Зеленый пиджак и платье в цветочек

 Он нашел ее только теперь, случайно, переписываясь с друзьями в соцсетях. Сразу узнал, хотя и не видел больше 20 лет. День, когда видел ее последний раз, он помнил почти по минутам, это был ее  первый и последний приезд в Югославию. Тогда они поссорились. Глупо, как мальчишка, он обиделся и уехал с острова. Он не мог забыть ее слова о том, что у их отношений нет будущего. Что все, против них. Наконец, он до конца осознал, что может потерять ее навсегда. Ему стало так страшно. Он нашел катер и вернулся на остров. Ее не было. Потом были длинные письма с мольбами увидеться. Она так и не ответила ему, ни на одно его письмо, ни строчки.
 Прошло столько лет. И вот уже два месяца он живет только ожиданием встречи. Каждый вечер он тихо молиться, что бы ни что не помешало ему. И хотя давно не верит ни в какого бога. С тех самых пор, как в Белграде при обстреле погибла его жена и сын. А до этого, повстанцами зверски была убита дочь. С тех самых пор он и не верил в бога. И вот теперь он опять молился и обещал снова поверить в него, если он, бог, даст хоть ненадолго, увидеть Наташу. Много всего случилось за эти двадцать с лишним лет, что мы жили по врозь». – Властимир внимательно посмотрел на себя в зеркало.– «А сам я разве тот, что был до войны? И все же она узнала меня, тогда в соцсетях. Она помнит все, хочет видеть. Спасибо тебе господи»!

                Властимир
 Он тоже помнил все. Тот год, был самым счастливым в его жизни. Он Властимир Бакич. Студент Белградского университета. Пишет неплохие стихи, изучает русский язык. В рамках упрочнения братских связей с молодёжью демократических стран, летом в составе большой группы едет в Советский Союз, будет совершенствовать свой русский. Работа гида для Югославских туристов в «Спутнике» – это неплохой заработок. Возможность попутешествовать. Он давно мечтал жить отдельно от родителей, теперь он сможет заработать и наконец-то хоть на год снять квартиру. Пожить отдельно от отца. Не слышать его нотаций, что он занимается ерундой, вместо того, что бы дело делать.
 Горон Бакич, отец Властимира- никогда не понимал сына. Ему казалось, что стихи сына - это глупое занятие, которое никогда не принесет ни денег ни настоящего достатка в семью. – «Ты бы сильно удивился отец» – Властимир посмотрел на большую стеклянную полку в своей гостиной с многочисленными наградными статуэтками и призами за вклад в литературу – Властимир улыбнулся, тряхнул седеющей шевелюрой– А это отец, не только деньги, но и слава. Да, он был бы сильно удивлен, увидев все это. Мать она была мудрее, тоньше отца, только она поддерживала меня. Всегда сдержанная и спокойная, мать впервые в жизни повысила голос и открыто пошла против мужа в его рьяном желании заняться воспитанием сына. Тогда отец нашел тетради со стихами Властимира и разорвал их все, до одной. Мать впервые пригрозила, что уйдет из дома вместе с Властимиром. Отец успокоился, но, так и не простил ей заступничества. – «Ты виновата, что он такой у нас, ни как у людей. Длинные волосы, что это за прическа для парня, а брюки, что это за штаны. Как он только влазит в такие, с мылом, что ли надевает».
– Чего ты от него хочешь?– отвечала мать.– Сейчас другое время, другая мода, он что пьяница или бездельник? Он что не учится? Посмотри в зачетке одни пятерки.
– Учиться он, на кого? Что это за профессия для мужчины, литератор. Вот сын у Милковичей, он инженер будет, энергетик, вот это профессия. Вот их сын не пропадет. А наш, литератор. Лучше бы пошел к нам на базу, поездки в Германию в Италию…..вот это дело. Марки, лиры, валюта.
 Властимира не сильно волновало мнение отца, по сути, они с ним всегда были чужие. Вот мать жалко, из-за него, у нее постоянно стычки с отцом. Осталось заработать денег, и просто жить отдельно. И матери будет спокойней. В общем, на поездку в СССР у него были большие планы. Посмотреть страну, усовершенствоваться в русском и подзаработать денег на съемное жилье. Если все пойдет как надо, его оставят и по возвращении из СССР здесь при Белградской, Международной тур. фирме, экскурсоводом. А это уже, стабильный заработок. Так думал он, югославский студент из Белграда, серьезные планы, серьезного парня. Капризная женщина судьба, все делает по- своему, как только ей одной вздумается.
 Властимир, или Вале как называли его друзья, гонял на мотоцикле по Белграду. Купался в Дунае, пел песни под гитару. Трое неразлучных друзей, дружили они с детства, теперь встречались каждый день, Вале и Драган учились в Белградском университете 4 курс, хотя и на разных отделениях. Сдавали летнюю сессию. Милица заканчивала медецинское училище. В следующем году она получала диплом медицинской сестры. Все трое любили вечером в маленьком ресторанчике напротив их дома, взять по бокалу пива и потанцевать под «Диско». Послушать Beatles, АBBA, Rod Stewart, Bee Gees и Smoke, отец Вале привозил диски из поездок для продажи, он разрешал сыну аккуратно барать их и слушать, когда приходили друзья. В общем, они ничем не отличались от большинства молодых людей конца 70. Вдвоем с Драгоном они влюблены в Милицу с детства, каждый из них дал слово, что ради дружбы никогда не скажет ей о своей любви. Еще в детстве, им было лет по 13, да, точно 13. Что-то вроде клятвы. С тех пор, они оба держали слово, никто из них не хотел выглядеть, клятвоотступником. Ухаживали за девчонками, и каждый в тайне надеялся, что друг начнет встречаться с другой девушкой. Тогда клятва уже и смысла не имет. Милице в любви можно будет признаться.
 Через неделю после сессии, друзья собрали в дорогу Вале. В дорожной сумке, лежали пару маек, джинсовая рубашка и нарядный, бархатный, темно зеленый костюм, гордость Драгона, милостиво одолженный другу на время поездки.
– Ты прямо жених, в этом костюме– Улыбается Милица, поглаживая тонкую ткань бархата.
– Вот и я говорю, а ну его, этот костюм. Оставлю его – отвечал Вале– Не мое это, вот джинсы и куртка- они на мне, пара маек, зубная щетка и чистая пара белья, что еще нужно.
– Что! – Возмутился Драган – В костюме ты принц.– Без дураков, он больше тебе идет, чем мне. Ты же поэт, на тебе все такое лучше смотрится: бархат, шелк, кружева.
– Вот только кружев мне еще не хватало – Ладно беру, в этом костюме я встречу королеву, если они там водятся.
– Не королеву, а принцессу – Драган бережно упаковал костюм в дорожную сумку Вале.
 

                Наташа
 В 78 мне шел 21 год, я заканчивала 4 курс БГУ. Факультативно изучала славянские языки. Из предложенных чешского, польского и сербско-хорватского. Я попала в группу Сербско-хорватского, можно сказать случайно, раньше вообще ничего о нем не знала. Но было интересно, а поскольку людей со знанием таких языков в стране было мало, в конце второго года обучения всю нашу небольшую группу пригласили поработать внештатными гидами-переводчиками в Спутнике. На тот момент, Спутник была довольно обширная молодежная организация, с главным бюро в Москве и многочисленными филиалами в странах Балтии, Армении, Грузии, Молдавии, Украине и Белоруссии. В начале 70-х Спутник провел переговоры и заключил договоры о туристическом обмене с представителями молодежных туристических фирм Польши, Венгрии, Восточной Германии, Болгарии, Чехословакии, Югославии, Франции, Бельгии, и даже Швейцарии, Италии и Финляндии. Для себя я считала большой удачей, работать там на каникулах. Я и моя подруга по курсу, с энтузиазмом приступили к новому делу. Я была молода, а может и излишне самоуверенна, мне казалось, что я неплохо знаю Минск. Еще в детстве с отцом мы обшарили кажется все закоулки родного города. Мы сбегали из дому рано утром в субботу и до позднего вечера, гуляли по городу, в парке Челюскинцев, катались и вертелись на всех возможных и невозможных каруселях и качелях. Ели мороженое, пили квас из желтых бочек. Ближе к обеду мы садились на 3 номер троллейбуса и ехали к нашему давнему знакомому татарину, есть чебуреки. Там на партизанском, была замечательная, маленькая чебуречкая дяди Хазика. Он готовил самые вкусные, сочные, золотисто - румяные с хрустящей корочкой чебуреки. Он же и вел все хозяйство и бухгалтерию в этом маленьком, на 5 столиков заведении. Вот такой был тогда на закате 70-х частный бизнес. Дядя Хазик был один из немногих официально разрешенный, частных предпринимателей, или кооперативщик как их стали называть в середине 80-х. И это безобразие стране победившего социализма! Куда смотрят органы? А пока дядя Хазик был просто отличным поваром и хорошим, давним другом моего отца. Он радовался нашему приходу, для отца у него всегда была заготовлена стопочка кедровой водки, а для меня тарелочка с мороженным и орехами, фундуком или миндалем. Мы от пуза наедались сочащими прозрачный, ароматный сок чебуреками, Мудрый дядя Хазик, слушал последние новости по городу от моего отца. Да и кто ему мог объективнее рассказать, что, где и когда происходит, как не заместитель редактора одной из главных газет страны. Дядя Хазик, качал, бритой головой и как всегда сдержанно отвечал: – «Главное, что бы крысы не стали тиграми».
– И что бы нам не стать крысами!– И чокнусь с дядей Хазиком, отец выпивал рюмку водки.
 Дядю Хазика, отец знал давно, не просто давно, а очень давно. Еще с войны. Когда оба брата дяди Хазика с улицы Асовиахима, купившись на хороший паек и добротные ботинки, дружно ушли записываться в ряды полиции, здесь, в оккупированном немцами Минске. Дядя Хазик, собрал нехитрые пожитки в мешок и ушел в лес искать партизан. Там в партизанском отряде имени «Чапаева», мой отец и познакомился с дядей Хазиком. Моему отцу в те годы было лет 16 не больше, а дяде Хазику лет 18. Отец был здесь в партизанском отряде уже год, после того как сожгли его деревню. Партизан Федор, так звали тогда моего отца, сразу взял шефство над чернявым татарином, которому прохода не давал дотошный комиссар отряда. Каждый вечер он вызывал татарина к себе в землянку и по долгу выяснял, что, да как. Отец был первый, кто поручился головой за татарина. С тех партизанских времен, они и не теряли друг, друга из вида надолго. Судьбы сложились по разному, отец после освобождения Минска в 43 закончил вечернюю школу, поступил в Университет на журфак. Женился на моей матери. Дядя Хазик, так и коротал свой век бобылем. Позже отец помог получить ему хоть и маленькую, но отдельную квартирку, как участнику партизанского движения Белоруссии. За много лет бывать на выходных у Дяди Хазика, стало нечто вроде еженедельной традиции. Пару раз дядя Хазик тоже заходил к нам домой. В то время мы жили уже в большом и престижном доме на Танковой. Он страшно не понравился моей маме, первое, что она сделала, просто не поздоровалась, а потом делала вид, что его просто нет, не существует и все тут. Дядя Хазик улыбнулся своей мудрой улыбкой и перестал приходит к нам в гости. Но нам с папой это никак не помешало по - прежнему, есть каждую субботу вкусные чебуреки общаться и дружить с Дядей Хазиком. Отец был уже главным редактором газеты. Я осталась прежней девчонкой с Заводского. Район «Шарико-подшибникового завода», так и назывался «Шары». Нужно сказать, что райончик моего детства «Шары», был тот еще! Заселен он был в основном трудящимися 4 заводов находившимися на территории нашего заводского района. Людьми не помалу и часто пьющими переселенными сюда в конце 40-х из соседних деревень. Работали тяжело, верили в светлое будущие, жили в общагах, ждали квартир побольше. Мои сверстники из заводского, не ходили к репетиторам по иностранным языкам и не учились бальным танцам. Народ был разношерстный, и встретить здесь человека интеллигентной наружности, было делом сложным. Прогуляться по нашему району медленным шагом после 22.00, я уже не говорю после 23, это значит лишиться мужчинам, часов и бумажников. А для девушек и женщин, колец, цепочек с шеи и т.д. Но были случаи и с более тяжелыми потерями. Как минимум пару раз в неделю, кто-нибудь из жителей попадал в сводки МВД по району. Зато уличное детство на «Шарах» воспитало меня, девушкой не из робкого десятка, начисто лишенной чванства и пантов. В людях я ценила душу и характер прежде всего. Когда мне минуло 14, шумной стаей мы ходили на танцы в парк 50-летия октября. И под песни из «поющих гитар» и начинающих «Песняров» отрывались у затянутой сеткой рябицей танцплощадки. Загорали на плоской крыше моей «хрущобы». Пели песни под гитары. И нам было хорошо. Кто-то из друзей моего детства позже, заимел бизнес средней руки, кто-то продолжил семейную традицию, на «Тракторном» и «Маз». Одна из закадычных подружек вышла замуж за цыганского барона с северного поселка. Так как принимали меня потом в этом большом, цыганском доме, от души, меня больше нигде, так не принимали. Когда мне нужны были деньги в начале 90-х, что бы уехать за рубеж, муж подруги даже не спросил – «Зачем такая крупная сумма. И когда отдашь»? Он просто отсчитал просимую сумму и молча положил передо мной.
 В свои 17  я, как и многие из моих сверстников, заканчиваю десятилетку. Очень прилично сдала выпускные экзамены. Вдруг осознала, что пока я сдавала все эти химии, физики, истории…..и пока всем моим одноклассницам мамы шили или всеми правдами и неправдами доставали приличные платья на выпускной. Моя, преспокойно нежилась в лучах еще не очень пекучего ялтинского солнца. Я собрала в кулак все свое терпение, мужество и волю и за ночь пошила себе вполне миленькое, выпускное платье из экспроприированного у матери куска кремового шелка. На следующее утро мы купили с отцом у ГУМа с рук, беленькие босоножки на танкетке. И гордая собой я как принцесса появилась под руку с отцом во дворе своей любимой 92 школы.
 Школьные годы остались позади, с благословения отца, я поступила в Минский «универ» на Филфак. Но, как и раньше любила по старой памяти наведаться к закадычным друзьям детства с «шаров» а заодно и заскочить к дяде Хазику на чебуреки. Тем более дома с обедами, ужинами и завтраками у нас было всегда плохо, сколько я себя помнила. Мать сидела на всевозможных диетах и всегда была занята, до сих пор не могу понять чем. Выйдя замуж за моего отца она ни дня не работала. Холодильник всегда был пуст, что бы матери вдруг не захотелось поесть в неурочное время, тем самым испортить фигуру. Мы с отцом были выкормыши системы общественного питания, и давно привыкли к такому положению вещей. Я никогда не чувствовала материнской любви, зато у меня был отец, самый лучший в мире друг и учитель. Три раза в год мать устраивала нам скандал и истерику, что она смертельно устала от нас. И уносилась в какой – ни будь дом отдыха на пару недель.
 Ну, вернемся к моим 20 годам. Итак, мне шел 21 год, все у меня было хорошо. И с июля я приступила к работе в «Спутнике». Мне сразу понравилось это место, к нам с подругой отнеслись доброжелательно. Летом ожидалось несколько туристических групп из соц. стран, в том числе из братской Югославии и Чехословакии. В переводчиках был недостаток, а мы хотя и не хорошо знали сербско-хорватский, но все же понимали и могли озвучить речь.
 Через пару дней прибыла большая группа из Югославского Белграда. Мою подругу и сокурсницу звали Светлана, так вот, мы со Светкой пол ночи накануне друг перед другом репетировали приветствие и озвучку основных достопримечательностей Минска на сербском. А утром нас успокоил руководитель, что с югославской стороны тоже будет переводчик серб, не плохо знающий русский. От сердца у нас отлегло и у меня перестали дрожать коленки. Мы стояли на площади перед интуристом, слушали наставления руководителя. Примерно через пол - часа подъехали два больших белых автобуса, и из них медленно стала выгружаться разноколиберная публика, преимущественно молодежь. Руководитель нашей группы взял нас со Светкой под локоточки и мы пошли знакомиться с зарубежными гостями. Югославы собрались возле одного высокого парня в потертых джинсах. Он похоже, был главный среди них. Завидев нашу тройку, он отделился от соотечественников и шагнул нам на встречу.
– Я Властимир Бакич – руководитель Туристов из Югославии – С легким акцентом сказал он.
– Сивцов Михаил Юрьевич,– протянув гостю руку, представился наш руководитель. Это мои помощницы, Наталья и Светлана – Мы со Светкой тоже пожали гостю руку.
Очень приятно, – Улыбнулся Бакич нам по очереди,– «Куда идти нам дальше»?
– Вы хорошо говорите по-русски Властимир. Разбираем вещи, я устрою вас в гостиницу.
