Акварим

  Звали его Саня. Деревенские звали его «Сухарик». Прозвали за неимоверную худобу. В свои шесть лет, в отличие от сверстников, Саня слыл молчуном и букой. Он мог часами сидеть в сарае и наблюдать за птицей и скотиной. И животные относились к нему как-то особенно, не так, как к другим. Принимали его за своего, что-ли? Когда отец приходил домой в «усмерть» пьяный и «гонял» его вместе с матерью и младшим братом, семье приходилось хорониться в овчарне. Даже зимой. Дёргали из сенника пару охапок сена, стелили на полу и спали среди овец. Отец, протрезвев к утру, шёл прямо в катух и переносил сонных ребят в избу. Санька обнимал его худющими ручонками, а батя, плача и скрипя зубами, говорил шепотом малышу:

  - Ты не бойся меня, сынок. Пьяный – то я хоть и дурак, но не зверь какой. Это твоя маманя у нас стерва! Все мужики по её заднице глазищами так и стреляют. Как в тире каком! А она хвостом круть–верть, мне назло! У–у–у! Убью!!!

  Кого он собирался убивать?

  То ли мужиков, то ли маманю - батя и сам не знал. Он любил мать. Она была молодой и очень красивой, и отец её ревновал отчаянно. Утром происходило обратное. Уже мать, в прямом смысле, гоняла по дому отца. В руках у неё была сковородка или громадная скалка. Из разных углов горницы доносились глухие удары по громадному телу отца. Всё заканчивалось, как всегда. Они обнимались, плакали и просили друг у друга прощенья.

  Чтобы не услышали ребятишки, они шептались:

  -Ох, я и дурак, Нюрка,- квакнутый!

  -Не–е, Лёнь, это я дурында трофейная!

  И вместе тихо посмеиваясь, обнимали друг друга. И оба бывали друг - другом прощены!

  - А давай я ребятне рыбок цветастых в городе куплю. А, Ань? Как у Василия.

  Василий - это местный агроном. У него было два аквариума. Один круглый - покупной, другой — квадратный, его он сделал сам. В круглом аквариуме, на зависть всех деревенских ребятишек, жили красивые рыбёшки - гуппи. А в большом, вёдер на десять квадратном аквариуме, кто только не обитал!!! Всё, что только водилось в местной речушке: тритон, черепаха, раки, огромная лягушка, пескари, маленький налим и прочая водная живность. Смотреть на это, подсвеченное электролампой, чудо, было не просто интересно, а сказочно завораживающе!

  Утренним поездом отец уехал в город на рынок, чтобы продать чемодан копчёного сала и мешок лука. Санька мечтательно подумал:

  «Вот продаст он всё и приедет с таким же чудом сказочным. А пока, надо бы подловить пескарей и раков. А, если повезёт - черепаху! Надо бы к рыбалке подготовиться, да пораньше проснуться. А то мать кушать заставит да постригаться у агронома его «сенокосилкой». 

  Только у этого пьяницы, была единственная в деревне механическая машинка для стрижки волос. Называлась она, как сейчас помню, «Бегущая волна». Тупая, будто обух топора. Старая, средневековая пыточная машина! Волосы не стригла, а драла. Как бабка сурепку на огороде. Вот к нему стричься всей деревней и ходили. В парикмахерской деньги надо было платить. А тут бутылку «своего» или красненького родители принесут. И стригись хоть всем колхозом.

  Что принёс на оплату, вместе со стригуном и пропьешь, да ещё накалякаешься от души! Мальчишек же, со всей деревни собирали на пострижку к дому агронома. Два раза в году. Весной, поближе к лету, чтоб вшей не нахватали. А осенью к школе -  для красоты. И оба раза стригли под «нуль». Положено, вроде. Почти, как традиция. А что? Лысые тоже бывают красивыми.  Собирали всем гуртом, что бы парикмахеру удобно было. Вот он всех, как отару овец и болванил под «нуль». Делал он это красиво.  Вдохновенно, с восторженным остервенением. Волосы драл вместе с корнями. Если кто ревел и вырывался, он зажимал голову пискуна меж колен, щелкал машинкой и ласково приговаривал:

  - Не дёргайся, а то отхряпаю твои лопухи, за что папка тягать будет?

