенности его творческой личности и манеры – яркий и разнообразный язык, меткие образы, сравнения. Эпитеты. Величайшая искренность настроения. Зоркая наблюдательность по отношению как к внешнему миру (в особенности – русской природе и крестьянскому быту), так и к личным, интимным переживаниям, умение концентрировать свою мысль в немногих словах, полное отсутствие натянутых выражений, искусственных рифм и каких бы то ни было «пустых мест».
     Недавно появившийся сборник его стихотворений «Чуть на крылах» (1926 г.), заключающий в себе 20 номеров, обличает в авторе крупный, вполне созревший талант и дает ему право занять видное место среди представителей русской лирической поэзии. Вот три образчика, заимствованные из этого сборника.

      №8 Россия
 
Безумная беспечность
На все четыре стороны.
Равнина. Бесконечность.
Кричат зловеще вороны.

Разгул. Пожары. Скрытность.
Тупое безразличие.
И всюду самобытность.
И шумное величие. (1916г.)

№14

На гумнах острая тоска.
Нет голубей. Овины пусты.
Как змей среди вилков капусты
Ползет озябшая река.

Две девки, в рваных сапогах,
Стучат вальками на мостках.
А за далекими буграми
Прогнал ямщик с колоколами.  (1921 г.)

№15

Вот Спиридоний на дворе.
Солнцеворот! Солнцеворот
И на душе. А у ворот
Лихая тройка в серебре.

Ты вышла. В бешеной игре
Копыт и снега не уймет
Ямщик коней. Солнцеворот.
Мчи нас к неведомой заре!  (1921 г.)

     Помимо опубликованных произведений А.В.Звенигородского мне известно значительное количество рукописных его стихотворений, появление которых в свет будет, несомненно, приветствовано всеми истинными любителями подлинной поэзии, как это покажут хотя бы следующие два примера.

1.
Чу. Звонко хлопают кнутами пастухи.
Предутренний туман. Горланят пастухи.

Коровы по хлевам повсюду заревели.
А сладкий сон еще нежнее льнет к постели.

И веки, чувствуешь, как трудно разомкнуть.
Но ты легко встаешь, как будто бы ничуть

Тебя не нежил сон, ни сладкая истома,
И быстро босиком срываешься из дома.

Вот выпускаешь ты корову из ворот,
Зеваешь, тянешься и сон тебя берет.

И засыпаешь ты в одно мгновенье ока.
И веет от тебя всей дикостью Востока.

2.

Ах, в сердце выцветшем, как в погребе темно.
Как плесень лампами по сердцу разметалась!
И от любви одна канва осталась
На пяльцах, почерневшая давно.

Чем озарялась жизнь, навеки пламя то
Из сердца вырвалось…. И в нем одни  тенета.
Как хлопают на кладбище ворота,
И затворить не хочет их никто.


   Ввиду всего сказанного, а также того, что А.В.Звенигородский за последние годы проявил особую продуктивность в художественном творчестве, и, вместе с тем энергично продолжает научную работу по изучению русской общественности первой четверти 19-го века (П.Я.Чаадаев, Декабристы), я полагал бы справедливым усердно ходатайствовать перед Квалификационной Комиссией о содействии к включению названного автора в число членов ЦКУБУ по категории Б.

Декан филологического факультета
Московского Университета                А.Грушка

                1926 г. Москва
________________________________________________________
*Грушка Аполлон Аполлонович, родился в 1859в С-П, умер в 1929 году в М.; окончил с золотой медалью историко-филологический факультет Московского Университета в 1891году; доктор филологии с 1906 года, профессор с 1907 года, декан историко-филологического факультете d 1911-1918 и 1919-1921годах; член корреспондент АН СССР с 1928 года.
**Автограф. РГАЛИ, фонд 2849, опись 1, е/х. 222
*** ЦКУБУ – центральная комиссия по улучшению быта ученых




                Отзыв Л.Гуревич* о сборнике «Чуть на крылах» (1932 г.)**

                Глубокоуважаемый Андрей Владимирович!


     Я прочла и перечла Ваши стихи – перечла не для того, чтобы сознательнее писать о них Вам, а для себя, потому что тянуло еще раз, скорее прочитать их, впитать их. Это настоящая поэзия. Слова почти сплошь очень простые, часто отрывистые. Образы - близкие сердцу того, кто крепко связан с центральной Россией – тоже простые, реалистические, а стихи точно и говорят о том, что словами как будто и не сказано. Нет в этих стихах щегольства звукописью, как у иных поэтов, специально над этим работающих, но звуки их льются, как песни, и переливают в душу то неуловимое, что жило в душе поэта. Это и есть настоящее живое искусство, с его тайнами и его чертами.
     Что сказать еще? Вы хотели. Чтобы я назвала Вам те стихотворения, которые мне особенно нравятся. Вот их список:
1. «Знаю девушку где-то…»
«С больного сердца пелена…»
          «Чу. Звонко хлопают кнутами пастухи…»
           «Сны развернулись. Ты нежная, здесь…»
           «Ни дня, ни ночи не было границ»
           «Россия»
2. «Ломаю в парке белую сирень…»
«Ясна вся невозможность поворота…»
«К прохожему»
«Как сказочным кружевом…»
«На глухие повороты»
«Бела»
«Все глуше, все темней…».

Однако я замечала, что в разных состояниях  и настроениях воспринимаешь искусство по-разному. Я не хочу этим сказать, что завтра можно снизить оценку того, что особенно высоко ценится сегодня: то, что уже «дошло», не потеряет своей ценности, но в иных условиях может «дойти» и то, чего в данный момент почему-то полностью не воспринимал. Вот почему приходится жалеть, что эти сорок стихотворений не станут книжкой в ближайшее время.

                Преданная Вам
                Л.Гуревич
                18.12.33.
_________________________________________________
*Гуревич Л.Я.- Любовь Яковлевна Гуревич, родилась 20.10.1866 г. в Петрограде – скончалась 17.10. 1940 г. в Москве. Русская, советская писательница, историк театра, критик.
** Автограф. РГАЛИ, фонд  2849, опись 1, е/х. 222

Четыре отзыва В.Б.Шкловского* о А.В.Звенигородском и его стихах**

1.
                В издательство «Федерация»
     Книга «Чуть на крылах» - конец большого потока старо-русского стиха.
Жива земля и солнце, а стихов таких не будет. Они настоящие живые, а потом тихие.
     Долг советской литературы издать книгу, книгу литературы предшествующей. Книга живая, здоровая, но ветер этой книги на излете.
13 декабря 1936 г. Виктор Шкловский
2.

     Надпись на книге «Марко Поло» В.Б.Шкловского, которую он подарил А.В.Звенигородскому.
     Андрею Владимировичу Звенигородскому с глубоким уважением. Всегда помню Ваши стихи. Они не забываются и не смешиваются.
                6 ноября 1936 г. Виктор Шкловский

3.
                В правление Литфонда
      Я знаю А.В.Звенигородского как поэта. У него в поэзии есть свой почерк и голос. Он талантлив и если бы был здоров, то, расширив свою тематику, занял в советской поэзии не малое место.
     Считаю необходимым восстановить т. Звенигородского в звании члена Литфонда.
                22 декабря 1936 г. Виктор Шкловский

3.

                В Литфонд
     Товарищ Андрей Владимирович Звенигородский – хороший поэт.
Его позднее русское стихотворчество не совсем современное, но высококачественное, связанное и с Тютчевым, и с серебряным веком русского стиха, с Полонским.
     Товарищ Звенигородский А.В. – человек редкой и чистой биографии. Уважая свое прошлое, любя русский язык, любя людей, которые понимают его и нашу природу, мы должны любить нашего неизвестного поэта.
     Я советую товарищам-писателям в Литфонде прочесть стихи Звенигородского, тогда им дело будет ясно, и они согласятся со мной.