  Властимир, вернулся к своим. Он помогал выгружать чемоданы и вскоре вся наша группа дружно двинулась к центральному входу в интурист. Михаил Юрьевич долго растасовывал всех по номерам мы со Светкой стояли на подхвате и помогали направлять этот поток в нужное русло. Через час нам предстояло накормить все эти 40 ртов. Мы со Светкой суетились в большом гостиничном ресторане, половина из которого была забронирована под Югославов. За обедом меня усадили за один стол с Бекичем. Светка с Михаил Юричем восседали через столик от нас. Подруга незаметно делала мне знаки, что бы я раскрепощенней держалась. Сама она уже бойко лопотала со своими соседями по столику. А к концу обеда, перегибаясь через спинку стула, уже общалась с соседними столиками. Похоже, гости понимали ее плохой сербский, я тоже успокоилась и пригляделась к группе за своим столом.
– Как у тебя тут, Наталья?– Подошел ко мне Михаил Юрьевич.
– Все нормально.
 Весь обед югослав смотрел на меня в упор, я терялась от взгляда внимательных, черных глаз, и никак не могла придумать, о чем с ними заговорить.
– Наталья, вы совсем не едите, – проговорил югослав, придвигая к себе тарелку с котлетой по - киевский. Вы правы,– усмехнулся он – «это не очень вкусно».
У меня и правда под его пристальным взглядом кусок в горло не лез.
– И вы все время молчите, почему?– Оторвался он от тарелки.
 Наконец я набралась смелости, и выдала весть текс сразу и всю информацию на гора.
– Во - первых я молчу потому что теряюсь от вашего пристального взгляда прямо мне в лицо. Во - вторых я всего 2 года изучаю сербский, и не очень хорошо говорю. А в третьих, это у меня первый день работы с туристами вообще.
– И только-то! – Рассмеялся Властимир – «Скажу вам по секрету, у меня это тоже только первый раз. Первая туристическая группа. И русский я знаю не очень хорошо.
 Он поднялся со своего места, хлопнул в ладоши, призывая к вниманию. – Товарищи, друзья! Прошу внимания! – Громко сказал он по - сербски. – «Видите эту прекрасную девушку за моим столом!
– Да,– Ответили они дружно.
– Всем хорошо видно?
– Да, всем видно.
–Так вот, эта милая девушка, первый раз сопровождает иностранных туристов. Это ее первый день. Она просит вас всех, помочь ей. И если вам будет не трудно поправлять ее ошибки в сербском разговорном. Заранее она благодарит вас всех, друзья за понимание.
– Да, хором ответили югославы, мы поможем! И веселые туристы сами себе заоплодировали.
– Что вы творите, Властимир? – Тихо проговорила я.
– Можно просто Вале. Так меня называют друзья.– Так же тихо проговорил он.
– А меня можно просто Наташа.
– Договорились, Наташа. Вы не сердитесь на меня?– Спросил он, и улыбнулся.
– Ладно. Я не сержусь.
 Атмосфера разрядилась, благодаря Властимиру, все были довольны, кроме нашего руководителя Михаила Юрьевича. Ему не понравилось наше вольное общение, и с этого момента он не спускал с меня глаз. Куда бы я не пошла он всегда был рядом, его выражение лица, всегда не довольное, порядком начало утомлять югославов. В Минске мы пробыли 2 дня, после группе предстояло посетить Москву и Ленинград. В Москве нас поселили в Доме аспирантов и студентов. Светка с Властимиром курировали одну группу 20 человек Югославов. Мы с Михаилом Юрьевичем вели другую группу, тоже 20 человек.
 Весь день мы курсировали по Москве. Вечером мы со Светкой просто валились с ног.
– Знаешь Натаха, а этот Властимир ничего. Кстати, он меня спрашивал, не сможешь ли ты уделить ему вечер, здесь в Москве?
– Как ему вечер? Ему одному?
–Нет, блин, ему двоим. Ну ты что, Натаха, совсем ничего не сечешь. – Рассердилась подруга.
– Нет,– чистосердечно призналась я.– Зачем, я и так с ними много времени провожу?
– Господи ты боже мой! Ты вообще, как ребенок. Ну, нравишься ты ему, как девушка. –Вышла из терпения Светка – «Погуляй с ним вечером по Москве, он хороший парень, очень воспитанный и обходительный. Я бы погуляла с этим симпатичным югославом.
– Ты что, я не могу, за мной следит этот наш Юрьевич.– В доказательство моим словам, к нам постучались и в щель двери нашей комнаты просунулась голова руководителя Михаил Юрьеча. Убедившись, что мы на месте, он захлопнул дверь.
– Вот – Указала я на дверь.
– Этого я беру на себя– Задумчиво проговорила Светка –«На этот случай, у меня есть план»!
– Ну, скажи югославу, что я его жду завтра в 19,00 в холле.
– Договорились, завтра.
 На завтра мы вернулись в гостиницу в 17,30. Я успела помыть голову под краном с холодной водой. Горячей воды в комнате не было, а тем более душа. В половине седьмого к нам зашел Юрьевич и они со Светкой отправились смотреть вечернюю Москву в рамках развития профессиональных знаний Светланы.
 Закрывая за собой дверь, Светка многозначительно мне подмигнула.
Ровно в 19. 00 я была в холле Дома аспирантов и студентов. Властимира пока не было. Я присела в одно из кресел напротив центральной лестницы. В следующее мгновение, как в замедленном кино, я увидела его спускающегося вниз по лестнице. Он улыбался своей белоснежной улыбкой. Такая же белоснежная, распахнутая рубашка оттеняла загорелую грудь. Весь этот великолепный образ довершал сидевший с иголочки, темно зеленый бархатный костюм.
– Ё- мое – Подумала я, и оглядела свое скромное, ситцевое платье в цветочек – «Что мне делать с этой красотой»? Таких я видела только на экране телика или в кино. Просто принц, королевич?
– Добрый вечер Наташа, куда пойдем– Просто сказал принц, и я очнулась.
– Куда хотите?
–Я хотел бы с вами поужинать, где нибудь в хорошем ресторане.
 «Непросвещенная иностранщина», он и не догадывался, что попасть в ресторан вечером в Москве, дело практически гиблое. Но, на мое счастье в сумочке у меня лежал кошелечек, а в кошелечке лежала карточка с двумя волшебными буквами «ОВ», что значило – «Оособое внимание». Карточка принадлежала моему отцу и попала ко мне в наш последний визит в Москву. Прошлой зимой отца пригласили в столицу нашей родины, на встречу бывших партизан - подрывников. С тех самых пор у меня в кошельке и осталась эта гостиничная карточка с заветными «ОВ» Что служило пропуском и негласным распоряжением оказывать внимание гостю.
Теперь мы сидели в уютном зале ресторана «Белград». А нужно сказать, только этот ресторан я и знала в Москве. Как раз здесь я и была в мой прошлый приезд с отцом. Вале заказал нам жаркое по - боснийский и красное вино. В зале душевно играло трио музыкантов. Он пригласил меня танцевать. И обнял меня так нежно, я почувствовала, во мне происходит, что-то новое. Еще минута и я поняла, что пропала. На Смоленской, мы уже вовсю целовались, не обращая внимания на редких прохожих. К 12 мы были у дома студентов и аспирантов. Медленно поднялись по лестнице. Шли по длинным коридорам. Я заметила, что Вале смотрит на меня, как-то растерянно и странно. Он то и дело останавливался и вглядывался в мое лицо, тускло освещенное редкими светильниками. Я подошла к двери своей комнаты, остановилась попрощаться и пожелать ему спокойной ночи.
 Вдруг он хлопнул себя по лбу и рассмеялся – «Ну я дурак!» он почти хохотал.
– Что с тобой?– Я даже растерялась.
Вале, подошел к двери соседней комнаты,– «вот, у тебя комната 36. А у меня 37. Я и представить не мог, что мы живем в соседних комнатах. Понимаешь, ты идешь, идешь я подумал, ты сейчас прямо ко мне…..ой, я дурак»!
 Как воспитанная, советская девушка, я должна была, типа обидеться. Но вдруг мне тоже стало так смешно, я вспомнила, как он на меня смотрел, идя по коридору. Полными надежды глазами.
– А я дурак, пока мы шли, в голове прокрутил десяток вариантов, куда деть соседа по комнате.
– Ты слишком торопишься.
– Я понял, прости.
Мы еще долго целовались на прощание. На самое ухо он мне сказал,– «Мне было так невыносимо хорошо, от одной только мысли, что я проведу с тобой ночь. Спасибо за вечер». И скрылся за дверью своей комнаты.
 Светка конечно не спала.– «Ну чего? Рассказывай все по порядку. Особенно детали и подробности».
– Ой Светка, я кажется влюбилась.
– Да, в такого можно. Значит, я тебя не зря прикрывала. Себе-то вечер я испортила, чистое наказание. Как достал меня этот зануда МихайЮричь. Что б он был здоров. Все тобой интересовался. Беспокоится, что бы у тебя с иностранцем чего не закрутилось, ему же и по шапке дадут, в случае чего. Так что, тебе нужно быть очень осторожной. Иначе сразу попрут из «Спутника». А вдруг, чего получится. Вдруг- это серьезно? А, ты как думаешь? Он как? Думаю, он влюбился еще больше твоего. Я сразу заметила, как он на тебя смотрел тогда за столом в Минске. Ой, что будет Наташа.
– Я только попрошу, тебя Светка. Не трепись никому.
–Ты что! Я же не дура. Ну и что такого, соц. Страна, дружественная нам.
– Светка, не гони лошадей. Я ничего серьезного не предполагаю. У него может, таких как я…
– Не скажи, ты у нас хорошенькая, свеженькая, ножки, фигурка, все при тебе.
 
 Властимир лежал в своей комнате, спать не хотелось. Он прокручивал в голове каждый момент этого вечера. Думал о ней. Какая она красивая девушка. И держится так просто и естественно. И синее платье в цветочек и стройные ножки в синих замшевых туфельках. Все в ней так просто и так гармонично. А улыбка, у нее потрясающая улыбка. А глаза, такие бархатные, темные, глубокие, как омут.
На следующий день группа Вале должна была уехать в Ленинград. Вторая часть Югославских туристов приедет в Ленинград на день позже. Мы с Вале договорились, что он будет встречать меня на вокзале.
 Вот и перрон Ленинградского вокзала. Еще из окна своего вагона я заметила, что рядом с Властимиром стоит группа в серых костюмах. – «Похоже, ребята из ЦК комсомола»,– тоскливо подумала я.
 Вале, весь сиял от счастья, конечно, для него это были просто группа молодежи, желающая познакомиться с такими же молодыми людьми из другой страны. И все. В общем я не бросилась в распахнутые объятья, а сдержанно протянула руку. К жестокому разочарованию Властимира, я сразу направилась к группе в серых костюмах и старалась не смотреть в сторону Вале. Так было нужно. Улыбка сошла с его лица, весь вечер он равнодушно отвечал на вопросы комсомольцев. И кажется, искал только повод смыться из их цепких объятий. А они как назло не желали расходиться. Вечером комсомольцы пригласили всю группу на банкет, посвященный 60 - летию создания Ленинградской комсомольской организации. Только ближе к концу вечера мне удалось застать его одного, курящего на крылечке ресторана. Я за руку утянула его ближе к деревьям во дворике и поцеловала в губы. Он посмотрел на меня, как на не нормальную.
– Я думал, ты меня забыла. Прошел только один день, а ты так переменилась.
– Вале, ты многого не понимаешь в нашей стране. При ребятах из ЦК я даже смотреть лишний раз на тебя боялась. Случись хоть малейшее подозрение на не формальные отношение с иностранцем, меня просто уволят. Ты меня больше никогда не увидишь.
– А что….?
Я заметила характерный силуэт МихалЮрьича в проеме широкой двери ресторана и прикрыла рот Вале ладонью. Он поцеловал мне эту самую ладонь. Но договорить я ему не дала.
– Вале, расходимся по одному. Я тебе после все объясню. Нас уже ищут.
– Я ничего не понимаю.– Вале растерянно смотрел на меня.
 И вдруг вслед за Юричем, ресторан извергнул из своего чрева шумную, подвыпившую толпу югославов. Они окружили моего руководителя, кто-то пел ему в самое ухо, кто-то хлопал по плечу, а все вместе они отвлекали его от нас с Вале. Это я сразу поняла. Нравились мне эти югославы, классные ребята. Еще много раз я буду ощущать сочувствие и помощь нашей, только зародившейся любви, со стороны сербов. Вале они обожали, мне симпатизировали. Вот и теперь они чуть ли не силой уволокли подальше от нас Михаила Юрьевича. И мы спокойно вернулись по одному в банкетный зал ресторана. Весь оставшийся вечер я смотрела на него и не могла оторваться. Мы учились общаться просто глазами. Посылая друг, другу только нам одним понятные импульсы-слова и целые фразы. Потом были целых три дня в Ленинграде. Где мы шифровались днем и распахивались на встречу друг, другу по вечерам. Такой сумасшедшее - счастливой, как в эти 3 дня я больше никогда не была. Меня накрыла первая любовь, накрыла всю, я всему верила, на все надеялась, всему радовалась. Для меня, он был всем: самый красивый, самый умный, самый веселый, самый загадочный, самый сильный и великодушный, самый талантливый и интересный. Мне нравилось, как он рассказывает анекдоты, что бы поднять всем настроение, как он поет и все подпевают ему в такт, как он поддерживает пожилую супружескую пару хорватов, когда они устают от насыщенной программы экскурсий. Как бинтует стертую обувью, ногу девушки из группы. Меня восхищало в нем абсолютно все! Тогда я уже не представляла, как расстанусь с ним. Не верила, что это произойдет и старалась не думать. В эти три дня я смотрела на мир его глазами, все, что восхищало его, восхищало меня. Мне нравился этот город, и через много лет, я никогда не устану любить Питер, тогда Ленинград. В этом городе я была счастлива! Я чувствовала, как меня любят. Я любила! Мы с Вале сбегали из гостиницы, не зная усталости, гуляли по Невскому. На второй день пребывания у Вале закончились деньги и у меня тоже, но нам было наплевать на это. Мы ели пирожки с повидлом, купленные тут же на Невском, у тетки в белом переднике, запивали их молоком из треугольных, цветастых, картонных пакетов, без удержу смеялись.  В наш предпоследний вечер, не замечая времени, мы дошли почти до Художественной Академии и тут сообразили, что ближайший Благовещенский мост, разведут ровно через 10 минут. Как сумасшедшие мы помчались в надежде успеть переправиться на другую сторону. Добежать мы конечно добежали, но Английская набережная с нашей гостиницей уже зияла чернотой, Невы. А спасительный мост, гордо и насмешливо возвышался над нами.
– Что теперь?– Спросила я, чуть отдышавшись.
–Ты сядешь ко мне на спину, я перенесу тебя как Карлсон малыша на тот берег.
Мы посмотрели друг на друга, и покатились от хохота. В эти три Ленинградских дня, я смеялась как ненормальная, меня веселило все. И Вале был мне под стать. Мы как будто пребывали с ним в какой-то стране, где всем вокруг хорошо, весело. Все влюблены вместе с нами. Мы нашли ближайшую лавочку. Укрылись бархатным пиджаком Вале. Он всю ночь, рассказывал о своей Югославии, читал стихи, целовал мне ухо или чуть касаясь в самые уголки губ, легонько растирал мне плечи, когда я начинала зябнуть. Такого счастья я больше не испытывала никогда в жизни.
 Где-то над Невой, забрезжил голубоватый рассвет, а вместе с ним пришли в движение тяжелый, натруженный механизм моста. Мы так и сидели на меленькой лавочке, уходить не хотелось, но нужно было как-то пробраться в гостиницу, тихо и незаметно. А до гостиницы еще было идти часа полтора не меньше. За квартал до пункта назначения я совсем обессилела, мы еще немного посидели на ближайшей лавочке, дождались пока в нашей гостинице, начнется движение персонала, гостей и постояльцев и незаметно по одному проскользнули внутрь. Слава богу, верная подруга Светка оставила дверь не запертой. Я тихо на цыпочках проскользнула к своей кровати и не снимая одежды забралась под одеяло. До подъема оставалось почти полтора часа, я провалилась в сладкий сон с чередой прозрачных, светлых образов, Вале, его Белграда, которого я никогда не видела, теплого Дуная и синего неба. Во сне, я примеряла диковенные наряды, передо мной рассыпались драгоценные камни. Я пригоршнями черпала, золотые монеты. Рядом стоял Вале смотрел на меня молчал и улыбался, своей загадочной улыбкой. Я понимала, он счастлив. Вдруг все куда-то исчезло. Я увидела, что Вале уходит от меня, все дальше и дальше, я бегу так быстро, как только могу, а расстояние между нами не уменьшается.