  Когда заканчивал лютовать, ставил всех постриженных в ряд по росту. Проверяя качество своей работы, он каждого гладил по лысой голове здоровой ручищей, так же ласково и нежно приговаривал:
 
  -  Нулики!!! Истинно, пока ещё - нулики!!! Одно слово, птенцы желторотые!!! Кем станут? Кем будут? - бубнил сам себе под нос.

  Кем - то станут. Кем – то будут. А пока, нулики!
  Почему – то начинал плакать. То ли потому, что был пьян, то ли вспоминал чего –то нам неведомое. Потом лез в карман, доставал горсть, обсыпанных крошками махорки, фруктовых подушечек. И всем раздавал по конфетке.

  Детей у него не было.  Жена его бросила.  Может быть, от тоски и одиночества Василий здорово пил. Здорово - даже по деревенским меркам. За его медвежьей громадностью, внешней суровостью скрывалась неимоверная доброта и детская наивность. Когда он играл с детьми в их ребячьи игры, он так же искренне спорил и «жилил», часто бывая не прав. Ребятишки его любили! И даже сочинили про него
считалку–дразнилку, о чём речь будет попозже.

  В общем, стричься не хотелось, да и аквариум будущий пополнять надо речной красотою. Надо готовиться. Червяков копнуть, харчишками запастись…

***

  Ночью были заморозки. Несмотря на середину мая, ярко белый иней белел на разбросанной ветром соломе. Искрилась алмазными кристалликами зеленая молодь травы. Тихо заскрипела дверь маленького деревенского домика. Из-за двери показался худющий, как глиста, Санёк. Одет он был явно не по сезону- в длинные по колено синие сатиновые трусы. Босой. На голове сложенная из газеты пилотка.  В руках держал ведёрко из огромной трехлитровой жестяной банки. В таких банках в сельмаге продавали яблочное повидло.

  Разогнав нахохлившихся от прохлады кур, он пролез через куриный лаз в базок. Вытащил  два корявых удилища. Согнал с гнезда несушку забрал три тёплых яйца. Прихватил заготовленную с вечера банку с червями. Сложив яйца и червей в ведёрко, закинул удилища на плечо и украдкой, чтоб не увидала мать, побрёл в сторону речки. Шагая по утреннему инею, как по горячему песку, он с каждым шагом тихо про себя бормотал:

  - Оё - ёй, блин! Оё-ёй! Ну-у мамака, кикиморы золовка, хитрая мордовка,- так батя на мать ругался,- спрятала сандалеты и шаровары… вот в гости к Паниным соберёшься, я у тебя тоже тупли с калбуками спрячу в курятнике… Ой! Ой! Оё-ёй!!!

  Мать спрятала от Саньки его одежду, чтобы он не сбежал ранним утром на рыбалку. Она заметила его тайные приготовления. Конечно, ей не было жалко отпустить его на речку поудить рыбу. Но надо же, чтобы сперва покушал по-человечески. Да и постричься пора. Оброс, как пудель. Чуб на глаза нависает охапкой соломы.

  Волосы у Санька выгорели на солнце и были похожи на гриву его тёзки, сивого мерина Сухаря, такого же худого.

  - Айн, цвай, драй, фир, фюн, зекс, зибен, ахт, нойн, цейнь…

  Проходя мимо дома агронома дяди Васи, во весь голос, вроде бы как
по-немецки, кричал Санька…

  - Дядя Вася жрёт портвейн, литру он его сожрал и в штаны себе наклал. Майне, кляйне поросёнок вдоль диштрассе шуровал, увидал он дядю Васю и засерей обозвал.

  Агроном выглянул в окошко, пригрозил ему блестящей, как ртуть, никелированной «волосодёркой». Сашка через редкий штакетник нагло надрал у него в палисаднике зелёного лука. И снова пропел дразнилку. Дядя Вася приставил машинку к голове, сделал несколько стригущих движений и закрылся занавеской.

***

  Был такой случай. Агроном, напившись в «усмерть» пьяным, свалился по дороге домой в канаву. Там грязищи по уши было. Мимо проходила свиноматка с поросятами. Зашла в лужу и прилегла с ним бок о бок. Да пригревшись на солнышке вместе с поросятами, придремала. Картина была ещё та!!!

  Мужики потом смеялись над ним:

  - Ты ж, Васёк, с хавроньей в обнимку спал, пятак к пятаку! И, вроде, целовала она тебя крепко! У вас там ничего не случилось? Вон ужо пол деревни поросят бегают и жалобно хрюкают. «Где наш папанька, где наш кормилец родненький?!?» Хрюшечка твоя благоверная, вообще, на алименты подать хочет… где на такую ораву столько денег возьмешь? А, вот и она копытцами стучит! Прячься Вася!