С приветом. Виктор Шкловский
19.12. 1939 г.
_____________________
*Шкловский В.Б – Виктор Борисович Шкловский (1893 – 1984) – писатель, литературовед
** Автограф. РГАЛИ, фонд 2849, опись 1, е/х 222



Рекомендация в ССП СССР, данная А.В.Звенигородскому* В.О.Перцовым
 
В Союз Советских Писателей

     Андрей Владимирович Звенигородский принадлежит к редчайшей категории людей – к истинным, природным поэтам. Его творчество естественно примыкает к творчеству таких первоклассных поэтов былых времен, как Фет, Полонский, Тютчев. Он их последний сотоварищ и продолжатель.
     Его поэзия не подражает никому, а именно свое собственное выражение, свой «лик», который нельзя смешать с другими.
     В ней сказалось подлинное чувство русской природы, подлинные ее переживания, которые давались былым ее обилием и яростью, и которые теперь уже не восстановимы.
    Поэтому его творчество тем более ценно для нас. Нужно отметить так же и форму его поэзии, в своем замечательном лаконизма, завершающую классическое течение русской поэзии. Поэтому не может быть вопроса о праве Звенигородского войти в ряды Союза Советских писателей. Он более, чем имеет на это право, и включение его в эти ряды, разумеется, само собою.
Член Союза Советских писателей
П.Перцев, 25 мая 1944 г.

________________________________
* Авторгаф, РГАЛИ, фонд 2550, опись 2, е/х 629












Графоман ужаса и страсти
(лирика кн. А.В.Звенигородского)*
Архиппов Е.Я
     Князь Андрей Владимирович Звенигородский почти неизвестен в критической литературе, больше известен в литературных кругах Москвы (В.И.Иванов, К.Д.Бальмонт, М.В.Гершензон) и Нижнего Новгорода (А.С.Волжский, Н.Ветринский,  Б.Садовской). Издание сборников его стихотворений прошло почти незаметно.
     Первый сборник (юношеский «На память») издан в 1898 году (Нижний Новгород).
     Второй - «Delirium Tremens» издан в Москве в 1906 году.
Третий - «Sub Jove Frigido» там же в 1909 году.
Четвертый сборник несколько раз подвергался переработке при подготовке его к печати, но так и не был издан. Предполагалось назвать его «Albo curvo rerum»**.
     В настоящем экскурсе я цитирую стихотворения как вошедшие в названные сборники, так и не вошедшие: появившиеся в периодических печатных изданиях и не напечатанные, любезно предоставленные мне поэтом для ознакомления.
Глава 1.
    
     Когда говоришь о поэте, всегда хочется отыскать его «необщее выражение», его особенности, те темы, в которых свободно и звонко крепнет его голос. Поэт может быть силен во многих темах, иногда совершенно противоположных, но только в одних определенных мотивах – он исключительно ярок и не повторим. Тогда стих его внезапно усугубляется, приобретает высокую упругость и в своем течении (как «прыгающий водопад») выходят на поверхность новые сочетания слов и заповедные затаившиеся в душе образы.
     Таких тем у кн. А. Звенигородского две: самая любимая – ужас и вторая – поклонение «огненному цветку» - страсти. По тем немногим ремаркам, которые сопровождают иногда путешествие его стихотворений ко мне видно, какая близкая, внутренне неотвратимо трагическая и вместе с тем родная и любимая тема для поэта – Ужас. Не слова оригинальности, не мода эксцентричности, а внутренний опыт, неоднократно погружавший душу в безысходные сферы Ужаса, сделал эту тему исключительно близкой («Ужас! – Мое любимое, горячо любимое всегда – слово!»)
     Трилогией «Кошмар» впервые открывается перед нами мир ужаса, так часто представляющийся умственному взору поэта. И особенность ощущения ужаса у кн. А.Звенигородского в том, что ужас сплетается с видениями страха и
смерти.
____________________________________________
* Авторгаф. РГАЛИ, ф.1458, опись 1, е/х 15
**Albo curvo rerum – редкой белой вороне (лат.)

      Смерть цехового «весь этот ужас тела» вызывает безумие и безответную страсть жены. И ужас здесь в соединении зрелища мертвого тела с обнаженной и «плещущей страстью».
     Но центр «трилогии» - это второй кошмар: «О час мучительно великий». В шестнадцати лаконичных строчках поэт раскрывает тему, впервые поставленную Н.С.Лесковым в «Соборянах» и усиленную Л.Н.Андреевым в «Василии Фивейском».
      Чтением евангелия от Иоанна в полночь наедине с усопшим, пытается дьякон Афилла воскресить своего друга и наставника отца Савелия. Сильнейшим напряжением воли, доведенного до грани безумия, в сгущенной атмосфере иступленного ожидания и дикого дерзкого вызова отец Василий хочет поднять из гроба умершего работника. И здесь, во втором кошмаре, - вдова умершего при прощании с возлюбленным своим, исступленно хочет вернуть его к жизни.
     Средства воспроизведения у всех авторов разные. И сам выбор не характерен. Князь Андрей Звенигородский выбирает «пытание огнем всесильным», страстью «диким безумием губ».

О, час мучительно великий!
Я, синий труп, лежу в гробу.
Ты к моему припала лбу.
В губах твоих безудерж дикий.

Вокруг толпа. В дыму кадильном
Тревожно смотрим: ты и я –
Два разлученных бытия –
Пытаем смерть огнем всесильным.

     Особенность в разработке темы здесь то, что и умерший вместе с возлюбленной принимает участие в «творении смерти огнем всесильным».
И дать ответ, почему не произошло «восстание из мертвых»: «избыток смертоносных сил» нашел для себя слабую сторону в «ней» - после чего «два горя» были разлучены навеки, а усопший стал «дальним, ушедшим за черту земли».
      Такой дар изображения в лирике смертного состояния и состояния после смерти имеет лишь одного достойного соперника – Андрея Белого (стихи «Пепел», «У гроба», «Вынос»).
     Третий кошмар («В слова не верь. Не надо слов.») интересен горячим исступленным отказом от слова и от того, что движет словами – от рассудка. Необыкновенной силы строки посвящены предпочтению чувства и сердца, на пути освобождающего от тяжести и ужаса земного существования. Здесь впервые мысль поэта останавливается на искании выхода из ужаса, освобождения «от всех мучений» - этот выход – родство и слияние с земными бурями.

Пусть задрожит земля и вновь
Раскроет огненные пасти
И нашу бледную любовь
Стихийные поглотят страсти.

И будем мы с тобой в огне
Безумно-пламенных видений
Лежать на раскаленном дне,
Свободные от всех мучений.

     Лишь ужасы в лирике кн. А.Звенигородского меняют свои личины: борьба любви и смерти сменяется «неподвижною злой городьбою», поворотом рокового зловещего колеса и снова тяжбой любви и смерти. Я разумею стихотворения: «Городьба», «Спутались в узел аллеи», «Бэла».
     В первых двух – мучительная и напрасная попытка вернуть утраченное и любимое прошлое. Все тревожные тона, все просветы лазури затемнены, вся пленительная подвластность очарованию исчезли.  Неумолимая судьба, унылая и дикая, переставляя ночи и дни, несет в своих снеговых заледенелых крылах ужас – и уже ничем не согреет душу.

Нет ни к чему возврата. О жестоко
Поставленная в жизни городьба!

Что было свято, дорого – далеко …..
Кровавыми крылами бьет судьба.

Все дальше то, все ближе роковое.
Там человек у смертного столба

Трепещет, жаждет возвратить былое,
Но неподвижна злая городьба.

     Прошлое невозвратимо, но отошло оно, видимо с такой остротой и мучительной болью, с таким ужасом разъединения, что душа не в силах мысленно и сердечно не возвращать его сквозь всю тягостную тоску, сквозь вечную боль «в роковом колесе».
     В стихотворении «Спутались в узел аллеи» чувствуются автобиографические переживания, трагедии сердца, фрагменты, которые поэт слил в едином лирическом ритме.

Спутались в узел аллеи 
Кто вы, откуда, зачем,
Черные, скользкие, всем
Гибель несущие змеи.

О! Кто безумствует, пусть!
Чей это вопль над подвалом
Страсти разбившейся в алом
Невозвратимых минут?

Пусть в роковых колесах
Нас изуродуют муки,
Тянется к прошлому все –
Мысли, и губы, и руки.