 Закончились три счастливых дня в Ленинграде. Группу югославских туристов должны сменить группа из ГДР. Мы с Вале расстались на вокзале. Из окон на нас смотрели, так полюбившиеся мне его соотечественники. Они очень сочувствовали нам, прекрасно понимали, что между нами происходит что-то удивительное. Мы обменялись адресами. В Минске, через три дня получила от него письмо. Он очень подробно описал мне, как доехал, но главное, главное, он пробивал мне поездку в Югославию, через союз молодежи, филиал «Спутника», там, у себя в Белграде. Я летала, как на крыльях. Через месяц в ЦК Комсомола на меня пришло именное приглашение посетить Белград. Ко мне на халяву приклеились еще 5 человек из ЦК. Пока собирались документы и справки, группа выросла до 8. Югославы в рамках обмена туристами, принимали всех. Я понимала, каких хлопот это стоило Вале. Может уже через месяц, а может через две недели, я увижу его. Моего любимого Вале. Там не будет Юрьеча, мы сможем ни на кого не озираясь быть вместе. Это я так думала, наивная, советская девушка с «Шаров». Я была назначена переводчиком, а лысеющий дядька в сером костюме, куратором группы, которому мы беспрекословно, должны подчиняться. Дядька был дерганный, нервный, все время вытирал клетчатым платком, блестящую лысину, суетился и каждые пол часа в поезде, пересчитывал вслух нашу группу по головам. Мне как-то взгруснулось, но потом я ободрила себя мыслью, что Вале что- ни будь придумает с этим дядькой. Всю ночь до Москвы эти ребята в серых пиджака, пили как лоси, не воду конечно. Эти чисто конкретные, напрочь забыли, что они надежда и опора, продолжатели идей и прочее. Честь и совесть и все такое. К полуночи они перепились так, что оставаться с ними в одном вагоне, а тем более к одном купе, было не безопасно, даже мне, девушке с « шаров». А вторая девушка затесавшаяся в ряды передовой части молодежи была закалена на фронтах ЦК ВЛКСМ. И для нее, все это было привычно и нормально, более чем. Я бы даже сказала, что в этом безобразии она вдруг почувствовала себя центром мироздания, звездой среди потухших миров. Она принимала по очереди ухаживание всех в этой компании. Когда она ушла с одним из комсомольцев, куда- то в тамбур, а потом вернулась и тут- же ушла в тамбур с другим, я поняла, что лучше мне не видеть этого всего и не присутствовать при этом непотребстве. Потому, что это может пагубно отразиться на моем внутреннем состоянии души.
 Я прошлась по вагону, нашла единственное не пьющее купе, нашего руководителя, где он пребывал в одиночестве, дрожа от страха и растерянности за свою миссию. Напросилась, к нему на ночлег. Примерно минут через десять, к нам в купе завалились двое из пьяной компании. Но, потеющий руководитель со страху так отбрил их, что они забыли и обо мне, и о том, что одной оставшейся комсомолки было маловато на всех пятерых. Заняв верхнюю полку, я еще с пол - часа думала о том, что эти ребята из ЦК умеют гулять, отдыхать от трудов праведных.
 Утром потерянный от ночного напряжения руководитель, пересчитал всех поголовно ребят в пиджаках. И к моему удивлению, все они были в порядке, будто и не выпили все эту большую сумку водки, заботливо прихваченную с собой в дорогу. Да, закаленные были кадры, эти в серых костюмах. И чего они так любили этот серый? Яркие были ребята, многие из них в 90-е переоблачились в малиновые пиджаки, которые шли им гораздо больше, сидели на них как влитые. В Москве нас ждал самолет до Загреба. А потом, мы должны были пересесть на Белградский рейс. Там в Белграде меня должен был встречать Вале. Но случилась не задача. Прибыв в Загреб, мы узнали, что самолет на Белград улетел час назад, без нас. А следующий будет только через день. И пока наш руководитель в панике бегал по аэропорту. Мы с ребятами в серых пиджаках искали чем бы позавтракать. Сабойки были сьедены еще накануне. Деньги, то есть, местную валюту мы должны были получить только в Белграде. Я вздохнула, встреча с Вале откладывалась, как минимум на сутки. Всех остальных волновало, что мы будем есть и где спать. Из аэропорта нас отправили к местному руководству города. Мы оставили чемоданы и комсомольцев, дожидаться внизу в большом уставленном диванами и креслами вестибюле, а сами с потеющем руководителем нашей группы, поднялись в кабинет чиновника, имя которого было написано нам на бумажке. В большом кабинете нас гостеприимно принял очень красивый, высокий, импозантный мужчина, лет 40. Он держался так достойно, без малейшей тени надменности и высокомерия, хотя, был первым человеком в этом городе. Мой руководитель, как - то сразу успокоился, и мог членораздельно поговорить о наших проблемах. Югославский чиновник, слушал мой перевод, иногда кивал головой и что-то записывал у себя в блокноте. Через 5 минут, он вызвал секретаря, передал ему записку. А еще через 15 минут, пока мы пили кофе в кабинете гостеприимного чиновника, нам принесли билеты на поезд Загреб - Белград и талоны на питание в местном заведении общепита. И немного денег. Еще тогда я очень удивилась, как легко и просто все получается у этого красивого человека. Мы поблагодарили первого секретаря Загребского райкома. Пригласили его к нам в Минск, пожали по очереди его холеную руку и двинулись на вокзал. До поезда у нас еще было добрых 7 часов свободного времени. Мы оставили вещи в камере ранения, пошли завтракать и осматривать достопримечательности Загреба. Старый город, церковь святого Стефана. С центральной площади мы попали на торговую улицу Илицу. Пошлялись по маленьким магазинчикам, зашли в бистро попить кофе с местной выпечкой. Радушный хозяин, старый хорват, угощал нас местным вином, название которого я не запомнила, что - то вроде «Грашевина». Потом он рассказал о местных достопримечательностях края Хорватия. И легенду создания города. Согласно которой во время боевого похода хорватского отряда, его предводитель на привале воткнул меч в землю, оттуда забил фонтан холодной воды. "Загребайте!" - воскликнул предводитель, и воины - кто шлемом, кто ладонями - стали "загребать" и пить долгожданную воду. Сейчас оглядываясь на прошлое, я не могу понять, как случилось и кто виноват, что эти два таких братских народа Сербы и Хорваты, всего лишь через десяток лет забудут о своем братстве. Сосед Хорват пойдет вырезать семью соседа Серба. И через десяток лет, чуть больше, я вновь встречусь с тем самым холеным чиновником, который мне так понравился и узнаю его. Правда теперь он не будет похож на аристократа из древнего рода. Совсем седой, раненный, без глаза, грязный и оборванный. Он так и не вспомнит во мне ту самую девушку из Советского союза и не примет помощь от нашего отряда. Но, а пока, меня ждал Вале, его Белград, который я заочно полюбила, потому, что он, его любил. В поезде было жарко, окна были открыты настеж, я полной грудью вдыхала аромат каких- то цветов смешенных с запахом специй, это было так чудно и сказочно. Я ощущала себя счастливой, спать совсем не хотелось, и усталости я не чувствовала. Меня переполняли впечатления от этой страны, я мечтала о встрече с Вале. Целых три недели я буду рядом с ним. Слушать его, смотреть в его глаза. Мы прибыли в Белград только под утро. Вале, с огромным букетом метался по перрону. Завидев меня в окне поезда, он радостно замахал мне этим самым букетом.
¬¬– Я так волновался,– По - сербски быстро говорил Вале, снимая меня с подножки – «Самолет прилетел еще вчера, тебя, нет. Я чуть с ума не сошел. Здравствуй, любимая. Хорошо из Загреба позвонили, что вы этим поездом».
 Вале говорил быстро, лицо его излучало счастье, он совсем забыл о моих попутчиках. Те уже вывалились из вагона, тараща на нас глаза, пытались понять, кто этот парень и о чем я с ним говорю.
Наконец Вале вспомнил о них, держа мой чемодан в одной руке, сжимая мою ладонь в другой, представился по - русский, – «Меня зовут Властимир Бакич. Я представитель организации «Спутник», здесь в Югославии. С этого момента, я буду вашим гидом, я в полном вашем распоряжении. Добро пожаловать в Белград. Не теряйтесь, друзья. Все идем за мной».
 Мой потеющий руководитель, как - то сразу выдохнул, успокоился, поняв, что может с кем- то еще разделить тяжелое бремя ответственности за нас. Он пересчитал нас всех по головам. И мы двинулись. Всю дорогу пока мы шли к микроавтобусу, потеюший руководитель, бежал то впереди нас, то замыкал всю колону, боясь что - бы кто ни будь из группы не отстал. Вале шел решительным шагом, все так же крепко держа мою руку. Он как будто боялся, что я могу исчезнуть так же, как и появилась.
Вале расселил всех в гостинице. Мне пришлось разделить номер со второй девушкой из нашей группы. Ничто не могло помешать моему счастью на ближайчие 20 дней.
 Весь день Вале работал с нашей группой, но вечера были только нашими. Мы садились на мотоцикл Вале и катались по Белграду, купались в теплом Дунае на самой окраине. Облюбовали тихое место, где нас никто не мог знать и купались, купались по вечерам в счастье. А в первые же выходные, уж и не знаю как удалось это Вале, наших комсомольцев повез на экскурсии, другой гид, приятель Вале. Поехали все, кроме меня. В этот день мы принадлежали только себе и нашей любви.
 Властимир привез меня на остров недалеко от Белграда. Река, палатка, костер и никого вокруг. Чудесный розовый закат. Небо все в звездах и наша первая ночь. Такое это было счастье принадлежать любимому мужчине. Лучшему из мужчин. Мы плавали в теплой воде, совершенно голые. Себе казались Адамом и Евой в раю.
  На утро, Вале объявил, что сегодня мы должны поехать к его родителям. Он хотел познакомить меня с ними.  И все торопился. Я гасила его пыл, то одета я не так, то вид у меня не выспавшийся. А когда Вале после знакомства с его родителями сразу предложил мне расписаться здесь в Югославии, и в довершении показал мне мой паспорт, который он выкрал у нашего руководителя. Я просто потерялась. И дар речи пропал на долгих пять минут. Я отошла в сторонку, успокоилась придумала, как мне казалось важные доводы по поводу не торопиться. И пошла в своему любимому, уговаривать его не спешить так сильно. Я старалась не нервничать, говорила спокойно, но Вале почти не слушал меня.
– Почему ты не хочешь расписаться, здесь и сейчас. Мы любим друг, друга. Почему? Чего ты боишься? Мы просто подадим заявление в мэрию. За неделю, нас распишут, я уже договорился. Это очень трудно, но возможно. Я хочу, что бы ты, стала моей женой. Потом ты уедешь к себе. А через месяц я приеду в Белоруссию и мы сыграем свадьбу у тебя на родине.
– Милый, любимый, куда ты так спешишь? Нужно сделать все правильно. Давай все делать обдуманно и взвешенно. Сейчас я познакомлюсь с твоими родителями, потом ты с моими. Потом мы подадим заявление  там у нас. И сделаем свадьбу. Все будет хорошо.– Уговаривала я его.
– Давай распишемся – Упрямо повторил Вале.
– Какой же ты упертый.
  Вале не глядя на меня притоптал тлеющий костер и мы начали собираться в город, на встречу с его родителями. Они уже ждали нас, стол был накрыт. Вале представил меня как свою невесту.  Они очень тепло меня встретили. Мама  Вале, мне очень понравилась.  Эта страна все еще была чужой для меня. Но к концу вечера я начала привыкать к мысли, что здесь может быть мой дом. Хотя я еще и не представляла себе, как смогу покинуть свой Минск, отца и маму. И не представляла, как отнесутся к моему решению мои родители. От этой мысли я нервничала. Хотя отцу перед отъездом, я намекнула, что у меня есть друг югослав. Отец нервно потер подбородок, так он всегда делал, когда нервничал. Но отец поймет меня, я это знала, пусть не сразу, потом. Целый день мы провели с родителями Вале в его доме, а вечером уехали на остров. На эту ночь Вале снял недорогой номер прямо там на острове. Еще долго он уговаривал меня подать заявление сейчас, в этот приезд.
 Ни я, ни Вале представить не могли, что в воскресенье вечером, наш потеющий руководитель обнаружит пропажу моего паспорта. И тем же вечером в воскресенье, мне был учинен допрос с пристрастием. И с этого момента девушка – согражданка, из моей комнаты, неотступно следила за мной и днем и ночью. О каждом моем шаге она докладывала нашему  нервному руководителю. И прямо при мне, писала отчеты о каждом моем дне. Теперь, встретится с Вале, я могла только вместе с группой. Наедине мы больше не оставались никогда. Вале злился, что мы упустили возможность подать заявление в  мэрию. – «Теперь паспорта нет. И мне его больше не раздобыть». – Сокрушался он.
А наивная девушка с «шаров», напротив не видела никакой проблемы. Намерения у нас честные, мы любим друг, друга. Кто может нам помешать. Нам и нашей любви. Вале приедет в Минск. В Минске мы распишемся.
 Последнюю неделю в Югославии я провела, совсем ни так как мечтала. Вале и его коллега-приятель, еще пытались наладить отношения с нашим руководителем. Безрезультатно, нервный и потеющий руководитель, закрылся в своем панцире, который было не пробить. А на просьбу Вале не препятствовать нашим встречам, он отреагировал бурным возмущением. А как итог этого, меня вообще перестали выпускать из номера. У Вале начались неприятности в «Спутнике». Его чуть не уволили с работы, на которую он так надеялся. И все - таки в предпоследний день моего пребывания нам удалось, побыть наедине. Я просто удрала из номера. В городе позвонила Вале, на мое счастье он был дома.  Мне так хотелось провести этот вечер полный любви и нежности. Но Вале опять начал нервничать. Он припомнил мне, мою нерешительность. – «Завтра ты уезжаешь. Ведь все могло быть совсем по другому».
– Вале не начинай снова,– Меня  злила его настойчивость.– «Ты же видишь, пока это не возможно, нам быть вместе. Через какое-то время все утрясется. Мы с тобой закончим обучение. Нужно всего лишь подождать. Я вообще не понимаю, что за пожар».
– Просто ты не доверяешь мне, вот и все.
– Дело не в этом.  Нам с тобой очень хорошо вместе, это правда. Но, брак слишком ответственное дело. К нему нельзя подходить, так безрассудно как ты.
– Значит тебе просто хорошо со мной. И это все? А в серьезные отношения со мной ты не веришь?
– Пока нет.
– Ну спасибо, тебе. Да, я уже понял, что люблю тебя гораздо больше, чем ты меня.– Он занервничал.– «Наверное ты права. Нам нужно какое-то время. Что бы ты решила, нужен я тебе вообще».
– Я совсем не то, хотела сказать…
– Я понял! – Вале решительно встал и не прощаясь ушел.
 Я осталась одна. Более часа,  я прождала в надежде, что он вернется. Потом нашла перевозчика и уехала с острова. Так грустно закончилась моя поездка в Югославию и город Белград, который так любил Вале, и успела полюбить я.
 По приезде в Минск меня ожидали неприятности в  «Спутнике». А еще через месяц меня уволили. И я поняла, что все не так просто. Вале каким - то шестым чувством угадал, что если мы что- то не предпримем сейчас, потом нам двоим будет гораздо сложнее. Мы опять начали переписываться. Вале очень огорчился, когда узнал, что меня уволили. Сам он избежал неприятностей и в «Спутнике»  и в университете. В его стране все было проще с отношениями между парами из разных стран. Дома я поставила в известность родителей, что у меня в Югославии есть жених. Родители были в шоке. Я постепенно приучала их к мысли, что возможно уеду в Югославию. С Вале мы регулярно переписывались и созванивались. На зимние каникулы он должен был приехать в Минск. Я продолжала учиться в Университете. Готовилась к защите диплома, ждала Вале. Осень показалась мне такой долгой. А ближе к новому году он написал мне, что  начал собирать документы для поездки в Белоруссию. Мои родители без энтузиазма восприняли эту новость. А еще через неделю, меня вызвали в ОВИР и сообщили, что Югославская сторона не дает разрешение на выезд Властимира Бекича.  Я чуть не заплакала прямо там в кабинете. Как, почему? На этот вопрос мне никто не мог ответить. Вечером я рванула на « Главпочтампт» и связалась с Вале по междугороднему.  От него узнала, что как раз это наша сторона не желает дать разрешение на въезд Властимира. Я совсем ничего не могла понять. Я обивала пороги ОВИровских чиновников в надежде хоть что - то прояснить. От меня просто отмахивались, во всех кабинетах я слышала одно и тоже: – «Мы ничего не можем для вас сделать».
– Хорошо, – говорила я– «Если его не пускают к нам, можно я поеду к нему. И что для этого нужно»?