  Издевались над ним мужики.

  Василий докурил папироску, сплюнул на землю и сказал:
  - От козлятин и слышу! - улыбаясь, добавил, - Вы бы своих бабов лучшее, по - стахановски крыли, чем за моими ухажорками наблюдать. Тоже мне, быки производители! Хряки костратые, любовники засратые… Ваших бабов, наверное, вертеринар искусственно осеменяет! То-то все ваши робятёнки на него лицом схожи!

  Все засмеялись и стали вспоминать свои молодецкие «похождения".

*** 
   
  Сашка, между тем, наловил с пяток раков, штук двадцать пескарей и двух маленьких черепашек. Выпил сырые яйца, заел их зелёным лучком, поигрался с ребятами в салки–нырялки и огородами прокрался домой.

  Он знал, что его ждёт дома - ремешок да уголок. Но зато скоро из города приедет папка с «акваримом»! С рыбками!!! И никакой ремень не страшен!

  Мать сидела на крыльце и грызла семечки. Рядом с ней на теплых досках валялся громко мурлыкающий кот Казак. Хвост стелился лентой по доскам и пушисто свисал со ступеньки крылечка. Рядом с котом лежал свернувшийся змеёй отцовский ремень. К встрече явно готовились… и кот, и мать. Казак всегда с почтением встречал Саньку с рыбалки. Вот и сейчас он унюхал запах рыбки.

  - Ур–р–р! Ур–р-мняу! - кинулся ласкаться хитрая бестия.

  Мать выплюнула лузгу.

  - Брысь обжора кривохвостая! Я первая с ним поговорю.

  Взяла ремень. Первым попало, всё-таки, коту. Она легонько шлёпнула ремешком Казака по спине. Кот залез под крыльцо, но всё же косил из-под крыльца своим умным взглядом на Сашку и на банку с рыбой.

  - Ну, что, Робинзон Крузо, - начала недобро говорить мама, - наловил рыбки? Коту–то хватит?

  - Угу? Только… это не коту…, а для акварима.

  - Вон та дохлая, тоже для «акварима»? Она показала ремнём на банку. Там плавал вверх пузом пойманный первым пескарёнок.

  - Неа. Эту пусть Казак слопает. Пескарь ещё не протух.

  Мать со смешинкой в глазах сказала:

  -  Это ты, шлындая в одних трусах, скоро протухнешь от грязи, да вши в твои лохмы патлатые поселятся.

  - Не протухну. Я в речке всё время моюсь…  вон, видишь, - шея чистая…почти. И вшей там нет, на речке - то, - там одни комары, да …головастики.

  - Ну, если так,- конечно не протухнешь. Вытащи-ка рыбку да угости своего товарища хвостатого. Тоже весь день не ведомо, где шлялся.

  Санька нагнулся за пескарём, а мать в этот момент стеганула его по обтянутой мокрыми трусами заднице. Не знаю, кто громче, Сухарик вскрикнул, или Казак мяукнул.

  - Мам, не надо драться…, а то уйду на речку жить вместе с Казаком!- потирая ушибленное место, со слезами на глазах сказал Санька.
 
  - Да, ты в одних трусах замёрзнешь ночью–то, - ответила мать.

  - Неа! Я в песок зароюсь. Песок тёплый, горячий даже…, а холодно станет, меня Казак греть будет. Он тоже теплый и лохматый, как я! – возразил Сашка, из-под чуба с опаской поглядывая на ремень.

  - Как ты!!! Иди голову вымой! Тёплая вода в тазике стоит на керогазке. Только не плескайся здорово.

  Казак, хитрюга, втихую вытащил из банки пару рыбок. Дохлую, прохиндей, оставил! Губа не дура! Но мать заметила его воровство, и он получил от нее ещё один шлепок. Но ему было уже всё равно, потому что нажрался он драгоценной "акваримной» рыбки, да ещё дохлую в довесок получил.