      Стихотворение «Бэла» («В грудь ударила пуля») удивительно по необыкновенно-редкой в русской лирике силе стиха. Ритмические удары падают с таким высоким напряжением, что, читая стихотворение, невольно боишься, как бы не оборвался и не исчез самый звук удара. Из приведенных стихотворений уже легко было усмотреть, что поэт принадлежит к школе тютчевской силы и тютчевского стиха. Из данного стихотворения мы узнаем еще одну черту миропонимания кн.А.Звенигородского. Она зафиксирована строчками:
                «О, весь мир мне пустой.
                Рад смертельной я ране».

      Тягостное миросозерцание поэта совмещает в себе, в процессе вечной встревоженной борьбы и ужас от приближения смерти, и открытую радость смертельной (наконец-то) раны. На поле сражения властительной рукой прикасается смерть к сердцу, - и поэт передает краткую последнюю тяжбу смерти и сердца. В несколько мгновений герой успевает и оглянуться на жизнь, поклониться своей святыне и с милым именем закрыть глаза.

В грудь ударила пуля…
Смерть вот тут недалеко!
Я не вижу патруля,
Пусть! – но ты, ты далеко.

Чу! Вновь залпы над нами
Я попал под расстрелы,
Но уста шепчут сами
Имя маленькой Бэлы.

Стыну в красном тумане…
О! Весь мир мне пустыня!
Рад смертельной я ране
Только ты, ты святыня!


     Вряд ли какое либо из стихотворений так точно, во всей тщательности выражает мироощущение поэта, как стихотворение «Душа ушиблена. Мозг ноет».
     Для выражения основного своего настроения кн. Андрей Звенигородский подобрал такие короткие и полновесные («как обреченная пчела на лепестках цветов») слова, такие выражения, гулко отрешенно звучащей мелодии, что получилось полное отражение затаенного и скорбного «Я» поэта. Мне кажется, на точность воспроизведения трагического «Я» поэта претендует два фрагмента упомянутых выше стихотворений и отрывок прозы («И я снова в статически мертвом положении!». Я приведу и то и другое, в них поэтическая и жизненная правда, сложившаяся в один страшный и дикий крик ужаса.


Душа ушиблена. Мозг ноет
Озябла озимь. В теле дрожь.
Костлявая волчица ноет,
Под мокрый корень жмется еж.

Ночь быстро опускает трапы.
Дождь властвует. Злой ветер лих.
А сердце давят чьи-то лапы,
И вырваться нет сил от них

     «И я снова в статически мертвом положении. Тебе бы давно следовало заметить. Что друг твой умер, умер для всех. Вечно передо мною стоит одна идея смерти. Неожиданная, страшная. Ни бога, ни молитвы к Нему; ни прекрасной, ни любви к ней. Ни красоты, ни поэзии. Черная отвратительная яма. К ней иду. Не остановишь. Последний вопль. И людей нет, и не надо….
Не сердись, но все мне прости как человеку умирающему». (Котовка, 5 июля, 1907 г.).
     К циклу стихотворений ужаса и смерти относятся и три мотива разлуки такой четкости и силы, что кажутся выгравированным на металле (сам поэт, вероятно, создавал свой новый и интересный чекан стиха: в одном стихотворении он говорит о «чеканке слогом» черт любимой девушки). Чувствование рокового и в частности чувствование развязки в высшей степени присущи поэту. И его особенность в том мастерстве и в той жизнерадостности, с которой он остроту горя, разлуки, разрыва передает в своих отточенных стихах. Мотивы разлуки кн. Андрея Звенигородского должны быть поставлены рядом с мотивом исключительной точности у Н.П. Огарева («Забыто», «Я ему сказала», «Возвратился милый»). И только после него могут быть упомянуты стихотворения Я.П.Полонского («Безумие горя», « Когда, держась за ручку гроба», «Последний поцелуй», «Поцелуй меня….Моя грудь в огне») и А.М.Жемчужникова («Смерть…Кончено. Время тревожное»).
     Первое стихотворение на мотив разлуки – «Гляжу в последний раз на твердь» - интересно открылось ощущением приближения смерти: вот, вот теперь уже распахивает смерть свою мне дверь.
     Второе – «От страшной отскочил доски» - передает ужас прощания с умершим, какое-то инфернальное притяжение, лежащего в гробу. Видно, что-то дикое, нечеловеческое связало этих двух лиц (умершего и живого). Со страшным трудом отклонил простившийся зов из гроба, - «от страшной отскочил доски». Потрясение передано в коротких и сильных, как торопливое забивание крышки, фразах: «Забили гроб. Заколотили. На колокольнях зазвонили». А для пробуждения от ужаса поэт отыскал жуткий, обыденно-спокойный образ («Тес пилили»), - и контраст получился действительно «надрывный», приводящий к безумию:
«И кровь рвала мои виски.
Играли дети. Тес пилили».
     И последний образ в стихотворении («И пар клубился от земли») вновь возвращает нас к мысли, что в этом погребении какой-то недобрый, дьявольский клад был опущен в землю. Вот вся пьеса.

От страшной отскочил доски.
Закрыли гроб. Заколотили.
На колокольне зазвонили.
И кровь рвала мои виски.

Когда очнулся я…. Вдали
Играли дети. Тес пилили.
Из церкви люди выходили,
И пар клубился от земли.

     В третьем стихотворении – острый и тоскливый фон, говорящий. Как мучительно много раз возвращалась надломленная, в себя не входящая мысль – побороть разрыв, вернуться к старой жизни и крепкой любви. Наконец, все стало мертвенно-ясным!

Ясна вся в невозможность поворота.
Зловеще петли ржавые скрипят,   
И распахнули пасть столетние ворота.
Ямщик ударил. Бубенцы звенят.

Твоей любви играет в сердце нота.
И мертвый я…. твой мертвый вижу взгляд.
Ясна вся невозможность поворота.
И старый дом, и старый плачет сад.

     Так одна личина тревоги и ужаса сменяет другую. И это не только в редкие потрясающие моменты: среди обычных тоскливых будней тот же ужас подстерегал поэта. Нет ничего особенного. Медленно тянется время. Заунывно поет шарманка. Безтревожно и жалко подскакивая, птички вынимают билеты. А встречные шаги ужаса остро отдаются в сердце: в нем отдается острая и «злая боль».

                Гляжу на лик Франчески, -
                И страшен жизни рок.

А на дворе шарманка,
И прыгают клесты, -
И вскрыта вся изнанка
Несбывшейся мечты.

     Неотвратимость какой-то «кровавой тризны» не оставляет поэта. Видимо счастье светит для него  мучительным, жестким и отравным светом. «Мухоморы», опьяняющие мушиный рой – вот образ, отысканный поэтом для мгновенного ослепляющего счастья.

Чаруя взоры красотой
Пурпуровым нарядом,
Они влекут мушиный рой
Упиться сладким ядом.

И рой летит и краткий миг
Блаженствует как боги.
Но миг прошел, - и смерти крик
Несется с красной тоги.

     Острое, никогда не покидающее поэта чувствование смерти видим и в стихотворении «Солнце в могилу глядит». Ритуал смерти, прощения и погребения как-то особенно интимно близок князю Андрею Звенигородскому.
  В этом у него некоторое сходство с И.Ф. Анненковым («Черные вести», «У гроба», «Трилистник траурный»). Поэт потаенно и жутко запомнил и колебания гроба, спускаемого на полотнах и глуховатый стук о стены могилы и заглушенные осыпающейся землей звуки, падающих сверху комьев.
Над всем стихотворением торжествует жесткий дуэт двух строк: «Дни мои смертью раздавлены» и «Вечные ночи поставлены».
     Но есть (в другом стихотворении) и попытка разбить ужас смерти упованием на страсть, на исступление, на прикосновение к бессмертной стихийной основе мира, на воскрешение в «ликующем циклоне». Я говорю о стихотворении «Ignis sanat».
     Сюжет его – восторг вечного возрождения, воскрешение плоти и духа в вихре всеобщего дионисического исступления. Это вера в мировое воскрешение, «от жгучих исступлений», в возрождающее соединение с таинственной дионисической силой, сокрытой в мировых недрах.