  В каждом кабинете мне выдавали кучу бланков и анкет для заполнения, но ничего не обещали. И каждый чиновник говорил, что это решает не он. Только теперь я начала понимать, чего так боялся Вале и почему так настаивал на росписи там в Югославии. Он конечно был прав, мой Вале. Распишись мы тогда в Югославии, сейчас нам было бы гораздо легче увидеться с ним. Мы строчили друг, другу длинные письма, благо они пока доходили и обивали пороги представительств двух наших стран. К февралю и я собрала все возможные документы и справки для предоставления в ОВИР. Придраться было не к чему. Но, в поездке мне отказали. Я совсем отчаялась. В один из тоскливых, зимних вечеров я написала Вале, о том, что не верю,  в то, что мы, когда ни будь будем вместе. Он тут же не замедлил мне ответить и напомнил, что это моя нерешительность сделала так, что мы теперь не вместе. В ответ я обиделась и написала, что он не смог меня тогда убедить. Мы опять поссорились. Я молча сидела в своем доме, в полной депрессии и унынии осознавая, что конечно, это я сама виновата, в том, что тогда струсила и не поверила Вале. Но первая все - равно мириться не хотела. Как глупа я тогда была.
   Отца вызвали в ЦК комитета партии. Пройдя пост милиции. Федор Петрович вошел в большой кабинет, обшитый светлыми деревянными панелями. У одной стены стоял ряд стульев. По средине огромный светлого дерева массивный стол. Два портрета Ленина и Брежнева в упор смотрели со стены друг на друга. За столом сидел важный лысеющий мужчина с бурым лицом. Он поднялся на встречу Федору Петровичу.
– Здравствуй, Федор Петрович.– Протянул он руку– «Как здоровье»?
– Не жалуюсь– Пожал Федор Петрович руку первого зам. преда.
– Как жена? Дочь как?
– Да все хорошо, Виктор Николаевич. Нормально.
– Нормально, говоришь – Чиновник просверлил Федора Петровича колючими глазками насквозь. – Нормально у него.
– А в чем дело!– По тону зама он понял, его вызвали сюда не с проста.
– Разговор предстоит неприятный, садись Федор Петрович. Мы сколько с тобой знакомы? Лет пятнадцать, наверное. И никогда не было у нас с тобой недоразумений, никогда.
– Да какие недоразумения, что случилось?
– Ты мне скажи Федор Петрович, ты по должности у нас кто?
– С утра был главным редактором «Звязды».
– Вот, а пресса у нас что? Передовая линия идеологического фронта. А у тебя дочь, что? Как ее? – Зам пред заглянул в тонкую папочку перед собой – «Наталья»
 Федор Петрович насторажился, – «Что такое»?
 Чиновник сдвинул брови– «Ты наведи порядок в своей семье. Что твоей дочке своих парней мало»?
– Что такое?
– Тебе это надо? Рисковать должностью, парт билетом. Ну, ты что дорогой?
– По- моему это личное дело моей дочери с кем ей встречаться. Да и в чем проблема? Парень этот Югослав. Югославия, дружественная страна соц. лагеря. Он студент, то есть представитель передовой часть молодежи.
– Конечно, очень передовой и очень социалистической. Эта их Югославия одной рукой нам машет. А второй рукой между прочим, правой, Америке. И глазки ей строит. Так что для нас этот парень иностранец, а браки между иностранцами, у нас, что? Не приветствуются.
– Я все это понимаю – отмахнулся Федор Петрович– «Ну, любовь у них. А политика здесь ни при чем».
– Нет, при чем –Хлопнул ладонью по столу зам. пред.– Какой ты к черту руководитель, ты в своей семье порядок не можешь навести. Иди, думай!
 Федор Петрович вышел из кабинета, шагая по мягкой красной дорожке вдоль множества кабинетных дверей, рассасывал во рту таблетку валидола.


                Властимир
 Вале, пол - года пребывал в каком-то странном состоянии, непонятно как он защитил диплом, хотя понимал, ему просто зачлись бывшие заслуги. Его репутация хорошего студента и положительные отзывы о нем преподавателей сейчас помогли ему получить диплом. Вале оставили при кафедре литературы и он в ответ на понимание со стороны профессора Младиша, с головой окунулся в науку. Вел отведенные ему часы курса литературы 18-19 веков, писал диссертацию. Всеми силами старался больше не думать ни о Наташе, ни о любви. Вале учился представлять теперь свою жизнь без нее. Он ни с кем не встречался, вел замкнутый и уединенный образ жизни. Трех друзей жизнь разбросала в стороны. Милицу, после окончания училища отправили по распределению в дальний закоулок Югославии, набираться опыта в маленькой районной больнице. А Драган после защиты диплома, по протекции своего дяди получил контракт на два года и уехал повышать квалификацию в США. Через год он приехал в отпуск, поселился в большом красивом доме дяди в пригороде Загреба. Брат отца Драгона, был крупным военным чином при штабе округа Хорватии. Так случилось, что своих детей он не имел и Драгон был для него как сын. С детства он опекал племянника, помогал брату и его семье. Его уважали, прислушивались к его советам. Когда Драгон привез Милицу, познакомить с семьей дяди. Строгий и внимательный взгляд генерала, с ног до головы осмотрел девушку и, не одобрил выбор племянника.
– Нет,– Сказал он строго – «Не, твоего полета эта птица. Ну что это? Медсестра. У нас в семье все женщины видные, статные, посмотри хотя бы на мать. А это, не высокая, серая мышь. Да у тебя таких, знаешь, сколько будет. – Он потрепал племянника по плечу – Эх, парень! Я надеюсь у тебя с ней ничего не было. Серьезно ты ей ничего не обещал?
– Нет, ничего.– Соврал Драгон.
– Вот и хорошо. Тебе 23 года, все впереди. Дело нужно делать, а девчонки, это так, в свободное время.
   Драгон сидел в большом, плетеном кресле, в тени ветвистой груши, дядиного сада, курил, про себя думал, что дядя как всегда прав. Ему и самому сейчас уже казалось, что любовь к Милице, это не что иное, как мальчишеское соперничество с Вале. И к Милице, он никогда не относился как к любимой девушке. Для него она всегда была другом детства. Он вдруг захотел, что бы все оставалось как раньше, как пять и десять лет назад . – «Но, все же, было прошлое лето, было озеро Брач. Милица мокрая после дождя, пахнет фиалками. Казалось мне так хорошо с ней. Нет, дядя прав, женитьба - это не для меня, может позже, не сейчас. Да, но что скажет Милица, а Вале?– Вдруг Драгон разозлился,– «Какая разница, что скажет Вале, сам- то он хорош. Про всех забыл и про меня и про Милицу,  из-за этой Наташи. Любовь. Я вот о нем всегда помню. А он за год  и пару писем  не написал, хотя знал, что мне там очень одиноко.
 Лучший друг детства даже не догадывался, как было все плохо в этом году для Вале. Он почти потерял почву под ногами. И никому и ничего он не хотел рассказывать, а тем более звонить и писать о том, насколько ему плохо сейчас. Так плохо! И только ей Наташе он писал длинные письма без ответа. Писал каждый день, и стихи, много строчек все про нее. Только она не хочет читать ни строчки его стихов. Так и прошел этот год, полный любви, надежд и печали.               
                Наташа
 Свое распределение в Ошмянский район деревню Мур-Ошмяну я восприняла почти равнодушно. Там в Минске мне все напоминало о нем, о счастливых днях. Там и отец и особенно мать не давали мне проходу со своими сожалениями. Я не могла жить в этом городе, ждать писем от него. Мне было все равно, куда бежать от себя. Мать давила на отца– «Ты должен повлиять на решение комиссии по распределению. Виданное ли дело, городскую девочку в глухую деревню».
Отец молчал, он чувствовал, что мне нужно какое-то время побыть одной.
–Дочь, скажи мне, ты хочешь, ехать в эту сельскую школу?
–Я поеду туда, папа. Два года - это не навсегда, а потом я вернусь к вам. Природа там красивая, речка есть. Попробую поработать сельской учительницей.
– Да, что ты ее слушаешь,– Волновалась мать– «Ты знаешь какой там быт, как она там будет без горячей воды. А дети, ты знаешь деревенских детей?
–Знаю,– Отвечал отец, –«Я сам был когда-то таким же деревенским мальчишкой»
–Ты не сравнивай.– Мать заплакала.
Мне стало жаль и ее. Я пообещала приезжать домой, через выходные. И в начале августа я собрала чемодан и укатила в Мур-Ошмянку. Меня определили на постой к колхозному зоотехнику. Они с матерью жили в небольшом доме, на краю деревни. До школы было ходу минут пятнадцать, двадцать.
– Парень он молодой, так сказать тоже сельская интеллигенция. Техникум закончил,– Выгружая мои чемоданы из колхозного «Газика» вещал председатель.– «Выпивает он, а тут такая девушка! Вот выходит вы и сможете на него повлиять. Стыдно ему будет, появляться нетрезвым перед вами.
– Я приехала учить детей, а не влиять на выпивающих зоотехников. Это проблема, которую решить я даже пытаться не буду.
Мой ответ не понравился председателю.
– Ну, учи, учи наших детей. – Председатель поставил мой чемодан на крыльцо дома и громко постучал в дверь.
Во дворе захлебывалась в лае цепная собака. Дверь открыла женщина неопределенного возраста. И оглядела нас мутным взором.
– Принимай постоялицу! – Зычно крикнул ей председатель.
– А, что ж не принять. Красавицу мне привез председатель, городская?– Оглядев меня с ног до головы, констатировала женщина.
– Городская, городская – Заключил председатель и побрел к своему «Газику»
– Чую, я не сработаемся мы с этой училкой– Проговорил председатель–«Трогай Коля, поедем проверим, что там на ферме».
  В первый же вечер, хозяйка дома накрыла стол: Домашние пельменчики, капустка квашенная, огурчики, водочка запотевшая на почетном месте. И хозяева сидят друг напротив дружки. Чинно так сидят, на меня смотрят. Разговор вот только не клеится. Ну, выпили по одной, за знакомство. Потом они еще по одной и еще. Дальше мне стало совсем скучно. Тихо под предлогом подышать воздухом, я выскользнула за ворота дома. Прошлась по деревне, вечер был теплый. Навстречу мне сельские парни и девчонки шли куда-то нарядные,– «наверное, где-то есть клуб с танцами» – Подумала я. И пошла вслед за компанией парней и девчонок. На этой сельской дискотеке я несколько секунд постояла у самой двери, думая войти или не войти во внутрь тускло освященного клуба. Вошла, постояла у шероховатой, крашенной, синей стены. Парни и девчонки медленно качались в ритме «медляка» из радиолы с колонками. Меня пригласил сначала один парень, потом другой. Пока последнего не приревновала местная нимфа. Девушка воспитанная на «Шарах», почувствовала попой, что становиться горячо. Я представила себя завтра в кабинете директора школы с синяками на лице и с клоком вырванных волос, на своей двое суток не мытой голове.–«Нет, подумала я, это будет слишком экстравагантное представление». И тихо под шумок, покинула здание клуба. На улице стояла глубокая черная ночь, освященная только звездами и редкими окнами еще не уснувших глубоким, праведным сном, жителей деревни. Кое- как впотьмах, распознав свой дом. Я дернула за ручку входной двери, и поняла, что ночевать по – ходу я буду на крыльце под вой хозяйской собаки. Изо всех сил я принялась колотить ногами в дверь. Прислушалась, внутри по-прежнему тихо. Потом я обошла весь дом, по периметру постучав во все окна. Тишина.
– А ты не грохочи милая, – послышался мне голос откуда-то со стороны боковой калитки.
Я силилась увидеть хозяйку тихого голоса, но вырисовалась только тень.
– Они в это время спят уже давно. Не знала? – Продолжил тот же голос.– Не тверезые люди крепко спят.
– А что же делать?
– Пошли ко мне переночуешь.– Маленькая калитка тихо заскрипела, пропуская меня на соседний двор.
 Тут было по светлее, на крыльце горел фонарь. Я разглядела маленькую старушку в беленьком платочке.
Вошли в сени. Небольшая, чистая горница. Старушка, усадила меня за стол, накрытый бело-серой, чистой, накрахмаленой до скрипа, льняной скатертью. Я сбросила с уставших ног туфли и ступила босыми ступнями на земляной, холодный пол.
– Меня бабой Маней зовут. А тебя милая как кличут? Спросила маленькая старушка. – Чай будешь со мной пить?
– Меня зовут Наташа, и прислали к вам учительницей. А чай – это хорошо.
– Вот как, учительница. И на квартиру определили к Гарошкам? Это председатель не добре сделал. Пьющие они.
–Это я уже поняла, что пьющие.
 Мне было тепло в доме бабы Мани. Она постелила мне постель за большим, старинным шкафом в чистой большой комнате рядом с кухней. Заснула я сразу. Только не судьба была мне выспаться этой ночью. Где-то посреди ночи в окно настойчиво постучали. И я сквозь сон услышала сварливый голос своей квартирной хозяйки.
– Ты что это! – Кричала она – Жильцов переманиваешь, пожалуюсь на тебя председателю, моду завела. У нее свой дом есть. Наталья поднимайся, пошли домой.
 Баба Маня, зажгла у своей кровати старую потертую лампу под жестяным колпаком.
– Ну что же – потерла глаза Баба Маня, набросила себе на плечи большой черный платок в крупные красные розы и проводила меня до порога.
– Беспокойно тебе будет с ними, девонька. Заходи если что.
– И это я уже поняла, что будет беспокойно.
 Я добрела до своей комнаты, посмотрела на часы. Ничего себе, три часа ночи! Сон долго не возвращался, хозяева за стенкой тоже не могли долго улечься. Обсуждали меня и бабу Маню. А в 8 утра хозяйка разбудила меня.
– Что случилось? – Спросила я, пытаясь я что-то понять спросонья.
– Да, случилось. – Заявила хозяйка.– «Брикет на зиму привезли, помогай разгружать. Анатолий на ферму ушел. Погреться зимой, небось захочешь? Вставай, одевай что поплоше.
Поверх спортивного костюма, хозяйка выдала мне видавший виды передник. За три часа, мы вдвоем разгрузили грузовик с брикетом и обеспечили себя теплом на зиму.
 На следующий день мне предстояло знакомство со школой и коллективом учителей. Школа была не большая, десятилетка. Директор мне понравился. Обстоятельный, подтянутый, он и в дни школьных каникул ходил в белой рубашке с коротким рукавом и при галстуке. Мне поручили 5 класс. С 1 сентября начались занятия. А 6 сентября моих пятиклашек забрали почти на месяц собирать урожай моркови. Это было мне на руку. Так как с самого начала я поняла, что чертовски не подготовлена к должности учителя. Даже планы составлять не умею и четкой программы по обучению моих пятиклашек у меня не выресовывалось. Отправив ребят на сбор морковки, я с усердием засела за методички и пособия. Надо отдать должное мне помогали все, кто оказывался рядом в учительской. Первая четверть казалась наказанием господним, за все мои прошлые и будущие грехи. Днем я призывала своих пятиклашек к порядку и дисциплине. Вечером меня ждала проверка тетрадей. Плюс ко всему я постоянно простужалась, все удобства во дворе, сквозняки, и прочие прелести было ничто по сравнению с ухаживаниями хозяйского сына, зоотехника Анатолия. Он возомнил себя, как у них это называется, «моим парнем», после того как один раз сводил меня в сельский клуб на привезенную из Минска новую комедию, «Иван Васильевич меняет профессию» Теперь он не давал мне проходу. И это сильно напрягало меня. В школе подходила к концу первая четверть. Начались каникулы. Мне стало совсем тоскливо. Только, в доме у бабы Мани мне удавалось немного согреться, хотя бы на мгновение почувствовать домашнее тепло. Только тут, у бабы Мани было хорошо и покойно.
– Наташка, давай выпьем–вдруг говорила баба Маня. На чистенькой льняной скатерти появлялась картошечка, малосольные огурчики и две маленьких прозрачных стопочки с баб Маниной настойкой. Соседка никогда не спрашивала ничего лишнего. Мало, что рассказывала о себе. Но, поговорить у нас всегда было о чем.
 Однажды, под самый конец каникул мне стало совсем тошно, от серого промозглого дождя, грязи и полумрака деревенских улиц. Я собрала чемодан, и не сказав никому, ничего, рванула в Минск к отцу, с обдуманным желанием больше никогда не возвращаться. – «Гори оно все синим пламенем».
 Появившись к ночи в родном доме, я рухнула на диван в зале и объявила родителям, что больше в деревню не вернусь.
Мать принялась хлопотать возле меня.
– Господи, боже, – Охала она– «Федя, посмотри на кого она похожа. Да у нее температура! Неси таз с горячей водой и чаю с малиной. Срочно, ну что ты смотришь»?
 Отец внимательно посмотрел на меня, и тихо сказал; – «Впереди пятница и два выходных. Подлечишься. А после, знаешь дочь, нужно вернуться. Остаться здесь, сейчас – это безответственно. Ты взрослый человек, учитель. Поехать в деревню было твое решение. Нужно вернуться и отработать положенный срок.
Он сказал это так просто, и убедительно, что у меня даже не возникла желания перечить.
Проведя три дня дома, я собрала побольше теплых вещей на предстоящую зиму, и вернулась в деревню.
