Ядовитая Роза. Глава 2. Последний бутон

У неё было всё, чего можно пожелать для того, чтобы считать жизнь счастливой, но от понимания этого ей почему-то не становилось радостнее. Но почему? Почему? Она смотрела на себя в эксклюзивное настенное зеркало в форме сердца, выполненное на заказ маститым зеркальщиком из Женевы – потомственным мастером. Она могла бы обойтись и обыкновенным зеркалом в ванной, но Никос настоял на том, что у его женщины, - его будущей жены, - должно быть всё самое лучшее и дорогое, и она сдалась на его милость.

Отражение не льстило – оно напрямую говорило, что у Хлои самая обыкновенная, самая заурядная внешность. Правда, не лишённая привлекательности, иначе такой мужчина как Никос не обратил бы на неё внимания; а он постоянно говорил, что она красавица. Но на вкус и цвет, как говорится…

Тяжело вздохнув и с досадой брызнув в зеркало водой из-под крана, молодая женщина потянулась за удлиняющей и увеличивающей объём тушью для ресниц – коричневой, под цвет её тёмно-каштановых волос. Она не собиралась сильно краситься – женщина с вызывающим, театральным, как мысленно называла его Хлоя, макияжем, выглядит вульгарно и дёшево. Достаточно лишь немного удлинить ресницы, подвести зелёными тенями глаза и капельку естественного блеска для губ. Теперь – несколько раз сбрызнуться ненавязчивым, но манящим ароматом Guerlain Mitsouko с запахом розы, апельсина и корицы – и вуаля, готово!

Сегодняшний день будет особенным, праздничным, ведь недаром утром над их домом сияла радуга, недаром так вдохновенно пела синица, а Никос разбудил её поцелуем в лоб, пообещав сделать ей сюрприз. Это чудесное утро пришло с запахом ландышей – Никос принёс на кухню свежий букет и поставил его на стол, чтобы Хлоя могла вдыхать их невообразимо нежный дух, пока они пьют чай с круассанами и земляничным вареньем – её любимым.

- Что за сюрприз, Никос?

- Ну что ж, ты вынудила меня проговориться. Ты едешь в Италию, на курорт «Искья». Это место не уступает Эдему. Представь, Хлоя: небольшой островок в Тирренском море, лечебная минеральная чистейшая вода, мягкий климат.

                * * *

В Швейцарии есть лишь один аэропорт, гордо носящий имя её столицы; по-немецки это звучит Regionalflugplatz Bern-Belp. До отправки рейса «Берн-Италия» оставалось больше часа, путь же к аэропорту был восхитительно пуст и лёгок – никаких пробок, что казалось немного странным для воскресного утра.

Пока Никос мастерски вёл чёрно-глянцевый BMW E28 M5, Хлоя добирала остатки покоя на мягком заднем сиденье, подложив под голову пушистое брюшко большого плюшевого зайчонка, которого подарил ей Никос на их первом свидании. Под страстный голос Мирей Матьё, поющей бессмертный хит «Une Vie D’amou» в дуэте с Шарлем , женщина позволила себе сладко размечтаться о своей дальнейшей счастливой жизни и, конечно же, любви. Сейчас ей всего двадцать девять, а Никосу – тридцать два, и всё у них ещё впереди; пусть её мужчина уже сейчас сделал головокружительную карьеру всемирно известного адвоката, Хлоя понимала, что в скором времени будет следовать ещё больший, подлинный успех.

Никос недовольно морщился, вслушиваясь в пение эстрадной певицы – эстрада и поп-музыка, которую с упоением слушала Хлоя, была ему не по вкусу. Он как, большинство серьёзных людей его возраста и старше, предпочитал классику. Молодой мужчина боролся с великим искушением переключить «Вечную любовь» на более достойный трек – «Лунную сонату» Клода Дебюсси или «Sardanapale» Ференца Листа.
Пока они ехали к аэропорту, небо заволокло тучами; лёгкий летний ветерок принёс на лобовое стекло автомобиля несколько крошечным капель – должно быть, собирался дождь. Это напомнило Хлое кое-что из прошлого: так, ничего особенного – просто счастливое воспоминание, в котором они с Никосом, ещё совсем юные, сидели на площади Берна рядом с жутковатым фонтаном «Пожиратель детей», представляющим собой огромного уродливого людоеда, держащего в своих ручищах голенького ребёнка с явным намерением откусить тому голову. Никос в тот день рассказал ей одну из версий появления этого фонтана на площади столицы Швейцарии: якобы в Средние века, когда этот великан был установлен, подобные остроконечные шляпы носили только евреи, коими, якобы, пугали маленьких детей. Мол, не будешь слушаться – придёт злой дядя еврей и откусит тебе голову.