Во мне проснулись красные пожары.
Люблю я гул и взрыв подземных сил;
В них все постигну бешеные чары.
Пришел я опрокинуть власть могил.

Всего коснусь могучий и безумный,
С сердец людских низвергну тяжкий сон;
Проснуться все, и оргиями, шумный,
Ликующий охватит нас циклон.

С горящими, как Африка, губами
Менады обнажать святое дно,
И пьяные пурпурными волнами
Запляшет в нас старейшее вино.

Воскреснем все от жгучих исступлений –
Низвергнув старый, в новый вступим мир.
Уж близок час всемирных воскресений,
Зову я встать на предстоящий пир.

     Тут же своеобразную идею воскресения через причастность к вечному огню стихийности, мы видим уже в поразительном втором кошмаре.

Глава П.

                «Но жар мятежный
                С высот бездонных
                Он мечет снежный
                В сердца влюбленных»

                «Крин» кн.А.З.

Второй обширный цикл произведений посвящен сердцу. Здесь с необыкновенной тонкостью и нежностью очерчены кн.А.Звенигородским зарождение любви, преображение сердец и самый образ девушки. Редко кто из поэтов брал такие призрачные. Полувоздушные краски для воссоздания любимого образа: «О, Эпомея, волшебный цветок!...»
     Из далеких неизреченных сфер, где зарождается счастье, своим сердечным предчувствием вызывает поэт образы поразительной чистоты и лазурного света. Через многие годы и века устанавливается лучезарное отражение одной души в другие души. Эманация зародившейся любви у девушки, взаимодействуя, вызывает предчувствие любви у юноши. В стихотворении передано платоническое стремление к любовному единству двух половин истинного индивидуального существа.

 Знаю девушку где-то,
     Но не знаю, где.
Плачет. Смотрит все лето
     На тени в воде.

Тени любит все лето,
     Тени в черной воде.
- «Знаю, близко он где-то,
     Но не знаю, где».

Лето, красное лето,
     Я – как тень на воде!
Вижу девушку где-то,
     Но не знаю, где.

     Постепенно образ принимает конкретные черты, но какие зыбкие! «Небес поющая эмаль», пронизанная солнечным тоном. Душа любви моей не совсем сошла на землю, еще чувствуется ее приподнятость над землею – « чуть на крылах». Для этой окрыленности поэт находит поразительные сравнения: снежная звездочка (в эпиграфе), душа как птенчики, чуть на крылах,  звон бубенчиков, пушинки-одуванчики – как весенний ключ и трепетный, уже неземной образ Снегурочки.

Твоя душа, как птенчики,
Чуть на крылах.
Бубенчики, бубенчики
В твоих ушах.

В пушинках одуванчики
Нежней любви.
Тушканчики, тушканчики
В твоей крови.

Ты трепетная дурочка,
Весенний ключ.
Снегурочка, Снегурочка,
Мой светлый луч!          
                (Моей будущей невесте)

     Характерно у поэта – это обращение к снегу, чтобы передать чистоту только что сошедшей на землю души. В другом стихотворении он говорит: « В душу спускаюсь и вижу снега в нежно-стыдливом огне».
     Приведенные выше пьесы образуют как бы пролог к любовной лирике кн. А.Звенигородского. В дальнейших стихотворениях поэт показывает себя неменьшим мастером в передаче наростания и высокого пафоса любви. Уже в обычных своих сильных тонах он передает «любви мятежной огонь и горе». В стихотворении «Моя любовь к тебе отныне», мечта о прекрасной девушке вырастает в «огненный цветок».

Моя любовь к тебе отныне, -
                к тебе одной!
К твоей врачующей святыне
Я как араб стремлюсь к Медине
                мне дорогой!

Рвался я долго в жизнь иную
                от моря бед,
Разбить хотел я пытку злую,
Но ты спасла….. Я торжествую,
                я дал обед:

Создать алтарь, где светлым богом
                предстанешь ты.

Под древне-греческим чертогом:
Чеканить буду там я слогом
                твои черты!


     Это очень редкий образец русской любовной лирики – подлинное превознесение любви. Это и есть чекань любимого образа пламенным «как лава огненный поток» словом. Здесь нежная мечта претворилась в «богряно-пышный арум».
     «Огненный цветок» влечет за собой и цветение «огненной земли» («Ты не забудешь, как девятый вал»). Любовь для кн. А.Звенигородского так же как и для Тютчева «роковой поединок» двух сердец. Сжигающая страсть опаляет большое нежное сердце («И чем одно из них  нежнее»). Здесь нам уместно сказать, что в кн. А.Звенигородском мы видим глубокого последователя Тютчева по  миросозерцанию. Одного из немногочисленных учеников его, возрастивших зерно стихийного творчества. Стихийные темы кн. А.Звенигородского и Тютчева в прямом преемстве и родстве.
     Там, где кн. А.Звенигородский касается темы «рокового поединка» и «стихийности сердца» - он верный продолжатель Тютчева.
     В стихотворении «Филин» в сердце ночной птицы является темная стихийная основа души – источник клокочущей бьющейся страсти и яркая противоположность дневному покрову нежной влюбленности. Сопоставление со стремительной угрюмой птицей, лишь ночью приобщающейся к живой стихийности, сделано поразительно метко, с передачей в размере стремительного и прерывистого полета филина.

От гнилых болот могилен
Воздух рощи.
Встрепенулся старый филин,
Полон мощи.

Погнался вслед за летучей
Бойкой мышью
И, схватив ее над кручей,
Мчится тишью.

Он упиться в роще темной
Жаждет кровью,
Так к тебе горю нескромной
Я любовью.

     Полноту стихийного счастья, пронизанного бессмертной страстью, поэт передает в стихотворениях: «Сны развернулись», «Ломаю в парке белую сирень». Видно, поэт крепко верит в бессмертную силу страсти. Эта вера – для него сильный противовес ужасу существования и дикому ужасу смерти. Подобно Гете в «Коринфской невесте» он готов с торжеством повторять слова девушки, обессмертившей себя стихийным чувством.

Но меня из тесноты могильной
Некий рок к живущим шлет назад;
Ваших клиров пение бессильно
И попы напрасно мне кадят:
Молодую страсть
Никакая власть
Ни земля. Ни гроб не остудят!

     Это тоже «пытание смерти огнем любви всесильным».  В названной выше пьесе поэт передает именно жуткую полноту счастья, подчеркивая выражения: «счастье как дикий бурьян», «вся ко мне просишься, жду тебя весь» («Ты не забудешь»)
     В каждом фрагменте своего литого гефестовой чеканки стиха, поэт являет невиданный еще, непредугаданный ослепляющий просвет в стихийное счастье.
Очень давно, со времен Тютчева, не говорили таким всепобедным  языком. (Этим, впрочем, я нисколько не умоляю отдельные достижения Бальмонта и Брюсова). Вот это редкий образец запечатления момента счастья.

 Сны развернулись. Ты, нежная, здесь.
Вся ко мне просишься. Жду тебя весь.
Все отошло, что держало нас врозь.
Счастье как дикий бурьян разрослось.

В музыке пьяной двух пьяных сердец
Вся ты раскрыла свой белый дворец.
Я среди тайн зачарованных рощ
Чую твою безначальную мощь.

     Читая стихотворение, непосредственно чувствуешь, как близко, совсем близко тайнодействует и плещет стихия человеческого счастья. Вся сущность и
   «жуткая бездна любви» приоткрыты и опаляющее дышат в лирике князя А.Звенигородского.

Ломаю в парке белую сирень,
И, пьяный ароматом несказанным,
Спешу к тебе по комнатам туманным,
И весь боюсь, что нас застанет день.

Ах, наша страсть – безумная ступень,
Зовущая к восторгам неустанным,
Спешу к тебе по комнатам туманным,
И весь боюсь, что нас застанет день.


Глава Ш.