 Баба Маня радостно помахала мне рукой из-за невысокого заборчика своего двора.
– Я, Наташка подумала, не вернешься ты. Хотела обидеться, что уехала не по попрощавшись.– Сказала баба Маня и часто заморгала голубыми глазами в сеточке морщин.
– Еще поработаем– Только и могла я ей ответить.
 Но, с этого дня, я пересмотрела свой уклад жизни. Не ныть и не скулить. В свободное время заняться изучением языков, подтянуть свой сербский. При одном только упоминании Сербия, что-то глухо заныло внутри. Для себя я решила, что после отработки в сельской школе я должна вернуться, в «Спутник». Это работа мне нравилась, а может я просто надеялась хотя бы на время, хотя бы на мгновение, вернуть ускользнувшее счастье. И даже себе я не хотела признаваться, что ничего вернуть нельзя. Дважды войти в одну и туже реку невозможно. Где-то в глубине души мне хотелось надеяться, что Вале по-прежнему возит туристические группы в Минск, Москву и Ленинград. Моя память не хотела отпускать не одного мгновения проведенного с ним. Я помнила все! – «Время лечит, мне это не помогло. Прошел почти год, и не одного письма от него. Наверное, он забыл меня. Приезжая в Минск, первым делом я бежала к почтовому ящику. Потом у родителей спрашивала, ни одного письма, ни одного. Даже не попрощался. Пусть так! Я тоже забуду его.
 Закончились каникулы, все как-то стало налаживаться. Понемногу я училась быть педагогом, для своих пятиклашек. Ребята поняли, что со мной может быть интересно. Мы ставили театральные постановки. Закатывали к праздникам такие концерты в клубе, которым могла бы позавидовать любая столичная школа. Мои пятиклашки пели, танцевали и даже писали стихи. Директор, Сергей Борисович всячески поощрял внешкольную работу. И периодически, уговаривал председателя премировать мой класс экскурсиями. Минск, Могилев. На зимних каникулах мы отправились в Москву. Вот уже и вторая четверть подходила к концу, а Вале по - прежнему снился мне по ночам.
 Начались зимние каникулы, в первые же выходные ко мне в гости прикатила Светка. На машине в компании двух друзей. Мы перекусили, попили чай и поехали в Вильнюс. Просто так, погулять, попить хорошего пива и поесть тушеных поросячих ножек. Какие могут делать только прибалты. Светкины новые друзья были военными. Один Виктор был моряком, другой Сергей, сухопутным летинантом. Мы оставили «Москвич» на стоянке. И пешком целый день бродили по мокрому Вильнюсу. Грелись в попутно встречающихся маленьких кафешках, пили вильнюский кофе с карицей. Светка балагурила и веселилась во всю. Молодой сухопутный лейтинант, был ей под стать. Мы с Виктором составили вторую гармоничную пару, двух не очень веселых и не очень разговорчивых людей. Поздно вечером мы уехали назад в Мур - Ошмянку. Я определила двух военных на постой к бабе Мане. А Светку забрала в свою комнату. Пол ночи, Светка не могла успокоиться и все рассказывала мне о Сергее, о том, что он очень перспективный молодой человек. Служит в штабе округа в Минске адъютантом у подполковника.
– А этот подполковник, такой бравый мужик, я его один раз видела, когда Сергея ждала у штаба. Такой знаешь, настоящий полковник и молодой еще.
– Ты кем увлечена - то? Подполковником, лейтенантом?
– Ты что, ты что – Шептала мне Светка – «Глаза разбегаются, оба хороши»
– Ну, Сережа твой не женат, а у того и жена и дети наверное, имеются.
– В том то и дело, разведен он,– Шептала Светка – «Мне Сергей рассказывал, жена ушла от этого подполковника к другому».
– От хороших мужей, жены не уходят, тем более от таких бравых подполковников.
– Не скажи подруга, всякое в жизни бывает.
– А к Виктору ты присмотрись, очень советую – Не унималась Светка.
– Да, спи ты, чума.
 Утром баба Маня позвала меня со Светкой на блины с яйцом и салом. Мы плотно позавтракали. Мои гости сели в машину и двинули обратно в Минск. А когда я вернулась к себе в комнату хозяйский сын, устроил мне целый скандал. Без стука он вломился в мою комнату, оставляя за собой на моем чистеньком половичке комья грязи, со своих «керзачей».
– Где это мы шляемся, два выходных подряд,– Анатолий дыхнул на меня перегаром.
– Я никому отчет давать не обязана.– Спокойно ответила я, – «Мне нужно одеваться, закрой дверь с той стороны»
– Ты в моем доме, я хозяин и твоей комнаты, и всего этого дома. Ты тут никто, зовут тебя никак!
– Это ты расскажи директору школы, или председателю. Я не знаю, как там оплачивается мой постой, тебе и твоей матери. Я могу хоть завтра к бабе Мане переехать.
– Переехать!– Это еще сильнее разозлало его.– «Эту бабу Маню я давно дрыном не охаживал». Пусть попробует тебя переманить. Я с ней по - другому поговорю. А ты слышишь, что бы домой после школы шла! Я тебя буду ждать, разговор не окончен.
 Анатолий, изо всех сил хлопнул дверью.
 По дороге в школу я размышляла, что так могло наколить по суте тихого сына хозяйки. Похоже, его вывело из себя, то, что ко мне приезжали гости. А еще то, что уезжала с ними не известно куда. Вечером после уроков домой идти не хотелось. Я допоздна засиделась в школьной библиотеке роясь в дальних полках и стеложах. Домой пришла только в 11 вечера, проскочить мимо хозяйкиной комнаты незамеченной, не получилось.
– Зайди ко мне Наталья.– Услышала я ее голос.– «Ты чего это так поздно, Анатолий тебя ждал, билеты в клуб он взял. Кино там хорошее, хотел с тобой пойти. Билет пропал.
– Нет, спасибо. У меня много дел.– Ответила я, и попыталась закончить разговор.
– Какие, такие у тебя дела. Школа пустая, только ты, да сторож.
– «Сторож Василич, для меня куда более интересная компания, чем ваш сын» – Чуть не сорвалось у меня с языка.–«Он хотя бы не пьет каждый божий день».
– Ой, не знаю Наталья, – Заохала хозяйка– Как у вас сложиться все, с моим Анатолием?
– Да ни как, не сложится.
– Ты пойми, нравишься ты ему, очень. Он и пить бы перестал, клянусь тебе.
Я только пожала плечами,– «Устала я очень, Тамара Петровна. Пойду спать». Утром у двери моей комнаты, меня опять караулил Анатолий. На этот раз он сменил тактику.
– Как спала Наташа,– ласково поинтересовался он.
– Нормально.
– Я на мотоцикле, давай до школы подвезу.
– Нет спасибо, я прогуляюсь, время есть.
– Ну, тогда я провожу.– Решительно заявил Анатолий и подал мне пальто.
Вот жесть, подумала я. Дорога до школы обещает быть, нудной. Всю дорогу Анатолий, объяснялся мне в любви, рисовал перспективы нашей совместной жизни в Мур -Ошмянке.
– За что же такое счастье, мне? – Думала я, пережевывая фантазии Анатолия.
– Ты хороший парень,– начала я из далека.– «Но, тебе нужна совсем не я, другая девушка, ты найдешь ее и будешь счастлив».
– Я хочу только тебя.– Упрямо повторил Анатолий.
– Это невозможно.
– Что брезгуешь? Не по чину беру.– Анатолий начинал злиться.
– Я вот возьму и на будущий год в «Ветеринарный» поступлю.
– Буду только за тебя рада.
– Ну и пошла ты! – Анатолий развернулся на 180 и пошел прочь. Пол сотни шагов до школы, я думала о Вале. Где он сейчас, наверное завтракает у себя там в Белграде, свой любимый амлет с красными перцами и жаренной ветчиной. Я отдала бы пол - жизни, только ради того, что бы оказаться сейчас там, рядом с ним.
Домой по вечерам я стала приходить поздно, а скоро и вообще, когда хозяев не было дома, собрала чемодан и съехала от Гарошков навсегда. Я поселилась в школьной библиотеке в которую редко кто заходил по вечерам. Там я могла учить сербский, думать и вспоминать о Вале. Иногда поздно вечером я прибегала к бабе Мане, которая всегда меня ждала. У нее я вкусно ужинала, картошечкой заправленной жаренным луком и шкварками, или блинами со свеженькой сметаной. Наговорившись, я ложилась спать до утра.
 Я сидела сейчас в сером и протяжном феврале. В маленькой сельской школе. Где вечером и поговорить было не с кем. Откуда-то из-за угла выглянула мышь, опасливо огляделась по сторонам.
– О, ты кто такая? Ничего себе, вот теперь есть с кем пообщаться в этот вечер.– Мышь, ты только не уходи, я тебе сейчас поесть принесу.
Но в этот вечер серое существо с умненькими черненькими глазками, было не единственным моим гостем. Где-то в половине десятого вечера в дверь тихо постучали. Я открыла и увидела перед собой тоскливые глаза зоотехника Анатолия. Он с трудом сфокусировал на мне взгляд своих мутных глаз, и прямо с порога проговорил:
– Я люблю тебя.– Анатолий попытался вцепиться в меня.
Я дернулась в сторону, дверь мне удалось закрыть. «Нет уж»,– подумала я,–«на сегодня мне хватит одного гостя серого с умными глазами». Подложила кусочек хлеба за угол старой грубки. И тоскливо подумала – «Это все! Любовь свою я потеряла и сдохну тут от одиночества и тоски».
– Слышь, Натаха, приходи завтра в клуб на танцы,– услышала я пьяный скулеж Анатолия.– Придешь?
– Ага, как же я без танцев завтра– Ответила я.
 Ответ по-видимому удовлетворил Анатолия. Потому, что в этот вечер он меня больше не тревожил.
–Жизнь течет сквозь пальчики тонкой паутинкою. Пьяный зоотехник Толик приходил к моему убежищу в школе, почти каждый вечер. Он все время что - то требовал, устраивал скандалы. Мы с мышью сидели тихо, тихо в запертой наглухо школе. А сторож Василий каждый вечер отбивал атаки выпившего, буйного Анатолия. Так продолжалось месяц. Пока однажды ко мне, не приехал отец. Он поговорил с местным блюстителем правопорядка. Потом с директором школы, я уж не знаю, какие доводы он привел. Только директор сразу подписал мне открепление. Я быстро собрала вещи, и мы побрели к остановке рейсового автобуса.
На встречу вырулила неопределенного возраста женщина и неотвратимо двинулась прямо на нас. Я узнала мать Анатолия и очень испугалась, что она заговорит с нами. Она доковыляла на шатких ножках, поравнялась с нами, дыхнула перегаром в лицо моему отцу и все же заговорила.
– Слышь, у тебя девка, у меня парень– Начала она из далека.
– Вы хотели сказать, наверное, уважаемая, что у вас купец, у меня соответственно, товар.
– О, правильно излагаешь!– И мамаша Анатолия попыталась ухватиться за рукав куртки отца. Отец отошел на шаг.
– Больно гордая, твоя девка. Мой Толик, не последний человек у нас в колхозе. Ухаживал за ней, а она сидит одна. Так она в девках у тебя останется, гляди мужик.
– Вы за нее не беспокойтесь, уважаемая. А насильно, мил не будешь, слышали такую поговорку?– Сказал отец и плотнее прижал меня к себе–«Чем мы еще можем вам помочь»?
– Дай десять рублей– Вдруг выпалила родительница Толика.
Отец достал бумажник, извлек десять рублей. Помахал ими перед красным носом мамаши Анатолия.– «С одним условием»– Сказал отец,– «Вы сразу испаряетесь, и я вас больше не вижу».
– Идет!– Согласилась она.
Подошел маленький, зачуханый рафик. Напоследок мамаша Анатолия зло выкрикнула:
– Не будет тебе счастья, Наташка!
Я смотрела в мутное стекло рейсового автобуса,–«А ведь она права, не будет мне счастья. Все как-то померкло вокруг, пошел мелкий дождик.
– Все будет хорошо, дочь! Скоро мы будем дома, отдохнешь, найдешь работу. Все хорошо!
 Попыталась улыбнуться, только улыбка получилась какая-то вымученная.
 Моя подруга Светка, все еще встречалась со своим лейтенантом. После университета ей удалось получить направление в «Спутник». А я не могла пробиться туда на работу. Числилась, наверное, там в списках не благонадежных. Но вот прошла весна, и Светка собралась замуж за бравого подполковника, мирно расставшись со своим лейтенантом. А в июле ее подполковника передислоцировали в Москву. Место в «Спутнике» для переводчика сербско-хорватского освободилось. Так я опять очутилась на том самом месте, от куда все началось. Я переводила буклеты и памятки, водила экскурсии по городу. А вот за рубеж меня больше не посылали, я была не выездной.
 В сентябре я взяла три дня за свой счет и укатила в Москву на свадьбу подруги. Свадьба была пышная, даже по московским меркам. Гостей человек 200 человек. Ресторан, заливные, отбивные, селедки под шубой и фаршированные куры обильно сдабривались водкой, шампанским и красным вином. Я сидела по левую сторону от невесты, и вдруг мой взгляд встретился с взглядом Виктора, того самого морского лейтенанта.
– Ты что же Светка, и их тоже пригласила?
– Не их, а его. Для тебя старалась подруга. Ты ему тогда приглянулась, вот и повод нашелся. И зацени, подруга, он прикатил из Севастополя, стал бы он напрягаться, для кого другого. Явно с тобой встретиться. Ты приглядись к нему подруга. Пора опускаться на грешную землю, ты здесь в союзе, Вале там в Югославии. Я понимаю можно всю жизнь ждать, вот только чего?
 И я закрыла свою любовь, на крепкий амбарный замок, и впустила в свою душу молодого, морского лейтенанта. Он пригласил меня вместе провести отпуск в июне будущего года, я согласилась. Почти год мы переписывались, а в июне я приехала к нему в Севастополь. Потом была Феодосия и Планерское, где наконец мы начали получать удовольствие от солнца, моря и местного вина. Потом еще был коктебельский коньяк, тоже доложу я вам, очень неплохой. На 20 день нашего пребывания, в один из чудесных сиреневых коктебельских вечеров, под легким хмелем выпитого, Виктор сделал мне предложение. Которое, я легко приняла, тоже под этим же легким хмелем. Спустя годы я часто думала, почему тогда я согласилась выйти замуж за Виктора. Для меня это был своего рода отчаянный шаг. Тогда я просто хотела забыть Вале, любым способом. Обратно в Минск я ехала уже невестой молодого, красивого лейтенанта. Мой отец и особенно мать с распростертыми руками, очень тепло приняли Виктора. Мы подали заявление в Загс, начала готовить себя к другой жизни. Совсем другой, которой я пока смутно себе представляла. Далеко от дома, от отца и друзей. Бог знает, как часто я смогу видеть Светку, дядю Хазика и закадычных подружек детства. Впереди меня ждала закрытая военно-морская база Донузлав. В суете подготовки к свадьбе, я почти забыла о Вале. Так мне по крайней мере казалось, я полагала, что решение выйти за Виктора спасет меня от тоски по Вале. В тот момент я ни капли не сомневалась в правильности своего выбора. Родители справили мне свадьбу с размахом. Ресторан, сказочное платье из гипюра и серебристой органзы. Отец и особенно мать в приподнятом настроении, уже месяца три. С тех самых пор, когда мы подали заявление в Загс.
– Как хорошо, все решилось у тебя в жизни Наташа.– Щебетала мать, прикрепляя мне к волосам маленькие шпильки с беленькими цветочками.– «Хорошо, что не фата, так гораздо лучше, ну, что фата, у всех фата. Цветы в прическе гораздо лучше. Это ты правильно придумала. А Виктор, когда приедет?
– Скоро, к 14.00, ты ведь знаешь, военные пунктуальны. Мама, а где весь план мероприятия? Еще раз просмотрю, что, за чем, идет.
– Да в сумке у меня, той белой, в спальне на комоде.
 Я еще раз взглянула на себя в зеркало, припудрила лицо и пошла за маминой сумкой с планом. Большую сумку я нашла, где и было сказано на комоде возле кровати. В объемных дебрях маминой сумки я наткнулась на пакет с пачкой писем. И вдруг сквозь прозрачную стенку пакета мелькнул ряд почтовых марок неровно наклеенных на угол конверта. Похожие марки я уже видела, в следующий миг догадка молнией пронеслась в моей голове. Из полиэтиленового пакета я извлекла большую пачку не вскрытых писем из Югославии от Вале. Разорвав конверт, я взахлеб, прочла первое, потом второе письмо. Слезы градом покатились прямо на письмо. Мне было уже наплевать и на макияж и на белое платье, я рвала один за другим кромку на конвертах и читала строчки стихов от Вале. Я посмотрела дату на последнем конверте и поняла, что по странному капризу судьбы все письма он писал мне в те пол года моего пребывания в Мур-Ошмянке. Писем было много, может пятьдесят или восемьдесят. Не на одно он не получил ответа и перестал писать. В дверях появились первые гости, мать звала меня. Я выбежала в коридор, затем в ванну и закрыла за собой дверь на надежный крючок. Я глотала письма от Вале одно за другим. С каждым его письмом мне передавалась его боль и безысходность. В голове и сердце стучала только одно, бежать из этого дома, где меня предали. Бежать куда угодно. Мне главное, проскочить в коридор, там дверь и первое такси унесет меня на «шары», там друзья детства они поймут меня. Но с обратной стороны двери, мать. У нее было время оценить весь ужас своей оплошности. Она как кошка скребла дверь ванной, моего убежища и тихо причитала.