Хлоя тогда спросила Никоса, за что люди всех стран так боялись и презирали евреев все века и, кажется, такое отношение сохраняется к ним до сих пор, в какой-то степени. Женщина не помнит, что именно ответил ей её мужчина в погожий, солнечный денёк, так не вязавшийся со зловещим фонтаном, напротив которого они сидели – кажется, рассказал о двух причинах нелюбви, первой из которых был «захват» представителями библейского народа всех возможных университетов, а затем – самых высоких государственных чинов. Вторая же причина заключалась в христианской религии, ведь именно евреями был в I веке нашей эры был распят Спаситель, Богочеловек, что раз и навсегда враждебно настроило христиан всего мира к тем, кого позже стали называть «жидами». А ведь такое жестокое действо, что они совершили над Йехошу;а, могло произойти и в любой другой стране, даже в их обожаемой и такой цивилизованной Швейцарии… Но только из-за того, что всё это случилось в Израиле, козлами отпущения сделали невиновных, по сути, иудеев.
Именно в тот день Хлоя узнала тайну Никоса, которую он всеми силами скрывал от неё, боясь быть отвергнутым – то, что он на четверть еврей.

               
                * * *

В аэропорт Хлоя приехала уже совсем сонная – сказалась вчерашняя бессонная ночь, которую они с Никосом провели на диване за просмотром фильма «Сияние» по мотивам Стивена Кинга – книги, которую навязывал ей Никос, расхваливая и воспевая гениальность автора, но которую она так и не осмелилась прочитать. Легли они в три часа утра – после просмотра «Сияния» мужчина, точно издеваясь, достал с полки одноимённую книгу Короля Ужасов и начал вслух зачитывать ей самые страшные места, хотя прекрасно знал, что Хлоя ненавидит ужастики. Она вообще не любит хоррор как жанр – слишком близко воспринимает всё к сердцу, слишком переживает за страдающих персонажей…

Никос разбудил женщину нежным поцелуем в лоб, убрал с её лица налипшие пряди волос.

- Вставай, малыш. Приехали.

Дождь кончился, и теперь в блеске мокрого асфальта отражалось заспанное, как и Хлоя, солнце, играющее бликами в мутных дождевых лужах. Никос помог ей донести багаж до здания аэропорта – слишком тяжела была сумка, нагруженная сверх меры разноцветными платьями и купальниками. Одна косметика, - а Хлоя распихала по накладным карманам сумки все свои тональные кремы, туши для ресниц, румяна и губные помады, - отдельно весила около килограмма.

Перед самым отлётом самолёта женщина обвила руками шею Никоса, с нежностью заглянув в его ясные голубые глаза.

- Ты будешь скучать по мне?

- Конечно. Прилетай поскорее.

                * * *
Италия, курорт «Искья». Два дня спустя.

- А ты знаешь, кто такие Агуане? – длился всего второй день их знакомства, а он уже называл Хлою на «ты», целовал ей руки, прилюдно обнимал за плечи на танцах. Не сказать, чтобы женщине это не нравилось или было противно – просто она не привыкла к таким вольностям со стороны мужского пола, и ласки малознакомого итальянца, казавшиеся её восхитительно распутными, вгоняли её в смущение, одной из составляющих которого была радость. К этому случайному курортному роману Хлоя, совершенно забыв о Никосе, относилась как к очередному увлекательному приключению вроде дайвинга или альпинизма, которыми они с Никосом занимались прошлым летом.

- Так кто же такие Агуане?

- А, ерунда, просто сказка из итальянской мифологии, - мужчина с трудом и оторвал взгляд своих шоколадно-карих глаз от груди Хлои и нехотя посмотрел ей в лицо, - Такие высокие и красивые девы, охраняющие чистые озёра в Альпах. Они из фейри, но редко причиняют людям вред. Только если те нарушают чистоту альпийских озёр.

- Ты так много знаешь…

- Это просто ты знаешь слишком мало, Хлоя. Надо больше читать.
И он слегка коснулся рукой нежной кожи её щеки – это прикосновение мгновенно заставило женщину простить самовлюблённому итальянцу все его намёки на якобы недостаточную начитанность Хлои. Подобное было уже не в первый раз: примерно сутки назад, тоже вечером, ближе ко сну он слегка сжал под столом её колено, когда они сидели рядом во время ужина, а сегодня утром поцеловал в голову, одновременно с этим вдохнув запах шампуня от недавнего мытья головы.

Сейчас они находились в его номере, наполненном интимным ароматом кальяна и чуть сероватой дымкой, от которой щипало глаза; прямо на постели, уже разобранной и девственно-чистой, были рассыпаны лепестки белых и алых роз, само же помещение было погружено в волнующую полутьму и мерцание крошечных ароматических свечек. Ни один мужчина в её жизни, - даже Никос, который каждую минуту старался её обрадовать, - не подходил к украшению спальни перед свиданием с такими вкусом и тщательностью.