***

  Пока Санёк мыл свою кудлатую шевелюру, пришёл с вокзала отец. Мать наябедничала ему, что сын ослушался её. Шептались, шептались меж собой. Санька понял, что про него. Отец зашел в комнату осерчавший. Недолго думая, он поставил Сашку на колени в угол в сенях. Пока Сухарик отбывал наказание, из дома доносились звуки непонятной возни и смех. В сени зашёл подобревший отец и велел Саньке сбегать к бабушке домой, забрать младшего братика и пригласить ее и деда на застолье.

  Сухарик шёл по вечерним деревенским улицам и упивался радостью предстоящей встречи с «цветастыми рыбками» и «акваримом». В мечтах его занесло так далеко, что он прошёл бабушкин дом. Вернулся. Забрал братишку. Позвал в гости бабушку и деда. Когда шли обратно, он рассказывал деду и бабке о том, какой красивый будет у него «акварим», каких пескарей, раков и черепашек он сегодня наловил. Что поселит их с гуппяшками в этом самом «Аквариме». Папа сделает лампочку для подсветки и мы все, все вместе будем за ними наблюдать… смотреть на них, как в кино!!!

  Когда зашли в дом, послышался запах жареной картошки, рыбы, огородной зелени и чего–то ещё очень вкусного. В избе за кухонным столом сидели «весёленькие» отец, мать… и дядя Вася агроном. Перед ним, на самом видном месте, лежала ненавистная машинка для стрижки. Бутылки пива строем в ряд стояли за блюдцем, украшенным горкой жареных пескарей. На фарфоровой тарелке, краснея среди зелени укропа, лежали варёные раки. И отдельно стояли две бутылки лимонада. Для мальчишек.

  Слёзы навернулись на глаза Сашки. Ему действительно захотелось уйти жить не то что на речку, а в Антарктиду к пингвинам. Стать полярником и никогда не приезжать домой. Или умереть! Пусть помучаются, ракоеды. Рядом с дядей Васей сидел и жрал рыбные кости подлый предатель Казак. Даже бутылка лимонада, предложенная отцом, не вызвала ни какой радости.

  Всё!!! Прощайте мечты об «аквариме». В ржавой банке плавали две черепашки, печально смотрели на плачущего Санька мокрыми и глупыми глазами. Когда ж взрослые загорланили во весь голос «Шаланды полные кефали», Сухарик тоже во все горло заголосил. Свалился на топчан с крокодильими слезами в глазах и, заикаясь от истерики, заорал в подушку:

  - Не–е–ет!!! У–уйду я от вас!!! Злы–ые вы!!!

  -Не на речку ли собрался, Робинзон? – спросила, улыбаясь мать.

  -Не–не скажу. П–п–понятно! Уйду и не скажу ку - куда. Вот умру совсем - насмерть! А вы - плакать будете! И тогда д–д–деритесь с вашим дядькой Васькой–обсираськой хоть ремнями, хоть… хоть чем деритесь!!! И съешьте всех ля–ля-лягушек у него из «ак–ак–ак-акварима»… и рыбок, - поглядел на горку рыбьих костей,-  всех… слопайте!

  Младший, глядя на Саньку тоже заревел и завопил сквозь слезы:

  - Я тоже с блатиком убезу от вас папака и мамака… бабаку с дедекой, и Казяка забелём с собой и… уделём от вас. А вы тут с дядькой Васей пенси свои пойте скока хотите!!! А–а–а–а!

  - Нет уж, лохматыми мы вас не отпустим, - смеясь сказала мать,- Пострижётесь у дяди Васи и идите хоть в Антарктиду пингвинами работать, хоть на речку к ужасным ужам… и дедеку с бабакой с собой забирайте. Бабака на речке Кикиморой болотной будет, а дедека Водяным… а вы будете водянятами… Казак вам будет сказки баить, да песни голодные мяукать.

  - А мы с «мамакой», - сказал отец,- будем по вечерам глядеть на чудо–чудное. Подсветим лампочкой, да как кино сказочное, смотреть будем. И вас, водяных приживал, совсем не вспомним. Даже кота. Так, что пострижётесь и, если захотите, уходите куда хотите… вот так вот!