– Наташа, я это сделала только для тебя, ведь ты бы пропала из-за него. А с тобой и отец лишился бы всего, своей работы, газеты, всего, чем он дорожит больше жизни. Ну, подумай хоть о нем. Наташа выйди я тебе все объясню.
– Наташа, открой,– это был голос отца,– «Мы виноваты, прости нас, бога ради».
Я отперла дверь, судя по вытянувшимся лицам, моему макияжу, прическе, пришел безвременный конец. Меня это уже не волновало. На меня вдруг накатила такая усталость, что я чуть не упала. Крепкие руки отца подхватили меня и как в детстве понесли в глубь квартиры, в самую дальнюю комнату. Он усадил меня на небольшой диван, в своем кабинете как в детстве я прижалась к нему. Почувствовала такой родной запах его табака и одеколона «Шипка».
– Как вы могли, так со мной. Вы же знали, как я ждала эти письма, а вы спрятали, распорядились по - своему тем, тем, что вам не принадлежит.
– Наташа, отец не виноват, это я, он не знал! – Мать ворвалась в кабинет.
– Закрой, дверь с той стороны! – Крикнул отец
– Федя, ты что. – Впервые муж повысил на нее голос. Мать осеклась и тихо вышла из кабинета.
– Дочь, если бы не эти письма, ты была бы сегодня самой счастливой невестой. Виктор он так тебя любит. Ведь никто не заставлял тебя, давать ему слово. Как он переживет этот день. Нужно всегда думать о тех, кто нас любит.
– Ты пойми, папа, если бы я прочла эти письма, тогда, год назад, то и Виктора и этой свадьбы не было.– Сбивающимся голосом, всхлипывала я – «Я ведь за Виктора выхожу от безысходности, а совсем не по тому, что я его люблю».
– Я знаю дочь ты сильная, и боролась бы за свое право любить, а он, Властимир? Хватит ли у него сил и желания? Знаешь, дочь первая любовь бывает у всех. И почти ничем не заканчивается, от нее остаются только теплые воспоминания. Так было и у меня, и у матери наверное, тоже. Никто теперь не отнимет у тебя эти письма и воспоминания о первой любви. – Отец поправил мне волосы, поцеловал в лоб.– «А теперь, нужно идти, привести себя в порядок».
 Я встала. Спорить у меня уже не было сил. Я была как лимон, выжатый лимон. Грустно все это! Он, как всегда прав, мой отец. Виктор не виноват, а кто виноват. Наверное, я сама. Любовь стоит того, что бы ее ждать. Если это любовь. Я не выдержала испытания временем, значит не стою любви Вале. Что же. Виктор меня любит, и через час он приедет, что - то менять уже слишком поздно. Уговорила я себя.
 Виктор приехал ровно в 14. 00. Он с удивлением посмотрел в мои красные от слез глаза.
– Что с тобой мое солнце, ты плакала?
– А, невесты все плачут, – Мать засуетилась возле Виктора. – «Витюша, дорогой, как там с машинами?
– Все в порядке, Людмила Александровна, машины внизу, поедим чуть раньше, лучше там обождать.
– Конечно, Витюша, поедем. Мы готовы, Наташа, бери букет, выходим.
 Я изо всех моих сил старалась улыбаться весь вечер. Почти никто из гостей так и не заметил, как мне тяжело, играть счастливую невесту. Только в конце вечера дядя Хазик, подошел ко мне и тихо спросил: – «Что с тобой, девочка, случилось что? Я могу помочь»?
– Все хорошо дядя Хазик, все хорошо.
– Я тебя с детства знаю, девочка, не ладно что-то с тобой.
– Все нормально, ты лучше приезжай к нам летом на море – Попыталась я уйти от темы.
– Если только с отцом, приеду.
Он еще долго смотрел на меня, силясь что-то понять.
Дорогой дядя Хазик, он действительно слишком хорошо меня знал. Его было не обмануть моей деланной улыбкой. – «Да, мы отвечаем за покой и благополучие тех, кто нас любит. Я буду хорошей женой». На следующий день я заперлась у отца в кабинете и написала прощальное письмо Вале. Так я пыталась поставить крест на своей любви. Через четыре дня Вале написал мне ответ на мое письмо. Так ничего, пару строчек: ¬¬– «Если мы еще, когда ни будь, увидимся, я мечтаю жить с тобой как твой единственный муж. Он занял мое место не законно. Люблю, твой навек Властимир»!
 А еще через день мы уехали в свадебное путешествие в Ялту. Бархатный сезон подходил к концу, море штормило, и мое настроение было под стать этому серому дождю, барабанившему по крыше нашего гостиничного номера. У Виктора заканчивался отпуск, 20 октября он должен был прибыть на место его дальнейшей службы.
 Донузлав, оказался очень милым городком, гораздо лучшим, чем я могла себе представить. Расположенный недалеко от Евпатории. В городке много молодежи из разных мест, Москвы, Ленинграда, Киев, Калининграда. Много детей, разного возраста. Мы поселились в отличном коттедже на две семьи, и я принялась обустраивать свое новое жилище. А через год у меня родился мальчик, назвали мы его Федором. А еще через два года родился Валентин. По какой-то странной прихоти судьбы Валя, мой младший, очень мне напоминал мою далеко запрятанную любовь. Такой же смуглокожий и темноволосый как и Вале. Глядя на него, я часто думала, что точно такой же мальчик мог бы родиться и у нас с Властимиром. Смешные штуки иногда отчебучивает жизнь. Никак, не дает она мне забыть далекого югославского студента из моей юности. Я старалась быть очень хорошей женой. Во всяком случае, так мне казалось тогда. И себя упрекнуть я не могла ни в чем. Я месяцами ждала Виктора с очередного задания, как и все жены военных моряков в нашем тихом городке. Воспитывала своих мальчишек, готовилась к приезду мужа. Летом в Донузлаве отлично, а вот зимы пережить не просто, сплошные промозглые дожди. В то время я научилась быть счастлива тем, что дала мне жизнь. Мне было достаточно всего лишь: Утром не спеша выпить кофе у себя на чистенькой кухне, уютно закутаться в теплый плед и вдохнуть аромат новой книги. Упасть в постель после хлопотного дня. Да много еще того, от чего я могла почувствовать себя счастливой: Летом когда дети уже спят, пройтись по теплому песку ночного пляжа, ощутить первые утренние, теплые лучи на своей коже. Окунуться в прохладое море, очень жарким днем. Слушать музыку и вдыхать запах жарящегося шашлыка в приезд Виктора. Пригубить первый глоток крымского, слатковатого вина и понять, что жизнь приятная штука. С мужем мы жили хорошо, хотя, иногда я ощущала его отстраненность от меня, а иногда мне казалось, что он, как и я играет свою роль хорошего мужа. Я гнала от себя прочь эти мысли. Мальчишек я воспитылала практически одна, муж все время был в плавании и к своим 35 дослужился до капитана второго ранга. Когда старшему Федору исполнилось семь, я устроилась преподавателем в школу, где будет учиться мой сын. Мы съездили с детьми в Минск на пару недель повидать мать и отца, и я приступила к работе в школе. Думала ли я что в тот год, я последний раз видела отца живым. Конечно, нет. Осенью мать написала, что отец перенес инфаркт. А в феврале, мы похоронили его. В следующий свой приезд по нашей квартире вышагивал важный дядька, «мамин друг», как он себя называл. Знали они друг, друга давно, так что смерть отца только ускорила соединение двух сердец. Я с мальчиками почувствовала себя лишней, пробыв недельку вместо положенного срока, я вернулась в Донузлав. Ну что же жизнь продолжается. На мать я не сердилась, похоже отца она не любила, но прожила жизнь в достатке, и ни перетруждаясь, ни на семейном, ни на трудовом поприще. У отца была я, а у меня был он. Кого я любила и боготворила всю жизнь.
 В 92 Россия передала нашу базу Украине, на вечное пользование. С этого момента наш тихий, ухоженный, прекрасный городок начал превращаться в лагерь для перемещенных лиц. Из коттеджа, в котором мы прожили больше десять лет, нам было приказано выселиться в 24 часа. С Виктором и его дальнейшей службой все было не ясно. Я собрала детей и уехала в Минск. Виктор должен был приехать позже. С этого момента начался развал моей семьи. Я поселилась в доме у матери, к большому неудовольствию ее нового мужа. Через три месяца я уехала назад к мужу в надежде, что с его службой что-то определилось. С поезда я направилась прямо к комбригу его части. И то, что я услышала от него, повергло меня в шок. Мой муж спокойно жил у другой женщины, ничуть не думая обо мне с детьми. Оказывается, свою семейную жизнь и хорошего мужа, я себе просто выдумала, все это время у него была вторая семья. Мы прожили с ним десять лет, и спасало наш брак только то, что Виктор постоянно был в плавании, а я просто ждала его. И когда он приезжал, я освобождала его от любых забот и хлопот, мне казался он таким уставшим. Наверное, это и правда тяжело, жить на два дома. Теперь до меня дошло, почему в браке с Виктором, я никогда не чувствовала себя любимой женщиной.
 В Минске нужно было определяться. Хныкать и жалеть себя, было некогда. Занялась поиском работы по специальности. В школе с их мизерной зарплатой учителей не хватало, так что, работу я нашла быстро. А по выходным и на каникулах, я подрабатывала в чебуречной у дяди Хазика, давнего и единственного друга моего отца. Он сильно постарел, и моя помощь в его заведении, была как нельзя кстати. Мой старый, добрый дядя Хазик, который сейчас сам того не подозревая помогал мне и по суте, заменил мне отца, которого мне так не хватало все эти годы. Мои мальчишки, так же как и я когда-то, теперь слетались в его чебуречную, после школы на сочные, золотистые чебуреки. В моей жизни все как-то начало устраиваться, только однажды ночью, под новый год, мне приснился странный сон. Любимое лицо Вале, у красного гроба, с чем-то черным внутри. Во сне я подошла ближе и увидела, что гроб да краев наполнен кровью. Вале смотрит каким-то отрешенным взглядом, а вокруг все плачут. Свечи тускло освещают маленькую церковь со старыми иконами. Он как будто увидел меня, поднял глаза и тихо сказал,– «Наташа, теперь я один, совсем один». Очнувшись от кошмара, я подумала, что только о Вале я с такой теплотой думала все эти годы. Только он относился ко мне как к женщине, которую любит. Я чувствовала, что нужна ему, и что с ним случилось что-то страшное. Шел 1994 год с Виктором я развелась. Я решила, во что бы то, не стало найти его, Вале. Пока еще смутно предполагая, что нужно делать. Я оставила мальчишек на мать. Собрала чемодан и ринулась в Москву, прямо к Светке, чей муж дослужился к тому времени до генерала и занимал должность зам. начальника генерального штаба в Москве.
 Она очень сильно удивилась, моему приезду.
– Ну ты даешь,– Сонная Светка, открыла дверь– «Чего не предупредила, я бы тебя встретила»
 Мы обнялись.
– Заходи, раздевайся.
– Светка, я к тебе. Мне нужен твой муж.– С порога выпалила я.
– О как! – Удивленно вытаращилась на меня подруга.– «Мне он самой нужен. Ты давай не суетись, прими душ с дороги, кофейку попьем. Изложешь все точно, с чувством и по порядку».
 Через час на Светкиной генеральской кухне я путанно объясняла, что мне нужен кто-то, кто свяжет меня с Российскими миротворцами в Сербии. Мне нужно туда, очень.
– О, как! Почему не в Ирак. Там тоже есть миротворцы.– Светка посмотрела на меня и поняла, что-то случилось. – «Властимир»?– Только и спросила она, и это был для нас как пароль.
– Мне нужно, как можно быстрее встретиться с твоим мужем.
– Да, ты толком расскажи, что случилось. Рассказывай, давай.
Что я могла ей рассказать? Про свой сон. Про предчувствие беды. – «Света, мне нужно туда, очень нужно. Пойми, не могу я тебе ничего рассказать»!
– Успокойся, ладно, не можешь не рассказывай. Сейчас 16.30 через 2 часа он будет дома. А ты пока отдохни, приведи мысли в порядок. С Игорем это все, не прокатит. Продумай четко, что ты хочешь ему сказать.
 Игорь, муж Светки пришел только в восемь вечера.
– Игорь, – С порога ошарашила его Светка – «У нас в гостях Наташа, у нее к тебе большая просьба. Нужно ей помочь».
 Игоря я знала давно, еще со Светкиной свадьбы. И пару раз было, отдыхали мы семьями в Ялте.
– Что случилось?– Он поцеловал жену– «Здравствуй, Наташа»
– Ей срочно нужно в Сербию в Белград.
Игорь ошалело посмотрел на меня.– «Ты хоть знаешь что, война там, слышала. В Белграде война».
– Знаю, Игорь, все знаю. Вот по - этому я к тебе.
– Разговор будет долгим.– Устало проговорил Игорь.– «Жена, покорми мужа».
Светка засуетилась возле круглого, большого стола в гостинной.
– Пойдем на балкон, подруга – Игорь закурил, посмотрел мне прямо в глаза.– «Ты понимаешь, там война. Жестокая, братоубийственная. Понимаешь, женщина? Я был там в 91 в Вышеграде, больше чем на месяц меня не хватило. А я мужик сильный. Я там такого насмотрелся, рассказать тебе страшно. Слава богу, мы там больше не нужны, остался небольшой отряд казаков. В обязанности которых входит только военный инструктаж и разминирование освобожденных территорий.
– Вот,– ухватилась я как за соломинку,– «Им наверняка нужен переводчик. Ты же помнишь, я знаю сербско- хорватский.
– Ну, не знаю, озадачила ты меня, подруга. Сейчас в Москве в госпитале находится Олег Валенский, он был ранен в руку. Я слышал, он опять после выписки туда собирается. Завтра можем сходить к нему. Все узнаем из первых рук. Если он захочет тебя взять, я помогу. Нет, разговор окончен.
 Утром мы с Игорем наскоро позавтракали, и к 9 были уже в военном госпитале. Игорь в своей генеральской форме, шел быстрым шагом, нигде не встречая преград. За ним следом, решительно шагала я. Готова я была идти на пролом.
Наконец мы нашли нужную палату. Генерал широко раскрыл дверь и прямо с порога зычно пробасил: – «Привет, героям»?
– Здравие желаю, товарищ генерал– Больной отложил книгу, и хотел было встать.
– Как здоровье, лежи, не вставай – Игорь подошел к кровати, одноместной палаты, придвинул стул поближе, потом вспомнил про меня и чуть подальше поставил второй стул.
– Ничего,– ответил обитатель палаты.– «На поправку пошел».
 Пока муж моей подруги, справлялся о здоровье раненного. Я рассматривала Казачьего есаула Олега Валенского. Чернявый, на висках седина. Лицо скуластое, нос с горбинкой. Суровый на вид, глаза живые. Внимательно украдкой посматривают на меня. Недоумевая, кого это притащил с собой генерал.
 – Ну как, после выписки, опять туда? – Спросил генерал.
– Да, я к своим ребятам, ждут они меня.
– Ну, что же. Знал, достал тебе переводчика с сербско - хорватского.
– Переводчик - это хорошо. Сам я не много говорю на сербском. Ребята мои плохо понимают. Переводчик не помешает. И что, поедет в горячую точку? Рисковый ваш переводчик мужик.
– Не мужик, а женщина.– «Игорь выразительно посмотрел на меня. Язык знает хорошо, в тех краях, была. И вообще женщина боевая».– Подсаживайтесь к нам ближе, Наталья Федоровна.
– Баба,– Расстроился Валенский,– «То есть женщина, нет, женщина не нужна. Не справится. Там сейчас такое, что и мужикам страшно.
– Не беспокойся об этом, Олег. Она справиться. За нее я могу лично поручиться
– Ну, что вас туда несет? – Валецкий посмотрел мне прямо в глаза.
– А вас чего туда несет?– Ответила я вопросом, на вопрос.