За окном стремительно темнело, и темнота, проливающаяся в окна, делала освещённый романтическими свечками номер ещё более волшебным, нереальным и оттого волнующим.
- Лета розе последней цвести так нелегко. Все красавицы-сёстры уже далеко, и нету другого бутона вблизи…Чтобы вздох или прелесть её отразить. Я тебя не оставлю…, - шептал итальянец, с благоговением проводя пальцем по её обнажённому плечу, с которого уже скатилась бретелька лифчика, и Хлоя осталась опасно-обнажённой, тяжело и часто дышащей от страха и предвосхищения.

Вместе с горящим горящими пятнами на щеках стыдом, кои итальянец принял за румянец, предшествующий страсти и возбуждению, Хлоя испытывала щекочущее где-то в груди волнение – такое же, какое она ощутила на первом свидании с Никосом.

- Что это за стихотворение? – этим вопросом женщина старалась хоть немного убавить неловкость, охватившую её в этой ситуации, в которой любая другая бы немедленно оделась и дала бы понять этому горе-романтику, что здесь ему ничего не светит. Но тем не менее, она осталась стоять, не шевелясь и глядя на него широко распахнутыми глазами.

- Томас Мур, «Последняя роза лета». Да брось, его же ещё в школе проходят! – снисходительно расхохотался мужчина, - Сделаешь для меня одну вещь, Хлоя?

                * * *
Берн, дом Никоса. Две недели спустя.

По коттеджу разливался восхитительный аромат свежесобранных цветов и душистого мыла, которым служанки протирали пол; но главным запахом в этой симфонии был аромат радости и уюта. Вне сомнений, Никос изо всех сил постарался сделать приятное своей единственной возлюбленной и невесте, чтобы она почувствовала всю его любовь и заботу с первого вдоха, как только вернётся к нему.

Этот счастливый вечер, который, как мечтал Никос, должен запомниться его Хлое на всю жизнь, совпал с другим важным праздником – её Днём рождения. И уже сейчас, когда женщина только-только переступила порог дома, на неё обрушилась в почти прямом смысле её любимая песня Мирей Матьё «Вечная любовь», которую женщина слушала в машине перед своим отлётом; только теперь эту песню с виртуозным и вдохновенным мастерством играл целый приглашённый Никосом оркестр.

Хлоя была ошеломлена, потрясена и растрогана этим проявлением любви мужчины, готового свернуть горы ради неё, но к которому она, увы, относилась… с прохладцей. Но Никос, - её Никос, шедший по жизни рядом с ней уже пять лет, - к счастью, даже не подозревал об этом.

Он встретил Хлою в парадной собственнолично, вручив женщине в руки изящную белую розу и сделав комплимент, что эта роза так же изысканна, как сама Хлоя. Взяв её за руки, мужчина закружил её в головокружительном вальсе, и она видела их отражения на зеркально-чистом полу, и у женщины мгновенно отпали все сомнения насчёт своей внешности: она прекрасна! Как никогда сверкали её светло-зелёные глаза, на загорелых под итальянским солнцем щеках расцветал нежный румянец.

Кружась, Хлоя совершенно забыла о злополучном прямоугольнике фотографии, сделанной в том же отеле в постели с соблазнившем её итальянцем. Это была его идея, и показалась она женщине в тот момент весьма необычной и романтичной. И вот сейчас эта проклятая фотокарточка вылетела у неё из кармана, приземлившись на сверкающий пол, как назло, той самой, похабной стороной.

Словно сама Судьба издевалась над согрешившей Хлоей, сыграв над ней злую шутку в отместку за предательство. Теперь женщине оставалось только надеяться, что Никос, упоённым танцем, ничего не заметит.

Но как бы не так: конечно же, всё он заметил – в первую очередь, по испуганному и побледневшему лицу женщины; и, естественно, тут же поднял фотографию. Едва взглянув на неё, Никос так переменился в лице, что сердце Хлои жалостливо ёкнуло; всё ещё продолжала играть её любимая музыка, под которую так здорово было танцевать вальс, всё ещё пахло чистотой и цветами, но теперь от радости не осталось ни следа. Праздник был полностью и бесповоротно испорчен.

Несколько секунд Никос так и стоял, застыв, с непередаваемой гримасой ярости, боли и удивления на лице; потом вдруг, точно очнувшись, начал с остервенением рвать фотографическую бумагу на множество мелких кусочков. Он ни разу не посмотрел в сторону Хлои, а она старалась не смотреть на него – всё было ясно и без слов.

- Собирай вещи, - женщина не узнавала его голос – так глухо и бесстрастно это прозвучало; Никос хотел ещё что-то добавить, но вовремя замолчал и с горящими от гнева глазами скрылся за дверью одной из комнат. Оттуда почти сразу послышался звон бьющийся посуды – Никос срывал свою злобу на ни в чём не повинном кофейном сервизе; он никогда бы и пальцем не тронул Хлою, не сказал бы ей того, что может её ранить. Даже теперь.