  Отец достал из сумки завёрнутый в газету круглый предмет. Поставил на подоконник, и снял упаковку…

  Трехлитровая банка, появившаяся из-под бумаги, показалась малышне не просто банкой из обыкновенного стекла, а хрустальным кубком. Чаша была заполненной сказочным нектаром. В нектаре плавали лепестки роз, астр, пионов, ромашек...и других сказочно-красивых цветов, от которых кружилась голова. В глазах появились радужные круги! В банке светились неоновыми красками разноцветные и яркие самцы гуппи! Красными рубинами на зелёном фоне растений плавали меченосцы с бархатными, чёрными хвостами. Фонарь с улицы подсвечивал эту красоту, как прожектор в цирке…

  - Внучёчик, милай мой, обаяннай ты мой, – заговорила бабушка,- мы не пойдём в кикиморы, и останемси здеся. Не в сказочной, а туташней, зямной красоте. И вы тожа оставайтися тута… котяру тожа оставляйтя. Он, вить, сабе жану не найдёть ни у пинквинов зимостойких, ни у лягвах наших деревенских! Правда, котик? – бабушка погладила Казака по его шикарным усищам, тот зажурчал, как струйка из краника самовара, как бы поддакивая бабульке, - и внучков, такех красивых и умных, как вы у нас, у няго ня будит. Идитя, брейтя свои буйныя головёшки и оставайтися с нами, милаи мои внучаточки!

  Слушая добрый бабушкин голос, Санька подумал: «Не то, что бы кота жалко стало, что без детей и внуков останется… а, как-то не по себе, как–то жалко себя… и братика, и папаку, и мамаку, и дедеку,и бабаку! Всех жалко! Кота не жалко, - он сам выживет! А как же наши родители? Как дед с бабой? Ежели с нами не поедут, они же без нас помрут, это точно!!! А потом мы без них тоже помрём!!! Да, тут ещё эти рыбки… Кто им «акварим» делать будет? Кормить и какашки за ними убирать???
Да ладно, пусть постригут! Волосья ещё вырастут, это не уши».

***

  «Акварим» помог сделать дядя Вася. Вернее, он делал, а мальчишки присутствовали при этом. Всему их научил. Как с рыбками обращаться, как ухаживать за ними. Вскоре у гупяшек появилось многочисленное потомство. Радости ребят не было конца. Правда, всё портил Казак. Он частенько ловил себе на «уху» уже без помощи Саньки. Самостоятельно. Прямиком из «акварима». Тягал по рыбке до тех пор, пока того не накрыли  куском толстого стекла. Но он всё равно каждый день и вечер сидел перед «акваримом» и с тоской смотрел на его содержимое. Иногда нервы кота не выдерживали перед нагло плавающими прямо под его носом рыбёшками. Он с остервенением скрёб когтями по стеклу. При этом не очень–то ласково мяукал. Но больший урон нанес «рыбоводству» отец!

  К рыбкам батя тоже привязался и вместе с ребятнёй мог сидеть перед «акваримом» часами. Но когда он был пьяненький, привязанность эта увеличивалась многократно. Он сам чистил дно водоёма, стёкла и сам же кормил рыбок. Уж больно ему нравилось наблюдать за тем, как гоняясь друг за дружкой, суетится «рыбья скотиняка». Так он называл рыбёшек. Корма же он закупил чуть ли не целое ведро. В сухом корме, пока он хранился в банках, завелась моль и мать его отдала поросятам. Рядом с «акваримом» стояла пачка махорки… вот, он с дурных, пьяных глаз и насыпал рыбкам махры. Да так щедро - от всей души насыпал!

  Когда ребята пришли с улицы домой, то увидали, как в чайного цвета растворе, кверху пузом плавали «чуда–чудная» и «сказка-сказочная». Помог восстановить аквариумное хозяйство, конечно же, дядя Вася. Ребятишки сдружились с агрономом. Он возился с ребятнёй, будто родной отец. Играл с ними, будто одногодок. Да ещё общая страсть, - рыбки!!!
               
***

  Как–то агроном уехал в командировку повышать свою квалификацию. Перед отъездом он позвал Саньку с братишкой к себе в дом и долго рассказывал, как и что нужно сделать по ухаживанию за его «аквапарком» во время его отсутствия.

  У него были не только гуппи, меченосцы, но и маленькие сомики, скалярии, неоны, данюшки, да и прочая рыбья живность. Многое записал на бумажку. Напоследок сказал:

  - Что забудете - на листке прочитаете. Думаю, что всё будет в порядке! У вас уже опыт есть. Так, что вот, возьмите.

  Он отдал ключи от дома, листочек с инструкцией, взял рюкзак и уехал.

  Братья были горды от того, что им доверили столь ответственное и почетное поручение.