– Меня? – Опешил Велецкий. Я там с 91. Мы казаки народ бывалый. Я привык воевать еще с Афгана. Уехал добровольно. Туда меня пригласили как боевого офицера инструктором в вооруженные силы Югославии, воевавшей против хорватских боевиков. Там я потерял пятерых ребят из своего отряда. По - этому и не могу сейчас бросить незаконченное дело. И ждут там меня. Теперь я не воюю, я помогаю мирным жителям. Отбиваемся на освобожденных территориях от мародеров, разминируем поля и города. А вы чего, подзаработать туда, поверьте мне, не те это деньги, что бы рисковать. Там война по полной, бомбят. Снайпера кругом. А в плен попадете? Не дай бог к хорватам? Знаете, что они с вами сделают? Представить страшно, и наплевать им, что вы миротворец. –Так, что за причина? – Валенский приподнялся, опустил ноги на пол и опять в упор посмотрел мне в лицо.
Я тоже посмотрела ему прямо в глаза – «Причина. У меня там в Белграде старый друг, надеюсь узнать где он. Помочь, с ним что-то случилось. Это причина»?
 Валенский, быстро спросил меня по - сербский, – «Что это за место? Как найти дорогу на Метохим»?
 Я так же быстро перевела.
– Примерно через две недели я уезжаю, будьте готовы.– Сказал он.
Вообще говорил он на редкость быстро, но четко. За годы замужества я научилась общаться с военными. Я привыкла жить в их среде и понимать, что от четкости и ясности произносимого, иногда зависит очень многое, даже жизнь.
– Ну вот и хорошо.– Включился в разговор Игорь. – Со своей стороны, обещаю любую помощь, что в моих силах, конечно. Пиши список Олег, что нужно.
– Прежде всего, зарплату, за два месяца должны мне и моим людям. Шестерым пусть переведут их семьям, списки я предоставлю.
– Добре.– Игорь достал из внутреннего кармана блокнот, что-то записал– «Через три дня зайду, подготовь полный список».
По дороге из госпиталя, Игорь все время молчал. И только подъезжая к дому он вдруг посмотрел на меня:– «Что я делаю? Куда я тебя отправляю, не дай бог что, я себе этого никогда не прощу. Сыновей на кого оставила»?
– Да они у меня самостоятельные и мама присмотрит».
– Может, давай их к нам на это время, школой обеспечу, Света дома за ними присмотрит.
– Я подумаю. Хотя, знаешь не хочется срывать их посреди учебного года.
– Ну, подумай. Все - таки если они будут у нас, тебе спокойней будет. Мы со Светланой будем как за родными присматривать. Своих-то, бог не дал. Теперь о поездке. Контракт у тебя будет на при месяца, ни днем больше. Поедешь туда как вольнонаемная, переводчик. Гражданство у тебя российское?
– Пока, да.– Ответила я.
– Три месяца. Через три месяца ты вернешься, не зависимо от достигнутых или не достигнутых целей.
– Хорошо, спасибо тебе, Игорь.
– Не будь ты лучшая подруга Светланы, я бы с тобой и разговаривать на эту тему не стал.
 На следующий день, я уехала в Минск, готовиться к отъезду. Мальчишек я все же привезла в Москву и оставила на Светку. Так действительно спокойней, Светка крестная обоих моих мальчишек, случись, что, они с генералом их не оставят.
 Спустя неделю с Киевского, наш состав набрал ход. Поезд полупустой, в пупе с Валенским мы одни. Через час, он распаковывает рюкзак, в котором все по военному, четко. Собойка в дорогу, путь не близкий. Бутылка водки, нехитрая закуска, ну и мой цыпленок и Светкины пирожки с капустой и грибами, еще тепленькие. Валенский ставит на стол два металлических стопарика, наливает до краев.
– Ну что, за хорошую дорогу. Наталья Федоровна. Слушай, давай на ты – Предлагает Олег,– «Наталья Федорова, долго».
– Согласна, можно просто Наталья, или Чекалина. Как удобней?
– Удобней, Наталья. Мы ведь с тобой ровесники, я личное дело твое видел, дал мне генерал почитать. Сказал, если что с тобой, голову с меня снимет. Так что, отвечаю я за тебя. И бойцам моим нужно сразу показать, что знаю я тебя давно и могу поручиться. Понятно это?
 – Понятно.
– Ну, вздрогнем!
Я отпила, маленький глоток водки и поставила стопарик, обратно на дребезжащий купейный столик.
– Значит, мы не пьем водку и не курим. Как там стрессы будешь снимать. А они будут и сильные. Ну, как знаешь, а я выпью,– Олег залпом осушил стопку волки, подлив себе еще.
– Вот не пьет, как не родная. – Закусывая Светкиным пирожком, пробубнил Олег.
– Не пью, почти, еще с молодости. Муж, мой бывший, тот любитель. И меня, приучить пытался. Я было, один раз и поддалась. Пошли с ним в ресторан, он мне, как себе. Наливает и наливает. Идет мягко и набралась я в тот вечер, еле домой довез. Потом пол - ночи откачивал, с тех пор, я и не пью. Слишком хорошо запомнила, как плохо было.
– Понятно, – Грустно посмотрел на меня Валенский. Муж - то чего бывший, а не настоящий? Женщина ты красивая, не дурная. Чего не сложилось?
– Так, не сложилось.
– Не хочешь, не говори– Валенский, подлил себе из бутылки.
– Олег, расскажи мне про эту войну в Югославии. Я ведь запомнила, эту страну совсем другой, сильной, процветающей, самой богатой из соц. лагеря. Жили они тогда, до смерти Тито, как при коммунизме.
– Да, пожалуй, так оно и было, жили почти при коммунизме, при социализме, с человеческим лицом. Все у них было. При Иосипе Брос Тито. Жесткий был мужик. Партизан. После освобождения от нацистов, собрал всех и сербов и хорватов и македонцев и черногорцем и албанцев в один кулак. Сказал, стоп, религиозным и этническим различиям и всяким там предрассудкам. И социализм там был, конечно, но свой. Их социализм вобрал все лучшее. Частный бизнес был разрешен. А хочешь, трудись на государство и оно о тебе позаботиться. И надо отдать должное, Тито в отличии от наших партийных верхов, не дачи, дома, машины, и не в кубышки добро складывал. Хотя жил и сам красиво, когда было нужно, и личный дворец мог показать и машины самые дорогие. Но это было не главное, все силы отдавал на усовершенствование, этого самого социализма. И жилось в этой стране, как в светлом коммунистическом будущем. Сочетая и социализм и капитализм. С паспортом Югославским, во все страны европы можно было поехать, поработать или попутешествовать. А потом он умер. И со смертью товарища Брос Тито, начался развал этой страны. И тот большой капец, который ты скоро и сама увидишь.
– Но, как же так, как можно было за такое короткое время разрушить такую страну.
– Как можно, спрашиваешь. Легко. Скоро ты поймешь, что можно быстро разрушить не только такую страну как Югославия, но и такую грмадную как Россия. Главное, что бы помощники в этом деле были хорошие. А запад давно точил зуб на эту самодостаточную страну СФРУ. Здесь и америкосы и европа, давно мечтали сделать свой форпост. А тут такая удача, Тито нет. Экономическое чудо, Югославия начала постепенно скатываться в дерьмо. Гипер инфляция, внешний долг все растет. А между регионами выяснения, кто круче, у кого больше и толще. Да и на балканах, никогда и ничего не прощают и не забывают. Такие они люди. Вот и пошли сербы выяснять, что им должны харваты. А албанцы выясняли, что им должны черногорцы и македонцы. И полезли со всех дыр, как крысы, национализм, религиозный фанатизм. Людей там теперь определяют, не потому, где он живет и кто он, а кто он по вероисповеданию и все тут. Даже если он не верит вообще ни в какого бога, ни в Аллаха ни в Иесуса. Его вычислят и накажут сербы за то, что он хорват. А хорваты накажут, за то, что он серб и так далее.
– Олег, а ты зачем туда снова едешь? Я так понимаю это уже не твоя война.
–  Я казак. Для нас главное, свобода и справедливость. Я не могу понять, почему люди которые жили здесь годами, должны покинуть свои дома и уйти. В 90, меня пригласили, как кадрового военного для инстуктажа. Технику мы им боевую поставили последний раз. Вот так я и оказался в Югославии. Поработал год. Понравились мне эти сербы. Знаешь, они ведь очень похожи на нас, русских. Потом, позже я понял, за что их, сербов так не любит запад. Они сербы для них враги в априори, как и русские. Потом у нас у самих началось, но ты в курсе.
 – Не то слово, в курсе. Саму как собачонку, выставили из дома, когда Украине его передали. В 24 часа на улицу.
– Вот, вот. И тогда, наши отказали в помощи Сербии. Сказали, типа, разбирайтесь сами. Вот и получилось, что Хорватам и Албанцам помогают все, а Сербии никто. И я решил, что мое место с ними. Знаешь, меня часто спрашивают, зачем я здесь, за что рискую жизнью? Это же не мой дом и не моя родина. Как тебе это обьяснить, я теперь воюю не за себя, а за справедливость. Если Россия не помогла и не вмешалась, ну что же пусть я один выполню свое обещание. Я, и еще отряд моих ребят, которые мне верят и остались со мной добровольно, здесь в армии Младовича. Мы казаки, воевать умеем, от нас польза будет, там, сейчас. Мы защищаем мирное население, оказываем помощь в разминировании. Врач среди нас есть, он там тоже сейчас нужен. Раненные дети, женщины. Даже роды ему там приходилось принимать. Для меня они братский народ, который остался совсем без поддержки. Это не справедливо и все.
– Я поняла, ты предельно ясно мне все объяснил.
– Вот и твоя помощь, пригодиться. Слово я дал генералу, что живой ты вернешься. И слово сдержу, ты не бойся ничего. И товарища мы твоего, искать поможем. Он кто серб, хорват?
– Серб, жил в Белграде.
– Это облегчает задачу.
– Хотя,– Велецкий выпил еще рюмку– Там сейчас такая неразбериха. Война всех, против всех. Пока даже не знаю с чего начать поиск. Как его зовут?
– Властимир Бакич. Знаю, что преподавал он в Белградском университете. Но давно о нем не получала известий.
– Постараюсь помочь, узнаю все, что смогу.
 Велецкий опустил голову на подушку, и моментально уснул. Я еще долго смотрела в окно. Та же дорога, но как же все изменилось с тех пор. Я самое главное, изменилась я. Больше нет той наивной девчонки, что ехала в Югославию, первый раз. Осталось только одно неизменно, моя любовь к Вале. Все эти годы я не переставала думать о нем и чувствовала, он думает обо мне. Меня связывала с ним какая- то невидимая нить все это время. Так случилось, что моя первая любовь стала и последней. Я знала, что никого никогда не любила кроме него, только он один был мне нужен, только он один. А пока я всматривалась в темное окно и не узнавала ничего за грязноватым окном нашего купе.


                Властимир
 
 В девяностом Властимир Бакич уже профессор. Размеренная, спокойная жизнь. Должность, кафедра. Хороший дом в пригороде Белграда. Семья, жена, дочь и маленький сын.  Ничего не предвещало в том далеком 1990, что скоро этой процветающей страны и вовсе не будет на карте мира. На месте Югославии, лоскутками будут тесниться на этой самой карте, слабые, разоренные войной, людской жадностью и непомерными политическими амбициями, маленькие, не заметные государства. Уже к августу 1991 г. начались открытые военные действия между сербами и хорватами. В войну была втянута половина населения всей Югославии. Хорваты освобождали свои земли от сербов. Сербы от хорватов. Югославская армия изо всех сил пыталась сохранить прежние границы. На стороне хорватов воевали наемники всех мастей. Отъявленные головорезы и мародеры. Кровь лилась рекой. Больше всего страдало мирное население. Изгонялись со своих мест целые селения. Иногда и просто жестоко вырезались. Убивали стариков и детей. Женщин насиловали и забирали в прифронтовые бордели. Где они могли по несколько лет подвергаться унижениям и насилию. Даже когда эти бесправные - рабыни, чудом оставались в живых, их измученных и опустошенных не принимали даже их семьи. На Балканах, издавна нет худшего позора для всей семьи, чем обесчещенная врагом женщина, мать, жена, сестра, дочь. Бесчестие для женщины хуже смерти. С 92 гражданская война охватила Боснию и Герцеговину, занимающую пятую часть территории бывшей Югославии. Теперь католики хорваты воевали с мусульманами. А мусульмане воевали с православными. Гражданская война переросла в этническо-религиозную. Еще гуще потекла людская кровь по земле бывшей некогда единой народной республики Югославия. Число убитых по некоторым данным переросло 30 тысяч уже тогда. А впереди народы этой станы некогда звавшейся Югославия, ждали еще почти 10 лет войны, лишений, крови и потерь. По разоренным дорогам тянулись беженцы. Властимир Бекич, решил отправить семью подальше от войны к дальнему родственнику на границе с Болгарией маленький тихий городок. Там жила двоюродная сестра отца Властимира. Туда в ноябре Властимир отправил отца, маму, жену, дочку и маленького сына. Сам остался в Белграде. Если бы он знал, как ошибся с выбором безопасного места, для семьи. Но всего не предвидишь. Перед принятием окончательного решения, Властимир связался с Драгоном в Америке. В надежде, что тот поможет просто на время уехать хотя бы Милице и детям из страны. Драгон странно отреагировал, на эту просьбу Вале. Сказав, что сам скоро будет в Белграде и тогда сможет что-то сделать или посоветовать. Вобщем Вале понял, на Драгона расчитывать не приходиться. – «Ну что же, справлюсь и без него».
 А пока получившая поддержку запада суверенная Хорватия зачищала свои территории от сербов, и воевала даже с женщинами, стариками и детьми. Отряды «повстанцев», как их называли, а на самом деле разношерстное отребье из оголтелых и затуманиных деньгами и обещаниями из-за далекого зарубежья, просто громили все, что по их понятиям мешало им строить свободную страну. Югославская армия, или то, что от нее осталось, изо всех сил пыталась сдерживать поток наемников. И сохранять границы СФРЮ. Но уже тогда Властемир понял, все попытки избежать крупномасштабной, гражданской войны, невозможны. Он знал, что прежней жизни пришел конец. Все рассыпается на мелкие кусочки, собрать и склеить их уже не возможно. А ведь он всегда хотел не так уж и много. Просто жить и работать в своей Югославии. Растить детей, писать книги и стихи. С 1991 года в его жизнь вмешалась политика, и больше уже не захотела покинуть, уйти из нее. Он с отцом на двух машинах отвез семью в Збарынш и вернулся в Белград. Университет продолжал работать, но напоминал корабль перед крушением. Пахло поражением, всюду лежала многонедельная пыль. По гулким, старинным коридорам и аудиториям летали обрывки бумаги вперемежку с осенними листьями. В уютном, университетском дворике, отключили фонтан, возле которого любил думать и писать Властимир. А потом и во всем университете отключили воду. На параллельной к университету улице засел снайпер. И дня два его никто не мог выкурить оттуда. Теперь Властимир каждый день, провожал коллегу до дому. Она смертельно боялась  одна пересекать площадь и попасть под пулю. Вале крепко ухватив ее за руку, короткими перебежками, согнувшись, продвигался к ее дому. Они добирались до квартиры коллеги, пили у нее кофе с черным хлебом. И  Вале шел к себе на городскую квартиру. Иногда ему звонила то мать, то Милица с жалобами о том, что с продуктами все плохо и обстановка в которой они здесь живут не благоприятна и злобна. Хотя самой Милице, удалось устроиться мед сестрой в маленькую частную больницу, а отцу Властимира нашлось место шофера на местной продбазе. Дочь пошла в школу. Властимир думал, хотел думать, что там гораздо спокойнее, чем в Белграде сейчас. Сам он делал все, как будто механически. Утром завтракал, чашкой кофе, шел в университет. Ему казалось очень странным, что город по ночам обстреливают, а утром это же город живет нормальной жизнью. И он нарочно ходил по тем улицам, которые ночью обстреливали. Он как будто сам себе хотел доказать, что может жить нормальной жизнью. Белградцы митинговали, проклинали то запад, то своего Милошевича, который не мог защитить их. Страх сменялся гневом, вот только паники не было. Все очень устали, а конца всему этому не было.
 А через несколько месяцев, в городок где нашли приют мать, отец, жена, дочь и сын Властимира, ворвались Албанцы, полувоенное подразделение и за пару часов вырезали всю окраину городка. Отец Властимира, Горрон Бакич не успел даже ружье снять со стены. Один из бойцов взглянул на мертвую дочку Властимира, подошел и с мясом вырвал из ушей ребенка золотые сережки. В живых остались, лишь Милица и сын Властимира Марко, которые находились на другом конце города в больнице. Только вечером следующего дня, Милица вернулась и застала дом, где их приютили, полыхающим, а свою семью и соседей мертвыми в канаве у дороги. Она схватила первую, попавшуюся машину, сына нужно было спасать. Через двое суток они вернулись в Белград. Властимир, выбежал на пронзительный вой дверного звонка и отпрянул от ужаса. Милица, держала на руках сына и похожа была на раненное животное. Таких страшных глаз, он больше никогда не видел. В этот вечер горе, замешеное на крови, медленно вползло в его дом. И осталась там. Милица ненавидела всех, особенно мужа. И его винила в смерти дочери.