                «И старый дом, и старый плачет сад»
                князь А. Звенигородский


     Вероятно в минуты успокоения и отдыха от ужаса дней и ночей, от ужаса пустынного сердца («О, страшный бич – пустыня сердца!») поэт отдает свое «Я» русской деревенской природе, «золотым волнам луга», «сонному лесу вдали» и благодатной обреченной красоте старинной усадьбе.
     Тут у него тоже свое credo («Я люблю бурьяны»), вместившие дорогие привязанности и изысканные причуды.
      Это эстетическое credo даже больше цельного и сильнее, чем подобное же credo К.Д Бальмонта («Я люблю лесные травы ароматные, поцелуи и забавы невозвратные»). Все стихотворения кн. А.Звенигородского как липовая цветущая ветка, унизанная отягощенными пчелами.
 Я люблю бурьяны,
Жгучую крапиву,
Светлые поляны,
Золотую ниву.

     Кн. А.Звенигородский – большой поклонник и ревнитель русских заповедных эстетических святынь – старинных русских усадеб, молчаливо и мученически встречающих теперь, в грозе революции свою гибель.
     Не знаю. Что привести здесь из признаний, сделанных кн. А. Звенигородским, прозу или стихотворение, лучшее в русской лирике на тему старого дома. Приведу и то и другое: пусть говорят о его любви и преклонении.

     «Звуки успокаивающихся птиц на вершинах столетних лип, вот совсем смолкли. Только вода с плотины надвигается и шумит. Вхожу в дом. Тишина как старая няня, начинает мне рассказывать. Вот в этой комнате, в долгие осенние вечера мы с тобой глядели как потухали угли… Вот другая комната. Здесь стоял красный шкаф с книгами. Первые уроки, первая попытка разрушить сказку детства, раскрыть глаза бедному ребенку на ужасные тиски жизни. Картины начинают быстрее и быстрее мчаться перед моими глазами. Каждый угол, каждая половица, каждый карниз кричит мне, чтобы я его не забыл, припомнил. Ведь и он участвовал в моей жизни. Может быть его невидимые нити предохранили меня от смерти. И я совсем запутываюcь в паутине воспоминаний дорогого прошлого. Где-то хрипло бьют часы: один, два, три… десять. Поры спать.
     А ночью кричали совы. Хорошие птицы: празднуют ночь. Милая! Голубоглазая нежная Шелли любит меня, люблю и я….».

***
     «Моя душа так проникнута вечно-женственным: Лизой Тургенева, Ламермурской невестой Скотта, усадьбами, старыми садами с гротами, саксонским фарфором, залами с хорами, кружевами старыми, библиотеками с древними рукописями, тайными дверями, ведущими к склепам и подвалам, - что мне становится трудно, очень трудно жить «среди людей и в днях».


***
Вчера я посетил наш старый   дом;
     Он зеленью густой зарос кругом.

Большие окна сумрачно глядели;
     Порой врывался ветер с шумом в щели.

И паутину мерно колыхал.
     Я в зал вошел. По-прежнему рояль

Стоял с разбитою клавиатурой;
     Над ним в углу, с физиономьей хмурой,

Скосившись, прадеда висел портрет,
     В японской вазе розанов букет
 
Сплошным накрылся слоем черной пыли.
     В чехлах линялых люстры, кресла были.

Раскинули тенета пауки;
     Скреблася мышь. Нависли потолки.

Я обежал весь дом. Волной безбрежной
     Неслись воспоминанья в безмятежной


И мннотонно-мертвой тишине
    О промелькнувшей в вечность старине.

И этот дом казался мне отныне
     Заброшенной, покинутой святыней.

     Не могу не остановиться перед «Часовней» кн. А Звенигородского. Простая придорожная часовня. Что тут необычайного? Можно ли обнаружить здесь властительную поэтическую силу? Есть ли здесь тот могучий, слитый в единую созвонность металлический удар рифмы?
     Поэт отвечает: да! Волшебным прикосновением он возвращает к жизни маленькую затерянную святыню. Он зажигает перед ней свою неугасимую лампаду «восторга и исступления», - и золотой нимб покрывает бедную часовню.


Вот часовня у дороги.
Где когда - то лики были:
     Николая Чудотворца,
      Богородицы; их смыли
Град, дожди и время стерло,
     Но те доски и доныне
     Вызывают у прохожих
Чувство светлое к святыне.
И бредет ли мимо странник,
Иль старушка, всяк поклоны
Сотворит, крестяся с верой,
     На безликие иконы.
    
     Вот еще один проект воссоздания деревенской природы – «В ризе снежной».
     Бег тройки в дремлющем зимнем лесу – вот его тема. Но обычная тема разработана с новой силой и высоким подъемом.

В ризе снежной старый лес
                дремлет.
Сердце музыке небес
                внемлет.

     Тема стихотворения передает мягкий и прерывистый бег. Быстрота летящей тройки прерывается глухими ударами копыт о передок саней.  Это падают глагольные рифмы и настроение жуткости в снежном озаренном луною лесу. Жутко поскрипывают сани, а в лесу своя жизнь: озарение елей, метельное убранство, насторожившийся заяц, поглощенный дыханием бури. В се это передано в лаконичных чертах. Ни тени лишнего, полная бурлящая сжатость.
     Здесь нет ни рассказа, ни описания – кто не знает бури, кто не видел леса, -
но полны одухотворяющей импрессии жизни в краткости и верности строки.
     Вот образы лирики князя А.Звенигородского, к которым мне был открыт доступ. Все они свидетельствуют об истинном поэте, сильным своим стихийным стихом, оправленным в могучий чекан. Недаром, Тютчев, определяя истинного поэта, уронил торжествующую строку: «Поэт всесилен как стихия!».
     В настоящем экскурсе я почти всюду цитировал стихотворения князя А.Звенигородского полностью – с целью еще раз огласить произведения поэта, замкнувшегося в строгом уединении, далекого от известности. Предпочтения его в поэтическом творчестве теперь ясны.
     Только сильное, близкое к стихийному в при роде и душе, только родственное миродержавному тютчевскому Хаосу, оплодотворяющему все в мире, только дионисическое в смерти и воскресении – находит себе место в кодекс нового поэта.


Люблю я дико пляшущий огонь,
Что не жгуче ненавидит.
Я люблю все дикое, всех люблю зверей.
                __________

А в сердце лучезарно-диком,
Свободная от всех преград,
Как прыгающий водопад,
       Любовь…..

     Так же жгуч, страстен, гибко-металличен и гефестовски упрям стих поэта.
Каждая пьеса, каждая строка есть литой барельеф, вдохновенный излюбленным идеалом ужаса, смерти и страха. В них оправдано высокое умение поэта ввести «дико пляшущий огонь» в границы прекрасных форм, слить одно целое «Хаос денницу».
     Поэт, много перенесший от ужаса и смерти, может быть сложен. Он победил смерть и время огнем стиха всесильным.

Евгений Архиппов
Крайние даты – 1909 г.?

Примечание: возможно, что данная статья была написана в начале 20-х годов прошлого века, поскольку в статье используются стихотворения  из сборника князя А.В.Звенигородского «Чуть на крылах», датированного им  1926 г. и дополненного в 1932 году. ( Сорокоумова.Е.А.)





Архиппов Е.Я. «Рассыпанный стеклярус»

                1.