  А история с этим «почётным и доверительным» заданием получилась, прямо скажем, не весёлая. Санька насыпал в агрономов покупной аквариум сухари, что у дяди Васи были припасены для кваса. Хлеб закис. Салярии, гуппи, меченосцы, данюшки в «квасе» не выжили. Все сдохли! Даже улитки!!! Вынимать всё это из аквариума ребята не стали. Испугались происшедшего. И оставили всё, как есть.               
 
  Приехать дядя Вася должен был в этот же день вечерним поездом.

  - Всё!!! Конец нам кровавый будет! Не хуже, чем этим рыбкам! Правду мать говорила, протухнем и ни комушеньки мы не нужны будем, ихтиологи зоологические! – сказал Санька и представил, что будто – бы дядя Вася приехал, увидал дохлых рыбок, понюхал вонючий аквариум, да как заорет: «Я вам вон чо, а вы мне вон чо!!! Э–э–эх, вы!!!» - скажет и заплачет по рыбкам наш дядя Василёк! И водиться больше с нами не будет! «Вам, - скажет, - не с рыбками заниматься надо, а с поросятами…да, и тех отравите прокислыми щами! Ничего вам доверить нельзя! Тока в носу ковыряться, да блох на Казаке разводить…»

  Ключ оставили в двери, а сами подались в «партизаны»,- прятаться от страха из-за сотворённого и от стыда перед дядей Васей. В конце улицы появилась, сгорбленная под тяжестью рюкзака, его фигура. Ребят так трясло, что ноги понесли их туда, куда глаза глядят.

  А глядели они на дымившую сизым дымком Самсонихину баню! Баня топилась «по – чёрному».

  Залезли в предбанник. Но показалось, что в предбаннике найдут! Забрались в саму моечную. Залезли под полок. От только что растопленной каменки валил густой дым.
 
  - Всё! Тепелитя не сыссют нас!!! Вона дымисси-то скока навалило, не увидют! – сказал, покашливая, младший.

  Сначала их клонило в сон, потом стало как–то неестественно весело.

  Минут через двадцать уже было смешно, что рыбки сдохли. Потом стало смешно, как дядя Вася всё это увидит и будет плакать крокодильими слезами.

  Когда в баню зашла Самсониха с двумя вёдрами воды, этот–то смех сквозь густую пелену дыма она и услышала. Вытащила двух упирающихся, как козлята, ребятишек на улицу.

  Кузнечным молотом застучало в головах «партизан», сознание помутилось. Первым упал без чувств младшенький, а на него рухнул Санька.
 
  Самсониха закричала зычным голосом:

  - Ой! Ратуйте, люди добраи! Ой, ратуйте!

  - Нюрка! Лёнькя! Бягом сюды! Тута ваши колобки ко мне в баньку закатилися! Похоже, угорели, мать их ети! Как бы не помёрли! Бягом, бягом сюды!

  Дом был рядом и мать услышала Самсониху. Сидели за «столом» вместе с отцом и агрономом. Угощались по случаю. Дядя Вася гостинцы из города привёз. Он, как потом станет известно, даже не пожаловался, а пришел ребят успокоить, что, мол, дело поправимое. Да, и новых рыбок он из города привёз. Вот такие дела! Знали бы ребята!

  Подбежали все трое. Мать ревела, как белуха. Причитала, будто дети умерли:

                Улетели вы, мои маленькие пташечки,
                Вы от батюшки, да от матушки,
                Вы на чужу на дальну, на сторонушку,
                Вы на веки-то, на долговечные…

  Нагнулась над детьми и как птица обхватила руками лежащих ребят, будто широкими крыльями. Слёзы текли по её щекам, капая на лицо Сашки. Будто захлебнувшись воздухом, истошно закричала:
 
                О–о–ой!!!
                Прилетите вы обратно, малы пташечки,
                Посреди–то летичка, да тёплого,
                Когда распустится, да наш зеленый сад,
                И, расцветут там всякие цветочечки,
                Прилетите вы, да серы пташками,

                О – о – ой!!!
                Сядьте вы на яблоньку на сахарну,
                Да, запойте песенку соловушки…

  У мужиков на глаза набежали слёзы, затряслись губы.

  - Хватит! Чего ты причитаешь по ним, как по покойникам! Сейчас в ухо–то тебе, по башке-то сахарной, как забебеню… воешь, как волчица облезлая! – закричал на мать батя.

  Понесли ребят к Василию, у него спирт нашатырный есть и всякой всячины медицинской до хрена.