– Ты жив и здоров,– Кричала она – «А мою доченьку, мою Росицу, убили, звери, ее убили звери».
«Где та грань, которая отделяет, человека от зверя. И не просто зверя, а бешенного зверя. И сколько таких кто хочет просто убивать. Убивать не в подворотне. А с разрешения, официально».– Властимир все время думал об этом. – «Как быстро сосед возненавидел соседа, с которым жил бок, о бок долгие годы. Если даже мы с Драгоном больше не можем найти общий язык. Мы дружившие с детства. Почти братья. Теперь мы враги, он хорват, я серб. Вместе нам уже не быть. Я для него больше не друг. И он для меня тоже . Он мог помочь спасти мне Росицу, его и мою дочь. Не захотел. Он просто не захотел! Ему как и  десять лет тому назад, было наплевать на Милицу с дочкой. Бросил ее опять. Властимир вспомнил, как 10 лет тому, получил письмо от Милицы. Она писала о том, что у нее родилась дочь. Властимира приглашала на день рождения Росицы. Так назвала она свою дочку. Властимир  удивился письму вообще, еще больше он удивился известию, что у Милицы есть дочь. Года два он не видел подругу детства, с тех самых пор как она уехала по распределению в больницу, в какую-то дыру. Дочь, странно у Милицы, дочь.– «Когда замуж она успела выйти»?– Думал Властимир– «И, что подойдет в подарок маленькой девочке? Совсем забыл я о друзьях детства. Жизнь разбросала нас. Милица замужем, у нее дочка. Драгон, вообще на краю света. Только я пришел туда, откуда вернулся. Ну и слава богу, у них все хорошо». – Вале, грустно посмотрел на фотографию, которую всегда хранил в верхнем ящике своего рабочего стола. Последний счастливый месяц, Наташа такая веселая, обнимает его, улыбается в объектив камеры. Тогда казалось, счастье будет вечным. Тогда он и представить не мог, что скоро ветер с востока навсегда унесет его мечты и надежды на счастье с девушкой, которую он так полюбил. Вале провел по фото рукой и положил его против своего обыкновения в дальний угол ящика в коробку с остальными фотографиями. И задвинул ящик стола. Подумал, снова открыл ящик, достал коробку. И положил ее в последний ящик, закрыл на ключ, что бы больше не вспоминать и не думать о ней.
 Тогда в 79 он нехотя поехал к Милице в поселок недалеко от Сомбора. На день рождения ее девочки. Сейчас начнутся вопросы, что, где как жизнь. Он и не знал, что больше всего вопросов будет у него.– «Кто отец ребенка? почему ты раньше молчала? Драгон знает о ребенке? Она, Милица, будет уворачиваться от его желания все узнать. И в конце просто расплачется на его плече. Так по - детски. Он сразу вспомнит, как они вместе играли во дворе, как дрались с соседскими мальчишками. Как Милица промывала их садины, уже тогда она была сестрой милосердия. Теперь ее маленькая дочка, улыбается ему.  А теперь, Драгон в составе миротворческих сил, здесь, рядом и ничего не сделал, чтобы помочь. Я бы помог ему, только намекни. Свого отца с матерью Драгон давно перевез за океан. Хотя,– Вале нервно закурил– «Кого винить? Это я не предусмотрел, а должен был, просчитать все. Все произошло слишком быстро. Теперь не вернуть ни мать , ни отца, ни Росицу. Будь проклята – это война. Ничего невозможно повернуть назад, я бы умер, только бы они жили».
  Милица странно себя вела, то сидела тихая как мышь, то громила все вокруг. Гневалась и проклинала всех, кто попадался ей на глаза. Властимиру утешить ее было нечем. Он стоял в огромных очередях у продуктовых магазинов. Белград вспомнил, что такое многочасовые очереди. Со времен второй мировой, город забыл, что это такое. Встать в 5 утра, что бы занять очередь в нескольких местах: в булочную, в мясную лавку в овощной ларек возле дома. Теперь, когда ему удавалось достать молока или сыру для сына он был почти счастлив. Потом бежал в университет. После добирался до своего дома под Белградом. Вдвоем с соседом они распахали все свои лужайки перед домами и засадили их картошкой, капустой, морковью и бураками. По очереди дежурили, сторожили урожай от местных воришек. Милица возвращаться в загородный дом отказалась наотрез. Никакие доводы, что в Белграде опасно, на нее теперь не действовали. Мужу она больше не верила. Злилась, когда Вале уговаривал ее переехать подальше от артобстрелов. Она кричала,– «Оставь меня, я тебя ненавижу. Все, что связывало нас, это была Росица. Я никогда тебя не любила, теперь дочери нет и мне незачем притворяться».
 Если бы не сын, Вале действительно просто бы собрал вещи и ушел, что бы не злить ее. Он беспокоился за него, за сына. Оставлять мальчика на женщину, у которой сильно сдали нервы, он боялся. – «Все еще наладится».– Уговаривал он себя. Вот только его студенты, все чаще призывались в армию или в ополчение. И уходили, не обещая вернуться.
 Страну раздирает на части война. Жизнь человека перестала стоить, хоть что ни будь. Страх сменялся гневом. Везде антизападные митинги. По одну сторону народ с транспарантами «Долой, пошли прочь!» И по другую сторону правительство и официальные власти, с лозунгами «Долой и пошли прочь!» И все это так было не похоже на сербов, особенно на тех, кто живет в Белграде. Вале вспоминал отца, его разговоры, про отличный западный мир. Теперь старые белградцы говорили, что запад поступает с ними как когда-то Гитлер в 41-ом. С территории Хорватии город постоянно обстреливали. На ту сторону бесперебойно поставлялись боеприпасы. Бог знает, кто участвовал в этом, немцы, французы, американцы или все вместе. Сербия осталась одна, совсем одна. Кольцо все сжималось. Рядом с университетом, у пустующего посольства Франции, на памятнике посвященном Сербско- Французской дружбе, было натянуто полотно с огромной, черной надписью «Дружбе - которой больше НЕТ!!!» И пока шли артобстрелы города, на смену бравурным маршам пришла старая сербская песня, «Там далеко». Белградцы защищали свой город и знали свою правду. Над Белградом все выше и выше поднимались языки пламени. В пожаре от которых погибнут последние близкие Властимира Бакича.
  В то утро, он стоял у полуразрушенного дома. Молча глядел на пустые глазницы своих окон. Час стоял, или два он не знал. Потом по разрушенной лестнице добрался до черной, выгоревшей квартиры. Нашел закопченную игрушку, молча постоял посреди бывшей детской его детей, сунул грязного, плюшевого зайца в карман и ушел, что бы больше никогда не возвращаться на эту улицу. С последними из своих студентов он записался в ополчение, защищать город, который так любил. Их отряд уходил из центра Белграда уставшего, отупевшего от артобстрелов, от демонстраций и митингов. Последняя демонстрация на их пути. Страшно. Родственники без вести пропавших. Они просто молчаливо стояли, держа в руках фотографии своих близких... 200 лиц- смотрели на Вале в упор, а хоронить было нечего и некого. Вале тоже не хоронил свою семью, он просто знал, никогда и никого из них уже не увидит.

                Наташа
«Зона», место где война была еще совсем недавно, но ушла дальше! И никто и не обещал, что она опять сюда не вернется, на эту землю. Так вот посмотришь на нее - земля как земля. Солнце на нее как на всю остальную землю светит, и ничего вроде бы на ней не изменилось, все, вроде бы как тринадцать лет назад...."
Едем. Места знакомые... страшно.. рассматривать?... чего там рассматривать... брошенные сербские дома. Все как в фильмах о войне. Текут колонны беженцев... Да, впрочем, кого волнуют сербские беженцы. Как начать эту войну было всем понятно, как закончить? Олег и его ребята из отряда, искренне верят, что можно помочь этим людям.  Стараются, делают все что могут в этой неразберихе. Творят добро. Отряд Валецкого сербы узнают, – «Добар дан»! Кричит нам из-далека пастух и машет кудрявой шапкой.– «Драго ми jе што Вас видим»!
Валецкий машет рукой – «Драго ми jе исто»!
  Добрались до Белграда. Жизнь в городе тяжелая. Власть принадлежит военным. Снабжение плохое. Под боком война, живут как на вулкане.  Университет... громкое слово... Что осталось от Белградского университета? Отсутствие воды и отопления. Библиотека, маленький, жалкий зальчик с остатками уцелевших книг. На месте чудного университетского дворика, столбик по средине с венком. Напоминание, здесь был фонтан. Его разрушили в лепешку в 1993. Венок обновляется чудесным образом. На вопрос - кто это делает - все пожимают плечами... ну...люди. Но, все еще спешат на лекции студенты. Приспособились к новым условиям. Учатся. Вопреки всему. Корпуса с наружи, почерневшие от копоти. Рядом такие же полуживые коттеджи, студгородка и небольшие двухэтажные домишки оставшихся в университете преподавателей. И это все во имя демократии, в присутствии демократических сил, в присутствии их армии. В полуразрушенных аудиториях идут занятия. С трудом находим канцелярию. Сердце стучит все сильнее, и кажется сейчас вырвется и побежит впереди меня. Первое разочарование. Властимира Бакича, здесь нет. Он ушел в ополчение к западной окраине города. Подтвердился худшей из моих снов, он потерял всю семью и ушел. Я почувствовала, что ему сейчас совершенно все равно, умереть или выжить. Нашли его пустующий кабинет. Вдыхаю воздух, которым дышал мой Вале. На столе, под тонким слоем пыли так и осталась стоять фотокарточка его семьи. Которой больше нет. Он, Вале на одной из них обнимает маленькую девочку с большим белым бантом. Вглядываюсь в любимое лицо. Он все тот же. Только седина на висках и глаза другие. Совсем другие. Остальные ящики стола, большого, книжного шкафа закрыты на ключ. Похоже, только тут в кабинете Властимира Бакича и сохранились книги, много книг. Война каким - то странным образом миновала кабинет, белградского профессора. Я представила, как он в последний раз смотрит на эту фотографию, закрывает ящики своего стола. Стоит в дверях этого кабинета и уходит. Мирный, добрый человек, поэт, уходит воевать. За свой любимый Белград.
К полудню следующего дня, мы у западной окраины города. Белград обстреливают именно с этой стороны. Я до боли в глазах вглядываюсь во все встречные лица. День, оба наших грузовика курсируют между ополченцами. Вместе с ними Велецкий наблюдает за пазициями и действиями с той стороны.
– Похоже, это только начало. Дальше тут будет совсем жарко. Это я чувствую. Вмешиваться мы не имеем права. Мы помогаем только гражданским. Таковы условия. Властимира Бакича, профессора из Белграда я не нахожу. Кто-то что-то слышал о нем, кто-то его видел. И ничего, конкретного. Русских здесь любят. Бесплатно угощают нас «Ракией»
– Эй, русо, приезжайте!
– Что ты будешь делать, если найдешь его? – Спрашивает Олег.
– Пока не знаю. Через генерала вытащу его отсюда. Постараюсь.
– А если он не захочет уехать, с тобой.
– Тогда по обстоятельствам. Мне бы только убедиться, что он жив.
 Идем дальше в «Зону» на запад. Когда-то здесь были дачи, фруктовые сады, летние резиденции городского начальства и промышленной администрации. Зеленые веселые места, маленькое озеро с чистыми, песчаными берегами. Заводские едкие дымы сюда никогда не доходили. Теперь все, здесь было покинуто и заброшено, и за все время нам попался всего один жилой дом. Желто светилось задернутое занавеской окошко, висело на веревках промокшее от дождя белье. На лавочке сидит одинокая маленькая старушка. Страшно похожая на бабу Маню, из далекой Мур-Ошмянки. Смотрит нам в след. В глазах такая печаль. Возвращаюсь, оставляю весь свой запас, тушенку, хлеб, сухари, чай, сахар, медикаменты…все, что есть. Почти все сербские дома разорены, ограблены. Жители ушли. Нет их... и как будто и не было.
–Дальше стоп! – Останавливает нас Валецкий. Дальше территория Албании. Занимаем пустующий дом.  Бог, мой,– Валецкий грустно осматривается кругом – «Уже год как эту территорию контролируют миротворцы из Германии, и что? Они как будто и не видят, и не слышат ничего. Что теперь это за место, кто здесь живет? Да, и нам здесь делать нечего, ночлег здесь. Следующий район действий Лесковец, там была стычка с боевиками, много раненных среди мирного населения. Окажем помощь, вывезем кого возможно. А пока отдыхать.
Мы нашли пустой дом. Олег расставил часовых по периметру. Стемнело очень рано. Я очень сильно устала, но заснуть не могла и вышла вслед за Олегом во двор. Валецкий возился в какой-то железной банкой.
– Над чем трудимся? – Спросила я, выглядывая из-за плеча командира.
– Да, так, нашел банку комбижира просроченную. Сейчас свечку сделаем.
– Свечку? Из банки с жиром? Зачем?
– Вот смотри, сейчас из тряпки сделаем фитиль. Поставим эту «свечку» подальше, но в зоне видимости. Вон там, у соседнего дома. Жир будет гореть всю ночь. В случае нападения, целиться будут  в сторону «Свечки», значит по тому пустому дому, а не по нашему.
– Хитро.
– О, тож! Этому я еще в Афгане научился. Да много чему быстро обучаешься, если жить хочешь. Ну, иди спать, завтра день будет трудный.– Олег развернул меня на 180 градусов в сторону дома.
– Да не могу я заснуть, так у меня всегда, когда сильно устану.
Подъем в 6.00. Дежурный готовит нехитрый полевой завтрак.
– А это тебе от усталости, пей.– Олег протягивает мне кружку с какой-то теплой прозрачной жидкостью.
– Пахнет хорошо,– делаю маленький глоток– «Что это? Чай»?
– Вроде того. Лимонник дальневосточный. Сильное средство. От усталости, для энергии. Всегда с собой ношу. Помогает, вот только….. потом.– Смеется Олег – «Настигает….. Виагра рядом не стояла». Мне ничего, терпеть можно, а молодым, аж, язык стоит.
– Ой, нет. Мне тоже не нужно.
– Пей не боись. Женщинам можно,  женщинам ничего. – Олег заставляет меня выпить всю кружку.
 Действительно, минут через десять, чувствую прилив сил. Глаза проснулись. Организм взбодрился. Тяжеленный рюкзак, показался килограммов на 10 легче. Идем на Лесковец.

               




                Властимир

Утро. В палате, которая набита до отказа, пахнет хлоркой. Вале здесь уже третий день. Как попал в  госпиталь  Лесковца, почти не помнит. Его раненного доставили сюда из Згорньи. Старик, который привез его сюда, всю дорогу тихо приговаривал, – «Прошу тебя, не умирай»
Вале решил не умирать. Так и лежал он здесь, даже имени его никто не спросил. Спасибо врачам хоть перевязку сделали. Теперь не умру. Хотя, может было бы лучше, что бы старик оставил меня там, где настигла меня пуля. Кто знает, может и существует тот мир, где меня ждут отец, мать, Росица и Марко. Кто знает. Вот только Милица там ждет, наверное, не меня а Драгона. Опять не повезло ей,  долго ей ждать. Он вспомнил свою далекую любовь. Наташу. С тех пор он никого из женщин так не любил. Ни жену, ни Радмилу, его студентку с которой вспыхнула и погасла мимолетная страсть. Вале провел по лицу, пытаясь стереть воспоминания. С ней он никогда не встретится. Наташа. Как у нее сложилась жизнь, наверное, все хорошо. С Милицей тогда  79 мы и сошлись, потому, что оба любили. Она Драгона, я Наташу. Любили,  без надежды на счастье. Да и жалко мне ее тогда было, Милицу. Подруга детства, она вдруг стала такая потерянная. Так стала не похожа на ту Милицу из нашей юности и детства. Он оглядел огромную палату, так даже и не палату, а зал наскоро приспособленный под палату. – «Вон та женщина, что прошла мимо, так похожа на Наташу» – Устало подумал Властимир и закрыл глаза. Он вспомнил опять ее, молодость и счастливые дни, когда они еще были вместе. – «Да, жизнь…. А может, бог даст я еще увижу ее».
               
                Наташа
     Я  обшарила весь этот маленький городишко. Заглядывала во все дома, что попадались нам по пути. В единственном госпитале этого городка я прошла все палаты. Валецкий параллельно со мной наводил справки о месте нахождении Властимира Бакича. Здесь про него никто не слышал. Он как сквозь землю провалился. Это была моя последняя надежда узнать хоть, что ни - будь о Вале. Мой контракт подходил к концу. С каждым днем у меня таяла надежда найти его в живых. Еще через неделю я попрощалась с Валецким и его ребятами из отряда. Пора было возвращаться домой. Я сильно соскучилась по своим мальчишкам, это было первое мое такое долгое расставание с ними. Пора, пора домой.