  Все таки никто в России не чувствовал острее Эдгара По, чем кн. Андрей Звенигородский.
    Высокий, худой, с несомненной печалью на лице высокого аристократизма.
Измученность – во всей фигуре, в наклоне фигуры:   когда стоит – чувствуется покорность недугу. Тяжко изуродована одна нога, с детства, с 12 лет.
     Перенес несколько ужасающих операций. Во время последней молился и пел молитвы. При передвижении несколько волочит ногу. Она неподвижный жестокий зигзаг, мешающий другой ноге. Хирурги в Москве удивлялись, кто мог так варварски срастить ногу почти в самом бедре.
     Лицо свежее, хранит печать румянца. Высокий, может быть, чрезмерно высокий и высокий лоб. Глаза спокойные сильные с серьезным полновесным взглядом, но вдруг смущающиеся и гаснущие как бы под ударами судьбы.
     Сердце имеет на правой стороне. Нежен, истов, крепок и прекрасен в дружбе. Рыцарски чист и светел. Любит птицу киви. Слушает сов, как Шелли.
     Сторонится О.Чайльда. Не любит Кузьмина.
     У Валлотона есть рисунок «Le violin», - это до жуткости кн. Андрей в кресле перед камином.  (1920 г.)
2.
     В его стихах все гуще и круче словесная вязь. Слов всегда немного, Они выбраны (долго взвешивались, и, может быть, горько обмалывались в душе) и,
наконец, пригнаны, но как пригнаны: будто и всегда стояли вместе. Им тесно, но они единое каменное изваяние с орнаментами Любви, Горечи и Смерти.
     Из строчек и слов нельзя выбрать ничего отдельно: все едино, все надо произносить сразу, как сжатый древний текст на камне.
      Иногда его стихотворения кажутся священным прорицанием, изваянным в камне. Так повелевает каждая строка, так говорит («гласит!») каждое слово.
     И Ангел его поэзии весь черно-золотой, с застывшим каменным лицом, с разбитыми крылами. В нем соединились и слились два начала его лирики: «золотая волна сна» и «черный холод ночи». (1922 г.)

3.

     Римское опаленное лицо… Вот – обожженные подземным пламенем щеки. Вот – глаза, затененные и поднятые вверх, уже насыщенные страданием. Вглядываясь в облик поэта, невольно спросишь себя, не он ли был спутником Данте при нисхождении в Ад.
     Кажется, - за этим лбом таятся отстроенные кристаллы мысли, выношенной, одинокой и горькой, безошибочно убивающей все упования. Видно, что поэт скуп на слова, его уста плотно закрыты, он помнит, что слова затмевают кристалл, что ржавчиной слов покрывается стилет мысли.
     И тень еще одна осеняет лицо. Будто прозрачный стяг, отрешающий от мира.
     Миг… мгновение, и мысль поставит неотступно и неотвратимо рядом с лицом поэта – сожженный на внутреннем огне, прозрачный и светящийся лик Чаадаева….
     Глаза, как водоем страдания, открыты широко и смотрят вдаль.… О, если бы они видели не так зорко! Но они видят все – до прорастания семени из растворенных в земле кристаллов. Они видят поле, холмы, жуткие колеи, дрожание земли и целые блуждающие эпохи за пережитым и сброженным состоянием Спарты. (1924 год)
*Архипов Евгений Яковлевич (1882 – 1950) – поэт, литературовед, библиограф. В 1900 году поступил на историко-филологический факультет Московского Университета. Здесь встретился и подружился с князем А.В.Звенигородским.
** Автограф Е.Я.Архипова (РГАЛИ, ф.1458, опись 1, е/х 41)



                Надежда Мандельштам «Признанный поэт»*

 
На этой земле слишком многое не поддается определению, в том числе и поэзия. Как ни ломают голову, определения поэзии нет и не будет. Нет также критериев, чтобы отличить подлинную поэзию от мнимой, суррогатной. Любители поэзии играют как а скачках, ставя то на ту, то на другую лошадь, но, в отличие от игроков, они так и не узнают, которая из них доскакала. Говорят, что время покажет, но и оно часто ошибается, сохраняя предрассудки и кривотолки современников. Сейчас вышла вперед четверка, четыре поэта – Ахматова, Пастернак, Цветаева, Мандельштам. Навсегда ли?..  Никто не знает. Между прочим, сейчас почти не читают Пушкина. Невольно возникает вопрос: как  укладываются в сознании стихи четырех поэтов, которых сейчас называют вместе, если читатели настолько оторвались от поэзии, что забыли Пушкина? Возникает предположение, что вообще никто ничего не читает, а на поверхность выплыли четыре имени, четыре смутные легенды, которые в случае удачи могут оформиться, но они постепенно растают и исчезнут. Ничего предсказать нельзя: может, люди вообще разучатся читать и книги рассыплются в прах? Может они перестанут говорить друг с другом, а станут обмениваться лишь призывными или угрожающими воплями? Иногда мне кажется, что к этому идет. Научились ведь мы говорить на условном и лживом языке, который только прятал наши мысли. За такое расплачиваются потомки, которые вообще лишатся языка и будут только вопить, как болельщики на футбольном состязании. Хватит ли у них сил на это? Ведь сил становится все меньше.
    [………………………………..]

     Вместо того, чтобы думать о своей литературной судьбе, Мандельштам и Ахматова искали людей, которые в стихах хоть как то приблизились к поэзии, потому что им не хотелось оставаться в пустоте. Увлекающийся Мандельштам то и дело «открывал» поэтов среди тех, кто не подражал акмеистам и не употреблял «мнимо акмеистических слов». Вместе с Ахматовой он выдумал игру: у каждого из них есть кучка талонов на признание поэтов, но она – жмот, сквалыга –  свои талоны бережет, а он истратил последний на старика Звенигородского и просит взаймы хоть один, хоть половинку… Она действительно свои талоны берегла, а в старости стала раздавать их без оглядки – направо и налево. Боюсь, что среди розданных ею за последние годы талонов есть много липовых. Настоящих хватить бы не могло. Пусть уж люди разбираются, у кого талон настоящий, а у кого – нет. Мне это все равно, да и существуют ли талоны?
     В одном я уверена – последний талон Мандельштама не пропал впустую. Быть может, именно он спас старика Звенигородского. Он пришел к нам в начале тридцатых годов (1) и прочел милые, старомодные и очень чистые стихи. Мандельштам почуял, старику живется очень туго, и бурно признал его. Затем он побежал ко всем, кто мог и не мог помочь бедняге, и заварил хлопоты о пенсии, а пока суд да дело, раздобыл ему пропуск в писательскую столовую, глее кормили по казенным ценам и довольно сносно – по нашим убогим требованиям. Время было голодное, и все кормились по столовым. Пенсию старик получил, когда мы уже были в Воронеже. Доделал это дело, кажется, Пастернак, то есть человек без власти и вполне беспомощный. У нас помогали друг другу, и довольно эффективно, только вполне беспомощные люди.
     Так или иначе, Звенигородский стал полноправным членом общества и даже заседал в каких-то комиссиях, вроде Пушкинских, в Союзе писателей (2) и очень этим гордился. С его голубой кровью он даже надеяться не смел на такой благополучный исход. Кровь у него действительно была голубая – он подробно объяснил нам, что Звенигородские несравненно старше Романовых и род такой древний (3), что у него, последнего потомка, сердце не с левой, как у людей, а с правой стороны. От длительного голода кожа у него тоже просвечивала синевой, и она не прошла даже после получения пропуска в столовую и пенсии.
     Князь Андрей, хотя какой-то самодур лишил, кажется титула его ветвь (4), а потом князей и вовсе отменили, приходил к нам иногда с внучатым племянником, хорошеньким цыганенком (5). Мальчишка не носил фамилию Звенигородских – он был потомком по женской линии, внуком сестры князя Андрея, с которой он вместе жил (6). Зато сердце цыганенка было отличное и с подобающей стороны. Звенигородского не смущало, что его кровь смешалась с цыганской, - чего только не случалось с князьями за последние триста-четыреста лет!. Беда была в другом – мать-цыганка сбежала из погибающей семьи, а отцы увели после многочасового обыска.(8). Князь Андрей подкармливал цыганенка половиной писательского обеда, и, дрожа – он всегда дрожал – рассказывал подробности обыска: как выворачивали половицы и сломали печку в поисках оружия, которого, как всегда, не нашли. Если бы племянник Звенигородского оказался уголовником, у него имелись бы шансы выжить, но пришли за ним с Лубянки, и я не знаю, как сложилась его судьба. А сам князь Андрей дожил до глубокой старости (9) и даже, похоронив сестру, женился на женщине из «хорошей семьи», как он мне сказал после войны (10). Он пришел к Шкловским, где я останавливалась, приезжая из разных углов страны, куда меня загоняли министерство и судьба. Мы угощали его овощами, потому что ничего, кроме овощей, он уже не ел. Он специально пришел, чтобы перед смертью отдать мне его рукой записанный ранний вариант «К немецкой речи». Мандельштам как-то надиктовал ему этот вариант и сказал: «Пусть будет только у Андрея Владимировича». Он словно чувствовал, что старик переживет его. Звенигородский сохранил бумажку, хотя в тот жесткий период люди только и делали, что жгли архивы, а если не было печки, спускали бумагу в уборную. Я радовалась долголетию старика и тому, что последний талон Мандельштама не пропал зря. Старик ведь своей пенсией кормился не только сам, но и кормил и жену «из хорошей семьи»…..