  В армии Василий служил санитаром в госпитале и немного соображал в медицине. По деревенским меркам он был, если не профессором, то уж уважаемым врачом, это точно. Многим людям он помог. Чаще от ревматизма стариков пользовал. Спиртом поясницу растирал и внутрь назначал по сто грамм три раза в день. Говорят, точно помогало. Особливо мужикам.

  Саньку схватил на руки отец, а младшего Василий и побежали до дома агронома. Слава Богу, было не далеко. Положили ребят на постель, те уже начали пускать слюни и закатили глаза. Что уж делал с мальцами наш Гиппократ, точно не знаю. Но может и спиртом лечил… Только, они немного ожили. Открыли мутные глаза, но не понимали, где они и что происходит вокруг. Их перенесли домой. Прибежали дедушка с бабушкой.

  Санька и братик всё ещё таращили глазищи, и не понимали, где они находится. На стенах «полыхал» теплыми волнами, невиданный доселе, свет! И такие огромные, расцвеченные всеми цветами радуги рыбы плавали по воздуху, по стенам, по потолку… В ушах звенело. Сквозь звон явно слышалось чьё - то бормотание. Будто это рыбы разговаривали красивым, как музыка, языком. Даже не разговаривали, а пели. Наверное, так ангелы поют. Слова этой ангельской песни они запомнили на всю свою оставшуюся жизнь:

               Скорый в заступлении един сый,
               Христе, скорое свыше покажи посещение
               страждущему рабу Твоему, и избави от недуг
               и горьких болезней; и во ежи пети Тя и славити
               непрестанно, молитвами Богородицы,
               Едине Человеколюбче.

  Немного приподнявшись с подушки, Сашка увидел на столе стоящий аквариум с рыбками, а за ним много горящих свечей. Наклонив повязанную платочком голову над толстой книгой, сидела бабушка. На кончике носа у неё висели дедовы сломанные очки. Это она в полголоса читала то, что он только услышал. От слабости голова снова упала на подушку. Санька обнял брата и закрыл глаза. Забываясь болезненным сном, он продолжал слушать бабушкин шёпот. Вместе со словами в него вливалась животворящая, неведанная сила.

  Головная боль постепенно стала куда–то уходить, наступало физическое и душевное умиротворение. Сквозь сон слышалось:

              На одре болезни лежащего и смертною раною
              Уязвленного, яко же иногда вздвигл еси, Спасе,
              Петрову тещу и разслабленного на одре носимаго;
              Сице и ныне, Милосерде, страждущаго посети и исцели:
              Ты бо един еси недуги и болезни рода нашего понесый
              И вся могий, яко Многомилостив.

  А мать с отцом, убитые горем, сидели, обнявшись, в соседней комнате, и ждали…ждали - проснутся их ребятишки от смертельного сна или нет. На столе перед ними горели две свечи. Мерцание огня отражалось в их полных слез и надежды глазах! Мать тихо повторяла за бабушкой слова молитвы. Отец молчал. Но про себя тоже проговаривал услышанное.

  Оправившись от угара, ребятишки долго приставали к бабушке, - мол, что это так красиво, золотым тёплым огнём светилось в их комнате? Откуда появились на стенах эти красивые, как разноцветные цветы, рыбы?

  - Это, внучаточки мои теплосердныя, вам Боженька уже Рай показывал. А я отмолила вас. Упросила Господа молитвой чудодейственной, что бы он вас не забирал от нас. Обещала ему, что хорошими людьми станете, будете своими делами помогать людям и тем служить Богу.

***

  Бабушка вскоре умерла, но обещание, данное ей Богу, исполнилось. Младший брат после войны в Афганистане, ушёл в монастырь послушником, после постригся в монахи и стал… отцом Василием.

  Санька после окончания духовного училища был рукоположен в священнический сан. Он и теперь служит настоятелем храма в честь Живоначальной Троицы в соседнем селе.

  Правда, прихожане за глаза дразнят его по–старому, по–деревенски, как в детстве. Но достойно, уважительно добавляют - отец Сухарик. Он знает об этом и нисколько не обижается. «Акварим» же с рыбками по-прежнему с ним. Часто, зажигая дюжину свечей, он смотрит на колыхание пламени через стекло аквариума, и вспоминает молитвой и добрым словом всех тех людей, которые встретились ему на пути.

                Памяти брата посвящается.