_______________________
*Используется глава из книги Н.Я.Мандельштам  Воспоминания «Вторая Книга»; М.; 2006, стр.326 - 332
1.А.В.Звенигородский познакомился с О.Мандельштамом 21 июня 1932 году, тогда ему было 54 года. Об этом имеется его собственноручная запись в ответах на вопросы Е.Я.Архипова по литературе (см. ниже).
2.Членом Союза Писателей А.В.Звенигородский становится в 1954 г
3.Род князей Звенигородских  происходит от Святого Благоверного Князя Михаила Черниговского (см. автограф А.В.Звенигородского, РГАЛИ, фонд 553, опись 1, е/х. 215; см. « Материалы для истории дворянских родов», Тамбов, 1904, стр. 261  – 269; см. А.Бухе «Список титулованным родам и лицам Российской Империи с 1894 до 1908 года» М. 1908, с.7; см. кн.Долгоруков «Титулованные роды Российской Империи» С. Петербург, 1910, с.13.
4.В 1854 году дед А.В.Звенигородского, Дмитрий Федорович, был внесен во вторую часть дворянской губернской родословной книги (военное дворянство), бумаги же с доказательствами на княжество пропали при странных обстоятельствах, и ему было предложено не именовать себя больше князем.(см. М.В. Никифоров «Деятельность Ардатовского Земства.Князь Звенигородский)// Дворянский альманах, Н.Новгород, вып. 2, 1997,стр 142-143).
В 1899 году отец А.В.Звенигородского, Владимир Дмитриевич и дядя, Иван Дмитриевич вновь получили дозволение для себя и своего потомства пользоваться княжеским титулом (см. А.Бухе «Список Титулованным родам и лицам Российской империи с 1894 до 1908 года», Москва, 1908, стр.7)
5. .Внучатый племянник А.В.Звенигородского, Александр Андреевич Ильинский (25.01.27 – 07.02.1977). Отец А.А.Ильинского женился на цыганке, Прасковье
Лебедевой, которая через три года после рождения ребенка покинула семью и мальчика воспитывала его бабушка, Александра Владимировна Ильинская, урожденная Звенигородская. А.А.Ильинский в 16 лет, в 1941 году, «убежал» из дома на фронт (в Ленинград) и был направлен в школу юнг, воевал на торпедных кораблях. Имеет ордена и медали. После окончания великой отечественной войны остался служить на Северном флоте. В 1949 году женился на Титовой Зинаиде Николаевне. У них родились две дочери: Ильинская (Сорокоумова) Елена Александровна (1951); Ильинская (Аристова) Варвара Александровна (1953). Ильинский А.А. был командиром торпедного, водолазного кораблей, командиром военного танкера. В звании капитана третьего ранга был уволен в запас. Проживал в Москве. Похоронен на Ваганьковском кладбище.   
5. Старшая сестра Андрея Владимировича Звенигородского, Александра Владимировна (23.08.1876 – 25.05.1957), вышла замуж за Ильинского Александра Дмитриевича, сына Ильинского Дмитрия Васильевича, героя Севастопольской обороны (1854 -1855), кавалера ордена Святого Георгия четвертой степени «За храбрость», орденом Святого Владимира четвертой степени с мечами, золотой саблей с надписью «За храбрость», орденом Святой Анны третьей степени. В возрасте 36 лет женился на дочери дворянина И.А.Мусина-Пушкина, Марии Илларионовне, получил за женой приданое – Ардатовское поместье площадью 8156 десятин при селах Крутец, Успенское, деревне Грачевке и выселке Александровском. Выйдя в отставку в 1856 году в звании капитана первого ранга назначен инспектором казенных училищ Московского учебного округа, а в 1857 г. инспектором московского Университета. После замужества А.В.Ильинская (Звенигородская) проживала со своей семьей в селе Успенском. После революции 1917 года А.В. Звенигородская со своими 13 детьми проживала в Катовке, имении А.В.Звенигородского, а в 1925 году, когда Звенигородских окончательно лишили имения, Александра Аладимировна с младшими детьми жила в доме своего старшего брата в Ардатове. С 1933 года Александра Владимировна с младшей сестрой Татьяной Владимировной и внуком Ильинским Александром, оставшемся без родителей, переезжает к брату в Москву. (см. материалы домашнего архива Е.А.Сорокоумовой; см.» Знаменитые люди Ардатовского края 16 -21 веков», Ардатов-Арзамас, 2002, стр. 70-71, 77-78).
6. Очевидно, Н.Я.Мандельштам несколько перепутала события. Отец А.А.Ильинского, внучатого племянника А. В. Звенигородского, не был репрессирован. Он работал в Сызрани на железной дороге и умер от тифа 15.02.1933 в возрасте 26 лет. Возможно А.В..Звенигородский рассказывал об аресте мужа своей племянницы Ометовой (Ильинской) Елизаветы Александровны, который был участником белогвардейского движения.
7. Андрей Владимирович Звенигородский скончался в возрасте 83-х лет в Москве. Похоронен на Ваганьковском кладбище в одной ограде со своей старшей сестрой Ильинской (Звенигородской) Александрой Владимировной, скончавшейся  в 1957 году в возрасте 81-го года; своей младшей сестрой Звенигородской Татьяной Владимировной, скончавшейся в 1962 году в возрасте 79 лет; своих племянников – Ильинского Дмитрия Александровича, Ометовой (Ильинской) Елизаветой Александровной, Шестаковой (Ильинской) Марии Александровной и своим внучатым племянником Ильинским Александром Андреевиче. (см. материалы домашнего архива Е.А.Сорокоумовой, В.А.Аристовой, А.И.Кругловой).
9. Действительно, после войны Андрей Владимирович Звенигородский, в 1947 году, в возрасте 69-ти лет женился на Лидии Самойловне Крыжановской и прожил с ней 14-ть лет в Москве в доме 23 по улице Мытной. (материалы домашнего архива Е.А.Сорокоумовой).   



Ответы А.В.Звенигородского на вопросы Е.Я.Архиппова по литературе*

1932 г.
_____________________
*Е.Я.Архиппов – РГАЛИ, фонд 1458, опись 1, е/46, 22 л






1.Какие Ваши любимые книги в детстве?
- «Мальчик у Христа на елке» Ф.М.Достоевского

2.Какие из этих книг вы хотели бы перечитать теперь?
- «Сказки кота Мурлыки» Вагнера; сказки Андерсена; «Черная курица» Погорельского; «Робинзон Крузо» Дефо.

3. Какими романами Вы увлекались в молодые годы?
- «Дети капитана Гранта» Жюля Верна; «Зверобой» Купера; «Юрий Милославский» Загоскина»; «Князь Серебряный» гр. А.Толстого

4. Какие поэтические произведения были прочитаны для Вас в раннем детстве и кем именно?
- «Кузнечик-музыкант» Я.П.Полонского, моим отцом

5. Какая картина или иллюстрация в журнале (в книге) впервые поразила Ваше воображение?
- Иллюстрация  к рассказу Л.Н.Толстого «Кавказский пленник» и к рассказу Д.М.Достоевского «Мальчик у Христа на елке»; рисунки к сказке Вагнера «Фея фантазии».

6. Кого из поэтов Вы считаете обладающим аналитической памятью: Эдгара По,  Черубина де Габриак, Гумилев, М.Волошин, А.Блок, Сологуб? (или кто-то другой)
- Эдгар По и Вячеслава Иванова, а также Иннокентия Анненского.

7. Назовите шесть поэтов, о которых Вы можете сказать, что любите.
- Пушкин, Лермонтов, Тютчев, А.К.Толстой, Случевский, Жуковский.

8. На кого из поэтов-современников (послет20 - 22 г.г.) вы обратили внимание?
- На Сергея Петровича Бородачева за его стихотворение «Душа моя словно…»

9. Кого из западных и восточных поэтов любите больше всего?
- Поля Верлена

10. Что любите больше всего из Вольтера или Диккенса?
- «Ламермурскую повесть» (вызывала преклонение моего покойного брата)**
    Диккенса знаю плохо («Рождественские рассказы»)

11. В какой ряд поэтических песен Вы поставили бы имя Комаровского В.А.,
Парнок С.Я., Лозин-Лозинского А.К.?
- Всех трех поэтов мало встречал в печати и знаю плохо. Не могу сказать о них своего слова.

12. Взаимоотношения с какими поэтами и писателями (непосредственно и заочно) Вы считаете для себя истинными (на протяжении всей жизни)?
- на этом месте в альбоме Е.Я.Архиппова рукою А.В.Звенигородского наклеена фотография «Б.Л.Пастернака и А.В.Звенигородский около дачи Пастернака в Переделкино»

13. Считаете ли возможным перечитывать Данте и в чьем русском переводе?
- Считаю необходимым перечитывать Данте, хотя в переводе Мина.
Прочел в Ардатове в 1905 всего 100 песен (любимое число Данте).

14. Какие тома книг стихов и тома книг прозы Вы оставили бы навсегда с собой?
- Пушкина, Лермонтова, Фета, Тютчева, Полонского, А.К. Толстого, Случевского, Жуковского;
- Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Лескова, Тургенева, К.Леонтьева.
- «Тарас Бульба» и «Вий» - мировые шедевры. Выше этих произведений ничего не знаю во всем мире. Весь склоняюсь перед Гоголем.

15. Возвращаетесь ли Вы к одам Державина? Хотите ли Вы его перечитать и что больше всего?
- Часто перечитываю «На смерть князя Мещерского». Люблю и ценю многое у Державина.

16.От каких поэтов, ценимых Вами ранее, Вы отошли теперь?
- От Брюсова и от всей школы символистов.

17. Возможно ли для Вас перечитывание стихов Сологуба? Что Вы цените в нем сейчас?
- «В нем невидно жизни». Не имею под рукой сейчас его сборника. Признаю его как поэта, но не особенно люблю прозу.

18. Цените ли Вы Случевского и что именно цените в нем?
- Премного и очень люблю. Особенно его стихотворение «Комариха». Это стихотворение часто повторяю и везде цитирую.

19. В какой ряд поэтических имен Вы поставили бы имя Случевского?
- Гениальный талант! Сейчас же за Пушкиным, Лермонтовым, Фетом, Тютчевым.
20. Любите ли Вы стихотворение Пастернака или он просто для Вас интересен?
- Определенно чуждый мне поэт. Все его стихотворения не мог дочитать до конца.

21. Любите ли Вы Мандельштама? Какую книгу более?
- Очень талантлив и с большой эрудицией поэт. Люблю его как человека (на этих днях познакомился с г. Мандельштамом у поэта А. Саргаджана (21 июня, 1923 г.)

22. Можно ли любить М.Волошина или ему можно только удивляться?
Если Вы любите, то за что именно?
- М.Волошина ценю как поэта «образованного духа» (слова Шиллера)

23. Какую из книг Гумилева любите больше всего?
- Всех сборников Гумилева не видел. Большой мастер стиха. Слишком для меня экзотично.

24. Что больше любите из Блока: «Скифы», «12-ть», «Возмездие»?
- Все три стихотворения не вызвали во мне восторга, особенно 12-ть

25.Может ли быть время, когда Вы отойдете от Блока или оно уже наступило?
- Никогда не был его поклонником. Ничего не находил в его поэзии «почвенного». Поэт с малой толикой сердца. Два, три стихотворения понравилось. Особенно «Твое лицо мне так знакомо».

26. Что оставляете для себя из прозы М.Кузмина?
- Прозу Кузмина мало знаю. Читал «Подвиг Александра».

27. Что больше всего любите из Лескова?
- «Очарованный странник», «Запечатленный ангел»

28.Что Вы могли бы еще перечитать у Достоевского?
- Все, но особенно: «Бесы», «Братья Карамазовы», «Идиот», «Преступление и наказание», «Хозяйка».

29. Кто ближе всего к Вам Сомов, Мусатов, Судейкин, Смирнов,  Сапунов?
- Борисов-Мусатов

30. Любите ли Вы прозаические сочинения Пушкина?
- «Капитанская дочка»

31. Любимая поэма Пушкина?
- Полтава

32. Дорожите ли сейчас «Земной осью» и «Ожившим Ангелом»?
- Всего В.Брюсова не люблю. Фальшивомонетчик русской поэзии. Человек без сердца.

33. Кто Вам ближе Анна Ахматова или Марина Цветаева?
- Марина Цветаева. Знаю наизусть 8 стихотворений.

34. Что бы Вы хотели бы пристально и любовно перечитать из Вячеслава Иванова?
- Не могу указать произведения, которые приятно и с любовью хотелось бы перечитывать. Очень ценю его произведения: «Эллинская религия страдающего бога»

35. Цените ли Вы Черубину де Габриак и за что именно?
- Да, за ее страдания. Таинственная поэтесса. Жаль, что она отошла от нас столь рано.

36. Цените ли  «Петербург» и «Серебряный голубь» А.Белого?
- Первое произведение вынудил себя дочитать В Нижнем, в Котовке.
Второе читалось легче, но в настоящее время ни первого, ни второго не стал бы перечитывать.

37. Нравится ли Вам книга А.Белого «На рубеже двух столетий»? Что выделяете в ней?
- Весь изломался – противно читать. В А.Белом нет никаких устоев.

38. Что в судьбе и творчестве П.Я.Чаадаева Вас поражает больше всего?
- Все, все – до последней черты. Мое постоянное преклонение
 
39. Врубель, Васнецов или Нестеров?
- Все три: Нестеров, Васнецов, Врубель: «Аленушка», «Видение отрока Варфоломея», «Царевна-лебедь»

40. Цените, любите ли Вл. Соловьева как поэта?
-  Очень. Всегда с любовью перечитываю его томик. Люблю его поэму, которую он сам так ценил.

41. Кто из русских поэтов, считаете, обладает даром высокого прозрения?
-  Пушкин

42. Какие стихотворения Полонского Вы полюбили навсегда?
-  «Колокольчик», «В глуши», «Кузнечик Музыкант», «Влюбленный…», «Заплетя свои темные косы венцом», «Поцелуй меня»

43. Кого из русских поэтесс цените больше всего?
-  К.Павлову, М.Цветаеву, люблю М.Лохвицкую, некоторые стихотворения Ахматовой.


Отрывок из письма М.О.Гершензона к брату*
                15 апреля 1904 г., Москва, четверг 10 час.вечера



«…… На зиму я обещал Новгородцеву для нового журнала статью о Чаадаеве, и тут он сказал мне, что тесть студент, знающий, где находятся богатые рукописные материалы о Чаадаеве. Я, конечно, в тот же день пошел к студенту: Звенигородский из Ярослав. Губ. Оказалось, что он с «восхищением» читал мою статью о Печорине и готов все сделать, чтобы послужить мне.
     Дело в том, что у одного попа Ярослав. Губ. Есть куча бумаг Чаадаева. Он обещал вырвать их у попа и доставить мне. А сам – чудесный юноша, и чистый как горная вода. Верно доставит…..(стр.161 – 162)
_____________________
Примечания Цявловского М.А. – Звенигородский кн. Андрей Владимирович (р. 1878), поэт, автор сб. «Чуть на крылах». М.О. ошибся, он не из Ярославской, а из Нижегородской губ. Бумаги Чаадаева имелись у священника Александра Алексеевича Вилкова. (стр. 216)               
_____________________
* Гершензон М.О. – Михаил Осипович Гершензон родился 01.07 1869 в Кишиневе, скончался 19.02. 1925 г. в Москве. Русский историк литературы и общественной мысли. Настоящее письмо опубликовано в книге «Письма к брату», М., 1927